Одинъ поступокъ и нѣсколько мнѣнiй г. Камня Виногорова въ № 8 газеты «Вѣкъ»
правитьИзвѣстно, что многiе издавна считали Пушкина безнравственнымъ поэтомъ. Уже поэма Русланъ и Людмила возбудила негодованiе почтенныхъ мужей, и одинъ изъ увѣнчанныхъ первокласныхъ отечественныхъ писателей привѣтствовалъ ее стихомъ:
Негодованiе на безнравственность Пушкина съ тѣхъ поръ не прекращалось. Въ свое время органомъ его былъ знаменитый журналъ Маякъ. Казалось бы, что вопросъ столь давнишнiй въ настоящее время уже достаточно проясненъ, что рѣшенiе его теперь уже ясно всякому, хотя мало свѣдущему человѣку. Но
Нынѣ вопросъ о Пушкинѣ возникъ съ бóльшею силою, чѣмъ когда бы то ни было. Одинъ наиболѣе читаемый и любимый публикою, журналъ — «Современникъ» и нѣчто, Богъ знаетъ что такое, называющееся Домашнею Бесѣдою г. Аскоченскаго, постоянно стараются внушить публикѣ, что Пушкинъ есть писатель безнравственный. Въ этомъ и «журналъ» и «нѣчто» вполнѣ согласны и разнятся между собою только въ томъ, что г. Аскоченскiй считаетъ Пушкина противонравственнымъ, то-есть принимаетъ его за гибельное проявленiе темныхъ, злыхъ силъ; «Современникъ» же признаетъ его только ненравственнымъ, то есть пустымъ празднословомъ, не производящимъ благого нравственнаго влiянiя на читателей. Такъ что «Современникъ» очевидно ставитъ Пушкина еще несравненно ниже, чѣмъ г. Аскоченскiй.
Новый органъ нашей литературы, еженедѣльная газета Вѣкъ, начавшая выходить съ нынѣшняго года, недавно обнаружила, что и она раздѣляетъ мнѣнiе о безнравственности Пушкина. До свѣденiя нѣкотораго участвующаго въ Вѣкѣ, г. Виногорова, дошло, что 27 ноября въ Перьми, на музыкально-литературномъ вечерѣ, г-жа Толмачева читала стихотворенiе Пушкина, Египетскiя ночи. И вотъ «Вѣкъ» въ лицѣ г. Виногорова объявляетъ, что чтенiемъ такого произведенiя попирается всякое чувство стыдливости, и обнаруживается безнравственный взглядъ на вещи.
По видимому, нельзя не прiйдти въ умиленiе при видѣ такихъ заботъ о нравственности, такого ревностнаго старанiя устранить все, что могло бы повредить ей. Какъ не порадоваться, видя что люди безкорыстно служатъ столь высокой и чистой идеѣ! Какъ не восхититься голубиною чистотою этихъ добрыхъ душъ, съ такимъ омерзенiемъ встрѣчающихъ всякое оскорбленiе идеала, носимаго ими въ сердцѣ!
Мы сами очень любимъ нравственность; мы преданы ей всею душою и готовы содѣйствовать ея процвѣтанiю всѣми силами. А между тѣмъ, признаемся откровенно, мы никогда не могли удержаться отъ нѣкотораго подозрѣнiя и даже ужаса, когда встрѣчали жаркое ратованiе за нравственность. Намъ становилось страшно, когда мы замѣчали, съ какимъ презрѣнiемъ поборники нравственности смотрятъ на людей; какъ легко они вѣрятъ всякой гадости, всякому разврату человѣческой души; съ какою жестокостью они торопятся оскорбить другихъ въ томъ, чтò для каждаго составляетъ высочайшую святыню, — въ нравственномъ достоинствѣ человѣка. Насъ поражала непоколебимая увѣренность поборниковъ въ чистотѣ и глубинѣ ихъ убѣжденiй, тогда какъ оскорбленiя, ими наносимыя, часто вытекали изъ узкости нравственныхъ понятiй или изъ грубаго непониманiя, изъ нелѣпаго перетолковыванiя чужихъ поступковъ или, какъ мы видимъ у г. Аскоченскаго, изъ угожденiя ханжеству и мракобѣсiю.
