Неписанный закон (Генри)/ДО

Неписанный закон
авторъ Артур Генри, пер. С. Платоновой

Оригинал: язык неизвѣстенъ, опубл.: 1906. — Источникъ: az.lib.ru • Текст издания: Приложеніе къ журналу «Міръ Божій» за 1905 г.
.

НЕПИСАННЫЙ ЗАКОНЪ

РОМАНЪ АРТУРА ГЕНРИ

Переводъ съ англійскаго С. ПЛАТОНОВОЙ С.-ПЕТЕРБУРГЪ. Типографія И. Н. Скороходова (Надеждинская, 43). 1906.

Глава I.

Много лѣтъ тому назадъ въ Нью-Іоркѣ въ одномъ изъ домовъ, расположенныхъ на улицѣ Ванъ Бюренъ въ районѣ между Томккинсъ авеню и Труупъ авеню, проживалъ человѣкъ съ прекрасной, нѣжной душой. Его уже нѣтъ здѣсь теперь. Воспоминаніе о немъ неразрывно связано съ одной трагедіей и съ безчестіемъ.

Домъ, въ которомъ жилъ Карлъ Фишеръ и его жена, былъ самый старый во всемъ кварталѣ, и первый поселившійся въ немъ былъ никто иной. какъ самъ Карлъ Фишеръ. Онъ былъ тогда еще совсѣмъ молодымъ человѣкомъ, только что пріѣхавшимъ въ Америку со своей женой, румяной, голубоглазой и маленькой балериной. По профессіи онъ былъ граверъ. Люди они были простые, безъискусственные. Они дожили до пятидесяти лѣтъ и все-таки еле говорили по англійски, да и вообще не отличались разговорчивостью. Ихъ запасъ нѣмецкихъ словъ былъ очень невеликъ и ограничивался лишь самыми необходимыми и общеупотребительными въ ихъ несложномъ обиходѣ.

Карлъ Фишеръ и Катрина цѣлыхъ тридцать лѣтъ прожили въ маленькомъ четырехугольномъ домикѣ на улицѣ Ванъ Бюренъ, прилежно и охотно работая и откладывая деньги про черный день. Дѣтей у нихъ сперва не было и хотя это ихъ и огорчало въ глубинѣ души, но съ другой стороны никто не мѣшалъ имъ усиленно работать и дѣлать значительныя сбереженія. Катрина стирала и стряпала на сосѣдей, чистила и мыла полы новымъ жильцамъ.

Четырнадцать лѣтъ проработали они, сколачивая деньги для дѣтей, которыхъ у нихъ все еще не было. Наконецъ, у нихъ родилась дочь Эмелина. Ребенокъ рѣдко плакалъ и никогда не смѣялся. Дѣвочка относилась чрезвычайно серьезно ко всему. Она никогда не начинала играть, не осмотрѣвъ предварительно самымъ тщательнымъ образомъ своихъ игрушекъ. Ребенокъ она была необыкновенно спокойный и сдержанный и ровно ничѣмъ не нарушала покоя того дома, въ которомъ она родилась. У Карла сжималось сердце, когда онъ смотрѣлъ въ темные глаза своей дочки. Четыре года спустя послѣ рожденія Эмелины у Фишеровъ родилась вторая дочь, Текла.

Благодаря усиленной работѣ и постепенному откладыванію денегъ, Карлъ и Катрина успѣли скопить за эти двадцать пять лѣтъ десять тысячъ долларовъ. По мѣрѣ того, какъ они накопляли деньги, они вносили ихъ въ Народный сберегательный банкъ.

Къ тому времени, когда у Фишеровъ уже лежалъ въ банкѣ небольшой капиталъ, Эмелинѣ минуло тринадцать, а Теклѣ девять лѣтъ. Эмелина была довольно высокая для своихъ лѣтъ, угловатая и неуклюжая дѣвочка. Сосѣдскія дѣти прозвали ее «дранной кошкой». У нея были густые, черные волосы и большіе, темные, мрачные глаза, совершенно матовые и маловыразительные. Но иногда, когда мальчики особенно сердили ее своими приставаніями по дорогѣ въ школу или вечеромъ въ паркѣ, въ нихъ вдругъ съ неожиданной силой вспыхивалъ зловѣщій огонекъ. У нея былъ прямой, тонкій носъ, ровныя, пухлыя губы, овальное смуглое лицо съ спокойнымъ и серьезнымъ выраженіемъ. Она была лучшей ученицей въ классѣ, но самой непопулярной дѣвочкой въ школѣ. Собственно говоря, она тутъ была не при чемъ. Она рѣдко кого удостоивала разговоромъ, никогда ничего ни у кого не брала и не нарушала школьныхъ правилъ. Дѣвочки ее ненавидѣли, сами хорошенько не зная за что, мальчики же ее терпѣть не могли за то, что она по ихъ мнѣнію была какой то недотрогой. Она и не думала дружить съ ними и совершенно устранилась бы отъ всѣхъ, если бы этому не мѣшала ея сестра Текла. Этотъ широкоплечій, стройный подростокъ привлекалъ къ себѣ всѣхъ, какъ магнитъ ртуть. Стоило ей появиться гдѣ-нибудь, какъ тотчасъ ее окружали со всѣхъ сторонъ. Ея желтые волосы всегда были спутаны и взлохмачены. Ея живые, голубые глаза горѣли жаждой жизни. Полныя щеки всегда горѣли, точно у нея былъ сильнѣйшій жаръ. Широкій носъ и большой ротъ были почти безобразны по фермѣ, но вмѣстѣ съ тѣмъ какъ то невольно вызывали въ другихъ чувство нѣжности и живѣйшаго расположенія къ ихъ юной обладательницѣ. Отъ нея такъ и вѣяло жизнью и веселостью. Выраженіе лица было одновременно и насмѣшливымъ и привлекательнымъ, на нее нельзя было не обратить вниманія, которое такъ и оставалось прикованнымъ къ ней. Все свободное время дѣти проводили въ Томккнисъ-скверѣ, — паркъ занималъ большой участокъ земли, обнесенный низенькой оградой..

Глава II.

Дома на улицѣ Лафанета, рядомъ съ паркомъ, казавшіеся Фишерамъ роскошными дворцами, далеко не удовлетворяли требованій ихъ обитателей. Мистеръ и мистриссъ Генри Сторрсъ считали занимаемый ими особнякъ лишь временнымъ жилищемъ, переходвою ступенью къ болѣе роскошному помѣщенью.

За послѣдніе дни мистеромъ Сторрсомъ овладѣло безпокойное, тревожное настроеніе. На него и прежде находило иногда такое же состояніе. Онъ возвращался домой позже обыкновеннаго, торопилъ съ обѣдомъ и почти ничего не ѣлъ. Въ сорокъ пять лѣтъ его волосы замѣтно порѣдѣли и посѣдѣли. На лбу залегли глубокія складки, на которыя нельзя было безъ боли смотрѣть. Его глаза все время бѣгали по сторонамъ, иногда въ нихъ загорался всепожирающій огонь, но чаще всего они были мрачны и тусклы. Онъ былъ страшно блѣденъ. Отцовскій большой носъ и тонкія губы придавали всему его лицу отпечатокъ твердости и утонченности.

Мистеръ Сторрсъ состоялъ блюстителемъ одной большой воскресной школы, въ которой дѣятельное участіе принимала и его жена. Супруги обычнымъ путемъ добились занимаемаго ни теперь положенія. Много лѣтъ тому назадъ м-ссъ Сторрсъ, авторитетно преподававшая теперь всѣмъ окружающимъ нравственныя правила, диктующая всему приходу правила свѣтскаго этикета, была всего лишь дочерью священника епископальной церкви въ Нью Гавенѣ. Звали ее Кларой. Она вышла замужъ за Генри Сторрса, только что незадолго передъ тѣмъ окончившаго Яльскій университетъ. Благодаря связямъ отца, мелкаго банкира въ одномъ изъ небольшихъ городковъ графства Коннектикутъ, молодому человѣку удалось тотчасъ же получитъ мѣсто помощника кассира въ Бруклинскомъ народномъ сберегательномъ банкѣ. Клара уже нѣсколько лѣтъ какъ играла довольно видную роль въ лучшемъ свѣтскомъ и духовномъ обществѣ своего родного города. Она была красивая, дѣятельная и честолюбивая дѣвушка. Условности и идеалы, господствовавшіе въ томъ обществѣ, въ которомъ ей приходилось вращаться, какъ нельзя лучше соотвѣтствовали ея личнымъ наклонностямъ и она охотно, безъ всякой критики, восприняла ихъ. Чего могла она желать большаго, разъ все общество находило ея поведеніе примѣрнымъ и восхваляло ея честолюбіе.

Наканунѣ своей свадьбы, Кларѣ, подъ вліяніемъ личнаго счастья и грезъ о заманчивомъ будущемъ, вдругъ взгрустнулось при мысли о своей младшей сестрѣ Сусаннѣ и она самоотверженно пожелала ей скорѣе выйти замужъ за вполнѣ хорошаго молодого человѣка. Она давала себѣ слово, что, какъ только Генри получитъ мѣсто предсѣдателя, она настоитъ на томъ, чтобы онъ назначилъ будущаго мужа Сусанны кассиромъ.

Во время свадебнаго путешествія она получила извѣстіе о состоявшейся помолвкѣ Сусанны съ Вилльямомъ Вандемеромъ. Вилльямъ былъ единственный сынъ одной изъ богатѣйшихъ и стариннѣйшихъ семей Нью-Іорка. Неожиданная новость совершенно ошеломила Клару. Она приписывала свою нервность охватившему ея безпокойству за счастье Сусанны. А вдругъ Вандемеръ окажется распутнымъ человѣкомъ? Уже раньше до нея доходили слухи о его кутежахъ въ колледжѣ. Можетъ быть, онъ дурной, злой человѣкъ и испортитъ всю жизнь маленькой Сусанны! Всѣ эти думы и опасенія въ конецъ испортили для м-ссъ Сторрсъ медовый мѣсяцъ и супруги поспѣшили вернуться домой на два мѣсяца раньше, чѣмъ раньше предполагали.

Свадьба Сусанны надѣлала много шуму въ Нью Гавенѣ, и скромная маленькая невѣста съ честью выдержала испытаніе. Клара долго не могла придти въ себя послѣ свадьбы сестры и въ теченіе цѣлаго года она то впадала въ мрачное настроеніе, то принималась нервничать и капризничать.

Вилльямъ Вандемеръ съ женой поселился въ своемъ старинномъ особнякѣ, окна котораго выходили на паркъ Грамерси. Зловѣщія предчувствія Клары не оправдались. Молодая м-ссъ Вандемеръ превратилась въ скромную, безпритязательную свѣтскую женщину. Каждое воскресенье, если только погода была хорошая, она отправлялась пѣшкомъ съ мужемъ въ епископальную церковь. Она лично вела все хозяйство. Каждый годъ она давала по нѣсколько вечеровъ и бывала вездѣ, гдѣ ей, по ея положенію въ свѣтѣ, надо было показаться. Ѣхала ли она въ оперу или на вечеръ, она всюду выдѣлялась своими драгоцѣнностями и платьями. Благодаря ея вліянію, значительная часть доходовъ ея мужа стала уходитъ на дѣла благотворительности. Сама она жертвовала массу денегъ на больницы и пріюты и вскорѣ была назначена попечительницей убѣжища для несчастныхъ женщинъ и брошенныхъ дѣвушекъ. Она всегда появлялась здѣсь въ скромныхъ, но изящныхъ платьяхъ и неизмѣнно привозила съ собою массу цвѣтовъ и полный кошелекъ денегъ. Она примкнула къ тѣмъ кружкамъ великосвѣтскаго общества, всѣ интересы которыхъ сосредоточиваются исключительно на религіи и въ которые такъ трудно попасть постороннему человѣку. Успѣхъ дочери бѣднаго священника въ тѣхъ кружкахъ былъ полный и за нею сразу признали то положеніе въ свѣтѣ, которое споконъ вѣка принадлежало женамъ Вандемеровъ.

Клара сдалась послѣдняя, ей больно было призвать превосходство сестры. Со временемъ, однако, она настолько поборола въ себѣ чувство зависти къ сестрѣ, что откровенно призвавалась себѣ въ этомъ. Она всячески старалась доказать себѣ, что, какъ истая христіанка, она прямо обязана примириться со своимъ положеніемъ, не роптать, а, напротивъ, стремиться улучшить его. Она звала, какъ безгранично ея вліяніе на Генри и что, воздѣйствуя на его честолюбіе, она сможетъ добиться завѣтной своей цѣли. Она какъ-то умудрялась копитъ деньги и въ то же время отлично одѣваться. У нея была масса знакомыхъ во всѣхъ концахъ Бруклина. Ея званые вечера всегда очень удавались, недостатокъ средствъ съ избыткомъ искупался умомъ, тонкимъ вкусомъ и оригинальностью хозяйки. По ея настояніямъ Генри примкнулъ къ Кристіанской ассоціаціи молодыхъ людей и сдѣлался членомъ одного очень солиднаго клуба. Вскорѣ оба эти учрежденія избрали его въ свои директора. Черезъ нѣсколько лѣтъ во всемъ Бруклинѣ не было человѣка, пользовавшагося большей популярностью, чѣмъ мистеръ Сторрсъ. Параллельно съ успѣхомъ въ обществѣ шло и его служебное повышеніе. Онъ своимъ именемъ привлекалъ банку сотни хорошихъ кліентовъ и когда скрылся банковскій кассиръ, мистера Сторрса тотчасъ же назначили на его мѣсто. Новое назначеніе было сопряжено для мистера Сторрса съ увеличеніемъ получаемаго жалованья и общественнаго престижа, теперь у него было на что спекулировать. Съ теченіемъ времени онъ сдѣлался предсѣдателемъ банка, занималъ домъ на улицѣ Лафайета, стоившій 25 тысячъ долларовъ, состоялъ блюстителемъ воскресной школы на улицѣ Марси, предсѣдателемъ нѣсколькихъ коммерческихъ предпріятій, довѣреннымъ нѣсколькихъ очень замкнутыхъ и разборчивыхъ благотворительныхъ обществъ и, кромѣ того, велъ дѣла многихъ крупныхъ собственниковъ.

М-ссъ Сторрсъ уже не искала больше другой, болѣе комфортабельной квартиры въ лучшихъ частяхъ Бруклина. Ей больше не хотѣлось переѣзжать до тѣхъ поръ, пока они не смогутъ купить участка земли на Пятой улицѣ. Она никогда не говорила объ этомъ и не задумываясь отвергла бы такое обвиненіе. Выполненіе этого послѣдняго пункта вполнѣ удовлетворило бы съѣдающее ее честолюбіе; мужъ ее отлично понималъ и напрягалъ всѣ свои силы, чтобы осуществить ея желаніе. Онъ очень много работалъ и всячески старался увеличить свои средства. Двадцать лѣтъ добросовѣстной работы и поддержки со стороны общества привели его къ мѣсту предсѣдателя банка. Жить ему оставалось уже немного и если онъ намѣревался оставить семьѣ милліоны, то нужно было обладать совсѣмъ иными качествами, чѣмъ проявленныя имъ до сихъ поръ честность, прилежаніе и бережливость. Желая скорѣе разбогатѣть, онъ жадно пользовался всѣми удобными случаями для игры на биржѣ, но счастіе не всегда одинаково улыбалось ему. Игра вскорѣ сильно отразилась на его нервахъ и окончательно измотала его. У него не было достаточнаго хладнокровія для игры на биржѣ, которое такъ нужно профессіональному игроку.

М-ссъ Сторрсъ рѣшительно ничего не подозрѣвала. По мѣрѣ того, какъ летѣло время, она стала все внимательнѣе присматриваться къ мистеру Сторрсу, и ею овладѣло безпокойство. Ея сердце ныло отъ тоски и предчувствія чего-то недобраго, когда онъ, бывало, возвращался домой съ измученнымъ, осунувшимся лицомъ. Она не понимала, что его безпокоитъ, но чувствовала, что дѣло касается и ее лично.

У нихъ было тоже, какъ у Фишеровъ, двѣ дѣвочки — Эми и Лу, изъ которыхъ послѣдняя особенно безпокоила м-ссъ Сторрсъ своимъ страннымъ характеромъ. Эми, та во всемъ добросовѣстно копировала свою презентабельную маму.

Г'л'ава III.

Если бы годъ тому назадъ кто нибудь разсказалъ мистеру Сторрсу подробности его банкротства, онъ несомнѣнно съ негодованіемъ выслушалъ бы собесѣдника. Ему привелось на своемъ вѣку видѣть немалое число несостоятельныхъ должниковъ изъ среды бруклинскихъ обывателей. Большинство изъ нихъ было обязано занимаемыми постами тому довѣрію, которое они сумѣли внушить къ себѣ въ качествѣ набожныхъ людей. Мистеръ Сторрсъ всячески искалъ ихъ дружбы до тѣхъ поръ, пока не разоблачались всѣ ихъ темныя дѣла, а затѣмъ, когда съ ними случалось несчастіе, первый ополчался на вчерашнихъ друзей.

Онъ не понималъ, какъ могутъ люди стараться разобраться въ причинахъ этихъ трагедій, всякія же попытки свалить часть отвѣтственности за преступленіе на общество и его строй онъ считалъ прямо возмутительной, неслыханной дерзостью. Попытка умалитъ вину содѣяннаго являлась въ его глазахъ непростительнымъ попустительствомъ и потворствомъ для другихъ, Однимъ словомъ, онъ, какъ и многіе другіе, нуждался въ авторитетныхъ указаніяхъ полиціи для опредѣленія нравственности и безнравственности своихъ знакомыхъ.

Высоконравственныя качества мистера Сторрса не играли почти никакой роли при созиданіи его богатства, но, Боже мой, какъ онъ любилъ говорить на высокія темы. Въ погонѣ за богатствомъ онъ все же никогда не переступалъ границъ, дозволенныхъ закономъ. Вся его дѣятельность была чиста и безупречна. Онъ, уже болѣе года, всѣми силами старался заполучить въ свои цѣпкія руки всю нефтяную промышленность. Только занимаемое имъ мѣсто предсѣдателя сберегательнаго банка мѣшало ему открыто стать во главѣ нефтяного акціонернаго общества, дѣятельнымъ членомъ котораго онъ негласно состоялъ. Все это происходило лѣтъ двадцать тому назадъ, когда финансовыя предпріятія были у насъ еще въ зачаточномъ состояніи.

Мистеру Сторрсу не повезло. У общества было нѣсколько сильныхъ конкурентовъ, преслѣдовавшихъ ту же цѣль, и бороться съ которыми было трудно. Было очевидно, что онъ сдѣлалъ крупную ошибку, примкнувъ не туда, куда слѣдовало. Къ концу года онъ вложилъ въ дѣло всѣ свои деньги до послѣдняго доллара и сдѣлалъ крупный заемъ, истощившій вполнѣ его кредитоспособность. А нефтяные промыслы, несмотря на всѣ усилія воспрепятствовать, продолжали рости, какъ грибы. Въ погонѣ за нефтью удалось напасть на новую громадную площадь нефтяныхъ источниковъ. То тутъ, то тамъ начинали бить новые фонтаны, и акціонерами овладѣлъ страхъ. Передъ ними стоялъ грозный призракъ разоренія. Если дѣло пойдетъ также и дальше, то имъ придется ликвидировать дѣло и уступить поле сраженія своимъ соперникамъ. Акціонерному обществу грозила опасность самому попасть въ ту ловушку, которую оно приготовило для своихъ противниковъ. Кто были эти соперничающія съ нимъ предпріятія? Кто изъ капиталистовъ скрывался подъ ихъ фирмой? Какъ велики ихъ средства? Долженъ же, наконецъ, быть предѣлъ производительности земли, не безконечно же число ея нефтеносныхъ участковъ? Если бы удалось во время достичь этого предѣла и если бы не щедрость природы въ надѣленіи людей своими благами, мистеръ Сторрсъ такъ бы и сошелъ въ могилу съ репутаціей честнаго человѣка. Онъ велъ бы идеально честно дѣла Народнаго сберегательнаго банка и свои собственныя, управлялъ бы дѣлами церкви на улицѣ Марси, а также и воскресной школы, къ вящему прославленію ихъ членовъ и Бога, что по ихъ мнѣнію было одно и тоже.

Въ тотъ моментъ, когда мистеръ Сторрсъ истощилъ всѣ свои средства и передъ нимъ стояла дилемма — или побѣдить сейчасъ, или же стать нищимъ, въ эту критическую минуту онъ случайно замѣтилъ, что банковскій кассиръ, Гарри Кингъ, сдѣлалъ растрату въ двѣ тысячи долларовъ. Онъ былъ убѣжденъ, что въ счета вкралась ошибка и все скоро выяснится къ общему удовольствію. Просматривая, нѣсколько позднѣе, состояніе счетовъ, онъ замѣтилъ еще большую убыль денегъ изъ кассы. Онъ ничего не сказалъ, но твердо рѣшилъ, что завтра же кассиръ будетъ арестованъ. Пріѣхавъ на слѣдующій день въ банкъ, онъ засталъ тамъ мистера Саундерса, предсѣдателя нефтяного общества, который ожидалъ его. Они заперлись въ кабинетѣ и проговорили наединѣ болѣе двухъ часовъ. По окончаніи бесѣды, мистеръ Сторрсъ не велѣлъ никого принимать и долго просидѣлъ у себя въ кабинетѣ, запершись на ключъ.

Нефтяному обществу нужны тотчасъ же двѣсти тысячъ долларовъ, самый послѣдній срокъ завтра. Изъ этого затруднительнаго положенія было только три возможныхъ выхода для восьми акціонеровъ: во-первыхъ, каждый изъ нихъ вноситъ по двадцати пяти тысячъ изъ своихъ послѣднихъ рессурсовъ; во-вторыхъ, можно выпустить новую серію акцій и продать ихъ Народному сберегательному Банку, который, конечно, охотно согласится на такую комбинацію, и въ-третьихъ, у мистера Саундерса имѣется на рукахъ нѣсколько векселей, получить уплату по которымъ нѣтъ надежды, ихъ можно будетъ продать банку и всѣ вырученныя деньги вложить въ нефтяное предпріятіе. Мистеру Сторрсу надо было серьезно обсудитъ всѣ три проекта. Ему не откуда раздобыть нужные двадцати пяти тысячъ долларовъ, остается одно: воспользоваться для этого облигаціями банка. Онъ не рѣшался, скупить векселя на счетъ банка, боясь что если предпріятіе лопнетъ, его мошенничество раскроется тотчасъ. Если же банкъ скупитъ эти ничего не стоящіе векселя черезъ посредство третьяго лица, онъ всегда можетъ сослаться на свое яко бы полное невѣдѣніе ихъ реальной стоимости, и хотя его и будутъ обвинять въ недостаточной осмотрительности, но за то его честь ничѣмъ не будетъ запятнана. Можно, конечно, взять нѣсколько штукъ облигацій изъ числа тѣхъ, которыя хранятся цѣлымя связками въ банковскомъ подвалѣ и замѣнить ихъ простыми бланками. Облигаціи надо будетъ продать и такимъ образомъ удастся внести свою частъ въ погибающее предпріятіе. Но съ другой стороны его неизбѣжно привлекугъ къ отвѣтственности, если раскроютъ мошенничество раньше, нежели онъ успѣетъ вновь водворить на прежнее мѣсто взятыя имъ облигаціи. По правиламъ онъ одинъ имѣетъ къ нимъ доступъ. Но развѣ это мыслимо будетъ доказать! Вѣдь облигаціи часто бывали въ рукахъ у кассира, хотя онъ и не имѣлъ собственно права ихъ трогать.

Вдругъ его озарила мысль. Его руки сильно затряслись и онъ принужденъ былъ крѣпко ухватиться за ручки кресла, чтобы не упастъ.

Онъ сказалъ сегодня мистеру Саундерсу, что завтра же всѣ его векселя будутъ куплены. Съ этой минуты у мистера Сторрса какъ-то совершенно вылетѣло изъ головы одно весьма важное обстоятельство: странный недочетъ въ денежныхъ отчетахъ кассира. Онъ сталъ еще добрѣе къ Гарри, свалилъ на него большую часть своей работы и предоставилъ ему полную свободу дѣйствій.

— Надо подождать, — думалъ онъ, — и постараться воздѣйствовать на него путемъ довѣрія и любви. Если только онъ раскается, я спасу его непренѣнно. Со временемъ онъ вернетъ банку все, что растратилъ.

И мистеръ Сторрсъ несомнѣнно такъ бы и поступилъ, если бы не банкротство его акціонернаго общества.

Черезъ двѣ недѣли потребовался новый взносъ. Въ воспаленномъ воображеніи этихъ борющихся людей все еще была надежда на успѣхъ. Походило на то, что соперникъ сраженъ. Многія мелкія фирмы были объявлены несостоятельными должниками. Еще немного денегъ, ну хоть по двадцати тысячъ съ человѣка, и побѣда будетъ окончательно за ними. Получивъ новое требованіе денегъ, мистеръ Сторрсъ не сталъ болѣе колебаться. Онъ уже заранѣе рѣшилъ, что дѣлать. Необходимо раздобыть, во чтобы то ни стало, еще двадцать тысячъ или потерять все до послѣдняго доллара, сдѣлаться виновникомъ банковскаго краха, такъ какъ сумма, уплаченная имъ за векселя мистера Саундерса, во много разъ превышала наличность денежныхъ средствъ банка. Онъ вынулъ въ подвалѣ облигаціи изъ различныхъ пачекъ, замѣнивъ ихъ простою бумагою. Онъ старался увѣрить себя, что беретъ облигаціи всего на нѣсколько недѣль. Онъ беззастѣнчиво старался убѣдить себя въ этомъ, совершенно забывая, какъ онъ презиралъ прежде другихъ за такой сознательный самообманъ. Можно ли ожидать чего-нибудь хорошаго отъ человѣка, который понимаетъ, что онъ совершаетъ беззаконіе, пользуясь, для своихъ личныхъ цѣлей, банковскими облигаціями, и который надѣется получить барыши, не стѣсняясь разореніемъ другихъ?

Но иногда мистера Сторрса начинала мучить совѣсть, или вѣрнѣе онъ такъ думалъ. Въ дѣйствительности, имъ овладѣвалъ простой страхъ. Если онъ обанкротится, имя его будетъ покрыто несмываемымъ позоромъ. Все остальное ничего не значило рядомъ съ этимъ. Его неожиданное и полное банкротство, переходъ отъ богатства къ нищетѣ, вызоветъ только удивленіе въ томъ свѣтѣ, который онъ самъ поставилъ судьею надъ собой. Онъ могъ даже разсчитывать на нѣкоторую долю сочувствія съ его стороны. Никто не можетъ, вѣдь, доказать, что онъ зналъ, что купленные на банковскій счетъ векселя ничего не стоятъ. Но если бланки, которыми онъ замѣнилъ облигаціи, попадутъ въ руки правосудія, тогда его виновность станетъ очевидна для всѣхъ. Пока никто ничего не подозрѣвалъ и не зналъ о хищеніи облигацій, онъ находилъ еще себѣ оправданіе. Но иногда, сквозь самообманъ, начинало проскальзывать раскаяніе и ему мерещилось, что правосудіе высоко держитъ въ воздухѣ, на виду у всѣхъ, эти ужасныя и безпощадныя улики его преступленія. Въ такія минуты онъ вспоминалъ кассира и эта мысль придавала ему мужество.

Въ среду, послѣ полудня, на другой день послѣ чтенія Евангелія отъ Матѳея, къ мистеру Сторрсу зашелъ мистеръ Саундерсъ съ просьбой дать ему еще денегъ.

— Сторрсъ, — сказалъ онъ, какъ только они остались вдвоемъ въ комнатѣ, — дѣло дрянь. Если мы не раздобудемъ еще сто тысячъ, то можемъ хотъ сегодня же закрыть свою лавочку.

Странно, но это сообщеніе менѣе встревожило мистера Сторрса, нежели прежнія краснорѣчивыя увѣренія въ полномъ успѣхѣ, которыми мистеръ Саундерсъ неизмѣнно до сихъ поръ сопровождалъ каждую просьбу о деньгахъ. Онъ спокойно посмотрѣлъ на своего посѣтителя, улыбнулся даже и спросилъ:

— А если удастся раздобыть эту сумму, дальше что?

— Я отказываюсь вести это дѣло, — отвѣтилъ тотъ мрачно. — Врядъ ли намъ удастся что-нибудь сдѣлать. Крупные промышленники производятъ теперь развѣдки въ двухъ новыхъ графствахъ. Одинъ фонтанъ уже бьетъ у нихъ и даетъ до пяти тысячъ ведеръ въ сутки. Чтобы его чортъ побралъ! Туда понаѣхало масса народу и всѣ торопятся заарендовать землю. У нихъ, вѣроятно, громадныя средства. Хотѣлъ бы я знать, кто имъ даетъ деньги.

Улыбка исчезла съ лица мистера Сторрса. Онъ смотрѣлъ на Саундерса, но, казалось, не видѣлъ его и еле слышалъ то, что тотъ ему говоритъ. Ему казалось, что онъ давно знаетъ все это, чуть-ли не наизусть. Итакъ, насталъ конецъ. Онъ понялъ теперь, что давно уже ждетъ его, можетъ быть, нѣсколько мѣсяцевъ. Онъ самъ пораженъ тѣми безумными надеждами, которыми онъ позволялъ убаюкивать себя. Онъ былъ бы еще болѣе пораженъ, если бы эти надежды сбылись въ дѣйствительности.

— Что же получитъ каждый изъ насъ, если прекратить теперь дѣло? — рѣзко спросилъ онъ, направляясь къ своей конторкѣ.

— Что мы получимъ? — воскликнулъ Саундерсъ: — да мы всѣ полетимъ къ чорту! Мы потеряемъ почти всѣ наши фонтаны, мы не въ состояніи использовать ихъ и согласно условію они должны быть отобраны отъ насъ. Нефтяные промысла — слишкомъ дорого стоящая роскошь, по нынѣшнимъ временамъ. Ихъ оцѣнятъ какъ разъ въ половину нашихъ долговыхъ обязательствъ. Мы можемъ продержаться еще день, другой, въ надеждѣ, что наши конкурренты купятъ наше дѣло.

— Отчего бы вамъ не предложить имъ такую сдѣлку?

— Рисковано и предлагать то, — отвѣтилъ тотъ. — Они, конечно, сперва посмѣются надъ нашимъ предложеніемъ, затѣмъ сбавятъ цѣну, и мы принуждены будемъ согласиться на всѣ ихъ условія.

— Итакъ, мы ничего не получимъ?

— Я же вамъ только что сказалъ это.

— Если вы ничего болѣе не имѣете сообщить мнѣ, мистеръ Саундерсъ, то попрошу извинить меня, я очень занятъ. Мнѣ надо серьезно заняться приведеніемъ въ порядокъ моихъ личныхъ дѣлъ.

— Итакъ, все кончено, — съ горечью произнесъ Саундерсъ. — Но, поймите же, ради Бога, Сторрсъ, вѣдь я совсѣмъ разоренъ!

— Будьте такъ любезны уйти и оставить меня одного, мистеръ Саундерсъ Вы, кажется, забыли, что жалуетесь на свою судьбу человѣку, который довѣрилъ вамъ все, что онъ имѣлъ и который, благодаря вамъ, все потерялъ. Прощайте.

Оставшись одинъ, мистеръ Сторрсъ выдвинулъ верхній ящикъ своей конторки, вынулъ изъ него револьверъ, который всегда лежалъ тамъ, на всякій случай, и отложилъ его въ сторону. Затѣмъ онъ вынулъ изъ ящика всѣ письма и документы, быстро перелисталъ ихъ, сжигая тѣ, которые онъ не хотѣлъ сдѣлать достояніемъ гласности. Всѣ остальные онъ положилъ обратно въ ящикъ и взялъ въ руки револьверъ, намѣреваясь водворить его на прежнее мѣсто. Блескъ никеля обратилъ на себя его вниманіе, и онъ, задумавшись, смотрѣлъ нѣсколько минутъ на револьверъ. Затѣмъ онъ выронилъ его изъ рукъ, револьверъ упалъ на бумаги и онъ медленно задвинулъ ящикъ. Онъ стоялъ передъ конторкой, засунувъ руки въ карманы, ни на что не глядя. Губы его двигались еле замѣтно, тихо произнося одно лишь слово: «разоренъ». Секретарь принесъ ему бумаги для подписи. Онъ машинально взялъ ихъ, прочелъ, не вникая съ смыслъ, и стоя подписалъ. — Я нищій, — твердилъ онъ про себя, почти вслухъ. Онъ испуганно оглянулся, боясь, что дѣйствительно говоритъ вслухъ и что кто-нибудь могъ его подслушать. Мысли его прояснились, онъ впервые отдалъ себѣ отчетъ въ положеніи вещей, понялъ, что онъ отвѣтствененъ передъ другими. Онъ зналъ, что банкъ долженъ лопнуть. Если ему дадутъ немного времени, онъ вернетъ всѣ взятыя имъ облигаціи. — Не взяты, а украдены, — поправилъ его внутренній голосъ. — Я ничего не кралъ, — рѣзко отвѣтилъ онъ, поворачивая голову и свирѣпо глядя на своего мнимаго обвинителя. — Нѣтъ, ты укралъ, — настаивалъ на своемъ голосъ. — Все будетъ улажено, если только я успѣю вернутъ ихъ на прежнее мѣсто. — А какъ же бытъ съ векселями Саундерса?

Глаза его стали непроницаемы. Онъ крѣпко сжалъ губы. Онъ не хотѣлъ выдавать себя.

— Они ничего не стоятъ, — сказалъ голосъ. — Саундерсъ говорилъ, что онѣ стоятъ кое-что. — Ты отлично зналъ, что нѣтъ. — Почемъ ты знаешь? Никто этого достовѣрно не знаетъ. Этого нельзя никакъ доказать. — Но они ничего не стоятъ.

На него вдругъ напалъ страхъ. Банкъ, несомнѣнно, долженъ погибнуть, это только вопросъ времени. Если въ теченіе года все будетъ итти гладко, хорошо, онъ какъ нибудь умудрится вернуть взятыя имъ облигаціи. Только бы это удалось, тогда и личный рискъ значительно уменьшится. Одинъ годъ страха и борьбы спасетъ его отъ исправительной тюрьмы. Но къ чему ему это? Онъ потерялъ всѣ свои деньги, да, рѣшительно все, до послѣдняго цента. Его долгъ равняется ста тысячамъ. Зачѣмъ ему продолжать бороться и безпокоиться? Онъ судорожнымъ движеніемъ выдвинулъ ящикъ и схватилъ револьверъ. Онъ держалъ его дрожащей рукой, глаза расширились отъ ужаса.

— Я лучше выну патроны.

Онъ вынулъ патроны, открылъ окно и выбросилъ заряды на улицу. Затѣмъ опустилъ револьверъ въ карманъ, предполагая, что онъ можетъ ему пригодиться. Завтра весь свѣтъ узнаетъ о крахѣ Кинстонскаго нефтяного общества и если еще распространится извѣстіе объ его близкомъ отношеніи въ лопнувшему предпріятію, то несомнѣнно можно ожидать усиленныхъ требованій со стороны публики о выдачѣ вкладовъ. Тогда, и банкъ, и онъ погибли. Онъ стоялъ и размышлялъ, вполнѣ понимая, что это такъ и будетъ въ дѣйствительности. Черезъ двадцать четыре часа, всѣ будутъ уже знать правду или подозрѣвать въ чемъ дѣло. Зачѣмъ онъ стоить здѣсь все еще? Ему лучше уйти отсюда. Онъ надѣлъ шляпу, вышелъ изъ своего кабинета, помѣщавшагося въ задней части зданія, и направился черезъ все помѣщеніе банка къ входнымъ дверямъ. Вокругъ него все какъ-то измѣнилось. Все казалось меньшихъ размѣровъ и потрепаннымъ. Всего нѣсколько дней тому назадъ, эти самыя конторки казались такими внушительными и красивыми, а на аукціонѣ за нихъ дадутъ, вѣроятно, гроши. Служащіе, сидѣвшіе нагнувшись надъ книгами, походили на автоматовъ, у которыхъ заводъ не весь еще вышелъ. Боже, какая здѣсь завтра будетъ паника, а черезъ нѣсколько дней комната и совсѣмъ опустѣетъ. Ему стало скверно отъ собственныхъ мыслей. Зачѣмъ онъ остается и ничего не предпринимаетъ, зная, что его ожидаетъ завтра? Вѣдь, удавалось же бѣгство другимъ. Проходя мимо кассира, онъ невольно ускорилъ шагъ и опять подумалъ:

— Они и его заподозрятъ. Они уличатъ его въ растратѣ и припишутъ ему исчезновеніе облигацій.

