Октавы. Е. Вердеревскаго I. «Больной». Разсказъ въ стихахъ. 1847. Спб.
Есть такіе люди на свѣтѣ, которые самое простое понятіе не могутъ выразить безъ множества словъ; даже на простой вопросъ о здоровьѣ они не отвѣчаютъ прямо, что ломятъ въ поясницѣ, а пойдутъ городить страшную околесицу. Это свойство мѣщанъ и мужичковъ, желающихъ выражаться красно, «по-цицероновски»; въ этотъ же недостатокъ впадаютъ молодые ученые, нахватавшіе множество блестящихъ идей и думающіе, что постигли ихъ глубину, усвоивъ себѣ только фразеологію своей науки. Наконецъ, такой-же печальной участи подвергаются ваши поэты, когда заводятъ рѣчь о современномъ человѣкѣ. Если это юноши, то у нихъ обиліе словъ, красокъ и стиховъ происходитъ отъ обѣихъ причинъ, вмѣстѣ взятыхъ. Странное же притомъ дѣло! несмотря на этотъ фатализмъ, преслѣдующій дерзкаго, осмѣливающагося поднять завѣсу съ тайниковъ души современнаго человѣка, съ нѣкотораго времени наши поэты какъ-будто не находятъ иныхъ предметовъ для своихъ пѣснопѣній. И стремятся они изобразить не просто людей въ разныхъ положеніяхъ и въ разныхъ слояхъ нашего общества, а создать изъ его преобладающихъ элементовъ одинъ типъ, который бы подходилъ ко всѣмъ и каждому, какъ простая алгебрическая формула. Все вдохновеніе свое призываютъ они на то, чтобы создать эту формулу; они задаютъ себѣ въ програмы разныя свойства-эгоизмъ, жажду дѣятельности, отсутствіе страстей и пр. и пр. и распоряжаются этими свойствами, какъ математикъ своими опредѣленными и неопредѣленными величинами. Это искомое, на поэтическомъ языкѣ «этотъ идеалъ» — современный человѣкъ, составленный изъ разныхъ свойствъ преобладающихъ въ XIX вѣкѣ въ разныхъ частяхъ образованнаго міра, составляетъ предметъ поэмъ, и большихъ и мелкихъ стихотвореній, цѣлой фаланги поэтовъ, послѣдователей Лермонтова, съ тѣхъ поръ какъ «современные вопросы» стали ходить въ вашемъ обществѣ и сдѣлались предметомъ думъ и тоски всякаго порядочнаго юноши.
Вотъ теперь предстоитъ намъ разобрать плоды анализа «современнаго человѣка» г. Вердеревскаго.
Г. Вердеревскій не первый на этомъ поприщѣ, и скромнѣе другихъ; своего героя онъ назвалъ просто «Больнымъ», но тутъ есть задняя мысль; подъ именемъ «Больного» должно разумѣть «Современнаго Человѣка». Это доказывается разными мѣстами его поэмы. Между прочимъ въ postcriptum авторъ намекаетъ, что мы всѣ больны немножко:
Но тѣ, которымъ истина дороже,
Признаютъ, что «больны» порою тоже.
Ясно, что «больной» есть «современный человѣкъ». Поэтому, ради точности выраженій, мы и будемъ звать героя «Октавъ» прямо «современнымъ человѣкомъ».
Но г. Вердеревскій опасается, чтобы его «современнаго человѣка», или его формулы современнаго человѣка читатель не смѣшалъ съ формулами его предшественниковъ, а потому на 3-й же страницѣ спѣшитъ высказать отличительную черту своего героя:
Вы скажете герой мой всѣмъ знакомъ,
Онъ даже старъ и колоритомъ бѣденъ:
Герой съ «разочарованнымъ» умомъ,
Онъ долженъ быть, неправда ль, очень блѣденъ,
Высокъ и худощавъ, съ широкимъ лбомъ,
Какъ всѣ героя нашихъ модныхъ бредень?…
Ошиблись Вы, межъ ними мало сходства,
Въ моемъ героѣ больше благородства!
Очень пріятно слышать, что теперь «современный человѣкъ» сталъ благородное; слава Богу, нравственность преуспѣваетъ. Въ чемъ же состоитъ это благородство, увидимъ изъ изслѣдованій г. Вердеревскаго въ сердца «современнаго человѣка». Наслѣдованія эти изложены на семидесяти четырехъ страницахъ, съ небольшими отступленіями для объясненія другихъ встрѣчавшихся ему въ его анализѣ постороннихъ величинъ: одного финляндскаго пастора и дочери его Мальвины: а потому мы извлечемъ только главное, гдѣ современный человѣкъ выразился опредѣленнѣе.
