Обвинение Запада (Бердяев)

Обвинение Запада : Henri Massis. Défense de l'occident. Le roseau d'or. 1927.
автор Николай Александрович Бердяев

Опубл.: 1927. Источник: Путь. — 1927. — № 8. — С. 145—148. — odinblago.ru

Массис не достиг своей цели, он не защитил Запада, — он написал книгу, которая производит впечатление обвинения против Запада. Многие скажут, что лишь умирающая цивилизация может себя так защищать. Так защищают себя те, которые целиком в прошлом и не имеют будущего. Непомерная гордыня и самодовольство латинской цивилизации, которыми исполнен Массис, не означают творческой силы, наоборот, они означают закрытость для всякого движения к грядущему. Массис обоготворяет латинскую цивилизацию, пределы бытия для него совпадают с пределами этой цивилизации и за ее пределами начинается царство хаоса, темный и страшный Восток. Массис — правый католик, близкий к «Action française», но о католичестве своем он вспоминает лишь под конец книги. Большая часть книги написана так, что ее мог бы написать атеист-позитивист Ш. Моррас или не имеющий никакого отношения к христианству П. Валери, т. е. всякий защитник латинской цивилизации, как абсолютной и неподвижной. В книге Массиса выражается абсолютная уверенность в святости классической цивилизации, не зарождается ни малейшего христианского сомнения в том, праведна ли и истина ли цивилизация вообще, не грозит ли ей неотвратимая и заслуженная катастрофа. Католичество для Массиса тождественно с цивилизацией, точнее с латинской цивилизацией, оно, по-видимому, и нужно для поддержания цивилизации. Ш. Моррас говорит, что идея Бога сама по себе вредная, разрушительная и анархическая, ведет к неповиновению иерархии общества и цивилизации, но католичество сумело превратить эту вредную идею в организующую социальную и цивилизаторскую силу (см. его книгу «Romantisme et revolution»). Достоевский нашел бы в Моррасе и Массисе подтверждение своей «Легенды о Великом Инквизиторе». И мне хотелось бы даже защитить католичество против Массиса. Католичество шире и сложнее латинской цивилизации с ее рационализмом, юридизмом, формализмом, с ее классическим духом. Во Франции был Леон Блуа, весь проникнутый духом пророческим и апокалиптическим. Хотелось бы защитить и европейскую культуру против Массиса. Европейская культура не есть только латинская культура, она есть культура романо-германская и в самой Франции есть не только латинские элементы. Германцы играли огромную роль в судьбах европейской культуры. Существует еще и англо-саксонский мир. Для Массиса Европа кончается у Рейна. Германия для него Азия и столь же страшна, как Россия и Индия. Это производит впечатление смешного и ограниченного французского самодовольства, неспособного понять многoo6paзиe Божьего миpa. Массис пишет о том, чего он не понимает и что он плохо знает^[1]. Германию и Индию он знает плохо, по нескольким популярным книжкам и статьям, Poccию же не знает совсем и совсем не способен о ней судить. Особенно жалки и грубо неверны суждения Массиса о Православии, о котором он не имеет ни малейшего понятия, как впрочем и большая часть иностранцев. Массис — человек, бессознательно пораженный ощущением, что господству латинской цивилизации наступает конец, что другие силы вступают во всемирную историю и будут определять ее, что культурная монополия Запада кончается и пробуждается Восток, который начинает деформировать и самую западную культуру. Он разыскивает внутри Запада изменников, которые отравляют западную цивилизацию ядами Востока и у него принимает грандиозные размеры опасность, которую представляет собой по его мнению Кейзерлинг.