Но кромѣ всего этого — есть важная причина, которая, какъ намъ кажется, должна бы воздерживать каждаго отъ упрековъ въ безнравственности. Нравственность есть идея, способная возбуждать фанатизмъ, то-есть слѣпое, неразумное увлеченiе; можно различаться въ пониманiи нравственности, но каждый питаетъ отвращенiе и презрѣнiе къ тому, что считаетъ безнравственнымъ. Поэтому тѣ, которые бросаютъ въ лицо человѣку упрекъ въ безнравственности, должны помнить на какую силу они опираются, какую струну они задѣваютъ въ сердцахъ людей. Они должны помнить, какимъ страшнымъ орудiемъ они дѣйствуютъ, къ какому сильному, хотя часто слѣпому инстинкту они обращаются. Прибѣгать къ этому орудiю, вызывать противъ кого-нибудь эту силу, которая всегда дѣйствуетъ несоразмѣрно и чаще всего сильнѣе, чѣмъ слѣдуетъ, намъ всегда казалось дѣломъ несправедливымъ, нечестнымъ.
То, что г. Камень Виногоровъ сдѣлалъ въ отношенiи къ г-жѣ Толмачевой какъ нельзя лучше показываетъ, до какой степени могутъ быть нравственны обвиненiя въ безнравственности.
Въ самомъ дѣлѣ, выступивъ проповѣдникомъ нравственности, г. Камень Виногоровъ въ отношенiи къ г. Толмачевой сдѣлалъ поступокъ неизвинительный, оскорбляющiй всякую нравственность. Не имѣя ни малѣйшаго основанiя, кромѣ собственнаго неправильнаго перетолковыванiя словъ корреспондента «Спб. Вѣдомостей» (извѣстiе о литературномъ вечерѣ въ Перьми напечатано было въ этой газетѣ), онъ рѣшился публично, въ газетѣ, предполагать въ г. Толмачевой какiя-то кавалерскiя убѣжденiя, намекать на какiя-то отношенiя слушателей госпожи Толмачевой къ поклонникамъ Клеопатры, толковать о томъ, что г. Толмачева принимала вызывающее выраженiе и т. п.
Наносить подобныя оскорбленiя, марать другихъ грязью, почерпаемою въ собственной головѣ, не позволитъ себѣ никто, уважающiй нравственность.
Само собою разумѣется, что мы не видимъ никакой нужды заступаться за г-жу Толмачеву. Защищать ее рѣшительно не отчего. Думать, что слова г. Камень Виногорова могутъ набросить на нее хотя малѣйшую недобрую тѣнь, значило бы оскорблять г-жу Толмачеву. Смотрѣть серьёзно на обвиненiе, значитъ допускать возможность вины. Кто и почему имѣетъ на это какое-нибудь право въ настоящемъ случаѣ?
Мы убѣждены, что г-жа Толмачева встрѣтитъ слова г. Виногорова, съ тѣмъ презрѣнiемъ, котораго они заслуживаютъ.
Съ нашей стороны, повидимому гораздо приличнѣе — сильно вознегодовать на г. Виногорова. Но, если у насъ и вспыхнуло сперва негодованiе на его поступокъ, то скоро и погасло. Возможно ли сильно разсердиться на поступокъ до такой степени уродливый? На дѣло, которое очевидно сдѣлано не только безъ всякаго злоумышленiя, но и вообще безъ всякаго мышленiя; которое прямо вытекло изъ дикихъ, безсознательно процвѣтающихъ инстинктовъ г. Виногорова и, какъ мы надѣемся, никому вреда причинить не можетъ?
