Нечто о пуговицах и о школе (Дорошевич)/ДО
| Нѣчто о пуговицахъ и о школѣ : Статья извѣстнаго философа г. Розанова[1] |
| Источникъ: Дорошевичъ В. М. Собраніе сочиненій. Томъ I. Семья и школа. — М.: Товарищество И. Д. Сытина, 1905. — С. 129. |
Ахъ, какую вы пуговицу надѣли, г. учитель! Какую пуговицу! Золотая, съ орломъ. Смотрѣть боязно. И фракъ, вѣрнѣе, полуфрачецъ, у васъ синющій-синющій, страшнущій-страшнущій. И позади виситъ фалда зловѣщая. И не одна, а двѣ!
Увидитъ васъ, въ полуфрацѣ суща, ученичекъ Павсикакіевъ Елпидифоръ, мальчичекъ, младенецъ Божій, ангельская душенька. Душа у младенчика скапустится, и вострепещетъ младенчикъ, и уйдетъ его душенька въ пяточку. И будетъ она въ пяточкѣ во младенческой сидѣть съ трепетомъ. И перезабудетъ младенецъ всѣ исключенія и будетъ онъ глаголы спрягать страха ради, но безъ всякаго удовольствія. Папоротки всѣ отшибетъ младенчику, душкѣ ангельской.
То ли бы дѣло, ходилъ учитель въ классъ въ костюмчикѣ. Пиджачокъ на немъ пестренькій, штаники въ полосочку, жилеточка съ крапинкой. Утѣшеніе! Веселье-то, веселье-то какое: штаники въ полосочку! Самъ сѣренькій, ножки полосатенькія. Радость безмѣрная!
Такъ у Елпидифорушки и папенька ходитъ, и дяденька Ѳеоктистъ, и у тетеньки Аккелины такая юбка есть! Родные ужъ эти штаны Елпидифорушкѣ. И учитель ужъ родной, потому что въ родныхъ штанахъ ходитъ. Ну, совсѣмъ словно учитель штаники изъ Аккелининой юбочки перешилъ! Этакое что-то милое! И прилѣпится ученикъ всей душой къ учителю сѣренькому. И сольются они воедино, милые!
И чтобъ звалъ ученичокъ учителя не «г. учитель». На «господинъ городовой» это похоже. И не «Петръ Ивановичъ». Сухо, это! Холодно! «Петръ Ивановичъ»! Словно кредитора какого. А чтобъ звалъ ученикъ учителя просто:
— Дяденька!
Мило и радостно! «Дяденька». И всѣ фразы музыку этакую получатъ. Музыкой исполнятся.
— Дяденька, я нынчѣ урока не выучилъ!
Музыка!
— Дяденька, позвольте выйти!
Опять музыка!
И умягчится сердце учителево. Ибо какъ дяденька и вдругъ племяннику колъ поставитъ? Не бываетъ этого! Или какъ вдругъ дяденька племяннику скажетъ:
— Станьте въ уголъ!
И скажетъ учитель-дяденька:
— Ну, ничего, ничего, племянничекъ! Въ другой разъ выучишь!
И разрѣшитъ учитель-дяденька:
— Иди, иди, миленькій! Иди, иди ножками!
Ахъ, какое благораствореніе воздуховъ можетъ быть, если только учителю золотую пуговицу выпороть!
Начитался я статей гг. Розанова, Proctor’а и К°, заснулъ, и пригрезилась мнѣ школа.
Не наша школа, — реформированная.
Реформированная по проекту гг. Розанова, Proctor’а и К°.
Завидѣвъ ученика, учителя кидались за нимъ, сломя голову, ловили и, преисполненные любви къ учащимся, цѣловали.
Такъ что нѣкоторые ученики, — особенно младшихъ классовъ, — даже подъ парты прятались.
Но переполненные любовью учителя настигали ихъ, вытаскивали за ногу изъ-подъ парты, крича:
— Врешь, шельмецъ! Будешь на основаніи циркуляра исцѣлованъ!
И цѣловали въ обѣ щеки.
Даже и директоръ!
При встрѣчѣ съ воспитанникомъ прижималъ его къ сердцу и, цѣлуя, говорилъ:
— Не я васъ цѣлую, циркуляръ васъ цѣлуетъ! Потому что намъ васъ любить приказано!
Ученики третьяго класса, замусленные отъ поцѣлуевъ, сидѣли, съ нетерпѣніемъ ждали учителя математики и бесѣдовали.
Настроеніе учащихся было полное интереса.
— Хотѣлъ бы я знать, — захлебываясь, говорилъ ученикъ Розановъ Василій, — хотѣлъ бы я знать, въ какомъ сегодня костюмѣ придетъ дяденька математики! Я такъ думаю, что непремѣнно въ сѣренькомъ, Въ томъ, что крапинкой!
— Держи карманъ шире! — возражалъ Энгельгардтовъ Павелъ. — Вчера былъ въ сѣренькомъ! Нельзя же каждый день въ сѣренькомъ ходить, — учащихся утомишь! Придетъ онъ, братцы вы мои, въ клѣтчатой визиточкѣ, и панталоны съ искрой! Помяните мое слово!
— Идетъ! Идетъ! — раздались радостные клики.
