I.
правитьФинскій народъ всегда отличался склонностью къ поэтическому творчеству, и кто читалъ хотя бы отдѣльные отрывки изъ Калевалы, могъ убѣдиться, насколько сильна, своеобразна и глубока поэзія этого на видъ столь мало впечатлительнаго народа. А вѣдь русскимъ читателямъ, за весьма немногими исключеніями, приходится судить о «Калевалѣ» лишь по далеко не точнымъ переводамъ, потому что финскій языкъ, съ его своеобразными и богатыми флексіями, вообще не поддается вполнѣ художественному переводу[1]. Вторымъ памятникомъ древней финской поэзіи служить сборникъ старинныхъ лирическихъ произведеній народа, называемый Кантелетаръ. Нѣкоторыя пѣсни этого сборника, какъ по яркости поэтическихъ образовъ, такъ и по чистотѣ языка, могутъ быть отнесены безспорно къ наивысшимъ образцамъ человѣческаго творчества. Есть основаніе предполагать, что лучшія пѣсни «Калевалы» и «Кантелетаръ» сложены финскимъ народомъ очень давно, еще въ бытность финновъ въ пріуральскихъ земляхъ, и подверглись лишь нѣкоторымъ передѣлкамъ гораздо позднѣе, когда состоялось уже переселеніе въ суровую страну гранита и озеръ, когда началась упорная борьба съ природой уже не за счастіе и радости, ja за простое сохраненіе самой жалкой жизни, когда творчество народной фантазіи окрасилось глубокой печалью.
Потомъ пришли шведы, которые до XII ст. сами были крайне некультурны, но въ отличіе отъ тихихъ, миролюбивыхъ финновъ были вдобавокъ воинственны, жестоки и деспотичны. Началось насильственное насажденіе христіанства. Обычаи и древніе идеалы народа топтались въ грязь, все національно-финское стало считаться варварскимъ, языческимъ, и народные пѣвцы подвергались гоненію. Не мудрено, что при такихъ условіяхъ возвышенная финская поэзія перестала развиваться и надолго притаилась въ душѣ порабощеннаго народа.
Къ этому періоду относится начало процвѣтанія заклинаній (Loitsurunot), т. е. мистическихъ пѣсенъ, которыми финскіе колдуны старались заклинать безчисленныя народныя бѣдствія. Колдуны[2] и ихъ пѣсни всегда имѣли значеніе среди финновъ, какъ и среди родственныхъ имъ прочихъ тюркскихъ народовъ. Но особенное усиленіе суевѣрія бываетъ обыкновенно результатомъ нравственнаго гнета порабощеннаго народа, какъ усиленіе нетрезвости большею частью является результатомъ экономическаго гнета . Какъ бы тамъ ни было, а подъ вліяніемъ средневѣковыхъ шведовъ фины промѣняли свою возвышенную народную поэзію на мрачныя пѣсни колдуновъ и цѣлыхъ пятьсотъ лѣтъ финская муза молчала.
Но времена перемѣнились. Шведы цивилизовались и ихъ природное мужество, гордость и достоинство получили болѣе гуманное направленіе. Вмѣсто кровавыхъ набѣговъ на сосѣднія страны, явилось неудержимое движеніе впередъ по пути прогресса и самосовершенствованія. Вмѣсто борьбы съ другими народами, идеаломъ скандинавовъ стала побѣдоносная борьба съ мракомъ и враждебными силами природы, и тѣ же шведы, которые когда-то были только угнетателями финновъ, которые раздавили ихъ своимъ невѣжественнымъ отношеніемъ ко всему національно-финскому и этимъ пріостановили дѣйствительное развитіе народа, повели ихъ впередъ къ общечеловѣческому свѣту, который ничего не обезличиваетъ, но содѣйствуетъ лишь возвышеннымъ стремленіямъ.
Съ начала XVIII ст. въ Финляндіи началась дружная борьба сперва съ неблагопріятными условіями природы, потомъ съ нравственными потемками, господствовавшими въ странѣ. Осушались болота, пролагались хорошія дороги, учреждались народныя школы и постепенно выработались болѣе нормальныя отношенія между шведскими помѣщиками и финскими мужиками. Изъ абовскаго университета[3] стали распространяться финскіе священники, происходившіе частью изъ народа и явившіеся дѣйствительными защитниками его. Наконецъ (1784) появилось новое законодательство, оградившее крестьянское сословіе отъ всякаго произвола и давшее представителямъ сословія въ ландагѣ дѣйствительное значеніе.
Но глубоко укоренившееся недовѣріе финновъ къ пришлымъ завоевателямъ мѣшало общему дѣлу, и усилія шведовъ давали лишь слабые результаты. Только съ начала текущаго столѣтія народъ какъ бы ожилъ и сталъ довѣрчивѣе принимать культуру отъ «шведскихъ господъ», какими все еще оставались для финновъ привилегированные классы, состоящіе изъ шведовъ и ошведившихся финновъ.
Понемногу начинали приносить плоды усилія шведскаго элемента въ странѣ, направленныя къ просвѣщенію народа.. Въ тридцатыхъ годахъ появился Эліасъ Ленротъ, человѣкъ изъ народа, хотя шведскаго происхожденія. Это былъ первый финляндскій интеллигентъ, занявшійся изученіемъ финской народной поэзіи, и его усиліями собраны сохранившіяся въ памяти народа пѣсни Калевалы (1835 г.), Кантелетаръ (1840 г.); ему же принадлежитъ много серьезныхъ изслѣдованій о народныхъ поговоркахъ, повѣрьяхъ, заклинаньяхъ и проч. Съ этого началось возрожденіе финскаго трорчества.
