ОЛИВЕРЪ КРОМВЕЛЛЬ.
правитьКромвелль — глава англійской республики.
правитьПослѣ уорчестерской битвы, торжествующій кальвинизмъ является раздѣленнымъ на двѣ партіи: на пуританъ-воиновъ, въ главъ которыхъ стоитъ Кромвелль, и на законниковъ, поддерживаемыхъ пресвитеріанами и парламентомъ.
Долгій парламентъ продолжалъ засѣдать. Побѣдитель при Донбарѣ, Уорчестерѣ и Треда, воплощенный кальвинистъ и первый пуританинъ Англіи, увидѣлъ противъ себя около сотни членовъ парламента, у которыхъ было довольно и мужества, и мудрости, и дарованій. Пока судьба его совершалась на поляхъ битвъ, эти люди могущественно правили государствомъ и пріобрѣли уваженіе во мнѣніи общества: они составляли высшую власть въ государствѣ.
Но въ самыхъ достоинствахъ ихъ не было ничего царственнаго, составляющаго принадлежность законной монархической власти. Философъ Годвинъ[1] и еще недавно Форстеръ[2] слишкомъ ихъ прославили. Ни одинъ изъ нихъ не достигалъ этой высоты: ни тяжелый Бульстродъ, исполненный педантическихъ тонкостей, довольный своей чиновной важностью и своей судейской мантіей; ни старый адвокатъ Сент-Джонъ «курносый, говорившій прерывисто», мрачный фанатикъ и въ старости скряга; ни метафизикъ Ванъ, ловкій строитель химеръ, переносившій въ дѣйствительную жизнь любовь свою къ отвлеченностямъ и страсть ума къ тонкостямъ, болѣе затрудняющимъ жизнь практическую, нежели служащимъ ей пособіемъ; ни самый блистательный и могучій изъ нихъ, Генрихъ Мартинъ, который, нравясь всѣмъ и даже внушая страхъ, никого не могъ руководить или заставить себѣ повиноваться по недостатку достоинства, привычки къ власти и уваженія. Онъ имѣетъ нѣкоторое сходство съ Камиллемъ Демуленомъ и, мимоходомъ сказать, принадлежитъ къ числу самыхъ интересныхъ и кроткихъ лицъ этой важной и страшной эпохи. Поэтъ, человѣкъ съ умомъ, съ твердымъ и живымъ характеромъ, этотъ маленькій человѣчекъ, про котораго современники разсказываютъ, что онъ «всегда держался прямо и носилъ узкія платья», одной кстати-сказанной шуткой перемѣнялъ направленіе парламентскихъ преній, живые каламбуры его пережили два столѣтія. Но могъ ли онъ быть главою государства?
16 сентября 1651 года, послѣ уорчестерской битвы, Кромвелль пріѣзжаетъ въ Лондонъ и находитъ парламентъ, который долженъ былъ прекратить свои засѣданія еще до апрѣля 1649, но который отъискалъ прекрасное средство продолжить свое существованіе, собираясь каждую среду, чтобъ ничего не дѣлать, или, какъ выражается Генрихъ Мартинъ, «чтобъ разсуждать о томъ, что нужно будетъ дѣлать». Народъ, называвшій Кромвелля только генераломъ, далъ этимъ недвижнымъ обломкамъ менѣе-лестное имя: онъ прозвалъ его задомъ. Чтобъ остановить ложные слухи, по внушенію Кромвелля, это собраніе опредѣляетъ, что оно продолжитъ свое существованіе еще на три года. Въ немъ-то, въ-теченіе тридцати мѣсяцевъ, бродятъ и стараются соединиться безпорядочно-набросанные элементы государственной жизни. Военные хотятъ учредить республику и сдѣлать главою ея Кромвелля; законники требуютъ правленія смѣшаннаго, кто бы ни былъ его главою. Кромвелль назначаетъ нѣсколько совѣщаній, въ которыхъ, какъ обыкновенно бываетъ, много говорятъ и ничего не рѣшаютъ; онъ не за республику, ни противъ нея, только не хочетъ имени Стюартовъ и представляетъ необходимость правительства сильнаго и централизованнаго.
Между-тѣмъ, страшные пуританскіе матросы вселяютъ уваженіе къ національному флагу и возбуждаютъ въ народѣ чувство славы и гордости; законники и коммиссары продаютъ конфискованныя имущества роялистовъ и изъискиваюгъ насильственныя пени со всѣхъ джентльменовъ, служившихъ королю Карлу. Изъ этихъ изъисканій дѣлаютъ злоупотребленія; примѣшивается алчность и, благодаря крючкотворству законниковъ, не одинъ честный мѣщанинъ смѣшанъ съ роялистами; изъ общаго ужаса дѣлаютъ спекуляцію; каждый изъ членовъ парламента принимаетъ утромъ по тридцати и сорока просителей. Тогда начальники войска, двигатели парламента подаютъ Кромвеллю жалобу на эти обломки парламента и требуютъ совершеннаго измѣненія въ образѣ правленія. Просьбы мѣшаются съ угрозами въ этомъ странномъ актѣ, испугавшемъ защитниковъ парламента. «Дѣло опасно», сказалъ Бульстродъ Кромвеллю: «обратите на это вниманіе, остановите это.» Кромвелль ничего не остановилъ, напротивъ. Эта воинственная сила, его поддержка и орудіе, готовилась уничтожить въ его пользу говоруновъ парламента. Онъ поручилъ президенту ихъ, Ленталлю, поблагодарить офицеровъ, и Карлилль, никогда неупускающій случая попаясничать, говоритъ, адресуясь къ несчастному президенту: «Ваша рѣчь, милостивый государь, вѣроятно была вамъ столько же пріятна, какъ доброму ослу, когда ему даютъ ѣсть чертополохъ колючій!»
Парламентъ понимаетъ народное неудовольствіе, предвидитъ свою судьбу и, проработавъ мѣсяцы и годы съ процессіональной медленностью надъ учредительнымъ актомъ государства, вдругъ пробуждается и хочетъ постановить законъ въ ту же минуту. Надобно удовлетворить всѣхъ: дѣло трудное. Пресвитеріане хотѣли бы снова получить власть, законники удержать ее, пуританскіе офицеры прежде всего требуютъ чистаго кальвинизма и свободы религіознаго толкованія) имъ согласиться трудно, и билль, который бы всѣмъ имъ понравился — мечта несбыточная. Соглашаются только въ одномъ, на одномъ пунктъ, одинаково-пріятномъ всѣмъ членамъ парламента, именно, что самъ онъ, преобразовавшись въ избирательный комитетъ, будетъ судить о правильности избранія — ловкое средство продолжать и увѣковѣчивать свое существованіе. Новыя собранія происходятъ у Кромвелля, и тамъ офицеры, ставшіе смѣлѣе, клянутся подъ носомъ находящихся тамъ членовъ парламента, что задъ будетъ истребленъ. Генералъ молчитъ; онъ ждетъ, зная, что дѣло можетъ кончиться только въ его пользу. — Мы на 20-мъ апрѣля 1653 года.
Судья Бульстродъ, возвратившійся наканунѣ домой «съ слезами на глазахъ», приходитъ утромъ къ Кромвеллю и находитъ его въ гостиной, «въ черномъ платьѣ и сѣрыхъ нитяныхъ чулкахъ», въ ожиданіи членовъ парламента, которые должны были имѣть новое совѣщаніе съ Офицерами. Они нейдутъ) они рѣшились постановить свой билль и дать ему силу закона. Пока они спѣшатъ окончить этотъ актъ, который долженъ уничтожить Кромвелля и войско, Кромвелль, едва вѣря тому, что ему разсказываютъ, велитъ привести роту мушкетеровъ его полка, восклицаетъ: «это не честно; нѣтъ, въ этомъ нѣтъ самой обыкновеи — ной добросовѣстности», и идетъ прямо въ палату. Ее составляли всего пятьдесятъ-три члена; шли пренія о биллѣ, который готовились утвердить, когда вошелъ. Кромвелль и сѣлъ на обыкновенномъ своемъ мѣстѣ. Эта сцена пояснена новымъ историкомъ кой-какими, впрочемъ весьма-ничтожными фактами.
Слушавъ нѣсколько времени споры, онъ сдѣлалъ знакъ Гаррисону, который подошелъ и сталъ возлѣ него. Съ четверть часа онъ молчалъ; но когда начали балотировать вопросъ о томъ: «пройдетъ ли билль?» онъ сдѣлалъ знакъ Гаррисону, и сказалъ: «теперь время; это должно, я это сдѣлаю». Потомъ онъ всталъ, положилъ шляпу на столъ и говорилъ сперва довольно-долго въ пользу парламента; потомъ, измѣнивъ тонъ, напомнилъ ему о его ошибкахъ, о его несправедливостяхъ, о его эгоизмѣ и всякаго рода низостяхъ, и разгорячился до того, что сталъ говорить вещи обидныя. Сэръ Петеръ Вентвортъ напомнилъ ему о приличіи. «Такой языкъ», сказалъ онъ, «страненъ, неслыханъ въ стѣнахъ парламента и со стороны человѣка, который имѣлъ наше довѣріе, котораго мы такъ высоко почтили, который…» — Довольно! довольно! закричалъ генералъ изо всей силы: — довольно съ насъ; я это тотчасъ окончу и заставлю молчать болтуновъ — и вышедъ на середину залы, надвинувъ шляпу и стуча ногою въ полъ, сказалъ: «Вы не должны болѣе засѣдать здѣсь; уступите ваши мѣста лучшимъ людямъ; вывести ихъ!» И, по командѣ Гаррисона, тридцать мушкетеровъ, страшныхъ ветерановъ междоусобной войны, выстроиваются въ двѣ шеренги и отдаютъ честь. Ярость Кромвелля продолжаетъ вырываться наружу: «Вы называетесь парламентомъ!» говоритъ онъ имъ: «вы не парламентъ; я повторяю вамъ: вы не парламентъ; между вами есть пьяницы» — и взглядъ его устремляется на бѣднаго мистера Чалонера. «Между вами есть волокиты» — и онъ обращается на маленькаго Генриха Мартина, который соединялъ въ себѣ и качества поэта и привычки Фавна. «Между вами есть лихоимцы» — и онъ посмотрѣлъ на Бульстрода: «люди безстыдные, которые недостойны называться людьми евангельскими! Какъ же вамъ быть парламентомъ богоизбраннаго народа! Подите! ступайте! чтобъ объ васъ не было и слышно! во имя Господа, ступайте!»
Всѣ члены встали, и генералъ, поднявъ серебряную палицу, лежавшую на столѣ, священную эмблему власти нижней палаты, сказалъ: «Что намъ дѣлать съ этой игрушкой? унесите ее!» — и отдалъ ее мушкетеру. Потомъ, замѣтивъ, что президентъ или ораторъ Ленталль не сходитъ съ мѣста, сказалъ, обратясь къ Гаррисону: «Заставь его сойдти.» — Я уступлю только силѣ! — «Хорошо!» возразилъ Гаррисонъ: «я подамъ вамъ руку!» — Остальное извѣстно; это 18 брюмера было описано нѣсколько разъ, и сходство описаній въ малѣйшихъ подробностяхъ не позволяетъ сомнѣваться въ ихъ справедливости. Говорили, что Кромвелль въ этомъ случаѣ разъигралъ комедію. Кажется, онъ просто былъ взбѣшенъ за то, что его хотѣли предупредить и обмануть. Бѣшенство его было велико, и нельзя предполагать, чтобъ оно было лицемѣрно; достовѣрно по-крайней-мѣрѣ то, что члены парламента исчезли, какъ сонъ, что о нихъ пропалъ и слухъ, и что народъ нисколько не принялъ ихъ стороны. «При уходѣ ихъ», говорилъ Кромвелль, смѣясь своимъ серьёзнымъ смѣхомъ, который былъ такъ страшенъ: «я не слыхалъ, чтобъ собака залаяла!»
