Николай Иванович Гулак (Семевский)/ДО

Николай Иванович Гулак
авторъ Василий Иванович Семевский

Опубл.: 1907. Источникъ: az.lib.ru

Галлерея Шлиссельбургскихъ узниковъ

Подъ редакціею: Н. Ѳ. Анненскаго, В. Я. Богучарскаго, В. И. Семевскаго и П. Ф. Якубовича

Часть I. Съ 29 портретами.

Весь чистый доходъ предназначается въ пользу бывшихъ шлиссельбургскихъ узниковъ.

С.-Петербургъ. Типографія М. М. Стасюлевича, Bac. остр., 5 лин., 28. 1907.

Николай Ивановичъ Гулакъ ¹).
(1822—1899 г.г.).

¹) Очеркъ этотъ, кромѣ печатныхъ источниковъ, составленъ по документамъ III Отдѣленія соб. его велич. канцеляріи въ Архивѣ Департ. Полиціи.

Н. И. Гулакъ родился въ 1822 г. Отецъ его былъ помѣщикъ Золотоношскаго уѣзда Полтавской губ.^[1]. Въ 1838 г. онъ поступилъ на юридическій факультетъ дерптскаго университета и кончилъ курсъ въ 1843 г., отлично выдержавъ испытаніе. По представленіи работы на нѣмецкомъ языкѣ подъ заглавіемъ: «Изображеніе правъ чужестранцевъ по французскому, прусскому, австрійскому и русскому праву» и одобреніи этого труда, онъ получилъ въ 1844 г. званіе кандидата правъ.

Въ слѣдующемъ году Гулакъ поступилъ на службу въ канцелярію кіевскаго, подольскаго и волынскаго генералъ-губернатора. Проникнутый серьезнымъ стремленіемъ къ научнымъ занятіямъ, онъ занимался переводами и перепискою историческихъ документовъ въ коммиссіи, учрежденной въ Кіевѣ, для разбора древнихъ актовъ, между прочимъ, переводомъ рукописной лѣтописи Самуила Величка. Онъ написалъ, но не успѣлъ издать, сочиненіе на русскомъ языкѣ подъ названіемъ «Юридическій бытъ Поморскихъ Славянъ»^[2]. Онъ переписывался о научныхъ вопросахъ съ извѣстнымъ чешскимъ ученымъ Ганкою, съ малороссійскимъ писателемъ П. А. Кулишомъ и другими.

Въ декабрѣ 1845 г. Н. И. Костомаровъ, узнавъ, что будетъ выбранъ профессоромъ кіевскаго университета, продалъ свое имѣніе въ Воронежской губ. и въ день Рождества вернулся въ Кіевъ. Заболѣвъ нарывомъ въ горлѣ, онъ прожилъ цѣлый мѣсяцъ въ одномъ домѣ съ Гулакомъ, гдѣ ему и сдѣлана была операція. Въ это время Костомаровъ очень сблизился съ Гулакомъ, о которомъ впослѣдствіи отзывался, какъ о человѣкѣ «очень образованномъ и необыкновенно симпатичномъ». Часто посѣщалъ Костомарова В. М. Бѣлозерскій, кончавшій тогда курсъ въ кіевскомъ университетѣ^[3].

Въ это время у Костомарова, Гулака и Бѣлозерскаго явилась мысль объ основаніи Общества съ цѣлью распространенія идеи о созданіи федераціи славянскихъ народовъ. Составленъ былъ «Уставъ Славянскаго Общества свв. Кирилла и Меѳеодія» и «Главныя правила Общества». Въ уставѣ было сказано, что славяне должны стремиться къ «духовному и политическому соединенію», причемъ, однако, каждое племя «должно имѣть свою самостоятельность». Такими племенами признавались: южно-руссы, сѣверно-руссы съ бѣлоруссами, поляки, чехи съ словенцами, лужичане, иллиро-сербы съ хорутанами и болгары. Каждое племя должно было «имѣть правленіе народное и соблюдать совершенное равенство согражданъ по ихъ рожденію, христіанскимъ вѣроисповѣданіямъ и состоянію». «Правленіе, законодательство, право собственности и просвѣщенія у всѣхъ славянъ должно основываться» на христіанской религіи. «При таковомъ равенствѣ образованность и чистая нравственность должны служить условіемъ участія въ правленіи… Долженъ существовать общій славянскій соборъ изъ представителей всѣхъ племенъ».

Въ «главныхъ правилахъ» было сказано, что учреждается Общество съ цѣлью распространенія этихъ идей «преимущественно посредствомъ воспитанія юношества, литературы и умноженія числа членовъ Общества». Оно считаетъ своими покровителями Кирилла и Меѳеодія и «принимаетъ своимъ знакомъ кольцо или икону съ именемъ или изображеніемъ» этихъ святыхъ. Каждый членъ Общества при вступленіи въ него присягаетъ употреблять свои дарованія, труды, состояніе и общественныя связи для цѣлей Общества и не выдавать никого изъ членовъ, если бы подвергся гоненію и даже мученію. Членами могли быть славяне всѣхъ племенъ и всѣхъ званій. Общество должно стараться объ уничтоженіи всякой племенной и религіозной вражды и распространять мысль о возможности примиренія разногласій въ христіанскихъ церквахъ. Общество должно стараться объ искорененіи рабства и всякаго униженія низшихъ классовъ, а также о повсемѣстномъ распространеніи грамотности. Какъ все общество, такъ и каждый членъ его должны соображать свои дѣйствія съ евангельскими правилами любви, кротости и терпѣнія, правило же — цѣль освящаетъ средство — общество признаетъ безбожнымъ^[4].

Не всѣ предположенія членовъ Общества были включены въ уставъ и главныя правила его. Въ своей краткой автобіографіи Н. И. Костомаровъ сообщаетъ въ высшей степени важныя и существенныя дополненія. По его свидѣтельству, при полной религіозной свободѣ и равноправности вѣроисповѣданій предполагалось однако склонять славянъ-католиковъ къ употребленію славянскаго языка въ богослуженіи. Обсуждался вопросъ о томъ, какой языкъ долженъ сдѣлаться общимъ для всѣхъ славянъ; хотя это и не было рѣшено окончательно, но предполагалось принять съ этою цѣлью языкъ великорусскій, какъ наиболѣе распространенный. Кромѣ уничтоженія крѣпостного права, члены Общества, высказались за уничтоженіе дворянскихъ и всякихъ привилегій, смертной казни и тѣлесныхъ наказаній

Федерація должна была состоять изъ штатовъ, которыхъ въ Россіи должно было быть 14: сѣверный, сѣверо-восточный, юго-восточный, два новолжскихъ — верхній и нижній, два малороссійскихъ, одинъ средній, два южныхъ, два сибирскихъ, одинъ кавказскій, одинъ бѣлорусскій. Особые штаты должны были составить Польша, Чехія съ Моравіей, Сербія, Болгарія; одна часть Галиціи присоединялась къ Польшѣ, другая — къ Западному малороссійскому штату и проч.

