Общественное броженіе и русская школа.
правитьИсторія не запомнитъ такихъ преступленій, какимъ является цареубійство 1-го Марта по своей небывалой жестокости и безумной безпощадности, по обстоятельствамъ, при которыхъ оно было совершено. Тутъ злодѣй выходитъ на людное мѣсто, покушается на жизнь открыто, на жизнь, окруженную ореоломъ величія и народнаго обожанія. Въ фактахъ такого порядка лежитъ настоящій источникъ революціонныхъ потрясеній общества и глубокихъ душевныхъ болѣзней. Въ этихъ же фактахъ, не безъ основанія, ищутъ причинъ вырожденія нормальнаго человѣка, неправильности его душевнаго развитія, повальной болѣзни, мало-по-малу подтачивающей общественный организмъ и, наконецъ, проявляющейся въ такихъ страшныхъ формахъ, что въ существованіи ея приходится всѣмъ убѣждаться, а для ея излеченія оказывается необходимымъ принять крайнія и радикальныя мѣры.
Преступленіе 1-го Марта обнаружило именно въ такомъ фазисѣ болѣзнь, поразившую русское общество, болѣзнь, симптомы которой давали себя чувствовать особенно рѣзко въ послѣдніе годы. Болѣзнь эту называютъ «нигилизмомъ», — слово, дѣйствительно, краткое, но едва ли имъ вполнѣ обнимаются всѣ ея проявленія. Нельзя же, въ самомъ дѣлѣ, включать въ это понятіе одни только преступныя дѣйствія извѣстной группы людей, которая всегда и вездѣ находила себѣ адептовъ въ рядахъ отверженныхъ изъ общества, выбившихся изъ жизненной колеи. Если бы приходилось имѣть дѣло съ одной этой группой людей, совсѣмъ ничтожной, съ нею не трудно было бы справиться. Съ тому же, нравственныя силы такой партіи не высокаго уровня. Тогда какъ на Западѣ того же покроя элементы находятъ себѣ поле дѣятельности на аренѣ политической борьбы, русскимъ революціонерамъ приходится развѣ путаться съ раздраженіемъ въ «соціологіи». Имъ никакое знаніе оказывается ненужнымъ для ихъ цѣлей, они и отрицаютъ его пользу, даже больше, всякое знаніе представляется имъ неминуемою гибелью, въ настоящемъ соціальномъ строѣ практической жизни. Они знаютъ, чего бы хотѣлось достигнуть, но не знаютъ, какъ этого достигнуть, и потому нея сущность ихъ стремленій сводится на болѣзненный бредъ и не имѣетъ ничего общаго съ реальною жизнью. Очевидно, такого рода люди сами по себѣ безсильны, они представлялись бы явленіемъ исключительнымъ, болѣзненнымъ наростомъ на общественномъ организмѣ, столь же неизбѣжнымъ, какъ и одержимые мрачнымъ умопомѣшательствомъ. Но душевная болѣзнь, которую мы разумѣемъ, гораздо сильнѣе и глубже проникла въ русское общество. За нею-то и получило силу мрачное умопомѣшательство, которое бы при иныхъ условіяхъ не имѣло такого распространенія и не выказывало зараженія. Это внимательно слѣдилъ за явленіями нашей общественной жизни въ послѣдніе годы, тотъ не могъ не замѣтить поразительнаго свойства ненормальныхъ фактовъ, свидѣтельствующихъ о существованіи этой болѣзни.
