РУССКІЕ ИСТОРИЧЕСКІЕ РАЗСКАЗЫ
правитьСъ РИСУНКАМИ.
С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Изданіе В. И. ТУВИНСКАГО.
1901.
Новгородскій князь Всеволодъ.
правитьГЛАВА I.
правитьШумитъ дремучій лѣсъ, грозшумитъ. И шумъ его прерывается иногда трескомъ: то падаютъ столѣтнія сосны, еще болѣе заваливая и безъ того непроходимый лѣсъ. Но кромѣ шуму наклонявшихся отъ вѣтра вершинъ, по лѣсу стали раздаваться голоса охотниковъ. На лѣсной полянкѣ разосланы были ковры и разставлены были рыбники, жареная дичь и рыба, а въ боченкахъ стояла брага. На каменномъ блюдѣ лежали вареныя яйца. День былъ жаркій, августовскій, но вѣтеръ дулъ съ страшной силой.
— Не добрый день для охоты, говорилъ старикъ, устанавливавшій на ковры закуски и выбиравшій посуду изъ телѣгъ.
— Вѣтеръ дуетъ съ Ильменя, отвѣчалъ ему другой прислужникъ, Карпъ.
— Все равно, откуда бы ни дулъ, но только въ такой вѣтеръ не дай Богъ заблудиться, и голосу не услышишь, отвѣчалъ старикъ: — а лѣшему-то и съ руки — сейчасъ и заведетъ.
Въ это время на поляну стали въѣзжать охотники, сокольничьи и псари.
— Далеко ли князь? спросилъ старикъ.
— За нами слѣдомъ ѣдетъ, отвѣчали ему.
Дѣйствительно, на полянку выѣхалъ верхомъ на славномъ ворономъ конѣ князь Всеволодъ Мстиславовичъ, внукъ Владиміра Мономаха. Бодро соскочилъ онъ съ коня, и направился къ ковру. Князь былъ красивый мужчина среднихъ лѣтъ. Большіе сѣрые глаза придавали пріятное выраженіе его загорѣлому на охотахъ лицу съ небольшой русой бородой.
Вслѣдъ за княземъ, соскочивъ съ коня, къ тому же ковру направился его любимецъ, Георгій Мирославичъ, и за нимъ отрокъ Павелъ, постоянно находившійся при новгородскомъ князѣ.
— Ну, Иванычъ, обратился князь къ старику: дай поскорѣе закусить. Проголодался. А потомъ и разсыпемся по лѣсу.
Съ княземъ пріѣхало человѣкъ десять новгородскихъ бояръ, усѣвшихся у ковровъ и принявшихся за ѣду.
Охотники, наскоро закусивъ, встали, помолились Богу и, благословись, разошлись въ разныя стороны по лѣсу. Очевидно, мѣста эти были имъ знакомы, а то бы они не пошли такъ смѣло.
Съ княземъ пошелъ Мирославичъ, и немного поодаль отъ нихъ, положивъ себѣ на плечо небольшую рогатину, шелъ отрокъ Павелъ. Это былъ такой красивый юноша, что на него можно было заглядѣться,
Князь, будучи самъ еще юношей, нашелъ мальчика лѣтъ четырехъ при осадѣ какого-то города, и взялъ его къ себѣ. Павелъ былъ привязанъ къ князю всѣмъ сердцемъ, и, казалось, жилъ имъ однимъ.
Такъ шли они съ полчаса, и шли осторожно и молча. Вдругъ князь остановился и указалъ на слѣдъ.
— Сейчасъ только что былъ тутъ, прошепталъ князь.
Они прибавили шагу, и пошли по слѣду, который вывелъ ихъ на полянку, и на берегъ маленькой рѣчки. Выйдя на полянку, они сразу всѣ остановились. На зеленомъ откосѣ, на спинѣ лежала огромная медвѣдица и играла съ двумя медвѣжатами, влѣзавшими на нее, а неподалеку сидѣлъ насторожившись медвѣжонокъ, пестунъ.
Пестунъ первый замѣтилъ охотниковъ и, издавъ какой-то особенный звукъ, бросился утекать въ лѣсъ. Медвѣдица, проворно вскочивъ на ноги, вѣроятно, тоже постаралась бы уйти, но одинъ изъ ея медвѣжатъ жалобно завизжалъ, такъ какъ пущенной стрѣлой ему переломило ногу. Медвѣдица встала на заднія лапы и прямо направилась на охотниковъ, стоявшихъ отъ нея за нѣсколько шаговъ. Пущенныя въ нее стрѣлы казались ей булавочными уколами, и она со всего размаха навалилась на князя, и въ одинъ мигъ опрокинула его. Павелъ поднялъ ее рогатиной, и звѣрь, въ бѣшенствѣ оплевывая кругомъ себя, сразу оставилъ князя, бросился на юношу, подмялъ его и сталъ рвать когтями и зубами. Георгій Мирославичъ нѣсколько разъ ударилъ медвѣдицу ножемъ, но она не выпускала свою жертву, но когда вскочившій князь ударилъ ее ножомъ въ шею, она покатилась, придавивъ Павла.
И князь и Георгій тотчасъ же бросились высвободить отрока изъ подъ звѣря: Въ такія тяжелыя минуты является страшная сила, и они осторожно сняли еще трепетавшую въ предсмертныхъ судорогахъ медвѣдицу.
Павелъ лежалъ въ глубокомъ обморокѣ, и очнулся только тогда, когда голову ему облили холодной водой.
— Вѣдь ты, родимый, спасъ меня, сказалъ ему князь. — Что у тебя болитъ?
— Все болитъ…. тяжело…. прошепталъ Павелъ.
— Надо кричать, чтобы пришелъ кто-нибудь, проговорилъ князь.
Они съ Георгіемъ принялись кричать, но Иванычъ былъ правъ: въ такой вѣтеръ въ лѣсу нельзя было слышать голосовъ.
Князь спустился къ рѣченкѣ, и на другомъ берегу увидалъ какую-то груду. Груда эта оказалась изъ пней, приготовленныхъ для выгонки смолы, и тутъ же была первобытнаго устройства яма.
Князь вернулся.
— Несемъ больного, сказалъ онъ: — тутъ- гонятъ деготь, и Протоптана дорожка; значитъ, и жилье неподалеку.
Георгій снялъ съ себя кафтанъ, выломалъ два шеста, и кушакомъ своимъ и Всеволодовымъ привязалъ его къ шестамъ. Они уложили носилки выломанными мягкими еловыми вѣтвями, положили на нихъ Павла, и тихо стали спускаться къ рѣкѣ.
ГЛАВА II.
править
За версту отъ рѣки Волхова, на берегу небольшой рѣченки, быстро несущейся въ Волховъ, стояла дѣлая маленькая усадьба. Хижинка была маленькая, но при ней былъ большой дворъ, огородъ и какія-то службы. За обнесеннымъ изгородью дворомъ цѣлыми грудами были навалены бочки изъ подъ дегтя; тутъ же лежала вытащенная на берегъ лодка, съ веслами.
На берегу стояла дѣвочка, лѣтъ четырнадцати, съ сильно загорѣлымъ лицомъ, руками и босыми ногами, которыя она то и дѣло поднимала, чтобы согнать назойливыхъ комаровъ, хотя по времени года ихъ было уже мало. Она была въ холщовой рубашкѣ и въ синемъ набивномъ сарафанѣ, а свѣтлые волосы ея такъ и разлетались по вѣтру.
