Ницца (Дорошевич)/ДО
| Ницца |
| Источникъ: Дорошевичъ В. М. Собраніе сочиненій. Томъ V. По Европѣ. — М.: Товарищество И. Д. Сытина, 1905. — С. 99. |
— Герцогиня де-Ларошфуко сегодня не принимаетъ. Потрудитесь передать мнѣ горчицы! — сказала очень полная дама.
— Но почему? Что за причина? — воскликнула очень худощавая дама, страшно пораженная этимъ извѣстіемъ.
— Герцогиня должна сегодня отдать визитъ графинѣ де-Латуръ! — сухо и строго замѣтилъ пожилой господинъ, съ орденомъ Почетнаго Легіона въ петлицѣ.
— Совершенно вѣрно! Я совсѣмъ и забыла! — поблагодарила его взглядомъ худощавая дама.
— Осмѣлюсь замѣтить, вы не совсѣмъ хорошо освѣдомлены! — вступился господинъ съ сѣдыми баками. — Герцогиня никакъ не можетъ сегодня отдать визита графинѣ де-Латуръ. Она весь день остается у себя. Герцогиня не совсѣмъ здорова!
— Что, однако, не помѣшало ей быть вчера на балу у Вандербильда! — тономъ прокурора замѣтилъ господинъ съ Почетнымъ Легіономъ.
— Ну, да! Послѣ бала она и простудилась!
Всѣ сидѣвшіе за табль д’отомъ покачали головой.
— Ахъ, какая неосторожность!
— Бѣда съ этой герцогиней! — воскликнула пожилая дама. — Ей рѣшительно нельзя ѣздить на балы! Рѣшительно! Каждый разъ, какъ я пріѣзжаю въ Ниццу, она ѣдетъ на балъ и простуживается!
— Почему же вы ей не скажете? — робко замѣтилъ очень молодой человѣкъ, только что пріѣхавшій въ гостиницу, которому очень хотѣлось тоже участвовать въ свѣтскомъ разговорѣ.
Его обдали взглядами, полными изумленія, — взглядами, полными негодованія.
Онъ сдѣлался пунцовымъ и уткнулся въ тарелку.
Его не удостоили отвѣтомъ.
Что? Они бываютъ въ этомъ обществѣ? Они знакомы съ этимъ обществомъ?
Никогда!
Они слѣдятъ за нимъ по газетамъ.
Кто они?
Маленькіе французскіе буржуа, нѣмецкіе «совѣтники» въ отставкѣ, петербургскіе чиновники, взявшіе отпускъ на 28 дней, помѣщики чахлыхъ и заложенныхъ имѣній, хлѣбные комиссіонеры съ юга Россіи, которымъ удалось сорвать недурной куртажъ.
Что влечетъ ихъ сюда? Что заставляетъ ихъ тратить послѣдніе гроши и тащиться сюда, платить здѣсь за все бѣшеныя цѣны, разсчитанныя на милліонеровъ.
Лазурное море? Яркое солнце? Цвѣтущая сирень и фіалки?
Но море, солнце, цвѣты есть и въ другихъ мѣстахъ.
Ихъ тянетъ сюда, гдѣ герцогини де-Ларошфуко и графини де-Латуръ танцуютъ у Вандербильда.
Они вырастаютъ въ собственныхъ глазахъ, живя около этого міра.
Только что вставши, они первымъ долгомъ берутся за свѣтскія газеты и первымъ долгомъ бросаются читать «Journée Mandaine[1]».
— Герцогиня де-Ларошфуко сегодня не принимаетъ.
— У графини де-Латуръ сегодня пріемъ.
— Мистеръ Вандербильдъ младшій давалъ вчера блестящій балъ, третій въ этомъ сезонѣ. Среди присутствующихъ…
И они живутъ этими интересами, этими пріемами, на которыхъ они не бываютъ, этими балами, на которыхъ они не танцуютъ.
— О, Боже мой! Жить въ Ниццѣ! Сколько удовольствій!
