Один из трех (Фотергилль)/ДО

Один из трех
авторъ Джесси Фотергилль, пер. Ольга Николаевна Попова

Оригинал: англ. One of Three, опубл.: 1881. — Источникъ: az.lib.ru • Текст издания: журнал «Вѣстникъ Европы», №№ 4-5, 1882.

ОДИНЪ ИЗЪ ТРЕХЪ

Разсказъ Джесси Фотергилль. Аллегорія.

— Вотъ три бантика, — говорилъ мудрецъ дѣвушкѣ, проходившей мимо его хижины. — Выбирай скорѣй, какой хочешь носить всю твою жизнь.

Дѣвушка взглянула на бантики, и выбрала одинъ изъ нихъ. — Я возьму этотъ и буду его носить, — сказала она.

— Отчего этотъ? спросилъ мудрецъ. — Правда, это не худшій. Вотъ эта, блестящая съ виду вещица, не пришлась бы тебѣ по вкусу; но это и не лучшій. Тотъ, съ маленькимъ брилліантомъ въ серединѣ, всѣхъ лучше. Тотъ, который ты выбрала, украшенъ только небольшой, стальной пуговицей съ острымъ концомъ; когда нибудь ты можешь объ него уколоться. Возьми лучше третій съ брильянтомъ.

— Я хочу этотъ, — сказала дѣвушка, оставаясь вѣрной своему первому выбору.

— Но отчего?

— Оттого, что онъ мнѣ больше всѣхъ нравится.

— Почему такъ?

— Потому что нравится, — отвѣчала дѣвушка, прикалывая бантикъ къ груди, и ушла распѣвая.

Мудрецъ, съ цинической улыбкой, удалился въ свою хижину.

— Вѣчно одна и та-же старая исторія, — бормоталъ онъ. — Что мужчины, что дѣвушки, все равно: — «Мнѣ это больше нравится.» — А почему? — Потому что нравится! Это становится однообразно.

Глава I. — Маргарита Баррингтонъ.

Былъ прекрасный день въ половинѣ мая. Солнце ярко освѣщало большую, роскошно меблированную комнату, очевидно будуаръ или маленькую гостиную женщины богатой, хотя не отличавшейся очень изысканнымъ вкусомъ. Эстетическое развитіе, утонченное воспитаніе, развитой вкусъ блистали своимъ отсутствіемъ въ убранствѣ этой комнаты. Все въ ней имѣло такой видъ, что стоило вѣроятно очень дорого, но во всехъ замѣчалась странная смѣсь вульгарности и изящества, качествъ несовмѣстимыхъ, иногда почти достигавшихъ противоположности великаго и смѣшнаго. Былъ тутъ бархатный коверъ, свѣтлый, яркихъ и разнообразныхъ цвѣтовъ: фонъ былъ ярко голубой, украшенный медальонами изъ американскаго сукна, которые скорѣй напоминали чайные подносы, чѣмъ что-нибудь другое, и окаймлялись гирляндами цвѣтовъ всѣхъ колеровъ и всѣхъ родовъ, какъ извѣстныхъ, такъ и неизвѣстныхъ ботаникамъ. Высшіе, артистическіе авторитеты говорятъ, что коверъ долженъ быть наименѣе выдающимся предметомъ въ комнатѣ. Въ данномъ случаѣ, онъ былъ наиболѣе выдающимся. Можетъ быть, это была одна изъ причинъ, по которой владѣтельница его и выбрала. И въ остальной меблировкѣ комнаты вездѣ, гдѣ это было возможно, были яркіе цвѣта и, для избѣжанія однообразія, различные. Цвѣта, фасоны, стили были перемѣшаны очень смѣлымъ образомъ, что имѣло за себя, по крайней мѣрѣ, достоинство оригинальности, — но очень странной.

Одной изъ характерныхъ особенностей этой комнаты было изобиліе столовъ, большихъ и маленькихъ, наполнявшихъ ее. Именно тамъ, гдѣ непосвященный посѣтитель могъ благоразумно ожидать найдти свободный проходъ къ дверямъ, къ окну, или къ фортепіано, тамъ неизбѣжно торчалъ какой-нибудь валкій, тонконогій столикъ, покрытый образцами новѣйшихъ и самыхъ уродливыхъ китайскихъ чудищъ или парижскимъ «бракомъ». Вещицы эти были куплены хозяйкой дома за articles de vertu; но ея непочтительный сынъ, Томъ, и его не менѣе непочтительная союзница Маргарита Баррингтонъ упорно называли ихъ: «бракомъ». Онѣ страшно надоѣдали всѣмъ пріятельницамъ хозяйки, она на нихъ тратила очень много и хотя всѣ единогласно признавали ихъ отравой жизни, она тѣмъ больше къ нимъ привязывалась.

Она, мистриссъ Робертъ Персъ, была, въ настоящую минуту, одна въ комнатѣ. Это была полная, бѣлокурая, красивая женщина, еще молодая, только обѣщавшая со временемъ сдѣлаться толстой и тяжелой на подъемъ. Одѣта она была во что-то въ родѣ пеньюара изъ легкой, бѣлой матерія, сшитаго à la Watteau, который, со своими оборочками и голубыми лентами, былъ ей къ лицу. Ея красивое лицо сильно раскраснѣлось, она откинулась на спинку кушетки, закрыла глаза, утомленно вздохнула и сжала руки на колѣняхъ.

— О, — прошептала она почти вслухъ, — желала бы я знать: все-ли готово? Хоть бы онъ пріѣхалъ и успокоилъ меня на счетъ шампанскаго. Я знаю, что въ домѣ его мало, а что, какъ у насъ его не хватитъ въ послѣднюю минуту, о Господи!

Послѣ мгновенія, посвященнаго размышленію о возможности такой катастрофы, она неожиданно и легко вскочила, дернула сонетку и сказала слугѣ, явившемуся на ея призывъ:

— Подайте чаю и скажите миссъ Баррингтонъ, что если она свободна, я желала-бы переговорить съ нею.

Съ этимъ она снова опустилась на свою кушетку и ждала, отъ времени до времени шевеля губами, точно мысленно обращаясь къ какому-нибудь любимому существу. Этого, однако, не было, какъ легко догадались бы всѣ знавшіе ее. Еслибъ можно было подслушать ея размышленія, они были бы приблизительно таковы:

— Надо надѣяться, что онъ вспомнитъ, но мужчины такъ небрежны. Если жены за ними не смотрятъ, они, право, въ нѣкоторыхъ случаяхъ ведутъ себя какъ дураки. Мужья и повара — не знаю, кто изъ нихъ хуже.

Тутъ вошла горничная съ потребованнымъ чаемъ. Пока она очищала одинъ изъ безчисленныхъ, вышеупомянутыхъ столиковъ, чтобы поставить на него подносъ, дверь вторично отворилась и въ комнату вошла молодая дѣвушка, при появленіи которой утомленная барыня въ бѣломъ платьѣ съ голубыми бантами приподнялась и обнаружила признаки оживленія.

— О, вотъ и ты, Маргарита! Поди сюда, напейся чаю. Не знаю, что ты чувствуешь, а я такъ устала, что, кажется, никогда не отдохну. Право, ты могла бы больше мнѣ помочь.

— Милая Лора, ты знаешь, что это празднество во всѣхъ отношеніяхъ противорѣчитъ моимъ мыслямъ. Какъ же бы я могла помочь тебѣ? Кромѣ того, я знаю, что чѣмъ больше такія вещи доставляютъ тебѣ хлопотъ, тѣмъ тебѣ пріятнѣе.

— Но, такъ какъ всѣ эти хлопоты изъ-за тебя…

— Только не по моему желанію, дорогая. Ты вѣроятно не станешь утверждать, чтобъ я просила тебя дать балъ по случаю моего совершеннолѣтія. Зачѣмъ, когда человѣку минетъ двадцать одинъ годъ, онъ долженъ объявлять этотъ печальный фактъ во всеуслышаніе, всѣмъ своимъ злоязычнымъ знакомымъ, у которыхъ впослѣдствіи и будешь всегда въ рукахъ, когда, можетъ быть, радъ былъ-бы казаться моложе? Это просто значитъ давать матеріалъ всѣмъ знакомымъ сплетницамъ.

— Фи! вздоръ! Есть люди, которые могутъ желать скрывать свои года. Богатымъ наслѣдницамъ этого не требуется. О, но чай, право остынетъ. Выпей-ка чашку!

— Благодарю, — съ странной улыбкой сказала Маргарита Баррингтонъ, наливая себѣ чашку чаю и отходя къ окну, въ которое и стала смотрѣла.

Она была богатая наслѣдница и, по мнѣнію многихъ, красавица. Сегодня она достигла совершеннолѣтія и вступала въ полное и безконтрольное владѣніе своимъ состояніемъ. Мать Маргариты умерла при ея рожденіи. Отецъ вторично не женился; и его она лишилась когда ей было тринадцать лѣтъ. Близкихъ родственниковъ у нея не было. Мистриссъ Пирсъ была двоюродная сестра Маргариты, хотя на много лѣтъ ея старше. Она была рожденная Каткартъ, хорошенькая и бѣдная, и въ ранней молодости вышла замужъ за Роберта Пирса, богатаго фабриканта сомнительнаго происхожденія. Ему-то — мистеру Пирсу — и его женѣ была довѣрена опека надъ молодой наслѣдницей, не потому, чтобы покойный мистеръ Баррингтонъ считалъ ихъ особенно способными воспитать молодую дѣвушку, не потому, чтобы ему нравился ихъ genre, ихъ друзья или ихъ образъ жизни, но потому, что Лора Пирсъ была единственной родственницей его дочери, и что при всѣхъ своихъ странностяхъ, была женщина съ добрымъ сердцемъ; кромѣ того и мистеръ Пирсъ, хотя и не джентльменъ, въ глазахъ мистера Баррингтона, также былъ отъ природы добрый человѣкъ, и вдали отъ своего дома, гдѣ его снисходительность доходила до слабости, былъ проницательный, опытный дѣлецъ, вполнѣ честный, способный беречь деньги Маргариты какъ свои собственныя.

Точныя указанія относительно воспитанія молодой дѣвушки были сдѣланы въ завѣщаніи ея отца; она, по выраженію мистриссъ Пирсъ, «пользовалась всѣми преимуществами», какія могли доставить ей лучшія заведенія, лучшіе учителя и учительницы. Она съ честью выдержала экзаменъ, очень трудный; она впитала въ себя громадное количество конденсированной науки, искусства, общихъ фактовъ, музыкальныхъ познаній и языковъ. Ей никогда не позволяли выходить одной, ее возили слушать самыхъ знаменитыхъ пѣвцовъ и музыкантовъ, на лекціи, въ концерты, на литературные и научные диспуты, ее строго охранили отъ всего сколько-нибудь напоминавшаго права женщины съ одной стороны и вульгарное кокетство съ другой. Съ лучшими въ мірѣ намѣреніями, ея наставники и учителя употребляли всѣ усилія, чтобы выработать изъ нея идеалъ молодой дѣвушки, — идеалъ со свѣтской, семейной, благонамѣренной точки зрѣнія. Церковь наблюдала за ея нравственностью и религіозными вѣрованіями; она изучала политическую экономію, въ виду того, что ей со временемъ придется управлять имѣніемъ; многое было сдѣлано для ея развитія, чтобы выработать изъ нея то, чѣмъ ей слѣдовало сдѣлаться.

Каковы-же были результаты? Таковы, что когда, девятнадцати лѣтъ, она была сдана на руки своему опекуну и его женѣ въ качествѣ молодой особы съ законченнымъ образованіемъ, оказалось, что все ея воспитаніе ее не испортило, не съумѣло помѣшать ей самостоятельно рѣшать многіе вопросы. Она говорила, что не особенно вѣритъ въ англиканскую церковь. Она говорила, что не понимаетъ музыки Вагнера. Она говорила, что, по ея мнѣнію, есть много справедливаго въ томъ, что отстаиваютъ защитницы правъ женщины. Она говорила, что не видитъ ничего дурного въ кокетствѣ, и не считала своей первой обязанностью обезпечить себѣ замужество съ человѣкомъ, который присмотритъ за ея деньгами и позаботится о ней самой. Она вовсе не собиралась выходить замужъ ранѣе, какъ спустя много лѣтъ послѣ своего совершеннолѣтія — ей хотѣлось сначала попробовать, не можетъ ли она сама заниматься своими дѣлами. Много еще говорила она въ томъ же родѣ, не громко, но очень мягкимъ, очаровательнымъ голосомъ и съ улыбкой, кроткой и умной. Кромѣ того, она говорила, что не особенно дорожитъ обществомъ дѣвушекъ, вѣроятно потому, что никого, кромѣ ихъ, не знала. У нея не было близкой пріятельницы, которой бы она ежедневно посылала полстопы исписанной бумаги, называя это письмомъ. Она свела большую дружбу съ мистеромъ Томасомъ Пирсомъ, старшимъ сыномъ своего опекуна и жены его, Лоры. Томасъ и его сестры ее обожали. Она издавна получила отъ мистера Пирса прозваніе «неисправимой», какъ онъ звалъ ее и до сихъ поръ. А между тѣмъ Маргарита, пока она стояла у окна, молча прихлебывая чай и этимъ давая мнѣ время для настоящаго длиннаго отступленія, не смотрѣла очень неисправимой или вообще очень нехорошей особой. Въ ней особенно поражала женственная мягкость всѣхъ чертъ лица, — мягкость, оттѣненная нѣкоторымъ огнемъ, но ни на минуту не исчезавшая. Она была неоспоримо прекрасна, высокая, очертаніями своей фигуры скорѣй напоминавшая Юнону, чѣмъ Гебу; ничто въ ея лицѣ, взятое отдѣльно, не было особенно красивымъ; но Ensemble былъ прелестенъ. Когда она улыбалась ясной, откровенной улыбкой, можно было совсѣмъ забыть, что лицо ея болѣе широко, чѣмъ овально, можно было извинить неправильную форму ея носа; нельзя было оспаривать красоту ея красновато-золотистыхъ волосъ, цвѣта, излюбленнаго Тиціаномъ, или странныхъ, блестящихъ, золотисто-карихъ глазъ, съ восторженнымъ, но не мечтательнымъ и не близорукимъ взглядомъ. Она была выше, болѣе физически развита, болѣе свѣжа, чѣмъ большинство англичанокъ ея лѣтъ, и къ ея чисто южной жизненности примѣшивалось также нѣсколько южной горячности и порыва. Въ семьѣ опекуна она всегда была мила и любезна, но и мистеръ, и мистриссъ Пирсъ находили, что у Маргариты много «странныхъ идей»; они оба нѣсколько побаивались — какое употребленіе она можетъ сдѣлать изъ своего состоянія и своей свободы. Она никогда не сообщала имъ особенно дикихъ плановъ; но они смутно подозрѣвали, что ея взгляды на употребленіе денегъ непохожи на ихъ собственные и что она, напримѣръ, скорѣй способна основать стипендію, чѣмъ дать балъ. Что же касается до ея истинныхъ и серьезныхъ взглядовъ на жизнь — если эти взгляды у нея были, въ чемъ они сомнѣвались — имъ ничего не было извѣстно.

— Ты должна чувствовать себя сегодня очень счастливой дѣвушкой! — вскорѣ замѣтила мистриссъ Пирсъ.

— Отчего, желала бы я знать?

— Большинство женщинъ, да и мужчинъ сказали бы тебѣ тоже самое. Ты прекрасно знаешь, почему.

— Будь я молодымъ человѣкомъ, я, вѣроятно, чувствовала бы себя очень счастливымъ. Мнѣ тогда предстояла бы карьера, по крайней мѣрѣ я бы ее составила себѣ.

— Теперь тебѣ предстоитъ гораздо болѣе пріятная карьера.

— Какая, желала бы я знать?

— Карьера счастливой жены и матери.

— Право, Лора, ты иногда выводишь меня изъ всякаго терпѣнія. Знаю, что это глупо съ моей стороны, но мы не сходимся въ мнѣніяхъ. Я вовсе теперь не собираюсь замужъ; а еслибъ и собиралась, изъ этого еще не слѣдуетъ, что я должна быть счастливой женой и матерью. Я могла бы вовсе не быть матерью; да еслибъ и была, мои дѣти могли бы быть никуда негодными. Десять противъ одного, что мой мужъ можетъ быть дурнымъ человѣкомъ…

— Не въ томъ только, случаѣ, еслибъ ты, при своемъ выборѣ, руководилась желаніями твоихъ друзей.

Маргарита пожала плечами и снова улыбнулась улыбкой, выражавшей сомнѣніе.

— У тебя уже есть поклонникъ, — продолжала мистриссъ Пирсъ; — я почти могла бы слагать: обожатель.

— Мало ли какихъ чудесъ ты можешь наговорить.

— Я скажу только, что будь ты иного характера, я дала бы тебѣ совѣтъ, — жалобно проговорила Лора.

— Сочти, что у меня другой характеръ, и дай мнѣ совѣтъ.

— Я сказала бы: смотри на меня, — торжественно проговорила мистриссъ Пирсъ.

— Съ удовольствіемъ. Какой же урокъ должна я почерпнуть изъ созерцанія такой прелестной особы? Совѣтуешь ли ты мнѣ заказать такое платье, какъ твое, или…

— Смотри на меня! Когда мнѣ было восемнадцать лѣтъ, Робертъ сдѣлалъ мнѣ предложеніе. Моя тетушка, у которой я жила — она теперь скончалась — и съ которой я совѣтовалась, сказала: «Не колеблясь прими его предложеніе». Развѣ я колебалась?

— Конечно, нѣтъ, — сказала миссъ Баррингтонъ; губы ея оставались серьезны, тогда какъ въ глазахъ свѣтился задорный огонекъ.

— Ни минуты. Я приняла его предложеніе; послѣдствія ты сама видишь!

— Я вижу много послѣдствій. На которое изъ нихъ желала бы ты обратить мое особенное вниманіе?

— На то, что я устроилась въ жизни, нашла счастливую семейную обстановку, и съ тѣхъ поръ не знала ни какой заботы.

— Не совсѣмъ понимаю, къ чему ты это все клонишь. Я увѣрена, что Робертъ — хорошій мужъ; право, иногда, онъ кажется мнѣ ангеломъ; но видишь ли, никто мнѣ предложенія не дѣлалъ, а если бы и сдѣлалъ, у меня уже есть семейная обстановка, и, сколько мнѣ извѣстно, мнѣ не предстоитъ особенныхъ заботъ. Но чтожъ твои дальнѣйшіе совѣты? Вѣроятно, ты хотѣла сказать еще что-нибудь?

— Только, дорогая, что мы, съ Робертомъ, принимая твое благополучіе близко къ сердцу и вполнѣ убѣжденные, что намѣренія твои, до крайней мѣрѣ, добрыя…

— Вы очень добры. Далѣе?

— Надѣемся, что ты не сдѣлаешь ничего… такого, что могло бы показаться страннымъ или скомпрометировать твои шансы на будущее.

— Шансы! — повторила Маргарита, вскинувъ голову. — Это, вѣроятно значитъ, что если я не буду вести себя очень мило, то, пожалуй, могу и не найдти такого мужа, какого вы бы для меня желали. Другими словами, вы съ Робертомъ убѣждены, что я въ сущности безнадежная сумасшедшая; но надѣетесь, что со мной не приключится припадковъ, пока вамъ не удастся благополучно сбыть меня съ рукъ. Я увѣрена, что будь я на вашемъ мѣстѣ, я чувствовала бы совершенно тоже самое. Но если бы ты была на моемъ мѣстѣ, что бы ты придумала для собственнаго обузданія?

Мистриссъ Пирсъ явилась на свѣтъ безъ воображенія или юмора. Она отвѣчала очень серьезно:

— Чтоже, дорогая, будь я на твоемъ мѣстѣ, я бы поѣхала провести нѣсколько времени въ Beckbridge Abbey, постаралась бы познакомиться съ нѣкоторыми изъ моихъ фермеровъ. Ты владѣлица замка, не забывай этого. Морисъ Биддульфь говорилъ мнѣ на дняхъ, что онъ скоро долженъ ѣхать къ себѣ въ имѣніе въ Beckbridge, откуда до твоего аббатства рукой подать, я увѣрена, что онъ былъ бы очень радъ оказать тебѣ всякое содѣйствіе и подать добрый совѣтъ.

Трогательная картина сельской жизни и взаимнаго доброжелательства, рисуемая мистриссъ Пирсъ, была прервана короткимъ, рѣзкимъ, саркастическимъ смѣхомъ той, кого она удостаивала своими совѣтами.

— Твой планъ слишкомъ хорошъ, Лора. Надо объ этомъ подумать. Что, если я переговорю о немъ съ мистеромъ Биддульфомъ сегодня вечеромъ?

— Прекрасно бы сдѣлала. Я увѣрена, что онъ былъ бы въ восторгѣ.

— О, я знаю, онъ очень обязателенъ. Миссъ Баррингтонъ изъ Beckbridge Abbey; мистеръ Биддульфь изъ Beckbridge Hall. Какъ хорошо звучатъ эти два имени вмѣстѣ, не правда ли?

Лора, хотя и была лишена юмора и не была вовсе умной женщиной, обыкновенно догадывалась, когда люди дѣйствительно съ ней соглашались и когда только дѣлали видъ, что соглашаются. Она отвѣчала:

— Совсѣмъ не хорошо, если произносить ихъ тѣмъ тономъ, какимъ ты ихъ произносишь. Я знаю, что съ тобой толковать безполезно. Ты никого слушать не хочешь, хотя совсѣмъ не знаешь свѣта, а я…

— Вышла замужъ восемнадцати лѣтъ и съ тѣхъ поръ ничего не видала, кромѣ гостиныхъ своего круга; не ли ты называешь знать свѣтъ? Ты справедливо замѣчаешь, Лора, что я совсѣмъ не знаю свѣта. Единственной цѣлью моихъ наставниковъ, повидимому, было вовсе меня съ нимъ не знакомить. Томъ знаетъ его гораздо лучше моего, а между тѣмъ ему не двадцать одинъ годъ, у него нѣтъ помѣстья и доходовъ, съ которыми ему приходилось бы управляться. По этой-то именно причинѣ, что бы меня ни ожидало въ будущемъ, я хочу немного видѣть свѣтъ прежде, чѣмъ я стану думать о чемъ-нибудь другомъ. А пока, надѣюсь, что ты не будешь всякій разъ, какъ я раскрываю porte-monnaie, воображать что я собираюсь промотать все мое состояніе для какой-нибудь недостойной или нелѣпой цѣли. Повѣрь, что и у меня найдется немного того здраваго смысла, какой ты приписываешь болѣе счастливымъ смертнымъ. Внизу слышенъ голосъ Роберта. Надѣюсь, что онъ не будетъ давать мнѣ совѣтовъ, такъ какъ не чувствую въ себѣ силъ ихъ вынести. Я совсѣмъ не буду въ состояніи танцовать, если сегодня вечеромъ еще должна буду выслушивать совѣты.

Мистриссъ Пирсъ, находя облегченіе въ мысли, что мужъ дома, вскорѣ освѣдомилась:

— Сколько кадрилей у тебя разобрано на сегодняшній вечеръ, Меджъ?

— Кадрилей! Одна.

— Только одна? Первая?

— Первая.

— Я кажется, догадываюсь, съ кѣмъ ты будешь танцовать.

— Не думаю, чтобъ ты могла догадаться. Можешь три раза попытаться, если хочешь. Начинай.

— Морисъ Биддульфъ?

— Нѣтъ, — сказала Маргарита холодно и спокойно.

— Нѣтъ! Такъ я отказываюсь. Я не могла себѣ представить, чтобъ ты удостоила этой чести какого-нибудь другого молодого человѣка.

— Милая, я совсѣмъ не удостаивала этой чести молодого человѣка.

— Не молодого человѣка? Маргарита, что ты хочешь сказать?

— Успокойся! Не думаю, чтобы ты называла Тома молодымъ человѣкомъ, хотя знаю, что онъ себя считаетъ такимъ и твердо убѣжденъ, что достигъ полной зрѣлости своихъ умственныхъ способностей и рокового обаянія для нашего пола.

— Эта нелѣпо! Эта будетъ просто смѣшно!

— Ничуть не бывало. Онъ почти одного роста со мной. Онъ обѣщалъ надѣть бѣлыя перчатки, сдѣлать проборъ совершенно прямо — хотя бы ему на это потребовался часъ — я обѣщала дать ему немного духовъ на платокъ, и мы съ нимъ откроемъ балъ. Мнѣ кажется, это будетъ очень трогательное и прекрасное зрѣлище. Вотъ и Робертъ.

Высокій, худощавый, моложавый человѣкъ вошелъ, окинулъ присутствующихъ добродушнымъ взглядомъ, улыбнулся добродушной улыбкой, которая сказала бы психологу, что онъ привыкъ, чтобы обѣдъ ему подавали неаккуратно, и привыкъ не обращать на это особеннаго вниманія; что если банковый билетъ въ десять фунтовъ исчезалъ непонятнымъ образомъ, онъ способенъ былъ сказать, что это пустяки, что онъ, вѣроятно, самъ куда-нибудь его засунулъ. Джентльменъ этотъ произнесъ общее привѣтствіе и имѣлъ такой видъ, будто у него очень много свободнаго времени, тогда какъ на дѣлѣ этого вовсе не было.

— О, Робертъ, — замѣтила Маргарита, — вы являетесь какъ разъ во время. Лора такъ волновалась изъ-за шампанскаго, что давала мнѣ совѣты — благоразумные совѣты. Предоставляю вамъ пріятную задачу успокоить ее на этотъ счетъ. Прощай, Лора; я не увижу тебя, пока не буду совсѣмъ готова къ жертвоприношенію.

Она вышла изъ комнаты. Мужъ съ женою остались наединѣ. Мистеръ Пирсъ засмѣялся.

— Ты давала совѣты «неисправимой», — сказалъ онъ. — Милая моя, я тебѣ удивляюсь. О шампанскомъ не безпокойся. Его пришлютъ пропасть.

— Слава Богу!

— Не выпьемъ ли мы сейчасъ по бокалу, за наше освобожденіе?

— Освобожденіе? отъ чего?

— Отъ опёки надъ миссъ Маргаритой Баррингтонъ, отъ необходимости разыгрывать нелѣпый фарсъ, будто мы руководимъ особой, руководить которой невозможно. Она милая дѣвушка, не спорю, но теперь я буду любить ее больше, чѣмъ когда-либо. Если и говорятъ, что у нея нѣтъ здраваго смысла, то она очень благодарная. Я былъ совсѣмъ растроганъ, какъ она поблагодарила меня сегодня утромъ за «все, что я для нея сдѣлалъ»; и спрашивала позволенія обращаться ко мнѣ за совѣтомъ въ своихъ денежныхъ дѣлахъ.

— Все это прекрасно, но ей не слѣдовало бы имѣть надобности обращаться къ тебѣ. Ей слѣдовало бы имѣть мужа, къ которому она могла бы обращаться, который взялъ бы ея денежныя дѣла въ собственныя руки. Желала бы я, чтобъ она поскорѣй вышла замужъ.

— Можетъ быть, мужъ ея вскорѣ почувствовалъ бы себя несовсѣмъ счастливымъ, — съ добродушнымъ смѣхомъ замѣтилъ мистеръ Пирсъ.

— Ты слѣпъ, Робертъ, положительно слѣпъ. Развѣ ты еще не видишь того, что мнѣ уже давно ясно, какъ солнце.

— Оно не всегда, ясно, дорогая, въ нашемъ климатѣ.

— Ясно какъ солнце, — повторяю я. — Морисъ Биддульфъ будетъ ея мужемъ. Это не болѣе какъ вопросъ времени. Сама природа, географическое положеніе ихъ помѣстій, ихъ возрастъ, да все, все указываетъ на то, что они предназначены другъ для друга.

— Но предназначеніе еще не совершилось, и я сомнѣваюсь, чтобъ оно когда-нибудь совершилось. Такого рода браки никогда не осуществляются, и я готовъ объ закладъ биться, Лора, — съ нежданнымъ выраженіемъ веселаго оживленія, проговорилъ онъ, — что Биддульфъ и Маргарита, никогда не женятся.

— Знаю, что и ты, и Маргарита любите шутить самыми священными моими чувствами и желаніями, — воскликнула взволнованная мистриссъ Пирсъ. — Развѣ ты не видишь, что разрушишь всѣ мои планы, если будешь дѣйствовать такимъ образомъ? Молчи, сдѣлай милость, Робертъ, если ужъ ничѣмъ другимъ не можешь помочь мнѣ.

— Съ удовольствіемъ, мой другъ, я то ужъ ни во-что мѣшаться не желаю; но, по правдѣ сказать, я на твоемъ мѣстѣ на хлопоталъ бы такъ объ этой свадьбѣ. Биддульфъ ея не стоитъ.

— Не стоитъ! Помилуй, его помѣстье обширнѣе ея, у него больше денегъ. Посмотри, какъ онъ красивъ, какой свѣтскій человѣкъ, какія у него манеры, какое положеніе онъ занимаетъ въ своемъ графствѣ!

— О, да! только онъ чуть-чуть умнѣе, чѣмъ бы слѣдовало, Лора. Шутки въ сторону; у Маргариты есть умъ, а у него нѣтъ; можно быть очень ловкимъ человѣкомъ, не имѣя ума, если ты понимаешь, что я хочу сказать.

— Конечно, нѣтъ, — съ неудовольствіемъ проговорила его жена. — Я знаю, что ты говоришь глупости и что ты никогда не любилъ Мориса Биддульфа.

— Нѣтъ, никогда не любилъ, и если я не ошибаюсь, Маргарита тоже его не долюбливаеть. Но моему, онъ самымъ деразкимъ образомъ навязываетъ ей свое общество. Я буду очень радъ узнать, если она хорошенько отдѣлаетъ его.

— Ничего подобнаго она не сдѣлаетъ, а еслибъ сдѣлала, то поступила бы очень глупо. Пожалуйста, ни во-что не вмѣшивайся, если не хочешь сдѣлать меня совершенно несчастной.

— Ни въ какомъ случаѣ! Тебѣ, мнѣ кажется, теперь бы слѣдовало одѣваться. Не хлопочи ни о чемъ и предоставь Маргаритѣ по своему расхлебать кашу, которую Биддульфъ заварилъ.

— Я захвораю, если ты будешь употреблять такія выраженія, — сказала его жена, выходя изъ комнаты съ выраженіемъ тревоги на лицѣ.

Глава II. — Надежды миссъ Персиваль.

Маргарита, разставшись съ мистеромъ и мистриссъ Пирсъ, прошла къ себѣ въ комнату и сѣла на стулъ у кровати. Она окинула глазами комнату, которая была въ замѣчательномъ безпорядкѣ.

— Какъ это скучно! — говорила она. — Точно уже готовится мое приданое къ этой ужасной свадьбѣ, о которой они постоянно жужжатъ мнѣ въ уши. Это хоть кого отвратитъ отъ самой мысли о замужествѣ. Совершеннолѣтіе, и изъ-за этого такая нелѣпая возня.

Комната была положительно усѣяна подарками, которыми по обычаю осыпали молодую наслѣдницу въ день ея совершеннолѣтія. Тутъ были футляры съ драгоцѣнностями, коробки съ вѣерами, перчатками, цѣлые ящики духовъ, всякія роскошныя бездѣлки изъ кожи, разбросанныя повсюду, а на кровати лежало нѣчто воздушное — ея платье къ сегодняшнему балу.

Пока она смотрѣла на всѣ эти вещи, ею вдругъ овладѣло чувство одиночества и тоски; она почувствовала, какъ она богата и какъ бѣдна; она поняла, съ ѣдкимъ и подавляющимъ ощущеніемъ упрека, что въ теченіе всей ея жизни за нее думали, дѣйствовали, ее водили на помочахъ, а сама она не подняла руки, чтобъ охранить кого нибудь, никогда не осушила ничьихъ слезъ, никого не утѣшила въ горѣ. Если же она послѣдуетъ совѣтамъ своихъ друзей, какъ только-что сказала Лора, она поторопится, по возможности скорѣй, избавиться отъ всякой отвѣтственности, отдавшись тѣломъ и душою, со всѣмъ своимъ состояніемъ, въ руки какого-нибудь человѣка, который, будетъ имѣть видъ, что оказываетъ ей необыкновенное одолженіе, завладѣвъ ею и ея деньгами, и распоряжаясь по своему усмотрѣнію, какъ ею такъ и ими. Такого убѣжденія, слегка замаскированнаго звучными словами, держалась Лора; таково было направленіе всего воспитанія, полученнаго Маргаритой Баррингтонъ. Но должно быть, доза наставленій была недостаточно сильна, или натура Маргариты была такая неподатливая, что обычныя въ такихъ случаяхъ дозы не оказали надлежащаго дѣйствія, только она думала, сидя здѣсь наединѣ:

"Хотѣлось бы мнѣ знать, — да, узнать это необходимо, — правда ли все, что они говорятъ? Дѣйствительно ли такъ трудно женщинѣ богатой и красивой обойтись безъ покровителя? Неужели я бы непремѣнно надѣлала какихъ-нибудь нелѣпостей? Въ такомъ случаѣ очень странно, что бѣдный папа не оставилъ никакихъ распоряженій касательно употребленія, какое я должна дѣлать изъ моихъ денегъ. Ужъ ему-то, больше чѣмъ кому-нибудь слѣдовало оставить указанія о томъ, какъ ими распоряжаться. Мнѣ кажется, что въ моей жизни никогда не было ничего реальнаго. Я не хочу дѣлать ничего дурного, но я окончательно рѣшила, что попробую жить по-своему, не смотря на Лору съ Робертомъ, на Биддульфа, на всю компанію. Конечно, я не стану ни пить, ни курить, потому что это не доставило бы мнѣ никакого удовольствія, но постараюсь нѣсколько ознакомиться съ «дѣйствительной жизнью!» — Она остановилась на этой фразѣ, задумалась надъ ней, старалась уяснить себѣ ея таинственный смыслъ, сознавая, что различныя отрасли знанія (конденсированнаго), на пріобрѣтеніе которыхъ она потратила столько времени, ни мало не просвѣтили ее на этотъ счетъ.

«Всѣ мои кембриджскіе дипломы, всѣ мои награды не научили меня, въ двадцать одинъ годъ, какъ дѣлать добро, которое я желала бы дѣлать, — какъ избѣгнуть зла, которое, я знаю, существуетъ. А когда я прошу людей сказать мнѣ, въ чемъ я найду лучшую охрану, они восклицаютъ: „О, полноте! Какъ можете вы упоминать о подобныхъ вещахъ? Въ ваши годы, въ вашемъ положеніи, вамъ не слѣдовало бы даже знать о существованіи такихъ ужасовъ“. Удивительное разсужденіе! Вотъ теперь эти подарки; желала бы я знать, сколько въ числѣ ихъ приношеній „истинной дружбы“. Точно мнѣ пріятно, что бѣдныя дѣти лишили себя своихъ денегъ, чтобы сдѣлать мнѣ подарокъ! Приношеніе Тома, однако, искренне — я это знаю, потому что оно такое жалкое. Намѣренія у него были большія; но ножъ съ девятнадцатью лезвіями отнялъ у него семь шиллинговъ шесть пенсовъ. Бѣдный Томъ! Тогда у него осталось только полъ-кроны, чтобы купить мнѣ пару перчатокъ — и какихъ перчатокъ!»

Она подняла ихъ — онѣ были огромныя, ярко-оранжеваго цвѣта — въ ея улыбкѣ сказывалась грусть.

«Онъ думалъ, что онѣ будутъ идти въ моимъ волосамъ! Что-жъ, чтобы сдѣлать ему удовольствіе, я бы смѣло надѣла ихъ на будущей недѣлѣ на выставку розъ со всего графства. Большаго я сдѣлать не могу, и»…

Стукъ въ дверь заставилъ ее выронить перчатки, крикнуть; «войдите!» а, когда она увидала кто вошелъ, прибавить: «миссъ Персиваль!»

Вошла дѣвушка приблизительно ея лѣтъ — худенькая, нѣжная, изящная съ виду дѣвушка, съ блѣднымъ лицомъ, темными волосами и темными, молящими глазами, — дѣвушка, на лицѣ которой было выраженіе утомленія и слабости, выраженіе, пока только, придававшее ей, такъ-называемый, «интересный видъ», такъ какъ она была молода, и одиночество, и трудъ еще не успѣли сдѣлать ее угрюмой и некрасивой.

— Здравствуйте, — продолжала Маргарита. — Я совсѣмъ не видала васъ сегодня.