Въ 1847 г. появилась первая оригинальная комедія на финскомъ языкѣ «Волшебникъ» Петра Ганвикайнена, вещь сама по себѣ незначительная, не удержавшаяся въ театрѣ до вашихъ дней. Но самый фактъ появленія на сценѣ финской оригинальной комедіи имѣлъ огромное воспитательное значеніе, такъ какъ сразу ободрилъ финскую народную партію къ дальнѣйшимъ попыткамъ въ томъ же родѣ, и на финскомъ языкѣ начали появляться сочиненія Шекспира, Шиллера, Рунеберга, а также нѣсколько новыхъ оригинальныхъ пьесъ.
Впрочемъ, все это были лишь попытки, и настоящій расцвѣтъ новаго финскаго творчества относится къ шестидесятымъ годамъ? когда реформы Императора Александра II отозвались и на Финляндіи подъемомъ всѣхъ силъ страны, и когда созывомъ перваго послѣ присоединенія Финляндіи сейма (1863 г.), ей было возвращено начинавшее уже падать довѣріе къ будущему[4]. Быстро стали тогда умножаться финскіе литераторы, писавшіе по всѣмъ отраслямъ знанія и создававшіе одно періодическое изданіе за другимъ. Наконецъ, появился и первый финскій романистъ Алехсивъ Киви (1834—1872 г).
Дѣйствительная фамилія Киви была Стенваль. Какъ и Ленротъ, онъ былъ сыномъ простого ремесленника изъ офинившагося шведскаго рода; какъ и тотъ, онъ поздно началъ учиться (на 17-мъ году), но работалъ съ такой энергіей, что въ шесть лѣтъ подготовился ко вступленію въ университетъ. Къ сожалѣнію, здоровье его оказалось настолько надорваннымъ, что онъ не въ силахъ былъ окончить курса. Онъ успѣлъ написать только нѣсколько превосходныхъ драматическихъ сочиненій, изъ которыхъ лучшимъ считается драма «Kullervo» (1860 г.), и одинъ романъ «Seitsemän veljestä» (Семь братьевъ, 1870 г.), до настоящаго времени остающійся лучшимъ беллетристическимъ сочиненіемъ на финскомъ языкѣ. Въ томъ же году, когда вышелъ въ свѣтъ его единственный романъ, Киви сошелъ съ ума и два года спустя умеръ въ убѣжищѣ для неизлѣчимыхъ душевно-больныхъ.
Киви былъ настолько крупной литературной величиной, что, несмотря на малочисленность его сочиненій, онъ явился создателемъ особой школы финскихъ писателей. Его отличительныя литературныя черты: восторженное отношеніе къ значенію просвѣщенія для блага финскаго народа; горячій финскій патріотизмъ, но безъ ненависти къ сосѣднимъ народамъ; выборъ исключительно народныхъ сюжетовъ для своихъ беллетристическихъ сочиненій; чрезвычайная простота какъ фабулы, такъ и формы изложенія; художественная отдѣлка языка и формы сочиненія; нѣкоторая тенденціозность, достаточно замаскированная, чтобы не ронять художественныхъ достоинствъ сочиненій. Всѣ эти черты сдѣлались отличительными для цѣлой школы, о которой мы будемъ еще говорить подробнѣе. Теперь же упомянемъ о другомъ мастерѣ, тоже создавшемъ свою школу въ финской литературѣ, почти одновременно съ Киви.
Это былъ Піетари Пейваринта, простой саволакскій мужикъ, который сломалъ однажды ногу и, лежа въ постели, вздумалъ отъ скуки написать свою автобіографію подъ названіемъ «Elämäni» («Моя жизнь», 1870 г.). Это сочиненіе, не имѣвшее ни малѣйшихъ художественныхъ достоинствъ, произвело, однако, на читателей неизгладимое впечатлѣніе. Такого правдиваго изображенія крестьянской жизни во всей ея сѣренькой неприглядности, въ то же время "о всѣмъ ея ничѣмъ не прикрашеннымъ, ни въ чемъ неопоэтизированнымъ трагизмомъ — не давалъ еще никто. Для этого Киви и его школа слишкомъ дорожили красотою формы, а реалисты шведской партіи слишкомъ плохо знали финскій народъ. Между тѣмъ, именно такое фотографически вѣрное изображеніе народной "жизни, притомъ исходящее отъ самихъ мужиковъ, было больше всего кстати во время начинавшагося въ странѣ всесторонняго обновленія устарѣлыхъ порядковъ и для партійныхъ цѣлей быстро окрѣпшей партіи финомановъ[5].
Книга Пейваринта имѣла колоссальный успѣхъ и вызвала подражанія. Явились такіе же, едва грамотные писатели, какъ и онъ. Постепенно образовалась цѣлая школа народныхъ новеллистовъ, которые нашли себѣ сильную поддержку и пріютъ въ финскихъ газетахъ и слѣпо подражаютъ Пейваринта, заботясь только о правдивости разсказа и ни въ грошъ не ставя прочія условія художественнаго творчества. Такимъ образомъ, Пейваринта сдѣлался основателемъ своеобразной и очень полезной школы финскихъ новеллистовъ.
Сами по себѣ сочиненія Пейваринта не имѣютъ какихъ-либо литературныхъ достоинствъ. Ихъ значеніе, какъ и всего, что создается этой школой, чисто этнографическое. Тѣмъ не менѣе, нельзя отрицать огромнаго дарованія у человѣка, который безъ всякаго образованія и безъ всякой посторонней помощи могъ выработать особый видъ этнографическихъ очерковъ, достаточно любопытныхъ, чтобы заинтересовать читателей и въ высшей степени соотвѣтствовавшихъ запросамъ времени.
