Николай Яковлевичъ Гротъ
въ очеркахъ, воспоминаніяхъ и письмахъ
товарищей и учениковъ, друзей и почитателей.
править
Н. Я. Гротъ.
правитьСтатья Л. М. Лопатина 1).
править1) Изъ этого біографическаго очерка (взятаго изъ изд. "Рѣчь и отчетъ Императорскаго Московскаго Университета за 1899 г.) приходится опустить значительную часть — во избѣжаніе повторенія уже вошедшаго въ предыдущія статьи матеріала, по здѣсь печатается все что сказано авторомъ для характеристики Н. Я. Грота и его дѣятельности.
Въ журналѣ «Вопросы философіи и психологіи»[1], авторъ нижеслѣдуюшей статьи, Л. М. Лопатинъ, статьямъ о Н. Я. Гротѣ предпослалъ слѣдующія строки:
«Печальный годъ переживаетъ Москва. Не слышно о какихъ-нибудь опасныхъ эпидеміяхъ, а сколько безвременныхъ, неожиданныхъ смертей!. Сколько сошло въ могилу весьма замѣтныхъ лицъ изъ нашей интеллигенціи, и безъ того небогатой силами! Особенно пострадало наше Психологическое Общество. Въ самое короткое время изъ его рядовъ выбыли такіе люди, какъ М. С. Корелинъ, Л. И. Поливановъ, М. М. Троицкій. Не успѣло нѣсколько стихнуть острое чувство отъ этихъ потерь, какъ пришла потрясающая вѣсть о внезапной кончинѣ Николая Яковлевича Грота. Трудно прійти въ себя отъ этого новаго удара, одуматься и оцѣнить всю важность этого новаго несчастія. Но и теперь слишкомъ ясно видно, какой роковой моментъ переживаетъ Общество: покойный Н. Я. Гротъ сдѣлалъ для него такъ много, какъ никто.
Когда онъ впервые появился среди насъ, Московское Психологическое Общество уже пользовалось общимъ уваженіемъ, но для большинства образованной публики оно все-же оставалось далекимъ и чуждымъ, какъ одно изъ спеціальныхъ научныхъ учрежденій, которыхъ такъ много въ Москвѣ. Едва сталъ въ его главѣ Н. Я. Гротъ, какъ все перемѣнилось: оно превратилось въ одинъ изъ популярнѣйшихъ центровъ не только московскаго, но и русскаго просвѣщенія вообще. Прошло немного времени, и Общество выпустило въ свѣтъ цѣлый рядъ томовъ своихъ трудовъ и изданій, — оно имѣло собственный философскій журналъ съ неожиданно большимъ для Россіи кругомъ читателей, — его засѣданія, когда оно ихъ дѣлало открытыми для всѣхъ, привлекали толпы усердныхъ посѣтителей. Н. Я. Гротъ обладалъ рѣдкимъ, удивительнымъ даромъ: онъ умѣлъ заражать своимъ интересомъ къ самымъ отвлеченнымъ проблемамъ знанія всѣхъ, съ кѣмъ онъ сталкивался. И мы присутствовали при поучительномъ зрѣлищѣ: вопросы о свободѣ воли, о духѣ и матеріи, о времени, о сохраненіи энергіи и т. д. приковывали общественное вниманіе, становились предметомъ живого обсужденія среди студентовъ, дамъ, военныхъ, сельскихъ учителей и священниковъ. Нѣкоторые рефераты, читанные на нашихъ засѣданіяхъ, пріобрѣтали прямо характеръ общественныхъ событій. Иниціаторомъ, — скажу больше, — творцомъ всего этого подъема силъ былъ Н. Я. Гротъ. И вотъ его нѣтъ больше. Я глубоко увѣренъ: нашему Обществу всегда будетъ принадлежать большое и почетное мѣсто въ судьбахъ русскаго просвѣщенія. Но мужественно взглянемъ въ глаза истинѣ: вмѣстѣ съ кончиной Н. Я. Грота завершился, такъ сказать, героическій періодъ существованія нашего Общества, — періодъ бурныхъ стремленій, свѣтлыхъ мечтаній и надеждъ, молодыхъ разочарованій, которые не обезкураживаютъ, а только сильнѣе заставляютъ бороться. Это кончено, — молодость не повторяется»!