Это была дочь дегтяника, Паша, и теперь она поджидала отца и брата, еще до свѣту уѣхавшихъ въ Новгородъ съ дегтемъ. Она съ тревогой смотрѣла внизъ по рѣкѣ, и ей становилось жутко, такъ какъ солнце было близко къ закату. Къ вечеру вѣтеръ стихъ, и лѣсная тишина, какъ показалось дѣвочкѣ, нарушалась какими-то непривычными звуками. Дѣвочка обернулась и, взглянувъ въ верхъ по рѣкѣ, такъ и замерла отъ испуга. Къ ней шли какіе-то совсѣмъ незнакомые ей люди, и несли что-то на носилкахъ. Лицо одного изъ бояръ показалось ей непріятнымъ, и она еще болѣе испугалась, но, взглянувъ на другого, успокоилась.
— Отвори-ка намъ, дѣвочка, сѣни, повелительно сказалъ князь.
Дѣвочка съ ужасомъ смотрѣла на него и не трогалась съ мѣста.
— Ну, чего ротъ-то разинула! крикнулъ человѣкъ съ непріятнымъ лицомъ: — отворяй добромъ и калитку и сѣни. Это князь новгородскій, онъ ослушниковъ въ Волховъ швыряетъ.
— Нѣтъ, нѣтъ, дѣвочка, ничего я тебѣ дурного не сдѣлаю. Бояринъ Георгій шутитъ. Отвори, милая; видишь, какое у насъ случилось несчастіе.
Паша взглянула на носилки и увидала блѣдное молодое лицо и большіе каріе глаза, съ укоромъ и съ мольбой глядѣвшіе на нее.
Она въ одинъ мигъ забыла всякій страхъ, распахнула калитку и, вбѣжавъ на крылечко, открыла дверь, и не успѣли еще князь и бояринъ пройти дворъ, какъ она вынесла скамью и, поставивъ ее посреди сѣней, побѣжала за другой, чтобы поставить ее рядомъ.
— Умница, проговорилъ князь.
— У насъ есть и перина, сказала она.
— Неси.
На лавки была положена широкая и довольно короткая перина, и раненаго положили съ пола на постель.
— Пить! проговорилъ онъ. — Воды!
Паша мигомъ принесла воды, и когда больной успокоился, то князь распорядился, чтобы больного раздѣть и осмотрѣть, для чего онъ взялъ ножъ и разрѣзалъ на немъ кафтанъ.
Плечи, грудь и руки были исцарапаны и искусаны.
— Да гдѣ же, дѣвочка, твоя мать? спросилъ князь: — ты бы прислала ее намъ помочь. А гдѣ отецъ?
— Мать недавно умерла, а отецъ съ братомъ увезли деготь въ Новгородъ. Съ часу на часъ жду ихъ, отвѣчала Паша.
— Нѣтъ ли тряпокъ?
— Есть.
ГІаша открыла грубо сколоченный ящикъ, и подала тряпокъ.
— Мать твоя была, видно, горожанка? спросилъ князь.
— Монастырская была она. Все умѣла дѣлать и меня научила.
Паша сердито взглянула на Мирославича, который съ затаенной злобой сдернулъ съ отрока рубашку, вслѣдствіе чего тотъ застоналъ. Простая дѣвочка сразу почувствовала, что этотъ непріятный человѣкъ ненавидѣлъ юношу, и испугалась за него.
— Оставь, сказала она: — я все сдѣлаю одна.
Она обмыла раны, и приложила къ нимъ мокрыя тряпки, а затѣмъ сбѣгала куда-то во дворъ и принесла паутины, которой и стала закладывать окровавленныя мѣста.
Солнце, между тѣмъ, сѣло, и та же Паша, вздувъ, огня зажгла лучину и всунула концомъ въ стѣну.
— Что же намъ дѣлать? обратился князь за совѣтомъ къ Мирославичу.
— И ума не приложу. Не знаю вѣдь, гдѣ мы, отвѣчалъ Георгій.
— Куда же идти ночью, замѣтила Паша.
— Это правда, отвѣчалъ князь: — лучше подождать до утра. А нѣтъ ли у тебя, дѣвочка, лампадки?
— Какъ не быть? есть.
— Такъ ты принеси-ка лучше сюда лампадку, а лучину потуши. Нельзя ли намъ сѣнца охапочку, мы и, ляжемъ, а дверь припри.
Князь и Георгій легли, а Паша сѣла подлѣ больного, громко бредившаго о медвѣдицѣ.
Луна ярко освѣтила дворъ и берегъ, когда, наконецъ, пріѣхалъ дегтяникъ съ сыномъ. Не мало онъ удивился, увидавъ такого важнаго гостя, и, пройдя въ избу, завалился спать.
Лишь только стало свѣтать, какъ на дворѣ заигралъ рожокъ, и Паша встрепенувшись выбѣжала изъ сѣней и пошла доить коровушекъ.
Дегтяникъ былъ мужикъ зажиточный, и у него было скота довольно: были и овцы, и свиньи и коровы, какъ были и куры. Пастухомъ у него былъ парнишка — дурачекъ и выгонялъ скотъ на берегъ, неподалеку отъ поселка. Когда Паша вернулась, то князь уже проснулся, и она сообщила ему, что по лѣсу слышны крики.
— Видно тебя ищутъ, прибавила она.
Дѣйствительно, князя въ продолженіе всей ночи искали охотники и нашли только утромъ. Дегтяникъ взялся привезти больного на лодкѣ, въ Новгородъ.
— Ну, прощай, дорогая хозяюшка, сказалъ ей на прощанье князь: — къ намъ милости просимъ. Я съумѣю тебя угостить и поблагодарить за твое гостепріимство. Паша стояла и кланялась. Она вышла за ворота и смотрѣла, какъ князь бережно укладывалъ раненаго на лодку, и съ какой завистью смотрѣлъ на это бояринъ Георгій.
— И не любитъ его, и завидуетъ, подумала Паша.
Наконецъ, лодка отъѣхала, князь и свита его вскочили на коней, и осталась Паша одна и долго прислушивалась къ удалявшемуся топоту копытъ.
ГЛАВА III.
правитьОпять, какъ наканунѣ, стояла дѣвочка на берегу и ждала отца и брата. Но теперь она ждала съ новымъ чувствомъ любопытства. Ей такъ хотѣлось знать, кто такой этотъ юноша.
— Можетъ быть княжескій сынъ? думала она, и сидя на берегу, она стала мечтать, что когда-нибудь онъ. заѣдетъ къ нимъ на конѣ, и она напоитъ его молокомъ или медомъ. Она умѣетъ варить такой славный медъ, и онъ скажетъ ей спасибо, какъ сказалъ сегодня, прощаясь.
Поздно ночью вернулся отецъ и братъ, и привезъ Пашѣ и гостинцевъ и подарковъ.
— Ну, Паша, родненькая моя, сказалъ дегтяникъ: — видно придется намъ съ тобой разстаться. Я далъ слово князю привезти тебя въ городъ. Ко мнѣ вышла сама княжиня, что пава, да и говоритъ: «Князь дивится уму твоей дочери. Привези ее непремѣнно; пусть поживетъ здѣсь, и еще больше уму разуму научится».
