VII.
НОВЫЯ ЖЕНЩИНЫ.
править
Съ эпохи шестидесятыхъ годовъ между появившимися такъ называемыми «новыми людьми» заняла принадлежащее ей мѣсто и «новая женщина». Стремленіе къ самостоятельности и самодѣятельности, проявившееся во. всемъ обществѣ, и на ней отразилось весьма ярко и опредѣлено. При этомъ, нѣжная и прекрасная половина рода человѣческаго, какъ называли ее прежде, оказалась, какъ мы увидимъ, не только нѣжной и прекрасной, но и болѣе настойчивой и практичной, нежели мужчины. Такъ по крайней мѣрѣ мы должны заключить изъ тѣхъ успѣховъ, съ которыми женщины достигли и еще стремятся достигать своихъ цѣлей.
Развитыя до извѣстной степени женщины, достаточно обезпеченныя матеріально, чтобы не заботиться о кускѣ хлѣба, привыкали и привыкаютъ отчасти и нынѣ, за отсутствіемъ всякой умственной дѣятельности, жить исключительно жизнью чувства. Весьма естественно, что при первомъ пробужденіи сознательности, эти женщины прежде всего обратили и вниманіе на чувство, и именно на чувство, составлявшее главный двигатель ихъ жизни, т. е. на любовь, и захотѣли поставить его на почву правды и искренности.
Но чувство любви всего болѣе встрѣчаетъ препятствій и усложненій въ замужней женщинѣ. Поэтому, замужняя женщина и является главнымъ дѣйствующимъ лицомъ въ первой новой постановкѣ вопроса.
Преждѣ, когда женщинѣ, связанной законнымъ бракомъ съ мужемъ, случалось влюбиться въ другаго человѣка, она, если могла сладить съ этимъ чувствомъ, обыкновенно становилась на пьедесталъ современной ходячей нравственности (всякое время и каждый народъ имѣютъ, какъ извѣстно, свои понятія о нравственномъ) и говорила какъ Татьяна:
Но я другому отдана;
Я буду вѣкъ ему вѣрна!
или, если сладить съ чувствомъ была не въ силахъ, то какъ Вѣра Лермонтова, трепеща отъ страха, тайкомъ отдавалась любимому человѣку, обманывала мужа, свѣтъ, ежеминутно боясь, что ея обманъ откроется и, какъ принято говорить, покроетъ ее позоромъ. Были еще практическія женщины, которыя находили и третій исходъ. Онѣ брали любовниковъ, охраняя условную внѣшность, и затѣмъ мало заботились какъ къ этому относится мужъ и свѣтъ; а если же имъ дѣлали замѣчаніе или намеки, то онѣ отвѣчали какъ законники старыхъ судовъ: «буква соблюдена — какое же вы имѣете право придираться къ сущности?» И свѣтъ и мужъ оставляли ихъ въ покоѣ. Но такія женщины представляютъ образецъ житейской покладливости, а не потрясающихъ столкновеній или смѣлой новизны и потому ими обыкновенно мало занимаются, Въ русской литературѣ, къ сожалѣнію не было Бальзака, который бы избралъ ихъ въ героини, и критика не имѣетъ случая подробно ими заняться и указать ихъ значеніе. Новая женщина въ дѣлѣ чувства поступаетъ не такъ. Если она связана съ однимъ человѣкомъ и чувствуетъ склонность къ другому, она борется съ нею насколько хватаетъ ея силъ, потому что эта склонность нарушаетъ сложившійся строй ея жизни, ставитъ ее въ безполезный разладъ съ семьей, съ обществомъ. Но когда она но находитъ въ себѣ болѣе силъ на борьбу, она откровенно заявляетъ о томъ мужу, которому обѣщала вѣрность. Такъ поступила «Наташа» (въ Подводномъ Камнѣ), такъ поступила «Вѣра Павловна» (въ «Что дѣлать»). Надо отдать справедливость и ихъ мужьямъ, которые поняли, что когда чувство переходитъ въ страсть — оно становится болѣзнью и что болѣзнь эту убѣжденіями, препятствіями или угрозами вылечить нельзя. Поэтому, эти мужья не только не прибѣгаютъ къ правамъ, имъ предоставленнымъ законами и обычаями темной массы почти всѣхъ странъ, но сами, по возможности, стараются облегчить бѣднымъ больнымъ тѣ утраты и лишенія которыя влечетъ за собою удовлетвореніе ихъ страсти. Примѣръ въ этомъ случаѣ поданъ имъ былъ еще Саксомъ (въ «Полинькѣ Саксъ» Дружинина), а мужъ изъ «новыхъ людей», Лопухинъ, простираетъ свою услужливость до того, что дѣлаетъ видъ самоубійства, бѣжитъ въ Америку, возвращается оттуда съ именемъ и паспортомъ гражданина Соединенныхъ Штатовъ, — словомъ, дѣлаетъ незаконныя вещи, чтобы дать своей женѣ возможность соединиться съ другимъ на законномъ основаніи. Конечно, это уже черезчуръ! Было бы слишкомъ много требовать, чтобы мужья, для того, чтобы дать возможность женѣ выйти замужъ за человѣка ею любимаго и тѣмъ избѣжать непріятностей положенія, непризнаваемаго обществомъ — сами подвергали себя, переселенію въ страны не открытыя еще извѣстнымъ русскимъ путешественникомъ Макаромъ и его телятами. Скажемъ болѣе: такое разрѣшеніе вопроса вовсе не желательно, а желательно, чтобы разладъ, вносимый въ установившуюся жизнь чувствомъ, преодолевающимъ разсчеты разсудка, улаживался какъ можно спокойнѣе и выгоднѣе для обѣихъ сторонъ. Люди, умѣвшіе стать выше предразсудка и находятъ этотъ исходъ въ откровенномъ разрывѣ, а практическіе мужья, продающіе своихъ женъ, даже умѣютъ и оградить союзъ любящихся законнымъ бракомъ, не прикидываясь для этого самоубійцей и не отправляясь въ Америку.