Онъ вышелъ изъ банка, завернулъ за уголъ, перешелъ на бульваръ и, убѣдившись, что его никто не видитъ, поднялъ три патрона и вновь зарядилъ револьверъ. Затѣмъ онъ позвалъ извозчика и поѣхалъ домой.

Мистриссъ Сторрсъ, только что вернулась домой, когда у подъѣзда остановился извозчикъ.

Она выглянула въ окно и очень удивилась, увидя мистера Сторрса, сходившаго съ извозчика. Она пошла ему на встрѣчу.

— Ты не дождался лошадей? — спросила она.

— Нѣтъ, мнѣ, можетъ быть, придется уѣхать съ первымъ вечернимъ поѣздомъ. Мнѣ необходимо переговорить съ тобой. Пойдемъ.

Онъ провелъ ее въ свою комнату и заперъ за собою дверь на ключъ. Увидя эти приготовленія, мистриссъ Сторрсъ заговорила:

— Въ чемъ дѣло, Генри? что случилось?

Мистеръ Сторрсъ прислонился къ двери и посмотрѣлъ на нее, но не былъ въ состояніи произнести ни одного слова.

— Ради Бога, скажи мнѣ, — продолжала она. Она нетерпѣливо подошла къ нему и взяла его за руку. — Отойди отъ двери и выпусти меня отсюда. Садись же. Я пошлю сейчасъ за докторомъ. Что случилось?

Его мертвенно-блѣдное лицо, вся его понурая, искривленная фигура не на шутку испугали ее.

— Клара, — сказалъ онъ хриплымъ голосомъ, — я все потерялъ. У меня нѣтъ больше ничего, ни одного доллара.

Мистриссъ Сторрсъ выпустила его руку и отошла отъ него, брови ея нахмурились, она удивленно взглянула на него.

— Какія ты глупости говоришь, — сказала она рѣзко.

— Я сказалъ тебѣ правду, Клара, — возразилъ онъ разслабленнымъ голосомъ. Онъ выпрямился и медленной, неувѣренной походкой направился къ стулу. — У насъ не осталось ни единаго цента, да и банкъ несостоятеленъ. Завтра всѣ узнаютъ про это.

Онъ безпомощно опустился на стулъ, закрывая лицо руками. Она сѣла нѣсколько поодаль отъ него. Удивленное выраженіе лица быстро смѣнилось гнѣвнымъ.

— Еще что скажешь? — насмѣшливо спросила она.

— Это не все, — отвѣтилъ онъ, пристально глядя на нее.

Ему, видимо, хотѣлось какъ можно скорѣе отдѣлаться отъ непріятнаго признанія.

— Пропало нѣсколько облигацій, и хотя въ кассѣ растрата и кассиръ могъ украсть ихъ. Но весьма возможно, что въ этомъ обвинятъ меня. Меня могутъ приговорить къ отдачѣ въ исправительную тюрьму. Что прикажешь мнѣ дѣлать теперь?

Онъ пошарилъ въ карманѣ и вытащилъ револьверъ, чтобъ она видѣла его.

— Отдай мнѣ револьверъ, — холодно сказала мистриссъ Сторрсъ, протягивая руку.

Онъ отдалъ револьверъ женѣ съ видимымъ облегченіемъ.

— Какъ ты смѣлъ это сдѣлать, — сказала она презрительно, съ ненавистью въ глазахъ глядя на него. — Благодаря тебѣ, я теперь нищая, ты обезчестилъ меня и моихъ дѣтей!

Внезапный гнѣвъ до неузнаваемости исказилъ черты лица мистера Сторрса. Жена никогда еще не видѣла его въ такомъ состояніи.

— Смотри, берегись, — прошипѣлъ онъ. — Тебѣ легко говорить. Ты, вѣдь, всегда желала богатства? Знай же, что вечера и воскресныя школы не даютъ его. Я же спросилъ тебя, что мнѣ дѣлать? Развѣ тебѣ все равно? Если нужно бѣжать, то мнѣ нечего терять здѣсь время.

Она ходила по комнатѣ, а онъ все еще продолжалъ говорить.

— Зачѣмъ ты обращаешься ко мнѣ теперь, когда все уже кончено? — воскликнула она. — Ты ни разу не заикнулся мнѣ о возможности подобнаго риска.

— Ты сама этого не желала. Ты бы тогда стала меня презирать также, какъ въ настоящую минуту. Ты разсчитывала на удачу съ моей стороны, а какъ достичь богатства тебѣ было вполнѣ безразлично. Счастіе измѣнило мнѣ, я тутъ совершенно не причемъ..

— Что теперь дѣлать? Какъ я могу отвѣтить тебѣ на это. Почемъ я знаю? Но неужели нѣтъ никакого выхода, нѣтъ спасенія?

И тотъ, и другой такъ часто употребляли слово «спасеніе», что странно, что оно не напомнило имъ того Евангелія, на которое они такъ любили ссылаться въ то время, когда жизнь ихъ текла мирно и спокойно. Но оба думали теперь только объ одномъ: какъ бы имъ спасти свои деньги и свою репутацію. Всякое упоминаніе о Богѣ, или о душѣ, показалось бы имъ теперь пошлымъ.

— Необходимо добыть двадцать тысячъ долларовъ для того, чтобы меня не посадили на скамью подсудимыхъ. Двѣсти тысячъ спасутъ банкъ отъ неминуемаго краха.

Она, рыдая, опустилась на стулъ. Мистеръ Сторрсъ нервно заерзалъ на мѣстѣ, поглядывая то на жену, то на полъ, онъ то сжималъ свои пальцы, то вновь разжималъ ихъ. Онъ только теперь снялъ шляпу, устало прислонился головой къ спинкѣ стула, закрылъ глаза и ждалъ, что будетъ дальше. Прошло полчаса въ молчаніи. Мистриссъ Сторрсъ то садилась и рыдала, то вставала и ходила взадъ и впередъ по комнатѣ. Наконецъ, она прервала молчаніе:

— Пойдемъ, со мной. Мы поѣдемъ къ моей сестрѣ.

— Зачѣмъ? — спросилъ онъ, выпрямляясь.

— Конечно, просить ее помочь намъ. Можетъ быть они согласятся?

— Вандемеръ? Ты думаешь, что онъ поможетъ намъ?

— Во всякомъ случаѣ, я попрошу ихъ объ этомъ. Это будетъ моимъ первымъ униженіемъ.

Свѣтъ, озарившій, было, его глаза, потухъ. Не все-ли равно? Можетъ быть, Вандемеръ и согласится спасти его отъ тюрьмы; онъ, можетъ быть, выручитъ и банкъ, и дастъ ему возможность поправить свои дѣла. Завтра ему придется начать все сначала, безъ гроша денегъ въ карманѣ, получая только жалованье и имѣя на душѣ долгъ, около трехсотъ тысячъ долларовъ. Ему никогда не скопить такой громадной суммы. Придется опять рисковать, выискивать средства и бороться за существованіе. Если ему въ концѣ-концовъ и повезетъ, то расплатиться съ долгами онъ успѣетъ только передъ смертью. На это понадобится десять, или, быть можетъ, цѣлыхъ двадцать лѣтъ. На такой подвигъ у него не хватаетъ духу.

— Ѣдемъ, — сказала мистриссъ Сторрсъ, стоя въ дверяхъ.

Къ подъѣзду только что подкатилъ ихъ экипажъ. Кучеръ, по обыкновенно, собирался ѣхать въ банкъ, за мистеромъ Сторрсомъ, но ему приказано было ждать. Мистеръ Сторрсъ съ покорнымъ видомъ слѣдовалъ за нею. Они быстро доѣхали до Двадцать третьей улицы и вскорѣ лошади остановились передъ домомъ на площади Грамерси.

Мистера Вандемера не было еще дома и мистеръ Сторрсъ прошелъ въ библіотеку, въ ожиданіи его возвращенія. Мистриссъ Сторрсъ тотчасъ направилась въ гостинную своей сестры. Пока она ѣхала въ экипажѣ, передъ нею все яснѣе и яснѣе вырисовывались истинные размѣры постигшей ее катастрофы. Умъ ея отказывался вѣрить случившемуся. Она старалась доказать себѣ, что все это сонъ. Навѣрное, есть возможность катъ нибудь избѣжать всего этого ужаса. Какъ убѣдить сестру помочь ей? Развѣ мыслимо, чтобы она стала нищей, живущей на счетъ благотворительности, женой каторжника? Присутствіе рядомъ съ нею этого конченнаго человѣка казалось ей какимъ-то зловѣщимъ признакомъ. Она охотно выскочила бы изъ кареты и убѣжала бы отъ него, если бы можно было совершенно устранить его изъ своей жизни, вернуть безъ всякихъ треволненій, свою прежнюю дѣвическую фамилію.

— Ахъ, здравствуй, Клара, — равнодушно привѣтствовала ее мистриссъ Вандемеръ, вставая съ кушетки, на которой только что, лежа, читала, и протягивая ей пухлую, безжизненную руку. — Ты ѣздила за покупками? — Ея круглые, маловыразительные глаза остановились на минуту на лицѣ сестры. Затѣмъ она прибавила: — У тебя усталый видъ, хочешь чашку чая?

— Да, — сказала мистриссъ Сторрсъ, давая волю душившимъ ее горю и гнѣву, — если ты не откажешься положить въ него стрихнина. О, Сусанна, я внѣ себя отъ отчаянія. Случилось нѣчто ужасное, — почти выкрикнула она. — Генри разорилъ и обезчестилъ меня. Онъ потерялъ все, что у насъ было.

Мистриссъ Вандемеръ подалась назадъ, не спуская съ сестры широко раскрытыхъ глазъ. Вся эта исторія была ей очень непріятна. Зачѣмъ Клара ворвалась къ ней такъ неожиданно и зачѣмъ такъ громко кричитъ о такихъ ужасныхъ вещахъ? Какое она имѣетъ на это право?

— Сусанна, — продолжала мистриссъ Сторрсъ, понизивъ вдругъ голосъ и еле говоря отъ волненія, — я ровно ничего не понимаю въ этомъ дѣлѣ, но если ты и Вилльямъ откажетесь помочь намъ, то Генри посадятъ въ тюрьму, а я застрѣлюсь!

— Боже милостивый! — кротко сказала мистриссъ Вандемеръ, волнуясь, насколько ей это позволяла ея расплывчатая, флегматичная натура.

'Г'л'а'в'а I'V.

Мистеру Вандемеру было приблизительно лѣтъ сорокъ пять--пятьдесятъ. Росту онъ былъ немного выше средняго. Вся его фигура была пріятно округлена и имѣла сильную наклонность къ полнотѣ. Физически онъ былъ вполнѣ здоровъ и бодръ, красивъ и хорошо сложенъ. Но бритое лицо было типичной физіономіей американскаго аристократа. Онъ принадлежалъ къ тѣмъ людямъ, которые, унаслѣдовавъ отъ предковъ громадныя средства, умѣютъ сами ихъ пріумножитъ. Много общаго было у него и съ тѣми, которые сами выбиваются изъ нищеты и наживаютъ себѣ большія состоянія. Оба эти типа людей давно уже обособились въ совершенно отдѣльный классъ и между ними трудно пронести границу. И тѣ, и другіе отдѣляются отъ плуга однимъ, много двумя поколѣніями. Дѣдъ мистера Вандемера, будучи еще молодымъ начинающимъ торговцемъ, самъ развозилъ свой товаръ на телѣжкѣ no улицамъ Нью Іорка. Въ семьдесятъ лѣтъ, когда онъ уже былъ крупнымъ нью-іоркскимъ собственникомъ, старикъ, ни на минуту не задумываясь, собственноручно разгружалъ свои суда въ назиданіе лѣнивымъ портовымъ рабочимъ. Погоня за богатствомъ ни на минуту не ослабѣваетъ у этихъ людей, поглощаетъ ихъ всецѣло, но всѣ ихъ пріемы остаются чисто демократическими. Многіе богатые американскіе наслѣдники продолжаютъ вести начатую ихъ отцами борьбу, съ той же непоколебимой, сильной, неостывающей энергіей, съ которой работали ихъ предки — и въ этомъ именно и состоитъ характерная особенность Америки.

Мистеръ Сторрсъ мрачно дожидался въ библіотекѣ возвращенія Вандемера. Отчаяніе мелкихъ нефтепромышленниковъ, на которыхъ такъ тяжело должно было отразиться его банкротство и которыхъ онъ въ сущности разорилъ, нимало его не безпокоило. Его всецѣло поглощала мысль о крушеніи собственнаго благополучія. Кто-то открылъ дверь въ библіотеку. Мистеръ Сторрсъ, думая, что пришелъ Вандемеръ, не взглянулъ даже на вошедшаго. Онъ живо почувствовалъ всю унизительность своего положенія.

Дѣтскіе голоса, раздавшіеся въ библіотекѣ, привлекли его вниманіе и онъ невольно повернулъ голову въ ихъ сторону. Онъ увидѣлъ совсѣмъ не зятя, какъ ожидалъ, а своего племянника, Ричарда Вандемера, тоненькаго, бѣлокураго мальчика лѣтъ пятнадцати, и маленькую Дору Престонъ. Родства между ними не было никакого, но съ тѣхъ самыхъ поръ, какъ мальчикъ себя помнилъ, она всегда замѣняла ему сестру. Дорѣ было двѣнадцать лѣтъ и она давно уже находилась на попеченіи у м-ссъ Вандемеръ. Она была дочерью судьи Джошуа Престона, стариннаго друга дѣтства самого Вандемера. Мать Доры умерла, когда ей было три года, и м-ссъ Вандемеръ тотчасъ же перевела дѣвочку въ свою дѣтскую, въ которой Ричардъ начиналъ уже усердно столярничать.

— Я нашла эту книгу сегодня, Дикъ. — сказала Дора, войдя въ библіотеку.

Она круто оборвала начатую фразу и замолчала при видѣ какого-то господина, сидящаго въ громадномъ кожанномъ креслѣ. Мистеръ Сторрсъ сидѣлъ полузакрывъ рукою лицо и потому Дора не сразу узнала его.

— О, посмотри, Дикъ, — прошептала она, хватая его за руку, — тутъ кто-то чужой!

— Здравствуй, дядя Генри, — сказалъ Ричардъ, встрѣтившись глазами съ мистеромъ Сторрсомъ. — Мы не помѣшали тебѣ? Мы пришли только за книгой и сейчасъ же уйдемъ.

Мистеръ Сторрсъ моментально встрепенулся. Онъ не забывалъ о необходимости самообіаданія даже при дѣтяхъ. Онъ не хотѣлъ, чтобы они замѣтили въ немъ какую-нибудь перемѣну.

— Сдѣлай одолженіе, — улыбаясь, сказалъ онъ и протянулъ племяннику руку.. — Какую же ты книгу ищешь, милый мой?

— Не знаю, сэръ. Дора случайно набрела на нее и совершенно не помнитъ заглавія.

— Вотъ она! — воскликнула Дора, вытаскивая съ полки какую-то громадную книгу. — Названіе «Потерянный рай».

Глаза ея такъ и сверкали. Для нее свѣтъ все еще былъ волшебнымъ міромъ съ неисчислимыми сокровищами.

— Вы еще не читали эту книгу? — ласково спросилъ мистеръ Сторрсъ. — Это старинная вещь. Помню, я читалъ ее еще мальчикомъ, приблизительно въ твоемъ возрастѣ, Ричардь. До сихъ поръ помню иллюстраціи Дорэ. Какъ онѣ хороши, Дора! Когда вы подрастете и будете читать эту поэму, то текстъ понравится вамъ еще больше, чѣмъ иллюстраціи.

Невольно привлеченная его спокойнымъ, ласковымъ голосомъ, Дора подошла къ нему съ книгою въ рукахъ. Ея худенькая, чрезвычайно граціозная фигурка поражала своею дѣтскостью. У нея были щеки и шея шестилѣтняго ребенка. Но выраженіе губъ было полно чувства и нѣжности; большіе, сѣрые любящіе глаза казались еще темнѣе отъ длинныхъ рѣсницъ и поражали своей зрѣлостью и выразительностью, свойственными развѣ только взрослой женщинѣ. Если бы ей было суждено вѣчно жить, она не могла бы никогда усовершенствоваться, стать болѣе чистой и любящей, чѣмъ была. Для такихъ людей года не имѣютъ значенія для развитія этихъ качествъ. Страсть не въ состояніи ничего прибавить новаго къ ихъ чувству любви. Они даютъ больше, нежели получаютъ извнѣ, отъ общества и времени. Они дѣти будущаго, живыя иллюстраціи его грядущей красоты. Ихъ жизнь рѣдко бываетъ счастливой, но одинъ тотъ фактъ, что они существуютъ, удваиваеть цѣну радостей жизни. Жизнь поглощаетъ ихъ качества и затаптываетъ ихъ.

— Развѣ мнѣ еще рано читать эту книгу? спросила она, устремляя на него серьезный взглядъ сѣрыхъ глазъ.

— Что это еще за новости, Генри? Мнѣ разсказали о тебѣ совершенно невѣроятныя вещи! — сказалъ мистеръ Вандемеръ, неожиданно войдя въ комнату. Мистеръ Сторрсъ всталъ, жесткій и выраженіемъ лица давая понять своему собесѣднику, что онъ не желаетъ говорить о своихъ личныхъ дѣлахъ въ присутствіи дѣтей. Дѣти тотчасъ удалились и мужчины остались одни.

— Сусанна только что сообщила мнѣ о твоемъ несчастіи, — сказалъ мистеръ Вандемеръ, устремляя на своего зятя ясные, вопрошающіе глаза.

— Да, полное банкротство, — отвѣтилъ мистеръ Сторрсъ, также въ упоръ глядя на зятя застланными глазами.

— Твое или банка?

— Банкъ также пострадалъ. Все мое состояніе ухлопано въ Кинстонское нефтепромышленное общество.

— Развѣ ты имѣешь какія нибудь отношенія къ нему? Стало быть общество лопнуло?

— Пока это никому еще не извѣстно, но дня черезъ два объ этомъ будутъ говоритъ на всѣхъ перекресткахъ. Можетъ быть, завтра публика все уже узнаетъ.

— Ты сколько потерялъ денегъ въ этомъ дѣлѣ?

— Рѣшительно все. Да кромѣ того я взялъ еще въ банкѣ тысячъ сто.

— А банкъ потерялъ на какую сумму?

— Онъ совершенно не будетъ въ состоянія выплатить вкладчикамъ ихъ деньги. Я недавно только узналъ, что купленные нами векселя на сумму въ двѣсти тысячъ долларовъ не стоятъ и двадцати. Кромѣ того, я замѣтилъ у кассира недочетъ въ двадцать тысячъ долларовъ. Кто-то, не знаю кто, взялъ на двадцать тысячъ банковскихъ облигацій и замѣнилъ ихъ простыми бланками.

Мужчины разговаривали стоя, пристально глядя другъ другу въ глаза. Мистеръ Вандемеръ, повидимому, отлично понялъ въ чемъ дѣло и насторожился. Онъ говорилъ быстро, почти рѣзко, желая поскорѣе разузнать фактическую сторону дѣла. Мистеръ Сторрсъ отвѣчалъ гораздо медленнѣе, но ни въ его манерахъ, ни въ голосѣ не было замѣтно и слѣда волненія. Единственнымъ признакомъ сильнаго внутренняго волненія былъ легкій румянецъ, игравшій у него на щекахъ. Мистеръ Сторрсъ опять усѣлся на стулъ, мистеръ Вандемеръ взялъ другой и подсѣлъ поближе къ зятю.

— Ну, Генри, — промолвилъ онъ сочувственно, — дѣло выходить дрянь.

Мистеръ Сторрсъ утвердительно кивнулъ головой, но ничего не отвѣтилъ. По правдѣ сказать, онъ никогда не разсчитывалъ, чтобы зять помогъ ему устроить свои денежныя дѣла. Самъ бы онъ никогда этого не сдѣлалъ ни для кого.

— У банка есть излишекъ денегъ? — спросилъ мистеръ Вандемеръ.

— Сорокъ тысячъ.

— Стало быть, чтобы избѣжать краха ему необходимо приблизительно двѣсти тысячъ. Такъ вѣдь? Нечего сказать, кругленькая сумма. Конечно, для тебя это тяжелый ударъ, но переживаютъ же его другіе. По моему твоей личной репутаціи не грозитъ никакой опасности. Сусанна только что дѣлала мнѣ какіе-то намеки по этому поводу. Есть ли для тебя опасность?

Мистеръ Сторрсъ не встрѣтился взорами съ зятемъ и въ то же время какъ будто бы и не старался избѣжать его взгляда. Онъ съ мрачнымъ, безнадежнымъ видомъ смотрѣлъ куда-то въ пространство.

— Я лично отвѣчаю за всѣ пропавшія облигаціи. По правиламъ только я одинъ имѣю доступъ къ нимъ.

— Но какія же могутъ тутъ быть сомнѣнія? — удивленно спросилъ мистеръ Вандемеръ. — Облигаціи похитилъ кассиръ, это ясно, какъ день.

— Я никогда не смогу доказать этого, ясно установить его виновность. Онъ будетъ, вѣроятно, все отрицать и подозрѣніе падетъ на меня.

— Ты говоришь, что у него недочетъ въ денежныхъ суммахъ? Не думаю, чтобы кому-нибудь пришла въ голову фантазія оспаривать его виновность относительно кражи облигацій. Кому же придетъ въ голову мысль обвинить тебя?

Дѣло казалось такъ ясно, такъ просто мистеру Вандемеру. Его чрезвычайно удивляло волненіе зятя изъ-за какихъ-то несбыточныхъ опасеній.

— Было бы гораздо безопаснѣе и лучше вернуть завтра же всѣ облигаціи на ихъ прежнее мѣсто, — сказалъ мистеръ Сторрсъ. — Мнѣ бы это очень хотѣлось устроить, Вилльямъ. Не одолжишь-ли ты мнѣ двадцать тысячъ?

— Чтобы помочь тебѣ скрытъ слѣды преступленія? Да, никогда въ жизни!

Мистеръ Вандемеръ говорилъ быстро, сердито. Онъ никогда не позволитъ себѣ ничего, смахивающаго на мошенничество. Черезъ минуту его озарила догадка, онъ начиналъ кое что понимать. Онъ пристально посмотрѣлъ на мистера Сторрса, и подозрѣніе смѣнилось въ немъ увѣренностью. Онъ готовъ былъ бросить тому въ лицо обвиненіе въ воровствѣ, вышвырнуть его вонъ отсюда, но во время вспомнилъ про жену и ея просьбу. Когда онъ вновь заговорилъ, его голосъ звучалъ леденяще, все его обращеніе стало какъ-то сдержаннѣе. Онъ придумалъ планъ дѣйствія и рѣшилъ осуществить его съ своей обычной бурной стремительностью.

— Ты знаешь, гдѣ живетъ кассиръ?

— Да.

— Пошли за нимъ.

Мистеръ Сторрсъ на минуту замялся, затѣмъ медленно проговорилъ:

— Онъ можетъ испугаться такому неожиданному приглашенію и сбѣжать.

— Будь я на твоемъ мѣстѣ, я предоставилъ бы ему какъ можно больше времени, чтобы бѣжать отсюда. Онъ не вернется, чтобы изобличитъ тебя. Онъ лучше предпочтетъ взять на себя обвиненіе въ кражѣ облигацій, нежели отсиживать въ тюрьмѣ за то, что онъ дѣйствительно сдѣлалъ.

Мистеръ Сторрсъ густо покраснѣлъ и опустилъ глаза.

— Ты передашь порученіе твоему кучеру на словахъ. Писать ничего не надо. — Онъ всталъ, направился къ дверямъ и прибавилъ: — Я вернусь сюда черезъ два часа, въ случаѣ если онъ къ намъ не пожалуетъ. Какъ только онъ явится, мы сейчасъ сообщимъ ему, что онъ растратилъ банковскія деньги, укажемъ ему точную сумму хищенія. Можетъ быть, удастся убѣдить его взятъ всю вину на себя. Если же онъ откажется признать себя виновнымъ въ кражѣ облигацій, его могутъ и оправдать.

Набросавъ въ общихъ чертахъ свой благородный планъ, мистеръ Вандемеръ вышелъ изъ комнаты.

— Джонъ, — сказалъ онъ дворецкому, — скажите кучеру мистера Сторрса, чтобы онъ тотчасъ пошелъ къ своему барину въ библіотеку.

По мнѣнію мистера Вандемера намѣченная имъ программа дѣйствій нисколько не противорѣчила его убѣжденіямъ. Конечно, онъ ни одному человѣку не дастъ въ долгъ денегъ, чтобы спасти его отъ правосудія. Деньги вещь осязательная и всегда есть возможность докопаться до ихъ первоисточника. Не такъ-то легко, однако, напасть на слѣдъ иниціатора идеи.

Онъ прошелъ наверхъ, гдѣ его давно уже ждала жена и м-ссъ Сторрсъ, и тотчасъ же въ сжатыхъ словахъ выяснилъ обѣимъ дамамъ настоящее положеніе дѣлъ. Жена его рѣшительно ничего не поняла изъ его объясненій. Она уже выразила ему свое желаніе и была вполнѣ увѣрена, что Виллъямъ, какъ всегда впрочемъ, не откажется его выполнить.

Какъ только онъ вошелъ въ комнату, м-ссъ Сторрсъ тотчасъ перестала плакатъ и рыдать и внимательно выслушала его. Она поняла изъ сдержанныхъ словъ зятя, что мистеръ Сторрсъ дѣйствительно потерялъ все свое состояніе, и что въ довершеніе всѣхъ бѣдъ его могутъ посадить на скамью подсудимыхъ по обвиненію въ преступленіи уголовнаго характера, что возвратъ къ прежней роскоши совершенно немыслимъ, но что есть возможность избѣжать громкаго скандала, если кассиръ согласится взять всю вину на себя.

Въ ея душѣ происходила сложная борьба: тутъ было и горе объ утраченномъ благосостояніи, ужасъ при мысли о мрачномъ, нищенскомъ будущемъ, гнѣвъ на человѣка, доведшаго ее до полнаго разоренія, страхъ, что свѣтъ будетъ ее презирать, и надежда на возможность избѣжать этого послѣдняго несчастія.

— Не лучше ли будетъ, если я сама повидаюсь съ кассиромъ и умолю его признаться во всемъ? — спросила она, равнодушно посматривая на себя въ зеркало.

Ея предложеніе чрезвычайно удивило мистера Вандемера. Ему бы никогда въ голову не пришла подобная мысль. Онъ вспомнилъ, что, дѣйствительно, красивая женщина, доведенная до полнѣйшаго отчаянія, часто бываетъ прямо неотразима въ своемъ горѣ и что ей весьма часто удается достигнуть неожиданнаго успѣха только лишь благодаря силѣ своихъ чаръ. Но сама мысль не особенно ему нравилась.

— Тебѣ будетъ тяжело, — отвѣтилъ онъ. — На успѣхъ твоего предложенія трудно разсчитывать, если личный интересъ не заставитъ его принять предложенную нами комбинацію.

— Мнѣ надо приготовиться къ возможности всякихъ непріятностей, — со вздохомъ сказала м-ссъ Сторрсъ. — Теперь не время думать о себѣ. Мои дѣти…

Ея губы задрожали, въ глазахъ блеснули слезы и она поспѣшно стала утирать ихъ своимъ носовымъ платкомъ. Черезъ нѣсколько минутъ она успокоиласъ и проговорила съ полнымъ самообладаніемъ:

— Я непремѣнно должна повидать кассира.

Послѣ того какъ она приняла такое геройское рѣшеніе, ее исключительно интересовалъ вопросъ, какимъ образомъ ей лучше использовать свое положеніе. Она соображала, какъ поступила бы при данныхъ обстоятельствахъ истая христіанка, хорошая, чуткая ко всему женщина. Въ концѣ концовъ, у нея составился планъ дѣйствій для даннаго момента, и не останавливаясь на подробностяхъ своего проекта, она рѣшила на будущее время изображать изъ себя страдалицу.

— Я пойду внизъ къ мужу и побуду съ нимъ пока, — сказала она грустно.

Она проплыла въ библіотеку и тихо опустилась на стулъ рядомъ съ мужемъ. Она крѣпко сжала губы и ни единаго слова упрека не сорвалось съ нихъ. Она не могла сдержать своихъ слезъ, — но развѣ, вообще, мыслимо предъявлять подобное требованіе къ женщинѣ. Она дѣлала все, чтобы мужъ не замѣтилъ ея слезъ, отворачивала отъ него голову и закрывала лицо руками. Мистеръ Сторрсъ сидѣлъ неподвижно, какъ истуканъ. Онъ сидѣлъ и ждалъ, совершенно разбитый и умственно, и физически.

Кто-то позвонилъ у параднаго входа. Мистеръ Сторрсъ невольно вздрогнулъ. Вслѣдъ за звонкомъ въ комнату вошелъ мистеръ Вандемеръ съ Гарри Кингомъ.

— Клара, — сказалъ мистеръ Вандемеръ, — не лучше ли тебѣ уйти пока отсюда? Мистеръ Книгъ зашелъ ко мнѣ по частному дѣлу.

— Заклинаю васъ, позвольте мнѣ остаться, — сказала м-ссъ Сторрсъ, поднимаясь съ мѣста и съ мольбой во взорѣ оглядывая присутствующихъ. — Я увѣрена, что мистеръ Кингъ ничего не будетъ имѣть противъ моей просьбы. Я объясню ему, что побудило меня на это. Любопытство тутъ не причемъ. Я… я не хотѣла бы еще больше растравлять его раны моимъ присутствіемъ. Мистеръ Кингъ, — воскликнула она съ трагизмомъ, въ лицѣ, дѣлая къ нему нѣсколько шаговъ, — отъ вашего рѣшенія зависитъ все будущее моихъ дѣтей, вы одинъ можете спасти меня отъ сумасшествія! Я… я… — она отвернулась и рыдая опустилась на стулъ.

Гарри Кингъ неподвижно стоялъ возлѣ двери. Въ первую минуту его очень поразилъ видъ этой дрожащей отъ волненія женщины, ея совершенно непонятныя для него слова. Она продолжала говорить, а онъ опустилъ глаза и пристально разсматривалъ полъ. Онъ не двинулся съ мѣста, не порывался отвѣтить ей.

Наконецъ, мистеръ Вандемеръ повернулся къ нему и заговорилъ спокойнымъ, размѣреннымъ тономъ.

— Вы уже, вѣроятно, знаете, что ваша растрата въ настоящій моментъ не тайна. Ее удалось раскрыть.

Блѣдное, серьезное лицо кассира стало еще мертвеннѣе, выраженіе еще болѣе торжественнымъ и важнымъ.

— Совершенно отказываюсь, понимать, — произнесъ онъ отчетливымъ, но слабымъ голосомъ, — почему мое личное маленькое несчастіе такъ разстроило м-ссъ Сторрсъ.

— Ты, можетъ быть, самъ желаешь объясниться съ мистеромъ Кингомъ? — спросилъ мистеръ Вандемеръ, глядя прямо въ лицо мистеру Сторрсу.

Тотъ отрицательно мотнулъ головой и мистеръ Вандемеръ приступилъ къ щекотливому объясненію.

— Вы явились сюда по приглашенію мистера Сторрса и мы не имѣемъ права выпустить васъ отсюда иначе, какъ въ сопровожденіи полицейскаго агента. Васъ арестуютъ и безъ всякаго сомнѣнія признаютъ виновнымъ въ растратѣ банковскихъ денегъ. Я буду съ вами вполнѣ откровененъ и не скрою, что доказать, что облигаціи похищены вами, будетъ намъ довольно трудно. Позвольте васъ спросить: вами-ли взяты облигаціи и признаете-ли вы себя виновнымъ въ этомъ похищеніи на судѣ?

Гарри Кингъ на минуту оторвался отъ созерцанія пола, взглянулъ на мистера Сторрса и тотчасъ, молча, опять потупилъ глаза.

— Я хотѣлъ бы вамъ предложитъ еще нѣсколько вопросовъ, мистеръ Кингъ, — помолчавъ, сказалъ мистеръ Вандемеръ. — Простите, вы женаты?

— Нѣтъ, — отвѣтилъ мистеръ Кингъ.

— Вы содержите кого-нибудь?

— Нѣтъ.

— У васъ нѣтъ никого близкихъ?

— Сестра есть, но ее я обезпечилъ.

Мистеръ Вандемеръ пристально смотрѣлъ на молодого человѣка, въ его зоркихъ глазахъ появилось болѣе мягкое выраженіе. Видимо, мистеръ Кингъ внушалъ ему симпатію. Что-то подозрительно похожее на жалость было въ выраженіи его глазъ.

— За преступленіе, совершенное вами, — а улики имѣются въ данномъ случаѣ на лицо, — вамъ грозятъ принудительныя работы, мистеръ Кингъ. Кромѣ того, на васъ же ляжетъ обвиненіе въ похищеніи банковскихъ облигацій.

— Нѣтъ, этого не будетъ, — быстро заговорилъ мистеръ Сторрсъ. — Я не выступлю съ обвиненіемъ противъ тебя, Гарри. Я буду молчатъ.

Мистеръ Вандемеръ бросилъ презрительный взглядъ въ сторону зятя, повернулся къ нему спиной и направился къ двери. Сдѣлавъ нѣсколько шаговъ, онъ круто повернулъ обратно.

— Или вы, или мистеръ Сторрсъ будетъ признанъ виновнымъ во всей этой грязной исторіи, — сказалъ онъ. Даже если мистеръ Сторрсъ будетъ упорствовать въ молчаніи, васъ все же не оправдаютъ. Для насъ существенно важно, мистеръ Кингъ, чтобы имя мистера Сторрса не трепалось бы всюду зря въ связи съ этимъ дѣломъ. Если вы согласитесь избавить насъ отъ треволненій и довольно ощутительныхъ расходовъ, связанныхъ съ доказательствомъ вашей исключительной виновности въ настоящемъ дѣлѣ, то я съ своей стороны обѣщаю вамъ пустить въ ходъ все мое вліяніе, чтобы добиться смягченія вашей участи. Какъ только вы отбудете наказаніе, я обязуюсь помочь вамъ начать жизнь съизнова.

Мистриссъ Сторрсъ, дѣлая невѣроятныя усилія, чтобы подавить бурныя рыданія, взглянула на кассира и воскликнула:

— Умоляю васъ, мистеръ Кингъ…

Онъ жестомъ заставилъ ее замолчать и, повернувшись къ мистеру Вандемеру, сказалъ, обращаясь къ нему:

— Я беру всю вину на себя, но покорнѣйше прошу васъ не безпокоиться и не хлопотать обо мнѣ.

Мистеръ Сторрсъ, какъ ужаленный, откинулся на спинку стула. Мистриссъ Сторрсъ, рыдая, вышла изъ комнаты. Мистеръ Вандемеръ молчалъ, не находя, чтобы сказать приличествующее случаю. Быстрота, съ какой послѣдовало согласіе, и безкорыстіе молодого человѣка совершенно ошеломили мистера Вандемера. Онъ чувствовалъ, что молодой человѣкъ поступаетъ вполнѣ искренно, отказываясь отъ всякой награды за свою услугу. Но удивленіе мистера Вандемера вскорѣ улеглось. Онъ сумѣлъ добиться того, чего хотѣлъ, и теперь у него было одно только желаніе: какъ можно скорѣе сбыть съ рукъ все это дѣло. Онъ все еще чувствовалъ рѣдкую для него симпатію къ мистеру Кингу и рѣшительно не зналъ, какъ теперь быть съ нимъ. Онъ не могъ заставить себя тотчасъ же отправить въ тюрьму человѣка, согласившагося взять на себя чужое преступленіе. Кассиръ первый нарушилъ неловкое молчаніе. Онъ поднялъ глаза и сказалъ:

— Будьте добры, мистеръ Вандемеръ, и пошлите за полицейскимъ агентомъ. Я не стану васъ утруждать своимъ присутствіемъ и тотчасъ же послѣдую за нимъ.