По этому вмѣсто негодованiя, у насъ скоро родилось болѣе мирное чувство. Намъ захотѣлось — желанiе чисто литературное — порыться немножко въ этой статейкѣ, которая украшаетъ собою 8 No «Вѣка», анализировать сердечныя чувства и внутреннiя убѣжденiя этого удивительнаго г. Виногорова. Намъ это показалось очень любопытно.
Нравственныя разсужденiя у г. Виногорова начинаются вотъ гдѣ. «Г-жа Толмачева прочла публикѣ Египетскiя ночи. Какъ? это стихотворенiе, въ которомъ Клеопатра громогласно предлагаетъ купить цѣною жизни одну изъ ночей ея? И дама рѣшилась публично произнести этотъ стихъ»?
Г. Виногоровъ дальше ничего не говоритъ. Что же такое совершалось въ его головѣ? Вы видите, что онъ находитъ неприличнымъ не столько цѣлое стихотворенiе, сколько стихи
Но что же особенно соблазнительнаго нашолъ г. Виногоровъ въ этихъ стихахъ? Развѣ онъ не помнитъ, какое впечатлѣнiе они произвели и должны производить?
Г. Виногоровъ очевидно къ ужасу не расположенъ; у него раждаются при этомъ другiя ощущенiя. Предложенiе Клеопатры онъ принимаетъ за одно изъ тѣхъ предложенiй, которыя дѣлаются не громогласно, а потихоньку; продажа ея ночей ему напоминаетъ извѣстную продажу…
Ну, виноватъ ли Пушкинъ, что его стихи производятъ на г. Виногорова такое превратное впечатлѣнiе? Что они не очищаютъ его мыслей, а только приводятъ въ броженiе всю мерзость, накопляющуюся въ воображенiи?
И въ самомъ дѣлѣ, нужно особенное настроенiе для того, чтобы найдти хоть тѣнь соблазнительнаго, или раздражающаго чувственность въ Египетскихъ ночахъ. Ужасъ въ нихъ покрываетъ развратъ; вы чувствуете жестокую нравственную борьбу, которую переносятъ пирующiе; вы видите, что душа человѣка возмущается противъ одного услажденiя чувствъ, что она требуетъ еще чего-то и съ странною радостью хватается за ужасъ и смерть, чтобы заглушить свою тоску, помирить себя съ пустотою жизни. А г. Виногоровъ при этомъ думаетъ о клубничкѣ поручика Пирогова.
На слова г-жи Толмачевой: «что воспитанiе, безъ знакомства съ наукою и жизнью, положительно губитъ нашихъ дѣвушекъ», г. Виногоровъ восклицаетъ: "какой удивительный нравственный взглядъ — знакомить дѣвушекъ съ наукою и жизнью, посредствомъ чтенiя «Египетскихъ ночей!»
Понятно, отчего г. Виногоровъ такъ сильно опасается за дѣвушекъ; онъ воображаетъ, что имъ непремѣнно прiйдутъ въ голову тѣже хорошiя мысли, какъ и ему. Удивительныя понятiя о дѣвушкахъ! Чтоже безнравственнаго могутъ онѣ вынести изъ «Египетскихъ ночей»?
Научатся, что ли, продавать свои ночи цѣною жизни? На это очень мало вѣроятiя. Бываетъ вѣдь еще хуже, потомучто, какъ справедливо замѣтила г-жа Толмачева, дѣвушки продаютъ себя за болѣе дешовую цѣну, выходя замужъ по разсчету и т. п… Но г. Виногорову все мерещется свое; все это дѣйствуетъ на него совершенно особеннымъ образомъ. Ему показываютъ Египетъ, а онъ все думаетъ о Мѣщанской, да о Вознесенскомъ проспектѣ.
«Руссая дама, пишетъ онъ, статская совѣтница, явилась передъ публикою въ видѣ Клеопатры, произнесла предложенiе купить цѣною жизни ночь ея, и какъ произнесла!»
