Д. Н. МАМИНЪ-СИБИРЯКЪ
правитьТОМЪ ДВѢНАДЦАТЫЙ
правитьСВЯТОЧНЫЕ РАЗСКАЗЫ.
правитьОгни.
правитьI.
правитьУ желѣзнодорожной будки, немного въ сторонѣ, ярко горѣлъ костеръ, освѣщая нѣсколько скорченныхъ фигуръ. Это были желѣзнодорожные рабочіе. Дневная работа была давно кончена, ужинъ тоже, но никто не ложился спать, потому что ожидали перваго пробнаго поѣзда, который пройдетъ всю линію «наскрозь». Августовская ночь была темная и холодная, и рабочіе завидовали сторожу Андреичу, который жилъ въ будкѣ.
— Ему-то что: умирать не надо, — повторялъ русоволосый мужикъ съ болѣзненнымъ лицомъ и впалой грудью. — Главная причина, что сидитъ онъ въ теплѣ, не мокнетъ на дождѣ да еще жалованье получаетъ.
— Двѣнадцать цалковыхъ, — прибавилъ рыжебородый мужикъ.
— И при этомъ съ женой вмѣстѣ живетъ…
— Ужь это что говорить… Кажется, съ недѣлю бы такъ пожить, да тутъ не знай бы что сдѣлалъ. Прямо сказать: счастье человѣку. Въ сорочкѣ, надо полагать, родился…
Всѣ замолчали, точно придавленные мыслью о необыкновенномъ счастьѣ сторожа Андреича. По пути припомнились всѣмъ свои далекія семьи. Что-то тамъ дѣлается? Сгорбленный старикъ, сидѣвшій на обрубкѣ дерева, протягивалъ къ самому огню свои худыя руки съ скорченными пальцами, жмурилъ глаза и вздыхалъ.
— А все проклятая чугунка, — проговорилъ онъ наконецъ. — Все она… Она, братъ, заведетъ. Какія здѣсь мѣста, ежели сказать правильно: раменье, трущоба, камень, болото. На пятьдесятъ верстъ и селенья нѣтъ…
— Было пороблено вотъ какъ, — прибавилъ молодой парень въ жилеткѣ. — Одни болота чего стоили… Бутятъ-бутятъ его, болото-то, валятъ въ него и хворосту, и камню, и песку — настоящая прорва.
— А горы разѣ слаще? — спросилъ старикъ. — Побольше твоихъ болотъ было пороблено. Одного діомиду сколько было стравлено… Вотъ какіе каменья выворачивали. И не выговоришь… У насъ, въ Рязанской губерніи, и не слыхивали про такіе каменья. Точно на печь лѣзли… А теперь машина по нимъ какъ ахнетъ — какъ по маслу покатится.
— Машина — всему голова. Силища…
Опять молчаніе. Только потрескиваетъ огонь, точно онъ ѣстъ подкидываемыя въ костеръ полѣнья. При всполохахъ пламени ярко очерчивается желѣзнодорожная насыпь, точно разграфленная двумя линіями рельсовъ. За ней темная cтѣна глухого ельника, а налѣво спускъ подъ гору, къ мосту. Поѣздъ долженъ быль пройти слѣва, изъ Перми. Слѣдующая будка стояла за мостомъ. Дорога дѣлала широкое закругленіе, и можно было видѣть огонекъ въ будкѣ, который то пропадалъ, то появлялся, какъ свѣтлякъ въ травѣ. Тамъ жилъ сторожъ Вахромей, сердитый старикъ изъ николаевскихъ солдатъ.
— Вахромею-то еще лучше, чѣмъ Андреичу, — говорилъ молодой безусый парень. — Жалованья рублемъ больше беретъ, а живетъ одинъ.
— За какую же ему причину рублемъ больше?
— Ундеръ… Полагается, значитъ, у моста порядокъ.
— И Андреичъ тоже ундеръ…
— А вотъ и не ундеръ, а простой солдатъ… Вотъ рубля-то какъ и не бывало.
— Перестаньте вы считать чужія деньги, — оговорилъ ихъ старикъ. — Зубы у себя во рту считайте… Скоро ли машина-то пройдетъ, а то пора спать.
— Надо полагать, скоро, потому какъ Андреичъ ужъ два раза выходитъ… Ему еще до мосту надо сходить и осмотрѣть путь.
