ОЛЬГА МИЛОСЛАВСКАЯ.
правитьсъ тѣмъ, чтобы по отпечатаніи представлены были въ Ценсурный Комитетъ три экземпляра. Москва, 5 Декабря, 1830 года.
ГЛАВА ПЕРВАЯ
правитьСемейство Князя Д., Графиня Лелева и нѣсколько постороннихъ особъ собрались въ столовой и ожидали Владиміра. На лицѣ Елизаветы душевное безпокойство ясно выражало слѣды свои, которые хотя и старалась скрывать она, но однако нѣкоторые изъ гостей замѣтили оные, что не могло скрыться и отъ Владиміра, которой не заставилъ долго ожидать себя.
Старый Князь Д. расположенный къ Владиміру встрѣтилъ его въ самыхъ дверяхъ комнаты, говоря: "одного васъ дожидались мы. Владиміръ вѣжливымъ комплиментомъ отблагодарилъ ласковаго старика и со всею ловкостію свѣтскаго человѣка, подошелъ къ Княгини, подлѣ Которой стояла Елизавета, которая съ полученія письма питала презрѣніе къ нему, и теперь не удостоила его даже взглядомъ своимъ. Мать Владиміра, занятая! разговоромъ съ одной дамою, не могла замѣчать холодности Елизаветы, оказываемой сыну ея, но это не ушло отъ глазъ Княгини. Сія не знала чему приписать такую скорую перемѣну сдѣланную въ обращеніи съ Владиміромъ дочерью ея и даже въ душѣ своей начинала сердиться на нее.
Было подано кушанье и всѣ сѣли за столъ. Графиня Лелева занимала первое мѣсто, подлѣ ее съ правой стороны стара я Княгиня, асъ лѣвой Елизавета, Владиміръ сидѣлъ рядомъ съ нею, потомъ отецъ ее и прочія гости. Во все время продолжавшагося ужина, Владиміръ старался оказывать вѣжливость свою нареченной невѣстѣ, отцу ее и старой Княгини, но Елизавета, какъ можно старалась болѣе избѣгать учтивостей Владиміра и принужденно платила ему тѣмъ же. Княгиня тщательно замѣчала за всѣми поступками; ее, и какъ Елизавета не старалась принудить себя въ обхожденіи съ Владиміромъ, но мать ее ясно видѣла все. Владиміръ, въ душѣ котораго перемѣна обхожденія съ нимъ Елизаветы, произвела на щетъ ее какое то подозрѣніе, но не имѣя ясныхъ къ оному доказательствъ, не могъ совершенно быть увѣренъ въ этой мысли, и положилъ себѣ за непремѣнное узнать все подробно. Ужинъ былъ великолѣпный, все искуство. Француза — повара было употреблено на приготовленіе кушанья, лучшія вины лѣнились въ дѣдовскихъ бакалахъ и тосты за здоровье Елизаветы и Владиміра были повторяемы трижды. При каждомъ разѣ лице Елизаветы измѣнялось, губы тряслись и слезы, едва не навертывались на глазахъ ее. Она измѣнившимся голосомъ благодарила гостей и съ неизъяснимымъ нетерпѣніемъ ожидала конца ужина.
Желаніе Елизаветы наконецъ исполнилось, ужинъ кончился, но Владиміръ до самаго отъѣзда своего ни на минуту не оставлялъ ее. Тѣ же ласки, тѣ же нѣжности расточалъ предъ нею Графъ Лелевъ, и, какъ будто бы не замѣчая холодности ее, старался еще болѣе оказывать Елизаветѣ привязанность свою.
Ударило двенадцать и гости стали мало по малу разъѣзжаться, а наконецъ и Графиня Лелева съ Владиміромъ отправились въ домъ свои. Владиміръ при прощаньи съ. какой-то незнакомой ему робостью пожалъ руку Елизаветы, но за это былъ награжденъ взоромъ презрѣнія, что совершенно опечалило его. Онъ въ продолженіе дороги почти ничего не говорилъ съ матерью, и по пріѣздѣ домой предался уединенію. Во всю, ночь сонъ не смыкалъ глазъ его; Владиміръ первый разъ въ жизни своей чувствовалъ тягость женскаго презрѣнія и душа его, наполненная самолюбіемъ, не давала покоя ему. Вотъ какъ тяжко презрѣніе женщинъ! Что даже и непостоянный характеръ мущины можетъ чувствовать власть его. О, женщины, женщины, доколѣ будете вы первенствовать въ мірѣ семь и кто изъ смертныхъ положитъ границы желаніямъ вашимъ, которыя часто бываютъ прихотливы! Простите откровенности моей, любезныя читательницы, (если я буду имѣть ихъ) это сказано для не многихъ…
Елизавета вправѣ была награждать Владиміра презрѣніемъ, вправѣ была такъ обходиться съ нимъ, а хотя Владиміръ и не считалъ себя противъ нее виноватымъ, но онъ не зналъ что чернота старыхъ проступковъ его была открыта Елизаветѣ и не предполагалъ, что страшная буря собиралась надъ главою его. Для бурь жизненныхъ нѣтъ видимаго термометра, по которому бы видѣли мы ненастную будущность; но есть термометръ тайный, онъ долженъ быть извѣстенъ каждому и этотъ термометръ есть путь добродѣтели, путь надежный для смертнаго.
Оставимъ Владиміра, дождавшагося восхода солнечнаго, разгадывать причину презрѣнія оказаннаго ему Елизаветою, онъ вѣрно не постигнетъ онаго, до тѣхъ поръ пока самое время не откроетъ ему. Посмотримъ что происходитъ въ домѣ Князя Д.
ГЛАВА ВТОРАЯ
правитьПо отъѣздѣ Графини Лелевой и Владиміра Елизавета сдѣлалась нѣсколько спокойнѣе, таковая перемѣна также была замѣчена матерью ея, и сія послѣдняя рѣшилась непремѣнно спросишь дочь свою о замѣченномъ ею. Поздное время ночи не позволило ей исполнишь желанія своего и она до другаго дня оставила распросы свои, а до того времени догадки свои основывала на невѣроятныхъ предположеніяхъ.
Елизавета, удалившись въ комнату свою свободнѣе предалась мыслямъ о непостоянствѣ Владиміра и съ чувствомъ сожалѣнія воспоминала о злополучной Маріи."Не ужели, думала она, провидѣніе ко мнѣ столь милосердо, что захотѣло сохранишь меня отъ будущаго злополучія и чѣмъ же была виновнѣе Марія? О Владиміръ! не ужели совѣсть твоя ничего не говоритъ тебѣ о жертвѣ твоего заблужденія, не ужели раскаяніе чуждо душѣ твоей?… Долго Елизавета находилась въ мечтаніяхъ сихъ; но наконецъ Морфей распростеръ надъ нею власть свою и она безропотно покорилась ему.
