НЕУДАЧА
правитьI
правитьБылъ у меня одинъ знакомый, нѣкто Василій Петровичъ Трезвоновъ; человѣкъ онъ былъ и хорошо образованный, и не глупый отъ природы, но странное дѣло, или онъ не въ часъ родился, или родился подъ такою странною звѣздой, но только что бы онъ ни началъ, ничего ему не удавалось, ничего не могъ привести къ желаемому результату. И вѣдь странное дѣло, не только съ самаго дня, съ самаго момента его рожденія начала эта странная звѣзда, или ужь судьба что ли, ему подгаживать, — даже родился-то Василій Петровичъ не совсѣмъ такъ, какъ родятся другіе люди, а нѣсколько иначе. Когда Василію Петровичу надлежало явиться на свѣтъ божій, родители его были въ своемъ имѣніи въ К….ой губерніи, селѣ Трезвоновѣ. Приглашена была акушерка, которая цѣлую недѣлю тщетно ожидала Василья Петровича; когда же Василій Петровичъ крайне настоятельно заявилъ о своемъ желаніи представиться ожидавшимъ его, акушерка ни съ того, ни съ сего вдругъ чѣмъ-то заболѣла. Послали за другой въ близъ лежащій городъ Невылазовъ, но когда акушерка пріѣхала, то Василій Петровичъ лежалъ уже около матери и пронзительнымъ крикомъ заявлялъ о своемъ нежеланіи чьего нибудь вмѣшательства въ его дѣла. Изъ-за родившагося такимъ нахальнымъ образомъ Василія Петровича на первыхъ же порахъ чуть не перессорились между собой его родители. Дѣло въ томъ, что отца его звали Петромъ Иванычемъ, а мать Глафирой Григорьевной. Василій Петровичъ имѣлъ счастіе родиться первенцомъ, а потому родители его и заспорили между собою, какое дать ему имя. Отецъ хотѣлъ назвать его Иваномъ въ честь своего отца, мать же настаивала назвать его Григоріемъ въ честь своего, между тѣмъ явился священникъ, а стороны не пришли къ взаимному соглашенію.
— У насъ, Глашенька, такъ ужь испоконъ вѣка ведется, что старшій сынъ называется въ честь дѣдушки, у насъ ужь такъ и выходитъ, что я напримѣръ Петръ Иванычъ, а отецъ мой Иванъ Петровичъ, дѣдушка опять Петръ Иванычъ, а тамъ опять Иванъ Петровичъ…
— Твоего отца нѣтъ на свѣтѣ, говорила мать, — а папаша можетъ обидѣться, если мы назовемъ нашего сына не въ честь его.
— Это у насъ, такъ сказать, родовое правило, говорилъ отецъ.
— Ну, его можно нарушить, говорила мать.
— Вѣдь тебѣ все равно, Глашенька…
— Вѣдь и тебѣ все равно…
Родители такимъ образомъ спорили и перекорялись, священникъ ждалъ, а спорный пунктъ визжалъ благимъ матомъ на рукахъ у кормилицы.
Наконецъ священникъ, видя, что всѣ переговоры не приводятъ ни къ чему, обратился къ спорящимъ съ слѣдующею рѣчью:
— Нынѣ у насъ пятнадцатое января, началъ онъ, — православная церковь тридцатаго января празднуетъ память трехъ святителей, Василія Великаго, Григорія Богослова и Іоанна Златоустаго, — священникъ высморкался. — Вы предлагаете, — обратился онъ къ матери, — назвать Григоріемъ, а вы, — убирая платокъ, обратился онъ къ отцу, — желаете назвать его Іоанномъ, а чтобъ никому не было обидно, назовите его Василіемъ.
Такимъ образомъ герой мой сталъ Василіемъ Петровичемъ. Много времени прошло, много воды утекло съ тѣхъ поръ; Василій Петровичъ окончилъ курсъ въ гимназіи, потомъ въ университетѣ и во все это время нѣтъ-нѣтъ да и встрѣтится ему какая нибудь штука… ну, да однимъ словомъ штуки разнаго рода преслѣдовали его на каждомъ шагу, и что всего страннѣе, выражались всѣ эти штуки непремѣнно какъ нибудь комически. Но я долженъ сказать, что ко всѣмъ неудачамъ, встрѣчаемымъ въ жизни, благодаря ихъ каррикатурному свойству, Василій Петровичъ относился весело и иронически. То, что онъ смѣялся надъ своими неудачами, заключалось, мнѣ кажется, въ двухъ причинахъ: во-первыхъ, Василій Петровичъ обладалъ характеромъ, называемымъ счастливымъ; во вторыхъ обладалъ хорошимъ состояніемъ. а обѣ эти причины, какъ извѣстно, позволяютъ видѣть жизнь въ розовомъ свѣтѣ. Но болѣе и курьезнѣе всего неудачи преслѣдовали Василья Петровича въ его любовныхъ похожденіяхъ.
— Повѣришь ли, восемь разъ жениться собирался, говорилъ мнѣ Василій Петровичъ, — и чортъ знаетъ что такое, каждый разъ стрясется да стрясется что нибудь. Ужь какая нибудь «заковычка» да помѣшаетъ.
Про одну-то изъ такихъ «заковычекъ», и именно про девятую, которая была, такъ сказать, девятымъ валомъ любовныхъ похожденій Василія Петровича, я и хочу разсказать читателю.