Между многочисленными тяжкими утратами, постигшими нашъ Университетъ въ истекшемъ году, безпременная смерть Николая Яковлевича безспорно принадлежитъ къ числу самыхъ крупныхъ. Это былъ одинъ изъ самыхъ популярныхъ людей не только въ Москвѣ, но и во всей образованной Россіи. Его дѣятельность протекла въ стѣнахъ трехъ высшихъ учебныхъ заведеній и вездѣ онъ оставилъ по себѣ самую свѣтлую и добрую память. Чрезвычайно своеобразный мыслитель, талантливый и плодовитый писатель, энергичный и неутомимый общественный «дѣятель, при этомъ въ высшій степени симпатичный, добрый и отзывчивый человѣкъ, онъ поражалъ богатствомъ своей натуры и неотразимо привлекалъ къ себѣ. Въ Москвѣ его всѣ знали не только какъ блестящаго профессора, имя котораго пользовалось среди студентовъ огромною популярностью, онъ не менѣе былъ извѣстенъ, какъ замѣчательно искусный организаторъ ряда предпріятій общественнаго характера. Скоро по переѣздѣ въ Москву, ставъ во главѣ Московскаго Психологическаго Общества, онъ превратилъ его въ одинъ изъ видныхъ центровъ русскаго просвѣщенія. По иниціативѣ Николая Яковлевича, Общество напечатало цѣлый рядъ томовъ своихъ трудовъ и изданій, въ которыхъ русская публика знакомилась съ ученіями знаменитыхъ философовъ прошлаго, съ произведеніями современной философской литературы и съ современнымъ положеніемъ отдѣльныхъ философскихъ проблемъ. Не ограничиваясь этимъ., Николай Яковлевичъ основалъ первый въ Россіи большой философскій журналъ, сразу пріобрѣтшій неожиданно широкій кругъ читателей. До самыхъ послѣднихъ дней въ покойномъ было столько жизни и энергіи, умъ его кипѣлъ такими разнообразными планами о будущемъ, что, казалось, ему предстоятъ еще долгіе годы неутомимой, плодотворной дѣятельности. Судьба рѣшила иначе.
Въ Московскомъ университетѣ Н. Я. первое полугодіе послѣ своего пріѣзда читалъ курсъ, посвященный разбору нѣсколькихъ основныхъ вопросовъ психологіи (преимущественно методологическихъ); вступительную свою лекцію онъ прочелъ „Объ истинныхъ задачахъ философіи“. Затѣмъ, въ теченіе нѣсколькихъ лѣтъ Н. Я. читалъ, согласно требованіямъ правилъ 1884 г., философію Платона и Аристотеля. Когда эти требованія были расширены и было возстановлено преподаваніе философіи въ его прежнихъ размѣрахъ, онъ до самой своей смерти читалъ психологію, при чемъ обыкновенно велъ семинарій или по психологіи или по этикѣ. 24 января 1888 г. на годичномъ собраніи Московскаго Психологическаго Общества Н. Я. Гротъ былъ избранъ его предсѣдателемъ. Въ 1889 году онъ вмѣстѣ съ А. А. Абрикосовымъ основалъ журналъ „Вопросы философіи и психологіи“.
Этотъ періодъ жизни Н. Я. Грота прошелъ предъ нашими глазами. Его дѣятельность за эту эпоху была такъ богата и разнообразна, что ея нѣтъ возможности пересказать въ краткихъ чертахъ. Н. Я. Гротъ читалъ лекціи въ Университетѣ, руководилъ журналомъ, предсѣдательствовалъ въ Психологическомъ Обществѣ, читалъ рефераты въ его засѣданіяхъ, всегда вызывавшіе живой интересъ въ членахъ Общества и привлекавшіе массу посторонней публики, и чрезвычайно много писалъ. Но въ это же время въ немъ уже началъ сказываться неумолимый недугъ, постепенно подточившій его крѣпкій организмъ и сведшій его въ могилу. Еще въ Нѣжинѣ онъ получилъ злой ревматизмъ, потомъ перешедшій въ сердечныя страданія. Послѣдніе годы онъ подолгу болѣлъ и, наконецъ, рѣшился взять заграничную командировку на годъ, главнымъ образомъ, въ видахъ поправленія своего надорваннаго здоровья. Въ началѣ мая истекшаго года онъ чувствовалъ себя дурно, страдалъ одышкою и съ трудомъ всходилъ на лѣстницу, но духомъ былъ бодръ попрежнему, и никто не думалъ, что его конецъ такъ близокъ. По дорогѣ въ Харьковскую губернію, гдѣ жила его семья, онъ простудился и болѣзнь приняла острую форму. 23 мая рано утромъ его не стало. Хоронили его 26 мая, — въ тотъ самый день, когда вся Россія праздновала столѣтіе со дня рожденія Пушкина.