Златые лучи благотворнаго солнца отражались въ стеклахъ комнаты Елизаветы, стѣнныя часы, висѣвшіе въ кабинетѣ отца ее пробили, восемь и она проснулась. Первая мысль ея была о томъ что сказать ли отцу своему о полученномъ письмѣ, или утаить объ ономъ, но она, привыкшая съ самаго малолѣтства ничего не таить отъ родителей своихъ, то изъ этомъ случаѣ откровенность предъ ними считала первымъ долгомъ своимъ. И кто станетъ упрекать ее за таковой поступокъ, кто скажетъ, что она сдѣлала несправедливо? Откровенность — эта благородная черта въ характерѣ человѣка должна быть уважаема, и какъ бы мы въ лѣта пылкой юности могли много предостерегать себя отъ проступковъ, если бъ каждый изъ насъ довѣрчиво открывалъ желанія и мысли своей опытности; если бъ каждая дѣва не скрывала въ душѣ своей первыхъ впечатлѣній любви, не таила оныхъ предъ родителями своими, то тогда вѣрно бы меньше слышали мы ропота на судьбу, меньше видѣли несчастныхъ!…
Княгиня Д. встала раньше обыкновеннаго, и узнавъ, что Елизавета проснулась, то служанкѣ велѣла позвать ее къ себѣ. Елизавета удивленная зовомъ симъ приказала, какъ можно скорѣе подать одѣться, и чрезъ полчаса явилась въ кабинетѣ матери. Княгиня въ утреннемъ нарядѣ сидѣла въ большихъ креслахъ противъ записнаго столика, и перевертывала большую записную книгу домашнихъ разходовъ; при входѣ Елизаветы она закрыла книгу, отодвинула въ сторону кресла и проницательнымъ взглядомъ окинула дочь свою, которая, сдѣлавъ ей утреннее привѣтствіе, поцѣловала руку и съ обыкновенной почтительностію покорной дочери спросила: «Что вамъ угодно маминька?»
— Да я узнала, другъ мой, что ты уже проснулась, то, чтобъ встрѣтить утро вмѣстѣ, велѣла позвать тебя. Садись, Лизанька.
Княжна пододвинула другія кресла и сѣла возлѣ матери своей.
"И вы нынче встали рано, маминька, начала разговоръ Елизавета, а кажется вчера легли вы позднѣе всѣхъ.
— Это правда, милая моя, ласково отвѣчала ей мать, а право, сонъ былъ пребеспокойной, еще болѣе пугали меня сновидѣнія, я хотя и не вѣрю имъ, но теперь ихъ очень боюсь.
"Что вы, маминька, не ужели сны когда нибудь могутъ сбываться — это невѣроятно.
— Конечно, Лизанька, эптого быть не можетъ, и въ нашъ вѣкъ образованный — благодаря просвѣщеніе — этому никто не повѣритъ, но вить малоли что случается въ жизни. Да вотъ, не далеко сказать: вчерашній вечеръ ты была для меня загадкою, напримѣръ твое обращеніе съ Графомъ Лелевымъ было такъ странно, что даже я, признаюсь тебѣ, нѣсколько на тебя разсердилась.
Лице Елизаветы при сихъ словахъ примѣтно измѣнилось, она нарочно уронила платокъ изъ рукъ своихъ, чтобъ скрыть смущеніе, но отъ взоровъ матери ничего не скрылась. Это еще болѣе возбудило въ ней любопытства.
— Помилуй, другъ мой, Лизанька, что это значитъ? Лишь только я заговарила о нареченномъ женихѣ твоемъ, только упомянула одно имя его какъ ты примѣтно измѣнилась въ лицѣ, скажи откровенно, милая, какая этому причина, меня крайне удивляетъ безпокойство твое.
— Ахъ, маминька, вы знаете, что я всегда бывала предъ вами откровенна, ничего не смѣла скрывать отъ родителей моихъ, то и теперь ничего не скрою отъ васъ, а особенно тогда, когда совѣты ваши должны быть нужнѣе.
"Говори, другъ мой, говори — долгъ родителей обязываетъ стараться о дѣтяхъ своихъ и быть снисходительными даже къ проступкамъ ихъ.
На глазахъ Елизаветы навернулись слезы, она, вставши, взяла руку матери своей, поцѣловала ее и просила дать ей нѣсколько минутъ на собраніе мыслей, дабы разсказать подробно то, что требовали самыя обстоятельства. Княгиня съ материнскою нѣжностью успокоивала разстроенную дочь свою и просила ее не огорчаться. Помощь Божія и попечительность родителей, говорила она, есть вѣрныя средства, которыя могутъ избавить дѣтей отъ всякаго, несчастія, но ты, другъ мой….
Въ это время вошла служанка, и разговоръ былъ прерванъ. Она доложила, что Баринъ ожидаетъ ихъ въ гостиной.
"Скажи ему, что сей часъ будемъ, сказала Княгиня, и служанка вышла. Попечительная родительница, давъ успокоишься дочери своей, наконецъ просила ее идти съ собою въ гостиную, сказавъ, чтобъ она была тамъ веселѣе.
Лишь только Княгиня и дочь ее явились въ гостиную, гдѣ ожидалъ ихъ Князь, какъ вдругъ вошелъ слуга и подалъ ему запечатанное письмо.
«Отъ кого это?» спросилъ его Князь прежде нежели взялъ въ руки письмо.
— Сей часъ принесъ почтальонъ, Ваше Сіятельство, отвѣчалъ слуга.
Князь велѣлъ принести изъ кабинета очки себѣ, а между тѣмъ ласково поцѣловалъ дочь свою, которая поздравила его съ добрымъ утромъ. Чрезъ минуту были принесены очки и Князь, разпечатавъ письмо, читалъ его про -себя. Какою блѣдностію покрылось вдругъ лице его, какъ примѣтно задрожали губы и какъ быстро засверкали глаза старца! Княгиня и Елизавета не знали чему приписать таковую перемѣну и безмолвно глядѣли другъ на друга, наконецъ Князь, окончивъ чтеніе письма, всталъ съ дивана и ни слова не говоря вышелъ вонъ. По выходѣ его Елизавета первая прервала молчаніе. —
— Какъ вы думаете, маминька, отъ кого бы это было письмо, которое столько встревожило папиньку?
"Не знаю, другъ мой, кажется у твоего папиньки нѣтъ такихъ дѣлъ, которыя бы онъ скрывалъ отъ меня; а это письмо, право, для меня тайна.
Прошло полчаса предположеніямъ Княгини и дочери ея, отъ кого Князь получилъ письмо и что за тайну оно содержало въ себѣ, какъ вошелъ слуга и доложилъ Княгини, что Его Сіятельство проситъ ее въ кабинетъ къ себѣ.