Вообще, вопросъ столь существенный въ жизни женщины, какъ соединеніе съ мужчиной, выводится современной женщиной на болѣе искреннюю и твердую почву. Нынѣшняя дѣвушка находитъ, что бракъ не есть соединеніе двухъ любящихся голубковъ, а прочный и здраво обсужденный союзъ двухъ сочувствующихъ другъ другу лицъ на трудъ и дѣло жизни. Современная дѣвушка не только не отрицаетъ брака, какъ полагаютъ нѣкоторые: она вполнѣ признаетъ его значеніе и важность въ жизни и потому строитъ его на твердой почвѣ согласованія большихъ по возможности условій для спокойнаго и счастливаго сожительства, а элементъ страстнаго чувства, съ которымъ невозможно спорить, а иногда и бороться, какъ ненормальный и случайный, ставитъ совершенно отдѣльно.
Такъ какъ мы отвели мѣсто вопросу любви въ статьяхъ о героиняхъ, то здѣсь кстати будетъ сказать, что (кромѣ исканія выхода изъ тѣхъ столкновеній, гдѣ чувство идетъ въ. разрѣзъ съ общепринятыми условіями), вообще самое понятіе о любви поставлено позднѣйшею литературой совершенно на иную почву: женщина, для которой въ прежнія времена любовь служила ореоломъ и подножіемъ, нынѣ срываетъ драпировку съ этого чувства и низводитъ его на настоящій уровень. Начатьсъ того, что современная, женщина не дѣлаетъ для себя изъ любви единственнаго кумира, исключительную цѣль и занятіе жизни. Она ищетъ, какъ мы видѣли, другаго, болѣе обширнаго поля дѣятельности. Далѣе. Ола увидала, что любовь идеальная, мечтательная любовь, не имѣющая подъ собою почвы, которая тѣмъ не менѣе считалась нѣкогда самымъ возвышеннымъ, первѣйшимъ сортомъ любви, есть пустое и вредное раздраженіе и самое глупое препровожденіе времени. Наконецъ, нѣкоторыя женщины пытались завоевать въ дѣлѣ любви хотя часть тѣхъ правъ — конечно въ свободѣ выбора, а не легкости и развратности его — которыя пріобрѣли или, лучше сказать, отмежевали себѣ мужчины и не стали соединять съ нею условныхъ рыцарскихъ понятій о чести, которыя невѣсть почему приплетены къ ней, а замѣнять ихъ понятіями о честности, т. е. прямотѣ и разумности дѣйствій. Всѣ эти стороны предмета вмѣстѣ взятыя, выраженныя иногда въ частностяхъ женщинами, болѣе представительницами идеи, чѣмъ типовъ, ставятъ вопросъ чувства и любовныхъ отношеній на положительную и разчищенную почву и снимаютъ его съ тѣхъ размалеванныхъ облаковъ, на которыя взмостили его, если не сами грубые и глупые рыцари, которые съ женщинами обращались какъ съ рабынями, то по крайней мѣрѣ рыцарская и романическая литература.