Андреичъ, дѣйствительно, выходилъ два раза, стоялъ нѣкоторое время на крылечкѣ у своей будки и уходилъ. Это былъ средняго роста мужикъ, одѣтый по-городски — въ сапоги бутылкой, пиджакъ и суконный картузъ. Раньше онъ служилъ въ городѣ у купцовъ, а теперь ушелъ «на линію», чтобы жить своей волей. Онъ мечталъ цѣлую жизнь о такой самостоятельной жизни и теперь былъ совершенно счастливъ. Ему нравилось, что онъ сейчасъ лицо отвѣтственное — за цѣлую версту дороги долженъ отвѣчать. Не досмотри Андреичъ какой-нибудь пустякъ — и цѣлый поѣздъ можетъ сверзиться. На этомъ основаніи съ простыми рабочими Андреичъ старался держать себя «сосредоточенно». Между прочимъ, сидѣть ему въ будкѣ надоѣло, на линію выходить было рано, а къ огню рабочихъ онъ не рѣшался подойти, чтобы не уронить своего достоинства. Извѣстно, что за народъ эти желѣзнодорожные рабочіе: съ бору да съ сосенки. Того и гляди, что еще что-нибудь стянутъ. Андреичъ, занявъ свой отвѣтственный постъ, сдѣлался подозрительнымъ.
Изъ-за облаковъ показалась луна, и все кругомъ точно потонуло въ фосфорическомъ мерцающемъ свѣтѣ. Лѣсъ какъ будто отодвинулся отъ полотна желѣзной дороги, за мостомъ въ синеватой мглѣ очертились силуэты лѣсистыхъ горъ. Мѣсто было самое глухое, недалеко отъ европейскаго водораздѣла.
— А вотъ и Андреичъ пошелъ на линію, — замѣтилъ кто-то изъ рабочихъ, когда сторожъ показался на крылечкѣ съ двумя свернутыми флагами въ рукѣ. — Скоро машина побѣжитъ…
Андреичъ постоялъ на крылечкѣ, точно что-то раздумывая, а потомъ принялъ дѣловой видъ и направился къ полотну. Онъ зашагалъ по шпаламъ, дѣлая неестественно широкіе шаги, и казался все меньше и меньше, пока не превратился въ маленькую черную точку.
— Вотъ и вся работа, — завистливо проговорилъ рыжебородый мужикъ. — Вышагивай по рельсамъ, какъ журавль, а чуть что случилось — мы же поправлять должны.
Всѣ молчали, завидуя втихомолку Андреичу, каждый по-своему. Да, тоже называется работа… Житье этимъ сторожамъ — умирать не надо.
— Ребята, машина бѣжитъ, — говорилъ молодой парень. — Вотъ сейчасъ провалиться, бѣжитъ…
— Гдѣ она бѣжитъ-то, омморошный?..
Тревога оказалась напрасной.
II.
правитьАндреичъ, не торопясь, дошелъ до моста и крикнулъ Вахромея. Старикъ вышелъ изъ своей будки не вдругъ.
— Чего ты такую рань поднялся? — ворчалъ онъ. — Еще цѣльный часъ ждать.
Они сошлись на мосту и долго стояли у перилъ, глядя внизъ, гдѣ катилась быстрая горная рѣчонка Чащиха. Мостъ казался несоразмѣрно высокимъ для такой ничтожной рѣчонки.
— Ужо какъ Чащиха весной взыграетъ, — задумчиво говоритъ Андреичъ, сплевывая внизъ. — Сажени на двѣ вода подыграетъ, сказываютъ, ежели весна дружная. Какъ разъ подмоетъ…
— Ничего не подмоетъ, — сказалъ Вахромей, раскуривая коротенькую трубочку-носогрѣйку. — Анжинеры-то все вымѣряли…
— Анжинеры анжинерами… а рѣка рѣкой…
Вахромей не удостоилъ отвѣтомъ, а послѣ паузы проговорилъ другимъ тономъ:
— У тебя это что за пальмо у будки?
— Такъ.. Рабочіе ждутъ машины.
— Имъ-то какая печаль? Спали бы себѣ, а машина и безъ нихъ пробѣжитъ.
— Такъ, несообразный народъ… Ну, прощай.
— Дрова только даромъ палятъ.
— Чего ихъ жалѣть, дрова-то? Не стало ихъ тутъ…
— Не порядокъ.
— Надо имъ погрѣться. Тоже живые люди…
Андреичъ пошелъ обратно. Онъ зажегъ маленькій фонарикъ и осматривалъ рельсы, особенно въ мѣстахъ скрѣпленія.
До будки оставалось всего саженъ сто, когда у полотна желѣзной дорога точно изъ земли выросли двѣ темныхъ фигуры. Андреичъ даже вздрогнулъ отъ неожиданности. На штабели шпалъ сидѣлъ старикъ съ сѣдой бородой, а около него стоялъ молодой мужикъ. Одѣты оба были въ раскольничьи полукафтанья.
— Эй, вы, что вы тутъ дѣлаете?! — громко крикнулъ Андреичъ, наводя на нихъ свѣтъ своего фонаря.
Молодой мужикъ спрятался за штабель, а старикъ продолжалъ сидѣть, точно не слышалъ окрика.