Не столько, женское любопытство побуждало Княгиню узнать содержаніе письма и быть скорѣе позванной въ кабинетъ мужа, сколько желаніе успокоишь и разговорами своими развлечь нечаянную печаль его. Она, не хотѣла медлишь ни минуты и въ слѣдъ за посланнымъ пошла къ нему, оставя Елизавету томиться скучной неизвѣстностью о таинственномъ письмѣ и размышлять о причинѣ грусти, поразившей отца ее. По уходѣ матери Елизавета возвратилась въ комнату свою, гдѣ наединѣ размышляла о будущей участи своей, соображая пріятное прошедшее съ скорбнымъ настоящимъ: ибо для нее малѣйшая печаль родителей всегда была тягостнѣе, чѣмъ собственныя неудовольствія, и она, воспитанная въ правилахъ строгой нравственности цѣнила въ совершенствѣ всѣ попеченія ихъ, а они чрезмѣрно любили ее, какъ единственнаго первенца въ жизни своей. Печальная Княжна, забывъ собственную печаль свою, молила провидѣніе, дабы оно отвратило всѣ несчастія отъ отца ее, если только роковое письмо это предвѣщаетъ оныя. О, сколько бъ счастливы были тѣ дѣти, которыя бы слѣдовали правиламъ добродѣтельной Елизаветы! Геній благополучія всегда былъ бы съ ними, путь жизни ихъ усыпался бъ розами и будущее дарило радостью! . Молись, кроткая Елизавета, провидѣніе внимаетъ чистой молитвѣ твоей и будущая жизнь твоя спасена отъ злополучія; а я послѣдую теперь въ кабинетъ родителя твоего, но только не для развлеченія, подобно супругѣ его, а собственно для того, что бы подслушать, что говорятъ тамъ, и читатель вѣрно съ охотою проститъ любопытству моему. —
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
правитьКнягиня при входѣ въ кабинетъ мужа нашла его менѣе разстроеннымъ, нежели когда въ него ушелъ онъ. Князь большими мѣрными шагами ходилъ взадъ и въ передъ, погружась въ размышленіе, но самый видъ его былъ не печаленъ и только малые слѣды разстройства были примѣтны на лицѣ, которые впрочемъ старался скрыть онъ. Когда только вошла заботливая о мужѣ своемъ Княгиня, то онъ, принимая веселый видъ, сказалъ ей: «Благодари Творца, милый другъ мой, что онъ столько милосердъ къ намъ; наша Елизавета, можетъ быть, скоро бы проливала горькія слезы и роптала на судьбу свою.
— Я не понимаю тебя, Графъ, сказала жена его, садясь въ кресла. —
Графъ, озабоченный нечаяннымъ случаемъ и желая нетерпѣливо все разсказать женѣ своей, также сѣлъ въ» кресла и прежде нежели началъ о полученномъ имъ письмѣ, спросилъ ее: «Какъ ты думаешь, Княгиня, не скрывается ли у Графа Лелева, жениха дочери нашей, подъ видомъ искренности низкое притворство и душа зараженная пороками?
— Ты удивляетъ меня вопросомъ, этимъ, сказала Княгиня, прибавя, да развѣ мать его» столь религіозная, столь попечительная о дѣтяхъ своихъ, не старалась о нравственности ихъ; а къ тому же кажется, и самъ Владиміръ скромностію обращенія своего, хорошими сужденіями о повиновеніи старшимъ оправдалъ себя.
"Это правда; видя Владиміра ни кто не: будетъ сомнѣваться въ нравственныхъ правилахъ его; но можно ли о человѣкѣ. судить всегда по одной наружности, которая иногда бываетъ слишкомъ обманчива.
— Все это такъ; но Графъ Влади, міръ не принадлежитъ къ тому классу людей, которыя будучи развращены скрываютъ пороки свои подъ маскою притворства.
"Ошибаться, другъ мой, простительно каждому, изъ числа этаго не исключаю и себя, а человѣкъ, душа котораго наполнена хитростію можетъ очень легко обмануть не дальновидную простоту, даже….
Да скажи мнѣ пожалуста, сказала Княгиня, перебивъ разговоръ мужа своего, что я изъ всего сказаннаго тобою понять могу, — смыслъ словъ твоихъ темень, прошу тебя говоришь яснѣе.
Князь, какъ будто бы довольный требованіемъ жены своей, наконецъ сказалъ ей: "и такъ, другъ мой, опять (повторю тебѣ, мы должны благодарить Провидѣніе, за попеченіе о счастіи единственной дочери нашей, оно не допустило ее до того бѣдствія, которое готовилъ Елизаветѣ бракъ съ Графомъ Лелевымъ.
При этихъ словахъ лице Княгини примѣтно перемѣнилось, она, какъ будто бы съ какою-то недовѣрчивостію взглянула на мужа, и взоромъ своимъ говорила ему: не суди рѣшительно, ты можешь ошибиться.
Князь дабы вывести супругу свою изъ сомнѣнія, наконецъ сказалъ ей: «Я вижу, другъ мой, что сказанное мною о Графѣ Владимірѣ удивило тебя, и ты, быть можетъ, даже не вѣришь мнѣ, то вотъ читай письмо это, которое давича получилъ я и которое такъ разстроило меня, но теперь, слава Богу, я спокоенъ и только одно заставляетъ печалиться меня: Елизавета, можетъ быть, страстно любитъ Владиміра.» Князь подалъ удивленной женѣ своей полученное письмо имъ и она, развернувъ его, прочла слѣдующее:
Пусть для Васъ будетъ казаться клеветою письмо это; а предостереженіе отъ того злощастія, какое ожидаетъ дочь Вашу низкимъ обманомъ, для меня все равно примите ли вы слова мои за истину, или нѣтъ, но только, желая счастія семейству Вашему я рѣшилась писать къ Вамъ, рѣшилась открыть предъ Вами низкія проступки Графа Лелева. Онъ, подъ утонченною маскою скромности носитъ отпечатокъ самаго развращеннаго юноши, его сердце заглушенное пороками, разнакомлено съ шою нравственностію, видъ которой принимаетъ онъ для него узы родства, клятва любви и священная связь Дружества кажутся проходящимъ сновидѣніемъ; а все сказанное мною подтвердитъ Вамъ время и случай, которыми вѣрно захочите воспользоваться вы, дабы сохранить будущее спокойствіе единственной дочери своей, а также и свое собственное. Я только упомяну Вамъ о Лизъ внучкѣ Священника села Зимогорья, принадлежащаго Графини Лелевой. Сія несчастная малютка, забытая отцомъ своимъ, мать которой лишилась жизни, есть дочь Владиміра взятая на воспитаніе престарѣлымъ дѣдушкой своимъ. Развращенный Владиміръ, похитивъ сердце неопытной Маріи, дочери Священника, которая воспитывалась въ домѣ матери его, всю вину низкихъ поступковъ своихъ сложилъ на добродѣтельнаго брата своего Александра, и этимъ самымъ ополчилъ противъ него сердце матери, которая и теперь считаетъ меньшаго сына своего виною прежде времянной смерти несчастной Маріи и отцомъ малинькой Лизы. Судите, Князь, о характерѣ Владиміра и о будущей судьбѣ любимой дочери Вашей. Вы вѣрно не замедлите узнать короче о сказанномъ мною, а тѣмъ самымъ оправдаетъ слова мои; впрочемъ воля Ваша, но со стороны моей сдѣлано все и совѣсть моя спокойна.