Чтоже это то такое? Русская дама, статская совѣтница… вѣдь это прямо значитъ: до чего унизилась столь высокая особа! Понимаете, — если бы это была коллежская регистраторша или мѣщанка, если бы это была француженка или итальянка — то дѣло бы было совсѣмъ другое. До чего вы доходите, г. Виногоровъ, въ вашей ревности о нравственности! Такъ по вашему, что годится для какой-нибудь мѣщанки, то безнравственно для статской совѣтницы? Такъ по вашему актриса, являющаяся не то что въ видѣ Клеопатры, а даже въ видѣ Лукрецiи Борджiи, непремѣнно попираетъ всякое чувство стыдливости? Вотъ не ожидалъ, я думаю, г. Аскоченскiй, что найдетъ себѣ такого ревностнаго сподвижника въ Вѣкѣ!
Произнесла предложенiе «купить цѣною жизни ночь ея». Мы уже знаемъ какъ мило понимаетъ г. Виногоровъ это чудовищно-страшное предложенiе. Въ такомъ смыслѣ онъ приписываетъ его и г-жѣ Толмачевой; разумѣется это не болѣе, какъ милая шутка, которую г. Виногоровъ позволилъ себѣ, увлекшись своимъ игривымъ остроумiемъ. Далѣе г. Виногоровъ дѣлаетъ выписку изъ письма корреспондента «Спб. Вѣдомостей» и снабжаетъ ее замѣчанiями въ скобкахъ. Вотъ она:
Большiе глаза ея (т. е. глаза г-жи Толмачевой) то загорались, то меркли и погасали.. (ахъ! какъ это должно быть хорошо!) все лицо ея измѣнялось безпрестанно, принимая то нѣжно-страстное, то жгучее, то неуловимо-суровое, то горделиво-вызывающее (ого!!) выраженiе.
Положимъ, что корреспондентъ «Спб. Вѣдомостей» чрезвычайно похожъ на тѣхъ литераторовъ-обывателей, о которыхъ говоритъ Щедринъ, что онъ смѣшонъ и дѣлаетъ смѣшнымъ то что описываетъ, но чувствуете ли вы совершенно ясно, что выраженiя въ скобкахъ изображаютъ чувства какого-то сатира, при взглядѣ на женщину? Г. Виногоровъ въ полномъ волненiи. Замѣчаете, какъ онъ понимаетъ взгляды? Горделиво-вызывающее выраженiе онъ очевидно понялъ совершенно по своему. Да, передъ такими господами читать стихи дамамъ не слѣдуетъ; для нихъ всякая дама и всякiе стихи являются только съ одной стороны. Но только напрасно г. Виногоровъ тревожится; мы увѣрены, что въ Перьми не мало найдется мущинъ совершенно иныхъ понятiй, и что едвали даже найдутся способные прiйдти въ такой сильный соблазнъ, до какого дошолъ г. Виногоровъ.
Вы видите, какъ много личнаго, субъективнаго въ сужденiяхъ г. Виногорова? другими словами, онъ судитъ о другихъ по самому себѣ и обвиняетъ г-жу Толмачеву въ нечистотѣ своихъ собственныхъ помысловъ. Продолжаемъ выписку изъ корреспондента:
Стихъ, слѣдующiй за предложенiемъ Клеопатры — купить ночь цѣною ея жизни — извѣстный стихъ: «И взоръ презрительный обводитъ кругомъ поклонниковъ своихъ» прочитанъ былъ дѣйствительно съ такимъ выраженiемъ презрѣнiя и злой насмѣшки, молодая женщина такимъ взоромъ обвела при этомъ безмолвную толпу, что будь это въ театрѣ — зала навѣрно потряслась бы отъ аплодисментовъ.
