Воронежская Бесѣда на 1861-й годъ.
Санктпетербургъ, 1861.
Нѣчто о воронежскихъ пустосвятахъ и юродивыхъ.
правитьВъ жизни общественной всякое явленіе, выходящее изъ ряда обыденныхъ, обусловливается степенью умственнаго и нравственнаго развитія общества, среди котораго совершается тотъ, или другой фактъ. Тамъ, гдѣ образованіе проникаетъ не въ одни только привиллегированные слои общества, а во всю массу народа, тамъ религіозныя идеи не могутъ уклоняться отъ своей первобытной чистоты, не могутъ находиться въ зависимости отъ своекорыстныхъ. темныхъ цѣлей.
Не то бываетъ въ сторонѣ, гдѣ большинство населенія не пользуется еще нетолько общечеловѣческимъ; образованіемъ, но даже просто грамотностію; гдѣ понятія и вѣрованія народа часто слагаются не подъ вліяніемъ разумныхъ убѣжденій, а вытекаютъ изъ совершенно иныхъ началъ. Эти быть можетъ сами по себѣ и чистыя начала, искажаясь подъ вліяніемъ невѣжества и оставаясь безъ исправленія, царятъ въ обществѣ на нравахъ какого-то священнаго преданія. Неясное и неправильное пониманіе многихъ священныхъ легендъ о ратоборствѣ святыхъ мужей съ нечистыми духами, о юродивыхъ и блаженныхъ, сильно заражаетъ простой народъ мистицизмомъ, который олицетворяется въ однѣхъ лишь внѣшнихъ формахъ, безъ всякаго духовнаго содержанія. Благоговѣйное, не ложно понимаемое воззрѣніе на всѣ виды духовнаго подвижничества первобытныхъ христіанъ нерѣдко порождаетъ въ нашемъ простонародьѣ особеннаго рода фанатизмъ, который почти всегда дѣлается добычею самой грубой спекуляціи.
Вліяніе темной силы невѣжества глубоко проникаетъ въ самые чистые, въ самые сокровенные источники человѣческаго сердца. Кому не извѣстно, какія дикія формы приняла въ великорусскомъ простонародьѣ истерика, эта душевная болѣзнь слабаго женскаго организма? Въ нелѣпомъ образѣ кликушества, неизвѣстнаго малороссіянамъ, она представляется простонародью какимъ-то порожденіемъ алаго духа, порчи, исцѣляемой только чудесною, сверхъ-естественною силою. Но возмутительность факта заключается не во взглядѣ на его происхожденіе, а въ возможности его существованія, противъ котораго имѣющіе всѣ средства бороться не только не боролись до сихъ поръ, но по выраженію Сковороды, не помнимъ откуда-то нами вычитанному, это грустное явленіе погляживали, глаголюще: спи, не бойся, мѣсто покойное; миръ! и нѣсть мира.
Желаніе ничего не дѣлать, быть въ почетѣ, пить и ѣсть на чужой счетъ, да еще и наживать деньги, породило въ нашемъ простонародьѣ множество ханжей, юродивыхъ, блаженныхъ и прорицателей. Сознательныя и личныя такого рода продѣлки составляютъ прямой налогъ на людское невѣжество; но есть еще налоги и косвенные. Въ деревняхъ дурачкамъ отъ рожденія, или полоумнымъ небогатая семья часто даетъ волю бродить гдѣ имъ угодно; такіе идіоты, большею частію, бываютъ молчаливы. Если же случается имъ заговорить, то они обыкновенно произносятъ какіе-то отрывочные звуки безъ смысла, связи и значенія. И вотъ такой пасынокъ природы бродитъ себѣ покойно до тѣхъ поръ, пока не наткнется на какую-нибудь смѣтливую ханжу, или на одержимыхъ излишнимъ вѣрованіемъ въ сонія и видѣнія; первая безъ церемоніи, перекрестивши такого идіота въ прорицателя, обращаетъ его въ крѣпостную, доходную статью: возитъ своего пророка но домамъ и собираетъ во имя его все, начиная отъ денегъ, до бакалейныхъ товаровъ. Послѣдняя, напротивъ, изъ сердоболія зазоветъ къ себѣ дурачка, какъ Божьяго человѣка, и ужъ непремѣнно такъ, или иначе убѣдится въ его пророчествѣ, о чемъ непремѣнно огласитъ по цѣлому околодку. Когда же пророкъ, но неволѣ, войдетъ въ извѣстность, то обыкновенно изъ деревни является его семья и тогда уже беретъ его подъ свою опеку, оставляя, впрочемъ, иногда свой кладъ временно во владѣніе какой-нибудь ханжи, съ условіемъ половиннаго дѣлежа доходовъ.