Піетари Пейваринта родился въ 1827 г., въ бѣдной деревушкѣ, гдѣ имѣть удовлетворительную пищу въ теченіе круглаго года считалось почти несбыточной мечтой. Родители выучили его читать, а письму онъ научился отъ сверстниковъ, потому что для содержанія школы его деревня была слишкомъ бѣдна, а нынѣшнихъ подвижныхъ народныхъ школъ тогда еще не было. Съ двѣнадцатилѣтняго возраста онъ былъ уже чернорабочимъ; двадцати съ чѣмъ-то лѣтъ онъ женился на такой же бѣдной дѣвушкѣ, каковы были всѣ его голодавшія родственницы. Но онъ былъ отличный и очень умный работникъ, вслѣдствіе чего ему охотно давали всякую работу, и постепенно онъ скопилъ столько, что могъ купить, хотя съ большимъ долгомъ, крошечный участокъ земли, на которой собственноручно сложилъ себѣ избу. Въ этой избѣ онъ зажилъ со своей быстро умножавшейся семьею. Радостей въ его жизни почти не бывало. За то голодалъ онъ часто и подолгу, съ горя напивался иногда до пьяна, при чемъ билъ жену, послѣ чего терзался угрызеніями совѣсти, и жизнь становилась еще мрачнѣе.
Въ то время начиналось уже быстрое распространеніе газетъ и брошюръ среди народа. Пейваринта съ увлеченіемъ схватился за чтеніе, смутно сознавая, что долженъ же найтись выходъ изъ бѣдственнаго положенія, въ которомъ находился финскій мужикъ, и что этотъ выходъ надо искать въ просвѣщеніи. Впослѣдствіи случай натолкнулъ его на писательскую дѣятельность, а сограждане стали выбирать его депутатомъ въ сеймъ и на разныя выборныя должности, вслѣдствіе чего матеріальное положеніе семьи Пейваринта значительно поправилось, хотя никогда не достигло сколько-нибудь обезпеченнаго существованія.
Кромѣ своей автобіографіи, Пейваринта написалъ нѣсколько разсказовъ изъ народнаго быта и нѣчто въ родѣ сборника размышленій подъ заглавіемъ Elämän havainnoita («Наблюденія жизни»). Замѣчательно, что, не смотря на все имъ пережитое Пейваринта является завзятымъ оптимистомъ, смѣло глядитъ на будущее, которое рисуется ему въ свѣтлыхъ краскахъ, и говоритъ о несчастіяхъ народа съ печалью, но безъ всякой горечи, безъ всякаго унынія. Ни минуты въ продолженіе всей жизни Пейваринта не сомнѣвался, что будущность принадлежитъ мужикамъ, а не господамъ, и что теперь уже близокъ конецъ испытаній финскаго народа. Къ шведской партіи Пейваринта питалъ больше презрительнаго равнодушія, чѣмъ ненависти. Въ шведахъ онъ видѣлъ побѣжденныхъ враговъ. Къ Россіи онъ не высказывалъ особеннаго расположенія, но всегда считалъ русскихъ природными союзниками финновъ противъ «шведскихъ господъ».
Пейваринта еще живъ, но уже очень старъ и больше не пишетъ.
II.
правитьКиви и Пейваринта, какъ представители предшествовавшаго поколѣнія, сошли со сцены, и на ихъ мѣсто появилась цѣлая фаланга финскихъ писателей, которые дѣлятся на двѣ школы, но во всемъ, что касается финской партіи работаютъ съ рѣдкимъ единодушіемъ и дружно ведутъ свой народъ впередъ.
Обѣ школы имѣютъ много общаго и отнюдь не враждуютъ между собою. Различіе между ними, главнымъ образомъ, заключается въ томъ, что послѣдователи Киви, какъ эстетики и сторонники высшаго образованія, придаютъ большое значеніе художественной отдѣлкѣ своихъ сочиненій, избѣгаютъ чисто этнографическихъ сюжетовъ и ближе къ скандинавской партіи, которая, во всякомъ случаѣ, располагаетъ главнѣйшими интеллигентными силами страны, а потому считается «кивистами» все еще необходимой для общаго блага Финляндіи; послѣдователи же Пейваринта упрямо пренебрегаютъ художественными сторонами литературнаго дѣла, совершенно равнодушны къ высшему образованію и чуждаются всего шведскаго съ прирожденной ненавистью, не разбирая ни хорошаго, ни худого и пренебрегая даже явными благами для народа, если эти блага преподносятся «шведскими господами».
Обѣ школы демократичны и не берутъ для своихъ сочиненій иныхъ темъ, какъ сюжеты изъ народнаго быта. Но Послѣдователи Киви, большею частью, происходятъ изъ привилегированныхъ сословій, получили университетское образованіе и живутъ господами, въ чемъ не видятъ ни малѣйшаго противорѣчія своимъ демократическимъ убѣжденіямъ. Послѣдователи Пейваринта исключительно мужики, получившіе лишь самое элементарное образованіе, и какъ бы ни измѣнялись ихъ обстоятельства, живутъ мужиками, пренебрегая всѣмъ, что напоминаетъ господъ.
Что касается формы, обѣ школы почти исключительно придерживаются повѣствовательнаго рода литературы, причемъ послѣдователи Киви допускаютъ и обширный объемъ сочиненій, не пренебрегая ни романомъ, ни длинной повѣстью, тогда какъ мужики почти исключительно пишутъ коротенькіе этнографическіе очерки, которые не вполнѣ правильно называютъ новеллами.