Читатель легко сообразитъ, что этотъ разсказъ долженъ былъ подѣйствовать на г. Виногорова. Г. Виногорову довольно было одного слова поклонникъ, находящагося въ стихѣ, для того чтобы воображенiе его разыгралось и разгорѣлось. И вотъ онъ пишетъ:
Я не театральная зала, но я потрясся отъ аплодисментовъ, прочитавъ эти удивительныя строки. Не совсѣмъ я понялъ только какое отношенiе имѣли посѣтители пермскаго литературнаго собранiя, слушавшiе г-жу Толмачеву, къ поклонникамъ Клеопатры, а отношенiе вѣроятно было, потомучто иначе, зачѣмъ бы г-жѣ Толмачевой обводить толпу взоромъ «презрѣнiя и злой насмѣшки.» Но мнѣ неизвѣстны пермскiя тайны и оттого понятно, что я тутъ ничего не понялъ…
Г. Виногоровъ здѣсь прикидывается, какъ будто онъ разсуждаетъ; но читатель видитъ, что этого нѣтъ, что въ словахъ Виногорова нѣтъ и слѣдовъ логики. Такъ что все это есть явная игра болѣзненно-настроеннаго воображенiя. Г. Виногоровъ не знаетъ пермскихъ тайнъ, но онѣ такъ легко ему представляются; его мысли такъ мутны, что онъ не можетъ вобразить себѣ чистыхъ словъ и дѣйствiй; самымъ естественнымъ образомъ онъ не могъ удержаться отъ намека на то, что
считаетъ вѣроятнѣйшимъ и возможнѣйшимъ.
Таковъ, какъ намъ кажется, психологическiй процессъ, который довелъ поборника женственности и стыдливости до безстыдныхъ предположенiй и до публичнаго оскорбленiя женщины.
А между тѣмъ, будь у г. Виногорова хоть сколько-нибудь чистоты помысловъ и вѣры въ хорошее, онъ могъ бы убѣдиться, что г-жа Толмачева дѣйствовала сознательно, разумно и была далека отъ всего, что такъ легко приходитъ въ голову г. Виногорову. Въ самомъ дѣлѣ, корреспондентъ приводитъ намъ ея мнѣнiя, высказанныя ею послѣ чтенiя, именно по случаю упрека за выборъ Египетскихъ ночей. Вотъ что говорила г-жа Толмачева:
Это немножко странно; если мы всѣ, и мущины, и дамы, и дѣвицы, читаемъ не конфузясь, грязные и безнравственные французскiе романы, смотримъ, не краснѣя, сальные и пошлые французскiе водевили, то было бы въ высшей степени смѣшно и дико не прочесть публично прекрасное, художественное произведенiе великаго поэта. «Египетскiя ночи» фактъ историческiй, подражательницъ Клеопатрѣ между нами навѣрно не явится, а особенной нескромности въ стихахъ я не вижу. Не кажется ли ужь особенно нескромнымъ выраженiе: «Скажите, кто межъ вами купитъ цѣною жизни ночь мою?» Но вѣдь если это не говорится, то за то дѣлается на каждомъ шагу: мы чуть не каждый день видимъ, какъ молодыя женщины продаютъ себя — и не на одну ночь, а на всю жизнь, противнымъ, дряхлымъ, но богатымъ старикамъ… Воспитанiе, безъ знакомства съ наукою и жизнью, положительно губитъ нашихъ дѣвушекъ. Ихъ замкнутость, вѣчныя помочи, на которыхъ ихъ водятъ, развиваютъ не умъ, требующiй знанiя, а воображенiе, только раскаляющееся отъ вѣчныхъ тайнъ и загадокъ. Рашель играла по большей части очень страстныхъ женщинъ. Всѣ были восхищены ея игрою, увлечены ею, но никто не былъ на столько пошлъ, чтобы назвать ея роли нескромными. Неужели же это одна грустная привиллегiя актрисъ, на которыхъ до сихъ поръ еще смотрятъ дико; и я не могу взять на себя никакой подобной роли, потомучто я — жена статскаго совѣтника? Какой нелѣпый взглядъ! Въ Англiи, напримѣръ, молодая дѣвушка взойдетъ смѣло въ вертепъ разврата, узнаетъ всѣ его грязныя и печальныя стороны, и отъ этого ничуть не сдѣлается безнравственной. Наоборотъ: она только узнаетъ жизнь во всѣхъ ея проявленiяхъ, пойметъ ее и будетъ женщиной серьёзной.