Можно встрѣтить маркиза д’Эглизъ, барона Артура Ротшильда, маркиза Кастелляно, — и сказать:
— Вотъ маркизъ де-Кастеллянъ!
— Этотъ? — вытаращитъ глаза спутникъ.
— Ну, да! Я его видѣлъ тысячу разъ!
Какая гордость, — вернуться въ свои маленькіе, мирные города.
— Много народу было въ Ниццѣ?
— О, да! Какъ всегда! Герцогиня де-Ларошфуко, баронъ Артуръ, принцъ такой-то, принцъ такой-то…
Половина готскаго альманаха!
Наконецъ, счастье шаловливо. Мало ли что можетъ случиться.
Принцъ такой-то можетъ уронить палку. Принцесса такая-то — носовой платокъ. Можно подбѣжать, поднять!
Сколько потомъ разсказовъ у себя дома!
— Представьте себѣ, какой со мной былъ случай! Въ Ниццѣ! Этой зимой! Иду я по Promenade des Anglais[2]. Навстрѣчу мнѣ принцъ. Тамъ вѣдь это дѣло обыкновенное. На всякомъ шагу — принцъ. И вдругъ, можете себѣ представить, принцъ роняетъ палку. Хорошо, что я былъ около! А то принцу нагибаться, въ его лѣта! Я, конечно, нагибаюсь, поднимаю. Ну, и тутъ у насъ маленькій разговоръ. Онъ мнѣ: «Merci, monsieur[3]». Я ему: «Jl n’y a pas de quoi, Monseigneur[4]» Онъ улыбнулся. Чрезвычайно милый и пріятный человѣкъ! Тамъ вѣдь вообще запросто!
И исправничиха гдѣ-нибудь въ Сарептѣ, пораженная, ошеломленная такимъ событіемъ, спрашиваетъ:
— Золотая палка-то?
Конечно, не всегда нападешь на такой счастливый случай, какъ не всегда выиграешь въ рулетку. Но все же бываютъ счастливцы!
О такихъ случаяхъ разсказываютъ обыкновенно въ двухъ поколѣніяхъ.
Отецъ разсказываетъ, потомъ сынъ разсказываетъ:
— Покойный батюшка-то все въ Ниццу каждый годъ ѣздилъ. Вотъ и растранжирилъ, что имѣлъ. Пріятель у него тамъ былъ, принцъ одинъ. Не могли другъ безъ друга жить!
Преданье переходитъ даже въ третье поколѣніе, и внукъ говоритъ съ таинственнымъ видомъ:
— Дѣдъ-то мой, кажется, участвовалъ въ договорѣ орлеанистовъ. У него тамъ съ принцами шуры-муры были. Кажись, съ чего бы! А участвовалъ!
Ахъ! Да такія ли еще бываютъ происшествія въ Ниццѣ! Я думаю, не будетъ большой нескромностью, если я разскажу про одинъ романъ, который разыгрался почти на моихъ глазахъ. Романъ моего друга Загогуленко съ принцессой Астурійской.
Дѣло прошлое. Къ тому же принцесса теперь уже замужемъ. Такъ что, я думаю, я могу разсказать?
Дѣло было въ Ниццѣ.
Мой другъ Жанъ Загогуленко, по паспорту «сынъ коллежскаго секретаря», гулялъ себѣ въ Ниццѣ и зашелъ въ лавочку, гдѣ продаютъ почтовую бумагу.
Зашелъ и сказалъ самому себѣ вдругъ:
— Tiens[5]!
Русскіе за границей всегда говорятъ сами съ собой по-французски.
Въ лавочкѣ принцесса Астурійская, красивая, какъ май, выбирала себѣ почтовыя карточки съ видами.
Ну, вы знаете, принцессы вѣдь вообще не стѣсняются въ тратахъ. Онѣ очень мало объ этомъ думаютъ!
То та карточка нравится, то эта. Принцесса взяла и набрала себѣ на цѣлыхъ два франка.
— Я беру эти!
— Bien, mademoiselle[6]!
Хвать-похвать, а денегъ-то и нѣту.
Ахъ, эти принцессы! Народъ легкомысленный! Забыла захватить кошелекъ.