Подобно Обществу Соединенныхъ Славянъ, о которомъ зналъ Костомаровъ, славяне, по предположенію членовъ кіевскаго Общества, должны были образовать федеративную республику. Кіевъ не причислялся ни къ какому штату; онъ предназначался стать мѣстомъ собранія общаго сейма, состоящаго изъ двухъ камеръ: въ составъ одной изъ нихъ входили выбранные сенаторы и министры, другая состояла изъ депутатовъ. Общій сеймъ долженъ былъ собираться каждые 4 года, а въ случаѣ необходимости и чаще. Въ каждомъ штатѣ — свой сеймъ, собирающійся ежегодно, также изъ двухъ палатъ и свой президентъ. Главою исполнительной власти являлся президентъ, выбираемый на четыре года, и два министра — иностранныхъ и внутреннихъ дѣлъ.

Для защиты федераціи отъ внѣшнихъ враговъ предполагалось имѣть регулярныя войска, но въ небольшомъ количествѣ, а въ каждомъ штатѣ должна была быть своя милиція, и всѣ учились бы военному искусству на случай общаго ополченія^[5].

Въ число своихъ пожеланій члены общества включили полную свободу мысли, научнаго образованія и печатнаго слова^[6].

Подъ вліяніемъ произведенія Мицкевича «Книги польскаго народа. Отъ начала міра до замученія народа польскаго»^[7] Костомаровъ написалъ на русскомъ и малорусскомъ языкахъ сочиненіе, которое обыкновенно озаглавливаютъ: «Законъ Божій». Кулишъ упоминаетъ о немъ подъ болѣе соотвѣтственнымъ его содержанію заглавіемъ: «Книга бытія украинскаго народа»^[8]. Авторъ начинаетъ отъ сотворенія міра, а въ концѣ говоритъ объ исторіи и будущей судьбѣ украинскаго народа. Нѣкоторыя мысли и выраженія заимствованы у Мицкевича, но въ общемъ это совершенно самостоятельное произведеніе, проникнутое двумя основными идеями: отрицаніемъ самодержавія и крѣпостного права, рабства политическаго и гражданскаго, причемъ Костомаровъ утверждаетъ, что свобода можетъ быть прочною лишь тамъ, гдѣ есть вѣра Христова.

Основныя политическія идеи славянскаго Общества Кирилла и Меѳеодія были изложены Костомаровымъ въ воззваніи къ братьямъ украинцамъ. Въ другомъ воззваніи, къ великороссіянамъ и полякамъ, авторъ убѣждалъ два братскихъ народа забыть безразсудную ненависть другъ къ другу, «возженную царями и господами» на погибель свободы обоихъ этихъ народовъ, предать проклятію «святотатственныя имена земного царя и земного господина», вспомнить о братьяхъ, «томящихся и въ шелковыхъ цѣпяхъ нѣмецкихъ, и въ когтяхъ турецкихъ» и поставить цѣлью жизни и дѣятельности каждаго: «славянскій союзъ, всеобщее равенство, братство, миръ и любовь Господа нашего Іисуса Христа»^[9].

Членами славянскаго Общества сдѣлались, кромѣ названныхъ лицъ, знаменитый украинскій поэтъ Т. Г. Шевченко, А. А. Навроцкій, окончившій въ январѣ 1847 г. курсъ въ кіевскомъ университетѣ, начавшій уже тогда писать стихотворенія на малорусскомъ языкѣ, Дм. Пильщиковъ, студенты Аѳ. В. Маркевичъ (впослѣдствіи извѣстный этнографъ, мужъ писательницы, пишущей подъ псевдонимомъ Марка-Вовчка), Посяденко (или Посяда) и Андрузскій и помѣщикъ Савичъ, братъ извѣстнаго астронома. По разсказу одного изъ членовъ, число ихъ равнялось безъ малаго сотнѣ^[10].

Въ ноябрѣ или декабрѣ 1846 г. члены общества собрались въ квартирѣ Гулака; тутъ были Костомаровъ, Шевченко, Савичъ. Шелъ оживленный разговоръ о необходимости славянской федеративной республики, а по сосѣдству жилецъ того же дома, студентъ Петровъ, подслушивалъ все, что говорилось у Гулака. Вскорѣ послѣ того Петровъ познакомился съ Гулакомъ, притворился, что сочувствуетъ республиканскимъ идеямъ, и тотъ открылъ ему существованіе славянскаго общества, показалъ золотое кольцо съ надписью «во имя св. Кирилла и Меѳеодія», прочиталъ и даже далъ списать уставъ общества. Позднѣе, Гулакъ прочелъ ему, въ присутствіи Навроцкаго, «Законъ Божій», а Навроцкій сообщилъ рукопись о Гайдамачинѣ, высказавъ, что она весьма полезна для распространенія между жителями Малороссій и возбужденія въ нихъ прежняго воинственнаго свободнаго духа.

Въ январѣ 1847 г. Гулакъ уѣхалъ въ Петербургъ, куда Кулишъ усиленно звалъ его, и въ февралѣ подалъ просьбу о принятіи на службу въ канцелярію совѣта петербургскаго университета.

Между тѣмъ, 3 марта студентъ Петровъ явился къ попечителю кіевскаго учебнаго округа, заявилъ, что ему удалось открыть существованіе тайнаго общества съ вредными политическими цѣлями и въ заключеніе представилъ его уставъ. Пригласивъ своего помощника М. B. Юзефовича, попечитель Траскинъ снялъ со студента Петрова показаніе, и затѣмъ дѣло получило оффиціальный ходъ при участіи въ слѣдствіи гражданскаго губернатора Фундуклея и жандармскаго полковника.

Костомаровъ, Шевченко и другія лица были арестованы. 18 марта въ Петербургѣ оберъ-полицмейстеромъ Кокошкинымъ и управляющимъ III Отдѣленіемъ Дубельтомъ былъ арестованъ Гулакъ. Во время обыска онъ бросилъ въ отхожее мѣсто рукопись «Закона Божьяго», но она была найдена..

