Нѣчто о русско-польскомъ вопросѣ въ нашей журналистикѣ.
правитьЗа послѣднее время все чаще и чаще стали встрѣчаться въ нашихъ повременныхъ изданіяхъ статьи по такъ-называемому «польскому вопросу», но во всей этой «литературѣ» весьма мало такого, на чемъ стоило бы остановиться, и дѣло, которое берутся объяснить всѣ эти статьи, впередъ не подвигается ни на шагъ. А дѣло-то такого рода, что имъ, право, необходимо заняться серьезно.
Стала именно съ нѣкоторыхъ поръ носиться въ воздухѣ мысль о необходимости примиренія, сближенія двухъ славянскихъ народностей, которыя судьбою принуждены жить вмѣстѣ и только проигрываютъ отъ той вражды, съ какою до сихъ поръ одна къ другой относились. По этому-то поводу и возникла вся эта газетная литература, но выходитъ какъ разъ такъ, что люди, наиболѣе способные содѣйствовать примиренію, большею частью молчатъ, а на-сцену выступаютъ чаще всего люди, ставящіе себѣ задачей доказывать, что примиреніе невозможно, или предлагающіе такія условія для этого примиренія, которыя ясно свидѣтельствуютъ только о нежеланіи этихъ людей идти на дѣйствительное сближеніе съ поляками. Мы, русскіе, слишкомъ мало вообще знаемъ Польшу и поляковъ прежнихъ и теперешнихъ, чтобы безъ предварительной подготовки рѣшатъ столь сложный вопросъ, какимъ является вопросъ польскій, — и рѣшать его въ смыслѣ умиротворенія, сближеніе, — и потому большею частью молчимъ, не зная, что сказать, когда принципіально сочувствуемъ этому стремленію и когда бы даже желали всѣмъ сердцемъ рѣшенія вопроса въ смыслѣ тѣснѣйшей дружбы съ поляками, — вотъ и говорятъ за насъ такіе люди, которые относятся съ какою-то стихійною ненавистью ко всему польскому. Для враждебныхъ или недовѣрчивыхъ рѣчей матеріалъ всегда готовъ подъ руками; довольно нѣсколько общихъ мѣстъ объ историческомъ характерѣ польской шляхты и польскихъ ксендзовъ, да нѣсколько соображеній насчетъ того, сколько-де намъ зла надѣлали поляки, — и пойдутъ тутъ ссылки на 1612, 1812, 1830, 1863 гг., а какъ самый убѣдительный аргументъ — приберегаются двѣ-три выписки изъ крайнихъ польскихъ газетъ. заграничныхъ, ругающихъ Россію. И пойдутъ статьи съ припѣвами, если не vae victis, то caveant consulte, — статьи, которымъ въ пріемѣ не отказываютъ ни Московскія Вѣдомости, ни Новое Время, ни Кіевлянинъ, ни покойные Берегъ съ Россіей и т. п. Caveant consules! — восклицаетъ, напримѣръ, Кіевлянинъ, — держите ухо востро, не поддавайтесь полякамъ, приходящимъ къ вамъ съ словами мира. Caveant consules!-- вторитъ ему Новое Время (№ 1756), усматривающее лихія козни въ «обращеніи польскихъ демократовъ (здѣсь Новое Время ставитъ въ скобкахъ „знаки?!) къ свободномыслящимъ россіянамъ“, выписавшее гдѣ-то „недвусмысленныя угрозы новымъ возстаніемъ Польши“, посылающее по извѣстному адресу „неугомонный польскій духъ…. маленькихъ польскихъ хвастуновъ“ и заключающее свои разсужденія такою тирадой: „настолько у насъ гордости и силы хватитъ, чтобы имѣть право сказать этимъ союзникамъ: убирайтесь прочь!“ Задоръ, нетерпимость, самомнѣніе — необходимая принадлежность такихъ статей, которыя не могутъ обойтись безъ вмѣсто общепринятаго католицизма, и которыя, лишь дѣло заходитъ о польскихъ революціяхъ или возстаніяхъ, сейчасъ же деградируютъ ихъ на степень простыхъ бунтовъ. Понятно, что чтеніе подобныхъ литературныхъ упражненій, не особенно можетъ расположить ползковъ къ примиренію съ нами; тѣмъ изъ нихъ, которые склонны къ сближенію, остается молчать, а ихъ непримиримые тычутъ имъ въ глаза статьями нашихъ публицистовъ.
Но я не къ тому повелъ свою рѣчь. Я ставлю другой вопросъ: насколько именно вѣрно представляютъ намъ самое дѣло авторы подобныхъ статей, — другими словами, знаютъ ли они тѣ въ дѣйствительности нынѣ существующія отношенія, которыя прежде всего необходимо принимать въ разсчетъ при рѣшеніи нашего вопроса? На это, я полагаю, мы въ правѣ отвѣтить только отрицательно.