Есть еще одна общая черта у всѣхъ новѣйшихъ финскихъ писателей, не исключая обоихъ основателей школъ. Связующею нитью во всѣхъ финскихъ беллетристическихъ сочиненіяхъ является прославленіе успѣховъ культуры въ финскомъ народѣ и горячій призывъ къ дальнѣйшему движенію впередъ. Въ этомъ отношеніи всѣ финны прогрессисты; только интелигентные послѣдователи Киви смотрятъ на дѣло шире и смѣло требуютъ самаго широкаго примѣненія своего принципа, тогда какъ мужики, со свойственной крестьянамъ осторожностью и подозрительностью лишь недавно освободившихся отъ гнета людей, боятся высшихъ проявленій культуры, какъ чего-то «господскаго». Романъ Киви «Семь братьевъ» ничто иное, какъ поэтическое изображеніе благотворнаго вліянія культуры на первобытнаго человѣка, и въ этомъ отношеніи Киви является образцомъ для всѣхъ финскихъ писателей. Но каждый разрабатываетъ идею по своему и со своей точки зрѣнія; притомъ, далеко не всѣ (даже изъ послѣдователей Киви) раздѣляютъ его оптимистическую восторженность. Такъ, нѣкоторые подмѣтили, что народъ склоненъ усваивать лишь наружныя формы цивилизаціи, и безпощадно обличаютъ это нежелательное явленіе; другіе выставляютъ на свѣтъ остатки варварства и осмѣиваютъ предразсудки; третьи скорбятъ объ утратѣ народомъ своихъ поэтическихъ обычаевъ и стараются доказать, что многіе обычаи не только могли бы вполнѣ ужиться съ новѣйшей культурой, но представили бы еще извѣстный оплотъ противъ распространяющагося въ народѣ крайняго матеріализма.
Вообще, какъ уже было сказано въ началѣ этого очерка, финскіе писатели чрезвычайно правдивы и всегда изображаютъ народъ безъ прикрасъ. Въ этомъ отношеніи послѣдователи Пейваринта идутъ дальше своихъ интеллигентныхъ единомышленниковъ и рисуютъ иногда весьма грубыя картины. Кивисты слишкомъ восторженные поклонники эстетики и возмутительныхъ сюжетовъ избѣгаютъ, вслѣдствіе чего финскій мужикъ въ ихъ изображеніи выходитъ симпатичнѣе. Но прикрашивать истину вымышленными чертами не станетъ ни одинъ финскій писатель, такъ какъ подобныя прикрасы осмѣиваются критиками обѣихъ партій и противорѣчатъ народной гордости. «Мы не настолько дурны, чтобы нуждаться въ искаженіяхъ истины!» писалъ одинъ финскій критикъ, съ презрѣніемъ отвергая преувеличенныя похвалы иностранцевъ финнамъ по поводу послѣдней выставки.
Финскіе новеллисты не лишены тонкаго юмора, благодаря которому они умѣютъ забавно разсказывать о всякихъ обыденныхъ «происшествіяхъ» въ деревнѣ. Но они охотнѣе описываютъ печальныя явленія, полагая, что прежде всего надо освѣтить темныя стороны жизни и что горе ярче характеризуетъ человѣка, чѣмъ радости. Бѣдность изображается во всѣхъ ея видахъ, но всегда какъ послѣдствіе самыхъ простыхъ причинъ, каковы: неурожаи, слишкомъ большая семья, пьянство, преступленія, грубость нравовъ, эмиграція и проч. О высшихъ сословіяхъ финскіе писатели говорятъ мало, но почти всегда насмѣшливо или съ горечью. Больше всего ихъ раздражаетъ пренебреженіе ученыхъ къ невѣждамъ и непониманіе правящихъ классовъ ими же управляемаго народа.
Есть и свои отрицательныя стороны. Изложеніе почти всегда растянуто и размѣры разсказа рѣдко соотвѣтствуютъ содержанію. Впрочемъ, такова вѣдь и рѣчь финскаго мужика, который никогда не умѣетъ выражаться кратко. Въ выборѣ сюжетовъ финскіе беллетристы тоже не выказываютъ особенной находчивости и замѣтно страдаютъ отсутствіемъ критическихъ способностей. Притомъ они не богаты красками, не блещутъ смѣлостью воображенія и задуманную идею проводятъ съ такою упрямою настойчивостью, что часто получается совсѣмъ излишняя тенденціозность.
Всѣ эти недостатки, главнымъ образомъ, присущи школѣ Пейваринта, хотя и послѣдователи Киви не вполнѣ ихъ чужды. Но надо оговориться, что финская литература такъ молода и такъ быстро совершенствуется, что такіе недостатки позволительно считать лишь временными. Во всякомъ случаѣ, уже теперь есть представители обѣихъ школъ, достигшіе высокаго художественнаго развитія, свободные отъ этихъ недостатковъ. Однако, пока еще такіе мастера остаются исключеніями и сказаннаго измѣнить не приходится.
III.
правитьПервымъ представителемъ школы Киви и вообще наиболѣе талантливымъ изъ современныхъ финскихъ писателей неоспоримо является Іуханни Ахо (Іоганнъ Брофельдтъ), который, несмотря на свою молодость, успѣлъ уже прославиться далеко за предѣлами отечества и какъ по литературному значенію въ странѣ, такъ и по рѣдкому художественному дарованію стоитъ совершенно особнякомъ.
Г. Ахо родомъ изъ Саволакса (Эстерботніи), какъ и Пейваринта. Онъ родился въ 1861 г., и его отецъ, старый пробстъ Брофельдтъ, до сихъ поръ еще служитъ настоятелемъ большого сельскаго прихода. Молодой писатель получилъ отличное общее образованіе, которое закончилъ на философскомъ факультетѣ гельсингфорскаго университета, и очень рано началъ сотрудничать въ финскихъ и шведскихъ газетахъ народной партіи. Еще студентомъ онъ былъ однимъ изъ основателей газеты «Päivalehti», а въ настоящее время состоитъ редакторомъ газеты «Uusi Kuvalehti», которая считается весьма важнымъ органомъ финской партіи.