Начавъ дѣло исканія самостоятельности и равноправности съ вопроса о чувствахъ, женщины послѣдняго десятилѣтія не остановились на немъ, а повели его дальше, перенося на экономическую почву. Въ предъидущихъ очеркахъ мы видѣли рядъ женщинъ, которыя задачу своей жизни ставили въ помощи мужчинѣ и служеніи дѣлу имъ избранному, — и если возвышали свои требованія до служенія общечеловѣческимъ интересамъ, то и ихъ пытались удовлетворить не непосредственно, а тоже черезъ мужчину, или научая и ободряя этого мужчину или ему содѣйствуя. Позднѣйшія женщины стремясь и въ этомъ случаѣ отдѣлить себя отъ зависимости мужчины, въ то же время поняли, что эта зависимость и закрѣпощенность произошли отъ чисто экономическихъ условій и потому перенесли и свои заботы прежде всего на упроченіе своей экономической независимости, на пріобрѣтеніе своего куска хлѣба. Это исканіе честнымъ трудомъ заработать свой кусокъ хлѣба сдѣлалось преобладающей чертою дѣвушки, выставленной новѣйшей литературой («живая душа», «Свой хлѣбъ»). Она указываетъ намъ между прочимъ на тотъ утѣшительный фактъ, что здравая современная мысль пробила себѣ дорогу въ такіе классы женщинъ, для которыхъ въ прежнія времена она была недоступна, и что главный составъ «новыхъ женщинъ» какъ и «новыхъ людей» дали сословія не пользующіяся экономической обезпеченностью. Понятно, что для такихъ женщинъ вопросъ о возможности заработать собственный кусокъ хлѣба своимъ честнымъ трудомъ и открытіе къ тому способовъ есть первый и существеннѣйшій вопросъ въ жизни. Это вопросъ ихъ освобожденія.
Но къ несчастію экономическая жизнь не только въ Россіи, но и въ другихъ болѣе развитыхъ странахъ стоитъ еще на такомъ уровнѣ, что самый упорный и постоянный женскій трудъ доставляетъ трудящейся дѣйствительно не много болѣе одного куска хлѣба. Тяжелая жизнь гувернантки, учительницы, швеи, освобождая дѣвушку отъ своего домашняго гнета, налагаетъ на нее гнетъ нанимателей и все-таки не даетъ возможности къ самостоятельной жизни. Самыя успѣшныя средства освобожденія на которыя, указываетъ намъ позднѣйшая литература — это тотъ самый старый и ежедневный способъ, къ которому прибѣгала и прежде дѣвушка — освобожденіе съ помощію мужчины — замужство. Такъ, Вѣра Павловна, сколько ни искала съ Лопуховымъ возможности вырваться изъ семьи, не нашла ничего лучшаго, какъ выйти за него замужъ и жить большею частію его трудомъ. Такъ, Щетинина (въ повѣсти «Трудное время») ищетъ самостоятельной дѣятельности сначала съ помощью мужа, потомъ его пріятеля, котораго готова полюбить. Разница въ этомъ случаѣ между прежнею и новою женщиною та, что первая съ замужствомъ перемѣняла только одинъ гнетъ на другой, тогда какъ нынѣшняя дѣвушка выбираетъ осторожнѣе и смотритъ независимѣе, а современный взглядъ на отношеніе къ женщинамъ въ большинствѣ нынѣшняго молодаго поколѣнія, бывшій въ прежнія времена удѣломъ только людей самыхъ развитыхъ, облегчаетъ ей этотъ выборъ. Но что и современная женщина не можетъ еще обойтись безъ помощи мужчины, въ томъ нѣтъ ничего страннаго: жизнь скачковъ не дѣлаетъ, и тотъ, кому въ теченіе вѣковъ не позволялось ходить на своихъ ногахъ, рѣдко и трудно можетъ встать безъ поддержки дружественной руки.
До сихъ поръ мы говорили о женщинахъ, добивающихся только своего куска хлѣба, но кусокъ хлѣба не есть цѣль, чего не понимаютъ нѣкоторые современные авторы; онъ только средство, это только первый шагъ къ независимости. Поэтому, посмотримъ на тѣхъ болѣе счастливыхъ женщинъ, которыя по своему положенію могутъ обойтись безъ этого тяжелаго шага, зачастую поглощающаго энергію и трудъ цѣлой жизни.
Вѣра Павловна (романа «Что дѣлать»), имѣющая возможность, благодаря мужу (объ урокахъ ея упоминается только всколзь и то вначалѣ) нѣжиться въ постелѣ и пить чай съ самыми густыми сливками, задумываетъ на досугѣ придти на помощь трудящейся женщинѣ и заводитъ женскую швейную на началахъ общаго труда. Швейная эта процвѣтала, и по ея примѣру завелись другія швейныя и тоже начали процвѣтать, и вѣроятно (по крайней мѣрѣ, "въ романѣ) растились бы, множились и населили Петербургъ еще болѣе, если-бы невстрѣтилось извнѣ какихъ-то препятствій. Послѣ этого Вѣра Павловна, выйдя уже замужъ за Кирсанова, приходитъ къ другой мысли. Она говоритъ, что сфера женской дѣятельности, кромѣ семейныхъ обязанностей, чрезвычайно узка и потому на открытыхъ для нея уже тропинкахъ, какъ напримѣръ, обязанности гувернантки и проч., толпится слишкомъ много желающихъ и потому надо расширить но возможности этотъ кругъ дѣятельности. Чтобы открыть новые пути, нужно бороться съ препятствіями, нужно опираться на дружескую руку. Вѣра Павловна не нуждается въ средствахъ къ жизни, и потому можетъ жертвовать временемъ и энергіей для борьбы, вначалѣ всегда неблагодарной и часто безуспѣшной; она въ лицѣ любимаго мужа имѣетъ дружескую руку, слѣдовательно, поставлена въ положеніе самое благопріятное. Поэтому она считаетъ своею обязанностію работать въ этомъ смыслѣ на пользу женщины и пробуетъ сдѣлаться женскимъ медикомъ. И такъ, устройство общаго труда и. расширеніе круга дѣятельности для женщинъ — таковы первыя попытки и средства къ улучшенію положенія женщины, предлагаемыя женщиной 60-хъ годовъ.