Онъ успокоился, когда была одержана эта странная побѣда; въ тотъ же день, 23 апрѣля 1653 года, онъ занимался уже мѣстными выгодами тѣхъ болотъ у которыхъ былъ владѣльцемъ въ своей юности, и собственноручно написалъ слѣдующее письмо, найденное Карлилемъ въ подлинникѣ въ архивахъ Sergeant’s Inn, въ Лондонѣ. Онъ велѣлъ продолжать въ своей провинціи высушиваніе земель и насыпи (new Bedford level), которыя оканчиваются теперь англійскими инженерами и о которыхъ мы уже говорили; онъ даже вступилъ съ собственнымъ капиталомъ въ компанію антрпренёровъ (adventurers), принявшую на себя эти работы. Владѣльцы смежныхъ земель, понесшіе убытки отъ разрытія поверхности, требовали вознагражденія убытковъ и оцѣнки ихъ; парламентъ обѣщалъ удовлетворить ихъ просьбу и заставилъ дожидаться; измученный этими проволочками, народъ возмутился, уничтожилъ траншеи, разрушилъ работы и разогналъ работниковъ. Этого не хотѣлъ терпѣть Кромвелль. Вышедши изъ нижней палаты, отъ которой ключъ онъ положилъ «себѣ въ карманъ», онъ написалъ:
«Я слышалъ, что нѣсколько безпорядочныхъ людей надѣлали значительныхъ поврежденій въ графствѣ Кэмбриджъ, около Сватема и Ботшема, что они разрушили работы, начатыя антпрпренёрами и угрожали работникамъ, которыхъ употребляли въ этихъ мѣстахъ. Прошу васъ послать туда одинъ изъ моихъ полковъ, подъ командою капитала, который долженъ употребить всѣ средства, чтобъ возстановить между жителями порядокъ, который имъ скажетъ, что никто не доложенъ возбуждать смятеній, что это не будетъ терпимо; но, если антрпренёры кого-либо обижаютъ, то должно жаловаться: въ этомъ случаѣ будутъ приняты мѣры, которыхъ потребуетъ справедливость, и всякому будетъ отдано должное. Остаюсь
"Оливеръ Кромвелль".
Вслѣдъ за тѣмъ сто-сорокъ пригласительныхъ писемъ разосланы къ знатнѣйшимъ пуританамъ, на которыхъ Кромвелль и его ффицеры могли полагаться, и которые всѣ почти, за исключеніемъ двухъ, отвѣчали на приглашеніе; никто не возразилъ, — до того сошлись его личные виды съ дѣйствительными началами гражданскаго кальвинизма. „Въ числѣ ихъ“ говоритъ Кларендонъ: „были люди достойные уваженія и земельные владѣльцы“. — „Многіе изъ нихъ“ прибавляетъ Бульстродъ (одинъ изъ членовъ разогнаннаго парламента) знали дѣло и имѣли состояніе». Въ числѣ этихъ-то людей засѣдалъ кожевникъ Бербонъ (Barbone), человѣкъ богатый, строгихъ правилъ, котораго магазинъ былъ посѣщаемъ болѣе другихъ, находившихся на Флит-Стритѣ. Злые языки, искажая его имя, звали его Barebone (сухія кости) и дали это прозвище парламенту, въ которомъ онъ былъ членомъ. Тамъ находились и другіе пуритане, въ свое время пользовавшіеся большимъ значеніемъ, альдерменъ Иртонъ, Джеффрей изъ Абердина, Суинтонъ изъ Эдимборга, знаменитый адмиралъ Блекъ, духовный поэтъ Русъ, превотъ Итна, котораго старые гимны еще до-сихъ-поръ поются въ глуши Шотландіи, и вмѣстѣ съ ними Эшлей Куперъ, сдѣлавшійся потомъ лордомъ Шефтсбёри, Чарльсъ Гоуардъ и полковникъ Эдуардъ Монтегю, которые всѣ трое сдѣлались родоначальниками знатныхъ фамилій; потомки этихъ республиканцевъ въ настоящее время — пэры Англіи.
Парламентъ-сухія-кости, изъ презрѣнія названный такъ исторіею, собирается и длится только пять мѣсяцевъ. Не соглашаясь въ началахъ, утомленный зависимостью отъ воли Кромвелля и своимъ униженнымъ положеніемъ, этотъ парламентъ разрушается самъ-собою и громкими криками требуетъ короля. Пятидесяти-четырехъ лѣтъ фермеръ-пуританинъ, «котораго каштановые волосы начинали отсвѣчивать сѣдиною», какъ говоритъ Медстонъ, торжественно получаетъ званіе лорда-протектора трехъ соединенныхъ королевствъ. Все замолкаетъ, все успокоивается, все утихаетъ, кромѣ нѣсколькихъ темныхъ тавернъ, гдѣ остатки анархическаго мистицизма шевелятся въ глухой ярости. Шестьдесятъ актовъ одинъ за другимъ выходятъ изъ канцеляріи протектора. Съ иностранными государствами заключаются мирные трактаты. Франція, даже Испанія шлютъ пословъ. Голландія, Швеція, Данія, Португалія признаютъ Кромвелля въ званіи протектора. Онъ покидаетъ «Пулалье Генриха VIII» и поселяется въ Уитегаллъ, въ самомъ дворцѣ Стюартовъ. Въ это время онъ пишетъ Ричарду Майору, который предлагалъ ему выгодную покупку земли, слѣдующее письмо:
"Я получилъ ваше милое письмо и благодарю за него. Еслибъ мнѣ было прилично продолжать это дѣло, то оно стоило бы вамъ однихъ трудовъ, но не издержекъ, потому-что я употребилъ бы на это свою землю, что въ Эссексѣ, и кой-какія деньги, которыя теперь у меня въ рукахъ.
"Но, право, я чувствую отвращеніе отъисканія богатствъ сего міра, когда Господь удостоилъ меня столькихъ милостей, которыхъ я не просилъ, и мнѣ непріятно возбудить въ людяхъ мысль, что я гоняюсь за этими вещами; а это непремѣнно подумаютъ, если только вы хоть немного ввяжетесь въ это дѣло (потому-что тѣмъ или другимъ способомъ они объ этомъ узнаютъ); мнѣ это до того противно, что, право, я не смѣю по этому дѣлу ни дѣйствовать, ни вмѣшиваться въ него. Такимъ-образомъ я обнажилъ передъ вами мысль свою. Пріймите увѣреніе, вы и сестра, въ моей вѣрной дружбѣ; благословенія мои и поклонъ милой Доротеѣ и ея ребенку; мой поклонъ всѣмъ.
"Оливеръ Кромвелль".
Между-тѣмъ, англійскій пуританизмъ, кормиломъ котораго правитъ Кромвелль, благоденствуетъ. Приступаютъ къ первому въ-продолженіи сорока лѣтъ правильному избранію. Оно даетъ парламенту четыреста членовъ, изъ которыхъ тридцать Шотландцевъ и тридцать Ирландцевъ; большинство держится началъ пресвитеріанскихъ и конституціонныхъ. Давъ присягу, Кромвелль открываетъ этотъ парламентъ. — «Вы собраны», говоритъ онъ членамъ нижней палаты: «для величайшаго дѣла, которое когда-либо видѣла Англія. У васъ на плечахъ интересы трехъ великихъ націй и всѣхъ владѣній, отъ нихъ зависящихъ… могу сказать безъ преувеличенія. Эти слова служатъ введеніемъ къ рѣчи, въ которой онъ требуетъ отъ депутатовъ „сохраненія Англіи“, съ одной стороны „благочестія“, съ другой „дисциплины“. Онъ однимъ разомъ порицаетъ и тиранство пресвитеріанизма, который вздумаетъ силою подчинить совѣсти одному и тому же закону, и анархическій мистицизмъ, который можетъ предать общество утопіямъ мечтателей. „Въ старой системѣ“ (пресвитеріанскаго однообразія), говоритъ Кромвелль: „было слишкомъ-много строгости и суровости… да, слишкомъ много тиранніи надъ совѣстью, духъ, не похожій на духъ христіанства во всякое время, тѣмъ-болѣе въ наше.“ Уничтоживъ деспотизмъ и нетерпимость пресвитеріанизма, Кромвелль обращается къ крайнимъ либераламъ, анархистамъ, съ которыми обходится не такъ жестоко: большая часть изъ нихъ — его старые пріятели. „Это заблужденіе болѣе утонченное, въ которое впало много людей чистыхъ и достойныхъ, много людей чистосердечныхъ… Ихъ духовныя притязанія весьма-велики, они ожидаютъ царства Христова на землѣ, когда святой духъ превозможетъ, изгладитъ всякое земное беззаконіе и когда вѣчная и совершенная справедливость будетъ управлять міромъ. Еслибъ они держали свои мысли и свои теоріи (notions) про себя, ихъ оставили бы въ покоѣ. Но когда ихъ хотятъ осуществить, то время вмѣшаться въ это дѣло судьбѣ. Если, сверхъ-того, употребляютъ всѣ усилія, чтобъ поставить вверхъ дномъ всѣ отношенія, семейство противъ семейства, мужа противъ жены, родителей противъ дѣтей; когда только и повторяютъ: разрушайте, разрушайте, разрушайте (overturn, overturn, overturn)… о! тогда, я говорю, врагъ общественный бодрствуетъ и въ дѣло долженъ вмѣшаться судья!“ Таково вообще политическое краснорѣчіе Кромвелля.
Когда онъ окончилъ эту рѣчь, говоритъ одинъ старый журналъ: „члены парламента сказали гм![3] и выразили свое одобреніе и довольство страннымъ образомъ“. Это взаимное согласіе было не продолжительно. Едва собравшись, парламентъ пустился въ жаркія разсужденія „отъ восьми часовъ утра“ говоритъ Гибонъ Годдаръ: „до восьми часовъ вечера, ежедневно, о томъ, имѣетъ ли онъ право засѣдать, и кому принадлежитъ власть, одному ли человѣку или нѣсколькимъ и въ какой мѣрѣ. Этимъ разрушалось установленіе протекторатства въ самомъ его основаніи и, безъ сомнѣнія, не нравилось тому, чью власть колебали такимъ образомъ“. „Спустя восемь дней послѣ открытія камеры“, я хотѣлъ» говоритъ одинъ изъ членовъ (тотъ же самый Гибонъ Годдаръ, оставившій послѣ себя любопытныя записки) «идти въ Вестминстеръ и нашелъ, что двери въ палату депутатовъ заперты: передъ ними стояли часовые. — Нельзя пройдти, сказали мнѣ: — если вы членъ парламента, то ступайте въ писаную комнату, гдѣ будетъ протекторъ. — Я пошелъ туда. Между девятью и десятью часами, онъ пріѣхалъ со свитою изъ офицеровъ, аллебардщиковъ и тѣлохранителей, сѣлъ съ покрытою головою подъ балдахинъ и говорилъ полтора часа».
Теперь обращаемся къ новой части труда Карлиля: къ собранію и вѣрному возстановленію рѣчей, публично произнесенныхъ Кромвеллемъ, — прекрасному труду, представляющему пуританскаго фермера, политическую главу Англіи, совершенно въ новомъ видѣ. Эти импровизированныя рѣчи, которыя Кромвелль никогда не пересматривалъ и не поправлялъ, были напечатаны безъ знаковъ препинанія, невѣрно, съ вставками и смѣшивши комментаріями, которыми reporters украсили оригиналъ и совершенно его обезобразили. Карлиль принялъ въ соображеніе регистры палаты, современные памфлеты, рукописныя замѣчанія нѣкоторыхъ членовъ парламентовъ, бывшихъ во время протектората, и возстановилъ подлинникъ съ величайшимъ тщаніемъ. Изъ этой работы оказывается, что двусмысленныя отступленія, приписывавшіяся Кромвеллю, ни мало ему не принадлежатъ.
Эти рѣчи очень-просты и не носятъ на себѣ ни малѣйшихъ слѣдовъ лицемѣрія или шарлатанства. Онъ не скрываетъ своего происхожденія; онъ солдатъ и считаетъ себя воиномъ Божіимъ. Главныя черты его рѣчей состоятъ въ великой энергіи, въ совершенной ясности, въ сильномъ и часто лишнемъ желаніи его заставить понять себя и выставить въ осязательномъ видѣ мысль свою, въ частыхъ повтореніяхъ словъ. Онъ нерѣдко затрудняется въ выраженіи того, что онъ думаетъ, мы видимъ работу ума, стремящагося понять самого-себя, чувствуемъ, что ремесло оратора затрудняетъ его$ чѣмъ глубже, чѣмъ страннѣе или возвышеннѣе мысль, его тревожащая, тѣмъ чувствительнѣе муки ея рожденія на свѣтъ. Напрасно приписываютъ затрудненіямъ въ выраженіяхъ и перифразахъ этого фермера-мистика, удивленнаго своимъ могуществомъ, намѣренную темноту: подобная тонкость необъясима. Темнота другаго рода происходитъ отъ частаго повторенія библейскихъ выраженій, которыя онъ въ особенности заимствуетъ у Давида, Исаіи и Іереміи и которыя придаютъ рѣчамъ его совершенно-восточный характеръ. Такъ въ залѣ Уитегалля, прислонясь къ окошку, съ офицерами по правую и лѣвую руку, передъ зеленымъ столомъ, окруженнымъ знатнѣйшими пуританами, имъ созванными, вычисляетъ онъ рядъ чудесъ Провидѣнія, котораго онъ былъ орудіемъ, и вдругъ, какъ на полѣ донбарской битвы, запѣваетъ торжественный гимнъ. «Да!» восклицаетъ онъ: «побѣда чрезвычайно-велика, и то, что совершилъ Господь, чрезвычайно-велико. Конецъ этого гимна бьетъ мнѣ въ сердце и я увѣренъ, онъ также ударяетъ и въ ваши сердца; Богъ громитъ горы такъ же какъ холмы, и онѣ трепещутъ… Самъ Богъ имѣетъ свой холмъ, возвышенный подобно холму Баніана, и возницъ Божіихъ двадцать тысячь и ангеловъ болѣе тысячи, и Богъ будетъ всегда пребывать на этомъ холмѣ!»