— Положенье, вы сами понимаете, тонкое! — разсказывалъ мнѣ Загогуленко. — Вѣдь не должать-же принцессѣ въ мелочной лавкѣ!
Принцесса смутилась.
По словамъ моего друга.
— Это было ужасно! Она покраснѣла! Она готова была плакать, рыдать, бѣжать на край свѣта! Конечно, она такъ воспитана, что ничѣмъ этого не выдала! Ни-ни! И виду не подала! Но я, ужъ слава Богу, насмотрѣлся на ихняго брата, на принцессъ. Понимаю безъ словъ. Я чувствовалъ, что она готова была провалиться сквозь землю! Минута была ужасная!
И даже черезъ три года при воспоминаніи объ этой минутѣ мой другъ вытиралъ потъ со лба.
Принцесса, словомъ, смутилась, хоть и виду не подала.
— Хорошо, я зайду въ другой разъ. Или вы мнѣ пришлете.
Но тутъ Загогуленко снялъ шляпу, сдѣлалъ поклонъ и сказалъ:
— Votre Altesse[7]! Если позволите…
Услыхавъ «Votre Altesse», продавщица, конечно, засуетилась.
— Oh, Votre Altesse! Это ничего не значитъ, это рѣшительно ничего не значитъ.
Но Жанъ Загогуленко отстранилъ ее рукой и спросилъ
— Сколько?
— О, всего два франка! Всего два франка!
Загогуленко подалъ два франка.
— Она ожила! — разсказывалъ онъ. — Вы понимаете, она ожила! Конечно, она и виду не подала! Но она ожила! Ахъ, какъ она улыбнулась! Это была ея первая улыбка!
И Загогуленко при этихъ словахъ слегка блѣднѣлъ, померкалъ глазами и испускалъ вздохъ.
— Какъ? Неужели съ этой минуты принцессѣ ни разу въ жизни не случалось улыбнуться? Бѣдная принцесса! — воскликнулъ я какъ-то совершенно искренно.
Но Загогуленко уничтожилъ меня взглядомъ:
— Ея первая улыбка мнѣ!
Словомъ, принцесса ожила, улыбнулась и сказала:
— Благодарю васъ. Вы позволите мнѣ вашу карточку, чтобъ прислать…
Жанъ Загогуленко счелъ долгомъ поклониться разъ восемь:
— О, принцесса, помилуйте… такіе пустяки…
Но принцесса попалась съ норовомъ:
— Нѣтъ, нѣтъ, иначе я не беру.
И мой другъ подалъ ей карточку:
Zagogoulenko
fils de secretaire du College.Принцесса, по словамъ Загогуленко, сказала: «merci», — мой другъ поклонился, бросился — отворилъ дверь съ поклономъ, пропустилъ принцессу, потомъ еще разъ поклонился ей вслѣдъ, пошелъ домой, къ себѣ въ отель, забрался на пятый этажъ и бросился въ постель «полный мыслей».
— И что же бы вы думали, — разсказывалъ онъ всегда съ волненіемъ, — не прошло и получаса!
Не прошло и получаса, какъ хозяинъ, самъ хозяинъ отеля отворилъ его дверь и торжественно сказалъ:
— Monsieur! Человѣкъ принцессы Астурійской желаетъ васъ видѣть!
Жанъ Загогуленко вскочилъ, оправился передъ зеркаломъ, откашлялся и торжественно сказалъ:
— Просите человѣка принцессы Астурійской, пусть войдетъ!
Вошелъ человѣкъ принцессы Астурійской, весь въ глубокомъ траурѣ.
Всѣ принцы между собою въ роднѣ. У принцессъ всегда кто-нибудь изъ родни да померъ, и потому ихъ лакеи всегда ходятъ въ траурѣ.
Мой другъ сказалъ человѣку принцессы Астурійской «здравствуйте», а хозяину гостиницы повелительно:
— Оставьте насъ однихъ.
