Сочиненія И. С. Аксакова.
Прибалтійскій Вопросъ. Внутреннія дѣла Россіи. Статьи изъ «Дня», «Москвы» и «Руси». Введеніе къ украинскимъ ярмаркамъ. 1860—1886. Томъ шестой
Москва. Типографія М. Г. Волчанинова (бывшая М. Н. Лаврова и Ко.) 1887
Не бойтесь жизни, а вызывайте ея проявленія!
правитьВъ первомъ департаментѣ Правительствующаго Сената не то рѣшенъ, не то полурѣшенъ и имѣетъ быть перенесенъ въ Общее Собраніе департаментовъ для окончательнаго (а быть-можетъ и не совсѣмъ окончательнаго) рѣшенія — очень интересный вопросъ, касающійся правоспособности нашихъ городскихъ общественныхъ управленій. Вопросъ этотъ рано или поздно долженъ былъ непремѣнно возникнуть. Можно лишь удивляться, что онъ не возникъ ранѣе, такъ какъ поводовъ къ его возникновенію было не мало, и можно только жалѣть, что изъ всѣхъ этихъ многочисленныхъ поводовъ выбраны были какъ нарочно — похороны знаменитаго русскаго писателя… Извѣстно, что по случаю смерти И. С. Тургенева Петербургская Городская Дума ассигновала двѣ тысячи рублей на расходы но устройству похоронной церемоніи, — не потому, конечно, чтобы его родственники и наслѣдники въ этой относительно ничтожной помощи нуждались, а потому что этимъ знаменовалось участіе самого города въ общемъ чествованіи, — стало-быть возвышалось значеніе погребальнаго торжества. Самое торжество организовалось, кажется, помимо Думы и не отъ ея имени, и хотя оно совершилось не только чинно, но и «благочинно», однакожъ отъ него-то весь сыръ- боръ и загорѣлся.
Тургеневъ — большой, многопрославленный русскій художникъ; великую утрату понесла съ его кончиной русская словесность; да и въ немъ самомъ было столько русскаго мягкодушія, добрыхъ, хорошихъ сторонъ, что лично онъ внушалъ къ себѣ, симпатію и дружелюбіе почти всѣмъ, кто его зналъ, даже изъ числа его рѣшительныхъ противниковъ по образу мыслей и направленію. Вѣсть объ его смерти вызвала общую скорбь, и нѣтъ сомнѣнія, — похороны его всегда бы, сами собою, вышли не только многолюдны, но и торжественны, даже безъ всякой нарочитой организаціи: т. е. безъ всѣхъ этихъ опубликованныхъ «церемоніаловъ», этого процессіональнаго маршированія съ вѣнками отъ Ташкента, отъ Батуми, отъ ветеринаровъ, отъ Общества Покровительства животнымъ и тому подобныхъ центровъ и органовъ русскаго просвѣщенія; безъ всѣхъ этихъ, столь противныхъ русской природѣ, да изъ чужи и перенятыхъ, театральныхъ пріемовъ для выраженія восторга, печаля и сочувствія. Такъ намъ, кажется, по крайней мѣрѣ. Похороны можетъ -быть вышли бы не такъ пышны, но было бы въ нихъ больше искренности и простоты, а это было бы, конечно, достойнѣе писателя; было бы больше толкотни и меньше порядка, но за то и меньше аффектаціи, меньше того самодовольства, которое, говорятъ, у многихъ фигурантовъ такъ и читалось на лицахъ: «да-съ! вотъ-де мы какіе теперь уже большіе стали! совсѣмъ настоящая Европа»! и т. д. Фальши, безъ сомнѣнія, было тутъ очень и очень не мало, именно въ этомъ желаніи многихъ участниковъ торжества показать, что Тургеневъ хоронится не просто какъ художникъ, а какъ «носитель» какихъ-то «идеаловъ», чуть не политическаго свойства, — какихъ никто бы разумѣется и опредѣлить не сумѣлъ. Все это, конечно, было не очень умно, даже нѣсколько (и совсѣмъ не кстати) забавно, — но вѣдь я только; ужъ никакъ не преступно, никакъ не бѣдствіе какое-либо, изъ-за котораго стоило бы приходить. въ ужасъ и бить въ набатъ, — тѣмъ болѣе, что рѣчей неумѣстныхъ произнесено не было и порядокъ, по слухамъ, соблюденъ былъ такой, которому любая полиція могла бы позавидовать… Фальшь! Да гдѣ же это и въ чемъ она у насъ не подмѣшана, — и фальшь, и мелкоуміе, и пошлость? Такъ я кликать тотчасъ полицію? Не прозвана ли вся наша страна давнымъ-давно за границею — царствомъ фасадовъ? Не и ре изобилуетъ ли вообще наша публичная жизнь и парадомъ, и пародіей? Что жъ, чѣмъ богаты тѣмъ и рады. Таковы нравы, не только русской вольной общественной, но и бюрократической и дипломатической среды, и иныхъ многихъ оффиціальвыхъ и руководящихъ русскихъ сферъ. Одни повинны въ фальшивомъ, чуждомъ народному духу либерализмѣ; другіе, даже власть имѣющіе, въ губительномъ для русской промышленности фритредерствѣ, или также въ фальшивомъ антинаціональномъ консерватизмѣ; одни съ напускнымъ паѳосомъ поклоняются Тургеневу какъ дальнозоркому политику, какъ истолкователю ихъ для другихъ идеалъ сидитъ въ англійскимъ лордѣ и сами они мечтаютъ о политической роли англійскаго аристократа. Одни обращаютъ похороны русскаго писателя, по выраженію «Московскихъ Вѣдомостей», въ «либеральную демонстрацію», въ «либеральный спектакль»; другіе задаютъ спектакли и демонстраціи въ консервативномъ вкусѣ, провозглашаютъ, напримѣръ, публично неосмысленные тосты «за русскаго Царя какъ за перваго дворянина» (т. е. какъ за Его же царскаго слугу!); млѣютъ консервативнымъ противонароднымъ восторгомъ предъ польскими магнатами я балтійскими баронами, или же демонстративно принижаются предъ иностранною дипломатіей, предъ ихъ іудейскими величествами, королями биржъ, и т. д. и т. д. Обѣ стороны другъ друга стоютъ: обѣ — логическій продуктъ той лжи нашего духовнаго и умственнаго развитія, которая зачалась очень уже давно и завоевала себѣ, нѣкоторымъ образомъ, право на историческое бытіе, — съ которою, поэтому, волей-неволей, приходится считаться и которой полицейскими мѣрами — не избыть. Мы вѣримъ, что она начинаетъ уже доживать свой вѣкъ, но приблизить желанный конецъ, сократить ей дни возможно, кажется, только допустивъ ей довольный просторъ (конечно, до извѣстныхъ предѣловъ вреда и при полной свободѣ критики), — однимъ словомъ: дать ей выболтаться, вычерпаться, выказаться наружу во всей своей красѣ и — посрамиться… Думаемъ, напримѣръ, что шутовской эпизодъ въ Петербургской Духѣ съ несчастнымъ, ни въ чемъ неповиннымъ Шпильгагеномъ послужитъ ей болѣе плодотворнымъ предостереженіемъ отъ претензій на культуртрегерство, чѣмъ всякіе оффиціальные протесты и мѣропріятія…
Но все это мимоходомъ. Вопросъ теперь вовсе уже не въ томъ, какъ совершились проводы Тургенева въ могилу (хотя въ этомъ какъ собственно и кроется первоначальная причина всего дѣла), а въ томъ: правильно ли было постановленіе Думы объ ассигнованіи 2000 р. въ юридическомъ отношеніи. Петербургскій Градоначальникъ пригналъ его несогласнымъ съ статьями Городоваго Положенія; въ томъ же смыслѣ высказалось и Петербургское Присутствіе по Городскимъ Дѣламъ. Дума, съ своей стороны, воспользовалась предоставленнымъ ей по закону правомъ аппелляціи и принесла жалобу въ Первый департаментъ Сената.
