Новый фазисъ славянской идеи.
правитьПослѣднія событія на Балканскомъ полуостровѣ подвергли значительному испытанію давнія симпатіи русскихъ къ единоплеменнымъ народностямъ. Казалось, что насталъ конецъ прежнимъ надеждамъ на возможность прекращенія когда-либо спора «славянъ между собою», и братоубійственная война схоронила всѣ шансы новаго объединенія молодыхъ юго-славянскихъ государствъ въ дружномъ развитіи культуры и просвѣщенія, подъ стягомъ конституціонно-демократическихъ началъ. Побужденія корысти, переходъ къ завоевательной политикѣ, стремленія къ гегемоніи въ ущербъ интересамъ ближайшихъ сосѣдей заслонили всѣ прочіе духовные запросы, и славянская идея утопала въ жестокомъ кровопролитіи омраченныхъ недобрыми чувствами братьевъ-соперниковъ. Въ извѣстной части русскаго общества, дѣйствительно, поторопились отказаться отъ вчера еще любовно опекаемыхъ «братушекъ»; въ Москвѣ закрылось славянское благотворительное общество; въ Петербургѣ, въ правыхъ газетахъ, посыпались «реприманды» по адресу воюющихъ сторонъ. Но едва ли эта торопливость въ желаніи «отмахнуться» отъ своихъ вчерашнихъ «милыхъ чадъ» зависѣла исключительно отъ того, что между ними произошла распря. Тутъ, можетъ быть, причина болѣе глубокая. Рухнули прежніе устои, на которыхъ держалась славянская идея въ ея первоначальномъ освѣщеніи славянофильскими традиціями, въ ея связи съ тѣми тремя «китами» — самодержавіе, православіе, народность, — на которыхъ упирался нашъ дореформенный строй, и къ поддержкѣ котораго призывались и братья-славяне, одаряемые разными субсидіями и пособіями благотворительными обществами. Но славянская идея, къ счастью, имѣетъ и другія основанія. Она можетъ возродиться съ другими лозунгами, если навстрѣчу ей пойдутъ другіе элементы русскаго общества, вѣрящіе въ силу демократическихъ началъ, заложенныхъ въ основу государственнаго устроенія у сербовъ и у болгаръ, несмотря на тенденцію иностраннаго правителя, получившаго царскій титулъ. Отчасти это движеніе въ пользу иного обоснованія славянской идеи у насъ уже началось. Оно не получило надлежащей оцѣнки у представителей прогрессивной прессы едва ли не въ силу простого не доразумѣнія: запугали отдѣльныя фразы, смѣшеніе разнородныхъ участниковъ новаго дѣла, и не вникли въ его суть. Мнѣ кажется, что это движеніе заслуживаетъ болѣе серьезнаго отношенія. Дѣло въ слѣдующемъ.
Прошлой осенью въ Петербургѣ возникло, какъ извѣстно, Общество Славянскаго Научнаго Единенія (открытіе состоялось 4-го ноября 1912 г.), подъ предсѣдательствомъ неутомимаго и энергичнаго проф. В. М. Бехтерева, съ не менѣе разностороннимъ и въ роли общественнаго дѣятеля маститымъ проф. М. М. Ковалевскимъ, въ качествѣ предсѣдателя Общественно-Экономическаго Отдѣленія Общества, и другими лицами. Начало дѣятельности Общества совпало съ первой Балканской войной объединенныхъ въ союзѣ славянъ и грековъ противъ турокъ, а выходъ въ свѣтъ перваго печатнаго труда Общества — совпалъ, увы, съ раздорами и новой междоусобной войной вчерашнихъ союзниковъ[1]. Проф. Бехтеревъ, въ своей вступительной статьѣ къ сборнику, оттѣняетъ, что «счастливымъ образомъ» Общество открыло свою дѣятельность, когда «южное славянство возстало, какъ одинъ человѣкъ, за исконныя права на Балканскомъ полуостровѣ», очевидно, не предугадавъ возможность новой войны. Авторъ выдвигаетъ — «возглашенные среди славянъ на Пражскомъ съѣздѣ идеалы равенства, братства и свободы» — и, отстраняя политику, оттѣняетъ значеніе «моральнаго союза», который способенъ возвысить славянство не только политически, но и культурно.