Такъ, во всѣхъ сферахъ жизни мы наблюдаемъ безпрестанно непониманіе нравъ, видимъ постоянно, какъ смѣшивается понятіе о личной законной защитѣ съ понятіемъ о насиліи, видимъ повсюду незнаніе своихъ обязанностей. Нравственная атмосфера общества при такихъ условіяхъ становится просто удушливой. Да и самая нравственность низводится тутъ до простого орудія, обезпечивающаго покойное наслажденіе земными благами. А эта повсюдная нерѣшительность, неопредѣленность въ поступкахъ и дѣйствіяхъ. Что можетъ быть хуже неопредѣленности? Въ личной жизни — однихъ она озлобляетъ, другихъ повергаетъ въ отчаяніе, а третьихъ доводитъ до полнаго равнодушія и апатіи, — смотря по темпераменту и уровню развитія, но вездѣ распложаетъ сѣмена недовольства. Тѣмъ болѣе относительно общества. Въ неподвижной части его, неопредѣленность поддерживаетъ равнодушіе ко всему, что только ни совершается кругомъ. Отсюда возникаетъ безучастіе, беззаботность — «будь что будетъ, а моя хата съ краю», является какое-то уныніе, сознаніе собственнаго безсилія, пребывая въ которомъ не ощущаешь ни къ чему интереса, остаешься пассивнымъ не только къ тешу, что послѣ насъ наступить можетъ потомъ, но даже и къ тому, если бы этотъ потопъ послѣдовалъ завтра, сейчасъ. Кипучіе элементы общества, напротивъ, направляются на исканіе окольныхъ путей и безпутнаго выхода. Это — настоящій признакъ болѣзненнаго броженія, въ которомъ могутъ расцвѣсть пышнымъ цвѣтомъ всякія сумасбродства, — и нигилизмъ, и наклонность къ изувѣрству, и вожделѣнія «червонныхъ валетовъ». Ясно, стало быть, что при всеобщемъ бездѣйствіи зрѣлаго элемента общества, молодыя, незрѣлыя силы, ищущія дѣятельности, направляются совсѣмъ не въ ту сторону, куда имъ подобало бы идти при нормальныхъ условіяхъ. Онѣ начинаютъ смотрѣть на себя, какъ на единственную политическую силу въ государствѣ, призванную уберечь и спасти благо общественное отъ всяческихъ посягательствъ, несовершенствъ и аномалій, какими бы средствами ни приходилось пользоваться для того. «Цѣль оправдываетъ средства» — всегдашній лозунгъ лицемѣрія, или же озлобленнаго безсилія. Объ этихъ средствахъ нѣтъ надобности распространяться, — они всегда отзывались крайнею насильственностью, какъ не обходится безъ насилія всякое стремленіе впередъ скачками и урывками. Для насъ гораздо важнѣе опредѣлить, чѣмъ поддерживается такое стремленіе, не имѣющее подъ собой ни почвы, ни логически жизненнаго оправданія, почему именно русская молодежь вмѣсто того, чтобы идти по правильной колеѣ жизни, пополняетъ собою ряды разрушительныхъ вершителей судьбы своей страны и народа? Какъ все въ мірѣ, такъ и это явленіе, конечно, находитъ свое объясненіе въ теченіяхъ жизненныхъ, а нигдѣ эти теченія не отражаются такъ ярко, какъ на результатахъ дѣятельности школы. Само собою разумѣется, теченія эти отражаются на всѣхъ образованныхъ факторахъ общества, они доступны наблюденію въ дѣятельности и нашихъ судовъ, и общественныхъ начинаніяхъ и учрежденіяхъ. Но такъ какъ вліяніе всего этого на общественную жизнь шатко, зависитъ отъ удачи, отъ случая, заключаетъ въ себѣ множество противорѣчій, то и судить по немъ о жизненныхъ теченіяхъ, породившихъ замѣчаемое броженіе въ русскомъ обществѣ за послѣдніе годы, представляется затруднительнымъ. Иное дѣло — школа. Она есть основа всякаго жизненнаго образованія, и въ ея направленіи, такъ или иначе, сказаться должны неминуемо теченія жизни болѣе ощутительно, съ большею реальностью и послѣдовательностью, хотя бы и въ сторону отрицательную. Но какова наша школа, на какомъ фундаментѣ построено наше образованіе?
