Низосъ и Эвріалъ.
(Энейды Виргиліевой книга IX, стихъ 167—450.)
Трояне, съ высоты отвсюду укрѣпленной,
Взираютъ съ трепетомъ въ станъ Турновъ отдаленной;
Объемлютъ стражею окрестныя мѣста;
Крѣпятъ бойницами помосты и врата,
Орудья ратныя ждутъ гибельнаго слова.
Серестусъ и Мнестей — грудь къ ужасамъ готова —
Вожди искусные, которымъ Царь Эней,
Отсутственный, среди суровыхъ брани прей,
Ввѣрялъ надъ юностью кипящей управленье,
Ведутъ отчаянныхъ въ послѣднее сраженье,
По жребію всякъ сонмъ избралъ себѣ чреду;
Всѣ дружно обреклись на блискую бѣду. —
По долгу Низосъ сталъ предъ главными вратами,
Гроза враговъ копьемъ и мѣткими стрѣлами,
Гиртаковъ храбрый сынъ, онъ прибылъ ко шатрамъ
Отъ матери, звѣрей ловящей по горамъ.
Съ нимъ спутникъ Эвріалъ, цвѣтъ поздній Иліона,
Прелестный юноша, предметъ прелестныхъ стона,
Носящій на челъ любви и Грацій даръ;
Едина въ нихъ душа, единъ ко, славѣ жаръ!
Что значитъ, Низосъ рекъ, сей огнь сердца палящій?
Что слава? Божество, иль гласъ его гремящій?
Иль страсть коя мнѣ Богъ? Я рабъ ея слѣпой!
О другъ возлюбленный! мнѣ тягостенъ покой!
Стремлюсь къ великому, чего не постигаю?
Погибель или честь — на всѣ, на всѣ дерзаю!
Воззри; безпечностью Рущульскій станъ объятъ,
Чуть видимы огни; лѣса и горы спятъ.
Упившись гордый врагъ лежитъ во снѣ позорномъ —
Внемли, что во умѣ боязнямъ непокорномъ:
Ты вѣдаешь вождей собравшійся совѣтъ,
Эней отсутственный ихъ томныхъ думъ предметъ.
Народъ, старѣйшины и воинство желаетъ
Узнать черезъ посла, гдѣ Царь ихъ пребываетъ.
Мнѣ мнится, возмогу, таясь между холмовъ,
Проникнуть съ вѣстью сей въ надменный градъ враговъ,
Иди, вѣщай сіе, пріемли награжденье,
А мнѣ за друга смерть — и мзда и прославленье! —
Смутился Эвріалъ, вскипѣла славой грудь;
Рѣчетъ избравшему отваги полной путь:
И ты возмогъ мечтать, чтобъ я, стыдомъ покрытой,
Съ тобой не раздѣлилъ твой подвигъ знаменитой?
Чтобы единаго на ужасы пустилъ?
Нѣтъ! не тому меня родитель мой училъ;
Офельтомъ воспоенъ среди мечей и боевъ,
Я пламень Трои зрѣлъ, зрѣлъ Греческихъ героевъ!
Сопутствуя тебѣ Энея по слѣдамъ,
Гдѣ жизнью дорожилъ, гдѣ мѣсто далъ врагамъ?
Такъ! есть во мнѣ сей духъ, опасностей презритель,
Готовый смертію безсмертья искупитель!
Пойдемъ!… "Постой, мой другъ! къ чему намъ бѣдъ искать?
Къ чему заранѣе нещастья вымышлять,
Я вѣрю, чувствую: Юпитеръ правосудный
И боги, дружества подпоры неоскудны,
Съ побѣдою меня ко другу возвратятъ!…
Но естьли грозный рокъ, иль Парки восхотятъ
Пресѣчь геройской путь, покорный вышней волѣ,
Умру… ты долженъ жить, ты жить достоинъ болѣ!
Затихнетъ буря битвъ, пріидетъ другъ людей
И трупъ мой искупивъ, сокроетъ подъ землей!
