Въ Парижѣ вышло шестое изданіе Писемъ отъ нѣкоторыхъ типовъ къ Вольтеру[1]: очевидное доказательство, что число почитателей Фернейскаго старца примѣтно уменьшается во Франціи. Такъ все зависитъ отъ направленія умовъ и отъ обстоятельствъ времени, смѣло утверждать можно, что теперь уже не съ такимъ восторгомъ, какъ прежде, стали бы читать надутыя описанія Фернейскаго замка. Было время, когда праздные путешественники почитали за священную обязанность сходить на поклоненіе къ сердцу Вольтера и потомъ велерѣчиво описывать впечатлѣнія свои, полученныя въ обиталищѣ великаго мужа; теперь въ разныхъ Французскихъ книгахъ и журналахъ, вмѣсто чрезмѣрныхъ похвалъ, часто находимъ справедливыя порицанія Вольтеровой памяти. Посмотримъ, что пишутъ о семъ славномъ стихотворцѣ, по случаю новаго изданія упомянутой книги.
«Въ послѣдніе двадцать лѣтъ жизни своей, Вольтеръ мало по малу изнемогалъ въ тѣлесныхъ силахъ и въ душевныхъ способностяхъ; не смотря на то, бѣшеная ненависть противъ христіянства усиливалась въ немъ отчасу болѣе; еще гнѣздилась въ немъ и другая страсть, также несчастная, однакомъ извинительное первой, а >именно привязанность въ театру. Все время свое употреблялъ онъ на сочиненіе или трагедіи, или соблазнительныхъ клеветъ на вѣру. Умъ его, неспособный уже къ великимъ предприятіямъ, производилъ Скиѳовъ, Гебровъ, Пелопидъ, Тріумвировъ, и другія жалости достойныя трагедіи, изъ которыхъ всякая дряхлому стихотворцу, до безумія влюбленному въ сочиненія свои, казалась въ свое время самымъ лучшимъ произведеніемъ. Но тотъ же умъ въ прозаическихъ сочиненьицахъ еще могъ развиться и блистать острыми шутками. Удивительно, что Вольтеръ до самаго конца долголѣтной жизни своей сохранилъ сію отличную способность шутить и балагурить, которою надѣленъ былъ отъ природы весьма щедро, и сію то способность употребилъ онъ орудіемъ своей бѣшеной злости. Въ послѣдніе двадцать лѣтъ жизни его изливались богопротивныя кощунства, находящіяся въ его Философическомъ словарѣ, въ Вопросахъ объ Енциклопедіи, въ Вопросахъ Запаты, въ Старцѣ Кавказскомъ, въ Разговорахъ Мандарина съ Езуитомъ, Китайскаго Императора съ братомъ Риголе и проч. и проч. Дабы успѣть болѣе, разгоряченный старикъ во многихъ своихъ сочиненіяхъ повторялъ одни и тѣ же доводы, тѣ же возраженія, тѣ же шутки, такъ что издатели принуждены были два и три сочиненія соединять подъ однимъ титуломъ. Многія изъ нихъ слиты въ Вопросахъ объ Енциклоледіи, въ семъ рѣдкомъ твореніи, въ которомъ разные предметы, касающіеся до философіи, до нравственности и литтературы, описанные перомъ искуснымъ, могли бы доставить великое удовольствіе читателю, еслибъ разумъ такъ часто не оскорблялся въ немъ бѣшеными припадками нечестія, клеветы и искусства. Въ другихъ сочиненіяхъ того же рода, гдѣ Вольтеръ не повторяетъ своихъ мыслей; тамъ онъ самъ себѣ противурѣчитъ и въ ссылкахъ, и въ сужденіяхъ, и въ разсчетахъ, и въ догадкахъ; вездѣ же любитъ щеголять шутовскимъ и даже грубымъ балагурствомъ, неприличнымъ не только уму столь образованному и блестящему, но никакому благовоспитанному человѣку, уважающему себя и своихъ читателей.
Во всѣхъ сихъ сочиненіяхъ Вольтеръ хотѣлъ казаться глубоко ученымъ, великимъ, знатокомъ въ древностяхъ, весьма свѣдущимъ въ древнихъ языкахъ, въ Греческомъ, въ Финикійскомъ, въ Сирійскомъ, въ Еврейскомъ. На сихъ мнимыхъ знаніяхъ основываетъ онъ множество своихъ возраженій, дѣлаемыхъ противъ книгъ священныхъ, и говоритъ столь велерѣчиво и такъ рѣшительно, что невѣжды почти по неволѣ должны были съ нимъ соглашаться. Многіе еллинисты, въ числѣ которыхъ и г. Ларшеръ, доказали Вольтеру, что онъ неразумѣлъ Греческаго языка, что вѣроятно даже неумѣлъ хорошо читать по-гречески, или по крайней мѣрѣ не умѣлъ исправно списывать словъ Греческихъ. Забавно было видѣть, какъ лодку почелъ онъ за стаканъ, и заставилъ Геркулеса черезъ Гибралтарской проливъ переплыть въ стаканъ. Много замѣчено подобныхъ ошибокъ. Г. Гене, сочинитель Іудейскихъ писемъ, напалъ на восточную ученость Вольтерову — Сирійскую, Еврейскую, Халдейскую и проч. — и безъ дальней трудности разрушилъ всю храмину возраженій, которую Вольтеръ сооружилъ на семъ слабомъ основаніи. Равнымъ образомъ Сочинитель Писемъ обнаружилъ Вольтерово невѣжество въ древностяхъ и въ исторіи; онъ доказалъ, что и логика его ни чѣмъ не лучше упомянутыхъ выше познаній.