Я думаю прежде всего, что въ статьяхъ о русско-польсконъ вопросѣ рѣчь должна идти почти исключительно о полякахъ, живущихъ въ Россіи вообще и въ частности въ той части этнографической Польши, которая соединена съ Россіей, т. е. въ царствѣ Польскомъ (которое наши полонофаги упорно называютъ всегда и вездѣ Привислянскимъ краемъ и иначе называть не хотятъ). О нихъ-то какъ разъ менѣе всего говорятъ наши публицисты, гораздо охотнѣе повѣствуя о томъ, что творится въ Галиціи, благо она доставляетъ достаточное количество матеріала, удобнаго для писанія на тему о непримиреніи. Задумали поляки праздновать въ Краковѣ юбилей Брашевскаго, — раздается въ извѣстной части нашей прессы: cavea consulte! Устроили галицкіе поляки рядъ овацій пріѣхавшему въ Галицію австрійскому императору, — опять готово caveant consulte! Собрались они и познанчики почтить своихъ героевъ 1830 г. въ пятидесятилѣтнюю годовщину повстанія, — снова и снова все то же caveant consulte! Нѣтъ спора, что нѣкоторыя изъ этихъ событій такъ или иначе могутъ вліять на наши отношенія въ русской Польшѣ, — нѣтъ спора, что въ галиційскихъ манифестаціяхъ прошлаго года можно видѣть отраженіе враждебной намъ общей политики Австріи, съ которою мы должны считаться и въ нашемъ вопросѣ, но исчерпываютъ ли такія событія, какъ юбилей Брашевскаго, поѣздка Франца-Іосифа по Галиціи, празднованіе пятидесятилѣтія революціи 1830 г., — исчерпываютъ ли они всю польскую жизнь я слѣдуетъ ли ихъ выдвигать на первый планъ, когда заходитъ рѣчь о нашихъ отношеніяхъ къ полякамъ, живущимъ въ Россія? Слѣдуетъ ли также, передавая извѣстія о подобныхъ событіяхъ, прибавлять: haec fabula docet и т. д., въ смыслѣ невозможности примиренія съ поляками? Въ нашихъ газетахъ извѣстнаго пошиба это дѣлается сплошь и рядомъ.
Я только въ одномъ отношеніи признаю важность всего, дѣлающагося въ Галиціи, для рѣшенія нашего вопроса, но съ этой стороны никто за дѣло взяться не хочетъ: важно было бы изучить польское общество въ Галиціи и, пожалуй, вообще за границей, цѣли и стремленія отдѣльныхъ въ немъ партій, ихъ взаимныя отношенія, отраженіе общественной мысли въ періодической прессѣ и т. д., — важно было бы это потому, что мы знали бы тогда, какое вліяніе вообще могутъ имѣть на нашихъ поляковъ поляки Австріи, Пруссіи и эмигрировавшіе, и въ чемъ первые похожи или непохожи на послѣднихъ. Между тѣмъ по всему этому у насъ существуетъ полнѣйшее невѣжество: тѣ, которые судятъ и рядятъ о теперешнихъ полякахъ вообще по заграничнымъ, и послѣднихъ-то знаютъ большею частью только по случайнымъ газетнымъ извѣстіямъ. Знать обстоятельно то, на что мы сейчасъ указали, гораздо полезнѣе, чѣмъ заниматься высшею политикой и переворачивать всѣ дипломатическія отношенія европейскихъ государствъ за послѣдніе годы для рѣшенія вопроса, можемъ ли мы теперь мириться съ поляками. Всѣ и безъ того хорошо знаютъ, какое вообще вліяніе имѣли или должны были бы имѣть на нашу и австрійскую политику крупнѣйшія событія послѣднихъ лѣтъ, каковы — объединеніе Германіи и начало освобожденія балканскихъ славянъ отъ турецкаго ига, но это знаніе нисколько не поможетъ намъ разрѣшить, русско-польскій, вопросъ, хотя бы Мы самымъ точнымъ образомъ опредѣлили отношеніе поѣздки Франца-Іосифа и юбилея 1830 г. къ общей австрійской политикѣ и къ чаяніямъ заграничныхъ поляковъ.
