Ода III. Любовь (Анакреон; Николай Львов)

Ода III. Любовь («В час полуночный недавно…»)
автор Николай Александрович Львов (1753-1803)
См. Переводы. Дата создания: 1794 г., опубл.: «Стихотворение Анакреона Тийского». СПб., 1794. Источник: РВБ (1994)


Ода III


Любовь


В час полуночный недавно,
Как Воота под рукой[1]
Знак Арктоса обращался[1],
Как все звания людей
Сна спокойствие вкушали,
Отягченные трудом,
У дверей моих внезапно
Постучал Эрот кольцом.
«Кто, — спросил я, — в дверь стучится
И тревожит сладкий сон?..»
«Отвори, — любовь сказала, —
Я ребенок, не страшись;
В ночь безмесячную сбился
Я с пути и весь обмок...»
Жаль мне стало, отзыв слыша,
Встав, светильник я зажег;
Отворив же дверь, увидел
Я крылатое дитя,
А при нем и лук и стрелы.
Я к огню его подвел,
Оттирал ладонью руки,
Мокры кудри выжимал;
Он лишь только обогрелся:
«Ну, посмотрим-ко, — сказал, —
В чем испортилась в погоду
Тетива моя?» И лук
Вдруг напряг, стрелой ударил
Прямо в сердце он меня[2];
Сам, вскочив, с улыбкой молвил:
«Веселись, хозяин мой!
Лук еще мой не испорчен,
Сердце он пронзил твое»[3].



Примечания Н. А. Львова

  1. а б Как Воота под рукой. Ст. 2.
    Знак Арктоса обращался. Ст. 3.
    Северного полюса созвездие Большая Медведица называлась у греков Арктос; последующее за оным именовалось: Воот и Арктофилас, то есть Страж Медведицы. Анакреон не мог лучше ознаменовать Полуночи, как обращением Арктоса; поелику созвездие сие начинает обращаться около Арктического полюса, по окончании половины течения своего, т. е. в полночь. Г-жа Дасье, стр. 8, примеч. 2.
    К тому же Сомез примечает, что в древние времена Анакреоновы слово «час» употребляли только в означении годового времени, как бы у нас, напр., «пора».
  2. Прямо в сердце он меня. Ст. 28. В греческом сказано: прямо в печенку. Древние полагали, что престол любви должен быть в печенке.
    В последующие времена переместили оный в сердце.
    А в наш просвещенный век многие думают, что любовь в уме...
  3. Лук еще мой не испорчен.
    Сердце он пронзил твое. Ст. послед. Редкому грамотному не известен славный красотами своими перевод г. Ломоносова оды сей, после которого не надобно бы, кажется, никому с высоким его талантом входить в поприще; но он, переводя в стихах с рифмами (которых в греческом нет), принужден был для того во многих иногда местах отступить от подлинника. Я же, не будучи рифмою одержим, должен был сделать верный только перевод мыслей Анакреоновых, стараясь ничего не пропустить и не смея ничего прибавить. Последние два стиха переведены у г. Ломоносова:

    Мой лук еще годится,
    И цел, и с тетивой,
    Ты будешь ввек крушиться
    Отнынь, хозяин мой.

    Дурно заплатил за ночлег!..
    <...> В подлиннике, однако, о сем поражении точнее сказано; там гость, как будто бы для опыту выстрелив, и в торжестве, что лук его не испорчен, говорит с ребяческою радостию хозяину доказательство: «Сердце он пронзил твое». Как обыкновенную его цель.