Олины затеи (Андреевская)/ДО

Олины затеи
авторъ Варвара Павловна Андреевская

Опубл.: 1888. Источникъ: az.lib.ru

ОЛИНЫ ЗАТѢИ

РАЗСКАЗЪ ДЛЯ ДѢВОЧЕКЪ отъ 6 до 10 лѣтъ.

В. П. АНДРЕЕВСКОЙ.

2-е ИЗДАНІЕ. С.-Петербургъ. Изданіе книжнаго магазина (бывш. Ф. Битепажъ) К. ФЕЛЬДМАНА, Гостинный дворъ, № 6. ОГЛАВЛЕНІЕ.

I

Надины думы. — Безпорядокъ въ стеклянномъ шкафѣ. — Противная, неповоротливая кукла. — Депеша. — Неожиданная радость. — Исторія маленькой Оли. — Что такое снѣгъ и откуда онъ берется. — Надо какъ можно скорѣе прибрать раскиданныя игрушки. — Какое несчастіе!

II.

Папа пріѣхалъ. — Первое знакомство. — Какъ жилось Олѣ у старой тетушки. — Даша открываетъ сундукъ. — Ида. — Вечерняя молитва

III.

Пробужденіе. — Даша даетъ хорошій совѣтъ. — Тяжелыя минуты. — Чуть-чуть не повторилась вчерашняя катастрофа. — Перепись игрушекъ. — Гардеробъ Иды. — Разговоръ о предстоящей игрѣ въ куклы

VI

Экзаменъ. — Олины затѣи. — Еслибъ мама позволила! — Дѣвочка изъ лѣсу. — Горькая доля Маши. — Слезы плотника Ивана. — Разбитая лоханка

V.

Маленькая прачка. — Сюрпризъ. — Большая кукла, которую зовутъ Наталья Павловна. — Остальная семья куколъ. — Надя и Оля входятъ въ свою роль. — Коко-капризулька. — Фарфоровый мальчикъ

VI.

Продолженіе предыдущей главы. — Оля закупаетъ провизію. — Ида старается блеснуть своими познаніями. — Бумажная ветчина съ ватнымъ соусомъ и шеколадный пуддингъ. — Куклы остаются безъ вечерняго чая. — Печальный случай съ маленькой Машей

VII.

Выздоровленіе. — Дѣвочки поражены выходкой Маши. — Оля мастеритъ сани изъ простой корзинки. — Новый, неожиданный подарокъ. — Причина непривѣтливости Маши объясняется. — Катанье по двору. — Катастрофа съ Идой. — Что ни дѣлается, все къ лучшему. — Нянины сказки

VIII.

Поѣздка въ городъ. — Маски, бонбоньерки, — Новая затѣя. — Игрушечный магазинъ. — Ида остается въ городѣ. — Обратный путь. — Мятель. — Затруднительное путешествіе. — Заблудились! — Общій страхъ. — Встрѣча въ лѣсу. — Мѣры противъ волковъ. — Очаровательная картина. — Дома

IX.

Приготовленіе къ встрѣчѣ Иды. — Маша оказалась превосходною прачкою. — Семья Натальи Павловны преображается въ постороннихъ гостей. — Костюмы удались на славу. — Лиза Горнъ и ея куклы. — Торжественный маршъ.. — Прелестная маркиза. — Балъ,. — Приглашеніе на елку

X.

Старое по старому. — Маша сильно взволнована. — Письмо отъ крестной матери. — Досужій совѣтъ. — Первое впечатлѣніе путешествія. — Въ Петербургѣ,. — Заморскій звѣрь. — Сонъ на улицѣ. — Безвыходное положеніе. — Адресъ, нашелся!..

XI.

Рождественскіе праздники. — Устройство кукольной елки. — Иванъ опять появляется на сцену. — Еще затѣи. — Хлопоты съ билетиками. — Семья Натальи Павловны остается безъ завтрака, обѣда и ужина. — Миндальный тортъ и мороженое. — Подарки. — Извѣстіе о Машѣ. — Радость Ивана, и еще того больше счастье дѣвочекъ

XII.

Сборы. — Какъ быть съ кукольною мебелью. — Новая находчивость Оли. — Устройство квартиры. — Помѣщеніе Карла Ивановича. — Неожиданный визитъ Лизы Горнъ. — Новоселье

I.

Надины думы. — Безпорядокъ въ стеклянномъ шкафѣ. — Противная, неповоротливая кукла. — Депеша, — Неожиданная радость. — Исторія маленькой Оли, — Что такое снѣгъ и откуда онъ берется. — Надо какъ можно скорѣе прибрать раскиданныя игрушки. — Какое несчастіе!

Хорошо зимою — весело, особенно когда денекъ выдастся солнечный!

Покрытыя густымъ слоемъ рыхлаго снѣга поля такъ и блестятъ, словно они усѣяны безчисленнымъ множествомъ разноцвѣтныхъ искръ, или дорогими кристалликами!

Радуются дѣтки первому снѣгу. Радуются потому, что съ появленіемъ его наступаетъ давно ожидаемая, желанная пора играть въ снѣжки, лѣпить разныя фигуры, кататься на конькахъ… «Только зачѣмъ вотъ зимою не постоянно стоятъ ясные дни, а иногда случаются такія мятели да вьюги, что просто, какъ говорится, зги не видно: въ десяти шагахъ нельзя различить человѣка, какъ, напримѣръ, сегодня», думала маленькая семилѣтняя Надя Бѣльская, сидя у окна роскошнаго помѣщичьяго дома села Покровскаго и тоскливо поглядывая на улицу, гдѣ сильный порывистый вѣтеръ немилосердно крутилъ и раскидывалъ во всѣ стороны падавшія хлопья снѣга.

«Каково теперь тому, у кого нѣтъ ни теплой постельки, ни шубы… и кто, несмотря на отвратительную погоду, все-таки долженъ почему нибудь выйти изъ дому. Въ лѣсу или на полѣ легко вѣдь и съ дороги сбиться; хорошо еще, ежели нѣтъ сильнаго мороза — спрятаться можно хотя въ сугробъ — подъ снѣгомъ, говорятъ тепло. Но если къ вьюгѣ да морозъ, такъ не мудрено и замерзнуть», продолжала мысленно разсуждать сама съ сошло дѣвочка и такъ увлеклась печальными думами, что даже не замѣтила вошедшую въ комнату маму.

— Да, ужъ погодка, нечего сказать, — проговорила послѣдняя, точно въ отвѣтъ на мысль дочери, — давно такой не запомню.

Надя вздрогнула.

— Мамочка, ты здѣсь, — сказала она: — а я, представь себѣ, такъ задумалась, что даже не слыхала, какъ ты открыла дверь…

— О чемъ же ты задумалась, Надюша?

— О чемъ? — переспросила дѣвочка, взглянувъ съ любовью на свою милую маму: — задумалась о томъ, что въ такую ужасную погоду, какъ сегодня блѣднымъ людямъ, у которыхъ нѣтъ ни теплаго платья, ни пріюта, должно быть очень, очень тяжело. Живо представился мнѣ тотъ самый старичекъ нищій, котораго на-дняхъ ты велѣла позвать въ комнату и накормить обѣдомъ; жалко мнѣ, его стало ужасно, потому что, несмотря на холодъ онъ, бѣдный, вѣроятно бродитъ теперь гдѣ-нибудь подъ окнами, да Христа ради выпрашиваетъ корочку хлѣба; и не одинъ, вѣдь онъ… много есть такихъ несчастныхъ на свѣтѣ… холодно-то имъ… кушать хочется… Ахъ, мамочка, это ужасно!..

На глазахъ Нади выступили слезы.

— Потомъ, — продолжала она черезъ нѣсколько минутъ, — долго смотрѣла я на падающій снѣгъ.

смотрѣла до того, что даже въ глазахъ зарябило. Случайно взглянула на одну отдѣлившуюся снѣжинку, которая упала около рамы, принялась внимательно разглядывать ее, и очень удивилась, когда замѣтила, что она имѣетъ видъ звѣздочки. Затѣмъ пришло мнѣ въ голову, какъ было бы хорошо, ежели-бъ всѣ эти звѣздочки вдругъ стали разноцвѣтныя, и сколько времени пришлось бы употребить чтобы пересчитать ихъ…

Мама улыбнулась.

— Да, конечно, не мало, — отозвалась она и сѣвъ на одно изъ креселъ, начала читать книгу, а Hадя, снова подойдя къ окну, принялась по прежнему смотрѣть на снѣгъ, который не переставалъ валить крупными хлопьями.

Молчаніе продолжалось около полу-часу; мама первая нарушила его.

— Hадя, — сказала она серьезно: — какъ тебѣ не надоѣдаетъ такъ долго сидѣть безъ всякаго занятія? Мнѣ, по крайней мѣрѣ, это кажется очень скучнымъ.

— Да и мнѣ, мамочка, не весело; но что же дѣлать?

— Какъ что дѣлать; развѣ у тебя нѣтъ ни книгъ, ни куколъ, ни игрушекъ?

— Есть — и даже очень много, но…

— Но что же?

— Всѣ онѣ мнѣ ужасно надоѣли.

— Да читала ли ты хотя одну изъ тѣхъ толстыхъ книгъ въ роскошныхъ красныхъ, синихъ и зеленыхъ переплетахъ, которыя дядя подарилъ прошлый годъ къ елкѣ?

— Читала, — нехотя отвѣтила Надя и при этомъ громко зѣвнула во всю ширину своего маленькаго ротика.

— Не можетъ быть.

Надя молча опустила голову.

— Припомни хорошенько, — продолжала мама, пытливо взглянувъ на дѣвочку, щеки который вдругъ покрылись яркимъ румянцемъ.

— То есть, не то чтобы читала, — отозвалась она тогда сконфузившись, — но такъ, знаешь, перелистывала.

— Вотъ видишь ли: это большая разница.

— Но, мамочка, мнѣ какъ-то не хочется ни за что приняться, — такая скука, такая тоска; не только книги, даже куклы надоѣли; что въ нихъ хорошаго? Посадишь — онѣ сидятъ; положишь — лежатъ. Смотрятъ во всѣ глаза, а сказать ничего не могутъ! Вотъ ежели-бъ у меня была сестричка или подруга моихъ лѣтъ, тогда другое дѣло — мы бы вмѣстѣ и играли, и разговаривали…

— За неимѣніемъ подругъ и сестрички, я предлагаю тебѣ свою услугу, ежели хочешь; давай играть со мною.

— Но какъ?

— Какъ хочешь.

— Бѣгать вѣдь ты не будешь, одѣвать и раздѣвать куколъ — тоже…

— Конечно.

— Вотъ видишь ли!

— Но мы можемъ достать шашки, шахматы…

— Въ которыя ты меня навѣрное обыграешь и я расплачусь; нѣтъ, мамочка, не хочу, ни за что не хочу!

— Тогда давай шить платья для куколъ, у меня есть много разныхъ лоскутковъ шерстяныхъ и шелковыхъ.

— Это, пожалуй, — съ радостью согласилась Надя, предвидя заранѣе, что подобное занятіе доставитъ ей много удовольствія, и сейчасъ же побѣжала въ свою комнату къ небольшому стеклянному шкафчику, гдѣ лежали ея игрушки и куклы; но, къ несчастію, тамъ оказался такой страшный безпорядокъ, что добраться до послѣднихъ, которыя точно нарочно очутились подъ самымъ низомъ, не было никакой возможности.

Нетерпѣливо начала она выкидывать на полъ, разныя разности; чего, чего только тутъ не было: картонные домики, лошадки, коляски, сани, кровати, коровки, мельницы, кухонный приборъ., чайная и столовая посуда — все валялось, одно на другомъ, и представляло цѣлую груду самыхъ разнообразныхъ, изящныхъ и вмѣстѣ съ тѣмъ покрытыхъ цѣлымъ слоемъ пыли предметовъ, но вотъ, наконецъ, изъ-подъ опрокинутаго вверхъ дномъ домика показалась бѣлокурая, фарфоровая головка одной изъ куколъ.. Надя сердито дернула ее за руку; кукла упала, а за нею потянулась цѣлая вереница другихъ игрушекъ, которыя съ грохотомъ повалились на полъ. Дѣвочка ужасно разсердилась.

— Противная, — проговорила она скороговоркой, грозно взглянувъ на куклу, — можно ли быть такой неповоротливой?

Но кукла должно быть не поняла, или не хотѣла понятъ сдѣланнаго ей выговора, потому что по прежнему равнодушно, съ улыбкою смотрѣла прямо передъ собою; это еще больше раздосадовало Надю.

Она снова хотѣла осыпать упреками невнимательную собесѣдницу, но въ ту самую минуту дверь, ведущая въ столовую, растворилась и на порогѣ показалась горничная Даша.

— Барыня, — сказала она, оглядываясь по сторонамъ, — сейчасъ со станціи принесли депешу, извольте росписаться.

— Мамы нѣтъ здѣсь, — отозвалась Надя, и полагая, что депеша вѣроятно отъ отца, который нѣсколько дней тому назадъ уѣхалъ по дѣламъ въ ближайшій городъ, живо выхватила пакетъ изъ рукъ горничной и, позабывъ о существованіи куклы, бросилась къ противоположнымъ дверямъ, чтобы передать его мамѣ.

Предчувствіе не обмануло Надю; телеграмма дѣйствительно была отъ отца. Онъ увѣдомлялъ о своемъ немедленномъ возвращеніи, и затѣмъ еще говорилъ что-то, о чемъ мама видимо не желала сразу сообщить вопросительно смотрѣвшей на нее дѣвочкѣ.

— Теперь Надюша, — сказала она только, передавая горничной росписку, — мнѣ некогда заниматься туалетомъ куколъ; надо немедленно сдѣлать нѣкоторыя распоряженія.

— Вслѣдствіе полученной телеграммы?

— Да, пап вернется сегодня вечеромъ и привезетъ тебѣ живой подарокъ, отъ котораго ты будешь въ восторгѣ и для котораго я должна кое-что приготовить.

— Но какой же это именно подарокъ, мамочка? — нетерпѣливо спросила Надя.

— Угадай!

— Вѣрно маленькаго мопсика; мнѣ давно хотѣлось имѣть его, и я даже нѣсколько разъ просила папу объ этомъ,

— Нѣтъ, ты ошибаешься, это не мопсикъ.

— Тогда, можетъ быть, котенка.

— И тутъ не угадала; подарокъ будетъ гораздо интереснѣе.

— Знаю, знаю, — обезьяну! О это конечно меня чрезвычайно обрадуетъ; онѣ такія смѣшныя и забавныя, я буду возиться съ нею цѣлыми днями…

— Нѣтъ, Надя, что привезетъ папа, будетъ въ тысячу разъ лучше всякаго мопсика, котелка и даже обезьяны.

Слова матери такъ озадачили дѣвочку, что она положительно стана тупикъ и широко раскрывъ свои прекрасные, выразительные глаза, смотрѣла въ недоумѣніи.

— Да, — продолжала между тѣмъ мама, стараясь еще больше возбудить въ ней любопытство, — тутъ не можетъ быть даже никакого сравненія съ тѣмъ, что ты сейчасъ назвала.

— Господи, такъ что же наконецъ такое?

— То, другъ мой, чего ты давно, постоянно и настойчиво желала.

Надя стояла словно очарованная; мысли ея путались, голова кружилась, ей сильно хотѣлось скорѣе разъяснить задачу; но чѣмъ больше она надъ нею трудилась, тѣмъ менѣе было успѣха.

— Это… это… — сказала наконецъ мама, сжалившись надъ нею, — это прелестная маленькая дѣвочка.

— Неужели, — радостно вскричала Надя, бросившись на шею матери: — ты говоришь серьезно… ты не шутишь. Скажи же мнѣ скорѣе, скорѣе кто она такая… откуда… какъ ее зовутъ… старше она меня, моложе… ѣдетъ только въ гости… или постоянно будетъ жить съ нами… Да говори! же, милая, дорогая мамочка, не томи меня!

Въ голосѣ Нади почти слышались слезы.

— Ты до того закидала меня вопросами, что я и не знаю, съ чего начать отвѣчать тебѣ.

— Ну хорошо, я буду сидѣть смирно, не шевельнусь, только говори, ради Бога!

Съ этими словами дѣвочка быстро пыгнула на кресло, поджала подъ себя ноженьки и, впившись глазами въ глаза матери, вся превратилась въ слухъ и зргѣніе.

— У твоего папы, — говорила между тѣмъ Вѣра Львовна (такъ звали г-жу Бѣльскую) — былъ одинъ добрый пріятель, нѣкто Николай Андреевичъ Истоминъ; папа его очень любилъ и былъ друженъ съ нимъ съ самаго ранняго дѣтства. Они вмѣстѣ росли, играли, вмѣстѣ воспитывались въ гимназіи и не разставались до тѣхъ поръ, пока наконецъ Истоминъ, получивъ мѣсто гдѣ-то далеко, женился и уѣхалъ отсюда; тогда началась между нимъ и твоимъ папой безпрерывная переписка. Не проходило недѣли, чтобы мы не получали отъ Николая Андреевича длиннаго, предлиннаго посланія, въ которомъ онъ подробно описывалъ новую жизнь, и въ особенности любилъ разсказывать о своей маленькой дочери Олѣ; затѣмъ вдругъ въ теченіе цѣлаго мѣсяца письма прекратились. Насъ это сильно встревожило, мы рѣшились послать телеграмму, и въ отвѣтъ получили увѣдомленіе, что жена Николая Андреевича умерла послѣ трудной продолжительной болѣзни; онъ сильно скучалъ конечно, и, какъ говорилъ въ своихъ письмахъ, съ этой грустной поры еще больше привязался къ Олѣ, на которой теперь сосредоточились всѣ его заботы и попеченія. Но Оля была еще слишкомъ мала для того, чтобы понимать это и умѣть словомъ и дѣломъ какъ-нибудь выразить сочувствіе своему доброму отцу. Ей едва минуло пятъ лѣтъ; Николай Андреевичъ выписалъ изъ Петербурга какую-то старушку тетушку и поручилъ ей надзоръ за дѣвочкой, такъ какъ ему, по обязанностямъ службы, приходилось часто отлучаться изъ дому по цѣлымъ днямъ. Только тутъ поняла Оля, что значитъ жить безъ матери. Тетушка была женщина не молодая, къ тому еще часто страдала головными болями: не переносила ни дѣтскаго крика, ни шума, ни бѣготни.

"Оля не смѣла играть и рѣзвиться такъ, какъ играла и рѣзвилась прежде: если старушка ложилась въ постель, то дѣвочкѣ было приказано сидѣть смирно: при малѣйшемъ шорохѣ тетушка грозно приподымала свою сѣдую голову съ подушки и смотрѣла на Олю такими страшными глазами, что бѣдняжка не знала куда дѣваться.

Попробовала она однажды разсказать обо всемъ папѣ: папа съ своей стороны выразилъ неудовольствіе тетушкѣ, замѣтивъ, что нельзя такъ стѣснятъ ребенка и не давать возможности играть и бѣгалъ тогда, когда ему хочется; тетушка выслушала замѣчаніе повидимому совершенно спокойно, даже обѣщала на будущее время не дѣлалъ подобнаго притѣсненія маленькой Олѣ; но какъ только отецъ отлучился изъ дома, дала ей такой строгій нагоняй, что она всю ночь проплакала въ кроваткѣ, и не только никогда больше не пыталась говорить папѣ о своихъ невзгодахъ, но даже многое скрывала, и на вопросъ его: каково теперь обращается съ нею старушка родственница, всегда утверждала, что хорошо и ласково. На самомъ же дѣлѣ, было иначе: жизнь бѣдной маленькой сиротки съ каждымъ днемъ становилась тяжелѣе Сварливая старуха возненавидѣла ее, и при всякомъ удобномъ случаѣ, старалась чѣмъ-нибудь кольнуть или обидѣть.

«Но все это еще было пустяками въ сравненіи съ тѣмъ, что случилось по прошествіи двухъ лѣтъ со дня смерти матери, когда надорванное горемъ здоровье отца наконецъ не выдержало и онъ, прохворавъ около пяти недѣль, тоже послѣдовалъ въ могилу за своей молодой, горячо любимой женою. Оля осталась круглою сироткою; она знала, что кромѣ злой, капризной тетки у нея никого нѣтъ на бѣгломъ свѣтѣ, что съ этой минуты жизнь ея пойдетъ еще печальнѣе, и что не только въ настоящемъ — даже въ будущемъ ей нечего и мечтать о лучшей долѣ.

„Но свѣтъ оказался не безъ добрыхъ людей, какъ говоритъ пословица: одинъ изъ сослуживцевъ покойнаго Николая Андpеевича, который зналъ о дружбѣ его съ твоимъ папой, недѣли двѣ тому назадъ подробно сообщилъ намъ о безвыходномъ положеніи дѣвочки, и вотъ папа, посовѣтовавшись со мною, рѣшилъ вырвать маленькую Олю изъ рукъ капризной старухи и взять къ себѣ, чтобы воспитывать вмѣстѣ съ тобою; оставалось только выждать случай, когда кто нибудь могъ бы привезти ее сюда. По счастію, случаи этотъ не замедлилъ представиться“ и вотъ вѣроятно Оля уже въ городѣ, гдѣ папа только и ожидалъ ея чтобы вернуться домой, такъ какъ дѣла, по которымъ онъ туда отправился, давно должны были бытъ окончены».

Вѣра Львовна кончила разсказъ; Надя ничего не отвѣчала. Она по-прежнему смотрѣла прямо передъ собою своими умными глазенками; въ нихъ свѣтился какой-то добрый, хорошій огонекъ; они выражали столько искренняго непритворнаго участія къ судьбѣ сиротки Оли, потомъ вдругъ заволоклись слезами…

Молча спустилась Надя на полъ, подбѣжала къ матери, крѣпко охватила ее руками за шею и, захлебываясь отъ сильнаго волненія, проговорила едва слышно:

— Боже могу какъ я счастлива, мамочку какъ буду любить мою новую сестричку и какъ хорошо, весело будетъ намъ вдвоемъ играть да бѣгать! Ты вѣдь навѣрное не запретишь этого по примѣру старой родственницы; не правда ли?

Мама вмѣсто отвѣта поцѣловала Надю, и разговоръ между ними по поводу того, какъ и что надо приготовить и устроить къ проѣзду дорогой гостьи, продолжался довольно долго. Наконецъ, отъ слова перешли къ дѣлу. Позвали прислугу, велѣли принести въ дѣтскую еще кроватку; очистили въ Надиномъ комодъ и шкафѣ часть мѣста для бѣлья и платья Оли — словомъ, работа; кипѣла ключемь. Время незамѣтно подошло къ обѣду; сѣли за столъ.

Надя безпрестанно поглядывала въ окно.

— Хотя бы скорѣе пересталъ снѣгъ, сказала она обратившись къ матери — а то нашихъ совсѣмъ занесетъ: зачѣмъ это онъ падаетъ, противный, и откуда берется.

— А ты бы какъ думала, откуда онъ берется?

— Не знаю, мамочка; это вопросъ такой трудный, что разрѣшитъ его могутъ вѣроятно только люди ученые.

— Напротивъ; отвѣтъ далеко, не такъ труденъ, какъ кажется съ перваго раза.

— Неужели?

— Конечно; ежели желаешь, я въ нѣсколькихъ словахъ постараюсь объяснить тебѣ то и другое.

Надя положила ножъ и вилку и приготовилась слушать съ большимъ вниманіемъ. Мама же, сдѣлавъ то же самое, начала рѣчь слѣдующимъ, образомъ:

— Ночью, когда солнышко не свѣтитъ и не грѣетъ, поверхность земли, на которой мы живемъ, конечно, дѣлается холоднѣе, и невидимый водяной паръ, который до того времени находился въ воздухѣ, начинаетъ садиться на нее крошечными бѣлыми капельками. Капельки эти называются росою; онѣ покрываютъ траву, деревья и вообще все окружающее пространство до тѣхъ поръ, пока съ наступленіемъ утра наконецъ сохнутъ совершенно, т. е. говоря иначе — опять становятся прежнимъ водянымъ паромъ. Осенью же, когда земля замѣтно холоднѣетъ, капельки уже не могутъ лежать на ней такими, какъ лежали прежде; онѣ стынутъ, и тогда ихъ называютъ инеемъ. Но и иней точно также какъ роса, съ появленіемъ первыхъ лучей утренняго солнца, также таетъ, и незамѣтно для простого глаза опять принимаетъ видъ пара, высоко поднимается въ воздухѣ и, сгустившись вмѣстѣ, становится тѣмъ, что мы называемъ облакомъ; изъ него именно по временамъ и падаютъ къ намъ на землю отдѣльныя, водяныя капельки, т. е. говоря иначе — дождь, градъ или снѣгъ, смотря по тому, въ какую пору года это случится. Такія высокія облака могутъ однако ходить долго, не превращаясь въ отдѣльныя капельки, и вообще, говорятъ, даже есть замѣчаніе, что когда они представляются намъ особенно легкими, серебристыми, будто составленными изъ какихъ-то необыкновенныхъ бѣлыхъ перышекъ, то предвѣщаютъ хорошую погоду. Ежели же паровъ въ воздухѣ набирается больше, то тѣ же самыя облака становятся тяжелѣе, опускаются ниже, собираются въ большія массы, похожія на скалы, крѣпости, башни, и бѣгутъ быстро по направленію вѣтра. Тогда они уже называются тучею и предсказываютъ ненастье; лѣтомъ, конечно, когда воздухъ тепелъ, они спускаются въ видѣ дождя, а зимою, осенью и ранней весной, когда имъ приходится проходить сквозь воздухъ, который бываетъ холоднѣе самаго облака, то они на пути уже замерзаютъ и превращаются въ кусочки твердаго льда, т. е. градъ или маленькія разнообразныя снѣжинки.

— Такъ вотъ оно что! — сказала Надя, снова вооружившись ножемъ и вилкою, — теперь я поняла; все это, въ самомъ дѣлѣ, гораздо проще чѣмъ казалось, хотя очень, очень интересно.

— Но ты однако ничего не кушала, — замѣтила мама; — подожди, я прикажу разогрѣть тебѣ жаркое.

— Не надо, мамочка, право, мнѣ не хочется обѣдать.

Надѣ дѣйствительно было не до ѣды; она все думала о томъ, какъ хорошо будетъ теперь въ обществѣ маленькой подруги; какъ мама станетъ шить имъ одинаковыя платья, покупать одинаковыя шляпки; какъ онѣ вмѣстѣ пойдутъ гулять, будутъ заниматься куклами, игрушками… Но тутъ, при мысли о куклахъ и игрушкахъ, вдругъ вспомнила въ какомъ страшномъ безпорядкѣ всѣ онѣ лежатъ раскиданы на полу въ дѣтской около стекляннаго шкафчика, и, не докончивъ поданнаго въ эту минуту лакеемъ пирожнаго, съ разрѣшенія матери, быстро побѣжала прибирать ихъ.

Увидя цѣлую груду игрушекъ, бѣдная дѣвочка невольно задумалась о томъ, что сказала бы ея новая сестричка, глядя на нихъ: если она барышня аккуратная, любящая порядокъ и чистоту, то всѣ эти покрытыя пылью вещицы произвели бы на нее весьма непріятное впечатлѣніе. «Надо поскорѣе обтереть ихъ и уставить по полкамъ», говоритъ сама себѣ Надя и живо принимается за дѣло. «Да, но на это потребуется не мало времени, а до пріѣзда папы, по разсчету, остается не болѣе часа!»

У Нади, какъ говорится, опускаются руки; она съ какимъ-то ненатуральнымъ, лихорадочнымъ волненіемъ хватается за одно, другое, третье. Ставитъ не то и не туда, куда слѣдуетъ… а время между тѣмъ идетъ своимъ чередомъ, и до пріѣзда папы, съ каждымъ ударомъ маятника висѣвшихъ въ комнатѣ стѣнныхъ часовъ, остается все меньше и меньше.

«Позвать развѣ горничную, — шепчетъ дѣвочка, — авось съ ея помощью дѣло пойдетъ успѣшнѣе».

И она крикнула Дашу.

— Что вамъ угодно, барышня? — отозвалась послѣдняя, явившись на зовъ сейчасъ же.

Надя въ короткихъ словахъ объяснила свое желаніе; Даша улыбнулась.

— Да развѣ можно въ продолженіе какихъ нибудь двадцати минутъ успѣть все это привести въ порядокъ, — отвѣчала она, взглянувъ пристально на игрушки, — тутъ надо употребить, по крайней мѣрѣ, полъ-дня если не болѣе, а баринъ долженъ пріѣхать очень скоро.

— Какъ же быть, Даша?

— Право, не знаю; самое лучшее отложить до завтра.

— Нѣтъ, это невозможно, — нетерпѣливо перебила Надя.

— Почему невозможно?

— Потому, что я не хочу на первое знакомство съ Олею показаться ей такой неряхой.

— Тогда уже, въ крайности, перекидаемъ все въ шкафъ кое какъ.

— Пожалуй, твоя правда; по крайней мѣрѣ въ комнатѣ не будетъ безпорядка.

И, не теряя времени въ напрасныхъ разговорахъ, барышня вмѣстѣ съ горничною принялись складывать на полки, какъ попало, не задолго передъ тѣмъ валявшіеся на полу комоды, коляски, куклы и прочіе тому подобные предметы.

Трудно было смотрѣть безъ сожалѣнія и смѣха, какую оригинальную картину представляла груда разнообразныхъ игрушекъ: бѣленькій мохнатый зайчикъ стоя, на заднихъ лапкахъ и держа въ переднихъ по небольшой палочкѣ, ударялъ ими о висѣвшій на шеѣ барабанъ, какъ только его двигали съ мѣста; изъ-подъ зайчика выглядывало полукруглое зеркальце, оправленное въ золотую раму; рядомъ валялась кухонная посуда; тутъ же, скромно прижавшись въ уголку, стояла разодѣтая по праздничному кукла и какъ бы съ пренебреженіемъ смотрѣла на пеструю картонную коровку, на голову которой случайно свалилась розовая атласная шляпка; изъ-за шляпки торчала нога другой куклы; на ногѣ, вмѣсто ботинки или башмака, висѣлъ случайно прицѣпившійся заводной мышенокъ; онъ, уткнувшись носикомъ въ мѣдный самоваръ, казалось, былъ въ нерѣшимости — дрыгнуть ли впередъ, повернуть ли направо, гдѣ рядомъ съ изящными фарфоровыми чашками валялся кухонный чугунъ для угольевъ и кочерга — или держаться лѣвой стороны, пока еще не заваленной ничѣмъ кромѣ кукольнаго осенняго пальто, да камышеваго диванчика съ высокою спинкою.

На остальныхъ полкахъ, въ точно такомъ же безпорядкѣ лежало нѣсколько книгъ, въ щегольскихъ переплетахъ, краснаго, синяго и зеленаго цвѣта, а на нихъ безчисленное множество различныхъ мелочей, разсмотрѣть которыя, съ перваго взгляда, было положительно невозможно.

Надя работала безостановочно; щеки ея покрылись яркимъ румянцемъ, на лбу выступили капли холоднаго пота; она безпрестанно прислушивалась, не звонитъ ли колокольчикъ, — и не одинъ разъ принимая за него унылое завываніе вѣтра, почти приходила въ отчаяніе отъ мысли, что не успѣетъ докончить начатаго дѣла. Ей становилось ужасно стыдно передъ Дашею, которая видимо съ трудомъ удерживала смѣхъ, и она мысленно давала себѣ честное слово съ завтрашняго же дня незамѣтнымъ образомъ приводить въ порядокъ маленькое хозяйство, не показывая его Олѣ до тѣхъ поръ, пока все будетъ разложено и разставлено по своимъ мѣстамъ какъ слѣдуетъ. Работа почти подходила къ концу, какъ вдругъ случилось совершенно неожиданное несчастіе: Надя нечаянно, задѣвъ рукою за голову коровки, уронила ее, а съ нею вмѣстѣ и все то, что стояло около.

II.

Папа пріѣхалъ — Первое знакомство. — Какъ жилось Олѣ у старой тетушкѣ. — Даша открываетъ сундукъ. — Ида. — Вечерняя молитва.

На дворѣ между тѣмъ совершенно стемнѣло, насколько потому, что зимою, какъ извѣстно, дни бываютъ гораздо короче, настолько и вслѣдствіе упорно продолжавшагося снѣга, который не только повидимому не думалъ прекращаться, но еще даже шелъ какъ будто усиленнѣе.

— Экая темень какая! — сказала Даша, — принести развѣ лампу.

— Да, пожалуй, оно будетъ не лишнее, а то дѣйствительно ничего не видно.