— Son Altesse[8] прислала вамъ два франка, monsieur, и приказала васъ, monsieur, еще разъ благодарить! — сказалъ человѣкъ принцессы Астурійской
Мой другъ былъ потрясенъ. «Еще разъ благодарить!»
— Мой привѣтъ… мой поклонъ… Нѣтъ, нѣтъ, засвидѣтельствуйте мое почтенье… мою преданность принцессѣ…
Онъ взялъ у человѣка принцессы Астурійской два франка и далъ ему пять франковъ на чай.
Человѣкъ принцессы взялъ и даже не поблагодарилъ.
Съ этого и началось.
Мой другъ никогда не могъ забыть этого визита. И спустя три года, каждый разъ при воспоминаніи объ этомъ визитѣ въ отчаяньи хватался за голову и былъ близокъ къ самоубійству.
— Мнѣ не такъ слѣдовало тогда поступить! Не такъ! Въ ожиданіи этого визита! Надо было немедленно, вернувшись домой, взять въ отелѣ помѣщеніе внизу, въ бельэтажѣ, въ 100, въ 200 франковъ, чортъ возьми!
А онъ бросился на постель «полный мыслей!»…
— Надо было дать лакею 100 франковъ! Не меньше! Не меньше!
Этимъ мой другъ Загогуленко погубилъ и себя и принцессу.
Но не будемъ предупреждать событій.
На слѣдующій день Жанъ Загогуленко, все еще «полный мыслей», шелъ по той же самой улицѣ, — и вдругъ…
Принцесса Астурійская, шедшая навстрѣчу, вдругъ демонстративно, при всѣхъ, среди бѣлаго дня, зашла въ ту же самую лавочку, гдѣ продаютъ почтовую бумагу.
— Но, можетъ-быть, ей нужны были опять почтовыя карточки. Принцессамъ дѣлать нечего, вотъ онѣ и пишутъ! — нѣсколько разъ пробовалъ я выражать догадку.
Но мой другъ всякій разъ убивалъ меня возраженіемъ:
— Это послѣ того-то, какъ она наканунѣ купила почтовыхъ карточекъ на цѣлыхъ два франка?!
И онъ разражался саркастическимъ, сатирическимъ, сардоническимъ смѣхомъ.
Мнѣ оставалось только безпомощно разводить руками, а мой другъ, наклонившись къ самому моему уху, шепталъ:
— Она меня не могла не замѣтить! Я шелъ напротивъ. Она меня не могла не за-мѣ-тить…
Мой другъ, конечно, «все понялъ» и зашелъ въ лавочку.
— Даже продавщица улыбнулась! — разсказывалъ онъ. — Конечно, она и виду не подала, что улыбается. О, эти продавщицы въ Ниццѣ, онѣ отлично выдрессированы, имъ часто приходится имѣть дѣло съ принцессами! Она и виду не подала, что улыбается! Но я по глазамъ увидѣлъ, что она улыбается.
Принцесса отобрала себѣ почтовыхъ карточекъ, обернулась, увидѣла моего друга Загогуленко и улыбнулась.
— Будто тутъ только замѣтила.
Мой другъ Загогуленко позволилъ себѣ тоже съ поклономъ улыбнуться. Онъ считалъ умѣстнымъ даже пошутить:
— Не прикажете ли уплатить, Votre Altesse? — приготовилъ онъ уже фразу.
Но развѣ съ принцессами надо говорить? Съ принцессами не надо говорить!
— А! — говоритъ мнѣ часто мой другъ. — Вы, конечно, не знаете! Но эти принцессы, это — такой народъ, такой народъ!
Вѣроятно, очень продувной народъ.
Принцесса безъ словъ поняла, что онъ хотѣлъ сказать, улыбнулась, заплатила два франка и ушла.
Пока мой другъ дѣлалъ свои придворные поклоны, принцессы уже не было въ лавочкѣ.
Мой другъ вернулся домой ужъ совсѣмъ безъ мыслей. Онъ не зналъ, что думать!
На слѣдующій день, часъ въ часъ, минута въ минуту, онъ былъ на томъ же самомъ мѣстѣ.
И снова изъ-за угла навстрѣчу ему шла принцесса!