— Садитесь, мистеръ Кингъ, — сказалъ мистеръ Вандемеръ, указывая ему стулъ, на которомъ только что передъ тѣмъ сидѣла м-ссъ Сторрсъ. Онъ позвонилъ, явился дворецкій.

— Джонъ, возьмите у мистера Книга его шляпу и… — голосъ его сталъ мягче, онъ нѣсколько замялся, а затѣмъ продолжалъ: — и сейчасъ же пошлите за полицейскимъ агентомъ.

Всѣ трое сидѣли вмѣстѣ въ глубокомъ молчаніи. Прошло нѣкоторое время томительнаго ожиданія, затѣмъ мистеръ Сторрсъ заговорилъ дрожащимъ голосомъ:

— Я тебѣ безконечно обязанъ, Гарри. Ты такъ легко могъ бы избѣжать отвѣтственности за часть позора. Быть можетъ, ты могъ бы и меня заставить раздѣлить его съ тобою.

— Вы мнѣ ровно ничѣмъ не обязаны, — сказалъ кассиръ. — Мнѣ необходимы были эти деньги. — Онъ наклонился впередъ, закрывая лицо руками. — Бѣжать было бы немыслимо, спасеніе было невозможно, — прошепталъ онъ. — Все съ самаго начала было непростительной ошибкой.

Вновь водворилось молчаніе. Гарри, казалось, совершенно не замѣчалъ присутствія своихъ двухъ компаньоновъ. Онъ былъ еще такъ молодъ и не смогъ устоять противъ соблазновъ мишурнаго свѣта. Онъ былъ еще молодъ, и подъ ударомъ страшнаго бича что-то дрогнуло въ его сердцѣ, въ немъ проснулось раскаяніе. Какъ бы жестоко посмѣялись надъ нимъ оба эти солидные господина, давно уже утратившіе свою молодость, если бы они знали, что происходило у него на душѣ; какъ все это показалось бы имъ дѣланнымъ, смѣшнымъ. Положеніе ихъ въ данную минуту было не изъ пріятныхъ. Нечего было и думать упрекать его въ необдуманности и опрометчивости, а такая роль навѣрное получила бы одобреніе свѣта. Имъ нельзя было даже открыто выразитъ ему свое соболѣзнованіе. Мистеру Вандемеру дѣлалось все болѣе и болѣе не по себѣ, молчаніе удручало его, и потому онъ искренно обрадовался появленію полицейскаго, которому онъ тотчасъ же и сдалъ сознавшагося преступника.

Затѣмъ вскорѣ уѣхалъ домой и мистеръ Сторрсъ съ женой. Проводивъ ихъ, мистеръ Вандемеръ, не торопясь, направился въ клубъ.

— Мистеръ Витакеръ здѣсь? — спросилъ онъ клубнаго казачка, стоявшаго у дверей. Получивъ утвердительный отвѣть, мистеръ Вандемеръ отправился отыскивать своего знакомаго, и найдя его въ билліардной, отозвалъ его въ сторону.

— Не надо завтра предлагать Кинстонскому нефтепромышенному обществу слиться съ нами въ одно предпріятіе, — сказалъ онъ.

— Почему? — удивился тетъ.

— Его пѣсенка спѣта. Самое большое оно продержится еще день-другой.

Мистеръ Витакерь весело улыбнулся.

— Очень радъ, — сказалъ онъ. — Повысить намъ цѣну на очищенную нефть?

— Нѣтъ, — задумчиво отвѣтилъ мистеръ Вандемеръ. — Я бы напротивъ понизилъ цѣну на полъ цента. Боюсь, какъ бы крахъ Кингстонскаго общества не придалъ бы мужества уцѣлѣвшимъ мелкимъ обществамъ. Намъ нужно рѣшительно уничтожить ихъ теперь же разъ на всегда.

На слѣдующій день весь городъ уже зналъ о крахѣ Кинстонскаго акціонернаго общества. Многіе, имѣвшіе на рукахъ его акціи, были въ полномъ отчаяніи. Дня два только и было разговору, что объ этомъ крахѣ. Въ вечернихъ газетахъ появилась замѣтка о личной прикосновенности мистера Сторрса къ лопнувшему предпріятію и объ его банкротствѣ. Произошла паника, публика осаждала банкъ, требуя возвращенія своихъ вкладовъ. При выдачѣ вкладовъ вскорѣ обнаружилась несостоятельность банка, прекратили платежи, заперли двери и все замерло въ банковскомъ помѣщеніи.

Подобныя сильныя потрясенія рѣдко проходятъ безслѣдно для такихъ людей, какимъ былъ мистеръ Сторрсъ. Его умственныя способности сильно ослабѣли, вся жизнь его была разбита. Онъ скончался четыре года спустя послѣ роковой для него катастрофы въ меблированныхъ комнатахъ жены на Вашингтонской площади.

Итакъ имя Сторрсъ было незапятнано, на немъ не тяготѣло обвиненіе въ совершеніи столь ужаснаго преступленія. М-ссъ Сторрсъ смѣло могла смотрѣть въ лицо всему свѣту и, несмотря на всю скромность занимаемаго ею общественнаго положенія, высказывать свое мнѣніе по тѣмъ или другимъ вопросамъ нравственности. Все удалось преблагополучно уладить, причемъ вполнѣ игнорировались интересы вкладчиковъ, имъ предоставили самымъ позаботиться о себѣ.

Глава V.

Четыре раза въ годъ Карлъ Фишеръ ходилъ въ банкъ получать проценты со своего капитала, и каждый разъ ему выдавали до 100 долларовъ. Въ послѣдній разъ онъ былъ въ банкѣ въ апрѣлѣ мѣсяцѣ. Насталъ іюль, и онъ опять отправился въ банкъ за своими процентами. День былъ жаркій и душный. Карлъ не торопясь шелъ по улицамъ, держась тѣневой стороны. Онъ часто останавливался и отдыхалъ по дорогѣ. Нельзя сказать, чтобы онъ изнывалъ отъ жары и очень усталъ. Идти приходилось далеко, не менѣе трехъ милъ. Ему въ голову даже не приходила мысль, что можно сѣсть въ вагонъ трамвая и не утруждать себя такой длинной прогулкой. Люди, которые сколачиваютъ себѣ капиталецъ въ 10 тысячъ долларовъ, дѣлая сбереженія изъ своего жалованія и изъ заработка женъ, не въ состояніи тратить деньги на ѣзду въ трамваѣ. Ему безразлично было, гдѣ отдыхать, и онъ съ одинаковымъ удовольствіемъ садился на тумбу и на ящикъ, поставленный у входа въ магазинъ. Усѣвшись, онъ снималъ шляпу, обмахивался ею, вытиралъ платкомъ вспотѣвшій лобъ и добродушно посматривалъ вокругъ себя.

Когда Карлъ Фишеръ, наконецъ, поровнялся съ банкомъ, было почти три часа пополудни. Онъ поднялся по знакомымъ ступенькамъ и, открывъ входную дверь, очутился въ комнатѣ съ совершенно незнакомой ему обстановкой. Въ комнатѣ не было видно и слѣдовъ старой, тяжелой банковской обстановки. Вся комната была перегорожена на клѣтушки низенькой рѣшеткой. Въ ней стояло съ полъ-дюжины американскихъ конторокъ и нѣсколько стульевъ. За конторками писали совершенно незнакомые ему люди, другіе качались на стульяхъ, разговаривали другъ съ другомъ и искали что-то на картѣ. Онъ смутился и простоялъ нѣсколько минутъ посреди комнаты, не отдавая себѣ яснаго отчета, туда ли онъ попалъ. Къ нему подошелъ одинъ изъ конторщиковъ и спросилъ, что ему угодно.

— Я пришелъ за моими деньгами, — медленно отвѣтилъ Карлъ, съ недоумѣніемъ глядя на конторщика.

— За какими деньгами? Развѣ мы вамъ должны?

— Вѣдь тутъ банкъ? — сказалъ Карлъ, медленно обводя комнату глазами. — Неужели я ошибся?

— Ахъ, вамъ нуженъ банкъ, вотъ оно что. Его нѣтъ здѣсь. Тутъ теперь помѣщается контора по скупкѣ земли, Макъ Фарланда и Бради. Они, вѣдь, вамъ ничего не должны?

— У меня остались еще деньги въ банкѣ, — волнуясь заговорилъ Карлъ. Ему очень хотѣлось поскорѣе все выяснить.

— Вотъ какъ, у васъ тамъ были деньги? Въ такомъ случаѣ вы опоздали и ничего теперь не получите. Банкъ лопнулъ, его уже нѣтъ здѣсь. Понимаете?

— О, да. Его нѣтъ. Я понимаю. Гдѣ онъ?

— А почемъ я знаю. Говорятъ вамъ, что онъ лопнулъ. — Видя, что старикъ его не понимаетъ, и желая поскорѣе отдѣлаться отъ него, конторщикъ прибавилъ, повысивъ голосъ: — Всѣ ваши деньги ухнули. Вотъ уже два мѣсяца прошло, какъ банкъ закрылся.

Карлъ проводилъ глазами отошедшаго отъ него конторщика, затѣмъ медленно повернулся къ двери, долго провозился съ ручкой и, наконецъ, вышелъ. Онъ долго простоялъ передъ дверью, какъ бы тщательно изучая ее, но она ничего ему не пояснила. Правда, наружный видъ двери измѣнился, но что на ней было написано онъ и раньше никогда не могъ прочесть. Кто-то оттолкнулъ его въ сторону и вошелъ въ контору. Онъ спустился со ступенекъ и оглянулся на зданіе. Да, онъ хорошо зналъ это зданіе. Онъ всталъ въ сторонку, чтобы не мѣшать другимъ и цѣлый часъ разглядывалъ высившіяся передъ нимъ зданія, полусознательно смотрѣлъ на прохожихъ и на каменныя плиты бульвара. Если кто-нибудь изъ прохожихъ останавливался рядомъ съ нимъ, старикъ дергалъ его за рукавъ и спрашивалъ: — Развѣ это не банкъ? Гдѣ онъ? — Случайный сосѣдъ искоса поглядывалъ на Карла и торопливо отходилъ отъ него прочь. Лишь немногіе удостаивали его отвѣта: — Банкъ? Да онъ лопнулъ мѣсяца два тому назадъ. — Въ концѣ концовъ, его замѣтилъ полисменъ, дежурившій на углу. Поведеніе старика показалось ему въ высшей степени подозрительнымъ и, рѣшивъ, что это нищій, онъ подошелъ къ нему и дотронулся до него своею палочкою.

— Зачѣмъ вы здѣсь стоите? — грубо спросилъ онъ.

— Я пришелъ за моими деньгами. Я потерялъ банкъ. Гдѣ онъ?

— Потерялъ банкъ? Банкъ давно лопнулъ. Не видать вамъ больше вашихъ денежекъ. Нечего вамъ здѣсь стоять, все равно ничего не получите, хоть весь день простойте. Убирайтесь-ка лучше прочь отсюда.

На глазахъ у Карла заблестѣли слезы. Онъ не понималъ, что такое собственно произошло и ушелъ, ровно ничего не соображая. Онъ смутно начиналъ понимать, что деньги его пропали безвозвратно. Онъ направился домой. Теперь ему было уже не до отдыха, онъ шелъ, ничего не видя передъ собою и съ опущенными глазами. Онъ часто качалъ головой и шепталъ про себя:

— Деньги. Гдѣ онѣ? Онѣ принадлежатъ Катринѣ и мнѣ. Все пропало.

Онъ совершенно машинально придерживался вѣрнаго направленія и самъ не замѣтилъ, какъ оказался около своего дома. Текла встрѣтила его у калитки и вернула его къ суровой дѣйствительности. При видѣ дочери, онъ, заливаясь слезами, упалъ передъ нею на колѣни, крѣпко обнялъ ее и положилъ голову на плечо дѣвочки.

Въ первую минуту она поблѣднѣла, какъ смерть, затѣмъ кровь горячею волною вновь залила ея побѣлѣвшее личико. Горе отца мучило ее, и она смотрѣла на него расширенными отъ ужаса глазами. Текла обняла отца и сквозь слезы проговорила:

— Папа, папа!

— Моя бѣдная, маленькая Текла, — простоналъ онъ. — Ахъ, Боже мой, Боже!

Текла причитала и плача тащила отца за плечо.

— Встань, встань же, — уговаривала она его, совершенно обезумѣвъ отъ страха. — Милый папа, встань, пойдемъ домой.

Наконецъ, онъ всталъ, и она повела его домой. Слезы обильно струились по ихъ лицамъ. Если бы старика спросили въ этотъ моментъ, о чемъ онъ такъ убивается, онъ не могъ бы объяснить въ чемъ дѣло, дѣвочка же и не спрашивала его ни о чемъ.

Они, спотыкаясь черезъ ступеньки, дошли до дверей, крѣпко держась на руки и съ затуманенными отъ слезъ глазами, скрылись за ними. М-ссъ Фишеръ сидѣла на кухнѣ и чистила картофель, но заслышавъ ихъ шаги, стремительно поставила кастрюлю на полъ, схватила свою палку и заковыляла имь навстрѣчу.

— Ты ушиблась, Текла? — закричала она ей издали. При видѣ жены, Карлъ инстинктивно смахнулъ слезу и поспѣшно заговорилъ.

— Да, да, Текла ушибла носъ. Ступай, Текла, — продолжалъ онъ, выталкивая дочь въ заднюю комнату — Ступай скорѣй играть, ничего, все заживетъ скоро.

Выдумка отца нисколько не поразила Теклу, она сама готова была увѣровать, что, падая, расшиблась. Она перестала плакатъ и побѣжала въ паркъ, не переставая усиленно тереть глаза кулакомъ.

Карлъ не обмолвился Катринѣ ни единымъ словомъ о постигшемъ ихъ горѣ. Но у него и въ помыслахъ не было оградитъ жену отъ такого жестокаго удара. Ему въ голову не приходило подумать: «Я одинъ выстрадаю весь этотъ ужасъ. Жена никогда ничего не узнаетъ объ этомъ». Онъ просто не могъ себя заставитъ сообщить женѣ такую грустную новость и потому выносилъ всю тяжесть обрушившагося на изъ несчастья одинъ. Онъ провелъ весь вечеръ съ женою, сидя рядомъ съ нею въ своей старенькой качалкѣ съ высокой, прямой спинкой и многочисленными пухлыми подушками Катрининаго издѣлія и часто нѣжно посматривалъ на нее. Когда слезы навертывались ему на глаза, онъ закрывалъ ихъ и притворялся спящимъ. Только разъ за весь вечеръ онъ нарушилъ молчаніе. Передъ тѣмъ какъ ложиться спать, онъ сказалъ ей по нѣмецки:

— Завтра я пойду въ мастерскую. Мнѣ скучно безъ дѣла. Хочется еще немного поработать.

На слѣдующее утро онъ отправился въ нижній городъ и взялъ съ собою судокъ съ обѣдомъ. Онъ съ трудомъ поднялся во второй этажъ по узенькой лѣстницѣ стариннаго деревяннаго дома на улицѣ Фультонъ возлѣ самаго моста. Граверная мастерская и контора Андрея Буша помѣщалась въ этомъ домѣ уже болѣе двадцати лѣтъ. Мистеру Бушу было лѣтъ шестьдесятъ. Его жиденькіе волосы и борода были почти совершенно бѣлы. Лицо носило слѣды усталости и утомленія и было землистаго цвѣта, но выраженіе было замѣчательно доброе.

— А, здравствуйте, Карлъ, — сказалъ онъ при видѣ своего бывшаго служащаго съ судкомъ въ рукѣ, — вы пришли позавтракать со мною?

— Здравствуйте, мистеръ Бушъ, — отвѣтилъ Карлъ, кивая ему головою. — Я пришелъ работать въ мастерскую.

Мистеръ Бушъ добродушно улыбнулcя и покачалъ головою.

— Очень жаль, Карлъ, но ваше мѣсто давно уже занято. Вы слишкомъ стары, пора вамъ отдохнуть. Надо уступать дорогу молодымъ силамъ. Вамъ слѣ;довало бы радоваться, что вы можете, наконецъ, пожить въ свое удовольствіе и хорошенько отдохнуть. Желалъ бы я быть на вашемъ мѣстѣ.

— Мнѣ приходится опять встать на работу, — сказалъ Карлъ. — Мои деньги всѣ пропали. Все до послѣдняго цента.

— Не можетъ быть! — искренно удивился мистеръ Бушъ. — Куда же дѣлись ваши деньги?

— Я не знаю. Банкъ уѣхалъ куда-то вмѣстѣ съ ними.

— Ахъ, вспоминаю теперь, — сказалъ мистеръ Бушъ. — Вы вѣдь отдали ваши деньги на храненіе въ Народный банкъ? Я слышалъ про этотъ крахъ и нѣсколько разъ вспоминалъ васъ. Но я былъ увѣренъ, что вы получили вашъ вкладъ обратно изъ банка. Неужели вы ничего не знали объ этомъ? Мнѣ въ голову не пришло послать вамъ сказать о полномъ банкротствѣ банка. Не можетъ быть, чтобы вы все потеряли, Карлъ, рѣшительно все, что у васъ было.

— Да, я все потерялъ и даже деньги Катрины. Мнѣ необходимо работать.

Мистеръ Бушъ безпокойно заерзалъ на стулѣ и выглянулъ въ окно. Онъ былъ очень взволнованъ и не зналъ, какъ ему поступить въ данномъ случаѣ. Отказать своему бывшему служащему было ему далеко не легко.

— Никакъ не могу взять васъ обратно въ мастерскую, Карлъ. Мнѣ васъ ужасно жаль. Но войдите же и въ мое положеніе. И такъ ужъ дѣло идетъ изъ рукъ вонъ плохо. Теперь вѣдь совсѣмъ не то, что было лѣтъ десять тому назадъ. Конкуренція теперь огромная. Я самъ потерялъ не мало денегъ въ своемъ дѣлѣ, Карлъ. Мнѣ необходимы молодые работники, новые инструменты, нужно изучать новые способы или всему дѣлу крышка. Боюсь только, что я самъ слишкомъ уже старъ и не гожусь на это.

Карлъ далеко не все понялъ изъ того, что говорилъ ему ему бывшій хозяинъ. Онъ лишь смутно понялъ, что хозяинъ не соглашается взять его обратно къ себѣ въ мастерскую и у него похолодѣло на сердцѣ отъ страха.

— Я долженъ вернуться сюда, — упрямо настаивалъ онъ на своемъ, — мнѣ нужно работать.

— Но, вѣдь, я же вамъ сказалъ, что я не могу этого сдѣлать, — раздражительно отвѣтилъ ему мистеръ Бушъ, которому въ глубинѣ души было очень жаль старика. — Развѣ я бы не взялъ васъ обратно въ мастерскую, если бы была хоть малѣйшая возможность.

Онъ замолчалъ и принялся перебирать бумаги у себя на конторкѣ.

На лицѣ Карла мелькнуло выраженіе отчаянія. Онъ задрожалъ всѣмъ тѣломъ и быстро и громко заговорилъ по нѣмецки. Трудно было разобрать что нибудь изъ того, что онъ говорилъ. Онъ все время розмахивалъ судкомъ передъ самымъ носомъ своего прежняго хозяина.

— Полноте, успокойтесь, Карлъ, — воскликнулъ мистеръ Бушъ, быстро вскакивая съ мѣста и хватая старика за руку. — Ступайте ка лучше домой, пока васъ еще не забрали. Идите теперь домой, — сказалъ онъ, подводя его къ двери и выталкивая его на лѣстницу.

Карлъ и не думалъ сопротивляться и даже не оглянулся, когда за нимъ захлопнулась дверь, ведущая въ контору. Онъ, спотыкаясь, спустился съ лѣстницы и торопливо направился на Фультонъ-стритъ, къ тому зданію, въ которомъ раньше помѣщался банкъ. Онъ медленно вскарабкался по ступенькамъ, не переставая что-то бормотать про себя и очутился въ конторѣ Макъ Фарланда и Бради.

— Эй вы, — закричалъ онъ, дико озираясь во всѣ стороны, — куда дѣлся банкъ? Онъ нуженъ мнѣ. Я хочу, чтобы мнѣ вернули мои деньги. Вы должны сейчасъ же отдать ихъ мнѣ.

Всѣ присутствующіе въ ужасѣ смотрѣли на разбушевавшагося старика.

— Повадился ходить къ намъ каждый день этотъ сумасшедшій, чистое наказаніе съ нимъ, — сказалъ конторщикъ, который наканунѣ объяснялся съ Карломъ.

— Выставьте его вонъ отсюда, — рѣзко приказалъ Макъ Фарландъ. — Скажите полисмэну, чтобы онъ арестовалъ его. Невозможно допустить, чтобы онъ приходилъ сюда каждый день скандалить и мѣшалъ бы всѣмъ работать. Мало-ли что можетъ случиться, съ него всего хватитъ, онъ можетъ и изувѣчить здѣсь кого-нибудь.

— Пойдемте со мной, — примирительнымъ тономъ обратился къ старику конторщикъ. — Я укажу вамъ, гдѣ теперь помѣщается банкъ.

— Да, да, — сказалъ Карлъ, выходя вслѣдъ за нимъ на улицу и весь трясясь отъ волненія. — Я долженъ получитъ свои деньги.

Пройдя квартала два, они нашли полисмена. Конторщикъ подвелъ къ нему Карла и сказалъ:

— Вотъ этотъ сумасшедшій голландецъ повадился ходить къ намъ въ контору каждый день и позволяетъ себѣ всячески угрожать намъ. Онъ твердо убѣжденъ, что потерялъ всѣ свои деньги при крахѣ Народнаго банка. Арестуйте-ка его лучше сейчасъ же и засадите его куда-нибудь.

Полисменъ тотчасъ же арестовалъ Карла и отправилъ его въ участокъ. Его обвинили въ нарушеніи общественной тишины и порядка и заперли въ камеру въ ожиданіи производства дознанія. Къ счастью, ему не долго пришлось просидѣть въ заключеніи. Нѣсколько попозднѣе въ участокъ зашелъ полисмэнъ, въ кварталѣ котораго жилъ Карлъ. Прочитавъ на листѣ фамилію и адресъ арестованнаго старика, полисменъ тотчасъ же справился, въ какую камеру его посадили, и настоялъ на немедленномъ освобожденіи Карла изъ подъ ареста. Старикъ провелъ въ заключеніи четыре часа и вышелъ на улицу наружно совершенно успокоенный и погруженный въ какую то глубокую думу. Въ его глазахъ появилось теперь новое, чуждое имъ до сихъ поръ выраженіе. Выраженіе ихъ стало гораздо осмышленнѣе прежняго, въ нихъ свѣтилась мысль. Старикъ былъ всецѣло обязанъ своимъ расширившимся кругозоромъ товарищу по заключенію Аве Ларкинсу. Ларкинсъ сумѣлъ разъяснять ему толково и ясно, куда дѣлись его деньги и дать ему вѣрное представленіе о томъ обществѣ, которое не погнушалось отобрать у бѣдняка его послѣднія крохи. Ларкнисъ только что успѣлъ отбыть срокъ наказанія на принудительныхъ работахъ за совершенную имъ кражу со взломомъ и теперь вторично сидѣлъ подъ арестомъ въ качествѣ рецидивиста. Онъ не сталъ разсказывать Карлу все свое прошлое, но внимательно вслушивался въ безсвязныя рѣчи взволнованнаго нѣмца и скоро настолько выяснилъ себѣ судь дѣла, что смогъ все ясно растолковать несчастному Карлу. Въ заключеніе онъ высказалъ ему свой личный взглядъ на общество и объяснилъ, какъ бы онъ, Ларкинсъ, поступилъ бы, будь онъ на мѣстѣ Карла.

Всю дорогу домой Карлъ усиленно думалъ надъ словами Ларкинса. Прошло нѣсколько дней, а они все еще не выходили у него изъ головы. Онъ сказалъ Катринѣ, что передумалъ и не будетъ ходить въ мастерскую, та очень обрадовалась. Она была вполнѣ счастлива при мысли, что онъ будетъ проводить съ него теперь цѣлые дни, гулять съ нею въ паркѣ, закусывать съ нею вдвоемъ въ полдень, сидѣть съ нею рядомъ въ креслѣ на крылечкѣ или попыхивать трубкой, стоя у калитки, пока она будетъ вязать.

Карлъ цѣлую недѣлю просидѣлъ дома, рѣдко показывался даже у себя на дворѣ и, повидимому, совершенно позабылъ о существованіи своего садика; у него начиналъ созрѣвать въ головѣ будущій планъ дѣйствій и онъ ощупью отыскивалъ дорогу, подобно неуклюжему судну, погоняемому противнымъ вѣтромъ и теченіемъ въ незнакомыхъ ему водахъ. Наконецъ, въ одинъ прекрасный день онъ отправился наверхъ въ маленькую комнату, единственное окно которой выходило на сосѣдніе задніе дворы. Въ комнатѣ было навалено множество разной рухляди, которую Карлъ принялся тщательно сгребать въ кучи. Нѣсколько попозднѣе онъ отправился въ магазинъ на Томккисъ-стритъ и купилъ тамъ стекло, багетъ на рамку и двѣ скобки. Вернувшись домой, онъ тотчасъ же отнесъ всѣ свои покупки наверхъ въ маленькую комнату, склеилъ рамку, вставилъ въ нее стекло и прикрѣпилъ къ оконной рамѣ при помощи скобокъ. Рамка была прикрѣплена въ наклонномъ положеніи, напримѣръ, какъ верхняя доска конторки, и свѣтъ падалъ да ея поверхность вполнѣ правильно. Устроивъ и прикрѣпивъ рамку, онъ вышелъ изъ комнаты, заперъ дверь на ключъ и положилъ его къ себѣ въ карманъ. Весь слѣдующій день онъ провелъ наверху въ комнаткѣ. Когда онъ, наконецъ, спустился внизъ, его пальцы были всѣ перепачканы чернилами.

Онъ объявилъ Катринѣ, что устроилъ себѣ на верху мастерскую, что ему нельзя не работать, а то онъ умретъ со скуки, сидя цѣлый день сложа руки. Онъ сказалъ ей, чтобы она ни подъ какимъ видомъ никого не пускала наверхъ, когда онъ тамъ работаетъ, и строго на строго разъ на всегда запретилъ всѣмъ домашнимъ ходить туда, даже въ его отсутствіе. Дверь будетъ всегда заперта на ключъ, и Боже упаси если она войдетъ въ мастерскую или поведетъ туда постороннихъ людей. Ему будутъ одни только непріятности: непрошенные посѣтители непремѣнно перевернутъ вверхъ дномъ всю его мастерскую. Въ теченіе шести лѣтъ онъ ежедневно уединялся въ свою мастерскую на два часа каждое утро. Катрина не страдала любопытствомъ.

'Глава VI'.

Прошло шесть лѣтъ. Трудно себѣ представить, что пережилъ за эти годы Карлъ, какъ онъ нравственно измучился. На седьмой годъ произошло нѣчто совершенно измѣнившее спокойное теченіе жизни семьи Фишера. Насталъ декабрь. Какъ то въ пятницу, днемъ, Карлъ отправился на свою обычную прогулку — въ обходъ квартала. Шелъ снѣгъ, впервые за эту зиму. Онъ нахлобучилъ на лобъ старую фетровую шляпу, поднялъ воротникъ порыжѣвшаго, потрепаннаго пальто, низко опустилъ голову и медленно побрелъ, не обращая ни малѣйшаго вниманія на бушевавшую мятель, озабоченный своими семейными неурядицами.

Эмелинѣ было теперь девятнадцать лѣтъ. Ея желанія и стремленія были совершенно непонятны для Карла и они причиняли ему ежедневно жестокія страданія. Требованія всѣхъ остальныхъ членовъ семьи были несравненно скромнѣе: совмѣстная жизнь подъ однимъ кровомъ, безпрестанное общеніе другъ съ другомъ и встрѣчи за общимъ столомъ, казались имъ верхомъ счастія.

Будущее пугало его, онъ боялся, что его семья обречена на полную нищету. Что станется съ его семьею, если общество случайно узнаетъ о томъ, чѣмъ онъ занимается въ своей мастерской или если онъ умретъ, не успѣвъ скопить денегъ? Неужели Катринѣ придется опять съизнова приниматься за мытье половъ, стряпать и стирать на чужихъ? Куда дѣнутся Эмелина и Текла? Для него онѣ все еще были маленькими дѣвочками. Ему и въ голову не приходило, что обѣ въ состояніи теперь зарабатывать деньги. У него было только одно желаніе: чтобы его дочери были счастливы. Другихъ точекъ зрѣнія по этому вопросу онъ не могъ себѣ представить, да и не допускалъ возможности ихъ существованія.

Карлъ медленно плелся по улицѣ, поглощенный своими грустными мыслями, не дававшими ему ни минуты отдыха. На сердцѣ у него лежалъ тяжелый камень, настроеніе было мрачное. Вдругъ онъ задѣлъ ногой какой-то твердый предметъ. Онъ остановился, и увидѣлъ дамское портмонэ, лежавшее на снѣгу. Онъ нагнулся и поднялъ его. Онъ повертѣлъ его въ рукѣ, съ недоумѣніемъ разглядывая свою находку. Кошелекъ былъ кожаный съ серебряными угольниками и былъ, повидимому, туго набитъ деньгами. Карлъ обвелъ глазами всю улицу. Вдали виднѣлись двѣ удаляющіяся мужскія фигуры. Вся остальная улица была совершенно безлюдна. Крѣпко зажавъ въ рукѣ портмонэ, онъ бросился догонять удалявшихся мужчинъ. Его грузное тѣло было поразительно неуклюже. Онъ не бѣжалъ, а вѣрнѣе какъ-то преуморительно прыгалъ, помогая себѣ въ то же время локтями и плечами и не сводя глазъ съ удаляющялся мужчинъ. Онъ часто останавливался, окликалъ ихъ и махалъ имъ рукою, въ которой крѣпко держалъ портмонэ. Но всѣ его усилія были напрасны. Онъ не успѣлъ ихъ еще нагнать, какъ оба мужчины завернули за уголъ. Когда Карлъ добѣжалъ до угла, незнакомцевъ и слѣдъ простылъ. Онъ остановился въ полной нерѣшительности, что ему теперь предпринять, тщетно обводихъ глазами улицу, въ надеждѣ увидѣть кого нибудь, и грустно качалъ головою. Онъ вполнѣ понималъ, что долженъ теперь испытывать человѣкъ, потерявшій свои деньги. Вертя кошелекъ въ рукѣ, онъ вдругъ замѣтилъ, что на немъ золотыми буквами вытѣснено чье-то имя. Какъ только онъ сдѣлалъ это открытіе, онъ не долго думая отправился обратно домой. Надо заставить Эмелину или Теклу прочесть ему фамилію собственника кошелька, рѣшилъ онъ про себя.

Эмелина и Текла вернулись домой изъ школы въ три съ половиною часа. Обѣ дѣвушки сильно измѣнились за эти шесть лѣтъ. Роста онѣ были одинаковаго (для своихъ лѣтъ Текла была замѣчательно рослая дѣвушка). Лицо ея было полное и цвѣтущее, глаза темноголубые и ясные. Ротъ, правда, какъ и прежде былъ все еще чрезмѣрно великъ, но губы теперь налились и приняли красивыя очертанія и не поражали всѣхъ своимъ уродствомъ. Ея насмѣшливый, добрый ротъ съ красиво изогнутыми губами былъ чрезвычайно привлекателенъ. Густые, вѣчно взлохмаченные волосы были золотисто-каштановаго цвѣта и при солнечномъ освѣщеніи казались совершенно рыжими.

Эмелина была очень тоненькая, но прозвище «дранной кошки» совершенно не подходило къ ней теперь. Она сдѣлалась гораздо граціознѣе. Плечи и локти округлились и вся она утратила прежнюю свою угловатость. Въ очертаніяхъ ея красиваго тѣда было что-то чувственное. У нея была нѣжная, мягкая кожа, довольно темнаго оттѣнка. Краска рѣдко заливала ея щеки, но стоило имъ только порозовѣть и онѣ поражали всѣхъ красотою своихъ линій. Волосы у нея были черные, почти такіе же густые, какъ у Теклы. Она умѣло дѣлала изъ нихъ замысловатыя прически и, всегда была аккуратно и отлично причесана. Узкія брови въ видѣ дуги были красиво очерчены, длинныя, тяжелыя рѣсницы придавали глазамъ еще болѣе темный и мрачный оттѣнокъ. Ея наружность не могла не привлечь вниманія человѣка, котораго манитъ къ себѣ все загадочное; она была бы очень красива, если бы не постоянное выраженіе недовольства, застывшее у нея на лицѣ. Если бы не оно, если бы ея душа проявила энергію и страсть, вмѣсто вѣчныхъ мрачныхъ думъ, она была бы прелестна. Какъ только его дочери вернулись домой, Карлъ тотчасъ показалъ имъ свою находку. Эмелина взяла портмонэ въ руки и осмотрѣла всѣ его отдѣленія.

— Тутъ двадцать долларовъ кредитными билетами и сорокъ центовъ серебромъ, — сказала она. — Наконецъ-то и намъ повезло. Ты можешь купить мнѣ теперь порядочную зимнюю кофточку.

Она положила портмонэ на столъ, сняла съ себя кофточку, которая служила ей вотъ уже третью зиму, и небрежно бросила ее на стулъ.

Карлъ быстро ухватился за портмоне и, показавъ ей вытѣсненное имя, съ мольбою въ глазахъ попросилъ ее:

— Тутъ есть имя. Можно узнать, кому принадлежитъ портмоне.

Эмелина равнодушно взглянула на вытѣсненное имя.

— М-ссъ Клара Э. Сторрсъ, — прочла она вслухъ. — Ну, и что же ты намѣренъ теперь дѣлать? Адреса тутъ никакого нѣтъ. Не станешь же ты разыскивать ее по всему городу? Да и не къ чему. Все равно не отыщешь.

— Развѣ тутъ не сказано, гдѣ она живетъ?

— Нѣтъ.

Карлъ покачалъ головою. Онъ былъ очень огорченъ.

— Я долженъ ее разыскать, — пробормоталъ онъ по-нѣмецки.

— Дай-ка мнѣ посмотрѣть, — сказала Текла, подойдя къ столу.

Онъ протянулъ ей портмонэ, не выпуская его изъ руки. Она обняла отца за шею, онъ раскрылъ портмонэ, а Текла принялась шарить по всѣмъ отдѣленіямъ. Въ одномъ изъ боковыхъ отдѣленій она нашла маленькій конвертикъ, сложенный вдвое. Онъ былъ адресованъ на имя Клары Э. Сторрсъ — Вашингтонскій скверъ, Нью-Іоркъ, H. I.

— А вотъ тебѣ и адресъ, — сказала она, похлопывая его по плечу и съ улыбкою заглядывая ему въ глаза. — Я знаю теперь, гдѣ она живетъ.

— Ну и очень рада, надѣюсь, ты теперь успокоишься, — воскликнула Эмелина. — Кажется, у всѣхъ есть деньги, кромѣ насъ однихъ. Я не могу больше переносить такую жизнь. Я брошу школу и поступлю на какую-нибудь фабрику. По крайней мѣрѣ, у меня тогда будетъ приличное платье, какъ-нибудь да заработаю себѣ деньги.

Фамилія Сторрсъ не вызвала никакихъ воспоминаній у Эмелины и Теклы, онѣ даже не вспомнили, что когда-то учились вмѣстp3; съ Эми и Лу и очень удивились бы, если бы имъ кто-нибудь напомнилъ объ этомъ обстоятельствѣ.