Даша вышла изъ комнаты, а Надя въ ожиданіи ея возвращенія молча подошла къ окну и стала безсознательно смотрѣть прямо передъ собою; но на этотъ разъ она уже не увлекалась мыслью о томъ, какъ было бы хорошо, ежелибъ каждая снѣжинка имѣла свой отдѣльный цвѣтъ; ее слишкомъ безпокоили накиданныя на полу вещи и то, что скажетъ маленькая Оля, если окажется невозможнымъ до ея пріѣзда убрать все въ шкафъ какъ слѣдуетъ.

Она досадовала на Дашу, зачѣмъ та долго не возвращается съ лампою, досадовала и на себя, досадовала на игрушки и, въ особенности на куклу, которая, по ея понятіямъ, была главная виновница всего: «надоѣли мнѣ эти противныя куклы, только мѣсто занимаютъ, а пользы никакой собою не приносятъ! Самое бы лучшее покидать ихъ за окно или въ печку…»

И подъ вліяніемъ минутнаго впечатлѣнія она уже почти была готова сдѣлать то или другое, какъ вдругъ дверь скрипнула и на порогѣ показалась горничная съ зажженною лампою.

— Вотъ вамъ и огонекъ, барышня, теперь будетъ веселѣе.

И только что хотѣла поставить лампу на столъ, какъ подъ окномъ послышалось побрякиваніе колокольчика, и вслѣдъ затѣмъ у подъѣзда остановились сани съ занесенными съ ногъ до головы — словно окутанными въ бѣлыя мантіи — сѣдоками; сердце Нади забило тревогу.

Въ душѣ она была рада скорѣе увидѣть папу, увидѣть новую сестричку и вмѣстѣ съ тѣмъ тяжело было выказаться передъ этою сестричкою такою неряшливою, неаккуратною дѣвочкою, какою навѣрное назвалъ бы ее каждый, случайно заглянувшій въ комнату.

— Даша, Даша, — проговорила она со слезами, мы не успѣли не только кончить уборку вещей какъ слѣдуетъ, но даже кое-какъ перекидать ихъ!

— Не плачьте, намъ еще остается, по крайней мѣрѣ, пять минутъ времени; все будетъ сдѣлано, — отвѣчала Даша и принялась обѣими руками захватывать игрушки и кидать ихъ точно дрова, что, куда попало.

Благодаря ея усиліямъ, по прошествіи самаго короткаго срока, на полу уже не оставалось слѣдовъ о бывшемъ безпорядкѣ, шкафъ былъ плотно запертъ, ключъ отъ него положенъ въ карманъ Нади, и она, съ раскраснѣвшимися отъ волненія щеками, выбѣжала вмѣстѣ съ мамой въ переднюю, чтобы встрѣтить дорогихъ гостей.

— Вотъ вамъ, друзья, этотъ живой подарокъ, — сказалъ Бѣльскій, поздоровавшись съ женою и дочерью и указывая рукою на стоявшую въ углу около печки маленькую дѣвочку, до того закутанную въ огромный клѣтчатый пледъ, что даже было трудно разсмотрѣть ея фигуру.

— Прошу любить да жаловать. Оля — молодецъ дѣвочка! — добавилъ онъ въ заключеніе, — только, кажется, немного озябла дорогою.

— Здравствуй, милая крошка, — говорила между тѣмъ Вѣра Львовна, заботливо снимая мокрый пледъ съ маленькой путешественницы, которая внимательно осматривала своими черными глазами новую комнату и окружающихъ ее новыхъ личностей. — Пойдемъ скорѣе въ столовую, тамъ гораздо теплѣе; самоваръ навѣрное давно уже готовъ, ты напьешься горячаго чаю и сейчасъ же обогрѣешься.

Дѣвочка молча позволила Вѣрѣ Львовнъ и Надѣ снять съ себя теплое верхнее платье, состоявшее кромѣ пледа еще изъ незатѣйливой шубейки, подбитой плохенькимъ бѣличьимъ мѣхомъ, да нѣсколькихъ байковыхъ платочковъ, и молча же послѣдовала за ними въ столовую, гдѣ дѣйствительно оказалось гораздо теплѣе.

Длинный обѣденный столъ, покрытый чистою скатертью, былъ весь заставленъ булками, масломъ, сливками и прочими принадлежностями чая. Чисто вычищенный самоваръ блестѣлъ какъ золото и высоко выкидывалъ клубы густого бѣлаго- пара! Оля сразу почувствовала себя какъ-то хорошо и уютно въ этой совершенно незнакомой комнаткѣ; она съ наслажденіемъ вытянула маленькія ножки, когда Вѣра Львовна посадила ее на высокій плетеный стулъ рядомъ съ собою, и принялась пить и кушать съ большимъ аппетитомъ.

Надя расположилась около, съ нетерпѣніемъ выжидая удобнаго случая вступить въ разговоръ, потому что ей давно уже сильно хотѣлось сдѣлать своей будущей пріятельницѣ массу вопросовъ относительно того, какъ жила, она со старухой теткой, какія были у. нее игрушки, довольна ли, что теперь будетъ жить съ ними, и. вообще много чего въ этомъ родѣ. Но она не знала, какъ начать рѣчь, съ чего именно…

Оля же тоже очевидно не смѣла заговоритъ первая, такъ что пока г. Бѣльскій сообщалъ женѣ о результатѣ дѣлъ, по которымъ долженъ былъ отлучиться изъ дому почти на цѣлую недѣлю, и выслушивалъ отъ нея различныя новости, случившіяся здѣсь во время его отсутствія, дѣвочки только безмолвно поглядывали другъ на друга, да изрѣдка обмѣнивались улыбками и вслѣдъ затѣмъ сейчасъ же застѣнчиво опускали глаза книзу, стараясь смотрѣть въ разныя стороны.

Такимъ образомъ времени прошло около часа. Кончивъ чай, Иванъ Александровичъ Бѣльскій всталъ съ мѣста, чтобы направиться въ кабинетъ, гдѣ его ожидала цѣлая кипа газетъ и писемъ. Проходя мимо стула дочери, онъ нагнулся къ ней и проговорилъ едва слышно:

— Довольна ли ты моимъ подаркомъ?

— О, папочка, конечно! — отвѣчала Надя точно такъ-же тихо. — Оля прелестная дѣвочка, я буду ее любить послѣ тебя и мамы больше всего на свѣтѣ.

— Поговорите же что нибудь; приласкай ее скорѣе, чтобы она не чувствовала себя здѣсь чужой и одинокой.

— Погоди, папа, все будетъ, дай намъ прежде хорошенько разсмотрѣть другъ друга, — серьезно отозвалась Надя, и по уходѣ отца дѣйствительно начала съ еще большимъ вниманіемъ разглядывать новую знакомую, блѣдное личико которой и болѣе чѣмъ скромный костюмъ явно свидѣтельствовали о томъ, что о ней дома не слишкомъ заботились.

Вѣра Львовна замѣтила пристальный взглядъ дочери и, боясь вѣроятно, чтобы Олѣ не показалось это страннымъ, подошла къ ней, взяла за руку, осторожно притянула къ себѣ и проговорила ласково:

— Ну что же, Олечка, охотно ли ты согласилась уѣхать къ намъ?

— О да, очень, очень охотно.

— Не боишься соскучиться въ новомъ, незнакомомъ мѣстѣ?

— Нисколько; я увѣрена, что мнѣ у васъ будетъ гораздо лучше; тетя старая, больная и сердитая; она постоянно бранила меня, да и вообще со всѣми въ домѣ вѣчно кричала и ссорилась.

— Можетъ быть у нея была только привычка говорить громко, а ты полагала, что она сердится?

— Не думаю, потому что при жизни папы она казалась добрѣе и въ его присутствіи, въ особенности, обращалась со всѣми совершенно иначе.

Говоря это, Оля едва сдерживала слезы; мысль о теткѣ видимо пробуждала въ ней непріятное воспоминаніе.

Вѣрѣ Львовнѣ стало жаль дѣвочку; она хотѣла перемѣнить разговоръ, но Оля вдругъ быстро соскочила со стула, подбѣжала къ ней, спрятала свое блѣдное личико въ ея колѣни и проговорила почти съ рыданіемъ:

— Здѣсь мнѣ навѣрное будетъ лучше… вы такая хорошая… ласковая… добрая… вѣдь я могу называть васъ мамой?.. Вы позволите мнѣ?..

И схвативъ руку Вѣры Львовны, поднесла ее къ губамъ.

— Еще бы, конечно; я сама хотѣла предложить тебѣ это, — отвѣчала Бѣльская, вытирая украдкою катившіяся слезы.

Глядя на такую трогательную сцену, Надя тоже заплакала и нѣжно обняла сиротку, которая затѣмъ, мало-по-малу успокоившись, принялась снова разсказывать о прошломъ.

— А учиться ты вѣдь начала уже конечно? — спросила снова мама.

— Да, отецъ еще за годъ до своей смерти помѣстилъ меня въ гимназію, куда и аккуратно ходила каждый день или съ тетушкой, если здоровье ея позволяло, или со старой кухаркой Авдотьей; я очень любила ходить въ классы, не столько для того, чтобы учиться, сколько ради возможности быть въ обществѣ маленькихъ дѣвочекъ, потому что дома мнѣ этого не приходилось.

— Что же ты дѣлала, вернувшись изъ гимназіи.

— Сейчасъ послѣ обѣда садилась за уроки, и затѣмъ вечеромъ, если къ леткѣ приходили гости и папы не было дома, тихонько пробиралась въ кухню, чтобы послушать Авдотьины сказки; она знала ихъ множество, и всѣ онѣ были чрезвычайно интересныя; если же Авдотья хлопотала съ ужиномъ, то я уходила въ свою комнатку, чтобы играть съ Идой.

— Это кто же? — съ любопытствомъ спросила Надя.

— Моя любимая кукла.

— И тебѣ не казалось скучнымъ съ нею? — спросила Вѣра Львовна, причемъ значительно взглянула на Надю, которая, подмѣтивъ взглядъ матери, немного сконфузилась, вѣроятно, припомнивъ свой недавній разговоръ по поводу того, что ей надоѣли ея собственныя куклы и игрушки.

— Скучно?! — съ удивленіемъ переспросила Оля: — о нѣтъ; развѣ можно скучать, когда играешь съ куклами? Это такой пріятный товарищъ.

— Какъ кому, — отозвалась Вѣра Львовна и вторично посмотрѣла на дочь.

— Оно, пожалуй, правда, что кукла хорошій товарищъ, но вѣдь поговорить съ ней ни о чемъ нельзя, — возразила Надя какъ бы желая немного оправдаться.

— Почему нельзя? Я часто бесѣдую съ Идой.

— Какимъ же образомъ? Вѣдь куклы говорить не могутъ.

— Конечно, но мы можемъ сами говорить за нихъ; по крайней мѣрѣ я всегда такъ дѣлаю, разговоръ нашъ зачастую бываетъ очень интересенъ и, кромѣ того, продолжается иногда довольно долго.

— Въ самомъ дѣлѣ, какая хорошая мысль! А мнѣ вѣдь это въ голову не приходило; но теперь я стану дѣлать такъ же. Вѣдь ты научишь меня, не правда ли?

— Съ большимъ удовольствіемъ.

— Ну, а съ остальными игрушками какъ ты играла, разскажи пожалуйста?

— Остальными игрушками, по-правдѣ сказать, я не была богата; папа имѣлъ слишкомъ много заботъ и хлопотъ по дому и по службѣ, чтобы думать о покупкѣ ихъ; а тетя всегда увѣряла, что тратить деньги на подобные пустяки не слѣдуетъ, и потому мнѣ приходилось довольствоваться на мѣсто игрушекъ разными ломанными ящиками, корзинками и другими въ такомъ родѣ ненужными вещами; изъ старой ободранной скамейки, напримѣръ, которую тетя уже велѣла сжечь, я устроила плиту; пустыя спичечныя коробки и катушки отъ нитокъ замѣняли кухонную посуду. Въ нихъ я варила обѣдъ, завтракъ, ужинъ, и моя милая Ида кушала всегда съ большимъ аппетитомъ.

— Какъ съ большимъ аппетитомъ. Но развѣ твоя Ида могла открывать ротъ и кушать?

— Нѣтъ, ни рта открывать, ни кушать такъ, какъ открываютъ ротъ и кушаютъ люди — она, конечно, не могла; но я старалась представить себѣ все это въ воображеніи, и каждый разъ, прежде чѣмъ начать стряпать, спрашивала ея приказанія; на что, конечно, сама же себѣ и отвѣчала; иногда она мнѣ заказывала два блюда, иногда три, а порою случалось даже болѣе. Послѣ обѣда мы шли гулять; во время прогулки, которую папа заставлялъ меня совершать ежедневно, если конечно не было дождя или снѣга, я всегда старалась не разставаться съ Идой. Тетя начнетъ бывало ворчать, говоря, что и руки-то у меня озябнутъ таскать эту глупую куклу, и что со стороны смѣшно смотрѣть, какъ я ношусь съ нею, точно кошка съ саломъ, но я все-таки Сдѣлаю по своему, и стою на томъ, что папа мнѣ позволилъ. Это впрочемъ кажется единственная вещь, въ которой я ей возражала, и то навѣрное потому, что она не слишкомъ настаивала, иначе, безъ сомнѣнія, пришлось бы уступить изъ страха быть наказанной. Прогулка никогда не продолжалась долго, потому что сопровождавшая меня Авдотья имѣла дома много дѣла; по прошествіи получаса мы непремѣнно должны были воротиться. Каждый вечеръ я раздѣвала Иду, укладывала спать на устроенную изъ ящика кроватку, прикрывала байковымъ платкомъ на мѣсто одѣяла, стряхивала платье, юбочки, чулки, затѣмъ утромъ нарочно старалась проснуться раньше, чтобы до ухода въ школу успѣть снова одѣть ее и напоить чаемъ; вернувшись же домой, сейчасъ послѣ обѣда и уроковъ иногда принималась учить Иду всему тому, чему сама училась, а по вечерамъ, если оставалось время, шила для нея платья.

— Неужели даже платья шила сама?

— Да.

— И никто не помогалъ?

— Некому было помогать, Надя; и какія платья, шляпки, пальто я ей нашила — просто прелесть; въ особенности одно — шелковое съ кружевами.

— Гдѣ же теперь твоя Ида?

— Здѣсь со мною; въ большомъ сундукѣ, гдѣ лежитъ моя поклажа.

— Ахъ, какъ я рада, что могу съ нею познакомиться, и платья ты тоже вѣдь вѣрно захватила.

— Еще бы, конечно, хотя тетушка не совѣтовала брать, говоря, что не стоитъ возить подобное тряпье — какъ она выразилась, — только это далеко не тряпье, ты сама увидишь… Если моя новая мама позволитъ, — добавила Оля, плутовски взглянувъ на Вѣру Львовну, — то я была бы очень рада сегодня же открыть сундукъ, чтобы показать тебѣ Иду.

— Мамочка наша такая добрая, — подхватила Надя, — она навѣрное не будетъ имѣть ничего противъ этого.

Вѣра Львовна улыбнулась и, въ знакъ согласія, молча кивнула головой; тогда дѣвочки одновременно бросились цѣловать ее.

— Довольно, довольно, — смѣясь останавливала она ихъ, вы меня задушите. Я согласна, на все согласна… только перестаньте.

— Такъ можно, мамочка, да?

— Можно, можно; прикажите горничной открыть сундукъ. Пусть Оля достанетъ свою куклу, но остального ничего не трогаетъ; сегодня уже слишкомъ поздно.

Сію минуту на сцену явилась Даша; сундукъ былъ мгновенно открытъ, и Ида, которая по счастью оказалась какъ разъ на самомъ верху, должно быть съ большимъ удовольствіемъ вышла изъ засады, потому что на губахъ ея виднѣлась обычная веселая улыбка. Оля смотрѣла на нее съ любовью, хотя, говоря откровенно, въ ней не было ничего особенно привлекательнаго.

Довольно подержанная голова мѣстами даже немного облупилась; личико — тоже самое. Румянецъ на щекахъ давно вылинялъ, вслѣдствіе чего кукла имѣла какъ бы болѣзненный видъ; простенькое розовое платьице оказалось до того измятымъ, что было даже трудно опредѣлить, какого оно фасона.

Избалованная дорогими игрушками, Надя все это отлично замѣтила съ перваго раза, но видя, съ какой безграничной любовью Оля относится къ этой куклѣ, не желая огорчить ее, стала внимательно разсматривать, и со словами: «здравствуй, Ида», даже поцѣловала.

Послѣднее очень понравилось Олѣ, глазки ея радостно загорѣлись, она начала расправлять измятыя фалбары своей любимицы и снова повела рѣчь о томъ, какое множество платьевъ имѣетъ ея Ида.

— И здѣсь твоей Идѣ будетъ отлично, — замѣтила Надя, все болѣе и болѣе воодушевляясь — у меня есть множество кукольныхъ комодовъ, шкафовъ и вообще цѣлая комната для игрушекъ.

— Въ самомъ дѣлѣ! Ахъ, какъ это превосходно!

При воспоминаніи объ игрушкахъ и о своей комнатѣ, личико Нади вдругъ опечалилось; ей невольно пришелъ на мысль тотъ страшный безпорядокъ, который царствуетъ на полкахъ стекляннаго шкафа, и она стала придумывать, какъ бы половче успѣть все прибрать тамъ завтра поутру, пока Оля еще будетъ спать.

Оля же, съ своей стороны, такъ увлеклась разговоромъ объ Идѣ, что, не замѣчая задумчивости подруги, продолжала по-прежнему безостановочно болтать объ ея гардеробѣ.

Стѣнные часы между тѣмъ пробили девять.

— Все это отлично, — сказала тогда Вѣра Львовна, — но вамъ обѣимъ пора спать, въ особенности Олѣ, которая послѣ продолжительнаго путешествія по такой ужасной погодѣ, какъ сегодня, навѣрное очень утомилась. Завтра, друзья мои, вдоволь наговоритесь о куклахъ и игрушкахъ, а теперь ступайте — я провожу васъ въ комнату, которая съ сегодняшняго вечера будетъ вашей общей спальней.

Олѣ жаль было уходить; ей такъ нравился разговоръ съ Надей и ея матерью, которая ни въ чемъ не походила на старую тетку, но дѣлать нечего — пришлось повиноваться. Она вообще и прежде отъ природы всегда отличалась послушаніемъ, теперь же въ особенности противорѣчить находила неудобнымъ и молча, вставъ съ мѣста, послѣдовала за своей новой мамой въ сосѣднюю комнату.

Надя тоже шла вмѣстѣ съ ними, мысленно творя молитву, чтобы ея маленькая подруга не взглянула на шкафъ, черезъ широкое ничѣмъ незавѣшанное стекло котораго былъ отлично видѣнъ царствующій въ немъ хаосъ.

По счастію, горничная поставила лампу не на столъ, а на висѣвшую около этажерку, благодаря чему свѣтъ падалъ въ противоположную сторону и главнымъ образомъ только освѣщалъ двѣ изящныя кровати, покрытыя совершенно одинаковыми бѣлыми одѣялами; въ углу, передъ оправленнымъ въ дорогую серебряную ризу образомъ Спасителя, теплилась лампада, мерцающій огонекъ которой, неизвѣстно почему, произвелъ на Олю особенно хорошее впечатлѣніе. Она очень была рада, когда Вѣра Львовна приказала ей и Надѣ встать передъ этимъ образомъ для вечерней молитвы; чѣмъ дальше, чѣмъ внимательнѣе всматривалась она въ строгій и вмѣстѣ съ тѣмъ полный привлекательности ликъ Спасителя, тѣмъ усерднѣе, горячѣе становилась ея молитва за бѣдныхъ папу и маму, могилки которыхъ теперь были отъ нея такъ далеко; за новыхъ благодѣтелей, за саму себя и даже припомнивъ слова старой Авдотьи: «не забывай тетушку, она все же о тебѣ заботилась» — положила и за нее нѣсколько земныхъ поклоновъ. Затѣмъ поцѣловавъ Надю и пожелавъ Вѣрѣ Львовнѣ спокойной ночи, принялась раздѣваться, акуратно сложила снятое платье на стулъ и, покрывшись одѣяломъ, начала съ наслажденіемъ жмурить глазки.

Надя молча слѣдила за каждымъ ея движеніемъ; потомъ знакомъ подозвала къ себѣ маму и проговорила едва слышно:

— Мамочка, милая, я любуюсь моей новой сестричкою; посмотри, какъ она внимательно обращается со своими вещами! Глядя на нее, мнѣ даже дѣлается стыдно при одной мысли о томъ, какая я до сихъ поръ была неакуратная.

— Но вѣдь отъ тебя, дружокъ, зависитъ исправиться, — время еще не ушло.

— Да, да, я знаю и…

— И… что же?

— И ты увидишь, что это будетъ непремѣнно.

Мама вмѣсто отвѣта поцѣловала ее, перекрестила; потомъ, подойдя къ Олѣ, сдѣлала то же самое, и легкою неслышною стопою вышла изъ комнаты.

Кругомъ наступила полнѣйшая тишина. Дѣвочки почти сейчасъ же заснули. Надѣ снились раскиданныя игрушки, которыя она будто бы подбирала съ полу, а онѣ, словно нарочно желая подразнить ее, разбѣгались и разлетались въ разныя стороны, смѣясь и дѣлая гримасы… Олѣ снилась старая тетушка… затѣмъ длинная предлинная дорога, по которой она ѣхала въ домъ Бѣльскихъ, и Ида въ своемъ измятомъ розовомъ капотикѣ.

III.

Пробужденіе. — Даша даетъ хорошій совѣтъ. — Тяжелыя минуты. — Чуть-чуть не повторилась вчерашняя катастрофа, — Перепись игрушекъ. — Гардеробъ Иды. — Разговоръ о предстоящей игрѣ въ куклы.

Ранній свѣтъ яснаго морознаго утра едва еще пробивался сквозь опущенную стору комнаты дѣвочекъ, когда Надя, проснувшись такъ рано, какъ никогда еще не просыпалась въ жизни, горя нетерпѣніемъ скорѣе прибрать игрушки, тихонько поднялась съ постели, всунула ножки въ крошечныя туфельки, и осторожно, на цыпочкахъ подкравшись къ Олѣ, началась прислушиваться къ ея дыханію.

«Слава Богу, спитъ, и кажется крѣпко, — проговорила она сама себѣ, любуясь миловиднымъ личикомъ подруги: — но какая она хорошенькая, эта Оля, и какъ я счастлива, что наконецъ имѣю сестричку; теперь мнѣ не придется жаловаться на тоску да скуку, есть съ кѣмъ поговорить, поиграть, и вообще подѣлиться впечатлѣніемъ, какъ выражаются взрослые…»

«А игрушки-то все-таки слѣдуетъ привести въ порядокъ, иначе Оля обо мнѣ Богъ знаетъ что подумаетъ!» добавила дѣвочка, и тою же тихою походкою, едва касаясь пола, направилась къ шкафу, гдѣ совершенно неожиданно столкнулась съ горничной Дашей, которая несла въ рукахъ, охапку дровъ, чтобы затопить печку.

— Кого я вижу! — сказала Даша, взглянувъ съ удивленіемъ на барышню: — такъ рано и уже на ногахъ!

— Тише, — отозвалась Надя, приложивъ пальчикъ къ губамъ и, подойдя къ ней совсѣмъ близко, проговорила шепотомъ:

— Пожалуйста, зажги лампу, да поставь ее къ моему шкафчику такимъ образомъ, чтобы свѣтъ не былъ въ глаза Олѣ.

— Лампу? — переспросила горничная.

— Ну да, лампу. Развѣ ты не слышишь или не понимаешь меня?

— Нѣтъ, барышня, слышать я слышу, но понять-то не совсѣмъ понимаю, зачѣмъ вамъ понадобилась лампа въ такую раннюю пору, когда почти еще всѣ въ домѣ спятъ крѣпкимъ сномъ.

— Мнѣ надо отворить стеклянный шкафъ.

— Съ игрушками?

— Да.

— Что же вамъ вздумалось сегодня до свѣта играть ими, тогда какъ въ другое время не подходите по цѣлымъ недѣлямъ?

— Да не играть я хочу, Даша, а привести въ порядокъ, пока Оля не проснулась.

— Ахъ, это все вчерашняя исторія! Я совсѣмъ забыла; но едва ли вы успѣете, — работы слишкомъ много.

— Можетъ быть ты мнѣ опять поможешь?

— Съ большимъ удовольствіемъ; только

позвольте прежде затопить печку.

— Хорошо; но, ради Бога, осторожнѣе опускай дрова на полъ, чтобы не выскользнуло полѣно и не разбудило Олю.

— Будьте покойны, этого не случится, — самоувѣренно отвѣчала Даша, и дѣйствительно такъ ловко сложила дрова, открыла трубу и разожгла растопки, что не только крѣпко спавшая Оля, но даже сама Надя ничего не слыхала. Затѣмъ, подойдя къ шкафу, тихо вставила ключъ въ замочную скважину, со страхомъ повернула его кругомъ, но Оля не слыхала и этого. Увидавъ снова накиданныя въ безпорядкѣ игрушки, Даша не рѣшилась отворить дверцу, изъ страха, чтобы, по примѣру вчерашняго, съ полокъ не посыпались разныя разности, и сообразивъ, что на уборку потребуется, во-первыхъ, не мало времени, а во-вторыхъ, еще того больше осторожности, чтобы не надѣлать шума, молча покачала головой и отошла въ сторону.

— Ну, что же? — съ нетерпѣніемъ спросила Надя.

Горничная откровенно выразила свою мысль.

— Такъ какъ же быть-то? — почти со слезами вскричала дѣвочка.

— Не трогать шкафа, пока Оля не проснется.

— Но тогда она увидитъ безпорядокъ…

— Что же дѣлать! Сознайтесь прямо, что обращались со своими вещами небрежно, а что теперь больше не будете этого дѣлать.

Надя печально склонила головку; она понимала въ душѣ, что горничная говоритъ правду, что выйдетъ гораздо хуже, ежели Оля, проснувшись, застанетъ работу ихъ на половину оконченную. Но, тѣмъ не менѣе, мысль, на первомъ же знакомствѣ зарекомендовать себя съ дурной стороны передъ новою подругою, казалась ей до того ужасною, что она никакъ не могла сразу согласиться.

— А если Оля не будетъ любить меня, увидавши такой хаосъ въ моемъ маленькомъ хозяйствѣ? — сказала она, наконецъ, заплакавъ.

— Не думаю, барышня! Оля, кажется, дѣвочка очень умная, она пойметъ, что вы сами сознаете свою ошибку, хотите исправить ее, и навѣрное за это полюбитъ васъ еще болѣе. — Слова горничной повліяли благотворно на Надю, личико ея стало покойнѣе, она опустилась на диванъ и задумалась. Потомъ вдругъ, по прошествіи нѣсколькихъ минутъ, снова встала съ мѣста, съ какою-то необыкновенной рѣшимостью опять замкнула шкафъ и, подойдя къ рукомойнику, начала умываться. Даша вышла изъ комнаты, чтобы приготовить чайную посуду.

Надя старалась дѣлать свой утренній туалетъ какъ можно осторожнѣе, но тѣмъ не менѣе плескъ воды все-таки въ концѣ-концовъ разбудилъ Олю. Она вытянулась на постелькѣ, зѣвнула и открыла глаза.

— Здравствуй, дорогая, — сказала тогда Надя, — хорошо-ли выспалась?

— Нѣтъ, мнѣ еще спать хочется, — отвѣчала Оля совсѣмъ сиплымъ голосомъ.

— Тогда повернись къ стѣнѣ и постарайся снова заснуть, потому что еще очень рано.

— Зачѣмъ же ты встала?

— Я имѣла на то важную причину.

— Неправда; ты вѣрно всегда просыпаешься въ это время.

— Да нѣтъ же, Оля, увѣряю тебя, это случилось только сегодня.

Но у Оли въ разговорѣ сонъ прошелъ окончательно; къ тому же ей хотѣлось такъ много чего еще сообщить о своей куклѣ, разобрать вещи и вообще вглядѣться въ новую жизнь, новую обстановку и новыхъ личностей, — что она, несмотря на, увѣщаніе подруги, повернуться къ стѣнѣ и попробовать заснуть, все-таки начала одѣваться.

Разговоръ между двумя дѣвочками шелъ неумолкаемо, и Оля, по счастію, ни разу не взглянула на стеклянный шкафъ.

Когда они вошли въ столовую, мама уже сидѣла за чаемъ. Поздоровавшись съ нею и спросивъ Олю, каково ей спалось на новосельѣ, Вѣра Львовна объявила, что сегодня уроковъ не будетъ.

— Прежде вы должны между собою хорошенько познакомиться, сказала мама. Къ тому же тебѣ необходимо разобрать сундуки, развѣсить платье, уложить въ комодъ бѣлье и вообще, что называется, устроиться. И Надя вѣрно тоже Захочетъ, не откладывая въ длинный ящикъ показать свои куклы и игрушки.

При послѣднихъ словахъ матери, щеки Нади покрылись яркимъ румянцемъ; она чувствовала, что трудная минута наступаетъ, и сколько ни раздумывала, никакъ не могла найти средства вывернуться изъ бѣды.

Вѣра Львовна первая замѣтила ея тяжелое состояніе и, не подозрѣвая какое горе причиняетъ своими разспросами, потребовала объясненія. Надя переглянулась съ Дашей, которая въ это время прибирала со стола чашки; онѣ безъ словъ поняли другъ друга, и обѣ были готовы расплакаться.

— Да что же это такое, наконецъ? — серьезно спросила Бѣльская. — Надя, ты должна сказать мнѣ откровенно причину своего смущенія?

Надя въ короткихъ словахъ, захлебываясь отъ тревоги, громко созналась во всемъ случившемся, и тутъ же дала честное слово, что, съ минуты водворенія къ нимъ въ домъ маленькой Оли, она совершенно измѣнится, и изъ прежней, беззаботной, не любившей порядка дѣвочки сдѣлается прилежной, внимательной и акуратной барышней.

— Сейчасъ же иду прибрать все какъ слѣдуетъ, — добавила она въ заключеніе.

— Позволь мнѣ тоже идти съ тобою, — отозвалась Оля; — вдвоемъ работа пойдетъ успѣшнѣе.

Дѣвочки дружески обняли одна другую за талью и выбѣжали изъ комнаты; чѣмъ ближе подходила Надя къ стеклянному шкафу, тѣмъ усиленнѣе и усиленнѣе билось ея дѣтское сердечко.

— Ты испугаешься, когда увидишь, какой тамъ страшный безпорядокъ, — сказала она, застѣнчиво опуская глаза.

— Нисколько, я даже довольна, что случился этотъ безпорядокъ.

— Почему?

— Потому; что при уборкѣ вещей буду имѣть возможность сразу увидѣть все твое богатство, и мы можемъ, по общему согласію, разставить игрушки такъ, чтобы съ завтрашняго же дня начать играть ими.

Этотъ отвѣтъ очень успокоилъ и ободрилъ Надю; она позабыла даже о своемъ недавнемъ волненіи; почти довольная, подошла къ шкафу и быстро отворила его, не сообразивъ, что, вслѣдствіе такого неосторожнаго движенія, легко могла снова уронить все то, что вчера торопилась уложить туда. И дѣйствительно едва успѣла скрипнуть на петляхъ дверца, какъ наваленныя безъ разбору игрушки, опять съ грохотомъ посыпались на полъ.

— Ай, ай, ай! держи, держи! — закричала Оля, подставляя свой передникъ; но игрушки частію попадали въ него, частію летѣли мимо.

Надѣ едва удалось предупредить новую катастрофу тѣмъ, что она догадалась сейчасъ же притворить дверцы.

— Какая масса вещей! — сказала Оля, внимательно разглядывая въ безпорядкѣ лежавшіе предметы, — и какое множество куколъ! Неужели это тебѣ все накупили родители?

— Большую половину — да, но много также есть даренаго отъ разныхъ бабушекъ, дѣдушекъ, дядюшекъ и тетушекъ; да тутъ еще не все: часть спрятана у мамы въ комодѣ.

— И ты, Надя, говоришь, что игрушки не занимаютъ тебя? Развѣ возможно не любить игрушки, и еще такія роскошныя какъ эти!

— Но, Оля, посуди сама, къ чему онѣ мнѣ были до сихъ поръ, когда я росла одна и кромѣ маленькой Лизы Горнъ, усадьба родителей которой находится въ десяти верстахъ отсюда, не имѣла никого знакомыхъ. Лиза пріѣзжала не болѣе раза въ недѣлю; тогда мы играли съ нею, правда; но затѣмъ, какъ только она отправлялась домой, я снова все это запирала въ шкафъ, къ которому не подходила до слѣдующаго ея визита.

— Ну, а теперь точно также рѣдко будешь подходить къ нему?

— Теперь — другое дѣло; съ тобою мнѣ будетъ весело, и я готова съ утра до ночи заниматься то тѣмъ, то другимъ, то третьимъ; только прежде надо-сдѣлать порядокъ.