Главная отличительная черта современнаго образованія заключается въ томъ, что послѣднее чуждается и стоитъ вдалекѣ отъ запросовъ жизни. И дѣйствительно, примѣняется ли школа у насъ къ нуждамъ самаго общества и семьи, даетъ ли она учащимся такія знанія, съ какими каждый могъ бы смѣло выступить на борьбу съ жизненными невзгодами? Въ дореформенное время оно вполнѣ соотвѣтствовало матеріальному строю обществу: служебный оттѣнокъ, приданный нашему образованію Петромъ Великимъ, тогда еще не терялъ своей силы. Большинство нашего образованнаго общества смотрѣло на учебное заведеніе, какъ на путь къ чинамъ и мѣстамъ. И государство пропитывало цѣлую массу чиновниковъ; оно же вѣдало безконтрольно и школьное дѣло, а затѣмъ, что бы тамъ ни преподавалось въ училищахъ низшихъ, среднихъ и высшихъ — пройти положенный курсъ было необходимо, иначе нельзя было достать дипломъ, а безъ него и попасть на службу. Для какой бы цѣли ни готовило оно необходимыхъ людей, для какой бы цѣли ни заводило оно гимназіи за свой счетъ, но каждый зналъ свое мѣсто: и кто не пахалъ, тотъ долженъ былъ служить, а кто не служилъ, тотъ долженъ былъ имѣть родовое. Можно было, сколько душѣ угодно, толковать о долгѣ служить обществу, но отыскать себѣ родъ дѣятельности, за невозможностью пахать или служить, оказывалось очень затруднительнымъ. Но вотъ наступилъ періодъ преобразованій, открылась эра общественнаго развитія, народное хозяйство получило новое направленіе, а вмѣстѣ съ тѣмъ распался и фундаментъ, на которомъ держалась экономическая обезпеченность нашей привилегированной семьи, жившей, какъ у Бога за пазухой, за спиною мужика. Жизнь безъ труда и заботъ стала невозможной. Прежніе источники ея для большинства постепенно закрылись. Ни «служба», ни «ратоборство и храбрость», ни «мужественное ополченіе», ни «кровь и смерть предковъ» — какъ писалось въ грамотахъ, не выручали. Масса людей потеряла заработокъ на государственной службѣ, проѣла послѣдніе остатки наслѣдственнаго и благопріобрѣтеннаго. Подростающее поколѣніе приходилось выводить изъ четырехъ стѣнъ обезпеченной семьи на вольный воздухъ трудовой жизни. Вотъ къ чему приводило теченіе жизненное. Гдѣ было искать пропитанія, когда государству стало не подъ силу уже, какъ прежде, содержать массу? Потребности этихъ многочисленныхъ и необезпеченныхъ людей слишкомъ важная вещь, чтобы игнорировать ихъ. Куда имъ дѣваться — вопросъ роковой. А было время, когда тысячи молодыхъ людей стремились принести свои силы на пользу общественную, кто къ какой профессіи чувствовалъ влеченіе: въ качествѣ народнаго учителя, земскаго врача, члена управы… Въ этомъ стремленіи нѣтъ и не было ничего удивительнаго: и до крестьянской реформы уже формировался контингентъ людей, обойденныхъ фортуною, многіе изъ нихъ получили образованіе, хотя и не всѣ — въ казенной школѣ. Сытая жизнь безъ труда и заботъ не могла составлять ихъ идеала, ибо приходилось слишкомъ близко, воочію, видѣть эту жизнь. Къ тому же и «новыя вѣянія» развили въ нихъ своего рода брезгливость и даже отвращеніе къ прежнимъ способамъ благопріобрѣтенія. Они, эти люди, въ шестидесятыхъ годахъ казалось не могли оставаться не у дѣлъ; возможность пристроиться такъ-таки и оставалась въ области ожиданій. Опустѣли воскресныя школы, обязанности земскаго врача, фельдшера, и даже члена управы, свелись къ водотолченію, къ цыфирныхъ дѣлъ мастерству. Оставалось пристроиваться къ мужику и ѣсть его хлѣбъ-соль безъ всякаго приглашенія со стороны хозяина, но тогда получилось бы лишь простое переложеніе «натуральной на денежную» и, слѣдовательно, часть этой денежной повинности должна бы идти на прокормленіе