Сочиненія И. С. Аксакова.
Общественные вопросы по церковнымъ дѣламъ. Свобода слова. Судебный вопросъ. Общественное воспитаніе. 1860—1886
Томъ четвертый.
Москва. Типографія М. Г. Волчанинова (бывшая М. Н. Лаврова и Ко.) 1886
Объ уѣздномъ самоуправленіи
правитьМного пережила Россія въ эти послѣдніе годы. Пережила и передумала. Величавыя міровыя событія, слава, какая рѣдко достается на долю народамъ, — и рядомъ: цѣлая вереница событій своихъ, безславныхъ, — точно позорныя язвы на тѣлѣ; побѣды и пораженія; проявленіе мощныхъ, невиданныхъ міромъ силъ и гнетущей внутренней немощи; дивные подвиги, несмѣтныя жертвы, — и вѣнцомъ всего, дома: нестроеніе, недоумѣніе, сомнѣніе въ себѣ самой и своемъ призваніи… Было всего. Но не даромъ, конечно, и въ мѣру ея исполни" скому организму было суждено это испытаніе. Въ немъ, надо думать, какъ въ горнилѣ перегорѣли наши сердца; оно, кажется, и послано какъ бы именно для того, чтобы собрать, сосредоточить разметавшуюся русскую мысль и вогнать ее внутрь, въ самую глубь русской жизни. Настоящая пора — пора великой исторической важности. Мы подошли, кажется, къ самому крайнему роковому распутью и остановились въ тяжкомъ, но добромъ разумьѣ: отъ выбора дороги зависитъ теперь вся наша будущая участь, а выборъ зависитъ отъ насъ самихъ, ни отъ кого болѣе. На этотъ разъ, повидимому, никто и ничто, никакая счастливая случайность намъ не поможетъ, и мы предоставлены нашимъ собственнымъ, духовнымъ и умственнымъ силамъ. Судьба не въ шутку требуетъ отъ насъ отчетливаго самопознанія, строгой работы мысли.
И надобно сказать правду, она началась, эта работа. Благодаря большему простору слова, удѣленному намъ правительствомъ, признаки новаго времени отразились и въ нашей періодической печати, почти безъ различія направленій и партій. Больше отводится мѣста предметамъ внутренней, чѣмъ внѣшней политики; больше интересамъ общественнымъ, чѣмъ политическимъ. Въ ея ежедневномъ говорѣ и крикѣ слышатся норой серьезныя ноты, выражающія смущеніе и озабоченность. Хотя на большей части «органовъ общественнаго мнѣнія» и продолжаютъ еще красоваться флаги разнообразныхъ чуждыхъ доктринъ, но они уже не развѣваются гордо и самонадѣянно, какъ бывало, а какъ-то пристыженно висятъ и мотаются, оборванные, обтрепанные пыльнымъ вихремъ событій. — Мы теперь болѣе или менѣе всѣ (т. е. такъ-называемая «интеллигенція») въ положеніи «себя ищущихъ» — какъ называютъ себя иногда наши сектаторы-странники. Мы также ищемъ себя, своей русской, утраченной нашимъ сознаніемъ правды. Мы изслѣдуемъ, допрашиваемъ, неотступно пытаемъ отвѣта: «какъ быть? что дѣлать? куда идти?»…
«По пути реформъ», «по пути мирнаго и разумнаго прогресса», «вѣнчать зданіе», слышится иногда въ отвѣтъ. «Вѣнчать зданіе», повторяютъ и намъ нѣкоторые наши почтенные корреспонденты и подписчики.
Вѣнчать зданіе! Да вѣнчать-то нечего! Зданія-то еще никакого нѣтъ! То есть зданія вполнѣ возведеннаго и довершеннаго. Приходится еще кирпичи класть. Вглядимся пристальнѣе. Собственно говоря, прочно, изъ камня сложенъ только одинъ фундаментъ; остальное вчернѣ или лишь временныя соруженія. Какимъ же образомъ? а Петръ? а Екатерина?.. Нѣтъ ничего ошибочнѣе мнѣнія, будто великій «творецъ новой Россіи», т. е. Петръ, сокрушивъ старый государственный нашъ домострой, надѣлилъ насъ если не вполнѣ готовымъ, новымъ, цѣльнымъ зданіемъ, то по крайней мѣрѣ готовымъ, отчасти даже исполненнымъ, архитектурнымъ планомъ; что затѣмъ этотъ планъ былъ подробно разработанъ, усовершенствованъ и осуществленъ Екатериною, и что теперь, съ помощью новѣйшихъ реформъ, довершившихъ дѣло обоихъ законодателей, остается будто бы только приспособить великое твореніе XVIII вѣка къ потребностямъ нашей пори, сообразно съ прогрессомъ XIX столѣтія… Не подлежитъ, разумѣется, ни малѣйшему спору, что Петръ, разбивъ ограду тѣсной, замкнутой въ себѣ національности, въ которой! пребывала старая Русь, вывелъ ее въ семью европейскихъ народовъ, на путь общечеловѣческаго просвѣщенія, пробудилъ насъ къ сознанію и т. д., и т. д. Все это извѣстно, въ этомъ отношеніи дѣло его безсмертно и погибнуть не можетъ. Въ этомъ собственно и заключается положительная сторона его сокрушительнаго подвига. Старый строй былъ имъ безспорно разрушенъ; но въ томъ-то и дѣло, что на новомъ воздвигнутомъ имъ строѣ не легло печати вѣковѣчнаго творчества и что прежде чѣмъ вѣнчать зданіе, намъ приходится очищать фундаментъ отъ обломковъ великихъ сооруженій минувшаго, а частью и XIX вѣка…