— О, да, конечно.

— Давай сію минуту приниматься.

— Отлично.

— Начнемъ съ того, что перепишемъ всѣ игрушки, — предложила Оля.

Надя согласилась, и сейчасъ же принесла листъ бумаги; перепись взяла порядочно времени; затѣмъ началась сортировка, что съ чѣмъ и на какую полку слѣдовало уставить, и — странное дѣло, — шкафъ остался тѣмъ же, а мѣста въ немъ оказалось гораздо больше. Каждая вещица была тщательно вытерта; столовая, чайная посуда и крошечные стеклянные стаканчики, не превышавшіе своимъ объемомъ обыкновеннаго наперстка, даже перемыты. Все это смотрѣло какъ-то радостно, по праздничному, приняло совершенно другой видъ, и Надя чувствовала, что, глядя на свое словно обновленное хозяйство, сердце ея начинаетъ радоваться.

— Вотъ и готово! — сказала наконецъ Оля, сдунувъ пыль съ мохнатаго зайчика и поставивъ его на самое видное мѣсто; — теперь я примусь разбирать свои собственные пожитки, — ты только укажи, куда можно сложить ихъ.

— Хорошо; но, я думаю, надо позвать Дашу.

— Зачѣмъ? Сундукъ здѣсь, открыть его легко, и я совершенно свободно сдѣлаю все сама. Даша вѣроятно занята; да безъ нее мы можемъ гораздо откровеннѣе говорить о нашихъ куклахъ и игрушкахъ и въ то же самое время дѣло дѣлать.

— Правда, Оля; ты вѣдь позволишь теперь мнѣ, въ свою очередь, помочь тебѣ?

— Очень, буду благодарна.

— Давай же вынимать все изъ сундука; въ моемъ комодѣ я очистила для твоего бѣлья два ящика, а въ шкафѣ отдѣлила цѣлую половину для платьевъ; вещамъ Иды, приготовлено свое мѣсто.

Оля сейчасъ же открыла сундукъ и начала вынимать оттуда поклажу. Платьевъ у нея оказалось не особенно много — всѣ они были сшиты такъ просто, что она даже какъ будто стѣснялась показывать Надѣ; но бѣльемъ хвастала съ наслажденіемъ, потому что мѣтки были вышиты ею собственноручно.

Затѣмъ дѣло коснулось гардероба Иды, и тутъ толкамъ, разговорамъ, оханью и аханью не предвидѣлось конца. Надя съ любопытствомъ разглядывала каждую бездѣлицу, потому что все, начиная съ драповаго пальто и кончая простыми нитяными чулками, было сдѣлано превосходно: шелковое платье, убранное кружевами, о которомъ Оля говорила еще вчера, оказалось дѣйствительно верхомъ совершенства. Надя невольно должна была согласиться, что ея куклы никогда не имѣли ничего подобнаго, и ей даже какъ будто въ душѣ стало совѣстно передъ ними въ этомъ.

Вплоть до двѣнадцати часовъ дѣвочки занимались раскладкою вещей, потомъ пошли завтракать. Папа и мама предложили имъ передъ обѣдомъ ѣхать прокатиться, но онѣ отказались, прося позволенія остаться дома для того, чтобы весь сегодняшній день употребить на уборку вещей, которая дѣйствительно требовала не мало времени.

Вернувшись въ дѣтскую, онѣ начали работать снова и, за исключеніемъ-обѣда, продолжали то же самое вплоть до сумерекъ. Наконецъ, когда подали огонь, то обѣ онѣ, чрезвычайно утомившись, сѣли на большой кожаный диванъ и принялись толковать о разныхъ разностяхъ.

Главнымъ поводомъ разговора служили конечно, куклы и игрушки затѣмъ рѣчь перешла на то, какую бы игру придумать поинтереснѣе. Оля предложила слѣдующее: составить изо всѣхъ находившихся въ шкафу куколъ, включая туда и Иду, цѣлое семейство; дать каждой куклѣ подходящую роль, заставить всѣхъ ихъ двигаться, говорить и вообще представлять изъ себя живого человѣка. Наконецъ, устроить для нихъ квартиру, варить имъ кушанье, — словомъ вести такъ, какъ живутъ настоящіе люди.

Надя была въ восторгѣ отъ этого предложенія; оно нравилось ей въ особенности тѣмъ, что подобная игра могла продолжаться постоянно, и дѣвочки рѣшили приступить. къ устройству новаго хозяйства съ завтрашняго же дня для того, чтобы успѣть все приготовить къ воскресенью, а въ воскресенье уже ихъ кукольная семья должна была начать свою дѣятельность.

— Ты будешь говорить за однихъ куколъ, а я за другихъ, — продолжала Оля; — обѣ мы возьмемъ на себя тоже какія-нибудь роли, и дѣло пойдетъ какъ по маслу.

— Отлично, отлично! — отвѣчала Надя, весело хлопая въ ладоши и уже заранѣе наслаждаясь предстоящимъ удовольствіемъ.

— Квартиру мы уберемъ, великолѣпно, — говорила между тѣмъ Оля, — у тебя такое множество кукольной мебели, хозяйственныхъ принадлежностей тоже.

— О, да, за посудой, чашками, кастрюльками недостатка не будетъ, — цѣлый шкафъ заваленъ ими. Теперь я очень довольна, что имѣю такую массу игрушекъ, тогда какъ прежде онѣ только тяготили меня. Не далѣе какъ вчера, Оля, знаешь, я до того разсердилась, что чуть-чуть не выкинула все за окошко…

— Перестань, Надя, говорить такія ужасныя вещи, — прервала Оля, и на блѣдномъ личикѣ ея выразился испугъ при одной мысли лишиться превосходныхъ игрушекъ, о существованіи которыхъ, живя у тетки, она могла знать развѣ по наслышкѣ.

— Да ужъ теперь-то, конечно, я никогда этого не сдѣлаю, — успокоила ее Надя; — теперь каждая маленькая, ничтожная вещица будетъ намъ полезна… А въ сколько комнатъ предполагается квартира нашихъ куколъ? — добавила она послѣ минутнаго молчанія.

— Сейчасъ сообразимъ и посчитаемъ: первая комната, конечно, гостиная, вторая — спальня самой барыни, третья — дѣтская. Затѣмъ хорошо бы столовую, но, пожалуй, мебели не хватитъ…

Да, стульевъ-то окажется маловато на двѣ комнаты.

— Тогда сдѣлаемъ столовую вмѣстѣ съ гостиной.

— Конечно; это часто случается даже въ большихъ квартирахъ; лучше имѣть одну комнату съ приличной обстановкой, чѣмъ нѣсколько, но убранныя кое-какъ…

И много еще чего въ этомъ родѣ говорили дѣвочки, рѣшивъ какъ можно скорѣе приняться за устройство кукольной квартиры.

IV.

Экзаменъ. — Олины затѣи. — Еслибъ мама позволила! — Дѣвочка въ лѣсу, — Горькая доля Маши. — Слезы плотника Ивана. — Разбитая лоханка.

Съ наступленіемъ слѣдующаго дня, Вѣра Львовна назначила извѣстные часы для уроковъ, и такъ какъ заниматься съ дѣтьми предполагала сама до будущаго года, когда, съ переѣздомъ въ Петербургъ, обѣ дѣвочки должны были быть помѣщены въ гимназію — то теперь же пожелала сдѣлать Олѣ маленькій экзаменъ. Оля немного сконфузилась, узнавъ объ этомъ намѣреніи, но однако отвѣчала на всѣ вопросы довольно бойко и удачно, такъ что противъ всякаго ожиданія нисколько не отставала отъ Нади, вслѣдствіе чего, конечно, уроки производились, одновременно и не затягивались долго.

Послѣ завтрака дѣвочки почти всегда были свободны, и первымъ дѣломъ бѣжали въ дѣтскую заниматься устройствомъ кукольной квартиры. — Устройство однако оказалось далеко не такъ легко, какъ думалось съ перваго раза; но оно настолько нравилось и такъ забавляло маленькихъ пріятельницъ, что онѣ не тяготились имъ, и если употребляли все свое стараніе скорѣе привести къ концу, то единственно съ цѣлью непремѣнно начать игру въ первое же воскресенье, какъ свободный отъ уроковъ день..

— Итакъ, у нашихъ куколъ будетъ три комнаты, сказала однажды Надя своей подругѣ, когда та, присѣвъ на полу, оклеивала желтою бумагою внутреннюю сторону довольно большого деревяннаго ящика, съ вынутою съ одного бока, стѣнкою. — Ящикъ предназначался для кухни, дѣвочки рѣшили оклеить его желтою бумагою, потому что имъ казалось, что во всѣхъ кухняхъ, вообще стѣны всегда бываютъ желтыя. Въ одномъ изъ угловъ онѣ поставили, опрокинутую вверхъ дномъ, продолговатую коробочку, и чернымъ карандашемъ провели на ней полосы, чтобы придать видъ кирпича или кафеля; затѣмъ чернилами нарисовали дверцы, канфорки, и нарисовали такъ удачно, что вышла точно настоящая плита. Вдоль стѣнъ прикрѣпили полки, уставили на нихъ жестяныя кастрюльки, мельницы, самовары, и кухня вышла такая хорошенькая, что даже Даша, проходя мимо, всякій разъ останавливалась и любовалась.

— Ай да барышни! — говорила она, — какую славную игрушку смастерили; просто прелесть. Поди-ка попробуй купить, навѣрное обошлось бы дорого!

Дѣвочки самодовольно улыбались.

— А вотъ погоди, — замѣтила Надя, — еще не такую прелесть увидишь, когда вся квартира будетъ прибрана.

— Да ужъ нечего сказать, затѣйницы вы, затѣйницы, — продолжала горничная и, отправившись въ людскую, принялась разсказывать остальной прислугѣ о томъ, какую превосходную игрушечную кухню смастерили маленькія барышни.

За кухней шелъ другой такой же ящикъ, только значительно меньше; стѣны его оставались простыми бѣлыми деревянными, потому что онъ предназначался для чулана, гдѣ находились двѣ игрушечныя кадки — одна съ чистой водой, другая съ помоями, мелко наколотые дрова, маленькія метла и лопаты. Вдоль стѣнъ тоже тянулись полки, но на нихъ, вмѣсто жестяной посуды, хранилась провизія, состоявшая изъ принесенныхъ Дашей отъ кухарки нѣсколькихъ мелкихъ картофелекъ, обрѣзковъ свеклы, морковки, цвѣтной капусты и тому подобнаго; въ миніатюрномъ глиняномъ горшечкѣ стояло масло, бережно прикрытое чистенькою тряпочкою; рядомъ въ такомъ же кувшинѣ сметана. Нѣсколько поодаль красовалась стклянка отъ духовъ, изображавшая вѣроятно бутыль, потому что была наполнена свѣжимъ молокомъ.

— Вотъ и чуланъ готовъ! — восторженно сказала Надя, раскладывая все, какъ можно шире, чтобы занять больше мѣста: — начнемъ устраивать комнаты.

— Это уже будетъ гораздо легче, — клеить и приколачивать ничего не придется; просто размѣстимъ мебель по разнымъ уголкамъ, изъ которыхъ каждый будетъ считаться отдѣльною комнатой; на окнѣ, напримѣръ, сдѣлаемъ дѣтскую, тутъ же около на полу — гостиную, немного подальше спальню.

И дѣвочки, вынувъ изъ шкафа кукольную мебель, принялись разставлять ее по своему вкусу; при этомъ конечно не обошлось безъ разговоровъ, иногда даже немного спорили, но въ концѣ-концовъ все-таки квартира вышла премиленькая.

Изъ стекляннаго шкафа мало-по-малу повытаскали все: всему нашлось мѣсто, и главное, каждая вещь оказалась полезною.

— А это что за штука? спросила Оля, замѣтивъ на самомъ низу какую-то совершенно поломанную и измятую картонку.

— Это было кукольное піянино; но оно уже въ такомъ отчаянномъ видѣ, что никуда не годится.

— Почему не годится? Нѣтъ, я его постараюсь подклеить да подправить; оно у насъ пойдетъ въ дѣло.

И дѣйствительно, благодаря стараніямъ Оли, картонное піянино, по прошествіи весьма непродолжительнаго срока, было приведено въ надлежащій порядокъ: клавіатура подклеена, ножки вставлены на свои мѣста, и Надя, уже готовая бросить его въ печку какъ ненужную вещь, осталась очень довольна, что не сдѣлала этого такъ какъ оно чрезвычайно украшало комнату, въ особенности когда на него поставили двѣ фарфоровыя вазочки съ бумажными цвѣтами.

По окончаніи устройства гостиной, приступили къ устройству спальни: кукольную кровать Оля покрыла пикейнымъ бѣлымъ одѣяломъ; сверхъ подушекъ положила кисейную подбитую розовымъ коленкоромъ накидку. Маленькій ночной столикъ стоялъ около; въ ногахъ находился умывальникъ и туалетъ самой барыни. Послѣдній составлялъ главное украшеніе комнаты и, дѣйствительно, отличался не только роскошью, но изяществомъ.

Онъ весь былъ покрытъ кружевами, нашитыми тоже на розовый коленкоровый чахолъ; посрединѣ стояло овальное зеркало, оправленное въ щегольскую раму; на зеркалѣ висѣло полотенце. Остальныя туалетныя принадлежности, какъ напримѣръ, мыло, духи, помада, гребенка, щетка — все въ самомъ миніатюрномъ видѣ — лежали симметрично разложены по правую и по лѣвую сторону этого зеркала.

— Теперь остается подумать о дѣтской, — сказали дѣвочки и приступили къ дѣлу; при убранствѣ этой послѣдней комнаты однако вдругъ совершенно неожиданно встрѣтилось большое затрудненіе — недостатокъ мебели. Надя повѣсила головку и задумалась, но Оля, никогда не терявшая присутствія духа, сейчасъ же предложила устроить дѣтскія кроватки, столы и диваны изъ разныхъ старыхъ, ненужныхъ ящиковъ. На это, правда, времени потребовалось порядочно, потому что пришлось опять и колотить, и клеить, но тѣмъ не менѣе трудъ не пропалъ даромъ; дѣтская комната оказалась не хуже другихъ.

— Въ шкафу уже кажется ничего нѣтъ, кромѣ куколъ, роли которыхъ мы распредѣлимъ тогда, когда все будетъ окончательно готово, — замѣтила Оля.

— А зайчикъ! Надо бы и изъ него сдѣлать какое-нибудь употребленіе.

— Въ самомъ дѣлѣ, — и приложивъ палецъ ко лбу, Оля нѣсколько минутъ стояла молча, очевидно раздумывая о томъ, какъ поступить съ зайчикомъ.

— Нашла ему мѣсто, — сказала она наконецъ; — онъ будетъ нашей дворовой собакой, мы привяжемъ его около двери и назовемъ Трезоромъ.

— Лучше Барбоской; эта кличка больше подходитъ къ дворовой собакѣ.

— Пожалуй, мнѣ все равно. Ну, а съ лошадью и коровой что сдѣлать?

— Я думаю, помѣстить подъ наши кровати; пусть тамъ будутъ сараи и конюшни; за коровою станетъ ходить кухарка, а за лошадью — вотъ хоть этотъ фарфоровый мальчикъ, котораго мы пожалуемъ званіемъ кучера, будемъ приказывать запрягать, когда наши куклы вздумаютъ ѣхать кататься.

— Это недурно, но я бы предложила устроить еще лучше.

— А именно?

— Запрягемъ лошадь въ тележку, положимъ жестяныхъ кувшиновъ, у насъ ихъ, какъ ты сама знаешь, довольно; посадимъ мальчика на облученъ и заставимъ его каждое утро привозить изъ деревни свѣжее молоко; кухарка будетъ спускаться внизъ, говорить съ нимъ, торговаться…

— Да, да, твоя правда — это интереснѣе; вѣдь наши куклы будутъ жить въ городѣ?

— Конечно; жизнь въ городѣ гораздо веселѣе.

Въ такомъ случаѣ надо лавки устроить; городъ безъ лавокъ и магазиновъ никогда не бываетъ.

Дѣвочки начали толковать о томъ, какъ распорядиться относительно лавокъ, и послѣ продолжительнаго совѣщанія порѣшили верхнюю половину шкафа (гдѣ было вставлено стекло) занять частью для кукольной посуды, а частью для лавки и булочной.

Живо устроили онѣ двѣ вывѣски; Надя вырѣзала изъ золотой бумаги крендель, и надъ нимъ по черному фону вывела тоже золотыми буквами: «булочная и кондитерская», рядомъ помѣстили другую вывѣску: «курятная, зеленная и мясная торговля». Въ отдѣленіи, предназначенномъ для булочной, стояла небольшая гипсовая фигурка, въ остроконечномъ колпакѣ и бѣломъ передникѣ — она изображала нѣмца-булочника, а въ мясной лавкѣ, вырѣзанной изъ какого-то журнала, бумажный мужичекъ, съ лихо закинутою на бекрень шапкою, представлялъ лавочника.

Передъ гипсовою фигурою лежало нѣсколько маленькихъ булочекъ, сухарей и двѣ-три штучки пирожнаго. Передъ бумажнымъ мужичкомъ стояло безчисленное множество такихъ же бумажныхъ коробокъ, въ которыхъ были разложены: мука, крупа, изюмъ, черносливъ, и прочая тому подобная сухая провизія. Вправо помѣщался столикъ; на немъ крошечные мѣдные вѣсы, для отвѣшиванья товаровъ и кипа мелко нарѣзанной газетной бумаги, для обвертки его.

Вывѣски были наклеены на наружной сторонѣ шкафа, что придавало ему весьма оригинальный видъ и невольно обращало вниманіе каждаго; нижняя же половина (закрытая) была завалена книгами и игрушечными лоханками, корытами, утюгами — она называлась_ прачешной.

— Жаль только, — сказала Надя, — что мама навѣрное не позволитъ принести сюда воды и самимъ стирать кукламъ бѣлье и платье; это было бы очень занимательно.

— А можетъ быть, — отвѣчала Оля, — пойдемъ, попросимъ.

— И взявшись за руки, дѣвочки направились въ комнату Вѣры Львовны, которую по обыкновенію застали за работою около швейной машинки.

— Мы, мамочка, пришли къ тебѣ съ большой, большой и пребольшой просьбой, — начала Надя ласкаясь.

— Съ такой большой, что даже трудно передать, — добавила Оля.

— Въ чемъ же она заключается, друзья мои? Я всегда готова исполнить ваше желаніе.

— Такъ дай же и теперь, мамочка, слово согласиться.

— Но прежде я должна узнать въ чемъ дѣло.

Тогда Надя и Оля подошли еще ближе и постарались въ короткихъ словахъ передать свою просьбу; но, къ сожалѣнію, какъ надо было ожидать, согласія не послѣдовало, въ виду того, что играть въ комнатѣ съ водою неудобно. Дѣлать было нечего, пришлось отказаться отъ мысли самимъ стирать, и онѣ уже собрались идти обратно въ дѣтскую, какъ вдругъ дверь, ведущая въ сосѣдній корридоръ, растворилась, на порогѣ показалась Даша въ сопровожденіи маленькой крестьянской дѣвочки съ чрезвычайно миловиднымъ личикомъ, по которому катились крупныя слезы.

— Матушка, Вѣра Львовна, — сказала Даша обратившись къ Бѣльской; — войдите въ положеніе несчастнаго ребенка; управляющій чуть-чуть не прибилъ его; я знаю эту дѣвочку давно и съ хорошей стороны…

Тутъ рѣчь горничной была прервана быстро вошедшимъ въ комнату управляющимъ.

— Извините, сударыня, — заговорилъ онъ взволнованно, — если безпокою васъ, дѣло въ томъ, что дѣвочка попалась въ воровствѣ, и я обязанъ взыскать съ нея.

При словѣ воровство ребенокъ заплакалъ еще сильнѣе. Вѣра Львовна это замѣтила, ей стало жаль бѣдняжку; она почти была убѣждена, что такое миловидное, крошечное созданіе не способно на дурной поступокъ, и что тутъ, по всей вѣроятности, вышла просто ошибка, а потому, приказавъ управляющему доложить обо всемъ случившемся мужу и обѣщая затѣмъ лично переговорить съ нимъ, удалила его, а сама, вступивъ въ бесѣду съ дѣвочкой, узнала отъ нея слѣдующее:

Дѣвочку звали Машей. Она была дочь деревенскаго плотника Ивана, слывшаго не только въ своемъ селѣ, но даже во всемъ околоткѣ за перваго лѣнтяя и пьяницу. Три года тому назадъ онъ потерялъ жену, и оставшись жить вдвоемъ съ маленькой Машей, закутилъ пуще прежняго. На работу ходилъ рѣдко; дома валялась у него масса заказовъ, но онъ къ нимъ не подступался, потому что ежедневно, вставъ утромъ съ головною болью вслѣдствіе вчерашняго хмѣля, не чувствовалъ себя способнымъ приняться за какое бы то ни было дѣло, и на-скоро перекусивъ, иногда просто черствою коркою хлѣба, снова уходилъ изъ дома съ тѣмъ, чтобы вернуться на разсвѣтѣ. Жизнь Маши шла далеко не весело; ей зачастую приходилось голодать или питаться людскимъ подаяніемъ. Наконецъ дошелъ до нея однажды слухъ, что отецъ задумалъ вторично жениться. Это извѣстіе крайне обрадовало дѣвочку; она понимала, что съ водвореніемъ въ ихъ бѣдной хижинѣ женщины и хозяйки многое измѣнится къ лучшему. Первое время послѣ свадьбы Ивана оно дѣйствительно такъ и было; онъ, стѣсняясь присутствія молодой жены, или занимался дома, или ходилъ на поденную работу; но затѣмъ къ несчастію то и другое скоро надоѣло ему; Иванъ мало-по-малу, подъ разными предлогами, старался улизнуть къ прежнимъ товарищамъ (такимъ же пьяницамъ и негодяямъ). Жена начала бранить его, онъ разсердился и дѣло доходило чуть не до драки.

Недовольная поведеніемъ мужа, мачиха стала выметать все на маленькой Машѣ, которая, вслѣдствіе постоянной брани, ссоръ и колотушекъ приходила въ такое отчаяніе, что порою, съ наступленіемъ ночи, улегшись въ свою жесткую кроватку, плакала вплоть до утра; но мачиха, не замѣчая красныхъ, опухшихъ отъ слезъ глазъ дѣвочки, продолжала ворчать по прежнему, взваливала на нее всѣ тяжелыя домашнія работы, бранила, била, и нисколько о ней не заботилась. Такимъ образомъ прошло три года. Маша подвыросла, но дни ея тянулись прежнимъ порядкомъ — сегодня походило на завтра, завтра на сегодня, и такъ далѣе.-Ни радостей, ни удовольствія бѣдняжка не знала, не. вѣдала; все только приходилось бороться съ нуждой, да непріятностями, и она уже такъ привыкла къ этому, что казалось не смѣла ждать отъ жизни ничего лучшаго.

Мачиха между тѣмъ занемогла, и занемогла серьезно. Маша, позабывъ обиды и оскорбленія, ухаживала за нею съ безграничною преданностью. По нѣскольку разъ въ день бѣгала въ больницу, расположенную тутъ же въ деревнѣ, звала доктора, фельдшера, акуратно давала лѣкарство и вообще заботливо исполняла около больной все предписанное докторомъ, но болѣзнь съ каждымъ днемъ принимала все большіе размѣры; спасти бѣдную женщину оказалось невозможно — она умерла послѣ тяжкихъ, продолжительныхъ страданій.

Иванъ горько оплакивалъ потерю и, конечно, подъ предлогомъ желанія хотя немного разсѣять ея, закутилъ сильнѣе. Маша опять осталась полною хозяйкою въ крошечной хижинѣ, гдѣ на этотъ разъ у нея на рукахъ еще былъ годовалый братишка, сынъ покойной мачихи, которая, умирая, поручила его ей въ виду того, что на мужа надежда плохая. Маша душевно любила маленькаго Степу (такъ звали мальчика), и старалась ухаживать за нимъ, какъ только могла и умѣла.

Пока дома тянулся запасъ провизіи и дровъ, сдѣланный при жизни мачихи, дѣло шло отлично. Отецъ уйдетъ бывало по обыкновенію съ утра, а Маша затопитъ печку, достанетъ съ полки манныхъ крупъ, сбѣгаетъ къ кому-нибудь изъ сосѣдей попросить молочка, примется варить Степѣ кашу, и тутъ же въ печку сунетъ чугунокъ съ картофелемъ для самой себя; смотришь — и обѣдъ готовъ во-время, и въ коморкѣ тепло.

Степа ласково поглядываетъ на дѣвочку, его большіе черные глаза такъ и слѣдятъ за каждымъ ея движеніемъ, онъ знаетъ сестренку, любитъ, улыбается, когда она подаетъ ему кушать, и протягиваетъ крошечныя рученки. — Послѣ обѣда онъ иногда сидитъ на полу, обложенный подушками, играетъ съ котенкомъ; иногда же опять жмуритъ глазки; тогда Маша, уложивъ его спать и нагрѣвъ воды, принимается стирать пеленки.

Но вотъ запасъ муки, крупы и прочей провизіи истощается; дровъ уже остается такъ мало, что можно пересчитать каждое полѣно, а на… дворѣ, словно нарочно, наступили морозы.

Прежде Маша бывало не кручинилась объ этомъ; она знала, что добрые люди не оставятъ ее, пустятъ обогрѣться и накормятъ, но теперь у нея была забота: куда пойдешь съ ребенкомъ, когда на улицѣ морозъ и вьюга такая, что глаза трудно открыть. — Нѣсколько разъ принималась дѣвочка умолять отца бросить пить и хотя немного позаботиться о семьѣ.

Иванъ выслушивалъ ее молча, съ большимъ вниманіемъ; иногда даже на глазахъ его навертывались слезы раскаянія — онъ выходилъ изъ дому съ добрымъ намѣреніемъ, давалъ себѣ слово удаляться отъ вредныхъ товарищей и начать зарабатывать деньги, чтобы удовлетворить домашнія нужды; но на первомъ уже перекресткѣ, встрѣтившись съ кѣмъ нибудь изъ буйныхъ друзей-пріятелей, невольно сворачивалъ съ дороги и, махнувъ рукою, съ какимъ-то дикимъ отчаяніемъ опять брался за старое.

Въ одну изъ горькихъ минутъ, когда кругомъ въ лачужкѣ стоялъ холодъ, и Степа, тихо всхлипывая въ своей люлькѣ, жалобнымъ голоскомъ просилъ кушать, — Маша сама едва сдерживая слезы, принялась шарить по полкамъ — нѣтъ ли гдѣ какихъ нибудь завалявшихся крупинокъ, чтобы сварить ему кашу. — Послѣ продолжительныхъ поисковъ она наконецъ нашла въ углу подъ опрокинутой корзинкой забытый тюрючекъ съ рисомъ, и вспомнивъ, что на окнѣ стоитъ немного молока, принесеннаго утромъ сосѣдкою, весело подбѣжала къ кроваткѣ брата, обѣщая сейчасъ же угостить обѣдомъ. — Услыхавъ такую радостную вѣсть, ребенокъ мгновенно успокоился и въ ожиданіи предстоявшаго удовольствія даже сладко вздремнулъ, а Маша хотѣла-было приступить къ дѣлу, какъ вдругъ встрѣтилось новое препятствіе — ни въ избушкѣ, ни въ сѣняхъ, ни на дворѣ не было ни одного полѣна дровъ. Что же осталось дѣлать? Не варить обѣда и дать несчастному ребенку умереть съ голоду? Идти къ сосѣдямъ попросить нѣсколько полѣшекъ? — Но они и то уже ворчатъ, когда она послѣднее время обращается къ нимъ то съ той, то другой просьбой, говоря совершенно основательно, что у нея есть отецъ, который благодаря Бога силенъ и здоровъ.

Машинально схвативъ съ гвоздя старенькій овчиный тулупикъ, дѣвочка накидываетъ его на плечи, покрываетъ голову платкомъ, беретъ въ руки корзинку и стремглавъ бѣжитъ въ расположенный за деревнею паркъ помѣщика Бѣльскаго, чтобы поискать тамъ прутьевъ, и хотя ими кое-какъ затопить печку. — До парку порядочно далеко, но Маша не замѣчаетъ разстоянія, не чувствуетъ холода, а все себѣ бѣжитъ впередъ безъ оглядки.

Вотъ наконецъ прибѣжала; кругомъ такъ хорошо, тихо, покойно… деревья стоятъ неподвижно со своими обледенѣлыми, словно засахаренными вѣтками; но Машѣ ни до чего, — она только напрягаетъ послѣднія силы, чтобы скорѣе какъ можно больше наломать этихъ вѣтокъ. Корзинка уже наполнена, остается только закинуть ее за плечи, — какъ гдѣ-то по близости слышится шорохъ. Маша боязливо оглядывается назадъ и видитъ въ духъ шагахъ отъ себя управляющаго.

— А, такъ ты вотъ какими дѣлами нынче занимаешься, — говоритъ онъ ей, схвативъ за руку; — вздумала учинять воровство въ господскомъ паркѣ! Погоди, голубка, я съ тобою расправлюсь!

И не слушая никакихъ оправданій, ведетъ прямо на дворъ помѣщика, гдѣ по счастью сталкивается съ горничной Дашей, которая, всегда зная дѣвочку съ отличной стороны — какъ мы видѣли выше — беретъ ея сторону.

Надя и Оля, слушавшія разсказъ маленькой сиротки съ большимъ вниманіемъ, не проронили изъ него ни одного, слова, и только отъ времени до времени молча поглядывали на бѣдную дѣвочку, которая, все еще не переставая плакать, просила поскорѣе отпустить ее, потому что съ тѣхъ поръ, какъ она ушла изъ дому, прошло вѣроятно около часа, и Степа безъ сомнѣнія давно проснулся.

— Будь покойна, моя милая, — сказала Вѣра Львовна, — никто не сдѣлаетъ тебѣ ничего дурнего; я прикажу сію минуту привезти къ вашей хижинѣ цѣлый возъ дровъ, а въ корзинку, которая была наполнена сухими прутьями, мы положимъ кое-какую провизію; изъ нея ты будешь варить обѣдъ для себя и для Степы. Что же касается до твоего отца, то мужъ завтра утромъ непремѣнно потребуетъ его къ себѣ, постарается уговорить, докажетъ всю несообразность настоящаго поведенія, и дастъ ему работу; но работу такого рода, чтобы онъ постоянно былъ на глазахъ. Можетъ быть Господь поможетъ намъ обратить этого человѣка на путь истинный, тогда и твоя жизнь пойдетъ лучше.

Слушая рѣчь Вѣры Львовны, немного было успокоившаяся Маша снова расплакалась, но не прежними горькими, страдальческими слезами. Это уже были слезы радости… Она крѣпко поцѣловала руку доброй барыни и, подождавъ нѣсколько минутъ, пока корзинку наполнили обѣщанной провизіей, выбѣжала изъ комнаты. Когда она, едва переводя духъ, добралась наконецъ до своего скромнаго жилища и отворила низкую, обледенѣлую дверь, то была крайне удивлена, увидавъ отца уже дома.

— Онъ сидѣлъ на скамьѣ прислонившись спиною къ нетопленной печкѣ и, закрывъ лицо руками, горько плакалъ.

— Папа, милый, что съ тобою? — заботливо спросила Маша, обнимая его, — о чемъ ты плачешь, что случилось? Говори скорѣе. Неужели еще какое нибудь новое несчастье? Господи, ужъ не умеръ ли Степа?

И она со страхомъ бросилась къ колыбели; но ребенокъ лежалъ на прежнемъ мѣстѣ и спалъ совершенно спокойно.

— Не тревожься, Маша, — сказалъ наконецъ Иванъ сильно дрожащимъ отъ волненія голосомъ, — никакого новаго, какъ ты выразилась, несчастія, благодаря Бога, не случилось.

— Тогда почему же ты плачешь, папа?

— Почему?

— Да, — да; почему, говори скорѣе…

— Потому, дочка, что во мнѣ проснулась совѣсть.

Маша взглянула на отца съ недоумѣніемъ.

— Да, — продолжалъ между тѣмъ Иванъ, утирая рукавомъ катившіяся слезы; — когда сегодня я вдругъ узналъ, что тебя какъ воровку поймали въ господскомъ лѣсу — я сразу догадался зачѣмъ ты туда отправилась… мнѣ стало стыдно… совѣстно… больно, что это я, и одинъ только я всему виною; мнѣ стали противны мои товарищи, я взглянулъ на нихъ съ отвращеніемъ и несмотря на настоятельныя просьбы выпить съ ними еще двѣ-три бутылки пива, бросился бѣжать сюда безъ оглядки, рѣшивъ въ душѣ, что съ этой минуты ты, Маша, не будешь голодать да мерзнуть. Нѣтъ, твой гадкій, злой папа не оставитъ тебя больше одну съ маленькимъ Степой.