И всѣ ученики, отъ радости сдѣлавъ сальтомортале, кинулись гурьбой навстрѣчу учителю.
Но учитель былъ не въ сѣренькомъ пиджакѣ и не въ клѣтчатой визиточкѣ. Учитель былъ въ русскомъ костюмѣ.
Въ красной рубахѣ косовороткѣ, въ плисовыхъ шароварахъ, въ сапогахъ бутылками. На головѣ у него была шапка съ павлиньими перьями, а подъ мышкой гармоника.
— Совсѣмъ нашъ кучеръ Илья! — воскликнулъ Прокторовъ Гаврюша.
Учитель самодовольно улыбнулся.
Перецѣловавъ всѣхъ учениковъ въ классѣ и поручивъ первому ученику поцѣловать за него отсутствующихъ, учитель крякнулъ и сказалъ въ русскомъ стилѣ:
— Ужъ вы гой еси, добры молодцы! А пристало ли вамъ, добрымъ молодцамъ цифирью поганой заниматися, дѣлать разныя тамъ сложенія да дѣленія! Вы кидайте, кидайте книги печатныя! Къ чорту ихъ, штаны Пиѳагоровы, выдумки разныя нѣмецкія! Мы начнемъ лучше, добры молодцы, пѣсни пѣть-играть русскія, пѣсни пѣть-играть молодецкія.
Учитель спрыгнулъ съ каѳедры, надвинулъ набекрень шляпу съ павлиньими перьями, гикнулъ, свистнулъ и завелъ тонкимъ голосомъ:
«Солдатушки…
— Бравы ребятушки! —
гаркнулъ весь классъ.
«Игдѣ же ва-а-аши же-е-ены?!»
спрашивалъ учитель.
— Наши жены — ружья заряжены! —
отвѣчалъ весь классъ. —
Вотъ гдѣ на-а-аши же-е-ены!…
— Эхъ, ты! Гуляй! Разговаривай! — въ восторгѣ отъ успѣховъ класса воскликнулъ учитель, поставилъ правую ногу на каблукъ, пошевелилъ большимъ пальцемъ, посмотрѣлъ на игру носка, воспламенился и вдругъ хватилъ въ присядку.
«Ай, жги, жги, говори», пѣлъ и притопывалъ весь классъ.
Въ эту минуту вошелъ директоръ.
На директорѣ былъ для разнообразія розовый пиджакъ, жилетъ съ черными и бѣлыми клѣтками, одна панталона зеленаго цвѣта, другая оранжевая. На головѣ жокейская шапочка.
Директоръ съ любовью посмотрѣлъ на пляшущаго учителя:
— Духъ внушаете?
— Такъ точно, ваше превосходительство. Духъ! по системѣ Proctor’а!
Директоръ вынулъ шелковый платокъ и, помахивая имъ, прошелся русскую.
Урокъ математики былъ конченъ.
Слѣдующимъ урокомъ былъ, французскій языкъ.
Училъ не какой-нибудь французъ-поганецъ, которые лягушекъ ѣдятъ. А настоящій нашъ, русскій человѣкъ. Съ настоящимъ, съ костромскимъ прононсомъ.
Увидѣвъ его, ученики закричали:
— Бонжоуръ, монсіеуръ!
— Говорятъ, шельмецы, какъ пишутъ! — въ восторгѣ воскликнулъ учитель, хватаясь за затылокъ.
И начался урокъ.
— Французскій языкъ, братцы вы мои, весьма похожъ на латинскій, волкъ его заѣшь! Отличается же отъ него только мягкостью, нѣжностью, деликатностью. Что по-латыни грубо, дико, непріятно, то по-французски мягко, нѣжно, деликатно! «Человѣкъ», напримѣръ, по-латыни: «homo». Дико, грубо, непріятно! По-французски: «ломъ»! Мягко, нѣжно, деликатно. Женщина — по-латыни «femina». Дико, грубо, непріятно! По-французски: «лафамъ»! А барышня — «мадмуазель»! Мягко, нѣжно, деликатно!
Въ это время изъ сосѣдняго класса послышалось:
«Ахъ, такой, сякой, камаринскій мужикъ»…
— Что у нихъ тамъ? — спросилъ «французъ»
— Урокъ космографіи.
Вся школа пѣла.
Изъ одного класса несся дискантъ перваго ученика:
«Какъ всѣ русски мужики
Они просто дураки,
Мерзавцы, калина!
Мерзавцы, малина!»
— Урокъ отчизновѣдѣнія по системѣ Сигмы!
А хоръ подхватывалъ:
«Интервью — интервью!
Интервьюшки, вьюшки, вьюшки,
На Сигмочкѣ сапожки сафьяновые,
Ножки маленькія»…
Въ другомъ классѣ съ народной гордостью садили:
«Что за пѣсни, что за пѣсни
Распѣваетъ наша Русь!
Ужъ какъ хочешь, братъ, хоть тресни,
Такъ не спѣть тебѣ, французъ!»
Потомки сотрудниковъ «Новаго Времени» пѣли отдѣльно:
«Гей ты, молодецъ!»
Въ школѣ пѣли и любили.
А родители смотрѣли и качали головами:
— Какіе изъ нихъ члены «Русскаго собранія» вырастутъ!
И радовались.
Примѣчанія
править- ↑ Перепечатано изъ «Новаго Времени».