Такимъ образомъ имя недавно умершаго писателя; котораго талантомъ и произведеніями славится русская словесность, пошло теребиться теперь канцелярскими перьями по разнымъ канцелярскимъ казеннымъ мытарствамъ, во множествѣ занумерованныхъ «входящихъ» и «исходящихъ» бумагъ, красоваться на обложкахъ съ надписью: «Дѣло о чествованіи памяти сочинителя Тургенева»… Казалось, имя его достойно бы лучшей участи, и съ нѣсколько большимъ административнымъ тактомъ можно бы избѣгнуть этого всероссійскаго, можетъ-быть и всеевропейскаго скандала, — но ревность о законѣ обуяла нашу администрацію. Ревность несомнѣнно почтенная, заслуживающая большой похвалы; жаль только, что отличается-то она крайнею неравномѣрностію въ своихъ проявленіяхъ. Поводовъ къ вспышкѣ такого благаго чувства законности даже относительно этого самаго, Городоваго Положенія, какъ мы сказали, представлялось и прежде довольно.
Какъ бы то ни было — распоряженіе Думы опротестовано не въ силу какихъ-либо соображеній о неумѣстности его въ нравственномъ или политическомъ смыслѣ, а въ силу статей закона. Данный случай возведенъ въ правонарушеніе, обобщенъ въ юридическій вопросъ; рѣчь идетъ уже не о похоронахъ Тургенева, а о правѣ Городскихъ Думъ на чествованіе общественныхъ дѣятелей; споръ поставленъ на почву законности.
Станемъ и мы на эту почву.
Что говоритъ законъ?
Статья 1 нашего Городоваго Положенія гласитъ:
Городскому общественному управленію предоставляются попеченія и распоряженія по городскому хозяйству и благоустройству.
Статья 2 Положенія слѣдующимъ образомъ исчисляетъ «предметы вѣдомства городскаго общественнаго управленія»: а) дѣла по устройству сего управленія и но городскому хозяйству; б) дѣла но внѣшнему благоустройству города (содержаніе улицъ, площадей, освѣщеніе и т. д.); дѣла касающіяся благосостоянія городскаго населенія (народное продовольствіе, народное здравіе, принятіе мѣръ противъ пожаровъ, попеченіе о развитіи мѣстной торговли и промышленности и т. п.); г) устройство на счетъ города благотворительныхъ заведеній и больницъ; участіе въ попеченіи о народномъ образованіи, а также устройство театровъ, библіотекъ, музеевъ и другихъ подобнаго рода учрежденій; д) представленіе правительству свѣдѣній и заключеній по предметамъ касающимся мѣстныхъ нуждъ и пользъ города и ходатайство но симъ предметамъ; е) другія обязанности, возлагаемыя закономъ на общественное управленіе.
Очевидно, что ни къ одному изъ этихъ пунктовъ, опредѣляющихъ кругъ дѣятельности городскаго управленіи — чествованіе литературнаго и общественнаго дѣятели относиться не можетъ; стало-быть къ данному случаю вполнѣ должна быть примѣнена статья 9 того же Положенія:
Городское общественное управленіе при распоряженіяхъ своихъ не можетъ выходитъ изъ круга указанныхъ ему дѣлъ. Всякое постановленіе его, въ противность сего, недѣйствительно.
Коротко и ясно. Г. Петербургскій Градоначальникъ былъ безусловно правъ. Этотъ выводъ еще опредѣлительнѣе подтверждается далѣе 139-статьею или первою статьею 6-ой главы городоваго Положенія: «о городскихъ расходахъ и смѣтахъ, счетоводствѣ и отчетности». Вотъ тѣ «предметы расходовъ», которые по этой статьѣ «обязательно относятся на городскія средства», именно:
1) Содержаніе городскаго общественнаго управленія; 2) содержаніе городскихъ общественныхъ зданій и памятниковъ; 3) уплата суммъ по городскимъ займамъ и выполненіе принятыхъ на себя городомъ обязательствъ; 4) производство пособій на содержаніе учебныхъ, благотворительныхъ и иныхъ общеполезныхъ заведеній, на основаніи особыхъ утвержденныхъ законодательнымъ порядкомъ постановленій, и т. п.; 5) издержки но отправленію воинскаго постоя и другихъ воинскихъ повинностей, но отопленію и освѣщенію тюремъ; 6) участіе въ расходахъ на содержаніе чиновъ городскихъ полицій; 7, 8, 9, 10 пункты касаются содержанія пожарныхъ командъ, пожарнаго обоза, зданій для полиціи и для пожарныхъ командъ; 11) содержаніе улицъ, площадей, бечевниковъ, мостовъ, бульваровъ, садовъ, водопроводовъ, и пр., городское освѣщеніе; 12) отводъ мѣстъ для своза нечистотъ и для зарытія падали скота.
