Н. Львова. Старая сказка. Предисловіе Валерія Брюсова. К-во Альціона. 1913 г.
Книга недавно покончившей собой поэтессы Львовой оставляетъ глубоко-грустное впечатлѣніе. Это была несомнѣнно творческая личность, умѣвшая о себѣ разсказывать своими образами и словами, что такъ рѣдко и цѣнно въ наши дни трафаретныхъ писаній. У Львовой было одно, можетъ быть, самое важное качество поэта: вѣрность себѣ, поэтическая цѣльность души. Основной элементъ ея творчества можно опредѣлить тѣмъ короткимъ, но такимъ значительнымъ словомъ, которымъ Шопенъ опредѣлилъ свою музыку: — жаль! — Это — свѣтлая грусть о жизни, тихое раздуміе мечтательной души, много и далеко видящей, но теряющейся предъ огромностью и разнообразностью бытія. Это — испугъ передъ ужасомъ будней, ведущихъ къ неизбѣжному. И это — также молитва о всѣхъ сопечальныхъ, о всѣхъ, несущихъ кресты скорби, о всѣхъ усталыхъ и безнадежныхъ. На словахъ темнѣетъ налетъ меланхоліи, непримиряющейся и все-же въ безсиліи покорной — грусти. Нѣтъ силъ для протеста, нѣтъ отваги для мятежа, для борьбы, и утомленная душа, жалѣя сама себя, оплакивая сама себя, поетъ:
И дружбы зовъ, солгавшій мнѣ невольно,
И зовъ любви, несмѣлой и невластной,
Все ранитъ сердце слишкомъ, слишкомъ больно…
И кажется мнѣ жизнь такой напрасной,
Что въ этотъ вечеръ, радостный и ясный,
Мнѣ хочется ей закричать: Довольно!
И недаромъ надъ отдѣломъ — А. Morte — скорбныя слова Данте: — Amor conclusse poi ad una morte. Весна разгульно-шумная, будящая, призывная, не несетъ радости о себѣ тоскующей душѣ: слишкомъ властна печаль, слишкомъ родна и близка, чтобы можно было оторваться отъ ея смертельныхъ чаръ… «Муза, ты снова со мною! — Снова, какъ прежде, вѣрна мнѣ! Правда-ль, что чьей-то рукою — склепа раздвинуты камни? — Насъ-ли съ тобой погребали?..» И тихій мучительный стонъ: — «Я отъ молчанья устала. — Солнечныхъ гимновъ мнѣ страшно»… — Съ такимъ ощущеніемъ и впрямь страшно. И къ тому горькое безвыходное сознаніе: «За каждый вздохъ безмѣрной радости — готова месть. Такъ кратокъ мигъ кристальной сладости, а слезъ — не счесть». — И «безцѣльно мое ожиданье… навѣки… мой плѣнъ»…
Грустно отъ этой книги, надъ которой витаетъ тѣнь еще недавно живой, но уже далекой поэтессы. Чувствуется, какъ дорого стоили ей строки, вотъ эти короткія строки, нѣжно и красиво набросанныя, какъ узоры фламандскихъ кружевъ:
Я нынче свѣтлая. Я нынче спокойная,
нѣжная, нѣжная…
Душа моя нынче, какъ стихъ твой, стройная,
какъ сонъ, безмятежная.
Мое паденье встрѣчаю улыбкою,
славлю страданіе…
Ахъ, я павилики вѣточка гибкая
въ мигъ увяданія!
Она умерла, оставивъ на намять о себѣ всего эту небольшую книжку. Хорошо и это. А сколько жизней исчезаетъ, не оставивъ но себѣ никакого слѣда. Думается, что «Старая сказка», воистину старая и вѣчно новая сказка, найдетъ чуткихъ читателей, что вдумаются въ печальныя строки скорбной поэтессы-самоубійцы. Она заслужила это не только своей страдальческой жизнью, но и своимъ талантомъ.