Вотъ что говорила г-жа Толмачева тому офицеру, который напомнилъ ей о дурномъ впечатлѣнiи ея чтенiя на многихъ маменекъ и дѣвицъ. Вчитайтесь въ слова г-жи Толмачевой; пересмотрите ихъ нѣсколько разъ, потомучто мы собираемся представить вамъ самый разительный примѣръ нѣжной стыдливости г. Виногорова. Повѣрите ли? онъ находитъ, что женщина попираетъ стыдъ и обнаруживаетъ кавалерскiя понятiя, если произноситъ слова, которыя вы сейчасъ прочитали. Дѣло доходитъ до того, что перечитывая слова г-жи Толмачевой, г. Виногоровъ начинаетъ язвительно стучать ногами и иронически кричать: браво! бисъ! (не вѣрите — загляните сами въ 8 No «Вѣка»).
Глубина цѣломудрiя по истинѣ непостижимая! Не поможетъ ли намъ понять ее хоть г. Аскоченскiй? Что касается до насъ, то по слабому своему разумѣнiю, мы не находимъ другого объясненiя, кромѣ глубокаго развращенiя мыслей самаго г. Виногорова. Онъ не можетъ себѣ представить, чтобы женщина говорила серьёзно, спокойно, разумно о предметахъ касающихся отношенiй мущины и женщины. Говорить о развратѣ, о нарушенiи семейнаго счастiя, о несчастной судьбѣ дѣвушекъ, выходящихъ замужъ по разсчетамъ или по принужденiю, словомъ о всей страшной безсмыслицѣ, часто господствующей въ отношенiяхъ двухъ половъ; о тѣхъ жестокихъ страданiяхъ, которыя проистекаютъ съ одной стороны изъ преобладанiя чувственности, съ другой стороны изъ власти предразсудковъ, говорить обо всемъ этомъ, — г. Виногоровъ не считаетъ приличнымъ для женщины. Какъ видно онъ думаетъ, что говоритъ объ этомъ серьёзно, цѣломудренно, строго — могутъ только мущины; женщина же, заговоривъ объ этихъ предметахъ, по его мнѣнiю, непремѣнно увлечется въ нечистыя мысли и не можетъ ихъ избѣжать никакимъ образомъ. Женщина — есть существо слабое — таково по истинѣ кавалерское убѣжденiе г. Виногорова. Дьяволъ силенъ — сказалъ бы г. Аскоченскiй.
По нашему мнѣнiю и для мущинъ и для женщинъ одинаково возможна серьёзная, цѣломудренная рѣчь обо всемъ, что необходимо входитъ въ сферу понятiй зрѣлаго человѣка. Если на слушателей рѣчь производитъ различное впечатлѣнiе, то виноватъ не тотъ, кто произноситъ рѣчь. Это впечатлѣнiе намъ кажется можно правильно подраздѣлить на три рода:
1) Одни, или поймутъ сказанное въ настоящемъ его смыслѣ, или вовсе ничего не поймутъ, — тутъ не можетъ быть и рѣчи о вредѣ.
2) Другiе обидятся, что имъ сказали о томъ, о чемъ они будто бы и понятiя не имѣли — обидчивость несправедливая и совершенно безвредная.