Современный человѣкъ во-первыхъ родился въ Петербургѣ. Это мы узнаемъ не отъ автора, а отъ самого современнаго человѣка, который началъ писать повѣсть, по увѣренію автора «Октавъ», изображая въ ней самого себя.
Современный человѣкъ въ семнадцать лѣтъ влюбился —
. . . . . . . .но странно,
Онъ не вполнѣ любовью занятъ былъ;
Онъ не мечталъ, не таялъ безпрестанно, —
Не сердцемъ пылкимъ она умомъ любилъ.
Этого мы немножко не понимаемъ: какъ это современный человѣкъ любилъ умомъ въ семнадцать лѣтъ, въ такую пору, когда въ юношѣ жизненная сила высказывается непосредственно, и первая любовь не есть любовь къ виду, а къ роду. Не голова тутъ чаруетъ, а первыя движенія нѣкоторой возмужалости. Но на этомъ мы и останавливаться не будемъ; авторъ не объяснилъ, ажъ современный человѣкъ любилъ умомъ въ семнадцать лѣтъ; сказано только, что онъ не писалъ стиховъ и —
Въ любви искалъ онъ полнаго отвѣта,
Нашелъ, — но въ сердцѣ таже пустота.
И не была сочувствіемъ согрѣта
Его душа; такъ первая мечта Была разбита…
Понятно что, найдя полный отвѣть въ любви, обыкновенный, не современный человѣкъ, впадаетъ въ пресыщеніе или, упоенный однимъ успѣхомъ, обращается искать полнаго отвѣта любви отъ другихъ дѣвъ; впрочемъ тутъ что-нибудь не такъ. Мы не понимаемъ, что же значатъ этотъ полный отвѣть и слово «нашелъ», когда вслѣдъ за тѣмъ говорится, что «не была сочувствіемъ согрѣта» его душа. Мы не ведемъ, отчего мечта его была разбита, когда въ любви онъ оскалъ полнаго отвѣта а — такой счастливецъ! — кашель его? стало быть онъ не того искалъ, что нашелъ, ко «все какъ-то я въ толкъ не возьму», какъ сказала помѣщица Коробочка Павлу Ивановичу Чичикову. Послѣ этого однако современный человѣкъ ужъ
Любилъ слегка, — и въ наслажденьяхъ вѣчно
Порывъ его «умомъ» былъ охлажденъ
На страницѣ 55-й современный человѣкъ опять говорятъ, самъ отъ своего лица:
Я самъ топталъ во прахѣ и пыли
Свои мечты…. Но чтожь со мною сталось?
Я разрушалъ умомъ очарованья….
На страницѣ 56-й:
Я все желалъ…. Я думалъ жить умомъ,
Я говорилъ съ земными мудрецами.
Потомъ еще:
Вотъ отчего онъ съ дѣтства былъ угрюмъ,
И развилось не чувство въ немъ, а умъ!
Кромѣ того, изъ рукописнаго письма современнаго человѣка къ дочери пастора, видно еще слѣдующее:
Вредило мнѣ развитіе ума
Вдали всего, что чувство охлаждаетъ,
(Стр. 67).
Да это ужъ изъ рукъ вонъ! Современный человѣкъ жалуется на свой умъ, какъ на геморой, или на ломъ въ поясницѣ, или на мозоль! Право не знаешь, чѣмъ его утѣшить; вопросъ такой щекотливый!
О, этотъ даръ — смертельная чума —
Когда онъ въ насъ одинъ преобладаетъ….
(Тамъ же).
Это совершенная правда, и послѣ этого стиха щекотливый вопросъ рѣшается совершенно въ пользу современнаго человѣка. Но мы никакъ не можемъ согласиться съ тѣмъ, какимъ образомъ онъ не доволенъ своимъ умомъ, когда его умъ говоритъ ему иногда дѣло.
За то еще нечего сердиться на умъ, что онъ не пропускаетъ явленій жизни безъ анализа, безъ повѣрки внѣшней стороны факта съ его внутренимъ значеніемъ; такимъ образомъ только человѣкъ можетъ помять, что въ немъ хорошо, что дурно, въ чемъ состоятъ его патъ впередъ; такъ только онъ рѣшитъ вопросъ о томъ, какая форма нужна для его жизни, и откроетъ обветшалость многихъ старыхъ… Но послушаемъ далѣе исповѣдь современнаго человѣка, по формулѣ г. Вердеревскаго.