— Что же! я не прочь повидать людей, отвѣчала Паша.
— А мы-то какъ безъ хозяйки останемся?
— Возьмешь тетку Агафью.
— Она давно просится, прибавилъ братъ.
Въ ближайшее воскресенье, Паша нарядилась въ новый сарафанъ, увѣсилась бусами и поѣхала съ отцомъ въ городъ, гдѣ она бывала уже не разъ.
Княжескіе хоромы были обнесены высокимъ тыномъ, съ тяжелыми дубовыми воротами и калиткой съ кольцомъ. Лишь только Пашу ввели въ сѣни, какъ къ ней выбѣжали сѣнныя дѣвушки, или, говоря иначе, горничныя Княгини и повели ее вверхъ по лѣстницѣ.
Княгиня, дѣйствительно, подошла къ ней, что пава, такая бѣлая, нарядная, и стала ее обо всемъ разспрашивать.
— Ну что же, Паша, хочешь у меня остаться жить, или погостить,
— А отецъ-то какъ же безъ меня?
— У насъ рабыни есть. Пошлемъ ему работницу рабыню.
Пашу увели дѣвушки, и стали ей хвалить житье въ княжескомъ домѣ. Пашѣ очень хотѣлось знать: кто такой юноша съ карими глазами, что лежалъ у нихъ въ сѣняхъ, но она не смѣла спросить о немъ ни у кого. Она не смѣла спросить этого даже у родного отца.
Вдругъ черезъ нѣсколько дней дѣвушки начали поговаривать, что князь куда-то уѣзжаетъ. Всѣ шептались, и никто ничего навѣрное не зналъ.
Разъ вечеркомъ Паша какъ-то выбѣжала внизъ въ сѣни, и тамъ въ дверяхъ встрѣтилась съ тѣмъ, о комъ спросить не смѣла. Павелъ хотя былъ еще блѣденъ, но уже всталъ.
— Здравствуй, дѣвочка, сказалъ онъ ей: — какъ тебѣ нравится у насъ въ Новгородѣ?
И, не дожидаясь отвѣта, онъ прошелъ дальше.
— Нѣтъ, это не княжескій сынъ, подумала она: — одѣтъ онъ просто.
И вотъ, придя разъ къ княгинѣ играть съ княжескими дочерьми, она услыхала, что князь со свитой и съ дружиной собирается въ Кіевъ, гдѣ послѣ смерти отца его, великаго князя Мстислава Владиміровича, на престолъ вступилъ братъ покойнаго великаго князя, Ярополкъ Владиміровичъ.
Княгиня очень горевала, что Святки придется ей провести безъ мужа.
— Ну, что же дѣлать, отвѣчалъ ей князь: мы князья подначальные, не ѣхать нельзя.
— А у меня что-то ноетъ душа, боюсь, что случится что-нибудь, съ плачемъ говорила ему княгиня.
— Богъ милостивъ, ничего со мной не случится. Дружина у меня хорошая.
На приготовленія къ пути ушла цѣлая недѣля, и наконецъ обозъ былъ нагруженъ, кони осѣдланы, и князь, собравъ-всѣхъ домашнихъ въ горницу, пришелъ съ своими приближенными. Всѣ сѣли кругомъ горницы на лавки, покрытыя коврами, а посидѣвъ, встали, стали молиться Богу на иконы, висѣвшія въ углу, и затѣмъ князь подошелъ, обнялъ княгиню, которая поклонилась ему въ ноги, и громко заплакала, причитая о своей горькой долѣ.
Князь не перебивалъ ее, а продолжалъ прощаться съ другими. Подойдя къ Пашѣ, онъ простился и съ ней,
— Живи у насъ, сказалъ онъ ей: — у меня для тебя и женихъ припасенъ.
Паша вспыхнула, и невольно взглянула на Павла.
Всѣ домашніе высыпали за ворота и смотрѣли, какъ отрядъ двигался по только что выпавшему снѣгу.
Путь былъ неизвѣстенъ, тяжелъ и не близокъ. Болѣе мѣсяца ѣхали князь съ дружиной до Кіева, гдѣ зимы еще не было, но наступила уже осень.
Дядя князя, Ярополкъ Владиміровичъ, радушно встрѣтилъ племянника, принялъ отъ него привезенные подарки, и, усадивъ за столъ, повелъ такую рѣчь:
— Ты знаешь, князь Всеволодъ, что батюшка намъ оставилъ завѣщаніе?
— Какъ же, великій князь, мнѣ, внуку его, да этого не знать, отвѣчалъ Всеволодъ.
— Ну, такъ вотъ по этому завѣщанію, и по уговору нашему съ моимъ старшимъ братомъ и съ твоимъ отцомъ, тебѣ, какъ старшему сыну и внуку, положено отдать Переяславль.
— Это ужъ воля твоя.
— Можешь отправляться туда, и княжить тамъ, вмѣсто дяди твоего Георгія Владиміровича, которому я дамъ какой-нибудь другой городъ.
Погостивъ въ Кіевѣ, Всеволодъ естественно спѣшилъ въ свой новый городъ, Переяславль, славившійся своими хорошими мѣстами и плодородной землей.
Гордо въѣхалъ князь съ дружиной въ городъ, и проѣхалъ прямо на княжескій дворъ. На дворѣ на встрѣчу къ нему вышелъ дядя Георгій Владиміровичъ.
— Ну, что же, племянникъ, это дѣло, что ты навѣстилъ дядю, сказалъ Всеволоду князь.
Князь Всеволодъ подалъ ему грамоту.
— Вотъ по этой грамотѣ, сказалъ онъ: — ты увидишь, что великій князь далъ мнѣ Переяславль; такъ завѣщалъ отецъ вашъ Владиміръ Мономахъ.
— Грамоту эту ты можешь оставить при себѣ, отвѣчалъ ему дядя: — мнѣ она не нужна, потому что города своего я не отдамъ, хотя бы мнѣ приказалъ самъ Мономахъ. Отдохни, покушай моего хлѣба-соли, да и съ Богомъ, въ дорогу.
Всеволодъ началъ было убѣждать дядю, но тотъ серьезно отвѣчалъ ему.
— Я говорю тебѣ честью, а если ты словъ моихъ слушать не хочешь, то я выйду на красное крыльцо, кликну кличъ, и твою дружину народъ въ клочья разнесетъ, да и тебя застрѣлитъ.
Видитъ Всеволодъ, что съ грамотой противъ силы не пойдешь; вышелъ отъ дяди, разсказалъ приближеннымъ, что городъ ему не даютъ, и порѣшили они отдохнуть и ѣхать домой.
Народъ, между тѣмъ, услыхавъ, зачѣмъ пріѣхали новгородцы, сталъ стекаться на площадь, и кричать, что непрошенныхъ гостей они съумѣютъ выпроводить. Такимъ образомъ, Всеволодъ уѣхалъ домой.
ГЛАВА IV.
правитьНевесело прошли Святки въ 1133 году въ княжескихъ хоромахъ. Княгиня все плакала, да и было о чемъ. Изъ письма князя она уже знала, что мужъ поѣхалъ княжить въ Переяславль, и она этимъ огорчалась.