— Нѣтъ. Мистриссъ Пирсъ просила меня не пускать къ ней дѣвочекъ, такъ что мы цѣлый день провели въ классной. Теперь онѣ одѣваются, а я зашла поздравить васъ, миссъ Баррингтонъ, и пожелать вамъ всякаго благополучія.

— Благодарю васъ! — сказала Маргарита. — Не зайдете ли вы, не присядете ли на минутку, конечно, если можете предоставить этихъ милыхъ младенцевъ самимъ себѣ?

— О, да. Нянюшка имъ помогаетъ. Мнѣ разсказывали какіе вы получили великолѣпные подарки; послѣ этого мнѣ почти стыдно поднести вамъ мой — это такая бездѣлица. Но, помнится, вы разъ сказали, что такого рода вещи вамъ нравятся.

Она протягивала ей небольшой, вышитый, шелковый мѣшечекъ, изящной работы, въ старинномъ вкусѣ — не особенно цѣнный въ смыслѣ матеріала, но на изготовленіе котораго было употреблено не мало времени и труда.

— Какъ вы добры! — воскликнула Маргарита, искренно тронутая этимъ доказательствомъ вниманія и доброжелательства. — Такія именно вещи я люблю; вы, право, очень добры, — повторила она, пожимая руку миссъ Персиваль и глядя на нее своими блестящими, прямодушными глазами.

Еслибъ кто-нибудь спросилъ, Маргариту, знаетъ ли она миссъ Персиваль, она бы отвѣчала: «конечно, я хорошо ее знаю!» потому что въ теченіе двухъ лѣтъ жила съ нею въ одномъ домѣ, и, рѣдкій день не видалась и не говорила съ нею. Но, въ сущности, она ее не знала, и, не помышляя ее обижать, обращала на нее очень мало вниманія. Она такъ мало ее знала, что ей даже никогда не приходило въ голову, что она можетъ представлять для миссъ Персиваль большій интересъ, чѣмъ миссъ Персиваль для нея; — какъ это, дѣйствительно, и было: Маріонъ Персиваль, по многимъ причинамъ, была очень занята Маргаритой Баррингтонъ. Рядъ новыхъ мыслей, новый интересъ, освѣжили и оживили Маргариту. Миссъ Персиваль явилась съ своимъ рабочимъ мѣшкомъ въ такую минуту, когда Маргарита, которой предназначался этотъ мѣшокъ, была въ такомъ настроеніи, что должна была придать этому обстоятельству особенное значеніе. Подарокъ и добрыя пожеланія этой молодой особы — на которую она до сихъ поръ не обращала хорошенько вниманія — были для нея сюрпризомъ, показались ей чѣмъ-то особенно благороднымъ и безкорыстнымъ среди такого множества приношеній, къ которымъ она не могла относиться иначе, какъ съ чувствомъ сомнительной благодарности. Рядъ новыхъ ощущеній ворвался ей въ душу. Она съ недоумѣніемъ себя спрашивала, глядя въ лицо миссъ Персиваль, какимъ кажется ей этотъ міръ, хорошо ли она себя въ немъ чувствуетъ, каково ея личное и искренное мнѣніе о своихъ ученицахъ, о своихъ хозяевахъ, и о самой Маргаритѣ Баррингтонъ, напримѣръ. Для Маргариты остановиться на подобныхъ мысляхъ, обыкновенно значило выразить ихъ словами, и она сказала:

— Миссъ Персиваль, вы будете сегодня у меня на балѣ, не правда ли?

— Да, — безъ всякаго восторга сказала Маріонъ.

— Вы какъ будто не ради. Развѣ вы не любите танцовать?

— Очень люблю, когда мнѣ есть съ кѣмъ танцовать.

— Что вы хотите сказать? Вы найдете бездну кавалеровъ или, вѣрнѣе, они найдутъ васъ. Помилуйте, — она окинула ее быстрымъ и испытующимъ взглядомъ: — вы гораздо красивѣе большинства дѣвушекъ, которыя будутъ здѣсь сегодня вечеромъ; и вы — лэди, чего нельзя сказать о большинствѣ иркфордскихъ щеголихъ.

Миссъ Персиваль казалась слегка скандализированной выраженіемъ, заимствованнымъ у Тома — «иркфордскія щеголихи», но, тѣмъ не менѣе, была довольна, что красавица и одна изъ богатыхъ наслѣдницъ графства находитъ ее хорошенькой и лэди, и сказала, улыбаясь и сдержанно:

— Чтожъ, можетъ быть, сегодня я буду счастливѣе. Но я прежде бывала на балахъ мистриссъ Пирсъ, а у меня было мало кавалеровъ.

— Я позабочусь, чтобъ вы сегодня танцовали, — сказала Маргарита, быть можетъ, слишкомъ горячо.

— Мнѣ бы пріятно было танцовать сегодня, — простодушно сказала миссъ Персиваль, — потому что новое платье, которое подарила мнѣ мистриссъ Пирсъ — такое хорошенькое. Но ей бы не понравилось, еслибъ я слишкомъ много танцовала, и особенно еслибъ какая-нибудь изъ приглашенныхъ ею дѣвицъ осталась безъ кавалера.

— Пустяки. Иныхъ дѣвушекъ не оттащишь отъ «стѣнки». Кавалеры не хотятъ приглашать ихъ танцовать въ угоду кому бы то ни было. Но вы не такого рода дѣвушка, зачѣмъ же вамъ сидѣть съ ними.

— О, это ничего не значитъ, — сказала миссъ Персиваль, повидимому нѣсколько испуганная впечатлѣніемъ, произведеннымъ ея словами.

— Нѣтъ, очень значитъ. Сегодня вы должны танцовать, и — вы любите вальсъ?

— Да, очень.

— Вы будете вальсировать съ лучшимъ вальсеромъ. Въ этомъ я готова отдать ему справедливость, если больше за него почти сказать нечего. Вы знаете, о комъ я говорю?

— Я… какъ же мнѣ знать? — спросила миссъ Персиваль, сильно покраснѣвъ, несомнѣнно отъ радости, что представляется надежда вообще вальсировать.

— Я говорю о мистерѣ Биддульфѣ. Онъ готовъ сдѣлать все, что я ему прикажу, и онъ будетъ вальсировать съ вами.

— Но… но… я знаю его немного — настолько, что онъ можетъ пригласить меня танцовать, если пожелаетъ. Ужасно было бы танцовать съ нимъ противъ его желанія.

— Мистеръ Биддульфь ничего не сдѣлаетъ противъ своего желанія. Успокойтесь. Такъ вы его знаете?

— Очень мало. Иногда я его встрѣчаю во время прогулки съ дѣтьми и онъ останавливается, чтобы спросить о здоровьѣ мистриссъ Пирсъ и о вашемъ. Иногда онъ спрашиваетъ, застанетъ ли онъ васъ дома, если заѣдетъ. Вотъ и все.

— Понимаю. Правда ли, что я слышала на дняхъ, будто вы скоро оставляете мистриссъ Пирсъ?

— Да. Я разстаюсь съ нею послѣ Троицы, въ концѣ мѣсяца.

— Вотъ какъ. У васъ уже есть другое мѣсто?

— Предвидится. Я надѣюсь получить его. Это въ Blackford Grange, близь Фаульгавена.

— Вы говорите о Фаульгавенѣ на восточномъ берегу? Это очень уединенное мѣсто.

— Да. Но я имѣю особую причину желатъ туда отправиться, — даже двѣ причины.

— Неужели? Можно спросить какія?

— О, конечно. Во-первыхъ, жалованье прекрасное: сто-десять фунтовъ въ годъ. Вѣдь это великолѣпно.

— Право? Очень рада это слышать. А вторая причина?

— Фаульгавенъ — приморскій городъ. Жить тамъ дешево и спокойно. Моя сестра, единственный мнѣ близкій человѣкъ, очень болѣзненна. Она скоро проживетъ всѣ свои деньги; здѣшняя жизнь не по ней. Воздухъ дурной, у нея душная квартира въ глухой улицѣ. Мистриссъ Пирсъ даетъ гувернанткѣ только шестьдесятъ фунтовъ въ годъ; на долго ли хватитъ этихъ денегъ въ Иркфордѣ? Если я получу это мѣсто, сестра нея можетъ поселиться въ Фаульгавенѣ и, я надѣюсь, поправится; тогда я буду совершенно счастлива.

Это открытіе сильно взволновало Маргариту. Вотъ примѣръ борьбы и нищеты у нея на глазахъ, и она никогда не замѣчала его; она только иногда думала: какъ плохо одѣвается миссъ Персиваль, и жалѣла, что не можетъ подарить ей новаго платья. Теперь обнаружилась причина этихъ жалкихъ туалетовъ, она отказывала себѣ во всемъ ради своей больной сестры. Это тронуло Маргариту до глубины души. Миссъ Персиваль радостно ждала осуществленія этого плана, казавшагося Маргаритѣ очень печальнымъ.

— Какая болѣзнь у вашей сестры? — отрывисто спросила она.

— Право, не знаю. Мы не могли совѣтоваться съ лучшими докторами. Это такъ страшно дорого, двѣ гинеи за пять минутъ разговора. У нея слаба спина, ей почти постоянно приходится лежать. О, надѣюсь, что если я попаду въ Фаульгавенъ, то воздухъ принесъ бы ей пользу, и я могла бы за ней смотрѣть. А вы не знаете, миссъ Баррингтонъ, какъ тяжело не только знать, что тѣ, кого мы любимъ, слабы и одиноки, но сознавать также, что они не окружены тѣмъ комфортомъ, какой имъ необходимъ. Каждый разъ какъ я ее вижу, она какъ будто немного слабѣе, тамъ еще слабѣе; боюсь, что когда-нибудь я приду и увижу, что она совсѣмъ отъ меня ушла, и тогда я останусь одна!

Тутъ Маріонъ закрыла лицо руками и громко зарыдала. Вся душа Маргариты загорѣлась сочувствіемъ и жаждою помочь. Вотъ ея долгъ, онъ ясно представляется ей, на него указываетъ ей само Небо. Одно, что помѣшало ей высказаться сейчасъ же, было желаніе узнать, не можетъ ли она извлечь отсюда чего-нибудь кромѣ сухого долга, чего-нибудь романическаго, какого-нибудь особаго интереса. Объ эту скалу — жажду поэтической развязки — уже разбились многіе изъ маленькихъ плановъ Маргариты. Какъ слѣдовало ей поступить въ данномъ случаѣ? Предложить миссъ Персиваль пятьсотъ фунтовъ сейчасъ же, въ видѣ подарка, сказать: «поѣзжайте въ Фаульгавенъ, или куда вздумаете, и живите тамъ съ сестрою на мой счетъ, пока она не поправится»? Таковы были двѣ главныя мысли, промелькнувшія въ ея умѣ. Ихъ смѣнилъ проблескъ здраваго смысла. Ей вспомнились часто повторяемыя слова опекуна, и донеслись до ушей ея точно вѣтерокъ, шелестящій лѣсною листвою: «не рѣшайте ничего до утра». Въ сущности, такъ будетъ лучше. Она должна сдержать свое нетерпѣніе; а потому она удовольствовалась тѣмъ, что сказала:

— Не плачьте, миссъ Персиваль. Я такъ рада, что вы мнѣ сказали. Я помогу вамъ съ вашей сестрой. — Миссъ Персиваль съ трудомъ перевела духъ и подняла на нее удивленный взглядъ. — Да, помогу. Нѣтъ, вы не должны дѣлать такую гордую, такую ужасную мину. Я знаю, что дѣлаю. Мы завтра обо всемъ переговоримъ. Вы свезете меня къ вашей сестрѣ. Теперь я чувствую, что могу надѣяться быть немного счастливѣе.

— Счастливѣе… вы! — воскликнула Маріонъ съ такимъ искреннимъ недовѣріемъ, что Маргарита сказала:

— Да, счастливѣе. Вѣрно, вы не захотите лишить меня этого.

Но она продолжала размышлять, мысли ея бродили далеко.

Въ такія души мысль врывается какъ молнія, поражаетъ ихъ съ силой, сродной силѣ электрическаго тока. Маргарита вдругъ сильно вздрогнула. Глава ея засверкали, губы раскрылись, она поспѣшно проговорила, точно требуемое свѣдѣніе имѣло для нея существенное значеніе:

— Какія бы вамъ предстояли занятія тамъ, въ Фаульгавенѣ? Сколько бы у васъ было воспитанниковъ?

— Кажется, дѣвочка и мальчикъ. Мальчикъ большой, Я должна буду учить дѣвочку постоянно, а мальчика иногда, когда онъ въ силахъ заниматься, читать съ нимъ исторію, и т. д. Причина, по чему даютъ такое большое жалованье — то, что я не имѣла бы долгихъ или точно опредѣленныхъ каникулъ.

— Понимаю. Скажите, они очень требовательны? Имъ нужны дипломы и пр.?

— О, да. Но все это у меня имѣется.

— Также какъ и у меня, — былъ Отвѣтъ маргариты, повидимому не идущій къ дѣлу. — И вы поѣхали бы послѣ Троицы? Вы уже писали? Она знаютъ ваше имя?

— Да, конечно. Я подписалась М. Персиваль, — отвѣчала она, съ удивленнымъ взглядомъ. — Я жду отъ мистриссъ Лассель извѣстія должна ли я прежде съѣздить туда, условиться съ нею.

— Вотъ какъ! — очень серьезно проговорила Маргарита, — понимаю. Не могу вамъ выразить, какъ я рада, что вы пришли. Кажется, теперь намъ надо одѣваться. Не забудьте, что вы должны быть очень хорошенькой, миссъ Персиваль. — Миссъ Персиваль, совершенно оживившаяся подъ вліяніемъ сочувствія Маргариты, сказала, что постарается, и ушла размышляя:

«Желала бы я знать, очень ли сильно въ нее влюбленъ мастеръ Биддульфъ; я никогда этого не думала. Однако, она думаетъ такъ, это ясно.»

Маргарита позвонила, и почти не обращала вниманія на дѣйствія горничной, пока та ее одѣвала. Молодая дѣвушка была почти совершенно чужда личнаго тщеславія. У нея были другіе недостатки, менѣе свойственные женскому характеру, и быть можетъ, по самой своей необычайности болѣе непріятные и несносные, но отъ этого недостатка она была почти совершенно свободна. Она также мало была склонна заботиться о своей наружности, какъ здоровый школьникъ, и питала тоже откровенное презрѣніе ніи, вѣрнѣе, равнодушіе къ туалету, къ тому, идетѣля онѣ ей или нѣтъ. Но она обладала живымъ, врожденнымъ чувствомъ красоты, и когда она была совсѣмъ готова и взглянула на собственное отраженіе въ длинномъ трюмо, довольная улыбка освѣтила ея лицо, и она сказала горничной, прислуживавшей ей съ самаго ея дѣтства.

— Чтожъ, Нора, право, не дурно, какъ по вашему?

— Другіе ужъ вамъ это скажутъ, миссъ Баррингтонъ, — отвѣчала горничная, какъ будто желая добавить: «если ужъ вы такъ мало смыслите, что нуждаетесь въ подобныхъ свѣдѣніяхъ».

Дѣйствительно, Маргарита была прекрасна въ своемъ блестящемъ платьѣ оригинальнаго, полу-зеленаго, полу-голубого, металлическаго цвѣта. Кажется, «couleur paon» техническое выраженіе. — Платье было все въ буффахъ, точно облако, облака были тамъ и сямъ подхвачены яркими, маленькими птичками, перья которыхъ переливалясь всѣми цвѣтами радуги. Одна изъ такихъ птичекъ была приколота брильянтовой булавкой въ волосахъ. Горничная подала ей оригинальный вѣеръ изъ павлиньихъ перьевъ, перчатки и браслеты, съ ними въ рукахъ Маргарита сошла внизъ.

Гостиная была освѣщена въ ожиданіи гостей, но была пуста, если не считать мальчика лѣтъ пятнадцати, который вскочилъ, когда она вошла, и пошелъ ей на встрѣчу:

— Ну, Томъ, какъ тебѣ кажется? Ничего?

Томъ засунулъ руки въ карманы, три раза, молча и медленно, обошелъ вокругъ нея и наконецъ рѣшилъ:

— Поразительно! Никому не стыдно открыть съ вами балъ.

— Какъ я рада, что могу отвѣчать комплиментомъ на комплиментъ, — смѣясь возразила Маргарита. — Я глубоко признательна за выраженное вами одобреніе. Пожалуйте сюда! сядьте на этотъ табуретъ, и застегните мнѣ мои перчатки и браслеты.

Восхищенный дозволеніемъ, мистеръ Томъ усѣлся и нѣсколько времени провозился надъ этимъ процессомъ, отъ времени до времени поглядывая на склоненное надъ нимъ лицо. Маргарита Баррингтонъ была его идеаломъ красоты и очарованія, и хотя ему удавалось выражать свое поклоненіе нѣсколько неуклюжимъ, школьническимъ образомъ, это, тѣмъ не менѣе, было поклоненіе. Къ его восхищенію тѣмъ, что онъ называлъ ея «изумительной красотой», примѣшивалась болѣе глубокая оцѣнка нѣкоторыхъ чертъ ея характера, — которыя смутно угадывались и мистеромъ Пирсомъ, но были совершенно невѣдомы его женѣ. Томъ часто говаривалъ, что Маргарита не умѣетъ скрываться и прятаться, что когда она говоритъ что-нибудь, она это и думаетъ, что она вовсе не похожа на дѣвушку, что — послѣдняя и высшія похвала — страшно жалко, что она не мальчикъ, не было-бы на свѣтѣ лучшаго товарища!

Пока онъ медленно и неловко застегивалъ ея перчатки и браслеты, онъ замѣтилъ, что глаза ея блуждаютъ, брови нахмурены, она равсѣяна и какъ будто его не видитъ, рука ея висѣла безжизненно.

— Ну, однако! — замѣтилъ юноша, — если вы капельку не поднимете руку, я ничего съ вами сдѣлать не могу. О чемъ вы думаете?

Маргарита вздрогнула, взглянула на него и улыбнулась:

— Извини меня, Томъ, милый. Я дѣйствительно кое-о-чемъ думала. Я наканунѣ великаго рѣшенія.

— О! — произнесъ Томъ. Маргарита прибавила:

— Увѣренъ-ли ты, что не спасуешь за ужиномъ въ критическую минуту?

— Я, нѣтъ! самоувѣренно отвѣчалъ онъ. — Я наизусть ее выучилъ, таинственно прибавилъ онъ, — вотъ штука будетъ, а? Однако, первый звонокъ. Я не удивлюсь — если это Биддульфъ, а вы? Онъ навѣрное явится рано.

— Да, пожалуй, — отвѣчала Маргарита, лицо которой омрачилось.

Дѣйствительно, черезъ нѣсколько минуть доложили о мистерѣ Биддульфѣ, и онъ вошелъ въ комнату.

Глава III. — Морисъ Биддульфъ.

Домъ мистера Пирса былъ обширенъ и удобенъ, такъ какъ хозяинъ былъ богатый негоціантъ богатаго города. Его друзья, и друзья его жены были многочисленны. Приготовленія къ ихъ пріему были сдѣланы на широкую ногу, а они дружески отозвались на посланныя приглашенія.

Мистеръ Биддульфъ, о которомъ было такъ много разговоровъ и утромъ и вечеромъ, пріѣхалъ первымъ, пока въ гостиной не было никого, кромѣ Тома и Маргариты. Онъ — Морисъ Биддульфъ — былъ человѣкъ, относительно котораго мужчины придерживались различныхъ мнѣній, и который вызывалъ не мало размышленій въ душѣ своихъ пріятельницъ. Онъ былъ богатъ и еще молодъ. Онъ былъ свѣтскій человѣкъ. Нельзя было также оспаривать фактъ, что онъ красивъ и симпатиченъ; многіе прибавляли: «и уменъ», но это дѣло вкуса, относительно котораго нельзя установить никакого абсолютнаго мѣрила. Онъ былъ высокъ, строенъ, имѣлъ свѣтло-каштановые волосы, коротко подстриженную, остроконечную бороду, глаза, вообще отличавшіеся чрезвычайно пріятнымъ выраженіемъ. Онъ легко, какъ ни въ чемъ не бывало, дѣлалъ то, что другіе молодые люди, въ особенности же очень юные, находили вообще очень труднымъ исполнить. Напримѣръ, всѣ знали, что сегодня давался балъ въ честь совершеннолѣтія Маргариты Баррингтонъ, и половина холостяковъ, которые должны были на немъ присутствовать, были бы очень рады поднести ей букетъ — цвѣты, какъ извѣстно, считаются самымъ подходящимъ приношеніемъ въ подобныхъ случаяхъ: нѣкоторымъ изъ нихъ и удалось исполнить свое намѣреніе, съ большимъ или меньшимъ изяществомъ въ осанкѣ, съ большей или меньшей прелестью дикціи; но различныя причины сдерживали усердіе большинства: робость, ужасный страхъ, что онъ одинъ это сдѣлаетъ и тѣмъ обратитъ на себя общее вниманіе, и наконецъ, опасеніе, — основанное на скрытномъ недовѣріи въ собственной привлекательности, что отличаетъ юношей нашего времени, — опасеніе, чтобы бѣдная миссъ Баррингтонъ неистолковала это приношеніе въ болѣе серьезномъ смыслѣ и не возъимѣла неосновательныхъ надеждъ. Въ виду такой нѣжной заботливости намъ грустно это заявить, но Маргарита утверждала, что мальчики, моложе пятнадцати лѣтъ, часто очень забавны, а мужчины, за тридцать, если они умны, очень пріятные собесѣдники, но что всѣ существа мужескаго рода между этими двумя возрастами — невыносимы.

Мистеръ Биддульфъ, который былъ — положимъ, что мы это признаемъ — уменъ и которому было за тридцать, подходилъ вѣроятно подъ разрядъ пріятныхъ собесѣдниковъ; онъ, во всякомъ случаѣ, имѣлъ мужество явиться съ букетомъ, и выдержалъ процессъ поднесенія его Маргаритѣ; а кто станетъ отрицать, что страшная задача — сказать поздравительную рѣчь насмѣшливой, молодой дѣвушкѣ, въ присутствіи дерзкаго школьника, обладающаго способностью находить что-нибудь забавное во всемъ, что говорятъ или дѣлаютъ старшіе?

— Поздравляю васъ, мистеръ Биддульфъ, — замѣтилъ Томъ: — кратко, но сильно и вполнѣ отвѣчаетъ обстоятельствамъ, какъ говорятъ газеты.

Маргарита приняла приношеніе съ благосклонной улыбкой, обѣщала мистеру Биддульфу всѣ танцы, на которые онъ ее пригласилъ, за исключеніемъ первой кадрили, и, должно полагать, что хлопоты ея за Маріонъ Персиваль увѣнчались успѣхомъ, такъ какъ мистеръ Биддульфъ пробормоталъ, что знаетъ миссъ Персиваль, какъ же ее не знать, — и потомъ нѣсколько разъ танцовалъ съ нею. Маргарита съ удовольствіемъ замѣтила, что миссъ Персиваль дѣйствительно веселилась; на щекахъ ея горѣлъ яркій румянецъ, въ темныхъ глазахъ замѣтно было оживленіе.

— Право, Мэджъ, эта дѣвушка сегодня совсѣмъ хорошенькая, — благосклонно замѣтила мистриссъ Пирсъ.

— Конечно. Когда же дѣвушкѣ быть хорошенькой, если не тогда, когда она отъ души веселится?

— Какъ она болтаетъ съ мистеромъ Баддульфомъ! Я не знала, что она можетъ такъ разговаривать. Отчего она со мной такъ не говоритъ. Она со мной всегда такая апатичная.

— И ты была бы апатичной, еслибъ тебѣ цѣлый день приходилось возиться съ двумя упрямыми дѣвчонками, — сказала Маргарита, которую никогда нельзя было заставить согласиться съ жалобными увѣреніями мистриссъ Пирсъ, что ея дѣти, да и всѣ дѣти, если ихъ вести какъ слѣдуетъ, способны доставить гораздо болѣе удовольствія, чѣмъ заботъ, и что она понять не можетъ, отчего гувернантки жалуются на своихъ воспитанниковъ. Маргарита, сама обладавшая почти магическимъ вліяніемъ на дѣтей, утверждала противное, говоря, что, конечно, есть манера и манера вести ихъ, но что какую манеру ни принимай, а дѣти — забота и всегда останутся заботой.

Онѣ теперь не возобновили спора на эту тему; но мистриссъ Пирсъ покачала головой и съ недоумѣніемъ себя спрашивала: «отчего миссъ Персиваль не всегда такая».

---

Ужинъ кончился. Мистеръ Биддульфъ велъ Маргариту къ столу, устроивши такъ, что она не могла отказаться идти съ нимъ, когда онъ пригласилъ ее. Маргарита въ этотъ вечеръ не была на-сторожѣ. Идея, блеснувшая въ ея умѣ во время разговора съ миссъ Персиваль, не выходила у нея изъ головы. Она овладѣла всѣми ея мыслями и сдѣлала ее очень разсѣянной. Планъ ея уже созрѣвалъ, она въ умѣ обсудила тысячу подробностей. Она почти не замѣчала обращенія мистера Биддульфа съ нею, она почти забыла, что Лора желала выдать ее за него замужъ, — желаніе, котораго она не могла простить своей кузинѣ.

Ужинъ прошелъ вполнѣ благополучно. Одну минуту, правда, мистриссъ Пирсъ, хотя совершенно успокоенная насчетъ шампанскаго, ощутила сильное волненіе по одному случаю. Пили здоровье Маргариты: мистеръ Пирсъ всталъ и произнесъ маленькій спичъ — произнесъ лучше, чѣмъ ожидала Маргарита, въ которомъ тщательно избѣгалъ упоминать о хлопотахъ, какія она ему причиняла, и упоминалъ только объ ея достоинствахъ. Маргарита была тронута. Въ эту минуту мистриссъ Пирсъ вдругъ «вспомнила, что она позабыла» устроить, чтобы кто-нибудь отвѣчалъ на эту рѣчь, но, послѣ минутнаго смущенія сообразила выходъ изъ неловкаго положенія и телеграфическими знаками, попросила мистера Биддульфа отвѣчать. Онъ охотно бы исполнилъ ея желаніе, но Маргарита, вдругъ понявъ, что тутъ замышляется, спокойно замѣтила:

— Нѣтъ, мистеръ Биддульфъ, не безпокойтесь. Мы съ Томомъ все это устроили, онъ выучилъ наизусть прекрасный спичъ и теперь произнесетъ его.

Дѣйствительно, къ крайнему неудовольствію Биддульфа и къ ужасу мистриссъ Пирсъ, мистеръ Томъ поднялся на ноги и бойко произнесъ рѣчь, по меньшей мѣрѣ забавную, въ концѣ которой, безцеремонно подмигнувъ Маргаритѣ, совершенно не подготовленной къ тому, что онъ заключеніе скажетъ уже отъ себя, заявилъ, что отецъ его въ своей рѣчи забылъ одно, а именно, попросить собравшихся, наполнивъ стаканы, встать и выпить за нее «какъ за славнаго малаго, чего никто отрицать не можетъ». — «Увѣряю васъ, леди и джентльмены, что я по опыту знаю, насколько это справедливо», торжественно прибавилъ онъ, — «а теперь, истощивъ этотъ предметъ, я позволю себѣ снова занять свое мѣсто», что и исполнилъ среди громкихъ и продолжительныхъ кликовъ одобренія.

По окончаніи ужина, Маргарита очутилась, почти не зная какъ, подъ руку съ мистеромъ Биддульфомъ въ обширной, выстланой мраморомъ залѣ, у открытыхъ дверей. Мистриссъ Пирсъ обыкновенно предоставляла свою оранжерею гуляющимъ и влюбленнымъ; теперь оранжерея была ими переполнена. Но мистеръ Биддульфъ, повидимому, не ощущалъ желанія присоединиться къ этой толпѣ, такъ какъ онъ сказалъ Маргаритѣ:

— Не пойдемъ ли мы въ садъ? Прелесть, какъ тепло, такъ же тепло, какъ въ іюнѣ. Если я накину эту маленькую шаль вамъ на плечи…

— Да, это хорошая мысль, — задумчиво сказала Маргарита, когда они вышли изъ дому въ садъ, часть котораго была освѣщена китайскими фонариками, и пришли къ другому фасу зданія, гдѣ была небольшая терраса съ дорожкой, представлявшей уединенную прогулку. Воздухъ былъ душистый, ночь прекрасная. Хотя они были въ нѣсколькихъ шагахъ отъ шумной улицы, но было такъ поздно, что движеніе совершенно прекратилось. Послѣдній омнибусъ проѣхалъ нѣсколько часовъ тому назадъ. Ничто, кромѣ шума шаговъ какого-нибудь запоздалаго пѣшехода или стука экипажа, возвращавшагося съ подобнаго же вечера, не нарушало ночной тишины. Это, да звуки музыки изъ бальной залы; меланхолическіе, sehnsachtsvolle звуки нѣмецкаго вальса, мѣрно возвышавшіеся и замиравшіе, доносившіеся до нихъ отъ времени до времени. Маргарита, взволнованная своими мыслями и, сама того не сознавая, взволнованная также музыкой и танцами, шла, напѣвая мелодію. Наконецъ, она почти рѣзко сказала:

— Какъ вамъ нравится миссъ Персиваль, мистеръ Биддульфъ? По-моему она прелестна.

— И по-моему также, — отвѣчалъ онъ: — удивляюсь, какъ я прежде никогда не замѣчалъ ее.

«Это много обѣщаетъ», подумала Маргарита, а Биддульфъ недоумѣвалъ, почему имя миссъ Персиваль упоминается въ разговорѣ. Ему хотѣлось заговорить совершенно о другомъ, если только представится случай; но разговоръ о миссъ Персиваль ни къ чему послужить не могъ. Должно признаться, что Морисъ Биддульфъ былъ больше чѣмъ на половину фатъ: онъ такъ давно изучалъ Маргариту, и такъ желалъ, чтобъ она въ него влюбилась, что былъ слишкомъ склоненъ принять всякій признакъ любезности за признакъ того, что онъ жаждалъ. Кромѣ того, онъ любилъ ее, конечно, не самоотверженной любовью, но всей силой своего тщеславія. Эти два качества сдѣлали побѣду надъ неисправимой молодой наслѣдницей вопросомъ, имѣвшимъ для него большую важность. Тѣмъ не менѣе мистеръ Пирсъ вѣрно понялъ его, когда сказалъ: «у Маргариты есть умъ, а у Биддульфа его нѣтъ».

— Да, удивляюсь, что вы никогда прежде не замѣчали, какъ она прелестна. Но, можетъ быть, теперь вы съ ней ближе познакомитесь.

— Какимъ образомъ?

— Ваше помѣстье въ Бекбриджѣ, кажется, граничить съ моимъ? Я такъ слышала.

— Да, граничитъ. Чтожъ изъ этого?

— Я слышала, что вы туда отправляетесь на нѣкоторое время.

«При чемъ же тутъ, — спрашивалъ онъ себя, — миссъ Персиваль?» Вслухъ:

— Это совершенно зависитъ отъ обстоятельствъ, миссъ Баррингтонъ. Можетъ быть, я поѣду, можетъ быть, нѣтъ. Нуженъ магнитъ, которой ба меня туда привлекалъ.

— Вы часто говорили, мистеръ Биддульфъ, что ищете какого-нибудь занятія, и что желали ба, чтобъ я вамъ придумала его.

Это была правда. Мистеръ Биддульфъ часто льстилъ миссъ Баррингтонъ признаніями такого рода.

— Послужило ли бы для васъ магнитомъ, еслибъ я сказала, что прошу васъ поѣхать и тѣмъ оказать мнѣ услугу? — неосторожно спросила она и тотчасъ раскаялась въ своемъ вопросѣ.

— Клянусь, Маргарита, да!

Разсерженная на себя за то, что такъ себя скомпрометировала, она холодно спросила:

— Что вы хотите сказать?

— Что вы хотите сказать? — возразилъ Биддульфъ, замѣтивъ сейчасъ же, что зашелъ слишкомъ далеко. Не можетъ ли онъ, однако, обратить ошибку въ свою пользу? Не умнѣе ли онъ этой беззаботной дѣвушки, говорящей самыя рискованныя вещи? Онъ видѣлъ, что ей досадно на себя, и, призвавъ на помощь весь свой умъ, рѣшилъ избрать такой образъ дѣйствій, который заставилъ бы ее, по крайней мѣрѣ, думать о немъ, какъ говорится. Онъ спокойно замѣтилъ:

— Мнѣ кажется, если позволите это сказать, что намъ надо объясниться. Это было бы лучше для обѣихъ сторонъ.

— О, нѣтъ! это можетъ быть только непріятно, — сказала Маргарита своимъ мягкимъ и кроткимъ голосомъ. — Очевидно, ее надо было только умѣть направить, задача эта была подъ силу свѣтскому человѣку. Не прошло еще двухъ лѣтъ, какъ она вышла изъ школы!

— Боюсь, что я долженъ настаивать. Вы сказали мнѣ сегодня, да и прежде говорили, такія вещи, которыя должны объяснитъ.

— Но если я этого не могу?

— Я убѣжденъ, что можете. Послушайте, миссъ Баррингтонъ, и постарайтесь забыть, что я сейчасъ звалъ васъ «Маргаритой», какъ я постараюсь забыть, что вы вызвали меня на это.

— Я никогда не думала…

— Не знаю, что вы думаете. Я знаю, что вы сказали и что я чувствую. Напримѣръ, этотъ вопросъ о поѣздкѣ въ Бекбриджъ, — странно было предлагать его мужчинѣ.

— Да, очень странно. Я это теперь вижу. Я… и ничего особеннаго сказать не хотѣла. По крайней мѣрѣ, я думала о другомъ.

— О другомъ, а не о чемъ? — сказалъ онъ, съ легкой, какъ ему думалось, заслуженной суровостью въ тонѣ, которая, казалось, произвела впечатлѣніе, такъ какъ Маргарита отвернула лицо и отвѣчала положительно нетвердымъ голосомъ:

— На подобный вопросъ я отвѣчать не могу.

— Не думаете ли вы, что мое присутствіе въ моемъ имѣніи сдѣлаетъ пребываніе въ аббатствѣ нѣсколько болѣе скучнымъ для васъ? — спросилъ онъ, немного болѣе наклоняясь въ ней. Было бы неблагоразумно заставать ее плакать. Тамъ, гдѣ они сидѣли, было почти совершенно темно. Китайскіе фонарики украшали только главный фасадъ дома, имъ было видно одно слабое отраженіе ихъ свѣта.

— Я… я, нѣтъ, я совсѣмъ не это думала, — отвѣчала Маргарита по прежнему дрожащимъ голосомъ. — Мистеръ Биддульфъ былъ такъ уменъ, что ему не сразу могло придти въ голову, чтобы кто-нибудь могъ надъ нимъ смѣяться, и къ тому же этотъ голосъ, такой мягкій и милый!

— Есть одна вещь, и только одна, которая примирила бы меня съ постоянныхъ пребываніемъ въ Бекбриджѣ, — сказалъ онъ: — еслибъ вы, Маргарита, согласились поѣхать со мною туда, моей женою и хозяйкой Бекбриджа?

Произошла пауза. Рыданія поднимались въ горлѣ Маргариты; съ ней чуть не дѣлалась истерика. — Какъ это гадко стараться поймать меня въ ловушку, думала она. — Любить меня онъ не любитъ. Мнѣ все равно, что я теперь скажу.

И она отвѣчала, повернувшись къ нему и взглянувъ на него:

— Это совершенно невозможно, мистеръ Биддульфа.

Голосъ былъ такъ серьезенъ, такъ полонъ самообладанія, что онъ началъ чувствовать себя въ самомъ неловкомъ положеніи.

— Невозможно! Почему? Развѣ я вамъ такъ необыкновенно противенъ, что ни при какихъ обстоятельствахъ…

— О, вовсе нѣтъ. Вы мнѣ теперь нравитесь болѣе прежняго, потому что я теперь васъ понимаю. Но не всегда желаешь выйдти за человѣка, котораго понимаешь. Вы мнѣ нравитесь, но свобода мнѣ нравится даже болѣе васъ и, кромѣ того, существуетъ другое препятствіе.

— Право! Какое же? — спросилъ онъ. Гнѣвъ начиналъ въ немъ подниматься, губы его сжимались. Онъ начиналъ думать, что долженъ наказать Маргариту, которая оказывалась гораздо несноснѣе и самоувѣреннѣе, чѣмъ онъ предполагалъ, и которая отнеслась къ его предложенію такъ непозволительно. Ему не хотѣлось быть или казаться смѣшнымъ ни при какихъ обстоятельствахъ, но онъ живо чувствовалъ, что или казался, или скоро долженъ былъ показаться очень смѣшнымъ, если не пуститъ въ ходъ свою силу воли и не образумитъ ее, давъ ей почувствовать всю предосудительность ея поведенія; онъ долженъ помѣняться съ ней ролями; онъ долженъ выставить ее въ смѣшномъ свѣтѣ. Пусть она сообщитъ свое препятствіе. А потому онъ повторилъ свой вопросъ.