Потомъ онъ продолжаетъ съ фамильярностью человѣка, вышедшаго изъ народа: «мнѣ очень-жаль, что я говорилъ вамъ такъ долго въ такой тѣсной комнатѣ, гдѣ очень-жарко!» Не смотря на то, предшествовавшія слова очень-краснорѣчивы, точно такъ же какъ и стихи гимна, который «поражаетъ въ сердце Кромвелля и тѣхъ, которые его слушаютъ» (It closeth with ту heart).
Когда онъ хочетъ объяснить свое возвышеніе и показать, по какой роковой связи событій достигъ онъ верховной власти, онъ говоритъ: "Я человѣкъ (вы это знаете; я, разумѣется, объ этомъ помню), который постепенно возвышался и былъ возводимъ въ должности, требовавшія "большой довѣренности. Сперва, будучи кавалерійскимъ капитаномъ, я трудился какъ только могъ, и Господу угодно было оказать мнѣ покровительство. Мнѣ пришла простая и счастливая мысль, которую весьма великіе и весьма-умные, даже весьма-честные люди считали пошлою и почти-глупою, — мысль заставить помогать себѣ орудія, у которыхъ были бы такіе же взгляды, какъ и у меня. Я скажу вамъ всю правду: тогда у меня былъ другъ, человѣкъ весьма-почтенный, — чрезвычайно благородный, котораго память, я увѣренъ, дорога для всѣхъ, — мистеръ Джонъ Гампденъ. Когда мы начали это дѣло, я увидѣлъ, что нашихъ людей всюду бьютъ. Я это видѣлъ и просилъ, чтобъ прибавили нѣсколько полковъ къ арміи милорда Эссекса; я сказалъ ему, что могу дать ему нѣсколько людей, въ которыхъ, по моему мнѣнію, есть духъ, необходимый для того, чтобъ подвинуть дѣло. То, что говорю вамъ, вполнѣ справедливо: Богъ знаетъ, что это справедливо! Ваши солдаты, сказалъ я ему, по-большой-части старые лакеи, трактирные слуги и подобные имъ люди; наши же непріятели дѣти джентльменовъ, младшіе сыновья семействъ, люди знатные, и не-уже-ли вы думаете, что мужество подобныхъ людей устоитъ противъ храбрости и рѣшимости кавалеровъ? По-истинѣ, я представилъ это ему по совѣсти и сказалъ ему: надобно, чтобъ ваши люди были проникнуты духомъ, — не принимайте въ худую сторону словъ моихъ, — духомъ, который по"шелъ бы такъ же далеко, какъ далеко могутъ идти эти джентльмены, безъ чего вы будете побиты, всегда побиты! Дѣйствительно, я это сказалъ ему. Это былъ человѣкъ умный и почтенный, и онъ отвѣчалъ "мнѣ, что мнѣ пришла хорошая мысль, но осуществить ее на дѣлѣ не"возможно. Я возразилъ ему, что въ этомъ могу немного ему помочь, и сдѣлалъ это. И, право, я долженъ наконецъ сказать это, — приписывайте кому хотите! — мнѣ удалось набрать людей, у которыхъ передъ глазами былъ страхъ Божій и которые дѣйствовали добросовѣстно, и съ этого времени донынѣ они ни разу не были побѣждены, но всегда побѣждали, лишь только вступали въ дѣло. По-истинѣ, есть за что благодарить Бога, и это можетъ научить васъ выбирать тѣхъ, которые религіозны и благочестивы. А между ними столько тихихъ, честныхъ, готовыхъ жить подъ устроеннымъ правленіемъ, повиноваться начальникамъ и властямъ, по закону евангельскому! Безъ духа порядка и дисциплины, что бы ни говорили, можетъ быть только духъ дьявольскій, демонскій, выходящій изъ пучинъ сатаны!"
Такъ говоритъ Кромвелль парламенту о событіяхъ своей жизни. Ничто не можетъ быть яснѣе. По его мнѣнію, онъ достоинъ власти и достигъ ея, потому-что вложилъ душу въ протестантскую армію и создалъ духъ своего ополченія. Онъ до конца жизни будетъ поддерживать, съ одной стороны, порядокъ и дисциплину, съ другой кальвинизмъ.
По поводу этой мнимой темноты съ трудомъ импровизировавшихся рѣчей Кромвелля, Томасъ Карлиль сравниваетъ на пяти длинныхъ страницахъ выработанныя искусствомъ реторическія фразы съ выраженіями убѣжденія, медленно обличающаго себя посреди шаткости и неопредѣленности неопытной рѣчи. «Ораторское искусство!» восклицаетъ странный комментаторъ: «ораторское искусство! двуногій реторическій призракъ! выродокъ природы! поди прочь! Уступи мѣсто понятливости, правдивости этихъ словъ, блеску истины и геройской глубинѣ этого человѣка, который говоритъ и у котораго есть что сказать! А ты, риторъ, не заглядывай споимъ косымъ глазомъ. Ты не проникнешь до глубины!» Каковы бы ни были сужденія объ этой шутовской выходкѣ, остается доказаннымъ, что Кромвелль, рѣзкій въ употребленіи дерзкой хитрости, былъ откровененъ въ стремленіи къ своей цѣли и убѣжденъ въ Фаталистической необходимости своего призванія.
На ораторскій талантъ Кромвелль не имѣетъ ни малѣйшаго притязанія; онъ знаетъ, чего ему не достаетъ, онъ признается въ затрудненіяхъ, которыя встрѣчаетъ, и въ своей неловкости на этомъ пути. «Я не изучалъ» говоритъ онъ парламенту: «реторическаго искусства; я не состою въ большемъ согласіи съ риторами и съ ихъ товаромъ (what they deal with)… словами. Правда, господа, правда, что наше дѣло говорить здѣсь о дѣлахъ (speak things). Первое дѣло, о которомъ я долженъ говорить — сохраненіе… право существовать, природное право… надобно сохранить Англію. Какъ мы сохранимъ ее? какъ мы будемъ существовать? Это намѣренъ я разсмотрѣть. Какъ бы ни была груба или безсвязна фразеологія, закрывающая подобныя мысли, — это чисто-политическое краснорѣчіе, краснорѣчіе сообразное съ обстоятельствами. Онъ всегда попадаетъ въ цѣль.
Итакъ, собравъ парламентъ, виновный, по его мнѣнію, въ томъ, что онъ вздумалъ колебать его новую власть, изъискивая съ слишкомъ-большимъ любопытствомъ ея основанія, онъ говоритъ ему весьма-просто, что его „возвели на тронъ, что его просили принять его, что теперь нельзя уже отступать“; послѣ торжественнаго возведенія и окончательнаго рѣшенія, поздно уже спорить объ основаніяхъ существующаго правительства. И потому нѣсколько-педантическій парламентъ, неблагоразумно возбуждающій подобные вопросы, долженъ остерегаться; распустить его недолго… Между-тѣмъ, какъ „правленіе Кромвелля, по словамъ Брюссельскаго Корреспондента“ дѣлается страшнѣе и важнѣе, нежели оно когда-либо было въ глазахъ всѣхъ націй», позволитъ ли Кромвелль, постоянно остающійся главою своей арміи, существовать этому парламенту, который не увеличиваетъ силы націи, — парламенту, который забавляется тѣмъ, что строитъ на бумагѣ, который сжигаетъ одного или двухъ еретиковъ (дѣло само-по-себѣ довольно-безполезное) и не даетъ денегъ, вещь необходимую? Нѣтъ. Онъ говоритъ имъ это очень-прямо, довольно-грубо и вовсе не ораторски:
"Не я призвалъ себя на это мѣсто. Повторяю: не я призвалъ себя на это мѣсто. Богъ мнѣ въ этомъ свидѣтелемъ, и у меня много свидѣтелей, которые поручатся жизнію и засвидѣтельствуютъ это. Нѣтъ, не я призвалъ себя на это мѣсто! И когда я нахожусь на немъ, не я одинъ свидѣтельствую о себѣ и о своей должности; Богъ и народъ этихъ націй также свидѣтельствовали за мою должность и за меня. Если Богъ меня призвалъ для нея и если народъ за меня свидѣтельствуетъ, Богъ и народъ у меня отнимутъ ее; иначе я ея не оставлю! Я нарушилъ бы залогъ, ввѣренный мнѣ Богомъ, и выгоду народа, еслибъ ее оставилъ.
"Что я не самъ призвалъ себя на это мѣсто, вотъ мое первое положеніе.
"Что я не самъ о себѣ свидѣтельствую, но что у меня много другихъ свидѣтелей, вотъ мое второе положеніе. Я беру смѣлость говорить вамъ подробнѣе объ этихъ двухъ предметахъ. Чтобъ сдѣлать свои положенія яснѣе и понятнѣе, позвольте мнѣ обратиться нѣсколько назадъ.
"Я былъ природный джентльменъ и жилъ ни въ большомъ блескѣ, ни въ забвеніи. Я былъ призываемъ націею ко многимъ должностямъ, служилъ въ парламентѣ и въ другихъ должностяхъ, и, входя въ другія подробности, старался исполнять во время служенія обязанности честнаго человѣка въ-отношеніи къ Богу, на пользу его народа и въ-отношеніи къ обществу (commonwealth)) въ это время я имѣлъ достаточное одобреніе въ сердцахъ людей и получилъ нѣкоторыя тому доказательства. Не хочу описывать всѣ эпохи, обстоятельства и случаи, которые, волею Божіею, призывали меня служить Ему, ни явленія и благословенія Божіи, свидѣтельствовавшія о томъ.
"Имѣвъ нѣсколько случаевъ видѣть, съ моими братьями и соотечественниками, счастливый конецъ вашихъ жестокихъ войнъ и нашихъ упорныхъ преній противъ общаго врага, я надѣялся въ частной жизни собрать вмѣстѣ съ братьями своими плоды и вознагражденія за наши труды и опасности, которымъ мы подвергались, — именно, насладиться миромъ и свободою, правами христіанина и человѣка, почти равнаго съ другими, столько, сколько Богу угодно было бы мнѣ это позволить. Когда, говорю я, Богѣ положилъ конецъ нашимъ войнамъ, или, по-крайней-мѣрь, довелъ ихъ до результата, позволявшаго надѣяться, что онѣ скоро кончатся, — послѣ уорчестерской битвы, — я пріѣхалъ въ Лондонъ, чтобъ, по обязанности, изъявить почтеніе собранному тогда парламенту, въ надеждѣ, что всѣ умы будутъ расположены сдѣлать то, что казалось Божіею волею, именно: дать миръ и покой народу Божію и особенно тѣмъ, которые пролили наиболѣе своей крови въ дѣлахъ военныхъ. Я былъ обманутъ въ своихъ ожиданіяхъ; конецъ былъ не таковъ (Глухой ропотъ Брадшау и его партіи). Несмотря на всѣ шарлатанства и ложныя представленія, конецъ былъ не таковъ… былъ не таковъ.
«Могу сказать въ простотѣ души своей, я не люблю, я не люблю, — я не хотѣлъ сказать этого въ своей прежней рѣчи, — говорю, что я не люблю рыться въ ранахъ, раскрывать наготу. Хочу сказать только, что я для себя надѣялся получить позволеніе удалиться въ частную жизнь. Я просилъ, чтобъ меня освободили отъ моей обязанности; я просилъ опять и опять, и пусть Богъ судитъ меня со всѣми людьми, если въ этомъ случаѣ говорю неправду. Многіе знаютъ, что я говорю правду въ-отношеніи къ фактамъ; но если я говорю неправду сердцемъ, стараясь представить вамъ то, чего не было въ моемъ сердцѣ, — этому пусть будетъ судьею Господь. Пусть люди безъ милосердія, которые мѣрятъ другихъ на свой аршинъ, думаютъ какъ хотятъ. Относительно фактовъ, я правъ. Что же касается до искренности и правоты моего сердца, въ которомъ было это желаніе, то предоставляю судить о томъ верховному судьѣ! — Но я не могъ получить того, о чемъ просилъ, о чемъ вздыхала душа моя, и справедливость требуетъ сказать, что многіе было того мнѣнія, будто просьбы моей нельзя удовлетворить.»
Теперь, когда ему дали власть и сдѣлали его тѣмъ, что онъ есть, онъ не покинетъ своего мѣста. Онъ требуетъ, чтобъ тѣ, которыхъ онъ созвалъ, признали власть, ихъ созвавшую, и продолжаетъ:
"Мнѣ жаль, мнѣ жаль, мнѣ смертельно жаль, что есть къ этому поводъ; но есть поводъ, есть поводъ, и если вы не сдѣлаете того, что у васъ благоразумно просятъ, я съ своей стороны сдѣлаю то, что долженъ сдѣлать по своей обязанности, и спрошу совѣта у Бога. Вотъ что (онъ показалъ исписанный пергаментъ) будетъ вамъ представлено, и, надѣюсь, будетъ для васъ достаточно послѣ того, что я говорилъ.