— Отъ добра добра не ищутъ, повторяла она, жалуясь своей матери, вдовѣ князя Святоши, жившей въ домѣ зятя, — Къ Новгороду мы привыкли, здѣсь намъ хорошо. Зачѣмъ хвататься за чужой городъ?
Скоро вѣсть о томъ, что князь Всеволодъ поѣхалъ въ Переяславль разнеслась и по городу, и новгородцы забѣгали, засуетились и вспыхнули какъ порохъ, Они подходили къ самымъ княжескимъ хоромамъ и, поднимая кулаки, кричали:
— Такъ вотъ онъ каковъ!
— Промѣнялъ насъ на переяславльцевъ!
— Ничего, найдемъ князя и почище его!
Княгиня слыша эти крики тряслась отъ страха, и плакала ночи на пролетъ.
Наконецъ, послѣ новаго года, къ концу февраля, въ началѣ великаго поста пріѣхалъ гонецъ съ письмомъ. Князь писалъ княгинѣ, что въ Переяславль его не пустили, и что онъ ѣдетъ назадъ, въ Новгородъ. Вся семья его ожила. Князь ѣдетъ!.. Князь ѣдетъ! только и слышалось въ домѣ. И вотъ въ ясный славный день за городомъ показалась дружина съ княземъ во главѣ. Вся дворня княжеская побѣжала на городскую стѣну, а княгиня осталась съ дѣтьми дома. Но не прошло и часу, какъ Паша опрометью прибѣжала въ горницу.
— Матушка княгиня! закричала она: бѣда! бѣда!
— Что такое? съ ужасомъ вскричала княгиня. — Умеръ? Убитъ?
— Нѣтъ, нѣтъ! Но только не ладно. Изъ города къ нему вышли посадники и именитые люди, и они съ княземъ ссорятся.
Это было дѣйствительно такъ. Изъ города къ князю вышли посадники и знатные горожане, и вмѣсто всякаго привѣтствія грубо сказали:
— Ни мы, новгородцы, ни ладожане, ни псковитяне не хотимъ болѣе принимать тебя, и не пустимъ тебя въ городъ. Вѣрно ты забылъ, что давалъ намъ клятву умереть съ нами? А вмѣсто того, ты пошелъ искать другого княженія. Ну, такъ теперь и или куда хочешь!
Всеволодъ Мстиславовичъ сначала погорячился, началъ кричать: «Какъ вы смѣете, ослушники!» Но новгородцы всегда были своевольны и грубы, и даже теперь они слывутъ людьми грубыми, и, не слушая его, повернули и пошли, крикнувъ:
— Попробуй-ка! попади въ городъ!
Въ городѣ княгиня и всѣ друзья ея стали молить и просить горажанъ смилостивиться надъ бѣднымъ княземъ, которому пришлось идти ночевать въ ближайшую деревню. Мать княгини сейчасъ же поѣхала въ Юрьевскій монастырь, которому Мстиславъ подарилъ земли, а Всеволодъ подарилъ серебряное блюдо, и тамъ подняла всѣхъ на ноги, разсказавъ, что случилось. Наконецъ всѣмъ сообща удалось кое-какъ уломать горожанъ, и они согласились пустить князя. Но съ этого времени князь потерялъ свою власть, и городскіе бояре стали считать себя ему равными.
— Бунтуютъ мои новгородцы, говорилъ князь своимъ приближеннымъ: — надо занять ихъ чѣмъ нибудь.
— Чѣмъ же занять?
— Ну хоть войной. Удачная война на долго ихъ успокоитъ.
Вскорѣ по городу разнеслась молва, что князь собираетъ рать на войну. Новгородцы встрепенулись. Кому хотѣлось отличиться, а кому и дѣла свои поправить. Не"дожидаясь настоящаго призыва, народъ сталъ готовиться.
— Куда поведетъ? куда? спрашивали новгородцы другъ у друга.
И вотъ стали почему то поговаривать о Чуди. Тамъ народъ бунтуетъ. Не мѣшало бы успокоить мятежниковъ, и пощипать Юрьевъ, основанный великимъ княземъ Ярославомъ, за сто лѣтъ передъ тѣмъ. На новгородской площади раздался вѣчевой колоколъ, и народъ сталъ сбѣгаться. Въ сущности всѣ знали, зачѣмъ ихъ призывали, но все-таки всѣ побѣжали.
Народъ призывался быть, готовымъ къ войнѣ. Князь велъ его на мятежную Чудь.
Княгиня съ семьей осталась въ Новгородѣ, и хотя безпокоилась о своемъ мужѣ, но за то въ городѣ не слыхала болѣе на него жалобъ.
Паша же не теряла времени даромъ. Въ Новгородѣ давно уже была школа, що въ ней учились только мальчики, а она достала себѣ азбуку, и, не разгибая спины, училась сама. Учиться ей было не трудно/ потому что въ это же время учились княжескія дѣти, которыя были помоложе ее, и старшій сынъ охотно помогалъ ей.
Съ наступленіемъ войны, Пашу, какъ и въ предъидущемъ году отпускали къ отцу, но на этотъ разъ она пришла домой съ книгой, и не могла не похвастаться передъ отцомъ, что теперь она можетъ почитать имъ псалтирь, можетъ и рубашку расшить какимъ угодно узоромъ.
Тетка Агафья была тоже рада гостьѣ и не знала ужъ, какъ усадить ее, какъ угостить.
Паша же съ наслажденіемъ вдыхала воздухъ, пропитанный дегтярнымъ запахомъ. Она пошла съ отцомъ на работу, помогла ему вывезти навозъ, и прогостивъ недѣлю, поѣхала въ Новгородъ.
Къ осени вернулся и князь. Онъ вернулся теперь со славою, побѣдителемъ, такъ какъ успокоилъ мятежниковъ, взялъ городъ Юрьевъ, и обложилъ его данью. Новгородцы приняли князя радушно: они знали, что ратники ихъ вернулись не съ пустыми руками.
Въ княжескихъ палатахъ все ожило, на кухнѣ готовились обѣды, и князь безпрестанно ѣздилъ на охоту.
Съ наступленіемъ зимы къ князю пожаловалъ гость, братъ его Изяславъ Мстиславовичъ, съ дружиной.
Пиры пошли на славу, но съ перваго же свиданія причина посѣщенія объяснилась.
— А вѣдь я къ тебѣ за дѣломъ, братъ, сказалъ Изяславъ.
— Радъ служить, отвѣчалъ князь.
— Всѣ говорятъ о твоей храбрости, о твоихъ военныхъ доблестяхъ: помоги мнѣ.
— Да говори, въ чемъ дѣло?
— А въ томъ, что завоюй мнѣ область Суздальскую.
Князь задумался. Онъ зналъ и видѣлъ, что за безпокойный народъ новгородцы, и понималъ, что его постоянно нужно занимать чѣмъ нибудь.
— Хорошо, сказалъ онъ; — я поговорю съ кѣмъ слѣдуетъ.
ГЛАВА V.
правитьНовгородцы, отдохнувъ зиму отъ войны, рады были съ весны двинуться въ походъ. Жены проводили мужей, дѣвушки отцовъ и братьевъ, и храбрый Всеволодъ отправился: ъ братомъ. Но до Суздальской области они не дошли, у рѣки Дубны, стали лагеремъ, и Всеволодъ сталъ размышлять, что войско у него не настолько велико, чтобы онъ твердо могъ быть увѣренъ въ побѣдѣ. День проходитъ, онъ не отдаетъ приказанія двигаться впередъ, другой проходитъ — онъ стоитъ на мѣстѣ, и третій и четвертый проходятъ, а лагерь все не снимается.