Въ ранней молодости г. Ахо былъ подъ такимъ сильнымъ вліяніемъ сочиненій Киви, что обвинялся въ слѣпомъ подражаніи. Теперь онъ давно отдѣлался отъ всякаго посторонняго вліянія и совершенно самобытенъ, хотя строго придерживается основныхъ требованій школы, во главѣ которой очутился. Талантъ г. Ахо по преимуществу лирическій. Но онъ очень вдумчивъ, развилъ въ себѣ наблюдательность самаго трезваго реалиста и потому отнюдь не злоупотребляетъ своими лирическими порывами. Его финскій языкъ такъ хорошъ и литературенъ и такъ сильно разнится отъ языка всѣхъ предшествовавшихъ финскихъ писателей, что г. Ахо приходится считать создателемъ нынѣшняго литературнаго финскаго языка. Отмѣтимъ еще, что ему не чужда сатира, что составляетъ совершенное исключеніе среди финновъ, которые обладаютъ юморомъ, но никакъ не сатирическимъ талантомъ.
Въ творческомъ отношеніи г. Ахо большой мастеръ улавливатъ самые тонкіе оттѣнки душевныхъ настроеній и создавать небольшія, чрезвычайно яркія картинки какъ изъ народнаго быта, такъ и чисто описательныя. За то эпическое повѣствованіе ему не дается, вслѣдствіе чего въ большомъ романѣ, гдѣ приходится изображать жизнь во всей ея шири и во всей сложности послѣдовательныхъ событій, онъ теряется въ мелочахъ и не умѣетъ поддерживать непрерывности общаго повѣствованія.
Охотнѣе всего онъ изображаетъ простыхъ людей въ самой незатѣйливой обстановкѣ, но съ тонкимъ анализомъ ихъ чувствъ и побужденій; замысловатые сюжеты его не увлекаютъ. Способность изображать природу въ короткихъ, удивительно яркихъ описаніяхъ онъ довелъ до виртуозности.
Г. Ахо росъ среди народа какъ разъ въ разгаръ финскаго народническаго движенія и сдѣлался убѣжденнымъ сторонникомъ финской партіи. Отыскивая свои идеалы среди народныхъ массъ, онъ проникся многими особенностями саволакскихъ крестьянъ и усвоилъ себѣ ихъ стоическое міровоззрѣніе. Отсюда его непосредственность, удивительная оригинальность и способность анализировать такія чувства, какихъ въ большинствѣ случаевъ привилегированныя сословія не понимаютъ.
Г. Ахо выступилъ на литературное поприще въ началѣ восьмидесятыхъ годовъ и сразу имѣлъ огромный успѣхъ. Его первые два разсказа: «Siihen aokaan kuin isä lampun osti» (Когда отецъ покупалъ лампу) и «Rautatie» (Желѣзная дорога), въ которыхъ съ неподражаемымъ юморомъ изображается переполохъ, вносимый культурой въ неподвижное существованіе первобытныхъ людей, вошли во всѣ финскія хрестоматіи. Послѣ этого онъ написалъ много превосходныхъ разсказовъ, собранныхъ въ два сборника: «Lastuja» («Стружки», 2 тома), двѣ большія повѣсти и романъ «Papin tytär» съ продолженіемъ подъ заглавіемъ «Papin rauva» («Дочь священника» и «Жена священника»)[6]. Особенно хороши его мелкіе разсказы, вошедшіе во второй томъ «Стружекъ». Въ своемъ единственномъ романѣ г. Ахо менѣе увлекателенъ, хотя, несмотря на безхитростность сюжета — простое описаніе одной неудавшейся женской жизни, какихъ тысячи, романъ читается съ интересомъ и подкупаетъ удивительной правдивостью.
Г. Брофельдтъ (Ахо) принадлежитъ къ наиболѣе вліятельнымъ людямъ финской партіи и очень полезенъ странѣ своимъ спокойнымъ отношеніемъ къ самымъ жгучимъ политическимъ вопросамъ. Онъ врагъ всякихъ междоусобицъ, имѣетъ примирять партіи и очень разсудительно относится въ Россіи. Но это — не спокойствіе равнодушія, не разсудительность индифферентизма, а самообладаніе и оптимизмъ истиннаго демократа, нисколько не сомнѣвающагося въ силахъ своей партіи и не придающаго значенія несвойственному демократіи фрондерству.
Какъ въ литературномъ, такъ и въ политическомъ отношеніи значеніе г. Ахо все еще поднимается. Его сочиненія уже цѣликомъ переведены на шведскій языкъ, а многія изъ нихъ появлялись также на нѣмецкомъ, французскомъ, англійскомъ и русскомъ[7]. Читателямъ «Міра Божьяго» онъ знакомъ по разсказу «Отверженный», напечатанномъ въ іюнѣ и іюлѣ 1896 г., и небольшой вещицѣ въ февральской книгѣ прошлаго года.
IV.
правитьИзъ прочихъ писателей и писательницъ школы Киви можно упомянуть слѣдующихъ.
Юго Пейоненъ (Juho Peijonen), священникъ, обладающій большимъ повѣствовательнымъ дарованіемъ и знатокъ финскаго народа, изъ котораго происходитъ. Теологическій факультетъ былъ не особенно полезенъ для развитія его таланта и съузилъ его кругозоръ. Тѣмъ не менѣе, его мелкіе разсказы, собранные въ два тома подъ общимъ заглавіемъ «Kertoelmia» («Разсказы»), и довольно большая повѣсть «Vaihdokas» («Промѣна») читаются съ большимъ интересомъ, изобилуютъ юмористическими сценками и даютъ весьма цѣнный этнографическій матеріалъ. Разсказъ «Въ голодный годъ» лучшее изъ всего, что онъ написалъ, и признается наиболѣе талантливымъ изъ многочисленныхъ сочиненій на эту печальную тему.