— Зачѣмъ ты называешь себя злымъ и гадкимъ? — перебила Маша отца, въ свою очередь заливаясь слезами. — Никогда ты не былъ такимъ, это неправда!

— Правда, милая, правда, — отозвался Иванъ крѣпко цѣлуя дѣвочку: — но зато теперь я сдѣлаюсь хорошимъ!

Разговоръ въ подобномъ родѣ между отцомъ и дочкою продолжался довольно долго; наконецъ его прервалъ послышавшійся подъ окнами шорохъ.

— Кто тамъ? — спросилъ тогда Иванъ, вставъ съ мѣста.

— Работникъ съ господскаго двора, — отозвался грубый мужской голосъ, — Вѣра Львовна Бѣльская велѣла привести сюда цѣлый возъ дровъ, такъ укажите, куда слѣдуетъ свалить его.

Иванъ радостно выбѣжалъ на улицу, а Маша принялась разбирать корзинку, въ которой, кромѣ провизіи, еще оказалось около 10 рублей денегъ.

Надя и Оля между тѣмъ, подъ вліяніемъ неожиданнаго появленія маленькой крестьянской дѣвочки и ея интереснаго разсказа, въ первую минуту забыли даже о томъ, что просьба къ мамѣ, относительно разрѣшенія стирать куклино бѣлье и платье, осталась безъ успѣха, но потомъ, наконецъ вдоволь наговорившись о Машѣ, пришли въ дѣтскую, и снова вернулись къ прежнему разговору.

— Жаль, очень жаль, — сказала Надя, — что мама не позволила, да дѣлать нечего.

Съ этими словами она неосторожно толкнула стуломъ шкафъ съ такою силою, что дверцы распахнулись, одна изъ лежавшихъ на нижней полкѣ лоханокъ упала на полъ и раскололась сейчасъ же на мелкіе куски.

Все это произошло такъ неожиданно, что обѣ дѣвочки только ахнули, да развели руками.

Прибѣжавшая на шумъ Даша застала ихъ въ слезахъ.

— Не горюйте, — сказала она въ утѣшеніе, — если Иванъ завтра придетъ сюда на работу, то сдѣлаетъ вамъ другую, точно такую же лоханочку; онъ вѣдь не только плотникъ, но и столяръ отличный, — бѣдѣ вашей поможетъ очень скоро.

Дѣвочки нѣсколько успокоились, но ихъ пугала мысль, что, Иванъ или вовсе не придетъ, или не успѣетъ сдѣлать лоханку къ воскресенью, а имъ непремѣнно хотѣлось, чтобы съ этого дня все кукольное хозяйство было въ полномъ порядкѣ.

V.

Маленькая прачка. — Сюрпризъ. — Большая кукла, которую зовутъ Наталья Павловна. — Остальная семья куколъ. — Надя и Оля входятъ въ свою роль. — Коко капризулька. — Фарфоровый мальчикъ.

Иванъ однако на слѣдующій же день явился акуратно и, выслушавъ отъ отца Нади длинную нотацію, обѣщалъ исправиться. Г-нъ Бѣльскій далъ ему работу, чѣмъ онъ видимо былъ чрезвычайно доволенъ, потому что благодарилъ нѣсколько разъ и почтительно кланялся.

— Смотри же, Иванъ, — строго замѣтилъ помѣщикъ, — сдержи данное слово, не забудь, что на твоихъ рукахъ двое дѣтей, бросать которыхъ на произволъ судьбы такъ, какъ ты бросалъ до сихъ поръ — и грѣшно, и стыдно.

Иванъ еще разъ повторилъ о своемъ твердомъ намѣреніи измѣниться къ лучшему и отправился домой. Въ корридорѣ онъ столкнулся съ Дашей, которая остановивъ его попросила исправить сломанную лоханку, и для личныхъ переговоровъ съ барышнями предложила пройти вмѣстѣ съ нею въ дѣтскую.

Дѣвочки удивились неожиданному появленію мужчины въ старомъ, изорванномъ костюмѣ, но. затѣмъ, узнавъ отъ Даши кто онъ такой и зачѣмъ пришелъ, очень обрадовались, сейчасъ же вынули изъ шкафа обломки разбитой игрушки и передали ему съ просьбою починить насколько возможно.

— Съ большимъ удовольствіемъ, постараюсь услужить вамъ — отозвался Иванъ, взявъ въ руки лоханку и, проходя около шкафа, невольно обратилъ вниманіе на обѣ вывѣски. — Какъ это хорошо устроено, — сказалъ онъ, остановившись: — только жаль, что нѣтъ прилавковъ и полокъ какъ обыкновенно бываетъ во всѣхъ торговыхъ заведеніяхъ.

— Да; но намъ это было бы очень трудно сдѣлать.

— Конечно; вѣдь я говорю только такъ, къ слову.

И пожелавъ барышнямъ добраго здоровья, онъ съ низкими поклонами вышелъ изъ комнаты.

Дни между тѣмъ шли за днями; время летѣло незамѣтно; наступила суббота, а о сломанной лоханкѣ все еще не было, какъ говорится, ни слуху, ни духу. Надя и Оля начали немного тревожиться, полагая, что Иванъ не сдержитъ обѣщанія, не принесетъ ее, какъ вдругъ подъ вечеръ, когда на дворѣ уже совершенно стемнѣло, по длинному корридору, ведущему въ кухню, послышался какой-то шорохъ.

— Кто тамъ? — спросила Оля, смѣло подойдя къ двери.

— Я, — отозвался слабый дѣтскій голосокъ, и вслѣдъ затѣмъ на порогѣ показалась Маша, держа въ рукахъ корзинку, съ которою она нѣсколько дней тому назадъ отправилась въ паркъ за сухими прутьями.

— Ахъ это ты, Маша! Здравствуй, что скажешь хорошенькаго?

— Вотъ извольте, папа прислалъ вамъ лоханочку; посмотрите, какъ отлично онъ починилъ ее, совсѣмъ даже не видно, гдѣ было сломано, — продолжала Маша, показывая маленькимъ барышнямъ лоханку, дѣйствительно исправленную совершенно заново; — теперь въ нее можете даже воды наливать, чтобы стирать кукламъ бѣлье и платье.

— Нѣтъ, Маша, этого намъ къ сожалѣнію не позволяютъ дѣлать, — грустно склонивъ головку отвѣчала Оля.

— Какъ же тогда Устроите вы стирку?

— Придется отдавать горничной — Такъ ужъ лучше отдавайте мнѣ, я вѣдь стираю для Степы почти каждый день.

— Въ самомъ дѣлѣ, это превосходно; ты будешь у насъ приходящею прачкою.

— Съ большимъ удовольствіемъ.

— Мыть, сушить и крахмалить можешь дома, а гладить приходи сюда, потому что у’насъ есть нѣсколько маленькихъ игрушечныхъ утюжковъ, и тебя навѣрное займетъ гладить ими.

— Да, гладить маленькими утюжками должно быть очень весело, но только я вѣдь не могу надолго отлучиться изъ дому.

— Почему?

— Степу оставить не съ кѣмъ. Не будетъ ли удобнѣе, ежели я буду приносить бѣлье вымытымъ и высушеннымъ… а вы ужъ сами станете гладить.

— Пожалуй, это будетъ еще удобнѣе.

— А гладить мама не запрещаетъ? — тревожно спросила Оля.

— О нѣтъ! Я постоянно это дѣлаю, — сказала въ отвѣтъ ей Надя.

— Значитъ все улажено какъ нельзя лучше.

— И мнѣ остается только передать вамъ второе порученіе моего папы, — снова заговорила Маша, опять опуская руку въ корзинку.

— Какое?

— Сейчасъ узнаете.

Дѣвочки съ любопытствомъ смотрѣли на корзинку, изъ которой Маша молча вынула двѣ деревянныя стойки, одна для булочной, другая для мясной; затѣмъ нѣсколько полокъ для товаровъ, съ выдвижными подъ ними ящиками, какъ это всегда бываетъ въ настоящихъ лавкахъ.

При видѣ такого неожиданнаго сюрприза Надя и Оля пришли въ неописанный восторгъ, сейчасъ открыли шкафъ и принялись снова устраивать булочную и мясную, которыя на этотъ разъ уже имѣли видъ настоящаго торговаго помѣщенія, а Маша съ удовольствіемъ разглядывала остальные предметы.

— Однако, прощайте, — сказала она наконецъ, — Степа, пожалуй, расплакался безъ меня, надо бѣжать скорѣе.

— Когда же ты придешь за бѣльемъ?

— Когда прикажете.

— Приходи въ половинѣ будущей недѣли.

— Хорошо.

Маша направилась къ двери.

— Постой, постой, — остановила ее Надя, — на, вотъ возьми нѣсколько серебряныхъ монетъ, отдай твоему отцу и скажи, что мы его очень благодаримъ за прелестный подарокъ.

— Нѣтъ, уже извините, барышни, денегъ я не возьму, — папа строго-на-строго запретилъ мнѣ это, а благодарность передамъ охотно.

И какъ бы не желая слушать возраженій, Маша стремглавъ бросилась вонъ изъ комнаты.

Съ наступленіемъ слѣдующаго дня дѣвочки рѣшили начать давно желанную игру: всѣ куклы были вынуты изъ шкафа и разложены одна подлѣ другой на длинномъ кожаномъ диванѣ. Оставалось приступить къ распредѣленію ролей — вопросъ, который тоже, противъ всякаго ожиданія, оказался довольно сложнымъ и надъ которымъ пришлось поработать порядкомъ.

— Куколъ-то у насъ довольно, — сказала Оля, внимательно разглядывая каждую изъ нихъ: — но всѣ онѣ такія маленькія, и главное, такія моложавыя, что выбрать между ними мамашу, или хозяйку дома, будетъ довольно трудно.

— А что если дать эту роль твоей Идѣ?

— Идѣ? Нѣтъ, она уже окончательно не годится; да и кромѣ того, развѣ ты забыла, что я ее одѣваю дѣвочкой; у нея всѣ платья сшиты короткими…

— Правда, — перебила Надя, — но знаешь, что мнѣ сію минуту пришло въ голову?

— Что?

— У мамы въ комодѣ хранится большая кукла, прелестная, съ которою она играла сама когда была маленькою; на нее мама всегда шила бѣлье и платья, благодаря чему выучилась такъ хорошо работать. Я нѣсколько разъ просила позволенія играть съ нею, но мама не соглашалась въ виду того, что дорожитъ этой куклой по воспоминанію; а я, какъ ты сама знаешь, до твоего пріѣзда къ намъ не отличалась особенною акуратностью и бережливостью. Теперь же — дѣло другое; потому очень можетъ быть, что она рѣшится выдать намъ ее, и тогда было бы отлично.

— А она значительно больше нашихъ куколъ?

— Конечно; притомъ видъ ея такой солидный, положительный.

— Такъ дойдемъ сію же минуту просить дать намъ это сокровище.

— Пойдемъ!

Дѣвочки быстро выбѣжали изъ дѣтской. Вѣра Львовна на этотъ разъ очень охотно согласилась исполнить ихъ просьбу.

Большая кукла была вынута изъ комода, и дѣйствительно, что это за прелестная оказалась кукла! Оля не могла оторвать отъ нея глазъ; одна бѣда — туалетъ былъ немножко отсталый и старомодный, хотя тѣмъ не менѣе состоялъ почти весь изъ шелковыхъ платьевъ.

Надя крѣпко поцѣловала маму, сказавъ, что когда всѣ куклы будутъ разсажены по своимъ мѣстамъ и игра начнется окончательно, то она придетъ позвать ее взглянуть на ихъ семью и обстановку, — и весело направилась въ дѣтскую вмѣстѣ съ Олей.

Большой куклѣ было предназначено играть роль хозяйки дома; одѣтая въ темное, полосатое платье и бѣлый кружевной чепчикъ съ длинными лопастями, она чинно сидѣла на диванѣ, передъ которымъ стоялъ накрытый бѣлою скатертью столъ; на столѣ красовалась чайная посуда. Нѣсколько поодаль находился другой столъ, тоже накрытый бѣлою скатертью; но онъ былъ нѣсколько ниже и меньше перваго. Къ нему были придвинуты два дѣтскихъ плетеныхъ стулика; на нихъ сидѣли кукольныя дѣти — дѣвочка и мальчикъ. Первую звали Мими, вторую — Коко или Коко-Капризулька потому что онъ зачастую былъ не прочь покапризничать.

На полу, за стуломъ Капризульки, стояла колясочка, гдѣ на мягкомъ матрасѣ, подъ стеганнымъ голубымъ одѣяльцемъ, спала самая маленькая кукла, Тоня.

Все кругомъ было разставлено и разложено такъ чисто, мило, акуратно, что когда мама, согласно приглашенія Нади и Оли, вошла въ дѣтскую, то долго любовалась счастливой кукольной семьею, ихъ обстановкой и костюмами обѣихъ дѣвочекъ, которыя, взявъ на себя роли — одна кухарки, другая няни, — очень искусно смастерили для этого случая передники и чепчики.

Къ Надѣ, или говоря иначе, нянюшки Дуни, очень шла миніатюрная бѣлая куафюрка съ. изящными розовыми бантиками, на манеръ тѣхъ, которыя носитъ женская прислуга за-границею; а Оля, тоже отъ природы весьма хорошенькая, казалась еще красивѣе въ своемъ полосатомъ голубомъ передникѣ и такомъ же головномъ уборѣ, — она называла себя кухаркой. Аннушкой.

— Что же я не вижу Иды? — спросила Вѣра. Львовна, замѣтивъ ея отсутствіе.

— Ида здѣсь, — отозвалась Оля показывая въ противуположный уголъ комнаты, гдѣ Ида сидѣла за піанино передъ раскрытой тетрадкой, нотъ; — она повторяетъ свой урокъ музыки.

— Она тоже, конечно, принадлежитъ къ. семьѣ большой куклы?

— Какъ вамъ сказать… Теперь да, потому что живетъ у Натальи Павловны.

— Это имя большой куклы, мамочка, — перебила Надя подругу, желая поскорѣе пояснить, кто такая Наталья Павловна.

— Значитъ, она ей не родная дочь?

— Нѣтъ, не родная; Наталья Павловна взяла ее къ себѣ, точно такъ, какъ вы взяли меня, — продолжала Оля; смотря съ любовью на свою куклу, — и точно также бережетъ и любитъ; только я вотъ здоровая, да краснощекая, а она — посмотрите, какая блѣдная.

— Надо будетъ непремѣнно пригласить доктора, — снова вмѣшалась Надя.

— Да, Наталья Павловна хотѣла сдѣлать это обязательно и даже не откладывая.

— Прекрасно, — снова заговорила Вѣра Львовна, — я вижу, что Наталья Павловна хорошая, умная женщина; желаю ей съ ея семьею всего лучшаго и ухожу въ свою комнату, чтобы не мѣшать вашей интересной игрѣ.

Съ этими словами мама вышла.

— Надя, — сказала тогда Оля, обратившись къ подругѣ: — мы съ тобой отлично распредѣлили роли кукламъ, устроили имъ квартиру, но при всемъ этомъ позабыли рѣшить еще одинъ вопросъ, и весьма важный.

— Какой?

— Чтобъ игра шла вѣрно, надо согласиться, кто изъ насъ за кого будетъ говорить, иначе выйдетъ путаница.

— Конечно; я бы хотѣла говорить за Наталью Павловну, — сказала Надя.

— Хорошо, а я буду отвѣчать за дѣтей, т. е. за Мими и Коко, потому что Тоня еще слишкомъ мала.

— Но вѣдь можетъ же случиться, что Наталья Павловна захочетъ обратиться съ какимъ нибудь вопросомъ къ няни; какъ же мы тогда-то сдѣлаемъ?

— Ну, тогда я возьму рѣчь Натальи Павловны на себя — это не затруднитъ меня нисколько.

— Значитъ, кажется, все у насъ готово, обдумано, устроено, можно начинать игру, — добавила Оля и, какъ бы желая показать примѣръ, отправилась по тому направленію, гдѣ стояла игрушечная кухня, чтобы, войдя въ роль кухарки, прибирать посуду, а Надя осталась въ комнатѣ.

Для кукольной семьи только-что наступало утро. Хозяйка дома, какъ мы уже видѣли раньше, сидѣла на диванѣ передъ заставленнымъ чайнымъ приборомъ столомъ, гдѣ между прочимъ, находился маленькій бронзовый колокольчикъ, который она взяла въ руки и позвонила; Оля сейчасъ же прибѣжала.

— Что прикажете, сударыня? — сказала она почтительно.

— А вотъ что, моя милая — отвѣчала за Наталью Павловну Надя, Стараясь говорить чрезвычайно отчетливо, и какъ-то на распѣвъ, — первымъ дѣломъ уберите чашки; затѣмъ снова вернитесь сюда: намъ нужно потолковать на счетъ обѣда.

— Слушаю.

И немедленно составивъ чайный приборъ на подносъ, Оля понесла его въ кухню, откуда въ свою очередь заговорила за Наталью Павловну, обратившись къ Надѣ.

— Какова сегодня погода нянюшка? Можно ли пустить дѣтей гулять, какъ вы думаете?

— О да, сударыня, день кажется превосходный; правда, немного морозно, но вѣтру нѣтъ ни малѣйшаго.

— Въ такомъ случаѣ я попрошу васъ сейчасъ же, до обѣда, отправиться съ Коко и маленькой Тоней, потому, что Ида беретъ урокъ музыки, а Мими должна сдѣлать французскій переводъ; послѣ же обѣда маленькія дѣти лягутъ спать, а вы возьмете старшихъ и тоже пройдетесь съ ними.

По примѣру кухарки, няня отвѣчала «слушаю» и, доставъ изъ шкафа теплое платье, принялась одѣвать малютокъ.

Тогда Мими, желая вѣроятно отдѣлаться отъ перевода, заявила о намѣреніи перемѣниться очередью съ Коко и тоже идти сейчасъ же; Коко не уступалъ; завязалась ссора; няня старалась уговорить ихъ; пустила въ ходъ все свое краснорѣчіе, но толку не вышло никакого — дѣти по-прежнему продолжали спорить; тогда Надя рѣшилась прибѣгнуть къ строгости.

— Если вы сію минуту не перестанете спорить, — замѣтила она серьезно, — то ни тотъ, ни другой гулять совсѣмъ не пойдетъ, и кромѣ Того еще оба останетесь безъ пирожнаго.

Угроза подѣйствовала, — дѣти замолчали.

Мими была посажена на диванъ рядомъ съ матерью, передъ ними лежала раскрытая книга и тетрадки, Коко началъ одѣваться; но, вѣроятно подъ вліяніемъ только-что прерваннаго разговора съ сестрою, онъ все еще находился не въ хорошемъ расположеніи духа, потому что безпрестанно возражалъ нянѣ на ея замѣчанія, что на дворѣ холодно и надо одѣваться теплѣе; одѣванье продолжалось болѣе десяти, минутъ, такъ что въ концѣ-концовъ Наталья Павловна это замѣтила, и въ свою очередь, возвысивъ голосъ, предупредила сына, что ежели онъ не перестанетъ бурлить, то будетъ строго наказанъ.

Покончивъ съ нимъ, няня приступила къ туалету крошечной Тони; тутъ конечно все обошлось благополучно, такъ какъ Тоня была еще слишкомъ мала, чтобы умѣть возражать и спорить. Пока Надя доставала для нея длинный ватный салопчикъ, капоръ и теплые сапожки, Оля выслушивала отъ Натальи Павловны приказаніе на счетъ обѣда.

— Вы намъ сдѣлаете супъ съ пирожками, — говорила она — затѣмъ вареную ветчину съ картофельнымъ пюре, и на третье блюдо шеколадный пудингъ; умѣете?

— О да, сударыня, я отлично приготовляю всѣ пирожныя.

— Тѣмъ лучше; но скажите мнѣ; какая провизія есть "у насъ дома и какую надобно купить?

— Зелень, коренья, молоко имѣются въ чуланѣ, а мясо, сахаръ, шеколадъ, муку, яйца и хлѣбъ придется принести изъ лавки.

— Тогда возьмите на расходъ деньги и отправляйтесь скорѣе, чтобы не запоздать съ обѣдомъ, — отозвалась Наталья Павловна, подавая кухаркѣ кошелекъ.

Оля снова направилась въ кухню, сняла съ полки небольшую плетеную корзиночку и, наскоро покрывшись платкомъ, пошла къ стеклянному шкафу, гдѣ какъ извѣстно находилась лавка и булочная; не успѣла она сдѣлать двухъ шаговъ, какъ вдругъ надъ самымъ ея ухомъ раздался громкій, пронзительный голосъ: «молоко, молоко, самое свѣжее, густое, деревенское молоко!»

Вслѣдъ затѣмъ на полу показалась нагруженная жестяными кувшинами телѣжка.

— Здравствуй, мальчуганъ, — сказала Оля, обратившись къ сидящему на облучкѣ фарфоровому мальчику, — ты явился очень кстати, намъ сегодня нужно молока болѣе обыкновеннаго, потому что барыня задумала дѣлать къ обѣду шеколадный пудингъ.

— Шеколадный пудингъ? — переспросила Надя, стараясь придать своему голосу какъ можно больше крикливости, — это должно быть очень вкусная вещь, о которой я не имѣю ни малѣйшаго понятія.

— Ну, такъ вотъ, ежели онъ у меня удастся, и ты дашь хорошаго молока, то я припрячу для тебя кусочекъ къ завтрему.

— Благодарю васъ, Аннушка, а ужъ на счетъ молока не сомнѣвайтесь: противъ нашего товара нигдѣ не найдете.

Оля вернулась обратно въ кухню, взяла кувшинъ и приказала мальчику отлить двѣ бутылки.

Мальчикъ исполнилъ ея приказаніе, говоря, что меньше двѣнадцати копѣекъ за- каждую взять никакъ не можетъ. Оля начала торговаться, и до того разсердилась, что едва не прогнала маленькаго продавца, сказавъ, что никогда больше не будетъ брать у него ничего изъ молочныхъ скоповъ, но мальчикъ сталъ просить такимъ жалобнымъ голосомъ не дѣлать этого, что Оля въ концѣ-концовъ согласилась дать ему по одиннадцати копѣекъ и вторично обѣщала угостить пудингомъ.

VI.

Продолженіе предыдущей главы. — Оля закупаетъ провизію. — Ида старается блеснуть своими познаніями. — Бумажная ветчина съ ватнымъ соусомъ и шеколадный пудингъ. — Куклы остаются безъ вечерняго чая.-Печальный случай съ маленькой Машей.

Поставивъ кувшинъ съ молокомъ на кухонный столъ, Оля снова взяла корзинку, чтобы отправиться за провизіей.

— Надя, сказала она, обратившись къ подругѣ, — теперь ты сядь около шкафа и разговаривай со мною за булочника и за лавочника.

— Хорошо.

— Только старайся говорить разными голосами, ежели можешь.

— Будь покойна, выйдетъ отлично, — отвѣчала смѣясь Надя; --я мастерица поддѣлываться подъ всевозможные голоса; вѣдь согласись сама, что, отдавая тебѣ приказанія за Наталью Павловну, я говорила совершенно иначе, чѣмъ мальчикъ, который торгуетъ молокомъ.

— Да; это вѣрно.

— Ну, вотъ видишь ли! Такъ будетъ и теперь.

Оля между тѣмъ подошла къ шкафу, открыла дверцы и, остановившись передъ гипсовой фигуркой, сказала съ граціознымъ поклономъ;

— Здравствуйте, Карлъ Ивановичъ.

— Мое поштенье, — ломанымъ русскимъ языкомъ отозвался Карлъ Ивановичъ, — што ни желяетъ?

Слова эти были сказаны до того уморительно, что Оля чуть-чуть не расхохоталась.

— Мнѣ надо двѣ-три французскія булки и нѣсколько сладкихъ кругленькихъ хлѣбцевъ.

Карлъ Ивановичъ подалъ Олѣ то и другое, получилъ съ нее деньги и снова громко проговорилъ: — мое поштенье.

Отъ него Оля отправилась въ зеленную лапку; тамъ встрѣтилъ ее уже русскій купецъ.

— Здравствуйте, Аннушка! — привѣтствовалъ онъ скороговоркой, — что прикажете?

— Много чего сегодня нужно; дайте подумать, сразу даже не припомнишь.

— Чѣмъ больше, тѣмъ лучше,

— Для васъ-то конечно лучше; а намъ напротивъ денегъ тратить не хочется; и безъ того у барыни расходовъ много.

— Гости у васъ что ли сегодня? — снова спросилъ лавочникъ. — Нѣтъ; просто дома не оказалось, той провизіи, которая нужна для обѣда.

— Что же именно вамъ надобно?

— Во-первыхъ шеколаду.

— Сколько прикажете?

— Двѣ плитки.

— Извольте.

— Потомъ сахару, муки, соли, мяса.

Купецъ принялся отвѣшивать всего, сколько требовалось, написалъ счетъ, уложилъ провизію въ корзинку и, получивъ деньги, почтительно раскланялся.

Наталья Павловна между тѣмъ продолжала сидѣть на диванѣ рядомъ съ Мими; передъ ними по-прежнему лежала открытая книга; онѣ занимались чтеніемъ, когда Оля, вернувшись изъ лавки, стала разбирать покупки и вмѣстѣ съ тѣмъ взяла на себя трудъ говорить за куколъ.

— Итакъ, Мими, — начала она протяжно, стараясь подражать голосу Нади, — ты сейчасъ прочла о томъ, что такое снѣгъ и откуда онъ берется.

— Да.

— Разскажи мнѣ это своими словами.

Надя, которая должна была отвѣчать за Мими, припомнила мельчайшія подробности своего разговора съ матерью по этому поводу, въ день пріѣзда къ нимъ Оли, и отвѣтила очень удачно.

— Хорошо, — сказала тогда Наталья Павловна, — я вижу, что ты была внимательна во время урока, и потому мы его кончимъ раньше, чѣмъ бы слѣдовало. Но подойди же къ намъ, милая Ида, — добавила она, обратившись къ маленькой сироткѣ, — ты тоже занимаешься добросовѣстно — даже не взяла ни одной фальшивой ноты.

Говоря это дѣвочка пересадила Иду ближе.

— Вы находите, Наталья Павловна, что я играла хорошо, — отозвалась Ида, а между тѣмъ сегодня, противъ обыкновенія, я была немножко разсѣяна.

— Разсѣяна? Почему же?

— Потому что старалась прислушаться, какъ Мими объясняетъ вамъ что такое снѣгъ и откуда онъ берется?

— Ты прежде развѣ не знала этого милая Ида?

— Напротивъ; знала отлично, потому-то мнѣ и хотѣлось послушать.

— Что же, правильно она отвѣчала?

— Совершенно; но знаете, Наталья Павловна, вѣдь я тоже многое могу разсказать въ этакомъ родѣ, ежели желаете.

— Очень желаю.

— Извольте. Мими объяснила, что такое снѣгъ, градъ и дождь, а я скажу о водѣ вообще, — продолжала говорить за Иду Оля, которая въ свою очередь, припомнивъ слова покойнаго отца, очень любившаго бесѣдовать съ нею о серьезныхъ предметахъ, рада была возможности тоже блеснуть нѣкоторымъ знаніемъ.

— Вода есть тѣло жидкое, — начала она торжественно, — т.-е. такое тѣло, частицы котораго настолько не плотно связаны между собою, что безпрестанно стараются разлиться, если ихъ не подопрутъ съ боковъ и снизу. Въ водѣ можно распустить соль, сахаръ, известку; такъ какъ вода протекаетъ въ рѣкахъ, озерахъ и, пробираясь или внутри земли, или скопляясь въ колодцахъ, постоянно прикасается къ какимъ нибудь другимъ постороннимъ тѣламъ, то въ природѣ нѣтъ чище воды какъ снѣговая или дождевая. Та же, которая заключаетъ въ себѣ известь, называется известковою; она жестка и мыло распускается въ ней довольно трудно. Морская вода имѣетъ горько-соленый вкусъ, оттого что въ ней находятся различныя соли; минеральная получаетъ вкусъ, запахъ, а иногда даже цвѣтъ тѣхъ минераловъ, между которыми она пробиралась въ землѣ, прежде чѣмъ выйти наружу въ видѣ источника. Когда воду совершенно очистятъ отъ всякой посторонней примѣси, то она является намъ очень прозрачною жидкостью и не имѣетъ никакого опредѣленнаго цвѣта, ни запаха ни вкуса…

— Браво, Браво, — послышался вдругъ голосъ Вѣры Львовны, которая, — сидя въ сосѣдней комнатѣ, легко могла разслышать черезъ полуотворенную дверь разговоръ дѣвочекъ съ ихъ куклами, — меня душевно радуютъ, Оля, твои познаніи.

Оля, услыхавъ неожиданное замѣчаніе, немного сконфузилась и опустила глаза.

— Это все мой добрый папа толковалъ, мнѣ, когда былъ живъ, — сказала она, — и такъ какъ я стараюсь постоянно сохранить въ памяти все, что онъ говорилъ и дѣлалъ, то не забыла и этого настолько, что могла передать даже его словами.

Слѣдуетъ замѣтить, что во время всего вышеописаннаго разговора, какъ Надя, такъ и Оля не оставались въ бездѣйствіи.

Первая изображавшая няню, держала на рукахъ Тоню и Коко и прогуливалась съ ними въ противуположномъ концѣ комнаты; вторая, вполнѣ войдя въ роль кухарки, усердно стряпала въ кухнѣ. Въ особенности старалась она надъ шеколаднымъ пудингомъ, причемъ, впрочемъ — между нами будь сказано — отъ времени до времени заглядывала въ поварскую книгу.

Прежде всего натерла она шеколадъ, потомъ смѣшала его съ размоченною въ молокѣ булкою, положила яйца, сахаръ, обмазала форму масломъ, и, сразу выпрокинувъ въ нее всю эту массу, отнесла на настоящую кухню къ кухаркѣ, съ просьбою поставить въ духовую печь и присмотрѣть, чтобы не пригорѣло.

Старушка кухарка, жившая въ домѣ Бѣльскихъ уже нѣсколько лѣтъ, не особенно долюбливала, когда кто нибудь посторонній заходилъ къ ней на кухню, но на этотъ разъ она вѣроятно была или въ хорошемъ настроеніи духа, или миловидное личико Оли произвело на нее пріятное впечатлѣніе — только, сверхъ всякаго ожиданія, встрѣтила ее привѣтливо, разспросила какъ составлено тѣсто, дала нѣкоторое наставленіе на будущее время и, кромѣ того, еще обѣщала сама приготовить подливку, чтобъ облить пудингъ когда онъ будетъ готовъ.

Оля пришла въ комнату очень довольная и застала Надю тоже возвратившуюся съ прогулки.

— Садись сюда, Коко, — говорила послѣдняя, усаживая кукольнаго мальчика рядомъ съ Натальей Павловной, — и будь умникъ, а я отправлюсь укладывать спать Тоню, — у нея глазки совершенно смыкаются.

И дѣвочка, раздѣвъ крошечную куклу, уложила ее въ колясочку, прикрыла одѣяломъ и, тихо покачивая изъ стороны въ сторону, начала напѣвать:

"Баю, баюшки баю,

"Баю Тоничку мою;

"Приди котикъ ночевать

"Приди Тонечку качать!

Тоня дѣйствительно должно быть очень утомилась, потому что заснула чрезвычайно скоро, послѣ чего Надя отошла къ окну и принялась, вести оживленную бесѣду за Наталью Павловну и ея маленькаго сына.

— Не озябъ ты, дружокъ, во время прогулки?

— Нѣтъ, мама, нисколько; няня накутала на меня такое множество разныхъ шарфиковъ, платочковъ, и кромѣ того погода сегодня превосходная, мнѣ даже домой не хотѣлось возвращаться, но нельзя было гулять долѣе, потому что Тоня начала плакать; ей вѣроятно спать захотѣлось. Съ маленькими дѣтьми ужасно несносно…

— Скажите, пожалуйста! Съ маленькими дѣтьми ужасно несносно; самъ-то ты великъ -ли?

— Ужъ во всякомъ случаѣ больше Тони;, мнѣ пять лѣтъ, а ей еще и двухъ не исполнилось, — отвѣчалъ Коко обиженнымъ тономъ и; принялся подробно разсказывать о своей прогулкѣ, о томъ, какъ ему хотѣлось спуститься на ледъ, чтобы кататься на конькахъ, да во-первыхъ, няня не позволила, а во-вторыхъ, коньковъ съ собою не случилось. Затѣмъ сообщилъ, какое множество различныхъ новыхъ игрушекъ видѣлъ въ магазинахъ, превосходныхъ бонбоньерокъ въ кондитерскихъ и въ заключеніе добавилъ, что, страшно проголодавшись, ждетъ обѣда съ большимъ нетерпѣніемъ,

— А вотъ какъ разъ Аннушка является накрывать столъ, — замѣтила Наталья Павловна.