Допрошенный въ тотъ же день въ III Отдѣленіи Гулакъ заявилъ, что ни къ какому тайному обществу не принадлежитъ, что уставъ общества св. Кирилла и Меѳеодія попался ему случайно и онъ далъ слово, не открывать, отъ кого его получилъ, что кольцо съ именами Кирилла и Меѳеодія онъ купилъ въ одной изъ кіевскихъ лавокъ, что помѣщикъ Савичъ (о республиканскихъ рѣчахъ котораго донесъ Петровъ) бываетъ у него, но ни о какомъ тайномъ обществѣ они не говорили, что бывшій студентъ Навроцкій читалъ у него разные стихи, но какіе именно — не помнитъ^[11], что найденная у него во время обыска тетрадь писана его рукою, но сочинена не имъ.

Въ числѣ бумагъ, найденныхъ у Гулака, обратило, на себя вниманіе его сочиненіе «О юридическомъ бытѣ Поморскихъ Славянъ», а въ немъ слѣдующее мѣсто: «Отношенія челяди къ господину своему, опираясь единственно на патріархальности нравовъ, должны были, вмѣстѣ съ упадкомъ древней простоты, совершенно измѣниться; изъ кліентовъ они мало-помалу сдѣлались крѣпостными, а мѣстами (напр. въ Россіи) совершенными рабами. Много способствовало къ этому сближеніе славянъ съ нѣмцами и греками; безпрестанныя распри между славянами придали несвойственную имъ прежде одичалость. Съ военно-плѣнными начали они поступать сурово, безчеловѣчно; дѣлились ими при раздѣлѣ добычи, какъ скотомъ, разлучая сына отъ отца, жену отъ мужа; пересылали ихъ цѣлыми толпами изъ первобытныхъ жилищъ своихъ и принуждали къ самымъ труднымъ земледѣльческимъ работамъ. Этимъ однакожъ не ограничивалось варварство предковъ нашихъ; гнусный торгъ невольниками сдѣлался у насъ всеобщимъ обыкновеніемъ; вся Европа, но еще болѣе Востокъ наполнился славянскими рабами, такъ что имя славянина у всѣхъ европейскихъ народовъ сдѣлалось однозначущимъ съ словомъ раба. Цѣлые корабли, нагруженные невольниками, отправлялись внизъ по Дунаю въ Константинополь; о цвѣтущемъ состояніи этой торговли въ Россіи свидѣтельствуютъ договоры Олега и Игоря съ греками».

По поводу этого мѣста въ сочиненіи Гулака его спросили на первомъ же допросѣ: «Почему вы… старались показать положеніе рабовъ въ древней Россіи въ самомъ ужасномъ видѣ?» Онъ отвѣчалъ, что старался показать положеніе ихъ въ такомъ видѣ, въ какомъ оно ему представлялось.

Отмѣчено было и то, что въ письмѣ къ славянскому ученому Ганкѣ (1846 г.) Гулакъ писалъ: «Преимущественное вниманіе обращалъ я до сихъ поръ на правомѣрныя отношенія низшихъ сословій какъ въ Россіи, такъ и прочихъ славянъ, именно, на рабовъ, невольниковъ, холоповъ, крестьянъ, подданныхъ и проч., какъ на предметъ по важности и современности своей предпочтительно передъ другими заслуживающій внимательнаго изученія».

Обращено было также вниманіе на найденную у Гулака тетрадь: «Разсужденіе о поземельной собственности въ Малороссіи» (1778 г.). По поводу нея у Гулака спросили: «Для чего вы хранили у себя тетрадь, въ которой доказывается, что въ Малороссіи были жалуемы помѣстья въ противность древнихъ правъ малороссіянъ?» Онъ объяснилъ это тѣмъ, что въ ней заключается много любопытныхъ свѣдѣній, которыхъ онъ нигдѣ не встрѣчалъ.

Подозрительнымъ показалось наконецъ, III Отдѣленію, что Кулишъ, въ то время уже извѣстный малорусскій писатель, усердно звалъ Гулака въ Петербургъ, между тѣмъ какъ онъ первоначально думалъ перебраться, очевидно для научныхъ занятій, въ Дерптъ. Пламенная любовь къ Малороссіи Гулака и Марковича была также отмѣчена въ письмѣ второго къ первому.

Въ виду нежеланія Гулака выдавать своихъ товарищей, чрезъ недѣлю рѣшено было для его увѣщанія пригласить священника. Для этого оберъ-прокуроромъ синода, гр. Протасовымъ, былъ назначенъ протоіерей Исакіевскаго собора, Maловъ. 27 марта увѣщаніе состоялось, но Гулакъ отвѣчалъ Maлову, что далъ клятву сохранить тайну и не нарушитъ ея. Маловъ очень любезно разрѣшилъ его отъ клятвы, но Гулакъ этимъ не воспользовался, хотя и былъ человѣкомъ искренно религіознымъ. Онъ просилъ причастить его, но Маловъ, соглашался на это лишь въ томъ случаѣ, если онъ дастъ откровенное показаніе. Священникъ письменно доложилъ III Отдѣленію о содержаніи своей бесѣды съ заключеннымъ. Посѣщенія его повторились еще три раза, но также безуспѣшно, и всякій разъ Маловъ подавалъ подробныя донесенія.

1 апрѣля допросъ Гулака повторился, но онъ попрежнему утверждалъ, что ничего не знаетъ ни о славянскомъ обществѣ вообще, ни о томъ, кто были его члены, ни о томъ, входило ли оно въ сношенія съ жителями Царства Польскаго и съ заграничными славянскими племенами.

Не добившись отъ Гулака ничего посредствомъ увѣщаній священника, III Отдѣленіе рѣшило подвергнуть его новой нравственной пыткѣ, воспользовавшись его чувствами любящаго сына. Въ концѣ марта гр. Орловъ написалъ письмо къ отцу Гулака, въ которомъ извѣщалъ его, что его сынъ «вовлекся въ преступные замыслы и принадлежитъ къ одному тайному политическому обществу», но упорно отказывается давать истинныя показанія. Затѣмъ Орловъ «съ прискорбіемъ» извѣщалъ отца Гулака, что «не правительство…. но самъ сынъ вашъ уже подписалъ приговоръ себѣ, и его болѣе ничто не може-fb ожидать, какъ самое тяжкое наказаніе». Вслѣдъ за подписью Орлова, мы находимъ слѣдующія слова, написанныя Гулакомъ: «Письмо это я читалъ, и все, что въ немъ ни сказано, истинно и правда». Все письмо Орлова, вѣроятно, было написано лишь съ цѣлью воздѣйствія на Гулака, такъ какъ его велѣно было не посылать по назначенію впредь до приказанія.