3) Третьи наконецъ (и въ числѣ ихъ г. Виногоровъ), поймутъ въ сказанномъ только то, что вызываетъ чувственность, найдутъ въ немъ только поводъ къ игрѣ своей фантазiи. Для такихъ сказанное будетъ вредно, очень вредно. Но сдѣлайте милость, найдите мнѣ, что же не вредно для такихъ господъ? Что можетъ исцѣлить ихъ? Очевидно только одно — повторенiе серьёзныхъ рѣчей о тѣхъ же предметахъ, внушенiе имъ серьёзнаго взгляда на нихъ.
Тоже самое мы должны сказать о содержанiи и о впечатлѣнiи поэтическихъ произведенiй.
Пушкинъ, какъ поэтъ и какъ великiй поэтъ, необходимо обнимаетъ всѣ сферы жизни. Какъ поэтъ вполнѣ, безусловно (для русскихъ Пушкинъ есть мѣра всякой поэзiи), онъ понимаетъ жизнь глубоко, серьёзно.
Поэтому Пушкинъ — мы приводимъ это, какъ одно изъ сильнѣйшихъ доказательствъ его неизмѣримой великости — былъ цѣломудренъ и чистъ въ высочайшей степени. Его стихотворенiя могутъ быть прекраснѣйшею школою для истиннаго пониманiя любви, для проясненiя грубыхъ понятiй, для возведенiя животнаго чувства, иногда возникающаго въ человѣкѣ, въ истинно-человѣческiй идеалъ. При этомъ мы конечно предполагаемъ правильное, глубокое пониманiе произведенiй Пушкина, а не такое, къ какому напримѣръ способенъ г. Виногоровъ.
Г. Виногоровъ разумѣется очень хорошо чувствовалъ, противъ кого онъ говоритъ. Онъ понималъ, что имя Пушкина опасный врагъ для такого рыцаря, который выступаетъ на поприще во имя нравственности и стыдливости. Вотъ почему онъ съ особенною радостью ссылается на стихотворенiе того же Пушкина.
Напрасныя усилiя! Смѣшно ссылаться на шутку, на мимолетное слово, которое было произнесено вовсе не съ тѣмъ, чтобы раздаваться публично. Но всего замѣчательнѣе то, что и здѣсь, и въ этомъ мимолетномъ словѣ, высокая натура поэта не измѣнила себѣ. Г. Виногоровъ не замѣчаетъ, что весь смыслъ, все значенiе стихотворенiя уже содержатся въ этомъ первомъ стихѣ:
Можетъ ли быть что-нибудь чище, какъ полная свобода отъ власти наслажденiй? Только г. Виногорову могло вообразиться, что описанiе этихъ наслажденiй, сдѣланное въ шутку, составляетъ главное содержанiе стихотворенiя, что поэтъ только шутя не дорожитъ наслажденiями, а на самомъ дѣлѣ только и дорожитъ что ими. Вообще — о дѣвушкахъ, о женщинахъ и о поэтахъ, г. Виногоровъ самаго страннаго мнѣнiя. Онъ очень подозрителенъ, Богъ знаетъ по какой причинѣ.
Таковы внутреннiя убѣжденiя и сердечныя чувства г. Виногорова. Читатель видитъ, что они вполнѣ объясняютъ его поступокъ. Одно другого стоитъ.
Въ 9 No Вѣка явилась замѣтка отъ редакцiи. Редакцiя объявляетъ, что она получила письмо отъ г. Михайлова, касающееся статьи г. Виногорова, что это письмо и свои объясненiя она напечатаетъ въ слѣдующемъ No «Вѣка». Но, что еще раньше этого письма, она приняла всѣ мѣры, чтобы извиниться передъ г-жею Толмачевою. Сердечно радуемся деликатности, которую такимъ образомъ обнаружила редакцiя. Мы вполнѣ увѣрены, что она тутъ не виновата, а только одинъ г. Виногоровъ способенъ не только подумать то, что онъ думалъ, но изложить это письменно, пересмотрѣть, отправить въ типографiю, продержать корректуру и наконецъ спокойно выпустить въ свѣтъ свою чудовищную статью.