Въ самомъ дѣлѣ, пристально всматриваясь въ наше современное «зданіе», мы въ сущности увидимъ лишь двѣ истинныя историческія основы, или, выражаясь техническимъ языкомъ русскихъ плотниковъ, двѣ державы, стоящія налицо, твердыя какъ гранитъ, пережившія вѣка, всѣ невзгоды и всѣ преобразованія. Это русскій народъ и единоличная верховная власть. Чуть ли это не единственный нашъ прочный устой послѣ тысячелѣтняго историческаго броженія. Эти два начала, двѣ существенныя реальныя силы, связаны между собою живымъ органическимъ союзомъ, которымъ и стоитъ наше государственное бытіе. Народъ упорно хранилъ и соблюлъ вѣру въ свой историческій идеалъ верховной власти сквозь всѣ испытанія, сквозь всѣ перевороты и недоразумѣнія, которыми былъ въ особенности богатъ знаменитый XVIII вѣкъ. Такая, можно сказать, органическая вѣра народа не можетъ не оправдаться, — отчасти уже оправдалась 19 февраля 1861 г., оправдается безъ сомнѣнія и вполнѣ. Во всякомъ случаѣ эти двѣ «державы», этотъ союзъ — такой жизненный фактъ, такія историческія данныя, съ которыми, независимо отъ своихъ личныхъ симпатій и влеченій, долженъ считаться всякій серьезный мыслитель (тѣмъ паче «позитивистъ» и исповѣдующій принципъ «верховной народной воли»); всякій, кто хочетъ идти заодно съ народомъ и не отдѣляться отъ народа въ его дальнѣйшемъ развитіи. Но это еще не зданіе. Кромѣ указанныхъ нами двухъ основныхъ началъ съ тѣми учрежденіями, которыхъ вся сила и достоинство порождены тою же народною русскою духовною стихіей (какъ напр. наша доблестная армія), — какой видъ, спрашивается, представляетъ, болѣе или менѣе, остальное сооруженіе? Почти только лѣса да лѣса, да нагроможденныя другъ на другѣ постройки, деревянныя, на скорую руку сколоченныя, нерѣдко на обломкахъ таковыхъ же прежнихъ построекъ. Охотно признаемъ, что онѣ были полезны и примѣнены къ преходящимъ потребностямъ своей поры; скажемъ даже, что онѣ были необходимы для введенія въ жизнь хоть какого-нибудь порядка, для того, чтобъ этотъ громадный политическій организмъ могъ по крайней мѣрѣ кое-какъ совершать свои отправленія. Но все же они были и остаются не болѣе какъ временными помѣщеніями, внѣ всякаго историческаго плана, — помѣщеніями, въ долговѣчность которыхъ едвали кому достаетъ вѣры. Едвали кто и при Петрѣ вѣрилъ въ жизненность, напримѣръ, учрежденія ландрихтеровъ, камерировъ и ландратовъ, или Ревивіонъ, Камеръ-. Комерцъ, Бергъ- и другихъ коллегій (какъ извѣстно, смѣненныхъ потомъ, въ свою очередь, министерствами, департаментами, комитетами, коммиссіями разнообразныхъ наименованій, которыя опять-таки часто приходится чинить, перетасовывать, переиначивать). Правительствующій Сенатъ Петра Великаго признается у насъ нѣкоторыми учрежденіемъ самымъ популярнымъ. Но что общаго между нимъ и Кассаціонными Департаментами Сената нашего времени?
«Зданіе наше совсѣмъ воздвигнуто и закончено», пишутъ намъ нѣкоторые вѣнцеположники. Да укажите же намъ тѣ историческія стропила (если ужъ держаться архитектурныхъ сравненій), на которыя бы можно было упереться, тѣ капитальныя учрежденія, которыя успѣли бы обзавестись сильнымъ, добрымъ преданіемъ, которыя, во всеобщемъ сознаніи, пользовались бы безусловнымъ авторитетомъ, довѣріемъ и любовью народа? Гдѣ они? Не табель ли о рангахъ, заимствованная у Германіи XVII вѣка, раздѣлившая русское общество на 14 классовъ съ непонятными, какими-то миѳическими, полунѣмецкими названіями? Дѣйствіе ея въ русской жизни на бытъ и нравы было и продолжаетъ быть еще очень глубоко, гораздо глубже чѣмъ думаютъ, — но если не она, такъ что же? Что сохранилось отъ величаваго, умнаго и стройнаго законодательства Екатерины, которое дѣйствительно, казалось, завершало собою зданіе? Въ итогѣ окажется немного и притомъ важности далеко не крупной. Что осталось къ нынѣшнему дню отъ ея великолѣпныхъ грамотъ городамъ и сословіямъ? отъ дарованныхъ ею такихъ широкихъ, такихъ, повидимому либеральныхъ формъ самоуправленія, особенно же дворянству, которому былъ ввѣренъ въ губерніяхъ и высшій судъ, и полиція, и право выбора отъ предсѣдателей палатъ до послѣдняго становаго? Ничего почти, кромѣ опыта столѣтней неудачи. Мало того. Оказалось, что почти и корней ничто не пустило; ничего не пришлось вырывать съ болью: довольно было отставить. Все это сошло со сцены безъ малѣйшей помѣхи, не оставивъ ни слѣда сожалѣнія, и доживаетъ свой вѣкъ въ обрывкахъ, въ развалинахъ, загромождая нашъ основной фундаментъ и вновь воздвигаемыя постройки.