1 апрѣля Гулакъ, по повелѣнію государя, былъ отправленъ въ крѣпость, въ Алексѣевскій равелинъ, причемъ Орловъ написалъ коменданту Скобелеву, что «арестантъ сей есть самый важный, закоренѣлый и доказанный политическій преступникъ, который, между тѣмъ, показалъ столько упорства, что, несмотря на всѣ убѣжденія и явныя противъ него улики, не открываетъ подробностей своего преступленія». Скобелеву было предложено содержать Гулака «въ равелинѣ самымъ строгимъ образомъ, въ совершенномъ уединеніи, не допуская никого къ нему и не давая ему ни книгъ, ни другихъ предметовъ развлеченія». Скобелевъ въ тотъ же день донесъ государю, что коллежскій секретарь Николай Гулакъ имъ принятъ и посаженъ въ арестантскій покой подъ № 7. На допросѣ Гулака въ III Отдѣленіи, предъ отправленіемъ въ крѣпость, его спросили, гдѣ находится бывшій у него экземпляръ устава славянскаго общества. Онъ отозвался незнаніемъ, но оказалось, что ему какъ-то удалось его припрятать и увезти съ собою въ крѣпость. 2 апрѣля Скобелевъ препроводилъ въ III Отдѣленіе найденныя при осмотрѣ арестанта Гулака двѣ рукописи «достаточной важности». Это были уставъ славянскаго общества и экземпляръ «Закона Божьяго», на которомъ вѣроятно въ III Отдѣленіи была сдѣлана надпись: «Переписано Костомаровымъ. Найдено въ бумагахъ Гулака».

На другой день III Отдѣленіе изготовило новые вопросные пункты и 4 апрѣля препроводило ихъ въ запечатанномъ пакетѣ Скобелеву, съ просьбою вручить его Гулаку, не распечатывая, съ тѣмъ, чтобы тотъ, написавъ отвѣты, самъ запечаталъ его и отдалъ коменданту для отправки къ гр. Орлову. Такимъ образомъ, дѣло велось столь секретно, что даже Скобелевъ не могъ читать показаній Гулака, который отвѣчалъ, что не знаетъ, кѣмъ написаны и переписаны двѣ найденныя у него рукописи и не можетъ сдѣлать никакихъ новыхъ показаній.

3 апрѣля отецъ Гулака, жившій въ Херсонской губ., еще ничего не зналъ объ арестѣ сына: послѣднее письмо отъ него было получено мѣсяцъ тому назадъ. Изъ него родители узнали, что въ Петербургѣ къ Николаю Ивановичу съ большимъ участіемъ отнесся ректоръ университета Плетневъ, который, вѣроятно оцѣня огромныя знанія Гулака, не совѣтовалъ ему служить учителемъ въ среднемъ учебномъ заведеніи, такъ какъ это «притупляетъ человѣка и дѣлаетъ его неспособнымъ къ высшимъ занятіямъ». Родители Гулака радовались, что онъ находится «въ такомъ прекрасномъ обществѣ».

Изъ письма Ив. Ив. Гулака видно, что для того времени онъ былъ человѣкомъ въ извѣстной степени развитымъ: онъ получалъ «Современникъ», который въ этомъ году сталъ выходить подъ новою редакціею Панаева и Некрасова, и называлъ «его очень хорошимъ журналомъ», получалъ «С.-Петербургскія Вѣдомости» и также считалъ ихъ «очень хорошею газетою», выписывалъ и еще кое-что «по части хозяйственной». Но его представленія о нашей литературѣ были все же очень наивны. Родители Гулака мечтали о томъ, чтобы сынъ ихъ занялся литературною дѣятельностью; ни чиновничьей дороги, ни мѣста учителя въ среднемъ учебномъ заведеніи они для него не желали. Трудъ писателя представлялся Ив. Ив. Гулаку выгоднымъ и въ матеріальномъ отношеніи. Между прочимъ, онъ писалъ сыну: «Что можетъ быть благороднѣе, какъ званіе литератора? Посмотри на литераторовъ: Булгарина, Греча, Сенковскаго, Краевскаго и всѣхъ другихъ. А почему-жъ тебѣ не можно было бы, не говорю — сравняться съ ними, но хотя приблизиться… Что касается до чиновъ, то ты могъ бы получать ихъ, считаясь на службѣ». Отецъ совѣтовалъ Гулаку поступить въ сотрудники какого-либо журнала, напр. «Современника», но статьи юридическія и историческія казались ему невыгодными, и онъ совѣтовалъ сыну сдѣлаться беллетристомъ. «Ты скажи себѣ», писалъ онъ: «со временемъ я осную журналъ и буду издателемъ съ нѣсколькими тысячами подписчиковъ, — и, поставивъ это себѣ цѣлью, достигай ее неуклонно, не пугаясь никакихъ преградъ». Письмо это вѣроятно было передано Н. П. Гулаку, такъ какъ въ дѣлѣ III Отдѣленія находится лишь копія съ него.

3 мая кіевскій генералъ-губернаторъ Бибиковъ сдѣлалъ Орлову весьма курьезное сообщеніе: будто бы у арестованныхъ долженъ быть выжженъ на тѣлѣ знакъ ихъ принадлежности къ обществу, а именно гетманская булава^[12]. Вслѣдъ затѣмъ, Орловъ предписалъ Скобелеву немедленно и самымъ внимательнымъ образомъ осмотрѣть Гулака, нѣтъ ли у него на тѣлѣ изображенія гетманской булавы. Скобелевъ «самъ лично и съ полнымъ вниманіемъ» произвелъ это изслѣдованіе, но никакихъ знаковъ на тѣлѣ Гулака не оказалось.

