Новая сила (Бебутова)/ДО

Новая сила
авторъ Ольга Михайловна Бебутова

Опубл.: 1926. Источникъ: az.lib.ru

Это произведение было опубликовано до 7 ноября 1917 года (по новому стилю) на территории Российской империи (Российской республики), за исключением территорий Великого княжества Финляндского и Царства Польского, и не было опубликовано на территории Советской России или других государств в течение 30 дней после даты первого опубликования.

Поскольку Российская Федерация (Советская Россия, РСФСР), несмотря на историческую преемственность, юридически не является полным правопреемником Российской империи, а сама Российская империя не являлась страной-участницей Бернской конвенции об охране литературных и художественных произведений, то согласно статье 5 конвенции это произведение не имеет страны происхождения.

Исключительное право на это произведение не действует на территории Российской Федерации, поскольку это произведение не удовлетворяет положениям статьи 1256 Гражданского кодекса Российской Федерации о территории обнародования, о гражданстве автора и об обязательствах по международным договорам.

Это произведение находится также в общественном достоянии в США (public domain), поскольку оно было опубликовано до 1 января 1929 года.

Княг. ОЛЬГА БЕБУТОВА

Новая сила

[Нѣтъ старости, нѣтъ болѣзней!] POMАНЪ Новая индійская система омолаживанія и оздоровленія человѣка ИЗДАТЕЛЬНИЦА Л. М. ЯЗЫКОВА. НИЦЦА 1926

Въ тяжкіе дни страданій, физическихъ и нравственныхъ, яркой надеждой блеснула мнѣ — «Новая Сила». Я на пути къ перерожденію. Я уже вѣрю, что скоро избавлюсь отъ страшнаго недуга и, торжествуя, встрѣчу возвратъ молодости.

Авторъ.

НОВАЯ СИЛА

ГЛАВА I

Апрѣльское утро сіяло солнцемъ. Въ блистающихъ лучахъ его ослѣпительной бѣлизной сверкала роскошная вилла. Солнце отражалось въ ея зеркальныхъ окнахъ, въ причудливой рѣзьбѣ ея безчисленныхъ балконовъ и терассъ. Горячими поцѣлуями дарило солнце волшебный садъ, окружавшій виллу и стройныя пальмы, и могучія магноліи, и прихотливыя клумбы, покрытыя пестрымъ душистымъ бархатомъ цвѣтовъ. Наверху, въ горахъ, виднѣвшихся за виллой, внизу въ яркой лазури моря и въ нѣжномъ кружевѣ ласково пѣнившихся волнъ, сверкало солнце. Его теплотою былъ напоенъ прозрачный воздухъ, его живительной ласкѣ отдавалась обнаженная природа.

Въ волшебной тишинѣ захрустѣлъ песокъ подъ твердыми быстрыми шагами, и въ глубинѣ пальмовой аллеи показалась молодая дѣвушка въ короткомъ бѣломъ платьицѣ. Свѣтлые съ красноватымъ отливомъ волосы оттѣняли ея загорѣлое свѣжее лицо, ея каріе глаза, живые и осмысленные, и капризную румяную линію ея упрямыхъ губъ. Высока и стройна, какъ крѣпкое деревцо, но нѣтъ женственной мягкости въ линіяхъ юнаго тѣла, и подъ легкой тканью ея одежды угадываются стальные мускулы спортсменки. Ноги ея кажутся особенно крупными въ бѣлыхъ кожаныгь ботинкахъ безъ каблуковъ. Движенія рѣзки и эксцентричны.

Дѣвушка промелькнула по аллеѣ и круто остановилась противъ раскрытаго окна. Но сквозь легкое кружево занавѣски виднѣлись неясныя тѣни.

— Неужели вы все еще спите, милая маркиза? — по англійски спросила она.

— Нѣтъ, о, нѣтъ! Я сейчасъ буду готова, — послышался за окномъ звонкій женскій голосъ.

Нѣжная рука, звеня браслетами, отодвинула занавѣску, и выглянула завитая женская головка. Въ ней все было изящно и женственно, — искуственная поддѣлка держалась на границѣ естественной красоты.

— Добрый день, Элленъ. О, да вы уже возвращаетесь съ прогулки? Вы настоящее дитя природы, а я жалкій плодъ утонченной цивилизаціи.

— Вы очаровательны, маркиза! Только я боюсь, что вы забыли о сегодняшнемъ завтракѣ. Мы, кажется, ждемъ гостей?

— Ровно къ часу. Я никогда ничего не забываю, милое дитя. Но вы, конечно, встревожились, — лукаво добавила маркиза. — Вѣдь кто-то изъ приглашенныхъ вамъ не совсѣмъ безразличенъ, Элленъ?

Яркимъ пламенемъ вспыхнули щеки молодой дѣвушки и она опустила глаза.

— Вы хотите сказать, маркиза, что… что…

— Ничего особеннаго, милое дитя. Я только хотѣла сказать, что лордъ Дэвисъ очень интересный человѣкъ. Еще не старъ, но уже достаточно опытенъ. Своеобразно красивъ. И ласковъ и гордъ въ одно и то же время. Многое видѣлъ и многое постигъ, но жажду жизни еще не потерялъ. Вѣрно ли я нарисовала его портретъ, милое дитя?

— Какъ великій живописецъ! — разсмѣялась Элленъ. Но какой чудный день, маркиза. Мы завтракаемъ на зеркальной верандѣ, а послѣ завтрака пьемъ кофе въ вашемъ чудесномъ саду.

— Ну, конечно, — прищурилась маркиза. — Послѣ завтрака мы разбредемся по саду, гдѣ такъ много тѣнистыхъ уголковъ. И вы будете развлекать лорда Дэвисъ, милая Элленъ.

— Если вы прикажете. Ваша воля — для меня законъ, маркиза. И, можетъ быть, въ этой бесѣдѣ мнѣ удастся расшифровать тайну красавицы-старушки, которая поглощаетъ заботы, время и вниманіе лорда Дэвисъ.

— О это только доброе дѣло, милая Элленъ. Надѣюсь, вы его не ревнуете къ больной умирающей старухѣ.

— О, нѣтъ! Только я чувствую какую-то тайну. Я дала бы половину моего состоянія, чтобы ее разгадать.

— Половину вашихъ милліардовъ, Элленъ? О, не будьте такъ расточительны! Мы разгадаемъ «тайну», не затративъ капитала.

— Можетъ быть. Однако, я злоупотребляю вашимъ временемъ, маркиза. Часъ завтрака недалекъ. Да и мнѣ еще надо переодѣться.

— Что-нибудь голубое, Элленъ, это вашъ цвѣтъ.

— Повторяю: ваша воля для меня законъ, — шутливо улыбнулась Элленъ. — А вы никогда не видали покойную жену лорда Дэвисъ? — вдругъ спросила она, снова останавливаясь.

— Я видѣла только ея портретъ. Это была русская принцесса, типъ яркой здоровой славянской красоты. Въ блескѣ юности и ореолѣ счастья она неожиданно погибла жертвой какой-то катастрофы. Прошло уже болѣе десяти лѣтъ, но лордъ Дэвисъ не можетъ ее забыть, и другая еще не заняла ея мѣста. Въ память усопшей подруги жизни лордъ Дэвисъ благотворитъ одинокимъ бѣднымъ больнымъ женщинамъ. Вотъ начало его дружбы съ красавицей-старушкой.

— Тутъ все-таки какая-то тайна, — задумчиво проговорила Элленъ — и я хочу ее разгадать.

Сіяющее утро смѣнилось яркимъ днемъ. Послѣ завтрака гости маркизы де-Бревиль прогуливались по аллеямъ роскошнаго сада, лили кофе, ликеры, шампанское въ фантастическихъ бѣлыхъ бесѣдкахъ или у мраморныхъ столиковъ подъ развѣсистыми пальмами. Нарядные гости любовались пестрымъ бархатомъ цвѣтовъ, синею далью горъ, яркой лазурью моря. Они дышали прозрачнымъ воздухомъ и тонкимъ ароматомъ дорогихъ винъ. И разгоряченная кровь румянила ихъ лица, и возбужденно горѣли повеселѣвшіе глаза.

Маркиза де-Бревиль граціозно порхала отъ одной бесѣдки къ другой, отъ одного столика къ другому. Любезная хозяйка каждому дарила милое слово, ласковую улыбку.

— Неужели ни одного бокала за мое здоровье? Вы не любезны, лордъ Дэвисъ.

— Ни однаго глотка, миссъ Элленъ, я никогда не пью.

Элленъ казалось, что его тихій, пріятный голосъ проникаетъ въ ея сердце. Какъ внимательно смотрѣла она на него, словно видѣла его впервые. Высокъ и элегантенъ. Гордая посадка головы. Правильныя черты блѣднаго холоднаго лица. И на этомъ лицѣ, холодномъ и блѣдномъ, такъ красиво мерцаютъ большіе, глубокіе голубоватые глаза. Въ нихъ и доброта и нѣжность, въ нихъ печаль и загадка.

— Вы никогда не улыбаетесь, — тихо сказала она. Развѣ вамъ всегда грустно?

— Веселаго такъ мало, — неопредѣленно отвѣтилъ онъ.

— Какой вы скрытный! Я никогда не плачу, но вы способны довести меня до слезъ.

— Развѣ я васъ чѣмъ-нибудь обидѣлъ, миссъ Элленъ? — почти со страхомъ спросилъ онъ, и ласковые лучи его глазъ, словно лучами солнца окутали ее всю въ этомъ ея роскошномъ голубомъ туалетѣ, обвитомъ дорогими жемчугами.

— Не смотрите на меня, какъ на куклу, какъ на обычную молодую дѣвушку, — съ горечью сказала она. — Я знаю жизнь, я многое понимаю и чувствую. Вы скрытны, но я умѣю угадывать и я знаю, что вы не можете забыть прошлаго. Оно гнететъ васъ несокрушимой вѣчной печалью, оно остановило вашу жизнь. Вы говорите, ходите, дышете, но вы не живете. Въ добрыхъ дѣлахъ вы ищете забвенія.

Красивое лицо лорда Дэвисъ холодно и сдержанно, но глаза его печальною лаской согрѣваютъ Элленъ.

— Я никогда не говорю о своемъ прошломъ, — тихо сказалъ онъ, — рана еще не зажила. Ваше милое участіе располагаетъ къ откровенности. Я не смѣю жаловаться на судьбу. Когда-то она подарила меня такимъ большимъ, такимъ яркимъ счастьемъ. Но, вѣдь, вѣчнаго ничего нѣтъ. Неожиданно и страшно я навѣки потерялъ свое счастье, но забытъ его не могу. Тогда я жилъ для себя, теперь живу для другихъ.

— Я такъ цѣню вашу откровенность, такъ глубоко вамъ сочувствую. Я бы отдала все на свѣтѣ, чтобы васъ утѣшить. Но вѣдь васъ нельзя утѣшить?

— Я себѣ создалъ утѣшеніе: живу для другихъ. Когда-то женщина подарила мнѣ острое, ослѣпительное счастье, а теперь каждой одинокой страдающей женщинѣ я помогаю… какъ могу.

Онъ вздрогнулъ и торопливо посмотрѣлъ на часы.

— Не опоздалъ еще! Четверть часа въ моемъ распоряженіи, если бесѣда съ человѣкомъ прошлаго не прискучила вамъ, — дитя расцвѣтающей весны.

— Четверть часа! Только? И никакая сила васъ не удержитъ? Если я васъ буду очень просить, вы все-таки уйдете черезъ четверть часа?

— Не просите, миссъ Элленъ, — холодно и спокойно сказать онъ. — Мнѣ придется вамъ отказать.

— Знаю, вы спѣшите въ asile къ красавицѣ-старушкѣ. Вѣроятно, она очень несчастна и очень больна, если вы такъ заботитесь о ней?

— Очень несчастна и очень больна, — грустно подтвердилъ онъ.

— И вѣрно очень стара, бѣдняжка?

— Не знаю. Когда-то она была знаменитой красавицей. Ея портретъ, написанный рукой великаго мастера, красуется въ одномъ изъ русскихъ музеевъ. Въ ея лицѣ, истомленномъ годами и болѣзнью, сохранились остатки былой роскоши. Она умна и образована, и въ немощномъ тѣлѣ ея живой умъ и молодая душа.

— И она очень бѣдна?

— Когда-то она была сказочно богата, а теперь нищая и живетъ въ убѣжищѣ для престарѣлыхъ. Мои заботы — ея единственное утѣшеніе, и было бы преступно, хоть минуту, заставить ее ждать.

Онъ еще разъ взглянулъ на часы и поднялся.

— Я долженъ васъ покинуть, миссъ Элленъ, и, я надѣюсь, вы не осудите меня.

— О, нѣтъ! Я даже провожу васъ, — пошутила она, но въ шуткѣ ея таилась горечь.

Лордъ Дэвисъ простился только съ хозяйкой дома. Элленъ сопровождала его до рѣшетки сада.

— Лордъ Дэвисъ, — сказала она — мнѣ бы очень хотѣлось познакомиться съ этой бѣдняжкой. Вашъ разсказъ меня глубоко тронулъ, и я хотѣла бы ей быть полезной.

Онъ остановился.

— Искреннее желаніе или капризъ милліардерши? — казалось вопрошали его глаза.

Элленъ разгадала нѣмой вопросъ и порывисто проговорила:

— Самое горячее, самое искреннее желаніе.

— Спрошу больную и, если она разрѣшить, я конечно, васъ съ нею познакомлю.

Элленъ не вернулась въ садъ. Веселый говоръ и смѣхъ раздражали ее. Хотѣлось уединенія, и она поднялась во второй этажъ въ свои комнаты. Опустивъ голову, она медленно шла къ окну. Въ зеркальной стѣнѣ отражалась ея тонкая, высокая мускулистая фигура въ роскошномъ голубомъ туалетѣ, перевитомъ тысячными жемчугами. Въ окно, въ прозрачной лазури неба виднѣлись причудливыя очертанія горъ. Изъ сада доносились взрывы смѣха и отдѣльныя громкія слова.

Элленъ захлопнула окно и порывисто, небрежно сбросила дорогой туалетъ. Ей было грустно, ей хотѣлось плакать. Почему? Сказочно богата, молода, полна здоровья и силъ, впереди вся жизнь и она можетъ осуществить всѣ свои самые дикіе капризы, все ей доступно. Все кромѣ… Лордъ Девисъ — вотъ причина ея тоски. Къ нему, только къ нему влечетъ ее сердце. Ему одному она могла бы вѣрить. Если бы онъ сказалъ: «люблю» — это была бы любовь.

Элленъ вздрогнула. Но онъ не скажетъ. Онъ ее не любить. Онъ весь въ прошломъ и еще… Тайна, какая то тайна. Она ее чувствуетъ сердцемъ, но разгадать не можетъ.

Крупныя, одинокія слезы дрогнули на рѣсницахъ и покатились по загорѣлымъ, свѣжимъ щечкамъ. Онъ не любитъ! Какъ ей хотѣлось удержать его сегодня! И не могла. Онъ ласковъ и любезенъ, ему пріятно ея общество, но… какая-то холодная стѣна, непроходимая граница между ними… и ее не осилить, не перейти.

Элтонъ порывисто встала и смахнула слезы. Она стыдилась ихъ.

— Но я хочу… хочу! Это мое единственное желаніе… Я люблю его… и я сломаю холодную стѣну, я перейду границу, — нервно бормотала она.

— Не нужны мнѣ милліарды, когда нѣтъ счастья.

Она энергично выпрямилась и глаза ея засверкали. Побѣдить тѣнь прошлаго, побѣдить призракъ тайны!

ГЛАВА II

Въ узкомъ каменистомъ переулкѣ пріютился старый, запущенный домъ.

Тихо. Только въ подвальномъ этажѣ кухонная суета и звонъ посуды, да изрѣдка гулко отдаются шаги случайнаго прохожаго.

Но вотъ гдѣ-то близко загудѣлъ автомобиль… и смолкъ. Вскорѣ изъ-за угла показалась высокая элегантная фигура господина въ сѣромъ лѣтнемъ костюмѣ и соломенной шляпѣ. Онъ медленно приближался къ старому дому. По желѣзной лѣстницѣ онъ поднялся на площадку и исчезъ въ широко раскрытыхъ дверяхъ.

Сквозь плотно прикрытыя ставни едва проникаетъ солнце въ скромную комнатку. Какъ въ сумеркахъ выступаютъ только очертанія мебели, бѣлыя стѣны, чья-то голова на высоко поднятыхъ подушкахъ, чей-то силуэтъ въ креслѣ.

Въ комнатѣ тихо, но за тонкой стѣной слышны сердитые женскіе голоса — не то спорятъ, не то ссорятся.

Голова на подушкахъ шевельнулась. Тихій стонъ. Фигура въ креслѣ безшумно поднялась и склонилась надъ кроватью,

— Вамъ плохо, Анна Павловна?

— Нѣтъ, ничего, — слабо отвѣтилъ нѣжный голосъ. — Который часъ?

— Скоро три, Анна Павловна.

— Какъ я долго спала! А наши дамы все еще ссорятся.

— Да, ну ихъ! Неугомонныя! Покоя не даютъ. Можетъ еще поспите?

--Нѣтъ-нѣтъ. Откройте ставни, милая Женя.

Заскрипѣли ставни, и солнце, словно торжествуя, яркимъ свѣтомъ залило комнату. Кровать, два кресла, столъ, заставленный лекарствами, шкафикъ и этажерка съ книгами… Вотъ и все. И молодая, тоненькая, печальная дѣвушка — сестра милосердія.

На этомъ грустномъ фонѣ, въ ореолѣ пышныхъ, снѣжно бѣлыхъ волосъ, выдѣляется лицо больной. Ни годы, ни горе, ни тяжкая болѣзнь не разрушили этой рѣдкой классической красоты. Правда, поблекла, пожелтѣла нѣжная кожа, погасли и потускнѣли громадные голубые глаза, но глубина ихъ все такъ-же безконечна, все такъ-же идеально правильны тонкія черты одухотвореннаго страданіемъ лица.

— Какое солнце, какое небо! — грустная мечта въ голосѣ больной. — Какъ хорошо сейчасъ на берегу моря. Кажется, вскочила бы, сбросила докучное одѣяло, переодѣлась бы въ легкій туалетъ и ушла-бы… Убѣжала изъ этой комнаты… На просторъ, на волю! Къ зелени, къ цвѣтами, къ синему морю. Ужасно это, Женя, когда въ немощномъ тѣлѣ бьетъ ключомъ жизнь, энергія… Каждое движеніе причиняетъ мнѣ боль, болѣзнь приковываетъ къ постели, а голова свѣжа… Мысли, яркія, молодыя, здоровыя рвутся къ простору, къ жизни. Борьба между духомъ и тѣломъ. И нѣтъ побѣдителя. И такъ проходятъ годы… Годы! Бодрый духъ, какъ цѣпью, прикованъ къ немощному тѣлу. Мучительно, Женя. Только смерть рѣшить эту борьбу. Освободитъ здоровый духъ, а больное, негодное тѣло отдаетъ могилѣ. И оно покорно ждетъ смерти, мое бѣдное тѣло… а духъ протестуетъ. Страшитъ его смерть. Вѣчная загадка… Жить хочется…

Голосъ ослабѣлъ до шопота и погасъ.

— Что это вы, Анна Павловна, опять о смерти, да о смерти. Поправитесь, и пойдемъ мы съ нами къ морю. Сами еще будете цвѣточки собирать. Вамъ уже гораздо лучше. А сейчасъ освѣжимся, умоемся, пріодѣнемся… скоро и дорогой гость нашъ пожалуетъ.

Легкій румянецъ окрасилъ пожелтѣвшія щеки больной, и вспыхнули огоньки въ погасшихъ глазахъ… На мгновенье… И снова въ нихъ вѣчный трауръ печали.

— Умывайте, наряжайте меня. Женя… какъ мертвую.

— Ну, вотъ мы и готовы. Взгляните на себя въ зеркало. Какая вы еще красивая, Анна Павловна!

— Жалкая, старая калѣка, — простонала больная, нервно отстраняя зеркало.

Вѣки ея сомкнулись, губы дрогнули, и двѣ слезинки медленно скатились по блеклымъ щекамъ.

— Вы устали, Анна Павловна, — грустно покачала головкой сестра милосердія. — Я васъ замучила, бѣдненькую.

— Отдохну, — не открывая глазъ, сказала больная, — я вы отдохнете, Женичка. Идите… Я позвоню, если понадобитесь. А когда… когда пріѣдетъ лордъ Дэвисъ…

— Я постучу.

Слезы высохли на впалыхъ щекахъ, и блѣдная улыбка скользитъ по блѣднымъ губамъ. Больная грезитъ. Въ далекомъ прошломъ, какъ въ нирваннѣ, отдыхаетъ ея взмученная душа. Чудесныя картины былого мелькаютъ волшебной сказкой.

Далекая родина, — любимая святая Русь… Москва златоглавая… и тамъ — старый домъ, домъ ея предковъ. По коврамъ неслышно ступаетъ она по амфиладамъ залъ… съ колоннами, съ лѣпными стѣнами, съ тяжелой старинной мебелью. Широкія зеркала въ массивныхъ рамахъ отражаютъ ея образъ — высокій, стройный, граціозный. Чуть колеблются по блѣдно-розовымъ плечамъ свѣтлые локоны. Огоньками спокойнаго счастья свѣтятся яркіе голубые глаза. Прекрасная, какъ фея, нарядная, какъ королевна, счастливая, какъ весна, она невольно любуется собой.

Вотъ маленькая гостинная, ея любимая. Тутъ у окна въ глубокомъ креслѣ уютно расположилась родная старушка. Склонила сѣдую голову, что-то усердно вяжетъ, и быстро-быстро мелькаютъ спицы.

У ногъ ея, изъ груды игрушекъ, выглядываетъ свѣтлая головка ребенка.

Мамочка!

Мальчикъ разбрасываетъ игрушки и спѣшитъ къ своей «мамочкѣ». Сильными руками она его прижала къ груди и крѣпко-крѣпко цѣлуетъ. Родной, вѣдь, свой, свои кровь.

— Ты, Аня?

Старушка опустила свое вязаніе на колѣни и умиленно, ласково смотрить на внука и дочь.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Старинный залъ залитъ огнями. Подъ звуки штраусовскаго вальса скользятъ нарядныя пары.

Шуршать шелковые трены, сверкаютъ брилліанты. Такъ много прекрасныхъ дамъ, но краше всѣхъ хозяйка. Блѣдно-голубой туалетъ, расшитый серебромъ, царственный горностай на роскошныхъ плечахъ, и сапфиры, сапфиры… какъ темно-синія очи вспыхиваютъ они въ алмазномъ вѣнцѣ.

Въ этотъ вечеръ великій художнику рѣшилъ писать ея портретъ, тотъ портретъ, что и сейчасъ красуется въ одномъ изъ музеевъ ея родины — Москвы, тотъ портретъ, что въ красотѣ ея и улыбкѣ запечатлѣлъ на вѣки утраченное счастье.

Какъ сонъ промелькнулъ пышный балъ, какъ видѣніе исчезли гости, какъ фиміамъ развѣялись восторженныя рѣчи и взгляды. Остался съ нею только одинъ любимый и самый дорогой. Объ руку съ мужемъ поднялась она въ свою спальню.

Корельская береза и голубые ковры. Штофныя стѣны и бѣлое кружево полога надъ широкой кроватью. Въ этомъ гнѣздышкѣ царила любовь. Нѣжныя ласки сплетались съ дикой страстью, сладкій сонъ дарилъ блаженный отдыхъ.