Итакъ, по моему мнѣнію, мы слишкомъ много говоримъ по поводу нашего вопроса объ общей политикѣ, о заграничныхъ ноликахъ, о чисто-внѣшнихъ событіяхъ, мало зная положеніе дѣлъ въ той же Галиціи и, пожалуй, еще менѣе будучи знакомы съ самою интересною для насъ частью старой Польши, съ царствомъ. Да и откуда намъ знать о послѣднемъ? Въ нашихъ столичныхъ газетахъ нерѣдки, правда, корреспонденціи изъ Варшавы, но въ нихъ вы найдете извѣстія о погодѣ, о состояніи мостовыхъ и тротуаровъ, о какой-либо конской выставкѣ, о крупной кражѣ, о криминальномъ казусѣ, о торговыхъ дѣлахъ, о торжественномъ обѣдѣ въ русскомъ клубѣ — вотъ и все. Да большаго и найти нельзя: варшавскіе корреспонденты — русскіе, не знающіе польскаго общества, чиновники, на все смотрящіе съ казенной точки зрѣнія, или особаго рода публицисты, полагающіе, что ихъ миссія — утирать носъ полякамъ при каждомъ удобномъ случаѣ. Отъ такихъ корреспондентовъ, конечно, ничего не узнаешь, и особенно о русско-польскихъ отношеніяхъ въ царствѣ: вопросъ этотъ они обходятъ, о препятствіяхъ въ сближенію съ нами поляковъ въ характерѣ значительной части здѣшнихъ русскихъ дѣятелей обязательно умалчиваютъ, а вотъ если есть возможность какого-либо „полячка“ изобличить, то это съ большимъ удовольствіемъ. — Обратимся къ мѣстной прессѣ. Но мѣстная пресса — подъ игомъ цензуры, и очень-очень строгой цензуры, которая только весьма недавно немножечко ослабила стискиваніе печати своими ежовыми рукавицами (объ этомъ см. № 25 газеты Молва за нынѣшній годъ). „Варшавскою цензурою, — читаемъ мы въ № 10 газеты — преслѣдовалась не только всякая свѣжая мысль, мало-мальски уклоняющаяся отъ общепринятой рутины, но даже форма и способъ выраженія преслѣдовались безъ всякаго основанія и даже въ противность государственному интересу, по личному вкусу и разумѣнію, слѣдовательно — по произволу, цензоровъ. Отъ этого произвола литература не могла себя оградить ничѣмъ; онъ лишалъ ее даже свободы заимствованія идей и фактовъ изъ современной жизни русскаго общества…. Относительно русской печати установилось въ Варшавѣ правило, что далеко не все, напечатанное въ Россіи о полякахъ или по польскому вопросу, можетъ быть переводимо въ Варшавѣ. Не разрѣшалось переводитъ извлеченія изъ мѣсячныхъ обозрѣній русскихъ журналовъ…., для Варшавы плоды русской мысли были запретными плодами“.
Хороша, мимоходомъ сказать, почва для сближенія и хороши условія, въ которыя поставленъ русскій, — который, не живя въ царствѣ Польскомъ, берется разрѣшить русско-польскій вопросъ! Людямъ подобросовѣстнѣе приходится молчать, менѣе осмотрительные и не пытаются проникнуть въ эту terram шсоgnttam: они даже не замѣчаютъ существующаго неудобства, но, „пыль вѣковъ отъ хартій отряхнувъ“, начинаютъ припоминать дѣянья старины глубокой», и лишь рѣчь заходитъ о «кичливыхъ ляхахъ», живущихъ въ Россіи, какъ начинаютъ шелестѣть газетными листами, ища въ нихъ свѣженькихъ извѣстій о какой-либо польской демонстраціи, когда хотятъ постигнуть, что творится въ польскомъ заграничномъ мірѣ. Мы уже видѣли, какую службу служатъ нашимъ публицистамъ извѣстной категоріи газетныя извѣстія, — посмотримъ теперь, къ чему многіе изъ нихъ для рѣшенія русско-польскаго вопроса считаютъ нужныхъ залѣзать въ хартіи, покрытыя вѣковою пылью, т. е., говоря проще, въ гимназическіе учебники исторіи.
Ахъ, тамъ очень просто разрѣшено все! Будемъ о настоящемъ судить по прошлому, а въ прошломъ вѣдь была Польша, заправлявшаяся одною шляхтой да ксендзами, — значитъ, и теперь она такая. Какъ это ни странно, но наши полонофобы и полонофаги не иначе смотрятъ на современную Польшу, какъ говорится въ учебникахъ исторіи о тѣхъ временахъ, когда въ Польшѣ, дѣйствительно, съ паденіемъ государственной власти, упадкомъ городовъ, закрѣпощеніемъ поселянъ, побѣдой католической реакціи надъ иновѣріемъ и свободомысліемъ, — утвердилась власть дворянства и духовенства на угнетеніе народа и на погибель государства. Дѣло въ томъ, что подъ поляками во многихъ статьяхъ нашихъ газетъ разумѣется только шляхетство, проникнутое клерикальными тенденціями. Но возможно ли, спросимъ мы, чтобы не начали и въ, подобно, какъ и въ иныхъ странахъ Европы, падать феодально-католическія основы общественной и умственной жизни, чтобъ и здѣсь не появились въ общественной дѣятельности люди иного, чѣмъ шляхта, соціальнаго слоя и иныхъ, нежели ксендзы, воззрѣній? — Конечно, невозможно, немыслимо; но тѣ публицисты, о которыхъ мы говоримъ, этого не знаютъ: Новое Время въ выраженіи «польскій демократъ» видитъ какую-то cont adjedo и ставитъ при немъ знакъ вопросительный и знакъ восклицательный; другіе, не лучше зная дѣло, утверждаютъ, что если въ Польшѣ и возможенъ прогрессъ въ направленіи антиаристократическомъ и антиклерикальномъ, то только при помощи русскихъ, которые давно и создали бы тамъ новую породу людей, не мѣшай этому коварные галицкіе поляки. Согласенъ, что мы (т. е. не всѣ, конечно) могли бы содѣйствовать такому прогрессу въ Польшѣ, но, право, кромѣ галицкихъ поляковъ здѣсь еще кое-кто виноватъ, а кто больше — судить трудно. Я, впрочемъ, не касаюсь этого вопроса по существу и ограничусь лишь еще выдержкой изъ № 10 газеты Порядокъ: «Варшавская цензура, — говорится тамъ именно, — относится съ одинаковымъ недовѣріемъ но всѣмъ направленіямъ польской печати Привислянскаго края… Въ невыгодномъ положеніи находится и такъ-называемая „молодая“ печать болѣе радикальнаго пошиба, поставившая себѣ задачей бороться открыто съ шляхетскими и клерикальными тенденціями. Въ послѣдніе ходы, вслѣдствіе внутреннихъ осложненій въ политикѣ Россіи, эта молодая печать заподозрѣвается въ соціализмѣ и нигилизмѣ. Отъ бывшаго начальника края, графа Коцебу, исходило представленіе о закрытіи одного изъ такихъ органовъ печати, а именно газеты Nowiny. Главное управленіе по дѣламъ печати не могло согласиться съ мнѣніемъ графа Коцебу, и отстояло газету….»