Надя дѣйствительно въ эту самую минуту показалась съ небольшимъ подносомъ, на которомъ стояло нѣсколько игрушечныхъ тарелокъ, стакановъ и рюмокъ; она очень ловко стала накрывать столъ, разставила приборы, разложила ножи, вилки, ложки, салфетки, и когда все было окончательно готово, обратилась къ хозяйкѣ дома съ вопросомъ; можно ли подавать кушать?

— Можно, можно, я жду сегодняшняго обѣда съ большимъ нетерпѣніемъ, — отвѣчала Надя за Наталью Павловну, — потому что знаю, какъ моя новая кухарка готовитъ хорошо и опрятно.

Оля молча поклонилась, подошла къ игрушечной кухнѣ, сняла съ плиты кастрюльку, въ которой варился воображаемый бульонъ, перелила его въ маленькую фарфоровую миску и, съ видомъ сознанія собственнаго достоинства, попрежнему ни съ кѣмъ не говоря ни слова, поставила ее на столъ.

— Ну, дѣтки, садитесь, — снова послышался голосъ Натальи Павловны.

Дѣтей подвинули къ столу; Надя въ свою руку взяла руку Натальи Павловны, вложила въ нее разливательную ложку и начала наливать по тарелкамъ супъ.

Ида и Мими кушали съ большимъ аппетитомъ, но Коко не слѣдовалъ примѣру сестры и ея подруги; мать замѣтила это.

— Что же, Коко, ты сидишь передъ тарелкою и ни къ чему не прикасаешься? — спросила она его, — а еще недавно говорили, что голоденъ?

— Супу, мамочка, мнѣ не хочется; вотъ когда подадутъ пирожное — другое дѣло.

— Но, другъ мой, кто не кушаетъ супу, тому не полагается пирожнаго.

— Неужели? И ты говоришь серьезно?

— Совершенно.

— О, тогда я не оставлю на тарелкѣ ни капельки этого противнаго супа, потому сегодня у насъ будетъ шеколадный пудингъ, который я очень люблю.

— Супъ превосходный, Аннушка, — обратилась Наталья Павловна къ стоявшей тутъ же Олѣ, я вижу, что вы свое дѣло знаете.

Оля почтительно поклонилась.

— Какъ прикажете сдѣлать съ самой маленькой барышней, — сказала она, знакомъ указывая на спящую Тоню; — ей оставить бульону и дать, когда проснется?

— Да, и пожалуйста чтобы бульонъ былъ горячій.

— Слушаю.

— Теперь вы можете убрать грязныя тарелки и нести слѣдующее блюдо.

Оля, со своей обычной ловкостью, исполнила приказаніе барыни; снявъ со стола миску, она, по прошествіи самаго короткаго срока, снова вернулась обратно, держа въ рукахъ блюдо съ ветчиною и картофельнымъ пюре — ветчину замѣняли акуратно нарѣзанные, продолговатые лоскуточки глянцевитой розовой бумаги, пюре — вата.

— Вижу, не пробуя, — протянула Наталья Павловна, — что какъ ветчина, такъ и соусъ должны быть превосходны, — и принялась раскладывать дѣтямъ то и другое.

Дѣти на этотъ разъ, всѣ безъ исключенія, не только кушали съ аппетитомъ, но даже просили повторить; затѣмъ наступила давно ожидаемая минута появленія шеколаднаго пудинга.

Когда Аннушка, убравъ послѣ второго блюда тарелки, принесла чистыя и, положивъ на мѣсто ножей и вилокъ ложки, снова вышла изъ комнаты, то всѣ взоры были обращены на дверь, откуда она должна была показаться со своей вкусной ношей; едва заслышавъ издали шаги ея, дѣти начали хлопать въ ладоши и кричать: «пудингъ! пудингъ!» Они кричали такъ громко, что едва не разбудили Тоню, и Натальи Павловнѣ; при помощи няни, едва удалось унять ихъ.

— Тише, перестаньте, — говорила въ свою очередь Аннушка, — развѣ можно поднимать подобный шумъ; вотъ подождите, мама разсердится и не дастъ вамъ пудинга, тогда что? Навѣрное расплачитесь.

Эти нѣсколько словъ разомъ подѣйствовали на маленькое общество — наступило мгновенное молчаніе; Оля поставила пудингъ на столъ, а Надя отъ имени Натальи Павловны принялась дѣлить его, не забывъ конечно кухарку, для которой оставила на блюдѣ почти самую большую порцію.

По окончаніи обѣда, дѣти подошли къ хозяйкѣ дома, поблагодарили ее, поцѣловали руку и, снова усѣвшись за маленькій столикъ, принялись разставлять картонныхъ пѣтушковъ, курочекъ, коровокъ и тому подобныхъ домашнихъ птицъ и животныхъ, которыя составляли принадлежность такой же картонной фермы, окруженной многочисленной зеленью и цвѣтами.

Игрушку эту Надя получила въ подарокъ прошедшій годъ на елкѣ, и не смотря на то, что она была сдѣлана очень изящно, по примѣру остальныхъ, забросила тоже такъ далеко, что совершенно позабыла о ея существованіи, такъ что когда Оля, въ числѣ прочихъ вещей, вынула четырехугольную коробочку, гдѣ она находилась, то Надя въ первую минуту рѣшительно не знала, что это такое.

Усадивъ Мими, Коко и Иду передъ фермою, обѣ дѣвочки, т. е., говоря правильнѣе, няня Дуня и кухарка Аннушка, отправились въ кухню обѣдать.

Не успѣли онѣ расположиться около простого деревяннаго стола, какъ послышался крикъ проснувшейся Тони. Надя сейчасъ же бросила ложку и побѣжала въ комнату, чтобы накормить ребенка бульономъ, но Наталья Павловна взяла трудъ этотъ на себя, приказавъ нянѣ снова идти въ кухню обѣдать, потому что иначе все простынетъ и будетъ невкусно. Надя исполнила желаніе барыни, хотя тѣмъ не менѣе старалась вернуться въ комнаты какъ можно скорѣе; Оля же, оставшись одна, стала усердно мыть, чистить и прибирать кухонную посуду.

Время незамѣтно пролетѣло до четырехъ часовъ, т. е. до той поры, когда обѣимъ дѣвочкамъ надо было дѣйствительно отправляться къ обѣду. Придя въ столовую, онѣ заняли свои всегдашнія мѣста между Вѣрой Львовной и ея мужемъ.

— Папочка, ты себѣ не можешь представить, какъ я рада и счастлива, что теперь у меня есть сестричка; намъ такъ хорошо, Весело! И какую прекрасную игру Оля придумала! Просто чудо! Мнѣ одной никогда ничего подобнаго не могло придти въ голову.

— Да, я давно знаю, что Оля милая, умная дѣвочка. Въ ея обществѣ трудно соскучиться; но какая же это именно игра, которая тебѣ такъ нравится?

Надя начала подробно разсказывать отцу о Натальѣ Павловнѣ и о ея миніатюрномъ хозяйствѣ, устроенномъ Олей съ такимъ искусствомъ. Во время цѣлаго обѣда, она почти безостановочно передавала все, касающееся кукольнаго семейства; затѣмъ снова поспѣшила въ дѣтскую.

— Пора ставить самоваръ, — сказала она, обратившись къ подругѣ, — времени для игры остается немного; въ девять часовъ намъ самимъ вѣдь придется ложится.

— Да, да, — отозвалась Оля и сейчасъ начала готовить маленькій мѣдный самоварчикъ; но, къ сожалѣнію, кукламъ на этотъ разъ видно не суждено было напиться чаю; въ ту самую минуту, какъ дѣвочка, наливъ въ самоваръ воды, собиралась класть въ трубу угольевъ, въ комнату вошла Даша съ очень серьезнымъ, озабоченнымъ лицомъ.

Надя знала Дашу съ тѣхъ поръ, какъ только помнила саму себя, и всегда по выраженію лица ея легко могла догадаться, если она была чѣмъ нибудь встревожена, а потому, какъ бы предугадывая что-то недоброе, спросила съ ужасомъ.

— Даша, что случилось?

— Сію минуту прибѣгалъ Иванъ, отецъ той дѣвочки, которая взялась быть прачкою у вашихъ куколъ, — отвѣчала Даша, — онъ просилъ помочь ей чѣмъ нибудь.

— Что же съ нею такое? — въ одинъ голосъ вскричали Надя и Оля.

— Она упала съ лѣстницы и сильно расшибла ногу.

— Боже мой, какое несчастье! Бѣдная, бѣдная Маша… Что же ты сказала Ивану?

— Первымъ дѣломъ доложила барынѣ, и Вѣра Львовна сію же минуту приказали заложить сани, чтобы ѣхать къ Машѣ, я меня послали сюда спросить, не хотите ли вы и Оленька тоже отправиться туда.

— О да, да, конечно.

— Въ такомъ случаѣ одѣвайтесь скорѣе.

Дѣвочки не заставили себя ожидать; менѣе чѣмъ черезъ четверть часа онѣ были готовы. Къ подъѣзду подкатили широкія, деревенскія пошевни, запряженныя въ одну лошадь, такъ какъ путь предстоялъ не дальній, и Вѣра Львовна, расположившись въ нихъ вмѣстѣ съ дочерью и ея подругою, приказала кучеру ѣхать по направленію къ избушкѣ плотника Ивана. Обогнувъ съ правой стороны усадьбу, сани спустились подъ гору; для сокращенія пути переправились по льду черезъ рѣку и, въѣхавъ въ занесенную снѣгомъ небольшую деревеньку, остановились около третьяго домика съ краю, который принадлежалъ отцу Маши.

Услыхавъ подъ окнами скрипъ полозьевъ, Иванъ съ зажженною лучиною въ рукахъ вышелъ встрѣтить дорогихъ посѣтительницъ, помогъ взобраться по узкой, обледенѣлой лѣстницѣ и ввелъ въ избушку, все убранство которой состояло изъ простыхъ деревянныхъ лавокъ, расположенныхъ вокругъ такихъ же деревянныхъ стѣнъ, бѣлаго стола и двухъ кроватей.

На одной изъ нихъ лежала Маша, обнявъ рукою прелестнаго бѣлокураго мальчика, который, сидя на подушкѣ и какъ бы инстинктивно понимая, что съ сестрою творится что-то необычайное, пристально смотрѣлъ на нее своими не по годамъ умными глазами.

— Здравствуй, Маша, — заговорила Вѣра Львовна, ласково поцѣловавъ дѣвочку, — что съ тобою сдѣлалось?

— Да вотъ ногу очень расшибла.

— Покажи-ка мнѣ ее. Я хотя не докторъ, но кое-что понимаю въ этомъ дѣлѣ.

Маша хотѣла было приподняться, но Вѣра Львовна не позволила ей сдѣлать этого; Надя и Оля поспѣшно подошли ближе, приподняли одѣяло, осторожно сдернули шерстяной чулокъ, а Иванъ отыскавъ гдѣ-то огарочекъ свѣчки, поднесъ его къ кровати больной.

Вѣра Львовна приступила къ осмотру; Степа же, увидавъ вокругъ себя столько новыхъ, незнакомыхъ личностей, уткнулся носомъ въ подушку и громко заревѣлъ.

— Поставьте здѣсь свѣчку, Иванъ, — сказала тогда Вѣра Львовна, — и возьмите мальчика, онъ вѣрно испугался.

Иванъ немедленно взялъ ребенка на руки, а Оля подала ему захваченный- съ. собою пряникъ. Сначала Степа не хотѣлъ брать пряника и, изкоса поглядывая на незнакомую, личность, продолжалъ тихо всхлипывать, но, потомъ, вѣроятно успокоенный привѣтливой улыбкой дѣвочки, рѣшился протянуть ручейку, взялъ пряникъ, поднесъ его ко рту и съ видомъ полнаго удовольствія принялся кушать. Иванъ, между тѣмъ, не сводилъ глазъ съ Вѣры Львовны; онъ слѣдилъ за каждымъ ея движеніемъ и какъ бы старался по выраженію лица угадать, въ какомъ состояніи находится нога Маши.

— Будьте покойны, друзья мои, — сказала наконецъ г. Бѣльская, — опасности никакой нѣтъ; нога не только не сломана, но даже и не вывихнута, — это просто сильный ушибъ; дня черезъ два-три Маша будетъ ходить и бѣгать по-прежнему, только теперь необходимо смирно лежать въ кровати и акуратно перемѣнять холодные компрессы; на первый разъ я покажу, какъ надо приготовить его, а затѣмъ уже тебѣ придется самому дѣлать это, Иванъ, или попросить кого нибудь изъ сосѣдокъ.

— Я отлично могу исполнять обязанность фельдшера, — отвѣчалъ Иванъ съ низкимъ поклономъ, — когда служилъ въ военной службѣ и былъ на войнѣ, то мнѣ не разъ приходилось заниматься подобными вещами.

— Прекрасно; значитъ, мы на этотъ счетъ будемъ покойны; остается только озаботиться, какъ устроить съ вашимъ обѣдомъ; впрочемъ, этотъ вопросъ рѣшить уже гораздо легче. До тѣхъ поръ, пока Маша снова не встанетъ на ноги, я буду присылать его какъ для нея, такъ и для васъ.

Иванъ съ благодарностью поцѣловалъ руку Вѣры Львовны, говоря, что онъ самъ, подъ руководствомъ дочери, можетъ кое-какъ состряпать, но Вѣра Львовна конечно не согласилась, тѣмъ болѣе, что для Маши была необходима болѣе нѣжная пища; ему же она обѣщала присылать отъ людского стола.

Пока между Вѣрой Львовной и Иваномъ шли переговоры относительно обѣда, Маша сообщила Надѣ и Олѣ, что въ теченіе этой недѣли, понятно, не можетъ придти за кукольнымъ бѣльемъ, но зато, когда поправится, возьметъ сразу больше и постарается приготовить какъ можно скорѣе. Надя и Оля, въ свою очередь, передавали ей различныя новости про семью Натальи Павловны; разговоръ вѣроятно затянулся бы довольно долго, если бы Вѣра Львовна не напомнила о томъ, что Машѣ слѣдуетъ уснуть пораньше, да и имъ тоже пора возвращаться домой.

— Завтра, послѣ-завтра, вообще все это время, пока Маша будетъ лежать, я обѣщаю ежедневно отпускать васъ сюда, раза два даже сама приду съ вами посмотрѣть на мою паціентку, а теперь отправимтесь.

Дѣвочки крѣпко поцѣловали Машу и Степу, который, присмотрѣвшись къ нимъ, уже безъ всякаго страха улыбался и протягивалъ ручки. Онѣ сѣли въ сани и прежнимъ порядкомъ пустились въ обратный путь.

VII.

Выздоровленіе. — Дѣвочки поражены выходкой Маши. — Оля мастеритъ сани изъ простой корзинки, — Новый, неожиданный подарокъ. — Причина непривѣтливости Маши объясняется, — Катанье по двору. — Катастрофа съ Идой. — Что ни дѣлается, все къ лучшему. — Нянины сказки.

Въ продолженіе слѣдующей недѣли играть въ куклы приходилось мало. Состояніе здоровья Маши сильно тревожило обѣихъ дѣвочекъ, которыя почти все свободное послѣ уроковъ время проводили у нея.

Иванъ, получивъ очень выгодную поденную работу, долженъ былъ уходить съ утра, съ тѣмъ, чтобы возвращаться только къ ночи; но онъ уходилъ совершенно покойно, зная навѣрное, что добрыя барышни не оставятъ его больную Машу, какъ оно и было въ дѣйствительности.

Чѣмъ чаще Надя и Оля видались съ ней, тѣмъ сильнѣе начинали любить ее; любили онѣ также всей душой прелестнаго Степу, который теперь не только не дичился, но напротивъ, зная приблизительно часъ ихъ прихода, ожидалъ съ большимъ нетерпѣніемъ, такъ какъ онѣ каждый разъ приносили ему или игрушку или гостинецъ.

Прошло нѣсколько дней Маша чувствовала себя гораздо лучше. Вѣра Львовна разрѣшила ей встать съ постели, и она съ удовольствіемъ принялась за свое скромное хозяйство, причемъ нашла много безпорядковъ, потому что отецъ, какъ мужчина, да еще очень мало находившійся дома, конечно не могъ никогда держать все въ такой чистотѣ и опрятности какъ бы слѣдовало; но Маша впрочемъ не ставила ему это въ укоръ, а напротивъ, ежедневно утромъ и вечеромъ молилась о его здоровьѣ и благодарила Бога за то, что онъ, бросивъ пить, до того измѣнился къ лучшему, что просто сталъ неузнаваемъ; казалось, вся цѣль его жизни, вся забота, все попеченіе сосредоточивались теперь на ней, да на Степѣ; онъ ими только и жилъ, о нихъ только думалъ… Дѣвочка каждый разъ говорила это барышнямъ съ новымъ восторгомъ и оживленіемъ.

Дни шли за днями, до субботы оставалось очень недолго.

Успокоившись окончательно за ногу Маши, наши маленькія героини начали снова помышлять о томъ, какъ играть въ воскресенье и, дѣлая разныя предположенія, при случаѣ сообщали о нихъ Машѣ.

— Хорошо бы доставить Натальѣ Павловнѣ и ея семейству удовольствіе, покатавъ по двору, — замѣтила однажды Надя, придя вмѣстѣ съ Олей и горничною навѣстить Машу, — да бѣда, нѣтъ у насъ такихъ саней, чтобы онѣ всѣ могли помѣститься.

— Ну, эта бѣда; положимъ, не велика; пособить ей можно, — отозвалась Оля, всегда отличавшаяся находчивостью.

— А напримѣръ какъ?

— Очень просто; достанемъ гдѣ нибудь корзинку, положимъ туда подушки, пристегнемъ полость — вотъ тебѣ и сани.

— Ахъ, въ самомъ дѣлѣ, какая же я недогадливая — это будетъ превосходно.

Дѣвочки втроемъ повели рѣчь; какъ устроить кукольное катанье по двору; оно повидимому обѣщало много удовольствія; Машѣ очень хотѣлось прибѣжать хотя на минутку взглянуть на интересное зрѣлище, но она не смѣла сдѣлать этого безъ разрѣшенія Вѣры Львовны, которая сказала, что до тѣхъ поръ, пока не позволитъ ей выходить изъ дому, обязательно надо держать ногу въ теплѣ и остерегаться простуды..

— Вотъ я спрошу маму, — вызвалась Надя, — можетъ быть теперь уже можно.

— Пожалуйста, милая барышня, сдѣлайте это, я буду очень, очень рада; простудиться трудно, потому что долго вѣдь мнѣ оставаться: во всякомъ случаѣ нельзя — Степа расплачется; но на полчасика, какъ нибудь вырвусь, тѣмъ, болѣе, что въ праздникъ папа будетъ дома и: навѣрное не откажетъ присмотрѣть за нимъ.

— Хорошо, Маша, будь покойна, я постараюсь устроить, и не далѣе какъ завтра вечеромъ сообщу тебѣ отвѣтъ.

Переговоривъ съ матерью, Надя акуратно сдержала данное слово. На слѣдующій день, съ наступленіемъ сумерекъ, она и неизмѣнныя ея спутницы, Оля и Даша торопливо бѣжали по давно знакомой тропинкѣ, ведущей отъ усадьбы къ жилищу плотника; мама дала разрѣшеніе и дѣвочкамъ хотѣлось скорѣе сообщить его Машѣ.

Съ шумомъ растворили онѣ дверь, съ шумомъ вбѣжали въ избушку и очень удивились когда увидали тамъ Ивана, который, пристроившись около печки, усердно стругалъ небольшой обрубокъ дерева; но еще того больше поразила ихъ Маша. Она, вмѣсто того, чтобы по обыкновенію идти на встрѣчу, теперь вдругъ замѣшкалась и, какъ имъ показалось, начала что-то прятать за кровать, гдѣ сидѣла вмѣстѣ со Степой. Всѣмъ, видимо, было неловко.

— Вы сегодня дома, Иванъ? — сказала Оля, желая наконецъ нарушить тяжелое молчаніе.

— Да, барышня, пришелъ раньше.

— Зачѣмъ?

— Что-то не здоровится.

— Тогда зачѣмъ же работаете?

— Не хочется сидѣть сложа руки.

И какъ бы въ доказательство истины своихъ словъ, плотникъ снова принялся за работу; Маша тѣмъ временемъ подошла ближе.

По ея растерянному виду и плохо скрытому волненію видно было, что въ ней происходитъ что-то особенное; Надя рѣшилась даже спросить ее объ этомъ, но получивъ самый неопредѣленный отвѣтъ и, обидившись въ душѣ явно выраженнымъ недовѣріемъ, больше не допытывались.

— Мама. велѣла передать тебѣ, что ты можешь совершенно покойно выйти изъ дому, не только въ воскресенье, но даже въ субботу, ежели желаешь; слѣдовательно, мы ожидаемъ тебя посмотрѣть на кукольное катанье.

— Приду, барышня, непремѣнно приду;, но вы говорите, что Вѣра Львовна разрѣшила мнѣ выходить даже въ субботу — это меня ещё больше радуетъ.

— Почему?

— Потому что мнѣ необходимо въ этотъ день отправиться въ одно мѣсто.

— Куда?

— Въ одно мѣсто, — снова уклончиво отвѣчала Маша и опустила глаза.

Этотъ лаконическій отвѣтъ очень непріятно отозвался въ добрыхъ любящихъ сердцахъ обѣихъ дѣвочекъ; имъ показалось крайне обиднымъ, что Маша, которую. онѣ такъ любили и для которой, забывъ интересную игру, удѣляли всѣ свои досужіе часы, теперь за спасибо не хочетъ быть съ ними искренна и что-то скрываетъ.

— Мы сегодня пришли кажется некстати, — сказала наконецъ Надя, — прощай! — и повернувшись къ двери, она вполнѣ была увѣрена, что Маша остановитъ ее, начнетъ увѣрять, что ничего подобнаго нѣтъ и быть не можетъ… Но Маша этого не сдѣлала; она даже какъ будто была рада скорому уходу гостей и даже изъ приличія не попросила остаться. Иванъ со своей стороны тоже не сказалъ ни слова, а только, вѣжливо открывъ дверь, помогъ спуститься съ обледенѣлой лѣстницы.

Съ тяжелымъ сердцемъ, едва сдерживая слезы, пустились дѣвочки въ обратный путь; въ продолженіе всего перехода онѣ не обмѣнялись ни однимъ словомъ; имъ было невыразимо грустно, онѣ не знали, чему приписать странность оказаннаго пріема и, придя домой, долго толковали по этому поводу съ мамой, которая тоже становилась втупикъ.

Слѣдующій день была суббота, т. е. канунъ предполагаемаго катанья. Оля принялась за устройство саней, достала корзинку, принесла маленькія подушки, но вѣроятно она все еще находилась подъ вліяніемъ вчерашняго впечатлѣнія, потому что работа какъ-то не спорилась, а время между тѣмъ шло своимъ чередомъ; вотъ наступилъ часъ завтрака, часъ обѣда… вотъ на дворѣ начало смеркаться — обычная пора ихъ посѣщенія Маши. Оля машинально опустила руки и задумалась. Надя сидѣла около. Въ комнатѣ царствовала полнѣйшая тишина, нигдѣ не было слышно ни шороха, какъ вдругъ по корридору раздались чьи-то шаги, точно такъ какъ тогда, когда Маша принесла имъ починенную отцомъ лоханку.

"Ужъ не опять ли это Маша, подумали пріятельницы, — нѣтъ, быть не можетъ, шепнулъ имъ какой-то тайный голосъ, — Маша сегодня должна идти въ одно мѣсто, — и эти послѣднія слова больно отозвались въ ихъ дѣтскихъ сердечкахъ.

Шаги между тѣмъ приближались; дверь скрипнула точно такъ же, какъ въ прошлый разъ и, о радость — Маша вошла въ дѣтскую. Она держала въ рукахъ что-то большое, но что — съ перваго раза разглядѣть было трудно.

— Маша! — крикнули барышни въ одинъ голосъ, — какими судьбами ты очутилась здѣсь, когда сбиралась въ другое мѣсто?

— Никуда не собиралась, — отвѣчала Маша, — я выдумала нарочно, чтобы вы не догадались, какъ мы съ папой готовили санки для вашихъ куколъ; папа по этому случаю и съ работы раньше вернулся.

Надя и Оля переглянулись.

— А мы вѣдь никакъ не могли понять въ чемъ дѣло, — сказали онѣ, радостно цѣлуя дѣвочку.

— Но замѣтили что нибудь особенное?

— Конечно; сію же минуту, и потомъ долго толковали объ этомъ.

— Да; когда вы вошли къ намъ, я набивала подушки сѣномъ; я очень боялась, что вы увидите, и всѣми силами старалась засунуть ихъ подъ кровать.

— Прости, дорогая Маша, мы передъ тобою очень виноваты.

— Вы передо мною виноваты? — съ удивленіемъ переспросила Маша; — полноте, этого быть не можетъ.

— Нѣтъ, Маша, виноваты, очень виноваты.

— Но въ чемъ же наконецъ?

— Въ томъ, что дурно о тебѣ подумали… Намъ показалось, когда мы вошли въ вашу избушку, что ты была не рада нашему приходу; мы обвинили тебя въ неблагодарности, и хотя никому не высказывали, но въ душѣ были очень недовольны и несчастны тѣмъ, что ты не любишь насъ настолько, насколько мы тебя.

— О, въ этомъ, вы безъ сомнѣнія, очень ошиблись: послѣ папы и Степы я люблю васъ больше всѣхъ и всего въ мірѣ; въ особенности съ тѣхъ поръ, какъ вы съ такой заботой ухаживали за мною во время болѣзни.

На глазахъ Маши выступили слезы; Надя и Оля, въ свою очередь, были "тронуты вниманіемъ къ себѣ бѣднаго плотника Ивана; онѣ знали, что для него потерять нѣсколько часовъ работы, значитъ не мало, а между тѣмъ онъ вчера сдѣлалъ это, желая угодить подаркомъ. Санки оказались превосходными, помѣстительными, даже почти можно сказать изящными. Надя попробовала вторично просить Машу передать отцу за труды нѣсколько мелкихъ серебряныхъ монетъ, но она, по примѣру прошлаго раза, отказалась на-отрѣзъ.

— Приходи завтра смотрѣть, какъ куклы поѣдутъ кататься, — сказала Оля, дружески взявъ ее за руку.

— Да; мнѣ бы очень хотѣлось, но, къ сожалѣнію, кажется, не придется.

— Почему?

— Потому что хозяинъ, у котораго папа работаетъ поденно, приказалъ ему завтра придти, чтобы вмѣстѣ отправиться въ городъ за покупкою различныхъ матеріаловъ; съ кѣмъ же оставлю Степу?

— А если тебѣ взять его съ собою?

— Что вы, по такому холоду, развѣ можно! Нѣтъ, лучше я приду въ другой разъ; вѣдь ваши куклы кататься будутъ часто; мнѣ и теперь-то надо торопиться, только вотъ хотѣлось бы на минутку повидать Вѣру Львовну и поблагодарить за то, что она меня вылѣчила.

— Пойдемъ, мама навѣрное очень будетъ довольна своимъ посѣщеніемъ.

И Надя потащила неожиданную гостью въ комнату матери, которая дѣйствительно чрезвычайно обрадовалась, увидавъ свою паціентку совершенно здоровою; она хотѣла оставить Машу пить чай, но дѣвочка торопилась къ Степѣ и, захвативъ съ собою заранѣе уже приготовленное грязное бѣлье куколъ, поспѣшно пустилась въ обратный путь.

Съ наступленіемъ слѣдующаго дня наши маленькія пріятельницы снова начали любимую игру.

Облачившись опять въ прежніе костюмы, Надя превратилась въ Дуняшу, а Оля въ Аннушку; снова послышался пѣвучій голосъ Натальи Павловны, отдававшей разныя приказанія, снова говорили дѣти, Карлъ Ивановичъ лавочникъ и мальчикъ, торгующій молокомъ. Словомъ, повторилось почти все то же, что было продѣлано въ прошлое воскресенье; наконецъ, рѣчь коснулась прогулки.

— Погода сегодня, кажется, очаровательная, — замѣтила Наталья Павловна, — мнѣ бы "очень хотѣлось доставить дѣтямъ маленькое удовольствіе, за то что они въ продолженіе цѣлой недѣли учились хорошо и вели себя безукоризненно; прикажите-ка, Аннушка, заложить новыя сани; я отправлюсь съ ними кататься.

— Ахъ, какъ это будетъ пріятно, какая радость, какое счастье! — послышалось со всѣхъ сторонъ.

По прошествіи самаго короткаго срока, сани были готовы; Надя начала одѣвать куколъ; при этомъ, конечно, не обошлось безъ разныхъ разговоровъ, а со стороны Коко — даже слезъ и капризовъ. Ему непремѣнно хотѣлось нарядиться въ осенній, ватный кафтанъ, круглую кучерскую шляпу съ павлиными перышками и, сѣвъ на козлы рядомъ съ кучеромъ, держать возжи; няня же заставляла надѣть мѣховое пальто, увѣряя, что на дворѣ морозъ, а потому слѣдуетъ всѣмъ сѣсть рядомъ, чтобы хорошенько укрыться полостью.

Долго старался Коко отвоевать мѣсто на козлахъ но въ концѣ-концовъ, придя должно быть къ убѣжденію, что няню не переспоришь, молча позволилъ одѣть себя на ея вкусъ и посадить рядомъ съ матерью, Идой и Мими.

Размѣстивъ такимъ образомъ всю семью въ новыя сани, Надя и Оля, съ разрѣшенія Вѣры Львовны, поспѣшно выбѣжали въ садъ, гдѣ было расчищено нѣсколько аллеекъ.

Погода дѣйствительно стояла очаровательная; снѣгъ хрустѣлъ подъ ногами, свѣжій морозный воздухъ казался необыкновенно пріятнымъ; дѣвочки бѣгали съ наслажденіемъ; держа въ рукахъ веревку отъ саней, онѣ безпрестанно оглядывались назадъ, чтобы полюбоваться на слѣды, которые оставались отъ полозьевъ.

Какъ рѣзвыя, разыгравшіяся лошадки носились изъ стороны въ сторону, не соображая того, что при подобной быстрой ѣздѣ сани легко могутъ опрокинуться, что конечно и случилось.

— Вотъ тебѣ разъ! — вскричали онѣ тогда и, выпустивъ веревку, оринялись подбирать раскиданное по разнымъ направленіямъ кукольное семейство. Первыми на пути оказались Мими и Коко: они были цѣлы и невредимы, затѣмъ лежала внизъ лицомъ сама Наталья Павловна.

Надя, зная какъ мама дорожитъ этой куклой, и всегда убѣдительно проситъ обращаться осторожнѣе, приходила въ отчаяніе отъ одной мысли, что она можетъ быть теперь разбита и поломана, — съ замираніемъ сердца приподняла ее за руку, смахнула носовымъ платкомъ снѣгъ съ лица и начала разсматривать; по счастію однако ничего дурного не случилось — на лицѣ куклы не видно было не только какого-нибудь серьезнаго поврежденія, но даже легкой царапины. Оставалось освидѣтельствовать Иду, которая, вѣроятно выпавъ изъ саней первая, лежала одна, на нѣсколько шаговъ дальше отъ остальной компаніи.

— Что-то съ тобою, моя дорогая, — заботливо проговорила Оля и нагнулась, чтобы поднять ее. Но, Боже мой, какое ужасное зрѣлище представилось глазамъ обѣихъ дѣвочекъ…

Лобъ и затылокъ Иды были проломаны, приклеенный бѣлокурый парикъ отлетѣлъ далеко въ сторону, на мѣсто пожелтѣлаго болѣзненнаго личика виднѣлась огромная дыра, откуда торчали комки пакли.

Оля, которая, какъ мы уже видѣли выше, любила свою куклу чуть ли не больше всего на свѣтѣ, молча опустилась на снѣгъ, закрыла лицо руками и горько заплакала.

— Прощай, Идочка, — проговорила она сквозь рыданія, — прощай, моя радость!

Надя принялась уговаривать подругу, стараясь всѣми силами доказать, что кукла вѣдь не настоящій ребенокъ, котораго при подобныхъ обстоятельствахъ конечно можно бы было считать навсегда погибшимъ, что стоитъ только купить другую голову, придѣлать ее къ туловищу, и Ида останется какъ ни въ чемъ не бывало, даже будетъ красивѣе, потому что ея вытертое полинялое лицо придавало ей чрезвычайно болѣзненный видъ.