Пріидетъ славныхъ дѣлъ любитель сановитой,
И радуясь о мнѣ, надъ перстію сокрытой
Возвыситъ скромный холмъ и гимны воспоетъ!
Нѣтъ! сира мать твоя слезъ горькихъ не прольетъ!
Примѣръ всѣхъ матерей, которая за сыномъ,
Всѣ радости свои вмѣщая въ немъ единомъ,
Оставивъ родину; Ацестовъ славный градъ,
Во станѣ дѣлитъ съ нимъ труды, и зной, хладъ;
Нѣтъ — жизнь ея въ тебѣ, ни радость не увянетъ…
Я щастливъ, естьли съ ней мой другъ меня вспомянетъ. —
Всё тщетно! рекъ герой, не измѣню себѣ!
Рѣшимся, предадимъ пути свои судьбъ! —
Вѣщалъ, привратниковъ дружину премѣняетъ,
И съ другомъ на совѣтъ старѣйшинъ поспѣшаетъ
Погаснулъ бранный день — вкругъ бранна тишина;
Печаль и суеты забылись въ недрахъ сна;
Старѣйшины Троянъ и юноши крылаты,
Покоя чуждые, но мужествомъ богаты,
О царственныхъ дѣлахъ верховный держатъ судъ,
Когда и чрезъ кого Энею вѣсть дадутъ;
На копья опершись, покрытые щитами,
Стоятъ безстрашные въ кругу передъ шатрами,
Се витязей мольба, да внидутъ на совѣтъ;
Велико таинство и времени не ждетъ!
Вошли, глаза горятъ, спирается дыханье,
Но ободряетъ ихъ Асканія вниманье.
Онъ Низосу начать рѣчь важную велитъ.
Вожди и воины! Гиртаковъ сынъ гласитъ.
Правдивый, кроткій слухъ къ моимъ словамъ склоните;
Отвагу подвига лѣтами не цѣните.
Теперь враги молчатъ, объяты смертнымъ сномъ;
Мы мѣсто обрѣли, закрытое кругомъ,
По брегу зыбкому, гдѣ двухъ путей стеченье*
И можемъ совершить Царево возвращенье.
Огни потушены, и черный дымъ клубясь,
Восходитъ ко звѣздамъ… благословите насъ!
Энея взыщемъ мы Палланта за стонами;
Онъ шествуя во станъ противниковъ тѣлами,
Добычей многою и славой окруженъ,
Пріидетъ сокрушить печальный Тевкровъ плѣнъ.
Пути извѣстны намъ, препятства изочтенны;
Мы видѣли вдали, ловитвой увлеченны,
Чело взносящій градъ надъ челами холмовъ,
И свѣтлую рѣку, питаніе враговъ. —
Изрекъ — и се Алетъ, сѣдый питомецъ брани,
Совѣта силы полнъ, трепещущія длани
Подъемлетъ къ небесамъ: — "Нѣтъ, Пергамъ не падетъ!
О Боги прадѣдовъ, стопамъ страдальцевъ свѣтъ!
Нѣтъ! Трои погубить еще вы не судили,
Когда столь храбрыхъ чадъ въ оплотъ ей сохранили!
Съ такимиль воямй страшиться новыхъ бѣдъ?
Рѣшимость, твердой духъ предзнаменье побѣдъ! —
Вѣщалъ, и витязей ко груди прижимаетъ,
Ланиты, перси ихъ слезами орошаетъ.
О слава нашихъ дней! что можеріъ вамъ воздать?
О Троя! чѣмъ тебѣ сыновъ своихъ вѣнчать?
Награду первую отважности толикой
Обрящете въ Богахъ, въ душъ своей вѣликой!
Споспѣшникъ неба, Царь, долгъ правды совершитъ,
Асканій на душѣ вашъ подвигъ сохранитъ! —
Такъ! я, котораго вся радость, утѣшенье
(Асканій рекъ) отца въ безцѣнномъ возвращеньѣ,
О Низосъ! я клянусь могуществомъ Боговъ,
Благими Ларами, хранительми домовъ,
Великой матери обителью священной,
Всё, всё мое въ твоей дѣсницѣ заключенно!