— Препятствіе заключается въ томъ, что я намѣрена взять мѣсто гувернантки, — былъ рѣшительный отвѣтъ.

Биддульфъ провелъ рукою по лбу, чувствуя, что опасность быть поднятымъ за смѣхъ, становится еще больше.

— Гувернантки! — машинально повторилъ онъ.

— Совершенно вѣрно. Гувернантки.

— Можетъ быть, вы желаете, чтобъ я нашелъ вамъ мѣсто?

— Очень вамъ благодарна. Сомнѣваюсь, чтобъ меня взяли по вашей рекомендаціи, — отвѣчала она болѣе кроткимъ голосомъ, чѣмъ когда-либо. — Кромѣ того мой планъ составленъ. Я упрошу миссъ Персиваль уступить мнѣ мѣсто, которое она собирается взять, а ее отправлю съ больной сестрою въ Бекбриджъ отдыхать и наслаждаться.

— Безуміе! — презрительно проговорилъ онъ, такъ какъ былъ сильно взбѣшенъ. Совершенно противорѣчило всей его теоріи касательно собственныхъ его достоинствъ, чтобы дѣвушка могла предпочесть подобную затѣю его ухаживанью.

— Никто еще объ этомъ не знаетъ, — спокойно сказала Маргарита, — я полагаюсь на вашу честь и прошу не упоминать объ этомъ, пока я не скажу мистриссъ Пирсъ.

— О, конечно. Но все же я желалъ бы, чтобъ вы отвѣтили на мой вопросъ. Почему вамъ такъ хотѣлось, чтобъ я поѣхалъ въ Бекбриджъ, если вы сами не думали туда отправляться?

«Невыносимый фатъ!» подумала Маргарита. «Все относитъ къ себѣ!» Вслухъ она отвѣчала:

— Если ужъ вы непремѣнно желаете знать, такъ потому, что я думала найти въ васъ пріятнаго собесѣдника дли миссъ Персиваль и ея сестры. Вы такъ часто говорили, что желали бы, чтобъ вамъ представилась возможность сдѣлать истинное добро.

Новое короткое молчаніе. Мистеръ Биддульфъ понялъ, что долженъ ждать другого случая, чтобы выставить Маргариту въ смѣшномъ свѣтѣ. Онъ проговорилъ холоднымъ, даже ледянымъ тономъ;

— Не вернуться ли намъ въ домъ?

— Съ удовольствіемъ, — отвѣчала Маргарита, быстро вставая, недовольная имъ и собою, но болѣе чѣмъ когда-либо рѣшившись выполнить свой планъ. Домъ мистера Пирса будетъ ей ненавистенъ послѣ настоящаго вечера. Не смотря на всѣ старанія, не смотря на то, что она почти открыто смѣялась надъ предложеніемъ мистера Биддульфа и ясно показала ему, что придаетъ этому предложенію настоящую цѣну — ей вовсе не удаюсь смутить его. Вѣроятно, онъ даже радовался теперь, что увернулся отъ женитьбы на сумасшедшей. Съ этой утѣшительной мыслью въ сердцѣ она вернулась въ домъ.

Глава IV. — «Wanderjahr» Маргариты начинается.

Спустя почти двѣ недѣли, въ одно прекрасное утро въ концѣ мѣсяца, зала дома мистера Пирса была наполнена множествомъ дамскихъ дорожныхъ сундуковъ, мѣшковъ, свертковъ и пр., среди которыхъ довольно уныло расхаживалъ мистеръ Томасъ Пирсъ. Пока тутъ никого не было кромѣ его, и можно было слышать, какъ онъ отъ времени до времени бормоталъ, засунувъ руки въ карманы:

— Смѣшная штука, долженъ признаться — крайне смѣшная!

Затѣмъ онъ заботливо осмотрѣлъ ярлыки на ящикахъ, изъ которыхъ одни были адресованы въ Фаульгавенъ, а другіе въ Бекбриджъ, но все на одно и то же имя М. Персиваль; а такъ какъ въ домѣ была только одна М. Персиваль, которая никакими судьбами не могла ѣхать одновременно въ два мѣста, та онъ былъ почти правъ, утверждая, что: «штука смѣшная».

Наверху, въ будуарѣ мистриссъ Пирсъ — той веселой и яркой комнатѣ, о которой уже была рѣчь — Маргарита Баррингтонъ и хозяйка дома были однѣ; мистриссъ Пирсъ лежала на кушеткѣ, закрывъ лицо платкомъ; Маргарита стояла возлѣ нея, одѣтая въ дорожное платье, очень красивое, съ сдержанной улыбкой на губахъ.

— Говорю тебѣ, что изъ этого ничего хорошаго не выйдетъ, Маргарита, и протестую противъ этого до самой послѣдней минуты, — воскликнула мистриссъ Пирсъ, подавляя рыданье.

— Мнѣ, право, очень жаль, если ты огорчена, Лора, но теперь все кончено. Ты должна была бы радоваться, что дипломы, изъ-за которыхъ я такъ работала въ школѣ, наконецъ, получатъ какое-нибудь примѣненіе. Я совсѣмъ не думаю, чтобъ изъ этого не вышло ничего хорошаго, напротивъ.

— Да еще ѣдешь подъ чужимъ именемъ. Ужасно! Дѣвушка въ твоемъ положеніи! Я просто содрогаюсь.

— Содрогаться непріятно, я знаю; и тебѣ извѣстно, что я гораздо охотнѣе поѣхала бы подъ собственнымъ именемъ; но миссъ Персиваль уже написала одно письмо этой мистриссъ Лассель, такъ что же мнѣ было дѣлать? Я вовсе не обманываю ее въ другихъ отношеніяхъ. Я лучше могу преподавать, чѣмъ миссъ Персиваль, мои свидѣтельства такія же настоящія, какъ ея, и вдобавокъ высшаго разряда.

— Это нисколько къ дѣлу не относится. Ты поступаешь очень дурно. Какое безуміе! Какій глупый, неисправимый эгоизмъ! Что до миссъ Персиваль — это ужасная маленькая интриганка! Ты глупенькая, Маргарита! Ты согрѣваешь змѣю на груди твоей. Припомни мои слова! — и она сѣла, вся взволнованная: — ты играешь въ опасную игру. Ты ставишь эту дѣвушку въ условія, для которыхъ она совсѣмъ не предназначена, и пренебрегаешь собственнымъ достоинствомъ, не желая вовсе этого понять.

Мистриссъ Пирсъ, какъ большинство ограниченныхъ людей, по временамъ отличалась удивительными проблесками прозорливости. Но, какъ и бывало въ подобныхъ случаяхъ, едва она произносила одно изъ такихъ проницательныхъ изреченій, какъ торопилась изгладить впечатлѣніе имъ произведенное, сказавъ что-нибудь особенно глупое и несвоевременное. То же сдѣлала она и теперь, продолжая огорченнымъ голосомъ:

— Ты бросаешь ее на шею Морису Биддульфу. Онъ былъ къ ней очень внимателенъ съ самаго дня твоего совершеннолѣтія. Если она искусно поведетъ свою игру, нельзя знать, что можетъ случиться; но ты будешь одурачена, я знаю, и всѣ мои надежды рушатся. Маргарита покраснѣла, глаза ея засверкали. Лора еще никогда не заходила тамъ далеко, — не рѣшалась такъ открыто говорить о планѣ, таившемся въ душѣ ея.

— Право, Лора, если ты надѣешься на то, что я выйду за мастера Биддульфа, то чѣмъ скорѣй твои надежды рушатся, тѣмъ лучше. Имъ никогда не осуществиться. Я его презираю; и мое главное побужденіе поступить такъ, какъ я поступаю, заключается въ томъ, чтобы быть подальше отъ него. Пусть себѣ женится на миссъ Персиваль, если хочетъ. Онъ ея совсѣмъ не стоитъ.

— Поѣзжай! — слабо воскликнула мистриссъ Парсъ. — Поѣзжай! Твоими послѣдними словами ты оскорбляешь меня, — меня, которая любила тебя какъ свое родное дитя. Но я могла бы знать… — я могла бы ожидать… — но поѣзжай! Міръ полонъ неблагодарности.

Маргарита засмѣялась, подошла къ ней, поцѣловала ее.

— Не огорчайся, Лора! Я не такая неблагодарная, какъ ты думаешь. Но мнѣ пора ѣхать, вижу, что вещи уже отправляютъ и экипажъ выѣзжаетъ. Прощай, дорогая; когда будешь писать мнѣ, ради Бога не забудь, что меня зовутъ миссъ Персиваль. — Она поцѣловала на прощаніе кузину, слишкомъ глубоко оскорбленную, чтобы быть въ силахъ отвѣчать, и выйдя изъ комнаты, сбѣжала съ лѣстницы въ залу, гдѣ Томъ все еще ожидалъ ее. Онъ собирался ее проводить. Миссъ Персиваль должна была ихъ встрѣтить на станціи съ сестрою, такъ-какъ всѣ три дѣвушки ѣхали вмѣстѣ до Лидса. Томъ и Маргарита сѣли въ экипажъ; юноша сидѣлъ возлѣ нея, глубоко вздыхая по временамъ, и, наконецъ, проговорилъ плачевнымъ голосомъ:

— Марджери, мнѣ вовсе не нравится эта ваша поѣздка.

— Не нравится, Томъ? Я, однако, немного постарше тебя, и ты долженъ позволить мнѣ располагать собою.

— О, конечно, и я не совсѣмъ согласенъ съ тѣмъ, что mater твердитъ насчетъ «безумія», «глупости» и всего такого. Тѣмъ не менѣе, я желалъ бы, чтобъ вы ѣхали въ свое помѣстье, чтобы какъ слѣдуетъ пожить тамъ, вмѣсто того, чтобъ посылать видъ женщинъ, которыя всюду будутъ совать свой носъ.

— О, Томъ, какъ вехорошо говорить такія вещи!

— Не могу. Это мое мнѣніе. Вотъ что, Маргарита, въ томъ мѣстѣ, худа вы ѣдете, непремѣнно есть викарій. Не влюбитесь въ него, ради меня не влюбитесь!

Маргарита засмѣялась.

— Знавалъ ли ты когда-нибудь священника, который не былъ бы обрученъ съ какой-нибудь прелестной дѣвочкой, совсѣмъ на меня не похожей? Я не собираюсь ни въ кого влюбляться. Успокойся совершенно.

Когда они прибыли на станцію и пробрались на платформу, они нашли тамъ миссъ Персиваль съ сестрою, болѣзненной съ виду дѣвушкой, съ которой Маргарита уже была знакома, и которая нравилась ей больше Маріонъ; и при нихъ — Маргарита едва повѣрила своимъ глазамъ отъ изумленія — Мориса Биддульфа. Она слегка сдавила руку Тома, на которую опиралась, и отвѣчала на холодный поклонъ мистера Биддульфа съ привѣтливостью, доказывавшей, что она на него не сердится. Она взглянула на Маріонъ, замѣтила яркій румянецъ на ея лицѣ, но не обратила на это особеннаго вниманія. Она стояла, разговаривая съ Томомъ и съ старшей миссъ Персиваль, пока ихъ поѣздъ не подошелъ; произошла обычная суета, а когда всѣ онѣ размѣстились и поѣздъ готовъ былъ двинуться, мистеръ Биддульфъ замѣтилъ, съ особеннымъ удареніемъ, обращаясь въ Маріонъ:

— Я увѣренъ, что будетъ прелестно въ тѣхъ мѣстахъ, куда вы ѣдете, миссъ Персиваль. Не удивитесь, если въ одинъ прекрасный день я войду и попрошу васъ дать мнѣ чашку чаю.

Отвѣтомъ миссъ Персиваль былъ яркій румянецъ, котораго не могли не замѣтить и Маргарита, и мистеръ Биддульфъ.

— Глупое, сентиментальное существо! — въ первую минуту подумала Маргарита. — Теперь она мнѣ не кажется и на половину такой хилой, какой была сначала; и еслибъ я не предпочитала ѣхать, я способна была бы предложить ей самой отправиться въ Фаульгавенъ.

Лучшія мысли взяли, однако, верхъ, когда поѣздъ вышелъ со станціи. Она вспомнила многочисленныя добросовѣстныя сомнѣнія миссъ Персиваль относительно приличія и даже честности ихъ плана, — сомнѣнія, на которыя она, Маргарита Баррингтонъ, не обратила никакого вниманія. Она вспомнила, какъ, наконецъ, Маріонъ уступила, не въ силахъ будучи устоять противъ двойного соблазна, какой представляла перспектива долгаго отдыха для нея самой и обѣщанныя удобства, роскошь и свѣжій воздухъ для ея сестры, которой она была такъ самоотверженно предана. Маргарита не могла этого забыть. Она подумала теперь, что очень жаль, что миссъ Персиваль такъ сентиментальна, и вдается въ чувствительность изъ-за мистера Биддульфа, который такой безсовѣстный фатъ, и такъ равнодушенъ въ сущности къ тому, за кѣмъ онъ ухаживаетъ, и какія послѣдствія могутъ имѣть его ухаживанья. Прежде, чѣмъ онѣ проѣхали много миль отъ Иркфорда, она съ наивностью, которая была бы изумительна въ комъ-нибудь другомъ, рѣшила что лучше всего съ ея стороны это — ознакомитъ миссъ Персиваль съ нѣкоторыми чертами характера мистера Биддульфа. Пока Маргарита разсуждала о необходимости осторожно принимать вниманіе или то, что кажется вниманіемъ, такого человѣка какъ Морисъ Биддульфь, миссъ Персиваль слушала съ примѣрной покорностью, молчала, но все-таки думала объ этомъ вниманіи. Эти благоразумные совѣты странно звучали въ устахъ особы, которая никогда не совершила и, вѣроятно, въ теченіе всей своей жизни никогда не совершитъ осторожнаго поступка. Хотя Маріонъ слушала смиренно, біографъ ея съ сожалѣніемъ долженъ засвидѣтельствовать, что, обсуждая впослѣдствіи разговоръ этотъ съ сестрою, она приписала побужденія, заставившія миссъ Баррингтонъ завести его, единственно ревности.

Въ Лидсѣ онѣ разстались. Прощаніе было самое задушевное; но и Маріонъ, и Маргарита вздохнули легко, когда разстались, и каждая задала себѣ вопросъ:

— Зачѣмъ я это дѣлаю?

— Зачѣмъ она это дѣлаетъ?

Глава V. — Блекфордъ-Гренджъ.

Путешествіе Маргариты въ Фаульгавенъ было не короткое. Ей опять пришлось пересѣсть на другой поѣздъ, на небольшой, іоркширской станціи, и снова ѣхать цѣлый часъ по прекрасной мѣстности. Тутъ были и зеленыя горы, и поросшія лѣсомъ долины, свѣтлые, протекавшіе по каменистому дну ручейки, папоротники и кусты дрока. Они проѣхали нѣсколько чистенькихъ городковъ, пока, наконецъ, не подъѣхали къ станціи, и кондукторы не закричали: «Фаульгавенъ». Народу было видно мало. Фаульгавенскій сезонъ еще не начался, да и въ самомъ своемъ разгарѣ онъ былъ незначительный, ничего, кромѣ пренебреженія, не заслуживавшій сезонъ. Ливрейный лакей нѣсколько времени нерѣшительно смотрѣлъ на миссъ Баррингтонъ, но, наконецъ, повидимому рѣшивъ, что она должна быть особой, на-встрѣчу которой онъ присланъ, подошелъ къ ней и, приподнявъ шляпу, спросилъ: не она ли миссъ Персиваль?

— Да, — сказала Маргарита, и какъ только произнесла эту ложь, почувствовала себя несчастной. Она пожалѣла, что не позволила миссъ Персиваль исполнить свое первоначальное намѣреніе, написавъ мистриссъ Лассель, что сама она не можетъ къ ней пріѣхать, но что пріятельница («если возможно, болѣе свѣдущая», какъ выразилась Маргарита) можетъ ее замѣнить.

Тѣмъ временемъ слуга, рѣшивъ въ душѣ, что эта дама совсѣмъ не такая, какъ онъ ожидалъ, проводилъ ее до экипажа, стоявшаго у станціи.

Это былъ красивый, солидный экипажъ, но, какъ сразу рѣшила Маргарита, не особенно роскошный, прочный и старомодный, какъ и подобало экипажу степенныхъ, деревенскихъ жителей.

Она очень скоро выѣхала со станціи. Сначала путь лежалъ по странной, старинной, угкой улицѣ, спускавшейся къ рѣкѣ, въ которой, какъ замѣтила Маргарита, въ эту минуту почти не было воды, такъ какъ было время отлива. На берегу и на рѣкѣ она увидала корабли, большіе, черные остовы, лежавшіе на боку, въ томъ положеніи, въ которомъ оставилъ ихъ отливъ. Корабли эти ожидали починки на одной изъ корабельныхъ верфей, которыя виднѣлись на другомъ берегу, гдѣ горизонтъ замыкался высокой скалою, на вершинѣ которой были разбросаны дома. Видъ вообще былъ оригинальный, и моя героиня, со свойственнымъ ей живымъ интересомъ во всему новому, мимоѣздомъ восприняла это все съ помощью своей чуткой наблюдательности. Послѣ того какъ экипажъ взобрался на крутую гору, она очутилась за городомъ, на большой дорогѣ; та же самая рѣка по прежнему была у нея по правую руку, но теперь она болѣе походила на большой ручей, и быстро неслась по направленію въ морю. Глядя вдаль, Маргарита увидала вправо дюны, вершины скалъ, а за ними голубую полоску моря, при видѣ которой сердце ея наполнилось радостью. На лѣво разстилалась прекрасная, гористая мѣстность: поля, то зеленыя, то синія, подъ измѣнчивымъ небомъ, лѣса, ручьи, все это дышало свѣжей, вольной, вполнѣ англійской красотой.

Нѣсколько времени ѣхали они по этой дорогѣ. Тутъ рѣка дѣлала изгибъ. Они переѣхали каменный мостъ, теперь ручей остался отъ нихъ влѣво, послѣ чего начали спускаться съ горы, и вскорѣ въѣхали черезъ желѣзныя ворота, съ каменными столбами, поросшими мохомъ, въ темную, сырую аллею, а оттуда въ садъ, который, не смотря на яркое полуденное солнце, казался мрачнымъ, и подкатили къ старому дому, дорога къ которому показалась Маргаритѣ чрезвычайно странной. Проѣхавъ нѣсколько времени по вышеупомянутой темной аллеѣ, подъ сѣнью густыхъ вязовъ, отъ которыхъ падала на землю мрачная, почти погребальная тѣнь, они неожиданно выѣхали изъ этой аллеи, и Маргарита замѣтила, что экипажъ катится но солидному, каменному мосту, переброшенному черезъ рѣку, протекавшую по саду. Затѣмъ они опять поднялись на гору, весь скатъ которой состоялъ изъ террасъ, постепенно доходящихъ до вершины, гдѣ возвышался красивый, старый домъ. Построенъ онъ былъ въ стилѣ временъ Елизаветы и гордо красовался на вершинѣ небольшой возвышенности, такъ что Маргарита поняла, что изъ оконъ его долженъ быть видѣнъ быстрый ручей и верхушки деревьевъ главной аллеи. По всѣмъ вѣроятностямъ, по крайней мѣрѣ изъ оконъ верхняго этажа, должно быть видно море.

Все это она замѣтила и передумала гораздо скорѣе, чѣмъ я записала. Не смотря на красоту ландшафта, на оригинальность и на величіе красиваго, стараго дома, на собственный беззаботный характеръ и на живой интересъ, какой возбуждало въ ней все окружавшее, преобладающемъ ощущеніемъ Маргариты было какое-то тяжелое чувство, похожее на предчувствіе, — уныніе овладѣло ею при вступленіи въ помѣстье. При всей его красотѣ кругомъ царила такая тишина, что глухой шумъ ручья въ его глубокомъ ложѣ былъ почти единственный звукъ, которымъ она нарушалась.

Но прежде, чѣмъ Маргарита успѣла хорошенько дать себѣ отчетъ въ этомъ впечатлѣніи, они переѣхали мостъ (это мой Рубиконъ, — подумала она съ полу-улыбкой, — желала-бы я знать, дѣйствительно-ли оно такъ), поднялись на гору, и остановилась у одного изъ боковыхъ подъѣздовъ.

Маргарита вышла изъ экипажа и послѣдовала за слугой, который отворялъ ей дверь, черезъ залу — прелестную, старинную валу, переполненную сокровищами въ видѣ ярко разрисованнаго стариннаго фарфора, стараго дуба, и внушительныхъ портретовъ солидныхъ предковъ.

Затѣмъ слуга отворилъ дверь и ввелъ ее въ комнату, назвавъ ее именемъ, которое ей не принадлежало, и она опять, съ непріятнымъ чувствомъ на сердцѣ, пожалѣла, что согласилась прибѣгнуть къ этому обману. Невольно вспомнились ей слова Лоры: «ты жертвуешь собственнымъ достоинствомъ». Она, усиліемъ воли, подавила въ себѣ эти нравственныя тревоги и вошла.

Блѣдная женщина, у ногъ которой сидѣла дѣвочка въ бѣломъ платьѣ, встала при ея появленіи: это была худощавая, слабая съ виду женщина; въ ея темныхъ волосахъ еще не было замѣтно серебристыхъ нитей. Она смотрѣла необыкновенно нѣжной и эѳирной. Ея платье, изъ самой мягкой роскошной, золотисто-коричневой шелковой матеріи, было сшито чрезвычайно просто, но воротничокъ и рукавчики были изъ стариннаго тонкаго, дорогого кружева. На плечахъ ея была шаль изъ вышитаго, китайскаго крена, цвѣта crème, на головѣ — небольшой бѣлый кружевной чепчикъ, съ падавшими на спину завязками. Маргарита, которая слишкомъ долго наслаждалась развязнымъ обращеніемъ мистриссъ Пирсъ, ея громкимъ смѣхомъ, не совсѣмъ приличными шутками, тѣмъ не менѣе сразу поняла, что эта дама — мистриссъ Лассель — съ ея изяществомъ имѣетъ съ ней болѣе общаго, придется ей болѣе по сердцу, чѣмъ пятьдесятъ мистриссъ Пирсъ. Она забыла взглянуть на дѣвочку, вѣроятно ея будущую ученицу. Она смотрѣла на даму; та протянула ей нѣжную, блѣдную руку, на пальцахъ которой сверкали дорогія кольца, и сказала:

— Очень рада васъ видѣть, миссъ Персиваль. Надѣюсь, что путешествіе ваше было пріятно.

— Очень, благодарю васъ, — отвѣчала Маргарита, прелестное личико которой все зарумянилось, когда кроткіе, выразительные, темные глаза мистриссъ Лассель остановились на ней. «Эта женщина, думалось ей, должна была знать горе, — оно избороздило ея лобъ этими морщинами, оно придало этотъ печальный изгибъ ея губамъ. Навѣрное, думала Маргарита, она всегда была худенькая, задумчивая, слабенькая». Она не знала, въ какія развалины время превращаетъ всѣхъ насъ.

— Это прелестное путешествіе, — продолжала Маргарита. — Я никогда прежде не бывала въ этихъ мѣстахъ и нашла ихъ очаровательными.

— Да, они очаровательны. Мы гордимся нашими прекрасными видами. Но вы изъ Иркфорда. Это далеко, вы навѣрное устали. He хотите-ли переодѣться прежде, чѣмъ… а, вотъ и чай. Выпейте чашку прежде, чѣмъ пойдете наверхъ. Это освѣжатъ васъ.

— Благодарю васъ, — сказала Маргаркта, взявъ стулъ, на который указывала мистриссъ Лассель. Хозяйка молчала, пока слуга не вышли изъ комнаты. Тогда она сказала:

— Это моя дочь Дамарись, ваша будущая ученица.

Маргарита обратилась къ дѣвочкѣ, которой можно было дать лѣтъ двѣнадцать. Любовь къ дѣтямъ была въ ней врожденная; ея обращеніе съ ними было непринужденно, любезно, привлекательно.

«Дамарись! подумала она. Какое имя! Оно, однако, идетъ въ ней». Оно дѣйствительно шло къ ней. Маргарита едва удержала улыбку, когда Дамарисъ, взглянувъ на нее своими темными глазами, подошла въ ней и безъ церемоніи ее поцѣловала. Мистриссъ Лассель смотрѣла на нихъ съ печальной улыбкой.

— Надѣюсь, что мы будемъ большими друзьями, — сказала Маргарита ребенку, вступая въ свою новую роль съ усердіемъ, порожденнымъ живымъ интересомъ. — Давно-ли перервались ваши уроки?

— Давно, — солиднымъ тономъ сказала Дамарисъ; но ея серьезныя губки сложились въ очень пріятную улыбку.

— Такъ намъ придется начать, — шутя сказала Маргарита, довольная полнымъ довѣріемъ дѣвочки къ ней, такъ какъ та все еще стояла возлѣ нея, держа ее за руку.

Маргарита обратилась въ мистриссъ Лассель.

— Но мнѣ казалось, что у меня будетъ двое учениковъ, мистриссъ Лассель, не такъ-ли? Вашъ сынъ, кажется?

Выраженіе смутной тревоги отразилось на лицѣ и въ глазахъ хозяйки дома, когда она отвѣчала:

— Мой единственный сынъ… Да. Ему четырнадцать лѣтъ. Дамарись съ небольшимъ двѣнадцать.

— Его зовутъ Рупертъ, — серьезно сказала его сестра.

— Рупертъ, къ большому моему сожалѣнію, сегодня не совсѣмъ хорошо себя чувствуетъ, — продолжала мистриссъ Лассель. Я бы сейчасъ-же повела васъ къ нему, но мнѣ хочется сначала переговорить съ вами о немъ. Вамъ, я полагаю, извѣстно, что онъ далеко не такъ крѣпокъ, какъ большинство мальчиковъ его возраста?

— Извѣстно, и я буду вамъ очень благодарна, если вы сообщите мнѣ все, что, по вашему мнѣнію, можетъ помочь мнѣ заниматься съ нимъ.

Мистриссъ Лассель тоже казалась благодарной, но она вздохнула вмѣсто того, чтобъ говорить. Замѣтимъ здѣсь мимоходомъ, что хотя мистриссъ Лассель, много лѣтъ тому назадъ, и жила въ большомъ свѣтѣ, участвовала въ его увеселеніяхъ, и только потому не стала царицей баловъ, что сама не чувствовала къ этому никакого влеченія, хотя была природной аристократкой, не была однако рождена свѣтской женщиной, о которой, какъ о поэтѣ, можно сказать: nascitur non fit, т.-е. что ею надо родиться, а нельзя сдѣлаться. Она не замѣтила никакой дисгармоніи между профессіей Маргариты и ея обращеніемъ и наружностью.

Ея прислуга, на своей половинѣ, въ эту самую минуту очень проницательно судила и рядила о пріѣзжей. Она тотчасъ же открыла, что въ Маргаритѣ не сказывается настоящая гувернантка. Ея наружность, обращеніе, голосъ, ея вещи, все это не сходилось съ ея профессіей. Ея платье, хотя оно отличалось тщательно обдуманной простотой — согласно съ указаніями миссъ Персиваль — не придавало ей вида гувернантки, и въ немъ она смотрѣла свѣтской молодой особой. Горничная, которая внесла наверхъ ея дорожный мѣшокъ — мѣшокъ, на которомъ по счастью не было монограммы — разсмотрѣла его со всевозможныхъ точекъ зрѣнія и, сойдя внизъ, сообщила, что «этотъ мѣшокъ принадлежитъ настоящей щеголихѣ, это вѣрно; и она готова поклясться, что флаконы въ немъ съ золотыми пробками, а щетки слоновой кости», — что и было справедливо. Хозяйка дома замѣтила только, что миссъ Персиваль — лэди и что манеры ея соотвѣтствуютъ ея положенію. Она была очарована ея красотой, подумала, что она очень мило и прилично одѣта, но главнымъ образомъ ее заботила мысль: «Надѣюсь, что Рупертъ къ ней привяжется — если мнѣ только удастся убѣдить ее къ тому, чего я желаю. Если не привяжется, онъ никогда, никого не полюбитъ. Мнѣ кажется, что въ ней я найду, наконецъ, то, что мнѣ нужно; если это такъ, то я не отплатила бы ей и всѣмъ моимъ состояніемъ».

Когда Маргарита допила свой чай, мистриссъ Лассель послала Дамарисъ съ нею наверхъ показать ей ея комнату. Дѣвочка бѣжала впередъ съ такимъ оживленіемъ, какого еще не выказывала; и Маргарита, которая не чувствовала усталости и была гораздо болѣе расположена болтать, чѣмъ отдыхать, какъ предлагала мистриссъ Лассель, удержала дѣвочку при себѣ и подружилась съ нею или, вѣрнѣе, скрѣпила дружбу, уже возникшую безъ словъ.

Она похвалила прекрасную комнату и красивый видъ изъ оконъ, изъ которыхъ одно выходило на море, а другое, смотрѣвшее на сѣверъ, на отдаленныя горы и на долину, въ которой виднѣлся тоже старый, каменный домъ.

— Чей это домъ? — спросила Маргарита.

— Это… о, это Блэкфордъ Бонкъ; Луисъ тамъ живетъ. — Маргарита не спросила, кто такой «Луисъ». Она сѣла, взяла Дамарисъ на колѣни и начала разсказывать ей цѣлыя исторіи о маленькихъ Пирсъ, которыя дѣвочка слушала съ напряженнымъ вниманіемъ, чѣмъ тронула сердце Маргариты.

— У меня совсѣмъ нѣтъ знакомыхъ маленькихъ дѣвочекъ, — сказала она наконецъ.

— Разскажите мнѣ еще что-нибудь объ Этель и Котъ.

Маргарита разсказала глупую исторію, героемъ которой былъ Томъ, и Дамарисъ неожиданно разсмѣялась, чѣмъ сильно поразила и себя, и Маргариту.

Раздался звонокъ, служившій сигналомъ, что пора одѣваться къ обѣду.

— Мнѣ надо идти, — сказала Дамарисъ. — Вамъ пора одѣваться. О, Рупертъ полюбитъ васъ, миссъ Персиваль, я въ этомъ увѣрена.

Глава VI. — Рупертъ.

Маргарита обѣдала съ одной мистриссъ Лассель. Мужъ ея, по словамъ этой дамы, былъ вызванъ въ Іоркъ по судебнымъ дѣламъ графства; она надѣялась, что онъ возвратится вечеромъ; но это еще не было рѣшено. Дамарисъ болѣе не появлялась. Послѣ обѣда онѣ перешли въ гостиную.

— Мнѣ очень жаль, что сынъ вашъ боленъ, — начала Маргарита, — онъ, кажется, вообще болѣзненный.

Настала пауза прежде, чѣмъ мистриссъ Лассель отвѣтила:

— Онъ дѣйствительно очень болѣзненный. Мнѣ хотѣлось бы теперь переговорить съ вами о немъ.

— Да, — сказала Маргарита, которую поразилъ ея крайне серьезный тонъ.

— Когда мы съ вами переписывались насчетъ условій, уговоръ былъ, что у васъ будетъ двое учениковъ.

— Да. Но развѣ у меня не будетъ двухъ?

— Это зависитъ отъ васъ миссъ Персиваль. — Маргарита вздрогнула. Ей хотѣлось сказать мистриссъ Лассель, что ее зовутъ не миссъ Персиваль, такъ какъ въ серьезномъ тонѣ и грустныхъ жестахъ дамы сказывалось нѣчто такое, что въ сравненіи съ этимъ пустая затѣя Маргариты вдругъ показалась ей еще пустѣе. Мистриссъ Лассель продолжала.

— Ваше доброе лицо и ваша явная любовь къ дѣтямъ даютъ мнѣ мужество говорить съ вами о затрудненіи, въ которое я поставлена. У меня было много дѣтей, эти двое младшіе, послѣдніе, оставшіеся въ живыхъ. Мои другіе дѣти всѣ умерли, потери эти не обошлись мнѣ даромъ.

Маргарита молчала. Мистриссъ Лассель, послѣ небольшой паузы, продолжала.

— Вы легко поймете, что мой единственный, мой послѣдній сынъ мнѣ очень дорогъ.

— Это очень понятно.

— И не только по этому, съ его жизнью связано многое. Онъ единственный наслѣдникъ имени и состоянія своего отца. Большія надежды связаны съ нимъ, а надъ нимъ тяготѣетъ страшное несчастіе.

Она остановилась, въ голосѣ ея слышалось страданіе. Маргарита слушала, затаивъ дыханіе.

— Неужели? Какого же рода? — спросила она.

— Когда онъ былъ маленькимъ ребенкомъ, неосторожная нянька уронила его съ моста, тамъ, въ концѣ сада. — Она указывала на мостъ изъ дикаго камня, переброшенный черезъ рѣчку. — Онъ не утонулъ, но упалъ на скалы и сильно пострадалъ. Съ этой самой минуты, онъ не переставалъ страдать тѣломъ и душою. Ахъ, иногда я упрекаю себя за желаніе сохранить его. Мы ухаживали за нимъ, помогли ему пережить опасность… и для чего?

— Но что же? Что вы хотите сказать? — спросила Маргарита, вспомнивъ смутный страхъ, какой она почувствовала, подъѣзжая жъ дому.

— Съ этой минуты онъ страдалъ болью въ бедрѣ.

— Бѣдненькій!

— Но это было бы сравнительно легко для насъ и для него, еслибъ не было ничего другого. По временамъ онъ испытываетъ такія странныя нравственныя страданія, съ нимъ бываютъ такіе ужасные и необъяснимые припадки, что… что мы съ трудомъ можемъ увѣрить себя, что онъ въ полномъ разумѣ… такой какъ всѣ. Какъ всѣ… нѣтъ, никогда не бывать ему такимъ, какъ всѣ, моему бѣдному мальчику! — воскликнула мать съ болѣзненнымъ стономъ. — А между тѣмъ, когда ему немного лучше, онъ такъ воспріимчивъ, такъ уменъ; у него бываютъ проблески чуть не геніальныхъ мыслей. О, еслибъ онъ былъ здоровъ! Еслибъ онъ могъ освободиться отъ этого проклятія, которое нависло надъ нимъ, чего бы онъ не достигъ? Какъ бы жизнь наша скрасилась, какое счастіе еще узнали бы мы съ его отцомъ!

— А доктора, неужели они не подаютъ никакой надежды? — тихо спросила Маргарита, пораженная ужасомъ.

— Мы совѣтовались со многими докторами, они прописывали множество средствъ, изъ которыхъ ни одно не принесло ни малѣйшей пользы. Теперь мы никогда не приглашаемъ никого, кромѣ нашего стараго друга, мистера Бальдвина. Если онъ не можетъ освободить нашего мальчика отъ его страданій, онъ можетъ облегчить ихъ, успокоить, выразить сочувствіе, — у него очень доброе сердце.

— Да. Какъ мнѣ жаль бѣднаго мальчика. Но какое же это имѣетъ отношеніе къ моимъ обязанностямъ? Я не понимаю.

— А вотъ какое. Характеръ Руперта такой странный, у него бываютъ такіе приступы хандры и угрюмости, такія внезапныя, необъяснимыя антипатіи къ людямъ, что ни одна изъ дамъ, которыя прежде жили у насъ, не пожелала остаться. Меня это нисколько не удивляетъ. Я не могу ожидать, чтобы посторонніе выносили такія вещи, съ которыми мирится матъ; кромѣ того, я знаю, что онъ меня любить. Вы увидите Руперта завтра и поговорите съ нимъ. Тогда вы должны сказать мнѣ чистую правду. Если вы не захотите взять его на свои руки, я не скажу ни слова. Настаивать я не стану, но была бы рада, еслибъ вы согласились остаться въ качествѣ гувернантки Дамарисъ. Но если вы поладите съ Рупертомъ — даже если почувствуете, что со временемъ можете съ нимъ сблизиться — увѣряю васъ, что съ тѣми, къ кому онъ привяжется, онъ необыкновенно кротовъ и ласковъ. Вы могли бы?

— Пожалуйста, пожалуйста, не говорите такъ! — воскликнула растроганная Маргарита. — Всякая женщина должна быть ласкова и терпѣлива съ такимъ страдальцемъ, какого вы описываете. Мнѣ бы хотѣлось попробовать.

