Новый походъ на печать.
правитьВъ одномъ изъ лучшихъ своихъ стихотвореній послѣдняго періода Пушкинъ писалъ:
…Мало горя мнѣ — свободно-ли печать
Морочитъ олуховъ, иль чуткая цензура
Въ журнальныхъ замыслахъ стѣсняетъ балагура.
Все это, видите-ль, слова, слова, слова!
Иныя, лучшія мнѣ дороги права,
Иная, лучшая потребна мнѣ свобода…
80 лѣтъ тому назадъ эти слова могъ сказать нашъ великій поэтъ, и они нисколько не помѣшали ему остаться въ народной памяти не только великимъ поэтомъ, но и благороднымъ человѣкомъ, который имѣлъ несомнѣнное право вѣрить въ то, что если только Россія воспрянетъ это сна, то на обломкахъ самовластья она напишетъ и его имя въ ряду другихъ именъ борцовъ за свободу. Теперь этихъ словъ не повторитъ никто. Теперь всякій сколько-нибудь мыслящій человѣкъ слишкомъ хорошо знаетъ, что лучшія, дорогія Пушкину права, что лучшая, потребная ему свобода не отдѣлимы отъ свободы слова, и что они обречены зачахнуть тамъ, гдѣ чуткая цензура въ журнальныхъ замыслахъ стѣсняетъ балагура. Такъ было всегда, и время самого Пушкина не составляетъ исключенія. Пушкинъ, не сумѣвшій оцѣнить значенія свободы слова, настаивалъ, что цензоръ, тотъ идеальный цензоръ, при которомъ цензура не была бы зломъ, — гражданинъ, и санъ его священный;
Онъ долженъ умъ имѣть прямой и просвѣщенный;
Онъ сердцемъ почитать привыкъ алтарь и тронъ,
Но мнѣнья не тѣснитъ и разумъ терпитъ онъ.
Однако дѣйствительный цензоръ, съ которымъ самъ же Пушкинъ имѣлъ дѣло, былъ очень далекъ отъ этого идеала:
А ты, глупецъ и трусъ! — что дѣлаешь ты съ нами?
Гдѣ должно-бъ умствовать, ты хлопаешь глазами,
Не понимая, насъ мараешь и дерешь;
Ты чернымъ бѣлое по прихоти зовешь,
Сатиру — пасквилемъ, поэзію — развратомъ,
Гласъ правды — мятежомъ, Куницына — Маратомъ…
Рѣшилъ, — а тамъ поди, хоть на тебя проси!
Скажи, не стыдно ли, что на святой Руси,
Благодаря тебѣ, не видимъ книгъ доселѣ?
Что дѣлали цензоры, не идеальные цензоры-граждане, а реальные цензоры-чиновники во времена Николая I — глупцы и трусы, по характеристикѣ Пушкина, — объ этомъ читатель слишкомъ хорошо знаетъ хотя бы изъ ходячихъ анекдотовъ о запрещеніи въ поваренной книгѣ вольнаго духа, или о цензурномъ предписаніи магометанину клясться лжепророкомъ Магометомъ.
Наступили 60-ые годы; освобождены крестьяне, введенъ судъ присяжныхъ, созданы органы мѣстнаго самоуправленія, и общій окладъ русской жизни замѣтно измѣнился. Грамотность сильно распространилась; жизнь и жизненная борьба предъявили къ людямъ новыя требованія; книга и газета стали необходимымъ спутникомъ и потребностью множества людей; въ соотвѣтствіи съ этимъ возросло и число выходящихъ въ свѣтъ газетъ, журналовъ, книгъ; появилась даже провинціальная печать, ранѣе совершенно неизвѣстная. Волею-неволею, уступая подъ натискомъ заграничной печати, шедшей навстрѣчу этой потребности, правительству пришлось пойти на уступки и нѣсколько расширить рамки для печати, но сдѣлало оно это нехотя, и изъ всѣхъ недоконченныхъ и половинчатыхъ реформъ шестидесятыхъ годовъ цензурная едва ли не была самою недоконченною и самою половинчатою. Все же 6 апрѣля 1865 года были опубликованы «временныя правила о цензурѣ и печати», которыя, несмотря на свой «временный» характеръ, вмѣстѣ съ нѣкоторыми позднѣйшими наслоеніями, сохранили силу дѣйствующаго закона о печати въ теченіе цѣлыхъ 40 лѣтъ, — до революціоннаго 1905 года. Эти временныя правила, раздѣлили всѣ произведенія печати, какъ періодическія (журналы и газеты), такъ и не періодическія (книги), на двѣ главныя (съ интересующей насъ точки зрѣнія) категоріи; подлежащія предварительной цензурѣ и ей не подлежащія. Изъяты отъ предварительной цензуры были газеты и журналы, а также книги свыше 10 печатныхъ листовъ только въ двухъ столицахъ; впервые въ 1895 г. избавлена отъ предварительной цензуры одна провинціальная газета, издававшаяся въ Читѣ, а второю и послѣднею провинціальною газетою, получившею ту же льготу, былъ «Кіевлянинъ», въ 1900 г. Вся же остальная провинціальная пресса, часть прессы столичной, всѣ книги менѣе 10 печати, листовъ остались подъ бременемъ цензуры предварительной. Различіе между предварительной цензурой и цензурой непредварительной (карательной), несомнѣнно, существовало, однако, не то о которомъ говоритъ буквальный смыслъ обоихъ терминовъ, такъ какъ даже избавленные отъ предварительной цензуры, книги и журналы все-таки обязательно представлялись въ цензуру первыя за недѣлю до выхода въ свѣтъ, вторые за четыре дня, и цензура просматривала ихъ до выпуска въ свѣтъ, и, если находила ихъ нецензурными, подвергала сожженію (точнѣе говоря, обращенію къ бумажную массу, такъ какъ дѣйствительное сожженіе у насъ не практиковалось); исключеніе составляли только ежедневныя газеты, представлявшіяся въ цензуру «одновременно съ приступомъ къ окончательному печатанію». Предварительная же цензура просматривала книги и статьи еще въ рукописи или въ корректурѣ и имѣла право вымарывать отдѣльныя слова, отдѣльныя фразы, чего не могла дѣлать цензура карательная. Но намъ важно знать, что именно запрещала или должна была запрещать цензура.
«93. Во всѣхъ, вообще, произведеніяхъ печати слѣдуетъ не допускать нарушенія должнаго уваженія къ ученію и обрядамъ христіанскихъ вѣроисповѣданій, охранять неприкосновенность Верховной Власти и ея атрибутовъ, уваженіе къ Особамъ Царствующаго Дома, непоколебимость основныхъ законовъ, народную нравственность, честь и домашнюю жизнь каждаго.
94. Цензура обязана отличать благонамѣренныя сужденія и умозрѣнія, основанныя на познаніи Бога, человѣка и природы, отъ дерзскихъ и буйственныхъ мудрованій, равно противныхъ истинной вѣрѣ и истинному любомудрію. Она должна при томъ различать творенія дидактическія и ученыя, назначаемыя для употребленія однихъ ученыхъ, съ книгами, издаваемыми для общенароднаго употребленія.
95. Не слѣдуетъ допускать къ печати сочиненій и статей, излагающихъ вредныя ученія соціализма и коммунизма, клонящіяся къ потрясенію существующаго порядка и къ водворенію анархіи.
96. Не допускаются къ печати статьи: 1) въ которыхъ возбуждается непріязнь и ненависть одного сословія къ другому; 2) въ которыхъ заключаются оскорбительныя насмѣшки надъ цѣлыми сословіями или должностями государственной и общественной службы.
97. При разсмотрѣніи сочиненій и статей о несовершенствѣ существующихъ у насъ постановленій, дозволяются къ печати только спеціальныя ученыя разсужденія, написанныя тономъ, приличнымъ предмету, и при томъ касающіяся такихъ постановленій, недостатки которыхъ обнаружились уже на опытѣ.
Вотъ какія предписанія цензурѣ красовались въ цензурномъ уставѣ (статьи 93—98 по изданію 1890 года)[1].
