Вяземскій П. А. Полное собраніе сочиненій. Изданіе графа С. Д. Шереметева. T. 1.
Спб., 1878.
Я всегда раздѣлялъ общую всѣмъ читателямъ скуку, видя въ журналахъ нашихъ холостыя перестрѣлки досужныхъ авторовъ, выходящихъ передъ публику на поединки, въ коихъ для нея часто ничто не занимательно: ни причины, ни послѣдствія. Авторы, представители мнѣній различныхъ, но равно достойные внинанія общества, разрѣшая спорами своими задачи важныя въ отношеніи нравственномъ, политическомъ или ученомъ, имѣютъ право надѣяться, что общество приметъ въ нихъ участіе. Но когда литтературные поединщики сражаются за однѣ личности, то не пристойно имъ скликать народъ на позорище; смѣшно ожидать, что сіи вынужденные свидѣтели будутъ смотрѣть на битву съ любопытствомъ.
Такъ я думалъ, такъ думаю и теперь; но между тѣмъ обязанъ, или по крайней мѣрѣ вмѣняю себѣ въ обязанность говорить въ журналѣ о себѣ и въ свое оправдавіе.
Какая первая потребность автора, подвергнувшаго произведеніе свое на судъ свѣта? Какая выгода для него всѣхъ важнѣе и никакою другою замѣняться не можетъ? Имѣть читателей, его понимающихъ! Безъ сего законнаго удовлетворенія, никакія другія милостивыя выгоды для него неутѣшительны. Пускай книгу его читаюгь съ жадностію, пускай хвалятъ ее, но если не понимаютъ, то онъ говоригь благосклоннымъ судіямъ своимъ: не хвалите меня, а поймите!
Вотъ въ какомъ положеніи стою передъ читателемъ моего Извѣстія о жизни и стихотвореніяхъ И. И. Дмитріева, напечатавшимъ свои замѣчанія въ № 2 Литтературныхъ Листковъ. Овъ ссужаетъ меня мнѣніями и сужденіяни, совершенно мнѣ чуждыми. Вѣроятно, я виноватъ, не умѣвъ говорить внятно; но не менѣе того, мнѣ казалось, что, промолчавъ объ ошибочномъ смыслѣ, который г-мъ замѣчателемъ данъ рѣчамъ моимъ, я какъ будто признаюсь, что онъ точно меня понялъ, между тѣмъ какъ другіе читатели, надѣюсь, поняли меня иначе. И такъ я долженъ написать нѣсколько вынужденныхъ словъ: постараюсь по крайней мѣрѣ, чтобы они были коротки и ясны. Нѣтъ мнѣ нужды итти по слѣдамъ моего критика шагь за шагомъ; коснусь только до мѣстъ, требующихъ поясненія.
Замѣчатель находитъ у меня страшныя заклинанія противу критиковъ, помѣщенныя на шести страницахъ. Надлежало бы для вѣрности прибавить слово: нѣкоторыхъ, и убавить число страницъ. Я говорилъ только объ одномъ разрядѣ критиковъ, если такъ ихъ назвать можно, а въ числѣ упомянутыхъ шести страницъ найдутся и такія, гдѣ между прочимъ становлюсь и самъ критикомъ, разсматривая сочиненія И. И. Дмитріева. Изъ всего ясно видно, что я тужу о недостаткѣ у нась настоящихъ судей и дѣльныхъ сужденій. Заклинанія же противу критиковъ-самозванцевъ почитаю, къ несчастію, недѣйствительными, и потому всегда отъ нихъ воздерживался.