В. И. Шенрокъ такъ характеризуетъ Н. Я. Грота въ годы студенчества[2]: „Относительно уже въ студенческіе годы обнаружившихся свойствъ личнаго характера Грота, укажу необыкновенную ясность и бодрость духа. Все, что ему приходилось переносить горькаго и тяжелаго, онъ всегда умѣлъ какъ-то незамѣтно для другихъ перерабатывать въ себѣ; по крайней мѣрѣ, насколько помню, мнѣ не приходилось видѣть, чтобы онъ падалъ духомъ или впадалъ въ минорныя ноты, или же это было мимолетно“… И какимъ Н. Я. Гротъ былъ смолоду, такимъ онъ остался на всю жизнь: жизнерадостность, сообщительность, безкорыстная, сердечная участливость ко всѣмъ, съ кѣмъ его сводила судьба, и въ то же время огромныя предпріимчивость и энергія, — вотъ тѣ качества, которыя въ немъ бросались въ глаза прежде всего. Это былъ человѣкъ страшно впечатлительный и порывистый; казалось бы, при такой натурѣ, въ немъ должна была развиться неустойчивость и измѣнчивость въ увлеченіяхъ. Но его впечатлительность уравновѣшивалась въ немъ своеобразной выдержкой: однажды взявшись за какое-нибудь дѣло, онъ всегда доводилъ его до конца. Изъ воспоминаній г. Шенрока извѣстенъ чрезвычайно живой разсказъ о томъ, съ какой энергіей Николай Яковлевичъ отдавался изданію карты древняго Рима, чтобы помочь товарищамъ-студентамъ. Такимъ онъ былъ во всемъ: арена его дѣятельности постепенно расширялась, но его характеръ оставался прежнимъ. Твердость въ преслѣдованіи цѣлей соединялась въ Н. Я. Грогѣ съ замѣчательнымъ талантомъ организатора. Оттого, куда бы онъ ни появлялся, всюду онъ вносилъ чрезвычайное оживленіе — и не мимолетное и случайное, а сопровождавшееся самыми плодотворными послѣдствіями. Пріѣзжаетъ онъ въ Нѣжинъ, и онъ приводитъ въ образцовый порядокъ библіотеку тамошняго института. Появляется онъ въ Одессѣ, и немедленно тамъ устраивается курсъ публичныхъ лекцій, съ участіемъ лучшихъ силъ университета, имѣвшій шумный успѣхъ. Переводятъ Н. Я. Грота въ Москву, и онъ сразу становится во главѣ Психологическаго Общества и дѣлаетъ изъ него то, что оно есть теперь, — заводитъ философскій журналъ и принимаетъ на себя всю тягость его веденія, предпринимаетъ отъ Общества цѣлый рядъ научно-философскихъ изданій. При этомъ онъ читаетъ публичныя лекціи, со свойственнымъ ему увлеченіемъ участвуетъ въ различныхъ ученыхъ и педагогическихъ собраніяхъ, пишетъ публицистическія статьи но самымъ разнообразнымъ вопросамъ въ газетахъ и общихъ журналахъ. Наконецъ, онъ беретъ на себя иногда службу, постороннюю для университета. Трудно вообразить себѣ дѣятельность болѣе кипучую, — ея смѣло могло бы хватить на нѣсколько человѣкъ!