Мнѣ съ дѣтскихъ лѣтъ казались такъ смѣшны
Всѣ надписи послѣдняго жилища;
Мнѣ такъ забавно было слышать тамъ
Рыданія семьи осиротѣлой,
Что часто я себя боялся самъ!…
Какъ вамъ это нравится?… но позвольте защитить современнаго человѣка; онъ вѣдь обмолвился, онъ не умѣлъ выразить своей мысля; онъ кажется хотѣлъ сказать, что гь самыхъ печальныхъ явленіяхъ жизни, въ самыхъ трагическихъ сценахъ, онъ даже самъ растроганный — всегда умѣлъ поднѣтить комическую сторону. Впрочемъ можетъ быть мы ошибаемся — а это мы увидимъ, познакомившись покороче съ современнымъ человѣкомъ. Вотъ онъ продолжаетъ:
Лишенный съ дѣтства сердца теплоты,
Однако я имѣли въ себѣ стремленья,
Горячія желанья и мечты,
Вамъ это очень странно, (?) безъ сомнѣнья, —
Я самъ тому дивился иногда (?).
Но наконецъ судьба мнѣ объяснила,
Что вмѣсто чувства, была дана мнѣ сила
Все «постигать» легко и безъ труда….
Не только всѣ понятья, все ученья,
Но внутренній и тайный смыслъ искусства
Я разумѣлъ лишь силой «постиженья»,
Не проводя ихъ сквозь горнило чувства.
И всѣ желанья создалъ я умомъ,
Не чувствуя сердечныхъ побужденій, —
Вотъ отчего не зналъ я наслажденій,
И полноты на поприщѣ земномъ….
Да, новаго мнѣ въ жизни было мало;
Мнѣ оставалось только повторять
На дѣлѣ то, что мысль моя сознала;
И сталъ я жизнь разсудкомъ повѣрять….
Узналъ я скоро страсти и стремленья,
Любовь, тщеславье, дружбу средь людей,
Чтожь встрѣтилъ въ нихъ? однѣ лишь повторенья
Того, что мыслью создано моей….
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Но наконецъ я прозрѣваю самъ —
И вижу я, что въ гордости слѣпой
Напрасно я страдалъ въ борьбѣ тревожной.
Напрасно, проклиная жребій свой,
Я называлъ вселенную ничтожной….
Печальное, ужасное прозрѣнье!
О! какъ я малъ! какъ безконечно малъ!
Изъ этихъ строфъ вы видите, что у современнаго человѣка своя психологія. Что онъ разумѣетъ подъ словомъ постиженье? Онъ все постигалъ — и теорію и искусство, не «проведя ихъ сквозь горнило чувствъ», т. е. напр. постигалъ музыку, никогда ея не слыхавъ, постегалъ картину, никогда не видавъ картинъ? этого не можетъ быть; выходитъ нелѣпость. Допустимъ, что онъ видѣлъ картину и «постегалъ» что она хороша или дурна, но это «постигнуть» онъ могъ только тогда, когда картина подѣйствовала пріятно или непріятно на его чувство, и не только на органъ зрѣнія, а на жизненное чувство, видъ котораго есть эстетическое чувство. Итакъ, что-нибудь одно — или онъ не «постигалъ» искусство, или «проводилъ» впечатлѣнія искусства «черезъ горнило чувствъ». Но впрочемъ на этой психологіи мы останавливаться не будемъ, потому-что, какъ вы уже имѣли случай замѣтить, она отзывается чрезвычайною незрѣлостью и «постиженіемъ» а priori. Мы только спрашиваемъ г. Вердеревскаго, если онъ думалъ изобразить въ своемъ «Больномъ» — человѣка безъ сердца, какъ это видно изъ приведенныхъ мѣстъ, зачѣмъ онъ, сравнивая его съ другими типами современнаго человѣка, которые выводились прежде его, восклицаетъ:
Въ моемъ героѣ больше благородства?…
Изъ приведенныхъ имъ чертъ не видно ни одной благородной черты! Но…. знаете ли что? не есть ли это мистификація… Посмотримъ далѣе. Хотя герой этотъ и разсказываетъ о себѣ такія страшныя вещи, что и никогда-то онъ не любилъ, хотя и искалъ «полнаго отвѣта», и что его никогда ничто не трогало, и что наконецъ просто у него нѣтъ сердца, — отчего же онъ, во-первыхъ, сердился, что не была сочувствіемъ согрѣта его душа? Сочувствіемъ — чему? — слово сочувствіе состоитъ изъ слова чувство и частицы со, означающей взаимность; слѣдовательно современный человѣкъ искалъ отвѣта своему чувству, своему сердцу; но какъ же это? вѣдь сердца у него нѣтъ!… Непослѣдовательность! потомъ, отчего же —
. . . . . . . . . . .тайный разговоръ
Онъ заводилъ съ любимыми цвѣтами;
Склоняя къ нимъ задумчиво свой взоръ,
Онъ ихъ ласкалъ привѣтными словами. (Стр. 14).
