Новое в психологии (Бухов)/ДО

Новое в психологии
авторъ Аркадий Сергеевич Бухов

Опубл.: 1916. Источникъ: az.lib.ru

Это произведение было опубликовано до 7 ноября 1917 года (по новому стилю) на территории Российской империи (Российской республики), за исключением территорий Великого княжества Финляндского и Царства Польского, и не было опубликовано на территории Советской России или других государств в течение 30 дней после даты первого опубликования.

Поскольку Российская Федерация (Советская Россия, РСФСР), несмотря на историческую преемственность, юридически не является полным правопреемником Российской империи, а сама Российская империя не являлась страной-участницей Бернской конвенции об охране литературных и художественных произведений, то согласно статье 5 конвенции это произведение не имеет страны происхождения.

Исключительное право на это произведение не действует на территории Российской Федерации, поскольку это произведение не удовлетворяет положениям статьи 1256 Гражданского кодекса Российской Федерации о территории обнародования, о гражданстве автора и об обязательствах по международным договорам.

Это произведение находится также в общественном достоянии в США (public domain), поскольку оно было опубликовано до 1 января 1929 года.

Библіотека «Новаго Сатирикона». Арк. Аверченко, Арк. Буковъ, Георгій Ландау, Н. А. Тэффи, АНАТОМІЯ и ФИЗІОЛОГІЯ ЧЕЛОВѢКА ПРИЛОЖЕНІЕ: ПСИХОЛОГІЯ ЧЕЛОВѢКА. Составлено по источникамъ и такъ. ПЕТРОГРАДЪ. Типографія «Грамотность», 5-ая Рождественская, д. 44. 1916.

Аркадій Буховъ.

НОВОЕ ВЪ ПСИХОЛОГІИ.

СБОРНИКЪ СТАТЕЙ. ОГЛАВЛЕНІЕ

Вмѣсто предисловія

Предметъ психологіи

Изученіе психологіи

Беллетристы психологи

Психологи по обязанности

Индукція и декукція

Душа животныхъ, птицъ и насѣкомыхъ

Простыя явленія душевной жизни

Эгоизмъ и альтруизмъ

Доброта

Душевное равновѣсіе и душевная усталость

Скупость

Страхъ

Ревность

Влюбчивость

Хамство и пронырливость

Сложныя явленія душевной жизни

1. Воспріятіе художественныхъ произведеній

2. Музыкальность

3. Воображеніе и фантазія

4. Стремленіе къ популярности

Выдержки изъ рецензій, справедливо выдѣлившихъ эту вдумчиво и интересно написанную книгу изъ ряда другихъ подобныхъ изданій:

… Если эту книжку и можно рекомендовать, то только…

("Рѣчь", Декабрь 1915 г.).

… Мы искренно удивляемся автору, который…

("День", Февраль 1914 г.).

… Кто только не пишетъ о психологіи! Но даже среди тѣхъ книгъ, о которыхъ мы только что говорили, эта книжка выдѣляется своимъ…

("Бирж. Вѣд.", 1917 г.-- о третьемъ изд. книги).

… Съ жуткимъ любопытствомъ мы прочли эту необычайную книгу…

("Новое Время", 1892 г.).

ВМѢСТО ПРЕДИСЛОВІЯ.

Настоящій трудъ предлагается читателю въ качествѣ пособія для самообразованія; какъ учебникъ онъ не можетъ служить по тремъ причинамъ: во-первыхъ — авторъ сознательно уклонялся отъ программы, рекомендованной для прохожденія психологіи въ старшихъ классахъ средне-учебныхъ заведеній, во вторыхъ, здѣсь введено много примѣровъ и иллюстрацій изъ внѣшней жизни, даже краткое повтореніе которыхъ передъ столомъ экзаменатора, не повлекло-бы успѣшнаго и быстраго окончанія учебнаго заведенія и, въ третьихъ, коренное несогласіе автора со многими основными положеніями психологіи какъ таковой, широта взглядовъ и быстрота выводовъ, не позволяетъ ему настаивать на непреложности всего написаннаго здѣсь. Что-же касается пользы этой книги для саморазвитія, расширенія умственнаго кругозора и для сознательнаго пониманія многихъ функцій нашей душевной жизни — авторъ надѣется, что его книга прольетъ въ этой области не мало свѣта. Во всякомъ случаѣ книга написана съ вдумчивымъ и серьезнымъ отношеніемъ къ разбираемымъ въ ней вопросамъ и, хотя можетъ быть, встрѣтить недобросовѣстное отношеніе въ бульварной прессѣ, но среди людей и учрежденій чистой науки она, какъ надѣется авторъ, найдетъ благосклонное и благожелательное отношеніе.

Авторъ.

При составленіи книги, авторъ пользовался слѣдующими трудами, какъ на русскомъ, такъ и на иностранныхъ языкахъ:

Въ горахъ Кинши. Очерки изъ жизни туземцевъ Джао-Ного. Спб. 1873. 324 стр.

Отчеты Олонецкаго земства за 1842—46 г.г. Изд. Неоффиціальное.

А вотъ и она живая струна и всѣ золотые куплеты ея. Сборникъ анекдотовъ и злободневныхъ куплетовъ. Изд. III-е, Москва. 96 г.

Лошадь и уходъ за ней. (Сборникъ). Томскъ.

Вліяніе окисляющихъ веществъ на осадки цинка. Изданіе комиссіи при Новороссійскомъ Университетѣ.

А. Вербицкая. Ключи счастья. Москва.

Два года въ копяхъ Аргентины. Докладъ инженера Ранка обществу баптистовъ въ Лондонѣ. На англійскомъ языкѣ. Ливерпуль, 1892 г.

Хиромантія. Съ примѣненіемъ складной карты. Оракулъ для новобрачныхъ. Изд. Журн. «Апполонъ».

М. Кузминъ. Стихи.

Администраціи Публичной библіотеки, услугами коей авторъ не успѣлъ воспользоваться, московской ассоціаціи футуристовъ, не прерывавшихъ трудъ автора выпусками сборниковъ стиховъ, и другимъ лицамъ и учреждеіямъ, помогавшимъ автору совѣтами и участіемъ — приношу необходимую благодарность.

Петроградъ. Ноябрь 1915 г.

ПРЕДМЕТЪ ПСИХОЛОГІИ.

Психологія изучаетъ душу; поэтому первый вопросъ, который можетъ явиться у читателя, это вопросъ о томъ, что такое душа вообще. Представленіе о душѣ и ея сущности крайне разнообразно. Какъ часто мы слышимъ въ нашей жизни утвержденія объ извѣстныхъ намъ людяхъ:

— Это, бездушный человѣкъ.

— Ничего подобнаго, — отвѣчаютъ не менѣе чуткіе люди: — онъ просто мерзавецъ и спекулируетъ на оловѣ…

Или:

— Сегодня Кикановъ пѣлъ съ душой.

— Какая же это душа, если онъ и слова перевиралъ и на другой мотивъ пѣлъ.

И даже сами опрашиваемые о своихъ душевныхъ переживаніяхъ иногда безсознательно путаютъ это понятіе.

— Почему вы не хотите сегодня придти?

— У меня скверно на душѣ. Хоть-бы гдѣ-нибудь три рубля достать… И кромѣ того — флюсъ.

Что же такое душа? Душа, какъ ее опредѣляютъ философы, это есть то, что владѣетъ нашими поступками, повелѣваетъ намъ дѣлать то, или иное. Здѣсь, конечно, можно встрѣтиться съ самыми разнообразными возраженіями. Такъ, напримѣръ, то, что повелѣваетъ намъ дѣлать дома государственныя ассигнаціонныя бумаги, или говорить по телефону гадости о пріятеляхъ — называется не душой, а свинствомъ.

Представителя чистой науки опредѣляютъ душу иначе: въ ихъ представленіи она нѣчто среднее между какимъ-то сѣрымъ мозговымъ веществомъ, мозговыми извилинами и тремя-четырьмя наиболѣе бойкими нервами. Въ сущности дѣла, ученые, можетъ быть, и правы, но при такомъ пониманіи имъ никогда не удастся разграничить душевный міръ лирическаго поэта отъ такового же сибирской козы.

О томъ, что наша душа и тѣло находятся въ сильной зависимости другъ отъ друга, говорить не приходится: это аксіома. Посмотрите на душевно-больного человѣка. Захворавъ, онъ, въ большинствѣ случаевъ, становится спокойнымъ, дѣловитымъ, переселяется въ психіатрическую лечебницу и не безпокоитъ окружающихъ. Физически-больные люди — наоборотъ; захворавъ простой лихорадкой, которая при ближайшемъ разсмотрѣніи оказывается мигренью, такой человѣкъ сейчасъ-же, не стѣсняясь ни чьимъ присутствіемъ, быстро раздѣвается, лѣзетъ въ постель и начинаетъ озлобленно требовать отъ всѣхъ, чтобы ему несли цвѣты, конфеты, справлялись черезъ каждыя семь минуть о его здоровьи по телефону и, посидѣвъ около его кровати, уходили шатаясь и съ низко-опущенными головами, въ знакъ глубокой горести о его болѣзни.

Что же такое душа, во второй разъ спрашиваю я?^[1]

Надъ этимъ вопросомъ многіе потратили много времени и не пришли къ окончательному выводу. Именно поэтому и образовалась цѣлая наука изученія души — психологія. Если бы душа была опредѣлена, со всѣми своими достоинствами и недостатками, была-бы признана простымъ отросткомъ организма какъ, напримѣръ, слѣпая кишка, — почетное званіе психолога, свелось-бы къ обыкновенной негромкой профессіи, какъ женщина-зубной врачъ, или выжигальщикъ по дереву и мѣди. Теперь-же, для изученія всѣхъ явленій души существуетъ цѣлая наука, которая и помогаетъ намъ, послѣ прохожденія ея, выяснить сложный вопросъ о сущности и проявленіяхъ души.

ИЗУЧЕНІЕ ПСИХОЛОГІИ.

По словамъ предисловій къ гимназическимъ курсамъ психологіи, она, какъ наука, начала существовать очень давно. За отсутствіемъ книгопечатанія, ее очень долго не выпускали въ видѣ научныхъ трудовъ и велась она, первоначально, чисто кустарнымъ способомъ: ею занимались древніе философы, которые отъ другихъ занятій были освобождены. Въ философы шли молодые люди, получившіе, въ силу физическихъ недостатковъ, бѣлые билеты при призывѣ къ отбыванію воинской повинности; сначала они продавали контромярки на кровавыя представленія въ древнихъ циркахъ, потомъ занимались леченіемъ женскихъ и дѣтскихъ болѣзней путемъ внушенія, открывали мелочныя лавочки, играли въ кости и т. д. Состарившись во время этихъ занятій, они становились философами и, между прочимъ, занимались изученіемъ психологіи.

Въ виду полнаго отсутствія ученыхъ обществъ, провѣряющихъ ихъ утвержденія, философамъ-психологамъ приходилось вѣрить на слово.

Выгнанный изъ покоевъ Цезаря, такой философъ, въ припадкѣ отчаянія, иногда заявлялъ вслухъ:

— Онъ мнѣ всю душу вымоталъ.

Ученики философа, желая придать его словамъ опредѣленный вѣсъ, неизмѣнно допытывались:

— А развѣ можно выматывать душу?

— Можно, — хмуро отвѣчалъ философъ.

Ученики, которые въ древнее время были очень глупы и довѣрчивы, отходили въ сторону, долго совѣтовались и снова приставали къ философу:

— А какъ ее можно выматывать?

— Да ужъ такъ и можно. Многіе это умѣютъ въ совершенствѣ.

— Значить, душа что-то въ родѣ клубка, учитель?

— Вродѣ. Не лѣзьте только, пожалуйста.

Обрадованные ученики бѣгали по знакомымъ и разсказывали, что философъ опредѣлилъ душу, какъ нѣчто матерьяльное, даже имѣющее круглую форму. Когда это доходило до другого философа, имѣющаго на перваго зубъ, тотъ, желая напакостить конкуренту, созывалъ на улицѣ, въ послѣобѣденные часы, цѣлую толпу совершенно чужихъ людей и распространялъ о душѣ совершенно противоположные слухи.

— Знаете вы, что такое душа? — спрашивалъ онъ у со бравшихся.

— Не знаемъ, — единогласно отвѣчали тѣ.

— Впрочемъ, откуда вамъ и знать!

— Это ты вѣрно…

— А разъ никто не знаетъ, значитъ и вообще ее не существуетъ…

— Можетъ, у боговъ спросить? — предлагали наиболѣе безпокойные изъ толпы.

— Это можно. Попытка — не пытка, спросъ — не бѣда.

Шли спрашивать у боговъ. Требовали весталокъ, старшихъ по чину жрецовъ, платили имъ деньгами и живностью, но никакихъ положительныхъ свѣдѣній не получали.

— Нѣтъ, братцы, души, — виновато резюмировалъ одинъ изъ наиболѣе спокойныхъ жрецовъ; — на нѣтъ и суда нѣтъ…

— Нѣтъ, такъ и не надо…

Ученики перваго философа, поспѣвшіе къ концу этихъ изслѣдованій, сначала затѣвали уличный споръ, потомъ ожесточались и били другъ друга, а заканчивался научный диспутъ вмѣстѣ, въ какомъ-нибудь подвалѣ, служившемъ дешевой кухмистерской для безработныхъ гладіаторовъ.

Пополняемая такими данными и плохо-провѣренными выводами, психологія, какъ наука, конечно, туго подвигалась впередъ.

Мало-по-малу она все-таки становилась на чисто научную почву. Купцы стали изучать характеръ своихъ конкурентовъ, автуры — новыхъ фаворитовъ и гетеръ богатыхъ холостяковъ для того, чтобы не промахнуться въ разнаго рода краткосрочныхъ и долговременныхъ сдѣлкахъ.

Наблюдательные люди стали уже придерживаться цѣлыхъ психологическихъ теорій. Встрѣтивъ захудалаго патриція, который рисковалъ появляться на улицѣ только ночью, боясь кредиторовъ и суровыхъ родственниковъ, они индуктивнымъ путемъ изучали его душевное состояніе.

— Если-бы онъ не боялся, онъ выходилъ-бы и днемъ. Разъ онъ боится, значитъ у него неспокойна душа. Разъ душа неспокойна — пакость какую-нибудь сдѣлалъ.

Такъ обстояло дѣло съ изученіемъ человѣческой души; и что-же! не прошло и двухъ тысячъ лѣтъ, какъ мы застаемъ совершенно другую картину. Нашъ вѣкъ, который въ провинціальныхъ газетахъ лѣтъ пятнадцать подрядъ небезосновательно называютъ вѣкомъ пара и электричества, выдвинулъ для изученія человѣческой души не только профессіонально-обученныхъ для этого людей, но даже особые аппараты и машины.

За послѣднее время въ иллюстрированныхъ еженедѣльникахъ все чаще и чаще появляются снимки съ такихъ аппаратовъ, для изученія душевныхъ переживаній. Одни аппараты изучаютъ степень воспріимчивости человѣка, другіе его способности обобщать свои наблюденія, третьи даже для опредѣленія его умственныхъ способностей. Пока эти аппараты дѣйствуютъ исправно, никому не обидно, потому, что все равно по нимъ ничего узнать нельзя. Но когда механизмъ портится и всѣ его частицы начинаютъ работать самостоятельно, получаются удручающіе результаты. Оторванный отъ срочной работы по убою скота и подведенный къ аппарату тридцатилѣтній мясникъ, оказывается по наблюденію аппарата человѣкомъ съ нѣжными переживаніями, сильной душевной усталостью и большой склонностью къ творчеству. И, наоборотъ, начинающій поэтъ, туго начиненный птичками, бабочками и подснѣжниками, по приговору чуткаго аппарота оказывается обладателемъ лошадиной души, а вся работа сердца у него сводится къ четыремъ-пяти ударамъ въ два съ половиною часа.

Многіе думаютъ, что однимъ изъ такихъ аппаратовъ является и сейсмографъ. Это большая ошибка, основанная на недоразумѣніи: сейсмографъ употребляется исключительно для опредѣленія землетрясеній. Въ тѣхъ же мѣстахъ, гдѣ землетрясеніями никто не занимается, сейсмографъ стоитъ забытый и безо всякаго къ нему вниманія.

Психологи-ученые раздѣляются на двѣ группы. Одна изъ нихъ состоитъ изъ ученыхъ, пишущихъ большіе трактаты и доклады для ученыхъ обществъ, настолько солидныхъ размѣровъ, что даже небольшое количество такихъ книгъ, незамѣтно приводитъ бумажный рынокъ къ состоянію тяжелаго кризиса. Книжные склады, получивъ такія книги, сразу складываютъ ихъ въ подвалы, откуда по истеченіи года, онѣ охотно разбираются владѣльцами мелочныхъ и свѣчныхъ лавокъ. Если трудъ по психологіи настолько великъ и настолько трудно читаемъ, что ученое учрежденіе рискуетъ закрыться совсѣмъ изъ-за обремененія себя непосильной работой, прочтенія этого труда — профессору, написавшему изслѣдованіе, дается ученая степень. Получивъ ее, счастливый профессоръ дѣлается авторитетомъ, быстро старѣетъ и сразу начинаетъ жить на пенсію. Впослѣдствіи онъ занимается сельскимъ хозяйствомъ и умираетъ. На его похороны съѣзжаются представители всѣхъ университетовъ и привозятъ вѣнки, причемъ провинціальные университеты, не зная о бывшей профессіи покойнаго, къ вѣнку привязываютъ голубую ленту съ трогательной надписью, тисненной золотомъ: лучшему ботанику Россіи. Поправка, внесенная лентой, присланной другимъ провинціальнымъ университетомъ, что покойный былъ механикомъ, принимается всѣми охотно.

