ОКОЛО БОНАПАРТОВЪ.
правитьИсторическая роль Бонапартовъ должна считаться навѣки оконченной. Человѣкъ, прославившій этотъ родъ, давно сошелъ въ могилу, не оставивъ на міровой сценѣ никого, кто-бы могъ достойно поддерживать наполеоновскій режимъ, хотя-бы только платонически. Идея демократической диктатуры, ввѣренной волею народа его избраннику, безвозвратно отошла въ область прошедшаго. Еще менѣе почвы осталось для стремленій создать династію народнымъ голосованіемъ. Настоящее политическое состояніе Франціи все болѣе и болѣе крѣпнетъ, открывая великой націи широкіе горизонты на пути культуры и прогресса, а идеи имперіалистовъ все болѣе и болѣе блѣднѣютъ и меркнутъ, теряя способность привлекать не только серьезныхъ сторонниковъ, но хотя-бы простыхъ зѣвакъ.
Все чаще и чаще стали появляться въ печати документы, монографіи и мемуары, имѣющіе цѣлью воздать должное наполеоновскому режиму и дать, по возможности, вѣрную и безпристрастную оцѣнку членамъ нѣкогда блестящей династіи, родоначальникъ которой, захвативъ полміра мечемъ и геніемъ, влачилъ остатокъ дней на пустынномъ островѣ, какъ военноплѣнный, а потомки почти незамѣтно сходятъ одинъ за другимъ со сцены, гдѣ играли незавидную роль калифовъ на часъ, сопровождаемые подчасъ холоднымъ молчаніемъ, подчасъ язвительной усмѣшкой.
Только что вышедшія въ свѣтъ интересныя воспоминанія покойнаго генерала Ригара, бывшаго долгое время старшимъ адъютантомъ недавно умершаго принца Жерома Бонапарта, брата Наполеона I, изданныя сыномъ названнаго генерала, извѣстнымъ французскимъ писателемъ и журналистомъ Ксавье де-Ригаромъ, подъ названіемъ: Autour des Bonaparte, Paris, 1891, проливаютъ новый свѣтъ на семью Бонапартовъ, которую авторъ мемуаровъ, умершій въ 1867 г. восьмидесятилѣтнимъ старцемъ, зналъ съ дѣтства и съ которой къ тому-же былъ связанъ узами родства, по женской линіи[1].
Записки генерала Ригара написаны не въ видѣ вполнѣ обработаннаго изложенія, а въ формѣ болѣе или менѣе короткихъ и сжатыхъ замѣтокъ. Часть ихъ совсѣмъ утрачена. По категорическому заявленію издателя ихъ, сына автора, какъ сказано выше, эта часть была похищена покойнымъ принцемъ Жеромомъ, чрезъ подставное лицо, какъ наиболѣе компрометирующая принца и какъ частнаго человѣка, и какъ политическаго дѣятеля. Это обстоятельство придаетъ особый интересъ и, если возможно такъ выразиться, пикантность книгѣ г. Ригара, какъ первоисточника разнообразныхъ и новыхъ свѣдѣній о знаменитой семьѣ, игравшей нѣкогда первенствующую роль въ политическихъ судьбахъ Европы.
Мы даемъ здѣсь нашимъ читателямъ наиболѣе интересныя и характерныя изъ нея выдержки.
Послѣ осады Тулона, говоритъ генералъ Ригаръ, Наполеонъ Бонапартъ сдѣлался главнокомандующимъ итальянской арміи. Въ это время его семейство жило въ Марсели. Сначала положеніе Бонапартовъ было далеко незавидное, — они почти нуждались въ предметахъ насущной потребности, но съ эпохи неожиданной карьеры Наполеона ихъ обстоятельства перемѣнились сразу, тѣмъ болѣе, что Наполеонъ очень заботился о томъ, чтобы члены его семьи были на высотѣ той роли, которую предназначила ему судьба, сдѣлавъ первымъ человѣкомъ во Франціи.
Семья Бонапартовъ состояла изъ матери, Летиціи Бонапартъ[2], сыновей: Наполеона, Луи, Люсьена, Жозефа и Жерома, и дочерей: старшей Элизы, впослѣдствіи великой герцогини Тосканской, красавицы Полины, которая была замужемъ за генераломъ Леклеромъ, посланнымъ умирать въ Санъ-Доминго съ 20,000 лучшихъ солдатъ республиканской арміи, и, овдовѣвъ, сдѣлалась принцессой Боргезэ (Borghèse), и младшей — Каролины, впослѣдствіи жены Мюрата. Кромѣ этого, надо еще упомянуть объ аббатѣ Фешъ, братѣ г-жи Бонапартъ, современемъ ставшемъ кардиналомъ, который жилъ тогда также въ семьѣ Наполеона.
Бонапарты жили очень просто и доступно. Г-жа Бонапартъ, какъ заботливая мать, усердно старалась выдать поскорѣй дочерей замужъ и окружала ихъ молодежью. Генералъ Ригаръ, семейство котораго также жило въ Марсели, часто бывалъ въ дѣтствѣ у Бонапартовъ, какъ родственникъ и сверстникъ, и утверждаетъ, что барышни Бонапартъ держали себя съ молодыми марсельцами, посѣщавшими ихъ домъ, настолько кокетливо и непринужденно, что про нихъ ходило по городу не мало всевозможныхъ сплетенъ, за достовѣрность которыхъ, впрочемъ, авторъ мемуаровъ не ручается.
По мѣрѣ постепеннаго возвышенія Наполеона, мѣнялись, какъ было сказано, и обстоятельства остальныхъ Бонапартовъ. Мѣнялись и они сами. Ихъ домъ былъ поставленъ на болѣе широкую ногу, знакомства стали отличаться большимъ выборомъ. Какъ только Наполеонъ сдѣлался генераломъ, онъ не замедлилъ выгодно пристроить братьевъ: при его протекціи Жозефъ получилъ мѣсто военнаго коммисара (commissaire des guerres), Люсьенъ устроился въ интендантствѣ, не былъ забытъ и аббатъ Фешъ, который тоже получилъ мѣсто при арміи и исполнялъ кое-какія второстепенныя обязанности, дававшія ему тѣмъ не менѣе хорошій заработокъ.
Жозефъ Бонапартъ, женатый на Клари, былъ красивый, ловкій и весьма легкомысленный человѣкъ, отличавшійся множествомъ любовныхъ похожденій, что заставляло страдать его жену, очень нравственную, образованную, но некрасивую женщину, и поселило непріязнь между Клари и Бонапартами. У жены Жозефа была сестра, Дезирэ, вышедшая замужъ за Бернадота, впослѣдствіи шведскаго короля. Ранѣе этого ей дѣлалъ предложеніе Наполеонъ, но получилъ отказъ отъ старика Клари въ очень рѣзкой формѣ. «Я уже выдалъ одну дочь за Бонапарта, — и будетъ! Я не желаю рисковать другой!» Наполеонъ скоро утѣшился, но бѣдная Дезирэ, даже на тронѣ Густава Вазы, не могла забыть, какого знаменитаго жениха упустила она изъ рукъ по капризу отца!