Наши полонофаги игнорируютъ, большею частью, существованіе этой молодой печати и представляемой ею, если можно такъ въ данномъ случаѣ выразиться, партіи. Они все еще толкуютъ о шляхетствѣ и «латинствѣ», какъ будто ими исчерпывается все содержаніе современной польской жизни. ботъ вамъ, господа, и такіе люда, у которыхъ уже нѣтъ ни сословныхъ, ни вѣроисповѣдныхъ препятствій для сближенія съ русскими, — конечно, съ русскими, не считающими перехода поляковъ въ православіе, усвоенія ими кириллицы, стараго стиля и богослуженія на церковно-славянскомъ языкѣ за conditio sine non сближенія. Въ томъ-то и бѣда, однако, что ратующіе противъ поляковъ публицисты сами большею частью не доросли до точки зрѣнія польской молодой печати, оставаясь большею частью либо фанатиками самаго допотопнаго свойства, либо шовинистами новѣйшей формаціи, и въ лучшемъ только случаѣ будучи людьми искренне заблуждающимися, но лишенными сокрушительныхъ инстинктовъ. Противъ одного фанатизма они выставляютъ другой, противъ одного шовинизма другой шовинизмъ, — такъ гдѣ же тутъ думать а сближеніи?… Мало того, наши публицисты какъ бы не могутъ понять иного, чѣмъ ихъ, отношенія къ дѣлу: въ рѣшительномъ и искреннемъ желаніи примиренія они готовы видѣть чуть не измѣну національности, какую-то двуличную игру, ни къ чему не ведущее сидѣнье между двумя стульями. Прочтите, наприм., характеристику г. Спасовича, набросанную г. Вояловичемъ въ статьѣ Новаго Времени, — статьѣ сравнительно умѣренной и даже допускающей возможность примиренія. «Г. Спасовичъ, — говорится тамъ, — во всю жизнь свою осуществлялъ идеалъ, для всѣхъ повидимому невѣроятный и неосуществимый. Онъ всею своею жизнью доказываетъ, что въ одномъ лицѣ, — въ его, именно лицѣ, — можетъ совмѣщаться и русскій, и польскій человѣкъ. Онъ и русскій профессоръ, и польскій ораторъ публичныхъ лекцій; онъ и русскій писатель, и польскій писатель; онъ русскій весьма извѣстный присяжный повѣренный, принимающій близко къ сердцу высокія блага русской цивилизаціи, я въ то же время онъ ревностный защитникъ даже интересовъ латинства (?). При одномъ имени этого дѣятеля невольно возникаетъ воспоминаніе объ Янусѣ…. Это очень смѣло, — говорить ниже г. Кояловичъ, — но бываетъ, кромѣ того, и очень трагично: г. Спасовичъ былъ-де жестоко отвергнутъ, жестоко, съ невѣроятнымъ цинизмомъ былъ осужденъ за совмѣщеніе въ себѣ русскаго и польскаго человѣка». Дѣло идетъ о неприличной выходкѣ польскаго шовиниста, г. Лиске, въ отвѣтъ на примирительную рѣчь г. Спасовича во время празднованія юбилея Крашевскаго. Но что это доказываетъ? — Г. Спасовича осудилъ непримиримый полякъ, но и не особенно склонный въ примиренію русскій его также осуждаетъ, — больше ничего все это и не доказываетъ. Противъ возможности и вѣроятности дѣятельности г. Спасовича это аргументъ плохой. Пока обѣ стороны будутъ держаться за обветшалыя знамена, примиренія быть не можетъ, а г. Спасовичъ потому и не милъ обѣимъ сторонамъ, что бросилъ старыя знамена ради одного новаго, подъ которымъ, по его мнѣнію, могли бы сойтись обѣ стороны. Мы именно говоримъ о соединеніи «польскихъ демократовъ» со «свободномыслящими россіянами», заимствуя эти выраженія у шовинистическаго Новаго Времени, которое напрасно только говоритъ объ этомъ сближеніи иронически. Возможно ли здѣсь сближеніе, наши публицисты большею частью и не думаютъ разсматривать: игнорируя существованіе поляковъ безъ шляхетскихъ и клерикальныхъ тенденцій, не обращая вниманія на варшавскую молодую прессу, они, равнымъ образомъ, и «свободномыслящихъ россіянъ» знать не хотятъ, какъ тоже своего рода ренегатовъ. Для фанатиковъ и шовинистовъ польщизны точно также должны явиться ренегатами всѣ редакторы, сотрудники и подписчики «молодой» прессы, которая проповѣдуетъ, напримѣръ, такія неслыханныя вещи (см. проспектъ еженедѣльной газеты Prawda (на 1881 г.): «Намъ говорили, что мы единый народъ народовъ, какіе-то особенные избранники, миссія которыхъ — распространеніе истиннаго просвѣщенія между всѣмъ человѣчествомъ; въ дѣйствительности же мы, чего никогда не слѣдуетъ забывать, только очень небольшой народъ, и вмѣсто того, чтобы мечтать о какомъ-то духовномъ предводительствѣ націями, мы должны болѣе всего думать, какъ бы только не отстать отъ другихъ».