На этотъ разъ, однако, она была благоразумна. Она не зашла въ лавочку.
На третій день онъ снова въ тотъ же часъ встрѣтилъ ее на томъ же мѣстѣ, на четвертый, на пятый.
— Она съ точностью замѣтила часъ, когда я гуляю!
И мой другъ, — надо отдать ему полную справедливость, — былъ всегда аккуратенъ и не заставлялъ принцессу дожидаться.
При встрѣчѣ съ принцессой Жанъ Загогуленко дѣлалъ шагъ въ сторону, отвѣшивалъ глубокій поклонъ, она кивала головой, и они расходились въ разныя стороны.
— И больше ничего? — съ изумленіемъ спросилъ я однажды моего друга, слушая въ двѣсти семьдесятъ второй разъ повѣсть о влюбленной принцессѣ.
Мой другъ посмотрѣлъ на меня сверху внизъ:
— Чего жъ вамъ еще? Мы отлично понимаемъ другъ друга. Принцесса, — претонкій народъ эти принцессы, — пускалась на хитрости.
Однажды мой другъ встрѣтилъ ее съ какимъ-то графомъ.
— Я понялъ сразу! — говорилъ мнѣ Загогуленко. — Она хотѣла скрыть наши отношенія.
И когда мой другъ по обыкновенію отсалютовалъ принцессѣ, — графъ, противъ воли игравшій такую недостойную роль, приподнялъ шляпу и отвѣтилъ на поклонъ.
Какъ наивны иногда бываютъ графы!
Вечеромъ мой другъ встрѣтилъ графа одного и, конечно, счелъ долгомъ ему поклониться. Не могъ же онъ не поклониться графу вечеромъ, разъ графъ поклонился ему утромъ!
На слѣдующее утро Жанъ Загогуленко встрѣтилъ графа съ однимъ маркизомъ. Загогуленко поклонился, и ему уже отвѣчалъ и графъ и маркизъ.
Еще черезъ день онъ встрѣтилъ этого маркиза съ виконтомъ, — раскланялся и получилъ поклонъ отъ виконта. Пришлось начать кланяться и съ виконтомъ и со всѣми знакомыми виконта.
Черезъ недѣлю у него было огромное знакомство. Онъ былъ «въ отношеніяхъ» со всѣми лучшими фамиліями въ Европѣ.
Онъ гулялъ уже почти безъ шляпы. И когда выходилъ на Promenade des Anglais, ему приходилось глядѣть въ оба и во всѣ стороны, чтобы не пропустить безъ поклона кого-нибудь изъ знакомыхъ виконтовъ.
— Это утомительно, я думаю? — интересовался я. — Эта свѣтская жизнь, я думаю, должна ужасно тяготить?
Мой другъ пожималъ плечами:
— Привычка! 432 графа, 327 маркизовъ, 28 виконтовъ и штукъ 800 бароновъ! Каждую недѣлю приходилось покупать новую шляпу. Всѣ поля захватываешь пальцами
— Однако, это чортъ возьми, расходъ!
Мой другъ снисходительно улыбался.
— Что дѣлать! Свѣтская жизнь требуетъ жертвъ! Мнѣ даже пришлось участвовать въ дуэли! Что дѣлать, свѣтъ имѣетъ свои законы!
Къ счастью, дуэль не кончилась смертью для моего друга.
Дрался, собственно, не онъ, а одинъ его знакомый графъ со знакомымъ маркизомъ. Но мой другъ счелъ долгомъ завезти свою визитную карточку къ тому и другому, поздравляя съ успѣшнымъ и безболѣзненнымъ окончаніемъ дуэли. И графъ и маркизъ, въ отвѣтъ, прислали ему свои карточки.
Тѣмъ дуэль и кончилась.
— Все было соблюдено какъ слѣдуетъ! Я ихъ поздравилъ, они мнѣ отвѣтили! — преспокойно разсказывалъ мой другъ.
Вотъ что значитъ сдѣлаться свѣтскимъ человѣкомъ! Начинаешь совершенно спокойно говорить о такихъ вещахъ, какъ дуэль!