У второй замѣчательной женской личности, выставленной намъ позднѣйшей литературой, стремленія шире, но не опредѣленнѣе. — Марья Николаевна Щетинина жила въ деревнѣ, съ мужемъ. Въ молодой красивой помѣщицѣ кипѣла жажда жизни и жизни не эгоистичной, а полной, разумной общественной жизни. Марья Николаевна помогала по силамъ крестьянамъ, искала дѣятельности, не совсѣмъ удовлетворялась своею, но думала, что она все-таки дѣлаетъ нѣчто. Пріѣздъ стараго товарища ея мужа, разбитаго жизнью скептика и непримиримаго отрицателя, Рязанова, и разговоры съ нимъ выказали ей всю затрапезную изнанку ея жизни. Марья Николаевна вспылила, ссорится съ мужемъ и упрекаетъ его, что онъ сдѣлалъ изъ нея ключницу.
«Ты мнѣ сказалъ (говоритъ она про время сватовства) „мы будемъ вмѣстѣ работать, мы будемъ дѣлать великое дѣло, которее можетъ быть погубитъ насъ, и не только насъ, но и всѣхъ нашихъ; но я не боюсь этого. Если вы чувствуете въ себѣ силы, пойдемте вмѣстѣ“. Я и пошла. Конечно, я тогда была еще глупа, я не совсѣмъ понимала, что ты тамъ мнѣ разсказывалъ. Я только чувствовала, я догадывалась. И я пошла-бы куда угодно. Вѣдь ты видѣлъ, я очень любила мою мать и я ее бросила. Она чуть не умерла съ горя, а я все-таки ее бросила, потому что я думала, я вѣрила, что мы будемъ дѣлать настоящее дѣло. И чѣмъ же все кончилось? Тѣмъ, что ты ругаешься съ мужиками изъ за каждой копѣйки, а я огурцы солю да слушаю какъ мужики бьютъ своихъ женъ и хлопаю на нихъ глазами. Послушаю, послушаю, потомъ опять примусь огурцы солить. Да, если-бы я желала быть такою, какою ты меня сдѣлалъ, такъ я бы вышла за какого нибудь Шишкина, теперь у меня можетъ быть ужъ трое дѣтей было-бы. Тогда я по крайней мѣрѣ знала-бы, что я самка, что я мать, знала-бы что я себя гублю для дѣтей, а теперь… Пойми, что я съ радостію пошла бы землю копать, если-бы это нужно было для общаго дѣла. А теперь… Что я такое? Экономка господина Щетинина; просто на просто экономка, которая выгадываетъ каждый грошъ и только и думаетъ о томъ: ахъ, какъ-бы кто не съѣлъ лишняго фунта хлѣба! Ахъ, какъ-бы!… какая гадость!
— Маша! подходя къ ней, дрожащимъ голосомъ сказалъ Щетининъ; схвативъ ее за руку. Маша что ты говоришь? Да вѣдь… ну, да… да вѣдь я люблю тебя. Ты понимаешь это?
— Да я тебя люблю… сдерживая слезы, говорила она, я понимаю, что и ты — ты ошибся, да я то, не могу я такъ. Пойми, не могу я… огурцы солить»…
Въ этой выходкѣ и укорахъ Марьи Николаевны много неопредѣленныхъ порывовъ, много молодаго задора; но нельзя не признать, что женщина въ положеніи Марьи Николаевны, особенно не будучи матерью, можетъ и должна дѣлать нѣчто болѣе, чѣмъ солить огурцы.
Вспышка на первый разъ не имѣетъ видимыхъ послѣдствій. Но всякая зародившаяся мысль, какъ растеніе, какъ животное, должна прожить свою жизнь, должна развиться, созрѣть и умереть, — и чѣмъ глубже и шире мысль, тѣмъ она сильнѣе пускаетъ корни и упорнѣе развивается. Такъ было и съ мыслью о несостоятельности настоящей дѣятельности, пробудившейся въ головѣ Марьи Николаевны: съ жаждой иного лучшаго дѣла. Но такъ какъ женская мысль болѣе, чѣмъ мужская, подвержена вліянію того, что мы называемъ чувствомъ, тѣснѣе, въ таинственномъ процессѣ своего развитія, связана съ чувственными впечатлѣніями, болѣе подчиняется имъ и въ свою очередь болѣе на нихъ вліяетъ, — то Марья Николаевна вскорѣ начинаетъ любить того, кто разъяснилъ ей ея настоящее положеніе, далъ ея мыслямъ новое направленіе, точно также какъ она полюбила сначала и за то же самое, обманувшаго ея ожиданія, Щетинина. Она почти сама признается, сама предлагаетъ свою любовь Рязанову и хочетъ идти съ нимъ рука объ руку.