А вотъ на какую участь обрекалъ тотъ же цензурный уставъ сочиненія, подвергнутыя духовной цензурѣ, — ей подлежали всѣ сочиненія, касающіяся происхожденія и развитія религіи, религіозныхъ вопросовъ и т. д., т. е. весьма многія чисто научныя, философскія и историческія сочиненія.
„Можетъ также пропущенъ быть переводъ, въ которомъ изложена система ученія какого-либо иного вѣроисповѣданія, если переводчикъ въ примѣчаніяхъ своихъ повсюду будетъ сопровождать такое ученіе здравою критикою, и въ предисловіи скажетъ, какого исповѣданія былъ сочинитель издаваемаго имъ перевода.
Всякое примѣчаніе, какое издатель или переводчикъ находитъ нужнымъ и дѣлаетъ на какое-либо мѣсто издаваемаго перевода и особенно сочиненій Отцовъ Церкви, должно стоять внѣ текста переведенной книги и ясно быть означено, что оно есть примѣчаніе переводчика или издателя.
Переводы, вообще, не одобряются по важнымъ недостаткамъ изложенія, какъ-то: темнотѣ, погрѣшностямъ, нечистотѣ языка и безразсуднымъ опущеніямъ, нарушающимъ связь сочиненія“. (Статья 267—269).
И чего только не выдѣлывала цензура съ несчастной литературой въ сорокалѣтній періодъ, послѣдовавшій за правилами 1865 года! Цензура духовная заставляла переводчиковъ сочиненій Спенсера или Тэйлора испещрять книги по соціологіи или о первобытной культурѣ притворно наивными и притворно нелѣпыми примѣчаніями, въ которыхъ переводчикъ съ серьезнымъ видомъ доказывалъ, что Спенсеръ или Тейлоръ, говоря о развитіи высшихъ религіозныхъ ученій изъ первобытныхъ вѣрованій, обнаружили незнакомство съ такимъ-то мѣстомъ какого-нибудь отца церкви, гдѣ объяснено какъ разъ обратное, а именно, что вѣрованіе дикарей есть искаженное религіозное ученіе Библіи, — и переводчикъ былъ счастливъ, если ему удавалось выпустить въ свѣтъ книгу, хотя бы въ такомъ комическомъ видѣ.
Хуже было, когда она прямо сжигала книгу Геккеля о происхожденіи животныхъ, или Лекки объ исторіи раціонализма. Цензура свѣтская, — она сжигала сочиненія по исторіи великой революціи, заставляла издателей зачеркивать страницы изъ Исторіи Англіи Грина, посвященныя концу XT вѣка; она же не стѣснялась посягать на вашу національную гордость — Пушкина, и испещряла его произведенія безчисленными таинственными точками: Ода „Вольность“ печаталась съ десятками строкъ точекъ вплоть до 1905 года, „Ноэль“ (Ура! въ Россію скачетъ кочующій деспотъ) совсѣмъ не печатался, а Гавриліада, — нѣсколько фривольная, но яркая и сильная поэма, — такъ та и до сихъ поръ не можетъ увидѣть свѣта; что же касается,.Сказки о попѣ и работникѣ его Балдѣ», такъ та только въ 1887 году могла увидѣть свѣтъ въ своемъ настоящемъ видѣ; раньше въ угоду цензурѣ свѣтской вкупѣ и влюбѣ съ цензурой духовной попъ обязательно замѣнялся купцомъ Остолопомъ. Такъ поступала цензура до 1905 т. съ Пушкинымъ, уже 70 лѣтъ покоившимся въ могилѣ; нужно ли напоминать, что дѣлала она (увы, и до сихъ поръ дѣлаетъ!) съ другой русской національной гордостью, тогда еще живымъ, Львамъ Толстымъ?
Но этого мало. Цензура имѣла право въ силу статьи 140 Ценз. Устава особыми циркулярами запрещать періодическимъ изданіямъ касаться того или другого вопроса «государственной важности». И какъ она пользовалась этимъ правомъ!
То она запрещала говорить о волненіяхъ на фабрикахъ, то брала подъ свою защиту то или другое правительственное учрежденіе, въ которомъ обнаружено казнокрадство, то запрещала говорить о ходѣ холерной эпидеміи 1892 года, то запрещала печатать какія-либо свѣдѣнія о катастрофѣ на Ходывскомъ полѣ, кромѣ офиціальныхъ, то предписывала печати полемическими выходками противъ Германіи не осложнять отношеній съ иностранными державами, то возбраняла излагать «оскорбительную для чести русскаго войска и могущую ослабить уваженіе въ публикѣ къ военному сословію» публичную лекцію знаменитаго художника В. В. Верещагина, прочитанную имъ 5 февраля 1892 года, то запрещала сообщать свѣдѣнія о самоубійствѣ одного солдата, то заступалась за честь женъ султана[2], то предписывала печати «воздерживаться отъ всякихъ намековъ на необходимость измѣненія нашего государственнаго строя, о земскомъ соборѣ, о центральныхъ съѣздахъ представителей земства» (Циркуляръ № 2762 отъ 10 іюля 1881 г.). Иногда цензура особымъ циркуляромъ запрещала перепечатывать уже напечатанную статью въ какомъ-либо изданія (напр., письмо Льва Толстого о голодѣ 1891 г.); иногда вопросомъ государственной важности, нуждающимся въ цензурной охранѣ, оказывался какой-то случай съ сыномъ англійскаго посла или дуэль двухъ офицеровъ.
Не касаться того, не касаться другого, не касаться третьяго… Вотъ содержаніе многочисленныхъ циркуляровъ, сыпавшихся на пеналъ. Нарушено предписаніе — я тотчасъ же слѣдуетъ запрещеніе журнала на 1—3 мѣсяца. А холера и голодъ, несмотря на запрещеніе говорить о нихъ, дѣлаютъ свое дѣло.
Чтобы получить разрѣшеніе на право изданія газеты или журнала (особенно въ провинція), требовалось обивать порою Гл. Упр. по дѣламъ печати, заручившись вліятельными рекомендаціями и тратя на эти хлопоты долгіе мѣсяцы, иногда годы; нерѣдко въ результатѣ такихъ хлопотъ получался отказъ, при чемъ мотивомъ отказа служило то, что", по мнѣнію губернатора, число выходящихъ въ его губерніи газетъ совершенно достаточно, и существующія газеты вполнѣ удовлетворяютъ потребность мѣстнаго населенія въ печатномъ органѣ. Бывали случаи, что губернаторы въ отвѣтъ на запросъ министра внутреннихъ дѣлъ по поводу какого-либо ходатайства объ открытіи новаго органа печати отвѣчали, что ни въ матеріальномъ, ни въ литературномъ отношеніи проситель не представляетъ гарантіи желательнаго направленія органа, и въ виду такого отвѣта, — конечно, офиціально заинтересованному лицу не сообщавшагося, но иногда дѣлавшагося ему извѣстнымъ путемъ наведенія справокъ въ различныхъ канцеляріяхъ, — этому лицу давался отказъ. Такъ бывало въ провинціи, такъ бывало и въ столицахъ. Чтобы добиться разрѣшенія на изданіе печатнаго органа, нерѣдко приходилось выставлять подставное лицо, и это подставное лицо, часто съ литературой ничего общаго не имѣвшее, пользовалось своимъ положеніемъ для того, чтобы эксплоатировать дѣйствительнаго редактора и дѣйствительнаго издателя журнала. На этой почвѣ разыгрывалось немало трагическихъ исторій, когда благонамѣренный подставной редакторъ, лишь только органъ пріобрѣталъ большое число подписчиковъ, и, слѣдовательно, большую матеріальную цѣнность, захватывалъ это въ свои руки и выгонялъ изъ него дѣйствительнаго основателя и редактора, вложившаго въ него и капиталъ, и трудъ, и талантъ (такъ было въ 1887 г. съ кіевской газетой «Заря», основанной Кулишеромъ, въ которой офиціальнымъ редакторомъ было другое лицо).
Зато изданія въ родѣ «Новаго Времени», того «Новаго Времени», о которомъ теперь даже князь Мещерскій говорить, какъ о кокоткѣ, продающейся всякому, власть (имущему, — такія изданія процвѣтали при отсутствіи всякой конкуренціи, иногда при прямой защитѣ, подъ которую цензура брала его противъ нападокъ со стороны остальной печали, — и имѣло всѣ основанія благословлять режимъ цензуры.