Все это было… было…

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Погасла блѣдная улыбка, мукой исказились черты больной. Исчезло все, что было. Разоренъ старый домъ предковъ, и чуждые люди творятъ въ немъ чуждыя дѣла.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Черная ночь, кровавая ночь…

Ворвались насильники… растерзали, замучили любимыхъ — и мужа, и сына, и престарѣлую мать. Одной только ей оставили жизнь… Злой, безсовѣстный даръ! На чужбинѣ, одинокая, нищая, больная калѣка влачить она жалкіе годы. Медленно умираетъ когда-то божественное тѣло… а духъ ея живетъ. Такой же юный и жаждущій, полный энергіи. Жить! Что-то создавать, къ чему-то стремиться, наслаждаться природой, талантами, жизненной борьбой. Жить!

— Анна Павловна, можно?

Вздрогнула больная. Широко раскрылись вновь вспыхнувшіе огоньками глаза, легкая краска слабой волной пробѣжала по поблекшему лицу.

— Прошу.

Неслышно ступая, вошла сестра милосердія и пододвинула кресло къ постели.

— Лордъ Дэвисъ? — тревожно спросила больная.

— Весь въ вашемъ распоряженіи, графиня.

И лордъ Дэвисъ, обычно привѣтливый и спокойный, почтительно коснулся губами исхудалой руки и медленно опустился въ кресло. Также неслышно ступая, сестра милосердія вышла изъ комнаты.

— Какъ вы себя чувствуете, графиня? Какъ провели ночь?

— Безъ перемѣнъ, — грустно улыбнулась больная. — Малѣйшее движеніе мучительно. Свинцовая тяжесть въ ногахъ. Заснула только подъ утро. Сестричка заставила выпить чашку молока, и я его проглотила, какъ лекарство. Ночью, конечно, мечтала. Перенеслась въ родную Москву, въ родимый домъ. Такъ ярки мои воспоминанія… всплываетъ каждая мелочь, каждое слово. Все… А днемъ, когда проснулась, когда сестричка открыла ставни, такъ потянуло къ морю, къ цвѣтамъ, къ зелени. На свободу и просторъ. Рванулась… да боль во всемъ тѣлѣ вернула меня къ печальной дѣйствительности.

— Я все время предлагаю вамъ перемѣнить обстановку. Мы бы васъ перевезли на виллу, гдѣ болѣе комфорта, чѣмъ въ этомъ пріютѣ. Вы выросли и жили въ роскоши, а здѣсь…

— Не возвращайтесь къ этому вопросу. Вы и такъ осыпали меня благодѣяніями. Изъ общей комнаты вы перевели меня въ этотъ уголокъ, дали мнѣ постоянную сестричку, которая такъ заботится обо мнѣ, окружили меня врачами… И, видите, успѣха нѣтъ. Я медленно, мучительно умираю. Я это сознаю. Трагедія родной Россіи, страшная, кровавая потеря близкихъ, годы скитаній въ нищетѣ…

— Не надо, не надо, графиня. Все это васъ волнуетъ. Вамъ нужно…

— Какъ вы добры, — перебила она, — какъ вы хотите мнѣ помочь… Только напрасно. Если-бъ я не стала такой калѣкой, меня могъ бы спасти мой живой духъ, моя энергія… Но не излѣчить… я гасну… я умираю.

— Вы все о смерти, а я сегодня рѣшилъ говорить съ вами о жизни. Установилась чудесная погода, и докторъ находитъ, что вамъ слѣдовало бы, хоть на часъ-другой, оставлять вашу комнату, Завтра, къ двумъ, за вами пріѣдетъ удобный экипажъ, васъ осторожно перенесутъ, и вы съ сестрой милосердія поѣдете къ морю, къ цвѣтамъ, къ зелени… Осуществится ваша мечта.

Больная затрепетала дѣтской радостью, порывисто приподнялась и снова со стономъ упала на подушки.

— Не могу, — прошептала она, улыбаясь сквозь слезы, — видите… не могу.

— Не будемъ торопиться, — глубокимъ участіемъ, почти нѣжностью звучитъ его голосъ. — Сначала осторожно васъ перенесутъ въ экипажъ, какъ стеклянную принцессу. Понемногу весенняя природа вернетъ вамъ силы… и тогда…

— Добрый, хорошій…

— А сейчасъ закройте глаза и лежите спокойно. Я вамъ почитаю. Въ этой маленькой повѣсти такъ много свѣжести и чистоты, она вамъ понравится…

Больная покорно закрыла глаза. Когда она лежала такъ, неподвижно, боли затихали, и она только чувствовала странную тяжесть во всемъ своемъ исхудаломъ тѣлѣ. Тихій, пріятный голосъ лорда Дэвисъ успокаивалъ. Ей было почти хорошо, и она боялась шевельнуться.

Одна за, другой мелькали въ чтеніи лорда Дэвисъ свѣжія сантиментальныя страницы повѣсти. Онѣ будили далекія воспоминанія, сливались съ грезами…

Лордъ Дэвисъ наблюдалъ за больною. Уснула! Онъ отложилъ книгу и осторожно поднялся. Нѣсколько мгновеній онъ пристально смотрѣлъ на это лицо, измученное, поблекшее, словно восковое, но все еще прекрасное. Красивая эмблема страданій! Бѣдняжка, она права. Съ каждымъ днемъ она таетъ, гаснетъ. Безпощадныя крылья смерти уже простираются надъ нею, уже зловѣще шелестятъ надъ ея изголовьемъ. Не спасти! Тяжелой тоскою полны свѣтлые глаза лорда Дэвисъ. Онъ печально вздохнулъ и, поникнувъ головой, тихо вышелъ изъ комнаты.

ГЛАВА III

— Какъ хорошо! Господи, какъ хорошо! — восторженно шептала Анна Павловна, и глаза ея наполнялись слезами счастья.

Коляска медленно, осторожно двигалась по «Promenade des Anglais». Больная высоко полулежала на подушкахъ, прикрытая плэдомъ.

Солнце сіяло въ безоблачномъ небѣ и золотило спокойное море, чуть пѣнившееся у берега, роскошныя виллы въ уборѣ пальмъ и цвѣтовъ, нарядную модную толпу и безъ конца сновавшіе автомобили. Любопытные взоры провожали коляску. Не видѣніе ли это какого нибудь иного міра среди гостей праздной, веселящейся Ривьеры? Больная, блѣдная, старая дама! Черное кружево мягкими складками спускается по пушистому снѣгу ея волосъ и оттѣняетъ точеныя черты лица, ревниво хранящія яркій слѣдъ когда-то ослѣпительной красоты. И рядомъ съ нею, вся въ бѣломъ, какъ ангелъ-хранитель, юная, тоненькая, печальная сестра милосердія.

Быстро пробѣгали автомобили, обгоняя коляску и только одинъ — темный, закрытый, медленно двигался слѣдомъ за нею.

— Не сплю ли я? Не грежу и? Вѣдь это волшебный совъ… Раздвинулись бѣлыя, узкія стѣны пріюта для бѣдныхъ… и снова передо мною Божій міръ… Безбрежная даль моря… Какъ я ее люблю. Безбрежная, какъ наши степи… Если бъ я могла, если бъ были силы, я бы выскочила изъ коляски… и подбѣжала бы къ самому краю моря, плескалась бы въ нѣжной пѣнѣ волнъ, прислушивалась бы къ ихъ таинственному шепоту…

— Не волнуйтесь Анна Павловна, родненькая. Вѣдь и завтра поѣдемъ… каждый день.

— Или туда побѣжала бы… къ этому садику. Что за чудесныя клумбы! Какое богатство красокъ… Я не сорвала бы ни одного цвѣтка! Пусть живутъ! Жизнь такъ хороша!… Я бы ласкала нѣжными поцѣлуями бархатные, душистые лепестки. Они бы меня опьянили своимъ ароматомъ. Господь, Великій Богъ, Ты создалъ дивный міръ, полный красотъ и чудесъ, но зачѣмъ… зачѣмъ, Милосердный, эти ужасныя болѣзни, старость, смерть?!.

Медленно двигалась коляска… Нарядныя толпы гуляющихъ, постепенно рѣдѣя, исчезали, когда подъѣхали къ концу «Promenade des Anglais». Автомобили уже только изрѣдка обгоняли коляску, и лишь одинъ, все тотъ же темный, закрытый, неотступно слѣдовалъ за нею.

— Сейчасъ мы совсѣмъ однѣ. Женичка, прикажите кучеру остановить коляску.

— Не пора ли домой, Анна Павловна?

— Женичка, милая… пусть остановится, хоть на десять, хоть на пять минутъ… Спасибо, спасибо… Какъ хорошо… какъ тихо. — На горизонтѣ небо приникаетъ къ морю… какъ гигантская завѣса, прячетъ даль. А если вдругъ она разорвется — гигантская завѣса — и я увижу міръ… весь міръ… Россію, Москву… нашъ старый домъ… нашу Волгу… безбрежныя степи, родныя могилы…

Сестра милосердія почти со страхомъ глядитъ на вдохновенное, преобразившееся лицо больной, на эти крупныя слезы, застывшія на ея исхудалыхъ щекахъ.

И вдругъ чей-то громкій, спокойный голосъ разрушаетъ больное очарованіе больной мечты.

— Добрый день, mademoiselle. Вотъ неожиданная встрѣча! Или вы меня не узнаете, mademoiselle?

Сестра милосердія, конечно, узнала этого страннаго человѣка, она нерѣшительно протянула ему руку. Какъ могла она его забыть? Этотъ высокій цвѣтущій господинъ съ черными проницательными глазами нѣсколько разъ за послѣдніе дни появлялся въ пріютѣ для бѣдныхъ, привозилъ полезные гостинцы больнымъ, дарилъ довольно крупныя суммы на лекарства и одежду. И такъ внимательно разглядывалъ каждую больную, такъ подробно, какъ врачъ, разспрашивалъ о каждой болѣзни.

Особенно заинтересовался онъ графиней Анной Павловной, но къ ней его не пускали. Только однажды онъ ее видѣлъ въ случайно открытую дверь ея комнаты. Но онъ былъ настойчивъ. Познакомился съ ея сестрой милосердія и умѣло и подробно разспросилъ и о болѣзни и даже о прошломъ больной графини.

Вотъ о себѣ онъ мало говорилъ. Родился онъ въ Южной Америкѣ, изъѣздилъ не только всю Европу, но чуть ли не цѣлый свѣтъ, и переселился въ Индію. Жизнь свою онъ посвятилъ медицинѣ и потому такъ интересуется больными. Его визитная карточка скромно гласила:

«Донъ Педро Альгуэцъ, врачъ».

— Надѣюсь, mademoiselle, вы представите меня графинѣ Ивковой. Я такъ давно мечтаю съ нею познакомиться.

Онъ почтительно поклонился.

— Донъ Педро Альгуэцъ, — пробормотали-сестра милосердія.

— Очень пріятно, — холодно, но свѣтски любезно, отвѣтила Анна Павловна на поклонъ страннаго человѣка.

— Я не разъ посѣщалъ вашъ пріютъ, графиня, и очень сожалѣю, что меня не допустили къ вамъ. Сейчасъ не смѣю васъ задерживать. Первая прогулка васъ, конечно, утомила. Но прошу васъ, прошу ради вашего же спасенія, внимательно прочтите мое письмо. Послѣ завтра я приду за отвѣтомъ. Къ двумъ часамъ…

Онъ говорилъ спокойно и увѣренно, какъ будто зналъ, что ему не откажутъ ни въ его странной просьбѣ, ни въ свиданіи. Также спокойно и увѣренно онъ передалъ Аннѣ Павловнѣ запечатанный конвертъ.

— Вы его прочтете сегодня вечеромъ передъ сномъ. До скораго свиданія, графиня…

Корректный поклонъ, и донъ Альгуэцъ исчезъ за дверцей своего автомобиля, того самаго закрытаго и темнаго, который такъ настойчиво слѣдовалъ за коляской Анны Павловны. Загудѣла машина и скрылась съ быстротою молніи.

— Странный человѣкъ… необычный, — задумчиво проговорила Анна Павловна.

Она внимательно посмотрѣла на конвертъ. На немъ крупными, твердыми, словно повелѣвающими буквами, было надписано ея имя.

— Прочту его вечеромъ… какъ приказано, блѣдно улыбаясь, пошутила она.

— А я бы бросила такое письмо не читая и не приняла бы этого человѣка. Я почему то его боюсь.

— Дитя! Я старая, нищая калѣка… Чего мнѣ бояться? Однако, который часъ? — вдругъ взволновалась она.

— Начало четвертаго.

— Надо спѣшить. Вѣдь я жду гостей. Лордъ Дэвись пріѣдетъ не одинъ… Сегодня день новыхъ знакомствъ.

Не то тревогой, не то досадой звучали эта фразы.

Коляска медленно повернула обратно. Утомленная Анна Павловна дремала.

— Опять бѣлыя узкія стѣны моей комнаты. Теперь онѣ мнѣ кажутся тюрьмой. Эта кровать! Я къ ней прикована, какъ къ гробу!

— Послѣ первой большой прогулки вы утомлены и нервничаете. Вамъ нужно отдохнуть, Анна Павловна.

— Я цѣлый часъ спала въ коляскѣ… и меня ждетъ безсонная ночь. Буду безъ конца перечитывать письмо этого страннаго дона Педро, пока оно меня не усыпитъ.

— Однако, у васъ терпѣніе, — улыбнулась сестра милосердія, — я бы… или выбросила это письмо, или давно уже его прочла бы.

— Точно повинуюсь приказу дона Альгуэцъ, — пошутила больная.

— Женичка! — вдругъ встрепенулась она, ~ отворите дверь… я слышу шаги… это навѣрно мои гости.

— Съ вашего разрѣшенія, графиня, представляю вамъ моего юнаго друга, миссъ Элленъ Дроусь.

Лордъ Девисъ почтительно поцѣловалъ руку Анны Павловны и отступилъ, уступая Элленъ кресло у постели больной.

— Очень рада, миссъ, — тономъ королевы любезно заговорила Анна Павловна, пожимая руку гостьи. — Прошу васъ… Я такъ много лестнаго слышала о васъ отъ лорда Дэвисъ.

— Навѣрно меньше, чѣмъ я о васъ, графиня, — краснѣя, опустилась въ кресло Элленъ

Двѣ пары женскихъ, пронизывающихъ другъ друга глазъ скрестились.

«Эта старушка, — думала Элленъ, — дѣйствительно, когда-то была ослѣпительной красавицей. Она и сейчасъ просится на полотно. Но я могу быть спокойна. Любить ее, какъ женщину, конечно, нельзя. Старая, увядшая калѣка. Жалкая… Смерть уже простираетъ къ ней свои руки. Бѣдняга.»

«Онъ любить эту миссъ! — со странной горечью думала Анна Павловна. — Это его невѣста, конечно. Иначе она не пріѣхала бы такъ откровенно съ нимъ вдвоемъ ко мнѣ. Нѣтъ въ ней женственности, нѣтъ настоящей красоты и изящества, но… какъ свѣжа и молода… и какъ здорова. Счастливая!»

— Я такъ давно хотѣла съ вами познакомиться, графиня, — ласково заговорила Элленъ. — И я такъ счастлива, что, наконецъ, васъ вижу. Я надѣюсь, вы мнѣ разрѣшите васъ навѣщать… часто-часто.

— Благодарю васъ, миссъ, но, къ сожалѣнію, я себѣ не принадлежу. Мною распоряжаются врачи и мое собственное слабое здоровье. Иногда мнѣ такъ плохъ, что ко мнѣ никого не допускаютъ… даже лорда Дэвисъ, героически взявшаго на себя невыполнимую задачу возстановить мое здоровье.

Бесѣда не клеилась, и усталый видъ больной заставилъ гостей сократить визитъ.

— До завтра, графиня, — задержался у ея постели лордъ Дэвисъ, — мы докончимъ повѣсть, которую читали вчера. Вторая прогулка васъ, конечно, такъ не утомитъ, какъ первая.

Элленъ ждала его у раскрытой уже двери, не скрывая своего нетерпѣнія.

И они ушли, ушли вдвоемъ, какъ влюбленная, счастливая парочка, а больная осталась одинокая и печальная въ своей комнатѣ-тюрьмѣ, прикованная, какъ къ гробу, къ постели. И долго жадными, грустными глазами смотрѣла она имъ вслѣдъ.

— Хочется спать… и вы отдохните, сестричка. Я позвоню, если проснусь.

Наконецъ, одна! Анна Павловна лежитъ неподвижно съ широко открытыми глазами. За долгую болѣзнь она научилась думать и анализировать свои мысли и ощущенія. А сейчасъ передъ нею странная загадка. Почему ее такъ волнуетъ любовь лорда Дэвисъ къ молодой американкѣ? Или она боится потерять его дружбу и заботы? Какое ей дѣло до его личнаго счастья?

А тупая боль въ сердцѣ растетъ. Анна Павловна все глубже старается въ него заглянуть. Себя не обманешь. Непонятная, глупая, необъяснимая ревность. Старая, больная калѣка ревнуетъ къ цвѣтущей, юной дѣвушкѣ! Какой абсурдъ! Лордъ Девисъ изъ жалости заботится о ней. Жалость и обѣтъ прошлому. Въ его глазахъ она больная, безпомощная, старая развалина, одной ногой стоящая въ гробу. Но для нея онъ все. Послѣдній, единственный свѣтъ догорающей жизни. Не могла она не оцѣнить его ласки, доброты, терпѣнія, щедрости, заботъ… Не могла не поддаться очарованію его ума, его внѣшности, всего его утонченнаго облика. Такихъ она еще не встрѣчала. Даже образъ любимаго мужа, погибшаго на ея глазахъ, блѣднѣлъ и забывался, когда лордъ Дэвисъ сидѣлъ у ея постели. Но разсудокъ ея еще не погасъ. Вѣдь передъ нею одинъ только путь — могила, а лордъ Дэвисъ еще не старъ, полонъ здоровья и силъ… Передъ нимъ новая жизнь, новая любовь.

Анна Павловна порывисто повернулась и… застонала от боли, жалкая калѣка… Только бы заснуть, чтобы все забыть… и свою болѣзнь и свое глупое сердце.

— Но какъ заснуть, когда напряжены все нервы! Она старалась думать о своей прогулкѣ, рисовала себѣ море, цвѣты… нарядную толпу… и невольно вспоминала страннаго донъ Педро и его все еще нераспечатанное письмо.

Она схватилась за это письмо, какъ за спасеніе отъ тоскливыхъ думъ.

— Буду его перечитывать до одуренія, до усталости… пока не засну.

Она распечатала конвертъ.

----- Письмо донъ Педро Альгуэцъ. Любезная графиня.

Въ этихъ строкахъ открываю вамъ и страшную правду настоящаго и возможность блестящаго будущаго. Вы безнадежно больны, и ни доктора, ни лекарства Вамъ не могутъ помочь. Вѣроятно, годами Вы еще не такъ стары, но недугъ превратилъ Васъ въ древнюю старуху. Кто не страдалъ, тотъ не пойметъ Вашихъ страданій. Но я ихъ понимаю и знаю, что съ каждымъ днемъ страданія Ваши растутъ. Только смерть, только она, невѣдомая, страшная, можетъ набавить Васъ отъ мукъ. Вотъ горькая правда!

А между тѣмъ возможно спасеніе, и я несу его Вамъ. Въ моихъ рукахъ тайна Новой Силы. Я могу вамъ возвратить не только Ваше здоровье, но, отчасти, и молодость и блескъ Вашей красоты. Если «да», если Вы жаждете спасенія, послѣзавтра, около двухъ часовъ дня, Вы примете

Вашего покорнаго слугу
Дона Альгуэцъ.

Не разъ перечла Анна Павловна странное посланіе. Недовѣрчивая улыбка на ея устахъ и… жгучая надежда въ сердцѣ. Этотъ Альгуэцъ обладаетъ непонятной силой, онъ заставляетъ вѣрить себѣ. Вѣрить нелѣпости! Умирающая больная старуха… и здоровая молодость…. какая между ними пропасть.

Когда Анна Павловна владѣла всѣми лучшими сокровищами земли, она безсознательно наслаждалась жизнью. Лишь теперь, когда все потеряно, теперь она знаетъ, чего лишилась.

— И опять вернуться къ чудесному прошлому?! Снова жить какъ прежде? Просыпаться энергичной и полной силъ, безъ малѣйшаго ощущенія боли! Легко вскочить, самой одѣться. Въ зеркалѣ любоваться отраженіемъ своей красоты… Бродить безъ устали по берегу моря… по цвѣтущимъ садамъ… карабкаться по крутымъ скаламъ… полной орудью вдыхать горный воздухъ… Приковывать восторженные взоры. Быть любимой, какъ бывало, до обожанія, до пьяной страсти., И все это возможно? Все это не безуміе?

Безуміе?!!… Такъ неужели же не сдѣлать ничего, чтобы разрѣшить загадку? Оттолкнуть безкорыстно протянутую руку чудесной помощи? Не отдаться соблазнительному опыту?

А если этотъ донъ Педро… Только маніакъ, только сумасшедшій!

Ахъ, не все ли равно! Что она теряетъ, если даже опытъ ускоритъ ея мучительную агонію!

Нервная рука больной коснулась сонетки… и безшумною тѣнью скользнула въ дверь сестра милосердія.

— Не спится, Анна Павловна?

— Разсчитывала на письмо дона Альгуэцъ какъ на сонный порошокъ, но ошиблась.

— Нe тайна его посланіе: осторожно спросила ее Женичка.

Молчаніе. И вдругъ холодная трепещущая рука больной порывисто опустилась на склоненную головку сестры милосердія.

— Жуткое счастье… или безуміе! Со дня искушенія Евы въ раю міръ еще не повторялъ подобнаго искушенія!

Съ невольнымъ страхомъ вглядывалась сестра милосердія въ лицо больной, залитое лихорадочнымъ румянцемъ, въ ея почти безумные глаза.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

— Женичка, вы всегда такая печальная, такъ упорно молчите о вашемъ прошломъ… но сердцемъ я чувствую, что вы несчастны и одиноки. Я такъ къ вамъ привязалась, такъ васъ-полюбила… мнѣ больно было бы съ вами разстаться.

— Разстаться? Почему? Вы не довольны мной?

— Дитя! Могу ли я требовать, чтобы вы мнѣ отдали свою молодую жизнь?

Грустно поникла юная головка.

— Анна Павловна, — дрогнувшимъ голосомъ тихо заговорила Женичка, — я сирота съ дѣтскихъ лѣтъ. Я всегда была одинока. Однажды… отдала я свое сердце… и жестоко разочаровалась. Теперь я презираю того, кого беззавѣтно любила. Но… вспоминать тяжело… и очень прошу не спрашивать меня о прошломъ. Владѣйте мною, моею жизнью. Прошлое мое мертво, настоящаго нѣтъ, будущему не вѣрю.

Долгое молчаніе.

— Послѣ завтра все рѣшится, Женичка… Теперь я уже смѣю надѣяться, что вы не покинете меня.

— Не покину, родная, пока не прогоните.

ГЛАВА IV

Безъ четверти два. Лихорадочно-возбужденные глаза Анны Павловны слѣдятъ за стрѣлкою часовъ,

— Вотъ женичка, пріодѣлась и пріободрилась и жду… жду этого дона, какъ влюбленная, сегодня рѣшается моя судьба. Каждая жилка трепещетъ. Я даже какъ-будто меньше страдаю сегодня, волненіе заглушаетъ боль. Такъ много передумала и перечувствовала за эти двѣ ночи.

— Должна ли я оставить васъ наединѣ?

— Не знаю, — неопредѣленно отвѣтила Анна Павловна. — Если донъ Альгуэцъ позволитъ… я бы хотѣла… отъ васъ не должно быть тайнъ…

Въ дверь постучали.

— Войдите, — торопливо и непривычно громко сказала Анна Павловна.