Очень пріятнымъ повѣствователемъ можно еще назвать Сантери Ингмана, который обладаетъ особеннымъ талантомъ легко и занимательно излагать самыя серьезныя научныя свѣдѣнія. Эта способность г. Ингмана тѣмъ болѣе цѣнна, что онъ докторъ философій и человѣкъ чрезвычайно свѣдущій, въ особенности въ области исторіи. Какъ популяризаторъ науки, онъ не имѣетъ соперниковъ. Какъ беллетристъ, онъ значительно слабѣе.
Мина Кантъ — главнымъ образомъ драматическая писательница, но пишетъ и небольшія новеллы изъ крестьянской жизни. Къ сожалѣнію, это очень неровный талантъ, вслѣдствіе чего не существуетъ ни одного сочиненія, въ которомъ она выдержала бы одинъ общій тонъ. Почти всегда у нея тонко прочувствованныя страницы смѣняются аляповатыми сентиментальностями, и все въ цѣломъ производитъ впечатлѣніе чего-то вымученнаго. Но это очень образованная и начитанная женщина, умѣющая въ каждомъ разсказѣ сообщать своимъ читателямъ полезныя свѣдѣнія или давать пищу для размышленія.
Аркидъ Іернефельтъ прославился своимъ романомъ «Родина», по не относится къ писателямъ разсматриваемыхъ школъ, потому что пишетъ хотя и по-фински, но не для народа. Его романъ положительно бы выигралъ, если бы появился на шведскомъ языкѣ. За то своимъ появленіемъ въ финской литературѣ этотъ романъ знаменуетъ, что она уже окрѣпла, разрослась и не служитъ только интересамъ одной демократической партіи. Къ послѣдователямъ Киви его, однако, нельзя причислить.
Финскій лирикъ I. Эрко написалъ небольшую повѣсть въ духѣ Киви, а именно «Uskovainen» («Вѣрующій»). Повѣсть очень недурна, написана съ большимъ чувствомъ и не безъ философской глубины. Разумѣется, нельзя еще назвать г. Эрко новеллистомъ, но такъ какъ онъ, по всѣмъ вѣроятіямъ, не остановится на первомъ опытѣ, увѣнчавшемся полнымъ успѣхомъ, то мы сочли необходимымъ упомянуть и его.
V.
правитьИзъ представителей второй школы прежде всего слѣдуетъ назвать г. Алькіо, который по силѣ таланта и по значенію въ финской литературѣ относится къ своимъ сотоварищамъ, какъ Ахо относится къ прочимъ послѣдователямъ Киви. Трудно даже причислить Алькіо къ школѣ Пейваринта, настолько онъ въ художественномъ отношеніи выше самого основателя школы. Но во всѣхъ другихъ отношеніяхъ онъ вѣрный представитель своей школы.
Дѣйствительное имя г. Алькіо — Алексисъ Филяндеръ. Ему тридцать съ чѣмъ-то лѣтъ и родомъ онъ изъ окрестностей Вазы, гдѣ живетъ, занимаясь сельской торговлей. Но это отнюдь не кулакъ. Наоборотъ, онъ — вѣрный союзникъ бѣднѣйшихъ классовъ общины, въ которой является очень вліятельнымъ лицомъ.
Въ юности онъ не получилъ школьнаго образованія, но съ энергіей истаго эстербтонійца самоучкой добился нѣкоторыхъ познаній, много читалъ и теперь наиболѣе просвѣщенный изъ послѣдователей ПеЙваринта. Онъ дѣятельнѣйшій членъ общества трезвости, основалъ нѣсколько кружковъ для самообразованія, часто выступаетъ въ роли народнаго оратора и редактируетъ небольшую газету для юношества «Pyrkija».
Насколько онъ талантливъ, видно уже по его быстрому совершенствованію въ художественномъ отношеніи. Его первыя повѣсти были блѣдны и до нельзя растянуты. Но съ каждымъ новымъ произведеніемъ его очень плодовитаго пера, въ немъ проявлялось все больше и больше художественной твердости, выборъ сюжета становился глубже и опредѣленнѣе, стиль пріобрѣталъ больше выразительности, растянутость и многословіе исчезали. Въ его новѣйшемъ романѣ «Puukkojunkkarit»[8] онъ является уже такимъ мастеромъ въ изображеніи народной жизни, что узнать въ немъ расплывчатаго автора первыхъ сочиненій нѣтъ никакой возможности. Его послѣдніе два разсказа «Отецъ въ Америкѣ» и «Изъ-за короба»[9] обладаютъ еще большими художественными достоинствами и могутъ служить залогомъ, что самоучка-писатель далеко еще не остановился въ своемъ развитіи.
Алькіо много читаетъ, говорятъ, изучилъ даже нѣмецкій языкъ и, благодаря своей удивительной даровидности, не замедлитъ опередить многихъ изъ своихъ ученыхъ сотоварищей. Но именно такое неудержимое стремленіе къ высшему развитію и къ наукѣ неминуемо перетянетъ его на сторону интеллигентныхъ послѣдователей Киви, чему можно только порадоваться.
Болѣе типичнымъ, хотя и менѣе талантливымъ представителемъ школы «мужиковъ-новеллистовъ», является Kaupis (вѣрнѣе Heikki Kaupinen), который тоже поднялся до положенія признаннаго писателя изъ низшихъ общественныхъ слоевъ. Онъ былъ батракомъ въ пасторатѣ Брофельдта, когда сыновья стараго пастора выучили его самому главному изъ знаній писателя, а именно грамотѣ. Правда, учителя были не первые встрѣчные; старшій изъ этихъ учителей называется теперь Іуханни Ахо. Но и ученикъ, которому было уже девятнадцать лѣтъ, оказался настолько необыкновеннымъ, что вскорѣ сдалъ установленный закономъ экзаменъ и прямо изъ батраковъ перешелъ на должность народнаго учителя, а нѣсколько лѣтъ спустя былъ назначенъ директоромъ воспитательнаго заведенія для испорченныхъ мальчиковъ.