Отдайте родшаго: въ немъ жизнь моя и свѣтъ!
Отдайте взоръ Царя… и Тевкрамъ страха нѣтъ!
Двѣ чаши сребряны, украшенны рѣзьбою,
Дань брани, взятую родительской рукою,
И два треножника, и злато, и сосудъ,
Искусства древняго великолѣпной трудъ,
Дидоны царственной доселѣ обладанье,
Воспримете себѣ, герои, въ воздаянье!
Когда жь Италія повержетъ предо мной
Мятежный мечь, когда побѣдною рукой
Вѣнчанный, раздѣляиь начну добычу боя,
Тогда… ты зрѣлъ коня Рутульскаго Героя,
Ты зрѣлъ броню и шлемъ, въ которыхъ Турнъ блеститъ:
Тебѣ сей быстрый конь, тебѣ броню и щитъ,
Тебѣ сей шлемъ, перомъ багрянымъ лучезарный!
Къ тому приложитъ въ даръ родитель благодарный
Дванадесять мужей и столько жь красныхъ женъ,
Избранныхъ изъ полковъ, склонившихъ выя въ плѣнъ,
Оружье ратное, сокровища державны,
Паллантовы сады, поля, обильемъ славны:
Всё, всё твое, о другъ! о храбрыхъ красота!…
А ты, о юноша! съ которымъ и лѣта,
И радость раннихъ лѣтъ сближаютъ насъ столь нѣжно!
Приди въ объятія, приди мой другъ надежной!
Отселѣ не одинъ пойду моей стезей,
Отселѣ не одинъ пожну цвѣты честей!
Иль брань, иль сладкій миръ мнѣ дастъ громодержитель:
Всѣхъ дѣлъ моихъ глава, ты братъ мой, утѣшитель!….
И каждый жизни день, вѣщаетъ Эвріалъ,
Явитъ меня такимъ, какъ ты меня позналъ!
Да боги озарятъ путь темный начинаній!
О Царь! не требую столь многихъ воздаяній,
Молюся объ одномъ: здѣсь мать моя со мной,
Отъ племени Царей послѣдній плодъ благой!
Ни прелесть родины, ни градъ Ацеста милый,
Ни старость ветхая, отъемлющая силы,
Нѣжнѣйшей не могли со мною разлучить:
Въ станъ ратный притекла труды мои дѣлить!
Сію одну, сіе Небесъ благословенье,
Прими, Энеевъ сынъ, въ покровъ и попеченье!
Она не вѣдаешъ о подвигъ моемъ.
И какъ его открыть?… Клянусь грядущимъ днемъ,
Не въ силахъ я снести слезъ горькихъ безотрадной!….
Утѣши бѣдную, помощникъ будь безчадной!…
Позволь съ надеждой сей въ опасной путь летѣть:
Съ ней легче побѣждать, съ ней легче умереть!…
Изрекъ — и взоръ покрылъ дрожащими руками,
Ланиты витязей омылися слезами!
Рыданіе вокругъ! Младый прелестный Юлъ
Сыновнюю любовь отца воспомянулъ;
Отъ вздоховъ сладостныхъ грудь нѣжная тѣснится:
Спокойся, возгласилъ, завѣтъ твой совершится!
Блаженъ, кто чувствъ такихъ участникъ быть возмогъ!
Я матери лишенъ…. въ ней матерь далъ мнѣ Богъ!..
Какой конецъ войнъ рокъ тайной ни поставитъ
Героя родшую отечество прославитъ.
Клянусь моей главой, которой самъ Элей
Клялся предъ сонмами народовъ и Царей
Клянусь, назначенно Герою воздаянье
Оставить матери и роду въ достоянье!…
Такъ рекъ рыдающій, и снявъ съ раменъ младыхъ
Мечь грозный, на цѣпяхъ висящій золотыхъ,
Обложенъ костію слоновою чудесной,
Искуства Критскаго плодъ древностью извѣстной,
Залогомъ Царскихъ словъ онъ витязю вручилъ.