А между тѣмъ, изъ подъ нихъ, около самаго фундамента, пробились всходы еще стараго историческаго посѣва… Въ томъ-то и дѣло, что мы, хоть и достигли уже тысячелѣтняго возраста, а все-таки считаемся, и справедливо, народомъ еще молодымъ! Мы еще до сихъ поръ въ періодѣ внѣшняго и внутренняго тѣлосложенія. Процессъ нашей исторической формаціи еще не закончился; не завершился онъ даже и въ географическомъ смыслѣ, такъ какъ мы и до сихъ поръ кое-гдѣ не нашли еще себѣ настоящихъ границъ! въ этомъ нѣтъ ни особеннаго достоинства, ни порока: это только свидѣтельствуетъ о громадности и своеобразіи нашей исторической задачи, рѣшаемой трудно и медленно. Но не о томъ теперь рѣчь. У насъ, какъ мы уже сказали, обыкновенно думаютъ, что XVIII вѣкъ, разрѣзавъ русскую исторію на-двое, далъ отвѣтъ на всѣ задачи, поставленныя древнею Русью, и явился самостоятельнымъ творцомъ Россіи новой. Именно самостоятельнаго творчества ему и недостаетъ, и не ему было суждено рѣшить вопросы, заданные старою жизнью. Съ точки зрѣнія исторической онъ представляется лишь промежуточенымъ вѣкомъ въ послѣдовательномъ рядѣ вѣковъ, чѣмъ-то / въ родѣ кризиса къ росту или фильтра, сквозь который, очищаясь, просачивалось теченіе старой жизни. Мы и укажемъ на двѣ такія историческія формаціи, которыхъ процессъ идетъ изъ глубокой дали временъ и заключился или еще заключается только теперь, во второй половинѣ XIX вѣка, и въ которыхъ мы видимъ залогъ нашего истиннаго будущаго строя.
Манифестомъ 19 февраля 1861 года окончательно завершилось образованіе крестьянскаго сословія и рѣшена задача, поставленная древнею Русью. Не пускаясь въ историческія изслѣдованія, скажемъ лишь нѣсколько словъ о самомъ историческомъ процессѣ. Просторъ и рѣдкость населенія съ самаго перваго дня нашей исторіи являются главнымъ дѣйствующимъ условіемъ или факторомъ нашего политическаго и экономическаго развитія, создаютъ инстинктивную и сознательную потребность колонизаціи. Не будучи кочевымъ, народъ не отличался и прочной осѣдлостью. Юридическое отношеніе крестьянъ къ землѣ и ихъ общественный строй не представляютъ въ первые вѣка рѣзко очерченной, ясной опредѣленности. Несомнѣнно одно, что «оставить мѣсто впустѣ», «разойтись врозь» было постоянною, сплошь да рядомъ исполняемою угрозою правительству не только отъ черныхъ волостей и селъ, но и отъ жителей городовъ. Наконецъ Московскіе цари стали, вмѣсто жалованья, раздавать землю въ пользованіе служилымъ чинамъ, верстая ею по мѣсту, съ правомъ призывать и селить пришлыхъ людей. Эти пришлые селящіеся люди не составляли еще однакоже ни осѣдлаго населенія, ни цѣльныхъ обществъ. Да и не могли составить: каждый приходящій договаривался и заключалъ съ помѣщикомъ, или даже и съ вотчинникомъ, «порядную» отдѣльно, самъ за себя, на особый, всегда недолгій срокъ, съ взаимнымъ правомъ отказа. Но и эти порядныя не удерживали крестьянъ на мѣстѣ: съ каждымъ осеннимъ Юрьевымъ днемъ начиналось передвиженіе, да и сами помѣщики перевивали ихъ другъ у друга. Какія бы ни были постороннія побужденія, приписываемыя Борису Годунову, правившему государствомъ при царѣ Ѳеодорѣ Іоанновичѣ, но очевидно, что указъ 1592 года, положившій начало прекращенію переходовъ и прикрѣпленію крестьянъ къ землѣ, зиждется, въ основаніи своемъ, на соціальной и экономической потребности. Личное же рабство крестьянъ вовсе не имѣлось въ виду при изданіи этого знаменитаго указа: оно возникло постепенно, само собою, при беззащитности населенія, при благопріятныхъ для помѣщиковъ обстоятельствахъ и развилось, по преимуществу, уже въ XVIII вѣкѣ.
Такимъ образомъ пришлые, бродячіе, безземельные люди, осѣвъ твердо на помѣщичьей землѣ, сложились въ сельскія общества и стали родоначальниками большей части тѣхъ многочисленныхъ крестьянскихъ обществъ, которыя освобождены и призваны къ самостоятельной жизни Манифестомъ 19 февраля. Ставъ крѣпкими землѣ, они черезъ два съ половиною вѣка укрѣпили и землю за своими потомками. Мучительно-долго вырабатывалась формація крестьянскаго населенія, и благо ему, претерпѣвшему до конца! Въ великодушномъ порывѣ, подъ вліяніемъ западно-европейскихъ воззрѣній, не разъ пытались у насъ и прежде рѣшить вопросъ о крестьянскомъ освобожденіи. Но и рѣшили бы его тогда непремѣнно по-западному, подобно тому, какъ въ 1811 году освобождены были Наполеономъ крестьяне въ Польшѣ, а въ 1819 г. императоромъ Александромъ I крестьяне прибалтійскихъ губерній, — т. е. безъ земли. Такое рѣшеніе было Россіи непригодно. Она выжидала рѣшенія пошире, полиберальнѣе западнаго, — своеобразнаго, русскаго, отвѣчающаго задачамъ ея исторіи, и дождалась. Манифестъ 19 февраля 1861 года, сквозь XVIII и XVII вѣки, примыкаетъ прямо къ указу 1592 s г., и Государь Александръ II, чрезъ головы Петра и Екатерины, подаетъ руку Московскимъ царямъ Ѳеодору и Борису.