Эмелинѣ казалось, что фортуна опять жестоко посмѣялась надъ ними, пославъ имъ кошелекъ, набитый деньгами. Карлъ думалъ только о томъ горѣ, которое долженъ былъ испытывать теперь собственникъ портмонэ. Текла и не задумывалась ни на минуту надъ этими вопросами, она была слишкомъ беззаботна. Она чувствовала, что отецъ ее взволнованъ и безпокоится, и радовалась, что ему удастся вернуть кошелекъ по принадлежности и исполнить свое намѣреніе.

Хотя ему было еще рано ѣхать за покупками въ Нью-Іоркъ, онъ тѣмъ не менѣе твердо рѣшилъ завтра же утромъ отправиться въ городъ. Онъ отдастъ портмонэ и за одно уже сдѣлаетъ всѣ нужныя покупки. Такъ какъ ему на слѣдующій день предстояло ѣхать въ городъ, то онъ тотчасъ отправился къ себѣ наверхъ въ мастерскую и спустился внизъ только вечеромъ. На слѣдующее утро онъ всталъ очень рано, заперся въ мастерской и проработалъ три часа, вплоть до утренняго чая.

Въ девять часовъ онъ пошелъ на кухню и вернулся оттуда съ четырьмя большими корзинами. Вооружившись каждый двумя корзинами, отецъ и дочь пѣшкомъ отправились въ Нью Іоркъ. Перевозъ на Двадцать третьей улицѣ, конечно, очень сократилъ бы имъ путь, но они не воспользовались имъ. За перевозъ пришлось бы уплатить шесть центовъ, а Карлу такія деньги казались весьма солидною суммою. Они съ удовольствіемъ прошлись до моста, перешли черезъ него и направились дальше по Бродвею. Оба чувствовали себя вполнѣ счастливыми въ обществѣ другъ друга. Добрыхъ три часа добирались они до Вашингтонскаго сквера.

И Карлъ и Текла отлично знали эту часть города. На солнечной сторонѣ сквера находился магазинъ двоюроднаго брата Карла, Вильгельма Ретинга, портного. Каждый разъ, когда они попадали въ городъ, они непремѣнно заходили навѣстить родственника. Домъ, который они теперь отыскивали, стоялъ на тѣневой сторонѣ сквера. Это былъ старинный, трехэтажный домъ изъ коричневаго камня, съ подвальнымъ помѣщеніемъ.

Едва только они поровнялись съ подъѣздомъ, какъ передъ ними распахнулась входная дверь и на порогѣ появилась Лу въ сопровожденіи молодого адвоката, нанимавшаго комнату у ея матери.

Лу и Текла посмотрѣли другъ на друга и привѣтливо улыбнулись. Ни та, ни другая не признала свою прежнюю школьную подругу.

— Вамъ надо кого нибудь видѣть у насъ? — спросила Лу, видя, что Текла и ея отецъ сторонятся, давая ей и ея спутнику дорогу.

— Здѣсь живетъ м-ссъ Сгсррсъ? — спросила Текла.

— Да, я ея дочь. Войдите, она какъ разъ теперь дома.

Какое-то внутреннее чувство подсказывало Лу, что и ей надо вернуться домой на минутку.

— Можетъ быть, она хочетъ поступить къ намъ на мѣсто, — подумала она. — Мнѣ бы очень хотѣлось, чтобы мама наняла ее.

— Не потеряла ли она кошелекъ? — просила Текла.

— Какъ, вы его нашли? — воскликнула Лу. — Гдѣ именно?

— На Лафайетъ авеню въ Бруклинѣ.

— Отлично, — сказала Лу, направляясь обратно къ входнымъ дверямъ, — войдите. Мама будетъ очень рада получитъ обратно свой кошелекъ. Она ѣздила въ Бруклинъ съ визитами и замѣтила потерю, только вернувшись домой.

Они всѣ вмѣстѣ вошли въ прихожую и Лу тотчасъ же послала горничную за м-ссъ Сторрсъ. Черезъ нѣсколько минутъ въ комнату вошла м-ссъ Сторрсъ. Она все еще носила глубокій трауръ. Она сильно располнѣла за эти шесть лѣтъ и очень постарѣла. Лицо ея носило теперь всегда отпечатокъ тихой грусти и полной покорности судьбѣ.

— Очень вамъ благодарна, — милостиво улыбаясь, сказала она Карлу, беря у него изъ рукъ портмоне. Старикъ неловко поклонился ей.

— О, да, — проговорилъ онъ, — мой долгъ…

— Вчера было слишкомъ поздно итти къ вамъ, а то онъ непремѣнно отнесъ бы его вамъ сейчасъ же, какъ только нашелъ, — сказала Текла. — Онъ ужасно боялся, что вы будете волноваться, не находя портмоне.

— Да, я дѣйствительно очень волновалась, — милостиво призналась м-ссъ Сторрсъ. — Для меня это была бы большая потеря. Двадцать долларовъ для меня теперь очень крупная сумма. Мнѣ ни разу не пришлось вынимать дорогою кошелекъ и я замѣтила, что потеряла, его только вернувшись уже домой. Мнѣ такъ жалко, что мои обстоятельства не даютъ мнѣ возможности дать вамъ половину вашей находки, — продолжала она съ грустной, жалостливой улыбкой, обращаясь къ Карлу. — Если бы не моя бѣдность, я бы съ радостью отдала ее вамъ. Сколько мнѣ слѣдуетъ ему дать, мистеръ Адамсъ?

— Онъ ни за что не согласится взять у васъ хотя бы одинъ центъ, — вмѣшалась въ разговоръ Текла. — Вѣдь, ты не возьмешь, правда, папа?

Видя, что онъ не вполнѣ ее понимаетъ, она торопливо заговорила съ нимъ по нѣмецки.

— Они хотятъ заплатитъ тебѣ за находку кошелька.

— Нѣтъ, нѣтъ, — отвѣтилъ онъ ей по нѣмецки.

— Мнѣ не надо денегъ. Очень радъ, что нашелъ ей ея кошелекъ. — Онъ посмотрѣлъ на м-ссъ Сторрсъ, отрицательно замоталъ головою и сталъ пятиться къ дверямъ. — Ну теперь все хорошо, — сказалъ онъ.

— Въ такомъ случаѣ позвольте вамъ предложить четвертую часть находки, — сказала м-ссъ Сторрсъ, видимо обрадованная его отказомъ.

Но Текла отказалась и отъ этого предложенія. Оба чувствовали себя въ достаточной степени вознагражденными любезнымъ обращеніемъ м-ссъ Сторрсъ и тѣми выраженіями благодарности, которыми она проводила ихъ до подъѣзда. Они ушли счастливые и довольные отъ м-ссъ Сторссъ.

Карлъ и Текла шли по Вашингтонскому скверу между двумя громадными стѣнами снѣга. Деревья, покрытыя бѣлою пеленою, такъ и сверкали на солнцѣ. Снѣгъ весело хрустѣлъ у нихъ подъ ногами. Свѣжій утренній воздухъ пощипывалъ Теклѣ щеки и вызвалъ на нихъ яркій румянецъ. Глаза ея возбужденно сверкали, точно они сами были полны снѣга и солнечныхъ лучей. Оба ни словомъ не обмолвились о дивной прелести зимняго утра. Все время, пока они шли по блестѣвшему, бѣлому городу, они упорно молчали, чувствуя себя и безъ словъ совершенно счастливыми. Дойдя до средины Бруклинскаго моста они остановились, чтобы посмотрѣть на рѣку, на гавань и на цѣлую сѣть строеній покрытыхъ пеленою, которыя разстилались у ихъ ногъ. Вся рѣшетка моста была покрыта мелкимъ бѣлымъ снѣгомъ, ялики безпрестанно мелькали то здѣсь, то тамъ, бороздя рѣку въ различныхъ направленіяхъ, на нихъ также мѣстами лежалъ снѣжный покровъ; у береговъ толпились суда и высоко къ солнцу вздымали свои мачты и паруса.

Они пересѣкали теперь скверъ и Текла, сама того незамѣчая, беззаботно напѣвала какую то грустную мелодію. Услышавъ позвякиваніе бубенчиковъ, она оглянулась, чтобы посмотрѣть, какъ проѣдетъ переполненный публикою омнибусъ, и отъ всей души расхохоталась, когда полисмену сшибли съ головы снѣжнымъ комомъ его каску. Карлъ отчасти раздѣлялъ ея радостное настроеніе, хотя грустныя мысли ни на минуту не оставляли его въ покоѣ. Иногда его глаза прояснялись, но тотчасъ же опять омрачались. Заслышавъ веселые крики, онъ бодро поднималъ голову, но тотчасъ же опускалъ ее подъ наплывомъ мрачныхъ опасеній.

Карлъ до сихъ поръ ни разу не обмолвился своему двоюродному брату о понесенной имъ денежной потерѣ. Но сегодня онъ твердо рѣшилъ все подробно ему разсказать. Онъ хотѣлъ высказать ему всѣ своя опасенія о будущности семьи и разузнать, нельзя-ли ихъ такъ или иначе обезпечить.

У Вилльяма были твердо установившіеся взгляды на всѣ вопросы жизни. Послѣ обѣда Карлъ повелъ его въ въ гостиную и разсказалъ ему свою грустную повѣсть. Вилльямъ выслушалъ его съ снисходительнымъ и покровительственнымъ видомъ, не лишеннымъ доли симпатіи. Разговаривали они по-нѣмецки.

— Да, это тяжелый ударъ для тебя, — сказалъ Вилльямъ. — Надо было взять свой вкладъ до краха банка. Что же ты теперь подѣлываешь?

Карлъ на минуту задумался. Ему очень хотѣлось бы разсказать своему собесѣднику, чѣмъ онъ теперь занимается. Работа обезпечивала ему существованіе, но онъ положительно не зналъ, какимъ образомъ заполучить обратно свои десять тысячъ долларовъ. Былъ можетъ, Вилльямъ ему поможетъ, но долгія размышленія заставляли его хранить въ секретѣ свою тайну изъ страха и осторожности.

— Люди иногда, вѣдь, страхуютъ свою жизнь? — спросилъ онъ послѣ долгаго молчанія.

— Конечно: если я умру, моя жена получитъ пять тысячъ долларовъ.

— Вотъ это-то мнѣ и нужно, — обрадовался Карлъ. — Я хочу вернуть Катринѣ и дѣвочкамъ тѣ деньги, которыя я потерялъ. Можно-ли мнѣ застраховать себя въ десять тысячъ долларовъ и какъ это сдѣлать?

— Тебѣ уже перевалило за пятьдесятъ пятъ лѣтъ, — сказалъ Вилльямъ, — и эта операція станетъ тебѣ очень дорого.

— Сколько же?

Вилльямъ не зналъ, сколько это могло стоить, но ему не хотѣлось признаваться въ этомъ.

— Приблизительно долларовъ пятьсотъ въ годъ, я такъ думаю.

— А куда мнѣ надо пойти, чтобы оборудовать это дѣло?

— Приходи ко мнѣ, когда рѣшишь застраховаться, и я тебя сведу въ мое общество. Да есть-ли у тебя деньги на первое хоть время?

— Я шесть лѣтъ откладывалъ ежемѣсячно по пятнадцати долларовъ. У меня есть 1.500 долларовъ.

— Этого почти что хватитъ на три года, — сказалъ Вилльямъ. Нѣсколько минутъ онъ что-то вычислялъ про себя и прибавилъ: — Если бы ты могъ еще три года откладывать по двѣсти пятьдесятъ долларовъ, то твое дѣло было бы въ шляпѣ. Постарайся какъ-нибудь скопить эти деньги. А черезъ пять лѣтъ можешь и умереть.

— Да, — сказалъ Карлъ. Ему очень хотѣлось выяснить себѣ еще одинъ вопросъ, но онъ не зналъ, какъ къ нему приступить. Онъ долго ломалъ голову надъ этимъ и затѣмъ спросилъ, не отрывая глазъ отъ пола:

— Получатъ-ли онѣ деньги, если меня раздавятъ или если я брошусь изъ окна на улицу и разобьюсь на смерть?

— Тутъ родъ смерти не играетъ никакой роли. Они все-равно получать деньги.

— Меня это давно уже безпокоитъ, — сказалъ Карлъ. — Очень тебѣ благодаренъ за указанія. Я приду къ тебѣ въ понедѣльникъ и ты меня сведешь, куда слѣдуетъ.

Онъ пошелъ звать Теклу, которая помогала Алисѣ убирать посуду.

— Отчего ты не пристроишь Эмелину и Теклу къ какому-нибудь дѣлу? — спросилъ Вилльямъ.

— О, да, — отвѣтилъ Карлъ, — придетъ время, пристрою ихъ куда-нибудь.

— Но ты долженъ теперь же позаботиться объ этомъ, — авторитетнымъ тономъ настаивалъ на своемъ Вилльямъ. — Не хорошо пріучать ихъ къ праздности. Смотри, какъ бы худо не было.

— Развѣ? — сказалъ Карлъ, очень встревоженный словами двоюроднаго брата.

— Да, конечно. Посмотри на мою семью. Всѣ мои дѣти давно уже работаютъ, а у меня побольше денегъ, чѣмъ у тебя.

— Но, вѣдь, Эмелина и Текла еще учатся?

— Пора бы имъ покончить, наконецъ, съ ученіемъ. На что оно имъ? Онѣ и такъ достаточно знаютъ. Я давно уже взялъ изъ школы Герберта и Анну и пристроилъ ихъ къ хорошему дѣлу. Оба отлично теперь зарабатываютъ. Они не лодырничаютъ, не скандалятъ, сами за себя постоятъ, въ обиду не дадутся. Пристрой своихъ дѣтей къ дѣлу, пока ты еще живъ. Если ты оставишь имъ наслѣдство, онѣ только растратятъ его. Онѣ станутъ всюду рыскать и непремѣнно впутаются въ какую-нибудь некрасивую исторію.

Карлъ безпомощно посмотрѣлъ на своего двоюроднаго брата, все его лицо дергалось отъ волненія.

— Что же мнѣ дѣлать? — спросилъ онъ съ тревогою въ голосѣ. — Не можешь-ли ты мнѣ помочь, Вилльямъ?

— Пожалуй, можно попробовать, — сказалъ Вилльямъ польщенный тѣмъ, что Карлъ обращается къ нему за содѣйствіемъ. — Тутъ рядомъ помѣщается заведеніе Исаака Розенталя. У него работаетъ много дѣвушекъ. Можно было бы пристроить твоихъ туда. Тебѣ бы надо переѣхать жить въ наши края.

Мысль о переѣздѣ казалась прямо-таки ужасной для Карла. Ему былъ очень дорогъ маленькій желтый домъ въ Бруклинѣ. Неужели ему придется разстаться съ своимъ дворикомъ и съ садикомъ, на устройство котораго онъ положилъ тамъ много силъ и труда. Но Вилльямъ настойчиво стоялъ на своемъ, доказывая всю цѣлесообразность предложеннаго ихъ проекта. Разговоръ длился цѣлый часъ и когда Карлъ, наконецъ, собрался идти домой онъ вполнѣ примирился съ предложеніемъ своего двоюродного брата и согласился на переѣздъ. Онъ уже не могъ спокойно проводить день за днемъ въ своемъ маленькомъ домикѣ, неизвѣстная будущность, страхъ передъ нимъ, тревога о дѣтяхъ навсегда сдѣлали невозможнымъ прежнее мирное, безмятежное существованіе. Самоувѣренный тонъ Вилльяма сильно подѣйствовалъ на Карла и онъ ухватился за его предложеніе, какъ утопающій за брошенный ему крѣпкій, надежный канатъ. Карлъ находился въ состояніи полнаго отчаянія и ему необходима была поддержка сильнаго человѣка въ этотъ мучительно-тяжелый для него моментъ. Закупивъ въ городѣ все необходимое, онъ торопливо направился домой съ Теклой. Онъ не шелъ, а бѣжалъ домой, видимо, стремясь поскорѣе уйти отъ грозящей ему въ городѣ опасности.

Разставанье съ желтенькимъ домикомъ и переѣздъ на городскую квартиру тяжело отразились на Карлѣ. Катрина гораздо спокойнѣе отнеслась ко всѣмъ этимъ перемѣнамъ, чѣмъ ея мужъ. Ей было совершенно безразлично, гдѣ бы ни жить, лишь бы только не разлучаться съ Карломъ, безъ котораго жизнь потеряла бы въ ея глазахъ всю свою прелесть. При видѣ фургоновъ, наполненныхъ вещами изъ желтенькаго дома, у Карла сжалось сердце. Онъ почувствовалъ, что почва уходитъ у него изъ подъ ногъ. Разставшись съ насиженнымъ гнѣздомъ, онъ впервые замѣтилъ, какъ Катрина и онъ успѣли сильно состариться за всѣ эти годы и понялъ, какъ они оба стали безпомощны теперь. Сердце его болѣзненно ныло, предчувствуя что то недоброе.

Глава XII.

Прошло цѣлыхъ пять мѣсяцевъ съ того дня, когда Эмелина и Текла впервые явились на работу въ заведеніе Исаака Розенталя. Онѣ цѣлыми днями сидѣли, не разгибая спины, и прилежно завивали перья вмѣстѣ со своими товарками. Къ шести часамъ, когда кончалась работа, онѣ были уже совершенно измучены и разбиты, въ пальцахъ дѣлалась судорога, а спина нестерпимо ныла. Вскорѣ Эмелина стала замѣчать, что руки ея грубѣютъ и становятся красными. Она пришла въ ужасъ и принимала всѣ доступныя ей мѣры, чтобы сберечь свои руки, мыла ихъ теплой водой, смазывала вазелиномъ, но, увы, ничего рѣшительно не помогало. Эмелина внутренно негодовала на тѣ условія при которыхъ ей приходилось работать, но по прежнему молчала и никому не высказывала своего неудовольствія.

— Какъ бы я хотѣла больше никогда не возвращаться въ эту отвратительную, грязную дыру, — сказала она какъ то Теклѣ, на возвратномъ пути изъ мастерской.

— Какъ я была бы рада за тебя, — сочувственно отвѣтила ей Текла. — Отчего ты не попробуешь обратиться къ Альтману и не попросишь его взятъ тебя съ себѣ на службу? Алиса теперь получила у него мѣсто кассирши. Можетъ быть, она согласится похлопотать за тебя.

— Ну, нѣтъ, спасибо. У Альтмана немногимъ лучше, чѣмъ у насъ, не стоитъ и проситься къ нему, — мрачно отвѣтила Эмелина. — Не понимаю, отчего это я должна всю свою жизнь работать не разгибая спины, безъ всякихъ надеждъ на лучшее будущее. Нѣтъ, довольно съ меня, все сдѣлаю, чтобы выбиться въ люди.

Текла всю свою жизнь преклонялась передъ честолюбивыми стремленіями сестры. Услышавъ послѣднія слова Эмелины, она посмотрѣла на нее съ выраженіемъ восторженнаго удивленія на своемъ беззаботномъ личикѣ.

— Что же ты хочешь сдѣлать? — спросила она.

— Поступлю въ школу Джудсона и научусь, какъ слѣдуетъ, шитью и кройкѣ. Они научатъ меня тамъ всему, что надо, и сдѣлаютъ изъ меня человѣка.

Вдали раздавались веселые дѣтскіе крики, и Текла невольно обернулась въ ихъ сторону. Она не могла равнодушно слышать людской говоръ, видѣть свободно разгуливающихъ и видимо счастливыхъ людей, ее такъ и тянуло присоединиться къ нихъ. Но вспомнивъ, что мать не управится безъ нея по хозяйству и ждетъ ея возвращенія съ минуты на минуту, она разсталась на углу съ Эмелиною и торопливо направилась домой.

До ужина оставалось еще много времени. Эмелина обошла кругомъ весь скверъ, изрѣдка поглядывая на обрамлявшіе его старинные, красивые, чопорные дома, и дойдя до арки пристально уставилась на разстилавшуюся передъ нею Пятую улицу, которая такъ и влекла ее къ себѣ своимъ богатствомъ и роскошью. Затѣмъ она медленно пошла назадъ и остановилась передъ зданіемъ школы Джудсона и невольно задумалась, соображая, чему ее смогутъ обучить здѣсь.

Текла прошла на Томкинсъ-стритъ и и вскорѣ завернула въ подъѣздъ, третій отъ угла. Карлъ нанималъ квартиру изъ пяти комнатъ въ двухъэтажномъ деревянномъ домѣ. Подъ квартирою Фишера помѣщался башмачный магазинъ. Одна комната выходила на улицу и изъ оконъ видна была церковь. На подоконникахъ стояли герани.

Войдя въ комнату, Текла тотчасъ же вытащила изъ кармана четыре кредитки и отдала ихъ отцу. Карлъ съ грустью взялъ ихъ у нее. Онъ жестоко страдалъ за дочерей, ему невыразимо больно было видѣть, какъ много онѣ принуждены работать. Вилльямъ неоднократно пробовалъ настоять на томъ, чтобы онъ отбиралъ у дочерей весь ихъ заработокъ.

— Нельзя оставлять имъ на руки деньги, — говорилъ онъ, — помяни мое слово, сейчасъ же начнутъ транжирить. Отбирай у нихъ все до послѣдняго цента, самъ потомъ снѣ спасибо скажешь.

Но такія крутыя мѣры были не по душѣ Карлу. Онъ не послѣдовалъ совѣту своего двоюроднаго брата и бралъ у дочерей только то, что онѣ сами находили возможнымъ удѣлять ему изъ своего заработка. Карлъ ни цента не тратилъ изъ этихъ денегъ и копилъ ихъ про черный день для Эмелины и Теклы.

— Я заработала цѣлыхъ четыре доллара шестьдесятъ центовъ за эту недѣлю, — радостно сообщила родителямъ Текла, очень довольная тѣмъ, что можетъ дать отцу такъ много денегъ, — а Эмелина получила что то около шести долларовъ. — Она отлично сознавала превосходство сестры и очень ею гордилась. Она принялась гладить вмѣсто матери, затѣмъ, покончивъ съ этимъ дѣломъ, отодвинула въ сторонку подставку съ утюгомъ, поставила на мѣсто гладильную доску, выдвинула столъ на середину комнаты и накрыла его скатертью. М-ссъ Фишеръ всецѣло ушла въ заботы объ обѣдѣ и варила своимъ дѣвочкамъ овощи.

Какъ только Эмелина вернулась домой, мать опрометью бросилась подавать ей обѣдать. — Все готово, Эмми, — приговаривала она, накрывая ей на столъ. Эмелина сняла шляпу и положила ее на письменный столъ, посмотрѣлась внимательно въ зеркало, поправила прическу и только тогда подошла къ обѣденному стелу. М-ссъ Фишеръ стояла рядомъ съ нею и очень волновалась, пока дочь не усѣлась за столъ и не попробовала поданное ей кушанье. Но на этотъ разъ все обошлось благополучно, Эмелина ни на что не ворчала и ея старушка мать, устало и облегченно вздохнувъ, опустилась на стулъ у стола.

Тотчасъ послѣ обѣда Эмелина ушла изъ дому и направилась въ школу Джудсона. Она великолѣпно шила и потому ее тотчасъ же приняли въ одинъ изъ старшихъ классовъ. Цѣлый часъ просидѣла она въ классѣ, внимательно выслушивая объясненія учительницы. Съ тѣхъ самыхъ поръ, какъ она узнала о существованіи громаднаго соціальнаго различія въ положеніи, занимаемомъ различными людьми, узнала, что она стоитъ въ самомъ хвостѣ этой іерархической лѣстницы, Эмелина была глубоко несчастна и только теперь, сидя въ классѣ за шитьемъ, почувствовала себя удовлетворенной. Это былъ первый шагъ къ намѣченной цѣли, и въ душѣ она стремилась дальше, какъ можно скорѣе.

Глава VIII.

Всѣ пансіонеры, жившіе въ домѣ мистриссъ Сторрсъ, были въ высшей степени честные, порядочные люди. Макъ Кларены, мистриссъ Уинтропъ, мистеръ Трюсдэль, сестры Уаделль — были скучные, добродѣтельные люди. Взгляды ихъ были довольно узкіе, судили они всѣхъ чрезвычайно строго и не находили возможнымъ прощать даже малѣйшій проступокъ. Сами же руководились въ жизни прописной моралью, составлявшей весь ихъ немудреный, нравственный багажъ.

Лу чувствовала себя совершенно чужой и одинокой въ домѣ матери. Она задыхалась въ окружавшемъ ее обществѣ и всѣми силами души рвалась навстрѣчу иной жизни, полной дѣятельности. Ей хотѣлось имѣть настоящихъ друзей, съ которыми она могла бы говоритъ вполнѣ откровенно. Мистриссъ Сторрсъ неоднократно предостерегала своихъ дочерей отъ дружбы съ мужчинами и много положила труда на то, чтобы онѣ были сдержанными, корректными, воспитанными дѣвушками, умѣющими держатъ мужчинъ на почтительномъ разстояніи отъ себя. Неприступной, знающей себѣ цѣну, дѣвушкѣ легче выйти замужъ, наставляла своихъ дочерей мистриссъ Сторрсъ. Эми чувствовала себя дома отлично и вполнѣ удовлетворялась окружавшимъ ее обществомъ. Лу же положительно задыхалась въ немъ. Девятнадцатилѣтняя дѣвушка смѣло смотрѣла жизни въ глаза и, сама того не подозрѣвая, успѣла познакомиться со многими отрицательными ея сторонами. Она совмѣщала тонкій, наблюдательный, пытливый умъ съ нѣжнымъ сердцемъ и чуткой, чистой душою. Отличительной чертой ея характера была необыкновенная любознательность. Рѣшительно все на свѣтѣ способно было заинтересовать ее: она съ увлеченіемъ изучала звѣзды; доискивалась причины радостной улыбки перваго встрѣчнаго на улицѣ, старалась проникнуть въ его мысли и часто мечтала о тѣхъ невѣдомыхъ странахъ, которыя начинались для нея за поворотомъ улицы. Она, ни на минуту не задумываясь, убѣжала бы изъ дому съ Алладиномъ и была бы способна увлечься первымъ встрѣчнымъ, хоть нѣсколько отличающимся отъ окружавшихъ ее шаблонныхъ людей.

При первомъ же своемъ появленіи въ домѣ мистриссъ Сторрсъ, Эдгаръ Адамсъ очень понравился ей и заинтересовалъ ее. Молодой адвокатъ пользовался большимъ расположеніемъ мистера Вандемера и судьи Престона и этого было достаточно, чтобы мистриссъ Сторрсъ смотрѣла сквозь пальцы на многое въ его поведеніи и не препятствовала Лу дружить съ нимъ. Его смѣлыя, откровенныя мнѣнія приводили въ священный ужасъ рѣшительно всѣхъ въ домѣ Сторрсъ, кромѣ Лу, которая была въ полномъ восторгѣ отъ его рѣзкихъ выходокъ и производимаго ими впечатлѣнія. Адамсъ былъ сыномъ фермера и самостоятельно пробился въ адвокаты. Съ раннихъ лѣтъ онъ привыкъ къ труду и бережливости, что дало ему возможность прослушать курсъ университета и поѣхать въ Нью-Іоркъ. Очутившись въ этомъ огромномъ городѣ, онъ вскорѣ понялъ, что привычка къ труду и бережливости не помогутъ ему сдѣлать здѣсь карьеру, но что его привлекательная наружность, пріятный голосъ, остроуміе и краснорѣчіе могутъ оказать ему большую услугу. Постепенно онъ становился болѣе умѣреннымъ въ своихъ взглядахъ, не былъ уже такимъ ярымъ революціонеромъ, какимъ пріѣхалъ сюда. Онъ быстро дѣлалъ карьеру, не особенно утруждая себя работой.

Прошло 4 года съ тѣхъ поръ, какъ онъ поселился въ Нью-Іоркѣ и за это время онъ успѣлъ заработать и истратить свыше 10 тысячъ долларовъ. Онъ состоялъ членомъ Университетскаго клуба, работалъ въ адвокатской конторѣ Стивенсона, Логана и Барра и его имя красовалось на дощечкѣ у входа. Предполагали, что, со временемъ, онъ сдѣлается членомъ фирмы. Судья Престонъ предсказывалъ ему блестящую, политическую карьеру. Вилльямъ Вандемеръ думалъ сдѣлать его своимъ повѣреннымъ и разсчитывалъ, что Адамсъ сумѣетъ разжалобить судей и заставить ихъ смотрѣть снисходительнѣе на синдикаты. Вечеромъ Адамсъ всегда облачался во фракъ; онъ часто бывалъ въ клубѣ, театрѣ и на обѣдахъ у знакомыхъ. Очень часто онъ не ночевалъ дома и его смуглое, мужественное лицо замѣтно измѣнилось отъ кутежей.

Вполнѣ ясной, опредѣленной цѣли жизни у него теперь не было и потому онъ не могъ себя заставитъ серьезно приналечь на работу. Лу нравилась ему, но онъ самъ еще не зналъ, насколько въ немъ сильно было чувство къ ней, а на счетъ будущаго, онъ не загадывалъ. Онъ любилъ въ сумерки сидѣть на балконѣ и молча слѣдить за Лу, когда она, вмѣстѣ съ матерью и сестрою, выходила на сосѣдній балконъ подышатъ свѣжимъ вечернимъ воздухомъ. Ему нравились ея ясные, блестящіе глаза, густая краска, мгновенно, при малѣйшемъ поводѣ, покрывающая ея щеки, ея нѣжный голосъ, въ которомъ такъ часто звучитъ нотка ироніи. Въ разговорѣ съ нею онъ часто ощущалъ какую-то неловкость, смущеніе. Она высмѣивала его умныя мысли и доводила его до того, что онъ самъ принужденъ былъ признать ихъ азбучными истинами. Стоило ему только выказать ей свою нѣжность, какъ она тотчасъ же становилась съ нимъ холодна и безпощадно смѣялась надъ нимъ.

Жизнь въ домѣ мистриссъ Сторрсъ текла далеко не мирно. Разница убѣжденій вызывала постоянно столкновенія между Адамсомъ и остальными обитателями дома. По природѣ Адамсъ былъ очень симпатичнымъ и чуткимъ человѣкомъ, но въ настоящее время онъ всецѣло находился подъ обаяніемъ ослѣпительнаго блеска новой для него жизни. Временно его вполнѣ удовлетворяли маленькія удачи и блестящіе виды на будущее. Жизнь казалась ему прекрасной и въ немъ все рѣже и рѣже просыпались болѣе серьезные запросы къ ней. Пансіонеры мистриссъ Сторрсъ раздражали и въ то же время забавляли его.

Лу и Адамсу приходилось прибѣгать къ разнымъ хитростямъ, чтобы имѣть возможность видѣться. Такое положеніе вещей длилось уже довольно давно. Сестры Уаделль, жившія въ пансіонѣ мистриссъ Сторрсъ, обратили вниманіе на взгляды, которыми часто обмѣнивались молодые люди за столомъ, на ихъ частыя прогулки вдвоемъ, не ускользнули отъ ихъ бдительнаго взора и продолжительные разговоры въ гостиной, въ сторонѣ отъ всего остального общества. Первое время сестры молчали, но какъ только Адамсъ прекратилъ свои визиты къ нимъ послѣ обѣда, чтобъ слушать игру Сусанны Уаделлъ, Елизавета тотчасъ же начала ему мстить, дѣлая весьма прозрачные намеки мистриссъ Макъ-Кларенъ и мистриссъ Уинтропъ о характерѣ его отношеній къ Лу. Все это говорилось самымъ невиннымъ, дружескимъ образомъ, но результаты распущенной сплетни вскорѣ оказались на лицо. Мистриссъ Сторрсъ была внѣ себя: ея дочь еще не помолвлена, а злые языки позволяютъ себѣ распускать про нее грязные слухи. Эгого, какъ мать, она не могла дозволить. Какъ-то утромъ она отвела Лу въ сторону и дала ей нѣсколько совѣтовъ житейской мудрости, чтобъ оградить неприкосновенность своей чистоты.

— Мнѣ не нравится, Лу, твоя манера держаться съ мистеромъ Адамсомъ, — сказала она. — Надо быть сдержаннѣе въ обращеніи съ нимъ.

— Что ты хочешь сказать, мама? — краснѣя, спросила Лу.

— За столомъ ты почти не сводишь съ него глазъ и цѣлыми вечерами просиживаешь съ нимъ вдвоемъ въ уголкѣ гостиной, вдали отъ всѣхъ остальныхъ. Всѣ начинаютъ замѣчать твое странное поведеніе и распускаютъ разныя сплетни на твой счетъ. Помни, Лу, что дѣвушкѣ очень легко погубить свою репутацію.

Слова матери очень удивили и глубоко взволновали Лу. Она не могла говоритъ отъ волненія, сильно покраснѣла и не сводила глазъ съ лица матери.

— Я не хочу сказать этимъ, что ты поступаешь дурно, — мягко продолжала мистриссъ Сторрсъ. — Безспорно мистеръ Адамсъ очень интересный молодой человѣкъ, и дядя Вилльямъ увѣряетъ меня, что ему предстоитъ блестящая будущность. Конечно, если бы дѣло обстояло иначе, я никогда не приняла бы его въ свой домъ. Но, какъ у всѣхъ геніальныхъ людей, у него очень странные взгляды и мнѣ хотѣлось бы разъ навсегда положить конецъ твоимъ безконечнымъ разговорамъ съ нимъ. Ты еще молода и легко можешь подчиниться его вліянію.

Тутъ Лу не могла сдержать улыбки, но она недостаточно еще овладѣла собой, чтобы спокойно возразитъ матери.

— Во всякомъ случаѣ ты компрометируешь себя, позволяя ему ухаживать за собою, и всѣмъ своимъ поведеніемъ даешь лишь поводъ къ сплетнямъ, — продолжала мистриссъ Сторрсъ. — Со временемъ ты, конечно, встрѣтишь порядочнаго человѣка, котораго ты полюбишь и выйдешь за него замужъ. Теперь же тебѣ еще слишкомъ рано думать о замужествѣ. Молодыя дѣвушки должны быть очень скромны и пока онѣ не помолвлены, должны быть очень осторожны съ молодыми людьми.

Встревоженная мистриссъ Сторрсъ взглянула на дочь и, замѣтя ея смущеніе, продолжала еще болѣе мягкимъ тономъ: — Я рѣшила поговорить съ тобою откровенно, моя милая, находя, что наступилъ такой моментъ въ твоей жизни, когда каждая мать обязана высказать свое мнѣніе дочери и указать ей на то, что готовитъ она себѣ въ будущемъ. Не принимай это такъ близко къ сердцу. Я, вѣдь, не упрекаю тебя, да и не въ чемъ упрекатъ тебя. Я хочу только добиться, чтобы ты была осторожнѣе съ мистеромъ Адамсомъ.

Вышеприведенный разговоръ происходилъ полгода спустя послѣ появленія мистера Адамса въ пансіонѣ мистриссъ Сторрсъ. Слова матери натолкнули Лу на новыя для нея мысли и первое время она избѣгала общества Адамса. Въ продолженіе цѣлаго года она ежедневно посѣщала школу Берлица и брала уроки музыки. Иногда Адамсъ поджидалъ ее на улицѣ, въ нѣсколькихъ шагахъ отъ дома, и провожалъ въ школу или на урокъ. Оба очень любили эти утреннія прогулки и часто, увлеченные чудною погодою, они отправлялись въ паркъ, манившій ихъ своею прохладою, свѣжею зеленью травы и деревьевъ.