Попытка внести «научный духъ» въ рѣшеніе стараго восточнаго вопроса и приглашеніе какъ бы освятить имъ славянскую идею въ современномъ ея пониманіи и является новымъ моментомъ въ развитіи этой идеи. Изъ рѣчи почтеннаго профессора не совсѣмъ ясно, въ чемъ именно должна заключаться сущность идеи славянскаго научнаго единенія, такъ какъ онъ справедливо ставитъ въ первую голову общечеловѣческое значеніе современной культуры и, тѣмъ паче, единство научной дѣятельности у всѣхъ народовъ. Далѣе онъ говоритъ о научныхъ съѣздахъ и обществахъ, — объединяющихъ въ себѣ всѣ народы, говорящихъ на одномъ языкѣ (французы — но только Франціи, но также Швейцаріи, Бельгіи, Эльзаса, Лотарингіи) или на разныхъ нарѣчіяхъ одного языка (нѣмцы Швейцаріи, Австро-Венгріи, Германіи и т. д.). Но общеславянскаго языка, какъ извѣстно, нѣтъ, а счесть «нарѣчіями» шесть самостоятельныхъ языковъ даже у южныхъ славянъ не представляется возможности. Такимъ образомъ, для объединенія научныхъ дѣятелей — славянъ препятствіемъ служитъ многоразличіе славянскихъ языковъ, и на съѣздахъ пришлось бы прибѣгнуть къ нѣкоторымъ компромиссамъ въ пользу преобладающаго значенія того языка, на которомъ или богаче литература по данному вопросу, или говоритъ большинство собравшихся на съѣздѣ.
Съ иной стороны подошелъ къ вопросу о «славянскомъ научномъ единеніи» М. М. Ковалевскій, указавшій на значеніе сравнительнаго изученія славянскаго права для освѣщенія бытовыхъ порядковъ русскаго крестьянства. Но въ данномъ вопросѣ бытовыя и правовыя условія жизни южныхъ и западныхъ славянъ разсматриваются, какъ матеріалъ для тѣхъ или иныхъ научныхъ построеній. Сравнительный методъ, словъ нѣтъ, оказалъ огромныя услуги но только историко-экономическимъ и юридическимъ наукамъ, но также, а можетъ быть, и въ особенности, филологическимъ и историко-литературнымъ изслѣдованіямъ. Достаточно вспомнить работы хотя бы покойнаго академика Александра Н. Веселовскаго, широко пользовавшагося для своихъ изслѣдованій по изученію русскихъ былинъ, русскихъ духовныхъ стиховъ, легендъ, сказокъ, и т. д. матеріаломъ народнаго творчества южныхъ славянъ, но также и новогреческимъ эпосомъ, и народной поэзіей румынъ, и фольклоромъ всѣхъ странъ и народовъ. Больше общности, конечно, представляютъ образцы народнаго творчества однородной группы единоплеменныхъ народностей. Но, напримѣръ, поучительна параллель къ сербскому эпосу о битвѣ на Коссовомъ полѣ нѣкоторыхъ мотивовъ и во французскихъ chansons de geste. Во всякомъ же случаѣ необходимость пользоваться, какъ матеріаломъ для научныхъ выводовъ, тѣми данными, которыя собираются у разныхъ славянскихъ народностей, не опредѣляетъ сущности славянской идеи и не указываетъ принципа, который долженъ лечь въ основу «научнаго единенія славянъ». Можетъ быть такого принципа и вовсе нѣтъ, но есть другое, а именно — желаніе представителей разныхъ славянскихъ народностей просто сплотиться, по ощущаемому сродству племенного происхожденія, по сосѣдству разселенія, по общности нѣкоторыхъ политическихъ и государственныхъ интересовъ, такъ какъ несомнѣнно для насъ выгодна дружба съ молодыми славянскими государствами Балканскаго полуострова, которымъ мы помогали встать самостоятельно на ноги, наконецъ, въ силу естественной большей близости въ духовныхъ навыкахъ, воззрѣніяхъ и даже, можетъ быть, темперамента (за нѣкоторымъ ограниченіемъ, конечно, общаго различія между южанами и сѣверянами). Противъ этого нечего возражать, и можно только привѣтствовать групповое единеніе, служащее однимъ изъ звеньевъ къ болѣе широкому общечеловѣческому культурному объединенію, безъ племенныхъ и расовыхъ различій.