Въ этой любви Марьи Николаевны мы еще рѣзче замѣчаемъ черту уже проглядывающую у позднѣйшихъ женщинъ. Это уже. Женщина, для которой любовь отодвигается на второй планъ; она ищетъ въ любви только средства для достиженія своего идеала жизни. Тургеневскія Елена и Наташа увлекались вслѣдъ за поразившими ихъ мужчинами; Вѣра Павловна искала въ замужствѣ съ Лопуховымъ средства освободиться отъ своей печальной семейной жизни, она преслѣдовала цѣль личную: Марья Николаевна ищетъ, въ жизни съ мужемъ и потомъ Рязановымъ, средства служить общественному дѣлу, но она нейдетъ слѣпо за вожаками и, какъ скоро видитъ, что ни тотъ ни другой служить ей не могутъ, она охладѣваетъ къ нимъ, — ихъ бросаетъ. Не менѣе замѣчательно и отношеніе къ ней Рязанова. Это уже не человѣкъ, который ищетъ только «срывать цвѣты удовольствія» съ любимой женщиной, это также и не фразеръ, который говоритъ какъ Щетининъ: «пойдемъ дѣлать общее дѣло» — тогда какъ знаетъ, что общаго дѣла они никакого не сдѣлаютъ… Но стремленія молодой женщины и особенно объясненія ея съ Рязановымъ такъ любопытны и своеобразны, что мы позволимъ себѣ цѣликомъ выписать ихъ изъ подлинника.
Марья Николаевна пришла къ промокшему отъ дождя Рязанову во флигель, поить его какъ заботливая хозяйка малиной съ ромомъ, а между тѣмъ, допытывается какова его жизнь и получаетъ въ отвѣтъ, что «это и не жизнь совсѣмъ, а такъ какая-то дребедень, про которую и сказать нечего».
Она, разумѣется, не вѣритъ этому и полагаетъ, что Рязановъ не хочетъ быть съ ней откровеннымъ.
— Неужели я этого не стою? Послушайте, вдругъ заговорила она и протянула ему руку. Хотите вы быть моимъ другомъ? а? Хотите?
Рязановъ молча, не глядя ей въ лицо, пожалъ ея руку, потомъ осторожно освободилъ свою и положилъ ее на столъ.
Марья Николаевна, покачнувшись къ нему, ждала, что онъ скажетъ.
— Да, наконецъ выговорилъ онъ, это, конечно, очень пріятно, только.:
— Что?
— Только я право не понимаю, какая же между нами можетъ быть дружба, кончилъ онъ въ полголоса, какъ будто самъ съ собой разсуждалъ; ничего изъ этого не выйдетъ.
— А если вы не понимаете, скороговоркой прибавила она, такъ я вамъ скажу, что я уѣзжаю отсюда.
— То есть какъ? Совсѣмъ?
— Да, совсѣмъ. Между мной и моимъ мужемъ все кончено. Я свободна,
— Вотъ какъ, глядя въ полъ тихо произнесъ Рязановъ.
— Теперь я бы желала только одного, все больше и больше воодушевляясь говорила Марья Николаевна, я бы желала устроить такъ мою жизнь, чтобы я могла всѣ силы, всѣ способности мои употребить на то, чтобы хоть въ чемъ нибудь вамъ быть полезной. Я много не желаю, мнѣ хотѣлось-бы только хоть чуть-чуть помогать вамъ въ вашихъ занятіяхъ. Что вы мнѣ скажете, то я и буду дѣлать. Сначала, конечно, мнѣ будетъ нужна ваша помощь, потому что я вѣдь ничего не умѣю; а потомъ я попривыкну по немногу. Такимъ образомъ мы и будемъ помогать другъ другу — Въ чемъ?
— Какъ въ чемъ?!
— Подумали-ли вы, въ чемъ-же это мы съ вами будемъ помогать другъ другу? И какое это такое занятіе вы нашли, я не понимаю хорошенько. Учиться что-ли мы будемъ другъ у друга или такъ просто жить?… Да нѣтъ постойте! Прежде всего вотъ что: вы-то собственно зачѣмъ ѣдете?
— Вы все-таки не знаете?
— Все-таки не знаю.