Мы нарочно выписали эти статьи Положенія почти цѣликомъ, чтобы читатели видѣли — какой кругъ дѣятельности указанъ закономъ нашему городскому общественному управленію… Однакожъ, вслѣдъ за 139 статьею идетъ статьи 140, въ которой читаемъ такія строки:
«За удовлетвореніемъ указанныхъ въ 139 статьѣ (или 2038-ой II т. Св. Зак.) потребностей, городскія средства могутъ быть употребляемы, по усмотрінію Городской Думы, на всякіе вообще предметы, относящіеся къ пользамъ города и его обывателей и законамъ не противные».
На этой-то статьѣ и основалась Петербургская Городская Дума, оправдывая свое распоряженіе предъ Правительствующимъ Сенатомъ. Въ силу этой же статьи, какъ сообщали петербургскія газеты еще въ концѣ февраля мѣсяца, призналъ будто бы и Первый Департаментъ Сената постановленіе Думы правильнымъ, находя, что «празднованіе государственныхъ событій и чествованіе литературныхъ и общественныхъ дѣятелей, я какъ содѣйствующее къ умственному и нравственному развитію общества, даютъ право городскимъ управленіямъ расходовать суммы изъ общественной кассы на такіе предметы». Но рѣшеніе это еще не получило силы закона, да вообще съ нимъ случилось странное происшествіе. Переданное упомянутыми газетами въ дословно тождественномъ наложеніи, — переданное безъ критики, напротивъ въ большей части органовъ съ сочувствіемъ, — оно въ теченіи почти мѣсяца оставалось неопровергнутымъ; но какъ только появилась рѣзкая на него критика въ «Московскихъ Вѣдомостяхъ», «Правительственный Вѣстникъ» тотчасъ же поспѣшилъ объявить, что «окончательнаго рѣшенія еще не постановлено», что «проектъ рѣшенія вовсе не содержитъ въ себѣ тѣхъ соображеній и разсужденій», какія приведены нами выше, да и «подлежитъ еще дальнѣйшему. обсужденію въ установленномъ порядкѣ»! Такъ что, пожалуй, можно ожидать я совсѣмъ иного рѣшенія?… Какъ бы то ни было, но истолкованіе 140 статьи, выданное газетами за сенатское, дѣйствительно можетъ быть пригодно лишь какъ проектъ дополнительнаго закона, но какъ истолкованіе едвали выдерживаетъ строгую критику. Нельзя же безъ видимой натяжки включать похороны уважаемаго писателя въ число «предметовъ, относящихся къ пользамъ города и его обывателей», особенно въ виду 1-й статьи Положенія, что «городскому общественному управленію предоставляются попеченіе и распоряженія по городскому хозяйству и благоустройству», и въ виду 9 статьи, воспрещающей городскому управленію «выходить изъ круга указанныхъ дѣлъ» и объявляющей впередъ недѣйствительнымъ «всякое постановленіе, въ противность сего состоявшееся». По мнѣнію «Московскихъ Вѣдомостей», «предметы», упоминаемые въ 140 статьѣ, должны по характеру своему подходить къ тѣмъ же предметамъ, кои исчислены во 2 и 139 ст. Положенія, и Думы вообще не должны смѣть, въ своемъ кругѣ дѣятельности, выступать изъ сферы мѣстнаго городскаго хозяйства и благоустройства. Въ толкованіи, приписываемомъ Первому департаменту Сената, что къ предметамъ, подразумѣваемымъ 140 статьею, должно относиться все что «содѣйствуетъ умственному и нравственному развитію общества», — газета видитъ опасную эластичность и какъ бы разрѣшеніе «приставленнымъ къ общественной кассѣ лицамъ — распоряжаться ею по своему произволу, не стѣсняясь опредѣленіями закона»…
Допустимъ, что сенатскія соображенія формулованы неудачно. Признаемъ, да и нельзя не признать, что постановленіе Петербургской Думы вполнѣ противорѣчитъ буквѣ закона. Но забудемъ на время о похоронахъ Тургенева и поставимъ общій вопросъ: самая-то буква закона не противорѣчитъ ли требованіямъ жизни и тѣмъ условіямъ, въ какія поставлены Думы какъ общественныя корпораціи? Всегда ли имѣютъ онѣ возможность удержаться въ предѣлахъ «хозяйства и благоустройства», или въ кругѣ дѣятельности указанномъ. 1 и 2-ою, равно и 139 ст. Гороховаго Положенія? До такой степени не всегда, что нарушенія Думами этихъ статей (впрочемъ безъ особеннаго вреда) вошли чуть не въ обычай и подлежащими начальствами оставляются безъ протеста. Такъ, напримѣръ, Москва въ 1880 г. чествовала открытіе памятника Пушкину. Положимъ, по 2 статьѣ Положенія, «содержаніе памятниковъ» лежитъ на обязанности городскаго управленія, но иное дѣло — «содержаніе», иное — обѣдъ, которымъ, по этому случаю, почтила Московская Дума гостей Москвы — многочисленныхъ депутатовъ отъ разныхъ обществъ и учрежденій, извѣстныхъ литераторовъ и ученыхъ, а также равныхъ высокопоставленныхъ лицъ. Обѣдъ стоилъ, если не ошибаемся, тысячъ до пяти, взятыхъ изъ городской общественной кассы, — обѣдъ съ рѣчами, даже не процензурованными. Если примѣнитъ къ дѣйствію Московской Думы статьи 2 и 139, то оно было совершенно — беззаконно. А была ли нравственная возможность для Думы поступить иначе? и былъ ли бы доволенъ городъ Москва, еслибъ уполномоченная имъ хозяйка города — Дума ограничилась, слѣдуя буквѣ Положенія, только формальнымъ принятіемъ памятника отъ Коммиссіи въ свое вѣдѣніе?… Выходитъ, что имѣются у Думъ кое-какія функціи и помимо «городскаго хозяйства и благоустройства».
