Новая политика (*)
правитьO cives, cives! Quaerenda pecunia primum ek, virtus pok nummos.
Вот правило новых политиков: «О граждане, граждане! Сперва деньги, а после добродетель!» Смешно относить к нашим правлениям строгие правила древних законодателей; все их способы народного и частного благоденствия были основаны на трудной и печальной системе терпения. Не все ли древние философы, поэты, историки, ораторы, вооружаются против роскоши и богатства? Что слово, то сатира на торговлю. По их речам кажется, что всякой великой человек должен жить в бедной хижине, есть одни корень и пить воду из глиняных сосудов. По их мнению там нет республики, где люди смеются, пляшут, хорошо пьют и едят, и где забавы с искусствами служат после трудов успокоением.
Платон между прочими был такой фанатик нравов и добродетели, что он запретил строить города на реках или на море, боясь, чтобы жители, от стечения торговых людей, не заразились чуждыми пороками. Любовь к удовольствиям казалась ему язвой. Он хотел, чтобы народы жили врознь, а города были монастырями. Ликург, будучи еще строже и неумереннее Платона, вздумал такую химеру превратить в существенность. Он сделал из Лакедемона обитель воинственных монахов, который всякой день мучили себя, чтобы после храбро драться, и всякой день постились, чтобы сносить голод в походах. Одним словом, все древние законодатели соглашались в том, что надобно род человеческой держать в руках, теснить, мучить, и весь мир обратить в Фивскую пустыню. Такие странные, Латрапские мысли украшались высокопарным суемудрием; бесстыдные софисты хотели даже уверить нас, что все это делается для нашей пользы. «Человек, говорили они, бывает только несчастлив от страстей и нужд своих; если удалим от него все предметы желания, потребностей и суетного любопытства, то удержим его в пределах натуры и под властью разума. Мы запрещаем в самом деле не истинные забавы, а предупреждаем только угрызение совести и раскаяние».
Желая в двух словах вместить все их учение, скажем, что нравы и добродетели были тонким ядом сих самовольных образователей, сих политических янсенистов, которые никак не хотели верить благодетельным успехам человеческого разума. Состояние гражданских обществ было тогда некоторым образом благоприятнее для такой системы. Множество малочисленных, бедных народов долженствовало думать о своей безопасности в соседстве народов сильнейших и честолюбивых. Телесные силы, умеренность в образе жизни, мужество и терпение были тогда самым действительнейшим оружием. Искусство не изобретало еще сих грозных машин, которые не имеют нужды ни в силе, ни в добродетели.
Философия и дальнейшие успехи человеческих знаний открыли нам таинство соединять веселья с делами, роскошь с силою и дурные нравы с великими подвигами. Мы свергнули с себя иго старинных моралистов, и новыми системами доказали ложь их мудрости. Все приняло другой вид; доходы стоят теперь на ряду с добродетелями; торг занял место нравов; справедливости, бескорыстие, бережливость, обратились в ничтожество от расчетов корысти; всеобщее угнетение порывает умы к опасным предприятиям и важным открытиям; воображение летает, и находит новые способы счастья и богатства; все механические художества, все науки истощаются для новых средств защиты или истребление людей; все, одаренные великим умом, наперерыв стараются украсить жизнь, умножить число приятностей и наслаждений. Везде отвергают заблуждение; везде беда и гибель предрассудкам, хотя и то правда, что место старых и тленных часто занимается новыми и сильнейшими.
Число и быстрота движений во всей европейской политике чудесным образом умножились; головы дымятся; богатство служит подстреканием деятельной промышленности, роскошь питает жизнь в государствах. Алчность ко злату, нужному для удовольствия страстей, которые прежде считались пагубными, рождает ныне диво за дивом. Воспаление пороков произвело более героических дел, нежели древние добродетели. Успехи человеческого разума, как в морали, так и в политике, чрезвычайны; все старые навыки теперь бесполезны, все старые пословицы смешны. Литература, которая питала некогда дух и сердце, стала одной забавой и приятным обманом. На что нам язык греков и римлян, когда у нас есть совсем другие идеи, другие нравы и правила? Счет и мера составляют нашу энциклопедию; художества, полезные для войны и торговли, должны быть единственным предметом нашего воспитания.
Торговля сближает людей, война разделяет их. Торговля умножает богатство, война истребляет его. Торговля есть источник жизни, война торжество смерти. Однако же и та и другая имеют влияние на общество, подобно как добрый и злой гении Зороастровы действуют на правление мира; обе соединяются и взаимно служат подпорой одна для другой. Торговля рождает войну: война приобретениями распространяет торговлю. Люди дерутся, чтобы удовлетворять нуждам человечества. С того времени, как роскошь удивительным образом умножила сии нужды, внешняя торговля сделалась первой необходимостью, а пропитание людей весьма трудной и сложной наукой. Не довольно того, что наши равнины покрыты скирдами, холмы виноградом, луга стадами: мы уже не можем довольствоваться своей пенькой, шерстью, хлебом и стадами своими. Нет, непременно надобно ехать вдаль за нашими потребностями. Должно привести сахар из Америки, кофе из Аравии, чай из Китая, шелк и хлопчатую бумагу из Индии, перец с Молуккских островов, корицу из Цейлона.
Хотя бы мы, следуя совету древних философов, и решились быть добродетельными, пожертвовать отечеству своими прихотями и питаться единственно произведениями нашей земли; но и тогда бы одна половина общества долженствовала продавать другой половине сии чужестранные произведения, ибо ей нечем жить без того. Нам должно или отдавать золото свое чужим мореплавателям, чтобы они привозили нас сии вещи, или иметь свои колонии, чтобы меняться с ними товарами.
Итак не даром все нынешние умы обращены на торговлю, и не даром вся философия состоит теперь в коммерции. Трактаты о воздержании, бескорыстии, умеренности в жизни, и сатиры на роскошь, на забавы и сластолюбие, будут теперь не кстати, смешны и даже противны благу общества. Когда человек умирает от жажды, то не время доказывать ему, что он напрасно хочет пить, а надобно подать ему воды. Первый закон государства есть: существовать — что для новых, в роскоши погруженных государств, невозможно без цветущей торговли!
[Жоффруа Ж. Л.] Новая политика: Насмешка над французскою политикою: Из «Journal de Paris» / [Пер. Н. М. Карамзина из журн. «Minerva». 1801. T.3] // Вестн. Европы. — 1802. — Ч. 1, N 3. — С. 1-7.