Часовая стрѣлка едва коснулась двухъ, а донъ Альгуэцъ уже входилъ въ ея комнату. Корректный поклонъ, и, съ видомъ почтительнаго гостя, онъ осторожно опустился въ кресло, нервно указанное исхудалой, блѣдной рукой. Волненіе сдавило горло Анны Павловны, словъ не было, но глаза ея мучительно-жадно вопрошали.

— Вы прочли мое письмо, и оно васъ взволновало.

Опять этотъ спокойный, увѣренный, повелѣвающій голосъ.

— Я не помѣшаю, донъ Альгуэцъ?

Онъ какъ-будто только-что замѣтилъ тоненькую фигурку сестры милосердія, и черные глаза его внимательно остановились на ея грустномъ лицѣ.

— Это мой другъ, почти моя дочь, — нервно заговорила больная, я люблю ее и привыкла къ ея заботамъ.

— Тѣмъ лучше, наклонилъ голову донъ Педро, — вы выслушаете меня обѣ и обѣ всецѣло мнѣ подчинитесь или… мы разойдемся, чтобы больше никогда не встрѣтиться.

Анна Павловна вздрогнула. Она въ душѣ своей уже взлелѣяла мечту спасенія.

— Я слушаю васъ, донъ Альгуэцъ.

— Сначала нѣсколько словъ обо мнѣ. Испанецъ по крови, я родился и росъ въ Южной Америкѣ. Я рѣшилъ себя посвятить медицинѣ. Въ двадцать четыре года я уже былъ докторомъ медицины. Окончилъ въ Нью-Iоркѣ и вторично сдалъ экзамены въ Вѣнѣ. Молодой, энергичный докторъ, я отдался своимъ паціентамъ… и вскорѣ съ холоднымъ ужасомъ созналъ, какъ безсильна наша медицина, и какъ несчастно человѣчество. Передо мною разверзлась пропасть, и на днѣ ея я увидалъ неисчислимыя болѣзни… и жалкое, страдающее, умирающее человѣчество… и еще болѣе жалкихъ безпомощныхъ врачей. А рѣдкіе человѣческіе экземпляры, чуждые болѣзней, медленно, но вѣрно, попадаютъ въ когти старости. И она ихъ безпощадно бросаетъ, обезображенныхъ, усталыхъ, въ объятія смерти. Возбужденный мозгъ мой все настойчивѣе точила мысль: неужели нѣтъ выхода? нѣтъ спасенія? Но, вотъ и я самъ сталъ жертвой тяжелаго недуга. Я лечился, но я зналъ, что все тщетно, что я медленно умираю. Въ долгія безсонный ночи я думалъ, я разбирался въ человѣческомъ организмѣ, искалъ выхода. Я перечитывалъ всѣ самыя диковинныя, самыя нелѣпыя книги… и среди этихъ книгъ нѣкоторыя слегка пріоткрывали завѣсу невѣдомой тайны. Подъ ихъ вліяніемъ я сталъ стремиться въ Индію. Обостренные нервы придали мнѣ силы и меня перевезли въ страну моихъ мечтаній. И снова я искалъ… искалъ… Одна счастливая встрѣча толкнула меня на вѣрный путь. Три года я былъ во власти моего великаго учителя. Онъ сдѣлалъ меня такимъ, какимъ вы видите меня сейчасъ — здоровымъ, бодрымъ, энергичнымъ, сознающимъ свою силу. Я побѣдилъ въ борьбѣ съ болѣзнью и старостью и теперь иду къ новому, великому. Но это уже мое, личное, васъ оно не касается. Три года буду я работать въ уединеніи… Но не хочу я быть эгоистомъ. Въ вашемъ лицѣ, графиня, если только вы захотите, я передамъ человѣчеству возможность борьбы съ недугомъ и старостью. Но вамъ придется всѣ эти три года раздѣлять мое уединеніе. Я выбралъ именно васъ, такъ какъ вы исключительный примѣръ. Вы медленно умираете, всѣ знаютъ, что вамъ уже нѣтъ спасенія. Я предлагаю вернуть вамъ здоровье, бодрость, энергію и вашу несравненную красоту. Я разрѣшаю вамъ взять съ собою вашу сестру милосердія, но при условіи, что и она подчинится всей тяжести трехлѣтняго уединенія.

Опять постучали въ дверь.

— Вѣроятно, это коляска за вами, Анна Павловна, поднялась Женичка.

— Я не поѣду сегодня… я устала, — нетерпѣливо бросила больная.

— А завтра?

— Пустъ заѣдутъ къ двумъ часамъ, — за Анну Павловну увѣренно отвѣтилъ донъ Альгуацъ, и, когда все снова успокоилось, онъ продолжалъ:

— Нашъ разговоръ почти конченъ. Вамъ остается только выборъ. Вы понимаете, конечно, что мною руководитъ идейная мечта — помочь вамъ, а потомъ и всему человѣчеству… такъ, какъ помогли мнѣ… во имя великаго милосердія. Вашъ отвѣтъ долженъ быть коротокъ. Если «нѣтъ», мы разойдемся навѣки, и другое человѣческое существо, можетъ быть, менѣе подходящее, чѣмъ вы, дастъ пищу моему альтруизму. Если «да», то сегодня вы и mademoiselle повидаете всѣхъ, кто вамъ дорогъ, и устроите всѣ ваши дѣла. Тайна должна быть абсолютная. Переписка возможна, если это необходимо, но письма буду отсылать я, и отвѣты будутъ приходить въ указанное мною мѣсто на poste restante. Вечеромъ вы напишете прощальныя письма и завтра въ два часа вы ихъ оставите на видномъ мѣстѣ. Съ прогулки вы уже не вернетесь въ Ниццу, я увезу васъ въ своемъ автомобилѣ, и вы слѣпо мнѣ довѣритесь. Я все сказалъ. «Да» или «нѣтъ»? — рѣшайте графиня.

Ея отвѣть уже давно былъ готовъ. Онъ владѣлъ всѣмъ ея существомъ и ярко отражался въ ея глазахъ.

--Передъ вами еще день… и ночь… и утро. Свое «да» вы еще можете измѣнить на «нѣтъ», пока не закроется за вами дверца моего автомобиля.

Онъ поднялся. Снова корректный, почтительный поклонъ… и онъ спокойно удалился. Онъ зналъ, что оставляетъ эту душу, восхищенную надеждой, въ послѣдней, трепетной борьбѣ.

— Являюсь на цѣлыхъ полъ-часа раньше, графиня.

Лордъ Дэвисъ встревоженно и ласково вглядывался въ лицо Анны Павловны своими свѣтлыми, добрыми глазами. И никогда еще онъ не былъ ей такъ дорогъ, такъ не трогалъ своею заботой. Букетъ царственно-прекрасныхъ чайныхъ розъ, ея любимыхъ, онъ скромно передалъ сестрѣ милосердія, Женичка пододвинула ему кресло, поставила розы на столикъ у кровати и незамѣтно вышла изъ комнаты.

— Кучеръ сообщилъ мнѣ, что нездоровье помѣщало вашей прогулкѣ. Вы себя плохо чувствуете? Вы страдаете?

Какая теплота въ его голосѣ!… Если-бы Анна Павловна не была старой калѣкой, это теплое участіе могло бы сладко обмануть ее.

— Сейчасъ мнѣ лучше — заговорила она страннымъ, словно чужимъ голосомъ.

И хотѣлось ей продлить до безконечности послѣднее свиданіе, и тяжко было смотрѣть въ кристальные глаза его, скрывая правду. Она изнемогала въ этой внутренней борьбѣ, и блѣднѣло лицо ея, и тускнѣлъ ея взоръ… и вѣки тяжело сомкнулись.

— Графиня!

— Не тревожьтесь, дорогой другъ, это только слабость. Вотъ, мнѣ уже и лучше, опять лучше, — улыбнулась она.

— Лежите спокойно, я вамъ почитаю… Вѣдь мы еще не кончили ту милую повѣсть.

— Не сегодня, дорогой другъ… Сегодня хочется побесѣдовать съ вами, хочется сказать, какъ я глубоко вамъ благодарна.

Ея слабый голосъ вздрагиваетъ, такъ сильно ея волненіе.

— Я никогда, во всю свою жизнь, — подчеркиваетъ она, — не встрѣчала такого, какъ вы, и всѣмъ сердцемъ желаю вамъ счастья — свѣтлаго и полнаго. Въ прошломъ судьба нанесла вамъ жестокій ударъ… и я хочу, всѣмъ своимъ существомъ хочу, чтобы будущее вознаградило васъ… и знаю… чувствую, что это возможно, что это близко. Можетъ быть… я не увижу вашего… вашего счастья, но благословеніе мое будетъ съ вами… всегда… гдѣ бы я ни была, даже… въ иномъ, лучшемъ мірѣ.

— Графиня, милая… какъ разстроены ваши нервы… какъ…

— Дорогой другъ, вы правы… Это нервы, только разбитые, больные нервы… но дайте имъ говорить… и мнѣ будетъ легче… Дорогой другъ, до сихъ поръ дарили только вы, я принимала… съ глубокой, нѣжной благодарностью, но сегодня… я хочу дарить. Я владѣю только однимъ сокровищемъ. Прежде ихъ было много. Все отнято… Осталось только одно и… я дарю его вамъ…

Слабѣющей рукой указала она взволнованному, недоумѣвающему гостю на плоскій ящичекъ, темнѣвшій на столѣ.

— Онъ вашъ, — тагхо сказала Анна Павловна, — раскройте его.

Что это? Портретъ, нарисованный пастелью! Великій художникъ запечатлѣлъ великую красоту, что на грѣшной землѣ является въ сто лѣтъ однажды. Тонкія, правильныя черты въ рамкѣ свѣтлыхъ волосъ. Въ бездонныхъ голубыхъ глазахъ ярко свѣтится нѣжная пламенная душа. Полуоткрыты въ улыбкѣ губы — гордыя и страстныя, и невинной бѣлизной сверкаетъ жемчугъ зубовъ. Изящная линія лебединой, обвитой сапфирами шеи… Чуть розоватыя королевскія плечи на фонѣ снѣжно-бѣлаго горностая.

И долго смотритъ лордъ Дэвисъ на этотъ портретъ, взволнованный и восхищенный, и не можетъ оторваться.

— Вы?! Это были вы? Такою? О, люди должны были молиться вашей божественной красотѣ!

Въ его непосредственномъ восторгѣ ея приговоръ. Онъ даже не разгадалъ, что она, старая калѣка, была «такою». Если бъ онъ зналъ ее тогда, онъ ей молился бы, какъ божеству. А теперь… жалость и милосердіе.

Но развѣ передъ нею въ туманѣ невѣдомой дали, за гранью трехъ лѣтъ, не блеститъ яркая звѣзда «возможности»? Вернуться къ чудесному прошлому?!

Послѣдней, чуть трепетной, борьбы уже не стало. Рѣшеніе ея окрѣпло.

— Благодарю за этотъ царскій даръ. Ничего не пожалѣю, чтобы найти мастера, который сумѣлъ бы снять точную копію… для васъ, графиня. Только тогда со спокойной совѣстью я буду наслаждаться вашимъ даромъ. Но какъ вы блѣдны. Вамъ нуженъ полный покой. До завтра, дорогой другъ.

И она почувствовала теплый трепетъ его устъ, нѣжно коснувшихся ея руки.

— Рѣшились, Анна Павловна?

— Колебаній уже нѣтъ… волненій еще много. И опять безсонная ночь. Только своему благодѣтелю я напишу прощальное письмо. Я — нищая. Завѣщать и дарить мнѣ нечего. Послѣднее свое сокровище я отдала сегодня… не только безъ сожалѣнія, но съ пламеннымъ восторгомъ. Боже, какъ я еще молода душой… только смерть погаситъ ея живой пламень. А вы, Женичка, кому напишете прощальное письмо?

Грустно улыбнулись юныя уста.

— Некому! — Вы единственное мнѣ близкое существо, вы будете со мной, а все мое достояніе помѣстится въ небольшомъ несессерѣ.

— Итакъ, двѣ женщины и два несессера завтра навсегда покинуть гостепріимный «фышду», Передайте мнѣ карандашъ и бумагу, Женичка. Соберусь съ силами и понемногу, по строчкамъ, напишу прощальное письмо.

----- Письмо графини къ лорду Дэвисъ. Дорогой другъ,

если вы внимательно прочтете эти строки, Вы меня не осудите. Я — старая калѣка, приговоренная къ мучительной, медленной смерти. Вѣчный мракъ уже стоитъ передо мною. И вдругъ блеснула заманчивая надежда. Человѣкъ, котораго я не знаю, но которому хочу вѣрить, предложилъ мнѣ спасеніе. Это — новая сила и она должна меня излечить. Я — бѣдная, старая калѣка… Что, кромѣ милосердія или жажды чудеснаго опыта, привлекло бы ко мнѣ этого человѣка? Но условія его суровы и непреклонны, — три года леченія въ таинственномъ уединеніи, вдали отъ людей. Дана мнѣ только одна милость — писать моимъ друзьямъ. Въ слѣдующемъ письмѣ (Вы его уже получите изъ таинственнаго пріюта) я сообщу вамъ адресъ для отвѣта. Пишите мнѣ, хоть изрѣдка, прошу Васъ. Ваши письма дадутъ мнѣ силу для моего подвига. Вѣдь это же подвигъ — отказаться отъ единственной радости — видѣть Васъ! Какъ я Вамъ благодарна, какъ глубоко и часто я думаю о Васъ, я уже сказала сегодня. И съ восторгомъ я подарила Вамъ свое единственное сокровище съ тайной надеждой, что читая мои письма или вспоминая обо мнѣ, взглянете на мой портретъ. Такою я хочу жить въ Вашихъ воспоминаніяхъ. Можетъ быть, я, безумная, глупая старуха, повѣрила маніаку? А, можетъ быть, Вы еще увидите здоровой преданную Вамъ и безконечно благодарную

Графиню Анну Ивкову.

Опять сіяло солнце въ безоблачномъ небѣ, опять золотило спокойное море, роскошныя виллы, и нарядную модную толпу гуляющихъ и снующихъ въ автомобиляхъ по Promenade des Anglais. Медленно двигавшаяся коляска казалась видѣніемъ иного міра въ блестящей сутолокѣ веселящейся Ривьеры. Въ коляскѣ — больная блѣдная старая дама полулежитъ на подушкахъ. Съ ея снѣжно-бѣлыхъ волосъ траурнымъ флеромъ спускается черное кружево. Свѣтлыя рѣсницы полузакрытыхъ глазъ бросаютъ грустную тѣнь на когда-то прекрасное лицо. А рядомъ съ нею — печальная, тоненькая, юная сестра милосердія одною рукой заботливо поддерживаетъ подушки, другою — небольшой дорожный сакъ. Обѣ взволнованы и тревожно слѣдятъ за мелькающими автомобилями.

— Не видать еще, Женичка?

— Нѣтъ, Анна Павловна. Донъ Педро насъ, вѣроятно, ждетъ въ концѣ Promenaded, тамъ уединенно и спокойно.

— А скоро этотъ конецъ?

— Скоро, Анна Павловна.

— Онъ не раздумаетъ?

— Что вы, родная! Не такой это человѣкъ.

— Почему не такой? — по-дѣтски спрашиваетъ больная.

— Онъ серіозный, сильный… не такой, какъ всѣ. Человѣкъ высшей науки и альтруизма, чуть краснѣя, восторженно убѣждаетъ больную сестра милосердія, и вдругъ оживленно приподымается. — Ну, вотъ! Автомобиль дона Альгуэцъ! Онъ насъ ждетъ. Темный и закрытый, я его хорошо помню. Стойте! — приказала она кучеру.

Коляска остановилась. Очевидно ее примѣтили, — дверца автомобиля распахнулась, и донъ Педро Альгуэцъ, спокойный и увѣренный въ себѣ, предсталъ передъ дамами.

— Ваше рѣшеніе, графиня?

— «Да», — прошептала она, протягивая ему дрожащую руку.

— А вы, mademoiselle?

— Я — вѣрная спутница графини.

Слуги дона Альгуэцъ съ его помощью бережно перенесли больную въ автомобиль, гдѣ ждало ее удобное ложе. У ея изголовья помѣстилась сестра милосердія, у ея ногъ — донъ Альгуэцъ. Дверца захлопнулась.

Глава больной закрыты. Словно бѣлою пеленою волненіе покрыло ея лицо и дрожавшія губы.

Автомобиль тронулся.

— Огради насъ, Господи, силою Твоего Креста и сохрани отъ всякаго зла, — набожно шептала сестра милосердія.

ГЛАВА V

Въ жаркій день волшебный уголокъ сада маркизы де-Бревиль дарилъ дивной прохладой. Высоко вздымаясь, струи фонтановъ разсыпали серебристыя искры, освѣжая воздухъ.

Въ тѣни пальмъ, подъ огромнымъ зонтомъ, къ легкомъ гамакѣ нѣжилась изящная маркиза. Склоняясь надъ нею, красивый юноша восточнаго типа нашептывалъ ей о вѣчной любви. Ея кокетливый смѣхъ вливался въ журчаніе воды.

У фонтана, опираясь на мраморъ скамьи, задумчивый лордъ Дэвисъ машинально слѣдилъ за бѣгущей струей, и тщетно старалась миссъ Элленъ его развлечь и оживить.

— Сегодня, лордъ, вы равнодушны къ цѣлому міру! Ни политика, ни искусства, ни природа — ничто васъ не интересуетъ.

— Вы взялись за неразрѣшимую задачу, — чуть усмѣхнулся онъ, — вдохнуть жажду жизни въ отжившую душу.

— Слагаю оружіе и признаю себя побѣжденной. Вы неисправимый меланхоликъ. Сознаюсь, и не могу вдохнуть въ васъ жажду личной жизни, за то вы сумѣли передать мнѣ свой пессимизмъ.

— Онъ не опасенъ въ ваши годы, миссъ, его развѣетъ свѣжее дуновеніе вѣтерка жизни.

— Все это слова, — печально возразила она, — какой-то турниръ словъ!

Краснѣя, она рѣзко къ нему повернулась.

— Вы дали обѣтъ спасать одинокихъ, несчастныхъ женщинъ. Лордъ, теперь и я одинока и безконечно несчастна.

Онъ вздрогнулъ. Тоска и сдержанныя слезы въ ея голосѣ. Впервые въ его душѣ шевельнулась смутная догадка. Словно вопрошая, свѣтлые глаза его погрузились въ глубину дѣвичьихъ глазъ. Густая краска залила щеки Элленъ, слезинки затрепетали на рѣсницахъ. Все, что волновало юное сердце, отражалось въ смущенномъ лицѣ.

Лордъ Дэвисъ вдругъ понялъ… все понялъ… и вздрогнулъ… Онъ не хотѣлъ этого… не думалъ…

Быстрые шаги… и неожиданно выросла передъ нимъ почтительная фигура лакея.

— Лордъ, васъ желаетъ видѣть по важному дѣлу вашъ кучеръ.

Взволнованный, лордъ Девисъ поднялся. Простился съ хозяйкой дома, разсѣянно пожалъ руку Элленъ, поклонился восточному юношѣ и быстро зашагалъ по аллеѣ.

Лордъ Дэвисъ нетерпѣливо выслушалъ подробный докладъ кучера о похищеніи графини и черезъ полъ-часа уже поднимался по крутой лѣстницѣ пріюта для бѣдныхъ.

— Графиня Ивкова еще не вернулась съ прогулки, лордъ, — привѣтливо встрѣтила его надзирательница. — Можетъ быть, вы подождете въ ея комнатѣ?

— Я подожду.

Лордъ Дэвисъ направился въ комнату Анны Павловны. Онъ не сомнѣвался, что вскорѣ больная вернется и разъяснится загадка, но тревога все-же жила въ его сердцѣ. Вспоминалась ихъ бесѣда наканунѣ. Больная не могла скрыть волненія, говорила о «вѣчной своей благодарности», о его какомъ-то будущемъ счастьи. И потомъ… ея подарокъ.

Зоркимъ взглядомъ лордъ Дэвисъ окинулъ комнату графини. Странная пустота на столахъ и полкахъ… А это что? Письмо? ему? Онъ порывисто разорвалъ конвертъ.

Лордъ Дэвисъ безсильно опустился въ кресло у опустѣвшей постели. Тоска щемила его сердце. Онъ такъ привыкъ къ этой комнатѣ, къ больной, къ своему милосердію. Исчезновеніе графини создастъ грустную пустоту въ его жизни. Онъ это уже сознавалъ.

Въ чьи руки попала графиня? Почему это «чудодѣйственное теченіе» окружено тайной? Кому она довѣрилась?

А сестра милосердія? Вѣдь она казалась благоразумной. Какъ могла она увлечься какой-то новой мифической силой? Вотъ это ужъ совсѣмъ непонятно! Больную могъ увлечь маніакъ своими соблазнительными обѣщаніями, но сестра милосердія должна была предупредитъ лорда Дэвисъ. Ясно, что все было обдумано заранѣе. Вчера уже графиня простилась съ нимъ.

— Лордъ Дэвисъ! — внезапно появилась взволнованная надзирательница съ письмомъ въ рукахъ, — случилось что-то непонятное! Прочтите это письмо. Какое-то дикое похищеніе умирающей среди бѣла дня! И сестра милосердія въ комплотѣ! Всѣ эти «тихони» таковы! Надо принять крутыя мѣры. Помогите мнѣ, лордъ Дэвисъ!

— Не волнуйтесь такъ, сударыня" я знаю все. Графиня Ивкова взрослый человѣкъ, и нельзя насиловать ея волю. Добровольный отъѣздъ не называйте похищеніемъ. Хочу вѣрить, что страшнаго нѣтъ, иначе сестра милосердія не послѣдовала бы за больной. Графиня обѣщаетъ мнѣ писать, и все объяснится.

У раскрытаго окна своего огромнаго кабинета неподвижно стоить лордъ Дэвисъ во власти тревожныхъ, печальныхъ думъ. Какая сейчасъ пустота въ его жизни? Ее создалъ внезапный отъѣздъ красавицы-старушки. Велика сила привычки. Вѣдь каждый день, безъ четверти четыре, онъ мчался въ своемъ автомобилѣ въ пріютъ для бѣдныхъ. Входилъ онъ въ знакомую скромную комнатку. Сестра милосердія пододвигала кресло къ постели, и голубые потухшіе глаза больной вспыхивали радостно, и исхудалая рука привѣтливо тянулась къ его рукѣ. Душевный бесѣды, воспоминанія, чтеніе вслухъ, споръ о прочитанномъ. Дна-три часа пролетали, какъ мигъ. Въ умирающемъ тѣлѣ трепетала вѣчной жизнью энергичная, культурная душа. Лордъ Дэвисъ наслаждался живымъ умомъ графини, ея знаніями, добротою ея измученнаго сердца, утонченностью ея чувствъ и переживаній. Онъ заботился о ней, мечталъ о ея спасеніи, дрожалъ за ей жизнь. И это наполняло его время и его одинокое сердце.

Цвѣтущая Ницца съ ея яркимъ солнцемъ и кипящею праздною жизнью вдругъ опротивѣла ему. Никогда еще онъ здѣсь такъ долго не засиживался… И вдругъ захватило неудержимое желаніе вырваться изъ Ниццы, опять скитаться по бѣлому свѣту, въ новыхъ впечатлѣніяхъ гасить тоску.

А тутъ еще одна не легкая задача. Элленъ! Милая дѣвочка имъ увлеклась. Онъ это прочелъ вчера въ ея смущенномъ лицѣ, ему это вчера сказали ея слезы. Прекрасное юное созданіе… и онъ… уже на пятомъ десяткѣ жизни. Его отцвѣтающей осени дарить она первое чувство ранней весны. Онъ бережно отнесется къ дѣвичьему довѣрію, онъ не будетъ причиною горькаго разочарованія.