— Скоро ли же мы выйдемъ? спросилъ, наконецъ, Изяславъ.
— Выйдемъ-то мы скоро, сказалъ князь, только не туда, куда ты думаешь. Я хочу вернуться. Зачѣмъ намъ принимать въ чужомъ пиру похмѣлье?
Изяславъ такъ былъ пораженъ, что слова сказать не могъ, а Всеволодъ послалъ Павла отдать приказъ, чтобы снимались съ лагеря, такъ какъ онъ намѣренъ идти обратно въ Новгородъ.
— Такъ ты вотъ какой! вскричалъ Изяславъ: — такъ ты вотъ какъ держишь свое обѣщаніе! Послѣ этого ты клятвопреступникъ!
Но никакія увѣщеванія не помогли, и потому Изяславъ съ дружиной вскочилъ на коня и прямо поскакалъ въ Новгородъ. Новгородцевъ всегда легко было разстроить, и теперь Изяславъ довелъ ихъ до страшнаго раздраженія. Къ прибытію Всеволода своевольство дошло до того, что народъ безъ разрѣшенія князя сталъ смѣнять посадниковъ, и даже приговорилъ одного изъ виновниковъ къ смертной казни и бросилъ съ моста въ Волховъ. Вся площадь была полна людей, кричавшихъ, что надо идти на Суздаль.
Князь ничего сдѣлать не могъ, и послалъ гонца въ Кіевъ. Изъ Кіева пріѣхалъ митрополитъ Михаилъ, и снова зазвонилъ вѣчевой колоколъ. Народъ сбѣжался, и митрополитъ сталъ ихъ усовѣщевать. Сначала всѣ слушали его внимательно, но мало-по-малу, слово за слово, и все заговорило въ одинъ голосъ.
— Да что же это мы развѣ не честные люди? Дали слово помочь…
— Какъ трусы бѣжали съ полпути.
— Не выпустимъ и митрополита.
— Запремъ его!..
— Куда-же пойдемъ мы въ такой холодъ? проговорилъ князь.
— А мы заставимъ тебя идти, кричали ему въ отвѣтъ: — не умѣлъ сходить лѣтомъ, такъ сходишь и зимою.
Новгородцы настояли на своемъ. Они не выпустили митрополита, а сами, не смотря на жестокій морозъ, выступили 31 декабря. Холодъ былъ ужасный, но они терпѣливо сносили его, и 26-го января дали кровопролитную битву на Ждановой горѣ. Битва была ужасная: новгородцы потеряли множество народа, и суздальцы тоже потеряли не мало, но все-таки заставили новгородцевъ отступить.
Вернувшись въ Новгородъ, имъ пришлось отпустить митрополита, который предсказывалъ имъ неудачный походъ.
Послѣ этого въ Новгородѣ уже не было ни часа покоя. Народъ ежедневно собирался на площадь, и до княжескихъ хоромъ доносились страшныя угрозы. Два близкихъ человѣка къ князю, Павелъ и Мпрославинъ, ненавидѣли другъ друга, и говорили вещи совершенно противоположныя. Мпрославичъ только и твердилъ:
— Въ бараній рогъ ихъ надо согнуть! а самъ, при каждомъ разборѣ, бралъ и съ праваго и съ виноватаго все, что могъ.
Павелъ же выходилъ на площадь, вмѣшивался въ толпу, и съ ужасомъ слушалъ что говорилось.
Паша обыкновенно встрѣчала его во дворѣ, и спрашивала:
— Ну, что узналъ?
— Выгонятъ они князя. Непремѣнно выгонятъ.
— Да чѣмъ же они недовольны?
— Да всѣмъ, даже тѣмъ, что онъ любитъ охоту.
Павелъ махнулъ рукой.
— А тутъ еще Мирославичъ подбиваетъ его держать народъ въ ежевыхъ рукавицахъ, сказалъ онъ.
Паша побѣжала въ домъ, и передала княгинѣ тревожныя вѣсти. Долго ли, коротко ли жили всѣ въ такомъ напряженномъ состояніи. Но новгородцы не унимались; они призвали гражданъ ладожскихъ, псковскихъ и, уговорившись съ ними, осудили Всеволода на изгнаніе. Они обвинили его торжественно: 1-е) что онъ не блюдетъ простого народа, то есть не заботится о простомъ народѣ, и любитъ только одни забавы и охоты съ ястребами, соколами и собаками.
2- е) что онъ хотѣлъ княжить въ Переяславлѣ.
3- е) что онъ ушелъ раньше всѣхъ съ поля битвы на Ждановской горѣ.
4- е) что онъ не твердъ характеромъ, то держитъ сторону однихъ, то другихъ.
Новгородцы, предъявивъ эти обвиненія вошли въ княжескія палаты и, взявъ князя, увели его въ епископскій домъ. Въ тотъ же день они увели туда же и княгиню, и дѣтей ея, и ея мать, вдову князя Святоши. Изъ прислуги съ ними, между прочимъ, добровольно пошли Паша и Павелъ. Ни князя, ни княгини, ни тещи изъ горницъ не выпускали..
— Не можетъ же быть, чтобы меня тутъ долго держали? — говорилъ князь на другой день: — Вѣдь заступятся же за меня и братья и дядья.
— Да вспомнятъ ли они о насъ? — съ сомнѣніемъ говорила княгиня.
— А не вспомнятъ, такъ я пошлю къ нимъ Павла, чтобы онъ. разсказалъ, что съ нами дѣлаютъ.
— Нѣтъ, князь, — смѣло возразилъ князю Павелъ: — меня отъ себя не отсылай, не будетъ меня, такъ никто о тебѣ и не позаботится. Ты посмотри, что дѣлаютъ теперь бояре. Такъ и забираютъ чужое добро, такъ и спѣшатъ.
— Это правда, князь, — подтвердила Паша, теперь ужъ взрослая дѣвушка: — Если можетъ кто помочь, такъ развѣ только игуменъ Юрьевскаго монастыря.
— Дѣвушка правду говоритъ, — подтвердила княгиня.
— Пиши, князь, письмо, а мы доставимъ, — осмотрѣвъ за дверьми, не слушаетъ ли кто изъ стражи, сказала Паша.
Они на всякій случай стали говорить шопотомъ. Результатомъ разговора было то, что на слѣдующее утро Паша просила ее пропустить въ ворота.
— Зачѣмъ тебѣ? — спросилъ начальникъ стражи, заслоняя калитку.
— Купить кое что надо, да потомъ хочу сходить къ отцу, — спокойно отвѣчала Паша.
— Пропустить ее, — крикнулъ начальникъ: — только помни, что впредь мы пускать васъ никого не будемъ.
— Я вѣдь не заключенная, — сказала Паша: — а добровольно пришла съ княгиней и съ дѣтьми.
— Ну, это намъ все равно, — отвѣчалъ ей начальникъ.
Паша прошла сначала на торговую площадь, а оттуда уже быстро вышла за городскую стѣну и чуть что не бѣгомъ пустилась бѣжать къ отцу.