Другая группа ученыхъ занимается обычно экономикой, или геодезіей и пишетъ учебники психологіи для средне-учебныхъ заведеній съ древними языками. Степень знакомства автора такого учебника съ психологіей быстро сказывается на учащихся; основательно прочтя его и многое заучивъ наизусть, ученики на экзаменахъ пишутъ на доскахъ какія-то формулы, читаютъ стихи, приводятъ какіе-то примѣры, и въ концѣ концовъ путаютъ психологію съ космографіей.

Кромѣ ученыхъ, получающихъ изъ соотвѣтствующаго министерства приличное жалованье за изученіе психологіи, есть еще психологи-добровольцы. Самый распространенный видъ ихъ, это —

БЕЛЛЕТРИСТЫ-ПСИХОЛОГИ.

Въ русской литературѣ былъ такой періодъ, когда читатели вѣрили каждому слову романиста или пишущаго разсказы и повѣсти. Теперь, когда не только читатели, но и близкіе, не вѣрятъ пишущему человѣку даже на честное слово, и портные и на векселѣ беллетриста требуютъ подписи поручителя — о такомъ періодѣ вспоминать тяжело, но, во всякомъ случаѣ, онъ былъ. Въ этотъ литературный періодъ отъ писателя требовалось только разсказать о какихъ-нибудь людяхъ, или событіяхъ. Писатель садился и писалъ. Если онъ разсказывалъ о томъ, какъ герой романа шелъ и убивалъ племянника, читатель чувствовалъ и вѣрилъ, что иначе быть не могло: писатель знаетъ. Его герой, его романъ, что хочетъ, то и сдѣлаетъ. Не открывать же герою торговлю контрабандными сигарами, если ему нужно стать, по замыслу романа, убійцей.

Писатель старой литературы зналъ объ этомъ довѣріи и мало-по-малу начиналъ хамить. Боясь, что его конкурентъ напишетъ лучше, писатель сталъ обращаться со своими героями, какъ съ телефонными мальчишками: на всѣ порученія. Сейчасъ герой служить въ департаментѣ, чтобы маленькую сестренку прокормить, а завтра онъ оказывается французомъ, молочнымъ братомъ московскаго сахарозаводчика и ѣдетъ въ Албанію.

Читатели вѣрили и этому; удивлялись, но все-таки упрямо вѣрили.

— Я не напишу, ты не напишешь… А онъ знаетъ, что пишетъ… Разъ, братъ, изъ чиновника въ молочные братья попалъ, только и остается, что Албанія.

Чувствуя, что этой вѣры, все равно, въ концѣ концовъ не хватить, писатели начали играть на ней слишкомъ неосторожно. Стали придумывать такія исторіи, что читатели начали почесываться.

— Какъ-же это такъ… Человѣкъ въ гимназіи учился, въ воротничкахъ ходить и вдругъ за козой ухаживать началъ… Что-то не такъ…

— Это еще ничего… Я вотъ читалъ романъ, гдѣ герой отъ насморка умеръ, а его невѣста переодѣлась въ мужское платье и миссіонеромъ въ Китай поѣхала негровъ просвѣщать…

— Странно…

За писателями стали слѣдить, а такъ-какъ поведеніе ихъ становилось двусмысленнѣе и двусмысленнѣе, читатели въ свою очередь стали требовать отъ писателя объясненія каждаго, даже самаго незамѣтнаго въ жизненномъ обиходѣ, поступка не только героя романа, а даже простого вводнаго, на четырнадцать строчекъ, лица.

«Питакинъ вошелъ въ комнату, поклонился, сѣлъ на стулъ и сталъ разсказывать», — писалъ беллетристъ.

— А почему? — съ глухимъ недовѣріемъ, спрашивали читатели, — можетъ, ему и не нужно было въ комнату лѣзть… Постоялъ-бы на улицѣ, да помолчалъ, вмѣсто того, чтобы съ разговорами приставать къ чужимъ людямъ.

Вотъ тогда каждый беллетристъ, при исполненіи служебныхъ обязанностей, сдѣлался психологомъ и сталъ обстоятельно, путемъ долгаго изученія человѣческой души, психологически объяснять каждый поступокъ персонажа своего романа.

— Почему вошелъ Питакинъ? — писалъ беллетристъ-психологъ, — потому, что у него было такое чувство, что если онъ сейчасъ не войдетъ въ комнату, онъ долженъ застрѣлиться…

— Это иное дѣло, — соглашался читатель, — разъ такое положеніе, что человѣкъ въ чужомъ домѣ руки наложить на себя долженъ, пусть входитъ… Впрочемъ, можетъ, онъ и вретъ… Прокутилъ четвертную и ничего больше. Изъ-на этого не застрѣлишься…

— Почему-же долженъ былъ застрѣлиться Питакинъ? — увертывался беллетристъ, — объ этомъ знала темная ночь въ имѣніи Кушиныхъ и ласковыя звѣзды.

— Ну, хорошо, а почему онъ поклонился?

— Да, вѣдь, въ комнату вошелъ…

— А что-же изъ этого? У васъ самого, въ одномъ разсказѣ, герой, войдя въ комнату, сейчасъ-же начинаетъ говорить гадости, а когда его собирались выводить, онъ заявлялъ, что это — протестъ противъ мѣщанства..

— Онъ поклонился, — объяснялъ беллетристъ, — потому что что-то темное охватило его сознаніе, сердце сжималось въ стальныхъ рукахъ и кровавые зигзаги обвили его душу. Казалось, что кто-то жуткій стоить за окномъ и смѣется ледянымъ смѣхомъ.

Такая система психологически объяснять поступокъ каждаго описываемаго лица, скоро перешла въ писательскій обычай, отъ котораго всѣмъ становилось тяжело. Даже при описаніи міра животныхъ, растительнаго царства и неодушевленныхъ предметовъ, беллетристы-психологи старались объяснить остротой переживаній каждое событіе.

— У воротъ лежала собака. Внутренній голосъ шепталъ ея душѣ, что она должна встать и укусить Аксинью за ногу. Сердце трепетало въ какомъ-то клубкѣ кошмаровъ. И даже хвостъ, медленно поднимавшійся и опускавшійся, чувствовалъ въ своей груди стремленіе къ злу. Встала и укусила. И, казалось, что за окномъ смѣется кто-то жуткій и тихій.

— Я уронилъ стаканъ, который разбился съ печальной улыбкой. Улыбкой стекла. И, казалось, что это не я выронилъ его изъ рукъ на полъ, а самъ онъ, написавъ предсмертную записку, махнувъ на все рукой, пошелъ и разбился.

Вскорѣ беллетристы-психологи стали раздѣляться по спеціальностямъ. Сильно выдвинулись психологи женской души, писавшіе разсказы изъ женской жизни; ими была до такой степени изучена и живо воспроизведена женская душа, что многіе изъ читателей торопились подавать прошенія въ консисторіи объ ускореніи развода, а молодые люди горько и безнадежно обрекали себя на долгое безбрачіе.

Читатели психологовъ-беллетристовъ медленно вымирали, чтеніе становилось тихимъ ужасомъ даже для людей съ крѣпкими нервами. Иногда молодой человѣкъ, цвѣтущаго здоровья, получившій крупное наслѣдство и любимый, вызывающей общую зависть, красавицей, — вдругъ внезапно кончалъ шумнымъ самоубійствомъ веселую жизнь, оставляя витать надъ своею смертью неразгаданную тайну. Судебныя власти, ведшіе слѣдствіе, натыкались на показанія свидѣтелей, что молодой человѣкъ передъ смертью часто по цѣлымъ днямъ держалъ себя за голову и отпускалъ ее изъ рукъ только для того, чтобы изрѣдка ударить ею объ стѣну своего кабинета. Ѣсть пересталъ дней за шесть, а воды боялся. И судебныя власти почти уже отказывались распутать нить тайны, когда къ слѣдователю являлась престарѣлая мать покойнаго и съ громкимъ плачемъ передавала повѣетъ или романъ психолога-беллетриста.

— Это выше насъ! — поникая головой, восклицалъ судебный слѣдователь.

Такъ, собственно говоря, легкомысленно и мало помогала изученію человѣческой души художественная литература. Несравненно лучше изучили душу, и это изученіе претворили въ цѣлостныя системы — люди другихъ профессій.

ПСИХОЛОГИ ПО ОБЯЗАННОСТИ.

Вы обращали когда-нибудь вниманіе на то, какая пауза проходитъ между вашимъ обращеніемъ къ извозчику съ предложеніемъ довезти васъ до театра и его отвѣтомъ? Сидя гдѣ-нибудь въ ночной чайной, за стаканомъ спитого чая и кускомъ ситнаго, заурядный извозчикъ никогда не говорить своимъ пріятелямъ по извозчичьему двору, или биржѣ:

— Ахъ, я такъ знаю излучины человѣческой души… Я чутокъ ко всѣмъ проявленіямъ внутренняго міра ближняго…

Несмотря на свой независимый видъ, такой извозчикъ не кончилъ даже провинціальной гимназіи; о психологіи ему не приходилось и слышать — въ извозчичьемъ быту употребленіе такихъ сложныхъ словъ и понятій не принято. Но вдумайтесь въ его разговоръ съ вами и вы поймете, что человѣческая душа передъ нимъ, какъ на ладони.

— Извозчикъ!..

Онъ сразу поворачиваетъ къ вамъ лицо и прислушивается къ тону этого обращенія. Если вы произнесли его запыхавшись, уставъ отъ безконечныхъ поисковъ другого извозчика на пустынной улицѣ, если по всѣмъ вашимъ нетерпѣливымъ движеніямъ видно, что тамъ некогда — онъ посмотритъ куда-то вбокъ и лаконически отвѣтитъ:

— Рупь.

Онъ прекрасно знаетъ, что рубль это вообще много; совершенно не знаетъ, куда васъ нужно везти; но сразу-же даетъ вамъ понять, что отъ него трудно скрыть насущную потребность не бѣжать пѣшкомъ, а ѣхать, гдѣ что-то, или кто-то ждетъ.

— Много… Шесть гривенъ.

Онъ самъ чувствуетъ тоже, что это много, но прекрасно понимаетъ, что если дать вамъ возможность начать съ нимъ торговаться, все его обаяніе, какъ необходимаго человѣка, пропадетъ, и вы сообразите, что за угломъ есть еще извозчикъ. Поэтому онъ просто начинаетъ дергать возжи, плотнѣе усаживаться на козлахъ и дѣлаетъ видъ, что онъ уже отъѣзжаетъ. На психику куда-то торопящагося человѣка, это дѣйствуетъ безъ промаха: вы лѣзете въ пролетку.

Ѣдетъ онъ съ такимъ разсчетомъ, чтобы въ половинѣ пути вы сначала раздраженнымъ тономъ, а потомъ нескрываемо-бѣшено стали требовать ускоренія темпа ѣзды.

— Баринъ торопится, — дѣлаетъ логическую предпосылку извозчикъ, — значитъ, ему нужно. Я не тороплюсь, значитъ мнѣ это не нужно.

— Поѣдешь ты, или нѣтъ?

— Онъ очень торопится, — продолжаетъ думать извозчикъ, — значитъ, ему это очень нужно. Я совсѣмъ не тороплюсь, значить…

— Извозчикъ… Гдѣ тутъ полицейскій… Я тебѣ…

— Баринъ совсѣмъ торопится, — логически заканчиваетъ извозчикъ, — значитъ, надо прибавить.

И, немного подумавъ, говоритъ вслухъ:

— Эхъ, кабы еще гривенничекъ…

Вы прекрасно знаете, что всякое нелестное слово, вырвавшееся у васъ по поводу человѣка на козлахъ, будеть играть обратно пропорціональное значеніе для скорости ѣзды. Поэтому онъ ни капли не удивленъ, когда слышитъ за спиной вздохъ, вырывающійся между стиснутыми зубами и шипящіе звуки:

— Поѣзжай… Двугривенный, скотина, получишь…

Если въ концѣ пути вы откажетесь выдать эту прибавку за нормальную ѣзду, извозчикъ подыметъ такой крикъ и шумъ, что вамъ придется задержаться у подъѣзда еще двадцать лишнихъ минутъ. Поэтому вы даете безпрекословно. Такъ иногда простой, неграмотный человѣкъ, силой знанія человѣческой души заставляетъ заплатить своего ближняго рубль двадцать копѣекъ за то, что стоить только тридцать пять. Такихъ людей, которые на изученіе души были толкнуты силой обстоятельствъ, инстинктомъ самосохраненія и врожденнымъ чувствомъ жульничества, я и называю психологами по обязанностями. Ихъ очень много.

Вокзальные носильщики, напримѣръ, изучившіе душу пассажира, никогда сами не лѣзутъ въ вагоны. Наоборотъ, плотной массой они стоять гдѣ-нибудь въ углу у рѣшетки и ждутъ, когда пассажиры побѣгутъ къ нимъ сами. Ничего не значитъ, что въ поѣздѣ всего восемь вагоновъ, а носильщиковъ настолько превышающее количество, что ими безъ особаго труда, могли-бы быть снесены не только всѣ чемоданы, вмѣстѣ съ ихъ владѣльцами, но и всѣ восемь вагоновъ съ паровозомъ. Пассажиръ, видя другихъ бѣгущими, бѣжитъ и самъ, производитъ панику и создаетъ такое впечатлѣніе, что на сто десять пассажировъ всего два носильщика, которыхъ надо рыдающимъ голосомъ упрашивать о посильной помощи.

Свободный носильщикъ очень часто уклоняется отъ помощи изящно одѣтой дамѣ. Онъ прекрасно знаетъ, что у нея семь недвижимыхъ мѣстъ и одно движимое на рукахъ; когда онъ снесетъ все въ вагонъ, окажется, что сосѣдствомъ собачки недоволенъ лысый господинъ съ газетой, а восьмое мѣсто забыто дома и въ порывѣ отчаянія дама вознаграждаетъ его трудъ гривенникомъ. И наоборотъ, бѣдно одѣтому вологодскому мѣщанину очень выгодно дотащить до плацкартнаго мѣста въ третьемъ классѣ дырявый чемоданъ; стоитъ два раза назвать мѣщанина его сіятельствомъ и пожелать, счастливо добраться до дѣтокъ, вологодскій старожилъ растрогается до того, что попрощается за руку и умиленно заплатить цѣлый полтинникъ…

О томъ, какъ знаютъ человѣческую душу ресторанные оффиціанты, не приходится и говорить.

Въ дорогихъ ресторанахъ ни одинъ лакей не унизится до внимательнаго выслушиванія человѣка, который съ видомъ разоряющагося купца начнетъ заказывать:

— Мнѣ бы поужинать… Да чтобы посвѣжѣе все… Можетъ, тамъ, рыбка какая есть… Потомъ и горячаго попризакажу….

Послѣ такого вступленія всегда слѣдуетъ просьба принести кусокъ ветчины и два яйца.

Студенту, пришедшему съ дамой и незамѣтно подъ столомъ пересчитывающему трехрублевки въ бумажникѣ, каждая бутылка подается въ серебряномъ ведрѣ, для того, чтобы поразить широтой размаха его спутницу. Студентъ благодарными глазами смотритъ на оффиціанта, сумѣвшаго декорировать ужинъ на семь рублей — въ сорокарублевый и, уходя, непремѣнно дастъ лишній полтинникъ.

Посѣтителю, который два раза подрядъ пообѣдалъ въ одномъ ресторанѣ и считаетъ себя уже завсегдатаемъ, опытный лакей всегда выдумываетъ особыя блюда, приготавливаемыя поваромъ только для своихъ людей. Посѣтителю это льстить, а лакей охотно и быстро собираетъ у повара все, что еще не успѣло выброситься въ помойное ведро, или унестись на столы подъ видомъ солянки съ громкимъ названіемъ; собранное и политое жидкой сметаной, это блюдо очень нравится новому завсегдатаю ресторана, такъ какъ названія его нѣтъ даже на карточкѣ. Вполнѣ естественно, что психологъ-лакей не бываетъ обиженъ. Что онъ говоритъ о такомъ завсегдатаѣ послѣ, въ компаніи своихъ сослуживцевъ, не подлежитъ опубликованію, которое вызвало-бы привлеченіе автора и издателя этой книги къ отвѣтственности за допущенное въ печати сквернословіе.

Не менѣе тонкіе психологи и приказчики магазиновъ, особенно гастрономическихъ.

— Разрѣшите предложить особые финики?

— Вотъ эти? А что-же въ нихъ особеннаго? Такіе-же, какъ и тѣ вотъ…

— Эти рубль сорокъ, а тѣ восемь гривенъ…

— Только и разница?..

— Ну, какъ-же съ… Смѣяться изволите. Тѣ больше для простонародья идутъ, а эти къ приличному дому подходятъ.

— Ага… Заверните.

— Лососинки прикажете?

— А почемъ?