----- Письмо лорда Дэвисъ къ миссъ Элленъ Дроусъ.

Дорогое дитя, Вы слишкомъ непосредственны и, знаю, Вы мнѣ простите смѣлое обращеніе. Вѣдь мы оба не умѣемъ лгать. Я разгадалъ Вашу тайну. Она и страшитъ и умиляетъ. Я вѣрю Вамъ, но думаю, что мечта Васъ обманываетъ. Трагедія моего прошлаго и печаль настоящаго окружили меня ореоломъ… я его не заслуживаю, и хочу, чтобы Вы себя провѣрили. Я уѣзжаю… какъ всегда внезапно. Опять буду скитаться, какъ опереточный маркизъ, по бѣду свѣту. Пусть разсѣиваются ложныя надежды въ новыхъ впечатлѣніяхъ. Вы ихъ зажгли въ старомъ сердцѣ.

Боюсь, что по возвращеніи мнѣ придется съ тайной горечью посмѣяться надъ сладкою мечтой, которою подарили меня Ваши слезы. Храни Васъ Богъ, прекрасное дитя.

Вашъ старый другъ
Сидней Дэвисъ.

Вечерѣло. Багровый закатъ обѣщалъ вѣтрянную ночь. Неумолчно журчали фонтаны, разсыпая водяныя брызги, заглушая шелестъ листвы. Ароматъ цвѣтовъ пьянилъ и сердце Элленъ такъ часто-часто билось. Письмо лорда Дэвисъ зажгло въ немъ надежду. И надо ждать, терпѣливо лелѣять дорогую надежду. Теперь стоитъ жить.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Сгустились сумерки. Умолкли фонтаны. Въ тиши чудеснаго сада листья по волѣ вѣтра говорятъ все громче и громче, говорятъ о блаженствѣ раздѣленной любви. И слушаетъ Элленъ ихъ сладкую сказку… и часто-часто бьется влюбленное сердце.

Конецъ первой части.

ВТОРАЯ ЧАСТЬ

ГЛАВА I

Мчится по зигзагамъ шоссе автомобиль. Все выше и выше, туда, гдѣ голубая даль сливается съ вершинами горъ. Все рѣже одинокія строенія. Въ природѣ грустное однообразіе. Жалкимъ лѣсочкомъ мелькаютъ оливковыя деревья. Колючіе листья кактусовъ цѣпляются другъ за друга, и, сожженная солнцемъ, трава желтѣетъ подъ слоемъ пыли. За то воздухъ съ каждымъ поворотомъ все прозрачнѣе я легче, и крѣпнетъ вѣтерокъ, навѣвая прохладу.

Внутри автомобиля почти темно. Тамъ неясно вырисовываются силуэты сидящихъ и очертаніе головы на бѣлыхъ подушкахъ. Но вотъ, на крутомъ поворотѣ, автомобиль рѣзко покачнулся, и послышался жалобный стонъ. Чья-то рука торопливо приподняла штору, и, съ прохладной струей воздуха, солнце весело заглянуло въ окно автомобиля. Больная графиня Анна Павловна, лежа на подушкахъ, вздрагивала всѣмъ тѣломъ, судорога пробѣгала по ея лицу, крупныя слезы дрожали въ широко открытыхъ глазахъ.

— Что дѣлать? — съ отчаяніемъ спросила сестра милосердія. — У насъ нѣтъ ни брома, ни валеріановыхъ капель.

— И не надо, — спокойно возразилъ донъ Педро Альгуэцъ. — Сонъ — лучшее лекарство.

Въ рукѣ дона Педро сверкнулъ серебряный флакончикъ. Онъ поднесъ его къ полуоткрытымъ губамъ графини. Прозрачныя, какъ воды горнаго ручья, падали капли, и больная невольно ихъ глотала.

— Десять, — сосчиталъ Донъ Педро, — Достаточно. Она уснетъ. — Его черные властные глаза не отрывались отъ лица больной, и оно становилось все спокойнѣе. Голубыя вѣки тяжело сомкнулись, глубокое дыханіе медленно вздымало грудь.

— Спятъ. — И донъ Педро снова опустилъ штору, и снова воцарилась таинственная тишина.

Быстро поглощаетъ автомобиль пыльную ленту шоссе. Пролетаютъ часы за часами и путь кажется безконечнымъ. Полуденный зной смѣнился вечерней прохладой. Въ послѣдній разъ слабо сверкнуло солнце и скрылось за горизонтомъ. Еще около получаса на западѣ небо щеголяло золотою полосой. Блѣднѣя, она померкла, и померкъ свѣтъ солнца надъ землей. Во тьмѣ милліардами ясныхъ очей сверкнули звѣзды, и выглянула луна, сначала робкая. Но вотъ залила она волшебнымъ свѣтомъ уснувшую землю. Не спалъ лишь вѣтерокъ — свѣжій и крѣпкій, — какъ молодость. И смѣло будилъ онъ склоненные листья, напѣвалъ имъ дивныя сказки, и смѣялся надъ соннымъ ихъ шопотомъ.

У высокой, бѣлѣвшей въ лунномъ сіяніи, стѣны автомобиль остановился. Ночные сторожа сразу его замѣтили, и за бѣлыми стѣнами раздался рѣзкій, продолжительный звонокъ, и блеснулъ яркій свѣтъ фонарей. Голоса, торопливые шаги… Распахнулись огромныя ворота. Автомобиль въѣхалъ въ густой паркъ, молніей пронесся по широкимъ аллеямъ. За паркомъ развернулся роскошный садъ, напоенный ароматомъ цвѣтовъ. Въ лунномъ сіяніи бѣлѣютъ статуи и нѣжно искрятся струйки воды. Видѣніемъ кажется дворецъ въ индійскомъ стилѣ и призраками слуги въ странныхъ одѣяніяхъ. Почтительно, но молча, привѣтствуютъ они своего господина и ждутъ его приказаній. Одинъ распахнулъ дверь автомобиля, другіе помогаютъ дону Педро сойти, почти несутъ его по мраморнымъ ступенямъ на террассу. Донъ Педро что то приказываетъ на гортанномъ, тягучемъ, какъ пѣсня, нарѣчіи, и слуги быстро переносятъ, уже заранѣе приготовленныя носилки къ автомобилю, бережно укладываютъ на нихъ все еще крѣпко спящую графиню и по террассѣ несутъ во дворецъ.

— Mademoiselle, — вернулся донъ Педро къ автомобилю, — вашу руку.

Сестра милосердія, забившаяся въ уголокъ, какъ испуганная птичка, робко выглянула. Донъ Педро ее, легкую, какъ пушинка, поставилъ на землю.

— Я проведу васъ въ вашу комнату, mademoiselle.

Дивный сонъ! Онъ и плѣняетъ и страшитъ молодую дѣвушку. Робко и покорно слѣдуетъ она за повелителемъ по мраморной лѣстницѣ во второй этажъ. Ярко освѣщаютъ фонари покои дворца, гдѣ волшебная сказка Индіи сплетается съ утонченнымъ комфортомъ Европы.

Изящная рѣзная дверь распахнулась, и бронзовая женщина въ красочной одеждѣ, обвитая, какъ черными змѣями, прядями волосъ, блестя и гремя украшеніями, склонилась передъ дономъ Педро и своей новой госпожей.

— Зэана говоритъ по-французски, она все вамъ покажетъ и въ точности исполнитъ всѣ ваши приказанія, Прошу, mademoiselle…

Но сестра милосердія не двигалась; испуганнымъ взоромъ она вопрошала дона Педро. Слабая улыбка мелькнула по его лицу. И первые видѣла сестра милосердія улыбку дона Педро. Какъ лучъ солнца освѣтила она спокойныя красивыя черты.

— Не тревожьтесь. Графиня все еще спитъ. Освѣжитесь послѣ утомительнаго пути. Зэана меня позоветъ.

Бронзовая женщина поняла и улыбнулась. Слоновой костью блеснули ея здоровые зубы. Сестра милосердія покорно вошла въ «свою» комнату и невольно остановилась, восхищенная. Рѣзныя стѣны съ позолотой. Яркія ткани, расшитыя золотомъ и шелками…

Зэана ловко ее раздѣла, проворно отдернула занавѣсъ въ глубинѣ комнаты, и сестра милосердія увидѣла бассейнъ и распростертую надъ нимъ мраморную нимфу.

— Вода теплая, госпожа, — коверкая слова, гортаннымъ, словно птичьимъ голосомъ, доложила Зэана. Сильными руками она легко подняла молодую дѣвушку и бережно опустила въ теплую душистую воду.

Съ веранды верхняго этажа сказочнымъ кажется садъ, залитый луннымъ свѣтомъ. Всѣмъ своимъ миніатюрнымъ тѣломъ прижалась сестра милосердія къ мраморной колоннѣ и не шелохнется; только грудь высоко вздымается, наслаждаясь чистымъ, прозрачнымъ воздухомъ. Что это съ нею? Что происходить? Или снится ей волшебный сонъ? Или она во власти гипноза? Вѣдь самая ея смѣлая мечта блѣднѣла передъ дѣйствительностью.

Безконечный таинственный путь… За неприступною бѣлою стѣною, густой и темный, какъ дремучій лѣсъ, паркъ, а за нимъ, на ложѣ цвѣтовъ, дворецъ изъ сказокъ «тысячи и одной ночи».

Бронзовые люди въ красочныхъ одѣяніяхъ куда-то уносятъ спящую графиню. И эта терраса… И «ея» комната, — словно покой индійской принцессы.

Смѣющаяся бронзовая прислужница, какъ ребенка, купающая ее въ душистомъ бассейнѣ. Легкое шелковое одѣяніе, блѣдно-розовое, расшитое золотыми птицами и змѣями. Его набросила на ея плечи Зэана… и распахнула дверь веранды.

И вотъ она одна, вся во власти таинственной ночи и волшебныхъ видѣній.

Черное прошлое гдѣ-то далеко. Смутный страхъ сплетается въ ея душѣ съ непонятной надеждой.

— Не помѣшаю, mademoiselle?

Спокойный ласковый голосъ не нарушилъ волшебной тишины, — онъ съ нею слился.

Молодая дѣвушка невольно обернулась. Передъ нею стоялъ донъ Педро, — не тотъ, котораго она знала, а иной, преобразившійся. Бѣлая одежда, что-то вродѣ библейскаго хитона, опоясанная толстымъ снуромъ, эффектной рамкой выдѣляла его южную, смягченную спокойствіемъ, красоту. Черные глаза зорко глядѣли въ поблѣднѣвшее лицо молодой дѣвушки.

— Все ново и непонятно. Все васъ удивляетъ, mademoiselle? Думаю, что вы скоро полюбите этотъ скромный уголокъ. Онъ лечитъ старыя раны. Онъ даритъ новыя мысли и новыя желанія. Здѣсь все, что нужно для моего опыта — оздоровленія графини Ивковой. Сейчасъ она крѣпко спитъ, и вы спокойно отдохнете. А завтра за работу. Вы будете моей помощницей, а это отвѣтственная обязанность. Случай графини тяжелый, и нужна исключительная осторожность, чтобы всесильная смерть не вырвала изъ нашихъ рукъ больную. Бѣдняжка уже наполовину въ ея власти.

Такъ много думъ и вопросовъ въ ея юной головкѣ, но робость сковала уста, и она молча слушаетъ дона Педро.

— Скажите мнѣ ваше имя. «Mademoiselle» слишкомъ офиціально и длинно.

— Женя, — тихо проронила она послѣ минутнаго колебанія.

— Жэніа, — повторилъ онъ. — Вашу руку, Жэніа. Не откажите раздѣлить мой скромный ужинъ.

Сонъ на яву продолжается.

Въ ярко освѣщенной комнатѣ; гдѣ оранжевые цвѣта красиво сочетались съ малиновыми, длинный столъ, казалось, гнулся подъ тяжестью хрустальныхъ вазъ, наполненныхъ фруктами и цвѣтами. Бронзовые люди, въ національныхъ своихъ костюмахъ, молча и ловко подавали блюда — разнообразныя и легкія. Не было только мяса и рыбы. Кокосовое молоко и фруктовая вода замѣняли вино и ликеры.

Сейчасъ же послѣ ужина донъ Педро проводилъ молодую дѣвушку до дверей ея комнаты.

— Доброй ночи, Жэніа.

Опять она очутилась во власти Зэаны.

И вотъ, наконецъ, ея миніатюрное тѣло, облаченное въ тонкій и длинный ночной балахонъ, утопаетъ въ огромной мягкой постели. Ея волосы тщательно расчесаны и сплетены. Зэана, какъ дитя, восхищалась ихъ свѣтлыми длинными волнами и бѣлизною кожи своей новой госпожи.

Заботливо уложила она Женю, прикрыла тонкимъ, легкимъ, какъ паутина, шелковымъ одѣяломъ и, отступивъ къ двери, погасила фонарь.

— Доброй ночи, Жэніа, — послышался ея гортанный голосъ… и вскорѣ затихъ шелестъ ея шаговъ.

Въ раскрытыя окна смѣло проникаетъ лунный свѣтъ. Жутко въ тишинѣ. Пораженная мысль Жени еще не разсуждаетъ, не анализируетъ, она только дивится и тревожно восторгается. А утомленное тѣло отдается покою. Его подстерегаетъ сонъ… и сковываетъ въ крѣпкихъ своихъ объятіяхъ.

Женя проснулась. Первое утро не развѣяло волшебства первой ночи. Богатство и мягкость красокъ, индійскій стиль, европейскій комфортъ — рельефнѣе, живѣе, прекраснѣе они въ нѣжныхъ лучахъ утренняго солнца. Жуткій страхъ разсѣялся въ сладкомъ снѣ безъ пробужденій, и любопытствомъ горитъ освѣженная мысль.

Осторожно ступая, скользнула Женя въ пріотворенную дономъ Педро дверь. Комната и мебель — все бѣлое, только полъ устланъ свѣтло-зеленымъ ковромъ, и зеленыя шелковыя занавѣсы смягчаютъ свѣтъ солнца,

— Женя, милая, наконецъ-то! — съ широкой постели радостно тянутся къ сестрѣ милосердія слабыя исхудалыя руки графини.

— Кокъ я долго спала, Женя. Очнулась утромъ и ничего еще не понимаю… Можетъ быть, это продолженіе сна? Кажется, здѣсь хорошо, Легче дышетея. Только тѣло все болитъ по прежнему… и кружится голова… и слабость. Покорно отдалась я во власть новой силы, но не вѣрю въ свое возрожденіе.

— Нужна только покорность, — ласково вмѣшался донъ Педро, — а вѣра придетъ послѣ перваго улучшенія. Не теряя времени, начнемъ наше явленіе. Вы должны слѣпо подчиняться. Начнемъ.

Затихли обѣ: и больная и сестра милосердія. Жадно ловили онѣ каждое слово учителя.

— Лежите ровно и спокойно. Опустите руки идолъ тѣла. Прижмите ладони къ бедрамъ. Закройте ротъ. Медленно, не напрягаясь, вдыхайте носомъ воздухъ, пока я считаю «три». Теперь на «три» моего счета задержите дыханіе. Я зажимаю ваши ноздри. Откройте ротъ и выпускайте воздухъ на «три» моего счета. Отдохните на «три» моего счета и начнемъ сначала. Это упражненіе мы повторимъ пятнадцать разъ.

— Достаточно. Вы не утомлены? Такъ перейдемъ ко второму упражненію.

Донъ Педро взялъ со стола небольшой бѣлый кубикъ.

— Возьмите кубикъ въ руки. Осмотрите его внимательно, стараясь запомнить. Закройте глаза и представьте себѣ кубикъ. Удалось? Повторимъ десять разъ.

— Дальше. Внимательно смотрите на кубикъ, одновременно берите дыханіе на мой счетъ «три». Какъ въ первый разъ. Когда на мой второй счетъ «три» задержите дыханіе, закройте глаза и мысленно рисуйте себѣ кубикъ. На третій мой счетъ «три» просто, безъ мысли отдавайте дыханіе. И это повторимъ десять разъ. На сегодня довольно. Благодарю. Не смотрите на меня такъ удивленно. Маленькая песчинка — залогъ большого будущаго. Вы слишкомъ слабы, и мы начихаемъ постепенно. Надо укрѣпить ваше сердце, подготовить его къ грядущей борьбѣ. За часъ до обѣда вы повторите упражненія. И третій разъ вечеромъ.

Донъ Педро позвонилъ. Въ дверяхъ, словно выросла еще одна бронзовая женщина.

— Литара, останьтесь съ госпожой. А васъ, Жэніа, попрошу въ мой кабинетъ.

Въ кабинетѣ дона Педро царила простота. Стеклянные шкапы, полные книгъ и рукописей. Огромный письменный столь и два кресла.

Когда донъ Педро опустился въ одно, а въ другое усадилъ Женю, лицо его стало серіознымъ, почти строгимъ.

— Наша первая задача — постепенно, не насилуя больную, развить глубокое «іогское дыханіе» и концентрацію мысли на этомъ дыханіи. За полъчаса до сеанса будете открывать всѣ окна, такъ какъ чистый воздухъ необходимъ, и закроете ихъ только по окончаніи упражненій. Вы не забудете?

— Пока задача не сложная. Конечно, не забуду.

— Наше ученіе, — медленно продолжалъ донъ Педро, — не отрицаетъ медицины, напротивъ, считаетъ ее своимъ вѣрнымъ помощникомъ. Только хорошій врачъ можетъ поставить вѣрный діагнозъ. И, конечно, врачъ лучше сумѣетъ наблюдать за больнымъ и варьировать нашу систему. Но въ лекарствамъ мы относимся осторожно и обращаемся къ нимъ лишь въ крайнихъ случаяхъ. У насъ свои средства. Когда тяжело больной слишкомъ медленно овладѣваетъ дыханіемъ и концентраціей мысли, или же не въ силахъ приступить къ упражненіямъ, мы прибѣгаемъ къ искусству Chiropractor’а. Эта полезная система мало знакома Европѣ. За то въ Америкѣ она существуетъ около тридцати лѣтъ и тамъ цѣлая тридцатитысячная армія Chiropractor’овъ. Небольшое ихъ количество проникло въ Мидію и Тибетъ и лишь отдѣльныя единицы — въ Англію и Францію. Это система воздѣйствія на нервы больныхъ органовъ и всего тѣла путемъ особаго массированія и надавливанія на позвоночники. Я изучилъ эту систему и часто ею пользовался при леченіи тяжело больныхъ, конечно, въ связи съ Новою Силою. Графинѣ Chiropractor необходимъ и сегодня же я приступлю къ первому сеансу. Вамъ придется слѣдить за желудкомъ графини. Я далъ ей порошокъ — смѣсь четырехъ травъ. Я назвалъ его «другъ желудка». Каждое утро заваривайте чайную ложку «друга желудка» въ чашкѣ кипящей воды. Кипятите двѣ минуты. Вечеромъ сольете настой и дадите его выпить графинѣ на ночь. Ежедневно. Питать мы ее будемъ четыре раза въ день, понемногу. Только вареные и протертые овощи и плоды. Питье — кокосовое и миндальное молоко. Запишете мои предписанія. Три раза въ день упражненія по полу-часу. Всегда до ѣды. Четыре раза въ день указанное питаніе, начиная съ восьми утра, каждые три часа. Точность должна быть абсолютная. Чашка «друга желудка» черезъ три часа послѣ послѣдней ѣды. Утромъ и вечеромъ легкое растираніе тѣла по кровообращенію. Черезъ день теплыя ванны изъ травъ по четверти часа. Пока все. Вы меня поняли, Женіа?

— И все уже записала. Но я бы хотѣла…

Она умолкла, вся розовая отъ опущенія.

— Спрашивайте, Жэніа, это ваше право.

— Я бы хотѣла знать, въ чемъ суть вашего ученія.

— Главная суть — привлеченіе Силы, таящейся въ атмосферѣ, Силы, еще незнакомой человѣчеству, самой благодѣтельной для нашей плоти. Чѣмъ чище атмосфера, тѣмъ больше въ ней Силы, тѣмъ легче привлечь ее къ человѣку. Ея вліяніе поразительно. Подъ властью Силы, при постоянномъ обмѣнѣ нашихъ тканей, новыя клѣточки въ молодомъ организмѣ сохраняютъ свою крѣпость, а въ старомъ и больномъ постепенно очищаются, укрѣпляются и омолаживаются. Чѣмъ старше человѣкъ, тѣмъ больше нужно времени, чтобы очистить, укрѣпить и омолодить его тѣло. Тотъ, кто съ юныхъ лѣтъ слѣдуетъ нашему ученію, надолго сохраняетъ свою силу и молодость. Только одна остается угроза человѣку — смертm. Съ нею мы еще не научились бороться. И пока безсильны передъ болѣзнями, налетающими, какъ вихри, передъ чумой, холерой, общимъ зараженіемъ крови… Прежде, чѣмъ Сила излечитъ, Смерть унесетъ. Но тотъ, кто съ юныхъ лѣтъ слѣдуетъ нашему ученію, крѣпокъ и живучъ. Его организмъ не поддается микробамъ и побѣдитъ ихъ прежде, чѣмъ они проявятъ свою разрушительную силу. Вступимъ же въ борьбу со Смертью, уже простирающей къ нашей больной свои безжалостные когти. Пока я только надѣюсь, а черезъ мѣсяцъ буду увѣренъ. Концентрація мысля, сила воображенія, опирающіяся на глубокое іогское дыханіе — это провода, соединяющіе человѣка съ Силой, таящейся въ атмосферѣ. Курсъ леченія графини пройдетъ передъ вами со всею послѣдовательностью. Не забѣгая впередъ, начнемъ съ малаго, чтобы постепенно придти къ великой цѣли. Передъ нами три года упорной работы и борьбы.

Первая таблица глубокаго дыханія на ритмичномъ счетѣ.

Цифры	I править	II править	III править	I править	II править	III править
	2 править	3 править	2 править	8 править	5 править	8 править
	3 править	3 править	3 править	9 править	5 править	9 править
	4 править	3 править	4 править	10 править	5 править	10 править
	5 править	3 править	5 править	10 править	6 править	10 править
	5 править	4 править	5 править	10 править	7 править	10 править
	5 править	5 править	5 править	10 править	8 править	10 править
	6 править	5 править	6 править	10 править	9 править	10 править
	7 править	5 править	7 править	10 править	10 править	10 править

Первая цифра указываетъ, какимъ количествомъ секундъ брать дыханіе. Вторая — сколько секундъ его удерживать. Третья сколько секундъ выдыхать.

Секунды прибавляются постепенно, когда это дается совсѣмъ легко, безъ напряженія.

Пользуясь тою же таблицею, брать воздухъ лѣвой ноздрей, держать, выдыхать правой. И обратно: брать правой, держать, выдыхать лѣвой.

ГЛАВА II

Письмо графини Ивковой лорду Дэвисъ.