— Кажется, вамъ говорятъ?!.. Недавно оглохли…
Опять молчаніе. Андреичъ немного струсилъ. Ихъ двое, а онъ одинъ. Больше всего смущало то, что молодой мужикъ прятался. Развѣ хорошій человѣкъ будетъ прятаться? Мѣсто глухое, полыхнуть ножомъ — и вся по долга.
— Эй, что за люди?!..
— А мы такъ… — отвѣтилъ спокойно старикъ.
— То-есть какъ это такъ? Какой васъ чортъ по лѣсу ночью-то носить?.. Да еще къ самому полотну подошли.
— Да вѣдь мы его не съѣдимъ, твое полотно…
— Съѣсть не съѣдите, а чортъ васъ знаетъ, что у насъ на умѣ…
— Охъ, не поминай ты «его», миленькій, ради Христа.
— Что ни тутъ дѣлаете?
— А такъ… Поглядѣть пришли, какъ машина пойдетъ.
— Нашли время. И чего глядѣть: пробѣжитъ машина — только и всего. Еще гайку гдѣ-нибудь отвинтите… Знаемъ мы вашего брата. Поглядѣть…
— Зачѣмъ мы будемъ твою гайку отвинчивать? — удивился сидѣвшій на штабели старикъ.
— А кто васъ знаетъ, зачѣмъ… нечего тутъ пустяки разговаривать. Идите за мной!
Послѣднее Андреичъ сказалъ совсѣмъ грозно, какъ и слѣдуетъ начальству. Молодой мужикъ сдѣлалъ движеніе убѣжать, и это окончательно разсердило Андреича. Онъ подскочилъ къ старику, схватилъ его за воротъ и потащилъ.
— Пойдемъ-ка, вотъ я вамъ покажу! Я васъ произведу.
— Постой, да ты на что разстервенился-то, миленькій!? — бормоталъ старикъ, дѣлая инстинктивное движеніе высвободиться.
Андреичъ остановился. Его больше всего поразило то, что старикъ былъ такой легонькій — онъ поднялъ его за шиворотъ одной рукой. Что такой человѣкъ можетъ сдѣлать?
— Алеша, иди сюды… — звалъ старикъ, съ трудомъ переводя духъ. — Не бойся, глупый. Ахъ, ты, Господи!
Обернувшись къ Андреичу, старикъ покачалъ головой и прибавилъ уже другимъ тономъ:
— Ну, чего ты сердишься-то, миленькій?
— А для того… не твое дѣло.
Притаившійся за штабелемъ Алеша нерѣшительно подошелъ. Это былъ рослый дѣтина съ глуповатымъ лицомъ и какими-то дѣтскими глазами.
— Идите, идите скорѣе, чего тутъ стали, — торопилъ ихъ Андреичъ, подталкивая сзади. — Нашли тоже мѣсто… того гляди, машина налетитъ. Еще раздавитъ какъ разъ.
Успокоенный немного полнымъ повиновеніемъ своихъ плѣнниковъ, Андреичъ опять разсердился, когда они подходили къ будкѣ, на этотъ разъ разсердился уже прямо по долгу своей службы. Ежели ихъ толкнуть въ сторожку, такъ какъ разъ еще жену зарѣжутъ, а ежели оставить такъ — убѣгутъ. Все равно, ему же отвѣчать за нихъ придется, какъ ни поверни.
— Эй, ребята! — крикнулъ Андреичъ рабочимъ. — Вотъ покараульте-ка этихъ птахъ… да смотрите въ оба, чтобы не убѣжали. У самаго полотна сидятъ, канальи… да… впередъ-то я прошелъ и не замѣтилъ ихъ. Сидятъ и помалчиваютъ. А, па-азвольте, въ какихъ это смыслахъ люди у самаго полотна будутъ сидѣть?
Сдавъ плѣнниковъ съ рукъ на руки, Андреичъ торопливо побѣжалъ по шпаламъ къ тому мѣсту, гдѣ взялъ неизвѣстныхъ злоумышленниковъ. Второпяхъ онъ позабылъ даже посмотрѣть, не развинчены ли скрѣпленія между рельсами. По пути онъ нѣсколько разъ проклялъ свою собачью службу. Всего бойся, за всѣмъ угляди и за все отвѣчай… А можетъ, гдѣ-нибудь спряталось еще двое такихъ же кафтанниковъ? Андреичъ обѣжалъ съ фонаремъ сложенные около дороги штабели шпалъ и только спугнулъ зайчонка.
— Тьфу, ты, окаянный… — обругался онъ, когда зайчонокъ шмыгнулъ прямо черезъ полотно дороги.
Вообще, примѣта была скверная. Вотъ тебѣ и первый поѣздъ… Андреичъ окончательно упалъ духомъ.
III.
