Овальный портрет (По; В.И.Т.)/ДО
| Овальный портретъ. |
| Оригинал: англ. The Oval Portrait, 1842. — Источникъ: Художественная библiотека. Эдгаръ По. Вильямъ Вильсонъ. Овальный портретъ. Переводъ В. И. Т. Типографiя Спб. Т-ва «Трудъ». Фонтанка, 86. 1909. |
Лихорадка, которою я заболѣлъ была продолжительна и не поддавалась леченію; всѣ средства, какими можно было воспользоваться въ дикой гористой мѣстности Аппенинъ, были исчерпаны, не доставивъ мнѣ никакого облегченія. Мой слуга и единственный спутникъ не рѣшался вслѣдствіе боязни и неумѣнья пустить мнѣ кровь, которой я, впрочемъ, много потерялъ въ столкновеніи съ разбойниками. Точно также я не могъ рѣшиться отпустить его въ поиски за помощью. Но къ счастью, я совершенно неожиданно вспомнилъ о пачкѣ опіума, находившейся вмѣстѣ съ табакомъ въ деревянномъ ящикѣ: — еще въ Константинополе я пріобрѣлъ привычку курить такую смѣсь. Приказавъ Педро подать мнѣ ящикъ, я разыскалъ это наркотическое средство. Но когда нужно было взять опредѣленную дозу его, — мною овладѣла нерѣшительность. Для куренья было безразлично количество употребляемаго опіума, и я обыкновенно бралъ половина на половину того и другого и перемѣшивалъ все вмѣстѣ. Куреніе этой смѣси иногда не производило на меня никакого дѣйствія, иногда-же мною наблюдались такіе симптомы нервнаго разстройства, которые являлись для меня предостереженіемъ. Конечно опіумъ при небольшой ошибкѣ въ дозированіи не могъ представлять никакой опасности. Но въ данномъ случаѣ дѣло обстояло иначе, такъ какъ мнѣ никогда не приходилось пользоваться опіумомъ, какъ внутреннимъ средствомъ. Хотя мнѣ и приходилось принимать внутрь лауданумъ и морфій, но я никогда не употреблялъ опіума въ чистомъ видѣ. Конечно Педро въ этомъ вопросѣ былъ также несвѣдущъ, какъ и я, и такимъ образомъ, я не зналъ на что рѣшиться. Но, пораздумавъ немного, я рѣшилъ начать съ минимальнаго пріема и постепенно увеличивать дозу. Если первый пріемъ не произведетъ никакого дѣйствія, думалъ я, то его придется повторять до тѣхъ поръ пока не понизится температура, или пока не наступитъ желанный сонъ, который былъ для меня необходимъ, такъ какъ я страдалъ безсонницею уже цѣлую недѣлю и находился въ какомъ-то странномъ состояніи полудремоты, похожемъ на опьяненіе. Вѣроятно мое затемненное сознаніе и было причиной безсвязности моихъ мыслей, вслѣдствіе которой я, не имѣя никакихъ данныхъ для сравненія, сталъ разсуждать о возможныхъ для пріема дозахъ опіума, въ то время я никакъ не могъ оріентироваться въ масштабѣ и та доза опіума, которая мнѣ казалась очень маленькой, на самомъ дѣлѣ могла быть очень большой. А между тѣмъ я отлично помню, что я точно и хладнокровно опредѣлилъ дозу опіума, по сравненію со всѣмъ количествомъ имѣвшагося на лицо наркотика и, безстрашно проглотилъ ее, что я могъ сдѣлать съ спокойнымъ сердцемъ такъ какъ она была незначительною долею всего количества, находившагося въ моемъ распоряженіи.