Такъ обстояло дѣло до самой революціонной бури 1905 года. Эта буря на время смела цензуру. Газеты и журналы, въ силу постановленія редакцій, къ которому тогда присоединилось даже «Новое Время», перестали посылать свои номера на предварительный просмотръ въ цензуру и стали свободными. То же дѣлали и издатели книгъ. 17 октября появился манифестъ, въ которомъ населенію были обѣщаны «незыблемыя основы гражданской свободы на началахъ дѣйствительной неприкосновенности личности, свободы совѣсти, слова, собраній и союзовъ».
Недолго, однако, продолжалась эта свобода. 24 ноября 1905 г. появились «временныя правила о повременныхъ изданіяхъ», которыми была офиціально отмѣнена предварительная цензура и отмѣнены административныя взысканія, налагаемыя на органы печати, но уже созданы требованія и условія, вновь долженствовавшія стѣснить печать. За ними 18 марта 1906 г. послѣдовали еще болѣе стѣснительныя правила о повременныхъ изданіяхъ, а 26 апрѣля 1906 такія же правила о неповременныхъ изд., т. е. о книгахъ.
Всѣ эти правила были продиктованы стремленіемъ, насколько только возможно, вернуться въ прежнему режиму. Все-таки они создавали для печати новыя, нѣсколько лучшія условія. Прежде всего они покончили съ режимомъ предварительной цензуры въ прежнемъ смыслѣ слова. Отнынѣ газета и журналъ должны были посылаться въ цензуру[3] одновременно съ приступомъ въ печатанію, а книги (кромѣ брошюръ) въ моментъ выпуска ихъ изъ типографіи. Только послѣ этого комитетъ по дѣламъ печати имѣлъ право, если находилъ въ книгѣ какое-либо преступленіе, подвергнуть ихъ предварительному аресту; понятно, что фактически этотъ арестъ было довольно трудно осуществить, и въ большомъ числѣ случаевъ и книги и журналы, а тѣмъ болѣе газеты попадали въ руки подписчиковъ и покупателей. Но чтобы предупредить дальнѣйшее распространеніе книги или журнала, комитетъ по дѣламъ печати возбуждалъ преслѣдованіе противъ. редактора или автора передъ судомъ. Прежде судъ къ преступленіямъ печати почти не примѣнялся: цензура сжигала книги, но авторы оставались свободными.
Итакъ, до (жъ поръ дѣйствовало цензурное усмотрѣніе, — и жаловаться на вето можно было лишь по начальству, которое почти всегда брало сторону подчиненнаго учрежденія. Теперь цензура (пусть читатель меня проститъ: я — старый литераторъ, всю свою жизнь имѣлъ дѣло съ цензурой, и никакъ не могу приноровиться называть ее новымъ, хотя бы и болѣе благозвучнымъ именемъ) должна была предъявить къ автору или редактору опредѣленное обвиненіе, сформулировать его въ точныхъ терминахъ закона и снабдить ссылкою на надлежащую статью Уголовнаго уложенія или Уложенія о наказаніяхъ, и авторъ или редакторъ все же могли защищаться на судѣ. Надъ цензурой поставленъ контроль суда. Конечно, выборъ карательныхъ статей у цензуры очень великъ: тутъ и знаменитыя ст. ст. 129 и 128 о призывѣ къ учиненію бунтовщическаго дѣянія, о возбужденіи вражды между сословіями или классами, или о дерзостномъ порицаніи верховной власти, и ст. 73 о возложеній хулы на славимаго въ единосущной Троицѣ Бога, на Пречистую Владычицу нашу и Приснодѣву Марію, на безплотныя Силы Небесныя или на святыхъ угодниковъ Божіихъ; и статья 107 объ оскорбленіи памяти усопшихъ Царствовавшихъ Дѣда, Родителя или предшественника Царствующаго Императора, и 1034 о распространеніи ложныхъ слуховъ о дѣятельности правительственнаго учрежденія или возбуждающихъ тревогу слуховъ объ общественномъ бѣдствіи, и много, много другихъ. По одной статьѣ можно привлечь лицо, напечатавшее документъ, имѣющій 30—40-лѣтнюю давность и представляющій лишь чисто историческій интересъ; по другой можно привлечь редактора, напечатавшаго корреспонденцію о голодѣ, по третьей — человѣка, сообщившаго вполнѣ точное свѣдѣніе о тяжелыхъ арендныхъ условіяхъ такого-то помѣщика ила объ эксплуатаціи рабочихъ фабрикантомъ (возбужденіе вражды между сословіями или классами). Авторъ или редакторъ попадаетъ подъ судъ… Это не судъ присяжныхъ, а судъ судебной палаты, о которомъ въ прошломъ году я какъ-то бесѣдовалъ съ читателями „Современника“ (№ 5). Судъ, очень внимательный по отношенію къ комитетамъ по дѣл. печати, чтобы не сказать больше.
Общее установившееся правосознаніе культурнаго общества говорить, что за клевету или за распространеніе ложныхъ слуховъ можно карать только тогда, когда ложность этихъ слуховъ или сообщеній была ясна для распространителя, или, по крайней мѣрѣ, тогда, когда онъ ничего не сдѣлалъ для провѣрки слуховъ. Нашъ судъ истолковалъ дѣло иначе: для преступленій печати это не требуется, и можно карать редактора, какъ преступника, хотя бы онъ дѣйствовалъ въ глубокомъ убѣжденіи своей правоты. По общему смыслу закона совершенно несомнѣнно, что каратъ, напримѣръ, за призывъ къ учиненію бунтовщическаго или измѣнническаго дѣянія можно только при наличности такъ называемой злой воли, т. е. когда лицо, призывавшее къ нему, дѣйствительно хотѣло вызвать бунтовщическое или измѣнническое дѣяніе. Этотъ принципъ твердо установленъ и въ наукѣ, за въ практикѣ уголовнаго права для всѣхъ аналогичныхъ случаевъ, — но не для печати. Для печати явилось особое истолкованіе Сената, что злой воли редактора не требуется, и что приговорить къ трехлѣтней крѣпости (хорошо еще, что не къ ссылкѣ на поселеніе съ лишеніемъ состоянія, — законъ даетъ суду право и на это), — можно редактора, который напечаталъ историческую статью вовсе не съ намѣреніемъ призвать къ учиненію бунтовщическаго дѣянія, а придавая ей исключительно научное значеніе (дѣло Щеголева, напечатавшаго историческій документъ въ „Быломъ“).
Но даже и этотъ судебно-карательный режимъ не сдѣлался для печати общимъ. Рядомъ съ нимъ сохраненъ и административно-карательный. Во всѣхъ мѣстахъ, находящихся въ положеніи усиленной охраны, — а въ такомъ положеніи находится систематически почти вся Россія, по крайней мѣрѣ всѣ большіе города, гдѣ издаются книги, журналы и газеты, — въ этой части Россіи за губернаторами и генералъ-губернаторами сохранено право карать редакторовъ журналовъ арестомъ до трехъ мѣсяцевъ и штрафомъ до 500 рублей (а въ мѣстахъ, находящихся на положеніи чрезвычайной охраны, даже до 3.000 руб.), и губернаторы пользуются этимъ правомъ очень широко. Бывали случаи, что губернаторы находили въ одномъ нумерѣ газеты нѣсколько преступленій и карали за каждое въ отдѣльности; бывали случаи, что газеты должны были перемѣнять по пяти, по шести, по семи отвѣтственныхъ редакторовъ подрядъ, чтобы имѣть возможность выходить безъ перерыва; бывали случаи, что губернаторы штрафовали какую-нибудь провинціальную газету за перепечатку хотя бы изъ октябристскаго, голоса Москвы». А сверхъ того бывали, — и весьма нерѣдко, — случаи, совсѣмъ уже ни на какомъ законѣ не покоющіеся. Губернаторъ призывалъ владѣльцевъ двухъ-трехъ имѣющихся въ городѣ типографій и заявлялъ, что если они будутъ печатать такую-то газету, то ихъ типографіи будутъ немедленно закрыты.