Если ты, мой любезный читатель, попадешь какими бы то ни было судьбами въ К…кую губернію и спросишь хотя въ самомъ отдаленномъ уголкѣ ея про купца Матвѣя Никитича Кривомѣрова, то могу увѣрить тебя, что получишь о немъ самыя подробныя и доскональныя свѣдѣнія, короче — популярность Матвѣя Никитича Кривомѣрова въ К…ой губерніи такъ велика, что нѣтъ человѣка, который бы не зналъ его если не лично, то по слухамъ. Въ то время, когда начинается мой разсказъ, Матвѣю Никитичу было лѣтъ подъ шестьдесятъ, онъ носилъ длинную сѣдую бороду, длинный коричневый сюртукъ и длинные «дутые» сапоги. жилъ онъ въ уѣздномъ городѣ К…ой губерніи Певылазовѣ въ собственномъ своемъ домѣ и жилъ, что называется, на широкую ногу. Торговалъ онъ и лѣсомъ, и шерстью, и разными сырыми продуктами, скупая все это по окрестностямъ и отправляя огромными партіями на мѣсто сбыта. Онъ былъ вдовъ и все семейство его заключалось въ немъ самомъ и его дочери. Кстати спрошу читателя: удавалось ли тебѣ, дорогой мой читатель, встрѣтить вдоваго или женатаго купца, не имѣющаго дочери? мнѣ кажется, что купца, не имѣющаго дочери, встрѣтить такъ же трудно, какъ трудно встрѣтить купца, не имѣющаго грѣховъ. Дочка Матвѣя Никитича Софья Матвѣевна была гордостью родителя во всѣхъ отношеніяхъ. Нужно сказать, что Матвѣй Никитичъ нѣсколько лѣтъ тому назадъ былъ городскимъ головой и губернаторъ, объѣзжая какъ-то свою губернію, заѣхалъ въ Невылазовъ и остановился въ домѣ Кривомѣрова. Матвѣй Никитичъ представилъ ему жену и дочь. Соничкѣ въ это время было лѣтъ десять. Зашелъ разговоръ о воспитаніи дѣтей и губернаторъ посовѣтывалъ Кривомѣрову дать дочери приличное образованіе и отдать ее въ пансіонъ въ губернскій городъ. Губернаторъ умѣлъ такъ краснорѣчиво развить эту мысль передъ Кривомѣровымъ, такъ убѣдительно доказывалъ необходимость образованія, что не болѣе какъ черезъ мѣсяцъ послѣ его посѣщенія Соничка была отправлена въ губернскій городъ и отдана въ пансіонъ. Пробывъ тамъ лѣтъ шесть, она окончила свое образованіе и, возвратясь подъ отчій кровъ, несказанно обрадовала отца своими познаніями, а главное игрой на фортепіано. Кромѣ всего этого Софья Матвѣевна была очень хороша собой и Матвѣй Никитичъ могъ по справедливости гордиться своей дочерью.
II
правитьЧасу въ девятомъ вечера въ мартѣ мѣсяцѣ Матвѣй Никитичъ сидѣлъ съ гостемъ за столомъ, уставленнымъ разными водками, винами и закусками. Собесѣдникъ Кривомѣрова былъ пріѣзжій московскій купецъ Вавила Вавилычъ Запряговъ. Не въ примѣръ всѣмъ московскимъ купцамъ, Запряговъ былъ человѣкъ длинный, сухой, словно жердь, на подбородкѣ его болталась маленькая козлиная бородка, говорилъ онъ какимъ-то хриплымъ, надорваннымъ голосомъ. Онъ былъ старинный другъ и пріятель Кривомѣрова и попавъ проѣздомъ въ Невылазовъ, завернулъ къ нему. Стоявшіе на столѣ графины были явнымъ доказательствомъ, что друзья на радости свиданья поздравили другъ друга порядкомъ, физіономіи ихъ заалѣли, языки уже видимо заплетались.
— Однако, Матвѣй Микитичъ, коснѣющимъ языкомъ говорилъ Запряговъ, — и пословица сказывается: посидятъ, посидятъ да и пойдутъ.
— Чаво тамъ, тово, посиди чуточку, чай сколько времени не видались-то, уговаривалъ Матвѣй Никитичъ.
— Нѣту, братецъ ты мой, пора, потому самому, дѣвушка гулять гуляй, а дѣльце свое не забывай, да, проговорилъ Запряговъ, поднимаясь, но поползновеніе подняться такъ и осталось поползновеніемъ: Вавила Вавилычъ тяжело опустился на диванъ.
— Постой-ка, Вавила Вавилычъ, я тово… лошадь велю заложить, свезутъ тебя, а то ночевалъ бы у меня, сказалъ Матвѣй Никитичъ.
Но Запряговъ ночевать не остался, а потому лошадь скоро была заложена и нянька Кривомѣрова съ помощью прикащика надѣла на Вавилу Вавилыча шубу и усадила его въ сани.
— Ты тово, на Московское подворье свези, да по сматривай, наказывалъ Матвѣй Никитичъ кучеру, и когда Вавила Вавилычъ уѣхалъ, отправился спать. Скоро въ домѣ Кривомѣрова все уже спало.
Между тѣмъ съ кучеромъ случился казусъ, поставившій его въ недоумѣніе. Дѣло въ томъ, что, проѣхавъ одну или двѣ улицы, онъ оглянулся: сѣдока въ саняхъ не было.
— Что за притча? проговорилъ кучеръ, останавливая лошадь. — Неужто-жь я его вывалилъ? прибавилъ онъ, осматриваясь и слѣзая съ саней.
Кучеръ пошарилъ въ саняхъ, посмотрѣлъ на мостовой, Вавилы Вавилыча нигдѣ не было.
— Экъ провалъ его возьми-то… какъ насуслился!… Гдѣ я его теперь искать буду? злобно говорилъ кучеръ, садясь на козлы и поворачивая лошадь.
Но искать ему пришлось не долго. Проѣхавъ нѣсколько сажень, лошадь шарахнулась въ сторону.
— Постой, вотъ онъ никакъ, говорилъ кучеръ. Онъ остановилъ лошадь и сошелъ съ козелъ, — дѣйствительно, посреди улицы кто-то лежалъ.
— Вотъ онъ и есть, сказалъ кучеръ, расталкивая свою находку. — Вставайте, сударь! да вставайте же! статочное ли дѣло, тормошилъ его кучеръ, стараясь поднять.
— Ммъ… мычалъ тотъ.
Видя, что увѣщанія ни къ чему не ведутъ, кучеръ безъ церемоніи обхватилъ обѣими руками своего пассажира, ввалилъ его въ сани, сѣлъ рядомъ съ нимъ и поѣхалъ куда слѣдовало.
Пріѣхавши на Московское подворье, кучеръ вызвалъ корридорнаго и принялся вмѣстѣ съ нимъ выгружать привезенное «тѣло».
— Да это не нашъ, сказалъ корридорный, взглянувъ на привезеннаго.
— Какъ не вашъ? изумился кучеръ.
— Да такъ, этотъ не у насъ стоитъ.
— Какъ же, братецъ, хозяинъ приказалъ на Московское подворье отвезти…
— Можетъ на Новомосковское?
— А можетъ статься, согласился кучеръ, принимаясь опять укладывать своего пассажира, который во все это время не подавалъ никакого признака жизни.
Но на Новомосковскомъ подворьѣ результатъ получился тотъ же: гость Кривомѣрова и тамъ не былъ признанъ за своего.
— Эка штука-то! разсуждалъ кучеръ, вновь укладывая сѣдока, — я ли ослышался, или хозяинъ сбрехалъ…
Какъ бы тамъ ни было, но кучеръ привезъ своего пассажира обратно и сдалъ его горничной.
— Нигдѣ не берутъ, говорилъ кучеръ, вытаскивая его изъ саней, — должно не туды послали.