Если держаться буквы Положенія, такъ можно, пожалуй, придти къ вѣрному, хотя и безобразному заключенію, что и всѣ иллюминаціи, производимыя на городской счетъ въ высокоторжественные дни или въ дни великихъ патріотическихъ радостей — также беззаконны: вѣдь ни во 2, ни въ 139 статьѣ о нихъ ни слова! Этотъ пробѣлъ замѣченъ и Первымъ Департаментомъ Сената; по крайней мѣрѣ въ приписываемомъ ему истолкованіи 140 статьи, въ число предметовъ «относящихся къ пользамъ города и обывателей» включено имъ и «празднованіе государственныхъ событій». Но практика городскаго управленія давно безпрепятственно пополнила этотъ пробѣлъ: вопреки закону, Думы на пространствѣ всей Россіи, во всѣхъ городахъ, гдѣ только существуютъ, тратятъ городскія деньги на этотъ общепринятый способъ выраженія преданности обывателей Отечеству и Престолу! Въ Городовомъ Положеніи, которымъ обязана руководиться и Московская Дума, даже не предусмотрѣно величайшей важности всероссійское, но вмѣстѣ съ тѣмъ и спеціально-Московское событіе, налагающее на Думу древней первопрестольной столицы совершенно особыя обязанности: мы разумѣемъ — Вѣнчаніе на царство Государя Императора. Хороша была бы Московская Дума, еслибъ въ виду Коронованія удовольствовалась лишь «примѣненіемъ и добросовѣстнымъ исполненіемъ дѣйствующемъ законоположеніи», какъ этого вообще требуется теперь отъ Думъ нѣкоторыми газетами.
Приведенные нами примѣры указываютъ на обычны", неизбѣжныя, закономъ не допускаемыя, но начальствомъ однакожъ пропускаемыя безъ протеста, траты со стороны городскихъ Думъ — городскихъ денегъ на мѣстѣ. Но въ исторической жизни городовъ бываютъ случаи, когда они съ особенною силою сознаютъ себя частями единаго общаго отечества и не могутъ замыкаться въ предѣлахъ мѣстнаго городскаго эгоизма. Мы очень хорошо знаемъ, что самыя эти выраженія («сознаніе себя какъ части единаго общаго отечества», «мѣстный городской эгоизмъ») могутъ показаться чуть не забавною, пустою фразеологіей и идеологіей всякому законнику, который въ городскомъ управленіи видитъ лишь какой-то механическій правительственный снарядъ, только препорученный правительствомъ городскому обществу — для веденія дѣлъ но городскому хозяйству и благоустройству въ указанныхъ рамкахъ и направленіи. Да такъ оно. пожалуй, и выходитъ по Городовому Положенію, и «Московскія Вѣдомости» формально правы, когда утверждаютъ, что « коль скоро Городская Дума выйдетъ изъ круга указанныхъ ей 1-ю статьею Городоваго Положенія дѣлъ, она перестанетъ быть Думою, и все что ея разсыпавшіеся члены постановятъ внѣ предѣловъ компетенціи своего учрежденія, но его именемъ, не только не можетъ быть признано дѣйствительнымъ, но и должно подвергать виновныхъ отвѣтственности». И тѣмъ не менѣе, что бы тамъ ни писали, какіе бы законы ни сочинялись петербургскими канцеляріями, понятія о мѣстномъ эгоизмѣ и о сознаніи себя соціально- юридическими и историческими индивидуальностями, живыми коллективными единицами въ общемъ государственномъ составѣ, не чужды и не могутъ быть чуждыми жизни городовъ, а стало-быть и ихъ органовъ въ лицѣ городскихъ выборныхъ… Голодаетъ Самарская губернія — богатые юрода шлютъ голодающимъ помощь, — Московская Дума, напримѣръ, пожертвовала чуть не 50 т. р., на что впрочемъ послѣдовало разрѣшеніе свыше. Пала Плевна, стоившая Россія столько крови, столько жертвъ, — и Москва въ лицѣ Думы и также съ правительственнаго разрѣшенія учреждаетъ «Плевненскую пенсію» для опредѣленнаго числа тяжко-раненыхъ въ битвахъ подъ Плевной. Не думаемъ, чтобы изъ московскихъ обывателей кто-либо когда попрекнулъ Думу за такое противозаконіе. Правда, всѣ эти формально-противозаконныя траты городскихъ средствъ удостоились правительственнаго разрѣшенія. Но самое это разрѣшеніе доказываетъ только, что правительство не усматриваетъ никакой нравственной и юридической аномаліи въ подобнаго рода предположеніяхъ, постановленіяхъ и ходатайствахъ городскихъ выборныхъ учрежденій. Вѣдь Городовое Положеніе даже и ходатайства никакого не допускаетъ иначе, какъ въ \ смыслѣ опредѣленномъ 2-й статьею, гдѣ, въ числѣ предметовъ вѣдомства городскаго общественнаго управленія, водъ пунктомъ д) значится: «представленіе правительству свѣдѣній и заключеній по предметамъ касающимся мѣстныхъ нуждъ и пользъ города». Самое уже «представленіе» Московской Думы по предмету совершенно чуждому мѣстныхъ нуждъ и пользъ — было, по смыслу этого пункта, дерзостнымъ актомъ, превышеніемъ права. Однакожъ не только никакого выговора Думѣ не послѣдовало, а напротивъ, если не ошибаемся, къ общему утѣшенію Москвы, послѣдовала благодарность! Значитъ, само правительство признаетъ за городскими общественными корпораціями нѣкоторое значеніе большее и высшее, чѣмъ то, какое указывается Городовымъ Положеніемъ, — нѣкоторую нравственную правоспособность переступающую предѣлы «круга дѣлъ», такъ подробно и точно ограниченнаго 2 и 139 статьями. Само собою разумѣется, еслибы какая Дума стала ходатайствовать о назначеніи Иванова министромъ финансовъ или о новомъ перевооруженіи войскъ и т. п., то такое дѣйствіе было бы вторженіемъ въ область Верховной власти и подвергло бы Думу вполнѣ заслуженной карѣ. Но между сферою Верховной власти и нынѣ дѣйствующимъ Городовымъ Положеніемъ есть все же «предметы», которые могутъ и должны подлежать вѣдѣнію городовъ — даже не какъ закономъ формулованное право (что, быть-можетъ, было бы не всегда и удобно), а въ силу самой природы вещей, какъ естественная подразумѣваемая компетенція городскихъ общинъ, какъ принадлежность самого государственнаго строя. Еслибъ даже всякое уклоненіе отъ буквы Положенія допускалось не иначе, какъ съ правительственнаго разрѣшенія, то и въ такомъ случаѣ выясненный ними принципъ нисколько бы не поколебался въ своемъ значеніи. Разрѣшеніе, регулируя пользованіе городами подобною расширенною компетенціей), было бы лишь признаніемъ такой ихъ органической правоспособности, которой не вѣдаетъ Положеніе и которая многими теперь отрицается въ самомъ принципѣ, несмотря на явныя указанія жизни.