Въ дѣлѣ темнаго и дикаго суевѣрія, ослѣпляющаго свѣтлый и прямой взглядъ нашего народа, Воронежъ не только не отсталъ отъ Москвы, породившей пресловутаго Ивана Яковлевича, но едвали не превзошелъ нашу первопрестольную столицу, едвали не былъ въ одно время нарочито знаменитымъ но этой части городомъ. Плохо зная общественную исторію нашего города до тридцатыхъ годовъ, мы не можемъ сказать, до какой степени было развито въ немъ кликушество и юродивство. Но съ тридцатыхъ годовъ мы сами были свидѣтелями появленія множества кликушъ и очень немудрыхъ ловцовъ, которые довольно-таки покуралѣсили въ Воронежѣ. Вотъ въ краткомъ очеркѣ подвиги нѣкоторыхъ изъ этихъ личностей.
Отпущеникъ помѣщика Викулина, по имени Никаноръ, ловкій малый, жилъ себѣ уединенно въ Воронежѣ на Богоявленской горѣ. Присмотрѣвшись къ толпамъ отвсюду стекавшихся богомольцевъ, для поклоненія вновь открытымъ мощамъ св. Митрофана, онъ крѣпко соблазнился возможностію, собрать ни за что, ни про что множество трудовыхъ, но легко бросаемыхъ грошей. И вотъ Никаноръ облекается въ черную власяницу, отращаетъ себѣ бороду и волосы, и превращается такимъ образомъ въ отца Никанора. Въ этомъ новомъ чинѣ онъ сначала тщательно терся около простосердечныхъ пришельцевъ. — мужичковъ и бабъ; потомъ, пріискавъ себѣ ловкихъ пидбрихачей, вдругъ скрылся. Затѣмъ разнесся слухъ, что Никаноръ затворился и жаждущимъ прорицаетъ будущее. Для этой новой профессіи онъ придумалъ слѣдующую приличную обстановку: избралъ себѣ тѣсную келью, въ которой устроилъ уставленную сверху до низу иконами божницу, съ неугасимыми лампадами и свѣчами, а посреди комнаты поставилъ черный гробъ, вмѣщавшій въ себѣ послѣдніе атрибуты жизни — покрывало, свѣчи и ладонъ. Въ этой-то свѣтлицѣ — конечно, только лишь въ присутствіи постороннихъ, падалъ онъ ницъ и молился. Усердные глашатаи зазывали богомольцевъ — удостоиться чести побывать у затворника Ипка- нора. Толпами валилъ темный и невидущій людъ въ открытую западню съ носильными приношеніями. Никаноръ, ничѣмъ не стѣсняясь, благословлялъ посѣтителей и вралъ все, что могъ. Удавшаяся спекуляція и жажда славы, соединенной съ богатыми дарами, довели его до неслыханныхъ предѣловъ дерзкаго кощунства: въ кельи Никанора, посредствомъ проверченной въ потолкѣ дыры, сталъ слышаться гласъ свыще, отпущающій грѣхи лежащимъ на полу въ покаянномъ смиреніи бабамъ. Но къ счастію, гласъ этотъ, при всей своей мягкости, достигъ до слуха полиціи и отецъ Никаноръ, изгнанный изъ затвора, потомъ женился на дочери лѣснаго сторожа въ дачѣ купца А-на. Дальнѣйшая судьба этого проказника окончилась ссылкою въ Сибирь, за какія-то новыя дѣянія.