Время ли, передряги ли подѣйствовали на сѣдока, но только тащить его на лѣстницу не понадобилось: онъ, хотя сильно покачиваясь, но съ помощью кучера и горничной благополучно добрался до передней.
— Семенъ, обратилась горничная къ кучеру, когда гость былъ введенъ въ переднюю и посаженъ на стулъ, — кажись вѣдь это не тотъ, что у «самого» -то былъ…
— Шутъ что ли это стало быть! осердился Семенъ.
— Я, признаться, такъ чуточку видѣла его, нянька его и встрѣтила, и проводила, а все кажись…
— Ну, ты коль не знаешь, такъ и не суйся! оборвалъ ее кучеръ.
Гость между тѣмъ, широко раскинувъ сконгсовую шубу, сидѣлъ на стулѣ, глупо поглядывая по сторонамъ и поплевывая.
— Ну, ты, Семенъ, стащи съ него шубу-то, а я пойду пока хоть въ гостиной на диванѣ постель-то ему приготовлю, сказала горничная, уходя.
Черезъ полчаса въ домѣ Кривомѣрова все уже вновь спало.
III
правитьМатвѣй Никитичъ имѣлъ обыкновеніе вставать каждый день, какъ говорится, съ пѣтухами. Какъ бы поздно ни легъ Матвѣй Никитичъ наканунѣ, но ужь на другой день на разсвѣтѣ въ мерлушчатомъ халатѣ и въ мягкихъ сапогахъ, именуемыхъ имъ «шлепанцами», онъ обходитъ всѣ комнаты своего дома, поднимаетъ у оконъ сторы, потомъ спустится внизъ, откроетъ тамъ ставни, разбудитъ прикащиковъ и прислугу и, приказавъ ставить самоваръ, отправляется къ себѣ, умоется, одѣнется, выпьетъ стаканчикъ-другой чайку и уѣдетъ на пристань или еще куда, предоставляя дочери хозяйничать и распоряжаться въ домѣ какъ угодно.
На другое утро послѣ описанной мною ночи Матвѣй Никитичъ, по заведенному изстари обыкновенію, всталъ передъ разсвѣтомъ, надѣлъ мерлушчатый халатъ и «шлепанцы», взялъ свѣчу и пошелъ, пошмыгивая «шлепанцами», обычнымъ своимъ дозоромъ. Нужно замѣтить, что домъ у Матвѣя Никитича былъ огромный, комнатъ, имѣющихъ какое нибудь значеніе и не имѣющихъ никакого, было много и всѣ онѣ были меблированы на самую шикарную ногу. Матвѣй Никитичъ любилъ щегольнуть убранствомъ своего дома и не пропускалъ случая кому нибудь показать его.
— Окромѣ того, что жить по свински терпѣть не могу, говорилъ онъ, водя гостя изъ комнаты въ комнату, — намъ и нельзя иначе, потому народъ у меня разный бываетъ. Опять же шесть годовъ головой былъ, а тутъ заболѣлъ, другой вступилъ, а таперь опять просятъ. Да и дочь невѣста.
Матвѣй Никитичъ въ описываемое мною утро благополучно пробирался изъ комнаты въ комнату, изрѣдка позѣвывая и крестя ротъ, и добрался до той гостиной, въ которой водворенъ былъ привезенный кучеромъ гость. Матвѣй Никитичъ, войдя въ эту комнату, услыхалъ пронзительное сопѣнье и храпѣнье и остановился съ удивленіемъ. Наконецъ спящій всхрапнулъ такъ звучно, что Матвѣй Никитичъ отступилъ два шага назадъ.
— Господи Іисусе Христе! что за оказія? проговорилъ онъ, крестясь и всматриваясь въ глубину комнаты. Бѣлѣющіяся подушки и простыня на одномъ изъ дивановъ привлекли его вниманіе и онъ, творя молитву, пошелъ къ нему.
— У-у…а-а… промычалъ гость.
— Да воскреснетъ Богъ! прошепталъ Матвѣй Никитичъ, останавливаясь посреди комнаты и всматриваясь въ поразившее его видѣніе.
Наконецъ онъ явственно разсмотрѣлъ, что на диванѣ лежитъ человѣкъ и, подобравъ полы халата, подошелъ къ нему. На диванѣ лежалъ молодой человѣкъ съ роскошными черными баками и волосами, которые въ безпорядкѣ разметались по подушкѣ; золотая цѣпочка закрутилась жгутомъ около шеи и висѣвшіе на ней золотые часы при каждомъ движеніи спящаго стучали о рамку дивана; близъ дивана валялась пара франтовскихъ сапогъ.
— Что за оказія, Господи помилуй! кто же это такой? проговорилъ Матвѣй Никитичъ, осмотрѣвъ эти подробности и отходя отъ дивана.
Не вдалекѣ отъ дивана онъ увидалъ въ безпорядкѣ перекинутый черезъ спинку кресла сюртукъ, на подушкѣ кресла лежалъ вывалившійся изъ кармана бумажникъ, онъ былъ открытъ и на креслѣ и около на коврѣ валялись бумаги, кредитные билеты и нѣсколько визитныхъ карточекъ. Матвѣй Никитичъ покачалъ головой, поставилъ на столъ свѣчку, взялъ бумажникъ и началъ собирать разбросанныя бумаги и деньги. Денегъ было много и вообще по всему Матвѣй Никитичъ заключилъ, что случайный гость его человѣкъ порядочный. Собравъ все въ бумажникъ, Матвѣй Никитичъ поднялъ карточки, поднесъ ихъ къ свѣчѣ и прищурившись прочелъ; «Василій Петровичъ Трезвоновъ».
— Господи батюшка! какъ же это онъ попалъ-то ко мнѣ? проговорилъ Матвѣй Никитичъ и, взявъ бумажникъ и свѣчку, отправился дѣлать дознаніе о причинѣ появленія въ его гостиной нежданнаго гостя.