Мы особенно настаивали на существованіи среди поляковъ новаго направленія потому, что, по нашему мнѣнію, только на этой почвѣ возможно начало сближенія. Во-первыхъ, какъ для русскихъ, такъ и для поляковъ, съумѣвшихъ отказаться отъ національнаго консерватизма и романтизма, число спорныхъ вопросовъ, подлежащихъ обсужденію и разрѣшенію, значительно уменьшается, тогда какъ ультранаціоналисты обоихъ племенъ своею полемикой способны плодить эти спорные вопросы до безконечности. Во-вторыхъ, люди новаго направленія могутъ дотолковаться до общихъ принциповъ, которые должны быть приложены въ рѣшеніи) этихъ вопросовъ, чего уже никакъ не могутъ сдѣлать непримиримые, изъ которыхъ у каждой стороны такіе принципы, что они совершенно исключаютъ собою принципы противной стороны. Въ-третьихъ, люди, исповѣдующіе одни и тѣ же убѣжденія, съумѣютъ вести переговоры безъ раздраженія и съ уваженіемъ другъ къ другу, не подымая крива изъ-за какихъ-либо пустяковъ, изъ-за промаха или безтактнаго шага своихъ противниковъ, какъ это, то и дѣло, случается въ теперешнихъ газетныхъ статьяхъ. Наконецъ, при нашемъ предположеніи невозможно было бы и незнаніе того, чего именно хочетъ противная сторона. Какъ намъ мириться, — восклицаютъ теперь весьма многіе, — какъ намъ мириться, если мы ради этого должны отдать полякамъ земли съ русскимъ населеніемъ, отказаться отъ національнаго единства, отдать свою азбуку и т. п.? Но кто всего этого требуетъ? — Потребуютъ этого, положимъ, какіе-либо политики-фантазеры да люди, живущіе традиціей границъ 1772 г. и національною романтикой, которой всегда даетъ обильную пищу иностранное владычество, но это — непримиримые, съ ними и толковать нечего, потому что ничего изъ этого не выйдетъ, какъ ничего не выйдетъ хорошаго и изъ разговоровъ «россіянъ несвободномыслящихъ», которые готовы стереть съ лица земли польскую національность, обрусить всѣхъ жителей царства и перелить весь польскій типографскій шрифтъ въ русскій гражданскій алфавитъ. Это — все люди отпѣтые: и тѣ, и другіе, вмѣсто элементарной формулы справедливости: каждому свое, признаютъ только одинъ принципъ: мнѣ все, другимъ; имъ непонятно мудрое изреченіе: «не дѣлай другимъ того, чего ты не желалъ бы, чтобы дѣлали тебѣ другіе»; они — или русификаторы въ царствѣ Польскомъ, или полонизаторы въ Галиціи, ибо для нихъ не существуетъ одинаковаго для каждой національности права на существованіе. Кажется, видно, о чемъ тутъ идетъ дѣло, но голую правду однако считаютъ нужнымъ маскировать. Такъ, извѣстный проектъ денаціонализировать польское простонародье, поставить его въ невозможность пріобщаться культурной жизни при посредствѣ роднаго языка, давши этому простонародью особую школу, которая обучала бы польской грамотѣ на русскомъ алфавитѣ и не научала бы читать настоящихъ польскихъ книгъ, — такой даже проектъ прикрывался соображеніями очень съ виду благопристойными: нужно, видите ли, было уже освобожденныхъ и надѣленныхъ землею польскихъ хлоповъ окончательно вырвать изъ-подъ всякаго вліянія пановъ, дозволить имъ развиваться самостоятельно, не заражаясь шляхетско-клерикальными мотивами польской литературы, и т. д. Прожектеры забывали только, что всякое посягательство на народный языкъ скорѣе мѣшаетъ духовному освобожденію, чѣмъ ему помогаетъ, и что не вся же польская литература наполнена однѣми шляхетскими и клерикальными тенденціями. А можетъ-быть они и не забывали этого и вовсе серьезно не думали вызывать къ дѣйствительно независимой общественной жизни новые слои народа. Вѣроятнѣе всего, что здѣсь было нѣчто иное. Но рѣчь у насъ теперь не объ этомъ: возвращаемся къ нашимъ публицистамъ.
До сихъ поръ мы обвиняли ихъ главнымъ образомъ въ незнаніи, въ незнакомствѣ съ тѣми явленіями дѣйствительности, которыя было бы необходимо прежде всего" принимать въ разсчетъ, разсматривая, есть ли въ наличности какія-либо условія для прочнаго примиренія съ поляками. Намъ кажется, что они не такъ, какъ слѣдуетъ, берутся за дѣло и что въ результатѣ отъ такихъ пріемовъ возможны только накопленія спорныхъ вопросовъ, отсутствіе всякихъ общихъ принциповъ для ихъ разрѣшенія, взаимное раздраженіе спорящихъ сторонъ и полное непониманіе другъ друга. Поэтому нельзя не обратить вниманія и на тонъ, въ какомъ ведется полемика между нѣкоторыми публицистами. Не корите, — дали бы мы имъ такой совѣтъ, — не корите поляковъ за ихъ дѣйствія въ Галиціи, какъ за дѣ;йствія, намъ враждебныя, а объясняйте принципіально неправду этихъ дѣйствій (т.-е. насильственной полонизаціи русиновъ), называя своимъ именемъ и ту неправду, которую дѣлаемъ мы въ томъ же направленіи. Не говорите имъ, что мы-де сильнѣе васъ, что наша новѣйшая литература богаче и содержательнѣе вашей, что мы имѣемъ болѣе историческихъ правъ на спорныя земли, а потому мы, а не вы, должны господствовать; но развивайте передъ ними тѣ выгоды, которыми и они, и мы будемъ пользоваться при сближеніи, — ту пользу, которую можетъ оно принести и для нашей, и для ихъ литературы, а по отношенію къ спорнымъ землямъ указывайте на принципъ національности, который они должны такъ же уважать въ областяхъ съ русскимъ населеніемъ, какъ и мы — тамъ, гдѣ населеніе польское. Не ссылайтесь безпрестанно на факты, свидѣтельствующіе о теперешнихъ натянутыхъ и даже враждебныхъ отношеніяхъ между русскими и поляками, какъ на аргументъ невозможности примиренія: самая мысль о примиренія именно потому-то и имѣетъ свой смыслъ, что нужно же положить конецъ враждѣ, о которой вы такъ охотно говорите. Указывайте лучше на признаки новаго, на признаки начинающагося сближенія: старое намъ давно извѣстно и мы хотимъ отъ него избавиться. Разсказывайте, какія условія препятствуютъ тому, что примиреніе подвигается туго, и не забывайте при этомъ тотъ исключительный режимъ, которому до сихъ поръ подчинены поляки, и тѣ препятствія къ сближенію, которыя заключаются въ характерѣ дѣятельности многихъ русскихъ, имѣющихъ оффиціальное или неоффиціальное отношеніе къ Польшѣ. Имѣйте въ виду, что примиреніе не свалится съ неба совсѣмъ готовымъ, а что для него нужно подготовить почву и заняться этимъ слѣдуетъ намъ же самимъ. Работайте же надъ тѣмъ, чтобы найти справедливое рѣшеніе вопроса, — надъ тѣмъ, чтобъ убѣдить нашихъ соотечественниковъ въ необходимости такого рѣшенія, — надъ тѣмъ, чтобъ и другая сторона начала внимательно прислушиваться къ нашему голосу и относиться къ намъ съ уваженіемъ. Не подымайте поэтому въ полемикѣ съ поляками всякой старой дребедени, способной лишь запутывать самые простые вопросы и давать полякамъ право упорствовать въ своемъ старомъ предубѣжденіи противъ насъ. А главное — изучайте вопросъ, давайте обществу дѣйствительное знаніе о состояніи вопроса. Что же касается до хорошихъ результатовъ, то ихъ можно уже предвкушать и теперь.