15 мая Н. И. велѣно было доставить подъ строжайшимъ карауломъ въ III Отдѣленіе, гдѣ ему была дана очная ставка съ Бѣлозерскимъ, Костомаровымъ, Посядой, Андрузскимъ и доносчикомъ Петровымъ. Бѣлозерскій и Костомаровъ, показали, что въ исходѣ 1845 " нача;іѣ 1846 г. Гулакъ соединился съ ними для общихъ занятій, что они назвали свой союзъ обществомъ, придали ему имя Кирилла и Меѳеодія и придумали имѣть кольца или образа во имя этихъ святыхъ. главная цѣль общества состояла въ соединеніи всѣхъ славянскихъ племенъ подъ скипетромъ россійскаго императора, «а средствами полагали возстановленіе народности каждаго племени, примиреніе ихъ, образованіе и даже склоненіе ихъ къ исповѣданію одной православной вѣры»; что въ половинѣ 1846 г. они «бросили названіе общества и занимались изслѣдованіями о славянахъ, какъ наукою, безъ всякихъ политическихъ видовъ». Гулакъ попрежнему все это отрицалъ. Лидрузскій показалъ, что Гулакъ былъ членомъ общества, имѣвшаго цѣлью, соединивъ славянскія племена, ввести въ нихъ устройство по примѣру Соединенныхъ Штатовъ или нынѣшней конституціонной Франціи, и что Гулакъ питалъ «вольныя мысли». Доносчикъ Петровъ заявилъ, что въ декабрѣ 1846 г. Гулакъ "обнаруживалъ прямо революціонныя намѣренія; что, предполагая соединитъ славянскія племена и ввести въ нихъ народное правленіе, онъ надѣялся достигнуть этого возбужденіемъ* русскаго народа и славянъ «къ возстанію противъ верховныхъ властей ихъ; говорилъ, что при этомъ общество будетъ дѣйствовать миролюбиво въ отношеніи къ царской фамиліи, но если переворотъ будетъ произведенъ, а государь не пожелаетъ сложить съ себя верховной власти, то необходимо заставить пожертвовать царскою фамиліею». Гулакъ предполагалъ прибѣгнуть къ слѣдующимъ средствамъ для возбужденія возстанія: представленіе народу въ самомъ неблагопріятномъ свѣтѣ всѣхъ распоряженій правительства, «путешествія цо деревнямъ для сближенія съ крестьянами и распространенія между ними идеи о, народномъ правленіи». По словамъ Петрова, Гулакъ говорилъ, что нѣкоторые уже путешествуютъ съ этою цѣлью, что для этого предполагается также учрежденіе школъ и изданіе книгъ для простого народа, что образованіе черни непремѣнно приведетъ къ возстанію, если не въ настоящее время, то въ будущемъ поколѣніи. У Гулака часто собирались его друзья и тотчасъ начинали разговоръ объ осуществленіи ихъ общаго намѣренія, причемъ болѣе всѣхъ высказывался самъ хозяинъ. Гулакъ показалъ, что можетъ быть и велъ какіе-либо разговоры, но не помнитъ ихъ содержанія^[13].

Однако очная ставка все же произвела на Гулака сильное впечатлѣніе и заставила его задуматься, слѣдуетъ ли, въ виду показаній товарищей, держаться тактики полнаго отрицанія. Къ этому присоединились еще увѣщанія коменданта крѣпости, и 17 мая Скобелевъ донесъ гр. Орлову, что подъ вліяніемъ его «отеческихъ» совѣтовъ Гулакъ, наконецъ, далъ показаніе. Онъ призналъ справедливость показаній Бѣлозерскаго и Костомарова, причемъ съ величайшимъ благородствомъ принялъ на себя составленіе устава общества и «Закона Божьяго», хотя послѣднее произведеніе принадлежитъ перу Костомарова Затѣмъ, онъ заявилъ, что съ Андрузскимъ никогда не имѣлъ разговоровъ о политическихъ предметахъ, а въ бесѣдѣ съ Петровымъ никогда не упоминалъ о царской фамиліи.

26 мая 1847 г. шефъ жандармовъ, гр. Орловъ, составилъ докладъ государю. Остановимся на тѣхъ мѣстахъ его, которые касаются Гулака. «У Гулака найденъ былъ уставъ общества св. Кирилла и Мееюдія, изъ правилъ котораго видно, что Украйно-Славянисты предполагали, хотя мирными средствами, преимущественно распространеніемъ образованія, соединить всѣ славянскія племена и устроить въ нихъ народное представительное правленіе; у нѣкоторыхъ оказались экземпляры рукописи, называемой „Законъ Божій“, „Поднестранка“, уже не съ мирными предположеніями, а исполненные революціонныхъ и коммунистическихъ правилъ, съ возмутительными воззваніями къ племенамъ славянскимъ. Самыя письма арестованныхъ лицъ, даже тамъ, гдѣ можно предполагать предметъ ученый или литературный, затемнены двусмысленными, напыщенными и вообще чрезвычайно сомнительными выраженіями. Притомъ же Петровъ и Андрузскій въ своемъ показаніи объясняли Украйно-Славянское общество, какъ дѣло прямо революціонное»… Орловъ признавалъ, что «доносы и первыя свѣдѣнія, какъ всегда бываетъ, преувеличивали важности и дѣло оказалось въ видѣ, менѣе опасномъ», но относительно Гулака замѣтилъ, что онъ «показалъ необыкновенное упорство и, ничего не открывая, отзывался только однимъ, что связанъ честнымъ словомъ, кому-то имъ даннымъ», хотя впослѣдствіи "сознался въ справедливости сдѣланныхъ на него показаній и даже приписываетъ себѣ сочиненіе рукописи «Законъ Божій» и «Устава Славянскаго Общества». Орловъ упомянулъ и объ отрицаніи Гулакомъ показанія Петрова. Орловъ предложилъ Гулака, «какъ главнаго руководителя Украйно-Славянскаго Общества, въ началѣ и долго запиравшагося въ своихъ преступныхъ замыслахъ, а еще болѣе какъ человѣка, способнаго на всякое вредное для правительства предпріятіе, заключитъ въ Шлиссельбургскую крѣпость на три года и потомъ отправить его въ отдаленную губернію подъ строжайшій надзоръ». Одобривъ это предложеніе, Николай Павловичъ прибавилъ: «буде исправится въ образѣ мыслей»^[14].

Докладъ Орлова былъ утвержденъ ими. Николаемъ 28 мая, а 30 мая Гулакъ былъ отправленъ съ жандармскимъ офицеромъ въ Шлиссельбургъ, причемъ въ письмѣ къ коменданту крѣпости, генералу Заборинскому, Орловъ просилъ его по прошествіи трехъ лѣтъ увѣдомить его, «исправится ли Гулакъ въ образѣ мыслей и будетъ ли достоинъ освобожденія изъ крѣпости».

Молчаніе Н. И. Гулака съ 18 марта конечно возбудило безпокойство родныхъ. 17 мая братъ писалъ ему изъ Дерпта по-французски: «Хорошо, если только лѣность причина вашего молчанія… Я получилъ сегодня письмо отъ папы и спѣшу сообщить вамъ печальныя новости. Двоюродный братъ Павелъ арестованъ ночью по неизвѣстной причинѣ, причемъ ему не дали проститься съ матерью; его увезли неизвѣстно куда. Для ареста были присланы флигель-адьютантъ, курьеръ и чиновникъ. Затѣмъ были арестованы Навроцкій у Капниста, Марковичъ и Нечай. Еще прежде арестовали Костомарова въ Кіевѣ. Теряются въ догадкахъ, тѣмъ болѣе, что не имѣютъ извѣстій отъ Пав. Лев.»… (sic). Письмо это было задержано III Отдѣленіемъ.