Но больше всего интересовала Лу ночная жизнь города, о которой она имѣла лишь смутное представленіе. Окно ея спальни выходило въ скверъ и она цѣлыми часами просиживала около него, наблюдая за шумною жизнью улицы и чутко прислушиваясь къ звонко раздававшимся въ сумерки смѣху и крикамъ. Вотъ гдѣ настоящая жизнь, не знающая никакихъ стѣсненій, думалось ей и хотѣлось поближе познакомиться съ этой жизнью, казавшейся ей издали такой заманчивой и интересной. Вечеромъ, Лу часто видѣла изъ своего окна прогуливавшагося въ скверѣ Адамса. Какъ завидовала она его самостоятельности, какъ хорошо ни отъ кого не зависѣть. Какъ бы хорошо пойти, куда глаза глядятъ, побродить по лабиринту громаднаго дѣлового города, полнаго таинственности и прелести. Ночью, когда всѣ въ домѣ покоились сномъ праведныхъ, Лу осторожно спускалась внизъ и отправлялась въ скверъ посидѣть съ Адамсомъ. Въ эти ночные часы скверъ былъ совершенно пустъ; волна жизни откатывалась отъ него куда то далеко. Лу бывала настроена очень нервно; неизвѣстность привлекала ее, но пока ея приключенія ограничивались ночными свиданіями въ скверѣ. Какъ это ни странно, но Адамсъ всѣми силами удерживалъ дѣвушку отъ болѣе рискованныхъ шаговъ. Эти ночныя свиданія украдкой доставляли ему большое удовольствіе. Съ живымъ интересомъ наблюдалъ онъ каждый разъ быструю смѣну впечатлѣній рвущейся на встрѣчу жизни дѣвушки, но не соглашался пойти съ ней куда нибудь за предѣлы сквера. Было время, когда и ему жизнь представлялась полной таинственной прелести, но онъ уже успѣлъ познакомиться съ ея темными сторонами и отлично изучилъ дневную и ночную жизнь громаднаго города. Безцѣльная, безбѣдная жизнь начинала надоѣдать ему. Кутежи опротивѣли ему и все чистое и невинное вызывало въ немъ теперь чувство поклоненія. Лу нравилась ему. Онъ восторгался ея несложившейся еще фигурой и чуднымъ цвѣтомъ лица. Но любопытство ея приводило его прямо въ ужасъ. Какъ мало понимала она, что кроется подъ тѣмъ, что такъ страстно хотѣла узнать. Сначала онъ вы за что не хотѣлъ согласиться на свиданія съ нею ночью, въ скверѣ, и она очень обидѣлась на него за это.

Кипучая, дѣятельная жизнь казалась Лу чрезвычайно интересной, но многія стороны этой жизни были ей непонятны и она часто обращалась за разъясненіями къ старшимъ, но въ отвѣтъ получала одни лишь нравоучительныя наставленія.

Жизнь была бы нестерпимо тяжела для Лу, если бы у нея не было подруги, которую она положительно обожала. Она беззавѣтно любила Дору Престонъ, замѣнявшую ей сестру. Мистриссъ Сторрсъ часто бывала у Вандемеровъ, и Лу, чтобъ повидаться съ Дорой, отправлялась обыкновенно вмѣстѣ съ матерью къ теткѣ. Если Лу не заставала свою подругу у Вандемеровъ, то отправлялась къ Престонамъ и прямо проходила въ библіотеку, гдѣ Дора обыкновенно просиживала цѣлые часы, углубившись въ чтеніе. Лу была не изъ трусливыхъ, не тѣмъ не менѣе она всегда робѣла въ присутствіи судьи Престона. Судья былъ очень неразговорчивъ и большею частью молчалъ. Но на счетъ его воззрѣній и взглядовъ не существовало двухъ мнѣній.

Дора выросла въ домѣ своего мрачнаго отца. Теперь ей шелъ восемнадцатый годъ. Это была необыкновенно серьезная и глубокая натура. Все, что переживала она своею нѣжною душою, моментально отражалось на ея выразительномъ лицѣ. Ея ласковые, сѣрые глаза свѣтились мягкимъ, внутреннимъ свѣтомъ. Она была отлично образована, училась у лучшихъ учителей и воспитывалась подъ непосредственнымъ наблюденіемъ мистриссъ Вандемеръ. Несмотря на свои семнадцать лѣтъ она часто производила на другихъ впечатлѣніе настоящаго ребенка. Она искренно и глубоко любила людей, легко волновалась до глубины души и часто поддавалась своему неостывшему еще юношескому пылу. Она была очень религіозна и ни въ чемъ не уступила бы самой идеальной монахинѣ. Она нѣжно и преданно, какъ истая Джульета, любила Ричарда Вандемера. Религія и любовь сливались у нея въ одно гармоничное цѣлое. Ребенкомъ она посѣщала церковь съ м-ссъ Вандемеръ, бывала на миссіонерскихъ собесѣдованіяхъ и въ благотворительныхъ учрежденіяхъ. Дѣвочка благоговѣйно относилась къ дѣятельности м-ссъ Вандемеръ и считала посѣщенія благотворительныхъ учрежденій святымъ дѣломъ. На церковь она смотрѣла, какъ на домъ, въ которомъ обитаетъ Божество.

Она часто ѣздила съ м-ссъ Вандемеръ по пріютамъ и съ ея разрѣшенія привозила дѣтямъ игрушки, а старушкамъ цвѣты, кружевные чепцы и платки. М-ссъ Ванденеръ никогда не брала ее съ собой въ пріюты для беззащитныхъ или падшихъ дѣвушекъ. Дора обыкновенно въ такихъ случаяхъ терпѣливо ожидала ее въ экипажѣ, на улицѣ, и съ болью въ сердцѣ недоумѣвала, отчего ей нельзя побывать въ этихъ пріютахъ. Она не понимала и не знала тайны этихъ мрачныхъ учрежденій, но она была способна рыдать съ жившими тамъ несчастными женщинами, сочувствовать ихъ тяжелому, непонятному ей, горю. Она безъ критики приняла на вѣру всѣ догматы епископальной церкви и много вложила собственной поэзіи въ ея обрядовую сторону. Любовь къ Ричарду Вандемеру также, какъ и глубокая религіозность, составляла главную основу всей ея жизни. Она любила его съ тѣхъ поръ, какъ начала себя понимать и всегда признавала его полную власть надъ собою. Ребенкомъ она, по первому его зову, тотчасъ же прибѣгала къ нему. Величайшимъ счастіемъ считала она чѣмъ нибудь услужить ему. Она инстинктивно старалась жить въ мирѣ съ отцомъ, сообразоваться съ его желаніями, и потому между отцомъ и дочерью установились ровныя, невозмутимо спокойныя отношенія. До самаго послѣдняго времени она не испытала никакого личнаго горя.

Какъ-то въ іюнѣ Лу было особенно тяжело на душѣ и ей захотѣлось поговорить съ человѣкомъ, которому она могла бы чистосердечно излить все то, что накипѣло у нея на душѣ. Она отправилась къ Вандемерамъ и застала Дору въ библіотекѣ, погруженную въ чтеніе.

— Поѣдемъ въ паркъ, Дора, — сказала она. — Я такъ несчастна сегодня.

— Ты несчастна, Лу? Вотъ никогда не повѣрила бы. Ты всегда такъ весела.

— Мнѣ тяжело и я никакъ не могу встряхнуть себя! Тоска одолѣла.

— Дѣйствительно, милая Лу, ты сегодня совсѣмъ не похожа на себя. Что случилось?

— Пойдемъ въ паркъ. Тамъ я все тебѣ разскажу.

Молодыя дѣвушки вышли изъ дому, перешли улицу по направленію къ парку, открыли запертую на ключъ калитку и медленно дошли до скамейки, стоявшей подъ раскидистымъ большимъ вязомъ. Въ нѣсколькихъ шагахъ отъ нихъ сидѣла мать съ дочерью. До Доры и Лу едва доносился голосъ дочери, читавшей въ слухъ.

— Какая жара и духота сегодня на улицахъ, — сказала Лу, — за то здѣсь свѣжо и прохладно.

— Разсказывай твою тайну.

Лу мечтательно посмотрѣла на зеленую лужайку, видимо соображая что-то.

— Не понимаю такихъ людей, какъ мама, которымъ горе кажется чѣмъ-то пріятнымъ. Я твердо рѣшила, Дора, бытъ счастливою или же совсѣмъ не жить. Мнѣ необходимо, такъ или иначе, получить полное удовлетвореніе и свободу, которая придаетъ жизни хотя бы кажущуюся цѣнность. Я хочу дѣйствовать вполнѣ честно, а мнѣ приходится жить на счетъ мамы и все время протестовать противъ ея же плановъ. Она теперь въ восторгѣ, потому что тетя Сусанна согласилась взять меня и Эми съ собою Нью-Йоркъ. То, что въ ея глазахъ имѣетъ громадную важность, кажется мнѣ пустяками.

— Отчего ты не хочешь разсказать мнѣ о своемъ горѣ, Лу, — мягко остановила ее Дора.

— Ты любишь Дика, Дора?

Дори съ изумленіемъ посмотрѣла на подругу.

— Ахъ, Лу, — прошептала она, — зачѣмъ ты спрашиваешь меня о такихъ вещахъ?

— Я хочу знать, какъ это началось у тебя, на что похожа любовь и сомнѣваешься ли, ты когда-нибудь въ своемъ чувствѣ.

Взволнованная и растерянная Дора не въ силахъ была отвѣчать и молчала, но Лу была слишкомъ занята своими мыслями, чтобы обратить вниманіе на состояніе подруги. Помолчавъ немного, Лу опять заговорила.

— Не знаю, люблю ли я м-ра Адамса или нѣтъ, знаю только, что я несчастна, Дора, — прибавила она, сильно подчеркивая послѣднія слова. — Ахъ, если бы я могла сама зарабатывать деньги.

Лу вдругъ почувствовала, какъ вздрогнула сидѣвшая рядомъ съ нею Дора и, обернувшись, увидѣла, что подруга ей сидитъ съ опущенными внизъ глазами, подъ густыми рѣсницами которыхъ блестятъ слезы. Лу была въ полномъ недоумѣніи, не понимая, чѣмъ вызваны слезы.

Неужели Дора такъ сильно сочувствуетъ ея горю?

— Лу, — сказала Дора, спустя нѣкоторое время, — быть можетъ настанетъ такое время, когда я буду просить тебя поселиться со мною вдвоемъ. Можетъ бытъ, твоя мать согласится на это, конечно, если только ты не выйдешь замужъ. Мы жили бы какъ настоящія сестры и дѣлили бы все пополамъ съ тобою.

— Жить съ тобою, Дора? Развѣ ты уже забыла Дика?

— Кто знаетъ, можетъ быть, онъ не захочетъ жениться на мнѣ.

— А я думала, что это дѣло рѣшенное.

Дора ничего не отвѣтила на это.

— Но вѣдь онъ любитъ тебя и ты знаешь это?

— Послѣдніе два года я почти не видѣла его. Думала, что онъ вернется домой нынѣшнимъ лѣтомъ и такъ ждала его пріѣзда. Зима тянулась безконечно долго. Но изъ колледжа онъ поѣхалъ со своими друзьями прямо въ Италію. За все это время онъ прислалъ мнѣ только одно письмо.

— Какая ты несносная, Дора. Вообразила себѣ Богъ вѣсть что. Дикъ любить тебя и будетъ всегда любить.

Дора поднялась впередъ и, вся преобразившись, оживленно спросила:

— Ты, дѣйствительно, такъ думаешь?

— Онъ обожаетъ тебя. Мнѣ ли не знать.

— И ты увѣрена въ этомъ?

— Ты для него всѣ на свѣтѣ.

— Но объясни, почему же онъ не пишетъ мнѣ?

— Видишь ли, онъ еще очень молодъ, почти мальчикъ. Его молчаніе доказываетъ, что онъ любитъ тебя и не сомнѣвается въ этомъ.

— Какая ты умная, — сказала Дора.

Обѣ замолчали. Дора крѣпко сжимала руку Лу. По силѣ чувства онѣ были взрослыми дѣвушками, по знанію жизни — сущія дѣти, блуждающія въ темнотѣ и которымъ всѣ лгали. Можно-ли было ожидать отъ нихъ иныхъ мыслей?

Дни замѣтно удлинились и онѣ просидѣли въ паркѣ до начала седьмого часа. Солнечные лучи ярко освѣщали сосѣдніе дома и золотили верхушки деревьевъ. На лужайку медленно надвигалась тѣнь съ запада.

Когда пріятельницы подошли къ калиткѣ, Эмелина уже стояла на улицѣ около рѣшетки и заглядывала въ паркъ. Она только что получила мѣсто у портнихи на Пятой авеню, за 10 долларовъ въ недѣлю и зашла сюда по дорогѣ домой.

— Посмотри, Дора, — шепнула ей Лу, — вотъ она опять здѣсь.

— Какая она красавица.

— Неужели, Дора, ты находишь ее красивой?

— У нея чудные глаза.

— Хотѣла бы я знать, зачѣмъ она такъ часто приходитъ сюда и кто она такая.

— Я сама часто объ этомъ думаю.

Эмелина пристально посмотрѣла на нихъ, когда онѣ вышли изъ парка и захлопнули за собою калитку. Она проводила глазами Дору, видѣла, какъ та быстро взбѣжала по ступенькамъ дома и скрылась въ подъѣздѣ, и затѣмъ пошла слѣдомъ за Лу. Дойдя до угла, она остановилась и проводила Лу глазами до самаго дома.

— Какъ это умудряются люди такъ хорошо устраиваться, — недоумѣвала она про себя. — И, вѣдь, этихъ счастливцевъ такъ много на свѣтѣ.

Она быстро пошла домой, перешла скверъ и рѣшила, что какъ только у нея будетъ достаточное количество денегъ, она тотчасъ же переѣдетъ и поселится отдѣльно отъ своей семьи. Она найметъ хорошую комнату подальше отъ той бѣдноты, которая окружаетъ ее теперь, и заживетъ себѣ счастливо посреди тѣхъ избалованныхъ, счастливыхъ людей, которые до сихъ поръ вполнѣ игнорировали ея существованіе.

Глава IX.

Никогда еще въ жизни не переживалъ Карлъ такого томительно скучнаго и тяжелаго лѣта и осени, какъ въ этомъ году. Онъ скучалъ по своимъ цвѣтамъ, какъ любящій отецъ тоскуетъ по отсутствующимъ дѣтямъ. Мысленно онъ постоянно уносился въ желтенькій домикъ и прилегающій къ нему садикъ. Онъ часто сидѣлъ у окна дома или на скамейкѣ въ паркѣ, поглощенный мрачными мыслями, преслѣдовавшія его опасенія относительно будущаго воплощались въ реальные, грозные образы. Листья вяли и осыпались съ деревьевъ и старикъ почувствовалъ, какъ на него вдругъ откуда-то пахнуло холоднымъ дыханіемъ зимы. Что, кромѣ несчастія, могла принести съ собою зима? Карлу приходилось теперь еще больше просиживать за работой у себя въ мастерской, такъ какъ его зрѣніе съ каждымъ днемъ становилось все слабѣе, а руки тряслись все сильнѣе. Скоро онъ ни на что не будетъ уже годенъ, а дѣло было далеко еще не окончено. Будущее перестало пугать и терзать его измученное сердце съ тѣхъ поръ, какъ онъ застраховалъ свою жизнь и обезпечилъ этимъ свою семью. Но неотвязчивая мысль о смерти угнетающе дѣйствовала на него. Одинъ мѣсяцъ проходилъ за другимъ и Карлу становилась все яснѣй неизбѣжность близкой смерти. Конечно, и онъ, не задумываясь, готовъ, хоть сейчасъ, умереть ради Катрины и дѣтей, но у него слезы навертывались на глаза при мысли объ ихъ горѣ и ужасѣ и о своей вѣчной разлукѣ съ семьею. Въ декабрѣ онъ убѣдился, что его конецъ не за горами. Глаза ему совсѣмъ измѣнили. Онъ не могъ болѣе гравировать. Руки окончательно отказывались ему служить, и онъ только все портилъ, когда принимался за работу. Въ теченіе нѣсколькихъ дней послѣ этого открытія, онъ почти ни на шагъ не отходилъ отъ Катрины. Если она была чѣмъ-нибудь занята на кухнѣ, онъ просиживалъ такъ же; если она шла въ комнату, онъ, какъ тѣнь, плелся за нею.

Цѣлыми часами старики сидѣли молча вдвоемъ. Вечеромъ, сидя въ креслѣ рядомъ съ мужемъ, Катрина часто начинала дремать. Карлъ осторожно наклонялся къ ней, бралъ ее за руку и держалъ ее въ своей, низко опустивъ голову и закрывъ глаза, чтобы сдержать слезы. И эти тихія минуты прощанія съ женой сдѣлали свое дѣло: изстрадавшаяся, измученная душа Kapлa успокоилась. Наконецъ, онъ назначилъ день, когда покончитъ съ собою. Теперь онъ не колебался болѣе.

При поступленіи въ мастерскую Текла выговорила себѣ одно свободное утро разъ въ мѣсяцъ для того, чтобы ходить съ отцомъ за покупками. Карлъ не любилъ ходить одинъ по магазинамъ, а для Теклы это было большимъ удовольствіемъ. На другой день послѣ своего геройскаго рѣшенія онъ вооружился четырьмя громадными корзинами и отправился съ Теклою на Шестую авеню.

До Рождества оставалось менѣе двухъ недѣль, и улицы были полны предпраздничнаго оживленія и сутолоки. Снѣгъ былъ весь счищенъ съ тротуаровъ и сложенъ въ громадныя кучи, которыя тянулись вдоль всей улицы. Груды снѣга постепенно исчезали съ улицы: ихъ складывали на телѣги и увозили. Въ ясномъ морозномъ воздухѣ гулко раздавался лязгъ желѣзныхъ лопатъ, мягкій звукъ бросаемаго на возы снѣга, окрики кучеровъ на лошадей, которыхъ приходилось то осаживать назадъ, то подвигать впередъ. Никто не обращалъ ни малѣйшаго вниманія на грохотъ мчавшейся по крышамъ желѣзной дороги, на трамваи, съ ихъ несмолкаемыми колокольчиками и гонгами, на монотонное дребезжаніе фургоновъ и на топогъ лошадиныхъ копытъ до гранитной мостовой. Всѣ были заняты лишь мыслями о предстоящихъ праздникахъ. Текла шла рядомъ съ отцомъ, безпрестанно оборачиваясь, чтобы мелькомъ взглянуть на витрины магазиновъ съ ихъ рождественскими выставками. Карлъ вошелъ въ большой магазинъ на Шестой авеню и купилъ, что ему нужно, на сумму въ пять долларовъ. Разложивъ покупки по корзинамъ, онъ далъ приказчику кредитный билетъ въ пятьдесятъ долларовъ. Приказчикъ тотчасъ же отправилъ кредитный билетъ вмѣстѣ съ чекомъ въ кассу. Кассирша пересчитывала въ это время находившіеся въ кассѣ кредитные билеты и время отъ времени смачивала о губку свой большой палецъ. Она взяла билетъ Карла и нечаянно провела мокрымъ пальцемъ по его поверхности. Къ ея ужасу, чернила тотчасъ расплылись. Она взглянула на билетъ и поняла, что онъ поддѣльный. Не теряя ни на минуту присутствія духа, она отослала сдачу приказчику. Затѣмъ она отошла отъ конторки и, какъ ни въ чемъ не бывало, прошла въ противоположный конецъ магазина, подошла къ управляющему и спокойно разсказала ему все происшествіе. Между тѣмъ Карлъ взявъ съ прилавка двѣ корзины, вышелъ изъ магазина вмѣстѣ съ Теклой. Слѣдомъ за нимъ вышелъ управляющій, съ намѣреніемъ сдать старика на руки первому полисмэну.

Не доходя до Четырнадцатой улицы, Текла остановилась, залюбовавшись выставкой изящной обуви. Подоконникъ былъ сплошь затянуть чернымъ бархатомъ и на этомъ фонѣ были разставлены бронзовыя туфли съ бисерными украшеніями и тутъ же красовались бѣлые, черные, красные атласные башмаки.

— Эмелина пришла бы въ восторгъ отъ такихъ туфель, — грустно проговорила Текла. — Нельзя ли будетъ подарить ей на Рождество такую пару.

— О, да, — отвѣтилъ Карлъ. — Эта можно будетъ сдѣлать. Что-то въ звукѣ его голоса наполнило счастьемъ все существо Теклы. Лично для себя, она ничего не желала. Но ее давно уже тяготило мрачное настроеніе Эмелины и тревожное состояніе отца. Страхъ, отравлявшій ему жизнь, невольно отражался и на Теклѣ. Теперь она вдругъ почувствовала, что отецъ, почему-то, вдругъ повеселѣлъ и, хотя и не знала причины, но спокойствіе отца отразилось и на ея настроеніи.

Подхвативъ съ тротуара свои корзины, они стали проталкиваться сквозь толпу. Двумя теченіями медленно двигалась толпа гуляющихъ по тротуару. Передъ витринами постоянно толкалась публика, двери магазиновъ безпрестанно открывались и закрывались.

Карлъ и Текла снова остановились передъ большой витриной посмотрѣть выставку куколъ. Было немыслимо пробраться къ самой витринѣ и имъ пришлось стать позади всѣхъ. Но медленно подвигаясь впередъ, имъ удалось наконецъ протиснуться въ первый рядъ. Очутившись передъ витриной, они поставили свои корзины на тротуаръ, рядомъ съ собою. Посреди витрины была изображена лужайка. Нарядныя куклы весело танцовали на ней. Нѣсколько отступя отъ лужайки, возвышался пригорокъ, поросшій тѣнистыми деревьями. Тутъ стояла группа куколъ, съ застывшими улыбками на устахъ; нѣкоторыя плели вѣнки изъ маргаритокъ и фіалокъ. На скамейкахъ возсѣдали солидныя мамаши, съ маленькими дѣтьми на рукахъ, а маленькія дѣтскія колясочки стояли около нихъ на дорожкѣ.

Карлъ и Текла стояли, не отрывая глазъ отъ витрины, и трудно было рѣшить, кто изъ нихъ больше увлеченъ куклами. Карлъ стоялъ неподвижно, вытянувъ по швамъ руки въ грубыхъ вязанныхъ перчаткахъ. Какъ всегда, на немъ было его старое, полинявшее, коричневое пальто, оттягивавшее ему плечи; старая шляпа была надвинута на самый лобъ, длинные волосы и борода растрепались отъ ходьбы. Старикъ очень напоминалъ своимъ видовъ придурковатаго нѣмецкаго крестьянина. Но стоило только заглянуть подъ широкополую шляпу Карла, чтобъ каждому бросилась въ глаза добрая улыбка, съ которой онъ смотрѣлъ на куколъ, его старческое, сморщенное отъ удовольствія лицо и свѣтящіеся радостнымъ блескомъ глаза. Текла стояла рядомъ съ отцомъ, наклонивъ голову на бокъ. Лицо ея и улыбка дышали безотчетною грустью. Эта здоровая, грубоватая дѣвушка, очень походившая своей фигурой и многими стремленіями на мужчину, не могла равнодушно видѣть куклу или ребенка. Какъ бы ей хотѣлось имѣть такое же крошечное, безпомощное созданіе.

Вдругъ публика неожиданно заволновалась, началась давка. Сзади на толпу немилосердно напиралъ, прокладывая себѣ дорогу къ витринѣ, высокій человѣкъ въ синемъ мундирѣ, а за нимъ вслѣдъ шелъ худощавый, нервный управляющій.

— Вотъ они стоятъ, рядомъ съ корзинами.

Карлъ медленно повернулъ голову и въ ту же минуту чья-то тяжелая, костлявая рука схватила его за воротникъ пальто и больно придавила ему шею возлѣ самаго уха.

— Забирайте ваши корзины, — сказалъ полисмэнъ, силою пригибая старика къ тротуару. — Живѣе поворачивайтесь, слышите, что я вамъ говорю.

Карлъ обезумѣлъ отъ страха. У него закружилась голова и потемнѣло въ глазахъ. Онъ долго шарилъ по тротуару, отыскивая ручки своихъ корзинъ и, наконецъ нащупалъ ихъ. Онъ оглянулся вокругъ дикимъ, растеряннымъ взглядомъ и увидѣлъ цѣлое море удивленныхъ, испуганныхъ лицъ, съ любопытствомъ смотрѣвшихъ на него. Неожиданное появленіе полисмэна и его грубое обращеніе съ отцомъ поразили Теклу. Она впилась глазами въ полисмэна и, какъ вкопанная, простояла на мѣстѣ нѣсколько минутъ, затѣмъ быстро сняла перчатки и со сжатыми кулаками набросилась на охранителя порядка. Текла горько плакала, ободряла отца и такъ и сыпала нелестными эпитетами по адресу полисмэна, нанося ему по лицу ударъ за ударомъ.

Она тамъ стремительно налетала на колосса въ синемъ мундирѣ, что тотъ даже пошатнулся и чуть было не свалился въ снѣгъ. Управляющій кинулся ему на помощь и съ трудомъ оттащилъ въ сторону обезумѣвшую дѣвушку, наградившую его за непрошенное вмѣшательство увѣсистымъ ударомъ въ переносицу. Публика волновалась; нѣкоторые спѣшили поскорѣе уйти отъ этой безобразной сцены, другіе, напротивъ, энергично проталкивались впередъ. Толпа все увеличивалась, со всѣхъ сторонъ сыпались вопросы, слышался смѣхъ и остроты по адресу полисмена и управляющаго. Полисмэнъ бросился къ Теклѣ и потащилъ за собою Карла. Онъ схватилъ Теклу за кисть и изо всѣхъ силъ принялся крутитъ ей руку. Боль была невыносима и черезъ нѣсколько минутъ дѣвушка упала на колѣни передъ своимъ мучителемъ.

— Я васъ обоихъ отколочу, если ты только посмѣешь еще драться, вѣдьма этакая.

— Не тронъ его, Текла, — дрожа отъ страха умолялъ ее Карлъ. — Онъ прибьетъ тебя. Все уладится, пойдемъ по хорошему. Ахъ, Боже мой, Текла, оставь его въ покоѣ.

— Забирайте же ваши корзины, — закричалъ полисменъ, подталкивая къ нимъ Теклу. Голосъ отца нѣсколько успокоилъ Теклу, она послушалась грознаго окрика полисмена, покорно нагнулась и подняла свою ношу. Она продолжала плакать и жалобно причитать, проклинала полисмена и жадную до скандаловъ публику. Толпа отхлынула, полисмэнъ воспользовался удобнымъ моментомъ и повелъ своихъ плѣнниковъ по образовавшемуся узкому проходу, щедро награждая ихъ тумаками въ спину.

Вслѣдъ за полисмэномъ шелъ управляющій. Они свернули на Тринадцатую улицу и вскорѣ вошли въ зданіе полиціи. Полисмэнъ пропихнулъ Карла и Теклу впередъ, къ длинному, высокому столу, за которымъ сидѣлъ сержантъ. Это былъ человѣкъ лѣтъ сорока, небольшого роста и очень полный. Его круглая голова, съ коротко подстриженными волосами покоилась на короткой, бычачьей шеѣ. Густые, черные усы полузакрывали чувственный ротъ. Носъ былъ маленькій, острый. Мутные, каріе глаза смотрѣли враждебно и подозрительно. Онъ не умѣлъ улыбаться, а только презрительно гримасничалъ. Быстрымъ взглядомъ окинулъ онъ вновь прибывшихъ, машинально взялъ въ руку перо и обмокнулъ въ громадную чернильницу.

— Я арестовалъ его на улицѣ. Вотъ этотъ господинъ, — полисмэнъ указалъ рукой на управляющаго, — обвиняетъ его въ сбытѣ фальшиваго кредитнаго билета. Дѣвушка была со старикомъ.

Сержантъ въ упоръ посмотрѣлъ на Карла и сурово спросилъ:

— Какъ васъ зовутъ?

— Отвѣчайте, — сказалъ полисмэнъ, — скажите, какъ васъ зовутъ.

— Карлъ Фишеръ.

— Гдѣ вы живете?

Карлъ чувствовалъ себя очень нехорошо, мысли его путались. Онъ съ трудомъ улавливалъ вопросы сержанта. Полисмэнъ сильно встряхнулъ его за плечо и повторилъ вопросъ.

— Васъ спрашиваютъ, гдѣ вы живете?

— Въ Вашинггонъ скверѣ.

— На какой улицѣ, какой номеръ вашего дома?

Карлъ медленно провелъ рукою по лбу, видимо стараясь что-то вспомнить. Текла отвѣтила за него.

— Чѣмъ занимаетесь?

— Отвѣчайте же, — сказалъ полисмэнъ, — чѣмъ вы занимаетесъ?

— Онъ былъ прежде граверомъ, — съ трудомъ выговаривала Текла, дрожащимъ отъ гнѣва и обиды голосомъ. — Не смѣйте его такъ пихать! Что вамъ отъ него надо?

— Вы бывшій граверъ? — спросилъ сержантъ Карла, устремивъ на него пристальный взглядъ.

— Да.

— Вы не занимаетесь теперь этимъ дѣломъ? Давно бросили?

— Лѣтъ пятъ, шестъ тому назадъ.

— А что же вы дѣлали всѣ эти годы?

— Я дѣлалъ деньги.

— Будьте осторожнѣе въ вашихъ словахъ, — рѣзко оборвалъ его сержантъ. Вы сами себѣ выдаете.

Онъ заполнилъ листъ, спросилъ у управляющаго его имя, гдѣ онъ служитъ, какое мѣсто занимаетъ. Затѣмъ онъ взялъ поддѣльный кредитный билетъ и вложилъ его въ конвертъ. Карла обыскали, отобрали всѣ имѣвшіяся при немъ деньги, ножъ и тутъ же завернули все въ пакетъ и приложили къ нему печать.

— Отведите его въ камеру, — сказалъ сержантъ, раскачиваясь на стулѣ и протягивая руку къ лежавшей на столѣ вечерней газетѣ. — Дѣвушку освободите, отпустите домой. Къ ней не предъявлено никакого обвиненія.

Полисмэнъ толкнулъ Карла по направленію къ двери, въ глубинѣ комнаты.

— Куда вы его ведете? — спросила Текла. — Папа, папочка! Отдайте мнѣ его!

Она побѣжала за отцомъ, но раздался строгій окрикъ полисмена и тотчасъ же другой великанъ-полисмэнъ преградилъ ей дорогу. Онъ схватилъ дѣвушку за голову и круто повернулъ ее назадъ.

— Ну, это дудки, — сказалъ онъ дерзко, но не безъ добродушія въ голосѣ. — Лучше уходите отсюда по хорошему. Ступайте-ка себѣ домой.

Но она не хотѣла уходить, она хотѣла увидѣть, куда уведутъ ея отца. Тогда полисмэнъ вышелъ изъ себя, схватилъ Теклу за плечо и вытолкнулъ ее на улицу.

— Ступайте домой или васъ отправятъ къ Джерри, — предупредилъ онъ ее.

— Что вы сдѣлаете съ моимъ отцомъ?

— Запремъ его въ камеру. Вы его больше не увидите и вамъ нечего здѣсь оставаться. Ступайте домой. Ступайте же.

Онъ спустился со ступенекъ и направился къ ней. Текла поспѣшно отошла отъ него на нѣсколько шаговъ. Прошло нѣсколько часовъ, а Текла все еще стояла на углу, съ тревогою устремивъ взоръ на мрачное сѣрое зданіе полиціи. Наступила ночь и она, рыдая, пошла домой.

Карла вытолкнули черезъ дверь на маленькій, вымощенный дворикъ, окруженный съ четырехъ сторонъ цѣлымъ рядомъ каменныхъ камеръ, съ обитыми желѣзомъ дверьми.

Камеры перваго этажа предназначались для женщинъ. Карлъ по ступенькамъ спустился вслѣдъ за полисмэномъ въ подвальное помѣщеніе. Полисменъ грубо втолкнулъ его въ узенькую камеру и тотчасъ же заперъ за нимъ дверь на замокъ. Затѣмъ полисмэнъ отправился дѣлать обходъ своего участка. Не успѣлъ онъ удалиться, какъ изъ сосѣдней камеры послышался грубый голосъ:

— Эй, кого тамъ привели?

Карлъ ничего не отвѣтилъ. Онъ опустился на деревянную скамейку, стоявшую у стѣны, закрылъ лицо руками и заплакалъ. Онъ думалъ о Катринѣ, Эмилинѣ, Теклѣ и очень боялся за нихъ.

Наступила ночь. Карлъ прислонился къ стѣнѣ въ уголкѣ камеры, и, скорчившись на скамейкѣ, вскорѣ заснулъ, измученный всѣми пережитыми за этотъ день волненіями. Но спалъ онъ неспокойно. Онъ часто просыпался, вскакивалъ и съ недоумѣніемъ озирался, не понимая, какъ и зачѣмъ онъ попалъ въ эту камеру. Стоило ему только проснуться и всѣ мысли его сосредоточивались на Катринѣ и дѣтяхъ, о себѣ онъ и не думалъ. Но усталость брала свое и онъ снова засыпалъ. Мирные, тихіе сны успокаивали его истерзанную душу и на губахъ его появлялась улыбка.

Ему снилось, что онъ и Катрина на родинѣ, въ Германіи, играютъ съ сестрами и братьями на зеленомъ лугу, позади отцовскаго дома. Онъ видѣлъ пухлую, краснощекую Fräulein, которую онъ такъ любилъ и съ которой потомъ повѣнчался и переселился въ Америку. Ему снились счастливые годы усиленной, напряженной работы, когда онъ по немногу откладывалъ деньги для своихъ дѣтей; видѣлъ онъ крошку Теклу, которая, весело смѣясь, карабкалась ему на плечи или набивала ему трубку. Но Карлъ просыпался и всѣ эти свѣтлыя картины невозвратимо утраченнаго прошлаго исчезали. Онъ вспоминалъ тотчасъ же объ обрушившемся на него несчастіи и ему становилось страшно. Сердце тоскливо ныло и сжималось.

Онъ не понималъ, за что его арестовали, въ чемъ онъ провинился передъ тѣмъ обществомъ, которое, вѣдь не постѣснялось обворовать его.

— Смотри, не попадайся, а то тебя упекутъ въ тюрьму на десять лѣтъ, — предупреждалъ его шесть лѣтъ тому назадъ Абе Ларкинсъ.

На слѣдующій день, въ девять часовъ утра, Карла отвезли въ каретѣ въ Джефферсонъ Маркенсъ Корнсъ, куда явился и владѣлецъ магазина. Карла помѣстили за рѣшеткой.

Послѣ снятія показаній съ потерпѣвшаго, клеркъ пристально посмотрѣлъ на Карла и предложилъ ему внимательно выслушать чтеніе протокола, объяснивъ предварительно важное его значеніе.

Началось чтеніе. Судья откинулся на спинку кресла, оперся головой на руку и принялся внимательно изучать лицо обвиняемаго. Судьѣ было около шестидесяти лѣтъ. Онъ уже много лѣтъ занималъ мѣсто судьи и былъ очень непопуляренъ среди нью-іоркскихъ журналистовъ и адвокатовъ. Онъ слылъ за человѣка очень раздражительнаго, упрямаго, высокомѣрнаго, взбалмошнаго и не считавшагося съ чужимъ мнѣніемъ. Очень тщательно изучалъ онъ всегда всѣ поступавшія къ нему дѣла, находилъ, что всѣ полицейскіе — воры и бездѣльники, и постоянно обвинялъ ихъ въ злоупотребленіи властью и въ вымогательствѣ денегъ.

Судья глядѣлъ на Карла и по выраженію его лица ему вскорѣ стало ясно, что подсудимый ровно ничего не понимаетъ изъ того, что такъ торжественно читаетъ клеркъ. Невинность подсудимаго казалась ему внѣ всякаго сомнѣнія.

— Вотъ еще одна невинная жертва тупоголовой полиціи и человѣческой глупости, — подумалъ судья. — Если бы на Фишерѣ было хорошее платье, если бы пo внѣшнему виду онъ походилъ бы на маклера или проповѣдника, они никогда не тронули бы его, они постарались бы объяснить все простымъ недоразумѣніемъ, стали бы доказывать, что кто-нибудь обманулъ Фишера и подсунулъ ему фальшивый билетъ. Но онъ бѣденъ, невѣжественъ и потому они, не задумываясь, хватаютъ его, тащатъ въ тюрьму, бьютъ и оскорбляютъ его, до тѣхъ поръ, пока онъ не докажетъ всю лживость взведеннаго на него обвиненія.