Къ числу таковыхъ явныхъ указаній, кромѣ вышеприведенныхъ нами примѣровъ, принадлежатъ и всеподданнѣйшіе адресы, для поднесенія которыхъ, конечно, испрашивается Высочайшее соизволеніе, но которые тѣмъ не менѣе свидѣтельствуютъ, что выборныя городскія учрежденія въ этихъ случаяхъ признаются проводниками мысли и чувствъ самихъ обывателей города. Не мало таковыхъ адресовъ было подано Московскою Думою и принято благосклонно во время государственныхъ событій прошлаго царствованія. Дума, конечно, подавала ихъ не отъ своего лица, а отъ лица Москвы, какъ ея законный, выборный органъ. Да и какъ бы иначе могли выразить Государю свои мнѣнія и чувства жители Москвы или другихъ городовъ? Не чрезъ начальниковъ же губерній! Начальникъ губерніи — не представитель города, а представитель самой Верховной власти при городѣ или въ данномъ округѣ; еслибъ онъ являлся выразителемъ чувствъ и мнѣній города, не имѣя на то спеціальнаго отъ города уполномочія, то выходило бы лишь нѣчто странное, будто власть сама себя привѣтствуетъ и увѣряетъ въ вѣрноподданничествѣ. Вотъ почему Правительство нисколько и не затрудняется, при торжественныхъ событіяхъ, разрѣшать жителямъ поднесеніе адресовъ — чрезъ Думы, какъ чрезъ ихъ законные органы…
Мы признали не лишнимъ напомнить обо всѣхъ этихъ явленіяхъ современной городской общественной жизни именно теперь, при очевидной наклонности въ нѣкоторыхъ высшихъ канцелярскихъ сферахъ ограничить городскія выборныя учрежденія, яко «государственныя», только областью «обязательнаго», какъ выразилась одна газета, только «примѣненіемъ и добросовѣстнымъ исполненіемъ законоположеній», т. е. статей 1, 2 и 139 Городоваго Положенія. Вообще въ сознаніи нашей бюрократической среды понятія о функціяхъ общественныхъ выборныхъ учрежденій и объ отношеніи ихъ къ правительству постоянно двоятся, путаются и оттого большею частью неискренни. Съ одной стороны, еще съ XVIII вѣка, съ тѣхъ поръ, какъ русскую жизнь стали дѣлать въ Петербургѣ, появилось и вожделѣніе, чтобъ она была не чѣмъ инымъ, какъ покорнымъ матеріаломъ, способнымъ воспринимать на себя всѣ напечатлѣнія петербургскихъ «умоначертаній» и «конъ-юнктуръ», — чтобъ организмъ сталъ — механизмомъ, чтобъ на мѣсто жизни, которая имѣетъ то неудобство, что вѣдь рядомъ съ пшеницей подчасъ раститъ и плевелы, водворился казенный «порядокъ». Съ другой стороны, однакожъ, сооруженіе вполнѣ правильнаго и стройнаго механизма, приводимаго въ движеніе центральною властью на такомъ необъятномъ и разнообразномъ пространствѣ, какова Россія, оказалось, послѣ разныхъ попытокъ, совсѣмъ невозможнымъ: да и соблазнительно удобнымъ представлялось возложить заботу о благоустройствѣ и хозяйствѣ городовъ — на нихъ самихъ, на ихъ отвѣтственность и средства, безъ затраты денегъ изъ Государственнаго Казначейства и безъ прямой отвѣтственности центральнаго управленія. Послѣдствіемъ этого соображенія и явился компромиссъ между принципомъ правительственной власти и принципомъ общественной мѣстной жизни — въ видѣ разныхъ общественныхъ автономій. При этомъ наитруднѣйшая задача компромисса для петербургской канцеляріи заключалась въ томъ, чтобы сочетать живое, органическое съ механическимъ, чтобы съ выгодами самодѣятельности соединить удобство послушной машины и вообще допустить участіе жизни — настолько, чтобъ она двигалась какъ заведенные часы, по статьямъ и параграфамъ законоположеній, не уклоняясь ни вправо, ни влѣво. Задача, увы! неразрѣшимая въ своей идеальной полнотѣ, такъ какъ никакіе законы, хотя бы ихъ было не 15 томовъ, какъ у насъ, а 115, не способны предусмотрѣть въ своихъ формулахъ разнообразныя случайности жизни; задача, кромѣ того, крайне мудреная для примѣненія, такъ какъ, при малѣйшемъ перевѣсѣ стороны механической, живое начало способно мертвиться, — «самодѣятельность» становятся часто формальною, внѣшнею, а потому и безплодною. Само собою разумѣется, что отношеніе центральнаго управленія къ мѣстнымъ самоуправленіямъ не во всѣ времена было одинаково; бывали эпохи и событія, когда въ жизненности общественнаго мѣстнаго духа оказывалась для страны крайняя потребность, когда было не до «порядка», а необходимо было вызвать самодѣятельность мѣстныхъ общественныхъ учрежденій до высшаго напряженія (какъ напримѣръ въ 1812 г., отчистивъ 1863 г.); бывали періоды, когда напротивъ находили почему то нужнымъ ослабить самодѣятельность до нуля.