Честь имѣю пребыть, уважающая Васъ.
Письмо это довольно разстроило Княгиню. Она не знала, что думать объ немъ, не знала вѣришь ли неизвѣстной особѣ, скрывшей имя свое, которая обвиняла Владиміра; а вмѣстѣ съ онымъ одинаково думать о немъ; для нее Владиміръ казался человѣкомъ, имѣющимъ всѣ правила нравственности, а къ тому же довольно скромнымъ, и довольна внимательнымъ къ наставленіямъ тѣхъ людей, которые полжизни своей употребили на познаніе людей и свѣта. Княгиня долго колебалась въ мысляхъ своихъ и даже не знала, которая была основательнѣе, та ли, что Владиміръ точно есть таковъ, каковымъ представляетъ себя, или только носитъ маску для людскаго приличія, подъ коей скрыта вся низость души его. Она по прочтеніи письма хранила молчаніе и думала нѣсколько минутъ, что сказать мужу своему, но онъ первый прервалъ оное а тѣмъ далъ время ей собраться съ мыслями, и на слова его дать сообразный отвѣтъ.
"Точно, другъ мой, началъ Князь — Провидѣніе невидимо печется о людяхъ, и порокъ никогда не можетъ остаться безъ должнаго наказанія, онъ рано или поздно долженъ воспріять оное.
— Но не надобно судить рѣшительно, сказала Княгиня, можетъ быть, ненависть, или какая нибудь злоба источаетъ шутъ жало свое, надобно, Князь, узнать обо всемъ подробнѣе, а до тѣхъ поръ не подавать Владиміру ни какого вида, а также скрыть о содержаніи письма этаго и отъ Елизаветы.
«На это я согласенъ, но только, не можетъ быть, чтобы присланное письмо заключало ложное обвиненіе въ себѣ на щетъ Графа Лелева. Не ужели клевета людей можетъ простираться столь далеко, и вредить тому, кто въ жизнь свою не сдѣлалъ ни одного порочнаго дѣла? Этаго быть не можетъ.
— Всё такъ, говорила Княгиня, но въ лѣта наши не надобно быть поспѣшнымъ и ни въ какомъ случаѣ не должно полагаться на слова и увѣренія другихъ.
Долго разговаривали удивленные родители Елизавѣты и о полученномъ письмѣ судили разнообразно: Княгиня никакъ не хотѣла вполнѣ вѣрить тому, въ чемъ неизвѣстная особа обвиняла Владиміра, а Князь съ важностію супруга доказывалъ возможность обвиненія, утверждаясь на томъ, что вѣрно Владиміръ, хотя чѣмъ нибудь подобнымъ могъ очернить имя свое; наконецъ между ими положено было, чтобъ прежде достовѣрнѣе узнать обо всемъ; а потомъ, если точно, Владиміръ учинилъ таковый поступокъ въ жизнь свою, то непремѣнно отказать ему отъ руки Елизаветы.
Узнавайте, попечительные родители, о поступкахъ Владиміра, а мы увѣренные въ истинѣ оныхъ, вспомнимъ забытую нами Ольгу, несчастнаго Александра и удрученнаго скорбію отца Василія.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ.
правитьВспоминая о дѣвицѣ Милославской, намъ нельзя при этомъ случаѣ позабыть и Владиміра. Онъ, полупечальный, какъ сказали мы, обращеніемъ Елизаветы, хотѣлъ предугадать причину онаго напрасно въ умѣ своемъ, предугадывалъ о случившемся. — Всѣ предположенія его были тщетны, наконецъ рѣшился онъ терпѣливо ждать отъ времени развязки этому; но чтобъ дать почувствовать Елизаветѣ, что онъ сердитъ на нее: ибо онъ прошивъ нее считалъ себя совершенно правымъ; а потому и не хотѣлъ нѣсколько времени ѣздишь къ ней, отозвавшись передъ матерью своею простудою головы.
Прошла недѣля, какъ Князь Д. не видалъ Владиміра въ домѣ своемъ. Старая Графиня Лелева сочла за первый ддогъ себѣ быть въ это время у невѣсты сына своего, дабы увѣдомишь Елизавѣту и родителей ее о болѣзни Владиміра.
Увѣдомленіе это не произвело ни малѣйшей печали надъ Княжною, но это не было замѣчено Графинею.
Владиміръ, во все время ложной болѣзни своей, рѣдко оставлялъ наединѣ Ольгу и Анександра, которой почти всегда безотлучно былъ въ нею. Онъ въ тайнѣ, быть можетъ, завидывалъ брату своему, смотря, какъ дѣвица Милославская радушно обходилась съ Александромъ, и какъ сей со всею скромностію юноши дарилъ ее взглядами своими, но чтожъ Владиміръ? Онъ, какъ видѣли мы въ послѣднее свиданіе съ невѣстою своею былъ награжденъ отъ нее холодностію, а потому ласковое и смѣшанное съ скромностію истинной любви обращеніе Александра съ Ольгою, ежеминутно напоминало ему презрѣніе Елизавѣты и чрезвычайно беспокоило его; Владиміръ даже рѣшался посѣять между ими раздоръ, но видя взаимную откровенность ихъ, оставлялъ планы свои безъ дѣйствія.
Въ одно время, когда Графъ Александръ сидѣлъ съ Ольгою наединѣ, и» она, оставивъ работу свою, глядѣла на Александра, который хотѣлъ узнать предъ нею чувства сердца своего. Алый румянецъ, эмблемма невинности, покрывалъ щеки прелестной Ольги, рука ее, какъ-то невольно была въ рукѣ Александра, и онъ стоялъ облокотившись на пяльцы. Въ это время вошелъ Владиміръ. Лице его примѣтно вдругъ перемѣнилось. Александръ, недовольный приходомъ брата своего, немедленно опустилъ руку Ольги, и на лицѣ его выразилось неудовольствіе, которое впрочемъ, хотя и старался скрыть онъ, но отъ глазъ проницательнаго Владиміра нескрылось это, и чтобъ дать почувствовать Александру, что онъ ясно понимаетъ все, сказалъ ему: "Александръ! прилѣжное разсматриваніе рукодѣлья дѣвицы Милославской сильно дѣйствуетъ на тебя, совѣтую тебѣ, братъ, меньше углубляться въ оное, а то не привычка къ таковымъ занятіямъ, можетъ испортить зрѣніе и лишить тебя способности видѣть ясно другіе предметы.