Тревожное письмо написалъ къ сыну 21 мая и отецъ Гулака. Онъ извѣщалъ его, что крайне безпокоится, вслѣдствіе его долгаго молчанія, что мать въ отчаяніи, здоровье ея разстроилось; отецъ просилъ Н. И. написать съ первою почтою. Орловъ предписалъ шлиссельбургскому коменданту передать это письмо Гулаку, а отвѣтъ его доставить въ III Отдѣленіе, если въ немъ будутъ «одни родственныя объясненія». Въ своемъ отвѣтѣ родителямъ отъ и іюня 1847 г. Гулакъ, между прочимъ, говоритъ, очевидно, чтобы ихъ успокоить: «Не сокрушайтесь при мысли, что я можетъ быть физически страдаю или терплю въ чемъ-нибудь недостатокъ: нѣтъ, — я совершенно здоровъ, меня не мучитъ ни холодъ, ни голодъ, ни даже недостатокъ въ умственныхъ занятіяхъ; я имѣю все необходимое и встрѣчаю отъ всѣхъ ласковое и человѣколюбивое обхожденіе». Копія съ этого письма была оставлена въ III Отдѣленіи, а подлинникъ отосланъ къ отцу Гулака, который жилъ въ деревнѣ, въ Александрійскомъ уѣздѣ Херсонской губ., причемъ Орловъ извѣстилъ его, что письма къ сыну онъ можетъ присылать въ III Отдѣленіе. Въ теченіе 1847 г. Гулакъ получилъ отъ матери, братьевъ и сестеръ еще три письма и однажды самъ писалъ имъ.

Въ ноябрѣ 1847 г. Гулакъ обратился къ коменданту съ просьбою разрѣшить ему переводить съ греческаго языка сочиненіе Еврипида. По справкѣ, наведенной въ III Отдѣленіи, оказалось, что «заниматься крѣпостнымъ арестантамъ сочиненіями или переводами для себя никогда не запрещалось». Содержащійся въ Шлиссельбургской крѣпости рядовой Медоксъ просилъ даже напечатать его сочиненіе, и потому въ 1839 г. гр. Бенкендорфъ препроводилъ его трудъ о русскомъ языкѣ къ министру народнаго просвѣщенія, а въ 1843 г. — отрывокъ изъ живописной географіи, составленной имъ же, съ тѣмъ только, «чтобы статьи эти были напечатаны безъ означенія имени сочинителя». На основаніи этой справки, Орловъ дозволилъ Гулаку заниматься переводами, но съ тѣмъ, чтобы онъ отнюдь ихъ никому не передавалъ.

Мать Гулака, Надежда Андреевна, сдѣлала попытку просить Орлова ходатайствовать о помилованіи ея сына. 9 декабря 1847 г. Дубельтъ написалъ ей, что гр. Орловъ "по непреоборимому упорству, съ которымъ ея сынъ «не сознавался при производствѣ о немъ дѣла, не находитъ ни возможности, ни справедливости ходатайствовать о его помилованіи».

Въ январѣ 1848 г. Николай Ивановичъ получилъ отъ отца письмо со вложеніемъ 100 р. Деньги велѣно было хранитъ у коменданта и выдавать по мѣрѣ надобности. Въ этомъ году Н. И. получилъ отъ родныхъ пять писемъ и еще сто рублей, а братъ прислалъ ему изъ Дерпта нѣсколько иностранныхъ книгъ математическихъ, въ томъ числѣ логаривмы, и юридическихъ. Полученіе каждаго письма было, конечно, событіемъ въ жизни Шлиссельбургскаго узника, и потому мы отмѣчаемъ, какъ часто получалась корреспонденція отъ родныхъ (всегда черезъ III Отдѣленіе). Въ слѣдующемъ году отецъ и его семья написали шесть писемъ, да еще братъ Н. И., Александръ, написалъ однажды изъ Дерпта. Н. И. отправилъ въ 1848 г. всего семь писемъ къ роднымъ, а въ слѣдующемъ году — четыре. Въ апрѣлѣ 1850 г. отецъ вновь прислалъ Н. Ив. 50 р. Въ августѣ 1848 г. Над. Андр. Гулакъ повторила попытку хлопотать о помилованіи сына, но также неудачно.

Въ февралѣ 1848 г. Гулакъ обратился съ просьбою о томъ, чтобы книги, оставленныя имъ въ Кіевѣ у Костомарова, были отданы его отцу. Спросили Костомарова, заключеннаго въ то время въ Петропавловской крѣпости, и онъ отвѣчалъ, что шкафъ съ книгами отправленъ въ деревню родителей Гулака, а ящикъ съ книгами, порученный ему для отсылки въ Петербургъ, остался у него на квартирѣ. Списокъ книгъ, оставленныхъ Гулакомъ у Костомарова, показываетъ, какъ серьезно занимался нашъ шлиссельбургскій узникъ до своего ареста исторіею и юридическими науками; тутъ были Акты Археографической экспедиціи, Акты Историческіе, Полное Собраніе Русскихъ Лѣтописей, Римская Исторія Нибура, Corpus juris civilis cum glossa, Codex Theodosianus и разныя юридическія сочиненія на латинскомъ языкѣ. Гулакъ просилъ переслать къ нему въ крѣпость книги, оставленныя имъ у Костомарова. Оказалось, что мать невѣсты Костомарова отправила ихъ въ Саратовъ, куда былъ высланъ Костомаровъ послѣ годичнаго заключенія въ Петропавловской крѣпости. При посредствѣ III Отдѣленія книги эти были вытребованы отъ Костомарова и въ двухъ ящикахъ доставлены Гулаку въ Шлиссельбургъ^[15]. Составъ его библіотеки показываетъ, какъ основательно было образованіе Гулака, какъ разносторонни его интересы. Въ концѣ 1849 г. онъ отправилъ изъ Шлиссельбургской крѣпости къ родителямъ свой переводъ Еврипида.

Въ мартѣ 1850 г. Над. Андр. Гулакъ, не знавшая, на сколько времени подвергнутъ заключенію ея сынъ, вновь просила гр. Орлова ходатайствовать о возвращеніи Николая Ивановича его семейству, но на письмѣ была сдѣлана надпись: «что невозможно, то и просить не могу».