"Объявите въ этомъ отношеніи свое мнѣніе, согласившись и подписавъ; это будетъ вашимъ приступомъ къ дѣламъ парламента, имѣющимъ цѣлію благо народа. Этотъ пергаментъ, когда вамъ его покажутъ и вы его подпишете, какъ я сказалъ, окончитъ нареканіе, и это можетъ дать парламенту счастливое существованіе и хорошій конецъ.
«Я внутренно подумалъ, что не будетъ ни безчестно, ни неприлично, ни противно свободѣ парламентской, если, по избраніи парламента, какъ это было съ вами въ силу власти правительства и сообразно съ этимъ правительствомъ, отъ васъ потребуютъ, прежде вступленія вашего въ камеру, чтобъ вы признали свое избраніе и власть, васъ посылающую. Вы отказались отъ этого; то, отъ чего я сперва удерживался по справедливой довѣренности, къ тому въ настоящее время вы меня принуждаете. Видя, что власть, васъ избравшая, мало уважена, что она презрѣна, я дѣйствую; — до-тѣхъ-поръ, пока вы не выдадите подобнаго манифеста и онъ не будетъ объявленъ, до-тѣхъ-поръ, пока вы не признаете вашего посланія, я приказалъ не допускать васъ въ камеру парламента.»
Этотъ парламентъ долженъ былъ жить пять мѣсяцевъ, до 3 февраля, и вѣроятно Кромвелль очень помнилъ это число, когда вздумалъ распустить его 22 января, двѣнадцатью днями ранѣе законнаго срока, посредствомъ одного изъ тѣхъ хитрыхъ насилій, которыхъ дѣйствіе всегда было вѣрно, и которыя такъ часто встрѣчаются въ жизни главы какой-либо партіи. Онъ упрекаетъ палату депутатовъ въ томъ, что она дѣлаетъ для него невозможнымъ принять конституцію и управлять государствомъ. — «У меня были, милостивые государи» говоритъ онъ имъ: «весьма-утѣшительныя надежды, что Богъ обратитъ въ благословеніе созваніе этого парламента и, да будетъ Господь свидѣтелемъ! я желалъ привести къ этому концу дѣла народа. Это благословеніе, до котораго мы добирались съ такимъ трудомъ, — это истина, справедливость, миръ. Я надѣялся все улучшить. Я сдѣлался тѣмъ, что я теперь, по вашей просьбѣ; вы, обращаясь къ прежней конституціи, убѣдили меня принять мѣсто протектора. Ни одинъ живой человѣкъ не можетъ сказать, чтобъ я искалъ этого мѣста і нѣтъ, не скажетъ этого ни одинъ человѣкъ, ни одна женщина, попирающая ногами англійскую землю! Но видя печальной положеніе, изъ котораго выходила наша нація послѣ междоусобной войны, чтобъ насладиться пяти или шестилѣтнимъ миромъ, я думалъ, что она считала себя счастливою. Вы обратились ко мнѣ, вы просили меня, чтобъ я принялъ на себя правленіе, бремя слишкомъ-тяжкое для всякаго: это была просьба ко мнѣ со стороны собранія, имѣвшаго тогда законодательную власть, и, разумѣется, я думалъ, что тѣ, которые построили зданіе, сдѣлаютъ его для меня удобнымъ. Я могу это сказать передъ Богомъ, передъ которымъ мы — бѣдные пресмыкающіеся муравьи: я былъ бы счастливъ, еслибъ могъ жить въ углу моего лѣса и пасти стадо овецъ!..» — Не похоже ли это на пассажъ изъ Шекспира, за исключеніемъ идеала поэзіи? И такъ, въ письмахъ, столько же какъ въ рѣчахъ, душа Кромвелля видна насквозь; и если въ ней являются тучи и мракъ, если въ ней видны темныя печали и тяжелыя затмѣнія, тѣмъ она наивнѣе: она является въ своемъ настоящемъ свѣтѣ, ничего не скрывая. Къ-тому же, цѣль и смыслъ этой рѣчи — необходимость: «Если вы будете управлять, Англія проняла, потому-что вы не управляете. Что касается до меня, котораго вы сдѣлали протекторомъ, я не могу пятиться назадъ; я останусь на томъ же мѣстѣ, на которомъ стою, и прогоню васъ.» Онъ говоритъ это безъ перифразъ и самымъ грубо-краснорѣчивымъ образомъ. «Находясь въ настоящемъ моемъ положеніи и на этомъ мѣстѣ, я не могу его оставить. Пусть прежде нежели я соглашусь на это, меня низвергнутъ въ гробницу и погребутъ съ безчестіемъ.»
Между 1655 и 1656 годами онъ пытается управлять Англіею посредствомъ генерал-майоровъ, которые всѣ пуритане, можно сказать маршалы пуританизма; они преданы Кромвеллю и его дѣлу; между ними онъ раздѣляетъ Англію. Конституціонное правленіе для него не годилось: онъ хочетъ ввести произволъ и вводитъ; никто не жалуется: платятъ подати; порядокъ водворяется; судьи снова садятся на свои мѣста въ ассизныхъ судахъ; голландскіе журналы съ ѣдкостью извѣщаютъ, что въ Лондонѣ начинаетъ возрождаться торговля.
Этотъ образъ управленія приноситъ прекрасные плоды: Кромвелль наблюдаетъ за Америкой, сносится съ протестантами цѣлой Европы, защищаетъ пьемонтскихъ кальвинистовъ; наконецъ, однимъ актомъ касательно сокращенія судебныхъ сроковъ и сокращенія издержекъ судопроизводства, онъ привязываетъ къ себѣ всѣ сердца и удовлетворяетъ интересамъ средняго сословія. Онъ видѣлъ въ этомъ средство къ пріобрѣтенію огромной популярности, дѣйствительное благодѣяніе для бѣдныхъ классовъ и средство подавить и наказать адвокатовъ и законниковъ, на которыхъ давно точила зубы его армія. Адвокаты противятся; Бульстродъ и Виддрингтонъ, ученые юристы, отвѣчаютъ, что они «не смѣютъ» повиноваться приказанію, не утвержденному парламентомъ. Архиваріусъ, Лептоль, этотъ Брутъ, котораго Гаррисонъ заставилъ сойдти съ мѣста, когда онъ предсѣдательствовалъ въ парламентѣ, восклицаетъ: «Я никогда не соглашусь на это, прежде меня повѣсятъ у дверей архива!» Онъ не былъ повѣшенъ и остался на своемъ мѣстѣ… Виддрингтонъ и Бульстродъ оставили? свои мѣста съ восклицаніемъ: «мы теряемъ тысячу фунтовъ дохода». «Между-тѣмъ, однако» прибавляетъ Бульстродъ, разсказывающій этотъ анекдотъ: «протекторъ, чувствуя, что онъ намъ повредилъ, въ вознагражденіе сдѣлалъ насъ коммиссарами казны.» Такимъ-образомъ, ловкостью, твердостью и терпѣніемъ, Кромвелль достигъ едва вѣроятнаго, пересилилъ эту крикливую и обиженную толпу, уменьшилъ ея доходы, и она замолчала. «Кромѣ того» прибавляетъ Бульстродъ: «ничтожными ласками, ничего-незначащими, онъ привлекалъ къ себѣ сердца весьма-многихъ и далъ обѣдъ, на которомъ былъ очень-веселъ…» Мимоходомъ сказать, на этотъ обѣдъ Бульстродъ приглашенъ не былъ. Эти ласки, что бы ни говорили, много значатъ. Дружеское расположеніе къ тѣмъ, которые насъ любятъ, суровость къ тѣмъ, которые противятся, щедрость для тѣхъ, кто приноситъ пользу, благосклонность для всѣхъ, открытая дорога для великодушныхъ и вѣрныхъ — это такія достоинства, но которымъ узнаётся величіе честолюбія.
Кромвелль имѣлъ эти достоинства, и цѣлая Европа уважала ихъ въ немъ; его адмиралы Блекъ, Пеннъ и Гудсонъ, всегда побѣдоносные, преслѣдовали Испанцевъ; шведскій чрезвычайный посолъ поздравлялъ его въ торжественной аудіенціи, въ сопровожденіи своихъ тѣлохранителей «въ зеленыхъ мундирахъ съ черными бархатными отворотами»; всѣ южные народы обнималъ ужасъ при его имени. Онъ хотѣлъ воспользоваться случаемъ, чтобъ окончательно устроить большой сѣверный союзъ, приготовленный домомъ нассаускимъ, союзъ протестантскаго сѣвера; но еще не пришло время, еще не созрѣли событія. Вильгельму III суждено было окончить это ужасное дѣло, котораго первыя нападки почувствовалъ Лудовикъ XIV, а послѣдніе удары — Наполеонъ.
Между-тѣмъ, Ирландія волновалась, и сынъ Кромвелля долженъ былъ подавлять въ ней и мятежъ, и анархію, и слишкомъ-справедливыя жалобы. Протекторъ писалъ ему слѣдующее:
"Я видѣлъ письмо твое къ г. секретарю Турло и понялъ изъ него поступки нѣкоторыхъ лицъ, тебя окружающихъ, какъ въ-отношеніи къ тебѣ-самому, такъ и въ-отношеніи къ дѣламъ общественнымъ.
"Я увѣренъ, что могутъ быть нѣкоторые не очень-довольные настоящимъ положеніемъ дѣлъ, которые охотно пользуются случаемъ, чтобъ выразить свое неудовольствіе; но это не должно бы на тебя слишкомъ-сильно дѣйствовать. Время и терпѣніе могутъ привести ихъ къ лучшему расположенію духа и заставить ихъ признать то, что въ настоящее время, кажется, имъ неизвѣстно; особенно, если они увидятъ твою умѣренность и любовь къ нимъ въ то время, какъ они питаютъ къ тебѣ противоположныя чувства. Я серьёзно поручаю тебѣ обратить на это вниманіе; употреби для этого всѣ свои усилія. Я и ты, мы вмѣстѣ соберемъ плоды твоего образа дѣйствія, каковъ бы ни былъ конецъ его и заключеніе.
"Что касается до помощи, о которой ты просишь, я давно объ этомъ думаю и непремѣнно пошлю тебѣ въ совѣтъ новое подкрѣпленіе, лишь-только найдутся люди, которые могутъ годиться для подобной должности. Думаю также и о томъ, какъ бы послать тебѣ человѣка, способнаго командовать на сѣверѣ Ирландіи — въ странѣ, которая, какъ я думаю, въ этомъ очень нуждается; думаю такъ же, какъ и ты, что Треворъ и полковникъ Мервинъ люди весьма-опасные, которые могутъ сдѣлаться предводителями новаго мятежа. Потому-то совѣтую тебѣ перемѣнить мѣстопребываніе совѣта, чтобъ онъ былъ подъ защитою какой-нибудь выгодной позиціи; чѣмъ дальше будутъ эти люди отъ мѣста ихъ жительства, тѣмъ лучше.
"Поручаю тебя Господу и остаюсь любящимъ тебя отцомъ.
Терпѣніе, умѣренность, твердость, терпимость, но также бдительность и предусмотрительность, — вотъ качества, которыхъ протекторъ требуетъ отъ своего сына. Впрочемъ, онъ самъ подаетъ ему примѣръ и прощаетъ всѣхъ, кого можетъ спасти безъ опасности для себя и для государства. Прелестный поэтъ Клевлендъ, авторъ столькихъ сатирическихъ стиховъ на пуританъ и самого Кромвелля, человѣкъ блестящій и остроумный, Тиртей своей партіи, котораго привелъ къ нему капитанъ Гайнъ, былъ обязанъ ему спасеніемъ жизни. Сочиненія его, въ небольшомъ изданіи (въ двадцатую долю листа), безъ всякаго сомнѣнія, бывали въ карманѣ не одного кавалера и возились съ поля сраженія въ таверну, между Уорчестеромъ и Эджгиллемъ. Бѣдный поэтъ очень «упалъ» въ 1655 году, «очень постарѣлъ, но все былъ одѣтъ блестящимъ образомъ»; онъ скрывается въ Норичѣ, у одного джентльмена, котораго учитъ литературѣ «за тридцать луи въ годъ» — единственное средство существованія, оставшееся этому воспитаннику Кембриджскаго Университета, замѣчательному адвокату, который былъ въ то время славенъ больше Мильтона. Его музѣ, то сладострастной, то грубой, принадлежитъ знаменитая пѣсня, которую кавалеры такъ часто Пѣвали въ своихъ походахъ…
Глава этихъ пуританскихъ кавалеровъ, Давидъ Лесли, взялъ Клевленда въ плѣнъ при Ньюмеркѣ, и отослалъ его, сказавъ: «Пустите эту дрянь; пусть онъ поетъ свои пѣсни гдѣ-нибудь въ другомъ мѣстѣ!» Кромвелль сдѣлалъ то же и былъ великодушенъ не менѣе Лесли.