— Рубль девяносто, господинъ.

— Да вѣдь вездѣ…

— Извольте — рубль сорокъ.

— Полтинникъ на фунтѣ, уступаетъ, — соображаетъ покупатель, — куплю два фунтика, вотъ рубль экономіи… Заверните, голубчикъ.

Правда, въ другомъ магазинѣ та-же самая лососина стоитъ рубль двадцать копѣекъ, — но вѣдь развѣ тамъ уступятъ, хоть грошъ…

Приказчики мануфактурныхъ магазиновъ, большіе знатоки женской души, во время распродажи вывертываютъ душу любой дамы наизнанку.

— Нѣтъ-ли у васъ такихъ пуговицъ, — говорить дама, вошедшая въ магазинъ не столько по надобности, сколько по слѣпому влеченію къ покупкамъ, — вотъ такихъ… По бокамъ свѣтлое, а въ серединѣ кружочекъ… и по бокамъ кружочки… А въ серединѣ… Это что у васъ такое? Вѣдь это, зеленое?

— Это? Модный цвѣтъ, сударыня. Шесть аршинъ отъ цѣлаго куска осталось. Можетъ, посмотрите?

Пока дама присасывается къ куску гнилой матеріи, приказчикъ яростнымъ и сильнымъ прыжкомъ бросается къ полкамъ, уставленнымъ другими кусками такихъ-же матерій. Не проходитъ и четырехъ минуть, какъ дама подошедшая къ прилавку покрывается и тонетъ въ волнахъ набросанныхъ психологомъ-приказчикомъ яркихъ матерій. У нея кружится голова и холодѣютъ ноги отъ молчаливаго восторга.

Со змѣиной улыбкой на губахъ, приказчикъ, какъ-будто небрежно, кладетъ передъ ней какіе-то листки изъ моднаго журнала.

— Больше вотъ такія вещицы-съ изъ этихъ матерій дѣлаютъ… — вскользь замѣчаетъ онъ, присматривая новую жертву.

— Такія? — глухо спрашиваетъ дама — дайте мнѣ два аршина вотъ этой, коричневой… Впрочемъ нѣтъ, я просила пуговицы… Дайте мнѣ пугови… И, вотъ этой три аршина… И этой три аршина…

— А этой прикажете? — въ упоръ смотря на даму, спрашиваетъ приказчикъ.

— Этой? Сиреневой?… Дайте.

А приказчики фруктовыхъ магазиновъ? Я видалъ самъ, какъ одинъ изъ нихъ несъ по магазину корзинку гнилыхъ грушъ, чтобы выставить ихъ на улицу и распродать мальчишкамъ по двѣ копѣйки за штуку; несъ, потомъ вдругъ остановился, улыбнулся нехорошей улыбкой и сталъ тщательно завертывать каждую грушу въ особую папиросную бумагу съ золотомъ и бахромой. Меня искренно возмутилъ этотъ поступокъ и я хотѣлъ уже уйти изъ магазина, если-бы не предложеніе другого приказчика купить какихъ-то особыхъ австралійскихъ грушъ, которыя въ Россію изъ-за своей нѣжности и ароматности приходятъ уже гнилыми. Желаніе похвалиться предъ домашними этимъ рѣдкимъ сортомъ фруктовъ, заставило меня купить груши, тѣмъ болѣе, что ихъ изящная упаковка явно говорила о томъ, что груши отборныя и сохраняются съ большими предосторожностями.

Когда, значительно позже, дома мнѣ объяснили, что въ неиспорченномъ видѣ эти груши растутъ и у насъ и продаются съ лотковъ на базарахъ, за очень невысокую плату, мнѣ стало понятно, почему приказчикъ такъ бережно увертывалъ гнилыя груши…

Психологи-полотеры; когда имъ не хочется работать, прекрасно знаютъ, что имъ разрѣшать сейчасъ-же прекратить свои занятія и надолго уйти изъ дома, если, въ количествѣ четырехъ человѣкъ, они начнутъ начищать полы въ кабинетѣ хозяина квартиры, занятаго срочной работой.

Да мало-ли ихъ психологовъ по-неволѣ, которые не пишутъ научныхъ изслѣдованій, не разсчитываютъ выступать съ публичными докладами и въ спеціальныхъ журналахъ и въ то-же время являются лучшими знатоками человѣческой души.

Впрочемъ, желая дать бытовыя иллюстраціи основныхъ положеній психологіи, я немного отвлекся въ сторону.

ИНДУКЦІЯ И ДЕДУКЦІЯ.

Изученіе свойствъ человѣческой души, а главное — выводы изъ этого изученія ведутся индуктивнымъ и дедуктивнымъ путемъ. Induco — ввожу, deduco — вывожу. (Въ общежитейскомъ смыслѣ эти выраженія не употребляются въ ихъ прямомъ значеніи, такъ, напр., нельзя сказать, что — онъ ушелъ изъ этого дома дедуктивнымъ путемъ, т. е. его вывели). Индуктивный методъ — это переходъ отъ частныхъ наблюденій къ общему выводу.

Методъ это чисто мужской.

— Вы замѣтили, что этотъ господинъ, шулеръ?

— Еще бы… Его въ Ростовѣ четыре раза…

— Какой же отсюда выводъ?

— Какой еще выводъ…. Пойдемте за сосѣдній столъ, по маленькой…

Мужчина очень долго по мелочамъ наблюдаетъ душевныя качества посторонняго человѣка, прежде чѣмъ сдѣлать окончательное резюмэ. Онъ еще колеблется, когда посторонній человѣкъ: ежедневно беретъ у него безъ отдачи среднія суммы, распространяетъ о немъ явно порочащія свѣдѣнія, пишетъ доносы въ соотвѣтствующія учрежденія, портитъ перочиннымъ ножикомъ мягкую мебель, и, забѣжавъ незамѣтно въ дѣтскую, учитъ дѣтей нехорошимъ словамъ. И только тогда, когда посторонній человѣкъ, похлопывая наблюдающаго мужчину по плечу, сознается съ виноватой улыбкой въ излишне дружескихъ отношеніяхъ къ его женѣ и сейчасъ же скроется изъ дома, захвативъ съ собой золотой портсигаръ — только тогда мужчина подводить итогъ своимъ наблюденіямъ надъ душевными качествами ближняго.

Подводитъ коротко и дѣловито.

— Подлецъ, братъ, твой Епифакинъ и больше ничего.

Женщина, наоборотъ, прибѣгаетъ Чаще всего къ дедуктивному методу изслѣдованій: отъ общаго къ частному.

Познакомившись въ гостяхъ съ какимъ-нибудь разсѣяннымъ человѣкомъ, который не успѣлъ, при прощаніи во-время подать ей манто, или застегнуть калоши, она сразу составляетъ категорически-неопровержимое сужденіе о его душевныхъ качествахъ:

— Наемный убійца, поджигатель сиротскихъ домовъ и дядя малолѣтняго преступника..

Отъ этого отправного пункта она и ведетъ свои наблюденія.

— Ты знаешь, Чицынъ большой добрякъ… Сегодня у него старуха нищая попросила на улицѣ копейку, а онъ снялъ золотые часы и отдалъ ей.

Женщина, плохо дослушавъ этотъ небольшой разсказъ о проявленіи душевной доброты Чицына, холодно разбиваетъ факты.

— Тоже — снялъ часы… Навѣрное съ тебя снялъ.

— Да нѣтъ… Свои, большіе такіе, съ брилліантиками.

— Мѣдные. Все равно хотѣлъ выбросить. Ты вѣдь тоже старухѣ далъ?

— Да я что — двѣ копейки всего.

— Ну вотъ. Потомъ онъ забѣжитъ за уголъ и отниметъ у старухи и свои часы и твои двѣ копейки. А можетъ ей кто-нибудь двугривенный далъ. Схватить и пойдетъ на этотъ двугривенный побриться. Знаю я этихъ людей, всегда чисто побритыхъ и изящно одѣтыхъ.

— Нѣтъ, ты напрасно на Чицына нападаешь… Онъ такъ трогательно воспитываетъ свою маленькую сестренку.

— Торговать ею потомъ будетъ.

— А его отношенія къ своей матери-вдовѣ.

— Вотъ видишь — вдовы… А кто ея мужа отравилъ…

— Онъ отъ астмы умеръ.

— Астма, астма… Вырыли-бы покойника, сидѣлъ-бы твой Чицынъ на каторгѣ….

— А помнишь, третьяго дня въ театрѣ, сидѣли мы вмѣстѣ съ Чицынымъ… Совсѣмъ не такая ужъ драма, а у Чицына слезы на глазахъ… Душа-то какая…

— Подумаешь… Плакалъ, потому что боялся, какъ-бы новое пальто съ вѣшалки не стащили… Я человѣка насквозь вижу…

Если женщина въ нѣкоторыхъ случаяхъ прибѣгаетъ къ методу индуктивному, способъ опредѣленія свойствъ и качествъ души остается тотъ же самый.

— Ну что ты нападаешь на Надежду Петровну… Я ее еще съ дѣтства знала…

— Подумай, обокрасть мужа…

— А что еще можетъ сдѣлать отзывчивая, чуткая женщина съ такимъ негодяемъ…

— Да, но ея близость съ театральнымъ плотникомъ…

— У ней добрая душа и она не могла разбить жизнь этому простому человѣку.

— Она бьетъ горничную по щекамъ изъ-за ботинокъ.

— За то она прибавляетъ ей каждые два года жалованье… Она прямо не можетъ видѣть слезъ…

— Да, но исторія съ браслетомъ, который она чуть ли не украла въ ювелирномъ магазинѣ…

— Она хотѣла.его заложить и отдать деньги бѣднымъ дѣтямъ.

— Почему-же она двѣ недѣли послѣ этого искала этихъ бѣдныхъ дѣтей въ кабинетахъ ресторановъ…

— Какъ всякое добродушное существо — она наивна…

Люди науки, изучающіе работу человѣческой души и отдѣльные фазисы этой работы, какъ при помощи индуктивнаго, такъ и дедуктивнаго метода, иногда дѣлаютъ непоправимыя ошибки.

Для того, чтобы изучить душевныя явленія человѣка, надо ихъ вызвать. Одинъ французскій ученый захотѣлъ подвергнуть психологическимъ экспериментамъ одного бродягу, одиннадцать разъ судившагося за кражу, изъ которыхъ всѣ, кромѣ первой, были повторныя. Онъ привелъ его къ себѣ въ домъ и сталъ наблюдать. Сначала душа бродяги рефлексировала на все, но самъ онъ всецѣло отдался всѣмъ истощеннымъ организмомъ процессу усиленнаго питанія. Цѣлые дни онъ ѣлъ, пилъ и спалъ. Онъ сталь полнѣть, на лицѣ появился румянецъ и къ нему очень шелъ домашній костюмъ профессора, но даже самыя минимальныя проявленія душевной жизни у бродяги прекратились окончательно и безповоротно. Профессоръ шелъ на всѣ уловки. Пѣлъ бродягѣ дѣтскія пѣсни его родины, но тотъ уныло сидѣлъ въ уголкѣ и тихонько икалъ. Профессоръ разсказывалъ о добрѣ и злѣ — бродяга сосредоточенно и хмуро требовалъ большой кусокъ жаренаго мяса; на просьбу разсказать о старой матери, бродяга осторожно подбирлся къ кожанному дивану и надолго засыпалъ. Профессоръ оставлялъ бродягу наединѣ съ открытымъ денежнымъ ящикомъ; тотъ пробовалъ монеты на зубъ, а одну даже проглотилъ; потомъ сталъ бросать туда окурки. Профессоръ въ длинныхъ рѣчахъ пытался возстановить передъ бродягой красочную картину его прежней жизни, надѣясь, что тотъ будетъ хоть какъ-нибудь реагировать на это. Тотъ дѣйствительно реагировалъ, но своеобразно: шелъ на кухню и выпрашивалъ кусокъ вчерашней рыбы и стаканъ кислаго вина. Кончилось дѣло тѣмъ, что профессоръ въ бѣшенствѣ избилъ объекта своихъ наблюденій и выкинулъ его изъ дома. Только тогда бродяга частично проявилъ одно изъ своихъ душевныхъ качествъ: ночью забрался черезъ открытое окно и унесъ новые ботинки профессора. На срочный и важный докладъ въ одномъ ученомъ обществѣ, профессору пришлось поѣхать въ ночныхъ туфляхъ.

Такъ иногда и чисто научные методы изслѣдованія оказываются безсильными предъ тайниками человѣческой души.

ДУША ЖИВОТНЫХЪ, ПТИЦЪ И НАСѢКОМЫХЪ.

Душа животныхъ тоже поддается изученію. Конечно, если испытуемая собака положить лапу на чувствительную пластинку какого-нибудь аппарата, измѣряющаго вибрацію сердца, опредѣлить ея характеръ почти невозможно, но для этого существуютъ другіе методы наблюденій и изученій.

Собственно говоря, изученіе душевныхъ явленій у животныхъ даже значительно легче, чѣмъ у человѣка, потому что здѣсь душевныя явленія не прикрыты ни свѣтскими приличіями, ни матеріальными расчетами, ни желаніемъ вывѣдать что-нибудь и потомъ разсказать знакомымъ по норѣ, или по клѣткѣ.

Мнѣ пришлось однажды встрѣтиться съ однимъ догомъ, душа котораго сильно меня заинтересовала. Это было существо крайне необщительное; если-бы ему суждено было родиться человѣкомъ, біографія его, навѣрное бы раздѣлилась на такія составныя части: дѣтство, проведенное вмѣстѣ съ отцомъ-каторжникомъ въ каменноугольныхъ копяхъ, юношество, отнявшее силы на выполненіе всѣхъ предписаній частнаго анархическаго общества и средніе годы, позволившіе немного отдохнуть на мѣстѣ городского палача въ какомъ-нибудь южно-американскомъ небольшомъ городкѣ. Ни къ кому догъ не подходилъ; даже къ пищѣ онъ подвертывался какъ-то бокомъ, огрызаясь на прислугу. Къ хозяину не ласкался; только изрѣдка, должно быть въ большіе собачьи праздники, позволялъ ему подойти къ себѣ и тихонько погладить по жесткой шеѣ. Если хозяинъ хотѣлъ погладить еще разъ, догъ глубоко и хмуро вздыхалъ и съ большимъ шумомъ влѣзалъ подъ кровать. Никто его не видѣлъ въ собачьей компаніи мирно обнюхивавшимъ какого-нибудь новаго знакомаго; даже это примитивное соблюденіе вѣжливости догъ предоставлялъ другимъ. Самъ онъ просто подбѣгалъ, хваталъ чужую собаку и начиналъ ее таскать по землѣ. Если собака таскалась удачно и пассивно — черезъ шесть минуть она уходила, пользуясь помощью трехъ своихъ лапъ, если она дѣлала попытки сопротивляться, ее уносили со двора черезъ полчаса на рогожѣ.

Въ первый моментъ нашего знакомства догъ прямо выказалъ отрицательное отношеніе ко мнѣ: повернулся, посмотрѣлъ на меня черезъ плечо и, повидимому, не замѣтивъ во мнѣ ничего привлекательнаго, сталъ ловить зубами муху. Такъ какъ своимъ характеромъ догъ всегда интересовалъ меня, я не обратилъ вниманіе на его невѣжливость и добродушно протянулъ ему руку. Онъ внимательно посмотрѣлъ на нее, снова на меня и остановилъ выборъ на моей лѣвой ногѣ. Это было очень больно, хотя укусилъ онъ слегка,

Я ушелъ съ горькой увѣренностью, что догу нельзя не только подавать руки, но просто даже оставаться съ нимъ въ одной комнатѣ, когда онъ безъ намордника. Уходя черезъ часъ изъ дома, я все-таки заглянулъ въ ту комнату, гдѣ оставилъ собаку. Каково-же было мое удивленіе: догъ лежалъ, растянувшись на полу и спалъ, немного приподнявъ лапу, подъ которой мирно дремали два хозяйскихъ котенка. Пойми послѣ этого собачью душу.

Это фактъ, который я наблюдалъ лично самъ. Что-же касается до фактовъ, сообщаемыхъ очевидцами и книгами, то по нимъ о собачьей душѣ можно написать цѣлыя изслѣдованія.

Въ Даніи, напримѣръ, какъ объ этомъ многіе пишутъ, собаки такъ привыкаютъ къ хозяину, что только мѣстные старожилы отличаютъ ихъ отъ людей. Собака развозитъ молоко, будить хозяина, чистить ему платье, неграмотнымъ даже пишетъ письма. Она, какъ заботливая мать, провожаетъ хозяйскаго мальчишку въ школу, а если мальчишка лѣнивый, она даже отвѣчаетъ за него уроки. Я лично свидѣтелемъ этому не былъ, но изслѣдователи Даніи — увѣряютъ.