Однако письмо матери Гулака заставило вспомнить о томъ, что 30 мая 1850 г. исполнится трехгодичный срокъ, назначенный для заточенія Николая Ивановича. По наведенной о немъ справкѣ оказалось: «По письмамъ его видно, что онъ весьма прилежно занимался науками и… приготовлялъ себя быть полезнымъ отечеству. Переписка Гулака съ родителями и братьями заключалась преимущественно въ добрыхъ совѣтахъ и обнаруживала весьма хорошее направленіе его мыслей». Вспомнили и о томъ, что заключенный по тому же дѣлу Кулѣшъ (какъ писалась тогда фамилія П. А. Кулиша) содержался въ. крѣпости 3 мѣсяца вмѣсто четырехъ. Орловъ приказалъ спросить коменданта Шлиссельбургской крѣпости и объявить Гулаку, «что ежели все откровенно напишетъ, то участь его облегчится; ежели же пребудетъ въ томъ же упорствѣ, то останется въ крѣпости». Однако Гулака не сломило и трехлѣтнее заключеніе, и никакихъ новыхъ показаній онъ не далъ. Тѣмъ не менѣе комендантъ крѣпости Троцкій донесъ: «Гулакъ во все время заключенія въ крѣпости велъ себя весьма скромно, въ образѣ мыслей его ничего не замѣчалось, а потому и полагаю заслуживающимъ облегченія его участи».

31 мая 1850 г., ссылаясь на эту аттестацію, Орловъ представилъ государю докладъ объ освобожденія Гулака изъ. Шлиссельбурга и отправленіи его въ Пермь «подъ строжайшій надзоръ полиціи», на что и было получено согласіе.

Предъ отправленіемъ изъ Шлиссельбурга Гулакъ раздѣлилъ свое единственное богатство, книги, на двѣ части: одну, въ которой были между прочимъ поэмы Оссіаны (на англ. яз.), сочиненія Тацита, Гомера и Шекспира въ подлинникахъ, нѣкоторыя юридическія сочиненія и 20 связокъ тетрадей, онъ. пожелалъ взять съ собою; другую онъ рѣшилъ отправить чрезъ транспортную контору. Въ спискѣ его книгъ мы находимъ такія, которыхъ не было у Костомарова, изъ чего слѣдуетъ заключить, что ему было дозволено взять съ собою въ Шлиссельбургъ значительное количество книгъ^[16].

2 іюня 1850 г. Гулакъ съ двумя жандармами былъ отправленъ изъ Шлиссельбурга и 13 іюня доставленъ въ Пермь; въ пріемѣ его была выдана квитанція пермскимъ губернаторомъ.

Въ февралѣ 1851 г. мать Гулака обратилась къ Орлову съ просьбою, чтобы письма сына доставлялись ей не вскрытыми. Орловъ нашелъ это невозможнымъ, но просилъ пермскаго губернатора переписку Гулака доставлять безъ замедленія и въ запечатанныхъ пакетахъ.

Родители немного помогали Николаю Ивановичу, насколько позволяли, при многочисленномъ семействѣ, ихъ ограниченныя средства. Но все же ему было не легко перебиваться, и осенью 1851 г. онъ просилъ Орлова выхлопотать ему разрѣшеніе вновь поступить на службу. Государь дозволилъ, но съ сохраненіемъ надъ Гулакомъ полицейскаго надзора. Опредѣленный на службу канцелярскимъ чиновникомъ, онъ скоро обратилъ на себя вниманіе мѣстнаго начальства, и въ 1852 г. былъ опредѣленъ на классную должность переводчика при губернскомъ правленіи. Когда въ концѣ 1853 г. министръ внутреннихъ дѣлъ предписалъ преобразовать губернскіе статистическіе комитеты и собрать свѣдѣнія по обширной программѣ, то это трудное дѣло, въ добавленіе къ другимъ служебнымъ обязанностямъ, было поручено Гулаку. Мѣстное начальство было имъ вполнѣ довольно, но когда въ 1854 г. мать Гулака просила Орлова исходатайствовать ея сыну разрѣшеніе возвратиться на родину, то тотъ нашелъ это «рановременнымъ».

1 февраля 1855 г. пермскій губернаторъ просилъ о снятіи съ Гулака полицейскаго надзора, и 24 февраля Орловъ отвѣчалъ, что государь (уже Александръ II) на это согласился.

Въ 1859 г. Гулакъ перешелъ на службу въ министерство народнаго просвѣщенія. Онъ былъ сначала учителемъ русскаго языка и географіи во второй одесской гимназіи и учителемъ математики въ Ришельевскомъ лицеѣ (съ 1861 г.), затѣмъ переселился въ Керчь и преподавалъ въ тамошнемъ женскомъ институтѣ исторію и естественныя науки. Съ 1862 г. онъ былъ послѣдовательно учителемъ математики въ ставропольской гимназіи, физики и "космотрафіи въ кутаисской и математики и латинскаго языка въ тифлисской 1-й гимназіи, гдѣ и служилъ до выхода въ отставку въ 1886 г. «Благороднымъ своимъ характеромъ», говоритъ авторъ некролога Гулака, «вѣрностью данному слову, а также отзывчивостью на чужое горе онъ снискалъ себѣ любовь товарищей и привязанность своихъ учениковъ, въ особенности тѣхъ изъ нихъ, которые умѣли цѣнить глубину его знаній и соединенную съ ней широту взглядовъ. Нрава онъ былъ хотя и вспыльчиваго, но въ высшей степени дружелюбнаго и снисходительнаго къ слабости другихъ»^[17]. На Кавказѣ разнообразныя познанія Гулака увеличились еще болѣе, благодаря изученію мѣстныхъ и восточныхъ языковъ.

Педагогическая дѣятельность видимо оставляла H--ю И--чу немного досуга; этимъ, конечно, объясняется то, что, несмотря на громадную ученость, его литературная производительность была очень невелика, но зато замѣчательно разнообразна.

Онъ писалъ по математикѣ, геодезіи, филологіи, литературѣ, пробовалъ силы и въ публицистикѣ. Намъ извѣстны слѣдующія сочиненія Гулака:

1) Опытъ геометріи о четырехъ измѣреніяхъ. Геометрія синтетическая. Тифлисъ, 1877 г., 150 стр. Книга посвящена памяти Лобачевскаго. Вмѣсто предисловія — разговоръ о пространствѣ.

2) О рѣшеніи трансцедентныхъ уравненій (изд. въ Одессѣ на франц. яз.).

3) О настоящемъ положеніи европейскаго градуснаго измѣренія. «Записки Кавказ. Отдѣла Имп. Рус. Геогр. Общ.» 1873 г., кн. VIII, стр. 53—88.

4) О мѣстѣ, занимаемомъ грузинскимъ языкомъ въ семьѣ индоевропейскихъ языковъ. Ibid. т. XXVI, 119—1555) О (грузинской поэмѣ) «Барсова Кожа» Руставели. «Сборн. матер. для описанія мѣстностей и племенъ Кавказа». вып. 4. Тифл. 1884.

6) О знаменитомъ персидскомъ поэтѣ Низами и его поэмѣ «Походъ Русскихъ противъ Берда». Ibid. т. XXVI, стр. 116—126.