Наблюденіе за анабаптистами, папистами, заговорщиками, направленіе дѣйствій Блека, Монтегю и адмираловъ, покровительство пьемонтскимъ протестантамъ не мѣшали Кромвеллю проводить въ порядокъ свои денежныя дѣла, продавать и покупать, устроивать свои имѣнія такъ же, какъ о въ то время, когда онъ жилъ въ Сент-Айвсѣ. Онъ хочетъ продать помѣстье свое Ньюгалль и пишетъ сыну своему, Ричарду, какъ будущему наслѣднику:
"Ты знаешь, что я всегда желалъ продать Ньюгалль, потому-что вотъ уже четыре года, какъ онъ приноситъ мало или вовсе не приноситъ дохода, и что я никогда не слыхалъ отъ тебя, чтобъ онъ тебѣ нравился какъ мѣсто для житья.
"Кажется, находится покупщикъ, который даетъ за него 18,000 фунт. стерл. Я помѣщу эти деньги куда ты хочешь, къ мистеру Уаллону или въ другое мѣсто, и деньги будутъ отданы на руки фидеикоммиссарія, которому поручено будетъ помѣстить ихъ такимъ образомъ; или отдамъ тебѣ Брелей, который приноситъ около 1,300 фунтовъ[4] въ годъ, кромѣ лѣса. Уатергоузъ разскажетъ тебѣ всѣ другія подробности.
"Оливеръ П."
Ньюгалль не былъ проданъ. Содержаніе протектора сдѣлалось весьма-значительно, и въ 1658 году онъ могъ располагать въ пользу своего семейства двѣнадцатью помѣстьями, которымъ списокъ, съ означеніемъ доходовъ, представилъ Ричардъ по смерти отца: Дальби съ 989 фунт. стерл. 9 шилл. 1 д. дохода; Брутонъ — 5,33 ф. ст. 8 шил. 8 д.; Коуэръ — 479 ф. ст.; Ньюгалль — 1,200 ф. ст.; Чипсталль — 559 ф. ст. 7 ш. 3 д.; Магоръ — 448 ф. ст. 16 ш. 6 д.; Тиденгамъ — 3,121 ф. ст. 9 ш. 6 д.; Вуластонъ — 664 ф. ст. 16 ш. 6 д.; Чаульгонъ — 500 ф. ст. 8 д.; Борлей — 4,236 ф. ст. 12 ш. 8 д.; Окамъ — 326 ф. ст. 14 га. 11 д.; Эгльтонъ — 79 ф. ст. 11 ш. 6 д. Эти значительныя суммы достаточно показываютъ, что Кромвелль, великодушный въ-отношеніи къ республикѣ, которой онъ служитъ, знаетъ, однако, что нельзя долго держаться на высотѣ, не имѣя въ рукахъ вещественной денежной силы, и что онъ умѣлъ пользоваться дарами своего парламента и плодами войны. Черное время можетъ воротиться, Ирландія еще не спокойна.
"Насъ извѣщаютъ со многихъ сторонъ, что старый врагъ имѣетъ намѣреніе напасть на Ирландію и на многіе другіе пункты государства (commonwealth), и что онъ, такъ же, какъ Испанія, дѣятельно переписывается съ нѣкоторыми значительными Ирландцами, чтобъ внезапно поднять возстаніе въ этой странѣ.
"По-этому, мы считаемъ для тебя необходимымъ употребить всевозможныя старанія и расположить войска такимъ образомъ, чтобъ они были въ состояніи встрѣтить всякое въ этомъ родѣ событіе, — сосредоточить всѣ ирландскіе гарнизоны и имѣть въ ноль дѣйствующую армію, раздѣливъ ее на два или на три корпуса, которые должны быть расположены въ мѣстахъ самыхъ выгодныхъ для дѣйствія, если къ тому представится случай; заботься также какъ-можно-больше во всѣхъ дѣлахъ о томъ, чтобъ разстроить дѣйствія и соображенія непріятеля и помѣшать имъ. Особенно должно наблюдать за сѣверомъ, гдѣ, безъ всякаго сомнѣнія, недовольные и мятежники стараются возбудить новыя смятенія. Я ни мало не сомнѣваюсь, что ты сообщишь это письмо полковнику Куперу, чтобъ онъ удвоилъ бдительность, дѣятельность и отвратилъ эту опасность.
"Оливеръ Кромвелль."
Съ Ирландіей справились; собирается новый парламентъ. Кромвелль, небоящійся парламентовъ и безъ труда ломающій ихъ, открываетъ его. Рѣчь его этому новому собранію содержитъ въ себѣ не менѣе пятидесяти страницъ; она заслуживала бы, чтобъ ее перевесть всю, столько въ ней ясности и силы въ логической послѣдовательности мыслей и фактовъ. «Испанія, католицизмъ — необходимые, вѣчные враги ваши» говоритъ онъ. «Германія, Данія, Швеція имѣютъ однѣ выгоды съ нами. Безъ сомнѣнія, есть Англичане паписты; но это Англичане объиспанившіеся; они больше не Англичане; они враги ваши». Какъ въ первой рѣчи, о которой мы говорили выше, отъ папистовъ переходитъ къ мистикамъ, къ квакерамъ, къ утопистамъ, которыхъ онъ на этотъ разъ щадитъ нѣсколько меньше; сильная иронія его стоитъ быть упомянутою. "Мнѣ жаль говорить вамъ о нѣкоторыхъ заоблачныхъ «идеяхъ… Это мечты очень-скудныя и очень-малоцѣнныя!» И онъ продолжаетъ, ломая все на пути своемъ и неоспоримо доказывая, что Сѣверный кальвинизмъ требуетъ главы и этой главою должна быть Англія. Такія мысли, обличающія высокую политику, льются потокомъ, безъ порядка и грамматики, иногда съ трудомъ, по всегда краснорѣчиво.
Однако, онъ очищаетъ свою палату депутатовъ и изъ четырехъ-сотъ выбранныхъ членовъ оставляетъ въ парламентѣ только съ небольшимъ триста. Это исключеніе, совершенно-произвольное, совершенно-беззаконное, не производитъ ни малѣйшаго ропота въ народѣ, который видитъ, какъ тріумфально ѣдутъ изъ Портсмута въ Лондонъ тридцать-восемь возовъ, наполненныхъ деньгами, отнятыми Блекомъ у Испанцевъ, какъ они проѣзжаютъ по улицамъ столицы, еще довольно-плохо вымощеннымъ, и складываютъ добычу въ подвалы крѣпости. Генерал-майоры, начинавшіе дѣлать роялистамъ невыносимыя притѣсненія, отозваны, и протекторъ держится тверже, нежели прежде. Его не колеблютъ двѣ или три попытки убить его, — напротивъ! Въ глазахъ кальвиниста-мѣщанина и даже въ глазахъ устрашеннаго кавалера, примѣрный правитель, необходимый правитель — протекторъ. Что же касается до парламента, то, порабощенный незаконной рукою властителя, онъ дѣлается послушенъ, любезенъ, униженъ и предупредителенъ.
Только для того, чтобъ чѣмъ-нибудь заняться, эти четыреста человѣкъ судятъ въ-продолженіе трехъ мѣсяцевъ съ половиной одного квакера, бѣднаго дурака, по имени Нейлера… Повѣсить ли его, изжарить, изуродовать, запереть въ тюрьму, заклеймить, высѣчь? Сто-десять засѣданій посвящены разрѣшенію этого вопроса, «который доказываетъ», говоритъ довольно-зло Шотландецъ Карлиль, «глубину и бездонную пропасть безсмыслія»… Бѣдняка Нейлера присуждаютъ "посадить на «осла, задомъ напередъ, съ головою обращенною къ хвосту животнаго, — заклеймить въ плечо, — проколоть ему языкъ, — къ содержанію на хлѣбѣ и водѣ, — и къ вѣчной каторжной работѣ». Кромвелль, безъ сомнѣнія, недовольный этимъ приговоромъ, и находя опаснымъ наказывать такъ строго квакеровъ, даже и сумасшедшихъ, а также не желая, чтобъ палата присвоивала себѣ судебную власть, посылаетъ президенту или оратору (speaker) Виддрингтону, «ловкому говоруну», говоритъ дюкъ де-Креки въ одномъ письмѣ, — слѣдующее посланіе:
О. П.
"Многолюбимый и многовѣрный,
«Замѣтивъ приговоръ, произнесенный вами (парламентомъ) надъ однимъ Джемсомъ Нейлеромъ, — хотя мы отвращаемся и страшимся мысли оказывать или дозволять оказывать какое-либо покровительство людямъ, оказывающимъ подобныя мнѣнія и подобныя дѣйствія, или которые находятся подъ тяжестію преступленій, вообще приписываемыхъ этому лицу, — не смотря на то, мы, которымъ ввѣрено въ настоящее время правленіе для блага народа этихъ націй, не зная до чего могутъ простереться послѣдствія сужденія, предпринятаго совершенно безъ насъ, — мы желаемъ, чтобъ палата извѣстила насъ на основаніи какихъ началъ и по какимъ причинамъ она дѣйствовала.»
«Дано въ Уитегаллѣ 25 сентября 1656.»
Бѣдный парламентъ униженно просилъ прощенія и не судилъ больше квакеровъ. Впрочемъ, и для Кромвелля не было дѣломъ легкимъ удерживать, заглушать или прекращать мистическія выходки пуританизма и осуждать на покой и неподвижность живой и дѣятельный элементъ новаго британскаго общества. Начало личнаго изслѣдованія, низвергшее папистическую іерархію, продолжало волноваться и выражалось тысячью нелѣпостей. Всякій молящійся былъ убѣжденъ, что въ немъ Духъ Святый, и этимъ оправдывали его дѣйствія, каковы бы они ни были. Таково начало квакерства, секты мирной, подвергавшейся сперва преслѣдованіямъ и всѣми презрѣнной. Джонъ Дэви, прозванный Теауро Джонъ (Teauro John), т. е. божественное дыханіе, вошелъ однажды въ палату депутатовъ съ обнаженною шпагою, сталъ колоть о рубить и воскликнулъ: «Что вы здѣсь дѣлаете? Богъ это запрещаетъ!» Болѣе тихій и кроткій, сапожникъ Джорджъ Фоксъ повиновался, по его мнѣнію, божественному велѣнію гораздо тягчайшему. Онъ покидаетъ свою лавку и тихо сходитъ въ прекрасную долину Бевера или Бельвуара, "гдѣ вѣчная "твердь небесная покрываетъ и защищаетъ бѣдныя соломенныя кровли, «и гдѣ ропщущій вѣтерокъ едва колышетъ дымовой столбъ, подымающійся съ этихъ кровель». Изъ этихъ хижинъ онъ слышитъ кроткіе голоса, взывающіе къ нему: «Спаси наши души, спаси насъ!» и онъ продолжаетъ идти, покорный этимъ голосамъ; онъ входитъ въ хижины, проповѣдуетъ ученіе о божескомъ вдохновеніи, о святомъ духѣ, котораго надобно слушать, — и основываетъ націю квакеровъ. Такъ, рядомъ съ католическимъ спиритуализмомъ Рима, развивается спиритуализмъ кальвинистскій, который вскорѣ производитъ удивительныхъ чудовищъ.
Протектору Кромвеллю предоставлено подавить ихъ, хотя они возрождаются какъ лернейская гидра и хотя этотъ геркулесовскій трудъ не безъ опасности: кальвинизму нельзя рубить собственные свои корни. Кромвелль показываетъ себя довольно-милостивымъ. Колъ, веревка и топоръ, которые парламентъ хочетъ употребить противъ мятежныхъ, кажутся ему излишними: онъ не убиваетъ и не увѣчитъ; по немъ довольно тюрьмы и легкаго штрафа. За то Буніанъ, кальвинисткій солдатъ-кашеваръ, и Фоксъ, «нашедшій весьма-нѣжныя души въ долинѣ Беверъ», продолжаютъ свои мистическіе крестовые походы; время-отъ-времени запираютъ ихъ въ тюрьму, а они продолжаютъ идти своей дорогой. Въ октябрь 1655 года, восемь мужчинъ и женщинъ, изъ которыхъ «одинъ, верхомъ, съ двумя женщинами, державшими за удила его лошадь, человѣкъ сильный, пятидесяти лѣтъ, съ длинными желтоватыми и гладкими волосами, падавшими ниже щекъ его, съ тонкими и сжатыми губами, молчаливый и мрачный, съ надвинутою на глаза шляпою» проходятъ торжественно Бристоль. Пятеро другихъ, верхомъ и пѣшкомъ, поютъ духовныя пѣсни, и на предлагаемые имъ вопросы отвѣчаютъ только пѣніемъ. Ихъ не останавливаютъ ни жестокій дождь, ни грязь на дорогѣ; они все поютъ «свои мелодіи» какъ говоритъ Бутлеръ, до-тѣхъ-поръ, пока начальство останавливаетъ тріумфальное шествіе квакеровъ и отсылаетъ ихъ въ Лондонъ, гдѣ ихъ будетъ судить парламентъ.