О душевныхъ переживаніяхъ лошадей тоже не мало говорятъ и пишутъ. За послѣднюю войну въ газетахъ появлялось столько трогательныхъ исторій о лошадяхъ, что на бѣгахъ никогда нѣтъ свободнаго мѣста. Гдѣ-то недавно я читалъ, какъ въ сраженіи на Ипрѣ былъ убить одинъ нѣмецкій лейтенантъ, послѣ котораго остались жена и лошадь. Послѣдняя пыталась донести хозяина до перевязочнаго пункта. Она схватила его зубами и потащила. Лейтенантъ, по вполнѣ понятнымъ причинамъ не протестовалъ. На полдорогѣ лошадь положила хозяина на землю, догадалась пощупать пульсъ и убѣдилась, что хозяинъ умеръ. Тогда умное животное вынуло у него изъ кармана письмо, добралось до перваго вокзала и поѣхало къ женѣ хозяина. Конечно, встрѣтили ее страшно тепло, съ ея словъ одинъ репортеръ написалъ нѣсколько боевыхъ эпизодовъ, а собственные корреспонденты нейтральныхъ газетъ въ Копенгагенѣ передавали это телеграммами во всѣ концы міра.

Все это, безусловно, не совсѣмъ достовѣрные факты. Нѣкоторые изъ нихъ требуютъ самой тщательной провѣрки. Въ общемъ-же душу животныхъ, конечно, лучше всего изучать въ жизненномъ обиходѣ, издали приглядываясь къ нимъ. Основное качество, напримѣръ, коровьей души — это доброта. Никто изъ насъ не видѣлъ, чтобы корова гонялась за кошками, кусала ребятъ, или бросалась въ погоню за зайцемъ. Коровѣ можно наговорить массу непріятностей, обрисовать ее въ крайне сгущенныхъ краскахъ, толкать ее, вымазать дегтемъ — она все равно не измѣнитъ выраженія своихъ прощающихъ добрыхъ глазъ.

У лошади къ этой добротѣ уже примѣшивается масса другихъ качествъ. Она очень терпѣливо относится къ чужому мнѣнію; если ея хозяинъ, извозчикъ, начнетъ увѣрять сѣдока, что она устала, въ тотъ самый моментъ, когда ее только что успѣли запрячь, она никогда не вмѣшается въ разговоръ. Если къ ней приходятъ въ конюшню и хотятъ ее погладить, только въ исключительныхъ случаяхъ, она норовить лягнуть, да и то, сводя старые счеты съ конюхомъ, слишкомъ экономящимъ овесъ. Цирковыя лошади, тѣ, даже отвѣчаютъ вѣжливымъ поклономъ на апплодисменты, но настолько скромны, что даже послѣ десяти лѣтъ сценической работы не требуютъ празднованія юбилея и не пишутъ писемъ въ редакціи. И въ то-же время у лошадей нѣтъ никакого чувства внутренней благодарности. Если вы будете ей давать съ руки хлѣбъ, она можетъ хладнокровно сжевать ваши пальцы. Заплатите за лошадь двѣ тысячи, или триста рублей — ей все равно. Это очень плохо. Собака, напримѣръ, гораздо благороднѣе. Если ее поймаютъ съ кускомъ украденнаго сыра и не побьютъ, онъ никогда этого не забудетъ и въ слѣдующій разъ, въ видѣ особаго довѣрія, укравъ холодную котлету придетъ ее доѣдать у вашихъ ногъ.

Собачью душу очень хорошо наблюдать сидя у окна, выходящаго на дворъ. Обращали-ли вы когда-нибудь вниманіе на то, какъ играютъ собаки? Они бросаются другъ на друга, сваливаютъ на землю, перекатываются другъ черезъ друга, дѣлаютъ видъ, что кусаютъ, съ громкимъ рычаніемъ и въ то-же время собакѣ нужно очень забыться, чтобы причинить другой, играющей съ ней, боль. Въ этомъ вся собачья душа. Когда мы сходимся играть, мы не рычимъ и не сваливаемъ нашихъ партнеровъ на землю. Наоборотъ, мы уступаемъ лучшее мѣсто, льстимъ наружности партнера, угощаемъ его вареньемъ и обыгрываемъ другъ друга съ такой интенсивностью, что одинъ изъ наиболѣе неудачныхъ партнеровъ встаетъ я уходить не простившись. И если собаки расходятся послѣ игры, виляя хвостами, мы расходимся злые и злобные; если-бы у насъ были клыки и хвосты, мы расходились бы, поджавъ хвосты, и въ прихожей потихонько рвали-бы клыками хозяйскую шубу. И только одинъ, обыгравшій всѣхъ хозяинъ, бѣгалъ-бы по комнатѣ распустивъ хвостъ трубой и весело лаялъ-бы на стѣны съ фамильными портретами.

Ахъ, если бы мы были собаками, какая-бы у насъ всѣхъ была открытая душа и какъ легко было-бы жить…

— Нюрочка, Петышевъ пріѣхалъ.

— А зачѣмъ онъ?

— Не знаю. Поднялся по лѣстницѣ, обнюхалъ дверь и позвонилъ…

— Притащился тоже… Укуси его, пусть уходить.

— Лаять будетъ. Все равно, впрочемъ: пойду укушу. Искусанный — молча уходить и перестаетъ даже звонить по телефону. А у людей нашего порядка такой визитъ или внезапное прекращеніе его — сколько вызвали-бы лжи, ханжества и сколько потребовалось бы времени для того, чтобы уладить конфликтъ…

Къ сожалѣнію, мы не собаки. Мы подаемъ лапу, когда намъ этого не хочется, позволяемъ себя гладить первому встрѣчному, а наступившему на хвостъ начинаемъ доказывать всю несправедливость его поступка такими длинными рѣчами и обдуманными построеніями, что когда рѣшаемся показать зубы — нахальный человѣкъ уже стоить на чьемъ-нибудь чужомъ хвостѣ.

Душу птицъ и насѣкомыхъ тоже можно изучать. До насъ дошли свѣдѣнія о паукахъ, которые сказали паутину въ камерахъ преступниковъ и заводили знакомства, съ арестантами. Арестанты быстро сживались съ пауками, кормили ихъ мухами: объ этомъ написано очень много лирическихъ разсказовъ, но души пауковъ все-таки остались неизученными. Правда, объ одномъ такомъ паукѣ разсказываютъ, что онъ до такой степени сжился съ арестантомъ, что когда того выпустили на свободу, онъ донесъ тюремной администраціи, что арестантъ собирался бѣжать и даже подпиливалъ рѣшетки. Того посадили снова, но уже въ другую камеру. Паукъ съ горя и истощенія умеръ. Тѣмъ болѣе, что мухами его никто уже не кормилъ, а больше въ пустой камерѣ никого не было.

Еще болѣе трогательный случай разсказываетъ одинъ энтомологъ о майскомъ жукѣ, который, потерявъ товарища по квартирѣ, запилъ и пошелъ въ услуженіе въ семью богатаго кузнечика.

Ничего плохого нельзя сказать и о душѣ бабочекъ, потому что онѣ ее ничѣмъ не проявляютъ. Во всякомъ случаѣ, одно ихъ качество стало даже предметомъ басенъ, выучиваемыхъ наизусть въ приготовительномъ классѣ: довѣрчивость. Залетѣвъ въ комнату, бабочка норовитъ или влѣзть въ огонь, или такъ прицѣпиться къ человѣческому пальцу, что ее неизмѣнно сбрасываютъ на полъ, что сильно способствуетъ ея недолговѣчности. Иногда такая бабочка просто залѣзаетъ въ чернильницу и тонетъ тамъ, сама не понимая, въ чемъ дѣло.

У мухъ душевныя переживанія крайне примитивны: страстное желаніе не дать человѣку выспаться, испортить хорошую картину, стремленіе отравить удачную рыбную ловлю или всецѣло порабощающей душу порывъ къ смерти на лбу нетерпѣливаго человѣка. Если вѣрить переселенію душъ послѣ смерти, въ первой своей жизни мухи были или фельдшерами, которымъ отказывали отъ мѣстъ, неудачными портными, или прогорѣвшими издателями. Ничѣмъ другимъ безпричинное пакостничество мухъ объяснить нельзя.

Птичья душа — проста. Голуби отличаются добротой, почему ихъ ловятъ въ большомъ количествѣ, свертываютъ имъ шею и подаютъ въ хорошихъ ресторанахъ за рябчиковъ. Внутренній міръ курицы даже вошелъ въ поговорку: глупъ, какъ курица. У дятла, напримѣръ, совсѣмъ нѣтъ внутренняго міра, почему онъ во всѣхъ случаяхъ жизни, что-бы ни произошло, ищетъ что-нибудь твердое и начинаетъ долбить. У страуса сильныя переживанія вызываютъ необычайныя физическія явленія; ученые относятъ страуса къ семейству безкрылыхъ, и въ то-же время, утверждаютъ, что: «во время сильнаго приступа страха, страусъ прячетъ голову подъ крыло». Почему это такъ — неизвѣстно. Между прочимъ, у страуса небольшой хвостъ; когда онъ прячетъ голову, издали очень трудно различить гдѣ страусъ начинается и гдѣ онъ кончается. Поэтому во время охоты туземцы долго бѣгаютъ вокругъ испуганной птицы, съ большой осторожностью опредѣляя, гдѣ передъ и гдѣ задъ. Когда страусу это надоѣдаетъ, онъ высовываетъ голову и клюетъ кого-нибудь изъ охотниковъ въ затылокъ. Такъ-какъ клювъ у страуса большой и тяжелый, охотника уносятъ и охота быстро кончается. Изъ другихъ птицъ съ сильнымъ характеромъ, можемъ отмѣтить канарейку. Двѣ канарейки, посаженныхъ въ клѣтку, могутъ выжить своимъ пѣніемъ семью изъ одиннадцати человѣкъ и сдѣлать квартиру необитаемой. Выпущенныя изъ клѣтки, они сразу теряютъ характеръ и очень нравятся кошкамъ.

ПРОСТЫЯ ЯВЛЕНІЯ ДУШЕВНОЙ ЖИЗНИ.

Явленія душевной жизни мы будемъ раздѣлять на сложныя и несложныя. Такъ ихъ почему-то раздѣляютъ и учебники психологіи. Это нужно для того, чтобы сдѣлатъ самую науку психологіи затруднительной. Это происходить во всѣхъ областяхъ науки. Такъ, напримѣръ, если въ предисловіи къ учебнику догмы римскаго права написать, что она никому не нужна и никогда ни одинъ студентъ въ жизни съ догмой не столкнется — никто не будетъ ее изучать, всѣ будутъ кончать университеты, а профессорамъ некого будетъ рѣзать на экзаменахъ. Даже въ гимназіяхъ заставляютъ наизусть учить нѣмецкіе стихи, только для того, чтобы родители опасались за здоровье своего ребенка и съ уваженіемъ смотрѣли на учебное заведеніе, гдѣ можетъ внезапно изсохнуть совершенно здоровое дитя.

Разсмотримъ сначала простыя явленія душевной жизни.

ЭГОИЗМЪ И АЛЬТРУИЗМЪ.

Эгоизмомъ называется такое чувство, въ силу котораго человѣкъ отказывается отъ билетовъ на благотворительные концерты; сидя въ трамваѣ, смотритъ, какъ стоить дама; не поддерживаетъ разстроенное ресторанной жизнью здоровье пріятелей и, женившись, не ходить съ маленькой плетеной корзинкой на базаръ. Альтруизмъ, наоборотъ, толкаетъ человѣка на противуположные поступки: заставляетъ его уступать комнату бѣдняку и самому переѣзжать къ теткѣ; промотавшись, посылать послѣднія ломбардныя квитанціи богатымъ знакомымъ; не давать скучать товарищу, занятому срочной работой и даже прощать долги, если должникъ внезапно кончаетъ жизнь самоубійствомъ. Короче сказать, эгоистъ — это человѣкъ, который любить себя, а альтруистъ — человѣкъ, который тоже любить себя и стѣсняется.

И въ эгоизмѣ, и въ альтруизмѣ есть много и плохихъ, я хорошихъ сторонъ. Плохихъ, впрочемъ, больше.

Эгоистъ представляется самому себѣ — ящикомъ съ медикаментами въ стклянкахъ, на которомъ четко написано: низъ, верхъ, осторожно. Его нельзя задѣть, ради него необходимо, чтобы кругомъ не было другихъ ящиковъ, чтобы къ нему всѣ относились почтительно и говорили шопотомъ, какъ о динамитномъ патронѣ, заложенномъ подъ поломъ дѣтскаго пріюта.

Въ обществѣ эгоистъ говорить и позволяетъ говорить только о себѣ.

— Сегодня, ужъ и погодка, — сожалѣюще выбросить кто-нибудь изъ себя.

— А вотъ я, — начинаетъ эгоистъ, и всѣ прислушиваются, что можетъ въ первомъ лицѣ о погодѣ сказать обыкновенный человѣкъ, — сегодня утромъ пилъ кофе.

Всѣмъ становится неловко, но эгоистъ искренно недоумѣваетъ, почему никто не бросается къ телефону, чтобы извѣстить какое-нибудь высокопоставленное лицо, что онъ пилъ кофе утромъ. Черезъ нѣсколько минуть, когда какая-нибудь дама будетъ, захлебываясь, разсказывать о новой отдѣлкѣ къ шляпѣ, эгоистъ не утерпитъ и снова вставить: а вотъ я… Окажется, что у его брата подагра и онъ получилъ сегодня объ этомъ письмо.

Эгоистъ отъ всего старается первый получить выгоду и выгоду наибольшую. Онъ первый врывается въ трамвай, почему его толкаютъ всѣ, кто напираетъ сзади. Онъ не уступить излишне запрошеннаго гривенника пьяному извозчику, отчего происходить скандалъ, задерживающій его весь первый актъ фарса у подъѣзда театра.

Въ семейной жизни, онъ требуетъ полной подвластности отъ окружающихъ. Жена боится его, зоветъ его на вы, потихоньку покупаетъ себѣ конфеты и черезъ полтора года убѣгаетъ съ помощникомъ бухгалтера. Дѣти дрожать отъ каждаго его слова и постепенно вымираютъ. Кухарка встаетъ въ пять часовъ утра и ждетъ, когда проснется баринъ; когда это надоѣдаетъ ей, она уходить, захвативъ съ собой столовое серебро съ туалетными часами и распускаетъ по лѣстницѣ слухъ, что баринъ бѣглый каторжникъ.

Чаще всего, эгоизмомъ страдаютъ женщины. Для нея, напримѣръ, ничего не стоитъ подойти къ занятому срочной и интересной работой мужу, и заявить, что ей хочется ѣхать въ шантанъ, обѣщая въ случаѣ несогласія его, перестать разговаривать и начать долго и громко плакать. Въ этихъ случаяхъ, для того, чтобы прослѣдить всѣ фазисы развитія и прекращенія эгоизма, необходимо соглашаться. Нужно ѣхать и сидѣть въ шантанѣ до тѣхъ поръ, пока не разсвѣтаетъ и метръ-д’отель не будетъ со слезами упрашивать уйти. Это слѣдуетъ повторить четыре вечера подрядъ. На пятый жена привязываетъ себя веревкой къ книжному шкафу и заявляетъ, что ее только силой можно-вытащить изъ дома. Такъ одно изъ проявленій сухого эгоизма быстро сводится на-нѣтъ.

Въ небольшихъ провинціальныхъ городахъ и среди только что пріѣхавшихъ въ столицу курсистокъ, эгоизмъ считается однимъ изъ красивѣйшихъ проявленій мужской души.

Какой-нибудь технологъ, которому нечего дѣлать, приходитъ къ такой неопытной дѣвушкѣ и оффиціально заявляетъ.

— Я люблю мое большое, самобытное Я.

Курсистка робѣетъ и подсовываетъ ему печенье въ пакетикѣ.

— А у васъ есть я, свое я, Федорова? — испытующе спрашиваетъ технологъ.

— Я собственно… Конечно… есть… Я такъ много читала, — конфузится курсистка.

— Нужно имѣть свое я, — сурово говоритъ технологъ и черезъ полчаса уходитъ. А курсистка садится за столъ и до глубокой ночи пишетъ подругѣ въ Тверь, что въ большомъ городѣ мужчины красиво-эгоистичны, самобытны и у каждаго по большому Я. Тоже самобытному.

Альтруизмъ, какъ душевное качество, близко подходить къ такимъ адэкватнымъ душевнымъ качествамъ, какъ

ДОБРОТА.

Душевная доброта — качество врожденное. У многихъ оно, правда, выявляется наружу только предъ арестантскимъ отдѣленіемъ, когда всѣхъ шестисотъ тысячъ все равно съ собой не захватишь, но въ нѣкоторыхъ доброта видна всегда. Сама по себѣ доброта раздѣляется на много элементовъ. Первый изъ нихъ — жалостливость особенно ярко проявляется у всѣхъ добрыхъ натуръ.

— Вы чего, племянника хороните? — участливо спрашиваетъ жалостливый человѣкъ.

— Да, умеръ мальчишка.

— Жаль?

— Жаль.

— Да вы не жалѣйте. Смотрю на васъ — самому плакать хочется. Бросьте. Кабы сестра умерла.

— Ну, что вы… Ей шестнадцать лѣтъ всего, здоровая такая дѣвушка….

— И здоровые умираютъ. У меня гимназистъ одинъ былъ знакомый…

— Брательникъ у меня есть. Студентъ.