Есть люди, которые мнѣнія свои и увѣренность основали на шуткахъ и умствованіяхъ Доктора Запаты, Кавказскаго старца, Священника Кловикитра, Аббата Базена, Жерома и Катерины Ваде и прочихъ забавныхъ лицъ, подъ именами коихъ самъ Вольтеръ шутитъ и умствуетъ; оныхъ людей надобно увѣдомить, что хорошими шутками (а Вольтеровы не всегда хороши) ничего недоказывается, равно какъ и худыми умствованіями; надобно увѣдомить ихъ, что истинное достоинство и шутокъ сихъ и умствованій показано во многихъ хорошихъ сочиненіяхъ, а особливо въ Іудейскихъ письмахъ. Кто читалъ возраженія, тотъ долженъ прочесть и отвѣты; сего требуетъ справедливость. Пускай же прочтутъ ихъ безъ предубѣжденія; пускай сравнятъ одинъ съ другими, и тогда пусть скажутъ чистосердечно, не очевидны ли съ одной стороны слабоеть нападенія, а съ другой отраженіе сильное[2].
Всего удивительнѣе дерзость, или лучше сказать, безстыдство нападчика въ противорѣчіяхъ его, во лжи и въ отпирательствѣ. Хотя и всѣмъ уже извѣстно, какъ часто онъ самъ ошибается, умышленно другихъ обманываетъ, самъ себѣ проиивурѣчитъ, говоритъ рѣшительно безъ увѣренности, однакожъ никакъ не льзя бы чаять столь многихъ ошибокъ и столь постыдныхъ лукавыхъ умысловъ. Здѣсь клевету свою на Іудеевъ подкрѣпляетъ онъ свидѣтельствомъ Іисуса Навина: вы раскрываете Іисуса Навина и находите слова совершенно противныя; тамъ доказываетъ онъ, что Іудеи были человѣкоядцы, и ссылается на Пророка Іезекіиля, которой, будто бы для ободренія къ храброй битвѣ обѣщаетъ имъ лакомую пищу, мясо коня и всадника: справляетесь съ Пророкомъ Іезекіилемъ, и къ великому своему удивленію совсѣмъ не находите предполагаемаго Вольтеромъ варварскаго ободренія, а видите только прекраснѣйшій примѣръ древней поезіи. Пророкъ предвѣщаетъ Израильтянамъ побѣду и говорилъ, что дикіе звѣри u хищныя птицы насытятся плотію коня и всадника. Вольтеръ притворился, будто думаетъ, что плоть коня и всадника обѣщана Израильтянамъ! Въ другомъ сочиненіи своемъ онъ же пишетъ: „въ ссылкѣ на Іезекіиля должна быть ошибка: конь и всадникъ обѣщаны звѣрямъ дикимъ.“ Но скоро, устыдившись признанія своего, въ новомъ изданій того жъ сочиненія; Вольтеръ объявляетъ, что обѣщаніе коня и всадника можно относить и къ Іудеямъ, и что многіе толкователи такъ разумѣютъ слова Пророка. Его просили хоть одного толкователя назвать по имени; господинъ Вольтеръ не разсудилъ за благо исполнить сей просьбы.
Когда надобно унизить Моисея, Вольтеръ увѣряетъ, что Санхоніатонъ жилъ многими вѣками прежде сего законодателя; надобно ли уничтожить достовѣрность его чудотвореній? тотъ же Вольтеръ удивляется, почему ни гдѣ не упомянулъ объ нихъ Санхоніатонъ! Какъ согласить то и другое? Когда дѣло идетъ о томъ, чтобъ доказать, будто Адама никогда не было на свѣтѣ, Вольтеръ увѣряетъ, что ни въ какихъ лѣтописяхъ, кромѣ Іудейскихъ, не упоминается объ Адамѣ; но когда надобно говорить, что Іудеи были народъ новой и грубой, и что они раболѣпно списывали и присвоивали себѣ преданія другихъ народовъ, какъ поступаетъ Вольтеръ въ семъ случаѣ? утверждаетъ, что Индійцы, народъ просвѣщеннѣйшій и древнѣйшій, первымъ человѣкомъ почитаютъ нѣкоего Адимо, и что между Адимо и Адамомъ есть очевидное сходство, прежде сказавши уже въ другомъ мѣстѣ, что между сими именами нѣтъ сходства никакого. Когда надобно унизить Іудеевъ, Вольтеръ называетъ Египтянъ сильнымъ народомъ и великимъ; а когда надобно всѣхъ вообще представить людьми ничего незначущими, тотъ же Вольтеръ называетъ Египтянъ народомъ, бывшимъ всегда въ презрѣніи.
Смотря по обстоятельствамъ, Зендъ Авеста иногда идетъ у него за книгу удивительную, а иногда за нелѣпую. Саддеръ, другая книга древнихъ Персовъ, еще безжалостнѣе обижена Вольтеромъ: онъ почелъ ее за человѣка, и потомъ безстыдно отперся отъ своей ошибки, хотя она въ его же сочиненіяхъ напечатана и всѣмъ извѣстна! Сего еще недовольно; при сильномъ нападеніи Сочинителя Писемъ Вольтеръ неустрашимо отпирается отъ многихъ своихъ сочиненій и отвѣчаетъ только насмѣшками, изъ коихъ нѣкоторыя, признаться должно, очень забавны, всѣ же прочія грубы и неблагопристойны.» К.