Проф. М. П. Чубинскій указываетъ другой мотивъ, но уже не для «научнаго единенія», а, вообще, въ оправданіе живого интереса, который должна возбудить въ насъ судьба южныхъ славянъ, особенно въ послѣднюю турецкую войну: «въ теченіе болѣе четверти вѣка балканскіе народы живутъ… въ условіяхъ прочнаго, непоколебимаго конституціоннаго режима и серьезныхъ гарантій гражданской свободы и правъ человѣка… Если бы меня спросили, что значатъ побѣды этого оружія (союзниковъ противъ турокъ), я бы сказалъ, что это побѣды разумной національной идеи и свободнаго, истинно-культурнаго режима». Этотъ примѣръ долженъ быть поучителенъ и для насъ. Не споримъ. Это новая и дѣйствительно поучительная сторона славянской идеи, если разумѣть подъ ней совокупность духовныхъ и общественныхъ интересовъ славянскаго міра. Но эта идея, въ толкованіи проф. Чубинскаго, какъ будто бы не исключительно славянская. Между тѣмъ, въ дальнѣйшихъ статьяхъ сборника, за исключеніемъ содержательнаго очерка г. Семиза, къ которому мы ниже вернемся, мы встрѣчаемъ отголоски бывшихъ воззрѣній славянофильства, съ которыми пора было бы покончить разъ навсегда. Опять намъ говорятъ, что — «Европа подмѣнила (курс. нашъ) культуру цивилизаціей, и въ этомъ вся ея ошибка. Этимъ она обрекла себя на культурную смерть…» Человѣчество нуждается въ насъ (славянахъ) не какъ въ европейцахъ, а именно какъ въ славянахъ, преодолѣвшихъ Европу..
Когда произошла эта пресловутая подмѣна культуры цивилизаціей въ Европѣ — никто, конечно, сказать не можетъ. Величайшіе мыслители, поэты, художники, ученые, которыхъ далъ человѣчеству Западъ, духовнымъ наслѣдіемъ которыхъ онъ понынѣ силенъ, отнюдь не свидѣтельствуютъ о такой подмѣнѣ. А что цивилизація — въ смыслѣ проведенія желѣзныхъ дорогъ, умѣлой обработки земельныхъ богатствъ, всякаго рода производствъ, постройки водопроводовъ и удобныхъ жилищъ, и т. д., наконецъ, и аэропланы, и автомобили, и, къ сожалѣнію, даже пулеметы, и усовершенствованныя орудія, — всѣмъ нужны, кто же противъ этого станетъ спорить? Важно для всякой народности сохранить свою индивидуальную особь — это тоже безспорно, но я не вижу, почему нельзя быть «европейцемъ» и въ то же время оставаться самимъ собою, а, по моему, такъ это даже и нужно. Достоевскій ставилъ въ укоръ народамъ Запада, что они прежде всего являются: французъ — французомъ, англичанинъ — англичаниномъ, нѣмецъ — нѣмцемъ, и т. д., а потомъ уже идетъ пріобщеніе къ общечеловѣческому. «Повидимому, — писалъ Достоевскій („Дневн. Писат.“ за 1873 г.) — каждый изъ нихъ (представителей западно-европейскихъ народностей) стремится отыскать общечеловѣческій идеалъ у себя, своими собственными силами, и потому всѣ. вмѣстѣ вредятъ сами себѣ и своему дѣлу». «Идея общечеловѣчности все болѣе и болѣе стирается между ними». Между тѣмъ, — дескать, у русскаго человѣка есть «инстинктъ общечеловѣчности». Я не думаю, чтобы Достоевскій былъ безусловно правъ во всѣхъ своихъ разсужденіяхъ о западныхъ народностяхъ и славянствѣ, и, съ другой -стороны, нисколько не нахожу предосудительнымъ отыскивать общечеловѣческій идеалъ у себя, т. е. восходить отъ частнаго, конкретнаго, къ общему, но во всякомъ случаѣ Достоевскій оригинально повернулъ вопросъ о національной исключительности, выдвинувъ въ первую голову идею, или даже «инстинктъ» общечеловѣчности. Затѣмъ онъ также стоитъ твердо на положеніи, что — «одинъ только есть цементъ, одна почва, на которой все сойдется и примирится, — это всеобщее духовное примиреніе, начало которому въ образованіи». Отсюда до лозунга «научнаго единенія»! — одинъ шагъ. Въ этомъ направленіи и должна развиваться славянская идея, не тревожа прахъ похороненныхъ представленій о мнимомъ «гніеніи Запада», «подмѣны культуры цивилизаціей» и т. п., и о томъ, что славяне должны спасать духовное существованіе Запада. Достаточно заботиться о собственномъ спасеніи и, конечно, о сохраненіи народныхъ особей, выказавшихъ свою способность въ національномъ самоопредѣленіи и культурномъ развитіи. Съ этой точки зрѣнія весьма полезно можетъ быть установленіе болѣе тѣсныхъ отношеній между славянами и подъ стягомъ «научнаго единенія».
Нужны съѣзды, обмѣнъ мыслями и книгами, нужно общеніе, болѣе внимательное, чѣмъ это происходитъ теперь, отношеніе къ духовной производительности соплеменныхъ народностей, о которыхъ въ широкой публикѣ существуютъ лишь весьма туманныя представленія, и только война привлекла вновь взоры къ тому, что творится на Балканскомъ полуостровѣ. Сама эта война, при объединеніи раньше разрозненныхъ сосѣдей, противъ общаго врага, дѣйствительно, показалась многимъ какимъ-то чудомъ, такъ какъ объ антагонизмѣ и соперничествѣ молодыхъ державъ мы больше знали, чѣмъ объ ихъ солидарности въ сознаніи общей для всѣхъ опасности. Въ этомъ отношеніи несомнѣнный интересъ представляетъ обстоятельный очеркъ г. Семиза — «Сербскій народъ наканунѣ войны», выходящій за предѣлы намѣченной въ заголовкѣ темы. Авторъ стоитъ на точкѣ зрѣнія такъ называемой «реальной политики», доказывая, что только на почвѣ экономическихъ интерёсовъ возможно соглашеніе двухъ народовъ — сербовъ и болгаръ. Кстати сообщается и въ какой мѣрѣ могутъ быть съ ними согласованы тоже экономическіе интересы грековъ и румынъ. Отмѣтивъ, что «для того, кто слѣдилъ за развитіемъ югославизма, выступленіе юго-славянъ въ союзѣ съ греками противъ Турціи не есть „чудо“, а долго подготовлявшійся сознательный актъ», авторъ указываетъ далѣе, что только «въ союзѣ (и не для спеціальной цѣля — войны съ турками) — спасеніе балканскихъ народовъ, такъ какъ условія, въ коихъ они до сихъ поръ жили, сдавливали ихъ самостоятельное развитіе и жизнь. Только союзъ будетъ гарантіей мира и преградой вожделѣніямъ странъ, жаждущихъ территоріальныхъ расширеній…» Когда будетъ возстановлено «Равновѣсіе на Балканахъ» (см. брошюру г. Милоевича, «Равновѣсіе на Балканахъ», переводъ съ сербскаго, СПБ. 1913), когда будетъ обезпечена экономическая независимость Сербіи установленіемъ новыхъ границъ, проф. Беличъ («Сербы и болгары въ Балканскомъ союзѣ», СПБ. 1913) гарантируетъ намъ возобновленіе юго-балканскаго союза, который представится — «ручательствомъ и для Европы, что на Балканахъ установленъ окончательный порядокъ, и что большихъ столкновеній на Балканскомъ полуостровѣ больше не будетъ».