Вѣнчаніе Наполеона итальянскою короною дало марсельцамъ мысль отправить къ нему въ Миланъ депутацію, чтобы просить его осчастливить Марсель своимъ посѣщеніемъ. Депутаціи этой, въ которой участвовалъ и авторъ мемуаровъ, будучи юношей, не только не удалось представиться новому итальянскому королю, но даже, хотя-бы мелькомъ, увидѣть его, благодаря неумѣлости депутатовъ взяться за дѣло, а также и тому нерасположенію къ марсельцамъ, которое постоянно чувствовалъ къ нимъ будущій императоръ французовъ за упомянутыя сплетни про его сестеръ. Депутатамъ было сухо отвѣчено черезъ третьихъ лицъ, что Наполеонъ торопится въ Парижъ и не можетъ сворачивать съ пути, для посѣщенія Марселя.
Поселившись въ Парижѣ, семья Бонапартовъ стала неузнаваема: восходящая звѣзда карьеры Наполеона освѣтила ее своимъ блескомъ и поставила на совершенно неожиданную высоту. Особенно увлекались женщины новизною своего положенія. Жозефъ Бонапартъ былъ сдѣланъ Наполеономъ королемъ неаполитанскимъ, а потомъ получилъ тронъ Испаніи; неаполитанское королевство было подарено Мюрату. Такимъ образомъ ихъ жены сдѣлались королевами, дѣлали у себя пріемы, оказывали протекціи, давали рекомендательныя письма и въ то-же время непрестанно пикировались другъ съ другомъ.
Когда г. Ригаръ, по окончаніи курса въ военной школѣ въ Фонтенебло, былъ въ Парижѣ, проѣздомъ въ Неаполь, къ мѣсту своего служенія, въ 4-мъ стрѣлковомъ полку, то отлично испыталъ на себѣ взаимныя пререканія своихъ высокопоставленныхъ родственницъ. Юлія Бонапартъ (рожденная Клари) отговаривала его даже повидаться съ Каролиной Мюратъ, увѣряя, что изъ этого свиданія и обѣщаній, которыя та охотно всѣмъ расточаетъ, ничего не выйдетъ путнаго, а Каролина, въ свою очередь, не мало злословила, при свиданіи съ молодымъ офицеромъ, на счетъ королевы неаполитанской и уговаривала юнаго Ригара проситься на службу къ Мюрату и отказаться отъ стрѣлковаго полка, стоящаго въ Неаполѣ, куда юноша попалъ не безъ протекціи Юліи Бонапартъ.
Въ сущности-же ни та, ни другая ничего серьезнаго для карьеры его не сдѣлали.
Съ 1852 по 1856 г. генералъ Ригаръ былъ старшимъ адъютантомъ Жерома, короля вестфальскаго.
Принцъ очень любилъ, говоритъ почтенный генералъ въ своихъ запискахъ, когда его называли королемъ, даже и послѣ того, какъ онъ пересталъ исполнять свои королевскія обязанности въ Вестфаліи, — что льстецы очень охотно и исполняли.
Въ сущности, это былъ весьма посредственный король, да, впрочемъ, другимъ онъ не могъ-бы и быть, имѣя такого брата, какъ Наполеонъ, державшаго все и всѣхъ въ безпрекословномъ повиновеніи и не позволявшаго созданнымъ имъ королямъ ни шагу сдѣлать безъ его согласія и одобренія! Переписка Наполеона съ Жозефомъ и Жеромомъ ясно показываетъ, какъ мало церемонился онъ со своими коронованными братцами и какъ не легко было этимъ послѣднимъ исполнять свои королевскія обязанности, при полномъ отсутствіи къ тому-же поддержки со стороны ихъ подданныхъ, никогда не перестававшихъ враждебно смотрѣть на иноземныхъ принцевъ, посаженныхъ, такъ сказать, насильно имъ на шею и вѣчно напоминающихъ имъ о ихъ пораженіяхъ. Французское владычество въ Вестфаліи встрѣтило массу затрудненій и препятствій, которыя было не подъ силу устранить или сгладить Жерому, умѣвшему только безтактнымъ и безнравственнымъ поведеніемъ и административными происками увеличивать свою непопулярность.
Какъ военный человѣкъ, Жеромъ былъ тоже плохъ, даже, пожалуй, плоше, чѣмъ король. Письма Наполеона и его старанія дать вестфальскому королю такого опытнаго помощника въ военномъ дѣлѣ, какъ герцогъ Экмюльскій, не оставляютъ на этотъ счетъ ни малѣйшаго сомнѣнія.
Не глупый отъ природы, король Жеромъ не постарался образовать себя и всегда легкомысленно относился къ работѣ. При этомъ онъ отличался удивительнымъ тщеславіемъ и самомнѣніемъ, какъ и всѣ вообще принцы-наполеониды, воображавшіе, что они сами по себѣ что-нибудь значатъ, неисправимо забывая, что своимъ положеніемъ и блескомъ они безусловно обязаны генію ихъ родоначальника и что безъ него они были-бы самыми простыми, обыкновенными и совершенно ничѣмъ не замѣчательными смертными.
Рѣдко кто изъ правителей управлялъ народомъ хуже наполеонидовъ. Капризъ ставили они выше всего, упрямство считали за силу характера. Они требовали отъ людей всего, сами-же ни для кого не хотѣли сдѣлать ни малѣйшей уступки, ни малѣйшаго снисхожденія. О нравственности принцы этой династіи не имѣли, къ сожалѣнію, почти никакого понятія.
Справедливость требуетъ сказать относительно Жерома, что онъ, въ сущности, не былъ золъ и во всякомъ случаѣ скорѣе добръ, чѣмъ золъ; впрочемъ, необходимо прибавить, что доброта его была, какъ у большинства слабыхъ натуръ, безъ толку и отъ нея никому не было тепло. Король вестфальскій былъ-бы, конечно, несравненно лучше, если-бы не поддавался вліянію сына принца Наполеона, необладавшаго ни однимъ изъ хорошихъ (немногочисленныхъ, правда) качествъ своего отца.
Неблагодарность была преобладающей чертою Жерома, будучи, правда, особенностью всѣхъ наполеонидовъ. Онъ не умѣлъ испытывать чувства признательности и холодный эгоизмъ былъ основаніемъ его нравственнаго облика. Когда Луи-Филиппъ разрѣшилъ ему возвратиться во Францію, вотъ какимъ знаменательнымъ восклицаніемъ отблагодарилъ Жеромъ короля за его великодушіе: «О, я отлично понялъ, — вскричалъ какъ-то разъ ex-король вестфальскій въ разговорѣ съ генераломъ Ригаромъ, — что простакъ (Луи-Филиппъ) погибъ, разъ онъ позволилъ намъ вернуться!»
Женщины всегда были преобладающей слабостью Жерома. Онѣ всегда владѣли имъ деспотически и изъ-за нихъ онъ былъ постоянно въ долгахъ.
Не обладая отъ природы сильнымъ характеромъ, онъ подчинялся той, которая была счастливѣе его въ этомъ отношеніи.
Онъ былъ всегда очень любезенъ съ женщинами, хотя въ отношеніяхъ съ ними позволялъ себѣ нерѣдко фамильярности, что заставляло быть всегда на сторожѣ г-жу ***, интимность которой съ принцемъ ни для кого не была тайной. Связи этой болѣе всего покровительствовалъ мужъ г-жи ***, во всѣхъ отношеніяхъ ничтожный человѣкъ, игрокъ и фатъ, извлекавшій большія для себя выгоды изъ близости своей прекрасной и хитрой половины съ женолюбивымъ Бонапартомъ.
Злая, ловкая и хитрая г-жа *** употребляла всѣ усилія, чтобы не выпустить изъ рукъ своего августѣйшаго покровителя. Она всячески старалась выставлять на показъ свои отношенія къ принцу и окружила его цѣлой бандой преданныхъ ей шпіоновъ, которые передавали ей о каждомъ шагѣ падкаго до интрижекъ любвеобильнаго старца. Благодаря большой дозѣ смѣлости и ловкости, ей удавалось не упускать свою добычу.
Можно себѣ представить, каково при этихъ обстоятельствахъ было положеніе при дворѣ ограниченной, апатичной, по прямодушной и доброй маркизы Бартолины, жены принца. Ее, конечно, ненавидѣла ловкая фаворитка и всячески старалась отъ нея избавиться. Въ этомъ ей помогалъ очень усердно сынъ Жерома, принцъ Наполеонъ, боявшійся возможности появленія наслѣдника короля Жерома. Ихъ усилія увѣнчались успѣхомъ. Про маркизу были распущены скандальныя сплетни. Ее обвиняли въ интригѣ съ молодымъ адъютантомъ Жерома, про котораго всѣ знали, что онъ былъ его побочнымъ сыномъ. Такимъ образомъ бѣдной маркизѣ навязали пикантную роль Федры, а молодому офицеру Ипполита… Чтобы затушить будто бы всю эту исторію, враги маркизы, главнымъ образомъ пресловутая фаворитка и сынъ принца, принудили безхарактернаго короля вестфальскаго отправить маркизу въ Италію, во Флоренцію…
Разсказывая объ этихъ интимныхъ подробностяхъ частной жизни короля Жерома, генералъ Ригаръ прибавляетъ, что они подавали поводъ къ всевозможнымъ насмѣшкамъ въ Палэ-Роялѣ и служили благодарною темою сплетнямъ и пересудамъ даже среди придворной челяди.
Авторъ мемуаровъ очень скептически относится къ сыну короля Жерома, принцу Наполеону, не довѣряя его республиканскимъ тенденціямъ и искренности его натуры. Постоянная оппозиція, на словахъ, принца въ отношеніи его двоюроднаго брата, покойнаго императора Наполеона III, и въ то-же время значительная ежегодная субсидія, которую онъ получалъ отъ него, и постъ дивизіоннаго генерала, который онъ занималъ во французской арміи, — кажутся генералу Ригару признакомъ неискренности и слабости политическихъ убѣжденій принца и бросаетъ на нравственный образъ его не совсѣмъ благопріятный свѣтъ.
Часто искалъ я, говоритъ генералъ Ригаръ, въ лицѣ Наполеона III характерныхъ чертъ Бонапартовъ, но тщетно: я не находилъ ихъ!
Дѣйствительно, ни въ фигурѣ, ни въ лицѣ у него не было ничего, что обличало бы его принадлежность къ этому семейству, — обстоятельство, дававшее, какъ извѣстно, не мало поводовъ къ отрицанью въ императорѣ французовъ подлинность и чистоту его наполеоновской крови… Манера держать себя, жесты, движенія, — все было лишено бонапартовскаго типа. Генералъ Ригаръ идетъ далѣе, утверждая, что, по его мнѣнію, въ Наполеонѣ Ш не было ничего французскаго, начиная съ акцента, носившаго легкій иностранный оттѣнокъ, и кончая флегмой и молчаливостью, дѣлавшими его похожимъ скорѣе на голландца.
Онъ былъ всегда точно въ полуснѣ, а когда онъ смотрѣлъ на кого-нибудь, то взглядъ его точно будто шелъ куда-то дальше, чрезъ того, на кого былъ устремленъ, ничего при этомъ не выражая. Многіе (особенно дамы, конечно) находили въ этомъ взглядѣ много интереснаго, таинственнаго, утверждая, что императоръ хочетъ скрыть его неопредѣленностью свои сокровенныя мысли. Можетъ быть — это и такъ, но не проще ли представить себѣ, что это была или уловка, поза, желаніе придать интересъ своей особѣ, заставить думать о себѣ то, чего въ сущности не было, или же, что это была органическая особенность глазъ, лишенныхъ отъ природы выразительности.
Попросту, — эти глаза сфинкса ничего таинственнаго не выражали и ничего глубокаго не скрывали. Политика императора была изо-дня въ день. Никакихъ удивительныхъ проектовъ онъ не писалъ. Онъ ловко пользовался событіями, но отнюдь не вызывалъ ихъ на политическую сцену!
Наполеонъ былъ большой притворщикъ и обладалъ лживою натурою. Можетъ быть за эти качества его и считали иные тонкимъ политикомъ. Онъ не былъ при этомъ злымъ, въ строгомъ смыслѣ этого слова, но его и не легко было тронуть и разжалобить. Его качества можно считать скорѣе отрицательными, чѣмъ положительными, какъ у апатичныхъ и лицемѣрныхъ людей. Впрочемъ, ему нельзя было отказать въ упрямствѣ, которое также не можетъ считаться признакомъ сильнаго характера. Разъ какая нибудь идея появлялась въ его головѣ, онъ старался осуществить ее съ упорствомъ и терпѣньемъ, достойными удивленія.