— Въ Керчи, въ прошломъ году, цѣлая семья отравилась…

— Да… Они у меня всѣ по разнымъ мѣстамъ живутъ…

— А вотъ какъ это объяснить — предчувствія… Знакомый домъ у меня былъ. Умерла старуха, бабушка. А предъ смертью говоритъ: всѣ за мной пойдутъ. И представьте себѣ — сынъ черезъ мѣсяцъ въ дорогѣ скончался, отъ тетки изъ Вологды телеграмма, что…

— Я пойду…

— Куда же вы? Жаль васъ одного въ такомъ горѣ оставить… Умеръ, значитъ, племянничекъ… Жаль, жаль.. А славный былъ мальчуганъ…

Жалостливыя натуры отличаются особымъ качествомъ усиливать всякое несчастье, даже если человѣка., котораго жалѣютъ, самъ не замѣчаетъ своего несчастья. У постели больного инфлуэнцой они навѣваютъ такой стихійный ужасъ своимъ сочувствіемъ, что у того начинаетъ подниматься температура. Вмѣсто мокраго и холоднаго полотенца, положеннаго на голову и фактически только мѣшающаго больному доѣдать орѣховый тортъ, становится необходимымъ профессоръ, узнавъ о приходѣ котораго люди съ большимъ запасомъ жалостливости начинаютъ вызванивать всѣхъ знакомыхъ, и около постели больного собирается шумная толпа, мѣшающая ему спать и поправляться.

Жалостливость вполнѣ совпадаетъ съ другимъ проявленіемъ душевной доброты — отзывчивостью.

Отзывчивымъ обычно опредѣляютъ несчастнаго, робкаго человѣка, у котораго въ любой день можно занять безъ отдачи, просидѣть у него до шести часовъ утра, поселиться въ его кабинетѣ и убѣдить его въ томъ, что все это дѣлается исключительно для его-же пользы.

ДУШЕВНОЕ РАВНОВѢСІЕ И ДУШЕВНАЯ УСТАЛОСТЬ.

Все, что можно было сказать о проявленіяхъ душевной жизни въ области положительныхъ качествъ, сказано въ тихъ немногихъ строчкахъ. Далѣе, мы переходимъ къ проявленіяхъ, не носящихъ остраго характера. Это — душевное равновѣсіе и душевная усталость. Отъ чего происходить душевная усталость — всѣ мы, конечно, хорошо знаемъ, потому что каждый изъ насъ считаетъ себя несчастнымъ обладателемъ немного усталой души.

Обычно въ болѣе ранній періодъ человѣческой жизни, душа реагируетъ на все. И на слѣпого котенка и на чужую брошенную жену, и на разговоръ о томъ, что человѣкъ, ежедневно считающій въ банкѣ деньги, въ концѣ концовъ будетъ считать ихъ у себя въ небольшой и уютной квартиркѣ за границей.

Слѣпой котенокъ насъ волнуетъ до тѣхъ поръ, пока мы не узнаемъ, что онъ выброшенъ изъ нашей собственной кухни, потому что мѣшалъ намъ-же по утрамъ спать и мягкосердой кухаркѣ надоѣло получать выговоръ. Брошенная жена, положеніе которой казалось такимъ вызывающимъ слезы, волнуетъ значительно дольше. Мы съ минуты на минуту собираемся увидѣть ея мужа, чтобы бросить ему въ глаза горькую правду о его безчестномъ поступкѣ, когда неожиданно мужъ является самъ и въ волненіи расхаживая по комнатѣ, жалуется на то, что его изъ собственнаго дома выкинулъ какой-то инженеръ, съ которымъ жена, послѣ этого поѣхала ужинать.

Что касается до кассировъ, старинные куплеты о которыхъ намъ кажутся непроходимой пошлостью, а сегодняшній разговоръ объ ихъ привычкахъ, прямо злобнымъ оскорбленіемъ честныхъ людей, то они тоже даютъ возможность обиженно удивиться, когда исчезаютъ съ вашими послѣдними деньгами, отложенными для поѣздки куда-нибудь лѣтомъ.

И чѣмъ лучше человѣкъ, тѣмъ болѣе устала у него душа. Усталость эту узнать очень легко. Если человѣкъ смѣется, говорить веселыя фразы и старается развлечь другихъ — душа его перетаскала не мало тяжелаго груза. Если-же онъ среди рабочаго дня лежитъ на диванѣ, читаетъ неразрѣзанную книжку иностранныхъ новеллъ и заманивъ въ комнату сосѣда, долго и грустно роняетъ тяжелыя слова о красотѣ смерти и обаяніи небытія — душа у него крѣпка, какъ свѣжій паровозъ, только что прицѣпленный къ большому товарному поѣзду съ пескомъ и кирпичемъ.

Душевную усталость никоимъ образомъ нельзя сравнивать съ душевнымъ равновѣсіемъ. Это явленіе совершенно другого порядка. Человѣкъ, не теряющій душевнаго равновѣсія — самое отрадное явленіе въ обыденной жизни.

Если у него пропадаетъ бумажникъ, онъ не бьется головой о косякъ кухонной двери. Въ театрѣ вы не увидите такого человѣка, повисшимъ на барьерѣ ложи и истерически выкрикивающимъ хриплымъ голосомъ, фамилію понравившагося ему актера.

Если въ газетѣ онъ увидитъ свою фамилію въ спискѣ лицъ, замѣшанныхъ въ какомъ-нибудь нехорошемъ дѣлѣ, онъ не бѣжитъ въ редакцію, съ цѣлью оставить послѣ редактора осиротѣвшее семейство.

— Вы меня назвали воромъ, — спокойно говоритъ онъ редактору, — можетъ быть, у васъ есть на это основанія?

— Вполнѣ точныя, — начинаетъ волноваться редакторъ, — и неоспоримыя, господинъ Перелѣшинъ.

— Изъ вашихъ словъ я дѣлаю выводъ, — вѣжливо отвѣчаетъ человѣкъ съ душевнымъ равновѣсіемъ, — что вы обвиняете Перелѣшина въ воровствѣ?

— Совершенно вѣрно. Только вы не смѣете меня бить.

— Я этого и не собираюсь дѣлать. Я хочу только вамъ объяснить, что я не Перелѣшинъ, а Зайцевъ. Пишите опроверженіе.

— А мы развѣ и васъ упомянули? Скажите, какой смѣшной случай!…

— Безусловно. Я тоже долго смѣялся. Напишете?

— Напишу. Заходите какъ-нибудь вечеркомъ. Въ преферансъ играете?

— Запись только плохо знаю. Всего лучшаго.

На другой день въ газетѣ появляется большая статья, въ которой анонимный авторъ на протяженіи двухсотъ строкъ доказываетъ, что Зайцевъ не воръ, а наоборотъ, его обокрали.

Если бы Зайцевъ былъ человѣкомъ безъ душевнаго равновѣсія и сталъ-бы писать письма въ редакцію, или подавать въ судъ жалобы, съ просьбой привлечь редактора по одной изъ подходящихъ къ этому случаю статей — газета во имя профессіональной этики, еще раза четыре назвала-бы его воромъ. Единственнымъ утѣшеніемъ могло-бы послужить только то обстоятельство, что наемный редакторъ сѣлъ бы въ одиночное заключеніе, гдѣ быстро-бы поучился какому-нибудь ремеслу въ тюремной мастерской и сталъ-бы приличнымъ человѣкомъ, — но это утѣшеніе плохого сорта.

Люди безъ душевнаго равновѣсія ужасно мѣшаютъ жить вѣчнымъ шумомъ, которымъ они окружаютъ себя и свое мѣстопребываніе каждую минуту. Слегка подтолкнутый пьянымъ мастеровымъ на улицѣ, такой человѣкъ начинаетъ считать себя обезчещеннымъ на долгую жизнь и подымаетъ скандалъ. Конечно, мастеровой попадаетъ въ участокъ, но туда-же для необходимыхъ справокъ по протоколу, попадаетъ и человѣкъ безъ душевнаго равновѣсія. Кончается дѣло тѣмъ, что мастеровой, которому все равно, гдѣ-бы ни выспаться, выходитъ на другое утро изъ участка свѣжимъ, бодрымъ и здоровымъ, а человѣкъ съ неуравновѣшенной душой, привлекается за рѣзкую и громкую критику полицейскихъ порядковъ, а такъ-же за оскорбленіе полицейскаго чиновника при исполненіи служебныхъ обязанностей. Хотя дѣло можетъ кончиться и миромъ, но въ теченіе двухъ дней въ семьѣ неуравновѣшеннаго человѣка создается настроеніе, которое часто можетъ способствовать окончательному расхожденію соединенныхъ законнымъ бракомъ. Человѣкъ, съ уравновѣшенной душой, или не обратитъ вниманіе на мастерового, или просто осторожно встряхнетъ его и дастъ ему возможность сѣсть, въ сваленную около тротуара кучу снѣга. Пьяному человѣку это только пріятно, случайно собравшейся публикѣ смѣшно, а у уравновѣшеннаго человѣка все событіе не отниметъ больше двухъ минутъ.

На всѣ семейныя событія неуравновѣшенные люди реагирують слишкомъ остро. Если, изъ-за порчи кабеля, въ домѣ тухнетъ электричество, они выгоняютъ прислугу, сами бѣгуть въ закрытую мелочную лавку, и не доставъ свѣчи, начинаютъ безцѣльно бѣгать по улицамъ, въ надеждѣ случайно встрѣтить какого-нибудь знакомаго, у котораго можно было-бы занять свѣчу, или керосиновую лампу. Когда разбитый и изнеможденный такой человѣкъ возвращается домой, оказывается, что черезъ сорокъ минутъ послѣ его ухода электричество зажглось тамъ, гдѣ это нужно и не нужно. Человѣкъ съ равновѣсіемъ, наоборотъ, будетъ доволенъ такимъ обстоятельствомъ, воспользовавшись, чтобы полчаса побездѣльничать, и если не будетъ посылать благодарственныхъ писемъ въ контору электрическаго общества, то во всякомъ случаѣ на другой день не будетъ сидѣть безъ обѣда, изъ-за отсутствія ни въ чемъ неповинной кухарки.

Узнавъ о томъ, что его жена слишкомъ долго и часто осматриваетъ по вечерамъ обстановку квартиръ знакомыхъ холостяковъ, человѣкъ съ душевнымъ равновѣсіемъ не собираетъ у себя на столѣ все холодное и огнестрѣльное оружіе, какимъ владѣетъ самъ и какое успѣлъ достать у пріятелей по службѣ. Сначала онъ узнаетъ фамилію тѣхъ, кто въ лексиконѣ жены все время значится подъ именемъ: кинематографа, подруги по гимназіи, пріѣзжихъ родственниковъ и просто свѣжаго воздуха. Если этихъ фамилій набирается много, спокойный человѣкъ созываетъ ихъ всѣхъ и, предложивъ по хорошей сигарѣ, убѣждаетъ ихъ поровну раздѣлить подругу его жизни, самъ отказываясь отъ законной части. Послѣ этого онъ собираетъ въ чемоданъ необходимыя, на первое время вещи, и переѣзжаетъ въ номера, гдѣ начинаетъ трудовую полную энергіи и красоты жизнь.

Что въ этихъ случаяхъ дѣлаетъ неуравновѣшенный человѣкъ — трудно передать въ немногихъ словахъ. Вся его послѣдующая жизнь сводится къ собственноручному выталкиванью жены изъ кабинета черезъ прихожую на парадную лѣстницу и ожиданіемъ той-же жены у подъѣзда ея мамы. Правда, что жена неуравновѣшеннаго человѣка чувствуетъ себя лучше, чѣмъ жена уравновѣшеннаго. Въ то время, какъ послѣдней предоставлено право изрѣдка позвонить по телефону и заискивающе справиться о здоровьѣ своего однофамильца, жена человѣка неуравновѣшеннаго, прекрасно знаетъ, что въ любой моментъ она снова можетъ прійти къ себѣ въ домъ и ругать мужа при гостяхъ, нехорошими словами. Если-же гости окажутся пріятелями мужа — даже выгнать ихъ вмѣстѣ съ хозяиномъ.

Душевныя качества неуравновѣшеннаго человѣка очень легко изучатъ и наблюдать даже малоопытному психологу. По поводу каждаго чужого слова или поступка, испытуемый сразу оптомъ выявляетъ всѣ свои душевныя качества. Для этого, конечно, необходимо, чтобы и психологъ былъ человѣкомъ уравновѣшеннымъ, потому что въ противномъ случаѣ ничего, кромѣ взаимной обиды словами, или опрометчивыми поступками, не будетъ.

СКУПОСТЬ.

Среди отрицательныхъ душевныхъ качествъ почетное мѣсто занимаетъ скупость. Она не наслѣдственна. Очень часто у дѣтей, собирающихъ старыя марки, остатки сухихъ котлетъ и поломанныя гребенки, отцы растрачивали на лошадей по два имѣнія. И наоборотъ, у отцовъ, скопившихъ деньги отъ размѣнной лавки, дѣти поливаютъ въ минуты веселые старымъ венгерскимъ виномъ дорогую плюшевую мебель.

Скупость въ человѣкѣ зарождается довольно рано. Лѣтъ съ семи имъ начинаетъ собирать въ широко оттопырившіеся карманы гимназическихъ штановъ всякую дрянь, откладывая подъ постель или подъ отцовскій столъ все то, что даже при постороннихъ усиліяхъ въ карманъ не влѣзетъ. Соотвѣтственно проходимому разстоянію, все сложенное въ карманы начинаетъ жить на коммунальныхъ началахъ: два ржавыхъ гвоздя удачно пристраиваются въ кускѣ мясного пирога, самъ пирогъ тѣсно сжимается обломкомъ перочиннаго ножа и скомканной открыткой съ ландышами, а все покрываетъ солидный обломокъ отъ израсцоваго кирпича.

Если все это складывается въ карманъ только по разсѣянности, неимѣнію болѣе подходящихъ мѣстъ, или для того, чтобы быть пущенымъ въ ходъ при первой необходимости (гвоздь для сосѣдскихъ мальчишекъ, налетающихъ сзади, пирогъ на случай приглашенія остаться лишніе полчаса послѣ уроковъ въ училищѣ) — изъ ребенка ничего путнаго не выйдетъ. Онъ сдѣлается адвокатомъ и будетъ только писать театральныя рецензіи, или останется при университетѣ и смѣнитъ научную карьеру на мѣсто кинематографическаго коммивояжера. Если-же содержимое его кармана предназначено для товарообмѣна или продажи товарищамъ по классу — скупость какъ неотъемлемое свойство души обезпечено ему на всю жизнь.

Скупого человѣка легко узнать сразу въ тотъ моментъ, когда онъ разстается съ деньгами, или какой нибудь вещью. Если онъ даетъ почитать книгу, онъ непремѣнно нѣжно погладитъ ее по переплету и, поправляя пенснэ, искоса посмотритъ на берущаго.

— А какая раньше библіотека была, — вздохнетъ онъ, — четыре шкафа. Берутъ и не отдаютъ.

— Я, пожалуй, вамъ книгу къ четвергу принесу.

— Да нѣтъ, что вы… Пожалуйста, хоть еще недѣлю.

А вѣдь такъ. Многіе вотъ быстро возвращаютъ, а просмотришь книгу — въ сальныхъ пятнахъ, точно на салотопенномъ заводѣ читали.

— А я, кажется, ужъ читалъ ее… Какъ-же, какъ-же. Вотъ и рисунки помню…

— Прочтите, интересная. Дерутъ только черти очень ужъ… Маленькая книжонка, а два сорокъ съ пересылкой на счетъ издательства…

— Знаете, я пожалуй за ней въ среду зайду… Что то тащить не хочется…

Впрочемъ, скупость на книги осуждать трудно. Среди окружающихъ насъ людей — почему-то считается хорошимъ тономъ возвращать книгу въ такомъ видѣ, что ее можно узнать только по закладкѣ, захваченной одновременно съ книгой. Большинство прямо оставляетъ у себя книги, взятыя на прочтеніе, и считаетъ неудобнымъ ихъ приносить обратно. О провинціальномъ актерѣ который попроситъ на одинъ вечеръ галстукъ, говорятъ много нехорошаго; о знакомомъ, который медленно, но вѣрно перетаскиваетъ къ себѣ чужую библіотеку, предоставляя ея бывшему владѣльцу изрѣдка грустно вздохнуть о ней — говорятъ, что онъ разсѣянъ, и это большой недочетъ нашего жизнепониманія.

Когда скупой человѣкъ отдаетъ деньги за семикопеечную марку, ему всегда кажется, что можетъ случиться чудо: марка внезапно подешевѣетъ или почтовый чиновникъ вспомнитъ объ измѣнившей женщинѣ, махнетъ рукой, опуститъ голову на столъ и откажется принять плату. Поэтому даже при этой безспорной необходимости уплатить, скупой человѣкъ достаетъ деньги изъ кошелька долго, подбираетъ наиболѣе старыя монеты и отдавая ихъ, какъ-бы мысленно горько и надрывно пожимаетъ имъ серебряныя или мѣдныя руки.

Въ домашней жизни скупой человѣкъ глубоко несчастенъ. Цѣлые дни онъ бѣгаетъ за всѣми по комнатамъ и, тушитъ электричество, когда кто-нибудь забудетъ повернуть кнопку. Сидя на стулѣ, онъ вѣчно рѣшаетъ трудную диллему — отъ чего скорѣе протираются брюки: отъ того-ли, что человѣкъ ерзаетъ, или сидитъ спокойно, придавливая матерію. Закуривъ, докуриваетъ до ваты и еще сожалѣетъ, почему нельзя въ мундштукъ гильзы положить стараго табаку и закурить еще разъ съ другого конца.