— Попробуйте. Мнѣ кажется, я почти предчувствую, что вы успѣете. Завтра я сведу васъ къ нему, и…

— Извините меня, но я сочла бы большой милостью, еслибъ вы позволили мнѣ познакомиться съ нимъ безъ свидѣтелей. Намъ легче будетъ понять другъ друга. Право, вы можете довѣриться мнѣ.

— Будь по вашему! — сказала мистриссъ Лассель, послѣ нѣкоторой паувы. — Никогда и никому не оказывала я до сихъ поръ такого довѣрія, но вы мнѣ его внушаете.

Она съ благодарностью взглянула на Маргариту, которая опустила глаза, почувствовавъ непріятное замѣшательство и смущеніе. Мистриссъ Лассель нѣсколько времени продолжала разсуждать о странностяхъ Руперта и восхвалять его умъ.

Такъ тянулся вечеръ, около десяти часовъ пріѣхалъ мистеръ Лассель, и Маргарита была ему представлена. Это былъ румяный, здоровый, полный джентльменъ, извѣстный на много миль въ окружности подъ именемъ «сквайра»; по наружности онъ представлялъ поразительный контрастъ съ женою, которою онъ однако любовался, къ словамъ которой прислушивался какъ самый преданный мужъ. Онъ объявилъ, что усталъ и хочетъ спать, и повидимому желалъ, чтобы домашніе разошлись пораньше.

— Каковъ былъ мальчикъ? — отрывисто спросилъ онъ.

— О, ничего особеннаго, милый, — отвѣчала жена. — Я теперь намѣрена заглянуть къ нему въ комнату. Если онъ спитъ, миссъ Персиваль, какъ я думаю, мнѣ бы хотѣлось показать вамъ его.

Онѣ пошли на верхъ. Маргарита послѣдовала за нею до конца корридора; она изучала географію верхняго этажа этого дома и замѣтила, что ея комната на противуположномъ концѣ того же корридора: обстоятельство это она приняла въ свѣдѣнію.

Мистриссъ Лассель, заглянувъ въ комнату, повернулась и знаками попросила Маргариту войдти. Она вошла и подошла къ низкой, желѣзной кровати, у изголовья которой на столикѣ слабо горѣла лампа. Мистриссъ Лассель немного прибавила огня, онѣ съ Маргаритой стояли по обѣ стороны кровати и смотрѣли въ лицо спящему мальчику.

Даже во снѣ это было странное лицо. Оно было блѣдно отъ постояннаго нездоровья, на лбу и вокругъ рта рѣзко обозначались черты, которыя, по счастью, рѣдко встрѣчаются на лицахъ четырнадцатилѣтнихъ мальчиковъ. Лобъ казался слишкомъ большимъ и развитымъ для изящно-очерченнаго контура остального лица. Ротъ былъ большой, губы сжаты, точно подъ вліяніемъ страданія, даже во снѣ. Масса свѣтло-каштановыхъ волосъ была откинута со лба. Маргарита не могла угадать, какіе у него глаза. Они были завѣшены таинственнымъ покрываломъ сна.

Молча смотрѣла она на блѣдное лицо мальчика, который вдругъ зашевелился во снѣ, повернулся на другой бокъ, лицомъ жъ Маргаритѣ. Мистриссъ Лассель тотчасъ убавила огня. Рупертъ протянулъ руку, какъ бы ища встрѣтить пожатіе, къ которому привыкъ. Глаза его полуоткрылись. Маргарита положила руку на его руку. Его пальцы, на одно мгновеніе, охватили пальцы ея руки, она почувствовала сильное, нервное пожатіе, хотя рука его была такъ худа, что казалась почти прозрачной. Онъ вздохнулъ, точно успокоившись. Потомъ пальцы его разжались, и онъ снова погрузился въ глубокій сонъ. Маргарита, улыбаясь, подняла глаза и увидѣла, что мистриссъ Лассель смотритъ на нее. Въ ея главахъ стояли слезы.

— Это счастливое предзнаменованіе, — стала она.

Онѣ вышли изъ комнаты, и Маргарита тихо спросила:

— Неужели онъ спитъ одинъ?

— Одна только уборная отдѣляетъ его комнату отъ нашей. Ну что, какъ вамъ кажется?

— Мнѣ кажется, что мнѣ было бы пріятно ухаживать за нимъ, стараться, чтобы онъ былъ счастливъ, — стала Маргарита, пристально глядя въ встревоженные глаза матери.

— Ахъ, попробуйте. Да благословитъ васъ Богъ за вашу доброту! — отвѣчала та, пожимая ей руку. На этомъ онѣ разошлись.

Глава VII. — Рупертъ и Маргарита.

Мистриссъ Лассель никогда не сходила къ утреннему завтраку. Мужъ ея принадлежалъ къ числу тѣхъ необыкновенно дѣятельныхъ людей, которые успѣваютъ встать, позавтракать и внйдти изъ дому въ такіе часы, какіе обыкновенные смертные готовы назвать глубокой ночью. Къ счастію, онъ не требовалъ отъ упомянутыхъ обыкновенныхъ смертныхъ, при ихъ слабостяхъ и несовершенствахъ, чтобы они слѣдовали его примѣру. — На другой день Маргарита и Дамарисъ завтракали вдвоемъ въ половинѣ девятаго. Затѣмъ она должна была идти навѣстить Руперта въ классной. Она послала Дамарисъ играть, сказавъ ей, что онѣ въ это утро вѣроятно не будутъ заниматься, но что она пошлетъ за нею, если понадобится. Исполнивъ это, она отправилась на великое свиданіе, — она теперь сознавала вполнѣ, что этотъ бѣдный Рупертъ есть центръ домашняго мірка, мало того, что въ глазахъ домашнихъ, онъ центръ вселенной. Она нисколько этому не удивлялась. За ночь она обдумала свое положеніе и рѣшила, что если больной мальчикъ полюбитъ ее, она охотно останется. Сознаніе, что она кому-нибудь приноситъ пользу, значительно скраситъ ея жизнь. Дамарисъ проводила ее до классной, и Маргарита, которая уже успѣла побывать въ саду, вооружилась букетомъ изъ левкоевъ и нарциссовъ. Она рѣшилась завоевать сердце Руперта, поднеся ему цвѣты. Не слѣдуетъ забывать, что Маргарита отличалась замѣчательной красотой, сверхъ той особенной прелести, которую болѣе или менѣе чувствовалъ всякій, кто приближался въ ней. Ея простое, гладкое черное платье, съ узкимъ полотнянымъ воротникомъ и рукавчиками, оттѣняло яркій, красновато-каштановый цвѣтъ ея обильныхъ волосъ, выказывало всю гибкость ея граціозной фигуры, всю нѣжность ея молочно-бѣлой кожи. Она вошла въ комнату и затворила за собою дверь. Это была большая свѣтлая высокая комната, наполненная всякаго рода красивыми предметами. Въ этой комнатѣ у окна стояла кушетка, на которой лежалъ Рупертъ. Возлѣ него стоялъ маленькій столикъ съ подносомъ, на которомъ быль разставленъ почти нетронутый завтракъ. Костыль его также былъ прицѣпленъ къ кушеткѣ. Мальчикъ приподнялся, когда Маргарита вошла; она увидала то же лицо, которое видѣла въ прошлую ночь; но широко раскрытые глаза настолько измѣняли его, что оно почти казалось другимъ. Странное было это лицо: такое юное, а между тѣмъ такое старое; блѣдно-голубые, почти водянистаго цвѣта, но чрезвычайно живые глаза, придавали ему выраженіе необыкновенной проницательности. Онъ пристально разсматривалъ ее этими глазами, изъ-подъ выпуклаго нависшаго надъ ними лба, пока она подходила, тогда какъ жалкія, некрасивыя губы, привыкшія сжиматься отъ боли, теперь раскрылись подъ вліяніемъ ожиданія. Маргарита замѣтила, что онъ смотритъ на нее нерѣшительно; она улыбнулась ему, подходя и добродушно протянула ему руку. Она отодвинула маленькій столикъ и сѣла возлѣ него.

— Я вчера вечеромъ видѣла васъ спящимъ, и вы мнѣ тогда пожали руку, — сказала она. — Вы были больны. Надѣюсь, что сегодня утромъ вы лучше себя чувствуете; я вамъ принесла эти цвѣты изъ саду.

Она прямо смотрѣла ему въ глаза, пока говорила, и замѣтила странное выраженіе его лица — угрюмое и холодное. Отвѣтъ его былъ неожиданный. Онъ взялъ цвѣты и спросилъ:

— Кто сказалъ вамъ нарвать ихъ?

— Никто.

— Вы ихъ нарвали для меня?

— Конечно.

— Зачѣмъ?

— Потому что надѣялась, что они доставятъ вамъ удовольствіе.

— Вы совершенно увѣрены, что нарвали ихъ для меня по собственному желанію и побужденію?

— Я убѣждена въ этомъ.

— Такъ я сохраню ихъ. Вы говорите, что видѣли меня вчера вечеромъ спящимъ?

— Да. Мама ваша привела меня къ вамъ въ комнату. Вы взяли меня за руку, и я подумала, что полюблю васъ.

— Если вы видѣли меня спящимъ, вы видѣли порядочнаго-таки урода, сказать по совѣсти. Но все же, если вообще на меня смотрѣть, лучше видѣть меня когда я сплю, потому что тогда я спокоенъ, а когда бодрствую, то обыкновенно огрызаюсь. Можете спросить Дамарисъ.

Маргарита засмѣялась.

— Мнѣ бы казалось, — сказала она, — что вамъ лучше было бы предоставить мнѣ высказать, что я о васъ думаю, а не приписывать мнѣ вашихъ собственныхъ мыслей.

Мальчикъ бросилъ на нее проницательный взглядъ.

— Это прежде всего доказываетъ, что у васъ есть умъ, — сказалъ онъ насмѣшливо, и Маргарита опять засмѣялась. — Но что касается до того, что это мои собственныя мысли — это мысли всѣхъ и каждаго. Люди могутъ говорить мнѣ, что хотятъ, они именно это обо мнѣ думаютъ.

— Что? Что вы некрасивы когда спите, и постоянно огрызаетесь, пока бодрствуете, вы это хотите сказать?

Онъ печально кивнулъ съ холодной, но задумчивой улыбкой.

— Если вы будете такой сердитый, я не скажу вамъ, что я подумала, — сказала Маргарита, улыбаясь самой нѣжной своей улыбкой и чувствуя, какъ ея любящее сердце переполнялось сочувствіемъ и даже любовью къ нему. Отвѣтъ его, въ первую минуту, показался ей ничѣмъ не мотивированнымъ. Гладя ее по рукѣ, съ которой она, по мудрому совѣту миссъ Персиваль, сняла всѣ кольца, — гувернантки обыкновенно не носятъ на пальцахъ драгоцѣнностей фунтовъ на четыреста увѣряла миссъ Персиваль, — Рупертъ сказалъ:

— Какія у васъ мягкія руки.

— Да? Вамъ нравятся мягкія руки?

— Иногда. Я люблю сильныя, твердыя руки. Ваши кажутся сильными; и какія онѣ тяжелыя! Онъ поднялъ одну за кисть своей худенькой ручкой и прибавилъ:

— А онѣ сильныя?

— Да, мнѣ кажется.

— Я въ этомъ увѣренъ. И онѣ такой величины, какъ слѣдуетъ. Ненавижу видѣть высокихъ, полныхъ людей съ маленькими, миньятюрными ручками и ножками. Но я знаю человѣка, у котораго руки сильнѣе вашихъ.

— Да? это же это?

— Я, можетъ быть, скажу вамъ въ другой разъ. Онъ — мой лучшій другъ, онъ можетъ заставить меня дѣлать все, что хочетъ.

Въ голосѣ Руперта слышалось какое то подавленное волненіе.

— Онъ… такъ это понятно, мужскія руки должны быть сильнѣе женскихъ.

— Не знаю, какими онѣ должны быть. Я знаю, какія онѣ есть. О, онѣ очень сильныя. Онъ также силенъ, хотя никогда объ этомъ не говоритъ. Я поклоняюсь ему, потому что онъ силенъ и добръ.

— Я могу быть доброй, если я не сильна, — сказала Маргарита.

— Я еще не могу рѣшить, сильны ли вы. Когда мой другъ васъ увидитъ, я спрошу его, и повѣрю тому, что онъ мнѣ скажетъ, и больше ничему.

— Вы стараетесь запугать меня, но это вамъ не удастся, — сказала она, ласково улыбаясь ему. — Помните, я не утверждаю, что я сильна.

— Нѣтъ, я знаю: но вы могли бы быть сильной, сами этого не признавая, и могли бы не быть, хотя бы и утверждали, что вы сильная; а потому я спрошу его, какъ онъ рѣшитъ.

— Неужели вы можете любить однихъ сильныхъ людей, Рупертъ?

— Я этого не говорилъ, но я предпочитаю сильныхъ, потому именно, что самъ я такой несчастный, такой слабый намекъ на человѣка.

Тѣнь мрачнаго волненія подернула его блѣдные глаза.

— Вы постоянно страдаете? — спросила Маргарита.

— Почти постоянно. Я не могу ходить, какъ слѣдуетъ. Я могу только ковылять вонъ съ той штукой — онъ указалъ на свой костыль — или кататься въ экипажѣ по дорогамъ, или ѣздить туда, къ морю, полюбоваться имъ. Это едва ли не самое большое удовольствіе для меня. Надо, чтобъ вы иногда ѣздили со мной. Тогда я все думаю о морѣ; странныя мысли приходятъ мнѣ въ голову, я ихъ записываю.

— Да? Стихами или прозой?

— Иногда стихами, иногда прозой. По большей части прозой; хотя умъ мой не изъ бойкихъ, его хватаетъ на то, чтобъ дать мнѣ понять, что я никогда мнѣ не буду поэтомъ.

— Не покажете ли вы мнѣ вашихъ замѣтокъ?

— Да, если хотите. Теперь вы очень много обо мнѣ знаете. Скажите: а вы что умѣете дѣлать?

— Я, — повторила озадаченная Маргарита, быстро перебирая въ умѣ свои таланты, которые показались ей очень немногочисленными и жалкими.

— О, я немного пою, немного играю, и конечно, кое-что преподаю, — прибавила она, покраснѣвъ.

— О, — неособенно восторженно отозвался Рупертъ: — неужели и у васъ масса этихъ ужасныхъ дипломовъ и аттестатовъ, какъ у миссъ Флинтъ, которая прежде здѣсь жила?

— Да, они есть у меня.

— Ну, у миссъ Флинтъ они были выписаны на лицѣ. У васъ этого нѣтъ. Мы не будемъ говорить о нихъ. Мнѣ хочется спросить у васъ кое-что. Могу я называть васъ Маргаритой?

— О да, если хотите. Я даже буду этому рада, — сказала Маргарита, почувствовавъ облегченіе при мысли, что этотъ Рупертъ, котораго она уже успѣла полюбить, не будетъ огорчать ее, постоянно называя ее по имени, которое ей не принадлежало. Разговоръ ихъ продолжался до завтрака, касаясь самыхъ отвлеченныхъ и разнообразныхъ предметовъ, но ни на минуту не прекращаясь. Маргарита была восхищена тѣмъ, какъ мальчикъ отдался подъ ея покровительство, стучался въ дверь ея сердца, чтобы спросить, не найдется ли мѣстечка и для него въ этой храминѣ. И мѣстечко нашлось. Онъ довѣрилъ ей небольшую связку священныхъ рукописей, которыя, по словамъ его, составляли отраду его жизни, когда онъ чувствовалъ себя немного крѣпче обыкновеннаго и могъ, сидя за конторкой, писать ихъ. Они уже были искренними друзьями, когда наконецъ раздался звонокъ, и Рупертъ сказалъ:

— Это къ завтраку, и я сегодня такъ хорошо себя чувствую, что пойду въ столовую, если вы позволите мнѣ сѣсть возлѣ васъ?

— Пусть ваше мѣсто всегда будетъ около меня. А теперь, возьмите-за свой костыль, я вамъ подамъ руку, и мы вмѣстѣ доберемся.

Глава VIII. — Джонъ Маллабаръ.

Пока они медленно подвигались къ столовой, Рупертъ вдругъ остановился.

— Шшт! — сказалъ онъ. — Чей это голосъ я слышу, кромѣ голосовъ домашнихъ?

Среди наступившаго молчанія, они ясно слышали голосъ, конечно незнакомый Маргаритѣ, который что-то говорилъ, смѣясь. Смѣхъ былъ ясно слышенъ, хотя словъ нельая было различить. Рупертъ пожалъ плечами и сдѣлалъ нѣчто въ родѣ гримасы.

— Джонъ Маллабаръ, это Джонъ Маллабаръ, — сказалъ онъ. — Отецъ, вѣроятно, привезъ его съ собой.

— А вы имѣете что-нибудь противъ Джона Маллабаръ?

— О, нѣтъ. Онъ ничего себѣ; я только жалѣю, что онъ пріѣхалъ сегодня, вотъ и все.

Они вошли въ столовую, гдѣ застали остальныхъ — мистера и мистриссъ Лассель и Дамарисъ. Рядомъ съ мистеромъ Ласселемъ, на коврѣ у камина, стоялъ и разговаривалъ съ нимъ высокій, худощавый, темно-волосый молодой человѣкъ, съ довольно длиннымъ носомъ, смуглымъ лицомъ, маленькими усиками и проницательными, но симпатичными, темными глазами. Онъ именно и смѣялся, слѣды улыбки еще оставались на лицѣ его, когда Маргарита и Рупертъ вошли въ комнату, и взглядъ его остановился на нихъ.

Онъ слегка вздрогнулъ, улыбка исчезла, онъ замолчалъ.

— Рупертъ, мой милый мальчикъ, неужели и ты сегодня даришь насъ своимъ обществомъ? — воскликнула его мать радостнымъ тономъ. Такой день, когда ея сынъ казался веселымъ и почти счастливымъ, былъ для нея праздникомъ.

— Да, и я явился; я себя сегодня лучше чувствую, — отвѣчалъ онъ, взявъ руку протянутую ему мистеромъ Маллабаромъ, который съ пріятной улыбкой замѣтилъ, что очень радъ слышать о немъ такія добрыя вѣсти.

— Если вы рады, благодарите миссъ Персиваль, — отрывисто проговорилъ Рупертъ, все еще не оставляя руки Маргариты. — Чудо это сдѣлала она.

Мистеръ Маллабаръ, котораго этимъ самымъ какъ бы приглашали обратить вниманіе на миссъ Персиваль, поклонился и молча взглянулъ на Маргариту. Мистриссъ Лассель представила его ей. Но Рупертъ вовсе не имѣлъ намѣренія позволять случайному гостю завладѣть его новой пріятельницей. Онъ повелъ ее къ столу, указалъ ей свое мѣсто и заставилъ ее сѣсть возлѣ него.

У мистера Ласселя съ мистеромъ Маллабаромъ, какъ оказывалось, было свиданіе въ домѣ Маллабара, для рѣшенія нѣкоторыхъ вопросовъ касательно предстоящаго охотничьяго сезона, и мистеръ Лассель пригласилъ Маллабара въ себѣ завтракать. Маргарита въ теченіе всего завтрака вела себя благоразумно. Принявъ за образецъ обращеніе миссъ Персиваль, которое она хотѣла копировать какъ можно старательнѣе, она вспомнила, что эта молодая особа, хотя никогда не имѣла разсѣяннаго вида, всегда вела себя такъ какъ будто руководствовалась прекраснымъ правиломъ, которое внушаютъ обыкновенно молодымъ дѣвицамъ: «дѣвочекъ не должно быть слышно». Маргарита старалась какъ можно болѣе соображаться съ этимъ великимъ правиломъ.

Изъ разговора и различныхъ намековъ она поняла, что Джонъ Маллабаръ — молодой человѣкъ съ состояніемъ и хорошимъ общественнымъ положеніемъ, что онъ не женатъ и живетъ мили на три, на четыре дальше въ глубь страны, въ своемъ имѣніи. Они со сквайромъ казались большими друзьями и очень сходились во вкусахъ, съ тѣмъ лишь исключеніемъ, насколько могла понять Маргарита, что политическія воззрѣнія ихъ были различны. Мистеръ Лассель былъ консерваторъ, а Маллабаръ смѣясь говорилъ, что онъ не отвѣтственъ за свои принципы — его превратилъ въ радикала его профессоръ, въ Бамфордѣ, гордостью и счастіемъ котораго было ловить неоперившихся землевладѣльцевъ и аристократовъ и превращать ихъ на своей мельницѣ въ радикаловъ и демократовъ. Въ этомъ молодомъ человѣкѣ было что-то очень симпатичное, — сила, соединенная со скромностью, что производило пріятное впечатлѣніе и заставляло Маргариту думать, что хотя онъ и казался горячимъ спортсменомъ и поощрялъ пристрастіе мистера Ласселя къ подобнымъ вещамъ, тѣмъ не менѣе вѣроятно, что еслибъ удалось напасть на настоящую струну и коснуться ея, оказалось бы, что онъ горячѣе отнесется къ другимъ, болѣе возвышеннымъ предметамъ, чѣмъ охота на лисицъ.

— Вы скоро ѣдете въ Лондонъ? — спросилъ его мистеръ Лассель.

— Да, я думаю. Не знаю еще когда, но навѣрное поѣду… Увижу я тамъ васъ или мистриссъ Лассель?

— Мнѣ кажется, что для насъ пора этихъ поѣздокъ миновала, — сказала мистриссъ Лассель.

— Такъ черезъ нѣсколько лѣтъ она опять настанетъ, — сказалъ Маллабаръ. — У этой молодой особы все это еще впереди.

Онъ потрепалъ Дамарисъ, сидѣвшую возлѣ него, по плечу. Мистриссъ Лассель слабо улыбнулась. Такіе намеки, такія загадыванья были ей тяжелы. Сквайръ вмѣшался, сказавъ:

— Когда сестра ваша выйдетъ замужъ, Джэкъ, а Дамарисъ подростетъ, она будетъ вывозить ее, неправда ли? Жена моя никогда не будетъ выѣзжать.

— Увѣренъ, что Полина будетъ очень рада, какъ были бы рады и многіе, — смѣясь сказалъ Маллабаръ, тогда какъ Дамарасъ смотрѣла на мать такимъ взглядомъ, точно онѣ совѣщались о томъ, кто поведетъ ее на эшафотъ.

Еще поболтали, а затѣмъ всѣ перешли въ гостиную. Но вскорѣ послѣ этого, Рупертъ вдругъ ослабѣлъ, пришлось увести его отдыхать. Мистриссъ Лассель пошла съ нимъ.

— Останьтесь, милая, — шепнула она Маргаритѣ. — Вы уже безконечно обязали меня. Я едва вѣрю всему этому. Теперь я сама пойду съ нимъ.

Маргарита осталась гдѣ была, пока Дамарисъ, подкравшись къ ней, убѣдительно не проговорила.

— Вы цѣлое утро разговаривали съ Рупертомъ. Не побалуете ли вы меня теперь немножко?

— Хорошо, дитя мое. Чѣмъ же?

— Пойдемте въ садъ, — сказала Дамарисъ. Маргарита согласилась, онѣ вышли изъ дому и стали ходить по террасѣ, въ сопровожденіи Джона Маллабара.

— Вы недавно здѣсь, миссъ Персиваль? — спросилъ онъ, глядя на нее такъ, какъ уже не разъ смотрѣлъ, открытымъ, но полу-вопросительнымъ взглядомъ.

— Я только вчера пріѣхала.

— А какую власть вы уже пріобрѣли надъ этими дѣтьми! Какую удивительную перемѣну вы произвели въ настроеніи духа этого бѣднаго мальчика! Я завидую этой вашей способности.

— Боюсь, что я сдѣлала очень мало. Надѣюсь, что мы съ нимъ будемъ большими друзьями, такъ какъ мнѣ кажется, что я съумѣю принести ему пользу, да я и полюбила его.

Дамарисъ отстала и собирала цвѣты, иначе едва ли бы они могли такъ свободно говорить о Рупертѣ.

— Я убѣжденъ, что вы будете безгранично полезны ему въ нравственномъ отношеніи, — сказалъ Маллабаръ. — Что же до физическаго, боюсь, что надежды мало. Я всегда глубоко сожалѣю о немъ, такъ какъ самъ я сильно трушу всякихъ физическихъ страданій. Тѣмъ сильнѣе я сочувствую ему и мистриссъ Лассель. Она — моя героиня, моя вторая мать. Она была очень добра ко мнѣ и еще въ нѣсколькимъ молодымъ людямъ, къ Луису Бальдвину, напримѣръ. Я уважаю ее болѣе всѣхъ, кого знаю.

— Охотно этому вѣрю, — сказала Маргарита, не спрашивая, кто такой Луисъ Бальдвинъ, но думая о мистриссъ Лассель, о ея любезности, ея привлекательности. Невольно думалось ей также, что если вліяніе мистриссъ Лассель сильно способствовало тому, чтобы сдѣлать этого молодого человѣка тѣмъ, чѣмъ онъ сталъ, — какъ можно было заключить изъ его словъ, — дама эта, по справедливости, могла гордиться своимъ воспитанникомъ.

Если когда-нибудь существовалъ человѣкъ, котораго молодость, богатство и свобода не испортили, который оставался и никогда не могъ перестать быть прямодушнымъ, честнымъ, искреннимъ джентльменомъ въ своихъ мысляхъ, словахъ и поступкахъ, человѣкъ этотъ былъ Джонъ Маллабаръ. Вліяніе искренней натуры всегда даетъ себя чувствовать. Маргарита испытывала его, разговаривая съ Маллабаромъ во время этой прогулки по террасѣ, пока онъ, взглянувши къ дому, не сказалъ:

— А, вотъ и моя лошадь. Мнѣ надо ѣхать, въ четыре часа мнѣ назначено свиданіе.

Онъ простился съ ними и поспѣшилъ въ домъ поговорить еще съ мистриссъ Лассель. Вскорѣ онѣ увидали, какъ онъ опять вышелъ, вскочилъ на лошадь и уѣхалъ.

— Онъ мой другъ, — сказала Дамарисъ, посылая ему воздушные поцѣлуи. — Я такъ люблю мистера Маллабара. Онъ никогда надо мной не смѣется, а когда я у него бываю, онъ позволяетъ мнѣ ѣвдить на бѣломъ пони, котораго зовутъ White Boy и говорить, что когда-нибудь подаритъ его мнѣ, можетъ быть, въ слѣдующее мое рожденіе.

Маргарита, мысли которой носились далеко, почти не слушала дѣвочки, пока онѣ бродили по прекрасному саду, гдѣ свѣжій морской вѣтерокъ трепалъ имъ волосы, а благоуханіе левкоевъ пропитывало окружающій ихъ воздухъ упоительнымъ ароматомъ.

Глава IX. — Ночь безъ она.

Былъ поздній вечеръ того же дня, но Маргарита не чувствовала утомленія. Что-то въ воздухѣ Фаульгавена сообщало свою легкость и живительность ея душевному настроенію. Она сидѣла въ своей комнатѣ при свѣтѣ лампы, которая горѣла на столѣ у окна. Спрятавшись у окна за спущенную занавѣсь, она видѣла садъ при свѣтѣ звѣздъ. Ощущеніе, испытанное ею въ первую минуту, когда домъ этотъ показался ей какимъ-то страннымъ, теперь даже усилилось. Она лишь смутно могла видѣть все, что ее окружало, но немного пріотворивъ окно, слышала шумъ ручья, который несся сначала по направленію къ городу, а оттуда дальше, въ морю. Вскорѣ Маргарита перестала любоваться этимъ таинственнымъ садомъ, — въ немъ дѣйствительно было что-то таинственное: такой садъ съ любовью описалъ бы Шелли, онъ могъ бы внушить Шуманну какой-нибудь глубокій и мистическій «Nachtstück», — и возвратилась въ свою комнату, подумавъ, что если надъ всѣми поколѣніями этого дома витаетъ какой-нибудь духъ или демонъ, онъ непремѣнно принадлежитъ къ породѣ водяныхъ.

Усѣвшись къ столу, она взяла въ руки нѣсколько летучихъ листковъ, это была часть драгоцѣнныхъ рукописей, довѣренныхъ ей Рупертомъ. На верхнемъ листѣ стояло заглавіе: «Воспоминаніе о восточномъ берегѣ». Оно начиналось такъ:

«Восточная волна омываетъ берегъ, на которомъ стоитъ мой родной домъ; это холодная, ледяная, солоноватая волна, ледяной и вѣтеръ, который съ ревомъ проносится черезъ Нѣмецкое море, и наконецъ съ торжествующимъ рычаніемъ вырывается на берегъ, наклоняетъ въ западу вѣтви деревъ, такъ что онѣ бѣдныя имѣютъ такой видъ, будто напрягаютъ всѣ свои силы, чтобы бѣжать отсюда, но такъ какъ онѣ пригвождены въ мѣсту, какъ я, онѣ могутъ только простирать свои дрожащіе пальцы съ постоянной мольбой къ болѣе благословеннымъ долинамъ и милосердымъ небесамъ».

Маргарита, прочитавъ эти слова, подняла голову. Ей казалось страннымъ, что строки эти были задуманы и написаны четырнадцатилѣтнимъ мальчикомъ.

Ей вспомнился Томъ Пирсъ, которому шелъ шестнадцатый годъ и который не могъ написать самой коротенькой записки безъ обильныхъ орѳографическихъ ошибокъ и нравственныхъ и физическихъ терзаній. Она улыбнулась. Она перечла этотъ отрывокъ, и ей показалось, что съ очень небольшимъ измѣненіемъ изъ него вышло бы прекрасное стихотвореніе. Неужели мальчикъ поэтъ самъ этого не сознавалъ? Быть можетъ, еслибы онъ попытался вправить тѣ же мысли стихами, онѣ утратили бы свою силу, а онъ оказался бы простымъ виршеплетомъ. Но ее поразилъ образъ, употребленный имъ, описаніе этого вѣтра, который съ ревомъ проносится черезъ океанъ и, наконецъ, съ торжествующимъ рычаніемъ вырывается на берегъ, чтобы тамъ продолжать свои опустошенія. Она говорила себѣ, что встрѣчала менѣе яркіе образы.

Пока она размышляла, часы внизу пробили четверть перваго; когда звукъ этотъ затихъ и настала полная тишина, она, продолжая прислушиваться, услыхала сначала неопредѣленный шумъ, потамъ крики, стоны, доносившіеся изъ той комнаты въ концѣ корридора, въ которой спалъ Рупертъ. Положить бумаги на столъ и вскочить на ноги было дѣломъ одной секунды. Черезъ минуту она выбѣжала изъ своей комнаты и бросилась но корридору. Это, вѣроятно, одинъ изъ тѣхъ припадковъ, о которыхъ говорила его мать, — когда мальчикъ внезапно просыпается среды нравственныхъ и физическихъ страданій, въ ничѣмъ не объяснимомъ ужасѣ, какъ будто вызванномъ нападеніемъ воображаемыхъ враговъ. Во время этихъ пароксизмовъ, по словамъ мистриссъ Лассель, никто не могъ принести никакой пользы, кромѣ доктора, сама она менѣе всѣхъ, такъ какъ замѣчательно, что хотя Рупертъ въ обыкновенное время и обожалъ свою мать, но въ этомъ состояніи онъ какъ будто не узнавалъ ее; чтобы она ни дѣлала, ны говорила, ничто не могло его успокоить. Маргарита, услыхавъ объ этомъ, тотчасъ же рѣшила испытать, когда представится случай, не можетъ ли она помочь ему, повліять на настроеніе его духа.

Теперь она первая вошла къ нему въ комнату, прибавила огня въ лампѣ и склонилась надъ нимъ. Онъ дрожалъ, его бросало то въ жаръ, то въ холодъ, онъ произносилъ безсвязныя восклицанія, не въ силахъ будучи подавить криковъ ужаса, которые постоянно срывались съ его губъ; онъ, казалось, воображалъ, что его преслѣдуетъ какое-то страшилище, а затѣмъ испытывалъ такія физическія муки, что на лбу его выступали капли пота. Мистриссъ Лассель говорила Маргаритѣ, что въ такія минуты Рупертъ ея не узнаеть. Маргарита взяла его за обѣ руки, сказала нѣсколько словъ утѣшенія и убѣдилась, что хотя сначала онъ смотрѣлъ и на нее дикимъ, безсознательнымъ; почти испуганнымъ взглядомъ, онъ, однако, скоро ее узналъ и простоналъ:

— Маргарита, о Маргарита, не оставляйте меня. Я такъ испугался! Я умру. Я увѣренъ, что я умру.

— Нѣтъ, мой бѣдный мальчикъ, вы не умрете; не бойтесь, я васъ не оставлю, — сказала она самымъ нѣжнымъ, самымъ задушевнымъ голосомъ, а въ этомъ голосѣ были интонаціи, поражавшія своей чарующей кротостью. Въ эту минуту она замѣтила присутствіе мистера Ласселя; онъ былъ въ халатѣ, смотрѣлъ совершенно безпомощнымъ и выражалъ опасеніе, что миссъ Персиваль не жалѣетъ себя.

— Пожалуйста, мистеръ Лассель, предоставьте его мнѣ. Не позволяйте мистриссъ Лассель входить сюда, это только даромъ огорчитъ ее, — быстро проговорила она; и мистеръ Лассель, довольный тѣмъ, что получилъ связное приказаніе, которое можетъ исполнить, вышелъ изъ комнаты. За дверью происходило совѣщаніе шопотомъ, звуки котораго смутно доносились до Маргариты, не обращавшей на нихъ вниманія, послышалась ходьба взадъ и впередъ, затѣмъ — молчаніе. Она, наконецъ, совладала съ Рупертомъ, который пробовалъ-было отъ нея вырваться, держала его руки въ своей сильной рукѣ и весело съ нимъ разговаривала, хотя душа ея была переполнена состраданіемъ. Мало-помалу его тоска стихла. Его безумныя попытки вскочить съ кровати, бѣжать отъ какого-то невидимаго, непостижимаго чудовища, прекратились. Онъ успокоился. Маргарита могла только догадываться: ей ничего не было извѣстно о причинахъ этихъ припадковъ. Была ли это истерика? Былъ ли это, какъ опасалась его мать, видъ помѣшательства? Были ли причины его нравственныя или физическія? Она не знала, но убѣждалась, что ея увѣренность имѣла основаніе. Власть, которую она имѣла надъ нимъ, когда онъ находился въ полномъ разумѣ и былъ сравнительно здоровъ, не измѣнила ей я теперь. Не скоро она вполнѣ подчинила его своему вліянію; она не знала, сколько прошло времени, пока она голосомъ, взглядомъ, нѣжнымъ, но твердымъ прикосновеніемъ, старалась обуздать овладѣвшій имъ безумный страхъ.

Наконецъ, Маргаритѣ стало ясно, что побѣда осталась за нею. Теперь Рупертъ крѣпко прижималъ ея руки въ своей груди, и, смотря ей въ лицо глазами, уже отуманенными дремотой утомленія, говорилъ:

— Вы не оставите меня одного, Маргарита?

— Я не оставлю васъ одного; положитесь на меня! — отвѣчала она. Такъ оставались они съ минуту, пока глаза его не закрылись, и Маргарита не подумала, что онъ уснулъ. Тутъ она услыхала, что кто-то повернулъ ручку двери, услыхала шумъ приближавшихся шаговъ, при звукѣ которыхъ глаза Руперта снова широко раскрылись и онъ проговорилъ совершенно довольнымъ голосомъ:

— Луисъ, я очень дурно велъ себя, во теперь мнѣ лучше. — Лампа стояла на столѣ по ту сторону кровати. При словахъ мальчика, Маргарита замѣтила, что какая-то тѣнь стала между нею и свѣтомъ. Поднявъ голову, она увидала фигуру мужчины, на лицѣ котораго остановились ея глаза, побуждаемые къ тому непонятнымъ для нея самой обаяніемъ. Впослѣдствіи Маргарита утверждала, что какая-то тайная сила произвела на нее то живое впечатлѣніе, которое она несомнѣнно испытала при ихъ первой встрѣчѣ. Онъ, склонный искать причины явленій въ предѣлахъ возможнаго, столь же рѣшительно опровергалъ эту ея теорію, напоминая ей, что онъ докторъ, и утверждая, что тогдашнихъ обстоятельствъ и ея собственнаго напряженнаго состоянія было достаточно, чтобы повліять на ея впечатлѣнія, чтобы придать каждому незначительному звуку значеніе громового удара. Какъ бы то ни было, Маргарита смотрѣла на него, когда онъ наклонился къ мальчику съ заботливымъ, серьезнымъ выраженіемъ. Когда онъ поднялъ голову, Маргарита почувствовала, что два задумчивыхъ глаза не отрываются отъ ея глазъ; довольно медленный, кроткій голосъ проговорилъ:

— Вижу, что сегодня мнѣ здѣсь дѣлать нечего.