Статьи закона, на основаніи которыхъ судъ караетъ редактора и автора, такъ растяжимы, а усмотрѣніе суда еще растяжимѣе, что ошибка даже и тутъ неизбѣжна; усмотрѣніе же градоначальника еще растяжимѣе… И все это отзывается на печати, на ея содержательности, на ея достоинствѣ, на ея значеніи для развитія страны {Читателю, — можетъ быть, будетъ небезынтересно узнать, во что правительству, — слѣдовательно и народу, плательщикамъ податей, — обходится эта заботливость о печати. Вотъ нѣсколько цифръ:
|
|
||
| 1906 |
| |
| Центральныя учрежденія: совѣтъ по дѣламъ печати и главное управленіе по дѣламъ печати | 71.076 |
|
| Комитеты, инспекторы по дѣламъ печати и т. д. | 250.368 |
|
| Всего | 321.444 |
|
Конечно, это еще далеко не всѣ расходы. Сюда не входитъ доля, причитающаяся на судебныя палаты, штаты которой были увеличены главнымъ образомъ вслѣдствіе увеличенія числа преступленій печати; сюда не входятъ издержки содержанія редакторовъ и авторовъ въ. тюрьмахъ, — а издержки эти не маленькія. И при этомъ, какъ видитъ читатель, содержаніе цензуры (еще разъ да проститъ мнѣ читатель это слово) при свободѣ печати растетъ съ довольно замѣтной быстротой.}.
Такимъ образомъ и нынѣ, какъ и прежде — кошмаръ въ образѣ цензора мѣшаетъ писательской работѣ, спираетъ духъ автора, давитъ умъ и задерживаетъ перо[4]. И тѣмъ не менѣе, какъ ни растяжимы рамки закона по отношенію жъ печати, какъ ни широкъ произволъ суда, а тѣмъ болѣе администраціи, при его примѣненіи, все же нельзя не признать, что 1905 годъ кладетъ рѣзкую грань въ положеніи нашей печати. Оно стало лучшимъ, и до сихъ поръ еще, пожалуй, остается лучшимъ, несмотря на понятное движеніе въ теченіе цѣлыхъ семи лѣтъ, несмотря на тот что прежде только запрещали книгу или журналъ, а теперь запрещаютъ книгу или журналъ, и сверхъ того, автора или редактора (а то и обоихъ) тянутъ на скамью подсудимыхъ и сажаютъ на подъ, на полтора, на два въ крѣпость.
Однако, къ этому признанію надо сдѣлать весьма и весьма существенную оговорку.
Пусть читатель вспомнить, что жизнь идетъ впередъ, образоваваніе развивается, грамотность распространяется, и жизнь все настоятельнѣй и настоятельнѣй требуетъ книги, журнала, газеты. Возьмемъ хотя бы такой примѣръ. Когда-то военные были почти лишены образованія, и, несмотря на это, могли быть очень хорошими офицерами и на полѣ битвы и въ мирное время. Въ настоящее время военное дѣло, какъ и всякое другое, требуетъ большого образованія, и за недостатокъ его государство жестоко платится. Даже военное дѣло предъявляетъ, такимъ образомъ, спросъ на книгу, и, слѣдовательно, заинтересовано въ свободѣ печати; даже военное дѣло поставлено тамъ лучше, гдѣ оно обслуживается свободной печатью, чѣмъ тамъ, гдѣ чуткая цензура въ журнальныхъ замыслахъ, стѣсняетъ балагура. Въ гораздо большей степени это вѣрно во всякомъ мирномъ дѣлѣ. Медицина и юриспруденція, мукомольное дѣло и велосипедный спортъ, авіація и кооперативное движеніе, — все требуетъ своей спеціальной литературы и не можетъ обходиться безъ своихъ собственныхъ журналовъ. Купецъ, Китъ Китычъ, когда-то съ грѣхомъ пополамъ зналъ грамоту, и это не мѣшало ему наживаться. Теперь онъ разорится въ пухъ и прахъ, если не будетъ слѣдить за событіями русской и европейской жизни, за биржевыми цѣнами, за рабочимъ движеніемъ, и т. д., и т. д. Отсутствіе широкой свободной прессы не только вредитъ странѣ, народу, всему народу, — буржуазіи и рабочему классу почти одинаково, — но мстить и самому правительству, ее стѣсняющему. Такимъ образомъ, каждый шагъ на пути развитія человѣчества все настоятельнѣе и настоятельнѣе ставить на разрѣшеніе общества разные вопросы, которыхъ оно разрѣшить не можетъ безъ помощи широкой печати, а печать не можетъ сколько нибудь правильно развиваться, не будучи свободной. И вотъ, если принялъ во вниманіе этотъ ростъ потребности въ свободной печати, если сравнивать положеніе печати въ прошломъ и въ настоящемъ не абсолютно, а относительно, примѣняясь къ потребности общества въ печатномъ словѣ, то можно будетъ сильно усумниться, сдѣланъ ли нами шагъ впередъ или назадъ.
Свобода печати безъ, всякаго сомнѣнія, въ настоящее время совершенно необходима народу. Это признаютъ всѣ; какъ мы сейчасъ увидимъ, даже объединенные дворяне вмѣстѣ съ двумя главноуправляющими по дѣламъ печати и Пуришкевичемъ. Но она даже въ своемъ настоящемъ видѣ, такъ мало похожемъ на свободу печати, такъ неудобна для «господъ, команду на заставахъ и шлагбаумахъ имѣющихъ»[5]! И вотъ мы присутствуемъ при печальномъ, увы, и страшномъ зрѣлищѣ новаго похода на печать.
Министръ Внутреннихъ Дѣлъ Н. А. Маклаковъ въ интервью съ корреспондентомъ французской газеты нѣсколько недѣль тому назадъ сообщилъ, что министерство внутреннихъ дѣлъ подготовляетъ новый законъ о печати, и что этотъ законъ о печати избавитъ агентовъ министерства внутреннихъ дѣлъ отъ смѣшного положенія оффеибаховскихъ карабинеровъ, являющихся на мѣсто преступленія, когда оно уже совершено, и положить предѣлъ разнузданности печати. Въ настоящее время извѣстно, что законопроектъ уже выработанъ и въ недалекомъ будущемъ будетъ предложенъ Гос. Думѣ. Извѣстно, что онъ составленъ подъ сильнымъ давленіемъ законопроекта о печати, выработаннаго по иниціативѣ объединеннаго дворянства; въ общихъ чертахъ извѣстно также и его содержаніе. Но текста законопроекта у насъ еще нѣтъ, и потому пока я воздержусь говорить о немъ.
Зато у насъ имѣется нѣсколько другихъ проектовъ, касающихся печати. Прежде всего мы имѣемъ законопроектъ, точнѣе говоря, основныя положенія законопроекта, выработаннаго особой комиссіей, которая была избрана совѣтомъ объединеннаго дворянства въ силу постановленій восьмого съѣзда уполномоченныхъ объединенныхъ дворянскихъ обществъ отъ 10 марта 1912 года. Предсѣдательствовалъ въ этой комиссіи Л. А. Георгіевскій, участвовали въ ней бывшій и настоящій главноуправляющій по дѣламъ печати А. В. Больгардъ и С. С. Татищевъ, но всего больше украшенъ списокъ ея членовъ именемъ В. М. Пуришкевича. Комиссія засѣдала въ теченіе января и февраля текущаго 1913 года, и плодомъ ея трудовъ явился «Докладъ о печати», въ которомъ приведены основные принципы желательнаго съ точки зрѣнія комиссіи (и, надо думать, объединеннаго дворянства) проекта о печати и объяснительная къ нимъ записка. Докладъ напечатанъ особой брошюрой.
На принципахъ этого доклада основано далѣе уже настоящее «законодательное предположеніе о печати», детально и полно разработанное и внесенное 2 апрѣля 1913 года въ Гос. Думу за подписью 36 членовъ, во главѣ которыхъ красуется имя опять-таки того же В. М. Пуришкевича; за нимъ слѣдуютъ знаменитый нижегородскій губернаторъ Хвостовъ, затѣмъ Марковъ И, Замысловскій и другіе. ('Напечатанъ въ Думскихъ матеріалахъ, 4 Дума, 1 сессія, № 245).