Путь былъ не близкій и къ дегтярному заводу она пришла уже послѣ полудня.
ГЛАВА VI.
править— Гдѣ отецъ? — спросила она у тетки Агафьи.
— Въ лѣсу, у печки, — отвѣчала та..
Паша, не говоря ни слова, побѣжала по лѣсной тропинкѣ. Отецъ, укладывавшій пни въ яму, издали замѣтилъ ее и по виду ея угадалъ, что что нибудь случилось неладное.
Паша торопливо разсказала ему, какъ князя обвинили и какъ" всѣхъ ихъ посадили въ епископскій домъ.
— Вѣдь его могутъ даже убить, — прибавила она.
— Могутъ, — серьезно отвѣчалъ старикъ.
— Мы такъ полагаемъ, что одно спасеніе и одна надежда на Юрьевскаго настоятеля, и я свезу туда письмо отъ князя. А ты мнѣ долженъ помочь.
— Какъ?
— Завтра ночью пріѣзжай на лодкѣ въ городъ, но стой не у берега, а я выйду и крикну филиномъ. Ты подъѣдешь и возмешь меня.
— Ладно.
— А на слѣдующую ночь привезешь обратно. А теперь пойдемъ въ избу, я поѣмъ чего нибудь, и ты свези меня въ городъ.
Тетка Агафья рада была угостить дорогую гостью и уставила весь столъ.
— Ты, татка, приноси намъ теперь почаще меду. Тебя, можетъ быть, и будутъ къ намъ пропускать. Ты такой безобидный старичекъ.
— Можно, — односложно отвѣчалъ отецъ.
— А братъ гдѣ?
— Братъ въ лѣсу, корчуетъ пни съ работникомъ, а работницы жнутъ.
Поѣвъ наскоро, дѣвушка сама стащила въ воду лодку и, подождавъ отца, взялась за весла сама. Она страшно торопилась, но все-таки къ еписксніскому дому пришла вечеромъ.
Домъ постоянно сторожило тридцать человѣкъ воиновъ. Начальникъ прямо заявилъ, что болѣе никого выпускать не будетъ и что припасы князю будутъ доставляться на домъ ихъ людьми.
— Ну что? — спросилъ князь, встрѣтивъ Пашу.
— Все готово, завтра ночью отецъ свезетъ меня въ монастырь, — отвѣчала дѣвушка.
— А ты знаешь, — продолжалъ князь: — что намъ не позволено посылать въ городъ своихъ людей?
— Какъ же мы сдѣлаемся?
— Нужда и не тому научитъ, — замѣтилъ стоявшій тутъ же Павелъ.
— А ты что придумалъ?
— А изъ окна мы спустимся въ садъ, а въ саду въ одномъ мѣстѣ стѣна чуть держится, и я ее еще немного разберу, дай выпущу Пашу, если только она не побоится одна пройти по городу, а боится, такъ я ее проведу.
— Ничего я не боюсь, — отвѣчала Паша: — одной легче убѣжать, чѣмъ вдвоемъ.
Письмо настоятелю было написано и на слѣдующій день оно было тщательно зашито въ сарафанъ дѣвушки.
Паша пошла черезъ дворъ съ дѣтьми въ садъ, куда ее свободно пропустили. Павелъ пошелъ туда же со старшимъ мальчикомъ. Пока дѣти бѣгали и играли, онъ указалъ полуразрушенную стѣну, заросшую кустарникомъ, Пашѣ и та, внимательно осмотрѣвъ, осталась довольна.
— Тутъ и старуха бы выбралась, — сказала она: — а переулочекъ, куда садъ выходитъ, я знаю. Отъ него легко выбраться на рѣку.
Весь этотъ день прошелъ очень тревожно. Спокойны и веселы были только дѣти, ничего не подозрѣвавшія.
Ночи уже были темныя и не лунныя. Вечеромъ начальникъ стражи разставилъ вездѣ караулъ и воины, ходя вокругъ дома, только иногда протяжно кричали: «Слушай»!'
Въ домѣ и въ горницахъ всѣ огни были потушены и только лампадки теплились передъ иконами. Въ саду сторожей не было, но въ сѣняхъ и во дворѣ всѣ выходы и входы были заняты.
Къ полуночи даже крики «слушай!» стали раздаваться какъ-то лѣнивѣе. Вдругъ среди ночной тиши тихо отворилось окошко и изъ окна той комнаты, гдѣ не теплилось даже лампадки, показалась темная фигура и спустилась въ садъ. За нею показалась еще фигура и тоже спустилась въ садъ, а въ окно сталъ смотрѣть князь и прислушиваться къ малѣйшему звуку. Шаговъ слышно не было, такъ обѣ фигуры тихо ступали по мягкой тропинкѣ. Онѣ, крадучись, пробрались въ крайній уголъ и Павелъ поднялся уже на верхъ стѣны и молча протянулъ Пашѣ руку, какъ вдругъ оба они замерли… Тутъ же около нихъ послышался протяжный крикъ, только что пробудившагося человѣка: «Слушай»! и вслѣдъ, за тѣмъ послышались тяжелые шаги поднимавшагося въ гору сторожа. Очевидно, что сторожъ присѣлъ на уступъ полуразвалившейся стѣны, и проснулся отъ, легкаго шороха, который произвели Павелъ и Паша.
Лишь только сторожъ отошелъ шаговъ на десять Павелъ быстро притянулъ къ себѣ Пашу и шепнулъ ей.
— Скорѣе спускайся, онъ не скоро вернется.
Онъ съ гигантскою силою перекинулъ дѣвушку на другую сторону, такъ что она стала на уступъ, затѣмъ, какъ тѣнь скользнула внизъ и такъ искусно скрылась, что Павелъ, не смотря на все свое вниманіе, ничего болѣе не слыхалъ. Онъ дождался, когда вернувшійся сторожъ еще разъ прокричалъ: «Слушай»! и опять зашагалъ въ гору.
Павелъ перекрестился и тихо пошелъ къ окну, гдѣ его ждалъ князь.
А Паша тѣмъ временемъ шла притаившись по переулку, а затѣмъ, спустившись къ берегу, прибавила шагу и болѣе чѣмъ скоро добѣжала до условленнаго мѣста, гдѣ крикнула филиномъ. Неподалеку послышался плескъ воды отъ веселъ. Ночь была совершенно тихая и Паша ясно слышала, какъ къ берегу подходила лодка.
— Паша, ты? — тихо проговорилъ старикъ.
— Я, я! Слава Богу!
Когда лодка отошла отъ берега, Паша нѣсколько разъ перекрестилась.
— Греби тише, — сказала она: — тутъ всего четыре версты.
ГЛАВА VII
правитьЛодка подошла къ Юрьевскому монастырю до разсвѣта и Паша, выйдя на берегъ, сняла съ себя сарафанъ и выпорола письмо, которое завернула въ платокъ.
Со свѣтомъ зазвонили къ заутрени и отецъ съ дочерью, вытащивъ лодку на берегъ, пошли въ монастырь. Въ церкви народу почти не было, кромѣ монаховъ.
Пашинъ отецъ подошелъ къ одному монаху.
— Отецъ святой — сказалъ онъ: — укажи мнѣ отца настоятеля.
— А вонъ тамъ у клироса-то стоитъ отецъ настоятель, — отвѣчалъ монахъ.