Сознаюсь, что герой мой знакомится съ читателемъ нѣсколько оригинальнымъ образомъ, но что же дѣлать: во-первыхъ изъ пѣсни слова не выкинешь, а во-вторыхъ не будь этого страннаго визита, не было бы и этой повѣсти и не былъ бы Василій Петровичъ героемъ. И такъ, покоряясь необходимости, я представляю читателю героя моего въ самомъ, что называется, непотребномъ видѣ и пока онъ спитъ, объясню, въ силу какихъ обстоятельствъ герой мой попалъ въ сани Кривомѣрова и, пропутешествовавши по подворьямъ, очутился въ его гостиной. Прежде всего я долженъ сказать, что герой мой никогда и ничѣмъ не занимался, но что унаслѣдованная имъ отъ родителей благостыня давала если не право, то возможность ничего не дѣлать. То скитаясь за границей, то жуируя въ Москвѣ и Петербургѣ, Василій Петровичъ до двадцати-восьмилѣтняго возраста и рѣшивъ, что пора перебѣситься, началъ пріискивать подходящую невѣсту, но какъ я уже говорилъ, не смотря на то, что онъ не искалъ за женой ни денегъ, ни связей и ничего такого, что ищутъ всѣ женихи, исключая красоты и внутреннихъ качествъ, но жениться ему не удавалось. Въ продолженіи одного года восемь разъ дѣло было почти рѣшено и восемь разъ являлась какая нибудь «заковычка» и дѣло разстраивалось. Когда восьмая попытка его жениться не удалась, онъ осердился окончательно и рѣшился отправиться въ К…ую губернію, гдѣ у него близъ Невылазова было подрядъ три огромныхъ имѣнія; считаю не лишнимъ замѣтить, что по свойству характера и непривычкѣ въ чемъ бы то ни было себѣ отказывать, рѣшить и исполнить для Василья Петровича было одно и тоже, а потому онъ, написавъ управляющему, чтобъ выслалъ ему на ближайшую станцію лошадей, въ тотъ же день выѣхалъ изъ Москвы. Станція, на которую высланы были лошади, находилась верстахъ въ тридцати отъ Невылозова. Въ Невылозовѣ Василій Петровичъ былъ лѣтъ двадцать тому назадъ и, сѣвъ въ сани, началъ распрашивать кучера о томъ, какой это городъ и пр. Между прочими разсказами кучеръ сообщилъ ему, что въ Невылозовѣ новый судебный слѣдователь.
— Кто же такой? спросилъ Василій Петровичъ.
— Да Микулай Микулаичъ, стало быть Загибаловъ.
— Загибаловъ! крикнулъ Василій Петровичъ, — какой онъ собой?
— Да такъ изъ себя, значитъ, поджарый такой, вотъ въ пору вашей милости, принялся описывать кучеръ, — волосы, примѣрно, у яво бѣлесоватые, экая же и борода…
Изъ дальнѣйшихъ объясненій кучера Трезвоновъ понялъ, что судебный слѣдователь Загибаловъ бывшій его товарищъ по университету и велѣлъ везти себя прямо къ нему. Николай Николаевичъ Загибаловъ оказался тѣмъ самымъ Николаемъ Николаевичемъ Загибаловымъ, котораго ожидалъ встрѣтить Трезвоновъ. Нечего и говорить, что свиданіе двухъ друзей было самое радостное. Сейчасъ явилась на столъ закуска, потомъ обѣдъ съ выпивкой, а вечеромъ пріятели наклюкались такъ, что, какъ говорится, и лыка не вязали. Это прямо совпало съ тѣмъ временемъ, когда Вавила Вавилычъ наклюкался у Кривомѣрова.
— Вотъ что, дружище, шарахнемъ-ка ко мнѣ въ Трезвоново! предложилъ Василій Петровичъ.
— Ѣдемъ! согласился Загибаловъ.
Лошади не были отложены, но кучеръ при свиданіи съ прислугой слѣдователя, гдѣ у него оказалось какое то сватовство или кумовство, превзошелъ господъ и стоило большихъ трудовъ водрузить его на козлахъ. Но странное дѣло, а между прочимъ это замѣчено, что пьяный машинистъ на машинѣ, пьяный кавалеристъ на лошади и пьяный кучеръ на козлахъ держатся тверже нежели на землѣ. Почему это такъ, я не знаю, знаю только, что тоже самое случилось и съ кучеромъ Трезвонова. Почувствовавъ себя на своемъ мѣстѣ, онъ держался такъ же твердо, какъ будто у него и капли во рту не было и только излишняя удаль выказывала его ненормальное состояніе. Что и выразилось на первый случай тѣмъ, что, услыхавъ возгласъ «подавай», онъ гаркнулъ нечеловѣчьимъ голосомъ и вмѣсто того, чтобъ подать къ подъѣзду, выкатилъ прямо за ворота. Но какъ бы тамъ ни было, пріятели усѣлись; кучеръ, желая должно быть заслужить передъ бариномъ, заоралъ еще свирѣпѣй, ударилъ по лошадямъ и пошелъ катать отводами по столбамъ и тумбамъ, сани прыгали и скакали какъ мячикъ по ухабамъ и выбоинамъ и въ результатѣ этой безтолковой ночи, съ которой начинается мой разсказъ, вышло то, что кучеръ пріѣхалъ въ Трезвоново одинъ, Вавилу Вавилыча и слѣдователя подобрали дозорные, а Василій Петровичъ очутился въ гостинной Кривомѣрова.
IV
правитьМатвѣй Никитичъ изъ объясненій своего кучера понялъ, что тотъ потерялъ того, кто былъ къ нему посаженъ и подобралъ перваго попавшагося ему на улицѣ. Матвѣй Никитичъ сначала разсердился было не на шутку, но потомъ, сообразивъ, что Василій Петровичъ во-первыхъ богатый землѣвладѣлецъ ихъ уѣзда, слѣдовательно человѣкъ хорошій, а что ежели перекрутилъ малость въ попойкѣ, такъ онъ человѣкъ молодой, да и на всякаго мудреца довольно простоты, во-вторыхъ, какъ я уже замѣтилъ выше, Матвѣй Никитичъ торговалъ между прочимъ лѣсомъ, который сплавлялъ по рѣкѣ, а такъ какъ рощи его отъ рѣки находились сзади имѣній Трезвонова и ему приходилось далеко вывозить деревья на свою пристань, то онъ давно уже «трактовалъ» съ управляющимъ Трезвонова на счетъ устройства пристани на ихъ землѣ, такъ онъ и сообразилъ, что знакомство съ самимъ владѣльцемъ, хотя начавшееся и неловко немножко, но все же можетъ быть ему полезно; къ тому же Василій Петровичъ владѣлъ такимъ заманчивымъ строевымъ лѣсомъ, который способенъ былъ прельстить и не лѣснаго торговца… Но мы на этихъ размышленіяхъ Матвѣя Никитича и остановился. Я скажу только, что Матвѣй Никитичъ, обсудивъ это дѣло со всѣхъ сторонъ, рѣшилъ принять гостя какъ можно любезнѣе и по возможности постараться заставить его забыть свое несообразное явленіе. Размышляя на эту тему, Матвѣй Никитичъ напился чаю, одѣлся и усѣвшись въ своемъ кабинетѣ, открылъ книгу! и началъ хлопать на счетахъ. Старуха-нянька, не дои; давшись отъ «самого» обычнаго вопроса: «готова ли! лошадь» рѣшилась сама взойти въ кабинетъ.!