А романъ, между тѣмъ, шелъ какъ нельзя лучше, т.-е. мой другъ и принцесса каждый день встрѣчались, кланялись и расходились въ разныя стороны.
Какъ вдругъ случилось происшествіе, перебудоражившее всю Европу.
Въ одинъ ужасный день былъ открытъ орлеанистскій заговоръ! То-есть, собственно, орлеанистскій заговоръ былъ открытъ всего двумя газетами въ Парижѣ, но онѣ требовали ужасныхъ мѣръ. Изгнанія всѣхъ принцевъ, всѣхъ графовъ, всѣхъ маркизовъ:
— И ихъ друзей! — многозначительно разсказывалъ мой другъ. — Рѣчь шла о головѣ!
— А вы?
— Я остался!
Я горячо пожалъ ему руку.
Мой другъ принялъ только кое-какія мѣры, самыя незначительныя. Среди ночи, когда вся гостиница спала, онъ всталъ, на цыпочкахъ подошелъ къ камину, сжегъ на спичкѣ визитныя карточки графа и маркиза и пепелъ съѣлъ.
Только и всего.
Но въ общемъ онъ остался.
Графы могли быть имъ довольны! Онъ раскланивался съ ними, несмотря на бѣшеную ругань двухъ газетъ, которыя выходили въ Парижѣ.
Принцесса сумѣла оцѣнить самоотверженное благородство моего друга.
Онъ говорилъ мнѣ это со слезами на глазахъ:
— Говорятъ, онѣ бездушны! Не всѣ! Вѣрьте мнѣ, — не всѣ!
Она рѣшила «вознаградить его за все» и однажды, встрѣтившись съ нимъ, уронила платокъ.
— Замѣтьте, въ это время на улицѣ не было ни души! — многозначительно добавлялъ всякій разъ Загогуленко.
Онъ нашелъ маневръ!
Онъ бросился, конечно, поднимать платокъ…
Но тутъ случилась одна изъ величайшихъ катастрофъ, какія только случаются въ мірѣ.
Мой другъ и принцесса стукнулись лбами. Принцесса тоже нагнулась за платкомъ!
Это было страшное мгновенье.
— Принцесса вскрикнула, ея крикъ до сихъ поръ звучитъ въ моихъ ушахъ! У меня искры посыпались изъ глазъ.
Когда мой другъ пришелъ въ себя, — принцессы уже не было.
Тщетно онъ явился на слѣдующій день, — принцессы не было.
На слѣдующій день — тоже.
— Я думаю! Вѣроятно, на лбу выскочила шишка! — замѣтилъ я какъ-то съ сочувствіемъ.
Но не удостоился даже получить отвѣтъ на мое доброжелательное замѣчаніе.
— Черезъ два дня я прочелъ въ газетѣ извѣстіе, которое вырѣзалъ и храню до сихъ поръ.
Принцесса Астурійская была помолвлена за герцога Ангулемскаго.
Въ тотъ же день мой другъ выѣхалъ изъ Ниццы, и я его вполнѣ понимаю: что ему оставалось дѣлать?
— Какія, однако, эти принцессы злыя! И какъ онѣ мстительны! — замѣтилъ я моему другу, но онъ остановилъ меня!
— Не говорите такъ! Я самъ думалъ такъ. О, что это было за ужасное время! Какіе мѣсяцы я переживалъ! Я проклиналъ свою несчастную любовь, я проклиналъ себя, проклиналъ даже ее. Бѣдняжка!
На слѣдующій годъ, однако, мой другъ снова поѣхалъ въ Ниццу.
Что дѣлать! Сердце не камень!
— Я хотѣлъ еще разъ посѣтить эти мѣста.
— Но если бы вы встрѣтили ее? — спрашивалъ я, дрожа при одной мысли.
— Я думалъ и объ этомъ. Конечно, при встрѣчѣ я бы ничего не сказалъ! Этикетъ остается этикетомъ. Конечно, я бы поклонился!