Глава Руперта опять закрылись. Онъ казался доволенъ долгимъ и безмолвнымъ взглядомъ, которымъ его подарили. Повернувъ голову и не выпуская рукъ Маргариты, объ вздохнулъ глубокимъ, легкимъ вздохомъ. Вѣки опустились, нахмуренный лобъ разгладился; губы, выражавшія страданіе и страхъ, приняли болѣе спокойное выраженіе. Онъ спалъ. Маргарита почти этого не замѣчала; она не знала, насколько она сама ослабѣла. Машинально взглянула она въ лицо доктору и съ чѣмъ-то въ родѣ вздоха сказала наконецъ:

— Мнѣ казалось, что я могу съ нимъ справиться; успѣхъ почти превзошелъ мои ожиданія.

— Вамъ удалось также окончательно истомиться, — отвѣчалъ онъ. — Пожалуйте сюда, присядьте. — Онъ освободилъ руки Маргариты изъ рукъ Руперта, проговоривъ съ полу-улибкой: — Бѣдный мальчикъ! Онъ хватается за сильную руку какъ утопающій за соломенку.

Маргарита стояла выпрямившись и собиралась сказать, что такъ какъ здѣсь ей больше дѣлать нечего, то она можетъ и уйти; но у нея неожиданно подкосились ноги. Она слегка зашаталась и ухватилась за рѣшетку изголовья Руперта. Молодой человѣкъ поспѣшилъ къ ней, довелъ ее до стула и сказалъ:

— Отдохните немного. Это первый разъ. Вы, мало-помалу, съ этимъ свыкнетесь, т.-е. — понизивъ голосъ — если выдержите. Ни одна изъ вашихъ предшественницъ выдержать не могла.

Маргарита старалась подавить рыданія, душившія ее подъ вліяніемъ прорвавшагося наконецъ наружу волненія.

— Бѣдный; бѣдный мальчикъ, — сказала она. — И надъ нимъ постоянно тяготѣетъ такое несчастіе… такое испытаніе! Смерть гораздо легче.

— Да, — сказалъ онъ. Онъ стоялъ прислонившись спиной къ камину, со скрещенными на груди руками, и смотрѣлъ на нее сверху внизъ. — Я не безъ удовольствія замѣтилъ, что ваши нервы не изъ слабыхъ, миссъ, ахъ, извините. Я не знаю вашего имени.

— Моего имени? — повторила она, замѣтно вздрогнувъ, и нерѣшительно продолжала: — О, Персиваль… Маргарита Персиваль.

— А! У васъ кажется довольно крѣпкіе нервы, миссъ Персиваль. При этихъ условіяхъ, я могу сказать вамъ правду. Мать его не знаегъ этого. Мальчикъ, вѣроятно, скоро умретъ. Лучшее, единственное, чего можно для него надѣяться, это смерть.

— Это ужасно!

— Да, нелегко ему, да и всѣмъ имъ.

— Это, вѣроятно, объ васъ онъ говорилъ, когда разсказывалъ мнѣ, что у него есть другъ, руки котораго сильнѣе моихъ и который можетъ заставить его дѣлать, что хочетъ.

Бальдвинъ улыбнулся.

— Да, я этотъ другъ.

— И вы имѣете надъ нимъ такую власть?

— Кажется.

Маргарита не съумѣла бы объяснить, что заставило ее сказать:

— Не употребляйте этой власти противъ меня! Не заставьте его возненавидѣть меня!

— Для чего? — спросилъ онъ съ удивленіемъ. — Мало ли чего я не люблю, или къ чему желалъ бы внушить антипатію другимъ, кромѣ обмана, лжи или… ахъ! я, кажется, понимаю, что вы хотите сказать.

— Я хочу сказать, что какъ бы сильно онъ ко мнѣ ни привязался, я никогда не стану у васъ на дорогѣ… никогда не замѣню васъ… онъ сердцемъ и душою вашъ.

— Да, я это знаю, — сказалъ Бальдвинъ съ странной улыбкой.

Въ эту минуту мистриссъ Лассель вошла въ комнату, со стаканомъ вина въ рукѣ; она просила Маргариту выпить его, но послѣдняя отказалась подъ предлогомъ, что отъ вина у нея только сдѣлается лихорадка. Она встала, пожелала имъ доброй ночи и удалилась въ полномъ убѣжденіи, что кто-то останется посидѣть около Руперта. Мистриссъ Лассель благодарно пожала ей руку; Луисъ Бальдвинъ отвѣсилъ солидный, не слишкомъ низкій поклонъ.

Она вернулась къ себѣ въ комнату, легла, но не заснула.

Это была для нея настоящая ночь безъ сна. Было уже болѣе двухъ часовъ; прошло много времени, пока сонъ не посѣтилъ ее. Она снова мысленно переживала только-что происходившую сцену. Она ясно слышала, — точно кто ихъ повторилъ надъ самимъ ея ухомъ, — нѣсколько короткихъ и рѣшительныхъ фракъ, сказанныхъ молодымъ докторомъ, Луисомъ Бальдвиномь. Солнце уже начало освѣщать комнату, раннія птички принимались щебетать, когда она, наконецъ, заснула тревожнымъ сномъ.

Глава X. — Пѣніе.

На другой день Маргарита провела утро съ своей ученицей. До завтрака она не видала ни Руперта, ни мистриссъ Лассель. Когда они сошлись въ столовой, туда явилась одна мистриссъ Лассель, безъ Руперта. Кроткіе темные глаза этой дамы подернулись слезами, когда она сказала:

— Дорогая моя, мнѣ кажется, что вы сдѣлаетесь ангеломъ-хранителемъ этого дома. Я не умѣю благодарить васъ, какъ бы слѣдовало, но мистеръ Бальдвинъ говорить…

— Что говоритъ мистеръ Бальдвинъ? — спросила Маргарита, на лицѣ которой выразился испугъ.

— О, ничего, кромѣ хорошаго, — съ улыбкой сказала мистриссъ Лассель. — Что онъ считаетъ вліяніе, которое вы пріобрѣли надъ Рупертомъ, чѣмъ-то почти магическимъ, т.-е. мало уступающимъ его собственному, что одно и тоже.

Маргарита улыбнулась тревожной улыбкой. Она какимъ-то образомъ остановилась на мысли, что Луисъ Бальдвинъ смотритъ на нее не съ чувствомъ полнаго одобренія; хотя, — спѣшила она себя увѣрить, — ей все равно, одобряетъ ли онъ ее или нѣтъ.

— Вы давно знаете мистера Бальдвина? — спросила она, когда они сѣли за столъ.

— Съ его рожденія, могу сказать.

— Ахъ, я теперь вспомнила, — сказала Маргарита: — мистеръ Маллабаръ говорилъ вчера, что вы были очень добры къ нему и къ другимъ, «къ Луису Бальдвину, напримѣръ». Это были его слова.

— Я ласкала ихъ какъ умѣла. Они оба очень рано остались безъ матери; оба не имѣли близкихъ родныхъ. Отцы ихъ были короткими пріятелями моего отца, оба часто совѣтовались со мной относительно воспитанія своихъ мальчиковъ. Оба вышли хорошими людьми. Я положительно горжусь Джономъ Маллабаромъ, онъ такой славный малый. Но онъ не былъ для насъ тѣмъ, чѣмъ былъ Луисъ Бальдвинъ.

— Мистеръ Бальдвинъ живетъ въ томъ старомъ домѣ, который виденъ изъ окна моей спальни, не такъ ли?

— Да; нѣсколько поколѣній его семьи тамъ жило. Они вовсе не богаты, хотя вполнѣ обезпечены. У Луиса всегда была страсть «пачкать», какъ мы говорили, онъ убѣдилъ отца позволить ему изучать медицину и добиться диплома. По окончаніи курса онъ вернулся домой и тотчасъ пріобрѣлъ нѣкоторую практическую опытность, такъ какъ прежній докторъ Бенбриджъ съ трудомъ справлялся съ своимъ дѣломъ и страшно отсталъ отъ науки. Луисъ безвозмездно помогалъ ему, чисто изъ любви къ дѣлу, и скоро пріобрѣлъ искреннее расположеніе и даже горячую привязанность простого народа. Когда старикъ докторъ Бенбриджъ умеръ, годъ или два тому назадъ, Луисъ взялъ на свои руки паціентовъ доктора Бенбриджа. Тогда умеръ его отецъ, ему уже не было особенной надобности продолжать работать, но онъ полюбилъ свое дѣло. Онъ говоритъ, что благодаря этому дѣлу у него есть цѣль въ жизни, что оно заставляетъ его слѣдить за наукой. Въ свободное время его любимое занятіе — біологія. Мы, конечно, считаемъ его идеаломъ «цѣлителя». Тутъ отчасти, можетъ быть, играетъ роль наше пристрастіе.

— Мнѣ кажется, что такъ, — сказалъ мистеръ Лассель: — во время моихъ разъѣздовъ я часто слышу толки о докторѣ; оказывается, что на его счетъ существуютъ очень разнообразныя мнѣнія. Иные вѣруютъ въ него, почти поклоняются ему, какъ нашъ бѣдный мальчикъ и его мать; другіе ненавидятъ, положительно ненавидятъ его.

— Неужели, за что же?

— Да если поразспросить ближе, то по большей части оказывается, что любятъ его честные люди, а ненавидятъ дурные. У него странные взгляды, и такъ какъ онъ обезпеченъ, если не богатъ, и отъ практики своей не зависитъ, то онъ позволяетъ себѣ откровенно ихъ высказывать; замѣтьте, что при всемъ своемъ здравомъ смыслѣ Луисъ — человѣкъ, способный умереть за идею. Напримѣръ, онъ умѣетъ говорить очень рѣзкія вещи очень спокойно, но такимъ тономъ, что точно бичемъ васъ стегнетъ. Онъ умѣетъ говорить языкомъ такимъ неизысканнымъ, что его свободно понимаютъ наши рыбаки, мелкіе фермеры и рабочіе. Онъ иной разъ донимаетъ ихъ на счетъ пьянства, мотовства, дурного обращенія съ женами, и пр., да такъ — это мнѣ самому случалось видѣть, — что какой-нибудь рыбакъ Геркулесъ, который могъ бы искрошить его, еслибъ имъ пришлось помѣряться силами, крался въ себѣ домой точно высѣченная собака, поджавши хвостъ.

— Боюсь, что у него незавидная способность браниться.

— О, это не брань. Онъ обыкновенно говоритъ самыя злыя вещи съ улыбкой на лицѣ. Но всего дальше заходятъ его причуды, когда дѣло коснется какой угодно лжи — лжи во всякомъ видѣ или формѣ. Ничего подобнаго онъ не прощаетъ, не допускаетъ смягчающихъ обстоятельствъ. Мнѣ не хотѣлось бы, хотя я ему въ отцы гожусь, встрѣтить его взглядъ, еслибъ моя совѣсть была нечиста.

— Право, — сказала Маргарита, довольно равнодушно. Она откинулась на спинку стула и поднесла стаканъ въ губамъ.

— Да, онъ — чудакъ, большой чудакъ. Его ненависть ко лжи доходитъ до маніи.

Маргарита почувствовала облегченіе, когда мистриссъ Лассель перемѣнила разговоръ, сказавъ:

— Рупертъ настолько поправился, что собирается прокатиться сегодня къ морю и посидѣть тамъ съ часокъ, если вы поѣдете съ нимъ.

— Буду очень рада. Я сама жажду взглянуть на море, — сказала Маргарита.

Планъ этотъ былъ приведенъ въ исполненіе тотчасъ послѣ завтрака. Шарабанъ-кореянка подъѣхалъ въ крыльцу. При видѣ его Маргарита, забывшись, воскликнула:

— О, позвольте мнѣ править этимъ пони!

— Вы умѣете править? — отрывисто спросилъ Рупертъ.

— Да. Я… я часто катала дѣтей мистриссъ Пирсъ, — сказала Маргарита, что было совершенно справедливо. Рупертъ охотно согласился. Джонъ, слуга, сопровождавшій его въ подобныхъ экскурсіяхъ, помѣстился на заднемъ сидѣніи съ цѣлой грудой пледовъ. Мальчикъ, какъ съ глубокимъ состраданіемъ замѣтила Маргарита, былъ блѣденъ и изможденъ, но казался веселымъ, и даже не намекалъ на событія минувшей ночи. Когда они выѣхали изъ дому, спустились съ горы, направляясь къ каменному мосту, онъ сказалъ въ-полголоса.

— Проѣзжайте скорѣй черезъ мостъ, Маргарита, а я закрою глаза. Я никогда не смотрю на него, если могу этого избѣжать. Ему я обязанъ моимъ несчастіемъ, мнѣ часто приходитъ въ голову, что тутъ мнѣ будетъ и конецъ, хотя не знаю, какой.

— Вы должны отбросить эти болѣзненныя фантазіи, пока вы со мной, — отвѣчала она, ударивъ пони бичемъ. Быстро пронеслись они черезъ мостъ и поднялись до половины пригорка по ту сторону его. Тогда только Рупертъ открылъ глаза, и началъ показывать ей, какой дорогой ѣхать въ городъ. Она замѣтила, что онъ знаетъ каждую пядь этой дороги, и, повидимому, любитъ ее. Они проѣхали извилистую, странную, старую улицу, и вышли изъ экипажа у плотины. Сильный, молодой рыбакъ, которому, казалось, все было о нихъ извѣстно и который привѣтствовалъ ихъ дружескимъ кивкомъ, подошелъ и держалъ лошадь, пока Джонъ помогалъ Руперту добраться до конца плотины. Это была небольшая, старая, каменная набережная, въ концѣ которой виднѣлся низенькій, старый маякъ. Рѣка неслась въ морю между этой и другою набережной, на противоположной сторонѣ. Онѣ какъ бы составляли ворота гавани, въ которыхъ безпрестанно сновали взадъ и впередъ рыбачьи лодки. Джонъ, позаботившись какъ умѣлъ объ удобствахъ своего молодого господина, оставилъ ихъ однихъ. Въ эту минуту возлѣ нихъ никого не было. Они сидѣли спиной въ берегу и, слегка повернувшись, могли видѣть тянувшійся въ сѣверу длинный рядъ скалъ, которыя сверкали въ серебристомъ туманѣ и какъ будто слегка касались поверхности моря, тогда какъ ихъ гигантскія основанія уходили въ его сокровеннѣйшую глубину. Это была дивная панорама, голубое море, еще болѣе яркое голубое небо, скалы разнообразныхъ оттѣнковъ, по мѣрѣ удаленія постепенно переходившихъ въ свѣтло-сѣрый цвѣтъ; морской вѣтерокъ, мягкій, но живительный, плескъ воды, голоса мужчинъ и ребятъ, перекликавшихся на набережной, мелодичный бой часовъ, пробившихъ три, на башнѣ старой церкви, миръ, тишина, уединеніе, которые природа, и она одна, можетъ даровать и даруетъ сердцамъ любящихъ ее.

Послѣ нѣкотораго молчанія Рупертъ сказалъ:

— Вы говорили, что немного поете, Маргарита, хоть бы вы спѣли что-нибудь.

— Какъ, здѣсь?

— Отчего же нѣтъ? Слушателей нѣтъ, а хоть бы они и были, это не критики. Спойте! Но спойте что-нибудь простое, мелодичное, а не оперную арію съ фіоритурами.

— О Боже, какъ мы взыскательны! Ну, вотъ вамъ ирландская пѣсня.

Она запѣла прелестную пѣсенку Самуила Ловера: «What would you do, Love» (Что бы ты дѣлала, голубка, еслибъ я уѣхалъ за море, распустивъ бѣлый парусъ).

— Это мнѣ нравится, — сказалъ Рупертъ, когда она кончила. — У васъ прелестный голосъ, свѣжій какъ горный ручеекъ. Продолжайте, пожалуйста, если можно, самой Маргаритѣ становилось пріятно оглашать воздухъ и воду звуками своего голоса. Она была какъ разъ такъ настроена, чтобы «продолжать», и запѣла снова.

Когда она кончила, Рупертъ объявилъ ей:

— Здѣшній народъ любитъ музыку, да и не каждый день удается имъ слышать здѣсь даровой концертъ. Обернитесь, взгляните на вашихъ слушателей.

Маргарита быстро обернулась и увидала, въ небольшомъ отъ себя разстояніи, человѣкъ шесть рыбаковъ. Они стояли полукругомъ, совершенно безмолвно, и внимательно слушали; ихъ загорѣлыя, суровыя лица картинно оттѣнялись плотно-обхватывавшими ихъ станъ синими и красными jersey. Они съ нѣкоторымъ смущеніемъ поглядывали другъ на друга, видя, что присутствіе ихъ обнаружено. Одно ихъ присутствіе, конечно бы, не смутило Маргариту; но присутствіе Луиса Бальдвина смутило ее. Онъ также, очевидно, слушалъ ея пѣніе и, съ легкой улыбкой на лицѣ, стоялъ прислонясь къ столбу рядомъ съ однимъ изъ рыбаковъ. Когда глаза ихъ встрѣтились, онъ снялъ шляпу, вѣжливо поклонился и, взглянувъ на одного изъ рыбаковъ, сказалъ:

— Ты такъ смотришь, будто тебѣ хочется что-то сказать, Джэкъ, — можетъ быть, поблагодарить эту даму. Я увѣренъ, что она охотно тебя выслушаетъ.

Джэкъ, на котораго теперь было обращено общее вниманіе, скорчилъ чрезвычайно глупую физіономію, переминался съ ноги на ногу, ухватился одной рукой за локоть другой, которою застѣнчиво закрылъ себѣ ротъ.

— Ну? — съ невозмутимой серьезностью повторилъ Бальдвинъ.

— Да ничего, а только, что мы вовсе не желали обидѣть… Мы надѣемся, что миссъ все равно, что мы слушали, — пробормоталъ онъ наконецъ.

— Все равно… — нѣтъ! — сказала Маргарита, улыбаясь. — Я очень рада, если это доставило вамъ удовольствіе.

— Доставило, и большое, миссъ, — сказалъ Джэкъ, ободренный любезностью, съ какой отнеслись въ его рѣчи. Среди его товарищей пронесся сочувственный шопотъ. — Если вы не очень устали, миссъ, и захотѣли бы еще намъ пѣсенку спѣть, мы сказали бы вамъ большое спасибо, — продолжалъ онъ, становясь еще смѣлѣе.

— Не отказывайтесь, Маргарита, — шепнулъ Рупертъ. — Они, право, любятъ пѣніе.

Она съ минуту колебалась; но потомъ, сказала себѣ: «Я много разъ пѣла въ гостиныхъ, биткомъ набитыхъ безцвѣтными, скучными незнакомцами, которые болтали все время, пока я пѣла; отчего-жъ не спѣть этимъ слушателямъ, которые будутъ мнѣ дѣйствительно благодарны?»

Кромѣ того она чувствовала, что Бальдвинъ наблюдаетъ за нею, какъ наблюдалъ съ минуты ихъ первой встрѣчи; она не намѣрена была дать напугать себя этимъ надзоромъ. Скорѣй, такъ какъ ей уже удалось его мистифировать, она еще больше его озадачитъ, и возьметъ надъ нимъ верхъ, спѣвши такъ, что ему ничего больше не останется, какъ похвалить. А потому она улыбнулась собравшимся рыбакамъ и отвѣчала:

— Ну, еще одну, если хотите, но только одну.

Не ожидая отвѣта, она громко запѣла: «Auld hobin Gray», со всей энергіей, со всей патетичностью, на какія только была способна. Эту пѣсню она пѣла хорошо, болѣе чѣмъ хорошо. Если ей хотѣлось маленькаго торжества, что и совершенно понятно, то оно ей досталось. Луисъ, который сначала пристально смотрѣлъ на нее, какъ бы желая дать ей понять, что онъ слушаетъ и критикуетъ, мало-по-малу отвелъ отъ нед глаза и сталъ смотрѣть вдаль, на море. Грубыя лица всѣхъ рыбаковъ были обращены къ ней и выражали напряженное вниманіе. Для нея было совершенной новостью пробуждать этотъ сильный, свѣжій, непритворный интересъ. Это побуждало ее всячески стараться удовлетворить ихъ. Ея мелодичный голосъ сладко звучалъ въ чистомъ воздухѣ. Когда послѣднія ноты замерли, она почувствовала, что у нея слезы на глазахъ — слезы сочувствія и волненія. Бальдвинъ молчалъ. Джэкъ, на этотъ разъ уже безъ подталкиваній, сказалъ:

— Сердечно благодаримъ васъ, миссъ, и желаемъ вамъ добраго дня.

— Очень рада, что вамъ понравилось, — отвѣчала Маргарита, съ тѣмъ бевъискусственнымъ добродушіемъ, которое чувствуется и цѣнится «народомъ» гораздо живѣе, чѣмъ воображаетъ большинство. Рыбаки побрели своей дорогой, засунувъ руки въ карманы, и когда они была уже довольно далеко, изъ ихъ группы раздался баритонъ, повторявшій, точно глухое эхо, послѣднюю строфу пѣсни.

Рупертъ протянулъ руку своему другу, безъ словъ приглашая его подойти. Маргарита сидѣла молча, не желая; почему-то, заговорить первой. Бальдвинъ при дневномъ свѣтѣ, думалось ей, почти тотъ же какъ Бальдвинъ при свѣтѣ лампы. Маргарита нашла, что ея первое впечатлѣніе было довольно вѣрно. Онъ положительно не могъ имѣть претензіи на красоту. Лицо его было блѣдно, черты грубы и почти некрасивы. У него былъ прекрасный, умный лобъ, каріе глаза, не отличавшіеся особенно энергическимъ или умнымъ выраженіемъ, но спокойные, ясные и нѣсколько насмѣшливые. Фигура его, несмотря на высокій ростъ, была довольно неуклюжая, движенія лишены особаго изящества. Но онъ внушалъ довѣріе; чувствовалось, что все, что онъ скажетъ, будетъ правда, что образъ дѣйствій его всегда будетъ добросовѣстный, — быть можетъ, до излишества. Были ли въ его характерѣ особое благородство, великодушіе, склонность къ самопожертвованію, никто изъ мало его знавшихъ не могъ бы заключить, изучая его физіономію, которая не отличалась ничѣмъ, кромѣ развѣ выраженія особеннаго равнодушія. Въ то время Маргарита не понимала подавляющаго, хотя и отрицательнаго вліянія, которымъ отличаются нѣкоторые изъ этихъ людей съ незначительной наружностью и равнодушнымъ выраженіемъ. Тѣмъ не менѣе она сразу поняла многое; она совершенно уяснила себѣ, напримѣръ, что Джонъ Маллабаръ и этотъ молодой докторъ представляютъ такой контрастъ, какой только можно себѣ представить. Въ присутствіи Джона Маллабара она не испытывала никакого тревожнаго ощущенія, а теперь, въ присутствіи Луиса Бальдвина, испытывала его. Прогуливаясь по саду съ мистеромъ Маллабаромъ, она сознавала, что они отлично понимаютъ другъ друга, и что отношенія, которыя возникнутъ между ними, совершенно зависятъ отъ ея воли и желанія. Теперь она съ недоумѣніемъ спрашивала себя, поладятъ ли они съ Луисомъ Бальдвиномъ, и не безъ тревоги, но ясно сознавала, что это будетъ зависѣть отъ его, а не отъ ея усмотрѣнія. Сознаніе это заставляло ее принимать личину равнодушія, тогда какъ другое чувство смутно подсказывало ей, что иногда осторожность лучшее мужество, а въ глубинѣ души таилось непріятное сознаніе, что она занимаетъ свое настоящее положеніе, такъ-сказать, «подъ чужимъ флагомъ».

Пока она это думала, до нея донесся его голосъ, говорившій:

— Надѣюсь, что вы не разгнѣвались за то, что я слушалъ вмѣстѣ съ другими.

— Это для меня совершенно безразлично, — отвѣчала она. — Мнѣ прежде случалось пѣть передъ многочисленными слушателями, и это не принесло мнѣ никакого вреда. Я пѣла, чтобы доставить удовольствіе Руперту… А вы часто находите время прогуливаться въ этихъ мѣстахъ по утрамъ?

— Я могъ бы отвѣтить никогда, — сказалъ онъ, пытливо смотря на нее. — Но я заѣхалъ въ Блэкфордъ Гранджъ навѣстить вашего пріятеля, — ты молодцомъ смотришь, Рупертъ, — и когда мистриссъ Лассель узнала, что я не могу повторить свой визитъ вечеромъ, она попросила меня побывать здѣсь, такъ какъ ей не хотѣлось, чтобъ я совсѣмъ не видалъ его сегодня. Этому приказанію вы обязаны удовольствіемъ видѣть меня здѣсь въ настоящую минуту. Я счелъ своимъ долгомъ не мѣшать, когда засталъ васъ поющей, съ цѣлымъ сонмомъ слушателей позади васъ. Неприлично было бы прервать васъ просьбой дать мнѣ пощупать пульсъ Руперта, — ты позволишь мнѣ сдѣлать это теперь, голубчикъ, — прибавилъ онъ, взявъ руку Руперта.

Маргарита принуждена была сидѣть смирно, пока онъ считалъ пульсъ мальчика, и обсуждала положеніе.

— Заснули вы вчера вечеромъ, миссъ Персиваль, послѣ того какъ я васъ видѣлъ? — спросилъ онъ, вкладывая часы въ карманъ, безъ дальнѣйшихъ комментаріевъ.

— Нѣтъ; уже давно разсвѣло, когда я заснула. Вы правду сказали, это было въ первый разъ. Я была немного взволнована и возбуждена.

— Понятно. Что до меня, я уснулъ въ креслѣ у постели Руперта и не просыпался, пока слуги не заходили. Тогда я ушелъ.

— Да.

— Надо мнѣ какъ-нибудь на дняхъ переговорить съ вами объ этомъ мальчикѣ, — продолжалъ Бальдвинъ.

— Да, — спокойно сказалъ Рупертъ, — переговорите; и тогда же, Маргарита, я съ нимъ потолкую о васъ, какъ обѣщалъ.

— Вы уже называете другъ друга по имени? — спросилъ Луисъ съ легкимъ смѣхомъ. — Будь онъ юный французъ, миссъ Персиваль, онъ началъ бы ужъ теперь говорить вамъ ты; будь онъ нѣмецъ, онъ заставилъ бы васъ пить съ нимъ брудершафтъ или швестершафтъ, если это существуетъ.

— Но такъ какъ онъ англичанинъ, онъ очень разумно называетъ меня по имени, данномъ мнѣ при крещеніи моимъ крестнымъ отцомъ и крестной матерью.

— Одно могу сказать, — что его послѣдняя наставница, миссъ Флинтъ, прожила здѣсь полгода, и я увѣренъ, что ему никогда въ голову не приходило позволить себѣ съ ней такую вольность. Боюсь, что вы не строги на счетъ дисциплины.

— Онъ не позволяетъ себѣ никакой вольности, — сказала Маргарита, вспыхнувъ отъ досады. — Еслибъ онъ или кто-нибудь другой, — она пріостановилась, — позволилъ бы себѣ со мной вольность, я съумѣла бы остановить его.

— Это чрезвычайно полезный талантъ, — отвѣчалъ онъ, любовно улыбаясь.

— Это признакъ добраго расположенія, не правда ли, Рупертъ? — сказала она.

— Конечно, — рѣшительно отвѣчалъ Рупертъ. — Миссъ Флинтъ! Ну можно ли вообразить, чтобы кто-нибудь называлъ миссъ Флинтъ по имени! Если оно у нея и было, я его не зналъ. Маргарита не похожа на миссъ Флинтъ; она — не машина для медленнаго вколачиванія въ людей ужасныхъ, никому ненужныхъ свѣдѣній. Маргарита — мой другъ.

— Драгоцѣнное преимущество! — отвѣчалъ Луисъ. Маргариту разбирала досада, хотя онъ говорилъ тихимъ, кроткимъ, ему одному свойственнымъ тономъ, безъ всякихъ признаковъ насмѣшки или недоброжелательства. — Можетъ быть, — продолжалъ онъ, — къ тому времени, когда миссъ Персиваль проработаетъ столько, сколько работала миссъ Флинтъ, и она будетъ больше походить на машину и меньше на друга. — Онъ взглянулъ на нее съ легкой улыбкой, точно сказалъ что-нибудь скорѣй лестное, чѣмъ наоборотъ.

Первой мыслью Маргариты, подъ вліяніемъ гнѣва, было возразить, что ей нѣтъ никакой надобности быть другомъ, или машиной, или чѣмъ бы то ни было, вопреки своему желанію; но къ счастью, или къ несчастью, она во время прикусила язычокъ. Она сказала только:

— Ну, на этотъ счетъ мнѣ ничего неизвѣстно.

— А я любилъ миссъ Флинтъ, — продолжалъ Бальдвинъ. — Она была энергическая старушка. Она считала дисциплину главнымъ двигателемъ вселенной, порядокъ — первымъ ея закономъ; въ этомъ заключались для нея законъ и пророки! Пожалуй, она была и права въ томъ отношеніи, что требуя строгой дисциплины, она обезпечивала себѣ maximum удобствъ, при минимумѣ треволненій, нація только совмѣстимы съ ея образомъ жизни. Но ей не удалось завоевать сердце этого неблагодарнаго юноши.

— Изъ чего слѣдуетъ заключить, что, если мнѣ и удалось заполонить его сердце, я не умѣю эксплуатировать одержанной побѣды, — невольно вырвалось у Маргариты.

— Изъ чего ровно ничего заключать не слѣдуетъ. Я думалъ о миссъ Флинтъ, а не о васъ, миссъ Персиваль, если вы можете допустить подобную вещь въ вашемъ присутствіи.

— Онъ невыносимъ! — думала Маргарита. Лицо ея пылало. Никогда прежде не смѣялись надъ ней изъ-подъ-тишка, ощущеніе это было положительно ненавистно, — тѣмъ болѣе, что въ душѣ ея таилось желаніе, котораго она не могла совершенно подавить, быть въ хорошихъ отношеніяхъ съ Луисомъ. Какъ могъ Рупертъ питать къ нему преданность, о которой говорилъ? Она холодно и гордо отвѣчала:

— Вѣроятно, еслибъ я имѣла счастіе знать миссъ Флинтъ, мнѣ было бы совершенно ясно, что мысли ваши иногда не могутъ не обращаться къ ней.

Луисъ расхохотался.

— Окажите лучше, что вы имѣете благополучіе ее не знать, — сухо поправилъ ее Рупертъ. — Мы съ докторомъ Луисомъ вовсе не сходимся во мнѣніяхъ относительно миссъ Флинтъ.

— Мнѣ кажется, что ея таланты втунѣ пропали для тебя.

— Знаю, что ея таланты выводили меня изъ себя. Я никакъ не могу отдѣлитъ ее отъ Ричарда III, и вотъ почему. Разъ я не учился, а она занималась съ Дамарисъ исторіей Англіи, въ вопросахъ и отвѣтахъ — по методѣ, которая теперь, кажется, оставлена. Дамарисъ ничего не могла запомнить. Миссъ Флинтъ уставилась на нее черезъ книгу. "Можете вы сказать мнѣ о Ричардѣ Третьемъ? приставала она, останавливаясь на каждомъ словѣ. Дамарисъ сидѣла съ страшно виноватымъ видомъ. Она прошептала, что у него былъ горбъ. Миссъ Флинтъ выпрямила свой и сказала, что это не имѣетъ особаго значенія, а что она спрашиваетъ о его характерѣ. Невѣжество Дамарисъ было полное и безнадежное. Миссъ Флинтъ, наконецъ, пришлось сказать ей, — и она сдѣлала это съ очевиднымъ наслажденіемъ и такимъ тономъ, будто каждое слово начиналось съ большой буквы: «Король Этотъ Дошелъ До Престола По Крови Ближайшихъ Своихъ Родственниковъ». Дамарисъ — она удивительно мягкосердая — смотрѣла на нее, какъ очарованная, приговаривая: — О, миссъ Флинтъ! — Тутъ я встрѣтился глазами съ миссъ Флинтъ, и расхохотался. Она никогда мнѣ не простила.

— Теперь васъ болѣе не удивить мое къ ней уваженіе, — вскользь замѣтилъ Бальдвинъ. — Рупертъ, если ты повернешься, то увидишь, что твой экипажъ стоитъ въ концѣ набережной, а Джонъ направляется къ намъ.

— Ахъ, тоска какая! — сказалъ Рупертъ. — Мнѣ не хочется ѣхать.

Но Бальдвинъ всталъ, замѣтивъ, что Рупертъ уже достаточно сидѣлъ на открытомъ воздухѣ.

— Что-жъ, пусть Джонъ несетъ плэды, а вы помогите мнѣ идти, — сказалъ Рупертъ, заглядывая ему въ лицо, съ выраженіемъ глубокой и горячей преданности. Теперь Маргарита видѣла ее во-очію. Серда ея сжалось отъ чего-то похожаго на ревность, отъ мысли, что до нея никому нѣтъ дѣла. Вмѣсто отвѣта Бальдвинъ приподнялъ полу-лежавшаго Руперта и обнялъ его за талью, когда Джонъ подошелъ. Слуга собралъ плоды, складные стулья и пр. и возвратился къ экипажу. Рупертъ попробовалъ-было стать на хромую ногу и поморщился отъ боли. Онъ крѣпче ухватился за руку друга; теперь Маргарита поняла, за что Рупертъ такъ горячо любилъ Луиса. Выраженіе состраданія, глубокой, хотя сдержанной нѣжности, озарившее все лицо молодого человѣка, совершенно преобразило его.

— Мой бѣдный мальчикъ! — донеслось до ея слуха. — Подожди минутку. Ты слишкомъ долго сидѣлъ, тебя всего свело.

Да, Рупертъ страдалъ. Онъ закрылъ глаза и прислонился усталой головой въ плечу Луиса, пока не прошла первая, сильная боль; тогда онъ медленно заковылялъ дальше. Маргарита чувствовала себя почти лишней, но вскорѣ Рупертъ попросилъ и ее дать ему руку, и сказалъ, медленно подвигаясь съ двумя своими ассистентами:

— Зачѣмъ, когда у меня выдастся нѣсколько часовъ спокойныхъ и пріятныхъ, я долженъ такъ расплачиваться за это?

Они дошли до экипажа. Бальдвинъ помогъ Руперту сѣсть, Маргарита взяла возжи; теперь она готова была совершенно дружески отнестись къ Луису. Но это любезное настроеніе пропало безъ слѣда, когда онъ сказалъ съ загадочной улыбкой:

— У васъ разнообразные таланты, миссъ Персиваль, — вы поете и правите лошадьми. Миссъ Флинтъ совсѣмъ не умѣла править.

— Мнѣ рѣшительно все равно, что миссъ Флинтъ умѣла или чего не умѣла. До свиданія.

Они покатили. Рупертъ прислонился въ подушкамъ и казался очень утомленнымъ. Маргарита спросила его, не усталъ ли онъ?

— Да, очень, — томно отвѣчалъ онъ. — Но онъ говоритъ, что я долженъ стараться какъ можно больше ходить. Когда его нѣтъ и я очень страдаю, я иногда даю себѣ поблажку. Но при немъ я готовъ ходить, хоть бы мнѣ пришлось умереть отъ этого.

Маргарита молчала, Рупертъ закрылъ глаза, и они не обмѣнялись ни однимъ словомъ, пока не остановились у дверей своего дома.

Глава XI. — По теченію.

Блэкфордъ Грэнджъ былъ довольно тихій домъ, въ немъ мало бывало гостей; но, какъ вскорѣ убѣдилась Маргарита, посѣтители, хотя и немногочисленные, были постоянны. Это главнымъ образомъ были Луисъ Бальдвинъ и Джонъ Маллабаръ. Эти молодые люди было связаны съ хозяйкой дома исключительными узами благодарности и расположенія. Оба чтили ее какъ мать. Но часто бывая въ домѣ, они рѣдко являлись въ одно время, хотя иногда встрѣчались, и въ этихъ случаяхъ, по замѣчанію Маргариты, ни тотъ, ни другой не отличался такой полной свободой и непринужденностью, какъ обыкновенно… По характеру ихъ занятій и по разстоянію ихъ жилищъ отъ Гранджа, обыкновенно случалось, что Джонъ Маллабаръ бывалъ днемъ, а Луисъ Бальдвинъ вечеромъ. Маллабаръ, когда жилъ въ деревнѣ, являлся три или четыре раза въ недѣлю къ Ласселямъ, рѣдкій день проходилъ безъ того, чтобы Луисъ не нашелъ.