Слова подруги подѣйствовали благотворно; Оля перестала плакать и успокоившись мыслью, что Ида дѣйствительно будетъ выглядѣть гораздо изящнѣе съ новой головой, принялась продолжать прерванную игру. Съ помощью Нади, она опять усадила куколъ въ сани и дѣвочки тихо повезли ихъ домой, гдѣ Вѣра Львовна, видѣвшая всю сцену изъ окна, со своей стороны окончательно успокоила Олю, обѣщая, если не завтра, то послѣзавтра навѣрное отправиться въ городъ и отдать куклу въ починку.

— Вотъ видишь ли, — подхватила Надя, — я тебѣ говорила: что ни дѣлается, все къ лучшему, — Ида будетъ гораздо красивѣе, ты полюбишь ее еще больше; пойдемъ же скорѣе въ дѣтскую, уложимъ ее въ кровать, какъ будто она въ самомъ дѣлѣ заболѣла.

— Аннушка, бѣгите за докторомъ, — протянула дѣвочка за Наталью Павловну, когда бѣдную раненую куклу принесли на постель и обложили компрессами, — а вы, Дуня, приготовьте сахарной воды для меня, потому что я очень испугалась, это самое лучшее средство, чтобы успокоиться.

— Сейчасъ, сію минуту, — отвѣчала Дуня, доставъ изъ шкафа стаканъ, — но, Боже мой, сударыня разскажите, какими судьбами случилось несчастье?

— Всему виною кучеръ, онъ слишкомъ разогналъ лошадей и потомъ не могъ остановить при поворотѣ, сани наѣхали на камень и опрокинулись; бѣдная, бѣдная дѣвочка, — добавила она, обратившись къ Идѣ, — тебѣ очень больно, не правда ли?

— Да, голова болитъ нестерпимо.

— Не плачь, докторъ долженъ придти сію минуту.

— Вотъ онъ какъ разъ и идетъ вмѣстѣ съ Аннушкой, — замѣтила Дуня, — указывая на Олю, которая дѣйствительно подходила къ кукольной гостиной, держа въ рукахъ булочника Карла Ивановича, переодѣтаго докторомъ.

Длинная, темная шинель съ капюшономъ прикрывала его бѣлую фигуру, на головѣ была надѣта маленькая бонбоньерка въ видѣ высокой шляпы, какую носятъ штатскіе, и на глазахъ вырѣзанные изъ бумаги очки.

— Что у васъ случилось? — басомъ заговорилъ докторъ.

— Ахъ, господинъ докторъ, большое несчастіе: Ида страшно расшибла себѣ голову!

— Но, я надѣюсь, что она жива?

И докторъ подошелъ къ кровати.

— Да, — слабымъ голосомъ отвѣчала больная, я жива, только очень страдаю.

— Покажите мнѣ вашу рану, дружокъ.

Осмотръ продолжался довольно долго; въ комнатѣ царствовала полнѣйшая тишина. Мими и Коко, притаившись въ углу на креслѣ, сидѣли смирно; Тоня спала въ своей колясочкѣ, Наталья Павловна сидѣла на диванѣ.

— Что? — тревожно спросила она доктора, когда онъ наконецъ отошелъ отъ кровати.

— Рана серьезная, болѣзнь вѣроятно -затянется и выздоровленіе будетъ медленно.

— Но особенной опасности вы не предполагаете?

— Нѣтъ, благодаря Бога, этого пока нѣтъ; я сейчасъ же пропишу лѣкарство: его надо давать акуратно черезъ каждые два часа, компресы мѣнять въ продолженіе цѣлой ночи, лежать покойно и, кромѣ куринаго бульона, ничего не кушать; затѣмъ совѣтовалъ бы отправить больную въ лѣчебницу.

— Въ лѣчебницу! Но вы говорите, что ничего особеннаго нѣтъ?

— Я и еще разъ повторяю то же самое.

— Тогда зачѣмъ же въ лѣчебницу?

— Затѣмъ, Наталья Павловна, что дома нельзя имѣть того ухода какъ тамъ; а для нея это необходимо.

Наталья Павловна долго возражала; она страшилась мысли разстаться съ Идой, и главное не знала, какъ сама Ида взглянетъ на подобное предложеніе; увести же дѣвочку изъ дома больную противъ воли, ей положительно не хотѣлось; но по счастію, Ида, всегда и во всемъ благоразумная, не измѣнила себѣ и на этотъ разъ: услыхавъ слова доктора, она твердо заявила, что вполнѣ согласна съ его мнѣніемъ.

— Но, голубка моя, ты еще такъ слаба, тебѣ трудно будетъ подняться.

— Для подкрѣпленія силъ, я и прописалъ лѣкарство, — снова сказалъ докторъ, — оно должно имѣть дѣйствіе и завтра вамъ навѣрное будетъ легче; теперь же пока прощайте. — Проводивъ доктора, Надя выбѣжала въ аптеку (т.-е. въ сосѣднюю комнату), выпросила у отца пустую стклянку отъ какихъ-то капель, наполнила ее клюквеннымъ морсомъ, акуратно обвязала розовой бумажкой, даже прицѣпила рецептъ и, снова вернувшись въ спальню, гдѣ Ида лежала попрежнему неподвижно, поднесла лекарство къ кроваткѣ и проговорила ласково.

— Выпей, душенька, на здоровье, да постарайся заснуть, ежели можешь.

— Нѣтъ, няня, спать не хочется.

— Ну тогда полежи покойно.

— Лежать тихо и покойно, пожалуй, буду; но какъ это скучно, если бы ты знала!

— Да; оно конечно, не весело. Хочешь, я тебѣ разскажу какую-нибудь исторійку.

— Хочу, милая няня, очень хочу; вѣдь это не будетъ тебѣ въ тягость, не правда ли?.-.

— Нисколько, — и, придвинувъ стулъ къ кроваткѣ больной куклы, Оля начала разсказъ свой слѣдующимъ образомъ:

"Въ нѣкоторомъ царствѣ, въ нѣкоторомъ государствѣ жила-была старушка-бабушка съ тремя своими внуками — Петей, Соней и Наташей.. Кто-то изъ знакомыхъ принесъ однажды бабушкѣ прелестное, большое яблоко; бабушка молча положила его на комодъ и дѣти были вполнѣ, убѣждены, что послѣ обѣда она раздѣлитъ яблоко на три равныя части, чтобы раздать имъ, но, къ крайнему удивленію, бабушка этого не сдѣлала. Лежитъ яблоко на комодѣ день, другой, третій, старушка никому о немъ не говоритъ ни слова. «Вѣрно позабыла, думаетъ маленькій Петя, дай-ка напомню», и подбѣжавъ къ креслу, гдѣ обыкновенно сидѣла бабушка, начинаетъ заводить рѣчь о яблокѣ. — «Нѣтъ, дружокъ, и не забыла, — отзывается старушка, — но яблоко мое такъ вкусно и хорошо, что я хочу отдать его тому изъ васъ, кто это чѣмъ-нибудь заслужитъ; вотъ что мнѣ сейчасъ пришло въ голову: ступайте вы гулять, до перваго перекрестка дойдите вмѣстѣ, — тамъ же разойдитесь въ разныя стороны, и потомъ, вернувшись домой, по-очереди раскажите мнѣ свои похожденія; чей разсказъ будетъ интереснѣе, тотъ получитъ яблоко». Дѣтямъ это предложеніе чрезвычайно понравилось, такъ к^чакъ оно доставляло тройное удовольствіе: во-первыхъ, угодить бабушкѣ, во-вторыхъ, предпринять пріятную прогулку, и въ-третьихъ, получить цѣликомъ огромное яблоко. «Хорошо, хорошо, хорошо», заговорили они въ голосъ и сейчасъ же послѣ завтрака пустились въ путь. Выйдя за городскія ворота, Петя повернулъ направо, Наташа налѣво, а Соня пошла прямо.

"Прогулка продолжалась около трехъ часовъ; наконецъ маленькая публика вернулась домой. Согласно сдѣланному условію, каждый по очереди началъ передавать гдѣ былъ и что видѣлъ. «Долго шелъ я по тротуару, заговорилъ первый Петя, и какъ на зло ничего особеннаго на-встрѣчу не попадалось. Наконецъ, смотрю, стоитъ прелестный, барскій каменный домъ, окруженный садомъ съ чугунною рѣшеткою; въ саду слышатся дѣтскіе голоса; я остановился, и просунулъ голову сквозь полуотворенную калитку. „Что тебѣ надобно?“ спросила меня тогда очень нарядно одѣтая дѣвочка. — Я откровенно сказалъ причину своего любопытства. — „Прекрасно, отвѣчала она мнѣ и, отворивъ калитку, впустила въ садъ; ты можешь сообщить бабушкѣ много интереснаго — сегодня у насъ гости по случаю рожденья маленькаго брата“. — Я послѣдовалъ за дѣвочкой въ густую липовую аллею, на концѣ которой былъ накрытъ длинный столъ, гдѣ нѣсколько человѣкъ разряженныхъ дѣтей сидѣли за шеколадомъ; они приняли меня очень ласково, угощали, распрашивали, потомъ мы пошли играть въ кошку-мышку, въ горѣлки, и мнѣ такъ было весело, что я не хотѣлъ даже возвращаться».

— "Да, Петя, — замѣтила Соня, — твой разсказъ очень интересенъ, яблоко навѣрное будетъ принадлежать тебѣ…

— "И я тоже думаю, — отозвалась Наташа, печально склонивъ головку.

— "Подождите, — сказала бабушка — надо выслушать ваши, тогда мы рѣшимъ вопросъ окончательно. Соня, начинай — очередь за тобою, — добавила она, обратившись къ старшей изъ дѣвочекъ.

— "Мой разсказъ не дологъ, бабушка: я совершенно случайно забрела въ какой-то огородъ и увидала, какъ крошечная крестьянская дѣвочка ножемъ выкапывала изъ грядъ овощи; глаза ея были заплаканы, по щекамъ катились слезы; она сказала мнѣ, что правая рука ея сильно порѣзана и что она съ трудомъ можетъ работать. «Тогда зачѣмъ же ты принуждаешь себя?» спросила я съ удивленіемъ. — «Мачиха приказала накопать цѣлую корзинку картофеля къ ужину, если я этого не сдѣлаю, то она разсердится и приколотитъ». — Мнѣ такъ стало жаль дѣвочку; что я предложила исполнитъ за нее тяжелую работу и, перевязавъ ей руку своимъ носовымъ платкомъ, почти силою усадила рядомъ на траву, а сама начала рыть картофель. Это взяло такъ много времени, что дальше идти уже не пришлось; я возвратилась.

— "Хотя твой разсказъ гораздо проще и короче, — сказала на это бабушка, — но онъ мнѣ нравится больше; изъ него я вижу, что ты употребила свое время съ пользою, тогда какъ Петя только провелъ его пріятно; но кому достанется яблоко, пока все-таки еще не рѣшено — надо выслушать Наташу.

— "Мнѣ, бабушка и разсказывать нечего, — едва сдерживая слезы отвѣчала Наташа, — потому что едва успѣла выйти за городъ, гдѣ, знаете, начинаются разныя мелкія избушки, какъ услыхала, что въ одной изъ нихъ кто-то плачетъ. Другая на моемъ мѣстѣ можетъ быть прошла бы мимо, но я не могла равнодушно Слышать чужого горя и заглянула въ окошко.

— "Что же ты увидѣла, дитя мое? — спросила бабушка.

— "Ахъ, бабушка, ужасную раздирающую душу картину: молодая женщина, одѣтая въ какія-то лохмотья, сидѣла на полу, окруженная тремя крошечными дѣтьми, и горько плакала. Дѣти плакали тоже. Я спросила, что съ ними. Женщина отвѣчала; что они голодны, что у нихъ нѣтъ денегъ, и она не можетъ идти работать, потому что больна третью недѣлю. Вспомнивъ о рублевой бумажкѣ, которую ты вчера подарила мнѣ за хорошія отмѣтки въ школѣ, и очень обрадовавшись, что она случилась со мной, я не долго думая бросила ее на колѣни несчастной женщины, а сама скорѣе прибѣжала сюда.

«Бабушка молча подала Наташѣ яблоко».

Этимъ закончился разсказъ Нади; она тихо нагнулась надъ разбитою головою Иды и, проговоривъ вполголоса: «слава Богу, заснула», отошла въ сторону.

VIII.

Поѣздка въ городъ. — Маски бонбоньерки. — Новая затѣя. — Игрушечный магазинъ. — Ида остается въ городѣ. — Обратный путь. — Мятель. — Затруднительное путешествіе. — Заблудились! — Общій страхъ. — Встрѣча въ лѣсу. — Мѣры противъ волковъ. — Очаровательная картина. — Дома.

Время между тѣмъ подходило къ рождественскимъ праздникамъ. Вѣра Львовна, которой по этому случаю необходимо было отправиться въ городъ за покупками, согласно данному обѣщанію, поѣхала на слѣдующій день, и такъ какъ погода стояла довольно теплая, то взяла съ собой обѣихъ дѣвочекъ для того; чтобы Оля могла сама на свой вкусъ выбрать головку для Иды. Эта неожиданная поѣздка доставила имъ много удовольствія: во-первыхъ, оно дѣйствительно было пріятно прокатиться около двадцати верстъ на лихой тройкѣ, которая порою мчалась такъ быстро по гладко-наѣзженной дорогѣ, что даже духъ захватывало, а воторыхъ — взглянуть на множество заставленныхъ игрушками магазиновъ тоже не всегда вѣдь приходилось. Слѣдовательно, упустить подобный случай было бы крайне досадно, тѣмъ болѣе что, какъ намъ уже извѣстно, мои маленькія героини жили постоянно въ деревнѣ, гдѣ мало было развлеченій, и всѣ они положительно походили одинъ на другой.

— Посмотри, Оля, какая масса бонбоньерокъ и какія всѣ онѣ изящныя, — сказала Надя, когда сани ихъ, очутившись на одной изъ главныхъ улицъ города, поровнялись съ кондитерскою.

— Да, да, въ самомъ дѣлѣ, чего только тутъ нѣтъ!

— А вонъ тамъ налѣво взгляни-ка, въ табачномъ магазинѣ сколько вывѣшано на окнахъ разнообразныхъ масокъ.

— Боже мой, какія есть между ними уморительныя!

Но сани уже промчались мимо табачнаго магазина, маски остались назади, и вниманіе маленькихъ путешественницъ беспрестанно переходило съ одного предмета на другой до тѣхъ поръ, пока наконецъ сани остановились у подъѣзда гостинницы, гдѣ дѣвочки должны были выйти, чтобы послѣдовать за матерью въ номеръ; тамъ сейчасъ же явился чайный приборъ и завтракъ.

— Мамочка послѣ завтрака мы куда отправимся? — весело спросила Надя.

— Первымъ дѣломъ, дружокъ, отнесемъ Иду въ магазинъ и оставимъ, потому что предстоитъ дѣлать много покупокъ, и она будетъ совершенно лишнею ношей.

— Конечно.

— А успѣютъ исправить сегодня? — спросила Оля.

— Едва ли.

— Тогда какъ же мы достанемъ ее?

— Придется пріѣхать или прислать черезъ нѣсколько дней.

— На будущей недѣлѣ кажется вѣдь еще не рождественскіе праздники?

— Нѣтъ; до Рождества остается двѣ недѣли.

— О, тогда ее навѣрное починятъ во-время.

— Безъ всякаго сомнѣнія; однако, кончайте вашъ завтракъ, дѣти, — замѣтила Вѣра Львовна, — и отправимтесь по дѣламъ; иначе мы не успѣемъ къ вечеру окончить ихъ; мнѣ надо много чего купить по хозяйству, да и переговоры о сломанной головкѣ навѣрное займутъ болѣе получаса.

Дѣвочкамъ самимъ давно хотѣлось выйти на улицу; онѣ не заставили повторять себѣ приказанія поторопиться, и ровно черезъ пять минутъ уже стояли одѣтыя. Игрушечный магазинъ, какъ на бѣду, оказался довольно далеко, но, находясь подъ вліяніемъ веселаго расположенія духа, онѣ не замѣчали разстоянія и во время всего перехода болтали безъ умолку.

— Знаешь, какая мысль мнѣ сегодня пришла въ голову, Надя, — сказала Оля, нагнувшись къ самому уху пріятельницы.

— Какая?

— Не устроить ли намъ для нашихъ куколъ балъ; но балъ не простой, а въ костюмахъ, съ масками; это было бы очень забавно.

— Ахъ, Оля, въ самомъ дѣлѣ какая чудная мысль! Выдумщица ты у меня; мнѣ никогда бы не могло придти въ голову ничего подобнаго.

— Да и я вздумала потому, что увидѣла выставленныя въ магазинѣ маски.

— Мама, мама, — скороговоркою начала Надя, подбѣжавъ къ матери, — представь себѣ, что сейчасъ пришло Олѣ въ голову, — и принялась подробно передавать матери вышеописанный разговоръ.

— Вы, пожалуй, побраните меня за эту новую затѣю, — отозвалась Оля, скромно опустивъ глаза.

— Нѣтъ, нисколько; я всегда готова доставить вамъ всевозможное удовольствіе. Устройте маскарадъ для вашихъ куколъ; мы по вечерамъ будемъ вмѣстѣ шить костюмы и постараемся пригнать такъ, чтобы ко дню возвращенія Иды все было готово.

Обѣ дѣвочки до того обрадовались словамъ матери, что тутъ же на улицѣ принялись цѣловать ее.

— Перестаньте, перестаньте! — остановила ихъ Вѣра Львовна, — что о насъ подумаютъ прохожіе; идите лучше Скорѣе въ магазинъ, мы какъ разъ стоимъ около его входа.

Магазинъ оказался наполненъ покупателями; въ виду предстоящихъ праздниковъ многіе должно быть торопились заранѣе запастись игрушками. Вѣрѣ Львовнѣ и дѣвочкамъ, вошедшимъ позже другихъ, пришлось подождать добрыхъ полчаса, пока наконецъ одинъ изъ освободившихся приказчиковъ принесъ цѣлую груду кукольныхъ головокъ всевозможнаго цвѣта и величины: тутъ были прелестныя блондинки съ голубыми глазами и очаровательныя брюнетки; у однѣхъ волосы были подобраны въ видѣ модной прически, у другихъ распущены локонами; оставалось только подобрать величину, подходящую къ величинѣ туловища Иды.

— Возьми вотъ эту курчавую головку съ розовыми щечками, — совѣтовала Надя, — она какъ разъ приходится.

— Но у Иды были бѣлокурые волосы, — замѣтила Оля, а у этихъ черные.

— Ничего, послѣ болѣзни они могли измѣниться.

— Нѣтъ; цвѣтъ волосъ не измѣняется послѣ болѣзни.

— Тогда попробуемъ приложить другую.

Выборъ продолжался долго; наконецъ, послѣ продолжительныхъ совѣщаній и примѣрки, дѣвочки остановились на изящной фарфоровой головкѣ. Сговорившись цѣною, онѣ подали купцу завернутую въ газетную бумагу Иду и убѣдительно просили не задержать починку, такъ какъ имъ бѣло бы очень грустно встрѣтить праздники безъ одного изъ членовъ кукольнаго семейства.

— Будьте покойны, барышни, — отозвался купецъ, любезно раскланиваясь, — кукла пошлется къ назначенному сроку и явится къ вамъ такою красавицею, что вы ее даже не узнаете.

Изъ игрушечной лавки Вѣра Львовна отправилась по разнымъ магазинамъ; дѣвочки конечно сопровождали ее всюду; -время летѣло незамѣтно, на дворѣ уже начало смеркаться, когда онѣ, наконецъ закупивъ все, что было нужно, снова усѣлись въ сани, а лихая тройка, весело побрякивая бубенчиками, понеслась въ обратный путь. Едва успѣли наши путешественницы отъѣхать половину дороги, какъ подулъ холодный сѣверный вѣтеръ, снѣгъ повалилъ густыми хлопьями и подгоняемый сильными порывами этого вѣтра, производилъ въ воздухѣ такую кутерьму, что положительно нельзя было открыть глазъ. Лошади не могли уже бѣжать съ прежнею быстротою; онѣ безпрестанно спотыкались; кучеръ, самъ не не видавшій ничего на разстояніи двухъ-трехъ шаговъ, съ неудовольствіемъ потряхивалъ возжами, и отъ времени до времени старался ободрить ихъ свистомъ или ласковымъ восклицаніемъ въ родѣ: «ей вы, голубчики, впередъ, дружнѣе».

Но бѣдные голубчики, которыхъ въ обыкновенное время не надо было подгонять, теперь съ каждою минутой бѣжали все тише и тише; по дорогѣ образовались громадные сугробы, вслѣдствіе чего сани то круто подымались вверхъ, то снова спускались книзу, а иногда такъ сильно наклонялись на бокъ, что дѣвочки невольно вскрикивали.

— Максимъ, — сказала Вѣра Львовна, обратившись къ кучеру, — по той ли вы дорогѣ ѣдете?

— Да дороги, сударыня, уже давно не видать; я только не хотѣлъ говорить объ этомъ, чтобы не встревожить васъ, и все старался попасть на слѣдъ, да кажется напрасно.

— Значитъ, мы сбились съ пути?

— Такъ точно!

— Боже мой, что же теперь дѣлать?

Услыхавъ восклицаніе матери, въ которомъ явно проглядывало что-то похожее на страхъ, дѣвочки невольно прижались къ ней ближе, маленькія сердечки ихъ забились тревожно, онѣ начали пугливо озираться кругомъ, и въ каждомъ деревѣ, въ каждомъ кустикѣ, занесенныхъ снѣгомъ, — видѣли какое-то необычайное чудовище: то имъ начало казаться, что вотъ направо стоитъ громадный, косматый медвѣдь и помахиваетъ мохнатою головою, то налѣво видится страшная фигура старухи, окутанной въ бѣлую мантію; она грозно протягивала свои длинныя костлявыя руки и какъ бы сбиралась схватить ими каждаго, кто только рискнетъ подойти ближе.

А вьюга между тѣмъ не унималась. Выбившіяся окончательно изъ силъ лошади кое-какъ протащили сани до опушки лѣса, и тамъ, уткнувшись мордами въ густую чащу, остановились словно вкопанныя.

— Дѣло-то не ладно, — сказалъ Максимъ, слѣзая съ козелъ, — дальше уже кажись и ѣхать некуда.

— Постарайся по нашему же слѣду вернуться назадъ, авось какъ нибудь выберемся, на дорогу, — замѣтила Вѣра Львовна.

— Что вы, матушка-барыня, какой слѣдъ! Его уже давнымъ-давно замѣло снѣгомъ.

— Но вѣдь не ночевать же тутъ, Максимъ.

— Ночевать — не ночевать, а выждать часикъ-другой, пока мятель немного поутихнетъ, кажется придется.

— Нѣтъ, Максимъ, это страшно, — сказала Надя дрожа отъ волненія: — сзади могутъ прибѣжать медвѣди и волки.

— Никто какъ Богъ, барышня, авось не прибѣгутъ.

Видя свое безвыходное положеніе, обѣ дѣвочки начали тихонько всхлипывать; Вѣра Львовна старалась успокоить ихъ, хотя въ душѣ тоже трусила порядочно. Максимъ не говорилъ ни слова; онъ только изрѣдка, вѣроятно отъ холода, передергивалъ плечами, да отъ нечего дѣлать постукивалъ кнутовищемъ о передокъ саней.

Но вотъ вдругъ гдѣ-то раздался шорохъ; сначала наши путешественницы, приписывая это шелесту деревьевъ, качаемыхъ вѣтромъ, не придали ему особеннаго значенія; но затѣмъ, когда совершенно ясно можно было различить словно чьи-то тяжелые шаги, подъ которыми громко трещали сухіе полу-замерзшіе прутья, то не только

Надя, Оля и Вѣра Львовна, но даже Максимъ казавшійся до сихъ поръ совершенно покойнымъ, почувствовалъ, что ему становится жутко; онъ снялъ шапку и набожно перекрестился.

— Какъ ты думаешь, Максимъ, что это такое? — прошептала Оля.

— Право не знаю.

— Да нѣтъ, все-таки скажи какъ тебѣ кажется?

— Кто же можетъ бродить въ лѣсу ночью по такой погодѣ кромѣ дикаго звѣря, — отвѣтилъ онъ упавшимъ голосомъ.

— Услыхавъ эти слова, Оля разразилась громкимъ рыданіемъ, примѣру ея послѣдовала Надя.

— Перестаньте, ради Бога, — успокоивала Вѣра Львовна, — крикомъ ничего не поможете, а напротивъ сдѣлаете хуже.

Дѣвочки еще ближе прижались къ матери, сложили ручки и начали горячо молиться. Шаги затихли на минуту, но затѣмъ раздались еще сильнѣе, еще отчетливѣе и въ концѣ-концовъ, къ довершенію всеобщаго ужаса, въ нѣсколько аршинъ разстоянія отъ саней вдругъ показалась высокая человѣческая фигура, вооруженная длинною дубиною. — При видѣ этого неожиданнаго явленія дѣвочки онѣмѣли отъ ужаса — онѣ не могли ни кричать, ни плакать, ни даже шевелиться, а фигура между тѣмъ подходила все ближе и ближе.

— Кто ты такой, что тебѣ надобно? — крикнулъ Максимъ.

— А я хотѣлъ тебя спросить о томъ же, — отозвался грубый мужской голосъ по которому Вѣра Львовна первая узнала плотника Ивана, отца маленькой Маши.

— Иванъ! — воскликнула она радостно: — какими судьбами? А мы перепугались не на шутку, и въ первую минуту, когда заслышали шорохъ, полагали даже что это шаги медвѣдя.

— Я тоже давно присматривался, что такая за громадная масса копошится въ лѣсу, и признаюсь откровенно, хотя не трусливаго десятка, но на этотъ разъ побоялся прямо окликнуть, и только услыхавъ плачъ двухъ дѣтскихъ голосковъ, рискнулъ подойти поближе.

— Но зачѣмъ вы здѣсь въ лѣсу, въ такую позднюю пору?

— Возвращаюсь домой съ поденной работы; я каждый вечеръ прохожу этимъ лѣсомъ.

— Какъ! совершенно одинъ, и ничего не боитесь? — спросила Оля.

— Чего бояться: Я не одинъ! Господь со мною.

— Такъ значитъ мы не сбились съ пути? — сказала Вѣра Львовна.

— Нѣтъ, вы взяли слишкомъ вправо; тутъ не проѣзжая дорога, а просто тропинка, которая ведетъ отъ нашего села къ мельницѣ, гдѣ я работаю.

— Садитесь на облучекъ, Иванъ, и помогите намъ выбраться.

— Трудненько теперь это сдѣлать, пусть мятель поутихнетъ; она, кажись, благодаря Бога, унимается, иначе еще пожалуй куда нибудь хуже заберемся.

— Но волки не придутъ сюда, Иванъ? — въ голосъ спросили дѣвочки-.

— Не смѣютъ! — шутя отозвался плотникъ: — а чтобы вы были совершенно покойны, я пожалуй сейчасъ наломаю прутьевъ, да разведу костеръ — они огня боятся вѣдь!

И онъ живо, съ помощью Максима, привелъ задуманный планъ въ исполненіе. Цѣлая груда наломанныхъ прутьевъ ярко запылала около саней, обливая своимъ пурпуровымъ свѣтомъ все окружающее пространство и покрытыя инеемъ деревья; густыя клубы сѣроватаго дыма высоко поднимались въ воздухѣ; Олѣ и Надѣ такъ понравилась эта совершенно для нихъ новая и дѣйствительно очаровательная картина, что онѣ забыли думать о страхѣ, и даже готовы были просидѣть тутъ хоть до утра; мятель между тѣмъ замѣтно стихала, небо прояснилось. Иванъ предложилъ отпречь одну изъ пристяжныхъ, чтобы сѣвъ на нее верхомъ ѣхать впередъ отыскивать дорогу. Вѣра Львовна съ радостью согласилась и, по прошествіи нѣсколькихъ минутъ, наши маленькія путешественницы, снова ныряя по сугробамъ, медленно двигались по полянѣ.

Болѣе часа, однако, пришлось имъ провести въ напрасныхъ поискахъ; наконецъ Максимъ увидѣлъ вдали огонекъ.

— Это должно быть Покровское видно, — замѣтилъ онъ съ радостью.

— Да, пожалуй, — отозвался Иванъ. — Какого же вы однако крюку дали; ворочай скорѣе направо, теперь я уже хорошо понимаю, куда намъ держаться.

И онъ дѣйствительно чрезвычайно быстро и ловко выѣхалъ на дорогу, которая хотя тоже была порядочно занесена снѣгомъ, но тѣмъ не менѣе все-таки оказалась гораздо удобнѣе для ѣзды, чѣмъ усѣянная кочками да пнями поляна.

Къ позднему вечернему чаю дѣвочки были дома; онѣ съ большимъ оживленіемъ разсказывали отцу всѣ свои похожденія, описывая съ особеннымъ восторгомъ пребываніе въ лѣсу подлѣ ярко пылавшаго костра, о которомъ даже позднѣе, улегшись въ кровать, долго еще толковали.

IX.

Приготовленія къ встрѣчѣ Иды. — Маша оказалась превосходною прачкою. — Семья Натальи Павловны преображается въ постороннихъ посѣтителей. — Костюмы удались на-славу. — Лиза Горнъ и ея куклы. — Торжественный маршъ. — Прелестная маркиза. — Балъ. — Приглашеніе на елку.

До возвращенія Иды изъ игрушечной лавки или, какъ говорили дѣвочки, изъ больницы. — оставалось уже не долго. Оля ожидала радостнаго свиданія съ большимъ, нетерпѣніемъ, и ежедневно по вечерамъ вмѣстѣ съ Вѣрой Львовной и Надей, усѣвшись за круглымъ столомъ, усердно трудилась надъ костюмами для предполагаемаго бала; онѣ рѣшили задать пиръ наславу; кромѣ ихъ собственныхъ куколъ, которыхъ по разсчету оказалось около дюжины, были приглашены еще куклы Лизы Горнъ, дочери одного изъ ближайшихъ помѣщиковъ. Онѣ знали, что Лиза не захочетъ привезти свою семью одѣтою кое-какъ, что она нашьетъ имъ навѣрно изящные наряды — и потому, въ свою очередь, дѣлали всевозможныя усилія, чтобы и ихъ многочисленное общество показалось передъ гостями какъ слѣдуетъ.

Добрая Вѣра Львовна, всегда принимавшая живое участіе во всемъ томъ, что касалось интереса ея дѣвочекъ, была имъ большою помощницею; давала разные совѣты, сама кроила, сметывала, примѣряла… Вечеръ проходилъ незамѣтно. — Балъ назначили въ тотъ день, когда Ида по разсчету должна была быть привезена въ Покровское.

Этимъ баломъ Надя и Оля хотѣли ознаменовать ея возвращеніе.

Изъ семейства Натальи Павловны всѣ превратились въ постороннихъ гостей, потому что предполагалось, что Коко, Мими и Таня, какъ маленькіе лягутъ спать рано, а потому они же самые легко могутъ явиться въ видѣ совершенно другихъ личностей; къ нимъ причислили также булочника Карла Ивановича, купца изъ зеленной лавки, даже маленькаго торговца молокомъ, затѣмъ еще нѣсколько другихъ куколъ и бюстиковъ, которые стояли и лежали въ шкафу безъ употребленія, — словомъ, какъ уже сказано выше, не считая куколъ Лизы Горнъ, своихъ домашнихъ оказалось около дюжины.

Всѣмъ имъ надо было сшить костюмы; лучшій готовился, конечно, для Иды, какъ виновницы торжества.

Оля порѣшила одѣть ее маркизою, и Вѣра Львовна взялась сама собственноручно все приготовить.

— А что какъ вдругъ да ее не успѣютъ починить? — со страхомъ говорила Оля; — мы позовемъ гостей, разодѣнемъ ихъ, приготовимъ ужинъ, а она не явится.

— Явится, непремѣнно явится! — успокоивала Надя; — папа поѣдетъ съ утра въ городъ, а къ вечеру вернется вмѣстѣ съ нею; вопросъ только въ томъ, какъ ты хочешь чтобы она пришла на балъ: уже маркизою, или въ простомъ платьѣ, и потомъ переодѣлась?

— Все равно; только бы скорѣе увидѣть ее, — отвѣчала Оля и подъ вліяніемъ радостной мысли того пріятнаго сюрприза, который ожидаетъ Иду, принялась работать еще усерднѣе.

Кромѣ костюмомъ, надо было приготовить маски; обѣ дѣвочки очень искусно вырѣзывали ихъ изъ черной глянцовитой бумаги; затѣмъ слѣдовало также позаботиться объ угощеньѣ и т. д., о чаѣ, десертѣ и ужинѣ; онѣ долго толковали по этому поводу, наконецъ, на общемъ совѣтѣ порѣшили слѣдующее: къ чаю напечь крендельковъ и завитушекъ съ макомъ, тминомъ и миндалемъ — Оля умѣла отлично дѣлать ихъ изъ такъ называемаго сдобнаго тѣста; на десертъ мама обѣщала дать яблоковъ, конфектъ, и изюму. Ужинъ предполагался изъ двухъ блюдъ: жаркого и пирожнаго. Первое — взяла на себя сдѣлать кухарка, второе — сама Оля.