Небольшаго роста, съ рѣдкой сѣденькой бородкой, въ сѣрой свиткѣ, пожилыхъ лѣтъ, отъ природы неимѣвшій разсудка, простой мужикъ одной изъ близъ лежащихъ къ Задонску деревень — Антонушка имѣлъ постоянное пребываніе въ этомъ городѣ и славился тамъ какъ юродивый прорицатель и псевдо-чудотворецъ. Многіе приходили и пріѣзжали къ Антонушкѣ въ Задоискъ изъ другихъ уѣздовъ съ большими дѣтьми просить исцѣленія. Такъ Усманскаго уѣзда, сёла Чамлыка мѣщанка, Елена Васильева Солодовникова, у малолѣтняго сына которой поражены были неизлѣчимымъ недугомъ ноги, ходила съ нимъ въ Задонскъ къ Антонуінкѣ. Пришедши къ нему въ комнату, мать больного поднесла ребенка и просила совѣта, чѣмъ лѣчить его. Антонушка поплевалъ на ноги больного, потёръ ихъ своими слюнями и сказалъ — теперь будетъ здоровъ. Разумѣется, предсказаніе не исполнилось. Изъ всѣхъ городовъ Воронежской губерніи ни одинъ не находится въ такомъ близкомъ общеніи съ губернскимъ, какъ Задонскъ. Жители Воронежа всѣхъ сословій, половъ и возрастовъ, часто посѣщая Задонскій монастырь, свѣдали и объ Антонушкѣ, Но свойству ли человѣческой натуры, жаждущей узнать о своей будущей судьбѣ, или просто въ слѣдствіе особеннаго сочувствія въ нѣкоторыхъ личностяхъ къ пустосвятству, — безсвязнымъ и безсмысленнымъ лаконическимъ фразамъ Актонушки, общество, преимущественно женщинъ, придало таинственный, духовный смыслъ пророчества. Антонушка до того пошелъ въ ходъ, что въ Воронежѣ ощущалась потребность присутствія его на продолжительное время. Одна смѣтливая ханжа взялась доставлять но временамъ обществу это псевдо-духовное наслажденіе; она дала у себя въ домѣ постоянный пріютъ пріѣзжавшему изъ Задонска Антонушкѣ, развозила его повсюду, принимала посѣтителей и, собирая обильную дань во имя Антонушки, подѣлалась кое-чѣмъ съ пріѣзжавшими въ Воронежъ его родными. Худощавый и слабо-сильный отъ природы, Антонушка былъ совершенный ребенокъ; при полномъ отсутствіи разсудка, онъ рѣдко говорилъ; если же проговаривалъ иногда два-три слова, то уже твердилъ ихъ нѣсколько разъ безостановочно. Вотъ образчикъ пророчествъ Антонушка, сообщенный однимъ изъ членовъ семейства, въ которомъ совершались слѣдующіе факты. Въ 183.. году семейство богатаго я уважаемаго въ городѣ купца H. H. С-ва пожелало благодатнаго присутствія Антонушка, за которымъ послали экипажъ. Молодые члены семейства и особенно сыновья г. С-ва, учившіеся въ то время въ гимназіи, желали видѣть Антонушку просто изъ любопытства; но старички и старушки ждали его съ полнымъ убѣжденіемъ въ его святости и потому нѣкоторые изъ нихъ во все время ожиданія, затворившись, усердно клали земные поклоны, прося Господа о томъ, чтобы Онъ сподобилъ достойно встрѣтить лже-пророка. Послѣ этого дерзко-наивнаго богохульства, когда раздался крикъ: «ѣдетъ, ѣдетъ!» всѣ вышли на крыльцо, ссадили желаннаго гостя съ пролетокъ, какъ дитя и съ благоговѣніемъ ввели его подъ руки въ комнату. Пророкъ былъ въ старомъ армякѣ, въ шапкѣ и рукавицахъ. Но срединѣ комнаты встрѣтила его почтенная старушка, глава семейства; она съ подобающею честью протянула къ нему сложенныя одна на другую руки, преклонила голову и сказала: "Благословите, Антонушка! « Между тѣмъ Антонушка, едва переступивъ порогъ, началъ повторять фразу: Чи собаки брешутъ? Чи собаки брешутъ? Просившую благословенія старушку, не снимая рукавицъ, онъ слегка ударилъ по щекѣ; сконфуженная неожиданной выходкой дурачка, она отвернулась въ сторону, потерла щеку и въ утѣшеніе себѣ сказала: хорошо, что еще не дерется! Затѣмъ посадили Антонушку на переднее мѣсто подъ образа. Члены семейства, желая каждый услышать предсказаніе о будущемъ, выходили но одиночкѣ изъ другой комнаты и показывались Антонушкѣ. При входѣ одного изъ сыновей г. С-ва, онъ началъ повторять: паромы плывутъ…. паромы плывутъ…. Вышла дѣвушка, Антонъ заговорилъ: Чи дивка безъ котовъ пришли. Чи дивка безъ котовъ пришла. При появленіи другой, онъ сказалъ: вари кулешу, вари ку.