Ольга сочла слова Владиміра, какъ будто бы за упрекъ себѣ, а Александръ, которой понялъ иронической смыслъ ихъ и, будучи еще болѣе разсерженнымъ, со всею запалчивостію оскорбленнаго самолюбія, сказалъ брату своему:
— Пусть будетъ испорчено зрѣніе мое, тѣмъ для меня лучше: потому, что я не буду близко видѣть нискій порокъ, которой имѣетъ весьма отвратительную наружность.
Владиміръ, хотя и былъ нѣсколько смѣшенъ отвѣтомъ брата своего, болѣе нежели тотъ, но старался принять видъ невнимательности и будто бы не понялъ смыслъ словъ его. Ольга полусмущенная была занята рукодѣльемъ своимъ, но она разгадала слова Александра и въ тайнѣ сердца своего радовалась тому; что милый Александръ ее нашелся отплатить таковымъ иронически колкимъ отвѣтомъ коварному Владиміру.
Владиміръ, какъ будто бы въ душѣ своей боялся запалчивости Александра хранилъ молчаніе и ходилъ вза’дъ и впередъ по комнатѣ; Александръ довольный тѣмъ, что заставилъ молчать брата своего, сидѣлъ противъ Ольги и ни на минуту ни сводилъ съ нее взора своего. Она также довольно часто взглядывала на предметъ первой любви своей. О счастливцы! взгляните, какъ завидуетъ вамъ развращенный Владиміръ — онъ подобно бѣдняку гонимому судьбою, глядитъ съ завистію на благополучіе ближняго своего, и можетъ быть, досадуетъ на то, что отъ сѣтей обмана его ушла невинная жертва — сирота Милославская! Увы, какъ презрителенъ тотъ юноша сердце котораго заражено нискими пороками скрытыми подъ утонченною маскою скромности, какъ ненавистенъ тотъ человѣкъ, которой, завидуя счастію другаго, ищетъ случая сдѣлатъ вредъ ему — и какъ должно свято чтить непорочность сердца неопытной дѣвы, ея кротость, незараженная самолюбіемъ, подобна очаровательному цвѣтку благовонной розы, ей тогда чужды: ниское коварство и отвратительное кокетство (свойственное многимъ женщинамъ.)…
Владиміръ раздосадованный, разстроенный и наскуча хранимымъ молчаніемъ, рѣшился оставить влюбленныхъ на единѣ. Онъ ушелъ въ комнату свою, гдѣ безпокойная зависть нашептывала ему о средствахъ, какъ бы разстроить счастіе, которое готовила судьба для брата его и достойной дѣвицѣ Милославской. Ищи презрѣнный человѣкъ случая вредить благополучію Александра, черти гнусныя планы свои; но все будетъ тщетно… твои адскія умыслы послужатъ во вредъ только одному тебѣ.
Обрадованные Ольга и Александръ уходомъ Владиміра, стали свободнѣе дарить другъ друга взорами и скучное молчаніе долго царствовавшее предъ этимъ, было наконецъ прервано Александромъ:
— Плѣнительная Ольга! вы простите дерзости моей, простите того, кто не въ силахъ болѣе таить предъ вами истинныхъ чувствъ души своей. Я долго испытывалъ самаго себя, долго не вѣрилъ тому, въ чемъ увѣряло сердце меня, въ чемъ брало оно власть надъ разсудкомъ, но наконецъ побѣжденный, очарованный вами, я рѣшился признаться вамъ въ любви моей — довершите счастіе мое, прелестная Ольга, ничто въ мірѣ не въ силахъ переменить чувствъ моихъ!
Ольга удивленная, смѣшавшаяся признаніемъ Александра, не знала что отвѣчать ему. Взоръ ее былъ неподвижно остановленъ на Графѣ. Уста, какъ бы желали сказать что то, но оставались безмолвны и вся она была внѣ себя. Александръ въ энтузіазмѣ любви своей не могъ замѣтить положенія Ольги, онъ только ждалъ утѣшительнаго отвѣта; но была ли скромная дѣвица Милославская въ состояніи сдѣлать его? Ея положеніе было неизъяснимо. Радость, недовѣрчивость, удивленіе и какой то страхъ попеременно волновали душу ея и она даже не вѣрила тому, что точно ли на яву говорилъ это любимый ею Александръ, или обманчивые сновидѣнія такъ живо обворожили ее.
Молчаніе Ольги придало Александру болѣе смѣлости: онъ считалъ его за знакъ согласія и увѣренный въ мысли этой бросился предъ изумленною Ольгою на колѣни.
— Ольга, милая Ольга! началъ опять Александръ, клянусь Творцомъ самимъ, что одна ты въ мірѣ семъ слышишь признаніе въ любви моей — и что ни одна смертная не владѣла сердцемъ моимъ! Впервые люблю я, впервые произношу клятву въ вѣрности!
Онъ взялъ руку еще и досель безмолвной дѣвицы Милославской, крѣпко сжалъ ее и напечатлѣлъ на ней жаркій поцѣлуй.
Какъ усталый путникъ пробужденный отъ сна силишься вспомнить очаровательность онаго, такъ и Ольга, какъ бы приведенная въ себя поцѣлуемъ Александра, хотѣла теперь только увѣришься въ истинѣ словъ его. Ей прелесть настоящаго казалась мгновеннымъ призракомъ, радость и удивленіе ежеминутно смѣняли думы ея и она съ душею полной восхищенія не вѣрила тому, чтобы Графъ Александръ точно любилъ ее совершенно. Дѣвица, сердце которой впервые чувствуетъ впечатлѣнія любви, сей мучительной страсти, въ порывахъ оной недовѣрчиво слушаетъ признаніе обожаемаго предмета, для нее прелесть счастія, кажется, изчезающимъ кругомъ на влажной стихіѣ! Такъ и Ольга, мечты которой хотя и рисовали очаровательность взаимности, но она колебалась — вѣрить ли вполнѣ обманчивой надеждѣ, или мгновенный лучь ее, готовилъ для нее туманную будущность. Но напрасно дѣвица Милославская не довѣряла Александру: онъ точно любилъ ее и любилъ также впервые, какъ и она; а сердце его незараженное пороками цѣнило въ совершенствѣ благородную страсть, которая овладѣла имъ.
Александръ съ энтузіазмомъ воспламененнаго любовника вторично подтвердилъ клятвы свои и въ избыткѣ чувствъ изливалъ признанія, требуя, чтобы и Ольга со стороны своей произнесла восхитительное люблю!
Пусть счастливцы, очарованные другъ другомъ, предаются порывамъ страсти своей, подтверждая оную новыми клятвами, новыми увѣреніями въ вѣрности, а мы вспомнимъ почтеннаго отца Василія и забытыхъ нами Равнѣевыхъ.