Въ результатѣ: Россія пріобрѣла то, чего не имѣетъ ни одна страна въ Европѣ: могучее, крѣпкое, организованное крестьянское сословіе, котораго, по послѣднимъ статистическимъ даннымъ, считается слишкомъ 22 милліона душъ или 45 милліоновъ м. и и. п., съ 120 милліонами десятинъ земли. У насъ есть то, чего нѣтъ нигдѣ: село, крестьянское, на своей землѣ сидящее, самоуправляющееся общество.
Вотъ что значитъ дождаться національнаго рѣшенія своихъ національныхъ задачъ. Вотъ что, не далѣе какъ 20 лѣтъ тому назадъ, легло въ основу нашего, къ счастію еще не завершеннаго зданія. Пусть тѣ, которые, въ либерализмѣ своемъ, воздыхаютъ по западномъ государственномъ устройствѣ, скажутъ по совѣсти — чья основа человѣчнѣе, справедливѣе, либеральнѣе да и «консервативнѣе» въ то же время?
Не на Западѣ ли, надъ которымъ, какъ Дамокловъ мечъ, виситъ соціальная задача, уже разрѣшенная (и разрѣшенная мирно) въ Россіи? не на Западѣ ли, гдѣ такъ-называемое четвертое сословіе буйно, съ проклятіемъ и воплемъ ломится въ двери тѣхъ самыхъ государственныхъ зданій, которымъ у насъ такъ многіе завидуютъ? — Но не вмѣстятъ его зданія, не такъ построены, тѣсны.а грозятъ рухнуть отъ неудержимаго напора. Не создались ли либеральныя конституціи Запада большею частью на соціальномъ рабствѣ или на соціальной отчужденности народныхъ массъ? Представлены ли эти народныя массы хоть бы въ англійскомъ парламентѣ, несмотря на ихъ подавляющее большинство? Франція ли, — эта классическая страна бюрократическаго и парламентскаго деспотизма, — французская ли «демократическая республика» даетъ намъ слышать въ своихъ собраніяхъ истинную мысль и голосъ народный? Никто никогда такъ не лгалъ и до сяхъ поръ такъ не лжетъ на свой сельскій народъ, какъ французская правящая интеллигенція, именно когда она гласитъ «во имя народнаго верховенства». Нигдѣ сельскій людъ, хотя его считается болѣе десятка милліоновъ, не содержится въ такомъ подозрѣніи, отчужденіи и презрѣніи, какъ именно у французскаго республиканскаго правительства!
Понятно ли теперь, какъ тѣсны и узки, в" примѣненіи къ государственной и соціальной задачѣ Россіи, всѣ иноземныя наилиберальнѣйшія системы политическаго строя? Въ виду указаннаго нами процесса исторической формаціи, завершившагося лишь въ 60-хъ годахъ, умѣстно ли толковать объ «идеалахъ 40-хъ годовъ»! Если уже съ одною этою формаціей наши основы оказываются такъ своеобразны и притомъ шире чѣмъ гдѣ-либо, то позволительно думать, что и строить зданіе придется въ своеобразномъ же архитектурномъ стилѣ и по соотвѣтствующему масштабу, которому въ Европѣ и образца нѣтъ!…
Западныя понятія о «либерализмѣ» очень относительны и неопредѣленны, а въ примѣненіи къ явленіямъ русской жизни способны вредно смущать и правящихъ, и управляемыхъ, особенно же первыхъ. Скажите любому иностранцу, что въ Россіи ежедневно происходятъ тридцать или сорокъ тысячъ сходокъ совершенно свободно и безъ всякаго полицейскаго коммиссара: мы разумѣемъ наши сельскіе міры или вѣча. Онъ ахнетъ отъ такого «либерализма», не подозрѣвая, что тутъ-то и сидитъ самая консервативная сила; онъ замѣтитъ, конечно, что такихъ порядковъ не разрѣшаютъ многія, самыя демократичныя конституціи. Но русская жизнь, создавшая свой тысячелѣтній обычай, вовсе и не подозрѣвала себя причастною такому грѣху, а у насъ, къ счастію, составляя Положеніе 19 Февраля, не догадались спросить предваритедьно мнѣнія иностранцевъ!.. Въ томъ-то и дѣло, что жизнь творятъ органически, а не по предвзятой доктринѣ, не справляясь съ классификаціей, которая будетъ ей дана за границей или къ нашей печати. Такъ, наилучшій идеалъ государственнаго устройства безъ сомнѣнія тотъ, который отводитъ наиболѣе мѣста внутреннему самоуправленію. Извѣстно, что первый царь Московскій и всея Руси — первый же ввелъ въ земскую жизнь это начало и вообще ясно сознавалъ взаимныя отношенія земли и государства. Но не мало бы удивился Иванъ IV, когда вѣщалъ народу на Красной Площади или совѣщался съ выборными людьми по поводу войны съ Баторіемъ, если бы нѣкіимъ чародѣйствомъ предсталъ ему внезапно, въ видѣніи, какой-нибудь борзый газетный фельетонистъ нашихъ дней, потрепалъ его одобрительно по плечу и пожаловалъ бы его въ «либералы»!