— Ну, еще бы! Не поклониться это было бы черезчуръ жестоко по отношенію къ принцессѣ.
— Но я сумѣлъ бы поклониться! Она поняла бы все и безъ словъ.
И мой другъ много разъ, — нѣсколько мѣсяцевъ, — репетировалъ этотъ поклонъ.
Хорошо, что поклона не состоялось! Онъ убилъ бы принцессу.
Мой другъ встрѣтилъ ее. Она шла подъ руку съ мужемъ.
— И вы знаете! — говорилъ онъ мнѣ. — Во взглядѣ ея было столько страданія. Конечно, она и виду не подавала.
Она старалась улыбаться, она заставляла себя болтать, но я-то понималъ, что это за улыбка! И я… я не сдѣлалъ своего поклона!
Мнѣ всегда хотѣлось на этомъ мѣстѣ разсказа пожать руку великодушнаго человѣка.
— Напротивъ! Я поклонился съ лицомъ, полнымъ грусти!
— И вы не видѣли ее, не говорили съ ней? Я думаю, одно ваше слово утѣшенія…
— Это было — увы! — невозможно! Ревнивецъ не оставлялъ ее ни на минуту.
Дѣло чуть было не дошло до дуэли.
О, это было страшное происшествіе!
Принцесса, — теперь ужъ «герцогиня».
Нѣтъ, надо слышать моего друга, какъ онъ произноситъ это.
— «Герцогиня!»
Герцогиня ѣхала въ Болье, и герцогъ на платформѣ отошелъ отъ жены на нѣсколько шаговъ.
Конечно, мой другъ былъ около нея.
Поѣздъ какъ разъ подлеталъ.
Они стояли на самомъ краешкѣ платформы.
— Герцогиня, осторожно! — воскликнулъ мой другъ. — Не упадите подъ паровозъ!
Герцогиня кинула на него взглядъ, полный ужаса, — и въ это время мой другъ почувствовалъ жгучую боль въ пальцахъ лѣвой ноги.
Герцогъ наступилъ ему на ногу и, — до чего доводитъ ревность! — даже не извинившись, словно не замѣтилъ, сказалъ:
— Осторожнѣе, мой другъ. У меня вчера украли портмоне изъ кармана. Здѣсь много воровъ…
— Кровь бросилась мнѣ въ голову! — разсказываетъ мой другъ. — Но я увидалъ взглядъ, полный испуга, который устремила на меня принцесса…
Онъ не хотѣлъ называть ее «герцогиней».
— …Я понялъ этотъ взглядъ. Я сдержался. Я повернулся. Я уѣхалъ изъ Ниццы!
Такъ кончился этотъ романъ.
Мой другъ женатъ. Онъ женился на дочери своей прачки.
Вотъ чего я долго не могъ понять!
Но онъ часто мнѣ говоритъ тихо, почти на ухо, когда жена бываетъ въ духѣ:
— Смотрите, замѣчаете вы эту улыбку? Рѣшительно, въ ней есть что-то похожее на улыбку той.
И я понимаю, почему мой другъ женатъ на этой женщинѣ.
Къ сожалѣнію, она рѣдко даетъ ему возможность полюбоваться сходствомъ съ «тою».
Жена моего друга рѣдко улыбается.
Главное ея занятіе — ругать мужа. И исторія съ принцессой особенно приводитъ ее въ неистовство.
Мой другъ имѣлъ печальную неосторожность разсказать ей эту деликатную исторію.
Когда жена моего друга приходить «въ ражъ», она кричитъ на своего мужа:
— Я тебѣ не принцесса какая-нибудь досталась! Съ принцессами только умѣешь шуры-муры строить!
И я думаю, что если бы этимъ двумъ женщинамъ пришлось когда-нибудь встрѣтиться, — это кончилось бы плохо для принцессы.
Къ счастью, онѣ никогда не встрѣтятся.
Нѣтъ, какія исторіи, однако, разыгрываются въ Ниццѣ! Исторіи, о которыхъ никто не подозрѣваетъ! О которыхъ не подозрѣваютъ даже сами принцессы Астурійскія!