Въ новѣйшія времена эпиграмма, въ обыкновенномъ смыслѣ означаетъ такой родъ стихотвореній, который особенно сходенъ съ сатирою по насмѣшкѣ, или по критикѣ, даже въ простомъ разговоръ колкая шутка называется эпиграммою; но въ особенности симъ словомъ означается острая мысль, или натуральная простота, которая часто составляетъ предметъ легкаго стихотворенія. Сіе наименованіе само по себѣ означаетъ не что иное, какъ надпись, и оно сохранило у Грековъ свое первоначальное значеніе. Эпиграммы, собранныя въ Греческой Антологіи Агафіемъ, Планудомъ, Константиномъ, Гіероклесомъ и многими другими, содержатъ однѣ надписи на священныхъ жертвахъ, на гробницахъ, на статуяхъ, на памятникахъ: вообще онѣ очень просты и согласны съ своимъ назначеніемъ; онѣ суть описанія какихъ либо произшествій. Нѣкоторыя очень длинны и всѣ не имѣютъ ничего общаго съ тѣмъ, что мы привыкли называть эпиграммою. Вотъ нѣкоторыя сходныя съ нынѣшнимъ понятіемъ о семъ родѣ стихотвореніи:
Къ Ніобейной статуѣ.
Зевесъ, во гнѣвъ къ Ніобеѣ,
Ее во камень превратилъ;
Но кто, скажите, былъ хитрѣе?
Художникъ — камень оживилъ.
— И. —
На потоплепіе Леандра.
Леандръ, въ послѣдній разъ возникнувъ изъ валовъ,
Молилъ взирающихъ сквозь зарево боговъ:
«О боги боги! допустите
Взглянуть мнѣ на нее, и послѣ потопите!»
nbsp; Дмитріевъ.
Къ Венериной статуѣ.
Парисъ и Марсъ — о томъ ни слова —
И Адонисъ, когда хотѣлъ,
Меня видали безъ покрова,
Но какъ увидѣлъ Пракситель?
Дмитріевъ.
Геркулесу.
Сотъ меда съ молокомъ —
И Маинъ сынъ тебѣ на вѣки благосклоненъ!
Алкидъ не такъ-то скроменъ:
Дай двѣ ему овцы, дай козу и съ козломъ;
Тогда онъ на овецъ прольетъ благословенье
И въ снѣдь не дастъ волкамъ!
Храню къ богамъ почтенье;
А стада не отдамъ
На жертвоприношенье….
Скажите, что за честь,
Когда не волкъ его, Алкидъ изволитъ съѣсть? —
Батюшковъ.
Послѣдняя есть одно изъ прекраснѣйшихъ произведеній въ семъ родѣ: состарившаяся Лаиса приноситъ зеркало свое во храмъ Венеры съ сими стихами:
Вотъ зеркало моё — прими его Киприда!
Богиня красоты прекрасна будетъ ввѣкъ,
Сѣдова времени нестрашна ей обида:
Она не смертной человѣкъ;
Но я, покорствуя судьбинѣ,
Не въ силахъ зрѣть себя въ прозрачности стекла,
Ни той, которой я была,
Ни той, которой нынѣ.
— П. —
Марціалъ усовершенствовалъ у Римлянъ эпиграмму гораздо болѣе, нежели Греки. Онъ всегда старается превратить ее въ колкость, но очень рѣдко успѣваетъ. Главная его ошибка въ томъ, что онъ ихъ написалъ очень много. Собраніе его сочиненій состоитъ изъ дванадесяти книгъ; слѣдственно составляетъ около тысячи двухъ сотъ эпиграммъ, количество большое — но тѣмъ не менѣе можно изключить три четверти безъ всякой потери. Во многихъ мѣстахъ онъ самъ себя обвиняетъ въ излишествѣ, но сіе признаніе не уменьшаетъ той важности, которую онъ приписалъ симъ многочисленнымъ бездѣлкамъ. Онѣ дошли до насъ точно въ томъ порядкѣ, по которому онъ ихъ самъ раздѣлилъ и даже съ посвященіемъ въ началѣ каждой книги. Безъ сомнѣнія сіе очень утѣшительно, но не столько, чтобы могло загладить потерю многихъ сочиненій Тита Ливія, Тацита и Саллустія, которыхъ время не столько уважило, какъ творенія Марціала. Первая книга наполнена похвалами Домитіану. Потомство болѣе бы его благодарило за колкую эпиграмму противъ сего злодѣя. Впрочемъ, всѣ сіи похвалы имѣютъ одинъ общій предметъ; въ нихъ безпрестанно говорится о представленіяхъ, которыя Домитіанъ давалъ народу, и Марціалъ сто разъ различно повторяетъ, что онъ превосходятъ тѣ, которыя были въ прежнія времена. Изъ сего можно видѣть, какую важность Римляне приписывали сему роду великолѣпія, и также, какъ легко было льстить Домитіаневу самолюбію.
Марціалъ былъ столь же неразборчивъ въ выборѣ предметовъ, какъ и Руссо; но между ними есть большое различіе относительно къ достоинствамъ Поззіи. Руссо столь превосходенъ въ своихъ вольныхъ эпиграммахъ, что ему можно сіе извинить, естьли только то прощается, что противно непорочности нравовъ. Излишнее безстыдство Марціала не умножаетъ его достоинства, будучи по нравственности достоинъ обвиненія, не можетъ быть извиненъ и въ Поэзіи: кажется, что лучше было бы ему остаться въ предѣлахъ умѣренности. Онъ гдѣ-то упоминаетъ, что стихотворецъ долженъ быть непорочнаго поведенія, но что не нужно, чтобъ стихи его были цѣломудренны. Ему, можемъ на сіе отвѣчать, что по крайней мѣръ они не должны быть наглы. Малое количество его эпиграммъ, сохранившихся въ памяти, состоитъ, къ щастію, изъ такихъ, которыя можно всюду помѣстить. Вотъ переводъ одной, которая можетъ вездѣ служить наставленіемъ, и которая однакожъ нигдѣ и никого не исправитъ; она относится къ одному стряпчему,
Я обокраденъ! я лишился
Трехъ козъ, которыя вчерашняго же дня
Сосѣди со двора стащили у меня!
Прошеніе на нихъ подать я въ судъ рѣшился
И это, кажется, понятно: три козы!
А ты
Надутымъ голосомъ и видомъ принужденнымъ
Пришелъ мнѣ говорить о Варрѣ побѣжденномъ,
Помпеѣ, Кесарѣ и лютыхъ ихъ войнахъ
Оставь, пожалуйста, свои тѣлодвиженья:
И этотъ пышный бредъ и этотъ вздорный страхъ!
Къ чему мнѣ всѣ твои герои и сраженья?
Хоть слово — о моихъ козахъ!
— И. —