ГЛАВА ПЯТАЯ
правитьОпечаленный старецъ похищеніемъ отъ него любимой имъ Лизы оплакивалъ съ женой своею милую внучку свою, которая составляла для нихъ всю радость горестной жизни, всю отраду въ печаляхъ, которую находили они въ этой малюткѣ. Полученный отвѣтъ отъ Александра не принесъ ни малѣйшей радости удрученному скорбію и лѣтами отцу Василію: потому что Графъ Александръ столь-же могъ знать объ этомъ, какъ и самъ Священникъ. Онъ въ письмѣ также просилъ тщательно узнать о мѣстѣ похищенія, прибавляя что и онъ со стороны своей употребитъ всѣ мѣры дѣятельности.
Довольно прошло времени, но ни одна отрадная вѣешь о Лизѣ не достигла до слуха отца Василія. Произшествіе это узнала старая Графиня Лелева и Владиміръ, котораго новость сія довольно опечалила. Удивленіе смѣшанное съ подозрѣніемъ на брата не скрылось отъ сего послѣдняго; но Александръ, считая правымъ себя во всѣхъ случаяхъ, оставался спокойнымъ, бѣгство дѣвицы Равнѣевой съ монахинею монастыря также было узнано Графинею, и она, удивленная произшествіемъ симъ, не знала къ чему отнести безразсудный поступокъ ее.
Мать Софьи, опечаленная бѣгствомъ ее, тщетно дѣлала розыски о ней, тщетно старалась открыть слѣды онаго. Люди, посланные ею для узнанія, также-не могли привѣсти ни малѣйшаго извѣстія и всѣ старанія ихъ были напрасны — имъ ни кто не могъ сказать рѣшительно о двухъ странницахъ, кромѣ того что всѣ спрашиваемыя ими отзывались незнаніемъ — слѣды бѣгства Софьи были неоткрыты и Госпожа Равнѣева, горя ненавистію къ Графу Владимиру; ибо она его одного считала во всемъ виновнымъ, рѣшилась наконецъ вредитъ ему, а узнаніе о дочери своей предоставила времени.
Озлобленная Равнѣева начала мщеніе свое тѣмъ, что она отправила съ одной приверженной къ ней женщиною письмо въ Москву къ нареченной невѣстѣ Владиміра, молодой Княжнѣ Д. Читатели уже видѣли сколько письмо это предупредило Княжну Елизавету не въ пользу Владиміра, но Равнѣева, не довольствуясь этимъ, въ слѣдъ за первымъ письмомъ отправила по почтѣ другое на имя самаго Князя, и это роковое для Владиміра письмо заставило попечительныхъ родителей Елизаветы подробнѣе узнать обо всѣмъ. Старый Князь Д., вполнѣ увѣрился полученнымъ письмомъ, но, желая въ точности узнать все, рѣшился тайно отправишь въ Зимогорьѣ повѣреннаго, которой бы увѣдомилъ его, что точно ли у Священника села того воспитывается дитя, а также поручилъ онъ, какъ можно рачительнѣе развѣдать, чья малютка эта и давно ли умерла Марія, дочь Священника.
Слухъ о побѣгѣ дѣвицы Равнѣевой и о похищеніи малинькой Лизы быстро разнесся въ окрестностяхъ села Зимогорья, а также безпрестанно говорили о семъ и въ Москвѣ, въ домѣ Графини Лелевой, о чемъ даже она сама сказалъ, однажды Князю Д. Владиміръ, отзываясь ложною болѣзнею, не ѣздилъ къ невѣстѣ своей, которая, не бывъ очарована имъ, подобно Ольгѣ своимъ Александромъ, не грустила о немъ и, можетъ быть, была еще рада этому случаю, которой избавлялъ ее отъ свиданія съ Владиміромъ. Отецъ Елизаветы былъ крайнѣ доволенъ тѣмъ, что отъ самой Графини услышалъ о похищеніи Лизы и, пользуясь случаемъ симъ, не приминулъ спросить ее, чья это малютка, воспитывающаяся у Священника. Графиня, смущенная воспоминаніемъ прошедшаго, примѣтно перемѣнилась въ лицѣ, а Князь, какъ будто бы не примѣчая этаго, вторично спросилъ ее. Лелева еще болѣе сконфуженная, но стараясь скрыть смущеніе свое, сказала ему, что это внучка отца Василія.
— По этому, Графиня, началъ опять Князь Д., Священникъ имѣлъ дочь?
«Да, имѣлъ, сказала сухо Графиня Лелева.
Лаконическій отвѣтъ и смущеніе Графини не были загадкою для отца Елизавѣты; онъ теперь видѣлъ ясно, что письмо, полученное имъ отъ неизвѣстной особы, пекущейся о счастіи дочери его, не было низкая клевѣта, но заключало въ себѣ истину и Владимірѣ точно носилъ ничтожную маску притворства. А вы, господинъ сочинитель, сдѣлались забывчивы, скажетъ читатель: ибо по сю пору не удовлетворили меня тѣмъ, что Княжна Елизавета сдѣлала съ полученнымъ письмомъ и объявила ли о немъ родителямъ своимъ? Виноватъ, благосклонный читатель — любопытство ваше я готовъ удовлетворить сей часъ.
Елизавета, удалившаяся въ комнату свою, томилась любопытствомъ узнать о содержаніи письма, которое получилъ отецъ ея, — но мы знаемъ, что содержало оно, знаемъ и то чѣмъ кончился разговоръ его съ супругою. Въ этотъ же самый день Елизавета рѣшилась оправдать себя передъ матерью, которая на нее не голова да за холодность обращенія съ Владиміромъ, и послѣ обѣда, когда Княгиня взошла въ комнату свою, Елизавѣта явилась къ ней, подробно разсказала о случившемся и прочла матери свое полученное наканунѣ письмо.
Все обвиняло Владиміра, оба письма не содержали ни одной строчки, которая бы говорила въ пользу Графа Лелева, каждое слово было обвиненіе и Княгиня рѣшительно поколебалась въ мысляхъ своихъ: ибо она стала менѣе думать о томъ, чтобы Владиміръ былъ правъ. Она тотчасъ о письму потомъ объявила мужу своему, а Елизавета сказала родителямъ, что она ни за что въ мірѣ не рѣшится отдашь руку тому, кто, потерявъ нравственность, пренебрегъ добродѣтелью, и дѣлалъ несчастную Марію жертвой своего безразсудства. Родители Елизавѣты одобрили это и также въ свою очередь объявили ей о содержаніи полученнаго письма ими. Спустя нѣсколько послѣ сего времени, Князь Д. получилъ отъ вѣрнаго повѣреннаго своего письмо, которой увѣдомлялъ его, что у Священника села Зимогорья, набожнаго отца Василія, была дочь, скончавшаяся несчастнымъ случаемъ и послѣ которой остался младенецъ, взятый на воспитаніе престарѣлымъ дѣдушкою. Лѣта Лизы согласовались со временемъ смерти несчастной Марій и рачительный повѣренный Князя даже увѣдомлялъ его, что виною преждевременной смерти Маріи и ее обольщенія, есть точно Владиміръ.