Эти симптомы ужасны. Мистическій кальвинизмъ, враждебный Риму, возмущается противъ власти Кромвелля. Фокса, не смотря на его тихій нравъ, берутъ подъ стражу въ Лейчестерширь; нисшіе полицейскіе чиновники переводятъ его изъ одной тюрьмы въ другую; онъ часто принужденъ ночевать въ погребѣ или подъ открытымъ небомъ; «при чемъ ему были очень-полезны» (онъ самъ признаетъ это въ своемъ журналѣ) «кожанные панталоны, въ которыхъ онъ ходилъ всю жизнь и которые сшилъ въ началѣ своего поприща».
Среди всѣхъ этихъ преслѣдованій, онъ нашелъ средство написать къ протектору и попросить у него свиданія. Кромвелль согласился. Это было утромъ; протектора одѣвали, когда вошелъ квакеръ: «Да будетъ миръ въ этомъ домѣ!» вскричалъ онъ. — "Благодарствуй, Джорджъ, " тихо отвѣчалъ Кромвелль. — «Я пришелъ увѣщевать тебя» возразилъ Джорджъ: «оставаться въ страхъ Божіемъ, что можетъ низвести на тебя премудрость Божію, столь необходимую для тѣхъ, которые управляютъ. Аминь.» — И онъ слушалъ меня очень-хорошо, продолжаетъ Фоксъ[5]: — я ему долго и безъ страха говорилъ о Богѣ и Его нынѣшнихъ служителяхъ, о жизни и смерти, о безграничномъ міръ, о лучѣ и свѣтѣ, и протекторъ часто прерывалъ меня, говоря: очень хорошо, правда, и обошелся со мной очень-кротко и умѣренно. — Какъ было Кромвеллю и не симпатизировать Джорджу Фоксу, бывшему именно въ такомъ же состояніи умственныхъ способностей, въ какомъ нѣкогда находился сент-айвскій фермеръ, подъ вліяніемъ своихъ черныхъ мыслей? Эти мистическія понятія открывали въ немъ источникъ волненій его юности. "Глаза его сдѣлались влажны, и такъ-какъ вошло въ комнату нѣсколько человѣкъ изъ тѣхъ, которые называли себя благородными и господами, то онъ взялъ меня за руку и сказалъ: «пріиди еще ко мнѣ; поди, ты и я, если проведемъ вмѣстѣ часъ, очень сблизимся. Я столь же мало желаю тебѣ зла, какъ и собственной душѣ моей.» — Внимай же Богу! сказалъ я ему, уходя. — Капитанъ Друри просилъ меня остаться и отобѣдать съ тѣлохранителями Оливера. Я отказался. — Такимъ-то способомъ, такимъ-то смѣшеніемъ жалости, сочувствія и уваженія, лечилъ Кромвелль болѣзни и злоупотребленія кальвинизма.
Еще нѣтъ исторіи сношеній Мазарини съ Кромвеллемъ, и, безъ сомнѣнія, монографія, которая сведетъ вмѣстѣ Сициліянца, управлявшаго Франціею, и ноттингампширскаго фермера, сдѣлавшагося правителемъ Англіи, будетъ весьма-занимательна. Ихъ сближалъ общій интересъ, опасеніе Испаніи. Мазарини, плохой католикъ, и Кромвелль, глава кальвинизма, сходились какъ-нельзя-лучше, чтобъ унизить испанское владычество и остановить возрастаніе этой великой католической монархіи, владычицы половины Европы и всего новаго-свѣта. У Кромвелля и Мазарини были общіе шпіоны, тайныя козни, планы, которые могло привести въ дѣйствіе одно взаимное ихъ содѣйствіе, и тотъ и другой старались поссорить обоихъ Стюартовъ, Карла и Іакова, и слѣдующее секретное письмо, котораго подлинность неопровержима, показываетъ, до какой степени короткости достигли наконецъ ихъ сношенія.
"Обязательства и многочисленные знаки привязанности, которые я получилъ отъ вашей эминенціи, поставляютъ мнѣ долгомъ отвѣчать на нихъ согласно съ вашимъ достоинствомъ 5 но въ настоящихъ обстоятельствахъ и при нынѣшнемъ положеніи моихъ дѣлъ, не смотря на рѣшимость, которую я принялъ въ душѣ, очень можетъ быть[6] (могу ли я сказать вамъ, что это необходимо?), что я не исполню вашего ходатайства о терпимости (въ-отношеніи къ католикамъ).
"Я говорю, что не могу только въ-отношеніи публичнаго выраженія моихъ чувствъ въ этомъ отношеніи; но думаю, что ваша эминенція менѣе можетъ жаловаться на притѣсненія католиковъ въ-отношеніи ихъ совѣсти, нежели по время парламента, ибо я имѣлъ состраданіе къ нѣкоторымъ изъ нихъ; а эти нѣкоторые — многочисленны; я Дѣлаю между ними различіе. По истинѣ (и я могу сказать это въ присутствіи Бога, который свидѣтель въ моей душѣ истины того, что я говорю), я сдѣлалъ между ними различіе, и, по словамъ Іуды «многихъ изъ нихъ спасъ отъ огня», — отъ пожирающаго огня преслѣдованія, которое тиранило ихъ совѣсти и незаконно отнимало у нихъ имущества. И въ этомъ, лишь только освобожусь отъ препятствіи и дѣлъ, тягость которыхъ давитъ меня, я намѣренъ идти далѣн и выполнить обѣщаніе, которое я далъ по этому предмету вашей эминенціи.
"Теперь я долженъ благодарить васъ за хорошій выборъ человѣка, которому вы ввѣрили самое важное дѣло наше, — дѣло, касающееся до вашей эминенціи, но не столь серьёзно и глубоко, какъ до меня. Я долженъ признаться, что имѣлъ нѣкоторыя сомнѣнія въ успѣхѣ, пока Провидѣніе не разсѣяло ихъ послѣдствіями. По-истинѣ, и говоря откровенно, я былъ въ нѣкоторомъ сомнѣніи, и мнѣ не стыдно было сообщить вашей эминенціи причины, заставившія меня сильно сомнѣваться. Я боялся, что Берклей неспособенъ вести это дѣло и привести его къ хорошему концу и что герцогъ[7] охладѣетъ въ своемъ преслѣдованіи, или уступитъ брату. Я боялся также, чтобъ инструкціи, которыя я послалъ съ 290[8], изложены не довольно-ясно; кой-какія дѣла здѣсь лишали меня возможности принять всѣ предосторожности, которыя я принялъ бы въ другихъ случаяхъ. Если я не ошибаюсь на счетъ характера герцога, то, согласно съ извѣстіями, сообщенными мнѣ вашей эминенціею, не нужно раздувать огонь, разгорѣвшійся между ними, чтобъ онъ оживился и продолжалъ горѣть; но я сообщу вашей эминенціи черезъ Локгарта о моемъ мнѣніи на счетъ того, что еще необходимо сдѣлать въ этомъ отношеніи.
"Теперь я похвалюсь передъ вашей эминенціей своимъ совершеннымъ спокойствіемъ, основанномъ на вѣрь въ Господа, потому-что не сомнѣваюсь, если будутъ увеличивать эту холодность[9] и поддерживать это несогласіе осмотрительнымъ выборомъ людей, которымъ ввѣрятъ дѣло, — не сомнѣваюсь, что эта партія унизится окончательно въ глазахъ цѣлаго міра.
"Если я занялъ у вашей эминенціи этимъ письмомъ слишкомъ-много времени, припишите это радости моей о счастливомъ окончаніи этого дѣла. Заключу увѣреніемъ, что я никогда не останусь назади, и докажу намъ, какъ прилично брату и союзнику, что я остаюсь вашимъ слугою.
Довольно-вѣроятно, что кардиналъ надѣялся обмануть пуританина, и, безъ сомнѣнія, этотъ остроумный министръ имѣлъ все нужное для того, чтобъ оставлять въ дуракахъ другихъ. Казалось, тяжелая грубость Кромвелля легко поддастся. 23 марта 1656 года, былъ подписанъ трактатъ, которымъ французскій король обязался выставить двадцать тысячъ войска, Кромвелль десять тысячъ и флотъ; эти соединенныя силы должны были напасть на Испанію съ слабой стороны ея, съ Фландріи, взять Гравелинъ, который долженъ остаться за Франціею, Дюнкирхенъ и Мардикъ, которые должны были перейдти Англіи, очень-желавшей имѣть подобныя приморскія владѣнія. Десять тысячь кромвеллева войска высадились въ Булони, «въ совершенно-новыхъ красныхъ мундирахъ», говоритъ одинъ памфлетъ; молодой Лудовикъ XIV долженъ сдѣлать имъ смотръ, — безъ-сомнѣнія единственный смотръ, сдѣланный имъ англійскомъ войскамъ. Между-тѣмъ, кардиналъ, немножко-боящійся Кромвелля и трактата, уклоняется отъ его исполненія, направляетъ армію на Монмеди и Камбре и пренебрегаетъ или притворяется, что забылъ Дюнкирхенъ и Мардикъ, на которые обращено вниманіе союзника. Дворъ и Мазарини находятся въ Пероннь; вдругъ Локгартъ, человѣкъ умный, посланникъ Кромвелля, находясь вмѣстѣ съ Мазарини, получаетъ два слѣдующія жаркія письма, писанныя протекторомъ въ одинъ и тотъ же день: такъ онъ былъ сердитъ и рѣшителенъ!
"Я видѣлъ послѣднее письмо ваше къ г. секретарю, точно такъ же, какъ и многія другія, и хотя не сомнѣваюсь ни въ вашемъ рвеніи, ни въ способностяхъ вашихъ, чтобъ служить намъ въ этомъ важномъ дѣлѣ, по совершенно убѣжденъ, что кардиналъ исполняетъ свое дѣло недобросовѣстно. И еще болѣе увеличивается наше неудовольствіе въ этомъ отношеніи отъ принятаго съ нашей стороны намѣренія сдѣлать скорѣй больше, нежели меньше того, къ чему мы обязались договоромъ. И хотя мы никогда не были такъ просты, чтобъ повѣрить, будто Французы и ихъ выгоды во всѣхъ дѣлахъ составляютъ одно съ нашими, однако въ отношеніи къ Испанцамъ, которые во всѣ времена были самыми неумолимыми врагами Франціи, мы никогда не могли предполагать, до заключенія трактата, чтобъ при такихъ отношеніяхъ они могли измѣнить намъ, какъ измѣнили.
"Говорить о томъ, что намъ дадутъ внутри гарнизоны, въ залогъ того, что сдѣлаютъ для насъ въ будущемъ, говорить о томъ, что должно дѣлать въ слѣдующую кампанію, — всѣ эти слова годятся для дѣтей. Если они хотятъ дать намъ гарнизоны, пусть отдадутъ Кале, Діеппъ и Булонь, что они, я думаю, столько же расположены сдѣлать, какъ и отдать намъ, согласно ихъ обѣщанію, одну изъ береговыхъ испанскихъ крѣпостей. Я рѣшительно думаю то, что говорю вамъ: они опасаются, чтобъ мы не заняли позиціи по-ту-сторону моря, хотя бы она была и испанская.
"Прошу васъ сказать отъ меня кардиналу, что, по моему мнѣнію, если Франція желаетъ сохранить свою территорію, или, еще лучше, занять землю Испанцевъ, то исполненіе договора способствовать этому съ нами будетъ гораздо-больше, нежели всѣ другія намѣренія его, которыя мнѣ извѣстны. Хотя у насъ нѣтъ претензій на такія войска, какія она имѣетъ, однако полагаемъ, что, пользуясь возможностью усилить и обезопасить ея осаду со стороны моря о увеличить, если захотимъ, силы ея на морѣ, тогда-какъ непріятель будетъ не въ состояніи подать осажденнымъ какую-либо помощь, — мы лучше всего сдѣлаемъ, если нападемъ теперь же, въ-особенности, если пріймемъ во вниманіе, что непріятельская кавалерія можетъ опустошить Фландрію, что нельзя подвезти осажденнымъ никакого вспоможенія, и что французская армія такъ же, какъ и наша, будетъ постоянно и безпрепятственно получать столько вспоможеній, сколько могутъ доставить Англія и Франція, — да притомъ еще въ настоящее время Голландцы очень заняты на югѣ.