— Хорошо. Я вамъ скажу. Я ѣду для того, что-бы начать новую, совсѣмъ новую жизнь. Мнѣ эта опротивѣла, эти люди мнѣ гадки да и вся эта деревенская жизнь. Я могла жить здѣсь до тѣхъ поръ, пока я еще ждала чего-то, однимъ словомъ, пока я вѣрила: теперь я вижу, что больше ждать мнѣ нечего, что здѣсь можно только наживать деньгу, да и то чужими руками. Къ помѣщикамъ и ко всѣмъ этимъ хозяевамъ я чувствую ненависть, я ихъ презираю; мужиковъ мнѣ конечно жаль, но что же я могу сдѣлать? Помочь имъ я не въ силахъ, а смотрѣть на нихъ и надрываться я тоже не могу. Это невыносимо. Ну, скажите же теперь вѣдь это правда? Вѣдь не зачѣмъ мнѣ больше здѣсь оставаться? Да?
— Да, разумѣется, если ужъ это вамъ такъ противно.
— Вы это такъ говорите… Мнѣ кажется вы не желаете, чтобы я ѣхала?
— Напрасно вамъ это кажется. Напротивъ, я желаю, чтобы вы дѣлали именно то, что вамъ хочется; но кромѣ того я желаю еще получить отвѣтъ на вопросъ, который я вамъ сдѣлалъ: зачѣмъ вамъ хочется туда?
Онъ показалъ на окно.
— Что васъ влечетъ dahin, dahin? Уже не думаете ли вы серьезно, что тамъ растутъ лимоны?
— А знаете-ли, въ самомъ дѣлѣ, какъ я представляю себѣ, что такое тамъ? Я всегда воображала, что тамъ гдѣ-то живутъ такіе отличные люди, такіе умные и добрые, ко торые все знаютъ, все разскажутъ, научать какъ и что дѣлать, помогутъ, пріютятъ всякаго, кто къ нимъ придетъ…. однимъ словомъ хорошіе, хорошіе люди…"
Но эти мечтанія о хорошихъ людяхъ, какъ и прочія мечты Маріи Николаевны, Рязановъ убиваетъ горько насмѣшливымъ отвѣтомъ, уже разъ приведеннымъ нами, что хорошіе люди перевелись, а осталась мелкота, которая, впрочемъ, всѣ дѣла справитъ, всѣ артели заведетъ, на законномъ основаніи, и пріютитъ и порядки покажетъ…
Молодая женщина, разумѣется, не удовлетворилась этимъ разумнымъ отвѣтомъ жестоко охлажденнаго человѣка, понявшаго всю пустоту неясно опредѣленныхъ и нехорошо обдуманныхъ стремленій; она просто даже не повѣрила тому, чему не хотѣлось ей вѣрить; еще болѣе осталось неудовлетвореннымъ то чувство ея къ Рязанову, о которомъ она старалась дать понять ему, но на это чувство она хочетъ добиться положительнаго отвѣта, черезъ него думаетъ забраться въ душу Рязанова и узнать тѣ сокровенныя мысли, которыя такъ влекутъ ее къ нему и которыя онъ такъ упорно таитъ отъ нея.
— Вы мнѣ все-таки не сказали…. Вы мнѣ ничего положительнаго не сказали о толъ…. она замялась и все ниже и ниже нагибаясь къ столу, съ разстановкой, почти шопотомъ прибавила:,
— Неужели вы не знаете до сихъ поръ….
— Я знаю только одно, перебилъ ее Рязановъ, и самымъ положительнымъ образомъ знаю, что я завтрашній день уѣду.
— Куда, быстро поднимая голову, спросила Марья Николаевна?
— Да это смотря потому, какъ… вообще въ разныя мѣста.
Марья Николаевна не спускала съ него глазъ и все еще ждала чего-то.
— Больше къ югу, прибавилъ Рязановъ.
Она не шевельнулась, даже не вздрогнула и продолжала по прежнему смотрѣть на него, хотя по глазамъ ея видно было, что она уже не ждетъ ничего и мысли ея полетѣли дальше.
Слышите? Молодая женщина сама почти признается въ любви, — молодой человѣкъ рѣзко отказывается отъ нея, но прежде чѣмъ почувствовать оскорбленіе «мысли ея полетѣли дальше». Ясно, что не любовь двигала этой женщиной, что любовь являлась тутъ какъ подспорье, подкралась по старой женской привычкѣ класть въ мысль свое чувство съ тою разницей, что тутъ наоборотъ чувство закралось въ мысль.
Но какъ бы ни была скрытна любовь, дѣло не обошлось безъ тайной и болѣзненной борьбы съ той и съ другой стороны.
— Время Подходитъ ненастное, продолжалъ Рязановъ, глядя въ окно, дождь идетъ. Видите погода-то как^я сволочь!
Марья Николаевна все смотрѣла на него и должно быть не слышала; взглядъ ея перешелъ съ Рязанова на стѣну и остановился; на лицѣ у нея ничего не выражалось: она была совсѣмъ неподвижна и только вдругъ какъ то осунулась, точно послѣ трудной болѣзни.