Существуетъ не мало фактовъ, свидѣтельствующихъ, что поляки царства Польскаго, не пріученные за послѣднее время къ особенно хорошему обращенію, умѣютъ цѣнить всякое безпристрастное къ нимъ отношеніе со стороны отдѣльныхъ ли русскихъ, живущихъ въ Польшѣ, со стороны ли нашей столичной прессы. Грустно поэтому, что такъ рѣдки вообще проявленія безпристрастія къ полякамъ съ нашей стороны, что въ Польшѣ много русскихъ, которые ставятъ себѣ въ заслугу непопулярность среди мѣстнаго населенія, и что въ нашей прессѣ такъ часто появляются задирательныя статейки. Грустно и то, что въ Варшавскомъ университетѣ существуетъ рознь между польскими и русскими профессорами: сколько намъ извѣстно, большая часть и тѣхъ, я другихъ относятся къ числу ультранаціоналистовъ или смотрятъ на себя какъ на чиновниковъ и совершенно индифферентно относятся къ дѣлу, которое не входятъ въ кругъ ихъ прямыхъ обязанностей. Между, тѣмъ, какъ мы слышали, польская молодежь относится съ довѣріемъ къ тѣмъ изъ русскихъ профессоровъ, которые приходятъ къ ней съ правдивымъ словомъ науки, безъ всякой задней мысли навязать ей извѣстныя, считающіяся почему-то специфически-русскими, воззрѣнія. Мы думаемъ, что русскій университетъ въ Варшавѣ могъ бы сослужить великую службу дѣлу сближенія, еслибы рѣшительнѣе вносилъ въ польскую. среду обновляющую струю обновленной русской науки, и только одну эту струю: при извѣстномъ консерватизмѣ большинства польскихъ ученыхъ, сочувствіе молодежи въ данномъ случаѣ не. всегда было бы на сторонѣ своихъ профессоровъ, но никогда съ польскимъ консерватизмомъ, имѣющимъ все-таки за себя національный характеръ и историческую основу, не выдержать конкурренціи и чисто-русскому консерватизму, такъ-сказать чужому и безпочвенному въ Польшѣ. Но я опять уклонился въ сторону и возвращаюсь снова къ нашимъ публицистамъ, съ которыми еще не все кончено[1].
Я имѣю теперь въ виду вотъ какую сторону дѣла, составляющую, можетъ-быть, даже исходный пунктъ во всемъ вопросѣ.
Это? — страхъ передъ разливомъ германизма, передъ тѣмъ вѣчнымъ Drang nach Osten, который долженъ былъ только усилиться съ основаніемъ Германской имперіи. Дѣло въ томъ, что полякамъ серьезно можетъ грозить онѣмеченіе, сдѣлавшее уже громадные успѣхи въ великомъ княжествѣ Познанскомъ; поляки ищутъ поэтому союзника, ищутъ опоры во всемъ славянскомъ мірѣ, а такъ какъ въ послѣднемъ самую выдающуюся роль играетъ Россія, то союзъ съ нею является гарантіей ихъ національнаго существованія. Съ другой стороны, и для насъ выгоднѣе на своей западной границѣ имѣть націю дружественную, а не враждебную, въ виду возможности столкновенія съ Германіей, не говоря уже о томъ, что совсѣмъ ужь невыгодно было бы превращеніе поляковъ въ нѣмцевъ и вообще усиленіе нѣмецкаго элемента въ царствѣ Польскомъ. Разсчетъ простой и ясный, и если даже оставить въ сторонѣ, принципіальную точку зрѣнія и разсматривать вопросъ практически, то наши обрусители должны были бы принять въ соображеніе, что обрусить мы не обрусимъ, а поможемъ только дѣлу германизаціи своими мѣрами, направленными противъ національнаго языка: расшатайте польскую національность — и она скорѣе станетъ добычей германизма, а не нашею, потому что нѣмецъ умѣетъ эту штуку дѣлать, а мы нѣтъ. Какъ же смотрятъ на это дѣло нѣкоторыя изъ нашихъ газетъ? — Странное опять недоразумѣніе: поляковъ нѣкоторые упрекаютъ въ томъ, что они не противодѣйствуютъ германизаціи, --и упрекаютъ въ этомъ, требуя въ то же самое время такихъ мѣръ, которыя какъ разъ на руку нѣмцамъ. Поляки не противодѣйствуютъ германизаціи!… А что мы противъ нея дѣлаемъ въ Польшѣ?… Но пусть отвѣтитъ за насъ г. Кояловичъ, въ статьѣ котораго о польскомъ вопросѣ, вообще не вполнѣ безпристрастной, есть мѣста совершенно безпристрастныя, въ родѣ слѣдующаго: «мы, русскіе, искренне можемъ покаяться передъ поляками въ нашемъ большомъ историческомъ грѣхѣ, что всегда мы содѣйствовали онѣмеченію Польши». Еслибы да всѣ наши публицисты такъ думали, а то многіе держатся такого мнѣнія, что та же самая фатальная ошибка польской интеллигенціи, которая привела Польшу въ политической смерти, и нынѣ ведетъ ее къ смерти національной, что сами поляки, и одни только они, виноваты, если дни ихъ существованія сочтены (какъ думаютъ тѣ же публицисты), что въ этомъ — исполненіе приговора нѣкоего наземнаго суда…. И, что странно, какое-то злорадство слышится въ этомъ мнѣніи, — злорадство, которое здѣсь не у мѣста, не говоря уже о томъ, что само по себѣ оно нехорошо. Вмѣсто того, чтобы видѣть въ нѣмцѣ общаго противника и обдумать вмѣстѣ, какъ бы противъ него устоять, наши полонофаги готовы въ данномъ случаѣ чуть не славить нѣмца, какъ исполнителя велѣній судьбы, карающей Польшу за то, что она не любитъ насъ. Тутъ ужь все, что можетъ произвести ослѣпленіе страстью: и непониманіе собственныхъ интересовъ, требующихъ, чтобы Польша уцѣлѣла передъ напоромъ германизма, и забвеніе собственныхъ грѣховъ, сваливаемыхъ нерѣдко съ больной головы на здоровую, а что важнѣе всего, такъ это — возбужденіе совершенно законнаго негодованія поляковъ. Сказать: «вы погибнете, туда вамъ и дорога, а мы спасать васъ и не подумаемъ», сказать это — какое безчеловѣчіе, какая жесткость сердца, какое «высокое проявленіе христіанской любви»!