— Что тебѣ? спросилъ ее Матвѣй Никитичъ.
— Да я что молъ лошадь давно готова-съ, Матвѣй Микитичъ.
— Пусть откладываетъ, я никуда не поѣду.
Нянька помялась на мѣстѣ, Матвѣй Никитичъ вопросительно взглянулъ на нее.
— Что-жь, батюшка Матвѣй Микитичъ, пора бы чай разбудить энтаго гостя-ко, насмѣшливо сказала она.
— Ни-ни, не смѣть! строго замѣтилъ Кривомѣровъ.
— Да что-жь онъ зашелъ Богъ вѣсть откуда да и тянется пока солнышко, съ позволенія сказать, не ударитъ… да и та то дурища, въ гостинную какого-то прохвоста положила…
— Прохвостъ? перебилъ ее Матвѣй Никитичъ, — да знаешь ли ты, старая, что прохвостъ-то этотъ насъ съ тобой и продастъ, и выкупитъ?
— А-а-а! кто-жь онъ такой, батюшка?
— Кто? помѣщикъ здѣшній; ступай да скажи, чтобъ потише тамъ.
Между тѣмъ герой мой проснулся; часы, стоявшіе на тумбѣ, мелодично пробили девять, это заставило его открыть глаза. Онъ съ удивленіемъ обвелъ глазами комнату и началъ соображать, гдѣ онъ. Живо прослѣдилъ онъ всѣ событія прошлаго вечера и остановился на томъ моментѣ, когда вмѣстѣ съ Загибаловымъ поѣхалъ въ Трезвоново, — дальше этого онъ ничего не помнилъ.
— Чортъ возьми, думалъ онъ, обводя глазами комнату, у меня въ Трезвоновѣ обстановка-то просто шикъ, что такое. Да неужели мебель могла сохраниться такъ хорошо? — ему и въ голову не пришло, что модная мебель никакъ не могла быть въ старомъ деревенскомъ домѣ. — «Однако нужно вставать», рѣшилъ онъ и, сбросивъ съ себя одѣяло, сѣлъ на диванъ.
"Гдѣ же Загибаловъ? разсуждалъ онъ, неужели всталъ, или можетъ въ другой комнатѣ… Что за чортъ, — продолжалъ онъ, осматриваясь, — зачѣмъ это меня уложили въ гостинной, вѣдь есть же здѣсь спальня, хороша прислуга! на первый попавшійся диванъ укладываетъ.
Наконецъ Василій Петровичъ пришелъ въ себя окончательно и, осмотрѣвъ изящную обстановку гостинной, рѣшилъ, что онъ находится въ квартирѣ своего управлающаго Карла Иваныча.
— Ловко живетъ, заключилъ онъ, — хоть бы и са; мому помѣщику такъ не стыдно. Странно, куда же они дѣвали Николая?…
— Эй! кто тамъ есть! крикнулъ онъ.
Вошла нянька.
— Гдѣ Николай Николаевичъ?спросилъ ее Трезвоновъ.!
— Какой Николай Николаевичъ, батюшка?переспросила она.
— Ну, господинъ, который со мной пріѣхалъ?
— Никакого господина съ вами не пріѣзжало, васъ однихъ привезли.
— Странно!!! Ну попроси ко мнѣ Карла Иваныча.
— Какого Карлу Иваныча?
— Какъ какого? Управляющаго здѣшняго.
— Здѣсь, батюшка, николи и не было никакого управляющаго, здѣсь хозяинъ, Матвѣй Никитичъ прозывается.! — Какъ хозяинъ?! Такъ гдѣ же я?! закричалъ Василій Петровичъ, вытаращивъ глаза.
Нянька объяснила ему, къ кому, когда и какимъ образомъ попалъ онъ.
— Что ты говоришь! крикнулъ опять Трезвоновъ, бросаясь надѣвать сапоги и приводитъ въ порядокъ костюмъ.
— Да я сейчасъ его самого къ вамъ пошлю, сказала нянька, — онъ приказалъ доложить, какъ проснетесь, — и прежде нежели Трезвоновъ успѣлъ сказать что нибудь, нянька вышла. Онъ не зналъ, на что ему рѣшиться.
«Скверно, разсуждалъ онъ, поправляясь передъ зеркаломъ, — чортъ знаетъ какое дурацкое положеніе! Уйти развѣ?» подумалъ онъ, но въ сосѣдней комнатѣ послышались шаги и скоро Кривомѣровъ вошелъ въ комнату.
— Я надѣюсь… вы извините… началъ было Василій Петровичъ, раскланиваясь.
— Ничего, ничего, полноте, привѣтливо улыбаясь, заговорилъ старикъ, подавая ему руку.
— Я такъ… побезпокоилъ…
— Полноте, полноте, что за дѣло, грѣхъ да бѣда на кого не живетъ, перебилъ его Кривомѣровъ, — мало ли что бываетъ! Вѣдь мы съ вами какъ ни какъ, а все же почесь знакомые.
— Я ей-богу…
— Пожалуйте-ка умойтесь, да мы съ вами чайку! попьемъ.
Василій Петровичъ умылся и, не смотря на всю неловкость своего положенія, принужденъ былъ остаться пить чай; и черезъ полчаса новые знакомые, дружелюбно разговаривая, сидѣли за чаемъ, послѣ котораго Трезвоновъ откланялся, но старикъ не отпускалъ его, уговаривая остаться обѣдать.
— А послѣ бы вмѣстѣ и поѣхали, заключилъ старикъ, — а мнѣ кстати нужно въ рощу заѣхать.
Но Василій Петровичъ отговаривался какъ могъ и Матвѣй Никитичъ отпустилъ его не иначе, какъ взявъ съ него слово, что онъ пріѣдетъ къ обѣду.
— Если же уѣдете въ деревню, не повидавшись со мной, разсержусь вотъ какъ… смѣялся онъ, прощаясь съ Трезвоновымъ въ передней.
Тотъ же Семенъ отвезъ Трезвонова къ Загибалову.
Загибаловъ былъ уже дома, когда пріѣхалъ Василій Петровичъ, и пріятели отъ души хохотали, когда Трезвоновъ разсказалъ свое приключеніе.
— Вѣдь это самый богатый купецъ не только въ нашемъ уѣздѣ, а и во всей губерніи, говорилъ Загибаловъ. — А ужь дочка у него, прибавилъ онъ, — ну…
— А что?