Отецъ и дочь тотчасъ же направились къ клиросу.
— Отецъ настоятель, — прошепталъ ему старикъ: — дочь моя привезла тебѣ письмо отъ князя Всеволода Мстиславовича.
Высокій сѣдой настоятель быстро обернулся и пристально посмотрѣлъ на отца и дочь.
— Когда кончится служба, я поговорю съ вами, — отвѣчалъ онъ и, подозвавъ къ себѣ послушника, отдалъ ему какой-то приказъ.
Паша ушла въ темный уголокъ церкви и, вставъ на колѣни, горячо молилась, но молилась не о себѣ, а о дорогомъ для нее княжескомъ семействѣ. Она еще продолжала стоять на колѣняхъ, когда послушникъ, дотронувшись до ея плеча, молча указалъ ей на дверь и пошелъ впередъ.
Отца и дочь ввели въ келью настоятеля, стѣны которой были увѣшаны иконами, передъ которыми теплились лампадки. Настоятель сидѣлъ за столомъ.
Паша помолилась на иконы и потомъ поклонилась въ ноги отцу настоятелю.
— Ну что, дочь моя, скажешь? — спросилъ ее настоятель.
— Отецъ настоятель, на тебя одного только и надежда. Спаси и князя, и спаси Семейство его, и малыхъ дѣтушекъ и тещу его.
— Слышалъ я, слышалъ, какая бѣда надъ ними стряслась. Такъ правда, что его заперли? — спросилъ настоятель.
— Правда, правда, отецъ настоятель, — отвѣчала Паша: — заперли и тридцать воиновъ стерегутъ ночь и день. Я крадучись ушла и вотъ привезла тебѣ отъ князя письмо.
Она подала письмо настоятелю. Онъ долго и внимательно читалъ его и потомъ, сложивъ, сказалъ:
— Передай, дѣвушка, князю, что я все сдѣлаю, что могу, и прежде всего дамъ знать великому князю въ Кіевъ о томъ, что случилось съ княземъ Всеволодомъ. Новгородъ платитъ дань великому князю Ярополку и потому великій князь можетъ быть что нибудь и сдѣлаетъ. На себя же я плохо надѣюсь. Станутъ ли такіе мятежники, слушать наши увѣщеванія…
— Отецъ святой! — вскричала Паша: — не говори такъ! Какъ не слушать словъ твоихъ! Ты только начни говорить а увидишь, что будетъ!
— Да я не отказываюсь, проговорилъ настоятель, благословивъ Пашу на прощанье.
Паша съ отцемъ пробыла въ монастырѣ до вечера, а въ сумеркахъ сѣла съ нимъ въ лодку.
Въ полночь лодка тихо подошла къ берегу и дѣвушка осторожно стала подниматься на берегъ и вошла въ переулокъ.
Долго пришлось ей стоять около ихъ стѣны и ждать. Сторожъ, какъ на грѣхъ, ходилъ постоянно около сломаннаго мѣста и то и дѣло кричалъ: «Слушай»! Разъ только онъ отошелъ подальше и въ стѣнѣ Павелъ тотчасъ же слегка кашлянулъ, Паша въ ту же минуту кашлянула въ отвѣтъ и снова притаилась, такъ какъ сторожъ тотчасъ же повернулся и пошелъ назадъ. Ходилъ онъ ходилъ такъ съ часъ, перекликался съ другими сторожами и, наконецъ, встрѣтившись на верхнемъ углу съ другимъ сторожемъ, онъ остановился съ нимъ перекинуться словомъ другимъ и разговоръ этотъ кончился тѣмъ, что оба они сѣли.
Паша подождала немного и, крадучись, подошла къ стѣнѣ, ощупала ее, поднялась на приступокъ и только подняла руки, чтобы уцѣпиться за верхъ, какъ встрѣтила руку, потянувшую ее. Не прошло и пяти минутъ, какъ она была снята со стѣны и двѣ темныя тѣни стали пробираться по садовой тропинкѣ.
— Паша тутъ? — прошепталъ князь.
— Тутъ! тутъ!
Паша первая была поднята въ окно, а потомъ по веревкѣ влѣзъ и Павелъ. Затѣмъ веревку втянули въ окно и окно тихонько заперли.
Князь, княгиня, теща и Павелъ съ Пашею прошли въ горницу, освѣщенную теплившимися передъ иконами лампадами, и дѣвушка въ полголоса разсказала, какъ она отдала письмо настоятелю и что онъ отвѣчалъ…
— А какже теперь мы получимъ отъ настоятеля вѣсточку? — проговорилъ князь.
— А вотъ какъ мы получимъ, — отвѣчала Паша: — я просила татку принести намъ на дняхъ меду. Если будутъ къ намъ допускать, такъ онъ все намъ и оборудуетъ, а не будутъ, такъ я старымъ путемъ могу и дня на три сходить.
— Вѣрная ты моя дѣвушка, — проговорила княгиня, обнявъ Пашу.
Дня черезъ два князь Всеволодъ услыхалъ на, дворѣ какой-то разговоръ, и выслалъ своего старшаго сына Владимира узнать въ чемъ дѣло.
Мальчикъ вскорѣ вернулся и говоритъ:
— Сходи, батюшка, самъ, тамъ старикъ съ медомъ.
Князь тотчасъ же спустился внизъ.
— Да по что вы меня не пускаете? — чуть не кричалъ старикъ.
— Нельзя! никого не велѣно пускать! — отвѣчала стража.
— Ну полно, полно! — вмѣшался князь: — Это бояръ ко мнѣ пускать не слѣдуетъ, можетъ быть, а простого старика, постоянно приносившаго намъ медъ, отчего не пустить? Ну, самъ посуди!
Войнъ согласился и старикъ прошелъ съ своимъ медомъ.
Дно бурака все было уложено листьями, а подъ листьями лежало письмо отъ настоятеля. Письмо не было обращено къ князю, а въ немъ просто было написано, что въ Кіевъ скачетъ гонецъ, а монахи уговариваютъ народъ. Письмо просили сжечь сейчасъ же, что князь и исполнилъ.
Хотя монахи дѣйствительно уговаривали, но только все это ни къ чему не повело. Дни проходили за днями, недѣли за недѣлями, и хотя сидѣть князю и ждать было очень скучно, но все таки время пролетѣло очень скоро. Черезъ семь недѣль въ Новгородъ пріѣхалъ княжить выбранный народомъ Святославъ Ольговичъ.
Но буйнымъ новгородцамъ непремѣнно хотѣлось сдѣлать что нибудь особенное и они послали сказать князю, что безъ залога не могутъ отпустить его. Заложникомъ они требовали его сына Владимира.
Новгородцы стали судить да рядить, что имъ съ отставнымъ княземъ дѣлать. Вотъ тутъ-то монахи и помогли.
— Да, отпустить, конечно! — говорилось со всѣхъ сторонъ: — Грѣхъ, великій грѣхѣ, даже волосъ тронуть на головѣ благочестиваго князя.
Мальчикъ охотно соглашался остаться, но княгиня просто убивалась.
— -Не убивайтесь, матушка княгиня, я охотно останусь съ княземъ Владимиромъ, и сберегу его, — сказалъ Павелъ.
— Это правда, что онъ сбережетъ его, — замѣтилъ князь: — а когда всѣ наши бѣды кончатся, мы выдадимъ за Павла Пашу замужъ.