тну. Купцу Ш-ну, родственнику С-ва, Антонъ прорекъ: Чи мине на поселенье сошлютъ? Чи мине на поселенье сошлютъ? Антонушку почествовали чѣмъ Богъ послалъ и отвезли во свояси. Вотъ полный актъ его пророчества, пріѣзда и отъѣзда, сопровождавшихся толпою народа, собравшагося у воротъ С-ва. Въ другой разъ едва привезли Антонушку на дворъ, онъ расплакался, какъ дитя и не хотѣлъ сойти съ пролетокъ; его насильно втащили въ комнату, но онъ вырвался и побѣжалъ къ воротамъ, которыя оказались затворенными; лже-пророкъ бросился въ подворотню, но одинъ изъ сыновей г. С-ва схватилъ его за ноги и втащилъ обратно на дворъ. Начали ублажать Антонушку, какъ ребенка: уговаривали, катали по двору на пролёткѣ, но ни что не помогало: онъ рвался и плакалъ. Послали наконецъ за его опекуншей, которая, покатавшись съ нимъ но двору, взошла въ комнату и съ таинственнымъ благоговѣніемъ объявила, что Антонушка не расположенъ сегодня говоритъ…. съ тѣмъ и увезла его домой. Мы сами, въ ранніе годы нашей юности, видѣли этого пустосвята въ Задонскомъ монастырѣ. Какъ теперь представляется намъ фигура этого старичка съ всклоченными волосами, въ сѣромъ, низко подпоясанномъ кафташникѣ, съ каменьями и всякою дрянью за пазухой. Вотъ онъ сходитъ съ церковной паперти, его окружаетъ толпа женщинъ и дѣтей всѣхъ сословій и съ благоговѣніемъ цѣлуетъ его грязныя руки. Антонушка умеръ въ Задонскѣ и погребенъ въ тамошнемъ монастырѣ. Разсказываютъ, что въ день погребенія въ рукахъ его неизвѣстно откуда — явился запечатанный пакетъ съ подписью: на погребеніе Антонушки; въ пакетѣ найдено З00 руб. Ловкіе люди обратили и этотъ простой случай въ чудо, вѣроятно для того, чтобы пробавляться кое-чѣмъ въ намять Антонушки.
Крестьянинъ одного изъ торговыхъ селъ Борисоглѣбскаго уѣзда, въ полномъ умѣ и здравой памяти, на долго сбросилъ съ головы шапку, разулся, остригся гладко подъ гребенку, обрилъ бороду, нарядился въ демикатоновое черное полукафтанье, опоясался ремнемъ и въ такомъ видѣ явился на стогнахъ города Воронежа. Это былъ пророкъ двухъ губернскихъ городовъ Воронежа и Тулы — знаменитый, блаженный Кирюша. Остриженный и обритый, онъ во всякое время года ходилъ босой, безъ танки, въ легкомъ полукафтаньѣ; въ правой рукѣ его постоянно имѣлся жезлъ съ привязаннымъ на концѣ букетомъ свѣжихъ цвѣтовъ; палка эта была внутри пустая, наполненная свинцомъ, что придавало ей особенную тяжесть; букетъ цвѣтовъ имѣлъ онъ постоянно свѣжій, даже и зимою, чѣмъ конечно обязанъ былъ своимъ почитателямъ прекраснаго пола. Свѣжее, румяное лицо Кирюши цвѣло здоровьемъ; чтобы искуснѣе обморочить почтенную публику, онъ притворился нѣмымъ, и при появленіи въ Воронежъ болѣе года не говорилъ ни слова. Но когда, по соображенію его, настало время окончательно дурачить суевѣровъ, то онъ заговорилъ. Конечно, эта выходка всѣхъ поразила; заговорилъ, такъ уже не спроста! Кирюша въ свою очередь тоже смекнулъ, чего отъ него ожидаютъ. Нѣсколько удачно сказанныхъ но извѣстнымъ обстоятельствамъ фразъ доставили Кирюшѣ громкую славу пророка и открыли ему двери богатыхъ домовъ Воронежа, гдѣ онъ пользовался всевозможными даяніями и разъѣзжалъ въ богатыхъ экипажахъ. Преимущественно баловало Кирюшу купечество. Одно время жилъ онъ съ годъ въ домѣ почетныхъ гражданъ А-хъ; въ нижнемъ этажѣ ему была отведена особая комната. Зная, что всѣ домашніе отъ прислуги до хозяевъ жадно слѣдятъ за каждымъ его движеніемъ, Кирюша велъ себя осторожно. Каждый вечеръ онъ затворялся въ комнатѣ и усердно клалъ земные поклоны. Любопытные съ самаго начала вечера смотрѣли на его занятія въ дверную скважину, и блаженный, чтобы отвязаться отъ докучливаго любопытства, поражалъ иногда слѣдующимъ нечаяннымъ возгласомъ: „знаю, знаю, что вы на меня смотрите!…“ Публика, внутренно укоряя себя въ грѣшномъ любопытствѣ, крестилась и со страхомъ расходилась по своимъ мѣстамъ. Одинъ только человѣкъ въ домѣ А-ыхъ не стѣснялся пророческими возгласами святыни, прилежнѣй и дольше всѣхъ наблюдалъ за Кирюшей по ночамъ и не остался отъ того въ накладѣ. Это былъ кучеръ Николай. Вѣроятно, подсмотрѣвъ когда-нибудь но позднѣй, что Кирюша, послѣ богомолья, имѣлъ привычку пересчитывать свою выручку, онъ добрался какъ-то до нея и потянулъ весь капиталъ псевдо-пророка. Въ одну полночь, когда кучеръ Николай не находилъ уже ничего любопытнаго въ надзорѣ за Кирюшей, послѣдній поднялъ страшный гвалтъ въ домѣ; всѣ проснулись и сбѣжались на крикъ. Кирюша бѣсновался и чуть не лѣзъ на стѣну; но о деньгахъ ни полслова. „Пустите меня вонъ отсюда!“ кричалъ онъ неистово: не хочу больше здѣсь оставаться…» Послѣ уже узнали отъ него же о продѣлкѣ кучера Николая. Нерѣдко, соскучившись въ Воронежѣ, Кирюша отправлялся въ Тулу, гдѣ и имѣлъ постоянное пребываніе въ домѣ богатаго купца Д-на; тамъ отводилась ему особая комната, которая и носила названіе Кирюшиной. Въ Тулѣ онъ пользовался не меньшею популярностію, какъ и въ Воронежѣ. Въ тотъ годъ, когда въ Тулѣ былъ большой пожаръ, Кирюша, передъ отходомъ своимъ въ Воронежъ, былъ въ домѣ извѣстнаго купца М-ва: посмотрѣвши въ окна, онъ указалъ на городъ и проговорилъ скоро, скоро будешь большая суета…. все будетъ чисто…. Спустя немного времени по уходѣ Кирюши изъ Тулы, городъ сгорѣлъ; слава пророка утвердилась еще прочнѣе. Но не одна Тула платила дань суевѣрнаго поклоненія воронежскому лже-пророку: Москва также почтила его въ лицѣ богатой княгини N. Пріѣзжая въ Воронежъ на богомолье, г-жа N. познакомилась съ пророкомъ и уже не могла съ нимъ разстаться; она увезла его съ собою въ Москву, отвела ему въ своемъ домѣ особую комнату, которая постоянно вся была убрана цвѣтами. По волѣ Кирюши, всякая отцвѣтшая плошка тотчасъ же выносилась садовникомъ вонъ и замѣнялась новою, цвѣтущею. Такъ блаженствовалъ Кирюша цѣлый годъ. Наконецъ совѣсть заговорила въ немъ; постыдное ремесло лже-пророка надоѣло ему; и вотъ онъ, превратившись опять въ крестьянина, обулся, отпустилъ волосы и бороду, надѣлъ сѣрый армякъ и шайку и отправился на родину. Теперь живетъ онъ въ одномъ изъ торговыхъ селъ Борисоглѣбскаго уѣзда, гдѣ сдѣлалъ на свой счетъ иконостасъ для сельской церкви; имѣетъ свой домъ съ хорошимъ садомъ и занимается хозяйствомъ. 29-го Октября 1860 года. Кириллъ, проѣздомъ чрезъ Воронежъ въ Тулу, по старой памяти, былъ въ гостяхъ у почет. гражд. А-ва, гдѣ когда-то онъ постоянно жилъ. За чаемъ, на вопросъ хозяина — приходитъ ли ему когда-нибудь охота блажить по прежнему!"… онъ простодушно отвѣчалъ: Нѣтъ! подурачился., да и будетъ…. Замѣчательно, что по словамъ А-за, изъ бывшаго пророка вышелъ хорошій цвѣтоводъ.