Оба эти проекта направлены къ обузданію печати. Нѣсколько лучше «уставъ о печати», выработанный октябристской фракціей. Онъ вноситъ нѣкоторыя улучшенія въ нынѣ дѣйствующій законъ, но рядомъ съ ними и нѣкоторыя ухудшенія. Это еще проектъ проекта; онъ не напечатанъ, а только распространенъ въ большомъ числѣ литографированныхъ или гектографированныхъ тетрадокъ и въ Думу пока не внесенъ. Онъ подлежитъ еще обсужденію на различныхъ собраніяхъ представителей печати, болѣе или менѣе неудачно созываемыхъ октябристской фракціей (неудачно, такъ какъ приглашаемыя лица обыкновенно на зовъ не являются), и затѣмъ, вѣроятно, будетъ внесенъ въ Гос. Думу, если октябристы не найдутъ, что правительственный проектъ или проектъ правыхъ дѣлаетъ его ненужнымъ.
Полную противоположность имъ составляетъ проектъ конституціонно-демократической партіи, внесенный въ Гос. Думу 3 декабря 1912 года за подписью тоже 36 членовъ, во главѣ которыхъ стоить Милюковъ (напечатанъ въ матеріалахъ первой сессіи Гос. Думы 4 созыва, № 10).
Проектъ объединеннаго дворянства представляетъ значительный интересъ, и, въ особенности, вотъ почему.
Весь направленный къ обузданію печати, онъ тѣмъ не менѣе все время говоритъ о свободѣ печати и только о ней.
«Необходимо создать такія условія для печати, которыя обезпечивали бы ей провозглашенную съ высоты престола свободу слова, основанную на точныхъ указаніяхъ закона, имъ однимъ ограниченную и устраняющую возможность всякаго произвола… Въ предѣлахъ, предоставленныхъ ей закономъ, печать должна пользоваться полной свободой слова».
Чего, казалось бы, лучше! Съ нѣкоторымъ удивленіемъ я чувствую, что могу обѣими руками подписаться подъ мнѣніемъ, вышедшимъ изъ-подъ пера В. М. Пуришкевича.
«Свобода печатнаго слова не можетъ быть, однако, понимаема въ смыслѣ полной ея неограниченности, — и нынѣ нѣтъ ни одного культурнаго государства въ мірѣ, въ которомъ границы ея не были бы установлены закономъ».
И это вѣрно. Идемъ однако далѣе.
«…Комиссія не могла не остановиться на необходимости временнаго сохраненія спеціальныхъ, менѣе льготныхъ, правилъ о печати, главнымъ образомъ, въ отношеніи открытія періодическихъ изданій для мѣстностей, гдѣ органовъ надзора за печатью еще нѣтъ, а также для всѣхъ повременныхъ органовъ печати, издаваемыхъ не на русскомъ языкѣ. Равнымъ образомъ, въ цѣляхъ охраненія общественнаго порядка, комиссія считала своимъ долгомъ высказаться за сохраненіе, въ видѣ исключенія, такихъ изъ существующихъ въ настоящее время спеціальныхъ цензуръ, какъ придворная, духовная, военно-морская, драматическая, медицинская и цензура иностранныхъ изданій».
Что же это значитъ? Свобода печати — и сохраненіе не одной цензуры, а полаго ряда цензуръ. Свобода печати, — и особый надзоръ надъ нею въ тѣхъ мѣстностяхъ, «гдѣ органовъ надзора за печатью еще нѣтъ»?; Что это за органы надзора за печатью при наличности свободы печати?
А значитъ это вотъ что. Потребность въ печати такъ велика, сознаніе свободы печати такъ глубоко вкоренилось въ душу современнаго мыслящаго человѣка, что даже отъявленный врагъ ея не можетъ выступать на борьбу съ лею иначе, какъ подъ знаменемъ той же свободы: печати. Сперва надо одурманить слушателя красивыми словами о свободѣ печати, а затѣмъ ввести какіе-то органы надзора за печатью, т. е. ту же самую цензуру подъ другимъ названіемъ. Говорятъ, что лицемѣріе есть необходимая данъ, которую порокъ платитъ добродѣтели. Очевидно, разговоры о свободѣ печати есть въ настоящее время необходимая дань, которую враги этой свободы должны приносить общественному чувству, общественному убѣжденію, чтобы обдѣлывать свои дѣлишки.
О томъ, какіе органы надзора за печатью нужны объединенному дворянству, говоритъ пунктъ 3 Положеній.
«3. Надзоръ за печатью возлагается на главное управленіе по дѣламъ печати въ составѣ министерства внутреннихъ дѣлъ. На мѣстахъ должно быть учреждено достаточное количество должностныхъ лицъ по надзору за печатью и увеличено матеріальное обезпеченіе чиновъ, этого надзора, чтобы качественный ихъ составъ могъ соотвѣтствовать свойству и назначеніямъ возложенныхъ на нихъ обязанностей».
Итакъ первое, что мы находимъ въ новомъ законопроектѣ о печати, эта то, что 450.000 рублей, въ которые обходится теперь Россіи свобода печати, долины быть обращены приблизительно въ 900.000. Свобода печати — и Главное Управленіе по дѣламъ печати съ достаточнымъ количествомъ лицъ по надзору за печатью въ провинціи, да еще съ увеличеннымъ жалованьемъ.
«4. Учрежденіе повременныхъ изданій совершается явочнымъ, порядкомъ безъ представленія залога».
Принципъ правильный. Но за нимъ слѣдуютъ исключенія: изданія, выходящія не на русскомъ языкѣ; изданія, выходящія тамъ, гдѣ нѣтъ необходимаго надзора за печатью, — могутъ появляться не иначе, какъ съ разрѣшенія (въ которомъ, конечно, можетъ быть и отказано) министра внутреннихъ дѣдъ или особыхъ окружныхъ совѣтовъ по дѣламъ печати, подвѣдомственныхъ министерству внутреннихъ дѣлъ.
Вмѣсто нынѣшняго отвѣтственнаго редактора, который несетъ отвѣтственность за преступленія, совершенныя журналами, долженъ быть введенъ институтъ отвѣтственныхъ издателей. Совершенно правильно говорятъ авторы проекта, что институтъ отвѣтственныхъ редакторовъ создалъ подставныхъ редакторовъ, а подставныхъ отвѣтственныхъ издателей завести гораздо труднѣе, такъ какъ издателю принадлежатъ имущественныя права на изданіе.
Каждый номеръ газеты долженъ представляться въ подлежащія установленія по дѣламъ печати не позднѣе, какъ за три часа до выпуска его въ свѣтъ., каждая брошюра за три дня, а книга за 7 дней, и подлежащее установленіе но дѣламъ печати можетъ всегда наложить на нихъ предварительный арестъ; въ случаяхъ возбужденія преслѣдованія по 128 или 129 ст. тотчасъ же, еще до судебнаго разсмотрѣнія, періодическое изданіе должно закрыться, а при возбужденіи преслѣдованія по другимъ статьямъ можетъ быть закрыто по усмотрѣнію подлежащихъ судебныхъ мѣстъ (однако по усмотрѣнію не въ судебномъ, а въ распорядительномъ засѣданіи., что представляетъ большую разницу). Если же изданіе не пріостанавливается, то издатель обязанъ внести денежный залогъ въ обезпеченіе возможнаго наложенія на него штрафа, и если онъ такого залога не внесетъ, то журналъ тоже пріостанавливается.
Затѣмъ проектируется длинный рядъ статей, увеличивающихъ наказанія за преступленія печати, предусмотрѣнныя и нынѣ дѣйствующимъ закономъ, и устанавливающія новыя преступленія, нынѣшнему закону неизвѣстныя.