Но упомянувъ объ Иванѣ IV, мы съ тѣмъ вмѣстѣ указываемъ и на процессъ другой исторической формація, завершающейся также въ наше время. Мы не станемъ говорить здѣсь объ отличіи самого понятія о государствѣ, лежащаго въ основѣ нашей исторіи, отъ понятій римскихъ и западноевропейскихъ. Идея земли, земщины, земскаго дѣла никогда не поглощалась у насъ идеею государства. Въ торжественныя минуты исторіи, при общемъ сборѣ чиновъ и людей Московскаго царства, всѣ безъ различія включались въ понятіе «всей земли», также какъ и сама царская или боярская дума. Но въ общемъ составѣ населенія проходила черта довольно рѣзкая. Къ земскимъ людямъ причислялись крестьяне, торговые и посадскіе люди, которые въ прошеніяхъ Оффиціально именовали себя «сиротами». Бояре же и всѣ чины, до дворянъ и жильцовъ включительно, изъ рода въ родъ, наслѣдственно принадлежали къ классу служилому и пользовались названіемъ «государевыхъ слугъ». Они состояли на службѣ или въ распоряженіи правительства — отъ колыбели до гроба. Начиная съ Ивана Грознаго, въ XVI и XVII вѣкѣ производится цѣлый рядъ систематическихъ попытокъ ввести самоуправленіе въ волостяхъ и уѣздахъ, призвать къ участію въ судѣ, въ полиціи, частью въ администраціи земскихъ людей, съ широкимъ примѣненіемъ избирательнаго права. Но эти попытки, вообще говора, были неудачны, прививались непрочно: земщина была еще слишкомъ немощна, неустроена, сиротлива. Ей недоставало своего, болѣе образованнаго, верхняго земскаго слоя. Иванъ IV сдѣлалъ было и еще попытку: раздѣливъ государство на «Земщину» и «Опричнину», онъ далъ первой особаго царя и тѣмъ самымъ какъ бы призналъ ее оффиціально, оставивъ себѣ Опричнину. Черезъ восемь лѣтъ это раздѣленіе имъ уничтожено, съ достопамятными словами: «образецъ учиненъ готовъ». Этимъ образцомъ раздѣленія, только въ другой формѣ и съ одной его стороны, воспользовался Петръ для совершенія своихъ преобразовательныхъ и цивилизаторскихъ замысловъ. О землѣ или земщинѣ, естественно враждебной его иностраннымъ нововведеніямъ, при немъ не могло уже быть и помяну. Напротивъ, все было направлено къ тому, чтобы ослабить ее, чтобы рѣзво отдѣлить и крѣпко-накрѣпко приковать всѣ остальные общественные классы и всѣхъ вновь отъ земли отторгающихся къ созданному Петромъ типу государства, къ дѣлу реформы. Отторженіе было не только покровительствуемо, но и организовано, обставлено соблазнами и выгодами. Поползновенія старыхъ родовъ къ созданію аристократіи были подкошены въ самомъ началѣ учрежденіемъ «табели о рангахъ» (и въ этомъ ея историческая заслуга). Настежь раскрылись двери прежде замкнутаго служилаго или дворянскаго сословія — лицамъ всѣхъ званій; всякій, съ полученіемъ перваго офицерскаго чина, становился наравнѣ съ дворяниномъ. Рядомъ съ военною, учреждена гражданская армія, армія чиновниковъ; вторгается цѣлая новая стихія въ русскую жизнь. Но смѣшавъ старый служилый слой съ новымъ, старые дворянскіе роды съ новопроизведенными, Петръ надѣлилъ ихъ и «авантажемъ». Онъ обратилъ прежнія помѣстья въ вотчины и отдалъ имъ крестьянъ въ личную крѣпостную зависимость. Законодательнымъ источникомъ не только крѣпостнаго поземельнаго права, но и душевладѣльчества считается указъ Петра о первой ревизіи. Успѣхъ «преобразованія» былъ такимъ образомъ обезпеченъ. Страна раздвоилась: въ одномъ станѣ своего рода опричные, или обособленные отъ земли люди, т. е. вся служилая, въ сущности правящая сила, отъ дворянъ до послѣдняго солдата и канцеляриста, отрекшаяся отъ преданій, отъ народности, но ставшая орудіемъ цивилизаціи и проводникомъ образованія, а впослѣдствіи и самосознанія. Всѣ они были, къ тому же, обязательно бритые, въ нѣмецкихъ кафтанахъ и пудрѣ. Въ другомъ станѣ: купцы, мѣщане, посадскіе, крестьяне, однимъ словомъ, народъ съ своимъ древнимъ обычаемъ, со льготой: носить бороду и родную одежду. Система внѣшняго разъединенія была проведена такъ строго, что право не бриться и одѣваться по русски было возвращено русскому дворянству не ранѣе какъ черезъ 150 лѣтъ, въ освободительное царствованіе нынѣшняго Государя! — Петръ III указомъ о вольности дворянства снялъ съ дворянъ, старыхъ и недавнихъ, тяжкую, но почтенную въ глазахъ народа повинность государственной службы. Такимъ образомъ создалось, вмѣсто прежняго наслѣдственно-служилаго, новое, подъ общимъ названіемъ дворянскаго, сословіе, въ основу котораго легла прерогатива крѣпостнаго права. Рабовладѣльчество, при поддержкѣ правительства, — въ свою очередь искавшаго поддержки въ дворянствѣ, — достигло во второй половинѣ XVIII вѣка своего полнаго расцвѣта. Екатерина II окончательно организовала дворянство и надѣлила его грамотою. Она хвалилась тѣмъ, что въ лицѣ дворянъ имѣетъ 100 тыс. полицеймейстеровъ, — сколько помѣщиковъ, столько и полицеймейстеровъ. Успѣха отъ дарованныхъ дворянству широкихъ правъ самоуправленія, при такихъ условіяхъ, на подкладкѣ рабовладѣльчества, исключавшаго всякую возможность земской жизни, нельзя было, разумѣется, ожидать, и его не было.