Князь Д., увѣрясь совершенно въ низкихъ проступкахъ, Графа Лелева и какъ чадолюбивый отецъ, желая счастія единственной дочери своей — рѣшился наконецъ, съ совѣта супруги, послать Владиміру отказъ отъ руки ея; а къ довѣршенію несчастія Владиміра пріѣхала въ Москву и Госпожа Равнѣева, которой время не укротило ненависть къ нему. Она, питая ее къ Владиміру, приготовляла для него еще новое несчастіе — матери. Мы увидимъ дѣйствіе предпринятыхъ мѣръ Равнѣевою къ погубленію Владиміра изъ слѣдующей послѣдней главы.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
правитьЛишь только Равнѣева пріѣхала въ Москву, то тотчасъ явилась въ домъ Графини Лелевой. Долгое несвиданіе расположило ихъ какъ-то короче другъ къ другу, и они, будучи расположены взаимно, привѣтствовали радостно при свиданіи своемъ одна другую, а кроткость, соединенная съ радушіемъ, была первымъ признакомъ ихъ расположенія; но, Равнѣева; опечаленная бѣгствомъ дочери своей и, желая мстить Владиміру, ежеминутно чертила планы къ обвиненію его предъ Графиней, то есть какъ бы ей произвести оные въ дѣйство въ вмѣстѣ съ этимъ какъ открыть его матери низкіе пороки, которыя скрывалъ онъ подъ маскою притворства, но вмѣстѣ съ оными оправдать невиннаго и скромнаго Александра. — Письмо, перехваченное ею отъ онаго къ Священнику села Зимогорья, могло служишь яснымъ доказательствомъ къ обвиненію Владиміра и она, какъ оскорбленный рыцарь мести, желала онымъ представить правоту Александра и низость характера старшаго брата его. Но чтожъ наконецъ предприняла она?.. Она рѣшилась совершенно обвинишь его и когда во второй разъ была у матери его, то прочла ей письмо Александра. Графиня смущенная, опечаленная и вмѣстѣ съ онымъ убитая совѣстью своей за ненависть ея къ младшему сыну — не хо» тѣла вѣришь письму этому, но незнаніе Маріи заставило ее увѣриться въ ономъ, а также и то, что Александръ при погребеніи ея былъ спокойнѣе Владиміра.
Равнѣева болѣе и болѣе увѣряла смущенную Графиню Лелеву въ низкихъ поступкахъ Владиміра, и даже разсказала ей причину бѣгства дочери своей, которая, бывъ очарована имъ, бывъ влюблена въ него, рѣшилась оставить домъ свой, дабы въ уединенной кельи какого нибудь монастыря скрыть печаль свою.
Мстительная Госпожа Равнѣева, распространяя злобу свою на виновнаго Владиміра, успѣла наконецъ поселить въ Графини Лелевой совершенное презрѣніе къ нему, и хотя сія долго была колеблема и даже сперва совсѣмъ не хотѣла вѣрили этому, но письмо Александра къ Священнику Василію, а также присланное вдругъ письмо отъ Князя Д., которое заключало въ себѣ совершенный отказъ Владиміру отъ руки дочери его, столько поразило старую Графиню Лелеву, что она сдѣлалась опасно нездорова. Александръ, опечаленный нечаяннымъ положеніемъ матери своей, не зналъ чему приписать постигшую болѣзнь ея. Счастливецъ! онъ не предполагалъ, что судьба назначила ему время, въ которое онъ долженъ, былъ совершенно быть оправданнымъ — такъ мы не зная нашей будущности, скрытой отъ насъ подъ туманную завѣсу неизвѣстности, считаемъ себя въ какомъ нибудь случаѣ, или совершенно счастливыми, или чрезмѣрно несчастными, какъ напротивъ того очень часто не угадываемъ слѣдствій настоящаго. Въ это время было таково и положеніе Александра — но оно предвѣщало ему свѣтлую будущность, оно было контрастомъ положенію старшаго брата его, котораго ожидали: презрѣніе матери, ненависть родственниковъ и быть можетъ, мученіе собственной совѣсти — этаго чистаго зеркала, которое рано или поздно собственно отразитъ въ себѣ всѣ наши проступи кн, а чрезъ это заставитъ даже стыдишься и самаго себя.
Болѣзнь Графини Лелевой, по долгу сыновней обязанности, заставила и Владиміра принять участіе и стараться узнать причину оной. Призванные доктора, не находя ни малѣйшихъ причинъ, чтобъ болѣзнь сія могла случишься отъ нечаянной простуды или подобнаго чего, приписали рѣшительно, что произошла она отъ сильнаго сердечнаго разстройства. Владиміръ, увѣдомленный о семъ прежде брата своего, и храня. въ душѣ своей къ сему послѣднему страшную ненависть, предположилъ, что этому причина есть любовь Александра къ дѣвицѣ Милославской, о которой вѣрно узнала старая Графиня и, рѣшась воспользоваться случаемъ симъ, онъ однажды просилъ чрезъ Ольгу, которая во время болѣзни безотлучно была при Графинѣ, дабы она сказала матери его, что онъ желаетъ говоришь съ нею.
Графиня, увѣдомленная о просьбѣ Владиміра и даже сама желала давно уже излить на него всю материнскую строгость свою, но увеличивающаяся день отъ дня болѣзнь препятствовала ей сдѣлать это. Она не открывала никому, даже и самому Владиміру о полученномъ ею письмѣ отъ Князя Д., и если бы письмо это было для другаго, которой бы имѣлъ характеръ не Владиміра, то должно казаться роковымъ. Но мы увидимъ теперь, что произвело оно и надъ старшимъ Графомъ Лелевымъ.
Лить только Владиміръ узналъ о Позволеніи матери явиться къ ней, то тотчасъ воспользовался случаемъ симъ. Онъ, войдя въ спальню Графини, былъ крайне пораженъ, найдя тамъ сидящую Госпожу Равнѣеву и младшаго брата Своего. Ольга при появленіи его удалилась въ другую комнату. Владиміръ, скрывъ смущеніе свое съ видомъ почтительнаго сына, поцѣловалъ руку лежащей матери, которая со всею холодностію, свойственной обманутой и оскорбленной матери, отняла ее, что еще болѣе смутило его, но онъ, желая показать видъ, что не замѣтилъ этаго съ прежнимъ радушіемъ, продолжалъ оказывать ей ласки попечительнаго сына. Графиня худо принимая оныя, попросила наконецъ Госпожу Равнѣеву удалишься въ другія комнаты. По выходѣ ея больная Графиня Лелева съ сильнымъ принужденіемъ старалась привстать съ постели, дабы свободнѣе могла начать мучительный разговоръ для нее.