Это послѣднее обстоятельство заставило Трезвонова призадуматься. Какъ самый отчаянный ловеласъ, онъ сейчасъ же сообразилъ, что это не мѣшаетъ принять къ свѣдѣнію; одно только смущало его, что его скандальный визитъ не останется тайной для Софьи Матвѣевны и конечно уже не очень лестно зарекомендуетъ; его въ ея глазахъ; но онъ, вспомнивъ ласковый пріемъ отца, успокоился насчетъ этого обстоятельства и рѣшился пока не ѣздить въ имѣніе, а остаться у Загибалова. Скоро пріѣхалъ Карлъ Иванычъ, который сейчасъ же, какъ только пріѣхалъ кучеръ, велѣлъ перемѣнить лошадей и кучера и, безпокоясь за цѣлость своего; патрона, поскакалъ въ Невылазовъ.
V
правитьВъ назначенный часъ Василій Петровичъ отправился обѣдать къ Кривомѣрову. Слова Загибалова относительно Софьи Матвѣевны оправдались вполнѣ. Она была дѣйствительно очень хороша собой. Василій Петровичъ съ перваго же знакомства весело проболталъ съ ней часа два и увидалъ, что она обладала кромѣ красоты тактомъ и была порядочно образована.
Цѣлую недѣлю пробылъ Трезвоновъ въ Невылазовѣ и каждый день проводилъ у Кривомѣровыхъ и сошелся на короткую ногу и съ отцомъ, и съ дочерью. Спустя недѣлю, онъ уѣхалъ въ Трезвоново. Карлъ Иванычъ, какъ самый аккуратный изъ всѣхъ управляющихъ, не замедлилъ явиться съ отчетомъ, но Василій Петровичъ сразу озадачилъ его, предложивъ ему отвести мѣсто на берегу рѣки для пристани Кривомѣрова.
— О-о! процѣдилъ Карлъ Иванычъ, вынимая изо рта сигару, — какъ ни мошна, Базиль Петровичъ, рѣшиль на это? ай-ай-ай!
— Онъ будетъ намъ платить аренду.
— А, чево тамъ аренда! Какъ ви такъ дѣлиль, mein in Gott, mein Gott! сокрушался и по нѣмецки, и по русски Карлъ Иванычъ.
— Да что же такое? недоумѣвалъ Трезвоновъ.
— Aber, у меня тамъ залифной люга, съ горечью замѣтилъ Карлъ Иванычъ. — Нэтъ, я не мошна сдѣлать этого! злобно прибавилъ онъ, бросая въ пепельницу окурокъ.
Но я уже далъ слово.
— А што ни думалъ, я клопоталь, клопоталь, устрайваль все завсѣмъ карашо, а ви отдайтъ этотъ пузатій шортъ! разсердился Карлъ Иванычъ.
— Кромѣ того, Карлъ Иванычъ, я позволилъ ему провесть прямую дорогу изъ его лѣса на пристань черезъ паши земли.
— Што такой?! заоралъ Карлъ Иванычъ. — Я ему вотъ какой штюкъ дастъ вмѣсто дорога! — и Карлъ Иванычъ изобразилъ изъ пальцевъ такую штуку, которая вовсе не имѣла мѣста въ переговорахъ управляющаго съ помѣщикомъ. — Пусть онъ на сфой плѣша дорогъ дѣлайтъ, а я не дамъ! Нѣтъ, я самъ лягитъ и не пуститъ его ѣхать по маша поля, та ви это знайтъ, што ни думайтъ, плѣшива онъ шортъ! Вотъ ему какой! горячился, брызгая слюнями, Карлъ Иванычъ.
Но не смотря на всѣ его доводы, дѣло было рѣшено такъ, какъ хотѣлось Кривомѣрову. Между тѣмъ Трезвоновъ чуть не черезъ день ѣздилъ въ Невылазовъ и почти дневалъ и ночевалъ у Матвѣя Никитича.
Прошла уже и святая недѣля, а отношенія Трезвонова къ Кривомѣрову не только не перемѣнились, но даже сдѣлались еще дружественнѣе. Со старикомъ они сдружились такъ, что ихъ, какъ говорится, водой не разольешь. Но конечно, ты поймешь, дорогой мой читатель, что не дружба старика привязывала Василья Петровича къ Кривомѣровымъ, ты конечно сообразилъ, что его заинтересовала Софья Матвѣевна; а я тебѣ скажу, что она не только заинтересовала его, но что герой мой влюбился какъ котъ и главное, пользовался взаимностію Сонечки. Любовь ихъ развивалась съ быстротою электричества; присутствіе старика не стѣсняло ихъ и они, пользуясь французскимъ языкомъ, миндальничали у него подъ носомъ. Короче сказать, Василій Петровичъ и Софья Матвѣевна влюбились другъ въ друга такъ, что не могли прожить не видавъ одинъ другаго и часу.
Герой мой въ девятый разъ рѣшился жениться.
Онъ издали завелъ съ старикомъ разговоръ на эту тему, и Матвѣй Никитичъ, не подозрѣвая, что рѣжетъ своего друга въ самое чувствительное мѣсто, сообщилъ ему, что для дочери имѣетъ въ виду жениха изъ своего брата купца, у котораго отца нѣтъ, но малый онъ дѣльный, его можно взять въ домъ и съ увѣренностію препоручить ему всѣ дѣла. Это дружественное изліяніе подѣйствовало на моего героя какъ ушатъ холодной воды и видя, что старикъ крѣпко уперся на своемъ мнѣніи, онъ, чтобъ не испортить дѣла, не рѣшился сдѣлать предложеніе и въ тотъ же день поѣхалъ посовѣтываться къ Загибалову.
— Э-э, братъ! протянулъ Загибаловъ, когда Василій Петровичъ передалъ ему свои поползновенія на Софью Матвѣевну. — Нѣтъ, тутъ въ этомъ толку не будетъ, насчетъ амуретовъ еще туда-сюда, а что касается женитьбы, — это, братъ, отложи попеченіе.
— Да что же?
— Да то же, старикъ непремѣнно хочетъ выдать ее за купца; за нее губернскій предводитель сватался, да и то ни съ чѣмъ отъѣхалъ.
— Да вѣдь она сама хочетъ за меня выйти.
— Понимаю, да старикъ не позволитъ.
— А если я сдѣлаю предложеніе?спросилъ Трезвоновъ.
— Ну, значитъ Сонечки твоей послѣ этого тебѣ не видать какъ ушей своихъ, внушительно замѣтилъ Загибаловъ.