«Послѣ неуспѣха поэтическаго панславизма и ортодоксальнаго славянофильства,; — пишетъ г. Семизъ въ в. ук. статьѣ, — въ тотъ моментъ, когда наступило полное разстройство между славянами, когда поссорились между собою Поляки и Русскіе, Поляки и Русины, Хорваты и Сербы, Сербы и Болгары, сталъ появляться неославизмъ; неославизмъ, который отбросилъ всякую мысль о преобладаніи той или другой религіи, того или другого племени, но поставилъ себѣ принципъ — автономію и федерацію всѣхъ равноправныхъ славянскихъ племенъ. Это федералистическое и демократическое, въ то же время позитивное и реальное пониманіе славянской солидарности дало плодъ». Ну, настоящій «плодъ» еще впереди, когда состоится окончательное примиреніе и соглашеніе между враждующими теперь сторонами. Но, конечно, мы отошли отъ старыхъ и не лишенныхъ наивности воззрѣній, хотя бы Алексѣя Толстого, который рисовалъ картину, какъ явятся къ намъ въ столицу братья-славяне и съ поклономъ скажутъ русскому самодержцу:
«Наша кровь едина,
И въ тебѣ мы съ давнихъ лѣтъ
Чаемъ господина!»
Этого никогда не случится, да и вовсе не нужно. Принципъ неославизма", въ формулировкѣ г. Семиза, несравненно болѣе плодотворенъ, и мы готовы ему повѣрить, что — "работа сербскихъ литераторовъ становится [болѣе] интенсивной, что ихъ «знакомство съ великими славянскими и неславянскими литературами» способствуетъ ихъ собственнымъ успѣхамъ на избранномъ поприщѣ работы… Пророчествовать всегда рискованно, и авторъ, къ сожалѣнію, не избѣгъ этого риска въ своихъ дальнѣйшихъ утвержденіяхъ, но намѣчаемый путь работы безусловно правильный, и отъ него можетъ быть лишь въ выигрышѣ и «славянская» идея, которую мы разсматриваемъ лишь, какъ частичное выявленіе общаго принципа для всякой народности — сохранять свою индивидуальность и при наличности «инстинкта общечеловѣчности», которому все же принадлежитъ первое мѣсто.
Кстати о Достоевскомъ и его рѣшеніи «восточнаго вопроса»: нельзя не вспомнить, что онъ до нѣкоторой степени предугадалъ осложненія, которыя могутъ внести претензіи грековъ. «Въ международномъ городѣ, — писалъ Достоевскій, имѣя въ виду Константинополь, — помимо покровителей Англичанъ, все-таки будутъ хозяевами греки — исконніе хозяева города. Надо думать, что греки смотрятъ на Славянъ еще съ большимъ презрѣніемъ, чѣмъ нѣмцы (увы, кажется, вполнѣ вѣрно! Ѳ. Б.). Но такъ какъ славяне будутъ и страшны для грековъ, то презрѣніе смѣнится ожесточеніемъ…» Въ дальнѣйшемъ Достоевскій не угадалъ: «Воевать между собой, объявлять другъ другу войну (Достоевскій имѣлъ въ виду какъ разъ болгаръ) они, конечно, не смогутъ, потому что ихъ все же не допустятъ до того покровители, по крайней мѣрѣ, въ смыслѣ серьезномъ». Оказалось, что «покровители» допустили, и это, конечно, тяжкій грѣхъ прежде всего русской дипломатіи. Но именно въ интересахъ соблюденія равновѣсія на Балканахъ Достоевскій настаивалъ на томъ, что «Константинополь долженъ быть нашъ» и по политическимъ и даже по церковнымъ соображеніямъ. Кажется, онъ во всякомъ случаѣ долженъ быть чьимъ-то чужимъ, т.-е. не греческимъ, не болгарскимъ, не славянскимъ. Онъ можетъ оставаться и турецкимъ.