Есть один вопрос, который возникает при чтении книги Массиса. Мы живем в эпоху пробуждения народов Востока. Народы Азии не хотят более быть предметом эксплуатации европейских государств, исключительным объектом их колониальной политики, они стремятся к освобождению и к самостоятельной роли в истории. Почему же Массис считает этот факт столь возмутительным и недопустимым? Хотел ли бы он, чтобы народы Востока навеки веков пребывали в сонном и рабьем состоянии и этим облегчали Европе бесстыдную их эксплуатацию? Думает ли он, что отношение европейских государств и европейской цивилизации к народам Востока было подлинно христианским? В качестве католика он должен признать, что и народы Азии — Божье творение, предназначенное для высшей жизни, что и им не подобает вечно оставаться в состоянии сна и рабства и быть лишь объектом, а не субъектом. Все оценки Массиса продиктованы чувством страха и шкурной боязнью гибели, а не христианским сознанием правды и справедливости. Пробуждение народов Востока есть факт положительный, а не отрицательный, и христианам подобает не негодовать по этому поводу, а лишь желать, чтобы свет Христовой истины распространился и на не-христианский Восток, как и на весь мир. Если бы пробудились народы Марса, то и это нужно было бы приветствовать, ибо и самодовольство планеты земли есть ложное и недолжное состояние. Пафос Массиса есть не христианский пафос, а греко-римский, есть пафос конечного, есть боязнь бесконечного, пафос законченной формы. Он считает весь остальной мир, кроме латинства, точнее кроме Франции, варварством, совсем как считали греки. Он не хочет знать той истины, что для христианина нет ни эллина, ни иудея. Он в христианстве дорожит только римскими началами рационализма, формализма и юридизма и боится мессианско-эсхатологических начал в христианстве, восходящих к Библии и юдаизму. Массис не решается сказать, подобно Ш. Моррасу, что Библия есть самое большое зло для европейской цивилизации, восточный яд, но в глубине души он также настроен. Массис основательно забыл, что христианство восточного, а не западного происхождения, как впрочем и все религии. Восток есть страна откровения. По книге Массиса выходит так, что Запад (= латинской цивилизации) есть рационализм, Восток же есть мистицизм. Опасность Востока есть мистическая опасность, грозящая низвержением рациональной формы. Массис боится мистики и особенно мистики профетической и мессианской, как грозящей низвержением латинской цивилизации. Но это обнаруживает лишь недостаточную духовность латинской цивилизации. Это есть не защита Запада, а обвинение Запада. Если Запад есть рационализм и господство конечной и ограниченной формы, то ему грозит смерть, то он не имеет будущего. Это есть ослабление дионистической силы жизни, истощение. Один немецкий католик, видный богослов и один из руководителей католического движения молодежи в Германии, сказал мне: у нас на Западе иссякает дионистическая сила жизни, она осталась только у вас в России, но форма не овладела еще этой дионистической стихией. Опасность России и Востока воплощена для Массиса в Достоевском. Массис, как и Ш. Моррас, воображает, что можно победить истощение, разложение и декаданс возвратом к классическим латинским идеалам, к Франции XVII века. На этой почве возможно лишь бессильное реакционное движение. Современные французские классики, у которых, подобно Ш. Моррасу, политика определяется стилистическим интересом, обречены быть романтиками и не могут быть реалистами. Можно быть романтиком во всех направлениях. Романтизм побеждается не классицизмом, не возвратом к старому, а реализмом, религиозным реализмом, творческим движением к осуществлению духовных реальностей. Несвоевременный, реакционный классицизм есть умирание, смерть. Мы же идем к религиозному реализму, а не классицизму. Культ задерживающих и замораживающих классических форм есть дурная романтика небольшой группы, не желающей сознательно вступить в новую мировую эпоху. Этим я, не хочу конечно, отрицать значения латинской формы.

Массис очень напуганный человек, он всего боится, всякое духовное движение нашей эпохи представляется ему угрозой цивилизации. Он не только правый католик, но и гуманист старого типа, человек Ренессанса в эпоху, когда он иссяк и разложился. Греко-римская цивилизация представляется ему единственной, абсолютной и не превзойденной ни в чем. Непонятно даже, почему христианину не приходит в голову, что на почве христианства могла возникнуть более высокая цивилизация. Точнее нужно сказать, что цивилизация Массиса есть латинская цивилизация, ибо к Греции он имеет мало отношения. Мы, русские, более связаны с Грецией, чем латиняне. Через Православную Церковь, через греческую патристику, через платонизм, глубоко нам присущий, мы принадлежим греческой традиции. И чужд нам не греческий дух, а дух латинский. Не случайно Ш. Моррас, к которому Массис очень близок, считает Платона азиатским, восточным влиянием в Греции^[2]. Всякая устремленность к потустороннему миpy оказывается отнесенной к Востоку. Западу остается рационализм, формализм, юридизм, позитивизм. Ш. Моррас по крайней мере не католик и потому последователен и по-своему прав. Для Массиса же само католичество оказывается формой позитивизма, организацией земной жизни. Односторонняя, но великая и духовная германская культура, германская мистика, германская философия, Массису представляется хаосом и варварством, низвержением латинской формы. Массис глух и слеп ко всем духовным движениям в мире, не хочет их, он закрыт всем мирам, кроме миpa латинского, кроме Франции. При такой mentalité нельзя судить о Германии, о России, об Индии, об иных духовных мирах. Массис налагает на непонятные ему духовные миры готовую схему, не вживаясь в них, он оперирует исключительно рационально-дедуктивным методом, без интуиции, без зоркости и опытного проникновения. От Рейна через русскую равнину до Гималаев и до Тихого океана поднимается одна и та же опасность для мировой латинской цивилизации, низвержение формы, уничтожение личности и авторитета (как будто это тоже самое!), пантеистическая духовность, отрицающая дистанции и различения. Немецкий идеализм и Кейзерлинг, Достоевский и евразийцы, Рабиндранат Тагор и Ганди представляются самодовольно-ограниченному латинскому взору однородным явлением. Он и не подозревает, что Кейзенрлинг совсем другое явление, что немецкий идеализм, что евразийцы очень не любят Достоевского и что они, как и Достоевский, нимало не походит на немецкий тип духовности, равно как ничего общего не имеют и с Индией. По схеме Массиса дух Poccии должен походить на дух Индии. Но в действительности нет ничего подобного. Россия совсем не походит на Индию и русскому народу совсем не свойственна безликая, отвлеченная духовность. Россия в духовности своей есть христианская православная страна. И православие есть христианство наиболее верное истокам христианского откровения, наименее искаженное рационализацией и юридизацией, свойственными римскому духу. Массису кажется, что нет других источников духовной культуры кроме латинства. Если не латинство, то Индия. Но русская религиозная культура имеет источник греческий и древнееврейский, библейский. И исходящие оттуда начала действуют в нашей исконной языческой славянской стихии. Русскому народу и русскому религиозному мышлению особенно свойственны эсхатологизм и мессианизм, восходящие к древне-еврейскому сознанию и совершенно чуждые Индии. Индия глубоко антиисторична, для индусского сознания мефафизическое никогда не переходит в историческое. Русская же духовная настроенность обращена к исторической судьбе, она мессианична. Не знает Массис и того, что русская мысль имеет пафос персонализма, что для Достоевского характерно страстное отношение к человеческой личности и ее неповторимой судьбе, что ему свойствен напряженный антропологизм. Я не знаю в Европе писателя, который был бы таким ходатаем за человеческую личность, как Достоевский. Близкий же к буддизму Л. Толстой влиял на Ромена Роллана, Ганди и англо-саксонцев, но очень мало влиял на русскую творческую религиозную мысль. Также превратны суждения Массиса о Германии. Он считает характерной чертой западной цивилизации человеческую энергию, приписывая ее целиком латинскому миросозерцанию. По его схеме немцы не должны обладать этой энергией, это не вытекает из их миросозерцания. Но в действительности мы видим, что немцы гораздо активнее французов в создании цивилизации и активность эта носит иногда даже отрицательный характер.