Отчего онъ полюбилъ природу, любилъ одинокія прогулки, финляндскія скалы, вздохи озера, за озеромъ рыбачьи шалаши и огонька подъ котлами?… Чтожь? это онъ все умомъ любилъ?
Что же послѣ этого сказать объ этомъ новомъ типѣ современнаго человѣка? Но нѣтъ! еще прежде надо рѣшить, есть ли тутъ типъ? По прочтеніи всей поэмы, вы скажете, что этотъ больной просто фантазёръ, романтикъ, очень нѣжный и добрый юноша, который прикидывается злымъ и безсердечнымъ. Въ этомъ нѣтъ большого благородства и едва ли это была мысль автора, по-крайней-мѣрѣ изъ хода цѣлой поэмы о томъ заключить нельзя…. По-крайней-мѣрѣ выходитъ ли вѣрная формула современнаго человѣка? Формула эта тоже не выходитъ: она человѣкъ безе сердца, безъ увлеченій, — но онъ жалуется, что даже и въ женщинѣ нѣтъ ему сочувствія/ да притомъ онъ одаренъ свойствомъ добрыхъ душъ — любоваться природой. Послѣ этого непонятно, какъ онъ не могъ сочувствовать человѣку и человѣчеству! особенно человѣчеству, и въ такіе молодые годы!!..
Итакъ, попытка формулировать современнаго человѣка не удалась, потому-что въ приведенной авторомъ «Октавъ» формулѣ двѣ величины — умъ и сердце мѣшаютъ одна другой; сердце стоятъ то съ минусомъ, то съ плюсомъ. Отъ этого не только современнаго, во даже и обыкновеннаго человѣка не вышло. Если такъ, то мы не будемъ называть героя поэмы г. Вердеревскаго «Современнымъ Человѣкомъ». Поищемъ лучше причинъ, отчего пало это предпріятіе?
Одну причину, и очень серьёзную, приводитъ самъ герой въ письмѣ къ Мальвинѣ, дочери пастора:
. . . . . . . . . . . . . . «Благодарю за то,
Что вашъ призывъ мнѣ далъ самопознанье;
Свершили вы, — чего не могъ никто,
Открывши мнѣ, что я полусозданье»…
Вчера я въ первый разъ разоблачилъ
Загадку моего подосознанья.
Герой «разоблачилъ» эту загадку по своему; мы уже видѣли какъ и разоблачилъ ее — неосновательно, сбивчиво; мы «разоблачаемъ» ее иначе. Разгадка этой загадки, а также и причина недосозданья типа современнаго человѣка заключается въ томъ, что онъ писанъ авторомъ не вслѣдствіе изученія, во-первыхъ, своего сердца, ни вторыхъ, современнаго общества, а по чужому голосу, — что онъ создавъ не изъ внутреннихъ побужденій, а навѣянъ подражательностью Лермонтову, который рѣшительно сбилъ съ толку нашихъ поэтовъ, навязавъ каждому своего героя и поселивъ въ нихъ увѣренность въ знаніи сердца современнаго человѣка и его немощей. Далѣе очевидно, что при созданіи этого типа была задана «умомъ» автора программа въ родѣ слѣдующей: изобразить, что можете развиться изъ человѣка, рожденнаго подъ сѣрымъ петербургскимъ небомъ, жившаго полъ вліяніемъ петербургскаго климата и въ извѣстныхъ формахъ общества. Авторъ исполнилъ только эту какъ бы академическую задачу нашихъ поэтовъ, ихъ пробную лекцію, и, надо сказать, исполнилъ ее неудовлетворительно, потому-что въ его формулѣ мы замѣтили ошибки, непослѣдовательность и противорѣчія. Однимъ словомъ, «Больной» есть порожденіе больного воображенія до такой степени онъ хило и болѣзненно созданъ…. Что скажетъ читатель объ этомъ героѣ? да тоже, что Чичиковъ говорилъ о мертвыхъ душахъ, что «это мечта», и никто такъ убѣдительно, какъ Собакевичъ, не докажетъ ему противнаго, что «нѣтъ, это не мечта».