Въ пригородной слободѣ Придачѣ проживалъ фабричный крестьянинъ Ѳедоръ, имѣвшій двухъ малолѣтнихъ сыновей. Изъ желанія сколотить себѣ и дѣтямъ легкими средствами капиталецъ, онъ началъ юродствовать, чѣмъ и промышлялъ до самой смерти. Дѣти его выросли, начали торговать, имѣли уже достаточныя средства къ жизни и, видя всю нелѣпость шарлатанства отца своего, употребляли всѣ зависящія отъ нихъ мѣры — усадить его дома, или заставить взяться за дѣло; но блаженное состояніе такъ глубоко пустило свои корни, вошло въ плоть и кровь Ѳедора, что даже вліяніе полиціи оказалось надъ нимъ безуспѣшнымъ, и она махнула на него рукой. Юродствовавшій отнюдь не притворялся дурачкомъ, но корчилъ изъ себя облагодатствованнаго человѣка. Онъ ходилъ въ черномъ, засаленномъ полукафтаньѣ, съ длинными полосами, безъ шапки и босой во всякое время года. На головѣ у него былъ какой-то обручъ, обернутый черною сальною тряпицею, съ нашитымъ на ней позументнымъ крестикомъ; носилъ онъ длинную палку, съ желѣзнымъ на нижнемъ концѣ остріемъ, на верхнемъ же сдѣланъ былъ крестъ, обшитый шелковыми тряпичками, на которыхъ развѣшаны были металлическіе и стеклянные образки. Въ такомъ видѣ ходилъ онъ свободно но улицамъ, площадямъ, церквамъ и монастырямъ города, громко распѣвалъ духовные псалмы. Нерѣдко случалось, что пѣніемъ своимъ нарушалъ онъ порядокъ церковный службы и съ желавшими воздержать его, вступалъ въ громогласный споръ. Обыкновеннымъ мѣстомъ пребыванія его была монастырская галлерея, въ извѣстныя времена года биткомъ набитая богомольцами изъ селъ и деревень. Иногда онъ громко пѣлъ, а иногда молча молился Богу, дѣлая размашистые кресты съ сильными ударами по головѣ, груди и плечамъ; земные поклоны его сопровождались сильнымъ стуканьемъ лбомъ объ полъ. Около него группировались толпы любопытныхъ богомольцевъ и надѣляли его милостынею, приговаривая; помяни за упокой, или за здравіе такого-то; Ѳедоръ молча бралъ деньги и громко творилъ поминовеніе. По окончаніи церковной службы, когда весь народъ скоплялся около монастыря, онъ становился среди монастырской площади, отставлялъ одну руку съ жезломъ для цѣлованія креста въ тряпицахъ, гдѣ но словамъ его зашиты были частицы мощей, а другую протягивалъ для сбора денегъ. каждый богомолецъ подходилъ, прикладывался къ образамъ на палкѣ и давалъ грошъ. Безпрерывный перечень душъ, которыхъ онъ обязывался поминать, надоѣдалъ ему; и вотъ, едва крестьянинъ, или крестьянка откроетъ ротъ и успѣетъ вымолвить «помяни….» святоша прерываетъ начатую фразу лаконическими возгласами, съ киваньемъ головой, знаю!… знаю, кто!… знаю… Удивленные богомольцы благоговѣйно крестятся и шепчутся между собою: нотъ ужъ подлинно-то снятая душенька! ты только ротъ розинешь, "уже онъ и знаетъ, кого нужно помянуть…. Этотъ потаскуша слылъ за предсказателя только у однихъ пріѣзжихъ господъ, которые нерѣдко посылывали за нимъ экипажи; къ глазахъ же коренныхъ жителей Воронежа онъ не имѣлъ ровно никакого значенія.