Итакъ, мы видимъ передъ собою какой-то исключительно грубый фальсификатъ. Намъ даютъ законопроектъ, долженствующій укрѣпить свободу печати, а, въ дѣйствительности, возстановляющій предварительную цензуру, въ объемѣ, неизвѣстномъ даже періоду до 1905 года, тажъ какъ и тогда газеты, издававшіяся безъ предварительной цензуры, не были обязаны представлять своихъ номеровъ за три часа до выхода въ свѣтъ. Такое представленіе въ цензуру сдѣлало бы невозможнымъ нынѣшнюю полноту и освѣдомленность газетъ. Наборъ столичной газеты спѣшно заканчивается обыкновенно въ четвертомъ часу ночи, только въ пятомъ часу утра газета начинаетъ печататься, а въ 5 1/2 утра она уже сдается на почту. Чтобы представлять газету въ цензуру за 3 часа, т. е. въ 2, въ половинѣ третьяго, нужно отказаться отъ всѣхъ новостей, получаемыхъ ею послѣ 12 час. ночи, которыя представляютъ нерѣдко весьма большое значеніе (напр., извѣстія съ театра военныхъ дѣйствій, о ходѣ дипломатическихъ переговоровъ).
Законодательное предположеніе о печати, внесенное правыми въ Гос. Думу, внѣшнимъ образомъ сильно отличается отъ разсмотрѣннаго нами законопроекта объединеннаго дворянства. Прежде всего тутъ мы находимъ не общіе принципы, а разработанный, распредѣленный по параграфамъ настоящій законопроектъ; затѣмъ онъ касается не только журналовъ и газетъ, но также и книгъ (проектъ объединеннаго дворянства о нихъ почти не говорить).
Нельзя отрицать и того, что въ нѣкоторыхъ частностяхъ, и иногда даже довольно существенныхъ, офиціальный законопроектъ правыхъ все-таки отличается къ лучшему отъ своего образца. Такъ въ немъ отвѣтственный издатель замѣняется нормальнымъ отвѣтственнымъ редакторомъ; въ немъ отсутствуютъ также три часа, — срокъ, даруемый цензурѣ дворянами для просмотра газеты; но для книгъ сохранена предварительная цензура въ теченіе семи дней; точно также для эстамповъ и рисунковъ, хотя бы печатаемыхъ въ газетѣ, имѣется предписаніе о заблаговременномъ (за 24 часа) представленіи ихъ въ цензуру (какъ это имѣетъ мѣсто и въ нынѣ дѣйствующемъ законѣ). Сохранена (изъ проекта дворянства) обязанность предварительнаго разрѣшенія министра внутреннихъ дѣлъ для всѣхъ, издаваемыхъ въ небольшихъ городахъ періодическихъ изданій; вводится совсѣмъ новое, неизвѣстное ни проекту дворянства, ни дѣйствующему закону, запрещеніе евреямъ быть редакторами періодическихъ изданій внѣ черты осѣдлости; возстановляется изъ нынѣ дѣйствующаго закона правило, что въ случаѣ непредвидѣнной смѣны отвѣтственнаго редактора или перемѣны другихъ какихъ-либо условій изданія журнала, губернаторъ обязанъ выдать свидѣтельство на продолженіе изданія при новыхъ условіяхъ не позднѣе семи дней съ полученія заявленія; другими словами, въ случаѣ скоропостижной смерти редактора газета прекращается на семь дней, если только у издателя не найдется какой-нибудь руки у губернатора, и онъ не сумѣетъ добиться въ губернаторской канцеляріи немедленной выдачи необходимаго свидѣтельства. Сохраняются въ общихъ чертахъ съ не особенно существенными измѣненіями и усиленныя кары за различныя преступленія печати. Между прочимъ, имѣется такая любопытная кара:
Виновный въ сочувствіи или одобреніи въ печати преступнаго дѣянія, за которое въ законѣ опредѣлено наказаніе не ниже тюремнаго заключенія, или личности преступника, такое дѣяніе учинившаго, а равно въ распространеніи сочиненія или изображенія, завѣдомо содержащихъ такое сочувствіе или одобреніе, наказывается:
тюремнымъ заключеніемъ отъ четырехъ мѣсяцевъ до одного года и четырехъ мѣсяцевъ и денежнымъ взысканіемъ отъ трехсотъ до одной тысячи рублей".
На основаніи этой статьи, въ особенности въ виду установившагося въ нашихъ судебныхъ мѣстахъ толкованій термина «завѣдомо», въ силу котораго для завѣдомости именно завѣдомости-то и не нужно, а нужно что-то другое, можно будетъ привлечь къ суду и осудить за напечатаніе портрета любого уголовнаго или политическаго преступника, а при нѣкоторомъ желаніи, пожалуй, даже и тѣхъ, кто такъ или. иначе распространяетъ портреты Герцена, Бакунина, Чернышевскаго, — вѣдь это все лица, съ точки зрѣнія господъ, команду на шлагбаумахъ имѣющихъ, учинявшія преступныя дѣяніяВсего, однако, важнѣе то, чцо въ этомъ законопроектѣ нѣтъ даже оговорки о томъ, что отвѣтственность за преступленія печати допускается не иначе, какъ по приговору суда, — оговорки, имѣющейся даже въ законопроектѣ объединеннаго дворянства. Такимъ образомъ, подчиненіе печати особому режиму въ мѣстахъ усиленной или чрезвычайной охраны не исключается этимъ законопроектамъ.
Такимъ образомъ основныя черты законопроекта правыхъ: признаніе особыхъ органовъ надзора за печатью, т. е. цензуры; введеніе нынѣ не существующей предварительной цензуры для книгъ; признаніе обязательнаго предварительнаго разрѣшенія и предварительной цензуры для всѣхъ изданій, выходящихъ въ небольшихъ уѣздныхъ городахъ, (пылѣ такое разрѣшеніе требуется только внѣ городовъ), значительное усиленіе каръ за преступленія печати и созданіе цѣлаго ряда новыхъ видовъ преступленій печати; наконецъ, сохраненіе режима административныхъ каръ для печати въ мѣстахъ усиленной охраны.
Законопроектъ октябристовъ, партіи, которая въ своей программѣ чернымъ по бѣлому написала принципъ свободы слова, будучи значительно приличнѣе проекта правыхъ, все же не дастъ печати нужной ей свободы. Октябристы взяли нынѣ дѣйствующій цензурный уставъ, внимательно прошлись по нему и прежде всего значительно исправили его редакцію, — въ настоящее время крайне путанную: вѣдь съ 1828 года онъ не подвергался общему, сразу произведенному пересмотру, и всѣ многочисленныя, продиктованныя совершенно различными стремленіями новыя цензурныя узаконенія, въ томъ числѣ даже такія, какъ узаконенія 1865 и 1905—1906 годовъ вошли въ новыя изданія того же устава (1852, 1886, 1890 и, наконецъ, «продолженія» 1906 года) лишь въ формѣ исправленія отдѣльныхъ статей, образовавшихъ въ немъ различныя наслоенія. Нельзя отказать октябристамъ и въ томъ, что они явно стремились смягчить многія, особенно губительныя для печати стороны нынѣшняго устава (хотя въ одномъ, весьма немаловажномъ случаѣ, какъ мы сейчасъ увидимъ, они сочли нужнымъ его ухудшить); но за однимъ исключеніемъ они всѣ основныя черты нынѣшняго закона перенесли и въ свой проектъ. Въ статьѣ 6-й онъ признаетъ «особыя мѣстныя установленія или особыя должностныя лица подъ высшимъ наблюденіемъ Главнаго Управленія по дѣламъ печати», которымъ долженъ быть порученъ контроль за печатью; и такъ цензура, какъ особое учрежденіе, и по мнѣнію октябристовъ должна быть сохранена въ силѣ. Должно быть сохранено и право предварительнаго (до судебнаго) ареста газетъ, журналовъ и книгъ, хотя тутъ октябристы вводятъ ограниченіе цензурнаго произвола: если судъ признаетъ арестъ неосновательнымъ, то издатель можетъ требовать убытки съ учрежденія или лица, наложившаго арестъ. Сомнительно, чтобы при нашихъ порядкахъ такое право, даже если бы оно было признано въ законѣ, могло имѣть практическое вліяніе.