Если онъ куритъ, даже чужую, дорогую сигару, на лицѣ у него написанъ ужасъ человѣка, проигрывающаго въ карты купленное еще бабушкой мѣсто на кладбищѣ. Чувствуя, что онъ каждую минуту проглатываетъ съ дымомъ пятакъ или гривенникъ, скупой человѣкъ не можетъ простить себѣ этого, а бросить рублевую сигару жалко. Невозможно и унести ее въ зажженномъ видѣ домой, незамѣтно сунувъ въ жилетный карманъ, чтобы въ свободное время, осторожно подрѣзавъ использованный конецъ, угостить какого-нибудь полезнаго человѣка.

Когда скупой человѣкъ ѣстъ въ ресторанѣ — происходитъ то-же, что и во время куренія сигары. Онъ съ удовольствіемъ схватилъ-бы поданную ему котлету де-валяй, сбѣгалъ-бы съ ней на кухню и перепродалъ-бы ее, съ извѣстной уступкой, повару, но компанія, сидящая съ нимъ этого не допуститъ; поэтому онъ все время въ тревожномъ ожиданіи счета. И только когда счетъ уже оплаченъ и ему терять уже нечего, онъ быстро налегаетъ на все оставшееся на столѣ, лихорадочно мѣшая мясной салатъ съ семгой и токайское съ пивомъ.

Мнѣ разсказывали объ одномъ скупомъ домовладѣльцѣ, который, созывая гостей, требовалъ, чтобы потомъ прислуга дѣлилась съ нимъ деньгами, полученными ею на чай за подаваніе пальто. Когда гости узнали это, они стали уходить потихоньку, неслышно одѣваясь въ темной передней и безшумно отворяя дверь. Тогда хозяинъ дома нагонялъ ихъ на лѣстницѣ, бѣгалъ за извозчикомъ и требовалъ двугривеннаго для передачи прислугѣ, которой предусмотрительно отказалъ отъ мѣста. Такъ онъ окупалъ скромныя затраты на угощеніе.

О другомъ раскаявшемся скупцѣ мнѣ разсказывали еще болѣе необычайныя вещи. Чувствуя, что дальше копить некуда и вдобавокъ, потрясенный какимъ-то событіемъ, кажется внезапнымъ рожденіемъ сестренки отъ шестидесятилѣтняго отца, онъ сталъ растрачивать деньги. Днемъ напивался пьянымъ, къ вечеру уѣзжалъ на тройкѣ въ загородный ресторанъ кутить съ цыганами, а къ утру вдругъ просыпалось старое чувство скупости и приходилъ домой пѣшкомъ, не обращая вниманія на двѣнадцативерстное разстояніе. Очень часто онъ нанималъ на цѣлыя сутки автомобиль и, вдругъ испугавшись, заворачивалъ на немъ къ извозчичьей чайной позавтракать. Однажды при немъ разсказывали о какомъ-то милліонерѣ, который эакуривалъ папиросу сторублевками. Это было во время кутежа. Скупой человѣкъ поднялся, слегка шатаясь подошелъ къ свѣчѣ на столѣ, обвелъ всѣхъ презрительнымъ взглядомъ, вынулъ сторублевую бумажку, протянулъ ее къ огню и вдругъ круто опустивъ ее въ карманъ, сталъ совать въ огонь пятнадцати-копѣечную марку. Марка сгорѣла. Черезъ полчаса скупой человѣкъ плакалъ на диванѣ пьяными слезами и клялся, что за свой позоръ онъ выложитъ двѣ тысячи на женскую богадѣльню.

Излечить отъ скупости трудно. Нужно просто дать излечиваемому дожить до сорока лѣтъ. Если къ этому времени онъ не высохнетъ отъ истощенія — значитъ организмъ выдерживаетъ.

СТРАХЪ.

Страхомъ называется такое душевное переживаніе, когда человѣкъ боится.

Никогда не знаютъ страха только люди, родившіеся отъ второго брака запойнаго глухо нѣмого съ дѣвушкой, которую четыре раза выручало изъ бѣды общество спасенія женщинъ. Уже къ шестнадцати годамъ такой человѣкъ ровно ничего не боится. Но заглянувъ ему въ выпуклые оловянные глаза, сверху придавленные невысокимъ лбомъ съ низко опускающимися жесткими волосами, а снизу отдѣленные тугими красными щеками отъ далеко выдвинутыхъ впередъ челюстей — лично я никогда не испытывалъ чувства острой зависти къ его безстрашію.

Люди съ длительно-развитымъ чувствомъ страха тоже не могутъ служить предметомъ зависти. Страхъ у нихъ большей частью превращается въ профессію, правда, не дающую заработка, но сильно мѣшающую жизни.

— Вы не видите вотъ здѣсь прыщика?

— Гдѣ?

— Вотъ здѣсь. Около уха.

— Маленькій такой, красный?

— Неужели красный? Ну, конечно… Скажите, а отъ скарлатины и взрослые умираютъ? Да? Вы молчите?

— При чемъ здѣсь скарлатина?

— Что-же вы думаете, прыщикъ отъ ревматизма выскочилъ…

— Да скарлатина не съ этого начинается…

— У кого не съ этого, а у кого и съ этого. Можетъ, это уже середина болѣзни…

— Да вы развѣ себя плохо чувствуете?

— А по вашему хорошо? Вы потрогайте лобъ.

— Ну потрогалъ. Холодный.

— Можетъ, и холодный, потому что тифъ.

— При тифѣ сыпь.

— У меня организмъ выносливый — сыпь еще не скоро появится.

— Что-же вы со мной разговариваете — доктора позовите.

— Да, пріѣдетъ докторъ, найдетъ у меня что-нибудь…

— Что-же онъ у васъ можетъ найти?

— Вамъ легко говорить. Такое найдетъ, что и не предполагаешь… Умерла же отъ чего нибудь Татьяна Петровна…

— Ну что вы, право… Ну, неудачная акушерка. Можетъ быть, не береглась… А ребенокъ здоровый такой…

— Да, конечно… Ребенокъ здоровый, а я вотъ какъ слягу завтра въ постель…

— Да, можетъ, у васъ ничего и нѣтъ?

— Всѣ такъ говорятъ, пока человѣкъ на ногаха держится…

Кромѣ болѣзней, человѣкъ съ преобладаніемъ страха въ душѣ боится еще многаго. Въ трамваѣ онъ стоитъ на передней площадкѣ и смотритъ не пьянъ-ли вагоновожатый. Передъ долгой поѣздкой по желѣзной дорогѣ долго роется въ старыхъ газетахъ, когда было послѣднее крушеніе и всегда садится въ послѣдніе вагоны. Когда извозчикъ переѣзжаетъ рельсы, онъ вскакиваетъ, — разстегивая полы и заплетающимся языкомъ кричитъ, чтобы испугать лошадь и заставить ее бѣжать скорѣе.

На дачѣ боится змѣй и болотъ и снимаетъ помѣщеніе гдѣ-нибудь около станціонной водокачки, поближе къ людному мѣсту. Предъ сномъ долго обходитъ комнаты со свѣчей въ рукахъ и по два раза пробуетъ дверныя задвижки. При каждомъ шорохѣ у оконъ просыпается и начинаетъ самъ съ собой разговаривать басомъ, чтобы обмануть кого-то, кто можетъ влѣзть въ окно…

Пишущій эти строки очень сочувствуетъ трусливымъ людямъ. Въ жизни надо все время бояться, потому-что боязливый человѣкъ — остороженъ, а каждая минута нашей жизни приходитъ съ цѣлымъ арсеналомъ непріятностей.

Многіе думаютъ, что непріятностью называется только потеря ноги, службы, или чьего нибудь расположенія. Это не такъ. Непріятность часто приходитъ въ такомъ видѣ, что душевно-близорукіе люди даже вблизи принимаютъ ее за внезапно наплывшія счастье и удачу.

Одинъ изъ моихъ бывшихъ школьныхъ товарищей жилъ въ провинціи и жилъ уроками. Онъ былъ очень скромный человѣкъ, сильно нуждался и, получивъ работу, такъ честно и стойко выполнялъ ее, что многіе изъ его учениковъ, подготовленные въ четвертый классъ, приходя на экзамены, внезапно держали ихъ на аттестатъ зрѣлости, каковой безпрепятственно и получали.

Однажды, въ пору солиднаго безденежья, у этого человѣка умерла бабушка и оставила ему тысячу рублей. Первые дни онъ не зналъ, что дѣлать отъ радости; купилъ нѣсколько дюжинъ бумажныхъ воротничковъ, запасся на два мѣсяца гильзами и прислалъ мнѣ письмо, бъ которомъ писалъ, что у него не хватаетъ словъ описать все счастье отъ такой неожиданной радости. Черезъ двѣ, или три недѣли, внушивъ себѣ, что у него хватитъ денегъ прожить цѣлый годъ, не надрываясь въ работѣ, онъ почувствовалъ, что репетиторскій трудъ очень скучное занятіе. Поэтому, приходя на уроки, онъ сталъ быстро прививать своимъ ученикамъ такой легкомысленный взглядъ на очередныя обязанности, что тѣ охотно складывали книги и убѣгали играть въ бабки. Замѣтивъ это, родители стали рѣшительно освобождать моего бывшаго пріятеля отъ обременительнаго труда по обученію ихъ дѣтей. Въ теченіе шести безработныхъ мѣсяцевъ, тысяча была прожита, а унылый обладатель воспоминаній о ней переѣхалъ въ уголъ и сталъ писать въ чайныхъ прошенія въ министерства лавочникамъ и ихъ родственникамъ. Сравнительно недавно онъ мнѣ прислалъ, съ просьбой устроить въ какую-нибудь редакцію, цѣлый разсказъ, гдѣ это все было описано. Разсказъ почему-то назывался: «Проклятіе бабушки».

Знаю я и другой случай, когда къ одному мелкому провинціальному артисту въ уборную вошла жена полицмейстера, представительная и строгая дама, и принесла ему букетъ цвѣтовъ. Обрадованный высокимъ визитомъ, артистъ такъ растерялся отъ радости, что пропустилъ выходъ. Когда его оштрафовали за это, онъ пригрозилъ, что пожалуется полицмейстеру, такъ-какъ считалъ этотъ поступокъ режиссера подлежащимъ разсмотрѣнію оффиціальной власти.

— Это мое дѣло, хочу и штрафую, — холодно отвѣтилъ режиссеръ.

— А вотъ полицмейстеръ покажетъ, чье-это дѣло…

— Да тебя, такую рвань, къ нему и не допустятъ…

— Меня? Меня?..

Тономъ, полнымъ торжества и гордости, артистъ разсказалъ о томъ, что только-что произошло сейчасъ у него въ уборной.

Съ особымъ вниманіемъ выслушалъ этотъ разсказъ самъ полицмейстеръ, изъ устъ какого-то доброжелателя его семьи. Черезъ восемь часовъ артистъ, благодаря энергіи того-же полицмейстера, былъ высланъ изъ города, съ правомъ въѣзда въ любой изъ другихъ городовъ. Правда, цѣлую дорогу, въ третьемъ классѣ, онъ разсказывалъ каждому новому пассажиру о томъ счастьѣ, какое онъ пережилъ и какъ оно внезапно свалилось, но почти весь сезонъ ему пришлось провести безъ работы, не считая частной переписки по двугривенному съ листа.

На каждаго человѣка и на каждое, даже самое мелкое событіе, надо смотрѣть какъ на предтечу непріятности. Поэтому такъ и надо всего побаиваться, потому-что сознаніе страха всегда логически гонитъ нашъ умъ къ созданію благополучнаго выхода изъ положенія.

Никто не приходитъ даромъ. Если къ вамъ пришелъ знакомый, можете быть твердо увѣреннымъ, что онъ или попроситъ взаймы, или хочетъ завести какой-нибудь споръ, для того, чтобы нѣсколько разъ обругать васъ крутыми словами и тѣмъ самымъ разбить о васъ собственную злость. Иногда можетъ быть и приходятъ безкорыстно, но только предъ большими праздниками, потому что театры закрыты, а въ ресторанахъ бѣшеныя цѣны.

Если васъ зовутъ въ гости, — только для того, чтобы обыграть въ карты, отдѣлаться отъ вашего отдѣльнаго посѣщенія заразъ съ другими гостями, все равно уже ввалившимися въ домъ, или для того, чтобы, воспользовавшись вашимъ приходомъ, черезъ два дня прійти самимъ цѣлой семьей.

Человѣкъ, живущій въ страхѣ прекрасно понимаетъ все это, потому-что боится. Человѣкъ, не знающій этого страха передъ жизнью, тупо идетъ впередъ, вѣритъ въ то, что его любитъ прислуга, близкіе люди считаютъ умницей, а къ его обѣдамъ собираются по шестнадцати человѣкъ только потому, что онъ умѣло остритъ за сладкимъ.

Заяцъ, который охотно пробѣгаетъ по прямой линіи лишнюю версту отъ охотника, несравненно умнѣе какого-нибудь инженера, или адвоката съ ружьемъ, который бѣжитъ за звѣремъ по лѣсу и, царапаясь о деревья, старается убить звѣреныша для того, чтобы бросить его потомъ въ канаву. А заяцъ не получилъ университетскаго образованія и о философіи жизни знаетъ только по собственнымъ наблюденіямъ, а не по толстымъ длительно-скучнымъ книгамъ. Конечно, левъ, убивающій лапой лошадь, гораздо красивѣе, но если-бы левъ былъ человѣкомъ, врядъ-ли бы онъ цѣлую жизнь бѣгалъ съ поднятой лапой и искалъ подходящихъ для убійства лошадей.

Я-бы очень хотѣлъ быть зайцемъ… Милымъ пушистымъ, мягкимъ и теплымъ зайцемъ, бѣгающимъ отъ всякаго пакостника, никого не убивающимъ и въ своей норѣ отдыхающимъ въ умственномъ созерцаніи жизненной гадости.

Преобладаніе среди душевныхъ переживаній страха, какъ уже я сказалъ, опытнымъ психологомъ узнается очень легко. Особенно легко узнается оно, когда самъ испытуемый этого не скрываетъ и говоритъ открыто.

РЕВНОСТЬ.

Однимъ изъ болѣзненныхъ проявленій душевной жизни надо считать ревность. Присутствіе ея въ человѣческой душѣ узнается по многимъ физическимъ и не физическимъ проявленіямъ^: Ревность бываетъ острая и катарральная. Острая вспыхиваетъ сразу и проявляется въ острыхъ-же формахъ; ее легко предугадать въ человѣкѣ, замѣтивъ его бѣгущимъ за женщиной съ большимъ револьверамъ въ рукахъ и на ходу произносящимъ на скоро придуманныя угрозы:

— Я въ тебя одиннадцать пуль всажу! Я тебя собственнымъ револьверомъ задушу! Я тебя и твоего любовника въ полчаса сгною! Вы у меня увидите! Вы у меня посмотрите!

Катарральная ревность никогда сразу не вспыхиваетъ, а тлѣетъ въ человѣческой душѣ — отъ зрѣлаго, возраста, до приглашенія гробовщика. Человѣкъ страдающій такой ревностью, ревнуетъ всѣхъ и ко всѣмъ.

— Съ кѣмъ это ты разговаривала по телефону? блѣднѣя и волнуясь спрашиваетъ катарральный ревнивецъ, заставъ жену въ кабинетѣ у телефона — Ага, смущаешься?

Жена, которая разговаривала съ подругой, изъ принципіальныхъ соображеній рѣшаетъ все-таки соврать.

— Я говорила съ прачкой.

— У прачки нѣтъ телефона.

— Она вышла замужъ за архитектора и поставила.

— Можетъ, ты съ архитекторомъ и разговаривала? Да? И это на двѣнадцатый годъ послѣ свадьбы…

— Съ кѣмъ хочу, съ тѣмъ и разговариваю.

— А если ты со своимъ любовникомъ разго…

— Съ кѣмъ хочу…

— А, значитъ онъ у тебя есть!.. Значитъ, меня двѣнадцать лѣтъ въ моемъ домѣ…

Въ этотъ вечеръ катаррально-ревнующій человѣкъ пытается уложить содержаніе книжнаго и бѣльевого шкафа въ одинъ чемоданъ, сверху судорожно втискиваетъ письменныя принадлежности и ѣдетъ снимать отдѣльную комнату. Ищетъ ее онъ у сосѣдей, играя въ шестьдесятъ шесть и черезъ каждые семь минутъ бѣгаетъ къ телефону, чтобы, вызывая собственную квартиру, убѣждаться, что жена дома. Спать приходитъ къ тремъ утра, дѣлаетъ видъ, что смертельно усталъ отъ чьихъ-то ласкъ, пьянъ и какъ-будто нечаянно роняетъ на полъ два женскихъ чулка. Когда утромъ ихъ подымаетъ жена, ей легко убѣдиться, что оба они еще связаны шнурочкомъ, на которомъ болтается пломба и доказательствомъ измѣны служить не могутъ. Обо всемъ этомъ она не скрываетъ отъ мужа, которому становится стыдно.

