ШУТЫ ГОРОХОВЫЕ
КАРТИНКИ СЪ НАТУРЫ.
С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Типографія д-ра М. А. Хана, Поварской пер., д. № 2,
НОВЫЙ ГОДЪ.
правитьКупеческій домъ, настоящій купеческій домъ съ огромными образами въ серебряныхъ ризахъ. Пахнетъ лампадками, съѣдобнымъ. Въ залѣ, въ углу стоитъ столъ съ закусками и винами, и Боже, чего только здѣсь нѣтъ! На первомъ планѣ виднѣется окорокъ ветчины. Изъ батареи бутылокъ выглядываетъ кувшинъ съ рижскимъ бальзамомъ. Первый день новаго года. На диванѣ «сидитъ» сама въ шелковомъ платьѣ и кружевномъ чепчикѣ съ необыкновенно длинными и широкими лентами. Тутъ-же и двѣ дочери — невѣсты. Одна читаетъ книжку, другая дразнитъ попугая, сидящаго въ бронзовой клѣткѣ. Въ прихожей раздаются звонки за звонками. Въ залу являются гости съ поздравленіемъ, произносятъ фразу съ новымъ годомъ, съ новымъ счастьемъ! перекидываются нѣсколькими словами, глотаютъ рюмку вина и разкланиваясь, изчезаютъ. Вотъ и теперь гость. Фракъ съ иголочки. Самъ завитъ и надушенъ до приторности. Въ сорочкѣ брильянтовыя запонки. На стулѣ сидитъ бокомъ точь, точь извощикъ на облучкѣ.
— Двадцать семь визитовъ сегодня, говоритъ онъ. Вѣрите-ли, смучился даже. У лихача вся лошадь въ мылѣ, а я всего еще только въ двѣнадцатомъ домѣ у васъ.
— Ахъ Боже мой! А кому же будете тринадцатый визитъ дѣлать. Вѣдь это погибельное число… задается вопросомъ мать семейства. — Вотъ бы вы къ Слаботѣловымъ… Ужъ больно носъ задираютъ.
— Зачѣмъ, маменька, къ Слаботѣловымъ? Лучше къ Скрипинымъ. Пусть лучше надъ-ними бѣда стрясется. Вы знаете, что Аничка мнѣ наканунѣ рождества у всенощной сдѣлала? Пошла да и плюнула на бархатное пальто, откликается старшая дочка. — А все за доктора Савельева. За чѣмъ онъ со мной три кадрили подрядъ танцовалъ. Да, да, Родивонъ Захарычъ. сдѣлайте тринадцатый визитъ Скрипинымъ. Я васъ умоляю!
— Для васъ завсегда готовъ этотъ сюрпризъ преподнести, кланяется гость.,
— Да такъ и скажите, что это, молъ, тринадцатый визитъ. Пусть ихъ поахаютъ.
— Стоитъ, стоитъ, Родивонъ Захарычъ! прибавляетъ мать. Самъ всего капитала рѣшился, въ долговое задумалъ садиться, а къ старшей дочкѣ доктора прикармливаютъ.
— И брильянты, маменька, заложили. Мнѣ кружевница наша сказала. И лошадей продали, между тѣмъ, всѣмъ разсказываютъ, что у нихъ лошадей въ скотскую повинность взяли. Такъ къ нимъ поѣдете теперь?
— Всенепремѣнно. Изволили-ли, Прасковья Ивановна гадать на новый годъ?
— За ворота выбѣгала, имена спрашивала. Да что всѣ мужчины нынче такія нахальники!
— Изругали вѣрно? Это отъ необразованія, потому народъ праздничный, хмѣльной.
— Такое имя сказали, что я и произнести не могу!
— Ну, что-жъ такое! Важное кушанье! вставляетъ слово вторая дочь. — Она спрашиваетъ мастероваго какого-то: Какъ васъ зовутъ? а онъ отвѣчаетъ, «жупелъ». Мнѣ еще хуже слово сказали да я и то ничего не говорю. На то святки.
— А ты молчи, глупая! Ты этихъ словъ и не должна понимать… дѣлаетъ ей замѣчаніе маменька.
— Въ этомъ случаѣ нужно всегда съ кавалеромъ ходить, что-бы на всякій случай можно было награжденіе по затылку сдѣлать, отвѣчаетъ гость. А мы рядились на третій день праздника. У фруктовщика Переносова балъ былъ. Я былъ одѣтъ чортомъ. Рога, хвостъ, языкъ со стрѣлой — все это въ лучшемъ видѣ.
— Ахъ какіе вы безстрашные!