Замокъ, въ который мой слуга рѣшилъ лучше проникнуть силой, чѣмъ дозволить мнѣ, тяжело раненому, провести ночь на дворѣ представлялъ собой одно изъ тѣхъ величественныхъ и мрачныхъ строеній, которыя съ давнихъ поръ гордо возвышаются среди Аппенинъ, какъ въ дѣйствительности, такъ и въ фантазіи мистриссъ Радклиффъ. Повидимому онъ былъ недавно временно покинутъ своими обитателями. Мы помѣстились въ одной изъ самыхъ небольшихъ и не очень роскошно меблированныхъ комнатъ, находившейся въ отдаленной башнѣ зданія. Ея богатое убранство стариннаго стиля приходило въ разрушение. Стѣны были обиты коврами и украшены многочисленными герольдическими трофеями различной формы, также какъ и огромнымъ количествомъ новыхъ, стильныхъ картинъ въ богатыхъ золоченыхъ рамахъ съ арабесками. Я страшно заинтересовался, (можетъ быть причиной этого былъ начинавшійся бредъ), этими картинами, украшавшими не только главныя стѣны, но и цѣлую массу закоулковъ, явившихся неизбѣжнымъ результатомъ причудливой архитектуры замка. Этотъ интересъ былъ на столько силенъ, что я приказалъ Педро закрыть тяжелыя ставни въ комнатѣ, такъ какъ уже наступала ночь, зажечь большой канделябръ въ нѣсколько рожковъ, стоявшій у моего изголовья и отдернуть черный бархатный пологъ съ бахрамой.
Я желалъ этого съ тою цѣлью, чтобы въ случаѣ безсонницы развлекать себя поочередно разсматриваніемъ этихъ картинъ и чтеніемъ небольшаго томика, найденнаго мною на подушкѣ и заключавшаго въ себѣ ихъ описаніе и критику. Я читалъ очень долго и тщательно, и благоговѣйно разсматривалъ картины. Время летѣло быстро и наступила ночь. Мнѣ не нравилось положеніе канделябра, и я съ трудомъ протянулъ самъ руку, чтобы не безпокоить заснувшаго слугу и переставилъ канделябръ такимъ образомъ, чтобы свѣтъ падалъ прямо на мою книгу.
Но передвиженіе его дало совершенно неожиданный результатъ. Свѣтъ многочисленныхъ свѣчей канделябра при его новомъ положеніи упалъ на одну изъ нишъ комнаты, которая, вслѣдствіе падавшей на нее тѣни отъ одной изъ колоннъ кровати, находилась во мракѣ. И тогда при яркомъ освѣщеніи я замѣтилъ картину, которой раньше не видѣлъ. Это былъ портретъ вполнѣ развитой молодой дѣвушки, можетъ быть даже женщины. Окинувъ картину быстрымъ взглядомъ, я закрылъ глаза. Почему я такъ сдѣлалъ, — я не могъ дать себѣ отчета въ первую минуту. Но пока я лежалъ съ закрытыми глазами, я старался поспѣшно проанализировать причину, заставившую меня поступить такимъ образомъ и пришелъ къ заключенію, что это было безсознательное движеніе съ цѣлью выиграть время, рѣшить что мое зрѣніе не обмануло меня — и успокоить, и приготовить себя къ болѣе холодному и точному созерцанію. По прошествіи нѣсколькихъ минутъ, я снова сталъ разсматривать пристально картину. Если бы даже я хотѣлъ, я не могъ сомнѣваться въ томъ, что ясно вижу ее, такъ какъ первые лучи свѣта канделябра, упавшіе на эту картину, разсѣяли дремотную апатію моихъ чувствъ и вернули меня къ действительности.
Какъ я уже сказалъ, это былъ портретъ молодой дѣвушки. На портретѣ была изображена ея голова, плечи въ томъ стилѣ, который носитъ техническое названіе стиля виньетки: живопись напоминала манеру Сюлли въ его излюбленныхъ головкахъ. Руки, грудь и даже ореолъ, обрамлявшихъ головку волосъ, незамѣтно расплывались на неопредѣленной глубокой тѣни, служившей фономъ. Рамка была овальной формы, великолѣпной позолоты, съ узорами въ мавританскомъ стилѣ. Съ точки зрѣнія чистаго искусства живопись была восхитительна. Но весьма возможно, что сильное внезапное впечатлѣніе, произведенное на меня этой картиной, не зависѣло ни отъ художественности исполненія, ни отъ красоты лица. Еще менѣе я могъ допустить, что я въ состояніи полудремоты могъ принять эту голову за голову живой женщины. Я сразу различилъ подробности рисунка, а стиль виньетки и видъ рамки немедленно разсѣяли бы эту фантазію и