Вѣдь, въ концѣ-концовъ, не вмѣшайся въ дѣло и теперь румыны и турки наперекоръ даже постановленію Великихъ державъ, не отбери турки обратно Адріанополь, еще неизвѣстно, чѣмъ бы кончилась «братоубійственная» война, и сколько бы еще погибло на полѣ болгаръ и сербовъ. Одно лицо, хорошо освѣдомленное въ дѣлахъ на Балканскомъ полуостровѣ, увѣряло меня, что ссора болгаръ и сербовъ ничего не значитъ: это дѣло южнаго темперамента. Доказательствомъ отсутствія коренной вражды между болгарами и сербами въ народной массѣ служатъ, между прочимъ, письма раненыхъ и плѣнныхъ болгарскихъ воиновъ, опубликованныя въ газетахъ «Политика», «Трибуна», «Пьемонтъ» и др. Несмотря на иное настроеніе въ правящихъ сферахъ и нѣкоторыхъ интеллигентскихъ кругахъ, эти факты представляются намъ особенно отраднымъ явленіемъ. Вотъ образчикъ такихъ писемъ: отъ лица цѣлой группы болгаръ, пользовавшихся уходомъ въ Пилокской больницѣ, пишетъ преподаватель Старозагорской школы, болгаринъ, М. Ганчевъ, благодарность администраціи больницы. Между прочимъ, онъ сообщаетъ, что посѣщавшіе ихъ сербы «проклинали необходимость братской войны», и сами они пришли къ заключенію, что эта война была «тяжелой, величайшей ошибкой». «Спасеніе Балканскихъ народовъ, особенно сербовъ и болгаръ, въ Балканской федераціи»[2]. Это не единичное мнѣніе отдѣльнаго лица, а коллективное обращеніе. Но хотя бы, пока, подобнаго рода заявленія исходили лишь отъ отдѣльныхъ группъ, важно отмѣтить наличность стремленія къ новому возсоединенію.
Не будемъ преувеличивать значенія отмѣченныхъ фактовъ. Соперничество, конечно, есть, но дѣйствительной вражды все же нѣтъ: сегодня дерутся между собой изъ-за раздѣла, а завтра могутъ снова, какъ одинъ человѣкъ, встать, чтобы идти противъ общаго врага. Но такъ какъ предоставленные самимъ себѣ сербы и болгары могутъ опять и повздорить и подраться, то выходитъ, что настоящими миротворителями между ними являются все же турки. И ихъ нужно оставить, въ маленькомъ количествѣ, конечно, только чтобы напомнить о своемъ существованіи для острастки грекамъ. Могъ ли думать о такой роли въ будущемъ турокъ — Байронъ, когда онъ погибалъ въ войнѣ за освобожденіе Греціи почти сто лѣтъ тому назадъ? Романтизмъ — великій вдохновитель на геройскіе подвиги, но опасный совѣтчикъ въ дѣлахъ общественнаго устроенія. Поэтому намъ болѣе внушаютъ довѣрія вышеизложенные принципы «неославизма», и мы желали бы вѣрить, что, дѣйствительно, когда установлено будетъ политическое равновѣсіе, закрѣплены условія экономическаго благосостоянія, отстранена опасность возможности новаго покоренія, новаго иноземнаго ига, тогда, при «автономіи и федераціи всѣхъ равноправныхъ славянскихъ племенъ», и славянская идея станетъ исключительно лозунгомъ культурнаго единенія для совмѣстной работы въ интересахъ всего человѣчества.