Полагая, что редакція «Русской Старины» заинтересована въ собираніи всего, что относится къ характеристикѣ недавно скончавшагося Ореста Ѳедоровича Миллера, такъ много и самоотверженно потрудившагося для русскаго просвѣщенія, представляю небольшую о немъ замѣтку.
Состоя въ 1883 г. студентомъ петербургской духовной академіи, я въ числѣ немногихъ принималъ особенное дѣятельное участіе въ пополненіи только что основанной въ ней передъ тѣмъ студенческой читальни и библіотеки. Такъ какъ сумма, составлявшаяся исключительно изъ взносовъ студентовъ, получалась очень скромная, то мы вынуждены были обращаться къ нѣкоторымъ редакціямъ и авторамъ съ просьбой о доставленіи намъ ихъ изданій безплатно. Между прочимъ, рѣшено было обратиться съ этой просьбой и къ нѣкоторымъ профессорамъ университета, а такъ какъ Орестъ Ѳедоровичъ и у насъ извѣстенъ былъ какъ другъ студенчества, то мы сочли за лучшее прибѣгнуть къ его помощи. Сходить къ нему выпало на мою долю
Въ половинѣ декабря, часовъ въ шесть вечера, я позвонилъ въ его скромную квартиру (онъ жилъ тогда въ Эртелевомъ переулкѣ) и не успѣлъ еще передать свою одежду докладывавшей обо мнѣ служанкѣ, какъ ко мнѣ вышелъ самъ хозяинъ. Полагая, по примѣру нашихъ профессоровъ, что мнѣ здѣсь же въ передней и придется имѣть съ нимъ объясненіе, я хотѣлъ было уже приступить къ нему; но Орестъ Ѳедоровичъ, любезно поздоровавшись со мной, сейчасъ же повелъ меня чрезъ единственную, кажется, просторную въ его квартирѣ комнату, гдѣ сидѣла за работой предупредительно раскланявшаяся мнѣ старушка, — въ свой узенькій, съ тремя потертыми креслами у письменнаго стола, весь уставленный полками съ книгами и съ единственнымъ украшеніемъ — громаднымъ бюстомъ Ѳ. М. Достоевскаго, кабинетъ. Здѣсь онъ усадилъ меня въ кресло и только тогда освѣдомился, что меня привело къ нему.
Излагая свою просьбу, я, между прочимъ, замѣтилъ, что намъ особенно трудно заводить читальню и библіотеку, потому что духовные студенты особенно бѣдный народъ…. «Не говорите! перебилъ меня Орестъ Ѳедоровичъ, — и вездѣ нынче учащіеся — по большей части, народъ бѣдный… Что касается моихъ сочиненій, то какія найду — къ вашимъ услугамъ»… И онъ бросился разыскивать свои книжки и оттиски и, передавая ихъ одинъ за другимъ мнѣ, между прочимъ, простодушно замѣтилъ: «Плохо идутъ мои сочиненія! Вотъ только публичныя лекціи по литературѣ хорошо расходятся, и ихъ-то у меня какъ разъ нѣтъ ни одного экземпляра. Придется вамъ подождать, а я непремѣнно постараюсь ихъ гдѣ нибудь добыть и тотчасъ же доставлю вамъ… Да не ужъ-то въ вашей академической библіотекѣ нѣтъ ихъ»? Когда я подтвердилъ, что дѣйствительно нѣтъ, и потомъ сталъ объяснять, что именно слишкомъ-то спеціальный составъ этой библіотеки и вызываетъ насущную потребность дополнить ее студенческою, то Орестъ Ѳедоровичъ такъ одушевился, что когда потомъ я выразилъ наше желаніе имѣть сочиненія и другихъ профессоровъ университета, онъ самъ предложилъ свои услуги переговорить на счетъ этого съ ними. Такъ пробесѣдовавши съ нимъ больше получаса, я, наконецъ, сталъ прощаться. Онъ любезно проводилъ меня въ переднюю и не вышелъ изъ нея до тѣхъ поръ, пока за мной не затворена была дверь на лѣстницу.
Наканунѣ новаго года, вечеромъ, я получилъ отъ Ореста Ѳедоровича самую любезную записку, въ которой онъ поздравлялъ насъ между прочимъ, съ новымъ годомъ. Назавтра мы хотѣли было, въ свою очередь, поздравить его съ новымъ годомъ, но отчасти потому, что ни у кого изъ насъ не оказалось визитной карточки, главнымъ-же образомъ потому,. что отношенія Ореста Ѳедоровича съ перваго-же взгляда положительно не мирились со всякою офиціозностью, въ концѣ концовъ мы успокоились на томъ, что поблагодарю его за поздравленіе и отъ насъ, студентовъ, поздравлю его я, когда пойду къ нему за лекціями.
На этотъ разъ — кажется, числа 4 января — я также явился къ нему вечеромъ и также встрѣченный Орестомъ Ѳедоровичемъ въ передней и проведенный въ кабинетъ, засталъ здѣсь — теперь рѣшительно не помню — кого-то изъ молодыхъ профессоровъ. Орестъ Ѳедоровичъ тотчасъ же представилъ насъ одинъ другому и, усадивши меня между собой и своимъ гостемъ, заговорилъ о новыхъ порядкахъ въ нашей академіи, начавшихся въ ней послѣ выхода изъ нея бывшаго нашего ректора И. Л. Янышева, при чемъ отзывался о послѣднемъ съ самымъ глубокимъ уваженіемъ… Не желая отнимать у О. Ѳ. много времени, я скоро спросилъ у него о лекціяхъ. Вручая мнѣ ихъ, онъ опять просилъ передать моимъ товарищамъ его обѣщаніе при первой возможности похлопотать за насъ среди профессоровъ и опять проводилъ меня до тѣхъ поръ, пока я вышелъ.
Больше я не видался съ Орестомъ Ѳедоровичемъ. Не знаю, удалось ли ему переговорить съ профессорами, но ни отъ одного изъ нихъ мы ничего, кажется, потомъ не получали. Не смотря на это, искреннее сочувствіе, которое мы встрѣтили у Ореста Ѳедоровича, его записочка, вывѣшанная на нѣкоторое время въ читальнѣ вмѣстѣ съ другими документами, касавшимися послѣдней, произвели на многихъ изъ насъ, помню, глубокое и самое отрадное впечатлѣніе. Мы въ первый разъ увидѣли профессора не спеціально какого-нибудь учебнаго заведенія, а профессора въ самомъ широкомъ — общественномъ смыслѣ этого слова, — профессора вездѣ, гдѣ только представлялась почва для распространенія просвѣщенія. Несомнѣнно, помимо всякихъ взглядовъ и убѣжденій, въ самой нравственной личности покойнаго О. Ѳ. Миллера чрезвычайно симпатично выразилась знаменитая эпоха прошлаго царствованія, столь плодотворная, столь гуманная въ исторіи развитія русскаго общества и столь славная вообще въ исторіи русскаго народа.
20 іюня 1889 г.