Такая же непослѣдовательность, «недосозданье», такое же отсутствіе яснаго пониманія и представленія изображаемаго предмета замѣтны у автора «Октавъ» въ его описаніяхъ картинъ природы. Вотъ напримѣръ картава:
Надъ озеромъ дымилися пары.
Изъ одного этого стиха мы заключаемъ, что озеро было гладко, какъ зеркало, потому-что надъ водою бываютъ пары въ тихій росистый вечеръ или раннимъ утромъ, когда ни одинъ листъ не шелохнется на деревѣ, и если пробѣжитъ легкій вѣтерокъ и зарябитъ поверхность воды, эти пары уносятся, волнуются легкой дымкой; замретъ вѣтерокъ, и пары опять продолжаютъ куриться и медленно разстилаться по зеркальной поверхности…. Таковъ порядокъ природы и порядокъ паровъ. Между тѣмъ мы читаемъ у г. Вердеревскаго далѣе:
Надъ озеромъ дымилися пары,
На берегахъ качался лѣсъ сосновый,
Далекій громъ (!) гремѣлъ изъ-за горы,
Холодный вѣтеръ (!!), бурный и суровый,
Изъ тучъ громадныхъ мрачные шатры
Надъ озеромъ раскидывалъ, — готовый
Все взволновать кругомъ: лѣса и воду,
Грозой нежданной оживить природу.
И въ этотъ мигъ, когда была полна
Природа боязливымъ ожиданьемъ,
Вслѣдъ за волной, кипя, неслась волна (!!!)
По озеру съ зловѣщимъ завываньемъ….
Какія ужь тутъ поры надъ озеромъ, когда кипя за волной несется волна, и буря въ полномъ разгара!
А вотъ описаніе финляндской природы:
Прекрасны вы, финляндскіе лѣса!
Знакомы вамъ могучія работы (?),
Вы зрѣли мірозданья чудеса,
Вы видѣли земли перевороты!
Но ваша безотвѣтная краса
Въ молчаніи таинственной дремоты
Сокрыла все, что видѣла отъ вѣка:
Она нѣма къ вопросамъ человѣка.
Языкъ ея (этой красы лѣсовъ?) — крылатый ураганъ, (?)
Ея движенья — грохотъ водопада (?)
Ея престолъ — ракитный великанъ:
Угрюмыхъ скалъ безмолвная громада;
Понять все это — могъ лишь Оссіанъ —
Да грустный Юрій….
Вотъ мы опятъ поймали героя г. Вердеревскаго сочувствующимъ природѣ…. Впрочемъ тутъ сказано, что онъ «понималъ»….
Изъ приведенныхъ отрывковъ читатели видятъ, что стихъ въ «Октавахъ» довольно ловкій, плавный; но не могли не замѣтить, что онъ блѣденъ и безцвѣтенъ. Видно, что авторъ хочетъ что-то выразить, но, не сознавая вполнѣ своего идеала, распложается въ выраженіяхъ и громоздитъ стихъ на стихѣ; оттого и образа не выходятъ, и стихи холодны и неживописны.
Мѣстами встрѣчаются небрежности; напримѣръ у него риѳмуютъ строго, немного и земного; (стр. 33) встрѣчаются тоже державинскія риѳмы: оставила и ударила (стр. 14) и пр.
Книга издана опрятно; изъ цифры I, выставленной передъ этимъ разсказомъ, должно заключить, что будетъ и продолженіе «Октавъ» или другой разсказъ. Въ добрый часъ! Можетъ быть наши слова пригодятся автору — онъ излѣчится отъ «навѣянныхъ идей», и произведетъ что-нибудь чуждое посторонняго вліянія, тогда какая радость для васъ и для публика: у васъ будетъ поэтъ I… Пора наконецъ кончить исторію съ формулой современнаго человѣка: жалкій манкенъ ложно понятаго характера, страждующаго душевной пустотой, съ нѣкотораго времени есть «Вѣчный Жидъ», забредшій въ вашу литературу: онъ погубилъ не мало поэмъ…