Через границу — пешком
…На обычной городской маршрутке я подъехал к мосту, разделяющему две страны: Узбекистан и Афганистан. С остатками недоеденной узбекской лепёшки в одной руке и пластиковой бутылкой с чаем во второй (водитель маршрутки отдал мне жидкую часть своего завтрака) двинулся в сторону границы. Не успел сделать и двух шагов, как ко мне подъехал таксист-частник. «В Афганистан? — спросил он. — Садись, подвезу». Должен заметить, что слова водителя звучали непривычно. Я находился, по всем внешним признакам на «советской земле», и то, что где-то рядом, метров через триста, есть страна Афганистан, звучало как-то сказочно и несбыточно, как будто Афганистан — это некий ресторан, или кинотеатр за углом. Я, конечно, отказался: «Какое ещё такси для нищих?» Водитель, узнав, что «клиент» без копейки, предложил подвезти задаром. Я сел в машину, а через сто метров, у ворот пограничного пункта, он меня высадил: дальше — только с визой. Жаждущих экзотики в этот день не было, поэтому таможенные и пограничные формальности не заняли много времени.
С рюкзаком за спиной и паспортом в руках, я пошёл вперёд, всё ещё не веря, что через несколько минут окажусь в Афганистане. Впервые в жизни мне предстояло пересечь государственную границу пешком. Подойдя к мосту, увидел нескольких мужчин в военной форме. Узбеки или афганцы? Оказалось, узбеки. Спросили, — прошёл ли я таможню. Ответил, что прошёл и задал встречный вопрос: «Отрезают ли русским в Афганистане голову?» — «Да нет, что ты… — ответили они. — Все уехавшие благополучно возвращаются обратно». — «Ну, они с головой возвращаются, или без?» — спросил я. Узбеки на секунду замолкли, а потом долго смеялись.
На той стороне моста меня встретили двое афганцев с одним автоматом. Я показал им трезубую обложку паспорта, а они указали на будку, в которой мне должны были поставить штамп. Таможни не было. Проштамповав «въезд», ступил на афганскую землю. Шёл по городу Хайратан, смотрел на людей в экзотической одежде и привыкал к мысли, что не это сон.
«Кого задержали?» — «Шурави!»
…Прошло около недели с момента пересечения границы Афганистана. Немного привык к окружающей обстановке, меня уже не удивляло то, что в Кабуле через каждые 50 метров расположены посты военизированной полиции, которые могут иногда попросить предъявить документы для проверки.
В один прекрасный афганский вечер я вышел из мехмунсарая, в котором жил (заведение, где днём едят, а ночью спят. — Прим. авт.), чтобы купить что-то недорогое на ужин. Вокруг «гостиницы» (а проживал я традиционно в бедном районе) располагался рынок. Было уже темно. Полицейские ближайшего из постов остановили меня: обычные формальности. После стандартной проверки паспорта мне показали зна́ком, чтобы шёл в номер и ложился спать, район, мол, неспокойный. В ответ я указал на часы, на которых было всего лишь семь вечера, категорически отказываясь подчиняться столь нелепому требованию. Тогда один из полицейских, поймав такси, отвёз меня в участок, который находился неподалёку. В общем-то подобное случалось и раньше, так что опасений с моей стороны не было: на севере Афганистана к русским относятся дружелюбно.
Пройдя через ворота с военизированной охраной, я оказался в кабинете, где за письменным столом сидел некто в военной форме. «Кого задержали?» — «Шурави!» Некто пытался заговорить со мной, но я на фарси знаю столько же, сколько он по-русски, то есть не более десяти слов, поэтому беседы не вышло. Собравшаяся со всех углов «на представление» толпа людей в форме тоже была не сильна в языках: ни русского, ни английского толком никто не знал, лишь слово «шурави» (в переводе с фарси — «советский». — Прим. ред.) несколько раз звучало в их разговоре. Это всё, что я понял. На меня смотрели, как на инопланетянина, возможно, вернее будет другое сравнение: так смотрят на безобидного милого старичка, изнасиловавшего отару овец. Вскоре выход был найден: по телефону вызвали человека, который неплохо говорил по-русски. Прибывший боевой командир задал мне несколько вопросов. И хотя я отвечал на все вопросы правдиво, ему не верилось, что иностранец мог приехать в незнакомую далёкую страну в одиночку, поэтому казалось, что обманываю либо чего-то недоговариваю (видимо, не читал моих статей об африканских племенах в «Крымском времени»).
У меня изъяли фотоаппарат и, обыскав, посадили в машину, на которой повезли куда-то. По приезде в примерно такое же с виду военное учреждение, бородатый командир долго разговаривал с кем-то из военного начальства. В ходе беседы они задавали мне стандартные вопросы: о визе, цели визита и т.д., но я повторил, что приехал один, и никого из знакомых у меня здесь нет.