"Прошу васъ сообщить ему, что Англичане очень опытны въ экспедиціяхъ. Они увѣрены, что если Испанцы останутся въ полѣ, то будутъ не въ состояніи противиться осадѣ, ни напасть на Францію, ни доставить себѣ возможность ретироваться. Въ такомъ случаѣ, что значатъ всѣ эти промедленія, какъ не то, что они даютъ Испанцамъ средство подкрѣпиться и заставляютъ нашихъ солдатъ служить Франціи еще другое лѣто, безъ малѣйшей надежды на взаимность и безъ малѣйшей для насъ выгоды?
"А потому, если этого не хотятъ слышать, я желалъ бы, чтобъ они взвѣсили вещи и удовлетворили насъ за огромныя издержки, употребленныя нами на нашу морскую силу и въ другихъ случаяхъ, — издержки, которыя мы взяли на себя съ благороднымъ и честнымъ намѣреніемъ — исполнить принятыя на себя обязанности. Наконецъ, можно принять въ соображеніе, какимъ-образомъ устроить, чтобъ намъ возвратили нашихъ солдатъ, которыхъ мы надѣемся употребить съ большею пользою, нежели какую они приносятъ, оставаясь тамъ, гдѣ теперь находятся.
"Желаю знать, что скажетъ Франція и что она сдѣлаетъ въ этомъ отношеніи: мы всегда готовы, съ помощію Божіею, сдѣлать все, что съ благоразуміемъ отъ насъ ожидать можно. Сверхъ-того, скажите кардиналу, что мы намѣрены, такъ же, какъ и прежде, оказать всѣ зависящія отъ насъ услуги для того, чтобъ подвинуть впередъ общіе наши интересы.
"Считая нужнымъ, чтобъ эта депеша дошла до васъ скорѣе, посылаемъ ее съ нарочнымъ.
"Оливеръ П."
И тотчасъ потомъ онъ берется за перо и пишетъ:
"Послѣ письма, которое мы вамъ написали, желаемъ, чтобъ цѣлію лучше былъ Дюнкирхенъ, нежели Гравелинъ, и очень желаемъ этого; но лучите одинъ изъ двухъ, нежели оставить это такъ.
"Мы непремѣнно пошлемъ туда, на счетъ Франціи, два старые полка наши и двѣ тысячи человѣкъ пѣхоты, когда этого потребуетъ необходимость, — если цѣлью будетъ Дюнкирхенъ. Полагаю, что если армія хорошо окопалась и если къ нее прибавить пѣхотный полкъ де-Лаферте, то мы можемъ предоставить большей части французской конницы имѣть наблюденіе за Испанцами, оставивъ ея столько, сколько необходимо для прикрытія инфантеріи.
"Это движеніе, вѣроятно, помѣшаетъ Испанцамъ помочь Карлу Стюарту во всякомъ покушеніи противъ насъ, и будьте увѣрены, что если сколько-нибудь основательнымъ образомъ можно разсчитывать на содѣйствіе французовъ, то мы, съ своей стороны, сдѣлаемъ все, чего только потребуетъ отъ насъ благоразуміе; но если французы дѣйствительно такъ коварны въ-отношеніи къ намъ, что не хотятъ позволить намъ утвердиться по-ту-сторону залива, — тогда, прошу васъ, такъ же, какъ въ прежнемъ письмѣ пашемъ, сдѣлайте все, чтобъ насъ удовлетворили за понесенныя нами издержки и чтобъ войска наши возвратились домой.
"Прошу васъ, милостивый государь, принять на себя больше смѣлости и свободы въ сношеніяхъ вашихъ съ французами касательно этихъ предметовъ.
"Оливеръ П."
Не смотря на Кромвелля и Мазарини, Испанія и Стюарты еще поднимаютъ голову. Донъ-Хуанъ-Австрійскій обѣщаетъ десять тысячь войска; голландскіе купцы, кальвинисты по убѣжденіямъ, но завидуя распространенію англійской торговли, даютъ двадцать-два корабля. Хотятъ употребить всѣ средства, чтобъ возвратить Карлу Стюарту престолъ его отца и низвергнуть пуританизмъ и Кромвелля. Нужно только, чтобъ лондонскіе кавалеры готовы были подняться за короля. Какой-то человѣкъ, похожій на фермера, пріѣзжаетъ изъ Фландріи «въ шляпѣ, покрытой навощеннымъ полотномъ, съ колпакомъ на головѣ и съ небольшимъ чемоданомъ, привязаннымъ сзади на лошади», скачетъ отъ Кольчестера до Стратфорда на Боу, останавливается въ самыхъ бѣдныхъ гостинницахъ, «пьетъ съ фермерами горячій эль, играетъ съ ними въ триктракъ» и не возбуждаетъ никакаго подозрѣнія. Онъ пріѣхалъ за тѣмъ, чтобъ поднять Англію за короля Карла: это герцогъ Ормондъ, правая рука и первый совѣтникъ Карла Стюарта. Онъ «краситъ себѣ волосы» и останавливается весьма-скрытно «у одного паписта-цирюльника, живущаго въ Дрюрилэнь». Немногіе подозрѣваютъ, зачѣмъ онъ пріѣхалъ въ Лондонъ; Кромвеллю и его шпіонамъ все извѣстно какъ-нельзя-лучше. Герцогъ Ормондъ скрывается уже недѣли двѣ, какъ вдругъ протекторъ встрѣчаетъ въ паркѣ лорда Брогалля и начинаетъ съ нимъ разговоръ слѣдующими словами: «Здѣсь одинъ изъ вашихъ старыхъ друзей — герцогъ Ормондъ; онъ живетъ теперь въ Дрюрилэнь, у паписта-цирюльника. Онъ хорошо сдѣлаетъ, если уѣдетъ; скажите это ему». Лордъ Брогилль, ничего не знавшій, очень удивился, собралъ свѣдѣнія, убѣдился въ истинѣ и сообщилъ разговоръ свой съ Кромвелломъ герцогу Ормонду, который не заставилъ повторять себѣ два раза, и опрометью поскакалъ изъ Лондона въ Дувръ; тамъ сѣлъ на корабль и пріѣхалъ въ Брюгге, гдѣ пашемъ претендента. «У Кромвелля много враговъ» сказалъ онъ ему: «но низвергнуть его посредствомъ возстанія роялистовъ — мечта несбыточная!» Впрочемъ, Карлъ на это и не надѣялся. Чистосердечными союзниками его были только Римъ и Испанія, — союзники опасные, потому-что ихъ глубоко ненавидѣло кальвинистское народонаселеніе. Мазариновская Франція поддерживала Кромвелля, и Карлу не оставалось ничего больше дѣлать. Изъ англійскихъ роялистовъ, люди благоразумные складывали руки и молчали; другіе собирались въ тавернахъ, замышляли убійства, составляли безумные планы, подготовлялись поджечь крѣпость, овладѣть городомъ (City), съ величайшимъ трудомъ и величайшимъ шумомъ возбуждали смятенія и, какъ всегда бываетъ въ дѣлахъ подобнаго рода, въ самую минуту исполненія, ихъ брали подъ арестъ. 22 мая 11358 года, Баркстедъ, губернаторъ крѣпости, въѣхалъ въ Сити крупнымъ галопомъ въ сопровожденіи пяти пушекъ (drakes), «производившихъ страшный шумъ», обратилъ мятежниковъ въ бѣгство, перехваталъ начальниковъ, и этимъ все кончилось.
Крови было пролито какъ-нельзя-менѣе. Пало нѣсколько роялистовъ… Кромвелль позволилъ многимъ уйдти, другихъ простилъ. Дюнкирхенъ былъ вырванъ изъ рукъ Испанцевъ; побѣды слѣдовали за побѣдами. Англійская-Республика завоевала въ ряду европейскихъ государствъ такое же мѣсто, какое въ 1802 году Бонапарте занялъ для Французской-Республики. Надежды Карла II рушились; самъ испанскій министръ донъ-Лудовикъ де-Гаро обнаруживаетъ недовѣрчивость, когда ему говорятъ о возстановленіи Стюартовъ; Мазарини, довольный этимъ результатомъ для самого-себя, хотя Кромвелль взялъ на свою часть львиную долю, а собрату оставилъ лисью, — встрѣчаетъ Ормонда на большой дорогѣ и говоритъ ему мимоходомъ: «Нѣтъ больше надежды!» — Племянникъ его пріѣзжаетъ въ Лондонъ и ѣдетъ въ раззолоченномъ экипажѣ поздравить «самаго непобѣдимаго изъ государей», и англійскіе журналы говорятъ даже (что, однако, вовсе невѣроятно), что юный Лудовикъ XIV пріѣхалъ бы вмѣстѣ съ нимъ, еслибъ не былъ остановленъ оспою. Пуританская Англія, возвеличенная непобѣдимымъ сент-айнскимъ фермеромъ, — Англія, стоя, «опираясь ногою на католическую Испанію, держа въ одной рукъ Библію, а -въ другой мечъ», — выразительный символъ, поставленный Кромвеллемъ на Темпль-Баръ, — принимаетъ посланника Креки, а красавецъ Фоконбергъ, знаменитость кромвеллева двора, тотъ самый, котораго дядя былъ обезглавленъ за участіе въ заговоръ, ѣдетъ верхомъ на встрѣчу посланника Мазарини и поздравляетъ его съ пріѣздомъ въ Лондонъ передъ изумленной толпою.
Посреди такихъ успѣховъ, Кромвелль не ослабляетъ своей дѣятельности, и въ одномъ изъ самыхъ замѣчательныхъ писемъ уже бросаетъ взоры на Гибралтаръ;
"Насъ извѣщаютъ, что Испанцы отправили всѣ войска, которыми только могли располагать, на шести или семи корабляхъ, въ Западную-Индію, въ прошломъ мартъ мѣсяцѣ. Мы знаемъ также и то, что всегда было признаваемо, т. е. что Испанцы всего болѣе имѣютъ недостатокъ въ людяхъ, такъ же, какъ теперь въ деньгахъ. Вы можете знать, сколько войска находится въ Кадиксѣ и его окрестностяхъ. Мы говоримъ только о вѣроятномъ. Не удостоите ли вниманія своего вы-сами, или не обсудитъ ли вашъ совѣтъ слѣдующихъ вопросовъ: нѣтъ ли возможности сжечь или какимъ-нибудь другимъ образомъ истребить флотъ, который теперь у нихъ въ Кадиксѣ; достаточно ли укрѣплены Пунталь и бастіоны, чтобъ заставить отказаться отъ подобнаго предпріятія; нельзя ли напасть на самый Кадиксъ и помѣшать доставленію припасовъ черезъ мостъ въ городъ съ острова, на которомъ онъ расположенъ, такъ-какъ этотъ островъ во многихъ мѣстахъ очень-узокъ; нѣтъ ли другаго мѣста, на которое можно было бы напасть, особенно нельзя ли напасть на городъ и замокъ Гибралтаръ? и, если бъ мы могли захватить его и удержать, то не будетъ ли это выгодно для нашей торговли и невыгодно для Испанцевъ? а это не дастъ ли намъ возможности, поставивъ тамъ шесть легкихъ фрегатовъ, дѣлать больше зла Испанцамъ, не содержа при этихъ берегахъ такого значительнаго флота и уменьшивъ наши издержки?
Указаніе на большія колоніи Англіи, даже начало ихъ, устройство финансовъ, союзъ и дружба съ Франціею, разбитіе Испанцевъ, покореніе морей, обузданіе всѣхъ враговъ протектора, достаточно показываютъ, что Кромвелль пользовался полною властію. Тогда, въ 1657 году, когда дѣйствительная власть давно уже была въ его рукахъ, Виддрингтонъ, отъ имени парламента, предлагаетъ ему королевскій титулъ; «перо на шляпу», только, какъ самъ онъ говоритъ генераламъ, которые предупреждаютъ его, что народъ Божій будетъ оскорбленъ, если онъ сдѣлается королемъ. «Я уже король» отвѣчаетъ онъ имъ на сто-двадцати страницахъ, шестью рѣчами и огромнымъ количествомъ словъ. «Что касается до этого титула, я не знаю, принять ли его». Изъ предложенія Кромвеллю королевскаго титула, сдѣлали дѣло слишкомъ-важное; онъ ужь имѣлъ въ рукахъ королевскую власть; титулъ придавалъ только опасность его положенію. Онъ долго колеблется между этой опасностью и своимъ честолюбіемъ, между страхомъ взволновать народъ и раздражить солдатъ, слѣды этого колебанія видны во всѣхъ безконечныхъ доводахъ его рѣчей, которыя считали крайнимъ выраженіемъ лицемѣрія. Онъ былъ только въ большомъ затрудненіи. Торжественное теченіе республики продолжается. Но приходитъ старость, и тонъ Кромвелля, въ двухъ послѣднихъ рѣчахъ, печаленъ.