Пора кончить. Цѣлью нашей замѣтки не было разсмотрѣніе русско-польскаго вопроса во всей его сложности, — не былъ и отчетъ о состояній его въ нашей журналистикѣ: мы хотѣли указать только на нѣкоторыя изъ тѣхъ отрицательныхъ качествъ, коими отличается большая часть газетныхъ статей, касающихся вопроса. Многія мы обошли молчаніемъ, но и изъ того, что сказано, можно видѣть, какъ неудовлетворительно ставится «вопросъ о примиреніи» въ нашей текущей журналистикѣ. Наше мнѣніе то, что, къ сожалѣнію, чаще всего говорятъ объ этомъ предметѣ люди, которые менѣе всего способны быть примирителями: наше мнѣніе то, что къ рѣшенію вопроса подходятъ не съ той стороны, съ которой слѣдовало бы подходить, то ограничиваясь соображеніями высшей политики, то занимаясь исключительно заграничными поляками, то роясь въ исторіи, чтобы выискивать факты, свидѣтельствующіе о нашей исконной враждѣ, то, наконецъ, пуская въ ходъ какое-то злорадство фанатизма по поводу некрасиваго настоящаго Польши, или съ шовинистическимъ гаерствомъ хвастаясь нашимъ превосходствомъ передъ поляками. Жаль поэтому, очень жаль, что людямъ иного склада приходится большею частью молчать: сначала молчали по независящимъ, какъ говорится, обстоятельствамъ, а теперь молчатъ потому, что въ большинствѣ случаевъ не знаютъ, да и не могли иногда узнать дѣйствительнаго положенія дѣлъ. Гдѣ же вопросу подвигаться къ своему разрѣшенію, когда одни изъ насъ всячески тормозятъ дѣло, а другіе его впередъ не двигаютъ? Есть, конечно, исключенія, но ихъ слишкомъ мало.
Будемъ же винить самихъ себя, что, уступая голосъ въ столь важномъ дѣлѣ лицамъ, поставившимъ себѣ задачей тормозить это дѣло, мы до сихъ поръ не достигли полнаго довѣрія поляковъ къ нашимъ примирительнымъ стремленіямъ: не одни поляки виноваты въ своей сдержанности по отношенію къ намъ. И тогда даже, когда у насъ уже не будетъ серьезныхъ поводовъ упрекать самихъ себя, пусть лучше не отъ насъ сыпятся упреки на головы тѣхъ польскихъ публицистовъ, которые не захотятъ понять или не съумѣютъ справедливо оцѣнить той безпристрастной правды, которую мы должны высказывать, если искренне желаемъ примиренія: вѣдь упреки не приведутъ къ нему, приведетъ только слово убѣжденія; судъ же надъ ними да произнесутъ ихъ собственные соплеменники, которые рано или поздно поймутъ, гдѣ правда и гдѣ упорство, какъ и мы понимаемъ, когда у нашихъ публицистовъ правда прихрамываетъ, а упорство держится слишкомъ ужъ непоколебимо.
И сколь бы отдаленною ни казалась, возможность окончанія всѣхъ нашихъ старыхъ счетовъ съ поляками, мы не должны бросать дѣло, памятуя мудрое слово поэта:
Chociaż nie skończysz, ciągle rób:
Ciebie, nie dzieło porwie grób*).
- ) Хотя ты и не окончишь, все-таки работай:
Тебя вѣдь, а не дѣло унесетъ могила.
- ↑ Это отступленіе я позволилъ себѣ по поводу слѣдующаго мѣста въ статьѣ г. Кояловича, въ 1733 Новаго Времени, на которую маѣ часто приходилось уже ссылаться: «въ особенности на этомъ пути (т. е. примиренія) должны были бы сойтись и дѣйствовать за одно русскіе и польскіе ученые въ Варшавскомъ университетѣ».