Октябристы въ своемъ проектѣ сохраняютъ предварительную цензуру министра Императорскаго Двора для всѣхъ извѣстій, касающихся «Ихъ Императорскихъ Величествъ и Ихъ Императорскихъ Высочествъ»; общую предварительную цензуру для иностранныхъ изданій съ каррикатурами и еще въ нѣкоторыхъ отдѣльныхъ случаяхъ; они сохраняютъ требованіе, чтобы о каждомъ новомъ періодическомъ изданіи подавалось заявленіе мѣстной власти, на основаніи котораго власть въ двухнедѣльный юрокъ должна выдавалъ «свидѣтельство» на изданіе (практика показала, что это совсѣмъ ненужное, нигдѣ въ мірѣ не существующее требованіе открывало просторъ для различныхъ злоупотребленій и сильно тормозило появленіе новыхъ органовъ); для изданій, выходящихъ въ свѣтъ внѣ городовъ, они признаютъ необходимымъ даже предварительное разрѣшеніе министра внутр. дѣлъ; они сохраняютъ большую часть нынѣ существующихъ ограниченій для права быть редакторомъ, и т. д. и т. д. Итакъ всѣ, продиктованныя духомъ нетерпимости къ свободному слову постановленія нашего цензурнаго устава, дай сохраняютъ, лишь нѣсколько смягчивъ ихъ. И есть только одно, правда, весьма серьезное исключеніе: они признаютъ только судебное преслѣдованіе преступленій печати; слѣдовательно, отрицаютъ внѣсудебное административное воздѣйствіе.
Это, конечно, очень важно. Но они сохраняютъ нынѣшній судъ, т. е. для важнѣйшихъ дѣлъ, — судебныя палаты, для менѣе важныхъ — окружные суды, и тѣ, и другіе безъ присяжныхъ. А между тѣмъ, только присяжные могли бы обезпечить печати дѣйствительное правосудіе.
Но, какъ я уже сказалъ, есть одинъ пунктъ, гдѣ октябристы сочли почему то нужнымъ сдѣлать шагъ назадъ даже сравнительно съ существующимъ закономъ. Въ силу этого послѣдняго какъ книги, такъ и нумера газеты и журналовъ, посылаются въ комитетъ по дѣламъ печати одновременно съ выпускомъ изъ типографіи всего изданія (т. е. одитреметю со сдачей на почту или съ развозомъ по книжнымъ магазинамъ), а октябристскій проектъ требуетъ отсылки туда двухъ первыхъ готовыхъ экземпляровъ книги, — т. е. когда книга еще допечатывается и брошюруется. Здѣсь, такимъ образомъ, октябристы явно стремятся облегчить цензурѣ своевременную конфискацію книги и явно идутъ навстрѣчу желанію министра вн. д. Маклакова, которому обидно, что его чиновники обречены на роль оффенбаховскихъ карабинеровъ.
Несмотря на этотъ послѣдній пунктъ, въ общемъ, октябристскій проектъ, если бы онъ осуществился въ жизни въ своемъ полномъ и настоящемъ видѣ, все же нѣсколько улучшилъ бы положеніе печати, все же явился бы шагомъ впередъ, хотя и очень скромнымъ, хотя и частичнымъ. Но и онъ закрѣпляетъ всѣ главныя основанія нынѣшняго цензурнаго строя.
Проектъ закона о печати конституціонно-демократической партіи.
правитьО кадетскомъ проектѣ нельзя говорить наряду съ проектами предыдущими: если проекты правительственный, дворянскій и правый направлены къ обузданію печати; если проектъ октябристскій, хотя и улучшающій положеніе печати, но все же не стоить на почвѣ свободы печати, то проектъ кадетскій стоитъ на ней опредѣленно и твердо. И если бы была надежда на его осуществленіе полностью, или хотя бы въ главныхъ частяхъ, то всякая критика со стороны уважающей себя печати должна была бы въ настоящую минуту умолкнуть, и вокругъ него слѣдовало бы объединиться. На бѣду онъ не имѣетъ никакихъ шансовъ осуществиться; онъ есть проектъ демонстративный, имѣющій характеръ и значеніе своего рода деклараціи; онъ говоритъ не о томъ, чего можно добиться на практикѣ, а лишь о тамъ, къ чему нужно стремиться, какъ жъ идеалу. Но съ этой точки зрѣнія онъ возбуждаетъ серьезныя сомнѣнія[6].
(Кадетскій проектъ, конечно, безусловно отмѣняетъ какія бы то ни было мѣры воздѣйствія на печать, кромѣ судебныхъ. Цензурныя учрежденія івъ полномъ ихъ объемѣ уничтожаются. Надзоръ за печатью предоставляется прокуратурѣ, и возбужденіе преслѣдованій противъ печати исключительно этой послѣдней.
Всѣ преступленія печати, — кромѣ мелкихъ формальныхъ нарушеній — онъ передаетъ суду присяжныхъ.
Все это совершенно правильно, безъ всего этого невозможна дѣйствительная свобода печати.
Но въ законопроектѣ есть и постановленія иного характера, объясняющіяся, вѣроятно, желаніемъ и надеждой, — которымъ, безъ всякаго сомнѣнія, не суждено осуществиться, — сдѣлать свой проектъ пріемлемымъ для господъ положенія; желаніемъ и надеждой, которыя раньше, въ эпоху первыхъ двухъ думъ, руководили чуть не всѣми дѣйствіями к.-д. партіи.
При выпускѣ въ свѣтъ всякой, вновь отпечатанной книги, брошюры, журнала, газеты и другихъ произведеній печати, содержатели типографій обязаны представлять прокурору но два экземпляра каждаго произведенія или нумера повременнаго изданія, и этотъ послѣдній имѣетъ право немедленно, еще до ихъ распространенія, наложить на нихъ предварительный арестъ, если усмотритъ въ нихъ составъ какого-либо преступленія.
Пунктъ этотъ заимствованъ изъ германскаго закона о печати 1874 года, — которому, какъ образцу, въ общихъ чертахъ слѣдуетъ проектъ кадетскій, но, къ сожалѣнію, въ отчасти даже ухудшенномъ видѣ. По германскому закону (§ 9), нумеръ періодическаго изданія въ моментъ выхода въ свѣтъ представляется въ одномъ экземплярѣ въ мѣстное полицейское управленіе; предварительный арестъ можетъ быть на него наложенъ, но только при наличности особо тяжкихъ преступленій, — оскорбленія императора, призыва къ мятежу и т. д. На книги и брошюры правила о представленіи экземпляра во-все не распространяются. Кадетскій проектъ распространяетъ это правило и на книги, и право ареста ничѣмъ не ограничиваетъ.
При этомъ кадеты не ввели въ свой проектъ права для издателя взыскивать съ прокурора убытки за неправильный арестъ, какъ это сдѣлали октябристы.
Кары за преступленія печати кадетскій проектъ значительно смягчаетъ сравнительно съ нынѣ существующими. Я не стану теперь говорить о томъ, дѣлаетъ ли онъ это достаточно удовлетворительнымъ образомъ. Укажу только, что кадетскій проектъ сохраняетъ въ полномъ объемѣ безъ какого-либо смягченія статью 73 Уложенія, карающую ссылкою на поселеніе за возложеніе въ печати хулы на славимаго въ единосущной Тройнѣ Бога, на Пречистую Владычицу нашу Богородицу и Приснодѣву Марію, на Безплотныя Силы Небесныя или на Святыхъ Угодниковъ Божіихъ; статью 103, карающую 8-ю годами каторжныхъ работъ за оскорбленіе Царствующаго Императора или Наслѣдника Престола {Настоящая статья представляетъ изъ себя нѣсколько распространенный и переработанный докладъ, прочитанный мною 6 апрѣля въ Литературномъ Обществѣ. По поводу моего доклада «Рѣчь» въ № 95 (7 апрѣля 1913 г.) писала:
«Если вѣрно сообщеніе газетъ, В. В. Водовозовъ, въ качествѣ докладчика Литературнаго Общества, высказался въ томъ смыслѣ, что если бы законопроектъ к.-д. имѣлъ шансы на осуществленіе, то за него слѣдовало бы схватиться обѣими руками. Но такъ какъ законопроектъ неосуществимъ, то его слѣдуетъ подвергнуть тѣмъ критическимъ операціямъ, спеціальная цѣль которыхъ — дискредитировать въ общественномъ мнѣніи все, что исходитъ отъ ка-детовъ».