Замѣчателю кажется мнѣніе мое о заслугахъ и дарованіяхъ И. А. Крылова строгимъ — даже пристрастнымъ. Жалѣю, что и одинъ читатель могъ столь невѣрно изъяснить мои чувства къ знаменитому нашему поэту. Но я желалъ бы знать, гдѣ отыскалъ, гдѣ подслушалъ замѣчательное мнѣніе. Въ семъ Извѣстіи я не судилъ и не могъ кстати судить о достоинствѣ И. А. Крылова. Я просматривалъ галлерею однихъ предшественниковъ поэта, коего былъ біографомъ, слегка означалъ ихъ отличительныя свойства; о послѣдовавшихъ за нимъ не говорилъ вовсе, а объ И. А. Крыловѣ упомянулъ только въ общемъ его отношеніи къ сопернику. Замѣчателю угодно было сказать за меня, что, по моему мнѣнію, должны мы И. А, Крылова благодарить только за то, что онъ дерзнулъ бороться съ И. И. Дмитріевымъ и осмѣлился подражать ему. Но гдѣ это подражаніе? вопрошаетъ онъ. — Спрошу и я въ свою очередь: гдѣ онъ нашелъ, что говорю о подражаніи? Я сказалъ: дерзнулъ бороться, ибо одинъ послѣ другаго испытывалъ силы свои съ успѣхомъ на одномъ поприщѣ; но бороться не есть подражать. Одно есть выраженіе похвалы, другое было бы выраженіемъ упрека, далекаго отъ моей мысли, и ссуженнаго мнѣ, не знаю изъ какой милости. Я сказалъ, что мы должны благодарить И. А. Крылова за то, что онъ переводилъ однѣ басни съ И. И. Дмитріевымъ, ибо намъ пріятно имѣть, вмѣсто одного, два хорошіе перевода съ хорошихъ подлинниковъ, а не упоминалъ о другихъ правахъ его на благодарность нашу, потому что сіе было-бы не къ мѣсту. До постороннихъ лицъ я касался только при случаѣ, и только въ тѣхъ оттѣнкахъ, кои сливались съ изображеніемъ главнаго лица моей біографіи,
Признаюсь мимоходомъ, не понимаю, почему замѣчателю басни И. И. Дмитріева не кажутся народными Русскими. Могутъ и должны быть народныя сказки, сатиры, комедіи, трагедіи, потому что въ нихъ дѣйствуютъ лица различныхъ поколѣній, нравовъ, обычаевъ; но какъ отыскать печать народности въ пѣтухѣ, въ кошкѣ, которые всѣ единоплеменны и единохарактерны у Езопа, Федра, Лафонтена и всѣхъ другихъ баснописцевъ? Въ баснѣ преимущественно должна быть заключена нравственная истина, общая для человѣчества, а не мѣстная, личная, условная правда. Можно сказать, что языкъ одного баснописца имѣетъ болѣе народности, или, лучше сказать, болѣе простонародія, чѣмъ языкъ другаго; это иное дѣло. Но такая похвала не безусловна, и тутъ выгоды рядомъ съ недостатками. По мнѣнію моему, каждый хорошій Русскій стихъ есть истинно народный Русскій стихъ: языкъ образованнаго писателя есть тотъ, который долженъ быть присвоенъ народомъ. И когда замѣчатель какъ будто съ упрекомъ сказалъ, что слогъ басень И. И. Дмитріева есть языкъ образованнаго свѣтскаго человѣка, онъ, кажется, ошибся въ заключеніи, имъ сдѣланномъ. Каждый творецъ изящнаго, а въ особенности авторъ, долженъ желать угодить вкусу однихъ образованныхъ людей: вкусъ другихъ онъ обязанъ воспитывать, пріучать къ познанію хорошаго, и въ этомъ отношеніи, какъ гражданинъ, онъ содѣйствуетъ по мѣрѣ силъ образованію низшихъ классовъ общества.
Замѣчатель говоритъ еще, что я слишкомъ строго и смѣло назвалъ всѣхъ прочихъ поэтовъ, стоящихъ за И. И. Дмитріевымъ, гаерами. Къ чему ведетъ это заключеніе? прибавляетъ онъ. Посмотримъ, что сказано у меня, и рѣшимъ, гдѣ болѣе смѣлости, въ сказанномъ или въ пересказанномъ. Вотъ мои слова:
«По счастію, совершенство нашего баснописца не испугало, но подстрекнуло къ соревнованію многихъ истинныхъ поэтовъ; прибавимъ: къ сожалѣиію — многихъ и подложныхъ, но они неизбѣжные гаеры, слѣдующіе по пятамъ за каждымъ образцовымъ дарованіемъ». О комъ идетъ здѣсь рѣчь: о всѣхъ ли поэтахъ, или только о подложныхъ? Кажется, тутъ отвѣта и не нужно, а вмѣсто того спрошу также въ свою очередь: къ чему ведетъ это заключеніе?