народнаго радѣтеля-благодѣтеля… Но можетъ ли быть глупѣе картина: мужикъ, почесывая затылокъ, отдаетъ свою хлѣбъ-соль противъ собственнаго желанія, а радѣтель принужденъ сознаться, что онъ поставленъ въ смѣшное положеніе «барина» по неволѣ… Приходилось такимъ образомъ убѣдиться, что положеніе народнаго учителя, чиновника средней руки, земскаго врача, учителя гимназіи или прогимназіи, и имъ подобныхъ, не настолько обезпечено, чтобы не позаботиться о томъ, какъ воспитать и чему научить сына или дочь, чтобы избавить ихъ отъ возможности попасть въ трагикомическое положеніе нахлѣбника поневолѣ? Но могутъ ли они довольствоваться той школьной подготовкой, которую даютъ наши низшія и среднія учебныя заведенія? Удовлетворяютъ ли существующія программы тѣмъ запросамъ жизни и времени, какіе должны быть удовлетворены во что бы то ни стало, подъ угрозою остаться безъ куска хлѣба? Такіе вопросы не разъ задавались и въ нашей печати. Если же мы поищемъ отвѣтовъ на нихъ у массы, мы встрѣтимъ, безъ сомнѣнія, далеко не одинаковыя указанія. Въ общемъ же мы получили бы приблизительно слѣдующее: «такъ называемое гимназическое образованіе многимъ — большинству даже — не по карману; въ гимназіяхъ учатъ слишкомъ многому; ребенокъ заваленъ работою; онъ сидитъ надъ книгою столько же времени, сколько и юноши 17—18 лѣтъ; срокъ ученья слишкомъ продолжителенъ, а что всего важнѣе, послѣ 10—11 лѣтняго усидчиваго труда, по выходѣ изъ гимназіи, юноша долженъ начинать съ азовъ изученіе такихъ предметовъ какъ физика, химія, исторія, не рѣдко даже русскій языкъ…» Таковы жалобы самихъ родителей. И такъ юноша, достигши 21 года, но выходѣ изъ гимназіи, долженъ еще учиться отъ четырехъ до пяти лѣтъ, чтобы съумѣть найти себѣ заработокъ. Недостаточно ли уже этого одного, чтобы вызвать недовольство въ средѣ родителей? Затративъ 15—17 лѣтъ на уловленіе диплома, большинство все таки не находитъ вѣрнаго заработка. И начинается тогда приспособленіе къ жизненныхъ условіямъ: служитель чистой математики, или права, поступаетъ къ купцу, на желѣзную дорогу, или въ банкирскую контору, или начинаетъ заниматься коммиссіонерствомъ. Въ этой сутолокѣ погибаетъ многое множество здоровыхъ и талантливыхъ натуръ, а еще больше ихъ извращается, нравственно калѣчится. Прибавьте къ этому, что въ умственномъ и нравственномъ отношеніи вліяніе современной школы, по своей мертвенности и, такъ сказать, голословности, не оставляетъ по себѣ прочныхъ слѣдовъ. Напротивъ, пошлая рутина, сжимая развитіе такихъ субъектовъ, не въ состояніи, конечно, оказать противодѣйствія, когда, по выходѣ въ жизнь, они дѣлаются ярыми, слѣпыми противниками именно тѣхъ началъ, по которымъ ихъ воспитывали. Тогда они становятся несчастны сами и страшны для общества, которое принуждено гнать ихъ отъ себя. Глухая и глупая вражда ко всему окружающему рано внѣдряется и крѣпко засѣдаетъ въ души однихъ, не давая имъ возможности свободно сосредоточиться на работѣ, бросая ихъ постепенно изъ одной крайности въ другую. Это — безвыходно потерянные въ жизни. Ихъ погибло не мало въ безмолвномъ озлобленіи противъ міра, безъ шума, безъ слѣда. Другіе же, значительное большинство, напротивъ, легко искушаются соблазнами жизни, скоро отступаютъ отъ всякихъ возвышенныхъ помысловъ, какіе могутъ тревожить юные умы и, поглощенные въ практическихъ соображеніяхъ, считаютъ свою настоящую дорогу въ полученіи «тепленькаго мѣстечка», навсегда отказываясь отъ минувшихъ увлеченій и заблужденій молодости, если какія и являлись у нихъ раньше. Это — готовый элементъ для общественнаго равнодушія, апатачнаго бездѣйствія, самоусыпленія и упованія безъ дѣла, безъ цѣли.