Очень энергичные люди часто бываютъ суровы, нетерпимы, требовательны къ окружающимъ. Н. Я. Гротъ въ этомъ отношеніи представлялъ рѣзкое исключеніе: наиболѣе дорогими чертами его личности были поразительная доброта и женственная мягкость его сердца. Онъ не только самъ дружился скоро и прочно съ какою-то дѣтскою, неудержимою искренностью, — онъ обладалъ загадочнымъ искусствомъ заставить тѣхъ, съ кѣмъ сошелся онъ, подружиться между собою. Московское Психологическое Общество до пріѣзда Н. Я. Грота состояло изъ лицъ мало знакомыхъ другъ другу; послѣ его появленія, огромное большинство постоянныхъ посѣтителей засѣданій общества — люди самыхъ разнообразныхъ профессій — слились въ одинъ тѣсный дружескій кружокъ, связанный крѣпкими узами взаимнаго сочувствія. Но отзывчивость, откровенность и благожелательность Н. Я. Грота не распространялись только на тѣхъ, кого онъ хорошо зналъ и часто видѣлъ. Онъ ни отъ кого не скрывался, интересовался всякимъ мнѣніемъ и каждому готовъ былъ высказать, что онъ думаетъ. Этимъ объясняется его колоссальная корреспонденція, отнимавшая у него очень много времени. Ему писали со всѣхъ концовъ Россіи, обращаясь иногда съ очень трудными и тонкими вопросами; и онъ всѣмъ отвѣчалъ и считалъ это своей нравственной обязанностью. Оттого онъ былъ такъ популяренъ: къ нему всегда можно было притти, разсказать все, что есть на душѣ, и никто не слыхалъ отъ него сухого и гордаго отвѣта. Смѣло можно было итти къ нему и со всякою практическою нуждою. Въ такихъ случаяхъ онъ готовъ былъ сдѣлать все и хлопоталъ безъ конца. Я никогда не встрѣчалъ человѣка, который былъ бы такъ скоръ на помощь. Понятно, что при такихъ качествахъ характера Н. Я. Гротъ умѣлъ быть настоящимъ, преданнымъ другомъ. Для лицъ, къ нему близкихъ, въ немъ теряется несказанно много. Раны, наносимыя такими потерями, долго даютъ себя чувствовать.
Изъ этихъ свойствъ Н. Я. Грота, какъ человѣка, и изъ всего склада его ума вытекаютъ его особенности, какъ мыслителя. Его философская мысль отличается чрезвыйной воспріимчивостью и широкимъ примирительнымъ направленіемъ. Какъ въ каждомъ встрѣчномъ человѣческомъ мнѣніи онъ старался отыскать скрывающуюся въ немъ крупицу правды, такъ и въ каждомъ философскомъ ученіи онъ стремился выдѣлить содержащееся въ немъ зерно истины. Во всѣхъ своихъ философскихъ построеніяхъ онъ постоянно пытался найти средину между крайностями и гармонически примирить противоположныя тенденціи различныхъ философскихъ школъ. При этомъ онъ не былъ мыслителемъ замкнутымъ, который пробивалъ бы свою особую дорогу, отвлекшись отъ всего, что думаютъ другіе. Для этого онъ былъ слишкомъ впечатлителенъ, слиткомъ захваченъ той умственной атмосферой, въ которой живутъ всѣ. Поэтому онъ не столько творецъ совсѣмъ новыхъ взглядовъ, сколько искусный систематизаторъ, одушевленный толкователь и талантливый популяризаторъ тѣхъ идей, которыя носятся въ воздухѣ, составляютъ общую духовную пищу и являются интимною подкладкой общественныхъ настроеній. Это не мѣшало Н. Я. Гроту быть философомъ самостоятельнымъ: наоборотъ, можно было бы отмѣтить очень многіе пункты, въ которыхъ Н. Я. Гротъ высказывалъ вполнѣ самобытныя, замѣчательно своеобразныя воззрѣнія. Здѣсь я говорю только о томъ, что выдвигалось на первый планъ въ его умственномъ обликѣ.
Воззрѣнія Н. Я. Грота не составляли разъ навсегда сложившейся, законченной и неподвижной системы. Напротивъ, они у него неоднократно мѣнялись и въ частностяхъ, и даже въ самомъ существѣ. Покойный совсѣмъ не признавалъ возможности разъ навсегда разрѣшить всѣ вопросы и въ полной неподвижности міросозерцанія видѣлъ лучшее доказательство его мертвенности и односторонности. Въ общемъ можно указать двѣ рѣзко разграниченныя эпохи его философскаго роста. Онъ началъ свою философскую дѣятельность, когда въ Россіи — и въ университетахъ, и въ литературѣ, и въ кружкахъ молодежи — почти безраздѣльно господствовало позитивное направленіе; Н. Я. Гротъ также примкнулъ къ нему: онъ вырабатываетъ широкую философскую теорію, въ которой стремится примирить феноменистическій эмпиризмъ англичанъ со строго реалистическимъ пониманіемъ дѣйствительности. Въ это время на его взглядахъ рѣшительно сказывается вліяніе Герберта Спенсера. Свои изслѣдованія одъ сосредоточиваетъ на психологіи и издаетъ связанную съ его именемъ теорію психическаго оборота. Рядомъ съ этимъ, на почвѣ полученныхъ имъ психологическихъ выводовъ онъ пытается реформировать логику. Въ этотъ періодъ своей дѣятельности онъ еще не признаетъ философіи за самостоятельную науку. Онъ держится мнѣнія, что объ однихъ и тѣхъ же явленіяхъ не можетъ быть двухъ наукъ; общіе выводы о дѣйствительно существующемъ даются спеціальными науками, а что идетъ дальше этихъ выводовъ, то лежитъ уже внѣ науки и опирается на чувство; поэтому нѣтъ и не можетъ быть общей философіи міра, обязательной для всѣхъ. Въ области этики онъ проводитъ, въ весьма умѣренной формѣ, утилитарный взглядъ на нравственные вопросы и защищаетъ детерминизмъ въ объясненіи фактовъ человѣческой воли, съ замѣчательною ясностью и полнотою аргументаціи. Нужно отдать справедливость: воззрѣнія именно этого, перваго періода въ философскомъ творчествѣ покойнаго нашли себѣ въ его сочиненіяхъ наиболѣе законченное и систематическое выраженіе.