Впрочемъ, независимо отъ всѣхъ сображеній центральной власти въ новѣйшей, уже петербургской Россіи, — изъ глубины древности, изъ подлиннаго русскаго историческаго грунта, сквозь всѣ наслоенія иноземныхъ заимствованныхъ понятій, пріемовъ и порядковъ, само собою, естественною силою прорастало начало мѣстнаго самоуправленія, искони присущее русской жизни. Это начало — вѣчевое, мірское, общинное, земское, которое, вмѣстѣ съ царскимъ единовластіемъ, составило историческое существо русскаго государственнаго строя: одно безъ другаго не мыслилось. Когда же власть, не измѣняясь нисколько въ объемѣ и значеніи, отступила отъ своего стараго національнаго типа и вмѣстѣ съ тѣмъ измѣнились и формы и духъ ея отношеній и сношеній съ землею; когда учредился Петербургъ, когда завелись въ немъ канцеляріи на иностранный ладъ и старый государственный и общественный бытъ подвергся ломкѣ и переиначенъ по готовымъ чужимъ образцамъ; когда крутой и насильственный переворотъ отшибъ самую память историческую у верхняго руководящаго и правящаго слоя Русской земли, — тогда, понятно, новосозданная Петромъ дружина цивилизаторовъ и самая страна очутились какъ бы въ разныхъ вѣкахъ и на равныхъ полюсахъ, — какъ бы въ отношеніяхъ постояннаго взаимнаго недоразумѣнія. Прежнія мірскія управленія городовъ и посадовъ, съ своими самородными, національными и въ то же время простыми и грубыми формами, не могли уже, конечно, вполнѣ удовлетворить новымъ сложнымъ требованіямъ правительства и государственной жизни, вдохновляемой иноземными образцами. Петръ, провѣдавъ про Магдебургское право, хотѣлъ было и его примѣнить къ вашимъ городамъ, завелъ магистраты и ратуши, но не успѣлъ довершить городской реформы. Новую организацію городамъ и новыя формы самоуправленія на почвѣ самоуправленія стариннаго, исконнаго, дала уже Екатерина II. Но предъ нею носился идеалъ заграничныхъ муниципальныхъ общинъ, который Императрица видимо старалась приладить къ «русскимъ нравамъ», — вводя русскіе термины: «дума», «головы», «гласные», «граждане», и облекая головъ и гласныхъ мундиры — въ видѣ русскихъ кафтановъ съ саблями… Жалуя свою знаменитую Грамоту, Екатерина едвали и вѣдала про существующее мірское устройство и была повидимому убѣждена, что даруетъ новыя, небывалыя привилегіи. — чуть не своего рода конституцію, почему и обставила свое Городовое Положеніе тщательными гарантіями для власти и подробнѣйшими правилами, за строгимъ соблюденіемъ которыхъ надзоръ былъ возложенъ на высшее начальство въ губерніи. Она не думала создавать чисто купеческой или мѣщанской Думы, но такъ вышло на практикѣ, потому что другихъ осѣдлыхъ обывателей въ городахъ почти и не было: дворяне имѣли свои привилегіи и свой кругъ дѣятельности, городскими дѣлами не интересовались, да и слишкомъ рѣзка была въ то время бытовая, разница между ними и прочими низшими сословіями. Подъ воздѣйствіемъ иностранныхъ доктринъ того времени; только въ развитіи городской жизни усматривавшихъ достоинство страны и залогъ ея экономическаго и культурнаго преуспѣянія, Екатерина однимъ почеркомъ пера возвела сотни селеній въ привилегированное званіе городовъ, — изъ которыхъ"значительное число, по неимѣнію никакихъ условій для такой формы существованія, было потомъ переименовано въ заштатные.
Заштатный городъ! оригинальное явленіе петербургскаго періода русской исторіи, когда все было подчинено", понятію о казенномъ штатѣ, и все наше отечество какъ бы раздѣлилось на оффиціальную, штатную Россію и нештатную народную Русь! Внутренняя исторія бытовыхъ видоизмѣненій у насъ еще въ зачаткѣ, и потому свѣдѣній — какъ была принята, какъ усвоена городами Грамота Императрицы имѣется мало. Хотя наша статья, и безъ того велика, но читатели можетъ-быть не посѣтуютъ на насъ, если мы теперь же кстати напомнимъ имъ нѣкоторый данныя, добытыя нами лично и уже сообщенныя въ прежнихъ нашихъ изданіяхъ. Пишущему эти строки привелось въ послѣдніе два года его недолгой служебной карьеры состоять по особымъ порученіямъ въ Министерствѣ внутреннихъ дѣлъ изъ этомъ качествѣ произвести въ началѣ 50-хъ годовъ ревизію городскихъ хозяйствъ въ Ярославской губерніи, по порученію Н. А. Милютина, завѣдывавшаго въ Министерствѣ городскими дѣлами.
Въ городѣ Петровскѣ (существованія котораго въ Министерствѣ и не подозрѣвали) жители подали намъ для представленія министру слезное по тону прошеніе о разжалованіи города даже изъ заштатныхъ — въ простое село, такъ какъ городскія привилегіи представлялись имъ лишь непосильною повинностью, и права городской службы и управленія согласно съ Городовой Грамотой — истиннымъ бременемъ. — Въ городѣ Мологѣ оказалось, что въ Екатерининской Грамотѣ жители усмотрѣли прежде всего статью разрѣшающую «обывателямъ», — независимо отъ городскихъ доходовъ опредѣляемыхъ Грамотой и имѣющихъ законное назначеніе, — дѣлать межъ собою добровольную складчину, которую и расходовать по произволу, не отдавая въ томъ никому отчета. На этомъ основаніи, на другой же день полученія Грамоты, жители, собравшись, составили приговоръ (мы отыскали его въ городскомъ архивѣ) о томъ, чтобы вести одновременно два самоуправленія: одно — казенное, по штату и по закону, для видимости и для исполненія требованій начальства, подъ его контролемъ; другое — настоящее, свое, подъ контролемъ самого общества, для чего тотчасъ же, по добровольной раскладкѣ, собрать особую сумму. Такъ и было сдѣлано, безъ всякаго вѣдома начальства, — такъ и велось до половины сороковыхъ годовъ, въ теченіи почти 60 лѣтъ! Собранная складочная сумма была пущена въ оборотъ; помощью ея выстроился гостиный дворъ, приносившій значительные барыши. Оффиціальный городъ былъ бѣденъ, имѣлъ не свыше 4000 р. дохода и столько же расхода, чему составлялись формальныя смѣты, которыя тщательно разсматривались и утверждались Губернскимъ Правленіемъ. Неоффиціальный городъ имѣлъ дохода свыше 20 т. р., расходовались они по приговорамъ городскаго общества, которое составляло изъ себя то законную «Общую Городскую Думу», то — незаконное вѣче. Доходы и расходы записывались тщательно въ особыя книги, которыя мы сами видѣли; видѣли также изъ нихъ, что деньги отдавались иногда взаймы изъ высокихъ процентовъ. Благодари этому тайному самоуправленію, городъ, сравнительно съ прочими, процвѣлъ: онъ былъ и вымощенъ, и освѣщенъ лучше другихъ уѣздныхъ городовъ Ярославской губерніи; въ немъ построенно было два каменныхъ дома для училищъ; выдавалось пособіе бѣднымъ церквамъ и даже одной загородной; пожарный обозъ былъ исправнѣе чѣмъ гдѣ-либо. Губернаторъ Баратынскій, до свѣдѣніи котораго въ 1844 или 45 году дошло о существованіи какихъ-то, не представляемыхъ на ревизію приходорасходныхъ книгъ, потребовалъ ихъ къ себѣ, но получивъ отъ городскаго головы отказъ, уволилъ его за это отъ службы, предалъ суду, наложилъ на незаконнорожденное городское имущество запрещеніе, представилъ Министерству; Министерство передало вопросъ объ имуществѣ на разсмотрѣніе гражданскаго суда, который рѣшилъ отнять его у неоффиціальнаго городскаго общества и передать въ собственность казеннаго города. Однимъ словомъ, тайному, свободному самоуправленію положенъ былъ конецъ; городъ остался при самоуправленіи оффиціальномъ и — пришелъ въ упадокъ. Чувство справедливости побуждаетъ насъ однако замѣтить, что по всей вѣроятности Молога, при прежнемъ мірскомъ устройствѣ. ея вали бы подвиглась къ той самодѣятельности, которую проявила и которая очевидно была вызвана соревнованіемъ съ новыми формами автономіи; что, наконецъ, большая часть улучшеній по городскому благоустройству была произведена въ духѣ указаній и требованій новѣйшаго времени, предъявленныхъ городамъ правительствомъ: очевидно, что не столько эти требованія, сколько формы казеннаго самоуправленія казались Мологжанамъ стѣснительными и чуждыми духу кореннаго русскаго общиннаго строя.