— Смотри, Оля, съумѣешь ли ты приготовить пирожное какъ слѣдуетъ, — замѣтила Надя; — иначе вѣдь непріятно будетъ передъ Лизою Горнъ; она такая несносная, всегда все разсмотритъ и, ежели что нехорошо, сейчасъ примется осуждать, смѣяться.

— Нѣтъ, будь покойна; я отлично умѣю дѣлать кремъ, и знаю навѣрное, что онъ у меня удастся. Нижняя часть его будетъ бѣлая, изъ сливокъ, верхняя — розовая, подцвѣченная клюквой.

— А что же мы поставимъ вмѣсто вина?

— Сокъ изъ лимона и сухой малины; нальемъ его въ маленькія бутылочки и на каждую изъ нихъ наклеемъ ярлыки съ надписью: хересъ, мадера, портвейнъ, и такъ далѣе.

Чѣмъ больше толковали пріятельницы о предстоящемъ торжествѣ, тѣмъ сильнѣе оживлялись ихъ личики, и разговоръ на эту тему конечно продолжался бы до безконечности, еслибъ его не прервала Маша, вошедшая въ комнату съ цѣлымъ ворохомъ крѣпко накрахмаленныхъ кукольныхъ юбокъ.

— Вотъ, барышни, извольте, — сказала она, поклонившись, и бережно опустила свою ношу на стулъ.

— Здравствуй, Маша; спасибо что не задержала стиркой. Да ты даже и накрахмалила; — этого вѣдь не было въ условіи.

— Не было; но дѣло въ томъ, что теперь когда наши домашнія средства улучшились благодаря тому, что папа пересталъ пить, онъ нанялъ для Степы, въ подмогу мнѣ, старушку няню; слѣдовательно, у меня времени больше, и потому я воспользовалась и, желая избавить васъ отъ лишняго труда, попробовала сама накрахмалить; вышло кажется не дурно, — продолжала дѣвочка, самодовольно потряхивая одною изъ юбокъ.

— Не только недурно, а превосходно. Когда ты выростешь большая, то навѣрное будешь отличною прачкою.

— Это же самое сегодня сказала наша старушка.

— Дай Богъ чтобы предсказаніе ея сбылось, — замѣтила Вѣра Львовна, — всякое мастерство знать полезно.

— Не надо ли вамъ еще что нибудь. помочь? — продолжала Маша, — я теперь каждое утро вѣдь свободна.

— Отлично; приходи завтра же — дѣло найдется, а сегодня оставайся съ нами чай пить, самоваръ подадутъ черезъ полчаса.

Маша поблагодарила добрыхъ барышень за любезное предложеніе, сбросила съ головы большой платокъ, замѣнявшій ей одновременно и шубу, и, въ ожиданіи обѣщаннаго чая, принялась вмѣстѣ съ ними клеить маски, причемъ выказала такую изумительную ловкость, что даже Вѣра Львовна не могла не замѣтить этого.

Чѣмъ ближе подходилъ срокъ къ костюмированному балу, тѣмъ усиленнѣе кипѣла работа; наконецъ блаженная минута наступила: Бѣльскій уѣхалъ съ утра въ городъ. Надя и Оля встали ранѣе обыкновеннаго и, на-скоро напившись чаю, побѣжали въ дѣтскую. Оля принялась стряпать, а Надя прибирать кукольную гостиную.

Наталья Павловна сидѣла на диванѣ, одѣтая въ темно-коричневое домино; остальныхъ членовъ семьи тутъ не было: они всѣ лежали въ шкафу, тоже закостюмированные. Коко, наряженный шотландцемъ, высматривалъ такимъ козыремъ, что положительно былъ неузнаваемъ; Мими представляла изъ себя цыганку, а крошечная Таня — русскую крестьянскую дѣвушку. Не ударилъ лицомъ въ грязь и Карлъ Ивановичъ: онъ прикрылъ свою бѣлую фигуру малиновой бархатной мантіей, обшитой золотымъ галуномъ, а сверхъ остроконечнаго колпака надѣлъ какую-то фантастическую каску въ родѣ тѣхъ, которыя носятъ кавалергарды; бумажный купецъ, торговавшій въ обыкновенное время мясомъ, зеленью и крупами, преобразился въ красиваго, статнаго испанца; затѣмъ шли остальныя куклы — такъ-называемыя, запасныя. Всѣ онѣ конечно тоже были костюмированы, и костюмированы чрезвычайно изящно, такъ что Надя, глядя на нихъ, не боялась насмѣшливыхъ взоровъ Лизы Горнъ.

Съ помощью явившейся на цѣлый день Маши она накрыла длинный столъ, уставила его чайнымъ приборомъ, вазами для печенья и фруктами. Оля этимъ временемъ, съ своей стороны, усердно приготовляла тоже все, что требовалось на кухнѣ, и такъ какъ балъ предполагалось начать ровно въ шесть часовъ, то сейчасъ же послѣ обѣда, покончивъ собственныя дѣла, пришла помогать подругѣ.

Двѣ стѣнныя лампы ярко освѣщали дѣтскую; кромѣ того, на всѣхъ почти столахъ стояли зажженныя свѣчи, и комната была вся, какъ говорится, залита яркимъ свѣтомъ, причемъ костюмы куколъ выигрывали еще болѣе; въ углу на окнѣ красовалась небольшая шарманка, которая должна была замѣнить оркестръ, — словомъ все было совершенно готово, и дѣвочки только съ нетерпѣніемъ ожидали сначала Лизу Горнъ съ ея семействомъ, а затѣмъ и саму виновницу торжества — Иду.

При воспоминаніи о послѣдней, Оля чувствовала, какъ ускоренно начинаетъ биться ея сердце; она то приходила въ восторгъ при одной мысли, что вотъ-вотъ скоро увидитъ Иду, и увидитъ уже не такою блѣдной и болѣзненной, какъ прежде, — то невольно трепетала отъ страха, что вдругъ папа пріѣдетъ безъ нея; «нѣтъ, этого не будетъ», старалась она успокоить себя, и снова принялась за дѣло.

Наконецъ послышался колокольчикъ; дѣвочки бросились къ окну, чтобы скорѣе разсмотрѣть, кто подъѣхалъ; оказалось, что это была Лиза.

— Интересно посмотрѣть, въ чемъ одѣты ея куклы? — проговорила Надя скороговоркою и вышла въ переднею встрѣтить дорогихъ гостей. Послѣ взаимныхъ привѣтствій и поцѣлуевъ, дѣвочки снова вошли въ дѣтскую. Лиза держала въ рукахъ свои двѣ любимыя куклы: одна изъ нихъ была въ малороссійскомъ костюмѣ, другая — въ тирольскомъ.

— А что же ты не привезла остальныхъ? — спросила Надя, — вѣдь у тебя ихъ кажется еще три, кромѣ этихъ.

— Не успѣла сшить костюмы; но и безъ нихъ довольно; посмотри, какое большое общество и какіе изящные наряды, — отвѣчала Лиза, съ любопытствомъ разглядывая каждую маску поочереди; — зачѣмъ же дѣло стало, — продолжала она, — почему не начинаются танцы?

— Ожидаемъ Иду; она должна быть съ минуты на минуту.

— Ахъ, да; я и забыла, что сегодняшній праздникъ въ честь ея.

— Да вотъ какъ разъ кто-то подъѣхалъ, — замѣтила Маша, все время молча стоявшая около окна.

— Это папа! — весело вскричала Надя, — я пойду встрѣтить его, а ты, Оля, оставайся, — обратилась она къ подругѣ; — тебѣ будетъ гораздо интереснѣе, если Ида явится сюда совершенно одѣтою.

— Хорошо; но только, пожалуйста, поторопись принести ее, — мнѣ такъ хочется поскорѣе съ нею увидѣться.

— Хорошо, — въ свою очередь проговорила Надя и шепнувъ что-то по прежнему стоявшей у окна Машѣ, выбѣжала изъ комнаты.

Менѣе чѣмъ черезъ четверть часа шаги дѣвочки снова послышались по корридору; за дверью раздался ея голосъ: — начинай!

Маша, очевидно предупрежденная заранѣе, сейчасъ же взялась за ручку шарманки; раздались звуки чрезвычайно мелодичнаго марша, дверь распахнулась и на порогѣ показалась Надя, держа въ рукахъ прелестную куклу, одѣтую маркизой.

— Ида, милая, дорогая! — громко закричала Оля, бросившись на-встрѣчу и почти вырывая куклу изъ рукъ подруги: — какъ я рада, какъ счастлива, что ты опять вернулась ко мнѣ и вернулась вѣроятно красавицей?

Съ этими словами она нетерпѣливо сдернула маску съ лица маркизы, которая, въ самомъ дѣлѣ, теперь далеко не походила на прежнюю Иду съ желтыми полинялыми щеками.

Балъ начался вальсомъ, какъ это обыкновенно бываетъ на настоящихъ балахъ; дѣвочки по очереди танцовали со всѣми куклами; затѣмъ вальсъ смѣнялся полькою, кадрилью, мазуркой. Всѣмъ было весело, всѣ чувствовали себя необыкновенно легко и пріятно, и не замѣтили, какъ пролетѣло время до ужина.

Тогда Оля, снова преобразившись въ прислугу, отправилась на кухню; старушка кухарка подала ей жаркое, которое заключалось въ маленькомъ рябчикѣ, уложенномъ на игрушечномъ блюдѣ въ видѣ отдѣльнаго жаркого; кругомъ онъ былъ убранъ только что принесеннымъ изъ оранжереи свѣжимъ салатомъ.

— А вотъ и пирожное, барышня захватите за-одно; — добавила старушка, подавая прелестный полосатый кремъ.

Когда то и другое было поставлено на столъ, дѣвочки сѣли ужинать вмѣстѣ съ куклами, съ которыхъ конечно сняли маски. Ужинъ былъ оживленный и, вѣроятно, продолжался бы долго, еслибъ его не прервала вошедшая въ комнату г-жа Горнъ и не напомнила дочери, что пора собираться домой.

— Какъ! Уже? — возразила Лиза недовольнымъ тономъ.

— Да, мой другъ; скоро десять часовъ, а. намъ навѣрное около сорока минутъ надо быть. въ дорогѣ. Одѣвайся скорѣе и тронемся.

Дѣлать было нечего; скрѣпя сердце, пришлось согласиться. Лиза сначала одела куколъ, потомъ одѣлась сама и, прощаясь съ любезными хозяйками, получила отъ нихъ вторичное приглашеніе пріѣхать опять во время рождественскихъ, праздниковъ вмѣстѣ съ куклами, для которыхъ онѣ приготовятъ елку, а когда именно, т.-е. въ какой день, Вѣра Львовна увѣдомитъ ихъ мать письменно.

Проводивъ гостей, Оля и Надя, съ согласія Вѣры Львовны, не легли спать до тѣхъ поръ, пока не прибрали все какъ слѣдуетъ. Маша тоже помогала имъ и даже осталась ночевать, потому что возвращаться домой было слишкомъ поздно.

— Всѣ эти костюмы, — сказала Надя, — мы спрячемъ; они на масляной недѣлѣ намъ опять пригодятся.

— Конечно; можно будетъ устроить повтореніе сегодняшняго праздника, который, какъ мнѣ кажется, удался на-славу.

— Еще бы! Даже Лиза была отъ него въ восторгѣ, а ужъ она, ты сама знаешь, какая взыскательная.

— Это правда; но скажи откровенно, Надя, что тебѣ больше нравится: играть, какъ мы играли сейчасъ, или такъ, какъ играемъ обыкновенно?

— То есть, когда ты представляешь няню Дуняшу, а я кухарку Аннушку?

— Да; однимъ словомъ, когда на сцену является Наталья Павловна, Коко, Мими и Тоня?

— Видишь ли, сегодня мы провели время очень весело; но подобныя игры могутъ скоро надоѣсть, тогда какъ то, мнѣ кажется, никогда не прискучитъ.

— Вотъ вотъ, я думаю точно такъ же, и потому мы конечно спрячемъ костюмы, а съ завтрашняго дня снова разсадимъ куколъ на прежнія мѣста и устроимъ все по старому.

— А пока ложитесь спать, — сказала въ заключеніе Вѣра Львовна, неожиданно появившаяся на порогѣ; — знаете ли, что скоро полночь. Дѣвочки немедленно исполнили приказаніе матери и, вслѣдствіе сильной усталости отъ дневныхъ хлопотъ и безпокойствъ, почти сейчасъ же заснули.

X.

Старое по старому. — Маша сильно взволнована. — Письмо отъ крестной матери. — Добрый совѣтъ. — Разлука. — Первое впечатлѣніе путешествія. — Въ Петербургѣ. — Заморскій звѣрь. — Сонъ на улицѣ. — Безвыходное положеніе. — Адресъ нашелся.

Послѣ описаннаго нами костюмированнаго бала прошло около недѣли. Въ квартирѣ Натальи Павловны снова водворился прежній порядокъ; она заняла свое обычное мѣсто на маленькомъ диванчикѣ, двое старшихъ дѣтей помѣщались тутъ же, Тоня лежала въ колясочкѣ — словомъ, все было, какъ говорится старое по старому. Надя и Оля только съ большимъ нетерпѣніемъ ожидали рождественскихъ праздниковъ; ихъ очень забавляла предстоящая елка.

— Не мѣшало бы сдѣлать нашимъ кукламъ новыя платья, какъ ты думаешь? — спросила однажды Надя свою подругу, сидя съ ней послѣ обѣда у окошка дѣтской.

— Пожалуй, если хочешь, сдѣлаемъ; мама вѣроятно не откажетъ дать матеріи, тѣмъ болѣе что у нея есть множество разныхъ обрѣзковъ.

И дѣвочки начали придумывать фасонъ для платьевъ, какъ вдругъ въ комнату вошла Маша. Она видимо была чѣмъ-то сильно взволнована: щеки ея горѣли, голосъ дрожалъ, глаза казались заплаканными. — Маша, что случилось? — тревожно спросили обѣ барышни, — ты плакала?

— Да; я плакала, очень плакала, — отвѣчала Маша, утирая рукой и теперь катившіяся изъ глазъ слезы; — но плакала не потому, чтобы случилось какое нибудь горе или несчастіе?

— А почему же, Маша, говори скорѣе?

— Потому что на-дняхъ мнѣ вѣроятно придется надолго разстаться съ вами, съ папой и со Степой.

— Какимъ образомъ? — опять въ голосъ спросили Надя и Оля, готовыя тоже расплакаться при одной мысли о предстоящей разлукѣ.

— Это цѣлая исторія.

— Но, надѣюсь, не секретъ; ты намъ ее разскажешь?

— Охотно. Дѣло, видите-ли, состоитъ въ томъ, что когда я родилась, то папа и покойная мама жили въ Петербургѣ, въ услуженіи у одной богатой, знатной графини, которая сама вызвалась быть моей крестной матерью. Пока мы были тамъ и она меня безпрестанно видѣла, то часто дѣлала разные подарки, призывала къ себѣ въ комнаты, кормила конфектами; но затѣмъ, когда мама умерла, и папа вмѣстѣ со мною переѣхалъ сюда въ деревню, кажется совсѣмъ забыла о нашемъ существованіи; мы потеряли всякую надежду имѣть отъ нея вѣсточку. Вчера вдругъ совершенно неожиданно получаетъ папа письмо: «отъ кого это, батюшка», спросила я, замѣтивъ, что онъ читаетъ его съ какимъ-то особеннымъ вниманіемъ. «Отъ твоей крестной отвѣтилъ папа и при этомъ набожно перекрестился; она сердечная, вспомнила о тебѣ, Машутка: пишетъ что на-дняхъ вышлетъ деньги для того, чтобы я отправилъ тебя въ Петербургъ; хочетъ помѣстить въ училище». Я сначала очень обрадовалась предстоящему путешествію въ вагонѣ и жизни въ большомъ городѣ, но потомъ, какъ пораздумала, что ни папы, ни Степы, ни васъ тамъ не будетъ, то такая тоска взяла меня, такая грусть, что я цѣлую ночь проплакала; папа замѣтилъ это: «если, говоритъ, тебѣ не хочется ѣхать, Маша я не приневоливаю, у меня хлѣба хватитъ на твою долю, но подумай хорошенько: Господь Богъ счастье посылаетъ, отказаться отъ него не долго, но чтобъ потомъ не раскаяться; сходи-ка ты на барскій дворъ, посовѣтуйся съ Вѣрой Львовной; она такая добрая, ласковая, навѣрное выслушаетъ внимательно и скажетъ свое мнѣніе». Я и пошла рѣшившись сдѣлать именно такъ, какъ посовѣтуетъ ваша мама.

— Пойдемъ къ ней, — отозвалась Надя, взявъ дѣвочку за руку: — мама у себя въ комнатѣ.

Вѣра Львовна выслушала повтореніе вышеописаннаго разсказа.

— Я вполнѣ согласна съ твоимъ отцомъ, Маша, — сказала она, — что это есть счастіе, посланное тебѣ свыше; не воспользоваться имъ было бы стыдно и грѣшно; послушайся же моего добраго совѣта — поѣзжай съ Богомъ.

— Это все совершенно правда, Вѣра Львовна, только…

— Только что?

— Скучно безъ семьи, безъ васъ и безъ барышень, къ которымъ я такъ привыкла, за послѣднее время въ особенности.

— Мы на будущую зиму тоже, по всей вѣроятности, переберемся въ Петербургъ, и я постараюсь найти какое-нибудь мѣсто для твоего папы, такъ что ты будешь видаться со всѣми нами и со Степой; папа его, конечно, не оставитъ здѣсь.

— А, въ такомъ случаѣ мнѣ понятно плакать и скучать нечего; правда, до будущей зимы еще далеко; почти годъ не придется намъ быть вмѣстѣ, но что же дѣлать, если дѣйствительно для меня жить тамъ гораздо полезнѣе.

Успокоенная мыслью, что разлука съ близкими сердцу людьми будетъ не такъ продолжительна, какъ ей думалось, Маша вернулась домой почти довольною и, начиная съ слѣдующаго же дня, принялась дѣлать различныя приготовленія къ отъѣзду.

Деньги отъ крестной матери пришли черезъ недѣлю; попутчикъ, которому Иванъ поручилъ свою дочурку, тоже былъ готовъ; назначили день отъѣзда. Маша, прощаясь съ отцомъ и братомъ, всплакнула немного, всплакнула также, разставаясь съ Надей, Олей и Вѣрой Львовной. Но потомъ, когда запряженная въ широкія, деревенскія пошевни лошадка быстро побѣжала по проселочной дорогѣ, ведущей къ одной изъ ближайшихъ станцій, гдѣ надо было пересѣсть въ вагонъ, почувствовала себя такъ хорошо, легко и пріятно, что ни за какія блага въ мірѣ не хотѣла бы опять вернуться! Будущая новая жизнь казалась ей чрезвычайно заманчивою; ее тѣшила мысль, что она будетъ жить въ большомъ городѣ, станетъ учиться наукамъ, рукодѣлью — словомъ, изъ простой деревенской дѣвочки, едва умѣвшей читать и писать, сдѣлается чуть-чуть не барышней… А потомъ-то, потомъ, когда вырастетъ большая, будетъ зарабатывать деньги, на нихъ найметъ хорошую квартиру, окружитъ папу всевозможнымъ комфортомъ, Степу станетъ одѣвать какъ куколку, пригласитъ къ нему учителей, помѣститъ въ гимназію… и много, много чего еще въ этакомъ родѣ передумала дѣвочка. Но вотъ, наконецъ сани подкатили къ подъѣзду небольшого деревяннаго вокзальчика. Никаноръ, такъ звали попутчика, высадилъ Машу, взялъ для нея и для себя билеты и, взваливъ на плечи мѣшокъ, въ которомъ заключалась вся ея поклажа, вышелъ, въ ожиданіи прихода поѣзда, на платформу.

Машѣ еще не приходилось ѣздить по желѣзной дорогѣ, и потому она съ какимъ-то непонятнымъ, тревожнымъ чувствомъ ожидала ту минуту, когда сядетъ въ вагонъ.

До прибытія поѣзда оставалось полчаса; эти полчаса казались ей вѣчностью; наконецъ, вдали раздался свистъ локомотива, мелькнуло бѣлое облачко дыма, и поѣздъ, пыхтя, медленно приблизился къ дебаркадеру.

На платформѣ поднялась суматоха; одна часть пассажировъ выходила изъ вагоновъ, другая садилась туда; къ числу послѣднихъ принадлежали Никаноръ и Маша, которая, очутившись среди непривычной толкотни, совершенно потеряла голову и, машинально повинуясь волѣ своего спутника, втолкнувшаго ее въ первый же вагонъ, опомнилась только тогда, когда поѣздъ снова тронулся съ мѣста.

Быстро замелькали передъ глазами дѣвочки поля, деревья, крестьянскіе домики; все это до того скоро смѣнялось одно другимъ, что она не успѣвала даже хорошенько разсмотрѣть, но тѣмъ не менѣе не могла оторвать глазъ отъ окна до тѣхъ поръ, пока на дворѣ совершенно стемнѣло. Цѣлый день и цѣлую ночь пришлось быть въ дорогѣ; только на слѣдующее утро, часовъ около двѣнадцати, поѣздъ прибылъ въ Петербургъ.

Когда Маша вышла изъ вагона и очутилась на подъѣздѣ вокзала, около котораго стояли сотни извозчиковъ, старавшихся на-перерывъ другъ передъ другомъ заманить къ себѣ сѣдоковъ, то она, не понимая чего они хотятъ, даже струсила и, крѣпко уцѣпившись за кожаный тулупъ Никанора, готова была расплакаться.

— Дядюшка Никаноръ, — запищала она жалобно, озираясь по сторонамъ, — ты ужъ довези меня до мѣста; я одна боюсь.

— Вотъ еще! Чего бояться, тутъ не лѣсъ, волковъ нѣтъ, — смѣясь отозвался Никаноръ: — я тебѣ найму извозчика, посажу въ сани, скажу адресъ и поѣзжай съ Богомъ; мнѣ надо идти совсѣмъ въ другую сторону.

— Нѣтъ, дядюшка, какъ хочешь, — сквозь слезы возразила Маша, — одна не поѣду, ни за что не поѣду.

И она еще крѣпче уцѣпилась за тулупъ.

Но Никаноръ, которому дѣйствительно было не по дорогѣ дальше сопровождать Машу, все-таки настоялъ на своемъ: Маша волей-неволей должна была отправиться одна. Сначала ей было очень страшно; она ежилась какъ только могла въ своей длинной, ватной кацавейкѣ и, уткнувъ носъ въ клѣтчатый платокъ, еле дышала; но потомъ понемножку успокоилась настолько, что принялась съ любопытствомъ посматривать направо и налѣво, и даже рискнула вступить въ разговоръ съ извозчикомъ.

— Что здѣсь, дядюшка, сегодня такое особенное? — спросила она.

— Ничего, — отозвался извозчикъ.

— Какъ ничего? Зачѣмъ же всѣ ѣдутъ словно въ одну сторону?

Извозчикъ ухмыльнулся.

— Нѣтъ, дядюшка, ты скажи мнѣ, пожалуйста, что такое; смотри, сколько народу ѣдетъ и сзади насъ и впереди, и какъ всѣ торопятся! Это не можетъ быть безъ причины.

Наивное замѣчаніе дѣвочки разсмѣшило извозчика; ему пришла охота позабавиться надъ нею.

— Ну, ужъ видно нечего съ тобою дѣлать, — отозвался онъ серьезно, — надо сказать правду.

— Говори, говори, дядюшка, я слушаю.

И дѣйствительно Маша вся превратилась въ слухъ, не спуская глазъ съ своего собесѣдника.

— Вотъ, видишь ли, моя красавица, — началъ послѣдній; — вчера сюда изъ-за моря звѣря привели, большущаго, пребольшущаго и сегодня его показываютъ.

— За деньги?

— Нѣтъ, теперь пока даромъ.

— А потомъ?

— Потомъ за деньги, и даже за большія.

— Ты видѣлъ его, дядюшка?

— Еще бы.

— Какой же онъ изъ себя-то будетъ?

— Ахъ, дитятко, не вспоминай;' такой чудной, что развѣ во снѣ только можетъ присниться.

— А зовутъ какъ?

— Слономъ прозывается.

— Слономъ, — повторила Маша, и живо припомнила видѣнное ею изображеніе слона на картинкѣ.

«Какъ должно быть интересно взглянуть на него живого», подумала Маша.

— Далеко до того мѣста, гдѣ его показываютъ? — проговорила она вслухъ, снова обратившись къ извозчику.

— Не особенно.

— Намъ не по дорогѣ будетъ?

— Какъ разъ мимо поѣдемъ.

— Такъ вотъ что, дядюшка…

— Что?

— Заѣдемъ посмотрѣть.

— Ладно; только мнѣ вѣдь съ козелъ сходить-то нельзя, такъ ужъ ты ступай одна, а я тебя подожду на улицѣ.

— Одна?! — снова испуганно спросила Маша; — нѣтъ, боюсь идти одна.

— Чего же ты боишься?

— Какъ чего? Вѣдь онъ, поди, кусается.

— Нѣтъ; у него зубы вырваны; или смѣло, народу тамъ много, нечего бояться.

Маша не отвѣчала; ей очень хотѣлось видѣть слона, и въ то же самое время невольно дѣлалось страшно.

— Что же? — снова заговорилъ извозчикъ по прошествіи нѣсколькихъ минутъ: --идешь или нѣтъ? Мы какъ разъ подъѣзжаемъ, — и онъ пріостановилъ лошадь около одного изъ модныхъ магазиновъ, въ окна котораго смотрѣли большія восковыя куклы, разодѣтыя въ дорогія платья.

— Сама не знаю… — нерѣшительно отвѣчала Маша, — ты говоришь, онъ не укуситъ?

— За это я тебѣ ручаюсь.

— Пойти развѣ? Вѣдь другой разъ, пожалуй, такого случая не представится.

— Конечно, не представится; его скоро уведутъ.

— Такъ останови лошадку, дяденька, я слѣзу и ты побереги мою поклажу.

— Ладно, — отвѣчалъ извозчикъ, едва сдерживая смѣхъ, — ступай и ничего не бойся; я подожду у подъѣзда. Можетъ тебѣ съ разу то не захотятъ показать, потому надоѣло имъ — больно много ужъ народу ходитъ, такъ ты попроси хорошенько, скажи молъ: такъ и такъ, сейчасъ изъ деревни пріѣхала, не откажите въ великой милости…

Маша отстегнула полость, вышла на тротуаръ и, стараясь превозмочь овладѣвшій ею страхъ, живо начала взбираться на ступеньки, съ какою-то лихорадочною рѣшимостью отворила дверь и очутилась въ большой комнатѣ, увѣшанной безчисленнымъ множествомъ шубъ, кофточекъ, платьевъ и прочихъ принадлежностей дамскаго туалета.

— Что тебѣ надо, душенька, ласково спросилъ ее стоявшій около кассы старичекъ-приказчикъ.

— Здѣсь показываютъ слона? — робко проговорила она вмѣсто отвѣта.

— Слона?

— Да.

Прикащикъ смотрѣлъ вопросительно.

— Да, да, слона; — продолжала Маша, — такого большого, съ длиннымъ хоботомъ и толстыми претолстыми ногами.

— Нѣтъ, милая, здѣсь никакого слона не показываютъ.

Дѣвочка съ недовѣріемъ улыбнулась, и припомнивъ совѣтъ извозчика, принялась убѣдительно просить, не отказать ей въ просьбѣ, взглянуть хоть однимъ глазкомъ на заморское чудовище, съ которымъ до сихъ поръ была знакома только по картинкѣ.

Остальные приказчики и находившаяся въ магазинѣ публика съ любопытствомъ обступили дѣвочку; нѣкоторые изъ присутствующихъ стали подтрунивать; другіе, болѣе благоразумные, смекнувъ, что кто нибудь навѣрное захотѣлъ сыграть съ нею эту грубую шутку, отнеслись серьезно и начали разспрашивать.

Маша чистосердечно передала разговоръ съ извозчикомъ.

— Бѣдняжка, онъ обманулъ тебя самымъ гнуснымъ образомъ, конечно для того, чтобы, во-первыхъ, посмѣяться, а во-вторыхъ, воспользоваться твоею поклажею, — снова заговорилъ старичекъ.

Лицо дѣвочки покрылось блѣдностью; она поспѣшно выбѣжала на улицу и закричала изо всей силы:

— Дядюшка, дядюшка!

Но какъ надо было ожидать, отъ дядюшки и слѣдъ простылъ; Маша залилась горючими слезами. Въ синемъ холщевомъ мѣшкѣ заключалось все ея состояніе, т.-е. платье, бѣлье, подушка, трехрублевая бумажка, подаренная на прощанье доброй Вѣрой Львовной, — и главное, адресъ крестной матери, безъ котораго теперь она совершенно пропала. Грустно склонивъ голову, зашагала дѣвочка по тротуару, сотни прохожихъ и проѣзжихъ обгоняли ее безпрестанно; въ глазахъ мелькали изящные экипажи, статные кони, разодѣтая толпа дамъ, мужчинъ, дѣтей, но она никого и ничего не замѣчала, и. шла впередъ до тѣхъ поръ, пока наконецъ маленькія ножки, окончательно выбившись изъ силъ, отказались служить; она опустилась на первую тумбу и крѣпко заснула. — Во снѣ мерещилось ей Покровское, родная хижинка, отецъ; мерещились барышни Оля и Надя, — даже кукольная семья Натальи Павловны…

Затѣмъ вдругъ на сцену выступалъ слонъ… точно такой, какъ она видѣла на картинкѣ, только конечно въ гораздо большемъ размѣрѣ. Слонъ этотъ смотрѣлъ сердито, и до того страшно махалъ хоботомъ, что Маша не знала куда дѣваться; хотѣла бѣжать: но вслѣдствіе сильной усталости ноги подкашивались… Она приходила въ отчаяніе; падала, съ трудомъ вторично поднималась, пробуя собрать послѣднія силы, чтобы спастись отъ чудовища, и почувствовала, что кто-то сильно толкнулъ ее въ спину. Мгновенно проснувшись, она открыла глаза, — передъ ней стоялъ городовой.

— Что на улицѣ дремать вздумала? Не ночь вѣдь! — грубо замѣтилъ онъ, продолжая теребить ее за плечи. — Проснись, встань, или своей дорогой.

— Мнѣ некуда идти; я здѣсь никого не знаю… — отвѣчала Маша и, припомнивъ свое безвыходное положеніе, горько расплакалась.

Эти нѣсколько словъ, въ которыхъ звучало столько истиннаго, непритворнаго горя, должно быть тронули городового, потому что онъ сразу перемѣнилъ тонъ и началъ разспрашивать Машу съ большимъ участіемъ, что съ нею приключилось. Дѣвочка, очень- довольная имѣть возможность высказаться, подробно передала ему обо всемъ.

— Вѣдь этакій негодяй этотъ извозчикъ, — сказалъ городовой, выслушавъ внимательно длинную исторію. — Какъ теперь быть? Что я съ тобой сдѣлаю, — не оставить-же замерзнуть на улицѣ!

— Да ужъ, дяденька, пожалѣй меня; я совершенно одинока.

— Знаешь что, посмотри-ка хорошенько въ карманахъ, не тамъ ли у тебя адресъ?

— Нѣтъ; тамъ его быть не можетъ!

— Посмотри все-таки, развѣ трудно?

Маша молча повиновалась, и — о счастіе! — адресъ дѣйствительно оказался въ боковомъ карманѣ ея ватной кацавейки.

— Ну, вотъ видишь ли! А утверждаешь, что онъ въ мѣшкѣ заложенъ, — продолжалъ городовой, взявъ изъ рукъ дѣвочки скомканную бумажку и стараясь разобрать то, что на ней было написано.

— Я, дяденька, со страха все перезабыла, — оправдывалась Маша; — теперь же хорошо припоминаю, что Вѣра Львовна велѣла мнѣ положить адресъ поближе… Я такъ и сдѣлала.

— То-то и есть — все перезабыла, этого не слѣдуетъ; ну, да что толковать, слава Богу, кончилось благополучно; садись же на извозчика, я велю довезти тебя по назначенію.

— На извозчика! — съ испугомъ вскрикнула Маша: — ни за что въ мірѣ не сяду.

— Но какъ же быть иначе?

— Пѣшкомъ пойду.

— Невозможно, дурочка; это очень далеко, не зная дороги — заблудишься.

— Дяденька, я боюсь извозчиковъ! — продолжала Маша сквозь слезы, и схвативъ за полу городового, крѣпко прижалась къ нему.