Владиміръ, въ душѣ котораго было темнѣе мрачной осеннѣй ночи, ибо страшныя предчувствія начинали волновать сердце его и предвѣщали тяжкую печаль — этотъ Владиміръ дотолѣ ко всему равнодушной, примѣтно измѣнился въ лицѣ и дрожалъ, какъ листъ колеблемый -вѣтромъ. Александръ, замѣтя смущеніе браша, хотя достойнаго презрѣнія, тайно въ душѣ своей скорбѣлъ о немъ. — Наконецъ Графиня слабымъ голосомъ велѣла Владиміру сѣсть ближе къ постели. Владиміръ исполнилъ желаніе матери, и она начала разговоръ свой:
— Кто могъ бы предполагать, чтобы почтительный ко мнѣ Владиміръ былъ столько коваренъ, столько низокъ въ поступкахъ своихъ, что заслужилъ даже проклятіе матери, которую онъ обманулъ, оскорбилъ и даже дѣлаетъ добычею ранней смерти — подобно той несчастной Маріи, за которую я возненавидѣла по своей довѣренности къ тебѣ достойнаго и истинно почтительнаго ко мнѣ Александра!
Слова Графини были для Владиміра громовымъ ударомъ. Онъ не въ состояніи былъ извинять себя, да и кто былъ бы въ силахъ сдѣлать это, когда все говорило противъ обвиняемаго. Одинъ только Александръ сожалѣлъ о немъ, онъ даже не желалъ быть свидѣтелемъ обвиненія Владиміра. — Графиня, устремивъ все вниманіе свое на измѣнившаго Владиміра, продолжала:
— И такъ, недостойный сынъ, ты оклеветалъ брата своего, обманулъ доверчивую мать твою, нанесъ незамѣняемыя ничемъ печали добродѣтельному отцу Василію — презрѣлъ несчастную, достойную сожалѣнія Марію! Несчастный, вспомни, что ожидаетъ тебя: презрѣніе людей, поносный стыдъ, упреки совѣсти, проклятіе оскорбленной матери! Боже Всемогущій! и это долженъ претерпѣть сынъ мой! — Но точно, онъ вполнѣ заслужилъ это и я первая буду справедлива къ нему…
"Маминька, милая маминька, умоляю васъ, остановитесь, началъ вдругъ тронутый участью брата своего Александръ, бросясь передъ постелью на колѣни.
Графиня удивленная, тронутая до глубины души благороднымъ поступкомъ младшаго сына своего, остановилась. Уста ея хранили молчаніе, и она была внѣ себя. Владиміръ, блѣдный, изнеможенный, опечаленный бросился также на колѣни. Языкъ его выражалъ невнятныя звуки, голосъ дрожалъ и слезы градомъ лились изъ глазъ его.
Александръ вторично началъ просить мать свою о прощеніи Владиміра, присовокупя, что онъ и достойный Священникъ давно простили его.
— Я прощаю его, презрѣніе людей и угрызеніе собственной совѣсти будутъ вѣчно сопровождать его и, можетъ быть, самая тѣнь обманутой имъ Маріи не будетъ давать покой ему. Встаньте, дѣти мои, я уважаю тебя Александръ, и сожалѣю о тебѣ не достойный любви моей Владиміръ.
Старшій Графъ Лелевъ неотступно просилъ мать свою о прощеніи, къ чему много способствовали и старанія Александра — наконецъ онъ получилъ его, но не могъ уже возвратишь прежняго расположенія, къ нему страстно любившей его матери. —
Графиня нѣсколько успокоясь, сдѣлала Владиміру еще строгой выговоръ и за дѣвицу Равнѣеву, а наконецъ показала ему роковое письмо, полученное ею отъ Князя Д. Кто изъяснитъ положеніе Владиміра? Онъ хотя и не любилъ страстно невѣсту стою, по гордость сильно встревожила его; оскорбленная душа жаждала мщенія, но разсудокъ, сей исполинъ, правящій смертными, взялъ верхъ надъ нимъ — и онъ обвинилъ только самаго себя.
Не станемъ входить въ подробныя свѣденія о продолжающейся болѣзни Графини Лелевой, удовлетворенной мщеніемъ госпожи Равнѣевой, которая все еще не получала ни малѣйшаго извѣстія отъ дочери своей; не будемъ судить о Владимірѣ, которой теперь, можетъ быть, проклиналъ заблужденія первыхъ лѣтъ молодости своей, и не будемъ восхищаться съ Александромъ прелѣстною для его Ольгою!…
Но чтожъ, скажетъ читатель или завлеченная судьбою дѣвицы Милославской любопытная читательница — (я не говорю уже о строгомъ и справедливомъ судѣ ученаго журналиста) о моемъ романѣ, повѣсти, или какъ угодно назовите это. Вы, господинъ сочинитель, говорите: — мы не станемъ входить, не будемъ судить… такъ при какой же развязкѣ останутся читатели? Помилуйте, Милостивые Государи, тутъ кажется не было и завязки, а просто было расказано мною, истинное произшествіе XIX столѣтія подъ именемъ Историческаго романа). — Ну, господинъ разскащикъ, чѣмъ же кончилось оно? Если вамъ угодно только этаго, то извольте слушать:
Старая Графина Лелева, удрученная лѣтами, но болѣе всего печалію, которую нанесли несообразныя поступки старшаго сына ея скоро послѣ узнанія всего кончила жизнь на рукахъ достойнаго Александра и дѣвицы Милославской, признавъ сію послѣднею своею невѣсткою, которая вмѣстѣ съ обожаемымъ Александромъ и спросила совершенное прощеніе Владиміру. Госпожа Равнѣева, получивъ наконецъ письмо отъ дочери своей, которая увѣдомляла ее, что она совершенно обрѣкла себя на служеніе Богу, — постригласѣ въ томъ же монастырѣ, въ которомъ и дочь ея. Но кѣмъ, еще спросятъ меня, была похищена дочь священника? Она точно, какъ думалъ дѣдушка, была увезена Софъею, которая, найдя въ ней чрезвычайное сходство съ Владиміромъ, рѣшилась для мщенія ему похитишь дочь его. Но когда мать Софьи вступила въ монастырь, то упросила дочь свою отослать Лизу къ дѣдушкѣ ея, который еще предъ кончиною своею увидѣлъ похищенную любимицу свою. Но чтожъ Владиміръ? Владиміръ, мучимый упреками совѣсти, переселялся въ Зимогорье, гдѣ, прощенный Священникомъ, пекся о воспитаніи дочери своей; а старый Максимъ, слуга дѣвицы Милославской, за вѣрную и усердную службу свою былъ достойно награжденъ, какъ Александромъ, такъ и молодой Графинею Лелевой.