Въ городѣ же Угличѣ случилось нѣчто напоминающее недавній казусъ съ Петербургскою Думою. Этотъ историческій городъ живо хранилъ преданія мѣстной старины, добивался возвращенія изъ ссылки того колокола, который, по случаю убіенія народомъ предполагаемыхъ убійцъ царевича Дмитрія Углицкаго, былъ сосланъ при царѣ Ѳеодорѣ Ивановичѣ, съ обрѣзаніемъ ушей, въ Сибирь; очень чтилъ память царевича, мощи котораго почиваютъ теперь въ Московскомъ Успенскомъ соборѣ. По пріѣздѣ пишущаго эти строки въ Угличъ, городской голова и гласные въ откровенной бесѣдѣ заявили ему, что въ городскомъ общественномъ управленіи, какъ оно существуетъ, не видятъ они для городскаго общества никакой надобности; что отвлекаться отъ своихъ дѣлъ для службы не только безвозмездной, но весьма предъ начальствомъ отвѣтственной, «гражданамъ» не только не лестно, но въ великую тяготу; что они не хозяева города, а лишь даровые чиновники, и что городъ предпочелъ бы платить казнѣ сколько слѣдуетъ — чтобы уже она сама отъ себя, своими чиновниками-техниками, мостила улицы, чистила фонари, строила казармы, содержала полицію и пр. Причина такого отрицательнаго отношенія къ дѣлу не замедлила выясниться. Ровно за годъ до нашего посѣщенія была уже произведена формальная ревизія городскаго управленія особо командированнымъ чиновникомъ Министерства внутреннихъ дѣлъ, А. К. Г--ъ, въ высшей степени добросовѣстнымъ, строгимъ законникомъ. Документы этой ревизіи были Милютинымъ переданы намъ для соображенія. Изъ нихъ и изъ разсказовъ членовъ Думы оказалось, что г. Г., при разсмотрѣніи смѣты гор. Углича, нашелъ слѣдующую незаконную статью расхода: ассигновано сто рублей на содержаніе лампады въ Московскомъ Успенскомъ соборѣ при мощахъ Дмитрія царевича отъ имени гор. Углича. На указаніе г. министерскаго чиновника, что изъ городскихъ доходовъ такого расхода по уставу не полагается, а могутъ граждане тратить на лампаду изъ своего кармана, — Дума отвѣчала, что уплатить сто рублей могъ бы, конечно, любой 1 изъ гражданъ, но это было бы уже пожертвованіемъ отъ частнаго лица, Петра, Семена, Ивана, а жителямъ было непремѣнно желательно, чтобъ вожжена была лампада отъ имени самого города Углича, чего исполнить иначе нельзя, какъ затративъ сто рублей изъ оффиціально-городскихъ денегъ. Пошла дѣятельная переписка. Кончилось, разумѣется, тѣмъ, что Думѣ — выговоръ, Губернскому Правленію, утверждавшему смѣту — выговоръ, и беззаконіе устранено! Не напоминаетъ ли ревность строгаго чиновника Г--а ревность новѣйшихъ публицистовъ по поводу толкованія 140 статьи Городоваго Положенія; всѣ они, какъ и Г., безъ сомнѣнія, стоятъ на одной почтенной почвѣ — «законности».