— Это мнѣ наплевать. У меня сумнительности никакой. Въ прошломъ году я шкилетной смертью вырядился и прямо къ Голубцовымъ на вечеръ… Всѣхъ въ недоумѣніе и ужасъ привелъ, ходилъ и рычалъ по залѣ. И что-жъ вы думаете? въ тотъ годъ у нихъ два покойника: одинъ младенецъ и кухарка. Теперь меня за этотъ карамболь и принимать перестали. Нѣтъ, вчера у насъ умора вышла! Никифоръ, нашъ приказчикъ выпросился съ нами ряженымъ ѣхать. Я Гамлетомъ со шпорами, а онъ туркой въ чалмѣ… Началъ передъ гостями кренделить, да ломаться, а тѣ ему патріотическую антипатію выказали. Сначала въ шутку, а потомъ все лицо изцарапали и до двухъ синяковъ дѣло дошло. Нѣтъ, по нынѣшнемъ славянскимъ чувствамъ туркой рядиться опасно! Однако, заболтался… Прощайте!
— Такъ заѣзжайте къ Скрипинымъ-то! Пусть имъ тринадцатый визитъ!.. Да ежели ряжеными то поѣдете, то попугайте ихъ и смертью.
— Смертью не могу, потому шкилетнаго костюма теперь нѣтъ, а арапомъ — извольте. Я у нихъ въ этомъ самомъ арапскомъ одѣяніи вѣчную память могу запѣть. Тоже на то и наведетъ.
— Пожалуйста. Я вамъ за это бисерный сувениръ свяжу. А то представьте себѣ: задумали банкрутиться и вдругъ доктора прикармливаютъ!
Гость раскланивается, но въ это время раздается звонокъ и на порогѣ является самъ хозяинъ дома.
Онъ въ мундирѣ, со шпагой, въ трехъуголкѣ на головѣ и слегка выпивши.
— Ивану Парамонычу! Съ новымъ годомъ! Здравствуйте и прощайте! произноситъ гость.
— Куда это? Стой! Во фрунтъ! Безъ опрокидонта не выпущу! Выпей съ хозяиномъ по маленькой лампадочкѣ самоплясу купеческаго и тогда съ Богомъ по морозцу!
Хозяинъ загораживаетъ гостю дорогу.
— Не могу, Иванъ Парамонычъ! И такъ ужъ физіономію изрядно намазалъ. Мельканіе въ глазахъ начнется. Окромя того, пятнадцать визитовъ…
— Ну, легонькаго? Шато-марго ступочку.
— И отъ шато-марго шататься и моргать начнешь. Не модель!
— Ну, портерку?
— Портеръ ноги портитъ. Ужъ тогда лучше легонькаго медочку рюмочку.
— Иванъ Парамонычъ! Сними съ головы треухъ-то! Здѣсь вѣдь, чай, образа! дѣлаетъ хозяину замѣчаніе жена.
— Погоди, не балуй! Дай во всемъ парадѣ-то мнѣ покрасоваться, отвѣчаетъ хозяинъ и тащитъ гостя къ закускѣ.
— Давно ли, Иванъ Парамонычъ, это у васъ мундирное-то украшеніе? — задаетъ вопросъ гость.
— Съ прошлаго года въ нищенскій комитетъ вношу. Сейчасъ былъ у генерала. Ахъ, Боже мой, какъ онъ меня принялъ! Вотъ душа-то! «Какъ, говоритъ, торговали къ празднику? Какъ насчетъ внесенія пошлины звонкою монетой?» «Мы, говорю, ваше превосходительство, пошлины не вносимъ, потому подрядами по части мусорнаго очищенія занимаемся». Сейчасъ это мнѣ дрей-мадеры…
— Вотъ отъ того-то ты себѣ глаза и налилъ! — язвитъ жена.
— Брысь! Нешто я могу препятствовать, коли самъ генералъ проситъ? Ихъ желаніе завсегда въ насъ отраженіе найдетъ. Сначала первую… потомъ вторую… засимъ третью и, наконецъ, безъ четырехъ угловъ домъ не строится…
— Полно врать-то, Ну, станетъ-ли генералъ тебя потчивать! Просто у Феклиста Кузьмича замотался.
— Анъ вовсе и не та музыка. Ошибаешься! Э, да что тутъ! Другъ, выпьемъ мадерки по одной собачкѣ и гуськомъ закусимъ. Вѣдь гусь-то плавалъ.
— Не могу, Иванъ Парамонычъ! Пятнадцать визитовъ… рысакъ въ мылѣ… отнѣкивается гость.
— А вотъ мы тебя по разбойничью заставимъ. Смерти или живота?
Хозяинъ выхватываетъ изъ ноженъ шпагу и замахивается на гостя.
— Иванъ Парамонычъ! Иванъ Парамонычъ! Что вы? Вѣдь это называется обнаженіе… Долго-ли до грѣха!
— Ага, испугался! Ну, теперь пей!
— Ей-Богу, еще пятнадцать визитовъ… Ноги подломились… Рысакъ въ мылѣ…
Гость пьетъ, прощается и уходитъ. Купецъ подбоченивается и долго смотритъ на жену, лукаво подмигивая глазомъ.
— Тьфу! дуракъ эдакой! — плюетъ жена.
— Дура!