Но вѣра народа оправдалась. 19 Февраля 1861 года, рушивъ стѣну крѣпостнаго права, завалило вмѣстѣ и ровъ, отдѣлявшій землю отъ государства. Освобождая крестьянъ, оно освободило одновременно и дворянство отъ позорной прерогативы и связанныхъ съ нею отношеній. Русское старое дворянство можетъ лишь гордиться тѣмъ, что стало наконецъ чуждо всякихъ внѣшнихъ, обидныхъ для другихъ преимуществъ. Оно выросло изъ узкихъ сословныхъ рамокъ. У него нѣтъ теперь сословныхъ дворянскихъ интересовъ, ибо интересы землевладѣнія общіе у него со всѣми личными вотчинниками, безъ различія званій. Его интересы — интересы просвѣщенія, интересы общегосударственные и земскіе. Его преимущества лишь тѣ, который даются добрымъ историческимъ преданіемъ, образованіемъ, наслѣдственною опытностью и обычаемъ служебнаго труда, и добровольною постоянною готовностью состоять въ распоряженіи не только государства, но также и зенли, для служенія имъ обоимъ…
Изъ-за рушившейся стѣны крѣпостнаго права тотчасъ же высунулось, встрѣченное единодушнымъ сочувствіемъ народа, лицо «мироваго посредника» — перваго новаго земскаго человѣка. Этотъ типъ земскаго человѣка не былъ знакомъ древней Руси; это уже новый, но исторически организовавшійся типъ! Процессъ мучительной формаціи завершился; создались силы, интеллигентныя земскія силы, которыхъ именно недоставало древней сиротствующей земщинѣ. Только теперь стала возможною организація земства и того земскаго самоуправленія, въ которомъ такъ искони нуждались я земля, и государство.
Вотъ значеніе реформъ истинно освободительнаго царствованія Александра II. Онѣ могутъ назваться «реформами» только по отношенію къ законодательству XVIII вѣка. Невольно припоминаются выраженія адреса, поданнаго Государю старообрядцами во время послѣдней польской смуты: «въ новизнахъ Твоего царствованія намъ старина наша слышится».
Такимъ образомъ, при тѣхъ «державахъ», которыми стоитъ наше государственное бытіе и о которыхъ было упомянуто нами въ началѣ, завершились формаціи новыхъ историческихъ основъ — только еще основъ нашего государственнаго зданія. Мы имѣемъ теперь: съ одной стороны крестьянское организованное сословіе съ крестьянскимъ самоуправленіемъ, и съ другой — всѣ нужные элементы для того же земскаго самоуправленія. Благодареніе Богу, мы можемъ строить не такъ, какъ строилось у другихъ народовъ: не на насиліи, не на принципѣ недовѣрія и антагонизма между власть" и страною, не на отчужденности народныхъ массъ, но на началѣ мира, взаимной вѣры, — не именно въ народныхъ массахъ полагая внѣшній и нравственный упоръ, центръ тяжести и стойкости всего сооруженія. Намъ приходится класть, уже въ основаніе, именно то, что въ другихъ государствахъ представляется едвали досягаемымъ идеаломъ. Мы призваны, кажется, явить со временемъ міру зрѣлище небывалаго государственнаго строя — мирно и свободно самоуправляющейся земли подъ державою живой, личной, не фиктивной и не механической, верховной власти, связанной съ землею не только солидарностью интересовъ, но тѣснѣйшимъ органическимъ союзомъ любви, довѣрія и единаго народнаго духа. Только бы именно не отрывались мы отъ народа ни въ духѣ, ни въ мысли, а подвигались, хотя бы и медленно-медленно, но объ руку съ нимъ! Только бы не портили мы сами органическаго дѣла жизни своими искусственными подѣлками и не освѣщали постоянно нашей русской дѣйствительности фальшивымъ свѣтомъ иностранныхъ воззрѣній!
Можно ли однако строить верхніе ярусы, пока мы не обознаемъ въ точности, не утвердимъ самыхъ его основъ, тѣхъ основъ, въ которыхъ залогъ всей нашей будущности? Всмотритесь же, благополучно ли онѣ обстоятъ? Не видите ли, какъ завалены, засорены онѣ осколками и мусоромъ всяческихъ прежнихъ построекъ? Какой туманъ недоразумѣній виситъ надъ ними, какой хаосъ кишитъ около нихъ — противорѣчивыхъ системъ, понятій, представленій! Еще не переродились ни привычки, ни нравы, ни пріемы до-реформенныхъ дней; еще не совсѣмъ сгладились слѣды бытовой ровни между сословіями, — а главное, еще значительной части нашихъ «дѣятелей» недостаетъ, въ поразительной степени недостаетъ, — пониманія народнаго духа. Въ томъ-то и дѣло, что еще плохо расчищено въ васъ историческое сознаніе, что мы сами еще не стоимъ мыслью въ уровень съ новыми исполинскими данными нашей исторической жизни!
Скажемъ прямо, что наши «основы» обстоятъ не вполнѣ благополучно. Если крестьянское самоуправленіе представляетъ еще организацію довольно стройную, хотя отчасти уже подпорченную, то земскаго самоуправленія, строго говоря, нѣтъ вовсе, развѣ только зачатки. Какъ? А уѣздныя и губернскія земскія собранія, уѣздныя и губернскія управы? Никто болѣе насъ не цѣнитъ дѣятельности почтенныхъ земскихъ тружениковъ; никто болѣе насъ не противится мысли объ ослабленіи значенія земскаго уѣзднаго и губернскаго представительства. Но было бы едвали не опасно, а можетъ-быть даже и положительно вредно удовлетворяться настоящей постановкой земскаго дѣла или объяснять себѣ относительную неудачу. земской дѣятельности лишь тѣми «препонами», какія любятъ приводить достоуважаемые ревнители настоящихъ земскихъ учрежденій. Конечно, было бы желательно, чтобъ представленія земскихъ собраній болѣе уважались и чтобъ въ нужныхъ случаяхъ они могли безпрепятственно сноситься другъ съ другомъ, — но съ устраненіемъ препонъ, не вышло ли бы развѣ опять то же и тѣ же, только въ иной, болѣе обширной декораціи?