Такъ вопросъ этотъ и былъ рѣшенъ.
ГЛАВА VIII.
правитьКнязь., оставивъ сына заложникомъ, выѣхалъ съ семьею за городъ и, оставивъ домочадцевъ въ деревнѣ, самъ поѣхалъ искать защиты у великаго князя Ярополка.
Ярополкъ радушно принялъ племянника и, выслушавъ его разсказъ о случившемся, сказалъ:
— Тебѣ племянникъ, я могу дать Вышгородъ, гдѣ ты и можешь жить спокойно. Мѣсто хорошее, перевези семью да и живи себѣ.
— Спасибо тебѣ, дядя, и на этомъ, — отвѣчалъ Всеволодъ: — но неужели тебѣ не обидно, что древняя столица Рюриковичей, всегдашнее достояніе Кіевскихъ государей, не хочетъ болѣе признавать ихъ власти.
— Можетъ быть мнѣ и обидно, да вѣдь ничѣмъ я этого поправить не могу. Народъ тамъ своевольный и- сильный. Вѣдь и теперь тамъ, какъ говорятъ, страсти творятся.
Поѣхалъ Всеволодъ въ Вышгородъ, куда пріѣхала и семья его.
Такъ какъ княгиня жила около Новгорода, то, конечно, знала болѣе или менѣе всѣ новости и, пріѣхавъ къ мужу, передала ему, что ожесточеніе новгородцевъ противъ князя Всеволода такъ сильно, что они преслѣдуютъ даже тѣхъ бояръ, которые были преданы ему.
— А Георгій-то Мирославичъ, — продолжала она: — знаешь, что они съ нимъ сдѣлали?
— А что такое? — спросилъ князь.
— Да вѣдь они бросили его съ моста въ рѣку, а домъ разграбили! И добра же, говорятъ, тамъ было.
— Слава Богу, что они сына-то нашего отпустили, — проговорилъ князь.
Но и при новомъ князѣ мятежники не унимались и грозили даже застрѣлить Святослава. И, какъ всегда бываетъ, одни приняли одну сторону, а другіе другую, и стали говорить, что при старомъ князѣ было лучше.
А лучше, такъ за чѣмъ же дѣло стало? Посадникъ и нѣсколько знатныхъ новгородцевъ и псковитянъ отправились къ Всеволоду въ Вышгородъ.
Легко себѣ представить, съ какою радостью встрѣтилъ ихъ князь.
— Вернись къ намъ княжить, — говорили они: — всѣ наши добрые сограждане желаютъ твоего возвращенія.
Что могло быть пріятнѣе такого приглашенія. Князь Всеволодъ воспитывался въ Новгородѣ и любилъ его какъ родину, а новгородцевъ считалъ братьями. Онъ страшно тосковалъ по своемъ сѣверномъ городѣ, съ радостью собралъ свою дружину и выѣхалъ въ Новгородъ, въ свою наслѣдственную столицу.
На пути онъ встрѣтился съ дружиною полоцкаго князя Василько Рогвольдовича.
— Ну, братцы, — сказалъ Всеволодъ своимъ воинамъ: — не пришлось бы намъ здѣсь драться. Вѣдь этотъ самый князь Василько былъ сосланъ моимъ отцомъ въ 29 году въ Константиноноль. Онъ навѣрное захочетъ отмстить сыну.
— Не бѣжать же намъ отъ него, — сказалъ любимецъ князя, Павелъ.
Всеволодъ послалъ къ полоцкому князю нѣсколько человѣкъ уполномоченныхъ и вмѣстѣ съ ними Павла.
Князь принялъ ихъ въ шатрѣ.
— Чьи вы люди? — спросилъ ихъ князь.
— Князя Всеволода Мстиславовича, — отвѣчалъ ему Павелъ: — бывшаго князя новгородскаго, несчастнаго…
— Сына моего злодѣя! — мрачно проговорилъ князь: — А отчего же бывшаго? отчего же несчастнаго?
— Бывшаго оттого, что новгородцы выгнали его, а несчастнаго потому, что онъ скиталецъ. Можетъ ли изгнанникъ быть счастливымъ?
— Значитъ самъ Господь отмстилъ за меня сыну и далъ ему извѣдать, что значитъ быть въ изгнаніи?
— Да, если хочешь, то такъ. Князю Всеволоду досталась тяжкая доля. Онъ былъ и въ заключеніи и въ изгнаніи, а теперь ѣдетъ въ Новгородъ, но что его ждетъ — неизвѣстно.
— Позовите князя вашего сюда, — отвѣчалъ имъ Василько: — зову его какъ друга, какъ брата.
Князья встрѣтились въ палаткѣ Василько.
— Грѣшно, конечно, радоваться несчастью ближняго, — сказалъ Василько: — но я радуюсь и радость эта послужитъ тебѣ, князь, на пользу. Я не только не стану мстить тебѣ, но провожу тебя черезъ свою область, чтобы тебя никто не обидѣлъ.
Василько приказалъ своей дружинѣ готовиться и съ честью проводилъ Всеволода черезъ всю свою область.
Подойдя ко Пскову, Всеволодъ нерѣшительно вошелъ въ городъ, но былъ встрѣченъ съ душевнымъ гостепріимствомъ. Именитые люди стали его уговаривать остаться у нихъ и послать сначала узнать въ Новгородъ, точно ли новгородцы желаютъ его возвращенія.
Всѣ пережитыя несчастья сдѣлали Всеволода осторожнымъ и онъ, дѣйствительно, отправилъ въ Новгородъ гонца. Новгородцы, услыхавъ, что князь Всеволодъ во Псковѣ, такъ разсердились, такъ взволновались, что стали грабить дома его доброжелателей и всякаго, мало-мальски расположеннаго къ князю человѣка обкладывали пенями. Они, такимъ образомъ, собрали 1.500 гривенъ.
Святославъ, услыхавъ, что Всеволодъ намѣренъ снова появиться въ Новгородѣ, призвалъ на помощь брата и половцевъ и двинулся на Псковъ.
— Нѣтъ, — говорили псковичи: — мы приняли князя и не должны выдавать его головою.
Псковъ въ то время былъ окруженъ дремучими, непроходимыми лѣсами, по которымъ были проложены лѣсныя дороги. Псковичи завалили эти дороги и такъ энергично приняли мѣры, что Святославъ дошелъ-только до Дубровны и, побившись, побившись тутъ, порѣшилъ, что ему лучше вернуться.
Такимъ образомъ, Псковъ сдѣлался отдѣльнымъ княженіемъ. Всеволодъ, убѣдившись въ вѣрности псковичей, послалъ своего любимца Павла за своею женою и семьею.
Княгиня съ дѣтьми и прислугою благополучно добралась до Пскова, гдѣ князь уже началъ строить себѣ хоромы.
Паша, выйдя замужъ за Павла, по прежнему осталась въ домѣ князя, гдѣ считалась не прислугою, а близкимъ роднымъ человѣкомъ.
Съ этого времени Всеволодъ жилъ мирно и мудро управлялъ своимъ городомъ. Его народъ чтилъ и уважалъ своего набожнаго благочестиваго князя Всеволода-Гавріила, гробницу котораго и древнее оружіе до сихъ поръ показываютъ во Псковѣ въ соборной церкви.