Мнестей сопутника ужаснымъ львомъ покрылъ,
Съ Алетомъ шлемами они перемѣнились,
И такъ вооружась, въ путь славный устремились;
Сонмъ старцевъ, юныхъ ликъ текутъ по ихъ слѣдамъ,
Обѣты и мольбы несутся къ небесамъ.
Асканій, выше лѣтъ премудростью внушенный,
Даетъ къ родителю писанья сокровенны.
Увы!… угодно такъ Властителю небесъ,
Внезапно грянулъ громъ и вѣтеръ ихъ разнесъ!
Разстались, рвы прешли, въ станъ входятъ съ ратнымъ жаромъ!
Смерть явная! но смерть не робкая, — не даромъ!…
Приближились къ шатрамъ — Безпечность, нѣга, сонъ,
Казалось, въ сихъ мѣстахъ поставили свой тронъ.
Лежатъ въ травъ тѣла, виномъ отягащенны,
Кони своихъ ярмовъ стоятъ неотрѣшенны,
Возницы межь колесъ запутаны въ браздахъ,
Тамъ чаша Бахуса, тамъ Марсовъ мечь въ цвѣтахъ.
«Дерзаемъ, Эвріалъ — далъ Низосъ мановенье —
Насталъ удобный часъ! Ты стань во отдаленьѣ,
Чтобъ Стража не могла нашъ тайный путь залечь;
Блюди, будь скроменъ, скрытъ…. Пусть мой откроетъ мечь
По трупамъ вражескимъ стези тебѣ широки.»
Изрекъ… и се Рамнетъ, какъ падшій дубъ высокій,
Простертый на коврѣ по пиршествѣ дневномъ,
Сраженный, воздохнувъ; отшелъ въ Плутоновъ домъ.
Самъ Царь и другъ Царя, участникъ тайнъ судьбины,
Не могъ онъ предузнать теперь своей кончины!
Три Ремовы раба, возница и межь нихъ
Хранитель латъ, мечей, на упряжахъ витыхъ,
Подъ конями его висящіе безпечно,
Добыча острія, уснули въ мракѣ вѣчно.
Потомъ Герой отъялъ и Ремову главу;
Огромный, хладный трупъ скатился на траву,
Горячей кровію земля и ложе рдѣютъ;
Ламиросъ, Латъ, Сарранъ подъ сталью цѣпенѣютъ;
Послѣдній, кончивъ жизнь во цвѣтѣ красныхъ лѣтъ,
Прелестный, рѣзвый другъ всѣхъ юности суетъ,
Онъ вечеръ посвятилъ весельямъ пированій,
И полонъ Вакха спалъ подъ крылами мечтаній;
Блаженъ! когда бъ вся нощь такъ сладко протекла,
И новая заря щастливцу разцвѣла!
Каковъ свирѣпой тигръ, горящій страстью глада,
Является среди неогражденна стада:
Рычитъ, терзаетъ, рветъ! пылаетъ кровью зѣвъ!
Творенье робкое стоитъ окаменѣвъ:
Таковъ былъ Эвріалъ средь сими усыпленной.
Убійствомъ къ новому убійству воспаленной,
Тѣлами окруженъ онъ взоромъ жертвъ искалъ:
Сраженны Фадъ, Гебесъ, Абарисъ сильный палъ,
И Ретусъ бодрственный, погибель зрѣвшій братій,
(Почто не умеръ онъ средь сладкихъ сна объятій!)
Нещастный, пробудись, во ужасѣ слѣпомъ,
Лежалъ подъ чашею, наполненной виномъ!
Но мечь его обрѣлъ, и весь въ груди сокрытой,
Лишь съ вѣрной смертію изторгнулся несытой!
Багряна жизнь, дымясь, изъ раны потекла.
Страсть крови далѣе свирѣпаго влекла:
Спѣшитъ къ Мессановой дружинѣ раздраженный,
Гдѣ гаснули огни, и кони отрѣшенны
Питались на лугу росистою травой.