Естественно было, что Маргарита Баррингтонъ была заинтересована этими двумя почти единственными посѣтителями, нарушавшими однообразіе ихъ жизни. Незамѣтно для самой себя, она привыкла наблюдать за ними и сравнивать ихъ характеры.

При общей имъ обоимъ любви во всему честному, правдивому въ теоріи и на практикѣ, благородномъ пристрастіи во всему, что есть въ жизни человѣческой чистаго и хорошаго, и не менѣе благородномъ презрѣніи ко всему низкому и грязному, которыми отличались и Маллабаръ и Бальдвинъ, едва ли существовали двѣ натуры болѣе противуположныя. Бальдвинъ былъ ученый, удалялся отъ людей, отличался крайней сдержанностью. Юморъ его былъ злой и циническій. Ему пріятнѣе было озадачить врага, чѣмъ радоваться съ другомъ. Не то, чтобы онъ равнодушно относился къ счастію друзей своихъ. Онъ радовался ему, но имъ приходилось принимать его ликованіе по поводу ихъ благополучія на вѣру, не ожидая отъ него выраженія радости. Онъ принадлежалъ къ числу тѣхъ натуръ, которыя при полной способности глубоко чувствовать, отличаются такой почти болѣзненной сдержанностью, что выраженіе этихъ чувствъ, горестныхъ или радостныхъ, все равно, причиняетъ имъ чуть не физическое страданіе. Натура Маллабара на-оборотъ, была экспансивная. Восторгъ Маллабара, когда онъ его чувствовалъ, — а это случалось нерѣдко, — вырывался наружу, выражался въ его словахъ или дѣйствіяхъ. Бальдвинъ скрывалъ свой, какъ нѣчто постыдное. Маллабаръ былъ нетерпѣливъ, любилъ видѣть непосредственныя послѣдствія, готовъ былъ отдать сюртукъ съ плечъ или лошадь, на которой ѣхалъ, если этимъ могъ тотчасъ принести пользу, удалить съ пути своего какое нибудь препятствіе. Бальдвинъ былъ методиченъ и терпѣливъ, способенъ долго, упорно преслѣдовать данную цѣль. Маллабаръ умѣлъ черезъ день или два забыть вещи, изъ-за которыхъ волновался сильнѣе, чѣмъ могъ бы волноваться Луисъ, еслибъ дѣло шло о самомъ задушевномъ его желаніи. Когда Маргарита покороче узнала ихъ обоихъ, она говорила, что впечатлѣніе, оставляемое присутствіемъ и бесѣдой перваго, — его Wesen, употребляя непереводимое нѣмецкое выраженіе, — можно сравнить съ ощущеніемъ, которое испытываешь въ яркій, солнечный день, глядя на морской приливъ; впечатлѣніе, оставляемое другимъ, напоминало ей то ощущеніе — когда стоишь у какого-нибудь бездоннаго озерка, въ темномъ лѣсу, въ тихій осенній вечеръ. Сравненіе было удачно. Къ счастью, никто не спросилъ ее, чему она склонна оказать предпочтеніе, неподвижному ли озерку, или быстро несущимся волнамъ океана.

— Они часто мнѣ напоминаютъ старинные стишки, которые я зналъ наизусть, будучи мальчикомъ, — сказалъ однажды мистеръ Лассель, когда они толковали о «двухъ молодцахъ», какъ онъ называлъ ихъ.

— Какіе это стишки? — спросила Маргарита.

— Что-то въ такомъ родѣ: «Said Tweed to Till» и np.^[1].

— Ужасно, — сказала Маргарита, содрогаясь.

— О папа, ты какъ будто хочешь сказать, что Луисъ предатель, — горячо и съ негодованіемъ воскликнулъ Рупертъ.

— Вовсе нѣтъ, голубчикъ! А только тихій Тилль могъ, пожалуй, и удивить, тогда какъ Твидъ былъ весь наружу, когда быстро проносился мимо. Но такіе споры всегда даютъ не полное представленіе о предметѣ.

Маргарита молча согласилась.

Съ самаго начала, какъ-то само-собой, положеніе, занимаемое Маргаритой въ Гранджѣ, пришлось ей совершенно по нраву. Различныя причины способствовали этому. Будь мѣсто не такое, какимъ оно было, почти навѣрное можно сказать, что не прошло бы и двухъ недѣль, какъ Маргарита сняла бы маску. При всемъ ея желаніи видѣть жизнь въ ея настоящемъ свѣтѣ съ точки зрѣнія бѣдной гувернантки, моя героиня была бы совершенно неспособна примириться съ второстепеннымъ мѣстомъ, которое должна занимать обыкновенная гувернантка. Мистриссъ Лассель не знала, чѣмъ побаловать особу, которая вызвала такую чудесную перемѣну въ ея болѣзненномъ и вообще несчастномъ мальчикѣ. Будь Маргарита самой неинтересной молодой дѣвушкой по манерамъ и наружности, любящая мать имѣла бы къ ней всевозможное вниманіе. Но будучи тѣмъ, чѣмъ она была, красавицей, очаровательной въ глазахъ пожилой женщины такъ же, какъ и избалованнаго, больного мальчика, настоящей лэди по манерамъ, умной и пріятной въ обществѣ, Маргарита вскорѣ заняла въ домѣ положеніе старшей дочери. Съ ней мистриссъ Лассель совсѣмъ не испытывала неловкости, которую испытывала прежде, въ сношеніяхъ съ чопорной и суровой миссъ Флинтъ, или съ другими болѣзненно-впечатлительными молодыми особами, которыя считали, что ихъ оскорбляютъ, если у нихъ просили ничтожной услуги, не входившей въ ихъ классную рутину. Много разъ говорила она Маргаритѣ:

— Дорогая, вы — истинный нашъ другъ. Я не могу видѣть въ васъ что-нибудь другое. Вы — моя благодѣтельница, я на-вѣкъ останусь у васъ въ долгу.

Въ такихъ случаяхъ Маргарита, съ непріятнымъ чувствомъ на сердцѣ, сознавала, что находится въ фальшивомъ положеніи, но никогда еще не находила въ себѣ необходимаго мужества, чтобы выйти изъ него. Во-первыхъ, эта ласка и благодарность были ей необыкновенно пріятны, тѣмъ пріятнѣе, что тутъ и вопроса быть не могло о томъ, ей ли самой оказывалось такое вниманіе или ея положенію. Этимъ людямъ ничего не было извѣстно объ ея положеніи, ея состояніи. Атмосфера лести съ одной стороны, предостереженій и подозрѣній съ другой, съ которой она свыклась, какъ-будто растаяла, предоставивъ ей возможность дышать болѣе свѣжимъ и чистымъ воздухомъ. Она, Маргарита Баррингтонъ, нашла въ жизни практическую задачу; она приносила нѣкоторую ношу, нѣкоторое облегченіе тѣмъ, кто сильно нуждался въ помощи и утѣшеніи. Сколько времени могло продолжиться настоящее положеніе вещей, еслибъ обнаружилось ея дѣйствительное общественное положеніе? Ни одного дня — она хорошо это знала. Скажи она мистриссъ Лассель правду, эта дама постоянно бы мучилась, воображая, что Маргарита живетъ у нея противъ воли, что единственно изъ доброты она жертвуетъ собой и своими удовольствіями ей и ея сыну. Во всѣхъ отношеніяхъ молодой дѣвушкѣ было удобнѣе выдавать себя за Маргариту Персиваль, гувернантку по необходимости, чѣмъ признаться, что она — Маргарита Баррингтонъ, богатая и независимая, играющая въ сестры милосердія изъ каприза, втирающаяся въ чужіе дома для удовлетворенія минутной фантазіи. Теперь ужъ это былъ не капризъ, не фантазія, не шутка. Чѣмъ дальше, тѣмъ она дѣлалась необходимѣе Руперту, тѣмъ искреннѣе сама привязывалась къ нему. Среди его несчастія иногда мелькали такіе теплые лучи, такія нѣжныя, милыя, симпатичныя черты, которые дѣлали его все дороже для нея. Она не могла рѣшиться говорить съ нимъ о разлукѣ. Онъ льнулъ въ ней; даже его здоровье такъ улучшилось подъ вліяніемъ ея общества, что она боялась мысли порвать такую связь. А между тѣмъ она знала, что когда-нибудь она должна быть порвана. Пока она избѣгала задумываться надъ этимъ вопросомъ, оставалась въ прежнихъ условіяхъ, съ каждымъ днемъ сильнѣе привязываясь къ окружающимъ, и дѣлаясь имъ все болѣе и болѣе необходимой.

Мы сказали уже, что Джонъ Маллабаръ и Луисъ были постоянные посѣтители дома. Маллабаръ заѣзжалъ нѣсколько разъ послѣ своего перваго посѣщенія, передъ отъѣздомъ въ городъ. При каждомъ изъ этихъ случаевъ, случайно или преднамѣренно съ его стороны, Маргарита оставалась съ нимъ наединѣ. Онъ говорилъ съ ней серьезнѣе, менѣе небрежно, чѣмъ обыкновенно, касаясь не совсѣмъ обыденныхъ вопросовъ, точно не желая болтать съ ней о пустякахъ въ теченіи тѣхъ немногихъ минутъ, которыя они проводили вмѣстѣ.

Разъ онъ спросилъ: — Не страдаетъ ли ваше здоровье, миссъ Персиваль, отъ постояннаго дежурства при бѣдномъ Рупертѣ?

— Нисколько, благодарю васъ. Я никогда не была такъ здорова.

— Ни ваше расположеніе духа?

— Нѣтъ. Я не подвержена припадкамъ меланхоліи. Обязанность моя мнѣ по душѣ.

— Мнѣ кажется, что вы подвержены припадкамъ доброты и самопожертвованія. Никто, кромѣ женщины, и чрезвычайно доброй женщины, не нашелъ бы эту обязанность пріятной.

— Вы страшно преувеличиваете мои заслуги. Глаза Руперга, всякій разъ, какъ я подойду къ нему, замѣтно оживляются. Все его существо оживаетъ. Послѣ мистера Бальдвина я, мнѣ кажется, имѣю надъ нимъ болѣе сильное вліяніе, чѣмъ кто бы то ни было. Необыкновенная женщина была бы та, которую не радовали бы подобные признаки.

— Послѣ мистера Бальдвина! Вы приносите такія жертвы и очень довольны, что стоите кого бы то ни было въ привязанности того, кому онѣ приносятся! — воскликнулъ Маллабаръ, сверкнувъ своими темными глазами. — Быть можетъ, я не болѣе, какъ холодный, свѣтскій человѣкъ, такъ какъ вы сами не приписываете этому, кажется, никакого значенія, — но мнѣ думается, что еслибъ кто-нибудь былъ такъ добръ во мнѣ и я нуждался въ этой добротѣ, вся душа моя поклонялась бы ей — моей благодѣтельницѣ, кто бы она ни была.

Онъ говорилъ горячо, Маргарита казалась серьёзной. Джонъ Маллабаръ уже не разъ, въ разговорахъ съ нею, впадалъ въ подобный тонъ. Въ другой разъ:

— Я завтра ѣду въ городъ, миссъ Персиваль.

— Неужели! надолго?

— Не имѣю даже смутнаго понятія. Знаю, что когда буду тамъ шататься въ духотѣ и болтать пустяки съ пустыми людьми, мнѣ не разъ вспомнится эта прохладная комната, занавѣски которой шевелитъ морской вѣтерокъ, и вы, поддерживающая рукою больную голову Руперта, разговаривающая съ нимъ или читающая ему, и я пожалѣю, что не съ такой пользой употребляю свое время.

— Не думаю, чтобы по вашей части было служить подушкой больнымъ, — сказала Маргарита, съ невольной улыбкой.

— Вы думаете, что для меня будетъ болѣе пріятнымъ занятіемъ болтать пустяки? — сказалъ онъ, съ напускной шутливостью, но улыбка его была принужденная.

— Вы совершенно ошибаетесь, — сказала Маргарита. — Я не могу представить себѣ васъ болтающимъ пустяки, мистеръ Маллабаръ; вы несомнѣнно обижаете дамъ, о которыхъ говорите. Не всѣ же непремѣнно — пустые люди, кто ѣздитъ въ городъ на сезонъ и разговариваетъ съ друзьями, которыхъ тамъ встрѣтитъ.

— Быть можетъ, и нѣтъ, — сказалъ онъ, и лицо его прояснилось, по замѣчанію Маргариты, съ той самой минуты, когда она сказала, что не можетъ представить себѣ его болтающимъ пустяки.

Маргаритѣ и прежде воздавалось поклоненіе въ разнообразныхъ видахъ. Она была слишкомъ опытна, чтобы не понять, что Маллабаръ, по меньшей мѣрѣ, увлеченъ ею, и по этому-то поводу она, въ первый разъ, ясно и отчетливо сказала себѣ: «Я очень рада, что мистеръ Маллабаръ ѣдетъ въ Лондонъ, надѣюсь, что онъ останется тамъ до конца сезона. Желала бы я, чтобъ онъ нашелъ нѣкоторыхъ изъ этихъ пустыхъ барынь невыразимо привлекательными и письменно сообщилъ мистриссъ Лассель, что надѣется вскорѣ представить ей будущую мистриссъ Маллабаръ».

Джонъ Маллабаръ уѣхалъ на другой день. Должно полагать, что онъ нашелъ пустоту людей, съ которыми встрѣчался, совершенно невыносимой, такъ какъ черезъ двѣ недѣли онъ возвратился домой. Причины, приведенныя имъ въ объясненіе такого короткаго пребыванія въ столицѣ, не отличались особой убѣдительностью.

Въ теченіи этихъ двухъ недѣль Луисъ Бальдвинъ несомнѣнно бывалъ въ Грэнджѣ гораздо чаще прежняго. Его умѣренная любезность и солидныя манеры сдѣлались, въ понятіяхъ Маргариты, необходимымъ дополненіемъ въ преданности Руперта. Много разъ у нея съ Луисомъ бывали бесѣды, сцены, стычки, даже болѣе энергическія чѣмъ та, которая происходила на берегу. Рѣдкая встрѣча ихъ обходилась безъ спора. Крайняя сдержанность Луиса мучила Маргариту; онъ всегда какъ будто чего-то не договаривалъ — чего именно, она опредѣлить не могла, но изъ-за чего предавалась безконечнымъ размышленіямъ и догадкамъ, пока ею, наконецъ, не овладѣло страстное, хотя и безмолвное желаніе, узнать эту тайну его характера. Она была убѣждена, что если только онъ захочетъ открыть ее, она окажется прекрасной — не менѣе прекрасной, чѣмъ тѣ райскія розы, въ поискахъ за которыми многіе изъ насъ проводятъ цѣлую жизнь. Она перестала думать о Маллабарѣ, ей казалось, что его сильныя и слабыя стороны ей извѣстны, но въ Луисѣ постоянно чувствовалась какая-то скрытая сила, какое-то качество, которое при случаѣ скажется и приметъ величавые размѣры. Для такой дѣвушки, какъ она, эта таинственная сторона его характера обладала неизъяснимой прелестью. Ея жизнь походила на сонъ. Она не видѣла, какъ проходило время. Случайные отголоски изъ внѣшняго міра — письма отъ миссъ Персиваль, отъ мистриссъ Пирсъ, отъ ея вѣрнаго друга Тома, готоваго ради ея даже подвергнуть себя пыткѣ — написать письмо, скорѣй возбуждали въ ней досаду, чѣмъ доставляли ей удовольствіе. Она не нуждалась въ письмахъ, не нуждалась въ отголоскахъ изъ внѣшняго міра; ей хотѣлось только, чтобъ ей позволили мѣрно плыть по теченію, среди всѣхъ этихъ мечтателей, — всѣ они болѣе или менѣе мечтали. Ей пріятно было видѣть, что глаза Руперта не отрываются отъ нея, что онъ всѣмъ сердцемъ льнетъ къ ней, чувствовать себя окруженной любовью его матери, искреннимъ расположеніемъ сквайра и его горячей благодарностью. Послѣдняя однажды выразилась поднесеніемъ ей роскошнаго, чернаго шелковаго платья и любезнымъ комплиментомъ. Подарокъ этотъ страшно смутилъ Маргариту. Благодаря всему этому и благодаря — да, въ этомъ-то все дѣло — взгляду, который бросалъ на нее Луисъ Бальдвинъ при ихъ ежедневныхъ встрѣчахъ, его рукопожатію, отъ котораго по ея пальцамъ пробѣгали мурашки, тихимъ, мѣрнымъ, кроткимъ звукамъ его мягкаго голоса, Маргарита ничего не желала.

Однажды, въ концѣ іюня, Рупертъ, Маргарита и Луисъ сидѣли одни въ классной. Мистриссъ Лассель отправилась дѣлать визиты, что съ ней не часто случалось и взяла съ собой Дамарисъ. Луисъ завтракалъ съ ними и, по возвращеніи въ классную, принялся объяснять Руперту, отличавшемуся неутомимой жаждой познаній, новую геологическую теорію. Они съ Маргаритой слушали съ глубочайшимъ вниманіемъ, тогда какъ Луисъ громоздилъ книги въ различныхъ направленіяхъ, чтобъ обозначить положеніе слоевъ, о которыхъ говорилъ. Маргарита наслаждалась прелестью этой минуты. Одно горячее желаніе, которое когда-либо выражалъ Луисъ въ ея присутствіи, было имѣть средство способствовать развитію нѣкоторыхъ отраслей научнаго изслѣдованія, и она въ эту минуту думала: «Какъ бы я могла помочь ему! Какъ бы пріятно это было!»

Луисъ стоялъ на колѣняхъ, Маргарита помогала ему, поддерживая одну книгу, пока онъ прислонялъ къ ней другія, она для этого немного наклонилась съ низкаго стула, на которомъ сидѣла. Пока они всѣ трое были погружены въ свое занятіе, дверь отворилась, Чьи-то шаги остановились, голосъ сказалъ:

— Боюсь, что помѣшалъ, мистриссъ Лассель нѣтъ дома?

Маргарита сильно вздрогнула и измѣнилась въ лицѣ. Нельзя было того же сказать о Бальдвинѣ.

— Ахъ, Джэкъ, это ты? Я думалъ, ты въ Лондонѣ, — рѣшительно проговорилъ онъ.

— Мистеръ Маллабаръ! Я, я также думала, что вы въ Лондонѣ, — только и нашлась сказать Маргарита.

Маллабаръ остановился на порогѣ со шляпой и хлыстомъ въ рукѣ. Онъ смотрѣлъ олицетвореніемъ изящнаго молодого англійскаго джентльмена — гордаго, стройнаго, красиваго, но улыбки, которая часто оживляла его смуглое лицо, не было. Брови его были нахмурены, выраженіе страданія, горя, смущенія отражалось въ его глазахъ, ноздри были слегка расширены, голова откинута назадъ. Маргарита никогда не видала его такимъ, это выраженіе сильно смутило ее; но, овладѣвъ собой, она сказала:

— Не войдете ли вы, не присядете ли? Мистриссъ Лассель дѣйствительно нѣтъ дома, но, можетъ быть, она скоро вернется, ей будетъ очень досадно, если она не увидитъ васъ.

Маллабаръ съ минуту колебался, бросилъ на Маргариту не совсѣмъ понятный для нея взглядъ и наконецъ, почти вяло, сказалъ:

— Такъ какъ я уже здѣсь, то на всякій случай подожду немного.

Онъ положилъ шляпу и хлыстъ на столъ, стоявшій у стѣны, провелъ рукой по волосамъ и сѣлъ возлѣ кушетки Руперта.

— Ну, старина, какъ поживаешь? — спросилъ онъ тономъ, въ которомъ слышалось утомленіе. Фразу свою онъ закончилъ вздохомъ.

— О, я, какъ обыкновенно, — апатично сказалъ Рупертъ. — Изучаю геологію, при помощи книгъ, изображающихъ слои. Но что заставило васъ такъ скоро вернуться? Мнѣ казалось, вы такъ любите Лондонъ.

Онъ не могъ предложить вопроса болѣе непріятнаго для ушей своихъ трехъ взрослыхъ собесѣдниковъ. Маллабаръ отвѣтилъ не тотчасъ. Маргарита сидѣла неподвижно и упорно смотрѣла въ окно, но яркій румянецъ, надъ которымъ она была не властна, возбуждалъ ея досаду и былъ прекрасно видѣнъ Луису Бальдвину, хотя онъ казался поглощеннымъ дальнѣйшими опытами надъ своими передвижными слоями. Наконецъ Джонъ сказалъ:

— Я любилъ Лондонъ, когда былъ молодъ. Теперь мнѣ вездѣ тоска. Тамъ я до смерти стосковался, а потому уѣхалъ.

— Ну такъ здѣсь вы еще сильнѣе соскучитесь, — отвѣчалъ Рупертъ, не особенно обрадованный возвращеніемъ Маллабара, а потому говорившій съ досадой.

Джонъ слегка засмѣялся, и отвѣтилъ:

— Можетъ быть. Въ такомъ случаѣ, могу отправиться въ другое мѣсто. Удивляюсь, что вы не на воздухѣ въ такой чудный день.

— И были бы, не будь вы здѣсь.

— Рупертъ! — воскликнула Маргарита.

— Чтожъ, я хотѣлъ сказать, что миссъ Персиваль обѣщала мнѣ отправиться со мной, какъ только Луисъ уйдетъ.

— Въ первый разъ слышу о такомъ обѣщаніи, — рѣшительно замѣтилъ Луисъ, тогда какъ лицо Маргариты снова вспыхнуло. — Принимаю твой намекъ къ свѣдѣнію, да мнѣ давно и идти пора. Я не воображалъ, что время такъ быстро пролетѣло.

— Оно, въ иныхъ мѣстахъ, очень скоро идетъ, — сказалъ Маллабаръ, закинувъ голову и прилежно изучая узоръ изъ цвѣтныхъ брусьевъ и лѣпную работу на потолкѣ.

— Ты также уходишь, или будешь ждать мистриссъ Лассель? — спросилъ Луисъ, и въ голосѣ его, казалось, слышалось нѣчто ему несвойственное — тѣнь сарказма, насмѣшки, чего-то въ этомъ родѣ. Маллабаръ, обыкновенно самый веселый, живой и рѣшительный изъ людей, нѣсколько затруднился отвѣтомъ на этотъ вопросъ; онъ откашлялся, взглянулъ въ окно, былъ въ нерѣшимости. Маргарита, не въ силахъ болѣе сидѣть смирно, пока продолжалась эта тайная ссора, вскочила, собрала книги, разбросанныя по полу, и занялась устанавливаніемъ ихъ на мѣсто въ маленькій книжный шкапъ, стоя къ молодымъ людямъ спиной. Луисъ стоялъ и спокойно смотрѣлъ на Маллабара, тѣнь улыбки носилась вокругъ его губъ. Маллабаръ поймалъ его взглядъ и вдругъ сдѣлался мраченъ какъ ночь.

— Такъ какъ ты уходишь и Рупертъ идетъ гулять, я думаю, что и я отправлюсь, — холодно отвѣтилъ онъ.

— Хорошо, — сказалъ Луисъ, — только у меня въ гостиной остались нѣкоторыя бумаги, надо пойти за ними. До свиданія, миссъ Персиваль.

— До свиданія, — отвѣтила Маргарита, не поворачиваясь даже, чтобы взглянуть на него.

Луисъ вышелъ.

Маллабаръ сдѣлалъ нѣсколько шаговъ по комнатѣ, подошелъ въ шкапу и сказалъ:

— Миссъ Персиваль!

Она вздрогнула, выронила книгу. Они одновременно наклонились поднять ее и руки ихъ встрѣтились. Когда онъ опять заговорилъ, голосъ его былъ совсѣмъ кроткій.

— Не потрудитесь ли вы передать мой привѣтъ мистриссъ Лассель и сказать ей, что я доставлю себѣ удовольствіе опять заѣхать какъ-нибудь на дняхъ? Скажите ей, пожалуйста, что мнѣ очень надоѣлъ Лондонъ и я вернулся домой.

— Я передамъ ей, — сказала Маргарита, лицо которой еще сохраняло очень озабоченное выраженіе.

— Были ли вы здоровы? веселы? — спросилъ онъ, тихимъ голосомъ.

— Да, совершенно, — отвѣчала Маргарита; но не могла прибавить: «главнымъ образомъ потому, что васъ здѣсь не было».

— Очень этому радъ. И такъ до свиданія. Можно пожать вашу ручку?

Маргарита молча исполнила его желаніе; и хотя знала, что онъ выразительно на нее смотритъ, не подняла на него главъ.

На-скоро простившись съ Рупертомъ, онъ вышелъ изъ комнаты, и вскорѣ они съ Луисомъ вышли изъ дому.

Глава XII. — Богатыя невѣсты.

Около половины іюля мистриссъ Лассель однажды озадачила Маргариту, сказавъ: — Дорогая, намъ слѣдуетъ условиться насчетъ вашихъ каникулъ. Нужны же вамъ каникулы.

У захваченной врасплохъ Маргариты не нашлось тотчасъ благовиднаго предлога къ отказу, и она поспѣшно проговорила.

— Какъ, вы хотите, чтобъ я оставила васъ, мистриссъ Лассель?

— Сохрани Богъ, мое дорогое дитя. Но вамъ, вѣроятно, хочется сколько-нибудь отдохнуть отъ этой однообразной жизни.

— Этого-то именно я и не хочу, — горячо отвѣчала она. — Можетъ быть, около Рождества я попрошу у васъ отпуска. Повѣрьте, что теперь я гораздо охотнѣе останусь здѣсь, и… Рупертъ не захочетъ отпустить меня.

— Всѣмъ намъ тяжело было бы съ вами разстаться. Но ваши друзья, ваши родные…

— У меня почти нѣтъ родныхъ и совсѣмъ нѣтъ друзей, — отвѣчала Маргарита, съ крайнимъ неудовольствіемъ думая о свиданіи съ Пирсами, о шутливыхъ комментаріяхъ и безсмысленныхъ шуткахъ, которымъ ей пришлось бы подвергнуться изъ-за своей «фантазіи». Мысль, что объ ея теперешнихъ друзьяхъ станетъ судить и рядить, что надъ ними будетъ смѣяться семейство Пирсъ, была слишкомъ ужасна; еще съ большей неохотой отворачивалась она мысленно отъ Бекбриджскаго Аббатства, оживленнаго обществомъ обѣихъ миссъ Персиваль, съ Морисомъ Биддульфомъ въ ближайшемъ сосѣдствѣ.

— Нѣтъ, — продолжала она, — позвольте мнѣ пока остаться здѣсь, если вы ничего не имѣете противъ этого. Я могу воспользоваться отпускомъ во всякое время, когда представится удобный случай.

Мистриссъ Лассель очень обрадовалась такому разрѣшенію вопроса. Маргарита осталась и въ тайнѣ упрекала себя въ недостаткѣ мужества, увѣряя себя, что ей слѣдовало уѣхать и, какъ она выражалась, «порвать чары». Она осталась и чары продолжали дѣйствовать.

Лѣто пролетѣло, время проходило, а она по прежнему оставалась въ Блэкфордъ Гренджѣ, все еще не сказала ничего рѣшительнаго, не пришла ни къ какому заключенію относительно своихъ будущихъ плановъ, но была менѣе счастлива въ концѣ сентября, чѣмъ въ половинѣ іюля, иногда даже чувствовала себя очень несчастной. Обстоятельства все болѣе и болѣе усложнялись; тайная власть, пріобрѣтенная надъ нею однимъ изъ дѣйствующихъ въ этой исторіи лицъ, парализовала ея разсудокъ, ея чувство долга, указанія разума и справедливости. Общество одного человѣка, и только одного, доставляло ей истинное удовольствіе — это было общество Руперта. Въ его глазахъ, все, что она дѣлала или говорила, было хорошо и всегда останется хорошимъ. Но она мучилась изъ-за мистриссъ Лассель. Она такъ нѣжно полюбила ее, что сказать ей, что она ее обманула, было ей положительно тяжело: она еще не нашла въ себѣ мужества это исполнить. Странно сказать, теперь она всего свободнѣе чувствовала себя съ Луисомъ Бальдвиномъ — когда-то онъ болѣе другихъ стѣснялъ ее. Она съ такимъ безграничнымъ довѣріемъ относилась въ его характеру, во всей его личности, въ его сужденіямъ, она такъ слѣпо полагалась на его прямоту, что уже одно то, что онъ обращался съ нею теплѣе, задушевнѣе прежняго, повидимому, безъ всякой подозрительности, заставляло ее отдыхать душою. Она не могла отдать себѣ отчета въ этомъ ощущеніи. Ей казалось, будто Луисъ видитъ ее насквозь, знаетъ всѣ ея хорошія и дурныя стороны — она не въ силахъ была себѣ представить, что онъ не можетъ знать всей правды о ней. Положеніе было очень искусственное, очень натянутое…

Она вообще находила его сноснымъ. Но бывали минуты, когда оно становилось почти невыносимымъ. Во снѣ, среди котораго протекала ея жизнь, съ ужасающей реальностью выдѣлялась одна фигура, безпощадно обращалъ на себя ея вниманіе одинъ фактъ. Она пыталась отрицать его, иногда ей удавалось забывать о немъ на время, но въ присутствіи Джона Мадлабара отрицаніе становилось невозможнымъ. Онъ былъ кротокъ съ нею, кротовъ и спокоенъ, но натура его не измѣнилась. Онъ былъ горячаго характера, пылкій, порывистый, онъ былъ влюбленъ въ нее и, какъ истый мужчина, рано или поздно переломаетъ жалкія преграды, которыя она силилась воздвигнуть между ними, разрушитъ ихъ однимъ ударомъ, предложитъ свой вопросъ и потребуетъ отвѣта. Мысль объ этой минутѣ подавляла ее точно кошмаръ; тѣмъ болѣе ужасала она ее, что она отдавала ему полную справедливость, не находила въ немъ и тѣни грубости или мелочности, ничего кромѣ мужества, доброты, прекрасныхъ, благородныхъ качествъ.

Она допускала, что онъ, говоря вообще, человѣкъ лучшаго закала, чѣмъ Луисъ Бальдвинъ, потому что его благородное поступки были самопроизвольны; тогда какъ даже сильныя стороны характера Луиса имѣли своимъ источникомъ нѣчто въ родѣ злобы. Онъ рѣдко особенно дорожилъ чѣмъ-нибудь, пока не убѣдится, что это трудно узнать, получить или сдѣлать; тогда во что бы то ни стало, оно должно принадлежать ему, онъ долженъ обладать имъ, сдѣлать это, добыть, и, чѣмъ болѣе встрѣчалось препятствій на его пути, тѣмъ упорнѣе стремился онъ ихъ удалить. Маргарита это знала; она знала, что у Джона Маллабара добрые, рыцарскіе поступки являлись сами собой, тогда какъ у Луиса великодушные поступки часто проистекали изъ положительнаго разсчета, имѣвшаго цѣлью не выгоду, но достиженіе того, что хорошо, похвально, справедливо. Маллабаръ всегда угадывалъ это инстинктивно, и радостно исполнялъ. Она все это знала, но могла бы сказать о Луисѣ какъ въ поэмѣ мистриссъ Броунингъ говорилъ поклонникъ Авроры: «Не стану утверждать, чтобъ у тысячи женщинъ глаза не были больше. Довольно, что она одна взглянула на меня глазами, которые, велики они или малы, заполонили мою душу».

Не радостно ожидала она дня, когда Джонъ Маллабаръ порветъ путы этикета и пожелаетъ узнать, отчего она не можетъ любить его.

Отчетъ о времени между іюлемъ и сентябремъ можетъ быть пропущенъ. Оно было однообразно въ самой быстротѣ своего теченія. Лѣто въ этомъ году было длинное и чудное. Они почти жили на воздухѣ, до такой степени, что Маргарита, благодаря близкому знакомству, совершенно свыклась съ страннымъ садомъ. Больше всего она любила стоять на каменномъ мосту, смотрѣть на домъ, за который великолѣпно садилось солнце, озарявшее страннымъ, неземнымъ свѣтомъ, непохожимъ ни на дневной ни на вечерній, всѣ окружающіе предметы. Рупертъ необыкновенно хорошо себя чувствовалъ; съ нимъ не бывало болѣе внезапныхъ, мучительныхъ припадковъ; онъ началъ ходить немного больше, и, поддерживаемый Маргаритой и Луисомъ, даже добрался до моста и назадъ. Они надѣялись, что этимъ путемъ удастся побѣдить суевѣрный ужасъ, который внушало ему это мѣсто, но опытъ оказался неудачнымъ. Онъ поблѣднѣлъ и задрожалъ, глядя на быстро-несущійся ручей, катившій свои шумныя и прозрачныя воды по темному, каменистому дну.

— Позвольте мнѣ уйти, — сказалъ онъ. — Конечно, я вовсе не могу помнить этого событія, но я знаю, что жизнь моя была загублена за этомъ мосту. Иные люди рано переходятъ Рубиконъ. Ненавижу я это мѣсто.

Маргарита вспомнила, что въ день своего пріѣзда сказала себѣ, что это ея Рубиконъ; она начинала думать, что была права. По крайней мѣрѣ жизнь никогда болѣе не могла быть для нея такою, какой нѣкогда была, никогда, съ той минуты, когда она въ первый разъ переѣхала этотъ мостикъ.

Они увели его, и впослѣдствіи старались ограничивать его прогулки другой стороной сада. Въ началѣ октября пошли вѣтра и дожди; пришлось сидѣть въ комнатѣ. Здоровье Руперта снова измѣнило ему. Маргарита безъ устали за нимъ ухаживала, онъ почти не отпускалъ ее отъ себя. Его страданія и безпомощность не создали но обнаружили безконечное терпѣніе и состраданіе, скрывавшіяся въ глубинѣ ея женскаго сердца. Она не жалѣла для него ни времени, ни заботъ, ни силъ. Она была вознаграждена, когда голова его, наконецъ, нашла отдыхъ на ея груди, когда онъ прижалъ свои дрожащія губы къ ея рукѣ и прерывисто прошепталъ: — Маргарита, какъ я жилъ безъ васъ? Я вѣрно чувствовалъ, самъ того не сознавая, что вы приближаетесь во мнѣ.

Джонъ Маллабаръ опять былъ вызванъ въ городъ по дѣламъ, правда, только на нѣсколько дней, но его отсутствіе позволило Маргаритѣ вздохнуть свободно, избавило ее отъ давленія тяжелаго предчувствія. Раза два или три въ недѣлю она съ положительнымъ страхомъ смотрѣла на его гнѣдую лошадь, когда онъ на ней въѣзжалъ рысью по аллеѣ и переѣзжалъ мостъ, въ то время какъ они сидѣли въ сумерки въ гостиной. Со страхомъ ждала она его появленія, пять минутъ спустя, слѣдила за нимъ, когда онъ цѣловалъ руку у мистриссъ Лассель и спрашивалъ, не дастъ ли она ему чашку чаю послѣ дневныхъ трудовъ. Затѣмъ обсуждались различные случаи, происшедшіе на охотѣ. Если сквайръ появлялся въ то же время, дѣло было еще хуже, такъ какъ онъ былъ ярый охотникъ и любилъ распространяться о событіяхъ дня. Въ такихъ случаяхъ Маллабаръ неизбѣжно подходилъ къ Маргаритѣ, предлагалъ ей какой-нибудь вопросъ, можетъ быть, самъ по себѣ и пустой, но такимъ тихимъ голосомъ, съ такимъ краснорѣчивымъ взглядомъ, по которымъ можно было заключить, что ему не до шутокъ. Наконецъ онъ уѣхалъ, за что она была очень благодарна.

Выше было сказано, что она питала глупую, ни на чемъ не основанную мысль, что Луисъ разгадалъ ее, но что, будучи самъ скрытенъ и щадя чужую скрытность, онъ ничего объ этомъ не говорилъ. Ей казалось, что онъ все знаетъ и что она въ его власти. Ей пришлось разочароваться вполнѣ.

Луисъ заѣхалъ какъ-то утромъ и остался завтракать. За столомъ мистриссъ Лассель сказала:

— Мистриссъ Пьерпонтъ привезетъ ко мнѣ сегодня свою племянницу, миссъ Бженгамъ; вы должны видѣть ее, Маргарита. Говорятъ, у нея великолѣпный голосъ. Можетъ быть, намъ удастся убѣдить ее спѣть что-нибудь. Я много слышала о ея красотѣ: Джонъ Маллабаръ говоритъ, что она была одной изъ первыхъ красавицъ этого сезона. Я спросила его, отчего онъ не позволилъ ей воцариться въ его сердцѣ, и глупый мальчикъ какъ будто разсердился.