Если такой человѣкъ не застаетъ жену за телефономъ, онъ начинаетъ рыться въ личныхъ воспоминаніяхъ и требуетъ серьезнаго объясненія съ женой по поводу ея словъ на имянинахъ у Елизаветы Петровны въ четвертомъ году, когда она какъ-то особенно посмотрѣла на одного адвоката и сказала, что ей нравятся бритые мужчины.

— Онъ мнѣ передалъ чай, потому и посмотрѣла.

— Врешь, онъ стоялъ въ одной комнатѣ, а ты въ гостиной. Черезъ дверь и посмотрѣла.

— А, можетъ быть, онъ на меня посмотрѣлъ…

— Ага, значитъ условлено было заранѣе, кому на кого смотрѣть…

— Ангиновъ очень милый и вѣжливый молодой человѣкъ…

— Прости, моя милѣйшая, это былъ не Ангиновъ, а Пырлинъ…

— Пырлина тогда не было. Онъ былъ въ Москвѣ.

— Какъ это ты помнишь, когда молодые люди въ Москву ѣздятъ… Я-бы умеръ, такъ ты забыла-бы, а если какая-нибудь дрянь…

— Я-же твои телеграммы тогда ему отправляла…

— Ну, конечно… А къ телеграммѣ долго-ли приписать. Милый, люблю. Два слова, четырнадцать копеекъ. Тогда даже десять стоило…

Катаррально ревнивые ревнуютъ, какъ я уже сказалъ, всѣхъ. Если у нихъ есть собака, они перестаютъ съ ней заниматься, когда она начинаетъ ласкаться къ другимъ. Если въ поѣздѣ какая-нибудь хорошенькая пассажирка начинаетъ переглядываться съ господиномъ въ мягкой шляпѣ, имъ становится почему-то обидно. Если въ научномъ отдѣлѣ большого журнала хвалятъ извѣстнаго химика, а ревнующій человѣкъ экономистъ, ему все равно непріятно и встрѣтивъ книгу химика, онъ начинаетъ мысленно издѣваться надъ ея обложкой и шрифтомъ.

Когда катаррально ревнующій человѣкъ собирается жениться, его невѣста въ теченіе долгихъ мѣсяцевъ честно и упорно думаетъ о самоубійствѣ. Не имѣя возможности лично слѣдить за ней, такой человѣкъ искренно и твердо убѣжденъ, что невѣста все время, какое она находится внѣ его воздѣйствія, упорно и послѣдовательно измѣняетъ ему. Онъ жалуется ея родителямъ, которые до свадьбы всецѣло на сторонѣ жениха, и тѣ не выпускаютъ ее въ кинематографъ, безъ спеціально писанной для этого двоюродной сестры, лѣтъ на одиннадцать пережившей возрастъ увлеченій. Если онъ не можетъ одинъ вечеръ прійти, онъ заранѣе требуетъ, чтобы невѣста все время звонила къ нему, на другой день спрашиваетъ у швейцара невѣстинаго дома, не выходила-ли вечеромъ барышня изъ номера седьмого, а самой невѣстѣ въ теченіе цѣлаго ряда вечеровъ задаетъ рядъ сбивающихъ вопросовъ. Если невѣстины нервы не выдерживаютъ, она начинаетъ громко плакать. Прибѣгаютъ домашніе и, желая задобрить жениха, который кажется подходящимъ мужемъ, даютъ валерьянки не невѣстѣ, а ему.

Особыхъ аппаратовъ, опредѣляющихъ степень ревности въ человѣкѣ — нѣтъ. Ученые трансильванской школы, утверждаютъ, что наличность ревности въ человѣкѣ объясняется присутствіемъ у насъ въ мозгу какого-то особеннаго мозжечка, который можно безболѣзненно вырѣзывать. Одному ревнивому румыну сдѣлали эту операцію, и дѣйствительно черезъ нѣсколько дней оперированный сталъ неузнаваемъ: съ веселымъ смѣхомъ отвозилъ свою жену въ отдѣльный кабинетъ ресторана второго разряда съ пріятелемъ, зазвавъ къ себѣ говтей разсказывалъ имъ о женѣ неприличныя исторіи и даже написалъ завѣщаніе въ пользу незнакомаго лица, приславшаго анонимное письмо его женѣ. Потомъ явленія его душевной и физической жизни стали запутаннѣе. Въ послѣобѣденное время онъ становился посреди комнаты и подолгу кругообразно вращался; сталъ ѣсть землю, просилъ называть себя женскимъ именемъ, а по праздникамъ бѣгалъ раздѣтый по улицамъ и пѣлъ дѣтскія пѣсни. Оказалось, что ему вырѣзали не тотъ мозжечекъ. Послѣ этого никто уже не сталъ прибѣгать къ этой операціи. Ревность также излечивается внушеніемъ, но это очень долго, дорого и часто даетъ нежелательные результаты: взлечиваемый въ припадкѣ острой меланхоліи, вѣшается, обвиняя въ своей смерти по злобѣ какое-нибудь постороннее лицо, чаще всего подростка, или дряхлаго, выселеннаго изъ квартиры за неуплату, старика.

ВЛЮБЧИВОСТЬ.

Немного однороднымъ по своимъ внѣшнимъ проявленіямъ съ ревностью является и другое болѣзненное явленіе душевной жизни — это влюбчивость.

Влюбчивость, интенсивность ея развитія и послѣдовательность ея формъ зависитъ не только отъ индивидуальности человѣка, но также и отъ условій его воспитанія и условій жизни. Такъ, напримѣръ, у экстерновъ юго-западнаго края, у телеграфистовъ желѣзнодорожныхъ станцій Сызрано-Вяземской вѣтки и Великаго Сибирскаго пути острая влюбчивость замѣчается чаще и борьба съ ней значительно труднѣе.

Влюбчивость происходитъ въ силу срощенія нѣкоторыхъ узловыхъ нервныхъ центровъ; сильно мѣшающихъ критическому отношенію къ жизни. Срощеніе это отъ отбыванія воинской повинности не освобождаетъ, но исправляется только тѣмъ-же методомъ леченія, какъ и горбъ: могилой.

Какъ и для всякаго болѣзненнаго явленія, для проявленія этого чувства достаточно совершенно незначительныхъ причинъ. Нормальный человѣкъ, увидѣвъ женщину, сначала выискиваетъ въ ней все, что позволитъ ему составить о ней мнѣніе, какъ объ уродѣ и дурѣ.

— Хорошенькій смѣшокъ.. Какъ будто березовыя дрова развалились — иронически думаетъ нормальный человѣкъ, познакомившись сѣдамой. — Сложена недурно, а ноги навѣрно больныя и неприличными романами зачитывается…

Если дама, сама объ этомъ не догадываясь, начинаемъ смѣяться тише и обнаруживаетъ въ разговорѣ знакомство съ юридическими науками и теософіей, нормальный человѣкъ долго еще не уступаетъ позиціи.

— Горничную навѣрное по щекамъ бьетъ… Ѣсть сядетъ, такъ отъ стола не отвалится… А дома въ рваномъ капотѣ ходить…

Правда, полное и добросовѣстное присутствіе этихъ незавидныхъ качествъ не можетъ помѣшать и нормальному человѣку перейти за грань равнодушнаго отношенія, но, даже и въ этомъ случаѣ, онъ сдается не скоро.

Человѣкъ влюбчивый, попавъ въ женскую компанію теряется сразу. Онъ оптомъ влюбляется и начинаетъ мучиться въ догадкахъ, къ кому собственно его тянетъ больше. Какъ часто, во время званаго вечера, можно застать унылыхъ молодыхъ людей въ темной прихожей, гадающихъ за ворохомъ шубъ и шепчущихъ съ закрытыми глазами, пока одинъ палецъ тянется къ другому:

— Лиза… Катя… Саня… Маня… Иванъ… Никола… нѣтъ, не то… Лиза… Катя…

Влюбившись, онъ сразу чувствуетъ себя несчастнымъ, хотя-бы предметъ его внезапной привязанности явно благоволилъ къ нему. Всякій влюбчивый человѣкъ чувствуетъ себя однолюбомъ, а изъ всѣхъ системъ любви признаетъ только одну: нераздѣленную.

Поэтому и начинаетъ онъ съ того, что подходитъ и говоритъ:

— Конечно, вы меня не любите…

Обрадованное существо даетъ рѣшительный отпоръ.

— Ничего подобнаго. Наоборотъ.

— Нѣтъ, вы меня не можете любить. Меня никто не любитъ.

— А я люблю.

— Это вы дѣлаете изъ жалости.

— Никакой тутъ жалости нѣтъ.

— Я и говорю — даже жалости нѣтъ. Что дѣлать… Что мнѣ дѣлать съ собой…

— Да вы ничего не дѣлайте.

— Значитъ, уступить васъ другому…

— Я не люблю его.

— Кого?

— Другого.

— А какъ его фамилія?

— Яичкинъ. Это все напрасно говорятъ. Онъ ухаживалъ за мной, а я ничего…

— Прощайте… можетъ быть, найдется чье-нибудь скорбное сердце…

— Володя…

— Не зовите Володей того, кто страдаетъ…

Влюбленные люди, какъ это утверждаютъ достигнувшіе сорокалѣтняго возраста, ужасно надоѣдливы. Они могутъ прійти къ старому профессору, оторвать его отъ лабораторныхъ работъ и прислонясь къ косяку, два часа разсказывать о томъ, какая хорошая душа и чистое сердце у одной изъ ихъ знакомыхъ. У старика начинають дрожать отъ усталости ноги, а влюбчивый человѣкъ будетъ говорить, упиваясь собственными словами. Въ минуты такой болѣзни, влюбчивый человѣкъ зоветъ швейцара Елизаветой, а, сходя съ извозчика, прощается съ нимъ за руку. Вскакивая ночью, достаетъ изъ письменнаго стола карточку своей знакомой и засыпаетъ съ ней въ креслѣ, съ босыми ногами на полу.

Опытныя квартирныя хозяйки умѣло отказываютъ влюбчивымъ квартирантамъ отъ комнаты, зная, что иначе выѣдутъ другіе квартиранты и это будетъ невыгодно. Изъ исторіи намъ извѣстны примѣры о такихъ влюбчивыхъ людяхъ, какъ Неронъ, который сознательно вывѣшивалъ и вырѣзывалъ мужское населеніе, чтобы остаться безъ соперниковъ, Клеопатра ежедневно топила по сотнѣ рабовъ, чтобы случайно не увлечься какимъ-нибудь чернымъ проходимцемъ,

ХАМСТВО И ПРОНЫРЛИВОСТЬ.

Физіологи въ теченіе многихъ лѣтъ безрезультатно добиваются открытія физическихъ причинъ такихъ длительныхъ эмоцій, появляющихся въ душѣ человѣка, какъ хамство, лживость, хитрость и пронырливость. Многіе думаютъ, что это чисто наносныя Свойства всякой души, которыя можно прекратить административными взысканіями, отказомъ подавать руку, или рѣшительнымъ и вѣскимъ разговоромъ въ темномъ углу. Ученые, утверждающіе это, глубоко ошибаются.

Такое направленіе душевной жизни, которое отражается въ поступкахъ человѣка и въ наукѣ психологіи, называется хамствомъ и тѣсно примыкаетъ къ разряду важнѣйшихъ явленій, туго поддающихся изученію.

Это чувство, какъ страсть; зародившись, оно изъ маленькаго зернышка выростаетъ въ баобабъ. Человѣкъ съ хамскимъ уклономъ души не только заставляетъ страдать окружающихъ, но и самъ безконечно страдаетъ.

Если онъ выслушиваетъ интимную исповѣдь близкаго человѣка, — душевныя свойства не позволяютъ ему тепло на нее откликнуться. Со слезами сочувствія и умиленія такой слушатель бѣжитъ къ мало знакомымъ людямъ и даже нарываясь на сухой пріемъ, начинаетъ передавать все сказанное ему подъ честное слово.

— Такъ и сказалъ. Сначала съ однимъ поручикомъ, потомъ съ двумя лицеистами, а потомъ, говоритъ, уже счетъ потерялъ…

— Это не интересно. Я же ни его, ни ее совсѣмъ не знаю.

— Не знаете? Тогда ты меня узнаешь.

— Послушайте, у меня въ домѣ меня на ты…

— А какъ еще тебя, дурака, звать?

— Идите отсюда…

— Самъ сначала вылетишь…

При встрѣчѣ со знакомыми человѣкъ съ хамствомъ какъ-то инстинктивно умѣетъ задать самъ острый вопросъ семейной злободневности.

— Ну, какъ Петръ Ѳедоровичъ? Лежитъ?

— Да, именно.

— А кто билъ? Палками?

— Послушайте, это-же сплетни и, кромѣ того, мнѣ кажется…

— Ну, чего тамъ казаться — избили и все.

— Онъ-же старикъ…

— А развѣ среди ихняго брата подлецовъ нѣтъ. Есть. Много. Ну, ладно, кланяйтесь ему. Пусть больше не бѣгаетъ за горничными.

— Онъ-же упалъ на лѣстницѣ… со второго этажа кажется… объ этомъ и въ газетахъ было.

— Ну, газеты… Далъ репортеру полтинникъ въ зубы, онъ и съ шестого этажа уронитъ. Рвань рублевая. Тоже, кажется въ газетахъ пописываете?

— Нѣтъ, а что?

— Такъ думалъ.

Въ гостяхъ человѣкъ съ хамствомъ, за вечернимъ чаемъ долго и убѣдительно доказываетъ хозяйкѣ, что она очень выгодно пристроилась, выйдя замужъ за хозяина дома, потому-что женщину съ такимъ характеромъ не всякій возьметъ. Хозяина онъ утѣшаетъ при братѣ жены, что если бракъ и большое дѣло, то во всякомъ случаѣ жену всегда можно вышвырнуть изъ дому.

Во время публичныхъ выступленій человѣкъ съ хамствомъ, возражая оратору, кричитъ на предсѣдателя собранія, споритъ самъ съ собой, бросается съ трибуны на публику и въ концѣ концовъ придирается къ наружности пристава, который въ видѣ достойнаго отвѣта закрываетъ собраніе.

О литературѣ человѣкъ съ хамствомъ говоритъ горячо, удивляется, почему старые писатели обкрадывали другъ друга, а новые ихъ. Звонитъ по телефону крупнымъ авторамъ и предлагаетъ темы. Юмористамъ о пенсіонныхъ кассахъ вдовъ въ Англіи, психологамъ о неудобствѣ ѣздить на подножкахъ трамвайныхъ площадокъ, а беллетристамъ бытовикамъ о прекрасномъ будущемъ Австралійскихъ юго-западныхъ колоній. Если писатель находчивъ онъ умѣло кладетъ трубку и продолжаетъ пить чай, если-же онъ не догадается сдѣлать этого и вступитъ въ разговоръ, человѣкъ съ хамствомъ, въ лучшемъ случаѣ, назоветъ его бездарностью и будетъ долго угрожать разоблачить его семейную жизнь.

Деньги въ долгъ такой одержимый хамствомъ требуетъ съ крикомъ и при свидѣтелѣ. Если ему отказываютъ, онъ лѣзетъ въ драку, если даютъ, сейчасъ же ссорится съ кредиторомъ и обѣщаетъ при первой же возможности швырнуть долгъ тому въ лицо. Иныхъ путей отдачи онъ не признаетъ.

Съ женщинами старается обращаться вѣжливѣе, но подъѣзжая съ дамой къ театру, требуетъ половину платы за извозчика.

Пронырливость наблюдается у неудачныхъ натуръ и имѣетъ всегда видимыя формы: держанье за пуговицу и шопотъ на ухо, письмо безъ подписи, четко переписанное на пишущей машинѣ, просьба переговорить наединѣ, громкое восхищеніе туалетомъ человѣка, выдающаго жалованье, шумная и безпокойная забота о пушинкѣ, сѣвшей на пиджакъ, и еще много другихъ формъ.

Основное свойство души пронырливаго человѣка — это его трудоспособность и прилежаніе въ этой области. Если пронырливый человѣкъ захочетъ поступить на мѣсто, гдѣ онъ былъ бы очень желателенъ, онъ органически не можетъ просто зайти, или поговорить по телефону. Онъ начинаетъ посылать анонимныя письма, доносить, врываться въ интимную жизнь сослуживцевъ, искать связей чрезъ совершенно постороннихъ людей и дѣлаетъ это такъ исчерпывающе, что когда приходитъ на службу, ему съ перваго же дня не подаютъ руки. Пронырливый человѣкъ протирается туда, куда ему нужно и не нужно. Будучи ветеринарнымъ врачемъ, онъ не упускаетъ случая столкнуть съ мѣста консисторскаго чиновника. Дѣлая поставки вяленой рыбы онъ втирается, съ цѣлью напакостить въ группу поставщиковъ металлической посуды, хотя бы только для того, чтобы, войдя въ эту группу, начать протираться въ среду поставщиковъ зажигалокъ и дамской обуви.

Въ литературѣ этотъ родъ дѣятельности имѣетъ очень много приверженцевъ. Рекомендація къ дешевому портному, шьющему хорошо и въ разсрочку, личныя услуги по доставкѣ пиленаго сахара и нѣсколькихъ дюжинъ пива, умѣло предложенная контрамарка и кукла подаренная дочери ко дню рожденія — все это, конечно, можетъ заставить редактора историческаго журнала помѣстить злободневный фельетонъ о городской думѣ, или въ золотопромышленномъ журналѣ стилизованные стихи, но хорошихъ результатовъ отъ этого ожидать трудно. Правда, результаты появляются скоро, но исключительно въ видѣ предложенія швейцару заявлять опредѣленному лицу, что никого нѣтъ дома, а когда будутъ — неизвѣстно.