Вторая эпоха развитія взглядовъ Н. Я. Грота совпадаетъ съ распространеніемъ въ русской философской литературѣ идеалистическаго движенія, направленнаго противъ крайностей позитивизма и реализма[3]. Н. Я. Гротъ приходитъ къ убѣжденію, что философія должна занимать особое, ей только принадлежащее мѣсто среди другихъ проявленій духовнаго творчества и что она имѣетъ свои самостоятельныя задачи. Въ объясненіе самобытной роли философіи въ умственной области онъ выдвигаетъ ученіе о чувствѣ, какъ о способности непосредственнаго проникновенія во внутреннее существо вещей. Философія не искусство, но и не наука, — она должна, представлять всеобъемлющій синтезъ всѣхъ данныхъ сознанія: она есть чувство всемірной жизни, переведенное въ отчетливыя понятія объ истинно-существующемъ и его идеальныхъ нормахъ. Основа философіи есть метафизика: она представляетъ науку, которая стремится умозрительно опредѣлить абсолютно-достовѣрныя качественныя отношенія явленій какъ внутренняго, такъ и внѣшняго опыта.
Міросозерцаніе Н. Я. Грота въ это время мѣняется и по своему содержанію. Отъ предположеній реалистическаго монизма онъ переходитъ къ дуалистическому взгляду на существующее. Свое новое воззрѣніе онъ называетъ монодуализмомъ. Въ основѣ всѣхъ явленій онъ признаетъ единую душу міра: но въ природѣ, какъ она дана нашему наблюденію, онъ предполагаетъ двойственность началъ; на всѣхъ стадіяхъ мірового процесса встрѣчаются два принципа, находящіеся въ постоянной борьбѣ между собою: сила-духъ и матерія сила. Первое представляетъ активное начало дѣйствительности, — оттого всякая активная сила въ мірѣ внутри себя есть нѣчто духовное. Ей противостоитъ сила пассивная, сила сопротивленія, — то, что мы называемъ матеріей развитіе міра заключается въ непрерывномъ осуществленіи побѣды духовной силы надъ матеріальной: прогрессъ не есть только фактъ исторіи, — прежде всего это законъ космическій. Высшимъ продуктомъ мірового процесса, къ которому онъ весь направленъ, является духовное самосознаніе. Въ своихъ послѣднихъ статьяхъ Н. Я. Гротъ старался связать эти свои взгляды съ ученіемъ о сохраненіи энергіи и съ собственной гипотезой о неизбѣжномъ превращеніи низшихъ формъ энергіи въ высшія.
Соотвѣтственно перемѣнамъ въ руководящихъ идеяхъ міросозерцанія измѣняется взглядъ Н. Я. Грота и на человѣческую природу. Онъ также пріобрѣтаетъ дуалистическую окраску. Н. Я. Гротъ полагаетъ, что въ каждомъ человѣкѣ, кромѣ индивидуальнаго и относительнаго субъекта, котораго можно назвать его животною личностью, присутствуетъ субъектъ общій, міровой, подчиненный объективнымъ законамъ истины и добра, въ которомъ непосредственно реализуется Божественность всемірнаго духа. Свобода воли состоитъ въ открытой всегда для нашего внутренняго я возможности или отдаться побужденіямъ нашей животной, эгоистической личности, или покориться внушеніямъ высшей силы въ насъ. Поэтому Н. Я. Гротъ становится убѣжденнымъ защитникомъ свободы человѣческой воли. Въ своихъ этическихъ теоріяхъ этого періода онъ испыталъ замѣтное вліяніе идей гр. Л. Н. Толстого.