Дорогой другъ, прошло уже три мѣсяца со дня моего исчезновенія, а я только впервые рѣшаюсь Вамъ писать. Все вокругъ меня такъ чудесно и такъ странно. Въ тотъ часъ, когда Вы читали мое прощальное письмо, закрытый автомобиль дона Педро таинственно уносилъ меня въ невѣдомую даль. Я жестоко страдала отъ тряски и крутыхъ поворотовъ. Мои стоны привлекли вниманіе дона Педро, — онъ далъ мнѣ какія то капли и я заснула такъ крѣпко, что уже не чувствовала своихъ страданій. Проснулась я лишь на другой день, утромъ. Дѣйствительность казалась продолженіемъ сна. Я лежала на широкой постели въ огромной бѣлой комнатѣ. Въ раскрытыя окна вливался воздухъ — легкій и чистый, и я его жадно вдыхала. Но, увы, обычная мучительная боль терзала мое тѣло и голова кружилась. Долгій сонъ не укрѣпилъ меня, не принесъ мнѣ облегченія. Было жутко, почти страшно и я жестоко осуждала собственное легкомысліе. Тревожила мысль, что я могу умереть вдали отъ своей церкви, вдали отъ Васъ. Появленіе моей милой Жени немного меня успокоило. Въ тотъ же день мы приступили къ леченію такому же странному, какъ все, что меня окружаетъ. Упражненія, назначенныя дономъ Педро, казались мнѣ дѣтской забавой, ноя рѣшила покориться. Вѣдь жребій брошенъ. Вскорѣ я такъ втянулась въ свои упражненія, что съ нетерпѣніемъ жду ихъ часа. Прошло только три мѣсяца, но мое невѣріе уже поколебалось, и я начинаю смутно надѣяться. Не малую услугу оказываютъ мнѣ Chiropractor’скіе сеансы. Это воздѣйствіе на больные нервы при помощи особаго надавливанія на позвоночникъ. Сеансъ длится всего двѣ минуты, но онъ болѣзненъ, особенно первое время. Будто ломаютъ спину или отрываютъ голову. Я и къ этому привыкла. Донъ Педро ловкій и искусный Chiropractor. Боли уменьшились во всемъ тѣлѣ, и я стала бодрѣе. Кормятъ меня вареными и протертыми овощами и фруктами. Напитокъ мой — кокосовое молоко очень освѣжаетъ. Лекарство только одно, но горькое и противное. Донъ Педро его нѣжно называетъ «другъ желудка». Съ постели я не поднимаюсь и пока даже не мечтаю объ этомъ. Черезъ день меня носятъ въ теплую ванну и четверть часа я наслаждаюсь. Въ темнокоричневой, пахнущей травами, водѣ затихаютъ всѣ мои боли. Послѣ ванны меня, укутанную, переносятъ въ постель, я пью теплое кокосовое молоко, и испарина покрываетъ мое тѣло. Прислужницы у меня двѣ, обѣ сильныя, словно вылитыя изъ бронзы по своему красивыя, въ живописныхъ индійскихъ одѣяніяхъ. Вотъ моя жизнь. Но мысль моя живетъ иною, особою жизнью. Нѣтъ дня, нѣтъ часа, когда бы я не вспоминала Васъ, дорогой другъ, съ самою нѣжною благодарностью и, хотя Вашъ образъ ярко рисуется моему воображенію, буду Вамъ безконечно признательна, если Вы мнѣ пришлете свою фотографію. Скоро ли я получу Вашъ отвѣтъ? Не думаю. Буду ждать его съ нетерпѣніемъ. А пока примите лучшія пожеланія Вашего вѣрнаго друга

Графини Анны Ивковой.

Солнце клонится къ закату, и въ золотѣ его луней свѣтлѣетъ тоненькая фигурка Жени, — такая одинокая и граціозная на огромной мраморной верандѣ верхняго этажа. Горный воздухъ уже слегка окрасилъ ея щеки, но старая печаль по прежнему таится въ ясныхъ глазахъ.

Красивая панорама передъ нею. Каждый день любуется она чудесами индійскаго дворца и находитъ въ нихъ все новыя чары. Иное освѣщеніе, иныя тѣни, иначе стелятся туманы… и панорама мѣняется. Любуясь далекой цѣпью горъ, думаетъ она о леченіи графини, о новой силѣ, о чуть замѣтномъ улучшеніи въ состояніи больной, разбирается въ инструкціяхъ дона Педро. Но думы двоятъ ея существо. Вновь бросаютъ ее къ черному прошлому. Старая апатія и разочарованіе, безудержная тоска налагаютъ тяжелую руку, мѣшаютъ пробужденію новыхъ интересовъ, новыхъ желаній.

Въ пріотворившуюся дверь глянуло бронзовое лицо Зэаны. Въ широкой улыбкѣ сверкало оно бѣлизною зубовъ.

— Господинъ тебя зоветъ, Жэніа.

Въ нижнемъ этажѣ Женю встрѣтилъ донъ Педро, облаченный въ темно-сѣрый плащъ.

— Мнѣ хочется развлечь мою усердную помощницу. Знаю, что вы чувствуете красоту природы и предлагаю вамъ прогулку на автомобилѣ.

И на голубой, расшитый золотыми птицами, хитонъ Жени донъ Педро набросилъ темный плащъ съ капюшономъ.

Промчались черезъ паркъ въ ворота и повернули направо, вверхъ. Чѣмъ выше поднимается автомобиль, тѣмъ легче и прозрачнѣе воздухъ. Направо горы, налѣво съ высокаго обрыва развертывается чудесная панорама. Далеко внизу безбрежное море, и синія волны искрятся въ золотѣ заката. Въ лощинахъ пестрѣютъ деревушки и сады, на высотахъ разбросаны богатые виллы и замки.

— Прошло всего три мѣсяца отъ начала нашего леченія, — бодро заговорилъ донъ Педро, — а я уже вѣрю въ исцѣленіе графини. На этотъ разъ побѣждена смерть. Новая Сила коснулась больного тѣла. Закончили ли вы первую таблицу дыханія?

— Съ недѣлю мы уже стоимъ на 10-10-10. Графиня стала крѣпче и бодрѣе. Глаза ея яснѣе. Она гораздо легче и быстрѣе запоминаетъ детали внимательно разсмотрѣннаго предмета. Отлично удался вчера опытъ съ замысловатой табакеркой.

— Завтра же мы перейдемъ къ первой формулѣ. Больной придется выучить ее наизусть. «Друга желудка» — достаточно два раза въ недѣлю. Продолжайте «растираніе», только будете его заканчивать легкимъ пассивнымъ сгибаніемъ рукъ и ногъ. Режимъ остается тотъ же. Въ концѣ этой недѣли больная приметъ первую суховоздушную ванну. Скоро и вы, Жэніа, увлечетесь нашимъ ученіемъ. Оно излѣчитъ тоску, что мрачной завѣсой отдѣляетъ отъ васъ радость жизни.

Погасла слабая улыбка на устахъ Жени.

— Преклоняюсь передъ Новой Силой, возрождающей человѣчество, очарованное жизнью и радостями ея. Но лично я не вѣрю земному счастью и сократила бы свою жизнь, если бы могла.

— Не смѣю настаивать на довѣріи. Я его, конечно, не заслужилъ. Думаю только, что одинъ тяжелый примѣръ не законъ для всей вашей жизни.

— Нѣтъ! — безнадежно вздохнула молодая дѣвушка, — когда-то сіяющая весна владѣла моей душой. Велика была моя вѣра… и страшенъ ударъ, ее разбившій. Раннюю весну смѣнила вѣчная, лютая зима. Только не надо… не надо говорить объ этомъ!

Въ ея робкомъ «не надо» уже не было прежней горячности.

— Почему? — возразилъ донъ Педро. — Когда жалитъ ядовитый паукъ, онъ самъ умираетъ, но и жертву отравляетъ своимъ ядомъ. Если во время не принять мѣръ, смерть неизбѣжна. Такъ и злое прошлое. Жалитъ оно юную душу и ядомъ своимъ губитъ счастье. Довѣриться безпристрастному другу — это спасеніе. Или вы не считаете меня своимъ другомъ?

— Вы — другъ человѣчества, а я — малая его частица, — смущенно и уклончиво отвѣтила она. — О прошломъ своемъ я не могу еще говорить… но, можетъ быть, настанетъ день, когда я буду нуждаться въ противоядіи.

Вечерній сумракъ уже окуталъ землю, когда донъ Педро и Женя вернулись съ прогулки. Въ паркѣ было темно, какъ ночью въ дремучемъ лѣсу, но шофферъ зналъ дорогу я ловко правилъ. Зато въ саду горѣли нарядные разноцвѣтные фонари и индійскій дворецъ сіялъ огнями.

Донъ Педро скрылся въ своемъ кабинетѣ, а Женя поднялась къ больной.

— Наконецъ-то — радостно встрѣтила ее Анна Павловна. — Я давно проснулась и скучаю. Давала урокъ французскаго языка моей бронзовой Литарѣ. Удивительная память! Но говоритъ, какъ сорока, коверкаетъ всѣ слова.

Анна Павловна измѣнилась къ лучшему за эти мѣсяцу. Правда, она все еще была, какъ цѣпью, прикована къ постели, но глаза ея стали яснѣе, и восковое лицо уже не было такимъ измученнымъ.

Бронзовая Литара, расположившаяся на коврѣ у ея кровати, быстро вскочила, широко улыбаясь, и уступила свое мѣсто сестрѣ милосердія.

— Женичка, — внимательно взглянула на нее графиня, — какая вы розовая, повеселѣвшая! Я васъ такою еще и не видала. Вы съ прогулки?

— Да, смутилась Женя. — ѣздила съ дономъ Педро на автомобилѣ въ горы. Какъ тамъ хорошо! Когда вы, наконецъ, разстанетесь съ вашей кроватью, мы будемъ каждый день кататься.

— Скорѣй бы! — вздохнула Анна Павловна, и это былъ вздохъ надежды.

— У насъ новость! — бодро заговорила Женя. — Завтра начинается новое въ нашемъ леченіи. Горькій «другъ желудка» только два раза въ недѣлю, Вы его не любите и радовались, когда отъ ежедневнаго пріема мы перешли на три раза въ недѣлю, а теперь только два! Но донъ Педро объявилъ, что всю жизнь вы не разстанетесь съ этой «горькой чашей», придется принимать ее разъ въ недѣлю. «Здоровый желудокъ — половина здоровья» — такъ говорить донъ Педро. Итакъ, пока я наслаждалась горной природой, вы скучали, бѣдненькая! Даже учили Литару.

— Учила. И еще, — въ свою очередь смутилась графиня, — еще… писала первое посланіе лорду Дэвисъ. Адресъ для отвѣта дала на Ниццу, poste restante, на имя дона Педро. Передайте ему это письмо для отправки.

— Завтра же утромъ оно полетитъ въ Ниццу на почту. А сейчасъ до ужина займемся леченіемъ.

Литара распахнула окна и испарилась.

Сеансъ начался.

— Лежите спокойно. Руки вдоль бедеръ, — въ полъ-голоса медленно произносила сестра милосердія. — Закройте ротъ и глаза. Берите глубокое дыханіе носомъ. Я считаю по секундамъ. Десять. Готово. Зажимаю вамъ ноздри. Откройте ротъ. Медленно отдавайте воздухъ. Считаю десять секундъ. Отдыхайте на три. Сначала. Повторимъ еще четыре раза. Теперь закройте ротъ, Я зажимаю вашу правую ноздрю. Берите воздухъ лѣвой на счетъ десять. Зажимаю обѣ ноздри. Задержите воздухъ на десять. Открываю лѣвую ноздрю. Медленно отдавайте воздухъ на десять. Отдохните на три. Берите воздухъ правой ноздрей, я зажимаю лѣвую. Десять. Держите на десять. Повторимъ пять разъ. Отдохните на три. Тяните быстро и глубоко носомъ воздухъ, расширяя всю грудь и легкія. На два. Держите ни двадцать. Отдавайте на восемь. Повторимъ три раза. Довольно. Возьмите табакерку, осмотрите ее внимательно въ деталяхъ. Закройте глаза и ротъ. Берите носомъ глубокое и быстрое дыханіе. Держите его, мысленно рисуя табакерку. Отдавайте дыханіе. Повторимъ пять разъ. Теперь дышите ритмично. На два берите носомъ воздухъ. На два его держите. На два выдыхайте. Продолжая ритмично дышать на два, закройте глаза. Забудьте о моемъ присутствіи и мысленно рисуйте себѣ повѣсть, которую сегодня утромъ я вамъ прочла.

Царила глубокая тишина. Больная лежала спокойно съ закрытыми глазами, ритмично дыша, погруженная въ мысли.

Сестра милосердія стукнула молоточкомъ по столу. Больная не реагировала. Сестра милосердія громче повторила ударъ. Еще и еще. Больная не слышала. Успѣхъ несомнѣнный.

Но вотъ Анна Павловна глубоко вздохнула и встрепенулась, словно разомъ пробудилась отъ сна.

— Женя! — тихо позвала она.

— Я здѣсь, Анна Павловна. Развѣ вы не слышали, какъ я сейчасъ громко стучала молоточкомъ?

— Ничего не слыхала.

— Какой успѣхъ! Какъ вы теперь научились концентрировать мысль! Въ началѣ малѣйшее мое движеніе васъ отвлекало. Вотъ почему донъ Педро даетъ вамъ завтра первую формулу. Теперь начнется быстрое улучшеніе здоровья. А сейчасъ приступимъ къ растиранію. И тутъ у насъ новость! Послѣ растиранія мнѣ приказано медленно и осторожно сгибать вамъ руки и ноги. Только вы оставайтесь пассивны.

По окончаніи сеанса графикѣ подали ужинъ, состоявшій изъ вареныхъ и протертыхъ овощей, — моркови, сельдерея, пюре изъ яблокъ и каштановъ и миндальнаго молока. Послѣ ужина въ ея комнату поднялся донъ Педро.

— Какъ наша больная?

— Съ аппетитомъ поужинала. Сеансъ сегодня былъ особенно удаченъ. Концентрація мысли такъ усилилась, что больная не слышитъ довольно громкаго стука, вся отдается своему воображенію.

Донъ Педро одобрительно кивнулъ головой и торжественно добавилъ:

— Поздравляю васъ, графиня, первой формулой. Это нашъ первый орденъ. Упражненія въ дыханіи начнемъ увеличивать. Жэніа, запишите новую таблицу дыханія.

I править			II править
Вдыханіе	Задержка	Выдыханіе	Вдыханіе	Задержка	Выдыханіе
11	10 править	11 править	20 править	11 править	20 править
12	10 править	12 править	20 править	12 править	20 править
13	10 править	13 править	20 править	13 править	20 править
14	10 править	14 править	24 править	14 править	20 править
15	10 править	15 править	20 править	15 править	20 править
16	10 править	16 править	20 править	16 править	20 править
17	10 править	17 править	20 править	17 править	20 править
13	10 править	18 править	20 править	18 править	20 править
19	10 править	19 править	20 править	19 править	20 править
20	10 править	20 править	20 править	20 править	20 править

Перейдемъ къ формулѣ. Больная лежитъ спокойно, руки опущены вдоль тѣла, ладони приникаютъ къ бедрамъ. Глаза и ротъ закрыты. Беретъ глубокое дыханіе безъ напряженія и концентрируетъ мысль на малой формулѣ: «Беру изъ атмосферы новую силу, оздоравливающую и омолаживающую мое тѣло и дающую ему жизнь». Задержавъ дыханіе, мысленно произносить большую формулу, ясно ее себѣ воображая въ деталяхъ: «Съ каждымъ днемъ весь мой организмъ, все мое тѣло очищается, укрѣпляется. При обмѣнѣ отжившія клѣточки восполняются болѣе сильными, растворяются болѣзненные соки, ненужныя соли и кислоты выбрасываются изъ организма, и весь онъ съ каждымъ днемъ крѣпнетъ и омолаживается. Очищается моя кровь и улучшается въ своемъ составѣ. Кровеносные сосуды омолаживаются и дѣлаются эластичными. Вся моя нервная система омолаживается, укрѣпляется и обновляется. Мой сердечный аппаратъ укрѣпляется и обмѣнивается, работа сердца становится ровная, спокойная и увѣренная. Всѣ мои внутренніе и половые органы обновляются и омолаживаются. Обновляется вся слизистая оболочка. Укрѣпляются и обновляются ткани и мускулы моего тѣла и моя кожа. Укрѣпляются а омолаживаются мое зрѣніе и мой слухъ. Воздухъ свободно проникаетъ черезъ мои ноздри въ легкія и наполняетъ ихъ. Съ каждымъ днемъ я очищаюсь, крѣпну и освобождаюсь отъ всѣхъ недуговъ. Я молодѣю.» Такъ какъ дыханіе больной еще недостаточно продолжительно, заранѣе раздѣлите большую формулу на «колѣна», соразмѣряя секунды дыханія больной. Послѣ большой формулы, отдавая дыханіе, она произноситъ вторую милую формулу; «Освобождаю свое тѣло отъ слабости, болѣзней, старости.» Вотъ когда нашему ученію нужна услуга врача. Необходимъ правильный діагнозъ болѣзни и всего состоянія лечащагося, чтобы составить нужную въ каждомъ особомъ случаѣ формулу. Для молодыхъ, желающихъ сохранить свою молодость, формула будетъ иная. Сейчасъ я даю графинѣ первую большую формулу. Я дополню ее, когда она войдетъ въ плоть ея и кровь, и когда осилится таблица дыханія до 60. А пока работайте надъ первой формулой три роза въ день безъ напряженія. Какъ я уже сказалъ, разбейте ее на нѣсколько колѣнъ и понемногу, когда дыханіе будетъ крѣпнуть, соединяйте колѣна, пока на одномъ дыханіи не пройдетъ вся формула. Вы поняли, Жэніа?

Она молча кивнула головой.

— За недѣлю въ организмѣ больной растворится достаточное количество солей и болѣзнетворныхъ соковъ и, чтобы помочь организму избавиться отъ нихъ, въ концѣ недѣли мы примемъ нашу первую суховоздушную ванну. Со слѣдующей недѣли ванны изъ травъ мы на время замѣнимъ солено-іодистыми. Вотъ опять нужна помощь врача, чтобы выбирать ванны и вспомогательныя средства и, во время, одно замѣнять другимъ.

Быстро промелькнула недѣля. Новое облегченіе принесла она графинѣ. Настала суббота — день первой суховоздушной ванны. Къ вечеру мобилизовали Зэану и Литару. Бережно переложили онѣ графиню на носилки и перенесли въ небольшой индійскій павильонъ, помѣщавшійся въ саду за дворцомъ. Уже не разъ этотъ закрытый. безмолвный павильонъ тревожилъ любопытство Жени.

Миновали первую комнату — гостинную и остановились въ слѣдующей — спальнѣ. Больную переложили на кровать.

Литара и Зэана разоблачились сами, раздѣли Анну Павловну и перенесли ее въ комнату рядомъ. Тамъ было очень тепло и пусто, стояла только соломенная кровать и два соломенныхъ кресла. Больную опустили на кровать, и она оставалась въ этой комнатѣ четверть часа. Затѣмъ ее перенесли въ слѣдующую тожественную комнату, только еще болѣе теплую, на четверть часа. Все тѣло больной покрылось испариной. Ее перенесли въ такую же комнату рядомъ, гдѣ было очень сухо и очень жарко. Здѣсь больная пробыла десять минуть, обливаясь струями пота.

— Больше не могу… душно… — пробормотала Анна Павловна.

Бронзовыя женщины торопливо унесли ее въ сосѣднюю комнату, гдѣ уже не было жары, и на минуту опустили въ тепловатую ванну, а потомъ въ подогрѣтой простынѣ доставили въ спальню.

Литара легкимъ массажемъ прошлась по рукамъ, ногамъ и по спинѣ больной. Полъ-часа блаженнаго отдыха въ сравнительной прохладѣ, и больная на носилкахъ вернулась въ свои покои.

Она хорошо спала всю эту ночь и наутро проснулась бодрѣе и крѣпче. Три раза въ недѣлю по вечерамъ донъ Педро помогалъ леченію Chiroproctor' скими сеансами.

ГЛАВА III

Письмо лорда Дэвисъ графинѣ Ивковой.

Если бы вы знали, дорогой другъ, какъ меня порадовала Ваша первая вѣсточка. Я трепеталъ за васъ, и долгое молчаніе усиливало мою тревогу. Ваши приключенія казались бы и мнѣ интересными если бы не угрожали Вашему здоровью. До сихъ поръ не могу разобраться въ происшедшемъ. Кто этотъ донъ Педро, Вашъ похититель? Какую цѣль онъ преслѣдуетъ? Прошло уже полъ года. Нѣтъ, только полъ года! И надо ждать еще два съ половиной, чтобы тайна стала понятной. Не скрою, я былъ пораженъ, когда узналъ о Вашемъ исчезновеніи и рѣшимости довѣриться первому встрѣчному. Несмотря на то, что всѣ слѣды были имъ искусно заметены, я бы сумѣлъ васъ разыскать и вырвать изъ рукъ авантюриста, но моя воля была парализована Вашимъ желаніемъ. Противъ Васъ я не посмѣлъ пойти. Вы исчезли, и я вскорѣ покинулъ Ниццу. Засидѣлся я тамъ. Теперь путешествую. Я такъ люблю смѣну впечатлѣній. Только это и можетъ разсѣять одинокаго. Пишу изъ Стокгольма, гдѣ пробуду еще нѣсколько дней. Увлекаюсь холодной, ясной осенью сѣвера и… спортомъ. Въ Швеціи онъ на высотѣ. Отсюда ѣду пароходомъ въ Японію. Пишите хоть изрѣдка на мой Ниццекій адресъ, не оставляйте меня въ невѣдѣніи. Хотѣлъ бы я, чтобы Вы не ошиблись въ своихъ надеждахъ! Я не знаю дона Педро, но чувствую къ нему неодолимую антипатію. Маленькая Женя съ Вами, — это меня успокаиваетъ. Какъ Вамъ удалось покорить ея разумную головку фантазіями дона Педро? Передайте ей мой почтительный привѣть и мою благодарность. Лечитесь и выздоравливайте, порадуйте своего преданнаго друга

Сиднея Дэвисъ.

P.S. Посылаю Вамъ мою фотографію. Вы вѣдь этого хотите.

Анна Павловна нѣсколько разъ перечла короткій отвѣтъ лорда Дэвисъ, а дрожавшіе пальцы все еще тянулись къ исписаннымъ листкамъ.

За эти вторые три мѣсяца она оправилась больше, чѣмъ за первые. Она уже не лежала, а полусидѣла на своей кровати, обложенная подушками. Боли уменьшились, опали опухоли, движенія стали свободнѣе. Крѣпче сталъ сонъ, пробудился аппетитъ. Новые огоньки — огоньки надежды озаряли глубину ея глазъ. А сейчасъ въ радостномъ волненіи слегка порозовѣли ея щеки. Писать отвѣтъ! Скорѣе! Мысли цѣплялись… Хотѣлось повѣдать другу всѣ детали жизни своей и леченія. Но нѣтъ! Теперь, когда она вѣрить въ свое исцѣленіе, лучше многое скрыть, чтобы при свиданіи поразить лорда Дэвисъ.

Анна Павловна закрыла глаза, отдаваясь радостному трепету сердца. Едва она покинула Ниццу, и лордъ Дэвисъ вдругъ почувствовалъ «жажду новыхъ впечатлѣній». Элленъ Дроусь не сумѣла его удержать. А если и она съ нимъ? Если это ихъ свадебная поѣздка? Нѣтъ! Лордъ Дэвисъ написалъ бы своему другу. Почту? Онъ, покровитель больной, но не долженъ же онъ посвящать ее въ свою интимную жизнь. Только черезъ два съ половиной года узнаетъ она правду! Какъ много надо терпѣнія.

----- Письмо графини Ивковой лорду Дэвисъ.