Конечно, въ Наполеонѣ Ш не было той затаенной глубины, которую предполагали въ немъ, благодаря его сдержанности и молчаливости, но нельзя также не признаться, что близко его никто никогда не зналъ и что онъ оставался загадкой. «Его разгадаютъ вполнѣ потомъ, въ концѣ, — говоритъ г. Ригаръ въ своихъ мемуарахъ; — какой будетъ этотъ конецъ?» спрашиваетъ онъ тутъ же.
Франко-прусская война со взятіемъ Парижа и плѣномъ императора-сфинкса дала разгадку этой нетрудной загадкѣ…
Наполеонъ III, не имѣя въ своей внѣшности ничего наполеоновскаго, не былъ похожъ также и на свою мать. Не говоря уже вообще о несходствѣ ихъ лицъ, императоръ вовсе не обладалъ той подвижностью физіономіи и выразительностью взгляда, которыми отличалась королева Гортензія. Это-то именно и составляло ихъ контрастъ, такъ какъ неподвижность лицевыхъ мускуловъ и въ особенности туманность, неопредѣленность, пустота взгляда, если можно такъ выразиться, и составляли, какъ сказано выше, характеристическую особенность Наполеона III.
Но въ одномъ, впрочемъ, онъ былъ вполнѣ сыномъ своей матери, — это въ отсутствіи нравственныхъ принциповъ. Бонапарты всегда думали только объ успѣхѣ, не заботясь о правильныхъ и достойныхъ путяхъ къ его достиженію.
Генералъ Ригаръ отзывается съ большой похвалой о королевѣ Гортензіи. Онъ говоритъ, что это была рѣдкая по уму женщина, большая мастерица вести бесѣду, остроумно разсказывать и, — качество рѣдкое въ женщинѣ, — выслушивать своихъ собесѣдниковъ. Она любила по преимуществу мужское общество, которое болѣе соотвѣтствовало ея уму и образованію, чѣмъ пустая болтовня и нескончаемыя сплетни парижскихъ великосвѣтскихъ дамъ.
Въ Парижѣ много говорили въ свое время о нѣсколько болѣе интимныхъ отношеніяхъ Наполеона къ своей пріемной дочери, чѣмъ какія были бы позволительны и естественны въ данномъ случаѣ. Генералъ Ригаръ увѣряетъ, что въ этомъ не можетъ быть ни малѣйшаго сомнѣнія. Отношенія эти заставляли горько и часто плакать императрицу Жозефину и были поводомъ той торопливости, какую оказывала она въ дѣлѣ свадьбы Гортензіи съ принцемъ Луи, предполагая, что въ роли belle-soeur Гортензія Богарнэ будетъ менѣе опасна для сердца императора. Здѣсь кстати будетъ замѣтить, что великій человѣкъ не стѣснялся въ своихъ страстяхъ и считалъ для себя позволеннымъ то, предъ чѣмъ другіе съ ужасомъ бы отступили. Такъ, генералъ Ригаръ положительно констатируетъ близкія отношенія Наполеона съ родной сестрой Полиной, о которой мы упоминали выше. Это кровосмѣшеніе, прибавляетъ авторъ записокъ, никого не возмущало въ семьѣ Бонапартовъ, такъ какъ на Наполеона всѣ смотрѣли тамъ, какъ на существо высшаго порядка, которому все должно разрѣшаться.
Супружество Гортензіи съ Луи Бонапартомъ продолжалось недолго. Онъ отказался отъ супруги, какъ и отъ трона Голландіи, гдѣ чувствовалъ себя безполезнымъ, что всего удивительнѣе для принца изъ семейства Бонапартовъ, отличавшихся сатанинскимъ себялюбіемъ и баснословнымъ самомнѣніемъ.
Романы Гортензіи были многочисленны и ея фаворитовъ можно было насчитать во всѣхъ слояхъ общества. Она такъ-же охотно приближала къ себѣ людей низшаго общества, какъ и придворныхъ.
Если Наполеонъ не выдалъ Гортензію замужъ за какого-либо иностраннаго государя или принца, что, какъ извѣстно, входило въ его политику, чтобы такимъ образомъ чрезъ своихъ родныхъ завязать тѣсныя узы съ чужеземными дворами, то это оттого, что въ Тюльери опасались предложить въ жены кому-либо особу, искусившуюся въ наукѣ любви.
Могъ ли сынъ такой женщины не быть, хотя бы нѣсколько, на нее похожимъ? Мы это и видимъ въ Луи-Наполеонѣ, отличавшемся безнравственнымъ поведеніемъ не менѣе, чѣмъ его мать. Говорили, что онъ, кромѣ того, иногда пилъ запоемъ, — по крайней мѣрѣ, подчасъ лицо его, и безъ того всегда неподвижное, носило тотъ отпечатокъ тупости и полнаго безучастія, которое является отличительнымъ признакомъ пьяницъ. Авторъ записокъ думаетъ, впрочемъ, что это выраженіе было слѣдствіемъ неумѣренности по части любовныхъ похожденій.
Надо, однако, прибавить, что, какъ говорили близкіе люди императора, онъ былъ въ молодости очень скроменъ и застѣнчивъ въ отношеніи женщинъ и дѣлался самоувѣренъ и храбръ съ ними только по мѣрѣ того, какъ входилъ въ силу. Онъ имѣлъ вообще довольно успѣха у женщинъ, которыя, какъ было сказано выше, находили удивительно обаятельнымъ и неотразимымъ его загадочный, по ихъ мнѣнію, а въ сущности ничего не выражающій, взглядъ. Впрочемъ, надо прибавить, что восторт эти раздавались, когда Луи-Наполеонъ былъ уже императоромъ.
Были, однако, и искреннія увлеченія. Когда Луи-Наполеонъ проживалъ въ Лондонѣ, онъ сошелся тамъ съ одной богатой англичанкой, Говардъ, кажется весьма сильно къ нему привязавшейся, деньги которой какъ разъ явились тогда кстати бѣдному принцу-скитальцу. Впослѣдствіи г-жа Говардъ получила титулъ графини Борегаръ и втайнѣ лелѣяла мечту сдѣлаться законной женою своего любовника.
Она окружила его бдительной и незамѣтной для него своей собственной тайной полиціей, слѣдившей за принцемъ-президентомъ (чѣмъ онъ былъ наканунѣ переворота, сдѣлавшаго его императоромъ) съ неослабной настойчивостью. Г-жа Говардъ имѣла полное основаніе опасаться соперницы, такъ какъ было не мало желавшихъ сдѣлаться фавориткою президента, и красивыхъ, и некрасивыхъ, и хорошаго круга, и авантюристокъ.