Хейки началъ свою писательскую дѣятельность съ маленькихъ разсказовъ, въ которыхъ слѣпо подражалъ своему бывшему учителю и покровителю. Опытъ, разумѣется, былъ неудаченъ. Но вскорѣ онъ созналъ, что съ успѣхомъ можетъ писать только въ духѣ Пейваринта и другихъ мужиковъ-писателей, послѣ чего пересталъ подражать кому бы то ни было и сталъ писать этнографическіе очерки безъ всякихъ претензій. Теперь сочиненія Хейки довольно популярны и могутъ служить характерными образцами достоинствъ и недостатковъ школы народныхъ новеллистовъ. Онъ пишетъ растянуто, не умѣетъ соразмѣрять отдѣльныя части повѣствованія и путаетъ разсказъ совершенно ненужными и неотносящимися къ дѣлу вводными сценами, или пускается въ наивныя разсужденія о имъ же разсказанномъ обстоятельствѣ. Но все, что онъ сообщаетъ о народѣ, имѣетъ силу первоисточника, проникнуто величайшей искренностью и западаетъ въ душу читателя, какъ все безъискусственное и не бьющее на эффектъ.
Лучшія сочиненія г. Хейки: «Vija» (имя собственное), «Kirottua työtä» («Проклятая работа») и «Laarа» (прозвище), всѣ три появившіяся отдѣльными изданіями. Содержаніемъ всѣхъ этихъ повѣстей служитъ изображеніе тяжелыхъ условій, въ которыхъ все еще находится финская женщина. Особенно удачна вторая повѣсть («Проклятая работа»), въ которой разсказывается о крестьянской дѣвушкѣ, единственной дочери богатаго мужика, корый любилъ ее, какъ зѣницу ока, но держалъ точно въ теремѣ, желая уберечь отъ всякаго зла. Старикъ презиралъ просвѣщеніе и называлъ умственный трудъ «проклятой работой». Но изъ тщеславія онъ не захотѣлъ оставить дочь неграмотной, а просвѣщеніе не замедлило разбить стѣнки терема, такъ какъ дѣвушка вошла въ переписку со своимъ возлюбленнымъ и добилась своего счастія, которое отецъ считалъ несчастіемъ. Всѣ выведенныя лица обрисованы вѣрно. Особенно хороша психологическая разработка типа стараго самодура. Если бы не присущее автору утомительное многословіе, повѣсть была бы одной изъ лучшихъ на финскомъ языкѣ.
Изъ прочихъ послѣдователей Пейваринта можно упомянуть Мерилайнена, Лизи Терво (писательницу), Сиссаласа и Кіэстиса (псевдонимъ г. I. Кокко). Но говорить о каждомъ изъ нихъ не стоитъ, такъ какъ все сказанное о г. Хейки относится и къ нимъ, только талантливости у нихъ гораздо меньше и совершенствованія у нихъ почти не замѣтно.
Отто Туоми (Хегблюмъ) и Тейво Паккала подаютъ больше надеждъ, но написали еще очень мало и заняты преимущественно газетной работой, которой и отдаютъ всѣ свои силы.
VI.
правитьФинскіе поэты въ настоящее время немногочисленны и по достоинству стоятъ несравненно ниже прозаиковъ. Дѣло въ томъ, что Финляндія переживаетъ эпоху сильнаго демократическаго движенія, причемъ выдвинуто на первую очередь столько важныхъ насущныхъ вопросовъ, что на искусство для искусства не остается ни времени, ни охоты. Стихотворная же форма поэзіи рѣдко уживается съ тенденціозностью, которая всегда появляется въ литературѣ такой эпохи, вслѣдствіе чего стихотворство у финновъ не процвѣтаетъ.
Однако нѣсколькихъ народныхъ поэтовъ можно назвать.
Пааво Короненъ (1775—1840) жилъ еще до начала нынѣшняго движенія и былъ чѣмъ-то въ родѣ крестьянскаго трубадура. Онъ ходилъ изъ деревни въ деревню, воспѣвая преимущественно въ экспромптахъ событія дня или добрыя старыя времена, когда нравы финновъ были чище и шведское вліяніе, не смотря на гнетъ, слабѣе. Если бы Короненъ родился двумя столѣтіями раньше, онъ былъ бы однимъ изъ народныхъ колдуновъ-поэтовъ и, вѣроятно, имѣлъ бы огромное вліяніе на крестьянъ. Теперь же его дѣятельность не имѣла какого-либо значенія и сборникъ его стиховъ (Korhosen rnnot. 1848) читается лишь для забавы.
У Коронена было цѣлыхъ 18 послѣдователей, антологическія сочиненія которыхъ составляютъ весьма объемистый томъ. Но эти пѣвцы были нужны только на богатыхъ крестьянскихъ свадьбахъ и знакомиться съ ихъ произведеніями нужно только этнографу.