Я не знаю, какимъ сообщеніямъ газетъ вѣритъ редакція «Рѣчи». Я думаю, что ей слѣдовало бы вѣрить всего болѣе своему собственному сообщенію. А ея собственное сообщеніе о засѣданіи Литературнаго Общества, помѣщенное днемъ раньше, въ № 94, излагало эту часть моего доклада такимъ образомъ:
«Затѣмъ В. В. Водовозовъ перешелъ къ изложенію законопроекта фракціи народной свободы. Проектъ этотъ имѣетъ декларативный характеръ, и его можно бы, по мнѣнію В. В., привѣтствовать, если бы была хоть какая-нибудь надежда, что онъ пройдетъ въ законодательныхъ палатахъ. Докладчикъ вмѣстѣ съ тѣмъ, указываетъ на рядъ дефектовъ въ проектѣ съ точки зрѣнія болѣе радикальныхъ требованій. Поэтому В. В. относится отрицательно къ предложенію сдѣлать проектъ фракціи народной свободы основой обсужденія вопроса о свободѣ печати въ различныхъ литературныхъ организаціяхъ».
Изложеніе правильное. Такъ какъ, надо думать, авторъ передовой статьи «Рѣчи» основывался именно на этомъ сообщеніи, то очевидно, что онъ видитъ во всякой критикѣ любого кадетскаго дѣйствія, или по крайней мѣрѣ, въ критикѣ «съ точки зрѣнія болѣе радикальныхъ требованій», спеціальную цѣль «дискредитировать въ общественномъ мнѣніи все, что исходитъ отъ ка-детовъ». Мнѣ очень жаль, что редакція «Рѣчи» смотритъ такъ на критику кадетскихъ проектовъ и дѣйствій. Я не считаю нужнымъ дискредитировать все, что исходитъ отъ кадетовъ, и какъ разъ ихъ проектъ о печати считаю хорошимъ, — хотя и страдающимъ отъ смѣшенія двухъ, совершенно различныхъ тактикъ; и былъ-бы счастливъ, если бы этотъ проектъ осуществился въ жизни.}.
1 мая 1913 г.
P. S. Настоящая статья была не только написана, но уже сверстана, когда былъ опубликованъ проектъ о печати м-ра внутр. дѣлъ, и я не имѣю возможности поговорить о немъ съ читателями въ этой же книжкѣ «Современника». Скажу только, что онъ вполнѣ оправдываетъ самыя мрачныя предсказанія; что онъ не только возвращаетъ печать къ дореволюціонному времени, но ставить ее въ гораздо худшее положеніе; что при немъ чуть не всѣ работники прогрессивной печати должны будутъ переселиться въ тюрьму (если бы оттуда хоть писать можно было бы!). Онъ въ главныхъ чертахъ слѣдуетъ проекту объединеннаго дворянства, устанавливаетъ сроки для заблаговременнаго представленія произведеній печати въ цензуру (для газетъ, правда не 3 часа, какъ хотятъ дворяне, а одинъ часъ до выпуска изъ типографіи, — срокъ, во всякомъ случаѣ, вполнѣ достаточный, чтобы цензура могла поспѣть конфисковать его; семь дней для книгъ); создаетъ званіе отвѣтственнаго издателя и т. д., и т. д. Что же касается привлеченія къ отвѣтственности за преступленія печати, то проектъ производитъ его въ такой послѣдовательности: въ первую голову издатель, во вторую (если издатель за предѣлами досягаемости) — типографъ, въ третью — книгопродавецъ. Такимъ образомъ, либо тотъ, либо другой, либо третій. Такъ сказано въ статьѣ 159 проекта. Но затѣмъ слѣдуетъ скромное примѣчаніе: привлеченіе къ суду кого-либо изъ этихъ лицъ «не устраняетъ привлеченія къ суду (также) всѣхъ другихъ лицъ… по правиламъ о сочувствіи». Это выходитъ въ родѣ ноздревскаго: «вотъ граница. Все, что ни видишь по эту сторону, все это мое; и даже по ту сторону, весь этотъ лѣсъ, который вонъ синѣетъ, и все, что за лѣсомъ — все мое».
3 мая 1913.
- ↑ Эти предписанія, собственно, должны были бы примѣняться лишь къ изданіямъ, подлежащимъ предварительной цензурѣ, но фактически они нерѣдко примѣнялись и карательной цензурой.
- ↑ Этотъ циркуляръ такъ курьезенъ, что я считаю нужнымъ привести его цѣликомъ: «Въ „Русскомъ Курьерѣ“ помѣщены оскорбительные отзывы о женахъ султана. Такъ какъ подобные отзывы затрагиваютъ честь самого султана, какъ главы дружественнаго Россіи государства, то главное управленіе предписываетъ не печатать подобныхъ отзывовъ, которые съ точки зрѣнія мусульманъ, дѣйствительно, въ высшей степени оскорбительны для султана». (Циркуляръ отъ 10 октября 1888 г.). Черезъ пять лѣтъ пришлось подтвердить и пополнить этотъ циркуляръ другимъ, еще болѣе рѣшительнымъ, который привожу тоже цѣликомъ: «Распоряженіемъ, объявленнымъ 10 октября 1888 г. за подпискою редакторамъ безцензурныхъ періодическихъ изданій, предложено было не оглашать въ печати отзывовъ, затрагивающихъ честь турецкаго султана, состоящаго главою дружественнаго Россіи государства. Несмотря на такое распоряженіе, въ газетахъ въ послѣднее время вновь начали появляться оригинальныя и заимствованныя изъ иностранныхъ изданій статьи, въ которыхъ подвергается осмѣянію султанъ Абдулъ-Гамидъ. Вслѣдствіе этого гл. упр. по дѣл. печ. по приказанію мин. вы. дѣлъ предупреждаетъ г.г. редакторовъ, что вышеуказанное распоряженіе сохраняетъ свою силу и, что, вообще, въ виду ст. 102 и 104 Уст. о ценз. и печ., изд.: 1890 г., въ періодическихъ изданіяхъ отнюдь не должны быть допускаемы статьи, оскорбительныя коронованнымъ особамъ дружественныхъ Россіи державъ, подъ опасеніемъ строжайшихъ взысканій, которымъ могутъ быть подвергнуты виновныя изданія». (Циркуляръ отъ 1 марта 1893 г.).
- ↑ Слова «цензура» для обозначенія спеціальнаго учрежденія, «цензурный комитетъ», «цензоръ» — были отмѣнены и замѣнены менѣе набившими оскомину; «комитетъ по дѣламъ печати», «членъ комитета по дѣламъ печати», «инспекторъ по дѣламъ печати»;, «о то же самое слово было сохранено для обозначенія отвлеченнаго понятія (цензированіе, цензурный просмотръ). Поэтому, теперь, чтобы не отступать отъ терминовъ закона, слѣдуетъ говорить: послать книгу на цензуру въ комитетъ по дѣламъ печати. Но сохранены въ полной неприкосновенности комитеты цензуры иностранной.
- ↑ Нѣсколько передѣланныя примѣнительно къ новымъ обстоятельствамъ слова И. Аксакова, которыми онъ характеризовалъ старый (до 1865 г.) цензурный режимъ.
- ↑ Изъ статьи И. Аксакова о печати въ 1865 г. (цитирую по книгѣ Джаншіева, «Эпоха великихъ реформъ», 6 изд. М., 1896, стр. 350).
- ↑ Любопытно, что въ былые годы, когда соціалъ-демократы или трудовики выступали въ Думѣ съ проектами, имѣющими исключительно декларативный характеръ, кадеты нападали на нихъ, какъ на утопистовъ, и противополагали имъ самихъ себя, какъ реальныхъ политиковъ. Теперь они сами приняли тактику лѣвыхъ. Что-жъ, — въ добрый часъ. Желательно только, чтобы они при этомъ набѣгали тѣхъ lapsus’овъ, какіе съ этой точки зрѣнія имѣются въ законопроектѣ о печати.