Нельзя жить исключительно прошлым, это есть бессильный романтизм или упадочничество, нужно обратиться к творческому будущему. Массис искренно негодует на то, что начинается новая мировая эпоха. Он в ужасе и бессильном негодовании останавливается перед апокалипсисом всемирной истории. Западная Европа в значительной своей части изменила христианству, отступила от христианской веры и в своем отношении к Востоку она не может претендовать быть исключительной носительницей христианского света. Отдельные католические миссионеры в Китае, погибшие мученической смертью, не характерны для отношения европейских государств к народам Азии. Более характерен тот теоретический и практический материализм, которым современная западная культура заражает и Азию. Духовность ослабела в Европе. Безбожная и безличная цивилизация, умерщвляющая дух и грозящая истреблением человеческого образа, утвердилась прежде всего на Западе, в Европе и она грозит изнутри варваризацией. Этой опасности с Запада, опасности обездушенной технической цивилизации Массис не видит. Он совсем не понимает проблемы различения культуры и цивилизации, которая поставлена русской и немецкой мыслью. Совсем не Кейзерлинг, не Ромен Роллан, не необуддизм и теософизм представляют собою опасность внутри Европы. Именно сам Массис губит Европу, поддерживая раскол и вражду между Францией и Германией, объявляя войну Франции со всем миром. Это то и мешает Франции, стране древней, великой и утонченной культуры, сыграть положительную роль в объединении Европы, без которой ей действительно грозит опасность со стороны Китая и нехристианского Востока. Мы живем в эпоху, когда необходимо не только большее духовное единение внутри Европы, но и христианское духовное единение Востока и Запада. И Восток и Запад, подобно тому, как это уже было в эллинистическую эпоху, не могут оставаться замкнутыми, изолированными и самодовольными. И Запад должен обратить к нехристианскому Востоку свое подлинно христианское, а не цивилизаторское лицо.

Только в конце книги Массис вспомнил о своем христианстве и прибавил несколько верных мыслей, защищающих человеческую личность. Со всех сторон человеческой личности грозят опасности. И только христианство подлинно хранит и защищает человеческую личность. Но это не есть прерогатива латинской цивилизации, мы идем к христианской вселенскости и ее должны нести нехристианскому Востоку. Массис мешает этому, а не помогает. Книга его поучительна, и она доказывает обратное тому, что поставил себе целью доказать автор. Христианскому Востоку смешны претензии Массиса. И ему следовало бы искать духовной помощи на христианском Востоке против антихристанских и антихристовых опасностей, которые есть и на Западе и на Востоке.

1. В книге есть грубые фактические ошибки о журнале «Путь», смешение Духовной Академии и Религиозно-Философской Академии, неверное понимание евразийства и мн.т.п.
2. Интересно отметить, что Ж. де Местр считал наиболее интересными и гениальными восточные элементы у Платона, чисто греческие же элементы представлялись ему скучными.