Рязановъ замолчалъ и началъ пристально всматриваться въ нее. Слегка нахмуривъ брови, онъ водилъ глазами по всему ея лицу, по вытянутымъ и неподвижно лежащимъ на столѣ рукамъ ея, а самъ въ тоже время основательно и не торопясь мялъ свои собственныя руки такъ, что пальцы, на нихъ хрустѣли; потомъ хотѣлъ было вздохнуть, набралъ воздуху, но сейчасъ же закусилъ губу и подавилъ этотъ вздохъ потомъ всталъ и задѣлъ за столовую ножку.
— А?! вдругъ очнувшись, пугливо спросила Марья Николаевна.
Рязановъ молча доставалъ съ окна какую-то книгу.
Она провела по лицу рукой, посмотрѣла вокругъ и наступивъ на платье, ничего не замѣчая, сдѣлала было нѣсколько шаговъ къ двери, но тутъ о становилась и обернулась. Рязановъ стоялъ потупившись у окна съ книгою въ рукѣ. Марья Николаевна взглянула на него и ровнымъ холоднымъ голосомъ сказала:
— Прощайте!
— Куда вы? Тихо спросилъ онъ.
— Я ѣду…. то есть теперь я иду домой, а потомъ поѣду….
— Туда?
— Да, туда, твердо сказала она и пошла къ двери.
— Желаю вамъ успѣха, не трогаясь съ мѣста проговорилъ онъ уже въ то время, когда она уходила изъ комнаты, и почти въ то-же мгновенье изо всей силы швырнулъ книгу подъ столъ и, схвативъ себя обѣими руками за волосы, бросился впередъ…. Но тутъ же остановился, опустилъ руки, покачалъ головой, улыбнулся и сталъ ходить по комнатѣ.
Мы привели эту характеристическую сцену, чтобы сказать послѣднее слово о любовныхъ отношеніяхъ, которымъ мѣсто отвели въ статьѣ о героиняхъ. Здѣсь, въ этомъ молчаливомъ разрывѣ, мы видѣли женщину, для которой любовь уже на второмъ планѣ. И со стороны этой женщины и борьба, и страданіе не сильны и не дорого стоятъ. Онѣ гораздо сильнѣе и тяжелѣе для мужчины. Рязановъ если не сильно любитъ, то жажда зарождающейся страсти, любовь красивой, молодой, образованной и энергичной женщины, которая сама протягиваетъ ему руку — все должно было обаятельно подѣйствовать на этого разбитаго, бездомнаго и одинокаго скитальца. Но Рязановъ человѣкъ дѣйствія, человѣкъ дѣла и дѣла общественнаго, а не личнаго, онъ видитъ, что ничего прочнаго не выйдетъ изъ этой любви, изъ этой связи, что сама эта женщина, наконецъ, любитъ не его, но ту ясно выработанную цѣль, то дѣло, которое она видитъ въ немъ и которыхъ — онъ это знаетъ — не можетъ онъ ей дать, потому что нѣтъ ихъ пока у него самого. Значить надобно все разорвать! Это говоритъ ему его честный и трезвый умъ и Рязановъ, чего бы то ни стоило ему, разрываетъ. И тутъ надо отдать Рязанову справедливость, онъ разрываетъ такъ, какъ долженъ разорвать человѣкъ, всецѣло посвятившій себя суровому дѣлу. Онъ разрываетъ сухо, почти грубо, безъ фразъ, но за то прочно. Нѣтъ ни словъ, ни намековъ, выдающихъ надежду и сожалѣніе, оставляющихъ какую нибудь пищу чувству, нѣтъ никакихъ фразъ и красивой рисовки. Операція сдѣлана чисто и твердо и за то исцѣленіе будетъ скоро и прочно!
Оно такъ и было. Вотъ какъ происходило разставанье. На другой день, когда Рязановъ собрался уѣзжать и простился съ Щетининымъ, молодая хозяйка остановила его, когда онъ проходилъ мимо залы, тоже чтобы проститься.
Лице ея было совершенно спокойно, даже какъ будто торжественно, и напоминало то выраженіе, какое было на немъ три мѣсяца назадъ, когда Рязановъ только что пріѣхалъ въ деревню.
— Мы съ вами, начала она, столько говорили все лѣто, что…
— Все уже переговорили, подсказалъ Рязановъ.
— Нѣтъ еще не все, сухо замѣтила она. Такъ какъ говорили больше вы, а я все только слушала, то теперь ваша очередь выслушать, что я вамъ скажу[1].
— Слушаю-съ, наклоняя голову, сказалъ Рязановъ.
— Я хотѣла… во первыхъ, я хотѣла поблагодарить васъ за все, что вы для меня сдѣлали и кромѣ того еще за вчерашній разговоръ.
Рязановъ стоялъ передъ нею наклонивъ голову, опустивъ глаза и слушалъ.
— За это объсненіе я особенно вамъ благодарна. На словѣ «особенно» она сдѣлала удареніе.