Спасибо, тысячу разъ спасибо, дорогой другъ. Правда, ваша фотографія лишь тѣнь оригинала, но въ памяти моей вы стали еще ярче. Не сердитесь, что пишу такъ мало. Слишкомъ ужъ однообразна моя жизнь, посвященная леченію, и далека обѣщанная мнѣ награда. Донъ Педро не авантюристъ, о, нѣтъ! Онъ уменъ и образованъ. Въ его добротѣ такъ много спокойствія и увѣренности, и это гипнотизируетъ. Во всякомъ случаѣ, я живу и даже стала немного бодрѣе, хотя все еще лежу. Кромѣ своей комнаты и ванны я еще ничего здѣсь не видала. Но Женя разсказываетъ чудеса. Домъ, говорить она, это дворецъ индійскаго раджи. Садъ — мечта. Паркъ — дремучій сказочный лѣсъ. Окрестности величественны. Она благоговѣетъ передъ дономъ Педро, ждетъ отъ него чуда, считаетъ его индійскимъ раджей и бѣлымъ магомъ. Она такъ трогательно заботится обо мнѣ, ея любовь неизсякаема. А Вы, дорогой другъ, изъ Швеціи перенеслись въ Японію… а оттуда? Пишите чаще. Впрочемъ, увѣрена, что получу Ваше письмо не ранѣе, какъ черезъ полъ-года. Изъ Австраліи или изъ Америки? Ваши письма — огоньки въ пустынѣ моей жизни, первыя ласточки весны!

Всегда душою съ Вами
Графиня Анна Ивкова.

Послѣ вечерняго сеанса больная съ аппетитомъ поужинала свекольнымъ пюре, протертыми абрикосами и миндальнымъ молокомъ. Женя оправила ея постель и бережно ее прикрыла.

— Спокойной ночи.

Она набожно перекрестила изголовье графики и затемнила фонарь.

— Лордъ Дэвисъ шлетъ вамъ привѣтъ, Женя, — засыпая, вдругъ вспомнила Анна Павловна.

— Благодарю, — тихо отвѣтила Женя.

Еще нѣсколько минуть она прислушивалась къ ровному дыханію больной и осторожно вышла изъ комнаты.

Внизу, въ столовой, ждалъ ее ужинъ въ обычномъ теперь одиночествѣ.

Послѣдніе мѣсяцы донъ Педро ужиналъ въ своихъ комнатахъ на другой половинѣ дворца. Онъ весь погрузился въ таинственную свою работу и только изрѣдка по утрамъ навѣщалъ больную. Ободрялъ ее, разспрашивалъ, направлялъ леченіе и вновь надолго исчезалъ на своей половинѣ.

Послѣ ужина, набросивъ теплый плащъ, Женя спустилась въ садъ.

Холодна октябрьская ночь въ горахъ. Деревья осыпались золотыми листьями осени, жалобно благоухали послѣдніе цвѣты.

Въ полукругѣ хвойныхъ деревьевъ притаилась широкая скамья. Это — любимый интимный уголокъ Жени. Кутаясь въ плащъ, она откинулась на спинку скамьи и глубоко задумалась. Но не тонули ея мысли въ черномъ прошломъ, какъ бывало, нѣтъ, пытливо разбирались онѣ въ настоящемъ.

Онъ не простой смертный, донъ Педро Альгуэцъ! Что творить онъ въ своемъ уединеніи и день и ночь? Да, и ночь, потому что часто, когда думы мѣшаютъ ей спать, и она блуждаетъ по саду, она видитъ огонь въ окнахъ дона Педро. По утрамъ, у постели больной онъ — свѣжъ и бодръ послѣ ночи труда, только въ черной глубинѣ его глазъ свѣтится какой то таинственный отблескъ.

— Мечтаете, Жэніа?

Такъ неожиданно и такъ близко раздался голосъ того, о комъ она думала, и стройная фигура дона Педро въ живописныхъ складкахъ сѣраго плаща выросла передъ нею.

— Мечтаю, — тихо призналась она, и голосъ ея дрогнулъ страннымъ волненіемъ.

Онъ опустился на скамью рядомъ съ нею. Отблескъ фонаря съ веранды падаетъ на его лицо и оно кажется блѣднымъ, и ярко горитъ таинственный огонь въ глубинѣ черныхъ глазъ.

— Давно мы не бесѣдовали о нашей больной. На чемъ стоить леченіе, и нѣтъ ли новыхъ перемѣнъ въ ея здоровья?

— Дыханіе 60, очень прочно во всѣхъ варіаціяхъ, — оживляясь, дѣловито докладывала молодая дѣвушка. — Память глазъ и концентрація мысли на глубокомъ дыханіи развиваются. Формулы крѣпко стоять на дыханіи. Большая формула еще разбита на колѣна. Продолжаю растираніе и пассивное сгибаніе рукъ и ногъ. Разъ въ недѣлю чередуются ванны іодо-соленыя съ суховоздушными. «Другъ желудка» — два раза въ недѣлю на ночь. Режимъ тотъ же. Внѣшній видъ графини мало измѣнился, но здоровье улучшилось. Крѣпче сонъ, свободнѣе движенія, боли не такъ остры, желудокъ работаетъ, аппетитъ хорошій.

— Картина ясна. Передъ нами еще пять шестыхъ леченія, Графиня тяжело больна, но изъ когтей смерти мы ее уже вырвали. Расширимъ теченіе. Дыханіе еще на полъ-года безъ измѣненій: 60 въ варіаціяхъ. Питаніе надо усилить горячимъ молокомъ, вскипяченнымъ съ одною десятою воды по объему. Три раза въ день по стакану. Растираніе остается, но сгибаніе рукъ и ногъ уже не пассивное, а съ сопротивленіемъ. Большую формулу измѣнить:

«Съ каждымъ днемъ весь мой организмъ очищается, растворяются въ немъ болѣзнетворные соки, ненужныя соли и кислоты, побѣждаются вредныя бациллы. Организмъ выбрасываетъ растворенное и укрѣпляется, омолаживается. Очищается кровь и улучшается въ своемъ составѣ. Кровеносные сосуды становятся эластичными. Очищается, укрѣпляется и омолаживается вся моя нервная система. Обновляется и укрѣпляется весь мой сердечный аппаратъ. Работа сердца ровная, спокойная и увѣренная. Обновляются, очищаются и омолаживаются всѣ слизистыя оболочки, всѣ мои внутренніе органы: легкія, печень, селезенка, почки, мочевой пузырь. Желудокъ работаетъ правильно, улучшается желудочный сокъ. Кишечникъ обновляется. Омолаживаются половые органы. Укрѣпляется солнечное сплетеніе. Постепенно исчезаютъ всѣ опухоли. Голова освѣжается, исчезаетъ шумъ, мозги легко работаютъ. Мысль создаетъ. Воздухъ свободно проникаетъ черезъ ноздри въ среднее ухо, въ носоглотку, въ легкія. Обмѣнивается и обновляется мой слуховой аппаратъ, улучшается слухъ. Крѣпнетъ и молодѣетъ зрѣніе. Обновляется и сокращается кожа, становится эластичной и гладкой. Исчезаютъ боли, возрождается энергія и жажда жизни. Я здорова, я сильна, я молодѣю.» На этой второй большой формулѣ больная останется до весны. Я уже могу ее довѣрить вашему опыту.

— А вы? — почти со страхомъ спросила сестра милосердія. — Вы уѣзжаете?

— Непредвидѣнныя обстоятельства, — коротко отвѣтилъ онъ. — Я ѣду сегодня ночью и вернусь въ апрѣлѣ. Сейчасъ я не нуженъ больной. Только въ апрѣлѣ мы можемъ измѣнить и добавить леченіе. Всего лучшаго, Жэніа. Будьте хозяйкой въ этомъ дворцѣ. Слуги предупреждены, что все вамъ поручается.

Онъ низко склонилъ голову въ знакъ прощальнаго привѣта, и исчезъ въ темнотѣ ночи.

Женя во власти страннаго чувства. Не то это страхъ, не то сожалѣніе. Притаилась на скамьѣ и зорко слѣдить за окнами дона Педро. Тамъ зажглись огни, мелькаютъ тѣни.

Къ верандѣ подъѣхалъ автомобиль. И стало вдругъ темно въ окнахъ дона Педро.

Шаги и голоса совсѣмъ близко. На верандѣ появились силуэты слугъ. Вотъ и донъ Педро въ дорожномъ костюмѣ. Еще нѣсколько мгновеній и автомобиль уносить его въ темный паркъ, за бѣлыя стѣны… на долгіе зимніе мѣсяцы.

ГЛАВА IV

Маркиза де Бревиль казалась бы настоящей, «маркизой» въ своемъ изящномъ будуарѣ Louis XV, еслибы не ея модное короткое платьице съ поясомъ на бедрахъ и подстриженные «мужичкомъ» волосы. Вооружившись тонкой тряпочкой, она заботливо смахивала пыль съ фарфоровыхъ старинныхъ бездѣлушекъ, украшавшихъ полочки, шкафики и этажерки ея будуара. Внезапное и шумное появленіе Элленъ прервало ея работу. Маркиза незамѣтно поморщилась, но отложила тряпочку и граціозно опустилась въ кресло.

— Не могу пожать вашу милую ручку, мои лапки въ пыли. — привѣтливо защебетала маркиза и вдругъ остановилась въ изумленіи. — Что это, Элленъ? Темное платьице и постная прическа? Опять что-нибудь новое придумали?

— Сейчасъ я къ вамъ по дѣлу, милая маркиза. Не люблю предисловій и длинныхъ переговоровъ и коротко вамъ предлагаю: продайте мнѣ эту вашу виллу, всю цѣликомъ, со всѣми бездѣлушками, со всѣми пылинками. Цѣну назначайте высокую; вы знаете, я достаточно богата.

— Еще бы не знать! Но вы меня такъ поразили… что…

— Не раздумывайте. Мои капризы мимолетны и измѣнчивы, а ваши денежныя дѣла… требуютъ серіознаго ремонта.

— За какую же цѣну продать? растерянно пробормотала маркиза.

— Вотъ. Я уже просила оцѣнщика. Онъ оцѣнилъ вашу виллу въ милліонъ. Я предлагаю вамъ въ пять разъ больше. Сегодня вы получаете задатокъ въ два милліона, оформивъ покупку, и къ вечеру васъ уже не будетъ на виллѣ. Да? или нѣтъ?

Ошеломленная маркиза торопливо, робко и радостно сказала свое «да».

----- Письмо лорда Дэвисъ Элленъ Дроусъ.

Изъ далекой Японіи привѣтствую Васъ, миссъ Элленъ. Здѣсь пробуду не долго. Все хочется новыхъ и новыхъ впечатлѣній, и о возвращеніи въ Ниццу еще и не думаю. Страны мелькаютъ передо мною. Каждая блещетъ своимъ колоритомъ и такъ много даетъ головѣ и главамъ. Эти щедрые дары успокаиваютъ сердце. Я часто Васъ вспоминаю и думаю: какое бы Вамъ, любознательной и живой, дало бы наслажденіе подобное путешествіе. Иногда хочется подѣлиться съ Вами впечатлѣніями, побесѣдовать, но Вы далеко, и я умѣю сдерживать несбыточныя желанія. Если вздумаете мнѣ отвѣтить, пишите на мой Ниццскій адресъ, мнѣ перешлютъ. Боюсь, что за эти полъ-года Вы уже забыли меня, дитя расцвѣтающей весны… и вотъ напомнилъ Вамъ о себѣ, но не смѣю утруждать Васъ болѣе длиннымъ письмомъ. Тысячу привѣтствій отъ стараго, стараго

Сиднея Дэвисъ.

Вотъ, когда Элленъ прочла это письмо, она вдругъ рѣшила купить виллу маркизы де Бревиль эту колыбель ея первой любви. Надеждой забилось ея пріунывшее сердце.

"Дорогой другъ, утромъ получила Ваше письмо, вечеромъ отвѣчаю. Ваше письмо! На эту радость я уже не смѣла надѣяться. Пишу Вамъ въ саду, принадлежавшемъ маркизѣ де Бревиль. Теперь это мои владѣнія. Я пріобрѣла виллу маркизы сегодня днемъ. И только потому, что захотѣлось писать Вамъ въ томъ же уголку сада, гдѣ мы видѣлись послѣдній разъ. И такъ, чтобы никто не смѣлъ мѣшать моему уединенію. Всѣ эти мѣсяцы я старалась развлекаться, чтобы убить время разлуки, Экскурсіи, вечера, танцы, шумное веселье. Но, увы, тоска росла съ каждымъ часомъ. Ваше письмо оживило надеждой. Теперь уединюсь въ моей новой виллѣ. Люди мнѣ надоѣли. Буду изучать науки, музыку, языки. Хочу тишины и работы. Остается одно развлеченіе — спортъ. Одобряете ли Вы меня, Вы, мой единственный судья и повелитель? Возвращайтесь же скорѣе, сократите срокъ тяжкаго испытанія. Я не дитя расцвѣтающей весны, я маленькій ея цвѣточекъ, одиноко и трепетно склонившійся подъ первою грозой.

Элленъ Дроусъ.

ГЛАВА V

Рано утромъ, когда еще крѣпко спала Зэана, Женю разбудилъ стукъ подъѣзжавшаго автомобиля. Она вскочила, торопливо набросила плащъ и, взволнованная, вышла на террассу. По саду промелькнулъ автомобиль дона Педро и скрылся за дворцомъ. До чуткаго слуха Жени изъ нижняго этажа доносились голоса и необычный шумъ.

Въ утреннихъ лучахъ весенняго солнца былъ такъ прекрасенъ этомъ уголокъ Божьяго Міра! Въ саду усердно работали бронзовые люди, разсаживая и поливая цвѣты, и подъ умѣлыми ловкими руками рождались яркія клумбы. Паркъ, въ нарядѣ молодой листвы, подъ властью вѣтерка, казался свѣтло-зеленымъ волнующимся моремъ, среди нарядныхъ клумбъ бѣлѣли мраморныя статуи. Нѣжно журча, серебрились струйки и капли воды. Полною грудью молодая дѣвушка вдохнула живительный воздухъ и нехотя вернулась въ комнату. Тамъ, весело скалившая зубы. Зэана, наполняя свѣжей водою бассейнъ, объявила:

— Господинъ пріѣхалъ.

Легкій румянецъ сталъ ярче на щекахъ Жени.

Освѣженная, хрупкая и нѣжная, въ бѣломъ шелковомъ одѣяніи, расшитомъ алыми змѣйками, неслышно ступая кожанными сандаліями, Женя спустилась въ столовую. Тамъ она застала дона Педро за утреннимъ завтракомъ. Онъ уже успѣлъ переодѣться въ сѣрый хитонъ. Смуглое лицо его покрылось такимъ загаромъ, что почти не отличалось отъ бронзовыхъ лицъ его слугъ. Онъ привѣтливо поднялся ей навстрѣчу. Тоненькая и нѣжная, рядомъ съ нимъ, высокимъ и стройнымъ, она казалась смущеннымъ ребенкомъ. Свѣтлые глаза встрѣтились съ черными, глубокими, и, почти отцовской лаской, согрѣли они молодую дѣвушку. Твердая, гибкая рука сжала ея крохотную ручку.

— Апрѣль… и я здѣсь, опять съ вами. Я точенъ. Не правда ли? Чѣмъ то вы меня порадуете, Жэніа? Какъ наша больная?

— Съ пріѣздомъ, донъ Педро! Загорѣли и похудѣли! — робко звенѣлъ ея голосъ. — Безъ васъ было скучно, такъ медленно тянулась зима, Леченіе выполнялось съ точностью. Думаю, что вы найдете большую перемѣну въ больной. Очень ей хотѣлось встать, но безъ васъ я не рискнула, не позволила.

— И хорошо сдѣлали, Жэніа. Послѣ ряда лѣтъ, проведенныхъ въ постели, подняться на ноги — событіе, и нужны система и осторожность. Хорошо ли дѣйствуетъ эликсиръ на ея кожу.

— Изумительно. Сначала шелушилась кожа, а теперь расправляются морщины и поднимаются мускулы. Вы чудодѣй, донъ Педро.

Ея суевѣрный трепетъ вызвалъ легкую улыбку на его устахъ, какъ лучъ свѣта озарила она бронзовыя черты.

— Это еще начало, Жэніа! Сейчасъ у васъ сеансъ, а послѣ завтрака разодѣньте графиню въ легкую тунику. Сегодня первый нашъ опытъ.

Донъ Педро засталъ въ нетерпѣніи обѣихъ, — и больную и сестру милосердія. Графиня казалась интересной и моложавой въ голубой туникѣ, среди вороха бѣлыхъ подушекъ. Эти полгода дали ей многое. Изъ жалкой, медленно умиравшей старухи она превратилась въ возрождающагося къ жизни человѣка.

— Я такъ доволенъ вами, графиня, что жалую васъ двумя наградами, — пошутилъ донъ Педро.

— Даже двумя? — сіяя, спросила больная.

— Первая: мы сегодня начнемъ учиться ходить. Жэніа, назовите Литару и Зэану.

Дрожа отъ волненія, медленно поднялась графиня. Донъ Педро осторожно спустилъ съ кровати ея ноги. Съ обѣихъ сторонъ ее поддерживали служанки.

— Ступите на коверъ. Медленно поднимайтесь, опираясь на Зэану и Литару. Сдѣлайте шагъ… Второй… Третій… Не больно?

— Нѣтъ! не больно… хорошо… радостно! Графиня смѣялась, какъ дитя. Трепетныя слезы счастьи брызнули изъ голубыхъ ея глазъ, и подали частыми каплями.

Первая «прогулка» была недолгой. Донъ Педро снова уложилъ больную въ постель, и гладилъ ея пушистые бѣлые волосы, и успокаивалъ, какъ малое дитя. «Сколько доброты и нѣжности!» невольно подумала восхищенная Женя.

— Вотъ и вторая награда. Это письмо больше мѣсяца пролежало на почтѣ. — И донъ Педро передалъ графинѣ конвертъ съ хорошо ей знакомой печатью.

----- Письмо лорда Дэвисъ графинѣ Ивковой.

Вы угадали, дорогой другъ. Я пишу Вамъ изъ Нью-Іорка. Огромный городъ давить меня своимъ величіемъ. Какимъ я себѣ кажусь малымъ и ничтожнымъ! Ваше второе письмо получилъ изъ Японіи, но тогда не было настроенія писать. Какая-то новая, смутная тоска меня временами преслѣдуетъ. Словно чего-то не хватаетъ, чего-то и желаннаго, и еще не понятаго. Куда-то влечетъ, но куда — не знаю. Я не могу писать въ такія минуты, и въ этомъ настроеніи застало меня ваше письмо. А между тѣмъ за недѣлю до этого я охотно отвѣтилъ на милое посланіе миссъ Дроусъ. Помните молоденькую американку, которая такъ неудачно васъ посѣтила въ пріютѣ? Сейчасъ она въ Ниццѣ, пріобрѣла очаровательную виллу и… приглашаетъ меня. Но думаю, что Ницца еще не скоро меня увидитъ. Жажда передвиженія все сильнѣй! Чѣмъ длиннѣе переѣзды — тѣмъ лучше. Лѣтомъ собираюсь въ Норвегію. Еще никогда не наслаждался ея фіордами. А говорятъ, что они прекрасны. Пишите мнѣ опятъ на Ниццу. И побольше о здоровіи и леченіи. Вы не балуете письмами Вашего вѣрнаго друга Сиднея Дэвисъ.

P.S. Велика сила привычки! Около половины четвертаго такъ и тянетъ взглянуть на часы, подняться и летѣть въ asile… навѣщать васъ. И очень — очень не хватаетъ мнѣ этихъ посѣщеній и Вашихъ милыхъ и мудрыхъ бесѣдъ. Привычка — вторая натура. С.Д.

То вспыхивало, то блѣднѣло лицо графини… Отъ смутной надежды переходила она къ отчаянію. Лордъ Дэвисъ помнить о ней, заботится! Его смутная тоска? Гдѣ причина? А переписка съ Элленъ? Не о молоденькой ли американкѣ тоскуетъ онъ? Но «постскриптумъ» вновь возвращаетъ графиню къ смутной надеждѣ. Онъ къ ней стремится! Сердце ея наполняется нѣжностью…

Но это привычка, только привычка… И опять вздохъ тоски. Терпѣніе. Терпѣніе. Еще два года!

Послѣ ужина донъ Педро и Женя поднялись на верхнюю веранду. Весеннее небо свѣтлѣло звѣздами. Изъ сада невидимымъ облачкомъ, поднимался ароматъ первыхъ цвѣтовъ. Въ мраморныхъ вазахъ веранды благоухали фіалки.

Зэана подала горячій, душистый кофе въ фарфоровыхъ чашечкахъ и алую землянику на хрустальномъ блюдѣ.

— Я очень доволенъ состояніемъ графини, — заговорилъ донъ Педро, — и благодарю васъ безконечно, Жэніа. Мою программу вы выполняете блестяще.

— Воля графини и ея рвеніе были моими драгоцѣнными помощниками.

— Вы скромнѣй этихъ фіалокъ, Жэніа. Теперь поговоримъ о дальнѣйшемъ. Пока я здѣсь, я буду дѣйствовать на нервные центры больной, какъ опытный Chiropractor. Вы же, постепенно и осторожно, начнете увеличивать ея дыханіе. Вотъ новая таблица:

21 править	20 править	21 править	25 править	22 править	25 править	10 править	50 править	10 править
22	20 править	22 править	25 править	23 править	25 править	5 править	60 править	5 править
23	20 править	23 править	25 править	24 править	25 править	20 править	20 править	30 править
24	20 править	24 править	25 править	25 править	25 править	15 править	15 править	40 править
25	20 править	25 править	20 править	36 править	20 править	10 править	10 править	50 править
25	21 править	25 править	15 править	40 править	15 править	5 править	5 править	60 править

Въ теченіе года вы одолѣете эти таблицы и большаго для нашей больной и не надо. Питаніе такъ же постепенно увеличивайте. Къ прежнему прибавьте всевозможныя каши, сливочное и растительныя масла, сырой протертый сельдерей и лукъ въ видѣ салатовъ. Свѣжую землянику и апельсины. Варенья. И даже немного хлѣба. Онъ у насъ печется изъ муки съ отрубями небольшими хлѣбцами. Потомъ опускается въ крутой кипятокъ и вторично печется. Ходить больную пріучайте постепенно, начиная съ двухъ минуть. Когда дойдете до пятнадцати, начнемъ поѣздки въ горы съ прогулкой по ровному шоссе. Формулы и дыханіе тѣ же, но къ большой формулѣ двѣ прибавки. Первая: «Я здорова, я молода, я сильна. Кожа на лицѣ моемъ и тѣлѣ сокращается, обмѣнивается, становится эластичной. Морщины пропадаютъ. Мускулы обмѣниваются, крѣпнутъ, поднимаются. Глаза становятся ясные и блестящіе. Волосы густѣютъ, ростутъ, принимаюсь свой прежній цвѣтъ. Зубы крѣпнутъ и бѣлѣютъ, — очищаются. Укрѣпляются десны. Голосовыя связки становятся эластичными и молодыми, хорошо смыкаются. Я молода, здорова, спокойна и сильна духомъ.» Вторая прибавка: на все то, что дается съ трудомъ или совсѣмъ не дается, обратить особое вниманіе и дать спеціальную формулу. Напримѣръ: безсонница не исчезаетъ: тогда послѣ сеанса двадцать разъ повторять на дыханіи съ закрытыми глазами, концентрируя мысль: «Сейчасъ я крѣпко засну до утра.» Результатъ не замедлить. Дамъ вамъ еще эликсиръ для волосъ. Все. Пріятно давать порученія такой смѣтливой помощницѣ. Вы такъ заслушались, что и кофе вашъ остылъ. Я вамъ налью другую чашку. А вы, Жэніа? Кажется, вы серіозно увлечены системой. Поправимъ графиню и тогда — тогда хотите быть моей ученицей?

— Хочу!

Его глаза блеснули.

— Я вамъ забылъ напомнить малую формулу, которою больная начинаетъ сеансъ. Когда она для большой формулы вдыхаетъ воздухъ, она говорить мысленно: «Беру изъ атмосферы Новую Силу. Она наполняетъ каждый атомъ моего тѣла. Она цѣлитъ и омолаживаетъ.» Эта малая формула очень важная.

— Мы никогда ее не забываемъ.