Одна изъ такихъ искательницъ приключеній, очень эффектная блондинка, Габріэль Т***, особенно настойчиво старалась уловить принца-президента въ свои сѣти. Въ этомъ помогала ей и мать ея, вполнѣ одобрявшая виды дочери попасть на содержанье къ человѣку, который не сегодня-завтра станетъ императоромъ. Красивая Габріэль вела свою аттаку довольно ловко. Она старалась почаще встрѣчаться съ принцемъ во время прогулокъ, бывала въ театрахъ, концертахъ, гдѣ бывалъ онъ. Одинъ разъ ей удалось достать ложу какъ разъ противъ президентской и обратить на себя вниманіе Луи-Наполеона, со вниманіемъ лорнировавшаго ее впродолженіи всего представленія. Когда пьеса кончилась и мать съ дочерью спускались съ лѣстницы Большой Оперы, онѣ съ восторгомъ замѣтили, что за ними сходитъ какой-то незнакомецъ. Обѣ были на седьмомъ небѣ, увѣренныя, что это посланецъ принца, посланный узнать ихъ адресъ, чтобы завязать интригу. Когда Габріэль съ матерью садились въ карету, незнакомецъ былъ тутъ же и ловко вскочилъ на козла къ кучеру. Габріэль ликовала, — она замѣчена принцемъ! Когда экипажъ остановился, незнакомецъ очутился у подножки, чтобы высадить дамъ. Первою вышла мать Габріели; когда же молодая дѣвушка появилась въ дверцахъ кареты, незнакомецъ всунулъ ей въ руку букетъ и исчезъ. Можно представить себѣ волненье дѣвушки, когда она подымалась въ свою комнату съ букетомъ, присланнымъ ей, внѣ сомнѣнія, принцемъ. Наконецъ, разсмотрѣла она при свѣтѣ лампы этотъ букетъ: онъ былъ… изъ цвѣтовъ ядовитой цикуты, а внутри лежала записочка, въ которой было только одно слово, — «выбирайте!» Это было предостереженіе со стороны недремлющей англичанки! — Мечты Габріэль оказались напрасными. Принцъ не явился къ ней на свиданье и вся игра пропала даромъ! — Чрезъ годъ или два мы видимъ Габріэль уже львицей полу-свѣта, нашедшей наивнаго обожателя Т***, молодаго человѣка старинной дворянской фамиліи и очень богатаго, который, въ пылу страсти, предложилъ ей руку и сердце. Мать влюбленнаго была противъ этого брака и, видя упорство сына, рѣшилась на крайнюю мѣру: во время свадебной церемоніи подосланный ею человѣкъ бросился на невѣсту и при всѣхъ осыпалъ ее градомъ оскорбленій…
Это не помѣшало, однако, красавицѣ Габріэль Т*** имѣть салонъ въ С.-Жерменскомъ предмѣстьѣ.
Если не посчастливилось добиться вниманія принца съ «загадочными» глазами одной авантюристкѣ, то за то другой удалось не только обворожить его, но даже сдѣлаться французской императрицей.
Мы говоримъ о Евгеніи Монтихо. Это была иностранка, испанка съ красивымъ, выразительнымъ лицомъ и много говорящими глазами, очень большими и близко посаженными другъ къ другу, — пріѣхавшая въ Парижъ искать удовольствій и приключеній и вращавшаяся въ томъ кругу французской столицы, гдѣ ни строгость нравовъ, ни выдержанность манеръ не считаются обязательными. Довольно сказать, что будущая императрица была представлена Луи-Наполеону г-жею С***, женщиной, репутація которой была одной изъ самыхъ незавидныхъ въ то время.
Когда Евгенія сдѣлалась женой Наполеона III, ей было уже 28 лѣтъ. Невольно возникаетъ вопросъ, отчего такъ долго не могла она найти себѣ мужа. Боялась-ли она разстаться со своей свободой? Или, можетъ быть, ее находили недостаточно серьезной и надежной для того, чтобы съ честью нести обязанности жены и матери?
Трудно сказать что-либо опредѣленное по этому поводу. Можетъ быть, виною этому было ея легкомысліе и тѣ извѣстные кружки Парижа, въ которыхъ она вращалась, гдѣ не думаютъ обыкновенно о женитьбѣ.
При какихъ обстоятельствахъ произошло соединеніе императора съ красавицей-авантюристкой, — также сказать трудно. Очевидно одно: Евгенія разожгла страсти своего высокаго поклонника и имѣла при этомъ доблесть или, вѣрнѣе, ловкость не согласиться быть его фавориткой. Что за сцена произошла между обворожительной испанкой и влюбленнымъ принцемъ, послѣ которой искательница приключеній надѣла на себя корону Франціи, — никто не знаетъ и не можетъ знать, хотя о перипетіяхъ событій, предшествовавшихъ браку императора, разсказываютъ много и на разные лады. Но, очевидно, разсказы эти не имѣютъ цѣны, такъ какъ нельзя предположить, чтобы императоръ разсказывалъ кому-нибудь о своемъ ослѣпленіи страстью, доведшемъ его до непоправимой опрометчивости, а императрица — о неслыханной смѣлости со стороны интригантки, достаточно вкусившей отъ прелестей жизни.
Бракъ императора былъ встрѣченъ очень дурно въ семьѣ Бонапартовъ. Въ несомнѣнность его принцы родственники долго не рѣшились вѣрить. Особенно упорно возставалъ противъ него принцъ Жеромъ. Но всѣ увѣщанія пропали даромъ: у императора съ безжизненнымъ лицомъ сомнамбулиста было такое неслыханное упорство въ разъ имъ задуманномъ, что побѣдить его не могли ни люди, ни обстоятельства!
Сдѣлавшись императрицей, Евгенія сразу пріобрѣла вліяніе на безхарактернаго, въ сущности, да къ тому-же влюбленнаго въ нее, въ первое, по крайней мѣрѣ, время, императора и въ то же время завоевала себѣ полную свободу дѣйствій.
Отъ природы не умная, она держала себя на тронѣ такъ-же, какъ нѣкогда въ гостиныхъ полусвѣта. Ея страннымъ фантазіямъ не было конца. То вдругъ приходило ей на мысль подражать Маріи Антуанетѣ, — и вотъ она сама и придворные кавалеры и дамы переодѣваются въ старинные французскіе костюмы времени Людовика XVI; то устраиваетъ она при дворѣ военныя игры, гдѣ дамы и кавалеры должны были изображать изъ себя двѣ враждующихъ арміи. Разъ придумала она одѣться въ крестьянское платье и вмѣстѣ съ приближенными, одѣтыми также крестьянами и блузниками, идти на рынокъ. Только вмѣшательство императора остановило эту безтактную затѣю.
Разсказывая обо всемъ этомъ, генералъ Ригаръ прибавляетъ, что репутація императрицы, какъ женщины, отнюдь не могла считаться безукоризненной. Она приближала къ себѣ то того, то другаго изъ окружавшихъ и, если не грѣшила, можетъ быть, такъ часто, какъ это утверждали злые языки, то, несомнѣнно, дѣлала все, отъ нея зависящее, чтобы испортить свою репутацію.