Маргарита, чувствуя на себѣ пристальный взглядъ Луиса и мучительно сознавая, кто царитъ въ сердцѣ Джона Маллабаръ, проговорила:

— А — богата она, эта миссъ Бженгамъ?

— Самая богатая наслѣдница въ своихъ краяхъ, — сказалъ мистеръ Лассель. — Луисъ, вамъ не худо бы остаться и взглянуть на нее, — прибавилъ онъ простодушно и безъ всякой задней мысли. — Она могла бы быть лакомымъ кусочкомъ.

— Для меня, хотите вы сказать? Въ качествѣ чего?

— Жены, конечно.

Луисъ слегка засмѣялся.

— Я видѣлъ миссъ Бженгамъ, — сказалъ онъ, — и издали воздалъ ей дань поклоненія. Могу себѣ представить ея взглядъ горделиваго удивленія, еслибъ кто-нибудь подалъ ей подобную мысль; какъ бы она поднесла лорнетъ къ глазамъ, чтобъ однимъ взглядомъ уничтожить меня и мой старый домъ. Она удивительно красива, и кромѣ того горда. Но еслибъ я восхищался ею въ десять разъ больше, чѣмъ восхищаюсь, — ея громадное состояніе было бы непреодолимымъ препятствіемъ.

— Фантазіи! — связалъ сквайръ.

— Для меня, — продолжалъ Луисъ, наливая себѣ бордо и выпивая его, — есть что-то необыкновенно вульгарное въ самой фразѣ: о, онъ прекрасно устроился, женился на богатой наслѣдницѣ. Я считаю такіе браки унизительными.

— Для кого, для мужа или для жены? — спросилъ сквайръ.

— Для обоихъ.

— Можетъ быть, и есть что-нибудь вульгарное въ самой фразѣ, — сказалъ мистеръ Лассель, съ снисходительнымъ, добродушнымъ смѣхомъ. — Въ доказательство же того, что въ самой вещи нѣтъ ничего дурного, позвольте мнѣ указать вамъ на особу, сидящую во главѣ моего стола. Э, Бесси? — Онъ бросилъ ласковый взглядъ на жену, и прибавилъ: — Вы, Луисъ, мелете возвышенную чепуху. Неужели вы воображаете, что еслибъ у моей жены гроша не было, я любилъ бы ее за одну іоту меньше? Да, Господь надъ нею! она всегда бы обвила меня вокругъ пальчика, чѣмъ бы она ни была. И изъ-за того только, что у нея было свое приличное состояніе, мнѣ по вашему слѣдовало бы растерзать свое и ея сердце, не найдя въ себѣ силъ стать выше ея денегъ?

— Милый мой, ты такъ сильно выражаешься! — съ улыбкой замѣтила она.

— Это дѣло совсѣмъ другое, — сказалъ Луисъ. — Я знаю, что у мистриссъ Лассель было состояніе, но ваше было еще больше. Лишь бы средства жены моей не превышали моихъ собственныхъ.

— Полноте! Точно для такихъ случаевъ могутъ существовать твердыя, незыблемыя правила. Предположите, что вы влюблены въ милую, хорошую женщину. Вы узнаете, что у нея втрое больше денегъ, чѣмъ у васъ. Чтожъ изъ этого?

— Мнѣ было бы очень прискорбно, — рѣшительно сказалъ Луисъ, — но я счелъ бы своимъ долгомъ надѣть шляпу и раскланяться съ ней. Такіе браки слишкомъ неравны. Кромѣ того, мужчина не долженъ подвергать себя даже возможности быть принятымъ за авантюриста.

— За авантюриста! Вы, вѣроятно, хотите сказать, что жена ваша, пожалуй, стала бы выражать собственное мнѣніе о многомъ и всякій разъ, какъ это случилось бы, вы воображали бы, что играете вторую скрипку, и не въ силахъ были бы этого вынести. Чепуха, мой милый!

— Я, кажется, оговорился, что это у меня манія. Всѣ мы подвержена маніямъ и находимся въ сильной зависимости отъ вашихъ субъективныхъ ощущеній.

— Въ чорту субъективныя ощущенія! Это зависитъ отъ сердечной теплоты. По моему, если ваша любовь къ женщинѣ не можетъ стать выше ея денегъ, такъ она должна благодарить Бога, что избавилась отъ васъ, и все тутъ! — Бальдвинъ только слегка засмѣялся.

— Очевидно, что мы съ вами не сходимся во мнѣніяхъ, — сказалъ онъ.

Въ этотъ день Маргарита, сидя въ сторонѣ, смутно слышала разговоръ Луиса съ Рупертомъ, не сознавая, что они говорятъ или хотятъ сказать.

«Джонъ Маллабаръ никогда бы не держался такого холоднаго, ужаснаго взгляда», говорила она себѣ. «Зачѣмъ подвергаюсь я этимъ униженіямъ? Зачѣмъ не стряхну съ себя этой галлюцинаціи. Я увѣрена, что это ничто иное, какъ галлюцинація. Такія понятія не обнаруживаютъ благородства души. О, нѣтъ. А между тѣмъ, какъ только онъ взглянетъ на меня, или заговоритъ со мною, я все это забываю. Развѣ я обязана выбрать лучшее?.. Отчего не могу я всегда помнить, что онъ никому не раскрываетъ своего сердца, не даритъ своего довѣрія, какъ товарищу и равному? Это ужасно! Я стряхну съ себя эти чары, и все разскажу мистриссъ Лассель. Она будетъ добра ко мнѣ. Ей я могу довѣриться. Что до остального, я должна пойти ему на-встрѣчу. Будетъ страшно тяжело, если все не устроится какъ… какъ… ну да все равно. Надо рѣшиться».

Такъ сидѣла она и долго размышляла, пока голосъ Бальдвина не вывелъ ее изъ задумчивости. Онъ сидѣлъ возлѣ нея и говорилъ:

— Обѣщаете ли вы мнѣ выйти завтра, какая бы ни была погода? Вы слишкомъ много сидѣли дома, это начинаетъ на васъ дѣйствовать. Говоря: выйти, я хочу сказать, что вамъ надо пройтись. Вамъ необходимы движеніе и свѣжій воздухъ.

— Я, да, о, да! Я завтра какъ-нибудь выйду, — отвѣчала она, глядя на него съ выраженіемъ испуга. Луисъ вѣроятно замѣтилъ ея впалыя, блѣдныя щеки, ея глаза, казавшіеся неестественно большими, необыкновенно темными и печальными. Онъ несомнѣнно видѣлъ все это, хотя невозможно рѣшить, приписалъ ли онъ эту перемѣну только ея неутомимому ухаживанью за Рупертомъ и сидѣнью взаперти.

— Я говорилъ съ Рупертомъ, — продолжалъ онъ. — Я сказалъ ему, что, даже съ эгоистической точки зрѣнія, ему не мѣшаетъ отъ времени до времени отпускать васъ отъ себя, такъ какъ въ противномъ случаѣ вы у насъ заболѣете и вамъ придется уѣхать, чтобъ отдохнуть. Вы были бы этому рады?

Маргарита взглянула на него едва дыша. «Я права», подумала она. "Онъ что-то знаетъ или о чемъ-то догадывается. Вслухъ она поспѣшно проговорила: — Совсѣмъ нѣтъ, — и Луисъ съ долгимъ взглядомъ и полу-улыбкой отошелъ отъ нея.

Глава XIII. — Огромный призъ миссъ Персиваль.

На слѣдующее утро Маргарита нашла на чайномъ столѣ письмо на свое имя. Взглянувъ на конвертъ, она узнала, что письмо отъ настоящей миссъ Персиваль. Она распечатала его, слабо заинтересованная его содержаніемъ, но вскорѣ, вопреки самой себѣ, заинтересовалась имъ.

"Дорогая миссъ Баррингтонъ, давно не получала я отъ васъ извѣстій и нѣсколько разъ собиралась писать вамъ; но я была увѣрена, что еслибъ вы были нездоровы или оставили Блекфордъ Грэнджъ, вы бы меня объ этомъ извѣстили, а потому все откладывала. Теперь, я хочу сообщить вамъ новость, и чувствую, что не должна болѣе откладывать своего письма. Не думала я, когда вы сдѣлали мнѣ и сестрѣ моей ваше доброе и великодушное предложеніе, къ какимъ результатамъ оно приведетъ. Я должна благодаритъ васъ за многое, и косвенно за то, что, кажется, составитъ счастіе моей жизни.

«Я писала вамъ нѣсколько времени тому нагадь, что мистеръ Биддульфъ нѣсколько разъ былъ у себя въ имѣніи и что во время своего тамъ пребыванія онъ оказывалъ всякаго рода вниманіе Фанни и мнѣ. Въ началѣ октября онъ пріѣхалъ на болѣе продолжительное время, для охоты. Мы очень часто видали, или вѣрнѣе, видимъ его, такъ какъ онъ еще здѣсь и на-дняхъ просилъ меня быть его женой. Признаюсь, что мнѣ всегда чрезвычайно нравился мистеръ Биддульфъ, съ перваго раза, когда я съ нимъ встрѣтилась у мистриссъ Пирсъ. Съ тѣхъ поръ какъ я такъ часто видалась съ нимъ здѣсь, моя симпатія превратилась въ болѣе теплое чувство. Онъ мнѣ кажется такимъ безукоризненнымъ во всѣхъ отношеніяхъ, такимъ утонченнымъ джентльменомъ, и вмѣстѣ съ тѣмъ такимъ умнымъ, развитымъ человѣкомъ. Можетъ быть, это мечта любящаго сердца, но я считаю его совершенствомъ, достойнымъ любви и поклоненія женщины».

Тутъ чувства Маргариты прорвались наружу; она почти гнѣвно воскликнула: «Этотъ-то фатъ!» Восклицаніе заставило Дамарисъ спросить, что съ ней случилось.

«Я такъ счастлива, что онъ меня выбралъ; это показываетъ его благородную самоотверженную натуру. Я такъ мало имѣла правъ быть избранной, во мнѣ такъ мало привлекательнаго для такого человѣка, какъ онъ. Но онъ говоритъ, что симпатія и антипатія вещи, которыя невозможно логически объяснить».

«Это правда. Господи! подумать, что у этого человѣка нашлась поклонница!» размышляла Маргарита.

"Вы поймете мои чувства, и я не стану утомлять васъ, распространяясь о нихъ. Свадьба наша будетъ очень скоро, такъ какъ онъ не желаетъ промедленія, а его желанія для меня законъ. Надѣюсь, дорогая миссъ Баррингтонъ, что вы пріѣдете къ вамъ на свадьбу, и тѣмъ довершите длинный рядъ одолженій, который вы мнѣ уже оказали. Я должна еще разъ благодарить васъ за великое счастіе, которое доставили мнѣ вы и никто другой, и просить васъ вѣрить, что я всегда останусь

"Искренне вамъ преданной Маріонъ Персиваль".

Маргарита принуждена была положить это письмо въ карманъ и заняться другими вещами до послѣ-обѣда. Ей еще предстояло прочесть второе письмо — письмо отъ Лоры, которая также узнала новость и писала въ тонѣ страстнаго негодованія противъ этой негодной маленькой интриганки, миссъ Персиваль. Помолвка эта служила ей предлогомъ горячо и почти безсвязно умолять Маргариту возвратиться къ нимъ: «вернись въ твоимъ друзьямъ и все будетъ прощено», — подумала Маргарита, съ насмѣшливой улыбкой! Дѣйствительно, письмо мистриссъ Пирсъ выражало и почти говорило: «Ты до сихъ поръ такъ глупо вела свои дѣла, упустила такой великолѣпный случай, отдала такую прекрасную птицу, которую уже держала въ рукѣ, въ когти ничтожной авантюристки, къ которой должна была бы относиться съ презрѣніемъ; вообще поступала такъ дико и неблагоразумно, что единственное, и меньшее, что ты можешь сдѣлать, это вернуться во мнѣ и дать мнѣ руководить тобою въ будущемъ».

Смыслъ этого письма выводилъ Маргариту изъ себя. Увѣренность Лоры въ томъ, что Маргарита съ радостью вышла бы за Биддульфа, еслибъ онъ предоставилъ ей къ тому возможность, возмущала ее, такъ какъ она смотрѣла на него даже съ большимъ презрѣніемъ, чѣмъ слѣдовало. Въ числѣ мелкихъ невзгодъ этой жизни ничто такъ не раздражаетъ, какъ необходимость часто молчать, при страшной внутренней досадѣ, когда наши лучшіе друзья и доброжелатели дѣлаютъ изъ мухи слона, непремѣнно хотятъ придавать такой-то личности или такому-то обстоятельству особенную важность, увѣряя, что ихъ жертва раздѣляетъ ихъ мнѣніе. Какую сколько-нибудь умную дѣвушку, въ тотъ или другой періодъ ея жизни, не мучили, поддразнивая ее какимъ-нибудь господиномъ, къ которому она совершенно равнодушна, который несравненно ниже ея, но вниманіе котораго почему-то считается для нея особенно лестнымъ? Таково, въ усиленной степени, было настоящее положеніе Маргариты. Письмо Лоры не только не убѣдило ее подумать о возвращеніи къ ней, но породило въ душѣ Маргариты упорную рѣшимость и именно противуположнаго свойства.

— Я поѣду въ Бекбриджъ, — рѣшила она. — Я скажу мистриссъ Лассель. Я докажу Лорѣ, что презираю ея вульгарныя понятія; я займу свое мѣсто хозяйки въ собственномъ домѣ. Маріонъ Персиваль выйдетъ замужъ отъ меня, какъ еслибъ она была мнѣ родная сестра. Вотъ, что я сообщу Лорѣ въ отвѣтъ на ея письмо. Это все, что она успѣла рѣшить въ умѣ прежде, чѣмъ пошла къ Руперту и посвятила ему все утро. Не ранѣе какъ послѣ полудня была она свободна.

Глава XIV. — Я — она.

Послѣ завтрака Маргарита промѣшкала нѣсколько времени. Она жаждала быть одной; къ этой жаждѣ присоединилось воспоминаніе о приказаніи Луиса пойти прогуляться и о ея обѣщаніи исполнить его. Она одѣлась для прогулки и вышла, хотя день былъ сѣрый и ничего не обѣщавшій. На грозно-нависшемъ небѣ было много мрачныхъ облаковъ, которыя могли сулить, что угодно — отъ «кроткой небесной росы» до изморози или снѣга, служащихъ признаками зимы и измѣнчивой погоды.

Она уже теперь хорошо изучила всѣ окрестныя тропинки, и, погруженная въ размышленія по поводу полученнаго въ это утро извѣстія, оживленная чистымъ, хотя холоднымъ воздухомъ, незамѣтно шла все дальше и дальше, пока не очутилась въ разстояніи мили или двухъ отъ Грэнджа, на большой дорогѣ, пролегавшей по нагорной равнинѣ. Она не переставала думать о своихъ двухъ письмахъ, объ отрывкахъ изъ нихъ, которые постоянно приходили ей на память, точно неотвязная мелодія, отъ которой отдѣлаться нельзя.. Она испытывала странную смѣсь ощущеній — удовольствія и огорченія; огорченія изъ-за того, что люди воображали, что помолвка эта въ какомъ бы то ни было отношеніи можетъ быть для нея разочарованіемъ; удовольствія потому, что миссъ Персиваль хорошо, прилично, по своему вкусу пристроилась.

«Она, вѣроятно, считаетъ это приличной партіей», подумала она, и сильное презрѣніе примѣшалось къ ея удовольствію. Потомъ презрѣніе взяло верхъ надъ остальными чувствами.

«Они, — пара», думала она. «Поклонница и кумиръ, господинъ и служанка. О, я чувствую себя униженной при мысли, что особа одного со мной пола смотритъ на этого человѣка какъ на своего героя!» Щеки ея пылали, глаза сверкали. "Значитъ, женщины достойны установившагося о нихъ мнѣнія. Достоинъ любви и поклоненія женщины. Отчего, желала бы я знать? А еще такъ недавно онъ просилъ меня полюбить его, поклоняться ему. Какой образецъ постоянства. Вѣроятно, это дѣлается въ наказаніе мнѣ. Лора также думаетъ, что я наказана. Фи! Всякій, кто имѣетъ о насъ какое-нибудь понятіе, засмѣется при мысли, что Маріонъ предпочли мнѣ. Можетъ быть, это оскорбительно для такого суетнаго существа, какъ я, но я дамъ на это единственный отвѣтъ, какой могу дать. Я должна занять свое мѣсто, она должна выйти замужъ изъ моего дома, какъ еслибъ она была моимъ самымъ близкимъ другомъ.

Маргарита нашла лучъ утѣшенія въ этой рѣшимости. Ей пріятно было думать, что она посіупитъ такъ великодушно, трижды заплатитъ жалкій долгъ, соберетъ горящіе уголья на головы тѣхъ, кто хочетъ привести ее въ смущеніе. Она знала, что миссъ Персиваль, при всѣхъ своихъ изъявленіяхъ благодарности, торжествуетъ. Она знала, что Морисъ Биддульфъ позволяетъ миссъ Персиваль торжествовать, позволяетъ ей воображать, что она отбила его у Маргариты, въ увѣренности, что послѣдняя никогда, ни подъ какимъ видомъ не скажетъ, что она отказала ему и вдобавокъ осмѣяла его.

Тутъ-то обнаружилось рыцарство Маргариты. На ея склонность къ подобнымъ поступкамъ и намекалъ Томъ Пирсъ, говоря, что Маргарита «не умѣетъ пробираться украдкой». Ее странно возмущало фальшивое положеніе, въ которое она была поставлена. Но ей даже въ голову не приходило написать Лорѣ и сказать: «Молчи, я отказала человѣку, котораго, по твоему, у меня отбили», или отправить миссъ Персиваль любезное посланіе, намекнувъ въ немъ, что ея властелинъ не всегда былъ такъ безкорыстенъ, какъ теперь казался. Ей хотѣлось отмстить. Она была склонна къ борьбѣ, и неспособна подставить правую щеку, когда ее ударили по лѣвой. Она просто мстила иначе, чѣмъ отомстило бы большинство женщинъ. Двѣ холодныя капли на щекѣ наконецъ вывели ее изъ задумчивости. Она подняла голову. Были сумерки. Море, которое передъ тѣмъ было еще видно ей вдали, все сѣровато-багровое, теперь совершенно скрылось благодаря надвигавшимся сумеркамъ и густому сѣрому туману, холодному морскому туману, составляющему частое явленіе на восточномъ берегу и представляющему истинное бѣдствіе для обитателей его. Накрапывалъ дождь. Вѣтеръ, по временамъ, печально завывалъ; буря приближалась, ей слѣдовало сейчасъ же повернуть назадъ, если она не желала, чтобы ее застигла ночь. У нея не было зонтика, защитой ей служилъ только длинный, темный плащъ съ капюшономъ, да мягкая шляпа для дурной погоды.

Она повернула назадъ; оказалось, что вѣтеръ дуетъ вкось съ сѣверо-запада. Наклонивъ голову, въ развѣвающемся по вѣтру плащѣ шла она въ дому, и такъ какъ вѣтеръ завывалъ у нея въ ушахъ, до нея не долетало никакихъ звуковъ, она не знала, есть ли вблизи кто-нибудь, пока Луисъ Бальдвинъ не осадилъ лошадь положительно возлѣ нея, и она услышала его голосъ.

— Миссъ Персиваль, вы совершаете прогулку съ тою же энергіей, какой отличаются остальныя ваши дѣйствія.

Она подняла голову. На лицѣ ея отражался испугъ, оно еще оставалось мрачнымъ отъ мыслей, тѣснившихся въ ея головѣ; она сказала:

— Какъ видите, меня застигла буря. Но я не хочу васъ задерживать. Пожалуйста, поѣзжайте дальше.

— Конечно, не поѣду, — отвѣчалъ онъ и, быстро сойдя съ лошади, перекинулъ поводья на руку и пошелъ рядомъ съ ней.

— Руперту лучше сегодня? — спросилъ онъ, и тутъ она въ первый разъ замѣтила въ его тонѣ что-то особенное. Онъ говорилъ отрывисто, какъ давно не говорилъ съ нею.

— Да, благодарю, — отвѣчала она почти машинально. Мракъ сгущался быстрѣе, дождь зачастилъ. «Меня застигла буря», — сказала Маргарита. Словамъ ея суждено было оправдаться, и оправдаться вполнѣ. Слѣдующій вопросъ его былъ:

— Что побудило васъ идти такъ далеко въ такой грозный день?

— Мнѣ хотѣлось быть одной; я почти не замѣчала, куда иду. Я думала объ извѣстіи, которое получила сегодня утромъ.

— Неужели! Странно, я также сегодня утромъ получилъ извѣстіе, о которомъ много думалъ.

— Право? Это странное совпаденіе.

— Да. Я подѣлюсь съ вами моими новостями. Вы, конечно, сами разсудите, сдѣлать ли вамъ то же, или нѣтъ. Я получилъ письмо отъ товарища по университету. Онъ сообщаетъ мнѣ, что нашъ бывшій знакомый, очень не-короткій знакомый, — по имени Морисъ Биддульфъ, — женится.

— Да! — слабо сказала Маргарита. Сердце ея замерло, она была совершенно поражена его тономъ.

— Да, и что дѣлаетъ это совпаденіе еще болѣе замѣчательнымъ, такъ это — то, что онъ женится на особѣ, у которой одна фамилія съ вами — на нѣкоей миссъ Маріонъ Персиваль.

— О!

— Слыхали ли вы когда-нибудь о мистерѣ Биддульфѣ, или объ этой миссъ Персиваль?

— Да.

— Вы, можетъ быть, даже знали ихъ?

— Да, я ихъ очень хорошо знаю.

— Можетъ быть, миссъ Персиваль вамъ родня?

— Совсѣмъ нѣтъ.

— Это странно. Оказывается, что она гостила въ домѣ пріятельницы, въ ближайшемъ сосѣдствѣ мистера Биддульфа. Хозяйку дома зовугь миссъ Баррингтонъ — Маргарита Баррингтонъ.

— Знаю. Я — Маргарита Баррингтонъ.

— Съ той минуты, когда я дочиталъ письмо моего друга, я былъ въ этомъ увѣренъ, такъ какъ былъ вполнѣ убѣжденъ, что вы не миссъ Персиваль. Вы, значитъ, миссъ Баррингтонъ — богатая наслѣдница, недавно достигшая совершеннолѣтія, молодая дѣвушка, фантазіи которой также необъяснимы, какъ красота ея замѣчательна; рѣшимость которой, осуществлять свои фантазіи, такъ сильна, что заставляетъ ее пренебрегать всякими препятствіями и сомнѣніями; которая нисколько не задумывается надъ средствами, лишь бы достигнуть цѣли.

— Можетъ быть, она и такая; для меня это безразлично. Я — она! — отвѣчала Маргарита, вскинувъ голову, какъ могла выше. Ее больше раздражалъ его тонъ, чѣмъ слова. Горделивой красавицей смотрѣла она съ своимъ вызывающимъ выраженіемъ. Если ему угодно выражаться въ такомъ тонѣ, пусть его! Она была рада, что онъ сразу взялъ на себя иниціативу, прежде чѣмъ она унизилась, произнеся хотя бы одно слово извиненія. Теперь у нея его не вырвутъ. Она не сдастся до горькаго конца, и если онъ, говоря языкомъ мистера Ласселя, «растерзаетъ» ея сердце, то и его собственное будетъ растерзано въ то же время, такъ какъ даже и теперь, среди сгущавшихся сумерекъ, она видѣла, что, когда онъ пытливо взглянулъ на нее послѣ своихъ послѣднихъ словъ, лицо его было мертвенно блѣдно, глаза искали встрѣтиться съ ея глазами, выраженіе ихъ было почти молящее. Глядя на него, она сознавала, что любить его страстно, что худшій ли онъ или лучшій изъ этихъ трехъ ея обожателей, онъ одинъ заполонилъ ея сердце. Она любила его, но — ей вспомнилась миссъ Персиваль и ея властелинъ и повелитель — не той любовью, которая позволитъ топтать себя ногами, оттолкнуть не выслушавъ, обвинить несправедливо. Быть можетъ, Луисъ забылъ, быть можетъ, при всемъ своемъ умѣ, онъ даже не догадывался, что скажи онъ нѣсколько нѣжныхъ словъ, спроси ее шопотомъ: «не удерживалъ ли я васъ здѣсь сколько-нибудь?» онъ могъ бы направить ее куда бы захотѣлъ, могъ бы услыхать съ устъ ея желанное признаніе. А въ отвѣтъ на такія слова, какія были имъ сказаны, она, конечно, должна была придать лицу своему каменное выраженіе, закалить свое сердце, и, побуждаемая единственно горемъ и страданіемъ, дать волю презрѣнію и негодованію. Какъ бы то ни было, онъ сыгралъ свою роль и самъ все испортилъ, да еще съ необыкновеннымъ тупоуміемъ, составляющимъ отличительную черту мужчинъ въ подобныхъ кризисахъ, теперь принялся подливать масло въ огонь, говоря:

— Не стану отрицать, что я уже нѣсколько времени былъ увѣренъ, что вы не та, за кого себя выдаете; но я уважалъ ваше инкогнито, въ силу убѣжденія, что какая-нибудь тяжкая нужда или какое-нибудь великое горе…

— А можетъ, быть, и что-нибудь позорное? Продолжайте, пожалуйста.

— Какая-нибудь тяжкая нужда или какое-нибудь великое горе могли заставить васъ принять его. Но когда я сегодня утромъ получилъ письмо пріятеля, имена, обстоятельства, многое забытое мною, разомъ вспомнились мнѣ. Я былъ почти подавленъ, но не могъ сомнѣваться въ томъ, что заключеніе, къ которому я пришелъ, правильно. Вы не только не знаете нужды или горя, но вы, по вашему собственному сознанію, богаты, независимы, у васъ множество друзей.

— Это неправда. Никто, никогда отъ меня не слыхалъ, чтобъ у меня было множество друзей. Будь у меня друзья, которымъ я могла бы довѣрять…

Она оборвала рѣчь, досадуя на себя за то, что снизошла до чего-то похожаго на объясненіе.

— Ничѣмъ не загладить того, что вы сначала прибѣгли къ этому обману, не изъ какихъ-нибудь высокихъ или священныхъ побужденій, а просто для забавы, для препровожденія времени.

— «Для штуки», какъ говорятъ школьники. Да, по этой именно причинѣ я и надѣлала все это, и потому еще что мои друзья запрещали мнѣ это. Такъ что-же?

— Такихъ вещей нельзя дѣлать безнаказанно. Вы, можетъ быть, не думали объ уплатѣ, но она еще должна быть внесена до послѣдняго пенни.

— Какая уплата, желала бы я знать?

— Пока вы забавлялись, другимъ было вовсе не до забавы. Вы позволили двумъ людямъ, съ которыми встрѣчались почти ежедневно, влюбиться въ васъ; вы это прекрасно видѣли, и не пытались вывести ихъ изъ заблужденія.

Маргарита вдругъ задрожала. Она не успѣла обрадоваться — не успѣла удивиться, такъ какъ онъ продолжалъ суровымъ, дѣловымъ тономъ:

— Вы дали мнѣ урокъ, котораго я никогда не забуду. Послѣдствія его сойдутъ со мной въ могилу. Женщина, которая говоритъ неправду, теряетъ для меня всякую прелесть. Вѣроятно, вамъ это совершенно все равно; когда вамъ наскучитъ Фаульгавенъ, вы уѣдете и будете забавляться въ другомъ мѣстѣ. Что же до бѣднаго Джэка Маллабара, — понятно, что до такого незначительнаго доктора, какъ я, и до его чувствъ, вамъ нѣтъ никакого дѣла, — позвольте мнѣ обратить ваше вниманіе на то, что, съ свѣтской точки зрѣнія, вамъ могли бы представиться худшія партіи, чѣмъ Джонъ Маллабаръ. Когда-нибудь вамъ придется отвѣчать ему, если онъ предложитъ вамъ одинъ вопросъ. Онъ во многихъ отношеніяхъ беззаботный малый, но онъ слишкомъ хорошій человѣкъ, чтобы служить игрушкой эгоисткѣ, а вы его больно затронули.

Маргарита засмѣялась горькимъ смѣхомъ и гнѣвно сказала:

— Мнѣ все равно, больно-ли я его затронула, и васъ также. Со времени моего пріѣзда въ Блэкфордъ Грэнджъ, моей обязанностью было сдѣлать жизнь бѣднаго Руперта меньшимъ бременемъ для него; надѣюсь, что я въ этомъ успѣла. Что же касается до васъ и до мистера Маллабара, ни одинъ изъ васъ не можетъ сказать, чтобъ я когда-нибудь сказала слово, бросила взглядъ, или двинула пальцемъ, съ цѣлью возбудить привязанность кого-либо изъ васъ. Совѣсть моя чиста. А такъ какъ мы у ворогъ Грэнджа, а пожелаю вамъ добраго вечера. Нѣтъ, ни шагу далѣе, если вы не желаете оскорбить меня. Я предпочитаю идти одна.

Едва замѣтно наклонивъ голову, она вошла въ садъ, оставивъ его у воротъ на проливномъ дождѣ, предоставляя ему оправиться, какъ умѣетъ, послѣ только-что полученной души.

Глава XV. — Свадьба или похороны?

Незадолго до Рождества, Маргарита Баррингтонъ сидѣла одна въ гостиной своего Бекбриджскаго аббатства и предавалась отнюдь не пріятнымъ размышленіямъ.

Былъ холодный мрачный день. Зима настала рано, послѣ короткой и бурной осени. Сильный морозъ безъ снѣгу заковалъ землю въ желѣзныя цѣпи. Небо было сѣро и печально, шаги рѣзко звучали по замерзлой землѣ; любители катанья на конькахъ въ теплыхъ и яркихъ костюмахъ тѣснились на всѣхъ свободныхъ прудахъ. Маргарита была одѣта не для прогулки. Роскошный туалетъ ея отличался торжественнымъ характеромъ, плохо гармонировавшимъ съ временемъ дня и ея собственнымъ настроеніемъ. Платье изъ бархата и атласа, дорогое кружево у ворота и на рукавахъ, брильянты на груди, браслеты на рукахъ — все доказывало, что какое то торжество или состоялось, или предстояло.

Торжество, отпразднованное въ это утро, была свадьба Маріонъ Персиваль, свадьба, о которой Маргарита рѣшила, что она будетъ у нея въ домѣ.

Она привела свое рѣшеніе въ исполненіе. Невѣста была очень рада вѣнчаться съ подобающимъ блескомъ изъ дома миссъ Баррингтонъ. Женихъ охотно согласился. Быть можетъ, онъ чувствовалъ себя нѣсколько во власти миссъ Баррингтонъ; не могъ же онъ совершенно забыть сцену, которая произошла между ними, въ одну майскую ночь, при свѣтѣ звѣздъ и китайскихъ фонариковъ, въ саду мистера Пирса. Какъ бы то ни было, онъ уступилъ, свадьба была блестящая, если не многолюдная. Не смотря на то, что Маріонъ Персиваль была очень красива, очень мила, очень задумчива въ своемъ подвѣнечномъ нарядѣ, Маргарита Баррингтонъ была олицетвореніемъ владѣлицы замка, прелестной хозяйки, и играла первенствующую роль. Молодые отправились въ путь почти тотчасъ послѣ свадебнаго завтрака. Маргарита не давала вечера, послѣдніе изъ не особенно многочисленныхъ гостей съ полъ-часа какъ разъѣхались. Больная миссъ Персиваль пошла къ себѣ въ комнату отдохнуть; трудно было ожидать, чтобъ она появилась въ гостиной въ этотъ вечеръ.

У Маргариты былъ еще гость — а именно Томъ Пирсъ, который пріѣхалъ къ ней на рождественскіе праздники, такъ какъ она отказалась провести ихъ съ его отцомъ, матерью и ихъ семьей въ Иркфордѣ. Томъ въ эту минуту находился внѣ дома.

Сказавъ вторую, имѣвшую огромный успѣхъ, рѣчь на свадебномъ завтракѣ, онъ поспѣшно вышелъ, и теперь забавлялся на одномъ изъ упомянутыхъ прудовъ. Нельзя было ожидать его возвращенія домой прежде, чѣмъ неодолимый призывъ голода не напомнить ему объ обѣдѣ.

Миссъ Баррингтонъ оставила Блэкфордъ Гренджъ черезъ два дня дослѣ своей ссоры съ Луисомъ Бальдвиномъ. До настоящей минуты ей удавалось найти себѣ столько дѣла, быть такъ постоянно занятой, что у нея не оставалось вовсе времени для размышленій о прошломъ. Теперь, въ минуту нежданнаго одиночества, на нее разомъ нахлынули воспоминанія. Вспомнилось ей, какъ она вошла въ домъ въ этотъ несчастный вечеръ, разставшись съ Луисомъ, какъ она съ трудомъ дождалась, чтобы съ нея сняли мокрое платье — такъ велико было ея нетерпѣніе видѣть мистриссъ Лассель, сказать ей все, умолять эту даму простить ее, если не ради ея самой, то ради Руперта.

Она описала мистриссъ Лассель свою печальную, полную недовольства, жизнь въ насимпатичной обстановкѣ; говорила, никого не называя, о предложеніи Мориса Биддульфа, о томъ, какъ его видимое желаніе обладать ею изъ-за того только, что она богатая невѣста и хорошаго происхожденія, а вовсе не изъ-за того, чтобъ онъ видѣлъ въ ней любимую женщину, охладило ея сердце, пробудило въ ней цинизмъ, заставило ее оттолкнуть и осмѣять его. Она разсказала, какъ она пріѣхала въ Грэнджъ, недовольная цѣлымъ свѣтомъ и своей судьбой, и какъ первыя слова мистриссъ Лассель пріятно зазвучали въ ушахъ ея; какъ она нашла здѣсь любовь и миръ, и знала, что любовь эта относилась въ ней самой, а миръ возникъ изъ свободнаго общенія съ благородными и самоотверженными натурами.

— Я не могла отъ этого отказаться, — сказала Маргарита. — Я не могла порвать этихъ чаръ. Гоните меня, если хотите! Вините меня, я не посмѣю васъ упрекнуть за это. Но постарайтесь простить меня, ради Руперта.

Мистриссъ Лассель сдалась бы на эту мольбу, еслибъ въ этомъ была надобность, но ея не было. Она сжала Маргариту въ объятіяхъ, назвала ее своимъ ребенкомъ, своей милой дочерью, своей самоотверженной благодѣтельницей. Даже среди своего горя дѣвушка нашла утѣшеніе въ этой глубокой и безкорыстной привязанности. Во время разговора съ мистриссъ Лассель, пытаясь объяснить ей свое внезапное огорченіе и сильное волненіе, Маргарита невольно открыла ей больше, чѣмъ намѣревалась. Сначала она слегка колебалась, но потомъ, съ горемъ, котораго скрыть не умѣла, разсказала обо всемъ, что произошло между нею и Луисомъ. Она высказала мистриссъ Лассель, какъ ее поразила его суровость и узкость его понятій, подѣлилась съ ней своимъ негодованіемъ, сказала, что не хочетъ никогда болѣе его видѣть. Мистриссъ Лассель была слегка озадачена, ее удивляли суровыя и невеликодушныя слова Луиса. Наконецъ она сказала:

— Онъ золъ отъ природы, Маргарита, но онъ любилъ васъ. Я разъ его въ этомъ уличила, и онъ не въ силахъ былъ этого отрицать. Онъ не хотѣлъ въ этомъ сознаться, по своей странной сдержанности, но онъ, не могъ, глядя мнѣ въ глаза, отрицать этого. Если онъ васъ любитъ, онъ никогда не полюбитъ другую. Онъ, вѣроятно, былъ страшно разстроенъ, если наговорилъ вамъ такихъ вещей. Вы не должны забывать, какъ сильно сказывается въ немъ то, что французы называютъ les défauts de ses qualités. Я часто бранила его за его болѣзненную гордость и впечатлительность. Ему не по силамъ было потрясеніе, испытанное имъ, когда оказалось, что вы, которую онъ считалъ бѣдной и вынужденной скрывать самое имя свое, богаты и независимы.