Но Низосъ, обозря всѣ жертвы предъ собой,
Самъ ярости своей чрезмѣрной устрашился;
"Довольно! — другу рекъ, — долгъ мести совершился!
Уже свободенъ путь межь трупами враговъ;
Уже враждебный день встаетъ изъ за холмовъ.
Такъ рекъ, прижавъ къ груди кипящу грудь собрата.
Герои не берутъ ни серебра, ни злата,
Ни драгоцѣнныхъ чашъ, ни тканій, ни броней.
Пріемлетъ Эвріалъ съ Рамнетовыхъ коней
Нарядъ и дивну цѣпь, искуства трудъ усильной,
Которую Цедекъ, богатствами обильной,
Залогомъ дружества въ даръ Ремулу прислалъ,
Сей внуку своему въ наслѣдье отказалъ;
По смерти коего Рутулы браноносны
Присвоили себѣ — побѣды знакъ поносный!
Герой златую цѣпь на перси возложилъ,
Мессановъ грозный шлемъ главу его покрылъ,
Различныхъ перьевъ лукъ, какъ пламень развивался!
(Нещастнѣйшій уборъ, не долго ты остался!..)
Таятся юноши во мракъ вѣрныхъ мѣстъ.
Воставшая луна затмила сонмы звѣздъ.
Въ то время Рутулы, отъ полчищъ отдѣленны,
Къ Царю несли отвѣтъ, на бой вооруженны.
Волсцентій, предваря собранье ратныхъ силъ,
Трехсотную сію дружину предводилъ.
Уже вблизи шатровъ, онъ сталъ передъ стѣнами,
Вдругъ видитъ юношей, вдали между древами,
Въ смущеньи, кравшихся особеннымъ путемъ;
Нещастная корысть, Мессановъ дивной шлемъ,
Отсвѣтясь, Тевкрскому Герою измѣняетъ.
Не призракъ вижу я! Волсценній восклицаетъ.
Стой! кто вы, и куда съ оружіемъ въ рукахъ?
Отвѣтствуйте!… увы! гласъ замеръ на устахъ.
Бѣгутъ, ввѣряются защитѣ ночи тщетной.
Но быстры всадники объемлютъ путь примѣтной,
И стражей богатятъ исходы всѣ кругомъ,
Лѣсъ мраченъ былъ, заросъ и терномъ и волчцомъ;
Обитель дикая, исполненна вепрями;
Тропы излучисты, покрытыя тѣнями,
То изчезаютъ вдругъ, то кажутъ близкой плѣнъ.
Нещастный Эвріалъ, корыстью отягченъ,
Не зналъ, куда спѣшить… древа его держали;
Безвѣстность и боязнь вокругъ его обстали.
Другой избѣгъ бѣды — гонимый страхомъ, зрѣлъ
Ужь топкій вкругъ озеръ Албановыхъ предѣлъ,
Гдѣ Турновымъ конямъ простерлися забралы.
Остановился здѣсь… озрѣлся вкругъ, усталый:
«Гдѣ другъ мой? Гдѣ мой братъ? Что сдѣлалъ я злодѣй?
Тебя забыть! ахъ нѣтъ! умремъ, умремъ скорѣй!
Изрекъ — стремится вспять погибельной стезёдю,
По собственнымъ слѣдамъ блуждающій съ тоскою;
Въ безмолвной густотѣ, весь терномъ изможденъ,
Обманчивымъ лѣсамъ себя ввѣряетъ въ плѣнъ.
Всѣ страхи, всѣ пути измѣрялъ, безотрадный;
Вдругъ внемлетъ бѣгъ коней, звукъ трубный, крики ратны.
Смутился… взоръ простеръ… и ахъ! кого узналъ?
Се ты являешься, нещастный; Эвріалъ!
Бывъ преданъ нощію, дубравой незнакомой,
Въ рукахъ своихъ враговъ, безжалостно влекомой,
Изтерзанъ, посрамленъ неистовой толпой,
Ждешь смерти, радуясь, что другъ безвреденъ твой!