— Этимъ объясненіемъ вы предостерегли меня отъ очень важной ошибки. Въ эту ночь я пережила душевный кризизъ, но теперь ужь совсѣмъ здорова. Вы помогли мнѣ въ этомъ. Вы можетъ быть и сами не знали, какую оказали мнѣ услугу. Но я вамъ должна сказать еще одну вещь, которая васъ, вѣроятно, удивитъ. Слушайте! Всѣ ваши разсужденія, все, все рѣшительно я помню и знаю, что это такъ, что вы мнѣ все правду говорили….
— Да-съ.
— Но, странное какое дѣло, представьте, что сегодня я ужъ вамъ не вѣрю, то есть я какъ-то вамъ именно не вѣрю… Это васъ удивитъ конечно.
Но Рязановъ не удивляется и находитъ, что такъ и быть слѣдовало.
— Не вѣрьте никому и мнѣ въ томъ числѣ: тѣмъ лучше, меньше будетъ душевныхъ кризисовъ, меньше ошибокъ.
— Нѣтъ, я на это не согласна, отвѣчаетъ молодая женщина. И они холодно простились.
Все это совершенно послѣдовательно, совершенно жизненно, и доказываетъ въ авторѣ, кромѣ художественнаго таланта, правдивое отношеніе къ дѣйствительности. Молодая полная жизни женщина не можетъ примириться съ сухимъ скептицизмомъ человѣка, только что вырвавшагося изъ страшныхъ когтей перелома; она не можетъ вовсе не вѣрить и въ то же время не можетъ вѣрить человѣку, къ которому только что охладѣла. Правъ былъ Рязановъ, объяснивъ на прощанье Щетинину истинную причину его и своей размолвки и съ молодой женщиной:
— «Основаніе тутъ, братъ, жизнь. Жить хочетъ женщина; а мы съ тобой такъ только, въ качествѣ благородныхъ свидѣтелей, участвуемъ въ этомъ дѣлѣ. И роли-то наши самыя пустыя: ты ей нуженъ былъ для того, чтобы освободиться отъ матери, я ее отъ тебя освободилъ, а отъ меня ужъ она сама освободилась; теперь ей никто не нуженъ, — сама себѣ госпожа»…
Да! Молодая женщина хочетъ жить полной свободной жизнью. Она, какъ видимъ, освободилась отъ мужа и мужъ (отдадимъ ему эту справедливость) не пользуется имѣющеюся въ его рукахъ возможностью удержать жену. Молодая женщина ищетъ полноты жизни и, какъ слѣдуетъ ожидать отъ развитой женщины, ищетъ ее въ дѣлѣ самомъ честномъ и жизненномъ, въ трудѣ на расширеніе женской жизни. Она бросаетъ свое теплое, свитое уже гнѣздо, мужа, котораго еще недавно любила, всѣ удобства привольной жизни — и идетъ туда… Что же ждетъ ее въ этомъ тамъ? Попадетъ-ли она въ эту мелкоту, которая, по выраженію Рязанова, всѣ дѣла справляетъ и пріютитъ, и порядки ей свои и артели укажетъ? Или она попадетъ въ другой болѣе трезвый и сдержанный кружокъ?
Приведенная нами повѣсть не говоритъ о дальнѣйшей участи Щетининой, какъ Рязановъ не даетъ ей самой отвѣта, на жадно выспрашиваемый ею вопросъ — «что дѣлать?» Но позднѣйшая литература уже отвѣтила на этотъ вопросъ и отвѣтила нѣсколько иначе чѣмъ романъ, носящій это заглавіе. Мы знаемъ, что Щетинину встрѣтитъ утомительная борьба, что ей удастся, можетъ быть, создать какое-нибудь маленькое дѣло для себя, но что общему дѣлу она принесетъ мало пользы или по крайней мѣрѣ пользу отрицательную. Тяжелыми усиліями и почти непреодолимыми препятствіями, встрѣчающими одинокихъ труженицъ, ничтожностью достигаемыхъ результатовъ, она можетъ быть докажетъ, какъ доказываютъ намъ много другихъ героинь современныхъ повѣстей, ту мысль, которую мы имѣли уже случай высказать въ одномъ литературномъ произведеніи, что единичныя усилія отдѣльныхъ лицъ мало помогаютъ дѣлу, что для этого нужны общія усилія всѣхъ женщинъ и, что важнѣе всего, усилія правильно организованныя и разумно руководимыя.
И требованія современной женщины по счастью таковы, что эта организація не нуждается ни въ какой тайнѣ и не можетъ ожидать неодолимыхъ препятствій…
- ↑ Какъ это напоминаетъ отповѣдь Татьяны въ послѣднемъ ея объясненіи съ Онѣгинымъ: «сегодня очередь моя»! Но какая безконечная разница между взглядами женщинъ, да и отношеніями къ нимъ мужчинъ! Вотъ гдѣ болѣе всего видно насколько тѣ и другія ушли впередъ въ этотъ промежутокъ времени, въ своемъ развитіи.