СЛОЖНЫЯ ЯВЛЕНІЯ ДУШЕВНОЙ ЖИЗНИ.

Изъ ряда сложныхъ переживаній души, слѣдуетъ отмѣтить слѣдующія, наиболѣе цѣнныя для опредѣленія внутренняго міра изучаемаго человѣка.

1. Воспріятіе художественныхъ произведеній.

Воспріятіемъ художественныхъ произведеній называется чувство, которое заставляетъ или приставать къ близкимъ людямъ съ разсказами о томъ, что очень понравилось, или ругать нехорошими словами совершенно незнакомаго человѣка съ хорошо знакомой фамиліей.

У грубыхъ натуръ никакихъ такихъ воспріятій не наблюдается. Около картины, изумляющей своей геніальностью, человѣкъ съ такой натурой начинаетъ искать спички для потухшей папиросы, вспоминать о томъ, что забылъ дома запереть ящикъ у письменнаго стола и, вынувъ зеркальце, поправляетъ галстухъ. Больше онъ не реагируетъ ничѣмъ. Во время сильной драмы, когда половина партера усиленно сморкается, а въ одномъ изъ ложъ третьяго яруса пожилая дама бьется въ истерикѣ, люди, о которыхъ мы говоримъ, заняты разсматриваніемъ одной изъ боковыхъ декорацій и лукавымъ ожиданіемъ, когда одинъ изъ статистовъ, вертящійся около этой декораціи съ большимъ деревяннымъ копьемъ, продырявитъ полотно.

У утонченныхъ натуръ воспріятіе всего художественнаго, наоборотъ, протекаетъ крайне болѣзненно, неся въ себѣ элементъ такого паническаго восторга и ликованія по поводу осмотрѣнной картины, прослушаннаго стихотворенія или пьесы, что близкимъ людямъ становится страшно за нервную и мозговую системы человѣка съ утонченной душой. Увидѣвъ даже футуристическую картину, гдѣ мелькомъ зарисованная неудачная комбинація изъ гвоздя, желтой ленты и арбузнаго сѣмячка тактично прикрыта названіемъ: «Лунная соната» — человѣкъ съ утонченной душой все равно начинаетъ восхищаться, находя въ художникѣ массу темперамента и экспрессіи.

Люди съ утонченными душами собираются обычно въ какомъ-нибудь подвальномъ кабарэ, слушаютъ стихи и говорятъ объ искусствѣ; въ э^ти моменты ихъ лучше всего и изучать. Пока такимъ людямъ читаютъ что-нибудь понятное, или говорятъ о совершенно простыхъ вещахъ, въ силу своего эстетическаго развитія они сознательно отрицаютъ все выслушанное.

— Оставьте эту пошлятину… Ну, какъ можно рисовать красками…

— Да, но лучшіе художники…

— Я интуитивно отвергаю художниковъ.

— Да, но прежде…

— Я не люблю слова Прежде. Пусть царитъ великое Потомъ.

— Да, но мы съ вами…

— Насъ съ вами нѣтъ… Есть одно многранное Я.

Но въ тотъ моментъ, когда изъ устъ собесѣдника или съ эстрады вырвется фраза, мало поддающаяся умственной переработкѣ, утонченные люди начинаютъ чувствовать свое эстетическое чувство удовлетвореннымъ.

— Слушайте, слушайте…

— Камни въ сердцѣ, камни въ почкахъ,

Я дышу душомъ кровавымъ

И я въ тысячахъ дѣвочкахъ

Буду жить большимъ удавомъ.

— Вы слышали? Какая мысль… Какая безбрежная, лазурно-гранитная мысль…

— А почему онъ говоритъ: душомъ? Душа же женскаго рода…

— Неужели вы не понимаете… Какой вы нечуткій… Душа — это что-то мягкое, женское, а душъ — это душа мужчины… Обнаженнаго мускулатурнаго самца… Да вы спросите его самого, почему онъ употребляетъ это слово… Скажите, пожалуйста… Душъ? Я сравниваю себя съ душемъ. Такъ изъ меня брызжетъ геній. Поняли, человѣчки? Изъ меня.

— Ну вотъ видите, а вы — мужчины, сильны…

— Ахъ, душъ… Это великолѣпно… Поэтъ это — душъ. Подходитъ голый человѣкъ, тянетъ за веревочку и брызжетъ влага… Это очень стильно.. Голый человѣкъ тянетъ за веревочку — какая смѣлая, прекрасная и, я бы сказалъ, гордая мысль…

У вполнѣ нормальнаго, съ уравновѣшенной душой человѣка, воспріятіе художественнаго происходитъ совершенно спокойно. Прежде всего онъ, конечно, убѣждается въ томъ, что художественное произведеніе не украдено у другого автора. Убѣдившись въ этомъ по разспросамъ знакомыхъ, онъ начинаетъ находить недостатки; если недостатковъ очень много, онъ весело улыбается и уходитъ отъ художественнаго произведенія, если недостатковъ мало, тоже уходитъ: у картины лагеремъ не расположишься, на стихѣ не уснешь.

2. Музыкальность.

Чувство музыкальности свойственно всѣмъ, но у каждаго оно проявляется въ зависимости отъ индивидуальности. Даже животнымъ оно не чуждо. Кто изъ насъ не видалъ маленькихъ собакъ, сидящихъ посерединѣ комнаты и остро воющихъ подъ игру на піанино. Коровы бѣгутъ на звукъ рожка, лошади, заслышавъ бой барабана, начинаютъ хрипѣть и ломать оглобли, а изъ русской старины сохранились преданія, что у богатыхъ помѣщиковъ рыба въ особыхъ садкахъ или фонтанахъ сплывалась на звукъ колокольчиковъ, получала пищу, говорила «мерси», и уплывала обратно.

Чувство музыкальности человѣка очень хорошо можно провѣрить на музыкѣ Вагнера. Если человѣкъ средняго физическаго и духовнаго развитія, прослушавъ двѣ оперы Вагнера, увѣряетъ друзей и знакомыхъ, хотя бы письменно или по телефону, что онъ получилъ извѣстнаго рода наслажденіе, значитъ въ силу какихъ-то психо-физическихъ причинъ онъ лишенъ природой чувства музыкальности. Если же не выдерживаетъ и уходитъ со второго акта, на него еще нельзя сознательно махнуть рукой;

Помню, что когда я въ первый разъ былъ на вагнеровской оперѣ, уже во время увертюры мнѣ показалось, что спектакль почему то отмѣняется, а музыканты въ видѣ протеста изо всѣхъ силъ бьютъ тяжелыми предметами по барабанамъ, литаврамъ и большими смычками по контрабасу.

Не надо забывать, что среди композиторовъ есть такъ же много неудачниковъ и людей, обратившихся къ этой профессіи только въ силу несчастныхъ обстоятельствъ, какъ и среди литераторовъ и художниковъ. И если у насъ просыпается извѣстный критицизмъ по отношенію къ рисунку, гдѣ у изображенной дѣвочки лишняя рука и несообразно приросшія прямо къ шеѣ колѣни, точно такъ же не по поводу всякаго музыкальнаго произведенія можно и нужно говорить, что оно освѣжаетъ душу. Лирическій вальсъ, который легко смѣшать съ цирковымъ галопомъ, или сюита, основанная на мотивѣ чижика — все это даже для музыкальныхъ натуръ не пища для воспріятія. Люди, совершенно лишенные слуха и способности разбираться въ музыкѣ, которые въ общежитіи называются музыкальными критиками, смотрятъ на это не такъ. Поэтому-то, когда послѣ посѣщенія сотенъ самыхъ разнообразныхъ театровъ, они, въ концѣ концовъ, попадаютъ въ театръ анатомическій, опытные медики часто демонстрируютъ, съ объясненіями вольнослушателямъ, обнаруженное сращеніе барабанной перепонки, наслѣдственную туго-ухость, или отсутствіе мозговыхъ волоконъ, данныхъ природой для музыкальныхъ воспріятій.

Чувство музыкальности наслѣдственное. Только у вундеркиндовъ, дающихъ концерты для широкой публики, оно благопріобрѣтенное. Обычно вундеркиндъ родится въ семьѣ портного или золотыхъ дѣлъ мастера; родители его къ музыкѣ относятся отрицательно, уважая только музыкантовъ изъ театральныхъ оркестровъ, получающихъ хотя и небольшое, но все-таки обусловленное контрактомъ вознагражденіе. Вундеркиндъ начинаетъ играть по слуху; обрадованные родители нѣсколько лѣтъ подрядъ держатъ его въ шестилѣтнемъ возрастѣ, а потомъ ведутъ къ профессору. Если это окажется профессоръ ботаники, они встрѣчаютъ худой и холодный пріемъ; если случай имъ поможетъ наткнуться на профессора консерваторіи, мальчика начинаютъ учить играть по нотамъ; не поддающихся этому обученію учатъ махать дирижерской палочкой. Совсѣмъ неспособные вундеркинды сейчасъ же выступаютъ на концертахъ, куда собирается много зрителей, несущихъ много денегъ. Мало-по-малу вундеркиндъ начинаетъ выростать; родители во время сна кладутъ ему кирпичи на голову, но ничего не помогаетъ. Къ двадцати годамъ вундеркиндъ окончательно теряетъ всякія музыкальныя способности, но еще ходитъ въ коротенькихъ штанишкахъ, кружевномъ воротничкѣ и даетъ концерты. Кончается тѣмъ, что къ тридцати двумъ годамъ вундеркиндъ спивается и ищетъ подходящей работы въ отъѣздъ.

Музыкальность наслѣдственная гораздо крѣпче, и очень часто бываетъ, что сыновья знаменитаго композитора, умѣющіе только однимъ пальцемъ наигрывать по слуху мотивъ изъ оперетки, все же считаются музыкальными авторитетами.

3. Воображеніе и фантазія.

Воображеніе и фантазія заложены въ душѣ каждаго человѣка. Только бытовые беллетристы условіями работы лишены этого богатства души, принужденные описывать чужія столовыя, избы и обѣды. У человѣка, лишеннаго возможности выявлять эти способности въ формѣ литературныхъ произведеній, воображеніе и фантазія выливаются въ тяжелое состояніе лживости. Хмурымъ и скептическимъ людямъ они лгутъ о томъ, что не можетъ быть провѣрено, выставляя въ качествѣ свидѣтелей безвозвратно исчезнувшихъ, умершихъ или сосланныхъ на нѣсколько десятковъ лѣтъ по дѣламъ, которыхъ съ трудомъ коснется амнистія. Довѣрчивымъ людямъ они врутъ обо всемъ, хотя бы самъ довѣрчивый былъ очевидцемъ того, о чемъ ему разсказываютъ. Основная система ихъ мышленія — увѣренность въ томъ, что всѣ, кромѣ нихъ, лжецы, сознательные и злостные. Встрѣтивъ человѣка, котораго сбилъ съ ногъ пьяный, они увѣряютъ, что его переѣхалъ рысакъ одного изъ мѣстныхъ сановниковъ.

— Позвольте, да вѣдь я же помню…

— Онъ помнитъ… А какъ васъ версту за санями проволочило, это вы помните?

— Да вѣдь теперь же лѣто…

— Ага, это вы помните, а какъ автомобиль налетѣлъ, такъ это не…

— Вы же сказали рысакъ.

— Это вы сказали — рысакъ. Врете вы что-то, батюшка…

И сколько бы ни увѣряли такого человѣка въ томъ, что ничего особеннаго не произошло, онъ все равно останется при прежнемъ убѣжденіи, что вы — лгунъ, а при встрѣчѣ съ другимъ знакомымъ будетъ разсказывать, какъ самъ видѣлъ васъ волочащимся на возжахъ за автомобилемъ, держащимся одновременно за какого-то рысака, а чтобы не упустить и главнаго виновника — пьянаго, будетъ настаивать на томъ, что пьянымъ были вы сами.

Въ области чистой литературы, людьми, одаренными самой богатой фантазіей, считаются утописты; за послѣднее время они незамѣтно стушевались передъ военными беллетристами.

4. Стремленіе къ популярности.

Послѣднимъ изъ важнѣйшихъ явленій душевной жизни мы отмѣтимъ стремленіе къ популярности. Оно въ душѣ каждаго грамотнаго человѣка, да и въ глубоко-некультурной средѣ можно встрѣтить людей, стремящихся къ популярности. Взять хотя бы бульварныхъ романистовъ, которые охотно помѣщаютъ портреты въ автомобильныхъ журналахъ, прейсъ-курантахъ металлургическихъ фабрикъ и готовы идти на всякія жертвы, чтобы только увидѣть свое имя въ отчетахъ мукомольныхъ съѣздовъ, или быть упомянутыми въ лекціяхъ о желѣзо-бетонномъ строительствъ.

Люди высокихъ постовъ охотно идутъ на интервью съ репортерами о премированныхъ собакахъ, послѣднихъ скачкахъ, взаимоотношеніяхъ половъ и даже о приключеніяхъ бурной молодости.

Драматурги выбѣгаютъ во время антрактовъ кланяться на всякій стукъ отъ упавшаго бинокля или передвигаемаго кресла. Артисты быстро переходятъ на ты съ театральными рецензентами, еще недавно отпускавшими имъ въ аптекахъ лекарства или подававшихъ шубы въ семейныхъ клубахъ.

Единственное отступленіе отъ общаго стремленія къ популярности замѣчается, только у очень крупныхъ писателей. Они не принимаютъ репортеровъ, преслѣдуютъ судомъ за перепечатку ихъ произведеній и рѣшительно отказываются отъ выступленій въ благотворительныхъ базарахъ. Многіе за это считаютъ ихъ недалекими людьми, или аскетами, занятыми подготовкой къ вѣчному блаженству въ иномъ мірѣ.

Заканчивая трудъ, авторъ очень сожалѣетъ о тѣхъ пропускахъ и ошибкахъ, какіе онъ допустилъ. Такъ же извиняется онъ и за нѣкоторый личный элементъ при разсмотрѣніи многихъ душевныхъ явленій, свойственныхъ человѣку, какъ таковому. Несчитаніе автора съ нѣкоторыми основными положеніями психологіи, какъ науки, не вездѣ безсознательно. Иногда онъ добродушно и открыто старался ввести и свои методы наблюденій и выводовъ, базируясь на основномъ принципѣ своего научнаго міровоззрѣнія: смѣлымъ Богъ владѣетъ.

Списокъ книгъ, рекомендуемыхъ для чтенія по психологіи.

а) Умъ животныхъ.

Рокфеллеръ. Какъ я разбогатѣлъ. Мемуары извѣстнаго милліонера. Русск. перев. Москва. 1898 г.

Лина Кавальера. Искусство быть красивой. Спб. 1913 г.

Самоучитель пѣнія. Съ приложеніемъ 62 любимыхъ цыганскихъ романсовъ. 1903 г.

b) Душевная усталость, неспособность къ воспріятіямъ. Ежемѣсячные журналы (1908—1915 г.).

c) Злословіе, лицемѣріе.

B. В. Розановъ. Опавшіе листья. Коробъ второй. 1915. Петроградъ.

d) Пронырливость, отсутствіе душевнаго равновѣсія.

Графъ Амори. Окончаніе «Ямы». Спб. 1914 г.

Его же. Похожденія m-me Вербицкой.

e) Теорія отрицанія наслѣдственности.

Л. Н. Толотой. Статьи.

і) Отсутствіе воображенія и фантазіи.

Подарокъ молодымъ хозяйкамъ. Сборникъ полезныхъ совѣтовъ по вопросамъ кулинаріи.

к) Альтруизмъ.

Я никого не ѣмъ. Сборникъ вегетаріанскихъ блюдъ.

И нѣкоторыя другія книги.

↑ Здѣсь я совершенно сознательно избѣгаю опредѣленія души, дѣлаемаго учеными агрономами и статистиками, которые принимаютъ за душу, въ губерніяхъ съ глинистой и песчанной почвой — взрослое и работоспособное лицо мужского пола, а въ губерніяхъ черноземныхъ, каждаго человѣка, законно родившагося и не менѣе законно вписаннаго въ соотвѣтствующія книги волостнымъ писаремъ. Такъ, что и ходячее въ экономическихъ статьяхъ выраженіе: душевой надѣлъ — не означаетъ какое-либо особое, индивидуальное богатство души, а просто клочекъ земли отдѣленный отъ жуликоватаго сосѣда особой межой.

[1] Здѣсь я совершенно сознательно избѣгаю опредѣленія души, дѣлаемаго учеными агрономами и статистиками, которые принимаютъ за душу, въ губерніяхъ съ глинистой и песчанной почвой — взрослое и работоспособное лицо мужского пола, а въ губерніяхъ черноземныхъ, каждаго человѣка, законно родившагося и не менѣе законно вписаннаго въ соотвѣтствующія книги волостнымъ писаремъ. Такъ, что и ходячее въ экономическихъ статьяхъ выраженіе: душевой надѣлъ — не означаетъ какое-либо особое, индивидуальное богатство души, а просто клочекъ земли отдѣленный отъ жуликоватаго сосѣда особой межой.

[1]