7) Рецензія на «Руководство къ древней исторіи Востока до персидскихъ войнъ» Фр. Ленормана. Перев. подъ редакц. М. Драгоманова. «Кавказъ», 1879 г. №№ 218 и 219 (былъ отдѣльный оттискъ). Эта небольшая статья показываетъ знакомство Гулака съ памятниками ассирійской, скандинавской и греческой литературъ.

8) Дѣятельность Ад. П. Берже, какъ оріенталиста. «Русск. Старина» 1887 г., т. LVI, стр. 819—824.

9) Гератъ и Англія. «Обзоръ» 1880 г., № 510 и 514.

Гулакъ былъ два раза женатъ. Въ 1886 г. онъ вышелъ въ отставку, переѣхалъ въ Елизаветполь и поселился у своей пріемной дочери. Онъ умеръ 26 мая 1899 г.

Жизнь этого замѣчательнаго человѣка была совершенно испорчена: вмѣсто серьезныхъ научныхъ трудовъ, къ которымъ онъ былъ такъ основательно подготовленъ, Гулакъ, послѣ трехлѣтнихъ страданій въ Шлиссельбургѣ, долженъ былъ удовольствоваться сначала чиновническою, а потомъ учительскою карьерою.

Стойкость убѣжденій Гулака видна уже изъ того, что онъ не могъ простить Костомарову недостаточно твердое его поведеніе во время слѣдствія по дѣлу о славянскомъ обществѣ. Въ 1881 г. онъ встрѣтился съ нашимъ знаменитымъ историкомъ на археологическомъ съѣздѣ въ Тифлисѣ. Костомаровъ хотѣлъ броситься на шею своему прежнему пріятелю, но Гулакъ (по свидѣтельству Н. И. Стороженка) посмотрѣлъ на него чрезъ очки, молча пожалъ ему руку и отошелъ въ сторону.

В. Семевскій.

---

1. Въ своемъ показаніи Гулакъ называетъ себя дворяниномъ Полтавской губ., а въ формулярномъ спискѣ сказано, что онъ происходитъ изъ дворянъ Херсонской губ. (дер. Николаевки Александровскаго у.), гдѣ дѣйствительно и жилъ его отецъ въ 1847 г. во время ареста Н. И.
2. Оно состоитъ изъ шести главъ: 1) отношенія между мужемъ и женой, 2) власть родительская и родовая, 3) обязательства, 4) права на имущество, 5) уголовное право и 6) самая обширная — государственное право.
3. Андрузскій показалъ, что Гулакъ «содержалъ на свой счетъ Навроцкаго, и о немъ отзывались, какъ о предобрѣйшемъ человѣкѣ».
4. «Русскій Архивъ», 1893 г. № 7? стр. 399—401 или «Былое», 1906 г. № 2, стр. 66—67.
5. Моя статья: «Н. И. Костомаровъ» въ «Русской Старинѣ», 1886 г., № 1, стр. 187—188.
6. Костомаровъ. «П. А. Кулишъ и его послѣдняя литературная дѣятельность». «Кіевская Старина», 1883 г., № 2, стр. 226—227.
7. См. «Dzieła Adama Mickiewicza, wydał dr. Henryk Biegeleisen», Lwòw t. II, 1893 г., 241—251.
8. «Воспоминанія o H. И. Костомаровѣ», «Новь», 1885 г., № 13, стр. 67—68.
9. Оба воззванія напечатаны (не совсѣмъ исправно) въ «Быломъ», 1906 г., № 2, стр. 66—68.
10. Кониський. Тарасъ Шевченко-Грушивський, т. I, у Львові. 1898, стр. 198.
11. Петровъ донесъ, что Навроцкій читалъ стихотворенія Шевченка явно противозаконнаго содержанія.
12. Кониський. Т. Шевченко-Грушівський, I, 237.
13. По словамъ Костомарова, когда Гулакъ заявилъ, что онъ остается при прежнемъ показаніи, Орловъ топнулъ ногой и сказалъ: «вотъ корень зла!» («Русская Мысль», 1885 г., № 5, стр. 218). Кулишъ разсказываетъ, что одинъ изъ кіевлянъ, не желавшій ничего открывать Дубельту и Орлову, сказалъ имъ: «Вы можете меня четвертовать, колесовать, тянуть изъ меня жилы, переломать мнѣ кости, содрать съ меня живого кожу, но не допытаетесь отъ меня ни одного слова». Если свидѣтельство Кулиша вѣрно, то оно можетъ относиться только къ Гулаку. П. А. Кулшъ, «Хуторна поэзія». У ві Львові. 1883, стр. 37.
14. «Русскій Архивъ», 1872 г. № 7, стр. 337—339, 343—344.
15. Тутъ были комментаріи Гая (на латин. яз.), сочиненія Савиньи, Мюленбруха и Вальтера по римскому праву, «Древности нѣмецкаго права» Гримма, сочиненія Эверса и Рейтца (профессора Гулака въ Дерптѣ) (всѣ на нѣмецкомъ яз.), Мацѣіовскаго «Исторія славянскихъ законодательствъ» (на польскомъ яз.), нѣкоторые памятники русскаго законодательства, сочиненія Аристофана, Еврипида, Софокла, Вергилія, Гомера, Плутарха, Плавта въ подлинникахъ, библія въ переводѣ Лютера, сочиненіе Фильдинга (на англ. яз.) и тутъ же сочиненіе о германской флорѣ, ноты и проч.
16. Назовемъ еще нѣкоторыя изъ нихъ, чтобы составить себѣ полное понятіе объ образованности и учености Гулака. У него были въ крѣпости: Акты юридическіе, Ипатьевская и Новгородская лѣтописи, Славянскія древности Шафарика, Энциклопедія законовѣдѣнія Неволина, одно чешское сочиненіе по исторіи права, сочинскія Гезіода, Пиндара, Платона, Горація, Овидія, Мильтона, Свифта, Гольдсмита, Стерна, письма Юнія въ подлинникахъ, сочиненія Авг. Тьерри и вмѣстѣ съ тѣмъ сочиненіе Кювье о животномъ царствѣ, сочиненіе Лагранжа и др., по математикѣ, книги по физикѣ и проч.
17. Л. Л. «Н. И. Гулакъ». «Кавказъ», 1899 г. № 221. Авторъ другого некролога Гулака, А. Хахановъ, («Рус. Вѣдом.» 1899 г., № 248) говоритъ: «Въ послѣдніе годы онъ бывалъ на урокахъ очень рѣдко, и его, сгорбившагося старца, видѣлъ я только разъ въ третьемъ классѣ, гдѣ онъ числился нашимъ преподавателемъ латинскаго языка. Помнится, что мы смотрѣли на него съ дѣтскою любознательностью и благоговѣніемъ»).