Герой мой задумался не на шутку и, растянувшись на диванѣ, курилъ папиросу за папиросой, посматривая иногда на Загибалова, который работалъ за письменнымъ столомъ. Пріятели долго молчали.
— Эй, юриспруденція! крикнулъ вдругъ Трезвоновъ.
— Чортъ тебя возьми! что тебѣ? обратился къ нему Загибаловъ, вздрогнувъ.
— Что-жь ты ругаешься-то?
— Да какъ же, жида посадилъ на нужной бумагѣ.
— Чортъ съ нимъ съ жидомъ! слушай, сказалъ Трезвоновъ, видя, что пріятель его принялся счищать кляксу.
— Что?
— Помогай.
— Въ чемъ?
— Опять въ чемъ! какъ жениться на Сонечкѣ?
— Какъ жениться? — взялъ да увезъ, серьезно замѣтилъ Загибаловъ.
— А что и въ самомъ дѣлѣ! спуская ноги съ дивана, вскрикнулъ Василій Петровичъ.
— Чего-жь еще! если она согласится, стало быть и толковать нечего. Подъѣзжай какъ нибудь къ старику, а тѣмъ временемъ и того… обработывай…
— Постой! перебивая пріятеля, вскрикнулъ Трезвоновъ, — есть у меня роща небольшая, какъ разъ рядомъ съ его рощами, онъ все подбирается купить ее, да Карлъ Иванычъ, какъ только я заговорю объ этомъ, такъ на дыбы и становится. Развѣ на эту штуку попробовать?
— Ну, такъ чего-жь еще, вотъ и напирай на рощу-то, а тамъ страви его съ своимъ нѣмцемъ-то, да тѣмъ временемъ и маршъ.
Пріятели посовѣтовались еще и Василій Петровичъ въ тотъ же вечеръ отправился къ Кривомѣровымъ, чтобы передать это Сонечкѣ.
VI
правитьПереговоры съ Софьей Матвѣевной убѣдили Трезвонова, что сватовство не поведетъ ни къ чему. Она хорошо знала взглядъ своего отца на это и, боясь испортить дѣло, не совѣтовала Василью Петровичу дѣлать прямо предложеніе. Словомъ, переговоры двухъ влюбленныхъ пришли къ тому, что молъ такъ или иначе, а рѣшить дѣло нужно; оба пришли къ тому убѣжденію, что попусту разводить амуреты дѣло не подходящее и значитъ только, какъ говорится, толочь воду на воеводу. Да еще, чего добраго, ожидаемый Матвѣемъ Никитичемъ женихъ сдѣлаетъ предложеніе, ну, тогда значитъ все и поминай какъ звали. Если ты, читатель, былъ когда нибудь влюбленъ, то легко поймешь то состояніе, въ которомъ находились мои герои. Явился на сцену вопросъ: на что рѣшиться? Трезвоновъ, не находя другаго исхода, предложилъ своей возлюбленный на утекъ. Какъ ни молода была Софья Матвѣевна, но сразу сообразила, что улизнуть изъ родительскаго дома мало того, что трудно, но и крайне рискованно. На подобный шагъ у ней не хватало рѣшимости, и Василью Петровичу стоило большаго труда привести ее къ сознанію, что все окончится благополучно, отецъ проститъ и т. д. Софья Матвѣевна согласилась, но Василій Петровичъ, боясь опять какой нибудь «заковычки», нѣсколько разъ принимался вновь убѣждать ее: самыми яркими красками развивалъ онъ передъ ней свою тему и чуть не каждую минуту заставлялъ ее клясться, что рѣшимость ея непоколебима. Нужно замѣтить, что большинство этихъ переговоровъ герои мои вели при старикѣ, конечно по Французски. Наконецъ Трезвоновъ, убѣдясь окончательно въ твердой рѣшимости Софьи Матвѣевны, рѣшился дѣйствовать не дремля. Первый стратегическій планъ его былъ войти къ старику еще въ большее довѣріе и расположить его къ себѣ еще болѣе. Онъ заговорилъ съ нимъ о рощѣ; Матвѣй Никитичъ пустился развивать свою идею лѣсоводства и въ концѣ концовъ перешелъ къ предложенію, не продастъ ли Трезвоновъ ему свою рощу. Василій Петровичъ, не соглашаясь прямо, далъ замѣтить, что онъ не прочь отъ этой сдѣлки, но что ему нужно поговорить съ Карломъ Иванычемъ. Люди, знающіе способъ увоза невѣстъ, говорятъ, что исполнить это безъ помощи молодыхъ людей очень трудно; Василій Петровичъ въ этомъ отношеніи могъ располагать только однимъ Загибаловымъ, такъ какъ во все время пребыванія своего въ Невылазовѣ не обзавелся знакомствомъ, но Загибаловъ съумѣлъ устранить этотъ недостатокъ, завербовавъ нѣсколько молодыхъ людей и познакомивъ ихъ съ Трезвоновымъ. Наконецъ все уладилось; назначенъ былъ день вѣнчанія. Увезти Софью Матвѣевну предполагалось черезъ садъ и Василій Петровичъ предупредилъ ее, что въ девять часовъ вечера у садовой калитки, выходившей въ переулокъ, ее будутъ ждать лошади. Не смотря на поспѣшность, съ какою велось дѣло. Василій Петровичъ хотѣлъ отпраздновать сватьбу какъ слѣдуетъ и даже къ назначенному дню выписалъ изъ губернскаго города архіерейскихъ пѣвчихъ. Такъ какъ старикъ Кривомѣровъ не рѣдко заѣзжалъ въ Трегзвнова, то Василій Петровичъ всѣ приготовленія дѣлалъ въ сосѣднемъ селѣ, гдѣ находилась церковь, тщательно скрывая ихъ отъ окружающихъ. Наконецъ все было готово и вожделѣнный день наступилъ. Утромъ Василій Петровичъ пригласилъ къ себѣ управляющаго и объявилъ ему о своемъ желаніи продать Кривомѣрову одну изъ своихъ рощъ. Карлъ Иванычъ, услыхавъ это, буквально, по выраженію Трезвонова, «всталъ на дыбы». Онъ приводилъ всевозможные доводы, доказывая всю невыгоду этой продажи, убѣждалъ, просилъ, молилъ, чуть не плакалъ, — ничего не помогало. Василій Петровичъ ладилъ свое и предложилъ Карлу Иванычу вечеромъ отправиться къ Кривомѣрову и переговорить объ этомъ дѣлѣ. Карлъ Иванычъ ожилъ: онъ былъ увѣренъ, что коль скоро онъ будетъ вести эту сдѣлку, то она ни въ какомъ случаѣ не состоится. Онъ весь день былъ не въ духѣ и нѣсколько разъ порывался ѣхать, но Василій Петровичъ каждый разъ чѣмъ нибудь удерживалъ его и отпустилъ лишь тогда, когда это было нужно.