Видимо, не поверили. На той же машине меня опять куда-то повезли. Попутно (изучив за неделю психологию дружелюбных афганцев) пытался пристыдить бородача: «Как не стыдно, я турист, приехал в вашу страну как гость, а вы...»
«Отдельный номер» в… тюрьме
Вскоре машина заехала в ворота ещё одного учреждения подобного типа. Мы зашли в кабинет к очередному чиновнику (как выяснилось позднее, это был начальник тюрьмы). Доставивший меня бородатый что-то сказал безбородому, но, когда через несколько минут я очутился в одной из камер подвала этого здания, это стало для меня неожиданностью: уж такого никак не ожидал от дружественных северных афганцев.
В камере, рассчитанной на шестерых, кроме меня, находился ещё один «пациент» — старик из местных. К заключению он относился спокойно, как будто тут и родился, и даже пытался с улыбкой о чем-то говорить со мной. Но мне было не до разговоров. Я лёг на нары и ушёл в себя. Мне казалось, что вот-вот зайдет начальник тюрьмы либо бородач и скажет: «Мы пошутили, можешь идти...» Вскоре начальник тюрьмы действительно пришёл, чтобы... отвести старика в туалет. После чего процедура была выполнена и по отношению ко мне. Я лежал на нарах и смотрел в потолок. Вскоре начальник опять заявился. Он переселил двоих зеков из соседней камеры к старику, выделив мне таким образом «отдельный номер».
Смирившись с участью заключенного, а также зная, что фотоаппарат в такое место пронести невозможно, я старался запомнить увиденное, чтобы позднее все описать. Итак, камера, в которой я находился, представляла собой помещение примерно полтора на три метра, в котором располагались одни двухъярусные нары. Скорее, это была не тюрьма, а КПЗ. Пол отделан светлым импортным кафелем, стены выкрашены в белый цвет. На нарах, сваренных из металлического уголка, лежали новые матрасы и подушки тёмно-синего цвета, без белья, и тёплые шерстяные одеяла. К слову, гостиницы у них выглядят намного хуже: в них грязнее, и спят на полу. Я имею в виду дешёвые мехмунсараи, предназначенные для местных, в одном из которых я проживал. Вверху, под потолком, находилось зарешёченное окошко, примерно 20 на 20 см, сквозь которое я увидел следующим утром солнечный луч. Такое же окошко, но без решётки — на двери. Единственное, что было для меня непривычно-пугающим: дверная ручка изнутри отсутствовала, и выключатель находился снаружи, таким образом, как я понял, всю ночь в камере будет гореть свет.
Засыпая, думал о том, что до конца действия визы — более двадцати дней, на самолет не опаздываю, поскольку обратного билета нет, следовательно, особо волноваться не о чем. Единственная проблема — придётся оплатить гостиничный номер в мехмунсарае, где находятся мои вещи: немного дороговато — пять баксов — для «камеры хранения».
«Проверив содержимое фотокамеры, задержанного отпустить»
Перед сном меня ещё раз посетил начальник тюрьмы. Он принёс обрезанную пластиковую бутылку, знаками объяснив, что это — «параша».
...Утром меня разбудил сторож. Через окошко в двери камеры он подал мне кусок чёрствого батона и чай. До того я не знал, что такое тюремная баланда. «Видимо, это она и есть», — размышлял, доедая принесённое.
.jpg)
На обед этот же старик охранник принёс мне небольшую тарелку риса и традиционный стакан чая. А в промежутке между трапезами меня вызывали наверх для допроса (или беседы). Посовещавшись на своем языке, вновь прибывшее начальство отправило задержанного обратно в камеру. «Это уже хуже», — думал я, лёжа на нижней полке нар и глядя в никуда.
...В четыре часа дня меня вновь пригласили в кабинет для допроса. Окончательное решение «суда» было таковым: «Проверив содержимое изъятой фотокамеры, задержанного отпустить», так как виза в порядке и нарушений закона не числится.
Меня усадили в машину и отвезли в Министерство иностранных дел, где некий человек должен был осуществить вышеуказанную проверку. Ответственного лица на месте не оказалось. Неконфискованные часы на моей руке показывали пять часов. Через два часа он появился; проверив всё, что положено, мне вернули конфискованное и благополучно отпустили. Один из работников учреждения подвез меня до гостиницы на казённой машине. В семь вечера я уже сидел в своём номере на полу, поскольку мебели в нем никогда не было. Прошло ровно 24 часа с момента задержания.
...Через два дня неподалёку от мехмунсарая в районе Котэ-Санги, где я по-прежнему проживал, повстречался бородатый командир, доставивший меня в «темницу». «Ну как, разобрался?» — спросил он. «Да», — ответил я. «А ты действительно один здесь и никто тебе не помогает?» — собеседник задал ещё один вопрос. «Только он», — ответил, подняв указательный палец к небу. Бородач, задумавшись, умолк.