править— Кто вы такіе будете? — допытывались рабочіе, разглядывая странныхъ ночныхъ гостей.
— А ничьи… такъ, Божіи…
— Та-акъ… А зачѣмъ же вы, напримѣрно, къ самому полотну приспособились? Дѣло ночное, не полагается…
— Почему не полагается-то?
— Да ужъ такъ… Законъ требуетъ порядку… Этакъ всякій пойдетъ.
Отвѣчалъ молодой парень, а старикъ присѣлъ къ костру и грѣлъ зазябшія руки. Его сморщенное, съ обтянувшейся желтой, какъ пергаментъ, кожей лицо было спокойно. Онъ о чемъ-то упорно думалъ, не замѣчая, что дѣлалось кругомъ. Иногда онъ только вздыхалъ и съ удивленіемъ поднималъ глаза на рабочихъ. Молодой стоялъ рядомъ съ нимъ въ такой позѣ, когда человѣкъ рѣшилъ отчаянно защищаться.
— Вы-то рабочіе будете? — спрашивалъ онъ.
— Около того… А вы на большой дорогѣ вязовой иглой шапки шьете? — пошутилъ молодой рабочій.
Эта шутка не вызвала обычнаго смѣха. Смущалъ всѣхъ неподвижно сидѣвшій старикъ. Онъ заговорилъ неожиданно, продолжая смотрѣть въ огонь, точно читалъ въ немъ свои мысли.
— Посмотрѣть пришли на вашу работу, миленькіе… Издалека пришли. Мы скитскіе… Захотѣлось, вотъ, мнѣ посмотрѣть на власть послѣдняго звѣря, какъ онъ огнемъ дышитъ. Да, дожили, всѣ дожили, и мнѣ привелъ Господь воочію видѣть твореніе рукъ его. Мало стало старыхъ дорогъ — давай чугунку налаживать. Скорѣе, слышь… А куда торопятся, миленькіе, — того и не подумаютъ. Ну, куда?
— Кому куда надобно — тотъ туда и торопится, дѣдка. У всякаго свои дѣла. И притомъ дешевле…
— Такъ… А прежде-то не было своихъ дѣловъ у каждаго?.. Ахъ, миленькіе вы горемыки… Сегодня вотъ на чугункѣ поѣхалъ, а завтра ужъ и она лихой покажется. А дѣловъ-то еще больше накопится… Огнь запрягли въ колесницу. Еще-то что останется? Внутренній огнь пожираетъ каждаго — вотъ всѣ и торопятся… А кому лучше-то стало?
Открытіе, что это были «скитскіе старцы», произвело сильное впечатлѣніе, особенно на старика-рабочаго. Всѣ теперь слушали, что говоритъ главный старецъ, и про себя соглашались съ нимъ. Да, правильныя слова говоритъ скитникъ. Не даромъ въ лѣсу Богу молился…
Когда у моста запѣлъ рожокъ Вахромея, всѣ встрепенулись. Осенній воздухъ крѣпкій и далеко разноситъ малѣйшій звукъ…
— Машина бѣжитъ… она!..
Всѣ бросились къ полотну. Скитники остановились немного поодаль и ждали. Старикъ такъ и впился глазами въ ту сторону, гдѣ на закругленіи долженъ былъ показаться поѣздъ. Послышался какой-то тяжелый грохотъ, а потомъ все стихло.
— Это машина по мосту пробѣжала… — объяснилъ молодой рабочій, обертываясь къ скитникамъ. — А теперь она, значить, въ гору начнетъ забирать.
Черезъ минуту вдали показалась свѣтлая точка. Она ширилась и росла съ надвигающейся быстротой, пока не превратилась въ яркую звѣзду, разсыпавшую лучи яркаго свѣта. Видно было, какъ изъ трубы густыми клубами валилъ черный дымъ и снопами летѣли искры. Теперь можно было разсмотрѣть уже три огня — наверху желтый, а по бокамъ зеленый и красный. Поѣздъ приближался, увеличивая скорость. Слышенъ былъ подавленный гулъ, точно стонала самая земля. Скитники перекрестились и подались назадъ. Имъ казалось, что на нихъ летитъ огненный змѣй, гремя желѣзнымъ хвостомъ.
— Господи, помилуй!..
Поѣздъ промчался мимо нихъ съ какимъ-то бѣшенствомъ, разсыпая искры и оставляя за собой тучу дыма и бѣлаго пара. Въ освѣщенныхъ окнахъ вагоновъ мелькали какія-то человѣческія фигуры.
— Ну, теперь я все видѣлъ, — шепнулъ старикъ. — Пойдемъ, Алеша.
Когда Андреичъ вернулся, скитниковъ и слѣдъ простылъ. Они точно сквозь землю провалились. Андреичъ долго и неистово ругался.
1897.