Судья задумался. Клеркъ закончилъ чтеніе и въ строго юридическихъ выраженіяхъ объяснилъ Карлу, что онъ имѣетъ право не говорить того, что не соотвѣтствуетъ его интересамъ.

— Вы слышали, въ чемъ васъ обвиняютъ? Что вы имѣете сказать? — прибавилъ клеркъ.

Карлъ упорно молчалъ и растерянно смотрѣлъ на клерка.

— Онъ васъ не понимаетъ? — вмѣшался судья, смотря на Карла, который, услыхавъ дружескій голосъ, повернулъ голову въ его сторону. Каждая черта его лица дышала глубокой благодарностью къ сострадательному судьѣ.

— Знали-ли вы, когда расплачивались въ магазинѣ, что билетъ сдѣланъ отъ руки? Вы вмѣсто право не отвѣтить мнѣ, если хотите.

— Да, — медленно проговорилъ Карлъ съ полными слезъ глазами. — Я сдѣлалъ билетъ.

Его тронула доброта судьи. Прежній гнетущій страхъ исчезъ, его смѣнила тихая грусть.

Судья съ удивленіемъ взглянулъ на Карла, блѣдныя щект котораго покрылись румянцемъ. Онъ не вѣрилъ своимъ ушамъ и не могъ согласовать это признаніе съ тѣмъ, что онъ такъ ясно читалъ въ добрыхъ, карихъ глазахъ Карла.

— Есть у васъ въ городѣ знакомые, родственники? — спросилъ онъ, помолчавъ немного.

— У меня есть кузенъ, Вильямъ Рётингъ.

Судья задумчиво крутилъ усъ, не сводя глазъ съ Карла. Онъ былъ очень взволнованъ неожиданнымъ признаніемъ Карла, любопытство его было возбуждено. Онъ жалѣлъ, что дѣло неподсудно ему, что нельзя будетъ подробно изучить его. — Нельзя сухо и формально отнестись къ этому дѣлу, — думалъ онъ. — Тутъ нужно проявить мудрость и пониманіе человѣческой души, а не руководствоваться только извѣстной статьей закона. Только при такомъ отношеніи можетъ восторжествовать правда и правосудіе. Но что можетъ онъ сдѣлать? Онъ совершенно безсиленъ.

— Я долженъ передать васъ въ руки федеративныхъ властей, — сказалъ онъ. — Совѣтую вамъ послать за вашимъ кузеномъ и сейчасъ же пригласить адвоката для веденія дѣла.

Карла отвезли въ главное полицейское управленіе на Мальберри стритъ. Здѣсь съ него сняли фотографію и посадили въ одну изъ подвальныхъ камеръ.

Карлъ, помня совѣтъ судьи, попросилъ полисмэна, отводившаго его въ камеру, послать за Вильямомъ Рётингомъ. Но на подобныя просьбы заключенныхъ, если они бѣдны и не имѣютъ вліятельныхъ связей, не обращаютъ вниманія. Законъ требуетъ немедленнаго исполненія подобныхъ просьбъ, но полиція ничего не дѣлаетъ безплатно.

Тщетно ждалъ Карлъ въ воскресенье появленіе Рётинга. Ночь онъ провелъ безъ сна, теряясь въ догадкахъ, что-то теперь съ нимъ сдѣлаютъ. Съ нетерпѣніемъ ожидалъ онъ двоюроднаго брата, надѣясь, что тотъ хоть нѣсколько успокоитъ его.

Въ девять часовъ его вывели изъ камеры и вмѣстѣ съ четырьмя другими арестантами выстроили въ рядъ передъ сыщиками, которые внимательно осмотрѣли его и объявили, что не знаютъ его. Въ это время въ комнату вошелъ шерифъ, взялъ Карла и повелъ въ зданіе почтовой конторы, къ засѣдавшему тамъ коммиссару. Здѣсь снова повторилась вся процедура, продѣланная уже разъ на судѣ: Карлу предъявили обвиненіе въ поддѣлкѣ кредитнаго билета и въ попыткѣ сбытъ его въ магазинѣ, а затѣмъ ему опять высокопарнымъ судейскимъ языкомъ пояснили, что онъ долженъ говорить осторожно, чтобы не наговорить на себя.

Молча стоялъ Карль передъ коммиссаромъ, вслушиваясь въ непонятныя для него слова.

— О, да. Я самъ сдѣлалъ деньги, — сказалъ онъ машинально, замѣтивъ, что коммиссаръ ждетъ отвѣта.

Итакъ, подсудимый самъ сознался въ совершенномъ имъ преступленіи, теперь оставалось только приговоритъ его къ принудительнымъ работамъ и разузнать, нѣтъ ли у него сообщниковъ. Послѣ допроса Карла отправили въ тюрьму на Ладло стритъ. Шерифъ же долженъ былъ произвести обыскъ на квартирѣ Фишера. Рано утромъ, во вторникъ, шерифъ отправился на квартиру старика. Дверь открыла ему Эмелина. Когда онъ показалъ ей свой значекъ и объявилъ, что пришелъ произнести у нихъ обыскъ, она тотчасъ же нахмурилась и хотѣла захлопнутъ дверь передъ самымъ его носомъ, но онъ оттолкнулъ ее отъ двери и прошелъ въ комнату, выходившую окнами на улицу.

— Гдѣ ваша мать? — спросилъ онъ.

— Она больна и лежитъ въ постели.

— Гдѣ? Тамъ? — спросилъ онъ, подходя къ полуоткрытой двери сосѣдней комнаты. Онъ открылъ дверь и вошелъ къ Катринѣ.

На постели, вся скорчившись, лежала маленькая, худенькая старушка съ желтымъ, сморщеннымъ личикомъ. Щеки ея были мокры отъ слезъ, глаза ввалились и распухли. Она съ трудомъ различала предметы.

— Слушайте, — грубо заговорилъ шерифъ, — вы обязаны разсказать мнѣ все, что вамъ извѣстно по этому дѣлу. Вѣдь я отлично знаю, что вы помогали вашему мужу поддѣлывать кредитные билеты и что у васъ здѣсь цѣлый складъ ихъ. Гдѣ спрятаны у васъ билеты? Отвѣчайте живѣе, не то плохо будетъ.

Услыхавъ незнакомый голосъ, старушка вздрогнула, приподнялась, опершись на локоть, и напрягла все свое зрѣніе, чтобы разглядѣть шерифа. Губы ея сильно дрожали и ей стоило большихъ усилій пролепетать:

— Гдѣ онъ?

— Онъ сидитъ въ тюрьмѣ. Признавайтесь во всемъ, а то и вы туда же попадете.

— Да, да, — простонала она, видимо волнуясь. — Я должна быть съ нимъ.

Она попыталась встать съ кровати, но ноги ея подкосились и отказались служить ей. Она упала на кровать и заплакала.

Шерифъ равнодушно отвернулся и вышелъ изъ спальни. Эмелины не было видно, она спряталась въ чуланчикъ, за платьями. Теклы не было дома. Она отправилась хлопотать о свиданіи съ отцомъ, но всѣ ея хлопоты были безуспѣшны.

Шерифъ приступилъ къ обыску квартиры. Въ жилыхъ комнатахъ онъ ничего не нашелъ. Оставалось обыскать мастерскую Карла, помѣщавшуюся въ самомъ концѣ квартиры. Взломавъ замокъ, шерифъ проникъ въ мастерскую. Всѣ улики были здѣсь на лицо. Онъ отвинтилъ рамку отъ окна, забралъ перья, чернила и нѣсколько бумажекъ съ подозрительными рисунками и сложилъ все это вмѣстѣ. На полу, въ углу, стоялъ запертый на замокъ жестяной ящикъ. Онъ моментально сломалъ замокъ. Въ ящикѣ оказалось около 1000 долларовъ настоящими кредитными билетами и столько же поддѣльныхъ. Недолго думая, шерифъ спустилъ настоящія деньги за воротъ своей рубашки, а поддѣльныя оставилъ въ ящикѣ. Ящикъ вмѣстѣ съ остальными вещественными доказательствами онъ связалъ въ одинъ пакетъ. Десять минуть спустя, онъ радостно удалился, захвативъ съ собой этотъ пакетъ.

Карлъ просидѣлъ въ тюрьмѣ на Ладло стритъ шестъ недѣль. Федеративная обвинительная камера созывается только тогда, когда накопится достаточное количество дѣлъ. Карлу пришлось ждать ея созыва недѣли полторы.

Выслушавъ данныя, добытыя слѣдствіемъ, камера постановила предать Карла суду. Цѣлый мѣсяцъ просидѣлъ онъ еще въ тюрьмѣ, ожидая, когда, наконецъ, настанетъ очередь его дѣла.

Наконецъ, дѣло было назначено къ слушанію въ судѣ. Предсѣдательствовалъ судья Дежешуа Престонъ, краса и гордость всего судейскаго міра, такъ по крайней мѣрѣ думали о немъ въ обществѣ. Это былъ очень богатый человѣкъ, который съ честью несъ, сопряженное съ занимаемымъ имъ мѣстомъ, представительство. Онъ далъ превосходное образованіе своей дочери, единственной наслѣдницѣ всего его состоянія. Этимъ исчерпывались всѣ его заботы о дочери и интересъ къ общественной жизни. Но до сихъ поръ не было удовлетворено одно изъ пламеннѣйшихъ его желаній. Еще въ колледжѣ онъ твердо рѣшился достичь высшихъ судебныхъ почестей и всѣ его помыслы и старанія были направлены исключительно къ достиженію этой цѣли.

Пятидесятилѣтній судья пользовался репутаціей выдающагося юриста. Онъ былъ очень популяренъ среди представителей американской республиканской партіи, хотя никогда не принималъ активнаго участія въ политической жизни страны. Кромѣ того онъ стяжалъ себѣ громкую извѣстность крупными пожертвованіями на веденіе предвыборныхъ агитацій и многіе были увѣрены, что значительныя пожертвованія мистера Вандемера пополняются въ большой дозѣ изъ средствъ судьи. Онъ былъ чрезвычайно важенъ, строгъ, твердъ и неподкупенъ. Говорилъ онъ тихимъ, но яснымъ и ровнымъ тономъ. Рѣчи его отличались безпристрастностью и авторитетностью, исключавшей возможность возраженій.

Судья молча смотрѣлъ на несчастнаго Карла, печально стоявшаго передъ нимъ посреди большой мрачной комнаты, и прислушивался къ чтенію обвинительнаго акта. Затѣмъ онъ спокойно спросилъ:

— Въ состояніи-ли вы заплатить адвокату за веденіе вашего дѣла?

Карлъ отрицательно покачалъ головой и устремилъ на судью свои грустные глаза, которые, казалось, молили вернуть ему дружеское расположеніе людей, безъ котораго ему было такъ нестерпимо тяжело.

— Въ такомъ случаѣ, — проговорилъ судья, равнодушно отворачиваясь отъ старика, — я назначаю вашимъ защитникомъ м-ра Эдгара Адамса.

Глава X.

Получивъ извѣщеніе, Адамсъ на слѣдующій же день принялся изучать документы, относящіеся къ дѣлу Карла Фишера. Вскорѣ онъ убѣдился, что дѣло ведется кое-какъ, что назначеніе защитника чистѣйшая формальность.

Его кліента изловили на мѣстѣ преступленія въ тотъ самый моментъ, когда онъ хотѣлъ сбытъ съ рукъ въ магазинѣ кредитку. Онъ чистосердечно признался, что давно уже занимается поддѣлкой кредитокъ, а при обыскѣ въ его комнатѣ нашли всѣ приспособленія для ихъ фабрикаціи. Преступленіе было доказано, улики на лицо. Если бы дѣло шло о невинно заподозрѣномъ человѣкѣ, Адамсъ вложилъ бы всю свою душу въ защиту. Онъ отложилъ въ сторону бумаги, выяснявшія ему очевидную виновность его кліента, тяжело вздохнулъ, застегнулъ пальто и, выйдя изъ комнаты клерка, направился къ подъемной машинѣ въ глубинѣ прихожей. Онъ шелъ, глубоко задумавшись, устремивъ глаза на каменные квадраты пола. Какъ защитникъ, онъ обязанъ повидаться со своимъ кліентомъ, но торопиться съ этимъ нечего. Онъ не станетъ добиваться, чтобы дѣло отложили, не станетъ, придравшись къ какой нибудь мелочи, требовать освобожденія своего кліента. Обходитъ законъ казалось ему невозможнымъ. Онъ находилъ многіе законы лживыми и жестокими, находилъ, что ханжество, тиранническая власть и невѣжество часто надѣваютъ на себя личину правосудія, но вмѣстѣ съ тѣмъ не допускалъ возможности для защиты прибѣгать къ различнымъ уверткамъ и обману. Правда — вотъ единственный вѣрный путь къ правосудію. При выходѣ изъ зданія онъ мысленно формулировалъ это положеніе. — «Непремѣнно использую эту мысль въ одной изъ моихъ рѣчей», — подумалъ онъ.

Было всего десять часовъ и до двѣнадцати оставалось еще цѣлыхъ два часа. Утромъ за завтракомъ, Лу, поймавъ его взглядъ, подняла брови, давая ему понять, что она отправится за покупками и затѣмъ въ одиннадцать съ половиной встрѣтится съ нимъ въ столовой Масея, гдѣ они вмѣстѣ позавтракаютъ. Проходя мимо почтампта по Бродвею, онъ вынулъ часы изъ кармана, машинально взглянулъ на нихъ и рѣшилъ немедленно сбыть съ рукъ неизбѣжный визитъ къ кліенту. Онъ сѣлъ въ вагонъ трамвая и поѣхалъ въ тюрьму, помѣщавшуюся на улицѣ Ладло.

Ровно въ одиннадцать съ половиной въ столовую Масея вошла Лу. Лакей провелъ молодую дѣвушку къ ея излюбленному столику въ уголкѣ столовой у окна. Онъ, улыбаясь, взялъ у нея ея мѣховую накидку и муфту, положилъ всѣ вещи на широкій подоконникъ, прислонилъ къ столу широкій стулъ и удалился. Она откинулась на спинку стула и поставила на отоманку свои маленькія, аккуратно обутыя ножки, которыя съ трудомъ кончиками касались пола. Она медленно снимала перчатки, окидывая посѣтителей спокойнымъ критическимъ взглядомъ. Ея красивые голубые глаза ни разу не дрогнули, не опустились, встрѣтившись со взорами не только женщинъ, но и мужчинъ. Казалось, она позабыла все на свѣтѣ и всецѣло была поглощена своими наблюденіями и предположеніями. Взоры мужчинъ не волновали ее. Иногда, когда она, случалось, ловила устремленный на нее то пристальный, то выразительный, то вызывающій, то вопросительный взглядъ, она улыбалась и думала: «Ну, и что же? Дальше то что будетъ?» Но какъ то никогда ничего не случалось. Быть можетъ, ее спасалъ ясный, спокойный взглядъ, которыхъ она окидывала всѣхъ, или безмятежное выраженіе ея розоваго нервнаго личика. Такъ прошло пятнадцать минутъ. Лу, увлеченная своими наблюденіями, совершенно забыла о назначенномъ ею свиданіи съ Адамсомъ. Наконецъ, она встрепенулась и, увидя, что его все еще нѣтъ, нетерпѣливо забарабанила ногой по отоманкѣ. Черезъ десять минутъ въ залѣ появилась высокая фигура Адамса. Онъ направлялся къ Лу, лавируя среди массы столиковъ, разставленныхъ по всей комнатѣ. Онъ шелъ, не спуская съ нее глазъ, и смущенно улыбался.

— Мнѣ такъ досадно, Лу, что я опоздалъ, — сказалъ онъ.

— Ахъ, оставьте, — перебила она его насмѣшливо.

— Если бы вы только знали какого труда мнѣ стоило выбраться изъ тюрьмы, чтобы поспѣшить сюда.

Адамсъ отдалъ лакею пальто и шляпу и усѣлся за столикомъ. Лу молча смотрѣла на него. Она чувствовала себя сегодня поразительно хорошо въ его присутствіи и недоумѣвала почему? Онъ взглянулъ на нее, его глаза горѣли какимъ то сдержаннымъ, затаеннымъ чувствомъ. На губахъ была улыбка. Во всемъ его лицѣ было розлито нѣчто такое, что невольно наталкивало на мысль, что онъ созданъ для болѣе серьезныхъ и важныхъ думъ, нежели мысли о ней. На его мужественномъ лицѣ еще свѣжи были слѣды только что пережитого потрясенія, того волненія, которое охватило его при мысли о предстоящемъ ему великомъ и необычайномъ дѣлѣ.

Лу облокотилась на столъ, оперлась щекой на руку и внимательно наблюдала за нимъ, пока онъ заказывалъ лакею завтракъ. Покончивъ съ этимъ дѣломъ, онъ окинулъ ее быстрымъ взглядомъ, глаза ихъ встрѣтились. Она улыбнулась ему и спросила:

— Что случилось, Эдъ? Гдѣ вы пропадали такъ долго!

— Вы ни за что не отгадаете, — отвѣтилъ онъ. — Вы помните, Лу, того старика нѣмца, который нашелъ кошелекъ вашей матери и принесъ его назадъ. Его теперь засадили въ тюрьму и предаютъ суду за поддѣлку кредитныхъ билетовъ.

— Не можетъ быть, Эдгаръ Адамсъ! Я не вѣрю вамъ. Какъ это могло случиться?

— Какъ это не странно, но онъ дѣйствительно виновенъ. Если бы вы видѣли, Лу, съ какимъ выраженіемъ бѣдняга смотрѣлъ на меня и твердилъ: «я сдѣлалъ деньги». Такъ и не добился я отъ него ничего другого, кромѣ этой фразы. Послушайте: честный, добрый старикъ находить кошелекъ въ деньгами, отыскиваетъ его владѣльца и отдаетъ ему свою находку, причемъ наотрѣзъ отказывается отъ всякаго вознагражденія, а самъ тѣмъ временемъ зарабатываетъ себѣ на пропитаніе, фабрикуя фальшивыя кредитки. Что вы скажете на это? Увѣряю васъ, Лу, дѣло совсѣмъ не такъ просто, какъ кажется.

Въ его глазахъ заискрились веселые огоньки, лицо озарилось улыбкой,

— Вы слыхали когда нибудь отвѣтъ Линкольна Эриксону, развивавшему ему свой проектъ монитора?

— Нѣтъ. Что же онъ сказалъ?

— Въ назначенный день Линкольнъ принялъ изобрѣтателя у себя въ кабинетѣ. При пріемѣ присутствовало два или три члена кабинета, которыхъ Линкольнъ пригласилъ выслушать докладъ Эриксона. Посреди комнаты стоялъ столъ, на которомъ примостился Линкольнъ, свѣсивъ одну ногу. Выслушавъ докладъ, президентъ попросилъ своихъ министровъ высказать свое мнѣніе относительно него. Послѣдовалъ цѣлый рядъ напыщенныхъ, ничего не значащихъ рѣчей. Линкольнъ соскочилъ со стола, пригладилъ рукой фалду сюртука и горячо заявилъ: «я думаю также, какъ Бриджетъ, когда она показывала свой чулокъ, что дѣло совсѣмъ не такъ уже просто».

Адамсъ разсмѣялся. Лу вопросительно посмотрѣла на него.

— Неужели вы находите отвѣтъ Линкольна такимъ остроумнымъ, Эдъ?

— Не въ этомъ суть, Лу. У меня волоса просто дыбомъ становятся отъ этого разсказа. Передъ нами человѣкъ, достигшій исключительно высокаго положенія и все еще сумѣвшій остаться простымъ и ненапыщеннымъ. Меня трогаетъ человѣкъ, а не разсказъ.

— Понимаю, — серьезно отвѣтила Лу. Ахъ, если бы она могла также широко и безпристрастно, какъ онъ, смотрѣть на вещи. Лу часто приходила въ ужасъ отъ своей неразвитости, не сознаніе это не сердило ее, а заставляло лишь сильно призадуматься.

Адамсъ смотрѣлъ въ окно, но мысли его были гдѣ то далеко, и онъ врядъ-ли видѣлъ высившіяся передъ нимъ зданія. Глаза его свѣтились мягкимъ свѣтомъ. На лицѣ то появлялась, то исчезала неуловимая меланхолическая тѣнь. Мечтательно улыбаясь, онъ съ чувствомъ повторилъ: «я сдѣлалъ деньги».

Она нѣжно посмотрѣла на него, въ настроеніи обоихъ царила теперь полная гармонія.

— Его зовутъ Карлъ Фишеръ. Годъ тому назадъ онъ переселился на Вашингтонъ-скверъ, до этого онъ жилъ на улицѣ Ванъ Бюренъ въ Бруклинѣ. Дѣвушку зовутъ Теклой.

— Я, вѣдь, знавала ихъ, Эдъ!

— Давно?

— Должно бытъ лѣтъ шесть — семь тому назадъ.

— Ну, тогда онъ не поддѣлывалъ еще кредитокъ, онъ былъ гравёромъ. Не понимаю, что могло натолкнуть его на такой путь. Но, клянусь честью, я все разузнаю!

Онъ выпрямился и свирѣпо взглянулъ на Лу.

— Во всякомъ случаѣ я то тутъ не причемъ, — весело отвѣтила она. — Пожалуйста, не вздумайте только обвинить меня въ этомъ.

— Я долженъ непремѣнно все разузнать.

— Позавтракайте сперва.

— Не хочу. Это дѣло рѣшительно не даетъ мнѣ покоя, Лу.

Онъ отодвинулъ стулъ и взглянулъ на свое пальто и шляпу.

— Вы посидите еще со мной, Эдъ?

— Мнѣ, собственно говоря, пора.

Густой румянецъ залилъ лицо разгнѣванной дѣвушки. Она съ удивленіемъ посмотрѣла на него.

— Развѣ вы не пойдете со мной на музыкальное утро?

— Я право не въ состояніи. Этотъ старикъ не выходить у меня изъ головы.

— Перестаньте дурить, Эдъ. Другой разъ разузнаете, если вамъ такъ ужъ любопытно. Неужели вы хотите заставить меня умолять васъ идти со мной. Очень немило съ вашей стороны.

— Тутъ не одно только любопытство, — сказалъ онъ, умоляюще глядя на нее. — Мнѣ придется защищать этого человѣка.

— Вотъ какъ, — насмѣшливо перебила его Лу. — Вы забыли сообщить мнѣ эту маленькую подробность.

— Я совершенно позабылъ, — отвѣтилъ онъ. Устремленный на него презрительный, мрачный взглядъ чрезвычайно смущалъ его. — Я сперва не придавалъ дѣлу особаго значенія, но теперь я думаю иначе. — Сознаніе неотложнаго долга всецѣло овладѣло имъ. Трогательный образъ добраго стараго Карла все отчетливѣе вырисовывался передъ нимъ. Онъ ясно видѣлъ его лицо съ испуганнымъ, недоумѣвающимъ выраженіемъ. Какое оно было грустное, задумчивое, покорное. Онъ все время твердилъ про себя: «Этотъ человѣкъ невиненъ и напуганъ. Онъ не преступникъ. Почему его посадили въ тюрьму! Онъ дѣлалъ фальшивыя кредитки. Несомнѣнно тутъ есть какая то тайна».

— Что же вы не уходите, — спросила его Лу, еле сдерживая раздраженіе.

— Я сейчасъ уйду, если позволите.

Онъ одѣлся и ушелъ. Лу проводила его глазами. На душѣ у нея бушевала цѣлая буря чувствъ, въ которыхъ она не въ состояніи была разобраться и не могла подавить. Долго просидѣла она за столикомъ, не взглянувъ ни разу въ окно. Она вздохнула и выраженіе ея глазъ сдѣлалось мягче.

Замѣтивъ деньги рядомъ съ приборомъ Аламса, она улыбнулась. Затѣмъ Лу подозвала лакея, уплатила ему по счету, оставила на подносѣ мелочь на чай и весело направилась домой.

Всѣ пансіонеры уже кончили супъ, когда въ столовую вошелъ Адамсъ. Зрачки его глазъ были расширены, онъ казался глубоко взволнованымъ и потрясеннымъ. Онъ окинулъ присутствующихъ блуждающими, ничего не видящими глазами. Но поймавъ сверкающій взглядъ Лу, онъ вдругъ горячо заговорилъ:

— Я просидѣлъ сегодня весь день въ тюрьмѣ, еле удалось вырваться оттуда. Я, кажется, не вынесу этого.

— Что же вы натворили такого ужаснаго, мистеръ Адамсъ? воскликнула Елизабетъ, ломаясь и тараща глаза.

— Что такое? спросилъ онъ, устремляя на нее блуждающіе глаза.

— Вы только что сказали, что просидѣли весь день въ тюрьмѣ и понятно ваша Елизабетъ не могла скрыть своего удивленія, — отвѣтила Орелія, шаловливо поглядывая на него.

— Мистриссъ Сторрсъ, — сказалъ Адамсь, круто отворачиваясь отъ своихъ собесѣдницъ, — я веду теперь дѣло, которое, можетъ быть, заинтересуетъ и васъ. Помните того стараго джентельмена, Карла Фишера, который нашелъ вашъ кошелекъ? Какъ оказывается, онъ фабриковалъ фальшивыя кредитки.

— Вотъ какъ, — спокойно отвѣтила мистриссъ Сторрсъ, наливая ему чай и затѣмъ прибавила съ дѣланнымъ интересомъ.

— Вы говорите онъ воръ? Я уже тогда подумала, что онъ вѣрно дурной человѣкъ. Вы подумайте только, мистриссъ Винтропъ, я приняла его у себя въ гостиной!

— Вы, кажется, говорили, что онъ принесъ вамъ потерянный вами кошелекъ?

— Да. Представьте себѣ, въ кошелькѣ было довольно много денегъ и, несмотря на это, онъ отказался отъ награды.

— Онъ, вѣроятно, воспользовался случаемъ, чтобы высмотрѣть расположеніе комнатъ и отказался отъ награды съ цѣлью отклонить отъ себя подозрѣніе въ случаѣ, еслибы васъ обворовали, — сказалъ мистеръ Трюсдель.

— Считаю долгомъ сдѣлать маленькую поправку, — сказалъ мистеръ Адамсъ, — повторяю: старикъ поддѣлывалъ кредитки.

— Не вижу особенной разницы между воровствомъ и поддѣлкой, — сказала мистриссъ Сторрсъ. — Я нахожу, что можно быть и тѣмъ, и другимъ одновременно.

— Удивляюсь, какъ вы можете брать на себя защиту подобной личности, — сказала Макъбларенъ.

— Вы ничего не понимаете, моя милая, въ этихъ дѣлахъ, — успокаивающимъ тономъ произнесъ мистеръ Макъбларенъ. — Адвокатъ обязанъ защищать любого кліента, разъ тотъ въ состояніи ему заплатить. Таково ужъ его ремесло.

— Если бы я была адвокатомъ, — сурово отвѣтила его жена, — я ни за какія деньги не согласилась бы защищать преступника.

— Среди адвокатовъ много хорошихъ людей, щедрыхъ благотворителей и вѣрныхъ членовъ церкви, которые считаютъ себя обязанными вести всякое порученное имъ дѣло, — сказалъ мистеръ Трюсдель.

— Что значитъ по вашему слово «защищать», мистриссъ Макъбларенъ? — спросилъ ее Адамсъ.

— По моему, у него только одно значеніе.

— Но его, вѣдь, употребляютъ въ разныхъ смыслахъ.

— Разъ вы взялись защищать подсудимаго, вы становитесь его сторонникомъ, вы дѣлаете все возможное, чтобы обѣлить своего кліента, не гнушаетесь прибѣгать для этого къ завѣдомой лжи и стараетесь его выгородить при помощи всяческихъ уловокъ и обмана.

— Съ другой стороны, — сказалъ Адамсъ, — мы можемъ ближе узнать человѣка, познакомиться съ мотивами, заставившими его пойти на преступленіе, и путемъ возстановленія истины мы можемъ добиться оправданія нравственно чистаго человѣка. Какъ вы находите: должно ли общество карать людей за невѣжество или же оно обязано просвѣщать ихъ?

— Если бы мы придерживались подобной теоріи, то всюду воцарился бы полнѣйшій хаосъ, — сказалъ мистеръ Трюсдель. — Только мягкосердные люди или теоретики способны оправдывать преступниковъ. Порядокъ возможенъ только при наличности строгихъ мѣръ. Незнаніе закона не можетъ служитъ поводомъ для оправдательнаго приговора.

— Предположимъ, что вы правы, но въ такомъ случаѣ вамъ придется признать, что общество взяло на себя непосильную задачу. Оно само невѣжественно и потому вынуждено прибѣгать къ строгимъ мѣрамъ. Всѣмъ хорошо извѣстно, что единственный рессурсъ невѣжества — сила.

— По вашему, мы не должны заставлять уважать законы? Мы не должны карать ихъ нарушителей?

— Мнѣ кажется, разъ мы беремся рѣшать судьбу другихъ мы должны, сознавъ сперва собственную неподготовленность, приступать къ дѣлу съ благоговѣніемъ, съ любовью, мы должны стремиться достичь истины и правосудія.

Онъ говорилъ, а передъ его глазами, какъ живой, стоялъ старый Карлъ. Сердце Адамса мучительно сжималось при одномъ воспоминаніи объ утреннемъ разговорѣ въ тюрьмѣ и горькихъ рыданіяхъ старика. Онъ замолчалъ и разговоръ перешелъ на новыя темы.

Онъ нисколько не жалѣлъ о происшедшей стычкѣ, онъ сознавалъ что всё высказанное имъ тутъ ляжетъ въ основу его рѣчи.

— Какъ хорошо было бы, если бы я сумѣлъ нарисоватъ имъ, какъ этотъ необразованный человѣкъ одиноко бoролся съ міровымъ зломъ и царящей въ мірѣ путаницей. Я увѣренъ, что они всѣ полюбили бы его тгда и оказали бы ему поддержку. Кто знаетъ, можетъ быть, такихъ людей, какъ онъ много за свѣтѣ? Когда же мы, наконецъ, перестанемъ быть судьями и будетъ стараться лишь познавать людей?

Вечеромъ онъ легъ спать съ тяжелымъ сердцемъ. Ему не спалось. Онъ чувствовалъ, что предстоящая задача не подъ силу ему. Въ теченіе всей недѣли онъ былъ какой-то странный, взволнованный. Онъ пересталъ дома обѣдать и возвращался очень поздно. Лу никакъ не удавалось переговорить съ нимъ наединѣ. За завтракомъ онъ теперь почти не смотрѣлъ на нее и не обращалъ никакого вниманія на ея таинственные знаки. Лу сначала обижало его невниманіе, но вскорѣ все было позабыто. Она стала тревожиться за него, ее мучили его ежедневныя таинственныя исчезновенія.

Настало воскресенье. За завтракомъ Лу наконецъ собрала все свое мужество и рѣшительно спросила его, пойдетъ ли онъ съ ними въ церковь.

— Нѣтъ, — отвѣтилъ онъ, — завтра утромъ въ десять часовъ слушается дѣло Карла Фишера, а я еще не вполнѣ подготовился къ защитѣ.

— Отчего вы не просили отложить дѣло?

— Устроить это можно было бы, да не въ томъ сила.

Его угнетало и мучило сознаніе своей неопытности и неумѣніе убѣждать другихъ.

— Гдѣ назначено засѣданіе суда? спросила Лу, стараясь казаться равнодушной.

— Въ зданіи почтовой конторы — въ Кругломъ залѣ.

Весь этотъ день и далеко за полночь Адамсъ проработалъ у себя въ комнатѣ. Онъ то присаживался къ столу, то шагалъ по комнатѣ. Мысль о Карлѣ не покидала его. Мысленно Адамсъ составлялъ рѣчь, правдивое изложеніе прошлаго подсудимаго. Онъ старательно подыскивалъ слова для лучшей характеристики высокой нравственности подсудимаго, тщательно отдѣлывалъ каждую фразу, каждое слово. Ему необходимо было возсоздать себѣ обвиняемаго такимъ, какимъ онъ жилъ среди тѣхъ силъ и того общества, которымъ онъ причинилъ такой явный ущербъ. Только возсоздавъ обликъ Карла до ареста, можно будетъ дать ему вѣрную характеристику. Нужно понять, доискаться истиннаго взаимоотношенія этого человѣка къ обществу и общества къ нему, сумѣть такъ использовать добытый матеріалъ, чтобы неповредитъ подсудимому, но добиться мудраго и справедливаго рѣшенія дѣла.

Онъ писалъ, задумывался и рвалъ затѣмъ исписанный листъ на мелкіе клочки. Наконецъ, измученный, онъ легъ спать, подавленный предчувствіемъ предстоящаго пораженія.

На слѣдующее утро онъ вполнѣ овладѣлъ собой и, рѣшивъ не придавать значенія своимъ опасеніямъ, онъ отправился въ судъ съ твердымъ намѣреніемъ сказать всю правду суду, изложить ему свои чувства и не терять вѣры въ могущество истины.

Въ залѣ засѣданія было почти пусто, когда дошла очередь до дѣла Карла Фишера. Боковыя скамьи были пусты: старикъ самъ сознался въ своей виновности и потому дѣло должно было слушаться безъ участія присяжныхъ засѣдателей. Передъ загородкой, за которой возсѣдали судья и клерки, стоялъ длинный столъ. По одну сторону стола заняли мѣста обвинитель, его помощникъ и стенографъ, съ другой — лицомъ къ суду Карлъ и Адамсъ.

Къ разбору дѣла явилось нѣсколько человѣкъ и заняли мѣста въ глубинѣ залы. Они представленія не имѣли, какое дѣло будетъ сейчасъ слушать, они попали сюда случайно, не зная, какъ убить время. Процессъ никого не интересовалъ: преступникъ былъ самый заурядный человѣкъ, дѣло не представляло даже интереса общественнаго скандала. Какъ толпа ломилась бы на это самое дѣло, если бы дѣло зашумѣло, возбудило общественное вниманіе!

Въ десять часовъ въ залу засѣданія тихо вошла Лу, и вслѣдъ затѣмъ засѣданіе было объявлено открытымъ. На лицо дѣвушки была спущена коричневая вуаль. Лу не хотѣла, чтобы ее узналъ судья Престонъ или Адамсъ. Она усѣлась около самыхъ дверей, рядомъ съ какимъ то старымъ господиномъ.

Адамсъ молча поднялся съ своего мѣста и положилъ руку на плечо Карла. Глаза его были грустны и задумчивы, губы его замѣтно дрожали. Наконецъ онъ тихо заговорилъ, съ мольбой въ голосѣ.

«Ваша милость», — началъ онъ съ неподдѣльной простотой, — «недѣлю тему назадъ вы поручили мнѣ защиту по настоящему дѣлу и я равнодушно согласился. Въ то время я чувствовалъ лишь одно отвращеніе къ завѣдомому мошеннику, самая мысль о защитѣ была мнѣ глубоко несимпатична. Истекшая недѣля навсегда останется памятной моему кліенту и мнѣ. Въ теченіе этихъ немногихъ дней я впервые разъяснилъ ему, въ чемъ собственно заключается преступность его дѣянія, я же обязанъ ему болѣе правильнымъ представленіемъ о томъ, что принято называть человѣческой добродѣтелью.

„Мой кліентъ, Карлъ Фишеръ, обвиняется въ поддѣлкѣ и распространеніи фальшивыхъ кредитныхъ билетовъ. Я лично отъ себя, именемъ суда того общества, членами котораго мы являемся, именемъ Христа, котораго исповѣдуетъ нашъ народъ, ходатайствую о прекращеніи дѣла“.

Послѣдовала пауза, обвинитель пошептался со своимъ помощникомъ, загребъ со стола кипу бумагъ и неслышно вышелъ изъ залы. Дѣло не представляло для него интереса въ виду сознанія подсудимаго. У него были болѣе важныя дѣла, пускай судья и его помощникъ выслушиваютъ красивыя фразы молодого адвоката. Судья потянулъ къ себѣ кипу документовъ, относящиеся къ другому дѣлу, поправилъ на орлиномъ носу очки въ золотой оправѣ и принялся за изученіе, лежавшихъ передъ нимъ бумагъ.