— Мнѣ кажется, Жэніа, — пытливо заговорилъ донъ Педро, — и ваше настроеніе измѣнилось. Или васъ увлекаетъ работа и личная скорбь отошла на второй планъ?

Молодая дѣвушка низко опустила свѣтлую головку.

— Нѣсколько мѣсяцевъ тому назадъ ваши вопросы подняли бы цѣлую бурю въ моемъ сердцѣ. А теперь… рано залѣчивается. Я вижу васъ — чистаго душой и самоотверженнаго и думаю: вы не одни, не мало и другихъ… хорошихъ и честныхъ. Моя личная жизнь не сложилась… это ужъ мое несчастье… но развѣ смѣю и не вѣрить всему человѣчеству потому, что одинъ былъ предателемъ?!

Она умолкла. Молчалъ и донъ Педро, но въ глазахъ его свѣтился глубокій интересъ. Казалось, онъ ждетъ признанія. И Женя заговорила… тихо… слегка отвернувшись. — Мнѣ было 17 лѣтъ когда я встрѣтила юношу… красиваго и добраго. Тогда уже рухнула старая Россія и палъ послѣдній ей оплотъ — Крымъ. Старое гибло, новое торжествовало. Невинная кровь лилась…. И много было страданій. Всѣ мои близкіе были растерзаны, и только старый отецъ мой и я скрывались подъ ложными именами. Сердце мое было измучено, но чисто, и вѣра въ немъ не гасла. Отецъ заботился объ этомъ. Я полюбила и привела своего женила къ отцу. Онъ сталъ своимъ, близкимъ. Съ нимъ все дѣлили, отъ него не было тайнъ. И онъ насъ предалъ! И меня, и отца, и всѣхъ нашихъ уцѣлѣвшихъ друзей. Вечеромъ онъ говорилъ мнѣ о любви и будущей жизни съ нимъ объ руку… а ночью… онъ самъ привелъ къ намъ враговъ. Онъ предалъ. Отецъ мой и друзья его заплатили жизнью. Ангелъ мой хранитель спасъ меня отъ самоубійства, и мнѣ удалось бѣжать. Но кровавою раной сочилось мое сердце, погибла вѣра въ людей, въ любовь, въ честь… Судьба забросила меня въ Ниццу, гдѣ я поступила въ пріютъ сестрой милосердія.

— Бѣдное дитя… бѣдная Жэніа.

Голосъ дона Педро, лаская, проникалъ въ одинокое сердце.

Въ ясномъ весеннемъ небѣ все ярче загорались звѣзды. Невидимымъ облачкомъ поднимался къ верандѣ ароматъ цвѣтовъ. Благоухали фіалки въ мраморныхъ вазахъ.

ГЛАВА VI

Въ саду, въ тѣни шелковаго навѣса, на лонгшезѣ полулежала графиня Ивкова. Рядомъ на коврѣ, застилавшемъ сочную траву, Женя читала вслухъ французскій романъ. Ея звучный голосъ покрывалъ нѣжный шопотъ цвѣтовъ и листвы. Іюньское солнце радостно ласкало. Изумрудными листьями щеголяли деревья. Сапфирами, рубинами, аметистами сверкали цвѣты. Толстый шелковый навѣсъ, отороченный бахромой и кистями, защищалъ отъ яркихъ лучей, а Зэана и Литара неустанно вѣяли пестрыми опахалами.

Полузакрывъ глаза, Анна Павловна отдавалась воспоминаніямъ. Крылатая мысль перенесла ее въ скромную комнату пріюта. Видѣла она себя, прикованную къ постели, видѣла склоненную надъ книгой голову лорда Дэвисъ, слышала его мягкій ласкающій голосъ. Не была ли она счастливѣе въ тѣ мгновенья, чѣмъ теперь — на пути чудесному исцѣленію?! Вѣдь онъ тогда отдавалъ ей и время свое, и заботы. Какъ давно не было писемъ! Больше года! Здоровъ ли онъ? Живъ ли? Или забылъ о ея существованіи? Передъ нимъ весь міръ, смѣна впечатлѣній и интересныхъ встрѣчъ. И онъ могъ забыть ее, какъ печальное ничто! Или, можетъ быть, они теперь съ Элленъ празднуютъ счастье соединеніи?!

А въ ея одинокое сердце чувство къ лорду Дэвисъ вростаетъ все глубже, внѣдряется могучими корнями, вплетаетъ тоску въ каждое ея дыханіе. Тоска задерживаетъ ея исцѣленіе, среди сеанса закипаетъ въ сердцѣ и разбиваетъ концентрацію мысли. Часы гдѣ-то пробили двѣнадцать, и Женя сложила книгу, а бронзовые слуги — быстро и безшумно — накрывали столъ къ завтраку. Опираясь на руку Жени, графиня поднялась и пересѣла въ кресло. Теперь она уже могла себѣ позволить роскошь — обѣдать сидя.

А отъ вниманіи заботливой Жени не ускользали ни единая мелочь, и новая тревога отражалась въ ея свѣтлыхъ главахъ. Она напряженно ждала. Чутко прислушивалась, вздрагивала. Вотъ уже Іюнь, а дона Педро все нѣтъ и нѣтъ. Можетъ быть, надо что нибудь измѣнить въ теченіи. Въ состояніи больной что-то новое, — какая-то глухая борьба организма съ недугомъ. Съ трудомъ даются сеансы. Прогулки больше ужъ не радуютъ, она тоскуетъ, и Женя безпомощно волнуется. Ахъ, если бы скорѣе пріѣхалъ донъ Педро!

Завтракъ проходить въ молчаніи. Обѣ ѣдятъ мало и неохотно.

Послѣ небольшого отдыха, ѣдутъ въ горы на автомобилѣ.

И опять обѣ молчатъ. Каждая погружена въ свои заботы и думы. Темными крыльями вѣетъ надъ ними тоска, прячетъ отъ нихъ радость солнца и красоту Божьяго міра. Одна отъ другой скрываютъ онѣ тревогу, и невидимая стѣна выростаетъ межъ ними, столь близкими.

Автомобиль остановился. Опираясь на руку Литары, больная сошла на шоссе и прогуливалась медленно, но свободно. Женя слѣдила за стрѣлкой часовъ. Пятнадцать минуть. Достаточно. И поѣхали обратно къ дому.

Пытливо вглядывается Женя. Трепетно ждетъ. Напрасно. Тишина въ саду и въ индійскомъ дворцѣ, замерли они въ созерцаніи собственной красоты. Послѣ сеанса Женя уложила больную. Литара спустила жалюзи и на коврѣ у кровати стерегла сонъ больной. Женя съ книгой уныло побрела въ садъ, въ свой любимый уголокъ, гдѣ хвойныя деревья полукругомъ тѣснили скамью.

— Добрый день, Жэніа!

Она вздрогнула и вспыхнула, такъ неожиданно было привѣтствіе дона Педро, встрѣтившаго ее на нижней террассѣ.

— Я испугалъ васъ внезапнымъ появленіемъ, — свѣтло улыбнулся онъ, пристально вглядываясь въ ея лицо. — Вы предполагали, что я погибъ въ далекой Индіи? Я не вернулся къ сроку и даже не могъ извѣстить васъ объ этомъ. Да, Женя, я былъ далекъ отъ земли и земного, а тѣмъ болѣе отъ телеграфа и почты.

Ея нѣжное лицо выдавало ея радость.

— Съ пріѣздомъ, донъ Педро!… Я даже не слышала, какъ вы подъѣхали!

— Прилетѣлъ на аэропланѣ, когда вы были на прогулкѣ. Успѣлъ отдохнуть, и сейчасъ бодръ, какъ будто и не разставался съ индійскимъ домикомъ.

— А я васъ такъ ждала… и такъ встревожена. Моя больная грустить о чемъ-то, тоскуеть…и это…

— Мѣшаетъ концентраціи мысли. Гармонія нарушается… А гармонія, ритмъ… это почти все. Все мірозданіе перевернулось бы, если-бы великій ритмъ его, его гармонія были бы нарушены! И нашъ крохотный мірокъ требуетъ ритма и гармоніи. Больная спитъ?.. Какъ только она проснется, я верну ей ритмъ и гармонію. Лекарство таится въ этомъ письмѣ. Оно съ апрѣля пролежало на почтѣ.

Бесѣдуя, они подошли къ любимому уголку Жени и расположились на скамьѣ. Онъ въ бронзовомъ загарѣ, въ рамкѣ черныхъ блестящихъ волосъ, въ глубинѣ черныхъ глазъ, окутанный живописными складками бѣлаго хитона, — богъ силы и спокойствія. Она — хрупкая, вся въ розовомъ, какъ розовая птичка со свѣтлой головкой и бѣлыми нѣжными лапками. Въ ихъ контрастѣ, на фонѣ безоблачнаго неба и темной зелени, создалась дивная гармонія.

— Учитель, выслушайте мой докладъ. Таблицу дыханія мы постепенно прошли. Концентрація формулы, поставленной на глубокое ритмическое дыханіе, доходитъ до большой силы. Въ сосѣдней комнатѣ Литара и Зэана пѣли, танцовали, стучали, больная мыслью углубленная въ формулу, ихъ не слышала. Въ отдѣльномъ упражненіи концентраціи мысли я задавала темы «воспоминаній» и «мечтаній». Больная начала постепенно ходить, какъ малое дитя, крѣпла… и теперь четверть-часовая прогулка ее не утомляетъ. Режимъ и ванны — сухо-воздушныя и солено-іодистыя, продолжаемъ. Борьба еще ни кончена. — улучшенія чередуются съ ухудшеніями.

— Еще бы! надо обмѣнить весь организмъ. А вы, Жэніа?

— Лечила больную, каталась съ нею, учила ее ходить, а въ свободное время пользовалась даннымъ мнѣ Вами правомъ и поглощала книги вашей огромной библіотеки. Чудо возрожденіи графини, свершающееся на моихъ глазахъ, тишина и красота вашихъ владѣній, сказочный комфортъ… излечиваютъ мои нервы и розовое облако забвенія все гуще и ярче. Вотъ только съ апрѣля ваше непонятное отсутствіе и тоска графини.

— Ни того, другого уже нѣтъ, — ласково прервалъ ее донъ Педро. — Лѣто и осень мы проведемъ вмѣстѣ. Отдохну и наберусь силъ для зимняго полета… и труда. Вы мнѣ поможете красиво отдохнуть, Жэніа. Согласны?

Она не могла говорить, она только наклонила голову… и такъ странно, такъ восхитительно дрогнуло ей сердце.

Донъ Педро внимательно осмотрѣлъ больную.

— Таблица дыханія и формулы безъ измѣненія. Растираніе и сгибаніе съ сопротивленіемъ остаются; перейдемъ къ гимнастикѣ, безъ усталости и медленно. Протянуть руки впередъ. Сгибать въ локтяхъ, къ плечу. Раскачивать ноги, одну за другой. Сгибать и разгибать колѣни. Наклоняться и выпрямляться. Двигать голову вправо и влѣво, внизъ и вверхъ. Отъ плеча отбрасывать руки въ стороны и обратно къ головѣ… Черезъ мѣсяцъ перейти къ главной гимнастикѣ: стоя, вытянуть впередъ руки, пригибая одно колѣно къ животу. Притянуть руки къ плечу, сгибая въ локтѣ. Одновременно одну ногу опускать, сгибать другую къ животу какъ будто шагаете на мѣстѣ. Начать съ десяти упражненій, прибавляя ежедневно по пяти дойти до трехсотъ разъ. Три раза въ день. Первые сто дѣлаются съ неподвижной головой, пятьдесятъ — съ поворотомъ головы вправо и влѣво сто — опять съ неподвижной головой, а послѣднія пятьдесятъ, наклоняя голову вверхъ и внизъ. Прогулки пѣшкомъ, постепенно — до часа въ день. «Другъ желудка» разъ въ недѣлю. Сухо-воздушные ванны два раза въ мѣсяцъ. Ванны изъ травъ два раза въ недѣлю, на ночь. Такъ до апрѣля. А тамъ я уже не буду нуженъ… и наша больная пташка, оздоровленная, вылетитъ на свободу. Вы обѣдаете съ нами, графиня, а пока — прочтите это письмо.

----- Письмо лорда Дэвисъ графинѣ Ивковой

«Былъ боленъ, дорогой другъ, и болѣзнь за держала меня въ Берлинѣ. Писать не могъ. Не опредѣленная тоска гонять меня, все гонять. Теперь я въ горахъ Швейцаріи, въ Энгельбергѣ, на высотѣ. Горный воздухъ возвращаетъ мнѣ мои силы. Останусь здѣсь все лѣто. Уже тянетъ въ Ниццу, но, пока не позовете, — не поѣду. Не хочется иного моря, иныхъ пальмъ, иного юга, — тянетъ только въ Ниццу. За два года это мое первое опредѣленное желаніе. Не скрою, меня увлекаетъ тайна вашего леченія, интересуетъ донъ Педро. Въ вашихъ короткихъ, рѣдкихъ письмахъ вы слишкомъ осторожны, но любопытство мое задѣли. Хорошо, что жизнь научила меня терпѣнію. Еще годъ. Подождемъ. А пока всего, всего лучшаго. Никто больше меня не желаетъ дону Педро успѣха въ его задачѣ. Вашъ неизмѣнный другъ Сидней Дэвисъ.»

Анна Павловна лежала неподвижно, съ открытыми глазами, улыбка сіяла на ея лицѣ. Новый приливъ энергіи и въ каждомъ атомѣ тѣла ключемъ бьетъ жажда исцѣленія. Годъ! Одинъ годъ! Дружба лорда Дэвисъ не потеряна, нѣтъ! Гдѣ бы онъ ни былъ — онъ думаетъ о ней, онъ ей пишетъ. Не безпомощной и одинокой выйдетъ она изъ индійскаго дворца. Лорда Дэвисъ тянетъ въ Ниццу, но… пока она не позоветъ, онъ не осуществить этого «своего перваго желанія».

----- Письмо графини Ивковой лорду Дэвисъ.

"Ваше письмо, дорогой другъ, безъ конца лежало на почтѣ, такъ какъ донъ Педро застрялъ въ своей Индіи. Онъ исчезаетъ каждую зиму, словно его жгучая натура боится горной зимней свѣжести. А Вы сидите на высотѣ Энгельберта?! И я тамъ была однажды, во дни моей юности, счастливая здоровьемъ и безпечной жизнью. Можетъ быть, Вы въ томъ же отелѣ и въ той же комнатѣ?!

— Я за вами, графиня, ужинъ на столѣ.

Анна Павловна стояла у окна. Она обернулась на зовъ Жени. Залитая лучами заката, съ сіяющей улыбкой въ глазахъ, она казалась моложавой, почти прекрасной.

— Донъ Педро правъ, — невольно подумала изумленная Женя. — письмо лорда Дэвисъ исцѣлило ея меланхолію.

ГЛАВА VII

Еще годъ, послѣдній годъ испытаній канулъ въ вѣчность.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Съ верхней веранды донъ Педро и Женя любовались весенней грозою. Въ почернѣвшемъ небѣ сверкали молніи, оглушительные раскаты грома потрясали землю. Подъ порывами вѣтра гнулись и склонялись, точно падали ницъ, пестрыя головки цвѣтовъ.

— На этотъ разъ я точенъ, Жэніа. Буря не удержала меня въ Ниццѣ. Начало апрѣля, и я уже съ вами. Какъ провели вы зиму? Какъ моя больная?

— Осмотрите ее и будьте собственнымъ судьей, — таинственно отвѣтила Женя. Всю эту зиму съ энергіей мы слѣдовали вашему ученію. Я преклоняюсь передъ его могуществомъ. Вы можете и должны спасти человѣчество.

Онъ молчалъ, словно выжидая, пока новый яростный порывъ вѣтра не пронесется надъ садомъ. Быстрымъ робкимъ взглядомъ Женя заглянула въ блестящую черную глубину его глазъ. Казалось ей, что на днѣ этой бездны таится печаль.

— Облегченіе, но не спасеніе, — тихо проговорилъ донъ Педро. — Развѣ не стоить передъ нами Смерть, вѣчно угрожая? Наблюдали ли вы за муравейникомъ, Жэніа? Какая кипучая жизнь! Наступите ногой, и нѣтъ кипучей жизни и гибнутъ въ расцвѣтѣ силъ и энергіи крохотные труженика. Такъ стоитъ смерть надъ огромнымъ человѣческимъ муравейникомъ. Выберетъ любого ядовитой своей волей и раздавитъ. Или сразу костлявой ногой уничтожить сотни, тысячи. Умъ, талантъ, трудъ… все тщетно передъ ея ледянымъ дуновеніемъ. Пока человѣкъ не побѣдилъ Смерть, онъ — ничто. Мы еще вернемся къ этому, Жэніа, а теперь… навѣстимъ больную.

Но дверь неожиданно распахнулась и сама больная появилась на верандѣ. Три года тому назадъ, прикованная къ постели, умирающая старуха, — сейчасъ она легкой походкой подошла къ дону Педро.

— Я давно уже знаю о вашемъ пріѣздѣ, дорогой учитель, но вы забыли обо мнѣ, а желаніе васъ видѣть было сильнѣе моего терпѣнія.

Ласково сжимая ея руки, донъ Педро вглядывался въ ея лицо. Такъ любовно смотритъ художникъ на свою, почти законченную, картину.

— Успѣхъ большой, — свѣтло улыбнулся донъ Педро. — Правда, ваша сильная натура была моей дѣятельной помощницей. Но еще не малая вамъ предстоитъ работа, уже самостоятельная. А теперь, кайтесь, какъ себя чувствуете?

— Прежде всего, — сіяя разсказываетъ графиня, — исчезли боли. Мечта моя сбылась. Утромъ я просыпаюсь энергичная, вскакиваю, сама одѣваюсь. Движенія мои свободны и безболѣзненны. Могу жить, какъ всѣ, работать. И такъ страстно хочется благодарить васъ, спаситель мой, но нѣтъ словъ… языкъ кажется мертвымъ. Загляните къ мое сердце, въ немъ — буря счастья и признательности.

— Безъ словъ благодарятъ ваши глаза и поютъ мнѣ гимнъ. Мы — на небѣ. А теперь… спустимся на землю. И прежде всего я выполняю свою обязанность придворнаго вашего почталіона.

----- Письмо лорда Девисъ графинѣ Ивковой.

"Съ вашего разрѣшенія, дорогой и милостивый другъ, я прилетѣлъ въ Ниццу. Терпѣніе презрительно отъ меня отвернулось. Отнесу это письмо на почту, и въ отелѣ, какъ затворникъ, буду ждать отвѣта. И спѣшите, дорогой другъ, не испытывайте человѣка, потерявшаго терпѣніе. Вамъ преданный Сидней Дэвисъ.

Nice. Cimiez. Hôtel Riviera.

----- Отвѣтъ графини.

"Дорогой другъ, такъ хочется Васъ видѣть, но только не въ шумной Ниццѣ, а здѣсь… въ божественной тишинѣ индійскаго дворца. Завтра, на разсвѣтѣ, заѣдетъ за Вами автомобиль дона Педро, я, въ 11 утра, мое нетерпѣніе пожметъ руку Вашему. Анна Ивкова.

Въ тревожномъ волненіи ждетъ графиня своего гостя. То подходить къ открытому окну, вдыхая освѣженный грозою воздухъ, и чутко прислушивается, вглядываясь въ темнѣющую за цвѣтникомъ густую зелень. То нервно бродитъ изъ угла въ уголъ, останавливаясь у зеркала. Въ тысячный разъ экзаменуетъ она свою внѣшность. Живописныя складки голубой, расшитой золотыми цвѣтами, одежды драпируютъ ея прямую и гибкую, какъ прежде, фигуру. Ясные глаза блестятъ огнями жизни, надежды, нетерпѣнія. Кровь трепетною волною прилила къ лицу, нѣжно сочетаясь съ правильными его чертами.

Автомобиль! Пальцы конвульсивно задернули окно желтоватымъ облакомъ занавѣски. Графиня прижалась къ стѣнѣ, вся замерла.

Шаги… все ближе.

— Разрѣшите войти, графиня.

Его голосъ! Волненіе сдавило горло. Хочется крикнуть: «войдите!», и нѣтъ звука, только губы трепещутъ.

И все идетъ, какъ сонъ, — туманный и яркій… волшебно-прекрасный и страшный. Сонъ, сонъ наяву.

Лордъ Дэвисъ стоитъ, изумленный, и не сводитъ глазъ съ видѣнія. Онъ постарѣлъ и осунулся, но графиня этого не замѣчаетъ. Еле ступая, идетъ она ему навстрѣчу, и вдругъ, порывисто и сильно, обѣими руками сжимаетъ безсильно повисшую руку того кѣмъ грезила дни и ночи. Прозрачными частыми каплями сбѣгаютъ слезы по ея лицу.

— Дорогой другъ… дорогой другъ…

Онъ не вѣритъ своимъ глазамъ. Или ихъ застилаютъ видѣніемъ чары индійскаго дворца? Въ памяти мелькаетъ умирающая, прикованная къ постели старуха, сохранившая живую душу, блескъ ума и жалкій слѣдъ когда-то божественной красоты. А эта, что стоитъ передъ нимъ? Моложава, здорова, стройна.

— Сонъ? Или чудо? — самого себя громко вопрошаетъ онъ.

— Чудо! — радостно отвѣчаетъ графиня.

Поздній вечеръ. Мягко льется свѣтъ фонаря, озаряетъ онъ голубую спальню и лорда Дэвисъ на широкой постели, въ нѣжномъ покровѣ голубого шелка. Широко открыты его глаза. Сонъ ночи не смѣняетъ сна на яву. Волшебнымъ ключомъ чудо раскрыло его сердце и нашелъ онъ разгадку и тоски, и томленія своего. Ключъ тотъ — любовь. Съ первой же встрѣчи съ графиней Анной жалость плѣнила его душу. Онъ угадывалъ ее въ сіяющемъ прошломъ и видѣлъ въ черной тьмѣ настоящаго и, сожалѣя, страдалъ за нее. Но въ немощномъ тѣлѣ умирающей жила ея душа — та же, что и въ юные годы.

Разсыпались передъ нимъ блестки ея ума и знаній, освѣщенныя муками. Дивно расцвѣтало передъ нимъ сердце женщины и влекло его въ пріютъ для бѣдныхъ. Тамъ находила забвеніе разбитая горемъ душа его.

А тутъ Элленъ! Онъ вдругъ понялъ, что, не желая, первой любовью пробудилъ ея сердце. И взволновалась его затихшая душа. И онъ себя не понималъ.

Въ погонѣ за чудомъ исцѣленія одинокая скрылась. Сразу, казалось ему, опустѣла Ницца, и потускнѣлъ дразнящій цвѣтокъ любви Элленъ. За тѣ три года, что графиня рѣшила посвятить грядущему чуду, онъ, скитаясь по свѣту, провѣрить себя.

Но въ скитаніяхъ народилась новая тоска. И стремленіе къ кому то невѣдомому, и желанія, которыхъ онъ не понималъ. Угасало въ этомъ смутномъ волненіе, пробужденное любовью Элленъ. И все дальше уходить онъ отъ нея. А сейчасъ? Любопытство ли привело его къ индійскому дворцу? Или дружба? Нѣтъ, любовь! И онъ это понялъ въ то мгновенье, когда чудо исцѣленія предстало передъ нимъ. Тогда онъ себя разгадалъ.