предохранили бы меня отъ возможности даже мимолетной иллюзіи на этотъ счетъ. Устремивъ глаза на портретъ и принявъ полу-лежачее, полу-сидячее положеніе я, можетъ быть, цѣлый часъ рѣшалъ эту загадку. Въ концѣ концовъ, повидимому разгадавъ ее, я снова опустился на подушки. Я пришелъ къ заключенію, что все очарованіе этой картины заключалось въ жизненномъ выраженіи, исключительно присущемъ только живымъ существамъ, которое сначала заставило меня содрогнуться, затѣмъ смутило, покорило и ужаснуло. Съ чувствомъ глубокаго и благоговѣйнаго ужаса я поставилъ канделябръ на прежнее мѣсто. Изъявъ такимъ образомъ изъ сферы моего зрѣнія предметъ, бывшій причиною моего сильнаго волненія, я поспѣшно взялъ томикъ, заключавшiй въ себѣ критику картинъ и ихъ исторію. Подъ номеромъ, обозначавшимъ овальный портретъ, я прочелъ слѣдующій странный и загадочный разсказъ:
"Это портретъ молодой дѣвушки рѣдкой красоты, надѣленной отъ природы въ такой же мѣрѣ привѣтливостью, какъ и веселостью. Да будетъ проклятъ тотъ часъ ея жизни, когда она полюбила и вышла замужъ за художника. Онъ былъ страстный суровый труженикъ, отдавшій всѣ силы своей души и сердца искусству; она молодая дѣвушка рѣдкой красоты, въ такой же мѣрѣ привѣтливая, какъ веселая; она вся была свѣтъ и радость; шаловливая какъ молодая газель, она любила и миловала все, что окружало ее, ненавидѣла только искусство, бывшее ея врагомъ и боялась только палитры, кистей и другихъ несносныхъ инструментовъ, отнимавшихъ у нея ея возлюбленнаго.
"Когда она узнала, что художникъ хочетъ писать съ нея портретъ, она была охвачена непреодолимымъ ужасомъ. Но будучи кроткой и послушной, она покорилась своей участи и покорно просиживала цѣлыя недѣли въ темной и высокой комнатѣ башни, гдѣ только полотно освѣщалось блѣднымъ свѣтомъ, падавшимъ съ потолка. Художникъ въ поискахъ славы, которую должна была создать ему эта картина, неустанно работалъ надъ ней цѣлыми часами, изо дня въ день; страстный работникъ, нѣсколько странный и задумчивый, погруженный въ свои мечты, онъ не хотѣлъ замѣчать, что мрачное освѣщеніе этой башни подрывало здоровье и хорошее расположеніе духа его жены, которая хирѣла съ каждымъ днемъ, что было ясно для всѣхъ, за исключеніемъ его. Между тѣмъ она продолжала улыбаться и не жаловалась ни на что, потому что она видѣла, что художнику, (пользовавшемуся большою извѣстностью) картина доставляла огромное и жгучее наслажденіе и онъ работалъ день и ночь, чтобы изобразить на полотнѣ черты той, которая его такъ горячо любила, но которая съ каждымъ днемъ слабѣла и теряла силы. И, действительно, всѣ видѣвшіе портретъ шопотомъ говорили о его сходствѣ съ оригиналомъ, какъ о замѣчательномъ чудѣ и какъ вѣскомъ доказательствѣ таланта художника и его могучей любви къ той, которую онъ такъ превосходно воспроизвелъ въ своей картинѣ. Но съ теченіемъ времени, когда работа уже стала близиться къ концу, доступъ постороннихъ лицъ въ башню былъ прекращенъ; художникъ какъ будто совсѣмъ обезумѣлъ въ пылу своей работы и почти не отводилъ глазъ отъ полотна, хотя бы для того, чтобы бросить взглядъ на оригиналъ. И онъ не хотѣлъ видѣть, что краска, которую онъ клалъ на полотно, была взята съ лица сидѣвшей вблизи него жены. И когда протекло много недѣль и оставалось только прибавить черточку около рта и бликъ въ глазу, дыханье жизни въ молодой женщинѣ трепетало еще, какъ пламя въ горѣлкѣ угасающей лампы. И вотъ черточка была нанесена на полотно, бликъ былъ брошенъ, и художникъ продолжалъ стоять въ экстазѣ передъ оконченнымъ трудомъ; но спустя минуту, продолжая разсматривать портретъ, онъ вдругъ задрожалъ, поблѣднѣлъ и ужаснулся. Воскликнувъ громовымъ голосомъ: — «Дѣйствительно, это сама жизнь!», онъ вдругъ обернулся, чтобы посмотрѣть на свою возлюбленную супругу. — Она была мертва!
- ↑ Онъ живъ и заговорилъ бы, если бы не соблюдалъ обѣта молчанія.