— „Судья“, — сказалъ Адамсъ, обращаясь лично къ нему. Тонъ и необычайное для защиты обращеніе заставили судью встрепенуться и оторваться отъ бумагъ. „Не знаю, сумѣю ли я въ короткихъ словахъ дать вамъ вполнѣ вѣрное представленіе объ этомъ человѣкѣ“.

Взоръ судьи встрѣтился съ настойчивыми, умоляющими глазами молодого человѣка. Его поразила его прямая осанка, напряженность позы, его чрезвычайная серьезность. Судья откинулся на спинку кресла и приготовился слушать»

Въ теченіе цѣлаго часа въ мрачной залѣ раздавался страстный и мелодичный голосъ защитника. Онъ подробно излагалъ несложную жизнь Карла. Адаммсъ разсказалъ, какъ дружно, весело и безропотно работали Карлъ и Катрина, сколачивая себѣ и дѣтямъ копейку на черный день. Карлъ сидѣлъ неподвижно, только глаза его затеплились теплымъ блескомъ при упоминаніи о дорогомъ ему прошломъ. Молодой адвокатъ немногими, но сильными штрихами набросалъ картину преждевременной старости четы Фишера. Карлъ слушалъ и лицо его подергивалось отъ боли, казалось, онъ впервые постигъ здѣсь на судѣ всю тяжесть пережитыхъ съ женою невзгодъ, впервые замѣтилъ, какъ измѣнилась его жена. Адамсъ пространно говорилъ о крахѣ банка, поглотившемъ всѣ деньги несчастныхъ стариковъ, о поискахъ работы, о неудачѣ, о встрѣчѣ съ Абе Ларкинсомъ, о семилѣтней поддѣлкѣ кредитныхъ билетовъ, о нахожденія кошелька съ деньгами и возвращеніи его владѣльцу, о проектѣ застраховать свою жизнь и, если понадобится, покончить съ собой, объ арестѣ и добровольномъ признаніи своей виновности, но Карлъ ничего не слышалъ. Онъ сидѣлъ, опустивъ голову, онъ былъ всецѣло занять созерцаніемъ новаго, чуждаго ему образа жены, только что нарисованнаго Адамсомъ.

По мѣрѣ того, какъ говорилъ Адамсъ, лицо судьи становилось задумчивѣе. Въ началѣ рѣчи его взоръ перескакивалъ съ предмета на предметъ, но подъ конецъ онъ остановился на Карлѣ. Вмѣсто прежней суровости на лицѣ судьи проскользнуло что-то теплое, — чувство жалости къ несчастному.

— «Такова жизнь и характеристика Карла Фишера», закончилъ свое повѣствованіе Адамсъ.

— "Въ глазахъ закона онъ является виновнымъ въ мошенничествѣ, и я ходатайствую о прекращеніи дѣла на слѣдующихъ двухъ основаніяхъ. Во первыхъ, хотя онъ и нарушилъ законъ, но все же онъ честный человѣкъ, основа каждаго его поступка, каждаго его импульса — любовь. Тутъ не незнаніе закона, а лишь невѣдѣніе того зла, которое происходитъ вслѣдствіе нарушенія закона. Между этими двумя видами невѣдѣнія есть существенное различіе. Теоріи о наказуемости основываются на посылкѣ, что всѣ, нарушающіе законъ, являются угрозой для общества. Исходя изъ положенія, что попраніе закона вызывается злонамѣреннымъ желаніемъ или импульсомъ, намъ говорятъ, что незнаніе закона не служитъ оправданіемъ, что недостатокъ освѣдомленности относительно особыхъ запрещеній и наказаній нельзя истолковывать въ пользу ихъ нарушителей. Поэтому прошу оправдать его, основываясь не на невѣдѣніи закона, а на невѣдѣніи характера совершеннаго дѣянія. Этотъ человѣкъ въ помыслахъ не имѣлъ обманывать. Когда я пришелъ къ нему въ камеру, онъ сильно грустилъ о женѣ и дѣтяхъ, онъ былъ въ отчаяніи, что не смогъ вернуть имъ утерянное обезпеченіе. Совѣсть ни въ чемъ не упрекала его, онъ не сознавалъ, какъ онъ тяжко согрѣшилъ относительно другихъ. Помогать другимъ — его единственное представленіе о правдѣ, вредить другимъ — вотъ его представленіе о злѣ. Онъ былъ очень удивленъ и глубоко опечаленъ, когда мнѣ удалось разъяснитъ ему, что каждый поддѣланный имъ кредитный билетъ въ 52 доллара непремѣнно всплыветъ наружу и причинить другимъ не только одинъ убытокъ, но, быть можетъ, даже страданія. Для него теперь также немыслимо поддѣлывать и сбывать фальшивыя деньги, какъ оставить у себя кошелекъ съ чужими деньгами, собственника котораго можно было отыскать. Скажи ему кто нибудь семь лѣтъ тему назадъ то, что я сказалъ ему въ его камерѣ, его свобода не зависѣла бы теперь отъ вашей милости.

"Мнѣ кажется этого одного достаточно для его оправданія. Для безопасности общества совершенно излишне сажать этого человѣка въ тюрьму. Поступить съ нимъ сурово было бы преступленіемъ, единственнымъ во всемъ этомъ дѣлѣ. Все, что можно было сдѣлать, чтобы раскрыть ему глаза на послѣдствія его преступленія, уже сдѣлано. Дѣйствовать дальше противъ него было бы только проявленіемъ глупой, неразумно тираннической власти.

"Если бы его тогда не арестовали и останься онъ въ томъ же невѣдѣнія, онъ навѣрное совершилъ бы новый подлогъ и вдобавокъ сдѣлался бы самоубійцей. Еще не такъ давно этотъ человѣкъ, готовый пожертвовать своею жизнью ради жены и дѣтей, долженъ былъ бы быть ввергнутъ, по воззрѣніямъ избраннаго Богомъ народа, во вѣки въ адъ.

"Mногіе найдутъ его планъ покончить съ собой самоубійствомъ — преступленіемъ, для меня онъ окруженъ такимъ же сияніемъ, какъ и искупленіе Христа. Я объяснилъ ему, въ чемъ заключается мошенническая сторона его проекта, и онъ никогда въ жизни не прибѣгнетъ къ нему теперь. Но укажите только этому человѣку, какъ ему цѣною своей жизни обезпечить семью или искупитъ міръ и онъ съ благодарностью умретъ.

"Чего же большаго можно требовать? Чего мы въ правѣ ожидать отъ общества, которое берется судить другихъ и избѣгаетъ дѣлать различіе по существу между добромъ и зломъ. Мнѣ говорятъ, что нельзя оправдывать нарушителей закона изъ за такихъ сентиментальностей, что тогда повсюду водворится полнѣйшій хаосъ. Мнѣ говорятъ, невозможно освободить человѣка съ добрымъ, чистымъ и нѣжнымъ сердцемъ за то лишь, что онъ согрѣшилъ по недостатку пониманія. Мнѣ говорятъ, что, освободивъ его, мы установили бы весьма опасный прецедентъ, которымъ непремѣнно воспользуются злые и преступные люди въ своихъ личныхъ интересахъ.

"Вотъ мой отвѣтъ на всѣ эти возраженія. Справедливо-ли карать хорошаго человѣка за ошибки, главная причина которыхъ невѣдѣніе. Мы говоримъ, что краеугольный камень нашего законодательства законъ Божій, не должны ли мы поэтому руководиться въ нашихъ приговорахъ сужденіями того, кто читаетъ въ нашихъ сердцахъ. Имѣемъ ли мы право, спрашиваю я опять, карать человѣка, заблуждающагося по невѣдѣнію? Какъ мы должны поступать: карать его или просвѣщать? Вотъ въ чемъ вопросъ. Если вы находите, что умнѣе и благороднѣе покарать его, то приговорите его, ваша милость, къ принудительнымъ работать на наивысшій срокъ. Къ чему проявлять скаредность, разъ мы поступаемъ благородно. Если правда приводитъ къ правосудію, порождающему любовь и просвѣщеніе, то умоляю вашу милость заставить его соблюдать ихъ. Вотъ гдѣ былъ бы достойный примѣръ для состязующагося свѣта.

"Онъ былъ бы угрозой лишь для тиранніи, для ханжей, для лѣнтяевъ. Жалко то общество, которое опасается за послѣдствія собственной кротости и милосердія. Нѣжное сердце далеко не лучшее оружіе въ современной жизненной борьбѣ. Въ сложной борьбѣ нашей современной жизни вы найдете не мало увѣчныхъ и избитыхъ, отверженныхъ и нечистыхъ, не малое число слабыхъ душъ, сильныхъ только своимъ благородствомъ и любовью. Сколько изъ нихъ стало теперь жертвой человѣческаго соревнованія? Я не знаю, но я прошу васъ освободить теперь же подсудимаго, потому что онъ хорошій человѣкъ.

Адамсъ замолкъ, казалось, ему больше нечего говорить. Если бы онъ не продолжилъ свою рѣчь, онъ могъ бы выиграть дѣло. Судья слушалъ его болѣе часа, онъ, видно, былъ самъ взволнованъ. Судьѣ очень нравился молодой защитникъ и онъ думалъ что изъ него выйдетъ толкъ. Красивый чарующій голосъ глубоко потрясъ его душу, а только что выслушанная трогательная повѣсть о прошломъ Карла расшевелила въ судьѣ болѣе мягкое чувство къ подсудимому.

Согласись онъ удовлетворитъ ходатайство Адамса и прекратить дѣло, вопреки имѣющимся даннымъ и признанію самого подсудимаго, и торжество молодого адвоката было бы полное. Онъ уже порѣшилъ было посвятить день другой на пересмотръ дѣла, когда его вниманіе привлекла дальнѣйшая рѣчь защиты, задѣвавшей и возмущавшей его въ его лучшихъ вѣрованіяхъ и предразсудкахъ. Въ голосѣ и въ самыхъ манерахъ Адамса теперь проглядывала враждебность, исчезла прежняя нѣжность и убѣдительность тона. Судья насторожился.

"Я не коснулся еще одного пункта весьма существеннаго для защиты, ваша милость. Я уже говорилъ, что обществу нечего опасаться свободы этого человѣка. Но что намъ сказать относительно отношенія къ нему общества?

"Существуетъ цѣлый рядъ законовъ, оберегающихъ Соединенные Штаты отъ всякихъ посягательствъ со стороны Карла Фишера, но Карлъ Фишеръ ничѣмъ не огражденъ отъ посягательствъ со стороны Соединенныхъ Штатовъ. Освободивъ его, вернувъ ему ту свободу, право на которую находилось здѣсь подъ сомнѣніемъ. Но отказать въ которой подсудимому мы не въ правѣ, мы все же останемся въ долгу передъ нимъ и его женой Катриной за ихъ пропавшія 10 тысячъ долларовъ, за двухъ загубленныхъ когда то здоровыхъ, стройныхъ людей, за все, что ими утрачено, благодаря тѣмъ условіямъ и учрежденіямъ, которые мы поддерживаемъ и заставляемъ всѣхъ уважать. Въ законѣ нѣтъ обязательствъ, они существуютъ только въ этикѣ, на основаніи которой составляются законы. Быть можетъ, для этого дѣла такіе вопросы и не важны, во мнѣ кажется, что, разъ правительство является обвинителемъ индивидуума, то оно должно являться на судъ съ незапачканными руками. Мнѣ кажется, что, если съ одной стороны будетъ установлена виновность индивидуума относительно правительства и существуютъ законы для его удовлетворенія, а съ другой стороны будетъ установлена наличность преступнаго дѣянія правительства по отношенію къ индивидууму и нѣтъ способовъ удовлетворить потерпѣвшаго, то въ такомъ случаѣ передъ нами будетъ болѣе важная задача, нежели карать тѣхъ изъ нашей среды, которые спотыкаются и падаютъ.

«Развѣ правительство не является нравственно-отвѣтственнымъ передъ Карломъ и Катриной Фишеръ за ихъ 10 тысячъ долларовъ? Вѣдь они потеряли всѣ свои деньги только благодаря краху сберегательнаго банка. Истощенные и сгорбленные тяжелой борьбой за существованіе, кое-какъ сколотили они маленькій капиталъ на черный день, чтобы обезпечитъ свою старость отъ нужды. Они съ дѣтской довѣрчивостью вѣрили въ честность правительства и его учрежденій и, не задумываясь, положили въ банкъ всѣ свои сбереженія».

— «По вашему мнѣнію сберегательный банкъ — правительственное учрежденіе?» — прервалъ его судья не въ силахъ болѣе сдерживать все увеличивающееся раздраженіе.

— "Да, ваша милость. Сберегательные банки принадлежатъ къ тому типу учрежденій, за которыя правительство нравственно отвѣтственно, Но оно еще не достаточно мужественно, чтобы признать себя юридически отвѣтственнымъ на нихъ. Подъ наименованіемъ Общества и Правительства выступаютъ однѣ и тѣ же партіи, вся разница въ фирмѣ. Состоя членами правительства, мы дружно работаемъ всѣ вмѣстѣ; какъ члены общества, мы соперничаемъ другъ съ другомъ. Правительство находитъ, что рабочіе должны участвовать въ прибыляхъ предпріятія, что сильные должны защищать слабыхъ. Общество же находитъ, что каждый получаетъ по заслугамъ и что слабые люди должны падать жертвами сильныхъ и ловкихъ. Обществу легче избѣжать отчетности индивидууму, нежели правительству. Поэтому эгоистичные и хитрые люди постоянно настаиваютъ на сохраненіи различія существующаго между правительствомъ и обществомъ, они желаютъ сохранить раздѣльность фирмы и отъ имени общества руководятъ въ своихъ личныхъ интересахъ операціями и учрежденіями. Но, ваша милость, какъ нарушеніе закона не дѣлаетъ человѣка съ чистымъ сердцемъ преступникомъ, такъ и отсутствіе закона не оправдываетъ виновнаго. Мы уже стали признавать отвѣтственность нашего правительства за банковые крахи и кое что уже сдѣлано въ этомъ направленіи. Но, ваша милость, нравственная отвѣтственность не измѣряется размѣромъ той суммы, которую мы согласны гарантировать нашей подписью, дѣйствуя въ то же время въ этомъ дѣлѣ подъ другой фамиліей.

"Во время выборовъ правительство, не задумываясь, хвастается тѣми общественными учрежденіями, которыми оно гордится, и все, что въ нихъ есть хорошаго, все, что есть ободряющаго и достойнаго въ общественныхъ условіяхъ, оно приписываетъ исключительно только себѣ. Но стоитъ лишь указать на неправду и несправедливость, на страданія и притѣсненія, возникшія благодаря существующимъ общественнымъ условіямъ, какъ тотчасъ же всѣ закричатъ, что виновенъ самъ индивидуумъ; если же несправедливость или причиненный вредъ ужъ слишкомъ очевидны, тогда вину сваливаютъ иногда на общество, на призрачную, неотвѣтственную, ненадежную фирму. Правительство же всегда право.

«Можно было бы вернуть моему кліенту тѣ 10 тысячъ долларовъ, которые отняли отъ него, и близокъ часъ, когда подобные иски будутъ признаваться судомъ».

Адамсъ взглянулъ на Карла и, проведя рукой по его сгорбленной спинѣ, продолжалъ:

"Ничѣмъ не выпрямишь эту сгорбленную спину, нельзя влить свѣжія силы въ этотъ измученный тяжелой работой организмъ. Маленькая завядшая Катрина, послѣднія силы которой, быть можетъ, въ эту самую минуту уносятъ слезы, даже если и выживетъ, никогда уже не выпрямитъ свою согбенную спину, хотя бы и заговорила совѣсть у людей, стоящихъ во главѣ правительства. Вознаграждать ихъ теперь слишкомъ поздно, но мы обязаны обезпечить ихъ наслѣдникамъ и ближнимъ справедливыя и безопасныя условія жизни и труда, и всѣ, живущіе трудомъ, имѣютъ право требовать этого отъ правительства, которое они содержатъ. Правительству, обвиняющему теперь этого человѣка, не мѣшало бы обсудить, что оно сдѣлало для старика, какія оно дало ему блага, на основаніи которыхъ оно считаетъ себя въ правѣ требовать отъ него повиновенія.

"Съ того самого дня, когда вы поручили мнѣ защиту Карла Фишера, ваша милость, я постепенно пришелъ къ убѣжденію, что каждый заключенный, вырванный изъ безъимянной толпы, предстаетъ передъ нами не какъ преступникъ на судъ и осужденіе. Совсѣмъ нѣтъ. Онъ лишь плодъ существующихъ условій. Онъ не единичный преступникъ, котораго необходимо удалить изъ общества, онъ является лишь пятномъ на политическомъ тѣлѣ, болѣзнь котораго приняла такіе размѣры, что невозможно теперь ошибиться въ ея діагнозѣ. Не безуміе ли устранять нагноенія по мѣрѣ ихъ появленія, не стараясь въ корнѣ излѣчить болѣзнь, порождающую ихъ? Во всѣхъ этихъ случаяхъ намъ лишь устраиваютъ очную ставку съ грѣхами, взлелѣянными нами въ тихомолку. Мы всѣ такъ близки другъ другу, что представляемъ одно сплоченное цѣлое. Весъ міръ является соучастникомъ каждаго преступленія, каждаго проявленія страданія, каждаго проклятія; пѣсни, каждаго благороднаго воззванія, и тотъ, кто оформливаетъ ихъ, является лишь глашатаемъ своего поколѣнія. Когда мы посылаемъ жертву на висѣлицу, мы тѣмъ самымъ приносимъ невольную искупительную жертву за наши грѣхи.

«До тѣхъ поръ, пока возможно будетъ существованіе людей, болѣе несчастныхъ, нежели мы, ваша милость, мы не будемъ лучше худшаго представителя человѣчества. И вы, и я, мы оба принадлежимъ къ той части общества, которая требуетъ защиты отъ индивидуумовъ, готовыхъ на мошенничество, на убійство или кражу, наконецъ, отъ той массы, которая ежеминутно готова возстать. Я пришелъ къ убѣжденію, что то общество, которое само не совершитъ переворота при видѣ человѣка, выбивающагося изъ послѣднихъ силъ изъ за куска хлѣба, никогда не найдетъ себѣ защиты отъ мелкихъ нападокъ и въ концѣ концовъ будетъ свергнуто».

— Прошу васъ, мистеръ Адамсь, говорить по короче и не затягивать рѣчь, — произнесъ судья холоднымъ почти угрожающимъ тономъ,

Пораженный враждебнымъ тономъ судьи, Адамсъ пристально посмотрѣлъ на него. Онъ понялъ, что проигралъ дѣло, и сердце болѣзненно сжалось у него. Онъ взглянулъ на Карла, затѣмъ опять на судью. Онъ былъ страшно блѣденъ. Казалось, сердце было парализовано. Онъ попробовалъ опятъ говоритъ, но произнесъ только нѣсколько неувѣренныхъ, безсвязныхъ фразъ. Онъ тотчасъ же остановился и сѣлъ, тупо глядя въ пространство. Какъ это случилось? Недавно еще онъ прочелъ въ глазахъ судьи, что Карлъ будетъ освобожденъ. Теперь же онъ былъ олицетвореніемъ холоднаго судейскаго гнѣва. Адамсу не долго пришлось ждать разгадки этой рѣзкой перемѣны.

— Я все время слушалъ васъ, мистеръ Адамсъ, пока вы сами не погубили вашего дѣла софизмами. Вы заставили меня пожалѣть о томъ чувствѣ состраданія, которое возбудили во мнѣ къ этому несчастному, вы указали мнѣ тѣ дебри, въ которыхъ, благодаря вамъ, я могъ бы заблудиться. Нарушители закона должны нести заслуженную ими кару. Такими рѣчами, какъ ваша, если ихъ во время не осудить и не покрыть позоромъ, легко можно привести невѣжественные и злонамѣренные классы на путь къ анархіи.

Послѣ этого выговора всегда сдержаннаго судьи, раздосадованнаго рѣчью защитника, послѣдовалъ приговоръ, которымъ Карлъ Фишеръ приговаривался на шесть лѣтъ принудительныхъ работъ въ Сингъ-Сингѣ.

Затѣмъ засѣданіе было закрыто, судья и клеркъ покинули залъ, за ними удалились товарищъ прокурора и стенографь, все еще улыбаясь при мысли о строгомъ выговорѣ, сдѣланномъ молодому адвокату. Увели и Карла. Адамсъ, шатаясь, поднялся со стула и, обернувшись, проводилъ его глазами. Онъ нѣсколько минутъ простоялъ въ какомъ то столбнякѣ, онъ ощущалъ боль въ сердцѣ. Затѣмъ надѣлъ пальто и шляпу и вышелъ изъ залы.

При выходѣ на улицу, кто-то тронулъ его за рукавъ. Онъ оглянулся, передъ нимъ стояла Лу. Онъ видѣлъ ея оживленное, полное сочувствія личико неясно, точно сквозь какой-то туманъ.

— Зачѣмъ вы здѣсь, чортъ побери? — спросилъ онъ, не отдавая себѣ отчета въ своихъ словахъ. Дѣвушка моментально отшатнулась отъ него, какъ будто бы онъ ее ударилъ.

— Я долженъ поѣхать куда-нибудь, — промолвилъ онъ, дѣлая попытку извиниться за свою грубость, — я не въ состояніи разговаривать съ кѣмъ бы то ни было теперь. Все кончено, Лу.

Онъ быстро зашагалъ и безцѣльно направился по Бродвей. Лу не спускала съ него глазъ. Гнѣвъ, сочувствіе и безпокойство боролись въ ея сердце за преобладаніе. Минуту спустя, она торопливо нагоняла его и, поровнявшись съ нимъ, заговорила съ нимъ, какъ ни въ чемъ не бывало:

— Я не могу отпустить васъ одного въ такомъ состояніи. Я останусь съ вами. Не обращайте на меня никакого вниманія. Что означаютъ ваши слова: «все кончено»?

— Конецъ снамъ и иллюзіямъ. Мой воображаемый міръ разрушенъ, реальный начинаетъ принимать очертанія и кажется такимъ мрачнымъ. Я не понимаю его.

Они шли нѣкоторое время молча. Лу поражалась своимъ поведеніемъ, она не понимала своего поступка. Адамсъ шелъ съ озабоченнымъ видомъ и, не переставая. твердилъ про себя:

— Шестъ лѣтъ принудительныхъ работъ.

Дойдя до улицы Фультонъ, онъ вдругъ опомнился и сообразилъ, въ какомъ направленіи они идутъ.

— Теперь двѣнадцать, — сказалъ онъ. — Можетъ быть, позавтракаете со мной?

— Пойдемте домой, Эдъ. Тамъ думаютъ, что я въ школѣ Берлитца, и мнѣ непремѣнно надо вернуться домой къ завтраку.

— Я провожу васъ, но не зайду. Я не въ настроеніи видѣть ихъ. Лу, я съѣду отъ вашей матери, — неожиданно сообщилъ онъ ей, сидя въ вагонѣ трамвая.

— Почему? — удивилась она.

— Я не желаю принимать никакихъ милостей отъ судьи Престона или Вандемера. Я не хочу работать для нихъ на верхахъ. Я найду себѣ работу по сердцу, которую они врядъ ли одобрятъ. Вашей матери навѣрно понадобится моя комната, какъ только она узнаетъ, что Вандемеръ охладѣлъ ко мнѣ. Въ ея глазахъ я восходящая луна и лишь отражаю его славу. Я не стану ждать, пока мнѣ откажутъ. Завтра же уложусь и переѣду на новую квартиру.

Лу молчала. Она съ холоднымъ выраженіемъ лица смотрѣла въ противоположное окно. Ея молчаніе обидѣло Адамса. Лу вышла изъ вагона трамвая на Восьмой улицѣ и простилась съ нимъ, холодно улыбаясь. Онъ доѣхалъ до конечнаго пункта линіи на 59-ой улицѣ и затѣмъ поѣхалъ обратно въ Баттери.

— Пожалуй, надо приняться за поиски комнаты и рѣшить, гдѣ мнѣ поселиться, — сказалъ онъ, выходя изъ вагона и разсѣянно озираясь по сторонамъ.

Онъ прошелъ весь Бродвей, раздумывая надъ прошлымъ Карла Фишера, стараясь разобраться въ странной смѣси нѣжности и равнодушія въ Лу, озабоченный своимъ будущимъ.

— Какъ мраченъ этотъ старый хоръ, — проговорилъ онъ. — Но что бы тамъ ни случилосъ, я предпочту получать удары, чѣмъ наноситъ ихъ другимъ.

ГЛАВА XI.

Однажды вечеромъ судья Престонъ прислалъ Адамсу записку, прося молодого человѣка зайти къ нему на домъ.

Адамсъ тотчасъ по полученіи приглашенія отправился къ судьѣ, который принялъ его вѣжливо, но холодно.

— Я попросилъ васъ зайти ко мнѣ, желая откровенно объясниться съ вами и кое о чемъ переговорить. Меня привели въ ужасъ мысли, которыя вы на дняхъ выразили въ судѣ, я ничего подобнаго не ожидалъ отъ васъ и, быть можетъ, отвѣтилъ вамъ черезчуръ уже рѣзко. Мистеръ Вандемеръ убѣдилъ меня, что я слишкомъ круто обошелся съ вами. По его мнѣнію вы человѣкъ легко увлекающійся, васъ глубоко заинтересовало дѣло Фишера и въ пылу увлеченія вы наговорили много такого, отъ чего вы сами навѣрное отреклись бы по здравому размышленію. Не спорю, вы человѣкъ молодой и горячій, чѣмъ и объясняется отчасти ваша выходка. Вы несомнѣнно знаете, мистеръ Адамсъ, что мистеръ Вандемеръ и я принимаемъ въ васъ большое участіе. Мы оба возлагали на васъ громадныя надежды и всячески старались помочь вамъ поскорѣе сдѣлать блестящую карьеру. Надѣюсь, что и теперь наши отношенія останутся тѣ же. Я рѣшительно не допускаю мысли, чтобы такой даровитый человѣкъ, какъ вы, имѣющій въ перспективѣ такое блестящее будущее, могъ бы искренно симпатизировать революціоннымъ идеямъ.

Изъ словъ судьи Адамсъ понялъ, что отъ его рѣшенія зависитъ теперь вся его будущая карьера. Наступилъ рѣшительный моментъ и необходимо было открыто высказать судьѣ свои взгляды.

— Неужели вы хотите пропагандировать эти вредныя идеи? — продолжалъ судья. — Если да, то между нами все кончено. Если же я ошибся, — вы можете разсчитывать на мое содѣйствіе. Пройдетъ немного времени и вы будете богатымъ человѣкомъ.

Адамсъ въ продолженіе нѣсколькихъ минутъ пристально смотрѣлъ на судью, стараясь овладѣть охватившимъ его волненіемъ и негодованіемъ. Наконецъ, онъ успокоился и заговорилъ твердымъ, но еле слышнымъ и сосредоточеннымъ голосомъ:

— Разрѣшите мнѣ предложить вамъ одинъ только вопросъ, судья?

— Сдѣлайте одолженіе. Что вы желаете узнать?

— Скажите, не было ли такого момента во время слушанія дѣла старика Фишера, когда вы сами были склонны оправдать подсудимаго?

Вопросъ чрезвычайно не понравился судьѣ, однако онъ все же отвѣтилъ на него безъ всякой утайки:

— Да, былъ такой моментъ.

— Почему же вы вдругъ приговорили моего кліента въ исправительную тюрьму?

— Насколько я понимаю, я на судѣ изложилъ вамъ мотивы, побудившіе меня къ этому. — сердито отвѣтилъ судья и его впалые глаза загорѣлись гнѣвнымъ блескомъ.

— Итакъ, стало быть, вы приговорили человѣка къ шести годамъ принудительныхъ работъ только потому, что я имѣлъ несчастье васъ разсердить.

Съ этими словами Адамсъ порывисто всталъ. Кровь бросилась ему въ голову, онъ весь дрожалъ отъ волненія.

— Вы считаете себя честнымъ человѣкомъ и подаетесь вліянію вашихъ низкихъ страстей и предразсудковъ. Съ какимъ бы презрѣніемъ вы отнеслись ко всякой попыткѣ подкупить васъ или дать кому нибудь взятку! Но какъ мнѣ назвать ваше предложеніе? Развѣ это не та же взятка?

Съ этими словами Адамсъ стремительно вышелъ изъ комнаты и спустя нѣсколько минутъ быстро зашагалъ до улицѣ. Онъ былъ внѣ себя отъ волненія. Оставался только одинъ выходъ: надо немѣдленно разорвать всѣ отношенія съ этимъ низкимъ, бездушнымъ обществомъ, всѣ помыслы котораго устремлены исключительно на накопленіе богатства. Онъ не можетъ служить такому обществу, хоть бы оно и пообѣщало ему горы золота. Роскошь, власть, любящая жена — все это не для него. Конечно, и онъ можетъ добиться всего этого, но стоить ли унижаться, стать рабомъ міра сего изъ за обладанія этими благами? Какъ это онъ до сихъ поръ не разглядѣлъ оборотной стороны этой мишурной жизни? Какъ могутъ интеллигентные люди весело смѣяться и болтать, наслаждаться окружающей ихъ роскошью, молиться въ великолѣпныхъ храмахъ, говорить о добродѣтели въ своихъ изящно-обставленныхъ, комфортабельныхъ домахъ, зная, что мимо ихъ подъѣзда безпрестанно проходятъ несчастные, голодные, оборванные?!

Адамсъ нѣсколько часовъ пробродилъ по улицамъ, терзаясь мыслью о царящей на свѣтѣ соціяльной несправедливости. Домой онъ вернулся только подъ утро и, измученный продолжительной ходьбой, бросился, не раздѣваясь, на кровать.

Лу видѣла, что онъ встревоженъ и взволнованъ, и внимательно наблюдала за нимъ все время. Самыя разнообразныя чувства волновали ее. Она смутно начинала понимать его ужасное нравственное состояніе, и ей очень хотѣлось выразить ему сочувствіе, утѣшить его. За все это время ей ни разу еще не удалось поговорить съ нимъ съ глазу на глазъ, но ее безпокоилъ его измученный, больной видъ, и она твердо рѣшила немедленно же повидаться съ нимъ. Ея прямой долгъ утѣшить и успокоить его. За завтракомъ Лу бросила на него выразительный взглядъ и глазами дала ему понять, что ей необходимо повидаться съ нимъ. Онъ встрѣтилъ ее по дорогѣ въ мастерскую.

— Что съ вами, Эдъ, — спросила она, — отчего вы такъ взволнованы?

— Я самъ не придумаю, что мнѣ дѣлать. Хотѣлъ сперва поговорить съ вами, но подумалъ и рѣшилъ не дѣлать этого. Вы очень добры, давъ мнѣ возможность повидать васъ еще разъ наединѣ.

— Вы отлично знаете, что я страшная злючка, Эдъ. Я ужасно эгоистична и безсердечна, удивляюсь, какъ вы не презираете меня.

— Я люблю васъ, Лу. Я поссорился съ судьею Престономъ и рѣшилъ на время уѣхать отсюда. Хочу побыть гдѣ нибудь наединѣ съ самимъ собою, выяснить себѣ мое настоящее призваніе, если оно у меня есть. Я совершенно не знаю, что мнѣ дѣлать.

Она молча разсталась съ нимъ у подъѣзда, не зная, что бы ему такое отвѣтить. Она поблѣднѣла, какъ полотно, глаза были полны отчаянія, но онъ ничего не замѣтилъ и рѣшилъ, что онъ разсердилъ ее своимъ разговоромъ. Ему не слѣдовало говорить ей о своей любви. Понятно, она презираетъ человѣка, который дѣйствуетъ подъ вліяніемъ настроенія минуты. Эти грустныя мысли неотвязно преслѣдовали его на обратномъ пути домой. Очутившись въ своей комнатѣ, онъ поспѣшно уложилъ всѣ свои вещи и уѣхалъ изъ дома мистриссь Сторрсъ.

Вернувшись домой въ полдень и узнавъ, что Адамсъ съѣхалъ отъ нихъ, Лу съ удивленіемъ узнала эту неожиданную новость. Въ первую минуту она очень разсердилась на него. Что онъ за мужчина, если не умѣетъ переносить страданія, думала она. Нѣтъ, онъ еще не сложившійся человѣкъ, у него нѣтъ твердыхъ, устойчивыхъ взглядовъ, онъ не знаетъ въ сущности, къ чему ему стремиться въ жизни. Она презирала его теперь, о жалости не могло быть и рѣчи, и она рѣшила съ корнемъ вырвать воспоминаніе о немъ изъ сердца. Прошло нѣсколько недѣль и Лу, дѣйствительно, будто забыла о его существованіи.

Лy ничего не знала о причинахъ, вызвавшихъ неожиданный отъѣздъ Адамса. Спустя нѣкоторое время, мать разсказала ей, какъ обстояло дѣло. Какъ то разъ мистриссъ Сторрсъ вернулась домой отъ Вандемеровъ въ отличномъ настроеніи и въ полномъ восторгѣ отъ своей прозорливости.

— Знаешь, — обратиласъ онъ къ дочери, — я только что узнала причину внезапнаго отъѣзда м-ра Адамса.

Враждебность къ Адамсу, проскальзывавшая въ голосѣ и манерахъ мистриссъ Сторрсъ, надѣла Лу за живое и она твердо рѣшила защищать его отъ всякихъ нападокъ со стороны матери. Она вопросительно посмотрѣла на мать, ожидая, что та еще скажетъ.

— Просто удивляюсь, какъ онъ могъ всѣхъ насъ такъ ловко провести, — недоумѣвала мистриссъ Сторрсъ.

Она хотѣла во что бы то ни стало убить въ Лу всякую склонность къ молодому адвокату, сознавая, что сама много содѣйствовала возникновенію этой дружбы. Она съ сожалѣніемъ вспоминала, что позволяла дочери часто быватъ въ обществѣ м-ра Адамса въ то время, когда у него еще была въ перспективѣ блестящая карьера.

Лу отлично поняла скрытый смыслъ ея словъ и, не будучи больше въ состояніи сдерживаться, нетерпѣливо спросила:

— Что же случилось, мама? Чѣмъ онъ провинился?

— Оказывается, моя милая, онъ сказалъ преглупую рѣчь по поводу дѣла старика Фишера. Помнишь, того старика, который какъ то нашелъ на улицѣ мой кошелекъ съ деньгами и принесъ его мнѣ? Черезъ нѣсколько дней послѣ слушанія дѣла, Адамсъ явился на домъ къ судьѣ Престону и наговорилъ ему массу самыхъ возмутительныхъ вещей, за что судья попросилъ его немедленно убраться прочь. Онъ мошенникъ, и я искренно рада, что мы такъ счастливо отдѣлались отъ него.

Результатомъ этого разговора было то, что передъ Лу вновь воскресъ съ прежнею силою образъ того Адамса, котораго она одна знала. Она вспомнила все, что онъ пережилъ и перечувствовалъ, готовясь къ защитѣ старика. Она вспомнила его мягкую, убѣдительную рѣчь и суровую отповѣдь судьи Престона. Она вспомнила ужасное состояніе Адамса послѣ приговора. Да, онъ былъ правъ, его предсказаніе сбылось: его вышвырнули за бортъ жизни. Въ глубинѣ души она была увѣрена, что въ сущности побѣда осталась за нимъ, несмотря на видимое пораженіе. Гдѣ то онъ теперь? Она не сумѣла выразить ему свое сочувствіе въ ту минуту, когда онъ такъ въ немъ нуждался. Она сама всегда дѣлала первый шагъ, но стоило ему только обратиться къ ней съ мольбою о сочувствіи, и она отвѣтила ему холодностью и молчаніемъ. Онъ не оправдалъ ея надеждъ, и, боясь окончательно разочароваться въ немъ, она отказалась протянутъ ему руку помощи. Она ни слова не отвѣтила матери, повернулась и ушла въ свою комнату. Ею овладѣло теперь одно желаніе: поскорѣе свидѣться съ нимъ.

Она торопливо написала ему нѣсколько строкъ, назначая ему на слѣдующее утро свиданіе у часовъ возлѣ гостинницы на Пятой авеню. Они уже не разъ встрѣчались на этомъ мѣстѣ.