Порывисто сбросилъ онъ легкій шелкъ одѣяла, и, у стола, съ непривычной поспѣшностью, начерталъ нѣсколько словъ Элленъ:

"Не думаю, дорогое дитя, что Васъ огорчатъ эти строки. Вѣроятно, Вы уже давно отказались отъ чудовищной мысли связать юную жизнь съ человѣкомъ, прожившимъ свою. Не по дорогѣ намъ. Вы — къ свѣту счастья, я… въ иному свѣту, озарившему старую душу, или… къ вѣчной тьмѣ. Забудьте о своемъ чувствѣ ко мнѣ, миссъ Элленъ, и тогда не найти Вамъ лучшаго друга, стараго друга

Сиднея Девисъ . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Запечаталъ конвертъ… и сразу ясно стало на душѣ. Подошелъ къ окну. Завтра рѣшится его судьба. Къ новому свѣту? Или къ вѣчной тьмѣ?

Прошлое, что годами жгло душу, словно растаяло въ ароматѣ прозрачнаго воздуха.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Нѣтъ! не приходитъ сонъ ночи, не смѣняетъ сна на яву.

Онъ осторожно спустился въ садъ.

Спитъ индійскій дворецъ. Въ одномъ только окнѣ виднѣется свѣтъ. Кого это тревожитъ весенняя ночь? А хороша она. Тепла и ароматна. Въ уснувшемъ небѣ зоркими стражами свѣтятся звѣзды — очи. Но темно на землѣ, словно прячется она въ черномъ покровѣ ночи отъ небесныхъ очей.

Въ непонятномъ волненіи опустился лордъ Дэвисъ на скамью, и теплымъ, трепещущимъ тѣломъ приникъ къ ея холодному мрамору. Замеръ… а мысль ускользаетъ, бьется, какъ пойманная рыбка, въ тенетахъ волненія. Такъ тихо. Онъ слышитъ дыханіе спящей природы. Но что это? новый шелестъ? Или вѣтерокъ, налетая, пробѣгаетъ по листьямъ? Шелестъ все ближе. То — легкіе шаги. Изъ тѣни кустарника выплываетъ свѣтлая фигура.

— Графиня!

Похолодѣвшіе пальцы коснулись нѣжной руки. И въ эту темную ароматную весеннюю ночь онъ оказалъ ей то, о чемъ несмѣлъ и думать. Она слушала, молча, не отнимая руки, и ея теплотою согрѣвались ея холодные пальцы.

— Я полюбилъ васъ, когда вы умирали прикованная, казалось, къ послѣднему земному ложу. Я полюбилъ вашъ умъ, чуткость, молодость вашей души, вашу покорность и ваши страданія. Въ разлукѣ крѣпла моя любовь. Тоска гнала меня къ вамъ. Но только вчера, когда я васъ вновь увидѣлъ, я ярко понялъ все, что говорю вамъ сейчасъ. Въ лучахъ любви сгорѣло мое прошлое, до пепла. Я, можетъ быть, не сказалъ бы вамъ правды, но за меня говорятъ эта ночь, непобѣдимая. Ея это смѣлость, не моя. Въ отвѣтѣ — мой приговоръ. Идти ли мнѣ, одинокому, къ вѣчному мраку, или, объ руку съ любимой женой, къ новому свѣту земному?

Нѣжная рука дрожитъ въ его, теперь горячей, рукѣ. Робко, почти со страхомъ, онъ заглянулъ въ ея лицо. Въ голубыхъ глазахъ ея отражается блескъ далекихъ звѣздъ, и слезы счастья падаютъ свѣтлыми искорками. За нее отвѣчаютъ эти слезы.

Удивленная Женя застыла у порога. Что это? Графиня уже одѣта и, кажется, куда то собирается? Такъ рано?

— Сеансъ уже конченъ, милая Женя. Спѣшу въ садъ, тамъ меня ждутъ.

Не укрылось отъ Жени смущеніе графини.

— Что-то случилось, Анна Павловна?!

— Боюсь, вы будете смѣяться надъ жалкой старушкой, Женя. Боюсь, что васъ поразятъ мое признаніе. Я… я выхожу замужъ за… лорда Дэвисъ.

— Для новой жизни вы покидаете мой домъ, графиня! — торжественно говорилъ донъ Педро въ день отъѣзда своихъ гостей. — Я — гордъ! Отчасти и я творецъ вашего счастья.

— Вы мой божественный спаситель! — просто, съ глубокимъ чувствомъ сказала она.

— На прощаніе оставлю вамъ мой завѣтъ. Продолжайте систему. Два раза въ день — дыханіе и концентрація мысли. Проводите на дыханіи формулы. Ежедневно гимнастика и прогулка не менѣе часа. Ѣшьте понемногу, хорошо прожевывая пищу. Побольше овощей и фруктовъ, и пусть мои напитки замѣнятъ вамъ вино. Разъ въ мѣсяцъ — другъ желудка. Одна суховоздушная ванна и три — изъ травъ. Въ случаѣ нездоровья, обращаться къ опытному Chiropractor’у. Вотъ мой завѣтъ.

— Я такъ вамъ благодарна, такъ… — Слезы прервали слова графини.

— Это — слезы счастья, — сказалъ взволнованный лордъ Девисъ. — Поднимаю бокалъ чудеснаго кокосоваго молока во славу Новой Силы и учителя дона Педро Альгуэцъ!

— Я назвала его опаловымъ напиткомъ, — чокаясь съ дономъ Педро, грустно улыбнулась Женя.

Какъ пристально взглянулъ на все донъ Педро, и что то дрогнуло въ его лицѣ.

— Кажется, вамъ жаль разстаться съ моимъ лидійскимъ уголкомъ… — спокойно сказалъ онъ.

— Люди, какъ кошки, привыкаютъ къ мѣсту, — торжествуя побѣду надъ слезами, проронила Женя.

— Мы какъ нибудь лѣтомъ навѣстимъ дона Педро, — успокоительно сказала графиня.

Послѣдніе часы летѣли такъ быстро. Или это только казалось Женѣ? Она, прощаясь, обошла комнаты цвѣтникъ, любовалась изъ сада и скользнула въ паркъ, въ боковую аллею… и бросилась на влажную траву, и дала волю душившимъ ее весь дспь слезамъ.

Теплая мягкая рука неожиданно коснулась ея головы. Она вскочила и очутилось въ объятіяхъ Зэаны.

— Женіа плачетъ. Зачѣмъ?

— Я уѣзжаю. Зэана.

— Женіа, Женіа… зачѣмъ? Никто тебя ее полюбитъ сильнѣе Зэаны. Никто тебя такъ не выкупаетъ, не одѣнетъ, не расчешетъ такъ твои волосы, какъ вѣрная Зэана! Зачѣмъ, Женіа?

Онѣ крѣпко обнялись и громко рыдали.

Чуть клонилось солнце къ западу, когда открытый автомобиль остановился у веранды индійскаго дворца. Первый вышелъ въ садъ лордъ Дэвисъ, въ сопровожденія дона Педро. За ними дамы въ дорожныхъ туалетахъ.

Хитоны и плащи, расшитые золотыми птицами, цвѣтами и змѣями, вернулись на старыя мѣста, въ сундуки дона Педро.

Гости тепло простились съ хозяиномъ и слугами и расположились въ экипажѣ.

— Въ это воскресеніе мы ждемъ васъ въ Ниццу, донъ Педро. Моя вилла не такъ восхитительна, какъ вашъ индійскій дворецъ, но не дурна, и садъ не плохъ.

Автомобиль тронулся. Мгновеніе… и онъ скрылся за деревьями парка. Исчезла сіяющая улыбка графини, и радостный взоръ ея жениха, и печальные, полные слезъ, глаза Жени.

Литара и Зэана — повалились на мраморныя ступени и безпощадно теребили свои черныя блестящія космы. Донъ Педро, задумчиво глядѣвшій вслѣдъ отъѣхавшимъ, невольно вздрогнулъ.

— Что вы?

— Уѣхала Жэніа, — голосила Зэана. — Ахъ, господинъ, какъ она сегодня плакала въ паркѣ!

Донъ Педро, молча, отвернулся. Тѣнь волненія скользнула по его лицу, и исчезла въ глубинѣ сверкнувшихъ глазъ.

ГЛАВА VIII

Въ чудесномъ своемъ саду, послѣ спортивной прогулки, Элленъ Дроусъ спокойно пила утренній кофе. Она избрала этотъ уголокъ сада, гдѣ все напоминало ей послѣднюю встрѣчу съ лордомъ Девисъ. Больше года она не имѣла о немъ извѣстій; но не гасла надежда въ ея сердцѣ.

— Простите, Элленъ, что безъ доклада врываюсь къ вамъ. Меня несутъ на крыльяхъ потрясающія новости! — щебетала нарядная и сіяющая маркиза де-Бревиль.

Она впорхнула, какъ бабочка, въ интимный уголокъ Элленъ. Улыбка злого торжества кривила ея хорошенькія губки.

— Всегда вамъ рада, милая маркиза. Чашечку кофе или молока? Еще успѣете разсказать ваши потрясающія новости.

— Нѣтъ, новости прежде всего! Подумайте, Элленъ, лордъ Дэвисъ уже три недѣли въ Ниццѣ и скрывался отъ насъ всѣхъ въ отелѣ Ривьера!

Яркая краска недоброй догадки волной залила щеки Элленъ.

— Вчера только онъ переѣхалъ на свою виллу «Забвеніе», — торжествуя, продолжала маркиза. — И не одинъ, а со своей невѣстой, графиней Ивковой и съ ея молоденькой подругой. Скоро ихъ свадьба.

Элленъ долго молчала, еле владѣя собой Буря клокотала въ ея груди. Но вотъ она рѣзко выпрямилась. Молніеносное рѣшеніе созрѣло:

— Маркиза, — сказала она, улыбаясь странной улыбкой, — я за пять милліоновъ купила у васъ эту виллу, теперь я предлагаю ее вамъ за 500 тысячъ.

— Вы… не шутите?

— Да или нѣтъ?

— Элленъ, вы — божество! Да, конечно, да!

Черезъ нѣсколько дней огромный пароходъ уносилъ Элленъ Дроусъ далеко отъ Ниццы, по ту сторону океана. Она стояла за палубѣ спиной къ ненавистной теперь странѣ. Тонкая и мускулистая, съ тоскливо поникшей рыжей головкой, она словно гнулась подъ тяжестью своихъ милліардовъ, безсильныхъ купить счастье.

Свадьба графини Ивковой и лорда Дэвисъ.

Это была скромная свадьба, и только лучшіе друзья, — Женя и донъ Педро, — присутствовали на ней.

Обѣдъ въ саду виллы «Забвеніе». Тамъ музыкой звучали пожеланія, и въ небесной гармоніи сливались взоры влюбленныхъ супруговъ. И когда теплая ночь душистымъ покровомъ спустилась на землю, новобрачные простились съ друзьями.

Въ роскошной спальнѣ, въ стилѣ Louis XIV, въ легкомъ кружевномъ пеньюарѣ, леди Дэвисъ, волнуясь, ждала.

Новобрачный вошелъ, — взволнованный и робкій. Говорить онъ не могъ. Какъ рабъ, покорный и страстный, палъ онъ къ ногамъ царственной лэди. Трепещущая, она склонилась… и губы ея коснулись горячихъ устъ. Въ этотъ мигъ Наслажденіе заслоняло Міръ.

— Вы похудѣли и поблѣднѣли, Жэніа. Очевидно, горный воздухъ индійскаго дворца благотворнѣе городского.

Она отвѣтила печальнымъ вздохомъ на эту тираду дона Педро.

Такъ много было магнолій и розъ въ саду виллы «Забвеніе», и такъ ядовитъ и сладокъ былъ ихъ ароматъ. Не онъ ли пьянилъ юную головку Жени?

— Завтра возвращаюсь въ свои горы, Жэніа. Лѣтомъ надо привести къ итогу все, что сдѣлано зимой. Такъ много труда и какъ я еще далекъ отъ цѣли!

— Побѣдить Смерть?!

— Да! Тѣло уподобить духу, и тогда — вѣчная жизнь. Человѣкъ очистится, возвысится. Духъ побѣдитъ плоть. Мы удлинили жизнь. Этимъ мы завоевали право мечты о безсмертіи. Не возвращаясь сотни разъ на землю, Духъ нашъ въ одномъ долгомъ земномъ существовали достигнетъ очищенія и прощенія. Неужели неувлекаетъ васъ этотъ великій путь?

— Я слаба и безпомощна.

— Нужны крылья… и я намъ ихъ предлагаю.

Она казалась маленькой печальной птичкой, а онъ, рядомъ съ нею, могучимъ орломъ.

— Я и съ крыльями не сумѣю летать, — прошептала она, и голосъ ея трогнулъ слезами.

— Дитя мое, я разгадалъ ваше сердце: оно чисто и дѣвственно, я въ немъ читаю, какъ книгѣ.

Въ порывѣ стыда и страха она обѣими орукими закрыла лицо.

— Въ жизни леди Дэвисъ вы лишняя, а между тѣмъ…

Дѣвичьи плечи дрогнули.

— А между тѣмъ вы могли бы быть дорогой подругой тому, кого любите.

Онъ нѣжно отвелъ ея руки отъ смущеннаго лица, но свѣтлые глаза прятались въ тѣни рѣсницъ.

— Вы чисты, благородны, терпѣливы и мужественны. Вы будете мнѣ лучшей помощницей. Вы вдохновите вашего учителя, потому… потому что завоевали его сердце, еще не знавшее земной любви.

Задыхаясь отъ нежданнаго счастья, она быстро наклонила голову и губки ея приникли къ рукѣ дона Педро.

— Милая…

И рука, которую она только что покрыла поцѣлуями, въ невольномъ порывѣ прижала ее всю — маленькую птичку — къ мощной груди.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Двѣ любящія пары разстались послѣ вѣнчанія Жени и дона Педро.

Экспрессъ умчалъ лорда и лэди Дэвисъ въ горы Швейцаріи, а донъ Педро повезъ донну Жэніу къ индійскому дворцу.

Зэана и Литара съ энтузіазмомъ встрѣтили свою госпожу. Ужинъ ждалъ молодыхъ въ столовой. Подъ тяжестью плодовъ гнулся столъ, осыпанный цвѣтами. Донъ Педро нервно шутитъ съ Зэаной. Женя, молча, трепетно улыбалась, а въ груди ея звучала ликующая пѣсня счастья.

Послѣ ужина донъ Педро исчезъ въ своемъ кабинетѣ, а Зэана провела молодую донну въ ея комнату. Любовно, какъ куколку, купала ее въ бассейнѣ; радостно смѣясь расчесывала свѣтлыя волны роскошныхъ волосъ, сплела ихъ и повязала золотою сѣткой. И уложила донну въ постель.

— Доброй ночи, госпожа.

Погасила фонарь и исчезла

Одиннадцать разъ пробили часы, но не было сна. Во власти счастливой мечты на яву грезила Женя.

Черные глаза пронизали ея душу въ первую же встрѣчу, но волненіе свое она сочетала съ суевѣрнымъ страхомъ и сторонилась «страннаго дона». Съ тѣмъ же страхомъ и непонятною тогда радостью послѣдовала она за графиней. Очарованіе индійскаго дворца околдовало ее. Спасеніе графини подняло въ ея глазахъ дона Педро на блистающую высоту. Доброта его, величавое спокойствіе, скромность великаго, — ничтожной рабой повергли они ея душу къ вогамъ его души. Такъ было грустно въ индійскомъ дворцѣ во дни его отсутствія; когда онъ запаздывалъ, грусть превращалась въ тоску.

Въ день разлуки Женя поняла себя, свою любовь и, рыдая въ паркѣ, прощалась съ призракомъ счастья. Маленькая, недостойная — прощалась она съ великимъ.

День свадьбы графини былъ днемъ ея возрожденія. Въ саду виллы «Забвеніе», упоенная словами любви, она цѣловала его руки, — маленькая рабыня. И, когда его сердце билось у ея груди, ей казалось, что она вся въ облакахъ счастья улетаетъ къ небу.

И вотъ она — супруга дона дона Педро. Ее, ничтожную птичку, на могучихъ крыльяхъ своихъ унесетъ орелъ въ невѣдомую ей Индію, и пойдутъ они объ руку по пути великихъ откровеній. Робкая душа ея еще не осилила чудеснаго, еще трепещетъ въ сладостномъ страхѣ.

И вдругъ нежданно, во тьмѣ ея спальни, зажегся фонарь и кто-то склонился надъ ея изголовьемъ.

— Я не могъ работать, Жэніа. То земное и пламенное, что вы создали во мнѣ, влекло меня къ вамъ. Я не могъ побѣдить, и это первая моя слабость за годы борьбы.

Съ пугливымъ восторгомъ свѣтлые глаза тонули въ глубинѣ черныхъ глазъ, теперь сверкавшихъ тысячью огней на блѣдномъ лицѣ. Огни сжигали ее всю, любуясь и жадно желая. Они не видали еще такой красоты. Мраморная нимфа, распростертая надъ бассейномъ, могла бы завидовать нимфѣ живой. Подъ золотою сѣткой разметались свѣтлыя косы, разсыпались по обнаженнымъ плечамъ. Пугливымъ восторгомъ свѣтились звѣзды — очи на нѣжномъ лицѣ, но полуоткрытыя дѣвственныя уста уже пылали первымъ зноемъ страсти.

Тихо. Слова сгорѣли въ жуткомъ трепетѣ. Блѣдное лицо такъ близко. Губы дрожатъ. И послѣдняя робость сгораетъ въ бѣшеномъ порывѣ. Хитонъ, какъ опавшій листъ, соскользнулъ на коверъ. Жадно жгутъ горячія губы дѣвственное тѣло, упругую грудъ. И рвется въ тишинѣ стонъ, стонъ блаженства… до боли.

ЭПИЛОГЪ

Черезъ четыре года

Grande Opera.

Залитый огнями залъ наполняется публикой премьеръ. Дамы соперничаютъ откровенностью декольте, величиною брилліантовъ и шикомъ послѣдней моды. Какъ пчельникъ жужжитъ театръ, и горятъ любопытные взоры, пробѣгая по ложамъ и кресламъ.

Въ одной изъ ложъ миссъ Элленъ Дроусъ, окруженная кавалерами. Она бравируетъ своей эксцентричностью, не признающей законовъ свѣта. Ея туалетъ — послѣдній крикъ моды. Это. не туалетъ, — это кусочекъ газа, расшитый причудливой вышивкой, гдѣ цвѣта сочетаются такъ смѣло и неожиданно красиво. Обнаженная грудь ея покрыта брилліантами и на рыжихъ волосахъ сіяетъ тысячью огней драгоцѣнная повязка. Нити жемчуга обвиваютъ всю ея тонкую фигуру. Холодомъ звучитъ ея громкій смѣхъ, холоденъ стальной блескъ ея, глазъ. Годы эти пронеслись въ погонѣ за исцѣленіемъ уязвленной гордости разбитаго сердца. Въ вихрѣ эксцентричности и нелѣпыхъ флиртовъ летѣли они, по рана не залѣчивалась. Ей — юной, сказочно-богатой предпочли «больную старушку.» Этого ни забыть, ни понять она не могла.

Антрактъ. И вотъ дверь пустой ложи миссъ Дроусъ медленно отворяется. Элегантный, высокій господинъ почтительно, какъ королеву, пропускаетъ изящную даму. Ея простой бѣлый туалетъ украшенъ только стариннымъ изумруднымъ колье и серьгами. Пушистые свѣтлые волосы вѣнчаютъ красивую голову.

Ея правильныя черты озарены лаской голубыхъ глазъ. Но кого напоминаетъ эта дама Элленъ Дроусъ?

Почему такъ болѣзненно сжалось сердце юной американки? Она невольно переводитъ глаза на спутника дамы и .. вздрагиваетъ. Лордъ Дэвисъ — помолодѣвшій, счастливый. А она, его дама? Больная старушка? Что за чудесное перерожденіе?!

— Почему вы такъ поблѣднѣли, миссъ Элленъ?

Она подавила стонъ и рѣзко разсмѣялась.

— Глупая опера! съ меня достаточно. — И она шумно покинула ложу въ сопровожденіи своей свиты, никогда не удивлявшейся ея причудамъ.

Въ красочной столовой индійскаго дворца собрались они вмѣстѣ, двѣ любящихъ пары. Послѣ четырехъ-лѣтней разлуки, встрѣтились они, какъ друзья, не перестававшіе помнить другъ друга. Донъ Педро не измѣнился, только улыбка чаще озаряла смуглое его лицо. Немного возмужала юная донна Альгуэцъ. Движенія ея стали спокойнѣе, въ свѣтлыхъ глазахъ погасъ послѣдній отблескъ разочарованія и стелется въ нихъ — счастье.

Лордъ Дэвисъ высоко поднялъ бокалъ, въ немъ опалами переливалось кокосовое молоко.

— За Силу, таящуюся въ атмосферѣ, Силу, что сохраняетъ и возвращаетъ Человѣку здоровье и молодость. И за того, кто щедро открылъ ее намъ!

Лэди Дэвисъ поднялась, и губы ея благоговѣйно коснулись лба учителя.

— Съ вѣчною благодарностью поддерживаю тостъ мужа! маленькая донна восторженно и молча смотрѣла на любимого. Развѣ слова могли выразить ея чувства?

— Цѣль моей жизни — продолжалъ лордъ Дэвисъ — передать человѣчеству систему дона Педро. Конечно, Силой можетъ пользоваться лишь тотъ, кто, понявъ ученіе, будетъ точнымъ его послѣдователемъ. Система эта не для лѣнивыхъ, не для небрежныхъ.

— Нѣсколько такихъ примѣровъ, какъ мое излеченіе, — горячо прервала леди Дэвисъ, — и каждый, обремененный годами и болѣзнью, станетъ терпѣливымъ и стойкимъ. Я буду вашей горячей помощницей, Сидней, въ дѣлѣ пропаганды Новой Силы.

— Не сомнѣваюсь въ вашемъ успѣхѣ. А мы, мы упорно пойдемъ впередъ на новую борьбу — долгую и трудную. Мы поборемся съ самымъ лютымъ врагомъ человѣчества — со смертью.

Конецъ.

ПОСЛѢСЛОВІЕ

Вотъ уже 10 мѣсяцевъ, какъ я лечусь Новой Силой. Вначалѣ, изучая дыханіе, я три раза въ недѣлю пользовалась услугами Chiropractor’а (именно M-r Brun, проживающаго въ Ниццѣ). Теперь я уже перешла къ большой формулѣ и излеченіе мое подвигается успѣшно. А я, вѣдь, пролежала пять лѣтъ и никакія средства мнѣ не помогали. Чѣмъ только меня не лечили! Теперь я забросила всѣ лекарства, кромѣ «друга желудка» и эликсира дона Педро, и я надѣюсь на полное исцѣленіе, на новую молодость. Сила уже коснулась моего тѣла. Въ этомъ романѣ я могла описать только одинъ случай и кратко коснулась леченія, но своими познаніями я охотно подѣлюсь съ каждымъ страждущимъ (письмомъ). Кто обладаетъ силой воли, настойчивостью я желаніемъ, тотъ можетъ быть вѣчно молодымъ и здоровымъ

Авторъ.

Comtesse Sollogoub-Beboutoff, 24, Boulvard Joseph Garnier, Nice (А.M.), France. На отвѣтъ прилагайте соотвѣтствующую марку.

Новая сила (Бебутова)/ДО

Княг. ОЛЬГА БЕБУТОВА

Новая сила

НОВАЯ СИЛА

ГЛАВА I

ГЛАВА II

ГЛАВА III

ГЛАВА IV

ГЛАВА V

ВТОРАЯ ЧАСТЬ

ГЛАВА I

I

II

III

I

II

III

2

3

2

8

5

8

3

3

3

9

5

9

4

3

4

10

5

10

5

3

5

10

6

10

5

4

5

10

7

10

5

5

5

10

8

10

6

5

6

10

9

10

7

5

7

10

10

10

ГЛАВА II

I

II

10

11

20

11

20

10

12

20

12

20

10

13