Такъ въ чемъ же дѣло? гдѣ причина неудачи?
Въ томъ, что земскія учрежденія имѣются у насъ въ каждомъ уѣздѣ, но общаго уѣзднаго мѣстнаго самоуправленія все-таки нѣтъ. Крестьянскія общества, съ крестьянскимъ самоуправленіемъ, стоятъ особнякомъ среди множества разсѣянныхъ порознь, живыхъ единицъ, ничѣмъ не соединенныхъ между собою. Всѣмъ этимъ единицамъ, обществамъ, учрежденіямъ и всему уѣздному составу уѣздное земство не служитъ живою связью. Не оно въ этомъ виновато. Но, въ большинствѣ уѣздовъ, едвали не заслуживаетъ оно упрека въ томъ, что мало о томъ и помышляетъ. Печально видѣть, — но это фактъ, и фактъ къ несчастію понятный, — что уѣздный, а тѣмъ болѣе губернскій земскій институтъ въ настоящемъ своемъ видѣ не пользуется въ народѣ ни популярностью, ни авторитетомъ; земскія управы въ глазахъ народа — то же, что казенныя, полицейскія, присутственныя мѣста; члены — тѣ же чиновники. Это зло — и зло существенное. Оно еще подбавляется бюрократическою рутиной, отъ которой до сихъ поръ мы нигдѣ не умѣемъ освободиться, даже когда она намъ и не навязана.
 если такъ, если въ сферѣ мѣстной дѣятельности административно-хозяйственной не удается учрежденію пріобрѣсти мѣстный авторитетъ и довѣріе, то притязаніямъ на высшую дѣятельность и подавно нѣтъ еще мѣста. Если народъ въ уѣздѣ не будетъ считать уѣзднаго земства кровью отъ крови и плотью отъ плоти своей, то развѣ можно призавать это земство дѣйствительною мѣстною силою, живымъ представителемъ мѣстной земской мысли и воли? если же уѣздное земское представительство народу не свое, то губернскія собранія будутъ уже и совсѣмъ ему чужды. Если въ уѣздномъ представительствѣ у васъ нѣтъ правды, то что же было бы въ послѣдующей градаціи?… Ложь кольми.
Обильно поросло ложью русское поле; разнообразнѣйшими сортами лжи. Но отъ одного и самаго высшаго сорта насу до силъ поръ Госцодь миловалъ, — отъ лже-народа… Послѣдняя ложь была бы горше всѣхъ….
Нѣтъ, не въ высь и не въ ширь простираться посовѣтовали мы бы теперь вашимъ земствамъ, а въ глубь да около.
Надо прежде всего стать живою правдой въ уѣздѣ, а для достиженія этого едвали не безразлично все то, въ чемъ до сихъ поръ видѣли и видятъ они помѣху.
Вся бѣда современной уѣздной безурядицы и земскаго безсилія кроется въ недостаткѣ цѣльной системы уѣзднаго самоуправленія, системы въ которой бы всѣ отдѣльныя органическія части и нововводимыя учрежденія были объединены и согласованы. Этой системы не только нѣтъ въ жизни, — ея не имѣется, повидимому, даже и въ сознаніи, не только правительственномъ, но и общественномъ. Да и трудно было ей выработаться при той слабости нашего сознанія и разумѣнія народной и исторической жизни, при той пестротѣ воззрѣній и понятій, которая господствуетъ въ нашихъ вліятельныхъ сферахъ, а частью въ обществѣ и печати. Не успѣли показаться на свѣтъ Божій эти всходы историческаго посѣва, какъ уже со всѣхъ сторонъ, въ наивномъ, опрометчивомъ невѣжествѣ, спѣшатъ у насъ окарнать. обмундировать, взнуздать свободу и жизнь новой крестьянской организаціи по всѣмъ правиламъ европейскаго государственнаго искусства и новѣйшаго слова европейской науки. Когда, напр., государство рѣшилось признать существованіе поземельной общины, большая часть тогдашней печати завопила противъ закрѣпощенія личности и добилась таки мѣропріятій и правилъ, способствующихъ разложенію общины. Теперь ноютъ и воютъ по поводу «гнуснаго деспотизма волостныхъ судовъ»; требуютъ уничтоженія волостнаго самоуправленія; накликиваютъ регламентацію и регулировку.
Ну, что же вышло и выходитъ? Вотъ и пристегнули къ волостному самоуправленію исправника и становаго, обратившихъ его въ ничто; вотъ и подвернули къ крестьянскому обычному суду «кассацію». Тамъ внесли принципъ «дѣленія административной и судебной власти»; здѣсь суютъ 10-й томъ Свода Законовъ; тутъ сулятъ Сельскій Уставъ канцелярскаго петербургскаго сочиненія; на дняхъ напечатаны слухи о предполагающемся введеніи высокаго «имущественнаго ценза» для права участія мужиковъ въ своихъ сельскихъ міровыхъ сходкахъ!… И пр. и пр. и пр. Всѣ эти починки и поправки — зря, съ боку, кое-гдѣ, кое-какъ, безъ общаго сознаннаго плана, — къ чему приводятъ или могутъ привести онѣ? Къ совершенному разрушенію начавшагося самоуправленія, къ подавленію самаго духа жизни. А измите духъ жизни изъ организма, — что останется?