— Не бойся ничего; коли я усажу — доѣдешь отлично, извозчики меня знаютъ, — добавилъ онъ съ улыбкою.

— Да ты кто же такой?

— Великій человѣкъ, — продолжалъ городовой, едва сдерживая смѣхъ, и махнулъ рукою проѣзжавшему въ эту минуту лихачу, который сію же минуту подкатилъ къ нему.

— Садись, — сказалъ онъ дѣвочкѣ, помогая войти въ сани, поѣзжай съ Богомъ, только по дорогѣ не вздумай опять какого нибудь звѣря заморскаго смотрѣть.

— Во снѣ-то не хочу его видѣть, не только на яву, — отвѣчала Маша, и даже перекрестилась.

— Доставь дѣвочку какъ слѣдуетъ, — сказалъ городовой извозчику и посмотрѣлъ на номеръ. — Будь покойна, милая, — добавилъ онъ Машѣ; — номеръ замѣченъ, если бы извозчикъ вздумалъ обижать тебя, то я отыщу его. — и тогда ему плохо, завтра приду освѣдомиться, какъ ты доѣхала, адресъ помню.

— Отчего же ты не хочешь, теперь, сію минуту поѣхать со. мною? — спросила Маша нерѣшительно.

Она, очевидно, все еще находясь подъ впечатлѣніемъ недавняго страха, не отваживалась пуститься въ путь безъ провожатаго.

— Оттого, что не могу уйти съ мѣста сегодня, а завтра буду свободенъ и приду непремѣнно навѣстить тебя.

Извозчикъ дернулъ возжами, лошадь его побѣжала крупной рысью, а сердце Маши забилось тревожно — она начала мысленно читать молитвы.

XI.

Рождественскіе праздники. — Устройство кукольной елки. — Иванъ опять появляется на сцену — Еще новыя затѣи. — Хлопоты съ билетиками. — Семья Натальи Павловны остается безъ завтрака, обѣда и ужина. — Миндальный тортъ и мороженое. — Подарки. — Извѣстіе о Машѣ. — Радость Ивана, и еще того больше, счастіе дѣвочекъ.

В Покровскомъ между тѣмъ жизнь шла обычнымъ порядкомъ; Надя и Оля, съ наступленіемъ рождественскихъ праздниковъ, имѣли больше времени для игры въ куклы. Онѣ опять вошли въ старыя роли: одна — кухарки, другая — няни, и снова заговорили на разные голоса.

— Послѣ завтра у насъ елка, — сказала Наталья Павловна, — не забудьте, Дуня, приготовить дѣтямъ туалеты — гостей, по всей вѣроятности, соберется много.

— Какъ же, сударыня, помню- Потрудитесь только приказать, что именно?

— Я хочу надѣть бѣлое платье съ розовыми бантами, — замѣтила Мими.

— А я новый матросскій костюмъ, — добавилъ Коко.

— Вы надѣнете то, что вамъ прикажутъ, — строго остановила ихъ Наталья Павловна. — Маленькія дѣти не должны и не могутъ говорить «я хочу», — они дѣлаютъ такъ, какъ желаютъ старшіе. Берите примѣръ съ Иды, она никогда не возвышаетъ голоса, несмотря на то, что больше васъ обоихъ.

Ида, дѣйствительно скромно сидѣла въ сторонѣ передъ открытой книгой.

— Ну, такъ какъ же, сударыня, на счетъ костюмовъ? — опять заговорила Дуня.

— Мнѣ бы хотѣлось, чтобъ дѣвочки были одѣты одинаково.

— Это возможно; у нихъ вѣдь есть парныя платья.

— Да; достаньте изъ шкафа розовыя батистовыя юбочки и такія же кофты; онѣ совершенно свѣжи, передѣлки не требуютъ.

— Только надо немножечко отгладить.

— Конечно.

— Сдѣлайте это сейчасъ же.

— Слушаю.

— И Надя открыла шкафъ, гдѣ находился кукольный гардеробъ; сняла съ вѣшалки два прелестныхъ розовыхъ платья и начала ихъ разглаживать крошечнымъ игрушечнымъ утюжкомъ, который нагрѣвался на такой же игрушечной плитѣ, посредствомъ устроенной въ ней спиртовой лампы, замѣнявшей дрова.

Оля этимъ временемъ варила обѣдъ, безпрестанно мѣшая ложкою въ разныхъ кастрюляхъ и подбавляя въ нихъ, по мѣрѣ надобности, то сахару, то соли…

— Пожалуйста, Аннушка, поторопитесь съ обѣдомъ, — просила Наталья Павловна: — сегодня у насъ очень много, работы; надо скорѣе справиться и убрать посуду.

— Слушаю, — отвѣчала Оля и принялась мѣшать еще усерднѣе. По прошествіи пяти минутъ его обѣдъ былъ готовъ, столъ накрытъ, крошечные дѣтскіе стулики придвинуты къ нему, и семья Натальи Павловны чинно сидѣла вокругъ, и вела очень оживленный разговоръ по поводу предстоящей елки; куклы ожидали ее съ нетерпѣніемъ, зная навѣрное, что она удастся, благодаря заботамъ и умѣнью такой превосходной прислуги, какъ ихъ милыя Дуня и Аннушка.

Цѣлые два дня были дѣйствительно употреблены на устройство этой елки, причемъ конечно не обошлось также безъ участія плотника Ивана. Онъ самъ принесъ имъ изъ лѣса маленькую, густую елочку, смастерилъ подставку, чтобы она держалась прямо, и еще кромѣ того наточилъ множество миніатюрныхъ, изящныхъ игрушечекъ.

— Какъ-то поживаетъ Маша въ Петербургѣ? — спросила его Надя, когда онъ уже собирался уходить.

— Да вотъ на-дняхъ должно быть письмо; еще ничего не знаю о ней съ тѣхъ поръ, какъ уѣхала.

— А не скучно вамъ безъ ней?

— Какъ не скучно! Очень скучно; не только мнѣ,"но даже и Степѣ видимо тоскливо.

Говоря это, Иванъ украдкою обтеръ набѣжавшія на глаза слезы.

— Вѣрите ли, — продолжалъ онъ спустя нѣсколько минутъ, — безъ ней наша маленькая избушка совсѣмъ осиротѣла; старая Марина, которая нянчаетъ Степу, ведетъ хозяйство отлично-всюду наблюдаетъ чистоту, порядокъ, старается угодить, но все-таки не можетъ мнѣ вполнѣ замѣнить Машу.

— Зачѣмъ же вы отпустили ее отъ себя, Иванъ? — вмѣшалась Оля.

— Затѣмъ матушка барышня, что это ей на пользу; пусть поживетъ съ людьми да наберется ума-разума.

— Она вѣдь тамъ и въ школу будетъ ходить?

— Какъ же, и кромѣ того еще мастерству разному научится.

— Сами вы не думаете современемъ навѣстить ее?

— Куда мнѣ объ этомъ думать, милая барышня, — дорога слишкомъ дорого стоитъ. Вотъ, Богъ дастъ, лѣтомъ крестная обѣщала отпустить ее на нѣсколько деньковъ — тогда увидимся.

— На будущій годъ мы тоже переѣдемъ въ Петербургъ, — сказала Надя; — папа обѣщалъ непремѣнно подыскать вамъ тамъ какое-нибудь мѣсто, тогда опять будете жить вмѣстѣ съ Машей.

— Годъ — дѣло великое! — отвѣчалъ Иванъ и, низко поклонившись, вышелъ изъ комнаты.

Дѣвочки не переставали усердно трудиться надъ елкой, которая дѣйствительно обѣщала выйти превосходною; чего-чего только на ней не висѣло: золотые орѣхи, яблоки, изюмъ на вѣткахъ, пряники, конфекты… Надя безпрестанно обходила кругомъ, стараясь расположить гостинцы какъ можно красивѣе и симметричнѣе. Оля работала еще больше, но разсѣянно слушала болтовню подруги и была-видимо чѣмъ-то озабочена. Надя замѣтила это.

— Что съ тобою? — спросила она наконецъ съ участіемъ, — ты какъ будто скучаешь?

— Нѣтъ, Надя, Богъ съ тобою! О чемъ мнѣ скучать?

— Тогда зачѣмъ же ты такая пасмурная?

— И этого нѣтъ, Надюша, тебѣ такъ кажется.

— Не правда, Оля, я отлично вижу, что есть что-то такое.

— Да, есть, но только не тоска и не скука.

— А что же?

— Я видишь ли, обдумываю, какъ бы устроить одну вещь для нашихъ куколъ.

— Какую, какую, — допытывалась Надя, предугадывая заранѣе, что Оля навѣрное придумаетъ что нибудь очень занимательное.

— Вотъ какую: сдѣлаемъ имъ лотерею: Надя, вмѣсто отвѣта радостно захлопала въ ладоши, подбѣжала къ подругѣ и начала безъ конца цѣловать ее.

— Ахъ, ты моя милая! Ахъ, ты моя дорогая! — заговорила она, захлебываясь отъ удовольствія, — это будетъ превосходно! Давай, давай скорѣе приниматься за устройство лотереи, только я вѣдь рѣшительно не знаю, какъ и съ чего слѣдуетъ начать.

— Первымъ дѣломъ сосчитаемъ, сколько у насъ будетъ гостей на елкѣ.

— Потомъ?

— По числу ихъ приготовимъ подарки.

— Потомъ?

— На каждый подарокъ наклеимъ номера, затѣмъ точно такой же номеръ напишемъ на маленькихъ лоскутахъ бумаги, которые скатаемъ въ трубочку и положимъ въ какой нибудь ящикъ; всѣ присутствующіе должны будутъ вытягивать для себя по одной такой трубочкѣ…

— И… — опять нетерпѣливо перебила подругу Надя.

— И получить то, что обозначено по номеру.

— Отлично! Отлично!

Надя сію же минуту принесла листъ бумаги и карандашъ. Приготовленіе билетовъ и распредѣленіе подарковъ взяло очень много времени; дѣвочки такъ увлеклись этимъ дѣломъ, что даже забыли свои роли — кухарки и нянюшки.

Мими, Коко, Ида и маленькая Тоня, навѣрное не прочь были бы совершить обычную прогулку, но нянѣ было не до нихъ. Наталья Павловна тоже могла проголодаться и, конечно, не разъ думала о томъ, что давно пора позаботиться о вечернемъ чаѣ и ужинѣ, а Аннушка повидимому не раздѣляла ея мнѣнія, и съ увлеченіемъ хлопотала около разукрашенной елки. На слѣдующій день повторилось то же самое: бѣдныя куклы въ ожиданіи предстоящаго праздника остались безъ завтрака, безъ обѣда и безъ ужина.

Но вотъ, наконецъ кончились ихъ страданія. Кукольная квартира была прибрана чище и аккуратнѣе обыкновеннаго: каждая вещь, тщательно вымытая и перетертая, блестѣла точно новая. Посреди комнаты красовалась елка, залитая яркимъ свѣтомъ безчисленнаго множества разноцвѣтныхъ восковыхъ свѣчей и увѣшанная всевозможными лакомствами. Вдоль стѣнъ сидѣли разряженные куклы, Ида и Мими были одѣты одинаково, Коко имѣлъ бархатную курточку, крошка Тоня была вся покрыта кружевами; Надя носила ее вокругъ елки и, отъ времени до времени останавливаясь, пальчикомъ указывала на разныя разности.

Куклы Лизы Горнъ находились тоже здѣсь; на одной было надѣто голубое атласное платье, на другой — малиновое бархатное, а на третьей — легкое бѣлое, все убранное разными бантами и цвѣтами.

Пока гости сидѣли въ залѣ и любовались елкою, Оля хлопотала въ кухнѣ, она затѣяла собственноручно спечь кукламъ миндальный тортъ и сдѣлать мороженое; въ числѣ Надиныхъ игрушекъ нашлась даже маленькая оловянная форма.

Подъ руководствомъ кухарки Оля составила мороженое какъ слѣдуетъ, перелила массу въ форму, обложила ее льдомъ и вертѣла болѣе часа, благодаря чему оно вышло очень хорошо; не менѣе удаченъ оказался и тортъ. Оля съ гордостью подала то и другое на столъ.

Лиза Горнъ положительно восторгалась.

— Какъ ты счастлива, Надя, что имѣешь такую славную, умную сестричку, — сказала она, съ любовью взглянувъ на Олю, — вѣдь это, вѣроятно, все ея мысль и работа.

— Да, безъ нея я никогда бы не могла устроить ничего подобнаго.

— Помнишь, какъ вяло шли наши игры съ тобою до пріѣзда сюда Оли?

— Какъ не помнить, — помню! Но зато теперь намъ весело.

— Очень, очень весело…

И онѣ обѣ принялись такъ крѣпко цѣловать Олю, что чуть не задушили.

— Перестаньте, — смѣялась она, съ трудомъ освобождаясь изъ объятій: — мнѣ некогда, сейчасъ послѣ ужина начнется розыгрышъ — надо все приготовить.

— Какой розыгрышъ, чего? — съ любопытствомъ спросила Лиза.

— Увидишь.

— Это еще новая затѣя моей сестрички, — замѣтила Надя улыбнувшись.

Оля этимъ временемъ хлопотала у стола; когда же ужинъ былъ оконченъ и отъ вкуснаго торта остались однѣ крошки, онѣ вышли въ сосѣднюю комнату, чтобы внести покрытый бѣлою салфеткою табуретъ, на которомъ стоялъ ящичекъ съ билетами и лежала цѣлая груда подарковъ.

Натальѣ Павловнѣ, какъ хозяйкѣ и самой старшей изъ куколъ, было предложено первой вытянуть билетъ.

Надя одной рукой поднесла ей ящикъ, а другою, взявъ ея руку въ свою, вытянула билетъ.

— № 14-й, — громко сказала она.

Оля начала рыться между подарками; подъ № 14-мъ оказалась брошка.

— Теперь пусть начинаютъ гости, — замѣтила Надя.

Коко вздумалъ было возражать, сказавъ, что ему очень хочется самому скорѣе тоже вытянуть билетъ.

Это невѣжливо, — замѣтила Наталья Павловна; — надо всегда оказывать предпочтеніе дамамъ, и въ особенности гостямъ.

Ящикъ былъ поднесенъ къ кукламъ Лизы Горнъ.

Первая получила коралловое ожерелье, вторая — вязаную пелеринку, третья — альбомъ для фотографическихъ карточекъ, на долю Иды выпалъ изящный розовый флаконъ, Мими достался вышитый воротничекъ, а Коко — игрушечная лошадка.

— Вы забыли маленькую Тоню, — сказала Надя, подойдя къ табурету.

— Нѣтъ, и на ея долю остался билетикъ, отозвалась Оля.

— Но Тоня еще слишкомъ мала, она не съумѣетъ сама вытянуть его.

— Понятно!

— Какъ же тогда сдѣлать?

— Вытягивай ты, какъ нянюшка.

— Хорошо, — сказала Надя и, опустивъ руку въ ящичекъ, вынула оттуда свернутую въ трубочку бумажку.

— Который?

— Восьмой.

— Подъ № 8 у меня помѣчена погремушка, — сказала Оля и подала означенную вещь подругѣ.

Всѣ остались очень довольны своими подарками; вечеръ удался на-славу, елка догорѣла до конца.

Лиза Горнъ уже начала собираться домой, какъ вдругъ дверь, ведущая въ корридоръ, отворилась и на порогѣ показалась ея мать въ сопровожденіи Вѣры Львовны; послѣдняя держала въ рукѣ распечатанный конвертъ.

— Надя, Оля, — сказала она, обратившись къ дѣвочкамъ, — вотъ письмо отъ крестной матери Маши; не прочесть ли вамъ?

— О да, да, мамочка, пожалуйста! — съ радостью отозвались дѣвочки и всѣ трое обступили ее, слушая съ большимъ вниманіемъ подробности пріѣзда Маши въ Петербургъ; въ особенности заинтересовала ихъ исторія со слономъ.

Сначала онѣ отнеслись къ ней очень горячо, сердились на извозчика, бранили его и не могли безъ ужаса вспомнить о безвыходномъ положеніи Маши, но затѣмъ, поуспокоившись, начали смѣяться, представивъ себѣ удивленіе приказчиковъ моднаго магазина, когда Маша настоятельно требовала, чтобы ей показали слона.

Дальше въ письмѣ говорилось, что Маша въ настоящее время живетъ у крестной матери, что она совершенно довольна и счастлива, съ будущей недѣли начнетъ ходить въ школу и, кромѣ того, еще учиться шить бѣлье и платье; въ заключеніе этого сама крестная мать, которая оказалась хорошею знакомою Вѣры Львовны, писала, что для Ивана неожиданно открывается мѣсто, и просила выслать его какъ можно скорѣе, прибавивъ при этомъ, что ему будетъ дано отдѣльное помѣщеніе, что онъ смѣло можетъ захватить съ собою Степу и даже старую Марину.

— Боже мой, какъ онъ обрадуется! — сказала Надя, когда чтеніе письма прекратилось, — нельзя ли, мамочка, сейчасъ, сію минуту послать сообщить ему эту радостную вѣсть.

— Но дружокъ, вѣдь скоро одиннадцать часовъ.

— Такъ что же?

— Крестьяне рано ложатся спать; теперь въ деревнѣ никого не добудишься.

— Ахъ, какая досада!

— Я пошлю за нимъ завтра, какъ только встанемъ; сама передамъ все и посовѣтую ѣхать немедленно въ Петербургъ; хорошія мѣста не ждутъ ими надо пользоваться.

— Воображаю его восторгъ, — замѣтила Оля, — не далѣе какъ третьяго дня онъ говорилъ намъ, что очень, очень скушаетъ о Машѣ; а это что еще за письмо у васъ въ рукахъ? — добавила она, увидавъ подъ конвертомъ Машиной крестной, другой точно такой же штемпельный конвертъ.

— Это — другое извѣстіе, которое для васъ можетъ быть будетъ еще пріятнѣе.

— Тоже относительно Маши?

— Нѣтъ.

— Какое же? Какое? — нетерпѣливо допытывались маленькія пріятельницы.

— Одинъ изъ знакомыхъ увѣдомляетъ, что назначеніе папы на должность, обѣщанную ему не ранѣе будущаго года, противъ всякаго ожиданія состоялось теперь.

— Такъ что… — перебили дѣвочки.

— Такъ что недѣли черезъ двѣ-три и намъ придется перебраться въ Петербургъ.

— Господи, да неужели всё это правда?

— Неужели все это не сонъ?

— Чистѣйшая правда и дѣйствительность, — отвѣчала, смѣясь, Вѣра Львовна.

— Оля, Оля, какъ хорошо, какъ весело! — вскричала Надя, захлопавъ въ Ладоши и прыгая на мѣстѣ: — мы будемъ жить въ большомъ городѣ, и можемъ по-прежнему часто видѣться съ Машей.

— Сколько удовольствія предстоитъ съ укладкою куколъ и ихъ хозяйства!

— А еще того больше съ устройствомъ для нихъ новой квартиры.

— Которое Оля навѣрное возьметъ на себя и исполнитъ такъ же удачно, какъ исполняла до сихъ поръ, — отозвалась г-жа Горнъ, все время молча слѣдившая за восторгомъ обѣихъ дѣвочекъ.

— Да, да, ужъ конечно это будетъ ея дѣло; иначе ничего не выйдетъ путнаго, — отвѣтила Надя.

Оля покраснѣла отъ удовольствія; въ первую минуту она не нашлась ничего сказать, но потомъ, немного оправившись, проговорила едва слышно:

— Жаль только одно, что Лизочка не можетъ ѣхать съ нами!

— Да; мнѣ очень будетъ скучно безъ васъ, особенно послѣ того, какъ за это послѣднее время Оля придумывала такія интересныя игры.

И Лиза даже прослезилась.

— Не скучай, другъ мой, — старалась успокоить ее мама, — мы, по всей вѣроятности, тоже скоро переѣдемъ въ Петербургъ.

— Неужели?!

— Да, дружокъ, это не подлежитъ сомнѣнію.

— Но зачѣмъ же, мамочка, когда до сихъ поръ ты и папа постоянно находили, что деревенская жизнь хороша и пріятна?

— За тѣмъ, что твоего старшаго брата придется отдать въ гимназію, а папа ни за что не рѣшится отпустить его, а главное оставить тамъ безъ себя.

— О, тогда отлично! Значитъ мы опять заживемъ вмѣстѣ!

И дѣвочки, забывъ о кукольной елкѣ, долго, долго толковали о предстоящемъ переселеніи въ Петербургъ и о томъ, какимъ образомъ придется тамъ устроить квартиру Натальѣ Павловнѣ.

XII.

Сборы. — Какъ быть съ кукольною мебелью. — Новая находчивость Оли. — Устройство квартиры. — Помѣщеніе Карла Ивановича. — Неожиданный визитъ Лизы Горнъ. — Новоселье.

Пользуясь зимнимъ путемъ, Бѣльскіе торопились выбраться изъ деревни, такъ какъ до уѣзднаго городу да, мимо котораго проходила желѣзная дорога, надо было ѣхать на лошадяхъ восемнадцать верстъ, и сообщеніе во время весенней распутицы порою становилось крайне затруднительно.

Надя и Оля много хлопотали съ укладкою пожитковъ Натальи Павловны; имъ хотѣлось взять съ собою игрушки всѣ, безъ исключенія, но игрушекъ оказалось такое множество, что пришлось ограничиться только половиною. На разборку ихъ и распредѣленіе, что взять съ собою, что оставить, онѣ употребили цѣлые два дня.

Чайную, столовую и кухонную посуду, конечно, рѣшено было везти, бѣлье и платье куколъ--тоже.

— А какъ же мебель? — спросила Надя, усердно помогая Олѣ запаковывать то и другое въ чемоданы и ящики.

— Ахъ, ужъ не говори! Сама не знаю, какъ быть съ мебелью!

— Неужели оставить?

— Это было бы досадно.

— Ужасно; но, кажется, придется.

— Да, потому что она займетъ слишкомъ много мѣста.

— Конечно; впрочемъ, постой, — добавила Оля послѣ минутнаго молчанія, — можетъ быть, я придумаю средство уложить ее… — Надя взглянула съ недовѣріемъ и, печально склонивъ голову, тихо прошептала:

— Трудно что нибудь придумать!

Оля, между тѣмъ, внимательно осматривала каждый стулъ; чѣмъ дольше занималась она этимъ осмотромъ, тѣмъ оживленнѣе и оживленнѣе становилось ея миловидное личико.

— А вѣдь я нашла средство… — сказала она, улыбнувшись.

— Не можетъ быть!

— Нашла; въ самомъ дѣлѣ, нашла!

— Неужели?

— Честное слово.

— Но какое же это средство?

— Совсѣмъ простое: надо развинтить мебель, и тогда она уложится вся безъ затрудненія въ посудный ящикъ.

— Ну, Оля, молодецъ! Изобрѣтательнѣе тебя, кажется, нѣтъ человѣка въ цѣломъ мірѣ!

Оля засмѣялась.

— Подожди еще радоваться и хвалить меня; надо прежде спросить маму, позволитъ ли она сдѣлать такъ, какъ я придумала.

— Пойдемъ, пойдемъ къ ней скорѣе…

Дѣвочки бросились въ комнату Вѣры Львовны, скороговоркою передали о своемъ намѣреніи, и убѣдительно просили разрѣшить имъ задуманное.

— Пожалуй, — отозвалась она, — если только между прислугою вы найдете кого-нибудь, кто съумѣетъ взяться за подобную работу.

— Какъ не вспомнить столяра Ивана, — сказала Надя, возвращаясь въ дѣтскую, — не будь онъ теперь въ Петербургѣ, мы бы ни о чемъ не заботились.

— Да, придется похлопотать не мало; что дѣлать!

— За то при разборкѣ онъ навѣрное поможетъ намъ.

Въ ожиданіи того, что будетъ при разборкѣ, дѣвочкамъ пришлось прибѣгнуть къ помощи лакея, который, по счастію, послѣ продолжительныхъ усилій, достигъ наконецъ цѣли: плетеные диваны, стулья, столы и даже кровати были развинчены и затѣмъ, тщательно обернутые газетной бумагой, уложены въ ящикъ.

Дѣвочки торжествовали. Переѣздъ въ Петербургъ, предстоящее устройство и вообще жизнь на новомъ мѣстѣ, при иной обстановкѣ, ихъ очень тѣшили и забавляли. Онѣ не могли дождаться той минуты, когда къ подъѣзду подадутъ большой четырехмѣстный возокъ, запряженный тройкою рослыхъ лошадей, и вся семья тронется въ путь-дорогу!

Но вотъ, наконецъ, эта блаженная, давно ожидаемая минута наступила… Дѣвочки усѣлись, кучеръ тряхнулъ возжами, лошади тронулись, и послѣ почти двухчасового нырянья по снѣжнымъ сугробамъ, наши маленькія путешественницы очутились сначала въ вокзалѣ, гдѣ надо было брать билеты, а затѣмъ въ вагонѣ.

Ѣхали онѣ гораздо скорѣе, чѣмъ Маша, потому что Вѣра Львовна пожелала отправиться съ такъ-называемымъ курьерскимъ поѣздомъ, который идетъ скорѣе и меньше останавливается на станціяхъ, но тѣмъ не менѣе дорога все-таки показалась имъ длинною.

Въ Петербургѣ ихъ встрѣтилъ самъ Бѣльскій, отправившійся нѣсколько ранѣе, чтобы нанять квартиру и хотя кое-какъ устроить ее до пріѣзда семьи и поклажи; встрѣтилъ также старый пріятель Иванъ и маленькая Маша.

Поцѣлуямъ, спросамъ, разспросамъ не было конца.

Надя нѣсколько разъ заставляла Машу разсказывать свои похожденія, въ особенности приключеніе со слономъ, о чемъ сама она теперь не могла вспомнить безъ смѣха. Квартира, нанятая папою оказалась большая, помѣстительная и удобная.

Когда Вѣра Львовна немного разобралась, а распредѣленіе комнатъ было окончательно рѣшено, Оля приступила къ устройству помѣщенія для Натальи Павловны съ ея семействомъ.

Работы и старанія пришлось приложить не мало, но, какъ и надо было ожидать, трудъ увѣнчался полнымъ успѣхомъ.

Кукольная квартира вышла еще красивѣе, чѣмъ была въ Покровскомъ, потому что дѣтская оказалась шире и длиннѣе, слѣдовательно, можно было занять больше мѣста, такъ что ко всѣмъ тѣмъ комнатамъ, которыя намъ уже извѣстны, дѣвочки прибавили еще столовую, благодаря любезности Ивана, подарившаго, имъ на новоселье прелестный игрушечный буфетъ, раздвижной обѣденный столъ и полдюжины стульевъ съ высокими спинками.

Оля заботливо разставила по полкамъ буфета столовую и чайную посуду, которую всегда послѣ игры собственноручно убирала туда, — она по-прежнему исполняла роль горничной и кухарки, а Надя — нянюшки.

За Наталью Павловну дѣвочки говорили точно такъ же на-распѣвъ, за Карла Ивановича — ломаннымъ русскимъ языкомъ, а за лавочника — скороговоркою.

Помѣщеніе Карла Ивановича тоже было гораздо лучше, чѣмъ въ Покровскомъ; оно находилось на каминѣ, и высоко наклеенный золотой крендель съ подновленною вывѣской, отражаясь въ зеркалѣ, выигрывалъ еще больше.

— Надо новоселье устроить, — сказала Надя, когда наконецъ все было разставлено и разложено по своимъ мѣстамъ.

— Непремѣнно; я давно объ этомъ думаю, — отвѣчала Оля.

— И что же придумала?

— Придумала я совсѣмъ новую вещь; не знаю только, понравится ли тебѣ?

— О, конечно, понравится! Ты не можешь придумать ничего такого, что бы мнѣ не понравилось.

— Очень рада.

— Но говори же скорѣе, что именно.

— Угадай!

— Балъ?

— Нѣтъ.

— Повтореніе костюмированнаго вечера?

— Нѣтъ.

— Тогда вѣрно какое-нибудь особенное катанье?

Оля отрицательно покачала головой.

— Но что же наконецъ такое? Обѣдъ, завтракъ, шеколадъ?

— Ни то, ни другое, ни третье, а…

Оля опять замолчала, желая немного помучить свою подругу.

— А что же, что, что, что? — спрашивала Надя, схвативъ ее за руки.

— Живыя картины!

— Ахъ какая прелесть! Ахъ какое чудо! Да это лучше и интереснѣе всего, что было до сихъ поръ.

— Только надо взяться за дѣло обдуманно; устроить сцену, кулисы, занавѣсъ — какъ бываетъ въ настоящемъ театрѣ.

— Для модели мы можемъ взять нашъ игрушечный театръ. Вѣдь ты захватила его изъ Покровскаго, не правда ли?

— Кажется.

Опять пошли приготовленія. Добрая Вѣра Львовна, по примѣру прошлыхъ разовъ, приняла горячее участіе въ этой новой занимательной выдумкѣ своей питомицы; помогала также и Маша, приходившая къ Бѣльскимъ чуть не ежедневно.

— Кто же будетъ дѣйствующими лицами? Наталья Павловна и ея семья? — спросила Надя.

— Нѣтъ, они будутъ зрителями; а для дѣйствующихъ лицъ мы назначимъ такъ-называемыхъ запасныхъ куколъ, потому что онѣ меньше ростомъ, и для нихъ легче устроить сцену.

Время летѣло незамѣтно; до назначеннаго дня спектакля оставалось очень немного. Изящно сдѣланная сцена, кулисы и голубая занавѣсъ, обшитая золотою бахромою, были готовы.

Сцена помѣщалась въ дѣтской на комодѣ; на полу стоялъ органчикъ — вторично представлявшій собою оркестръ — нѣсколько поодаль тянулись ряды стульевъ для публики.

— Кромѣ спектакля мы вѣдь, конечно, сдѣлаемъ ужинъ нашимъ кукламъ? — толковали маленькія пріятельницы наканунѣ назначеннаго торжества.

— О да, непремѣнно, иначе это не походило бы на новоселье; только знаешь, Надя, такъ какъ я буду занята съ устройствомъ живыхъ картинъ, то позаботиться объ ужинѣ уже тебѣ придется.

— Мнѣ? — испуганно переспросила Надя: — но, Оля, милая, вѣдь я ничего не съумѣю приготовить.

— Такъ какъ же быть то?

— Придется ограничиться одними фруктами и конфектами.

— Пожалуй и это можно, — порѣши ли дѣвочки.

На слѣдующій день онѣ проснулись очень рано для того, чтобы имѣть больше времени сдѣлать различныя закупки, накрыть столъ, одѣть куколъ и вообще все окончательно приготовить къ спектаклю, начало котораго было назначено ровно въ шесть часовъ. Наталья Павловна нарядилась въ полосатое шелковое платье и кружевной чепецъ, Мими и Ида опять были одѣты одинаково, Коко облачился въ- свой любимый матросскій костюмъ.

Тоню оставили дома, такъ какъ считали еще слишкомъ маленькою, чтобы присутствовать въ театрѣ. До начала представленія оставалось нѣсколько минутъ; Маша, помѣстившаяся около шарманки, уже взялась за ручку, чтобы передъ поднятіемъ занавѣси проиграть какую-то пьесу, какъ вдругъ въ передней раздался сильный звонокъ.

Дѣвочки выбѣжали въ корридоръ, чтобы черезъ стеклянную дверь посмотрѣть кто пришелъ, и каково было ихъ удивленіе, и радость когда онѣ вдругъ увидѣли г-жу Горнъ и Лизу…

— Лиза, дорогая, это ты? Какими судьбами? — вскричали онѣ въ голосъ,

— Мамѣ нужно было по дѣламъ отправиться въ Петербургъ на недѣлю, и я упросила взять меня чтобы повидаться съ вами.

— Сегодня ты пріѣхала какъ нельзя болѣе кстати; Наталья Павловна празднуетъ новоселье.

— Неужели? Вотъ отлично! Жаль только, что нѣтъ со мною моихъ куколъ.

— Да, это обидно; онѣ навѣрное провели бы время очень пріятно; у насъ сейчасъ начнутся живыя картины!

И не дожидаясь отвѣта, дѣвочки потащили Лизу въ дѣтскую.

При видѣ вновь устроенной кукольной квартиры и изящнаго театра, она пришла положительно въ восторгъ и, съ любопытствомъ переходя отъ одного предмета къ другому, восхищалась каждою бездѣлицей.

— Господи, почему я не могу устроить у себя ничего подобнаго, а между тѣмъ мои игрушки вѣдь не хуже!

— Тутъ дѣло не въ игрушкахъ, Лиза, — замѣтила Надя.

— А въ чемъ же?

— Въ томъ, что у тебя нѣтъ такой славной, умной и распорядительной сестрички, какъ моя дорогая Оля.