Послѣднее нашествіе блаженнаго фокусника на Воронежъ било въ 1855 году. Государственный крестьянинъ Нижнедѣвицкаго уѣзда, села Везноватки, Ермилъ Сидоровъ, бросивъ жену и семейство, преобразовался въ какого-то отца Серафима и пошелъ таскаться, сначала по деревнямъ и уѣзднымъ городамъ, а потомъ пожаловалъ на вакантное мѣсто въ Воронежъ. Хорошо обутый, одѣтый въ суконное полукафтанье, съ монашеской скуфейкой на головѣ, скоро втерся онъ въ нѣсколько купеческихъ домовъ, гдѣ и пророчествовалъ, какъ только доставало умѣнья. Одна почтенная старушка, купеческая вдова В-за, имѣя собственный каменный домъ, пріютила у себя отца Серафима. При домѣ ея былъ садъ, въ которомъ находился флигелекъ въ одну комнату; въ немъ-то и поселился Серафимъ. Съ В-кого жидъ ея сынъ, холостой человѣкъ, да прикащикъ, — племянникъ ея Григорій К-въ. Каждую ночь сынъ В-й, послѣ ужина, прощаясь на сонъ грядущій съ матерью, обращался къ ней съ вопросомъ: «Маменька! позвольте мнѣ пойти въ отцу Серафиму помолиться Богу?» Ну что-жъ! ступай, Христосъ съ тобою! было обычнымъ отвѣтомъ. Въ одинъ вечеръ сынъ ранѣе обыкновеннаго, обратился къ матери съ подобною просьбою. Мать, хотя и благословила его, но подушка, которую онъ держалъ въ своихъ рукахъ и которую никогда не бралъ съ собою прежде, поселила въ ней какое-то безотчетное подозрѣніе. Спустя часа два, мучимая разными предположеніями и сомнѣніями (сынъ любилъ немножко покутить), старушка позвала къ себѣ прикащика. «Гриша, а Гриша! поди, матушка, посмотри — что мой Ваня дѣлаетъ у отца Серафима». Гриша, мужчина лѣтъ сорока семи, тотчасъ же отправился по порученію въ садъ, гдѣ подойдя къ дверямъ кельи, по обычаю монастырскому пренаивно проговорилъ на распѣвъ входную фразу: «Господи Іисусе Христе, Сине Божій, помилуй насъ!…» Аминь! отвѣчалъ голосъ за дверью. Гриша взошелъ и остолбенѣлъ отъ удивленія: на столѣ былъ штофъ водки и осетрина, а за столомъ сидѣло мертвецки пьяная женщина; Ваня былъ не въ лучшемъ положеніи; Серафимъ однакожъ не былъ пьянъ. Все видѣнное Гришей было передано старушкѣ В-ой. и Серафима прогнали вонъ.
Изъ дома одного чиновника, гдѣ было нашелъ пристанище отецъ Серафимъ, выгнали его за то, что онъ, не смотря на тяжесть носимыхъ имъ веригъ, слишкомъ уже наглядно началъ ухаживать за хозяйкою въ отсутствіи ея мужа. Молоденькая купеческая жена О. Е. Ф-за, кончившая курсъ въ одномъ изъ частныхъ пансіоновъ, но сильно зараженная пустосвятствомъ, очень ласково принимала Серафима и благоговѣйно выслушивала всю чушь, которую онъ городилъ ей. Вотъ что разсказывала о пророчествѣ Серафима, молодая дама А-за, хорошая знакомая Ф-ой. У мужа А-ой пропали изъ комнаты деньги; пока производился розыскъ ихъ полиціею, А-за съ своею сестрою дѣвушкою, зная, что у Ф-вой будетъ Серафимъ, отправилась туда изъ любопытства испытать его пророчество. При входѣ А-вой съ сострою, Серафима поили чаемъ и онъ, обращаясь къ хозяйкѣ, говорилъ: «Ты мнѣ послаже, послаже налей; положи побольше сахару, да варенья; не жалѣй! Не жалѣй…» Потомъ, не обращая вниманія на вошедшихъ, онъ сказалъ: Вотъ пришли! Они думаютъ, что я цыганъ, буду имъ ворожить о деньгахъ. Деньги украла рыжая дѣвка!« Но эта меткая фраза не одурачила г-жи А-ой: она сейчасъ же догадалась, что плутъ Серафимъ уже слышалъ о пропажѣ денегъ изъ разговоровъ сестры ея. часто бывающей у Ф-ой, и потому не обратила особеннаго вниманія ни на пророка, ни на пророчество. Серафимъ показывалъ пріѣхавшимъ свою скуфейку и говорилъ, что она не обыкновенная, а желѣзная; показывалъ также вериги; называлъ сестру А-ой своею невѣстою, становился съ нею передъ образами и, снявши съ ея пальца золотой перстень, надѣлъ его себѣ и сказалъ, что теперь они уже обручены другъ другу. Перстень онъ унесъ съ собою и не отдалъ назадъ. Удивительно, откуда могъ достать этотъ шарлатанъ латную одежду схимника. Особенность покроя и всѣ малѣйшія подробности ея не могли быть извѣстны обыкновенному портному, тѣмъ болѣе, что, сколько мы знаемъ Воронежъ и его монастыри, никто изъ монашествующихъ не принималъ на себя схимническаго сана. Схимну надѣвалъ на себя Серафимъ только лишь въ кельи, во время богомолья. Не долго, однакожъ, пошатался по Воронежу этотъ обманщикъ; вѣроятно, онъ увидѣлъ, что при повѣявшомъ и на нашъ городъ свѣжемъ дыханіи просвѣщенія, продѣлки его предшественниковъ съ каждымъ годомъ будутъ все болѣе и болѣе терять свою цѣну, а потому онъ покинулъ Воронежъ и, какъ говорятъ, отправился въ Москву.