Вскорѣ за тѣмъ городскія управленія подверглись преобразованію на манеръ новѣйшихъ иностранныхъ мунципальныхъ учрежденій, съ характеромъ «представительныхъ» и съ подобіемъ, впрочемъ невиннымъ, маленькихъ парламентовъ (чего, кажется, въ оригиналѣ и не имѣется). Впрочемъ на первое время основаніемъ для представительства послужили по крайней мѣрѣ наши туземныя условія. Думы стали всесословны, т. е. всѣ городскія сословія, равныя въ настоящее время въ правахъ, но все же составляющія разныя бытовыя группы (дворяне, разночинцы, купцы, (мѣщане), имѣли равное число представителей. Дѣло сначала пошло недурно (по крайней мѣрѣ въ Москвѣ), благодаря личному рвенію и талантамъ первоизбранныхъ, препобѣждавшихъ неуклюжесть думскаго механизма, но съ 1870 г. послѣдовала новая реформа, болѣе строго соображенная съ доктриною «представительства». Всѣ сословія попали въ одинъ общій мѣшокъ «плательщиковъ» (les contribuables), встрясены вмѣстѣ и подѣлены на три разряда по размѣру уплачиваемыхъ въ пользу города повинностей, — вслѣдствіе чего въ смыслѣ бытовомъ представительство вышло неравномѣрное…
Итакъ, вотъ сколько наслоеній поверхъ древняго вѣчеваго или мірскаго строя: Магдебургское право съ магистратами, ратушами, ратманами и т. п., типъ средневѣковыхъ западно-европейскихъ городскихъ общинъ, даже съ цехами, собирающимися въ «гербергахъ» (см. Св. Законовъ), съ ремесленными головами, имѣющими трости съ гербомъ города на набалдашникѣ (тамъ же); — затѣмъ новѣйшій, вполнѣ западно-европейскій «либеральный» типъ: муниципалитетъ по образцу современнаго иностраннаго «представительства», даже отчасти превзойденному (хозяйство ведется разомъ всѣмъ составомъ гласныхъ), съ нерасходящимися парламентиками, — съ парламентскимъ многоглаголаніемъ и бюрократіей, и при всемъ томъ съ строгой законодательной указкой, а въ новѣйшее время и съ довольно придирчивымъ административнымъ муштрованіемъ. Создавъ «представительныя» городскія учрежденія (которыхъ никто и не домогался), администрація какъ будто сама удивилась и безъ малѣйшаго съ ихъ стороны повода стала, къ нимъ въ отношеніе недовѣрчивое и ревнивое. Съ одной стороны, городамъ дѣйствительно предоставлены самыя широчайшія права, — напримѣръ полная свобода отравлять обывателей водою, какъ это было, да отчасти и есть въ Петербургѣ, гдѣ, казалось бы, санитарное состояніе милліона жителей, изъ коихъ больше половины даже и не имѣетъ представителей въ Думѣ, касается нѣсколько и администраціи. Но мѣстныя начальства повидимому предпочитаютъ вообще возлагать вину на Думы, потирая руки съ присказкой: «вотъ вамъ и представительное учрежденіе, вотъ вамъ и парламентъ»!… Съ другой стороны, едва проявится въ какой-либо Думѣ какой-либо признакъ жизни нештатной, хотя бы самаго невиннаго свойства, сейчасъ — тревога и мѣропріятія. Въ городишкѣ Зарайскѣ, напримѣръ, также снабженномъ муниципалитетомъ, городское «представительство», большею частью однородное и одного уровня культуры, приняло свое новое призваніе, какъ говорится, въ серіозъ и первымъ долгомъ почло постановить: «изгнать изъ града всѣ кафешантаны и всѣхъ арфистокъ, и впредь таковыхъ, какъ развращающихъ юношество, не допускать». Отцы и матери было возрадовались, но «представительству» тотчасъ же послѣдовалъ нагоняй въ видѣ начальническаго протеста… А вотъ вѣдь въ Сѣверной Америкѣ есть такіе варварскіе города, гдѣ запрещаютъ на театрѣ давать «Прекрасную Елену»!
Въ общемъ результатѣ городское управленіе въ современной формѣ, городское хозяйничанье всѣмъ представительнымъ собраніемъ вкупѣ — идетъ вяло, неуклюже, мало внушаетъ къ себѣ въ обществѣ симпатіи и довѣрія. Еще въ столицахъ и нѣкоторыхъ большихъ городахъ — центрахъ просвѣщенія — оно имѣетъ хоть внѣшній видъ довольно благообразный, подъ лицо иностранному, — но въ какомъ-нибудь Зарайскѣ, въ Корчевѣ, Корочѣ, да Коротоякѣ и тому подобныхъ, дѣло, быть-можетъ, еще пожалуй пошло бы вѣчемъ или міромъ, но плохо плетется новымъ либерально- штатнымъ порядкомъ. Конечно, русскіе купцы и мѣщане и тамъ — люди правительству послушные, готовы съ покорности" быть сегодня магистратомъ и ратманами, завтра парламентомъ и «почтенными ораторами», постоянно озираясь на начальство: «такъ ли»?… но все это представительство выходитъ какимъ-то представленіемъ, — вся эта дѣланная жизнь лишена настоящей жизненной, творческой силы!
Жизни, жизни, настоящей жизни!… Еслибъ администрація позволила намъ дать ей совѣтъ, мы бы сказали ей: не бойтесь жизни, а вызывайте ея проявленія! Она одна въ состояніи оболванить, передѣлать, обрусить и одухотворить всѣ нагроможденные вами такъ неумѣло, такъ обезьянски и такъ насильственно, всевозможные нерусскіе порядки и формы. Пусть она и нашалитъ, надѣлаетъ глупостей и вздору подчасъ: не смущайтесь тѣмъ, — это принадлежность развитія, это все къ росту, въ науку; жизнь же сама и цѣленіе подастъ. На то вѣдь и власть, чтобъ не допускать до положительно-вредныхъ уклоненій; на то и государственный умъ — понимать, что не споткнувшись ходить не выучиваются. Имѣете вы дѣло съ общественными корпораціями: не угашайте въ нихъ духа, не раздражайте ихъ понапрасну, признайте за ними нравственныя права сборной личности, дорожите ихъ чувствомъ чести и самостоятельности, ихъ историческимъ самосознаніемъ. Не тѣсните жизни, и она, эта русская жизнь, выправится и своимъ, еще не заглохшимъ въ ней историческимъ духомъ, спасетъ себя и васъ. Вѣдь, говоря по совѣсти: что значатъ реѣ грѣхи и промахи нашихъ городскихъ и иныхъ общественныхъ учрежденій — съ грѣхами и промахами самой нашей администраціи?
Если таковы были превратности судьбы въ самоуправленіи вашихъ городовъ, то сердце стынетъ при мысли: неужели таковымъ превратностямъ, такой петербургской издѣльщинѣ подвергнется и русское село?!.. Уже занесена надъ мимъ сѣкира. — Коммиссія такъ-назвваемая Кахановская близь дверей стоитъ, подбивается къ нему, грозитъ раздвоить его и превратить, судя по слухамъ, одну его половину въ какое-то подобіе муниципалитета съ своего рода представительнымъ собраніемъ вмѣсто древняго вѣча. Невозможно будетъ уже мужикамъ напримѣръ, какъ прежде бывало, міромъ воспретить существованіе кабака въ чертѣ села, — «правовой порядокъ» такого патріархальнаго самовластія не доводитъ… А если и село у насъ погибнетъ, — это послѣднее убѣжище неказенной, нештатной Руси, — если эта народно- историческая соль обуяетъ, «чимъ осолимся»?…