Напрасно!… онъ притекъ!… Но какъ? на что рѣшиться? —
Какъ друга искупить? Иль прямо устремиться,
И смерть предускорить отчаяннымъ мечемъ?
Сталъ въ тѣнь, подъялъ копье, и обратясь лицемъ
Къ благой владычицѣ полунощныхъ мечтаній:
Ты будь помощница послѣднихъ начинаній,
Лѣсовъ Идійскихъ стражъ, краса и честь свѣтилъ!
Когда на твой олтарь родитель приносилъ
За сына бѣднаго дары благоугодны;
Когда, отъ прелестей опасныхъ лѣтъ свободный,
Я храмъ твой украшалъ ловитвъ своихъ плодомъ:
Направь мое копье, и гряни надъ врагомъ!
Изрекъ, напрягнулся — и злой булатъ кидаетъ,
Звѣняща смерть, жужжа, мракъ ночи разсѣкаетъ!
Сульмона храбраго ударила въ хребетъ:
Древко сломилося… желѣзо сердце рветъ!
Упалъ, трепещется, пускаетъ вздохъ тяжелый,
И въ рдѣющей крови погрязъ окаменѣлый.
Смутились — смотрятъ вкругъ — не колебался листъ;
Но се еще стрѣлы безвѣстной слышенъ свистъ;
Въ чело Тагоново ударясь задрожала,
И черепъ сквозь пробивъ, въ мозгу горячемъ стала.
Волсцентіи разъяренъ, вкругъ мечется, какъ змѣй,
Чтобъ видѣть, разразить виновника смертей.
Напрасно!… „Такъ и быть! — въ тебѣ упьется мщенье!
Казнись за обоихъ“ — изрекъ въ остервененьѣ;
На Эвріала мечь свирѣпый обратилъ.
Другъ скрытый, обомлѣвъ, безчувственъ, возопилъ,
Не въ силахъ болѣе во тмѣ лѣсовъ таиться,
Не въ силахъ видѣть смерть, къ Волсценту онъ стремится,
Меня, меня сражай — я здѣсь, всему виной!
Рутулы, казни всѣ обрушьте надо мной!
Онъ братъ мой, онъ не могъ, невиненъ онъ предъ вами!
Клянусь всемощными, Діаной и звѣздами!»
Столь нѣжной страстію къ нещастному пылалъ!
О тщетная мольба! Мечь ярый разтерзалъ
Широку, бѣлу грудь; кровь алая дымится,
Бездушный, блѣдный трупъ на мягкой дернъ катится,
Поникшая глава виситъ на раменахъ.
Такъ юный цвѣтъ весны на отческихъ поляхъ,
Подъ плугомъ срѣзанный, блѣднѣетъ, упадаетъ,
Но умирающій — красою восхищаетъ!
Таковъ багряный макъ, усталою главой
Прибитый ко травѣ въ часъ бури роковой!
Вдругъ Низосъ яростный вторгается въ средину,
Сквозь копья, сквозь мечи, имѣя мысль едину:
Волсцента ищетъ онъ, Волсцента только зритъ;
Смущенный кругъ враговъ безстрашнаго тѣснитъ,
Идетъ, себя забывъ, мечь молніей вращаетъ,
И весь въ уста врага отверстыя вонзаетъ!
«Ступай и уготовь героямъ нашимъ сѣнь!»
Израненъ, полумертвъ, шатаяся, какъ тѣнь,
На хладный брата трупъ безкровный устремился,
И сладкой смертью съ нимъ на вѣкъ соединился.
Щастливая чета! когда не льщусь мечтой,
Коль нѣжной пѣсни гласъ не кончится со мной:
Вашъ подвигъ позднее потомство не забудетъ,
Доколь Энеевъ домъ властителемъ пребудетъ
Надъ Капитольскою недвижною скалой,
Доколѣ будетъ Римъ вселенныя главой!
Мрзлквъ.