Таковы — правда, въ очень сухомъ и схематическомъ очеркѣ, — философскія воззрѣнія Н. Я. Грота[4]. Въ виду краткости моего изложенія, я не могъ передать тѣхъ діалектическихъ пріемовъ, при помощи которыхъ онъ развивалъ ихъ, не могъ указать всѣхъ оттѣнковъ и примѣненій, которые онъ имъ давалъ въ своихъ многочисленныхъ и содержательныхъ статьяхъ. Не могъ я передать и той теплоты внутренняго убѣжденія, которою всегда согрѣвалось его блестящее, талантливое изложеніе. Но если бы я даже гораздо болѣе подробно остановился на его отдѣльныхъ теоріяхъ, я не передалъ бы самаго главнаго: сила покойнаго была не въ его отдѣльныхъ взглядахъ, которые нерѣдко мѣнялись, а въ его цѣлостной личности, въ его всегда ясномъ и бодромъ настроеніи, въ неудержимой смѣлости его стремленій къ однажды намѣченной задачѣ, въ нелицемѣрномъ сочувствіи всему хорошему, наконецъ — въ его горячемъ, искреннемъ словѣ.
При той натурѣ, которая была у покойнаго, онъ какъ-бы родился быть профессоромъ. Несомнѣнно, онъ былъ однимъ изъ самыхъ популярныхъ лекторовъ въ нашемъ университетѣ. Его лекціи привлекали толпу студентовъ со всѣхъ факультетовъ. Своими блестящими импровизаціями» нерѣдко онъ впервые зажигалъ интересъ къ философскимъ вопросамъ въ томъ или другомъ слушателѣ, который потомъ уже не оставлялъ ихъ никогда. Когда, по болѣзни, онъ не могъ являться на лекцію, для многихъ его учениковъ это было настоящимъ огорченіемъ. Не меньшею популярностью пользовались его семинаріи по философіи, которые онъ велъ чрезвычайно оригинально. Онъ предоставлялъ полную свободу въ выборѣ темъ для рефератовъ: студентъ могъ прійти къ нему съ сочиненіемъ, посвященнымъ какому-нибудь вопросу по всеобщей исторіи или по литературѣ, или съ психологическимъ изслѣдованіемъ, или, наконецъ, просто съ критическою статьей о какомъ-нибудь вновь вышедшемъ беллетристическомъ произведеніи, — онъ ко всѣмъ относился одинаково внимательно, стараясь извлечь въ предлагаемомъ матеріалѣ то, что можетъ имѣть интересъ для психолога или философа. Иногда онъ самъ предлагалъ на обсужденіе слушателей разные вопросы, занимавшіе его въ данную минуту, и, какъ равный съ равными, вступалъ съ ними въ оживленные споры. И какимъ онъ былъ со студентами въ стѣнахъ университета, такимъ онъ былъ съ ними и у себя дома. Они часто посѣщали его, подолгу съ нимъ бесѣдовали, и онъ горячо принималъ къ сердцу ихъ нужды, никогда не отказывая въ добромъ совѣтѣ. Зато съ какимъ недоумѣвающимъ, горькимъ чувствомъ узнали очень многіе изъ нихъ объ его кончинѣ!
Вообще, замѣчательно то единодушное горе, съ которымъ встрѣтили смерть Николая Яковлевича Грота всѣ его знавшіе. Умеръ не только ученый, не только талантливый писатель, — умеръ хорошій человѣкъ съ отзывчивымъ, мягкимъ сердцемъ и незамѣнимый общественный дѣятель на скудной нивѣ русскаго просвѣщенія!
- ↑ Книга 48, май — іюнь 1899 г.
- ↑ „Истор. Вѣст.“, сентябрь, стр. 859.
- ↑ Ея начало относится ко времени пребыванія Н. Я. Грота въ Одессѣ. Перемѣна въ его воззрѣніяхъ впервые выразилась въ его статьяхъ: „Джордано Бруно и пантеизмъ“ (1884 г.) и „О душѣ въ связи съ современными ученіями о силѣ“ (1886 г.).
- ↑ Превосходное изложеніе развитія философскихъ взглядовъ Н. Я. Грота можно найти въ статьѣ П. Соколова: „Философскій скиталецъ. Памяти Н. Я. Грота“, помѣщенной въ послѣднихъ номерахъ „Богословскаго Вѣстника“ за 1899 годъ (она переработана въ помѣщаемой ниже статьѣ того же автора).