Вотъ какъ осложняется вопросъ о вѣрномъ заработкѣ, о вѣрномъ кускѣ хлѣба для нашихъ дѣтей! Школа, глубоко расходясь въ своихъ требованіяхъ съ жизнью, въ виду сильнаго оскудѣнія источника всевозможныхъ заработковъ, грозитъ оставить безъ хлѣба нашихъ сыновей и дочерей.
Скажутъ, быть можетъ, что гимназіи даютъ «возможность достигать высшаго образованія и высшей сферы государственной или общественной дѣятельности». Но, безъ сомнѣнія, большинство, масса, не имѣетъ средствъ достигать высшихъ сферъ… Въ самихъ офиціальныхъ отчетахъ учебнаго вѣдомства не разъ встрѣчалось подтвержденіе этому. «Золотая посредственность (т. е. большинство) — говорится въ одномъ изъ этихъ отчетовъ — не раздѣляя мнѣній начальства о воспитаніи, желаетъ такихъ заведеній, въ которыхъ учили бы ремеслу, — училищъ, по выходѣ изъ коихъ юноша могъ бы всегда найти себѣ кусокъ насущнаго хлѣба; училищъ, которыя готовили бы въ практической жизни». Какъ родители, такъ и сами питомцы, начинаютъ сознавать, что вокабулами, украшеніемъ ума, сытъ не будешь, и съ вожделѣніемъ поглядываютъ на кусокъ хлѣба простого ремесленника; «синица въ рукахъ» кажется имъ, и не безъ основанія, гораздо привлекательнѣе журавля… въ видѣ «достиженія высшаго образованія и высшей сферы государственной или общественной дѣятельности». Вспомнимъ при этомъ, что у насъ ежегодно «исключается изъ гимназій и прогимназій до четырехъ и болѣе процентовъ всего числа учащихся». Вспомнимъ, наконецъ, что цѣлая треть, подвергающихся вступительному экзамену въ 1-й и приготовительныя классы гимназій и прогимназій, проваливается и «остается внѣ стѣнъ заведенія». Развѣ при такихъ условіяхъ можетъ быть хоть на минуту непонятнымъ стремленіе питомцевъ отыскать себѣ вѣрный заработокъ уже не въ области «высшихъ сферъ», а въ болѣе или менѣе низменныхъ, а потому и болѣе доступныхъ. Если такое стремленіе и не вполнѣ еще выяснилось, если оно не совсѣмъ опредѣлилось, то нельзя не допустить, что, въ виду совершившихся и совершающихся перемѣнъ въ экономическомъ строѣ жизни, это стремленіе найдетъ себѣ выраженіе и выполненіе въ самой жизни.
И такъ, жизненными теченіями выдвинуты наружу новые запросы отъ школы. Прежде она сообразовалась лишь съ интересами верхнихъ слоевъ общества, а интересы эти ограничивались беззаботнымъ пользованіемъ плодами чужаго труда и стремленіемъ къ служебной карьерѣ, если и чужой трудъ не могъ обезпечить вполнѣ жизни въ довольствѣ. Школа, чему бы она не учила — все равно — отвѣчала такому стремленію, снабжая питомцевъ своихъ патентомъ въ видѣ диплома. Въ ней, строго говоря, начиналась карьера; она служила какъ бы предверіемъ департамента. Но настала пора, когда матеріальныя блага приходилось пріобрѣтать каждому въ соразмѣрности съ количествомъ и достоинствомъ личнаго труда. Прежній источникъ матеріальнаго обезпеченія изсякъ и вмѣстѣ съ тѣмъ преимущества рожденія и протекцій потеряли значеніе. Для большинства стала заростать и изстари проторенная дорожка — на государственную службу. Каждому теперь нужно было учиться, чтобы съумѣть чего нибудь достигнуть, каждый долженъ былъ почувствовать цѣну образованія. Но гдѣ же было учиться? Школа оставалась тѣмъ же правительственнымъ учрежденіемъ, тѣмъ же преддверіемъ департамента, который, однако, оказался доступенъ только немногимъ счастливцамъ изъ всѣхъ, искавшихъ заработка. А въ послѣднія пятнадцать лѣтъ государственная школа какъ-будто всячески стараясь отгородиться отъ остальнаго міра и существовать на свой страхъ и рискъ, не допуская ни контроля, ни поддержки, желала отстранить отъ источника знанія малообезпеченный людъ. Проще сказать, она по прежнему стремилась выростить гражданъ лишь на почвѣ матеріальнаго обезпеченія. Большинство нашихъ дѣтей очутилось въ безпомощномъ положеніи пролетарія. Откуда же при такихъ условіяхъ дѣятельность всѣхъ и каждаго на пользу общаго блага могла бы принять характеръ постоянства и разумности, если масса членовъ общества не въ состояніи справиться съ своимъ личнымъ счастьемъ, не въ состояніи промыслить себѣ вѣрный кусокъ хлѣба.