Не любя мужа (онъ былъ и не красивъ, и не особенно одаренъ способностью внушать симпатію), она не очень любила и сына, «Лулу» (погибшаго впослѣдствіи въ войнѣ съ зулусами). Отѣявленная католичка, какъ всякая испанка, она, вмѣшиваясь въ политическія дѣла, старалась о процвѣтаніи клерикализма во Франціи, что не соотвѣтствовало ни времени, ни общественному настроенію и способствовало непопулярности Наполеона, которой онъ вообще, и безъ того, пользовался, благодаря своему поведенію, недостойному императора, и образу жизни Евгеніи и двора, напоминавшему безконечныя увеселенія Тріанона и Марли наканунѣ революціи.
Съ большой проницательностью предсказываетъ генералъ Ригаръ въ своихъ запискахъ неизбѣжную катастрофу, ожидавшую вторую имперію. Мы видимъ, какъ вѣрно исполнились эти грустныя предсказанія стараго придворнаго.
Генералъ Ригаръ отмѣчаетъ удивительную неблагодарность Бонапартовъ въ отношеніи всѣхъ, кто когда-либо и чѣмъ-либо заслужилъ право на ихъ, если не признательность, то вниманіе и доброе расположеніе. Всѣ они были эгоисты и чистосердечно воображали, что къ нимъ никто не можетъ и не долженъ относиться иначе, какъ съ обожаніемъ и преданностью, что иначе и быть не можетъ, а поэтому привязанность къ нимъ отнюдь не составляетъ заслуги, являясь обязанностью каждаго смертнаго.
Такъ мы видимъ полное пренебреженіе со стороны принца Жерома относительно престарѣлой знаменитости парижской сцены, трагической актрисы, m-lle Georges, бывшей нѣкогда фавориткой Наполеона I. Когда она, обремененная долгами, уплачивать которые ей было очень трудно изъ маленькой пенсіи, которую она получала, покинувъ сцену, обратилась къ Жерому съ просьбой объ оказаніи ей ежемѣсячной, хотя-бы небольшой, субсидіи, — онъ, ограничившись единовременнымъ, весьма умѣреннымъ, пособіемъ, остался совершенно глухъ къ просьбамъ женщины, нѣкогда сердечно любившей его великаго брата.
Впрочемъ, принцы вообще жили въ такой зараженной атмосферѣ лицемѣрія, искательства, униженія, лжи и низкопоклонства, что отвыкли, наконецъ, различать голосъ истины отъ неправды. Имъ приходилось такъ много и такъ часто получать просьбы о помощи и прочитывать такую безконечную вереницу притворныхъ восхваленій, что они сдѣлались безразличны ко всѣмъ искательствамъ и ходатайствамъ сразу.
Въ этомъ нѣкоторое извиненіе ихъ неблагодарности и эгоизма, которыми они всѣ страдали, хотя, конечно, у однихъ эти качества являлись въ большей, у другихъ въ меньшей степени.
Почтенный авторъ записокъ съ неподдѣльнымъ комизмомъ разсказываетъ о безконечныхъ и всевозможныхъ просителяхъ, осаждавшихъ принца Жерома.
Кромѣ обычныхъ искателей субсидій и рекомендаціи, въ пріемной принца можно было часто находить различныхъ изобрѣтателей, просившихъ нравственной и матеріальной поддержки для осуществленія своихъ открытій. Такъ, туда являлись мошенники, нашедшіе, будто-бы, квадратуру круга, техники, изобрѣтшіе новый родъ оружія, обезпечивающаго вѣрную побѣду и т. д. За ними слѣдовали поэты съ трогательными одами и даже цѣлыми поэмами, посвященными принцу или его родственникамъ. Все это были, по большей части посредственные риѳмоплеты, писавшіе спеціально для подачки.
Чтобы судить о прелестяхъ ихъ стиля, стоитъ пробѣжать слѣдующій курьезный акростихъ, приведенный въ запискахъ, посвященный принцессѣ Матильдѣ Бонапартъ, дочери принца Жерома. Вотъ онъ:
М adame, vos bienfaits sont comme votre gloire,
А ucune ombre ici bas ne pourrait les ternir;
T out malheur, d’un fleuron, embellit votre histoire
H ommage impérissable à votre souvenir.
J l n’est point de douleur, il n’est point de nuage
L e long de doux sentiers dout vous êtes la fleur.
D e l’etoile du jour vous nous offrez l’image,
E t les anges du ciel vous appellent leur soeurl
Авторъ этого набора словъ хотѣлъ издать цѣлый томъ подобнаго рода стихотвореній и хлопоталъ, чтобы принцъ заранѣе подписался на нѣсколько десятковъ экземпляровъ. Что-же касается до политическихъ дѣятелей, приходившихъ искать у принца опоры въ законодательной борьбѣ, то потребовался-бы цѣлый томъ, чтобы повѣдать, сколько хорошихъ и честныхъ людей были унижены и сколько искателей приключеній и интригановъ удостоились ласки и одобренія!..
Возвратимся къ принцу Наполеону. Его возвращеніе въ 1856 г. изъ крымской арміи, гдѣ онъ показалъ себя совершенно безполезнымъ и неспособнымъ, произвело удручающее впечатлѣніе на общество.
Не задолго до этого, принцъ Жеромъ, въ разговорѣ съ генераломъ Ригаромъ, спросилъ его, какъ думаетъ лично онъ о возможности возвращенія принца въ Парижъ подъ предлогомъ болѣзни?
Генералъ, со свойственной ему откровенностью военнаго добраго стараго времени, отвѣчалъ, что, по его мнѣнію, принцу приличествовало-бы скорѣе вернуться съ поля сраженія мертвымъ, чѣмъ больнымъ, и что для человѣка, носящаго имя Наполеона Бонапарта не достаточно быть хорошимъ воиномъ, но слѣдуетъ быть осѣненнымъ блестящимъ ореоломъ несокрушимой отваги!
Принцъ Жеромъ слушалъ эти слова съ явнымъ неудовольствіемъ и, наконецъ, воскликнулъ:
— Вотъ вамъ, — добрые Французы! Они уже бросаютъ камень въ бѣднаго мальчика, и, вѣдь, не хотятъ понять, что онъ нѣсколько мѣсяцевъ сряду не видѣлъ своей любовницы!