"…Сказать вамъ правду, я былъ нездоровъ; и потому не смѣю говорить вамъ долго; хочу только довести до вашего свѣдѣнія, что я прямо и откровенно объявилъ положеніе, въ которомъ находится наше дѣло, и что пріобрѣло оно усиліями и трудами этого парламента, когда онъ собрался въ послѣдній разъ. Я буду счастливъ, если положу свои кости рядомъ съ вашими, и сдѣлалъ бы это съ радостью и отъ чистаго сердца въ самомъ низкомъ положеніи, какое я когда-либо занималъ, служа парламенту.
"Если, какъ я надѣюсь, Богъ дастъ вамъ… Онъ уже далъ вамъ, потому-что о чемъ же другомъ говорилъ я, какъ не о томъ, что вы сдѣлали? Онъ далъ вамъ силу сдѣлать то, что вы сдѣлали, и если Богъ благословитъ васъ въ трудѣ вашемъ и осчастливитъ настоящій парламентъ въ этомъ отношеніи, — вы всѣ будете названы благословенными отъ Господа. Будущія поколѣнія благословятъ васъ. Вы будете «исправителями проломовъ и путями, въ которыхъ надобно жить», и если есть въ этомъ мірѣ труднѣйшее дѣло, которое могутъ исполнить смертные, то, признаюсь, я не знаю его.
«Я сказалъ вамъ, я болѣнъ. Не могу дольше говорить съ вами; но я просилъ почтеннаго члена, который сидитъ здѣсь рядомъ со мною, поговорить нѣсколько-подробнѣе о томъ, что можетъ быть прилично для этого случая и для этого собранія».
Твердые и смѣлые виды политика видны въ послѣдней рѣчи, гдѣ «его свѣтлость», говоритъ Карлиль: «озирая будущее и прошедшее, внѣшнія отношенія и положеніе самой страны, и взвѣсивъ все это, выражается съ истиннымъ благородствомъ».
"(потому-что такими я долженъ признавать васъ)! Въ васъ, такъ же какъ во мнѣ, лежитъ законодательная власть этихъ націй! Мысль о тягости этихъ дѣлъ и этихъ интересовъ, для которыхъ мы собрались, такова, что я по совѣсти не могу быть доволенъ собою, если не изложу вамъ нѣкоторыхъ опасеній своихъ на-счетъ положенія дѣлъ этихъ націй и не предложу вамъ въ то же время средство, которое полезно было бы употребить противъ опасностей, угрожающихъ намъ въ эту минуту.
"Полагаю, что благосостояніе, самое существованіе этихъ націй въ настоящее время находится въ опасности. Если Богъ благословитъ это собраніе, нашъ миръ и спокойствіе наше могутъ продолжиться; если будетъ иначе, то — окончивъ рѣчь, я предоставлю вамъ сообразить и обсудить, есть ли для насъ въ томъ, что касается чести, возможность исполнить тяготѣющую на насъ обязанность — обезпечить сохраненіе и спокойствіе этихъ націй! Когда я выскажу вамъ мысли, представляющіяся уму моему, тогда предоставлю имъ произвесть на ваши сердца такое впечатлѣніе, какое угодно будетъ Богу всемогущему.
"Считаю это главною обязанностью моей должности; смотрю на себя, какъ-будто я поставленъ на сторожевой башнѣ, чтобъ видѣть, что можетъ послужить къ общественному благу этихъ націй, что можетъ воспрепятствовать злу, — и чтобъ такимъ образомъ совѣтами мудраго и великаго собранія, въ которомъ сосредоточены жизнь и духъ этихъ націй, можно было, говоря человѣчески, достигнуть этого блага и отвратить это зло, каково бы оно ни было.
"Настоятельно прошу васъ обратить вниманіе на внутреннія дѣла; посмотрите, въ какомъ они положеніи! Я увѣренъ, что вы всѣ, — допускаю, что вы всѣ люди добрые, честные и достойные, и что между вами нѣтъ ни одного, который бы не желалъ, чтобъ его считали добрымъ патріотомъ — я увѣренъ, что вы всѣ желаете этого. Мы иногда любимъ хвалиться тѣмъ, что мы есть, и разумѣется, для насъ не стыдно быть Англичанами; — но это должно быть для насъ поводомъ дѣйствовать по-англіиски и имѣть въ виду дѣйствительное благо и пользу этой націи. — Но спрашиваю васъ, до чего дошли у насъ дѣля? — Съ своей стороны объявляю, что не знаю, съ чего начать и чѣмъ кончить въ подобномъ дѣлѣ, — я ничего этого не знаю; но я долженъ вамъ сказать, съ чего бы ни начинали, трудно выйдти изъ тяжкаго положенія, о которомъ говорю вамъ. Мы полны несчастій и разногласій между собою на-счетъ духа, который долженъ оживлять людей, и въ этомъ нѣтъ ничего удивительнаго; однако, благодаря Божескому провидѣнію, провидѣнію чудесному, удивительному, которому нельзя довольно надивиться, мы еще въ мирѣ! А битвы, которыя мы вынесли! а побѣды, которыя мы одержали! — Да, но-истинѣ, мы, собравшіеся здѣсь, мы составляемъ удивленіе свѣта, и принимая въ соображеніе, какъ мы устроены, или лучше, какъ мы разстроены, это величайшее чудо, которое когда-либо совершилось надъ сынами человѣческими, что мы обратились къ миру. И кто попытается нарушить его, да искоренитъ его всемогущій Богъ изъ нѣдръ этой націи! И Онъ сдѣлаетъ это, какіе бы тамъ ни были предлоги!..
«Нарушающіе миръ думаютъ ли, къ чему ведутъ насъ? Имъ должно бы обратить на это вниманіе. Тотъ, кому нѣтъ дѣла до беременной женщины въ этомъ народѣ, до грудныхъ младенцевъ, неумѣющихъ отличить правой руки отъ лѣвой (а такими людьми, сколько я знаю, столица наша такъ же полна, какъ нѣкогда, говорятъ, была полна Ниневія); тотъ, кому нѣтъ дѣла до этихъ существъ и до плодовъ, которые принесутъ живущія и которые надобно къ нимъ прибавить, — тотъ, кому нѣтъ дѣла до всего этого, долженъ имѣть сердце Каина, который былъ заклейменъ и сдѣлался врагомъ всѣхъ людей, его враговъ! Да, гнѣвъ и Божеское правосудіе будутъ преслѣдовать такого человѣка до могилы, если не до ада!..»
Изъ своихъ старыхъ генерал-майоровъ, этихъ маршаловъ кальвинизма, Кромвелль дѣлаетъ лордовъ и устроиваетъ свою палату перовъ. Первое засѣданіе парламента оканчивается довольно-хорошо; второе начинается довольно-худо для Кромвелля. Онъ не колеблется, призываетъ членовъ въ Уитегалль и кассируетъ палату. «Если бъ они просидѣли еще два или три дня», говоритъ Самуилъ Гартлибъ въ одномъ письмѣ: «вспыхнуло бы роялистское возмущеніе, и Лондонъ былъ бы облитъ огнемъ и кровью».
Кромвеллю шелъ шестидесятый годъ. Онъ былъ еще крѣпокъ, но утомленъ: Богъ поразилъ его въ семействѣ многими ударами, слѣдовавшими одинъ за другимъ; онъ провелъ четырнадцать дней у смертнаго одра своей дочери Елизаветы Клайполь, и колоссальная энергія его, въ-продолженіи двадцати лѣтъ несшая бремя «слишкомъ-тягостное для человѣка», — бремя, о которомъ онъ говоритъ такъ часто, ослабѣвала и давала предчувствовать свой упадокъ. Тогда-то явился къ нему въ послѣдній разъ квакеръ Джорджъ Фоксъ съ просьбою о прекращеніи гоненія противъ квакеровъ. Не смотря на свою снисходительность къ мистическимъ сумасбродствамъ, Кромвелль не позволялъ нарушать общественнаго порядка. Въ Мьюсѣ взяли и посадили въ тюрьму нѣсколько «большихъ шляпъ», хотѣвшихъ проповѣдывать на площади и слишкомъ-послушныхъ своему вдохновенію; Джорджъ Фоксъ имѣлъ ту же участь; «Божіе могущество подѣйствовало однакожь на гонителей» — ихъ скоро выпустили. Однако онъ хотѣлъ сдѣлать протектору нѣсколько упрековъ, и когда Кромвелль, «въ своей большой каретѣ, окруженный стражею, катался вечеромъ въ Гайд-Паркѣ», Фоксъ подошелъ къ нему; его сперва не допустили; Кромвелль опустилъ стекло и принялъ его весьма-радушно. На другой день, въ Уитегаллѣ, когда Фоксъ былъ увѣренъ въ успѣхѣ своего дѣла, сцена перемѣнилась; Кромвелль (говоритъ квакеръ) «нѣсколько посмѣялся надо мною… онъ сѣлъ на край стола… говорилъ мнѣ смѣшныя вещи… и обошелся со мной легкомысленно». Это естественно; Кромвелль понялъ его слабую сторону. «Онъ сказалъ мнѣ, что моя чрезмѣрная увѣренность въ себѣ-самомъ, то-есть въ Богѣ, который во мнѣ, составляетъ одно изъ моихъ замѣчательнѣйшихъ качествъ[10]». Квакеръ ушелъ недовольный, и на другой день, говоритъ онъ: «я взялъ лодку и отправился по Темзѣ до Кингстона, откуда пошелъ въ Гамптонъ-Куртъ, чтобъ сказать протектору о страданіяхъ друзей. Я встрѣтилъ его въ паркѣ; онъ былъ верхомъ, передъ своими тѣлохранителями; прежде, нежели я увидѣлъ его, я замѣтилъ и почувствовалъ дуновеніе смерти, которое летѣло къ нему но воздуху, и когда я къ нему подошелъ, онъ былъ блѣденъ какъ смерть. Когда я объяснилъ ему страданія друзей и предупредилъ его, какъ мнѣ было приказано Богомъ, онъ сказалъ: „пріиди ко мнѣ завтра…“ На завтра мнѣ сказали, что онъ болѣнъ, и я больше не видалъ его».
Дѣло Кромвелля было кончено. 20 августа онъ занемогъ, переѣхалъ изъ Гамптон-Курта въ Лондонъ и уже не вставалъ съ постели. Какимъ мы видѣли Кромвелля-фермера въ сент-айвскомъ уединеніи, мечтателемъ, мистикомъ, раздираемымъ гамлетовскими сомнѣніями, — такимъ же встрѣчаемъ его и при смерти. Въ молодости онъ не имѣлъ никакой причины притворяться фанатикомъ; умирая, не имѣлъ надобности продолжать скрываться подъ маскою. «Дѣти мои», говорилъ онъ, приподнимаясь: «живите христіанами. Доставляю вамъ для пропитанія душъ вашихъ союзъ съ Господомъ!» — Три дня его предсмертныхъ страданій, во время которыхъ разразилась страшная буря, были для него продолжительною и таинственною мукою, борьбою съ Богомъ, выражавшеюся стонами, рыданіями и безпрерывными молитвами.
Кромвелль оставилъ Англію не только цвѣтущею, но и наполненною сѣменами, изъ которыхъ развилось ея величіе въ-теченіе двухъ послѣдующихъ столѣтій. Этого величія не признаётъ Карлиль; по его мнѣнію, Англія должна бы остаться пуританскою и сохранить вѣру въ законъ ковенанта. Онъ не только сожалѣетъ о той эпохѣ, но и порицаетъ времена, которыя за нею слѣдовали, не щадя ни XVIII вѣка, ни ХІХ-то. Онъ думаетъ, что развитіе Англіи со времени Кромвелля должно считать ни во что: Индія, торговля, богатство, промышленность — ничто по его мнѣнію.
Въ этомъ упрекѣ, въ этомъ сужденіи, въ этомъ притязаніи, нѣтъ ни ума, ни философіи. Горячечное состояніе, развивающее силы народа и оплодотворяющее его будущность сосредоточенностью желанія съ порывами энтузіазма, — это абнормальное и непродолжительное состояніе должно уступить мѣсто фазамъ не столь блистательнымъ, но и не столь бурнымъ; по окончаніи кризиса, силы обыкновенно пользуются своимъ обновленіемъ и жизнь обычная начинаетъ идти своей чередою.
- ↑ См. его «Исторію Республики» (3 тома).
- ↑ «Государственные Люди Республики» (6 томовъ).
- ↑ Parliamentary history, XX, 318, 33.
- ↑ Надъ этой суммой написано: 1,260 фунтовъ.
- ↑ Fox’s journal, 1636; Leeds, I, 205.
- ↑ I may not (shall I tell jou, I cannot?).
- ↑ Герцогъ Йоркъ, братъ Карла II.
- ↑ Это цифра вмѣсто фамиліи; вѣроятно, ключъ къ ной потерянъ.
- ↑ Ссора двухъ братьевъ и раздѣленіе партіи роялистовъ, — раздѣленіе, которое поддерживалъ Мазарини.
- ↑ Журналъ Фокса, I, 381, 2.