— Такъ пусть и остается ему не по силамъ, — сказала Маргарита. — Я никогда и говорить съ нимъ не буду, пока онъ не извинится передо мной, а онъ этого никогда не сдѣлаетъ. Вы, вѣроятно, хотите сказать, дорогая мистриссъ Лассель, что еслибъ я въ дѣйствительности была бѣдной, неимущей гувернанткой, которая бы всѣмъ была обязана ему — пріютомъ, любовью, положеніемъ, всѣмъ, онъ женился бы на мнѣ въ увѣренности, что всегда будетъ на первомъ планѣ, что ему, во всякомъ случаѣ, не придется обязываться, никогда не придется унизиться, сказать: благодарю васъ. Но когда онъ убѣдился, что съ свѣтской точки зрѣнія я имѣю передъ нимъ преимущество, что ему пришлось бы измѣнить свой образъ жизни, свои условія, рѣшительно все, и все изъ-за жены… Ахъ, это ужасно! Онъ не предполагаетъ во мнѣ никакого великодушія, онъ не довѣряетъ мнѣ, онъ нападаетъ на меня, упрекаетъ меня, насмѣшливо издѣвается надъ моими фантазіями — я знаю, что имъ нѣтъ числа, но я бы ихъ всѣ подавила въ угоду хорошему человѣку, который полюбилъ бы меня — и говорить со мной такимъ тономъ, котораго я бы не снесла отъ самаго лучшаго и самаго мудраго человѣка въ мірѣ. Не такъ ли это?

— Боюсь, что такъ. Но вы не должны слишкомъ строго судить о немъ. Вы должны простить его.

— Я пожму ему руку, когда онъ извинится передо мной, не прежде. Но простить его — никогда! Не прощу я человѣку, который ищетъ себѣ въ жены комнатную собачку, и сердится, убѣдившись, что женщина, которую онъ хотѣлъ-было выбрать, не такова. Онъ долженъ уважать мою личность, или я никогда болѣе не обращу на него никакого вниманія.

Мистриссъ Лассель не старалась поколебать эту рѣшимость. Можетъ быть, она надѣялась, что время поколеблетъ ее; быть можетъ, находила, что суровость Луиса заслуживаетъ наказанія. Тяжело было прощаніе Маргариты съ Рупертомъ, который плакалъ и не хотѣлъ утѣшиться. Рыдая, онъ сказалъ Маргаритѣ:

— Ахъ, даже Луисъ не замѣнитъ мнѣ васъ.

Сердце Маргариты запрыгало при этихъ словахъ. Значитъ, Луисъ не всегда могъ уничтожить ея положительное вліяніе силой своего отрицательнаго совершенства. Это же побудило Маргариту шепнуть мальчику:

— Не говори ему этого. Это огорчитъ его.

Она обѣщала вскорѣ возвратиться къ нему, и взяла съ мистриссъ Лассель слово, что она вызоветъ ее, еслибъ здоровье мальчика сколько-нибудь ее встревожило. Потомъ она уѣхала, вырвалась изъ Фаульгавена до возвращенія Джона Маллабара изъ Лондона, не видавшись болѣе съ Луисомъ. Гордость дала ей силу все это спокойно пережить, но воспоминаніе о несчастной ссорѣ съ Луисомъ не переставало ее мучить; ничто не могло изгладить тупой, ноющей боли, соединенной съ этимъ воспоминаніемъ — боли, которая смѣнялась иной разъ болѣе острымъ ощущеніемъ — мыслью: «Онъ любитъ меня, я люблю его, и мы другъ для друга не существуемъ». Когда миссъ Персиваль спросила ее о причинѣ ея внезапнаго отъѣзда изъ Фаульгавена, она небрежно отвѣтила, что ей все это надоѣло и что письмо миссъ Персиваль послужило для нея желаннымъ предлогомъ возвратиться домой.

— Такъ они узнали ваше настоящее имя?

— О, да! Я все объяснила мистриссъ Лассель. Мы разстались самыми лучшими друзьями, я какъ-нибудь поѣду къ ней гостить. А теперь, моя милая, мы займемся приготовленіями къ вашей свадьбѣ.

Приготовленія шли своимъ чередомъ; свадьба была отпразднована и мистриссъ Биддульфъ простилась съ Маргаритой покровительственнымъ тономъ замужней женщины, какъ бы желая увѣрить ее въ своемъ дальнѣйшемъ расположеніи и доброжелательствѣ, чѣмъ сильно разсмѣшила владѣлицу Бекбриджскаго замка.

Все это Маргарита быстро перебирала въ умѣ, пока немного отдыхала, прежде чѣмъ подняться наверхъ и раздѣться. Пламя камина играло, то на темно-коричневомъ атласѣ и бархатѣ ея платья, то на желтоватыхъ, старыхъ кружевахъ, то на сверкающихъ брилліантахъ, то на блестящей діадемѣ ея красновато-золотистыхъ волосъ. Она закрыла глаза и откинулась на спинку стула. Эта прелестная дѣвушка, въ цвѣтѣ молодости и красоты, думала:

— Какъ мало прошло времени со дня моего совершеннолѣтія, а между тѣмъ сколько событій. Вѣроятно, Морисъ Биддульфъ воображаетъ, что наказалъ меня, предпочтя мнѣ эту дѣвушку. Чтожъ, пускай его! Это его радуетъ, а мнѣ не вредитъ. Луисъ, — она измѣнилась въ лицѣ, вздохъ вырвался изъ груди ея: — съ нимъ кончено. Джонъ Маллабаръ — знаю, что его слѣдовало бы мнѣ полюбить, по всѣмъ правиламъ. Если это долженъ быть одинъ изъ трехъ, изъ этихъ трехъ — это долженъ быть онъ. Но развѣ необходимо, чтобъ это былъ одинъ изъ нихъ?

Дверь отворяется, слуга докладываетъ.

— Къ вамъ джентльменъ, сударыня.

Глава XVI. — Больно затронула.

Маргарита открыла глаза, окинула комнату медленнымъ взглядомъ и убѣдилась, что пока она сидѣла съ закрытыми глазами, совершенно стемнѣло. Въ каминѣ по прежнему горѣлъ яркій огонь, освѣтившій высокую фигуру, красивое, доброе, честное лицо, темные глаза, которые пытливо смотрѣли на нее, словомъ, фигуру Джона Маллабара, о которомъ она только-что думала.

— Мистеръ Маллабаръ! — воскликнула она, поднимаясь съ мѣста.

Онъ подошелъ, протянулъ ей руку и сказалъ:

— Да, это я. Вы не ожидали меня видѣть.

Она пыталась выговорить: «Нѣтъ, но я вамъ очень рада», но не могла, да и онъ, казалось, не ожидалъ никакихъ подобныхъ увѣреній.

Онъ положилъ свою шляпу на столъ, сталъ на коврѣ у камина и молча смотрѣлъ на нее. Маргарита замѣтила въ немъ большую перемѣну. Сердце ея замерло подъ вліяніемъ печальнаго предчувствія. Сердце ея было мягкое, ей тяжело было оскорбить или обидѣть кого бы то ни было. Мысль, что ей придется подвергнуть такое благородное существо величайшей нравственной пыткѣ, уже заранѣе терзала ее. Никогда не былъ онъ такъ красивъ, какъ въ настоящую минуту, съ этимъ рѣшительнымъ выраженіемъ лица, по которому она догадывалась, что онъ приготовился въ борьбѣ и уступитъ не легко. Слова Луиса Бальдвина были слишкомъ справедливы. Маллабара, дѣйствительно, «больно затронули». Пока онъ молчалъ, Маргаритѣ пришла въ голову безумная мысль. Въ сущности, ея инстинктъ также, какъ ея разсудокъ, говорилъ ей, что онъ лучшій изъ этихъ трехъ людей, которые всѣ, въ такое короткое время, любили ее и говорили ей о своей любви — онъ благороденъ, чистосердеченъ и великодушенъ. Послѣ того, какъ она получила понятіе о суровой и неподдающейся на компромиссы сторонѣ характера Луиса, она его боялась. Не рѣшиться ли ей все разомъ поставить на карту, не сказать ли «да» Джону Маллабару? Онъ увезетъ ее такъ далеко отъ Фаульгавена, какъ только она пожелаетъ, на столько времени, на сколько она захочетъ, и она, если не сойдетъ съ ума или не окажется очень дурной женщиной, должна будетъ со временемъ хоть сколько-нибудь къ нему привязаться. — «Ужасныя соображенія»! — говоритъ чопорность, — «неприличныя, безстыдныя». Вы достойны всякихъ похвалъ, милая чопорность, вы, безъ сомнѣнія, прекрасный другъ тѣмъ, кто нуждается въ вашемъ покровительствѣ; но вы не можете отрицать, что такія ужасныя соображенія ежедневно приходятъ въ голову женщинамъ и приличнымъ, и скромнымъ, и что онѣ очень часто разрѣшаются въ благопріятномъ смыслѣ. Прежде чѣмъ Маргарита могла придти къ какому-нибудь заключенію, Джонъ Малдабаръ заговорилъ и она вынуждена была прислушаться къ его словамъ:

— Повѣрите ли, что я почти все это время былъ въ Лондонѣ. У меня было очень много дѣла. Ничего не зная о томъ, что происходило въ Фаульгавенѣ, я спокойно оставался въ городѣ. Я вернулся домой третьяго дня, вчера навѣстилъ мистриссъ Лассель, спросилъ о васъ, гдѣ вы, и она мнѣ сказала…

— Что давала у себя пріютъ обманщицѣ.

— Обманщица! вы! — повторилъ онъ съ досадой. — Это доказываетъ, какія ложныя понятія вамъ внушены на счетъ вашей ангельской доброты. Она говорила о васъ съ восторгомъ, съ самой горячей дружбой. Она стала, что до вашего отъѣзда они и представить себѣ не могли, до какой степени вы были солнцемъ ихъ дома; что вы возвратились домой, потому что ваша пріятельница должна вѣнчаться изъ вашего дома, а также — извините мою откровенность, но отъ нея зависитъ многое, — потому, что у васъ кажется произошла ссора съ Луисомъ Бадьдвиномъ, который сказалъ что-то, чего не имѣлъ права говорить вамъ. Она сказала мнѣ его по секрету, говоря, что ей такъ грустно, что она чувствуетъ себя такой одинокой, что Луисъ ихъ совсѣмъ оставилъ.

Маллабаръ остановился и бросилъ на нее серьезный, задумчивый взглядъ. Передъ этимъ взглядомъ Маргарита не могла ни отрицать, ни вдаваться въ діалектическія тонкости. Она чувствовала, что теперь не до деликатничанья, не до сомнѣній, не до препирательствъ. Она отвѣчала ему съ насильственнымъ спокойствіемъ:

— Мистриссъ Лассель была права. Онъ наговорилъ мнѣ такихъ вещей, которыхъ я не простила бы никому. Я не могла оставаться въ домѣ, гдѣ рисковала часто видѣть его.

— Я не сообщалъ мистриссъ Лассель моего намѣренія. Я видѣлъ, что она огорчена, и не хотѣлъ огорчать ее еще сильнѣе. Она не имѣетъ никакого понятія о томъ, что у меня было на умѣ.

— Какъ я рада! — шопотомъ сказала Маргарита.

— Я сказалъ, что сожалѣю о происшедшей ссорѣ. Быть можетъ, сказалъ я, она скоро обойдется.

— Никогда, — сказала Маргарита, нахмуривъ брови.

— Тогда, — сказалъ онъ, послѣ паузы, очень спокойно и кротко: — скажите, Маргарита, не будетъ ли когда-нибудь надежды для меня, я не говорю теперь, но когда-нибудь?

Пауза. Она сидѣла съ блѣднымъ лицомъ и высоко вздымающейся грудью, крѣпко сжавъ руки. Потомъ она призвала на помощь всю свою рѣшимость, и выговоривъ одно слово: нѣтъ, попыталась твердо взглянуть на него, но взглядъ, который она встрѣтила, потрясъ ее до глубины души. «Больно затронула» было слабое выраженіе для описанія раны Джона Маллабара. Но разъ произнеся это нѣтъ, хотя самымъ мягкимъ тономъ, она держалась за это слово, какъ за свою единственную надежду.

Безполезно описывать эту сцену въ подробностяхъ. Прежде чѣмъ она кончилась, Маргарита была подавлена и измучена, болѣе потрясена, если менѣе огорчена, чѣмъ онъ. Ничто не могло быть для нея ужаснѣе этого. Было истинной пыткой быть вынужденной видѣть его сердце открытымъ передъ ней, понимать всю силу страсти, которую она внушила ему, видѣть его поблѣднѣвшее лицо, слышать его страдальческій голосъ, видѣть передъ собой полное разрушеніе всего, твердости, гордости, всего, среди его мучительной мольбы. Это не была быстро вспыхнувшая страсть мальчика. Это было глубокое чувство глубокой натуры. «Это была», какъ онъ сказалъ ей въ теченіи этого свиданія, «такая любовь, которую можно испытать только разъ; двѣ подобныхъ страсти въ жизни способны убить человѣка». Она по прежнему повторяла нѣтъ, не возражая ни на какіе аргументы, не отвѣчая ни на какіе вопросы; не въ силахъ понять ничего, кромѣ того, что она обязана отказать.

Наконецъ она встала съ дивана, на который бросилась, и взглянула на него, шопотомъ повторяя то же слово въ двадцатый разъ, и сопровождая его взглядомъ, походившимъ на мольбу о пощадѣ. Никто никогда тщетно не взывалъ къ Джону Маллабаръ о пощадѣ, никакая женщина, никакой ребенокъ. Взглядъ сдѣлалъ то, чего ея голосъ сдѣлать не могъ. Онъ замолчалъ, взглянулъ на нее блуждающими глазами и сказалъ:

— Можетъ быть, я забылся, я не совсѣмъ ясно сознаю, что дѣлаю; но мнѣ кажется, я не долженъ болѣе настаивать.

Съ этимъ, не прибавивъ болѣе ни звука, безъ прощальныхъ взглядовъ и рѣчей, онъ повернулся, опустивъ голову на грудь, и вышелъ изъ комнаты, не оглядываясь. Маргарита оперлась руками о каменную доску, опустила на нихъ голову и такъ простояла нѣсколько времени, слишкомъ обезсилѣвъ нравственно, чтобы двинуться съ мѣста.

«Я хотѣла видѣть жизнь, — устало думала она. — Если это часть жизни, лучше вовсе не родиться!» Она, наконецъ, собралась съ силами, чтобы позвать горничную, и объявила ей, что больна и никого болѣе въ этотъ вечеръ видѣть не желаетъ. Потомъ она потащилась наверхъ, заперлась въ своей комнатѣ и бросилась на диванъ, чтобы проплакать всю ночь, думая о Маллабарѣ, который ушелъ отъ нея во мракъ ночи, безъ тѣни надежды, человѣкомъ, надломленнымъ на всю остальную жизнь изъ любви въ ней.

«Я когда-то мечтала, — думала она, — что никто, кто меня полюбитъ, никогда не будетъ отъ этого несчастнѣе, но счастливѣе; а теперь, что сталось съ Джономъ, что съ Луисомъ? Да что и со мной самой? я, несчастное яблоко раздора!»

Глава XVII. — Опята Блэкфордъ Гранджъ.

Нѣсколько дней спустя Маргарита получила отъ Руперта письмо, въ которомъ онъ писалъ:

«Все стало печально со времени отъѣзда моей дорогой Маргариты. Луисъ такъ грустенъ; вы не можете себѣ представить, какъ грустенъ. Джонъ Маллабаръ уѣхалъ за границу. Онъ пріѣзжалъ сюда проститься. Онъ смотрѣлъ совсѣмъ больнымъ, и почти не говорилъ. Я думаю, что онъ поѣхалъ лечиться, хотя странно подумать, чтобы съ нимъ могло что-нибудь приключиться, не правда ли? Я спросилъ его, отчего онъ ѣдетъ, и онъ сказалъ оттого, что въ Маллабаръ-кортѣ завелось привидѣніе, и по совѣщаніи съ самыми свѣдущими магиками о томъ, какъ бы отъ него освободиться, они всѣ согласились съ нимъ, что краска и бумага для замазыванія и заклейки дверей будутъ лучшими средствами для заклинанія его. Онъ говоритъ, что намѣренъ на-глухо задѣлать множество комнатъ, но, кажется, сямъ еще не зналъ, на что рѣшиться. Потомъ я спросилъ, куда онъ ѣдетъ, но онъ отвѣчалъ, что не знаетъ, что онъ собирается совершить то, что нѣмцы называютъ: еще Reise in’s Blaue, что значитъ путешествіе неизвѣстно куда, причемъ цѣль его всего меньше извѣстна самому путешественнику. Я никогда прежде не слыхалъ отъ Джона такихъ рѣчей, и къ довершенію всего онъ уѣзжаетъ до окончанія охотничьяго сезона! Онъ — членъ здѣшняго общества охоты, такъ что мой отецъ замѣнитъ его до его возвращенія».

Этого было довольно для Маргариты: «ѣдетъ за границу» — легко могла она себѣ представить, что означали эти слова для Джона Маллабара, какъ уныло они звучали въ его ушахъ. Быть можетъ, если бы пришла Маллабару мысль вторично съѣздить въ Бекбриджское аббатство, и войти неожиданно къ Маргаритѣ, пока она сидѣла, пробѣгая письмо Руперта влажными глазами, съ сердцемъ переполненнымъ раскаяніемъ и состраданіемъ, — и одно слово, одинъ взглядъ, въ которомъ душа сказалась бы душѣ, могли бы иначе все устроить, измѣнить всю его и ея жизнь. Но, случилось, что онъ въ эту самую минуту былъ въ Лондонѣ, на станціи желѣзной дороги, гдѣ бралъ билетъ для себя и своей собаки въ Парижъ, съ смутной мыслью, что изъ этого города можно потомъ попасть во всѣ страны земного шара. Онъ говорилъ себѣ также, что еслибъ онъ и не почувствовалъ склонности въ путешествіямъ, этотъ городъ снабженъ болѣе разнообразными и веселыми средствами убить время и топить горе, чѣмъ всякій другой въ цѣломъ мірѣ.

Въ теченіи двухъ мѣсяцевъ, января и февраля, время медленно тянулось, а Маргарита все еще оставалась въ своемъ старомъ, деревенскому домѣ, не чувствуя желанія оставить его. Ей удалось убѣдить мистриссъ Лассель обѣщать ей, что, когда погода станетъ теплѣе и весна установится, она пріѣдетъ въ Бекбриджъ и привезетъ съ собою Руперта; но однажды утромъ она получила отъ мистриссъ Лассель письмо, въ которомъ та писала:

«Не сочтете ли вы меня большой эгоисткой, если я попрошу васъ пріѣхать къ намъ, хотя бы на короткое время? Рупертъ чувствуетъ себя далеко не хорошо, онъ тоскуетъ на васъ, по крайней мѣрѣ онъ воображаетъ, что будь вы только здѣсь, ему было бы лучше. Можетъ быть, это заблужденіе, Богъ вѣсть! но мнѣ хотѣлось бы дать ему возможность осуществиться. Постарайтесь пріѣхать. Вамъ будетъ страшно скучно — даже скучнѣе прежняго. Вы знаете, какъ невеликъ нашъ кружокъ. Рупертъ, конечно, сообщилъ вамъ, что Джонъ Маллабаръ уѣхалъ, никто не имѣетъ и смутнаго понятія о времени его возвращенія. Мы думаемъ, что тутъ замѣшана любовь; вѣроятно къ кому-нибудь, съ кѣмъ онъ встрѣчался въ Лондонѣ, когда пробылъ тамъ такъ долго; но его оживляющее присутствіе не будетъ разнообразить вашего пребыванія здѣсь. Вы можете даже не видать Луиса Бальдвина. Онъ не бываетъ здѣсь такъ часто, какъ бывалъ. Я не могла одобрить его поступка съ вами, мнѣ пришлось высказать ему это. Все это очень странно, дорогая, для такой молодой дѣвушки, какъ вы, не правда ли? А все же я прошу васъ — пріѣзжайте ради моего мальчика, если не ради меня»!

Черезъ нѣсколько дней Маргарита была въ Блэкфордъ Грэнджѣ. Съ чувствомъ, похожимъ на грусть, оглянулась она вокругъ, выходя изъ вагона, увидала мистера Ласселя, который стоялъ на платформѣ — онъ выѣхалъ ей на встрѣчу — и живо представила себѣ всю разницу между настоящимъ пріѣздомъ и первымъ, между этимъ печальнымъ и холоднымъ днемъ въ концѣ февраля и тѣмъ свѣтлымъ денькомъ въ началѣ мая. Она молчала почти во все время пути ихъ до Грэнджа; трудно было бы ей рѣшить, что преобладало въ душѣ ея: горе или радость, когда они вошли, и мистриссъ Лассель сжала ее въ объятіяхъ, и Дамарисъ стремительно бросилась ей навстрѣчу. Но когда она склонилась надъ кушеткой Руперта и замѣтила на его исхудаломъ и холодно-озабоченномъ лицѣ слезы и улыбку, услыхала его слова: «теперь я доволенъ», тогда она почувствовала и сказала себѣ: «я также довольна».

Былъ конецъ февраля; погода стояла непостоянная, бурная. Когда бури стихали, наступалъ жестокій моровъ; когда морозъ спадалъ, буря снова разражалась, «бездна звала бездну», вѣтеръ завывалъ, отъ неба вѣяло холодомъ.

Маргарита нашла въ состояніи здоровья Руперта явную перемѣну въ худшему. Хотя онъ нѣсколько оживился послѣ ея пріѣзда, любилъ, чтобы она сидѣла съ нимъ, разговаривала, читала ему, онъ былъ однако такъ слабъ и немощенъ, что нуждался въ постоянныхъ попеченіяхъ Луиса Бальдвина. Но Луисъ и Маргарита никогда не встрѣчались. Она какъ будто инстинктивно угадывала, когда онъ бывалъ въ домѣ, и когда знала, что онъ тамъ, обыкновенно уходила въ свою комнату. Рупертъ былъ въ отчаяніи отъ ихъ разрыва, но даже въ угоду ему Маргарита не соглашалась уступить.

— Нѣтъ, милый, — сказала она, — есть вещи, которыхъ нельзя простить, а мистеръ Бальдвинъ наговорилъ мнѣ такихъ вещей. Мы не будемъ объ этомъ говорить. — Джона Маллабара, конечно, не было. Маргарита была очень рада узнать, что никто и не подозрѣвалъ о его путешествіи въ Бекбриджъ. Она рѣшила, что никто никогда не узнаетъ объ этомъ отъ нея.

Она не боялась встрѣчи съ Луисомъ; она ни въ какомъ отношеніи не опасалась ея; но все-таки не желала даже видѣть его, а тѣмъ болѣе быть вынужденной говорить съ нимъ, или слушать его. Человѣкъ, котораго колесовали, хотя бы онъ оправился отъ ранъ своихъ, едва ли почувствуетъ сильное желаніе взглянуть на орудіе своей пытки. Слова Луиса растерзали душу Маргариты тѣмъ сильнѣе, что она сознавала, что, не смотря ни на что, уваженіе ея къ нему еще существуетъ и всегда будетъ существовать. Она никогда не говорила о немъ, никогда не упоминала его имени, и даже Рупертъ, послѣ одной или двухъ тщетныхъ попытокъ, пересталъ говорить съ ней о немъ. А между тѣмъ, однажды, возвращаясь съ короткой прогулки, она увидала у крыльца лошадь Луиса, изъ чего, конечно, заключила, что онъ сидитъ у Руперта. Въ эту минуту она все забыла. Этотъ гнѣдой Безстрашный, съ лоснящейся шерстью, былъ ей старый другъ, она погладила его и воскликнула:

— Что, старина, узнаешь меня?

Лошадь ее узнала, это было очевидно, и по своему выразила, что очень рада этой встрѣчѣ. Она стояла возлѣ нея, продолжая ласкать ее. Легкій звукъ заставилъ Маргариту вздрогнуть, оглянуться съ сильно бьющимся сердцемъ и поспѣшно войти въ домъ. Ни за что въ мірѣ не хотѣла бы она, чтобы владѣлецъ лошади зналъ о ихъ дружеской встрѣчѣ.

Глава XVIII. — Requiescat in pace.

Былъ совершенно ясный день въ концѣ марта. Погода наконецъ измѣнилась. Въ воздухѣ чувствовалась весна. Птицы пѣли. Первые ранніе цвѣты бѣлой буквицы выглядывали изъ своихъ листочковъ на поросшихъ травою сватахъ. Весело смотрѣли яркіе цвѣты шафрана и снѣжинки изъ бордюра, окаймлявшаго, въ видѣ ленты, аллею; они какъ будто улыбались, когда сквайръ и Маргарита Баррингтонъ, верхомъ, медленно отъѣхали отъ дому, направляясь въ большой дорогѣ. Онъ давно обѣщалъ прогуляться съ нею по полямъ въ первый, дѣйствительно хорошій день, а въ прелести этого дня сомнѣнія быть не могло.

Мистриссъ Лассель и дочь ея ѣхали кататься въ другую сторону. Рупертъ, когда его спросили, что онъ намѣренъ дѣлать, объявилъ, что вѣроятно останется дома или, если будетъ, расположенъ, позоветъ Джона и пройдется по саду. Съ тѣмъ они и оставили его, предполагая, что Луисъ Бадьдвинъ, вѣроятно, заѣдетъ.

Пріятная это была прогулка по окаймленнымъ изгородями дорожкамъ, когда во всемъ чувствовалось пробужденіе весны, въ воздухѣ, въ чириканьи птицъ, въ ярко-голубомъ небѣ, въ морѣ, ослѣпительно сверкавшемъ вдали. А между тѣмъ часто въ такіе-то именно дни и пробуждаются въ умѣ нашемъ самыя грустныя мысли, а въ сердце прокрадываются самыя печальныя предчувствія.

Таковы были ощущенія Маргариты Баррингтонъ, пока она ѣхала рядомъ съ мистеромъ Ласселемъ, и, глядя черезъ темныя изгороди, на которыхъ начинали появляться первые, прелестные, желтовато-зеленые побѣги, видѣла, за поросшими травою дюнами, море. Не смотря на яркую веселую картину, ей невольно приходили на умъ странныя, печальныя строфы одного стихотворенія.

Ей вспомнился жаркій лѣтній день, въ который, нѣсколько мѣсяцевъ тому назадъ, въ прошедшія, счастливыя времена, Луисъ прочелъ это стихотвореніе ей и Руперту, и она вздохнула.

Прогулка ихъ была такъ продолжительна, что было болѣе шести часовъ и сумерки почти наступили, когда они, наконецъ, въѣхали въ ворота Гранджа. Медленно поднялись они на пригорокъ, и, когда остановились у дверей, одинъ изъ грумовъ подошелъ взять лошадей. Несмотря на сумерки Маргарита замѣтила, что лицо грума было серьёзно, даже уныло. Когда мистеръ Лассель снималъ ее съ лошади, грумъ сказалъ своему господину:

— Приказано сказать вамъ, сэръ, что мистеръ Бальдвинъ здѣсь и желаетъ васъ видѣть. Съ мистеромъ Рупертомъ несчастіе.

— Что? — воскликнулъ мистеръ Лассель и поблѣднѣлъ, тогда какъ Маргарита, сердце которой переполнилось внезапнымъ и ужаснымъ страхомъ, молча смотрѣла на грума и уловила на лицѣ его нѣчто такое, что заставило ее порадоваться что мистеръ Лассель поспѣшилъ въ домъ. Она послѣдовала за нимъ. Когда они вошли въ валу, дверь классной отворилась, Луисъ Бальдвинъ вышелъ изъ нея, притворилъ ее за собою, и движеніемъ руки попросилъ ихъ войти въ гостиную. Даже тутъ — даже въ эту минуту сильнаго страха — Маргарита, съ внезапной острой болью замѣтила перемѣну, происшедшую въ лицѣ Луиса. Невозможно, чтобъ этотъ изможденный видъ, эта худоба и блѣдность, этотъ грустный взглядъ были вызваны однимъ сегодняшнимъ несчастіемъ.

— Что случилось? Что съ моимъ сыномъ? Жена вернулась? поспѣшно спросилъ мистеръ Лассель.

— Я право не знаю, какъ и сказать вамъ, что случилось, — сказалъ Луисъ, — но мнѣ кажется, лучше не тянуть. Пока васъ никого дома не было, Рупертъ объявилъ Джону, что сегодня не намѣренъ выходить и что, если Джонъ хочетъ, то можетъ идти со двора, что тотъ и сдѣлалъ. Но Рупертъ, должно быть, почему-то измѣнилъ потомъ свое намѣреніе. Можетъ быть, прелестная погода соблазнила его. Во всякомъ случаѣ онъ вышелъ изъ дому и отправился въ садъ. Онъ добрался до моста…

— До моста! — повторила Маргарита.

— Они думаютъ… Джонъ думаетъ — онъ уходилъ не надолго, онъ-то и нашелъ его — что онъ вѣроятно пытался нарвать цвѣтовъ на берегу, потерялъ равновѣсіе и упалъ въ воду. Онъ, бѣдный мальчикъ, утонулъ, умеръ, — сказалъ Луисъ, въ голосѣ котораго слышалось страшное горе. Къ счастію, они внесли его въ домъ и позвали меня до возвращенія его матери.

— Ахъ, его мать! — простоналъ сквайръ, который все время стоялъ прислонившись къ стѣнѣ и весь дрожалъ. — Жена, гдѣ она?

— Они внесли его въ классную, — сказалъ Луисъ. — Она тамъ и никто не можетъ заставить ее двинуться съ мѣста. Я былъ тамъ, но она не взглянула на меня, не сказала ни слова.

Но мистера Ласселя уже не было. Луисъ не докончилъ своей фразы. Рыданіе заглушило его голосъ. Онъ отвернулся къ окну, прислонился къ нему головой и смотрѣлъ на садъ, на террасу, на отлогіе зеленый сватъ, на быстро несущійся ручей и на мостъ изъ сѣроватаго камня.

— Ахъ! — воскликнулъ онъ, наконецъ: — теперь имъ будетъ здѣсь невыносимо тяжело. Какъ имъ жить здѣсь, когда этотъ видъ у нихъ постоянно передъ глазами?

Онъ ходилъ по комнатѣ, глотая слезы, которыя продолжали подступать въ горлу. Жизнь его была не слишкомъ веселая за послѣднее время, мысли — не слишкомъ утѣшительныя для его самолюбія. Да онъ и любилъ Руперта любовью друга, брата, благодѣтеля, съ того времени, какъ сдѣлался его опорой въ страданіи и болѣзни.

Маргарита, собираясь выйти изъ комнаты, нарушила свой обѣтъ. Она сказала, что не заговорить съ Луисомъ Бальдвиномъ, пока онъ не извинится передъ ней.

— Какъ вы думаете, скоро онъ умеръ? — спросила она?

— Полагаю, что такъ, — былъ отвѣтъ, причемъ онъ внезапно прекратилъ свою прогулку и стоялъ неподвижно, глядя на нее. — Во всякомъ случаѣ, — продолжалъ онъ, — очень быстро, — и — стараясь не встрѣчаться съ ней глазами — можете утѣшаться мыслью, что онъ избавленъ отъ долгой томительной болѣзни, отъ страданій, которыя могли бы тянуться до безконечности, исходомъ которыхъ была бы только смерть. Ему было уже гораздо хуже, но самое худшее было еще впереди. Онъ этого избѣгъ. Любимцы боговъ умираютъ въ молодости.

— Радуюсь слышать это, — сказала Маргарита, выходя изъ комнаты. — Да почіетъ онъ въ мирѣ, — прошептала она, поднимаясь на лѣстницу. — Въ мирѣ наконецъ!

Глава XIX. — Ради его, если не ради меня.

Позднимъ утромъ, спустя два дня, Маргарита вошла въ классную. Руперта такъ и не выносили оттуда. Гробъ его стоялъ на низкой подставкѣ среди полутемной комнаты, которую всегда считали исключительно его комнатой и въ которой находились всѣ его книги и другіе любимые имъ предметы: его маленькія коллекціи камней, минераловъ, растеній, все, съ помощью чего онъ короталъ, или старался коротать часы утомленія и страданія. Рыданіе подступило къ горлу Маргариты, когда она вошла, замѣтила, въ какомъ все порядкѣ, и поняла, что его жалкія маленькія блѣдныя ручки никогда болѣе не дотронутся до этихъ предметовъ. Вечеромъ должны были закрыть на вѣки это его послѣднее тѣсное ложе, и ей хотѣлось положить ему на грудь цвѣты, и еще разъ, на прощанье, коснуться губами его лба. Она держала въ рукѣ букетъ бѣлыхъ и желтыхъ нарциссовъ — его любимыхъ цвѣтовъ. Какъ часто они вмѣстѣ смѣялись надъ миѳомъ о прекрасномъ юношѣ, который смотрѣлъ на собственное отраженіе въ темной водной глубинѣ до тѣхъ поръ, пока не умеръ отъ любви въ собственной красѣ.

— Мнѣ отъ этого не умереть, Маргарита, — говаривалъ онъ ей, съ своимъ полу-насмѣшливымъ полу-веселымъ смѣхомъ.

Долго смотрѣла она на холодное и спокойное лицо мальчика, потомъ медленно принялась раскладывать свои цвѣты на его груди въ видѣ грубаго, простого креста. Слезы ея ручьемъ лились на нихъ, пока она продолжала свою работу, такъ что почти ослѣпили ее, и ей пришлось остановиться на минуту. Она нѣсколько времени плакала, закрывъ лицо платкомъ. А когда снова подняла голову, то замѣтила, что она не одна. Луисъ стоялъ по другую сторону неподвижной фигуры, и молча смотрѣлъ на нее.

— Вы также пришли сказать послѣднее: прости? — почти шопотомъ спросила Маргарита.

— Да, я не могъ бы отпустить его безъ этого. Радуюсь, что вы еще прибавляете цвѣтовъ.

Быстрымъ порывистымъ движеніемъ Маргарита протянула ему цвѣты, которые еще оставались у нея въ рукахъ.

— Не докончите ли вы? — спросила она.

Онъ взялъ у нея цвѣты, ихъ руки и глаза встрѣтились. Глаза Луиса были темнѣе обыкновеннаго, въ нихъ отражалось волненіе, глаза Маргариты были отуманены слезами. Онъ расположилъ остальные цвѣты, а потомъ, сложивъ руки, снова взглянулъ на нее и сказалъ тихимъ, не совсѣмъ твердымъ голосомъ;

— Маргарита, я согрѣшилъ противъ васъ, но я раскаялся съ полнымъ смиреніемъ. Можете ли вы простить меня ради его, если не ради меня?

Слова эти были знакомы Маргаритѣ. Она сама ихъ говорила. Мать его просила ее пріѣхать къ нимъ: «если не ради меня, то ради Руперта». Теперь Луисъ употребилъ ихъ. Многое дѣлалось, многое прощалось «ради Руперта». Она протянула ему руку и сдавала дрожащимъ голосомъ:

— Ради обоихъ, Луисъ, и отъ всей души, если вы окажете мнѣ ту же милость.

— Если вы думаете, что нуждаетесь въ ней, да, — отвѣчалъ онъ.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Рупертъ мирно спитъ послѣ бурной лихорадки своей молодой жизни. Между Маргаритой Баррингтонъ и Луисомъ Бальдвиномъ, послѣ этого ихъ примиренія, никогда болѣе не происходило крупной ссоры. А между тѣмъ въ послѣдующіе годы ихъ брачной жизни, хотя они льнули другъ къ другу, бывали минуты почти страшнаго разочарованія. Это не идеальный бракъ — да и много ли такихъ браковъ! Но это бракъ изъ довольно удачныхъ, говоря вообще.

Много прошло времени прежде, чѣмъ Джонъ Маллабаръ возвратился въ домъ своихъ предковъ. Много было въ его жизни событій въ позднѣйшія времена, но здѣсь не мѣсто говорить о нихъ.

Мистриссъ Пирсъ всегда утверждаетъ и всегда будетъ утверждать, что она знала, что Маргарита Баррингтонъ надѣлаетъ глупостей, какъ только будетъ предоставлена собственному благоразумію, что она несомнѣнно могла бы получить Мориса Биддульфа, еслибъ вела игру свою, какъ слѣдуетъ, и что во всякомъ случаѣ могла бы сдѣлать блестящую партію.

Бальдвины и Биддульфы находятся и вѣроятно останутся въ хорошихъ, если не дружескихъ отношеніяхъ. Мистриссъ Биддульфъ такъ свыклась съ блескомъ своего новаго положенія, что ей становится досадно, когда мужъ любезно-покровительственнымъ тономъ говоритъ ей, что она добрая жена и представляетъ прекрасный образецъ «успѣховъ по заслугамъ». Луисъ Бальдвинъ никогда не могъ окончательно примириться съ состояніемъ жены, ни она съ его ненавистью къ этому состоянію.

О. П.

"Вѣстникъ Европы", №№ 4—5, 1882

---

1. Шотландская пѣсенка. «Говорить Твидъ Тиллю: Что ты такъ тихо бѣжишь? Говоритъ Тилль Твиду: Хоть ты и скоро бѣжишь, а я тихо струюсь, но если ты утопишь одного, я утоплю двоихъ.»