Генералъ говоритъ, что онъ былъ до того пораженъ этимъ отвѣтомъ, этимъ циничнымъ эгоизмомъ, за нимъ скрывавшимся, эгоизмомъ, считавшимъ весьма естественнымъ отъѣздъ принца изъ арміи для свиданія съ наложницей (тогда это была знаменитая Рашель), въ то время какъ люди гибли въ тяжелой войнѣ, оставивъ дома женъ, дѣтей, матерей, — что онъ не могъ найти словъ на это и молчалъ не менѣе возмущенный, чѣмъ удивленный.
Здѣсь кстати будетъ замѣтить, что генералъ Ригаръ весьма неблагопріятно отзывается о принцѣ Наполеонѣ и съ политической и съ нравственной стороны.
Разсматриваемые нами мемуары представляютъ его намъ скупымъ, подозрительнымъ, малодушнымъ, неблагодарнымъ (это качество, впрочемъ, составляетъ, какъ сказано выше, отличительную особенность всѣхъ Бонапартовъ) и къ довершенію всего грубымъ циникомъ, гораздо болѣе грубымъ, чѣмъ его отецъ, король Жеромъ, относившійся къ женщинамъ съ тѣмъ оттѣнкомъ рыцарскаго изящества ловеласовъ старой школы, которымъ, несомнѣнно, проникнутъ взглядъ на женщинъ людей XVIII вѣка, даже если-бы эти женщины были фаворитки, вродѣ m-me де-Помпадуръ и m-lle Дюбарри.
Не даромъ бывшая актриса Л***, которая имѣла глупость быть нѣкогда фавориткой принца, громко говорила, что, если-бы она раньше хоть немного его знала, «предпочла-бы даже скорѣе любовь простаго конюха, чѣмъ его королевскаго высочества».
О принцѣ, какъ политикѣ, сказано вкратцѣ уже выше. Здѣсь остается прибавить, что недовольство его существовавшимъ порядкомъ вещей и враждебное отношеніе къ своему царственному кузену многимъ казались весьма подозрительными. Многіе видѣли въ этомъ фрондерствѣ тонкую игру обоихъ кузеновъ, изъ коихъ одинъ разыгрывалъ роль недовольнаго и являлся центромъ оппозиціи, а другой имѣлъ такимъ образомъ возможность сразу наблюдать за оппозиціоннымъ движеніемъ, во главѣ котораго притворно стоялъ добрый родственникъ, и всячески ублажать его за это и субсидіями, и иными денежными подарками.
Во время пребыванія въ Крыму, въ 1856 г., «героя Алмы» (рѣка), какъ Жеромъ серьезно называлъ принца Наполеона[3], въ Парижъ изъ Америки пріѣхали Паттерсоны, — сынъ и внукъ принца Жерома.
Принцъ Жеромъ былъ, какъ извѣстно, женатъ, вполнѣ законно, на нѣкоей американской миссъ Паттерсонъ, отличавшейся красотой и принадлежавшей къ хорошей фамиліи. Однако, по приказанію императора Наполеона I, мечтавшаго о брачныхъ союзахъ съ иностранными дворами, этотъ бракъ, не смотря на противодѣйствіе дяди, кардинала Феша, считавшаго его вполнѣ легальнымъ, былъ расторгнутъ: принцъ Жеромъ счелъ выгоднѣе уступить волѣ царственнаго брата и взять выбранную ему въ жены принцессу Екатерину Виртембергскую. Онъ не имѣлъ смѣлости Люсьена наотрѣзъ отказаться отъ требованія Наполеона разойтись съ женщиной, съ которой онъ жилъ и на которой потомъ женился, и дерзко отвѣтить «великому человѣку», упрекавшему его въ этой женитьбѣ, слѣдующимъ прозрачнымъ намекомъ на императрицу Жозефину, прежнее поведеніе которой было далеко не безупречно: «право, лучше жениться на своей собственной содержанкѣ, чѣмъ брать себѣ въ жены содержанокъ другихъ»!
Итакъ, бракъ съ миссъ Паттерсонъ хотя и былъ условно расторгнутъ, но считался законнымъ и Паттерсоны былы приняты принцемъ Жеромомъ, какъ законные сынъ и внукъ.
Генералъ Ригаръ, какъ старшій адъютантъ, присутствовалъ при этомъ свиданіи.
Принцъ горячо обнялъ сына.
— Дорогой мой! какъ я радъ тебя снова увидѣть! говорилъ онъ растроганно. А это твой сынокъ, — подойди-же ко мнѣ, дитя мое, дай мнѣ тебя расцѣловать!
Молодому Паттерсону было тогда лѣтъ восемнадцать.
Американскіе родственники получили черезъ генерала Ригара приглашеніе пріѣзжать къ принцу Жерому ежедневно обѣдать, запросто, безъ зова. Имъ предложено было также помѣщеніе въ Палероялѣ, но они категорически отъ него отказались и во время пребыванія въ Парижѣ жили въ гостинницѣ.
Императоръ принялъ Паттерсоновъ чрезвычайно милостиво. Онъ помнилъ, какъ по родственному относились они къ нему во время его изгнанія въ Америкѣ, и желалъ отплатить имъ тѣмъ-же.
Принцесса Матильда, видавшая Паттерсона въ Италіи, встрѣтила его, какъ брата. Нѣсколько дней сряду Паттерсоны ѣздили обѣдать къ принцу Жерому. Но вскорѣ декорація перемѣнилась.
Разъ утромъ принцъ обратился къ генералу Ригару со слѣдующими словами:
— Вы отправитесь къ Паттерсону и скажете ему, что я нахожу неудобнымъ, чтобы онъ съ сыномъ обѣдали у меня безъ приглашенія.
— Но, ваше высочество, возразилъ удивленный генералъ, сами изволили просить ихъ объ этомъ, — мнѣ же и было поручено пригласить ихъ разъ навсегда пріѣзжать обѣдать къ вашему высочеству безъ особаго приглашенія!
— Можетъ быть, отвѣчалъ принцъ, но теперь я этого болѣе не желаю! и видя, какъ тягостна было г. Ригару возлагаемая на него миссія, прибавилъ: если вамъ не нравится мое порученіе, то я найду средство дать имъ знать о моемъ желаніи инымъ, болѣе непріятнымъ для нихъ способомъ….
Г. Ригару оставалось согласиться.
Разгадка всему этому — письмо, полученное въ тотъ день отъ принца Наполеона изъ Крыма, въ которомъ онъ упрекаетъ отца за ласковый пріемъ, оказанный имъ Паттерсонамъ. «Герой Алмы» ихъ ненавидѣлъ и не иначе называлъ старшаго Паттерсона, какъ презрительнымъ словомъ «bâtard», на что не имѣлъ, какъ знаетъ читатель, никакого права, ибо Паттерсонъ былъ такой же законный сынъ Жерома, какъ и онъ самъ, принцъ Наполеонъ.