Въ шестидесятыхъ годахъ имѣли уже обще-литературный интересъ лирическія произведенія слѣпого пѣвца Калліо (S. G. Berg), который не былъ замѣчательнымъ версификаторомъ, но обладалъ большимъ чувствомъ. Немного позднѣе появились лирическія стихотворенія г. Оксанена (А. Альквиста) въ отдѣльномъ сборникѣ, подъ заглавіемъ «Искры» (Säkeniä). Стихи Оксанена довольно безцвѣтны, но написаны хорошимъ языкомъ, а главное, проникнуты патріотизмомъ, вслѣдствіе чего большею частью переложены на музыку и очень популярны. Третьимъ современнымъ финскимъ поэтомъ является г. Krohn, человѣкъ очень образованный и владѣющій стихомъ въ совершенствѣ. Но г. Кронъ по происхожденію нѣмецъ, финскій языкъ изучилъ случайно и всегда останется чуждъ своеобразному народу, который принужденъ былъ, выдвинуть собственныхъ мужиковъ писателей, настолько ему не, навистна всякая интеллигенція изъ иноплеменниковъ.
Пааво Канандеръ — посредственный лирическій поэтъ, но хорошій пореводчикъ англійскихъ, шведскихъ и нѣмецкихъ поэтовъ на финскій языкъ. Крамсу употребляетъ стихотворную форму для популяризаціи въ народѣ отечественной исторіи, которую сообщаетъ въ видѣ балладъ. Казиміръ Лейно (Ленбонъ) начинающій поэтъ съ большимъ дарованьемъ, но съ неопредѣлившимся еще направленіемъ.
Изъ поэтовъ, писавшихъ для театра, надо упомянуть Карла Бергбома, Роберта Кильяндера и въ особенности Эвалда Янсона (р. въ 1844 г.). Трагедіи послѣдняго имѣютъ постоянный успѣхъ среди финновъ и вполнѣ серьезны, хотя нѣсколько холодны.
По каждому отдѣлу финской литературы мы назвали лишь наиболѣе выдающихся или наиболѣе популярныхъ изъ современныхъ писателей. Въ дѣйствительности ихъ гораздо больше и число ихъ съ каждымъ годомъ увеличивается. Писать по-фински, главнымъ образомъ для народа, считается теперь въ Финляндіи такимъ патріотическимъ дѣломъ, которымъ не пренебрегаютъ наиболѣе выдающіеся люди страны. Кто не можетъ писать оригинальныхъ сочиненій — переводитъ со шведскаго или съ другихъ языковъ, ученые пишутъ популярныя статьи и брошюры; почти всѣ грамотные люди такъ или иначе содѣйствуютъ обогащенію финской литературы. Результатомъ всѣхъ этихъ усилій является необычайно быстрый ростъ финской литературы, которая ожила лишь тридцать лѣтъ тому назадъ, но уже теперь на столько богата, что финны средняго образованія вполнѣ могутъ обходиться безъ знанія иностранныхъ языковъ. Лѣтъ черезъ двадцать не нужно будетъ постороннихъ языковъ и финнамъ съ университетскимъ образованіемъ, такъ какъ уже теперь довольно много профессоровъ природные финны, а научныя сочиненія усердно переводятся съ нѣмецкаго и со шведскаго. Тогда маленькая Финляндія, общее число жителей которой лишь около 2.400.000 человѣкъ, опередить культурную Швецію, которая до сихъ поръ не можетъ обходиться безъ нѣмецкаго языка ни на одномъ изъ своихъ факультетовъ.
Въ заключеніе считаемъ полезнымъ сообщить о числѣ издающихся на финскомъ языкѣ періодическихъ изданій.
Политическихъ газетъ — 36
журналовъ религіозныхъ — 5
" литературныхъ — 3
" сельскохозяйственныхъ — 4
" медицинскихъ — 1
" педагогическихъ — 2
" техническихъ — 2
" народныхъ — 13
" иллюстрированныхъ — 4
" сатирическихъ — 1
" издав. учеными обществ. — 8
Всего — 79
Эти свѣдѣнія мы заимствуемъ изъ статистическаго отчета за 1894 годъ[10]. Съ тѣхъ поръ народилось еще нѣсколько журналовъ. Шведскихъ періодическихъ изданій въ Финляндіи уже теперь значительно меньше, чѣмъ финскихъ (66).
- ↑ Единственный полный переводъ «Калевалы» г. Бѣльскаго напечатанъ въ «Пантеонѣ литературы» 1888 г.
- ↑ На академической художественной выставкѣ 1896 г. была прекрасная картина выдающагося финскаго художника г. А. Эдельфельдта «Финская заклинательница, поющая стихи». Суровая фигура старухи, охваченной божественнымъ вдохновеніемъ, проникнута мрачнымъ паѳосомъ. Картина, по яркости и силѣ выраженія, можетъ служить прекрасной иллюстраціей къ поэзіи заклинаній, о которыхъ русскіе знали еще въ древности, на что указываютъ наши лѣтописи, гдѣ нерѣдко упоминаются знаменитые финскіе колдуны. Прим. ред.
- ↑ Послѣ большого пожара, уничтожившаго зданія университета, онъ былъ переведенъ въ Гельсингфорсъ (1827 г.).
- ↑ Съ 1809 по 1863 г., не смотря на сохранявшуюся въ странѣ конституцію, сеймы не созывались, вслѣдствіе чего законодательства не было и оставались въ силѣ самые устарѣлые законы.
- ↑ Сторонниковъ признанія финскаго языка въ Финляндія государственнымъ и заклятыхъ враговъ шведскаго элемента.
- ↑ Русскій переводъ напечатанъ въ «Русск. Вѣстн.» 1895 г. подъ заглавіемъ «Въ глуши Финляндіи».
- ↑ Нѣкоторые изъ разсказовъ I. Ахо въ русскомъ переводѣ были напечатаны въ «Вѣстн. Европы».
- ↑ Непереводимое слово, выражающее приблизительно: герои ножа, «Puukto» финскій ножъ, которымъ эстерботнійцы злоупотребляли не мало.
- ↑ «Міръ Божій» № 2, 1896 года, «Изъ финскаго быта».
- ↑ «Statistisk Årsbok för Finland utgifven af statistiska centralbyran». Hels., 1894.