Необходимо, значитъ, искать новыхъ путей, чтобы честнымъ трудомъ упрочить за собою право на хлѣбъ насущный.
Да, наши частныя занятія и промыслы, наши свободныя профессіи, служеніе по найму — дѣло шаткое и не имѣющее подъ собою прочной почвы. Государство не можетъ дать занятіе и опредѣленный кусокъ хлѣба всѣмъ пролетаріямъ «бѣлаго» труда, государственныя школы не даютъ ни вѣрнаго куска хлѣба, ни подготовки къ практической жизни. Государство даже не можетъ открыть свободный доступъ къ школѣ для всѣхъ, ищущихъ школьнаго образованія, — за недостаткомъ мѣста или за «комплектомъ». Казенныя школы вынуждены отказывать толкущимся у дверей ихъ. Третья часть ищущихъ образованія не въ состояніи подготовить своихъ дѣтей настолько, чтобы они могли выдержать вступительный экзаменъ въ приготовительный и первый классы гимназій, прогимназій и реальныхъ училищъ. Вотъ почему и тѣ изъ земствъ, которыя строютъ нынѣ классическія гимназіи на крестьянскія деньги, сами не вѣдаютъ, что творятъ: высшія сферы государственной и общественной дѣятельности останутся недоступными для массы, а значитъ и деньги, затраченныя на устройство такихъ гимназій, являются лишь напраснымъ обремененіемъ податныхъ. Вотъ почему и прямые интересы «золотой середины» неминуемо должны заставить ее искать вѣрнаго куска хлѣба не? въ ущербъ крестьянскому сословію, иначе «вѣрный» кусокъ превратится въ крайне «невѣрный».
Что же дѣлать? Нужно перестать жить на авось и разъ навсегда убѣдиться, что двери въ прежній храмъ счастья — къ обезпеченному положенію посредствомъ государственной службы — дѣйствительно заколочены. Тогда мы перестанемъ ждать отъ завтрашняго дня, что онъ самъ укажетъ, какъ и къ кому пристроить своихъ дѣтей. Если мы поймемъ, что коренной вопросъ состоитъ въ экономической самостоятельности мужика, то, конечно, перестанемъ брать у этого мужика послѣднюю копѣйку, чтобы воздвигать такія учебныя заведенія, которыя не удовлетворяютъ запросамъ дѣйствительной жизни. Затѣмъ предстоитъ вопросъ: куда опредѣлять дѣтей, если для большинства наши государственныя школы стали не по карману? Наша «народная» школа не имѣетъ нынѣ подъ собою никакой прочной основы; но вѣдь, рано или поздно, должна же она изъ области чаяній и ожиданій перейти въ дѣйствительность; дѣти необезпеченнаго люда остаются теперь безъ элементарнаго образованія, они теперь за порогомъ школы. Въ виду этого необходимо подумать о созданіи новой школы, которая стояла бы не на пескѣ, а зиждилась бы на твердой почвѣ матеріальной независимости крестьянства. Конечно, необезпеченный людъ теперь молчитъ и не можетъ пока ясно формулировать своихъ желаній, но существуетъ недовольство, а съ нимъ и ожиданіе чего-то, что сдѣлало бы жизнь счастливѣе, что избавило бы массу пролетаріевъ «бѣлаго» труда отъ унизительной и горькой доли нахлѣбника по неволѣ, довольствующагося всякимъ мѣстомъ, лишь бы оно давало кусокъ хлѣба хоть на нынѣшній день.