Въ тотъ день, когда г. Ригаръ получилъ упомянутое непріятное порученіе, Паттерсонъ пріѣхалъ, по обыкновенію, обѣдать въ Палерояль, къ принцу Жерому, въ очень хорошемъ расположеніи духа: императоръ оффиціально разрѣшилъ имъ прибавить къ своей фамиліи фамилію Бонапартовъ и объявлялъ особымъ декретомъ старшаго Паттерсона французскимъ подданнымъ, какъ рожденнаго за границей сына француза.
Послѣ обѣда Паттерсонъ заговорилъ съ генераломъ Ригаромъ о формальностяхъ поступленія его сына во французскую армію, такъ какъ императоръ опредѣлилъ его младшимъ лейтенантомъ (sous-lieutenaut) 7-го драгунскаго ополка, стоявшаго въ Крыму, назначивъ при этомъ 70,000 фр. пенсіи отцу и 30,000 фр. сыну.
Генералъ Ригаръ рѣшился воспользоваться этимъ временемъ, чтобы выполнить данное ему порученіе, которое не давало ему покоя.
— Сегодня, предъ самымъ отходомъ, сказалъ смущенный генералъ, вашъ отецъ вдругъ возымѣлъ было намѣреніе поѣхать откушать въ ресторанъ, а оттуда проѣхать въ театръ. Я былъ бы очень раздосадованъ, если-бы это случилось, такъ какъ тогда я не имѣлъ-бы возможности предупредить васъ. А такъ какъ это можетъ случиться, — у принца бываютъ иногда такія фантазіи, — то я позволилъ бы себѣ посовѣтовать вамъ на будущее время подождать, пока я не увѣдомлю васъ, что вы можете пріѣхать, не рискуя не застать принца дома…
— Я понимаю васъ, генералъ, отвѣтилъ Паттерсонъ, принцъ хочетъ, чтобы я бывалъ у него только по приглашенію. Этого довольно, — я поступлю согласно его желанію!
Съ этого дня Паттерсонъ не былъ у своего отца.
Вскорѣ младшій Паттерсонъ уѣхалъ въ Крымъ, къ своему полку, а старшій вслѣдъ за этимъ вернулся въ Америку.
Мы познакомили читателей съ двумя первыми частями интересныхъ мемуаровъ генерала Ригара. Третья часть, написанная въ формѣ подробнаго дневника, веденнаго въ продолженіи 1860 г., вплоть до дня вынужденной обстоятельствами отставки генерала, въ маѣ того же года, — пожалуй, еще болѣе интересна, чѣмъ двѣ первыя, но, къ сожалѣнью, мы можемъ сказать о ней всего лишь нѣсколько словъ, такъ какъ въ противномъ случаѣ намъ пришлось бы привести весь дневникъ цѣликомъ.
Въ дневникѣ генерала каждая фраза, каждое слово такъ характерны, такъ на своемъ мѣстѣ, что сокращать его нѣтъ ни малѣйшей возможности: онъ потерялъ бы тогда весь свой смыслъ и весь, если можно такъ выразиться, букетъ.
Подлинныя записки эти вводятъ насъ цѣликомъ въ атмосферу Пале-рояля (дворъ принца Жерома) съ безхарактерностью бывшаго короля вестфальскаго, безтактными выходками Г-жи ***, желавшей разыгрывать роль оффиціальной метрессы, грубостями принца Наполеона и низостью и пошлостью придворныхъ. Дневникъ вообще гораздо выразительнѣе записокъ, — первый пишется подъ свѣжимъ впечатлѣніемъ событій, такъ сказать на лету, вторыя же составляются, какъ результатъ тѣхъ или иныхъ выводовъ, охлажденныхъ и смягченныхъ анализомъ. Вотъ почему дневникъ генерала Ригара, писанный притомъ съ искренностью военнаго человѣка и экспансивностью честной и деликатной натуры, болѣе, чѣмъ его записки, показываютъ намъ ту грустную картину, которую представляла собою Франція до третьей республики. Эгоизмъ, деспотизмъ и незнаніе и нежеланіе знать народъ и страну Наполеона Ш и его министровъ и родныхъ съ одной стороны, и погоня за легкой наживой и деморализующій ажіотажъ придворныхъ и высшихъ классовъ съ другой, — не могли и не должны были привести Францію къ чему либо иному, кромѣ Седана и торжества Германіи.
Бонапарты, такъ блестяще начавшіе, волею судебъ, свою историческую карьеру въ началѣ этого вѣка, все болѣе и болѣе современенъ мельчали и опошливались. Бонапартизмъ все болѣе и болѣе терялъ свой ореолъ и отталкивалъ отъ себя своихъ прежнихъ горячихъ приверженцевъ. Авторъ разсматриваемыхъ мемуаровъ одинъ изъ безчисленныхъ тому примѣровъ. Выросшій въ строгой семьѣ бонапартистовъ и преданный сначала бонапартовскому режиму, онъ все болѣе и болѣе охладѣваетъ къ нему, въ чемъ и признается нѣсколько разъ въ своихъ мемуарахъ. Наконецъ, почтенный генералъ навѣки излечивается отъ бонапартизма. Изъ прежняго поклонника, смотрѣвшаго на Бонапартовъ, какъ на отмѣченныхъ небомъ избранниковъ, онъ становится ихъ безпощаднымъ критикомъ, видя въ нихъ то, что они и были на самомъ дѣлѣ, — грубыхъ эгоистовъ, думавшихъ только и исключительно о себѣ.
Должно быть разочарованіе въ нихъ было ужъ слишкомъ сильно у бывшаго старшаго адъютанта принца Жерома, если онъ кончаетъ свой дневникъ слѣдующимъ безпощаднымъ приговоромъ своимъ прежнимъ кумирамъ: «если-бы Бонапарты не были Бонапартами, не носили этого имени, а были обыкновенными, простыми смертными, то они давнымъ давно сидѣли бы на скамьѣ подсудимыхъ»!
- ↑ Тетка генерала Ригара, г-жа Клари, сдѣлалась членомъ семьи Бонапартовъ, выдавъ свою свояченицу (belle-soeur) Юлію за Жозефа Бонапарте, брата Наполеона I.
- ↑ Madame Mère, какъ ее называли впослѣдствіи.
- ↑ Извѣстный Орасъ Верне нарисовалъ картину, изображавшую сраженіе при Алмѣ и принца Наполеона въ отдаленіи. На замѣчаніе генерала Ригара, что въ Палероялѣ могутъ быть недовольны этой удаленностью принца, художникъ отвѣтилъ, смѣясь, что ему, напротивъ, должны быть тамъ благодарны, ибо, если-бы онъ желалъ быть вполнѣ искреннимъ, онъ долженъ былъ бы отодвинуть принца еще дальше.