А между тѣмъ какіе богатые задатки будущаго строя даны намъ историческою судьбою, какіе чудные зародыши! Богатыря, на диво міру, могутъ они выростить, — но могутъ выростить и урода, отъ тѣснаго пеленанья, отъ ухода невѣжественныхъ нянекъ. Пора же намъ образумиться, пора перестать «по воздуху носиться по пустому», а осѣсть на землѣ и на ней утвердиться. Дерево ростетъ изъ зерна. Вверхъ идутъ только снизу. Снизу и начнемъ работать дружно и сообща. Да и куда-жъ бы мы пошли, одни, врозь съ народомъ, еще не скрѣпивъ съ нимъ своихъ связей, еще не пріобрѣтя его довѣрія, еще сами чуждые его духа? Постараемся прежде окончательно завалить ровъ, который два вѣка зіялъ между нимъ и нами; добьемся правды жизни и самоуправленія только въ уѣздѣ, а остальное органически, разумно, національно и правильно, приложится само самою… Но какъ же быть, какъ приступить къ дѣлу?
А вотъ какъ, по нашему мнѣнію. Предположимъ, что правительство предоставляетъ намъ заняться составленіемъ плана административно-хозяйственной автономіи уѣзда. Ничего конечно не можетъ быть скромнѣе и дозволительнѣе этой задачи, но какъ неизмѣримо плодотворно ея правильное разрѣшеніе! Повидимому тѣсная, она такъ широка, что вмѣщаетъ въ себѣ всю трагическую соціальную задачу западнаго политическаго бытія, для самого Запада едвали разрѣшимую… Въ уѣздѣ, какъ въ клѣточкѣ или ячейкѣ, сходятся и соприкасаются у насъ всѣ элементы нашего земскаго и государственнаго строя. Въ уѣздѣ, какъ въ зернѣ, наша будущность…
Вотъ и практическій выводъ тъ нашей, можетъ-быть слишкомъ пространной статьи, но мы хотѣли утвердить его на твердомъ логическомъ и историческомъ основаніи. Этотъ выводъ отвѣчаетъ задачамъ, поставленнымъ всей нашею русскою жизнью и именно указывается недавно завершившимися историческими формаціями.
И такъ, совокупимъ же всѣ наши разрозненныя умственныя силы для рѣшенія этой уѣздной проблемы. Какъ ни невинна, ни мелка покажется она многимъ изъ нашихъ земскихъ и литературныхъ дѣятелей, но странно однакоже, что никто, кажется, до сихъ поръ не поломалъ надъ нею головы и не предложилъ разрѣшенія. Кто пишетъ спеціально о мировомъ институтѣ, кто о сословной или всесословной волости, кто препирается о порядкѣ и мѣстѣ выбора непремѣннаго члена присутствія по крестьянскимъ дѣламъ; но цѣльной системы уѣзднаго строя никто еще не представилъ. Задача эта не только не легка, но и очень трудна. Всѣ предметы. о которыхъ такъ часто, порознь, трактуется въ печати, всѣ входятъ въ эту задачу. Тутъ и вопросъ о волости, и о полиціи, и о взаимномъ отношеніи сословнаго, народнаго и безсословнаго, интеллигентнаго слоя, стихіи общинной и личной, мироваго суда и администраціи; наконецъ вопросъ о живомъ объединеніи всѣхъ элементовъ и силъ въ одно реальное цѣлое, — о томъ дѣйствительномъ значеніи, которое бы могло тогда имѣть мѣстное земское собраніе… Тутъ выдѣлилось бы и то, что относится до всей губерніи и то, что принадлежитъ къ сферѣ общегосударственныхъ интересовъ и верховной правительственной власти. Да, эта задача стоила бы того, чтобъ надъ нею поработали цѣлыя коммиссіи избранныхъ людей, по всѣмъ уѣздамъ Россіи!
Но если этого не сдѣлано, отчего же не потрудиться надъ нею печати, концентрируя всѣ разрозненныя теперь изслѣдованія?
«Русь» съ своей стороны ставитъ эту задачу на первомъ планѣ своей открывающейся дѣятельности. Мы призываемъ къ содѣйствію всѣхъ нашихъ провинціальныхъ подписчиковъ и корреспондентовъ. Мы настойчиво просимъ ихъ поразвѣдать мысль крестьянъ и прочихъ классовъ уѣзднаго общества и попытаться начертать обдуманно, на мѣстахъ, сообща, планы уѣзднаго самоуправленія. Нужды нѣтъ, что наши планы можетъ*быть и останутся только планами. Практическое рѣшеніе задачи безспорно принадлежитъ одному правительству, которое, если не ошибаемся, отчасти съ этою же цѣлью назначило и ревизію гг. сенаторовъ въ нѣкоторыхъ губерніяхъ. Но одно другому не мѣшаетъ. Наша обязанность: рѣшить этотъ вопросъ для себя самихъ т нашемъ еознаніи. Было бы даже по меньшей мѣрѣ странно, еслибы правительство, слыша безпрестанно наши собственные вопли и жалобы на безурядицу, обратилось къ намъ за совѣтомъ, а у насъ ни у кого даже отвѣта готоваго не нашлось!…
Неужели этому нашему призыву быть е гласомъ вопіющаго въ пустынѣ"? Неужели по прежнему станемъ толковать о вѣнцѣ зданія, когда на нашихъ, чуть не на слѣпыхъ глазахъ, невѣжествомъ и небреженіемъ подкапываются самыя существенныя его основы? Неужели не уразумѣемъ, что строятъ зданіе не сверху, а снизу вверхъ; что рѣшая задачу самоуправленія для уѣзда, рѣшаемъ ее для губерніи, а рѣшая для губерніи, хотя бы только въ области сознанія, потрудимся для всего нашего будущаго государственнаго и общественнаго строя?… Нѣтъ для Русскаго, любящаго свой народъ и землю серьезно и искренно, нѣтъ задачи потребнѣе, шире и, при всемъ своемъ истинномъ консерватизмѣ, дѣйствительно либеральнѣе въ добромъ, не пошломъ смыслѣ этого слова… Вдумайтесь только.