Отправивъ Карла Иваныча, Трезвоновъ снаряжалъ другую экспедицію. Двѣ кареты, запряженныя лихими четверками, ждали у подъѣзда, въ одной ѣхали двое молодыхъ людей, съ другой отправлялся человѣкъ Трезвонова, которому Василій Петровичъ лишь за нѣсколько часовъ до отправленія объяснилъ всю важность порученія, не говоря между прочимъ прямо, что онъ увозитъ свою невѣсту, а обходя этотъ вопросъ, старался дать понять о томъ, разсчитывая на смышленость человѣка. Теперь Трезвоновъ давалъ ему послѣднія инструкціи.
— Такъ помни же, Алексѣй, говорилъ онъ, — пріѣдешь и стань въ переулкѣ у садовой калитки.
— Понимаю-съ…
— Она ли сама выйдетъ, или можетъ вышлетъ кого, такъ ты распроси; если она вышлетъ, такъ вѣроятно горничную, ты и отдай эту записку.
— Понимаю-съ, повторилъ Алексѣй, взявъ записку.
— Смотри же, зря кому не отдай.
— Нѣтъ-съ, зачѣмъ же-съ.
— Потомъ выйдутъ, усадишь въ карету и маршъ, заключилъ Трезвоновъ.
— Слышаю-съ.
— Смотри же, какъ можно поаккуратнѣй. Ну, ступай. Человѣкъ вышелъ.
— А вы, господа, говорилъ Василій Петровичъ шаферамъ, — остановитесь на углу переулка и какъ только Алексѣй выѣдетъ, катайте впередъ въ церковь. Да ради Бога смотрите за людьми, я здѣшнюю прислугу не знаю, но уже успѣлъ убѣдиться въ ея аккуратности: на первый же разъ кучеръ мнѣ чуть голову не сломалъ.
— Василій Петровичъ, вѣдь по настоящему-то вамъ самимъ слѣдовало бы въ той-то каретѣ ѣхать, предложилъ одинъ шаферъ.
— Нѣтъ, господа, отнѣкивался Василій Петровичъ, — хуже будетъ: сколько разъ пытался самъ увозить, какая нибудь штука да помѣшаетъ. Ужь я знаю, что если я самъ вмѣшаюсь — ничего и не выйдетъ.
Когда обѣ кареты отправились, Василій Петровичъ не спѣша принялся за туалетъ и наконецъ, разсудивъ, что пора, сѣлъ въ экипажъ и уѣхалъ въ церковь.
Карлъ Иванычъ былъ правъ: переговоры его съ Кривомѣровымъ не привели ни къ чему: оба они только разсердились другъ на друга, и Карлъ Иванычъ отправился къ своему другу аптекарю выпить съ нимъ бутылку пива и посовѣтовать на ни съ чѣмъ несообразныя дѣйствія своего патрона,
— Ишь ты накурилъ-то какъ! ворчалъ старикъ по уходѣ Карла Иваныча и, выйдя въ залу, отворилъ окно я сѣлъ около него, любуясь весеннимъ вечеромъ. Изъ окна былъ видѣнъ весь переулокъ, выходившій къ рѣкѣ. Матвѣй Никитичъ долго смотрѣлъ на закрывающуюся болѣе и болѣе вечерними сумерками рѣку, на деревеньку, находящуюся на противоположномъ берегу рѣки, все быстро покрывалось сумракомъ; въ деревенькѣ кой-гдѣ засвѣтились огни. Матвѣй Никитичъ задумался; какъ вдругъ фырканье лошадей привлекло его вниманіе. Кривомѣровъ высунулся въ окно, но въ темнотѣ ничего не могъ разсмотрѣть и слышалъ только, какъ у садовой калитки фыркали лошади, да кто-то въ полголоса разговаривалъ.
Матвѣй Никитичъ вышелъ въ переднюю.
— Есть тутъ кто? спросилъ онъ.
Вошла горничная.
— Поди-ко сбѣги, обратился къ ней Кривомѣровъ, — подъѣхалъ кто-то къ саду, узнай, къ намъ что-ль.
Горничная ушла и скоро возвратилась съ запиской.
— Отъ кого это? спросилъ Кривомѣровъ.
— Отъ Василья Петровича, барышнѣ приказано отдать.
— Да-кось сюда, какой барышнѣ, мнѣ чай. — И Матвѣй Никитичъ поспѣшно зажогъ свѣчу и прочелъ:
"Все готово, лошади ждутъ васъ, пріѣзжайте сейчасъ, не медлите, сегодня должно все кончиться, или все пропало; я держу свое слово, не отступайте же и вы отъ своего.
— Нѣмецъ все пакоститъ, безъ него должно хочетъ окончить, проговорилъ Матвѣй Никитичъ и, торопливо одѣвшись, чуть не бѣгомъ сбѣжалъ къ каретѣ.
— Ты бы взбѣжалъ да и отдалъ записку-то, влѣзая въ карету, обратился онъ къ Алексѣю. — Василій Петровичъ чай поскорѣй приказалъ, такъ ты тово, не дремли, прибавилъ онъ, усаживаясь.
«Ишь ты, думалъ Алексѣй, садясь на козлы, — отецъ-то радъ-радешенекъ, а я думалъ баринъ уволочь хочетъ у него дочь-то».
Оба экипажа какъ вихрь понеслись по дорогѣ въ Трезвоново. Лошади мчались во весь карьеръ; Матвѣй Никитичъ, погруженный въ свои разсчеты, и не замѣтилъ, что его провезли мимо Трезвонова. Скоро первая карета остановилась у церкви, вслѣдъ за ней лихо подкатилъ Матвѣй Никитичъ; шафера бросились въ церковь, двери отворились настежъ.
— Господи помилуй! недоумѣвая проговорилъ Матвѣй Никитичъ. — И онъ перекрестился и шепча «благосло вивши вхожденіе и исхожденіе», вошелъ въ церковь.
«Гряди, гряди отъ Ливана невѣста!» грянули пѣвчіе; всѣ остолбенѣли; Матвѣй Никитичъ оглядывался съ удивленіемъ.
«Гряди, гряди!» гудѣли баса. — «Гряди, гряди!» подхватывали тенора и альта. — «Отъ Лива-а-на не-вѣста!» частили мальчики.
— Опять заковычка! проговорилъ Трезвоновъ и грустно повѣсилъ голову.