Одно время въ Воронежѣ мракъ суевѣрія до такой степени распространился. что даже сама полиція прибѣгала къ его помощи. Въ 18.. году, у полковника Л--го, очень хорошо была украдена шкатулка съ драгоцѣнными вещами. Л--й на другой же день обратился съ просьбою о розыскѣ вещей прямо къ губернатору, который тотчасъ зсо приказалъ полиціи принять всѣ мѣры къ отысканію. Должность полиціймейстера временно исправлялъ въ то время состоявшій при губернаторѣ для особыхъ порученій подполковникъ В. А. П--въ. Ревностное желаніе угодить начальнику, блеснуть предъ обществомъ своими юридическими знаніями и полицейскимъ соображеніемъ, подвинули П--ва принять живѣйшее участіе въ розыскѣ. Онъ сбилъ съ ногъ всю полицію» измучился и самъ, но вещи, какъ въ воду канули, даже слѣда не открыли, П--въ сталъ въ тупикъ. Думалъ, думалъ онъ и наконецъ попалъ на счастливую мысль: пригороднія слободы Воронежа богаты знаменитыми ворожеями и знахарями, которые многимъ угадываютъ о пропажахъ; будемъ и мы гадать; идетъ! воскликнулъ П--въ и лице его просіяло надеждою. Выписанъ былъ извѣстнѣйшій по этой части знахарь, бородатый мужикъ въ смуромъ армякѣ. Привезли его прямо въ одну изъ городскихъ частей и помѣстили въ канцеляріи; мужикъ объявилъ, что гаданье должно быть ни тощее сердце. На утро подполковникъ П--въ, ратманъ полиціи, купецъ А., частный приставъ, квартальные и канцелярскіе служители собрались въ канцеляріи части и съ покорностію ожидали вѣщихъ словъ мага. Бородатый плутъ потребовалъ миску чистой воды, поставилъ ее на столь подъ образами и началъ что-то нашептывать. Окончивъ свои заклинанія, онъ отступилъ шага на три отъ столика съ мискою, обратился къ присутствующимъ и съ суровой таинственностію сказалъ: «Млитесь всѣ до единаго въ землю!» — Чудная била картина: здоровый мужичище дѣлалъ размашистые кресты и стукалъ лбомъ объ полъ; за нимъ, съ благоговѣйнымъ смиреніемъ, усердно клали земные поклоны подполковникъ II — въ, частный приставъ, ратманъ и всѣ предстоящіе. Когда окончилась молитва, знахарь взялъ миску и сталъ смотрѣть въ воду. П--въ, наострилъ уши и весь превратился во вниманіе. Знахарь описалъ примѣты вора, объявилъ признаки мѣста его жительства и сказавъ о томъ, гдѣ спрятаны вещи, — распустилъ честную компанію. П--въ, раскинувши умомъ-разумомъ и посовѣтовавшись съ кѣмъ нужно, пріискалъ вора по примѣтамъ и сейчасъ же нагрянулъ на какой-то домишко. Всполошили всѣхъ сосѣдей, перепугали хозяевъ дома, перевернули все верхъ дномъ, по нетолько вещей, даже и слѣдовъ подозрѣнія не отыскали. Поѣхалъ П--въ, понуривши голову и чуть не плача; но знахаря, говорятъ, маленько посѣкли, да и отпустили во свояси.