Погода на слѣдующій день стояла великолѣпная, солнечная. Начинала уже зеленѣть трава, на деревьяхъ распускались почки. Всюду слышался веселый смѣхъ и говоръ. По Бродвею и Пятой авеню медленно прогуливалась тысячная толпа.

Адамсъ явился первый на условленное мѣсто. Онъ былъ въ мрачномъ настроеніи, совершенно не гармонировавшемъ съ солнечнымъ весеннимъ днемъ и шумнымъ говоромъ разряженной толпы, медленно прогуливавшейся взадъ и впередъ по Бродвею и Пятой авеню.

На улицѣ стояли молодые греки и продавали фіалки. Поровняшись съ однимъ изъ нихъ, Адамсъ вспомнилъ Лу и рѣшилъ купитъ ей букетикъ. Онъ долго выбиралъ букетикъ получше и, наконецъ, остановивъ свой выборъ на одномъ изъ нихъ, расплатился съ разнощикомъ. Теперь онъ думалъ исключительно только о Лу. «Они немногимъ только темнѣе ея глазъ», — подумалъ онъ, посмотрѣвъ на фіалки. Затѣмъ онъ грустно устремилъ глаза вдаль по тому направленію, откуда она должна была притти. Она была такъ мала ростомъ, что ему приходилось пристально вглядываться въ толпу изъ боязни, какъ бы не прозѣвать ее. Онъ давно уже привыкъ узнавать ее еще издали по ея альпійской шляпѣ. Онъ недленно сталъ прогуливаться взадъ и впередъ. Наконецъ, онъ увидѣлъ вдали кончикъ ея синей вуали, онъ поспѣшилъ ей на встрѣчу и тотчасъ же вручилъ ей цвѣты. Ея приходъ глубоко тронулъ его и онъ нѣжно заглянулъ ей въ лицо и его поразило то глубокое состраданіе его горю, которыхъ дышала каждая ея черта. Лу, нисколько не смущаясь, посмотрѣла ему прямо въ глаза.

— Отправимтесь въ паркъ, Эдъ, — сказала она.

Они молча перешли улицу по направленію къ Пятой авеню, остановили первый попутный омнибусъ и взобрались на имперіалъ. Адаясъ съ поразительною чуткостью улавливалъ малѣйшіе оттѣнки ея настроенія. Онъ понималъ, что ея теперешнее отношеніе къ нему не мимолетная фантазія и что она вѣрный, преданный ему другъ, который никогда не покинетъ его.

— Сегодня весь день въ моемъ распоряженіи, — сказала она, беря его подъ руку. — Я теперь понимаю, почему вы переѣхали отъ насъ, — прибавила она. — Вы поступили вполнѣ правильно. Сперва я разсердилась было на васъ, но и то не серьезно, я сама себя обманывала. Вы сказали мнѣ, Эдъ, что вы меня любите, а я холодно разсталась съ вами, точно ваше чувство ничего мнѣ не говорило. Но это неправда, и я очень рада, что вы меня любите.

Адамса взволновали ея слова, губы его задрожали и онъ крѣпко сжалъ руку Лу. Говорить онъ не былъ въ состояніи. Онъ думалъ, что они видятся сегодня въ послѣдній разъ и потому, хотя ея признаніе и было ему очень дорого, но въ то же время оно являлось источникомъ новыхъ мученій для Адамса.

Длинная, безконечно длинная улица, по которой они ѣхали, была сплошь запружена открытыми экипажами и каретами. Пѣшеходы лѣниво прогуливались по тротуарамъ и грѣлись на солнцѣ. Полисмэнъ стоялъ посреди улицы и размахивалъ своею палочкою, точно отбивая такъ музыкѣ, молоденькая няня направлялась въ паркъ со своими разряженными питомцами. Но странное дѣло, вся эта весенняя, залитая солнцемъ картина уличной жизни казалась Адамсу какой то призрачной, не реальной.

Доѣхавъ до входа въ паркъ у Пятьдесятъ девятой улицы, они сошли съ омнибуса и, войдя въ паркъ, направились по тѣнистой аллеѣ къ пруду, а затѣмъ прошли на лугъ, на которомъ паслись овцы.

— Сядемъ здѣсь, — сказала Лу.

Вдали за рѣшеткою парка виднѣлась 8-ая авеню съ ея высокими домами самой разнообразной архитектуры.

— Ну, Эдъ, — сказала Лу, устремляя на него вопросительный взглядъ, — разскажите мнѣ теперь, гдѣ вы поселились и что вы подѣлываете.

Ея вопросъ вернулъ его къ мрачной дѣйствительности, которую онъ, было, совсѣмъ забылъ, залюбовавшись цвѣтами и травою. Ему хотѣлось излить передъ Лу всю свою душу, всѣ свои чувства; его удерживало сознаніе, что въ настоящій моментъ онъ не имѣетъ права этого дѣлать.

— Я снялъ себѣ комнату за два доллара въ недѣлю, — сказалъ онъ. — Обѣдаю у себя въ комнатѣ. Дѣлъ у меня теперь нѣтъ никакихъ, за которыя стоило бы взяться. Я скоро уѣду.

Онъ стиснулъ зубы, лицо его сдѣлалось мрачнымъ. Какъ онъ сильно измѣнился и похудѣлъ за этотъ мѣсяцъ! Онъ мысленно унесся далеко за предѣлы парка и разсѣянно поглядывалъ на проходящихъ, точно не замѣчая ихъ.

— Я отлично знаю, что мужчина обязанъ работать, — сказалъ онъ, — но рѣшительно не придумаю, за что бы мнѣ такое приняться. Поѣду ненадолго домой. Буду работать у отца на фермѣ и кое что придумаю на свободѣ.

Лу было теперь не до упрековъ, по лицу Адамса она убѣдилась, что онъ боленъ. Она не стала съ нимъ споритъ и доказывать ему всю ошибочность его взглядовъ. Борьба съ обществомъ казалась ей безсмысленной. Его предполагаемый отъѣздъ очень огорчилъ ее, но отговаривать его она не стала. Она съ болью въ сердцѣ наблюдала за выраженіемъ его лица, терзалась, видя его такимъ больнымъ, ослабѣвшимъ, и думала только объ одномъ: какъ бы ей развлечь его, развеселить его. Она пріѣхала съ нимъ въ паркъ, чтобы весело провести время вмѣстѣ, а совсѣмъ не для того, чтобы разстраивать другъ друга. Надо было дѣйствовать и она тотчасъ принялась выполнять свой планъ.

Она нѣжно погладила его руку, какъ будто съ нею рядомъ сидѣлъ не взрослый человѣкъ, а оскорбленный ребенокъ.

— Бросьте всѣ эти глупости, Эдъ, сегодня слишкомъ хорошій день, чтобы отравлять его такими мрачными разговорами, взгляните какая здѣсь прелесть.

Адамсъ поднялъ голову и посмотрѣлъ на растилавшійся передъ нимъ веселый ландшафтъ. На лугу мирно паслись овцы, а по дорожкѣ во всѣхъ направленіяхъ дѣловито сновали муравьи.

— Мужчина обязанъ работать, — повторилъ онъ, глядя на неугомонной снующихъ взадъ и впередъ муравьевъ.

— Но вѣдь вы никогда и не сидѣли, сложа руки, и никогда не будете, — успокаивала его Лу.

— Понимаете ли вы, что кроется подъ словомъ «работа»? — раздражительно спросилъ онъ.

— Нѣтъ, — неувѣренно отвѣтила Лу.

— А то, что я принужденъ буду или продать свою совѣсть ради крошки славы и крупнаго куша денегъ, или же долженъ буду умереть съ годода на улицѣ со словами: «вы всѣ воры, лицемѣры».

Лу въ ужасѣ отшатнулась отъ него. Онъ опять погрузился въ свои мрачныя размышленія. Наконецъ Лу вспомнила, что ея долгъ утѣшить его; она придвинулась поближе къ нему и взяла его за руку.

Онъ какъ будто не вполнѣ сознавалъ, что она дѣлаетъ, но тотчасъ же откликнулся на ея порывъ. Онъ сразу сталъ спокойнѣе, разсудительнѣе.

— Странно, — говорилъ онъ, — какъ долго и упорно человѣкъ въ состояніи трудиться ради достиженія какой то призрачной цѣли. Мальчикомъ я лѣтомъ исполнялъ работу взрослаго рабочаго и каждую зиму ходилъ ежедневно въ школу, до которой было добрыхъ три мили пути. Я учился и усердно работалъ на фермѣ. Я зарабатывалъ деньги и самъ платилъ за право ученія въ колледжѣ, спалъ я въ какой то каморкѣ надъ конюшней, задавалъ кормъ лошадямъ, поилъ и чистилъ ихъ, словомъ ухаживалъ за ними. Взамѣнъ хозяева кормили и поили меня. Лѣтомъ, въ каникулярное время, я ходилъ по деревнямъ и занимался предвыборной агитаціей. Частенько мнѣ приходилось ночевать въ полѣ подъ открытымъ небомъ. Иногда меня приглашала отобѣдать жена фермера, но часто случалось закусывать кускомъ хлѣба и солонины, сидя на краю канавы. Я исписывалъ стихами поля политической программы моей партіи и, весело напѣвая, бодро шагалъ по проселочнымъ дорогамъ. Цѣль, къ которой я стремился, казалась мнѣ такъ ясна, путь къ ней такъ прямъ! Тысячи людей до меня не разъ добивались ее и я вѣрилъ въ свою удачу. Я вѣрилъ, что успѣхъ всегда обезпеченъ сильному, я я зналъ, что у меня есть эта сила. Я нисколько не стыжусь своего прошлаго. Я былъ бѣднымъ, невѣжественнымъ юношей, стремившимся къ знанію. Въ моемъ честолюбіи не было ни тѣни тщеславія или жестокости. Меня влекла слава, я вѣрилъ въ высокія чувства людей; вѣрилъ, что всѣ достойные призваны участвовать во всѣхъ радостяхъ и благахъ бытія, которыми такъ широко пользуются богачи. Какая прекрасная мечта!і Что мнѣ далъ успѣхъ? Самодовольство и удовлетвореніе всѣхъ моихъ стремленій къ роскоши. Задолго до дѣла Фишера я ежедневно встрѣчался на улицѣ съ его двойниками и проходилъ мимо нихъ, не удостаивая ихъ своего милостиваго вниманія. Что станется съ этимъ старикомъ, когда онъ отбудетъ срокъ наказанія? У него только одинъ выходъ: опуститься на самое дно. Каждый разъ, когда я гулялъ въ паркѣ и сталкивался лицомъ къ лицу съ этими отбросами рода человѣческаго, я съ недоумѣніемъ спрашивалъ себя: почему я, Адамсъ, человѣкъ съ утонченными вкусами, принужденъ ежеминутно сталкиваться съ такими безобразіями, отчего общество не ограждаетъ меня отъ нихъ? Да, Лу, Нью-Іоркъ великолѣпный городъ, но какъ въ немъ развита жажда наживы и эгоистичность!

Онъ говорилъ медленно и убѣдительно. Въ тонѣ его голоса слышалась нотка отчаянія. Лу прижалась къ нему и не выпускала его руку изъ своей. Она понимала, что ему необходино высказать все то, что у него накипѣло за это время на душѣ. Ей самой многое хотѣлось ему сказать, но теперь надо было сперва выслушать его.

Наконецъ то, онъ облекъ въ слова всѣ мучившія его мысли. Какъ тяжело было ему ихъ произносить, какими онѣ казались ему страшными, неоспоримыми. Но сочувствіе Лу сдѣлало свое дѣло. Наступило продолжительное молчаніе, и Адамсъ успокоился. Онъ могъ теперь думать о другомъ и наслаждаться пѣніемъ птицъ. Онъ только теперь замѣтилъ, что Лу держитъ его за руку. Онъ вздохнулъ и закрылъ глаза съ усталымъ, измученнымъ выраженіемъ.

Наступили сумерки, минута разлуки становилась все ближе и ближе. Они поднялись со скамейки и медленно направились къ выходу. Не доходя нѣсколькихъ шаговъ до выхода, Адамсъ вдругъ остановился.

— Мнѣ не хочется уходитъ, — сказалъ онъ.

— Такъ побудемте здѣсь еще немного, Эдъ, если вы не прочь.

Онъ вынулъ изъ кармана всѣ свои деньги и сосчиталъ ихъ.

— Отлично, мы и пообѣдаемъ здѣсь же.

Она все еще ничего не сказала по поводу его поѣздки домой. Она старалась не думать объ этомъ.

Они вернулись поздно ночью въ Вашингтонъ скверъ. Скверъ былъ мертвенно пустъ. Въ домахъ давно уже потушили свѣтъ. Лу казалось, что весь міръ объятъ небывалой грустью и тоской. Еще нѣсколько шаговъ и они разстанутся. Этотъ сильный, добрый человѣкъ, обуреваемый массою сомнѣній, выбитый изъ колеи, сталъ ей безконечно дорогъ и въ немъ одномъ она искала поддержки. Черезъ минуту они, бытъ можетъ, разстанутся навсегда. Онъ отправлялся искать у другихъ того успокоенія и утѣшенія, котораго онъ въ правѣ былъ ожидать отъ нея. Она остановилась и, закрывъ лицо руками, опустилась на скамейку возлѣ арки. Адамсъ моментально очутился рядомъ съ нею.

Она обвила его шею руками и умоляла не уѣзжать. Она прижималась къ нему и не выпускала изъ своихъ объятій, какъ будто боясь потерять его на вѣки.

— Эдъ, — рыдая говорила она, — возьми меня къ себѣ, я буду твоей помощницей. Ты меня любишь. Неужели ты уѣдешь и оставишь меня здѣсь одну?

Адамсъ страстно обнялъ ее, но тотчасъ же опомнился. Голосъ разсудка заговорилъ въ немъ и побѣдилъ страстный порывъ: вѣдь, онъ любилъ эту молоденькую дѣвушку, полуженщину, полуребенка, надо было пощадить ее. Какъ честный человѣкъ, онъ не могъ воспользоваться ея минутною слабостью, надо было подумать и о будущемъ.

— Эдъ, — прошептала она, — я люблю тебя, не уѣзжай.

Сердца Адамса сильно забилось при звукѣ ея голоса, она замѣтила его волненіе и, крѣпко схвативъ его руками за голову, пристально посмотрѣла ему въ глаза.

— Ты не уѣдешь? — прошептала она.

— Ты спасла меня, — проговорилъ онъ съ волненіемъ. — Я поѣду домой немного отдохнуть, а какъ только я вернусь, мы поженимся.

Дрожь пробѣжала по всему тѣлу Лу. Она выпрямилась и отодвинулась отъ него.

— Ты очень просто разрѣшаешь вопросъ, — грустно проговорила она.

— Но, Лу, подумай сама, какъ же иначе поступить?

— Должно бытъ, это неизбѣжно, — сказала она, смущенно глядя на него, — но я никогда объ этомъ не думала. Не знаю, довольна ли я.

— Со временемъ узнаешь, — серьезно отвѣтилъ онъ.

Онъ поднялся и протянулъ ей руку.

— Прощай.

Она съ безпокойствомъ взглянула на него.

— Ты когда уѣдешь?

— Завтра утромъ.

— А вернешься?

— Къ чему мнѣ возвращаться сюда?

— Не сердись на меня, Эдъ. Я правда люблю тебя. Я бы рада не любить тебя, да не могу.

Она покраснѣла и вопросительно посмотрѣла на него. Онъ схватилъ ее за руку и привлекъ къ себѣ.

— Я все это знаю, моя милая, — мягко сказалъ онъ, — но тебѣ слѣдуетъ подумать о томъ, о чемъ я тебѣ только что говорилъ.

— Хорошо было бы, если бы тебѣ можно было остаться здѣсь, а мнѣ ни о чемъ не думать.

Когда они, наконецъ, разстались, Лу замѣтила, что ея щеки мокры отъ слезъ. Никогда еще въ жизни она не переживала подобныхъ минутъ. Она шла, какъ во снѣ, умиротворенная и счастливая. Нарождались новые, неясные еще вопросы, тревожныя сомнѣнія, но она гнала ихъ прочь отъ себя. Дома мать навѣрное устроитъ ей сцену, не Лу была совершенно спокойна и ничего не боялась теперь. Отнынѣ она на вѣки связана съ Эдомъ.

— Я весь день провела съ Дорой, — сказала она матери, и не дожидаясь дальнѣйшихъ разспросовъ, прошла къ себѣ въ комнату.

Весь слѣдующій день она была очень задумчива и не вполнѣ вѣрила въ реальность вчерашняго объясненія въ скверѣ. Иногда ей казалось, что это случилось не съ нею, а съ какимъ то третьимъ лицомъ. Сперва она рѣшила все разсказать Дорѣ, но потомъ отдумала. Она помолвлена! Какъ это странно. Какъ то ей будетъ житься замужемъ? Но при одномъ этомъ словѣ ей становилось страшно и она старалась думать о другомъ.

Она просила Адамса не писать ей, желая оградить себя отъ излишнихъ непріятностей. День шелъ за днемъ, а она все еще не рѣшалась заговоритъ о немъ съ матерью. Ей было очень скучно безъ него, она тяготилась разлукой съ нимъ и своимъ одиночествомъ.

Глава XII.

Вильямъ Ретингъ принялъ, повидимому близко къ сердцу тяжелое горе Фишеровъ и выказалъ большое участіе семьѣ своего двоюроднаго брата. Дѣйствовалъ онъ не безъ расчета. Онъ зналъ отлично, что у Карла имѣются небольшія сбереженія и ему очень хотѣлось вложить ихъ въ одно маленькое, задуманное имъ предпріятіе, но онъ молчалъ пока, предполагая, что эти деньги временно конфискованы судомъ. Когда онъ узналъ, что при обыскѣ у Карла не нашли ничего, кромѣ пачки фальшивыхъ кредитныхъ билетовъ, онъ страшно разсердился. Съ той минуты онъ не называлъ Карла иначе, какъ лжецемъ и воромъ, покрывшимъ позоромъ свое честное имя. Онъ сталъ даже очень недовѣрчиво относиться къ ни въ чемъ неповинной семьѣ Карла.

Узнавъ, что у нихъ не осталось ни единаго гроша, м-ссъ Фишеръ съ трудомъ встала съ постели и, еле держась на ногахъ, принялась снова стирать на другихъ, мыть полы и печь хлѣбъ для продажи. Понемногу она опять начала откладывать деньги для Эмелины и Теклы.

Эмелина уже цѣлый годъ работала въ мастерской дамскихъ нарядовъ на Пятой авеню. Хозяинъ очень цѣнилъ ее, какъ хорошую продавщицу. Жалованья она получала пятнадцать долларовъ въ недѣлю. Матери она попрежнему отдавала изъ своего заработка каждую недѣлю два доллара, находя, что платитъ вполнѣ достаточно за свое неказистое помѣщеніе. Мать должна радоваться, что она все еще живетъ съ нею, а не поселилась отдѣльно отъ семьи. Она могла бы отлично устроиться на сторонѣ, нанять хорошую комнату и прилично обставить ее на сдѣланныя сбереженія. Прожить одной не трудно. Она сердилась, злилась на себя, но все же ихъ чувства долга не покидала родительскаго дома.

Текла попрежнему завивала перья въ мастерской и зарабатывала въ недѣлю 6—7 долларовъ, которые она цѣликомъ отдавала матери. Ея жизнерадостная натура не могла подолгу останавливаться на темныхъ сторонахъ жизни и, какъ-только она попадала и общество своихъ друзей, она моментально отдавалась царившему среди нихъ оживленію и веселію и совершенно забывала объ отцѣ. Ей очень хотѣлось, чтобы мать и Эмелина были счастливы, но какъ это сдѣлать, она рѣшительно не знала. Сидя вдвоемъ съ матерью, она какъ то инстинктивно понимала, что старуха думаетъ о своемъ Карлѣ, ей также становилось тяжело, и она съ грустью и съ нѣжностью вспоминала отца.

— Какъ бы мнѣ хотѣлось повидать его, — говорила дочери дрожащимъ, неувѣреннымъ голосомъ Катрина.

— Далеко-ли будетъ до Сингъ-Синга? спросила она какъ-то Теклу.

— Не такъ чтобы ужъ очень далеко, — отвѣтила Текла. — Подожди до осени, и какъ только установится хорошая, прохладная погода, мы съ тобою отправимся повидаться съ нимъ. Всего, вѣроятно, дня два пути.

— Хватитъ-ли у насъ денегъ, Текла?

— Объ этомъ не безпокойся. Добрые люди повезутъ насъ до Сингъ-Синга на своихъ лошадяхъ.

Несмотря на всю свою энергію, старушка замѣтно слабѣла съ каждымъ днемъ. Она продолжала безропотно работать, но дѣло подвигалось туго. Она почти не спала и цѣлыми днями ничего не ѣла.

Наступившее жаркое лѣто окончательно подорвало ея послѣднія силы. Ночи въ іюлѣ и августѣ этого года были необычайно душны, въ комнатахъ нечѣмъ было дышать и старушка навѣрное задохнулась у себя, еслибы бы ней не заботилась Текла. Вечеромъ Текла уводила мать въ скверъ и, выбравъ укромный уголокъ, усаживала ее на траву, подъ деревомъ.

Поговоривъ немного съ женщинами, сидѣвшими поблизости, Катрина засыпала. Поздно вечеромъ возвращалась въ скверъ Текла, и устроивъ поудобнѣей мать на ночь, растягивалась рядомъ съ нею.

Полицейскую службу въ скверѣ, на послѣдніе три года, несли Денисъ Маллонъ и Майкъ Огаганъ. Они сквозь пальцы смотрѣли на нарушеніе правилъ въ душныя, жаркія ночи и безпрепятственно допускали превращеніе на ночь сквера въ громадную спальню, наполненную бѣднотой, изнуренной отъ духоты.

Полисмэны дежурили по очереди, черезъ день. Денисъ Маллонъ относился очень серьезно къ своему дѣлу и считалъ себя неограниченнымъ владыкой въ скверѣ. Онъ обходилъ ночью скверъ, размахивая своей палочкой, этой эмблемой его власти, и заглядывая на ходу въ лица спавшихъ на скамейкахъ. Иногда Денисъ нагибался, поднималъ лежавшую на дорожкѣ шляпу и нахлобучивалъ ее на голову ея собственника. Если послѣдній просыпался при этомъ, то Денисъ добродушно совѣтовалъ ему не терять въ другой разъ шляпы. Если же онъ замѣчалъ, что спавшій вотъ-вотъ готовъ свалиться со скамейки, онъ или будилъ его, или поднималъ поближе къ спинкѣ скамейки. Онъ часто сворачивалъ съ дорожки на лужайку, внимательно оглядывая отдѣльныя группы мужчинъ и женщинъ. Если онъ наталкивался на мужчину, спавшаго отдѣльно отъ другихъ, онъ приказывалъ ему перелечь поближе къ остальнымъ товарищамъ. Женщинъ онъ никогда же безпокоилъ. Стоило ему увидѣть, что какая нибудь женщина съ дѣтьми примостилась подъ деревомъ, подальше отъ другихъ, и онъ принималъ всѣ мѣры, чтобы ей никто не мѣшалъ. Но, тѣмъ не менѣе Денисъ относился свысока ко всей этой бѣднотѣ, онъ только терпѣлъ ихъ присутствіе при условіи, чтобы они не убивали, не обворовывали другъ друга и относились къ нему съ должнымъ уваженіемъ.

Для обитателей домовъ сѣверной стороны, вульгарный, шумный скверъ становился прямо невыносимымъ въ іюлѣ и въ августѣ. Правда, большинство обезпеченныхъ людей уѣзжала на это время изъ города, но остававшіеся осуждали распущенность полиціи, допускавшей такое безобразіе. За послѣдніе два года было подано нѣсколько жалобъ, но изъ этого ничего не вышло. Безнравственность бѣдняковъ, наполнявшихъ скверъ, была излюбленной темой разговоровъ м-ссъ Сторрсъ и всѣхъ обитателей ея дома. Развѣ можно безъ отвращенія смотрѣть на спящихъ на скамьяхъ, на развалившихся на травѣ женщинъ и мужчинъ и на юныя парочки, гулявшія напролетъ всю ночь по парку.

— Мы сами виноваты, — доказывалъ м-ръ Трюсдэль. — Если бы уважаемые люди сплотились и стали бы энергично протестовать противъ творящихся безобразій, то повѣрьте, они скоро достигли бы своего. Хорошіе люди бездѣйствуютъ, а дурные пользуются этимъ въ своихъ интересахъ.

Но въ этомъ году всѣ, жившіе въ домѣ м-ссъ Сторрсъ, рѣшили энергично приняться за дѣло. М-ръ Трюсдэль составилъ текстъ заявленія, подъ которымъ подписались всѣ пансіонеры. Затѣмъ обошли съ листомъ всѣ сосѣдніе дома, собирая подписи. Когда набралось достаточное число подписей, м-ръ Трюсдэль, м-ссъ Сторрсъ и м-ссъ Макъ Кларенъ повезли жалобу къ меру. Они страшно обидѣлись, когда имъ сообщили, что его честь занятъ и не можетъ лично принять ихъ. Пришлось передать бумагу клерку и сдѣлать ему должныя наставленія. Дѣло было передано въ департаментъ полиціи, начальство рѣшило, что не мѣшаетъ подтянуть бѣдняковъ недѣли на двѣ и тѣмъ упрочитъ свою репутацію среди богатыхъ міра сего. Послѣдовалъ тотчасъ же соотвѣтствующій приказъ по полиціи.

Какъ-то вечеромъ Денисъ Маллонъ стоялъ у фонтана, когда вдругъ появился Майкъ Огаганъ и подошелъ къ нему.

— Что скажешь на счетъ новаго распоряженія, Дени?

— Да, чепуха все.

— Ошибаешься, братъ. Они серьезно намѣрены привести въ исполненіе свой приказъ. — Я только что былъ у начальства.

Денисъ дипломатично промолчалъ и съ серьезнымъ видомъ уставилъ въ пространство свои невозмутимо спокойные, проницательные глаза.

— Сержантъ будетъ дѣлать обходъ сегодня ночью. Лучше выгони ихъ всѣхъ отсюда по добру, по здорову.

— Слушай, Майкъ, — сказалъ Денисъ, круто поворачиваясь лицомъ къ товарищу, — ты не будешь же загонять этихъ несчастныхъ чертей въ ихъ душныя каморки?

— Но что же намъ дѣлать, Дени? На этотъ разъ они серьезно принялись за дѣло.

— Кто же подбилъ ихъ на такую мѣру?

— Да все тѣ старыя образины, что живутъ черезъ дорогу.

— Ну, будь, что будетъ, а гнать я никого отсюда не стану. Пропадай совсѣмъ моя голова. Да и ты вѣдь только говоришь, Майк. Напраслину на себя взводишь.

— Нехорошее это дѣло, — согласился Майкъ.

— Я не стану пачкать своихъ рукъ. Подумай, Майкъ, если бы наши старухи матери жили здѣсь, а не на родинѣ, онѣ навѣрное приходили бы сюда также на ночь.

И Денисъ отправился дѣлать обходъ сквера, по обыкновенію размахивая на ходу своей палочкой и зорко охраняя спокойствіе спящихъ.

Въ половинѣ перваго часа ночи онъ увидѣлъ сержанта, который стремительно направился къ нему.

— Почему вы не очистили сквера отъ этого сброда? — рѣзко спросилъ онъ.

— Я не могу этого сдѣлать, сэръ.

— Что вы хотите сказать этимъ?

— Взгляните сюда, — и Денисъ рукой указалъ своему начальнику на группу женщинъ, человѣкъ въ двадцать, лежавшихъ на травѣ. Возлѣ нихъ лежали спящія дѣти. Двѣ, три женщины кормили грудью дѣтей. Ночь стояла удушливая, не было ни малѣйшаго вѣтерка даже здѣсь, а въ крошечныхъ, набитыхъ людьми комнатахъ, въ которыхъ обыкновенно ютятся вся эта бѣднота, должно было быть теперь нестерпимо тяжело.

— Я ничѣмъ не могу тутъ помочь, — рѣзко сказалъ сержантъ, — вы обязаны исполнить приказаніе.

— Я отказываюсь его исполнить, — категорически заявилъ Денисъ. — Я лучше откажусь отъ моего поста здѣсь.

— Ахъ такъ, отлично. Я васъ переведу отсюда, — сказалъ онъ и ушелъ.

Черезъ три дня въ Вашингтонъ Скверѣ появилось два новыхъ полицейскихъ. Дениса и Майка устранили на одинъ мѣсяцъ отъ службы съ сохраненіемъ жалованья и подвергли значительному денежному взысканію. По истеченіи мѣсяца ихъ перевели на одну изъ глухихъ окраинъ города. Полицейскія власти отлично умѣютъ дисциплинировать своихъ подчиненныхъ, когда это въ ихъ интересахъ.

Вновь назначенные полисмэны ретиво исполняли требованія начальства.

Всѣ эти три дня въ домѣ м-ссъ Сторрсъ ложились очень поздно, такъ какъ спать изъ-за духоты было немыслимо. Вечеромъ всѣ отправлялись сидѣть на балконы, причемъ двери, ведущія въ комнаты оставались открытыми настежь.

— Ну, наша жалоба не возымѣла, кажется, должнаго воздѣйствія, — сказалъ однажды вечеромъ м-ръ Макъ Кларенъ. Онъ сидѣлъ на балконѣ со своею семьею и съ сестрами Уадалъ; рядомъ съ ними на другомъ балконѣ сидѣли м-ссъ Сторрсъ, Эми, Лу и м-ръ Трюсдэль. Послѣдній сидѣлъ, опершись на спинку стула; онъ обмахивался большимъ пальмовымъ вѣеромъ и подзадоривающе посматривалъ на м-ссь Отеррсъ. А скверъ такъ и кипѣлъ жизнью. Было около десяти часовъ вечера и народу было не меньше, чѣмъ весною на музыкѣ.

— Да, — сказала м-ссъ Сторрсъ, — очень трудно сдѣлать что нибудь. Городъ могъ бы, кажется позаботиться чтобы населеніе исполняло его постановленія, а не нарушало ихъ систематически.

— Я читала въ газетахъ, — замѣтила Сусанна Уадаль, — что хотятъ провести цѣлый рядъ реформъ.

— Ничего изъ этого не выйдетъ, — сказалъ м-ръ Трюсдэль.

— Для меня остается совершенно непонятнымъ, почему всѣ эти попытки терпятъ всегда полнѣйшее фіаско.

— Виновато въ этомъ наше равнодушіе къ дѣлу. Въ приходахъ нашихъ американскихъ городовъ найдется достаточное количество прихожанъ, которымъ смѣло можно было бы довѣрить веденіе политическихъ и общественныхъ дѣлъ. Но они сами не желаютъ взять на себя этотъ трудъ и въ этомъ и заключается вся бѣда. Надо расшевелить совѣсть хорошихъ людей, если мы не хотимъ погрязнуть въ порокахъ.

— Но чѣмъ же объясняется такое равнодушіе? — спросила м-ссъ Унитропъ.

— Это все эгоисты до мозга костей и вся ихъ энергія направлена исключительно на пріобрѣтеніе денегъ и на наслажденія и удовольствія. Мнѣ приходится ходить по всему городу, и какъ нищему, вымаливать деньги въ пользу нашего общества и все таки мы не получаемъ и сотой доли того, что намъ нужно. При другомъ отношеніи нью-іоркскихъ богачей у насъ оставались бы неизрасходованными громадные куши изъ суммъ, жертвуемыхъ на дѣла благотворительности. Я говорю всегда не стѣсняясь съ подобными людьми. Моя задача пробудить въ нихъ хорошіе чувства, они серьезно нуждаются въ встряскѣ, да не всякій возьметъ на себя такой трудъ.

— Неужели вы вѣрите, м-ръ Трюсдель, въ добродѣтель этихъ эгоистичныхъ и жадныхъ людей? — спросила его Лу.

— Конечно, нѣтъ — отвѣтилъ м-ръ Трюсдель. — Я хочу сказать, что…

— Посмотрите, кажется, что то случилось въ скверѣ, — прервалъ его м-ръ Макъ Кларенъ.

— Они выпроваживаютъ всѣхъ вонъ изъ сквера, — воскликнула м-ссъ Сторрсъ. — Вотъ пріятный сюрпризъ!

Глаза ея блестѣли отъ радости. Когда сидишь у себя на балконѣ и видишь, какъ по твоему желанію выгоняютъ пятьсотъ человѣкъ, то невольно ощущаешь пріятное сознаніе своей власти.

— Нѣтъ, вы только взгляните на эту смѣшную толпу, — сказала она, подходя къ периламъ. Да, ей казалось смѣшнымъ, какъ громадный полисмэнъ разгоняетъ толпу испуганныхъ женщинъ, мирно спавшихъ на травѣ. Женщины съ испугу хватали младенцевъ за ноги и бѣгомъ, спасались отъ грознаго полисмэна, таща за руку дѣтей постарше.

Убѣдившись, что онъ разогналъ всѣхъ женщинъ, полисмэнъ прошелъ на сѣверную дорожку и принялся расталкивать спавшихъ на скамейкахъ.

Вдругъ онъ остановился и взглянулъ въ кусты, заполнявшіе пространство между дорожкою и рѣшеткою. Вслѣдъ за тѣмъ онъ моментально перескочилъ черезъ скамейку и бросился въ кусты. Борьба длилась недолго и вскорѣ изъ-за кустовъ стремглавъ вылетѣлъ юноша, держась обѣими руками за голову. Онъ съ трудомъ перелѣзъ черезъ рѣшетку, и, спотыкаясь, бросился бѣжать по улицѣ. Вслѣдъ за нимъ изъ кустовъ вылѣзъ полисмэнъ, держа за плечо дѣвушку. Она громко плакала и бранилась, стараясь вырваться имъ рукъ пoлисмена и ударить его кулакомъ.

При видѣ этой сцены, Лу поблѣднѣла, какъ смерть. Ея глаза расширились отъ ужаса.

— Ахъ, ахъ! — воскликнула она и порывисто встала. — Что такое случилось съ нею?

— Ступай въ комнату, — опомнилась м-ссъ Сторрсъ, — да и другимъ дѣвицамъ тутъ нечего дѣлать, пойдемте гъ гостиную.

Она поспѣшно вошла въ гостиную, а за нею потянулись и всѣ остальныя дамы.

Лу взбѣжала къ себѣ наверхъ и бросилась къ окну. Юноша упалъ на тротуаръ и всѣ его попытки встать на ноги ни къ чему не приводили. Одною рукою онъ все еще держался за голову. Полисмэнъ видимо хотѣлъ пробраться къ нему, и дѣвушка изо всѣхъ силъ удерживала его. Вокругъ нихъ начинала собираться толпа.

Дѣвушка эта была Текла, а юноша — Томъ Эрни. Когда наконецъ Томъ пришелъ въ себя, онъ поднялся и бросился бѣжать.

— Гдѣ же она? — спросилъ Томъ, дико озираясь по сторонамъ. Толпа отхлынула и наблюдала, стоя на почтительномъ разстояніи отъ дѣйствующихъ лицъ уличнаго скандала.

— Не волнуйся, тебя теперь не схватятъ, — сказалъ его пріятель Пашъ, беря его подъ руку.

— А куда дѣвалась Текла? — спросилъ Томъ.

— Ее забралъ полисмэнъ.

— Боже мой, Пашъ, неужели я удралъ?

— Да, Томъ, но онъ вѣдь проломилъ тебѣ голову.

— Гдѣ они теперь?

— Икъ пошелъ съ ними. Онъ дастъ полисмэну десять долларовъ и дѣлу конецъ.

Юноши торопливо прошли скверъ, направились на Университетскую площадь. Завернувъ за уголъ они встрѣтили Ика.

— Гдѣ Текла?

— Деньги то онъ взялъ, да потомъ нацѣлился на меня ружьемъ.

Они отправились домой, понуривъ головы. У фонтана собралась толпа; разговоръ шелъ о новыхъ правилахъ и объ арестѣ.

— Пойдемъ, Мэпи. — сказала Анна, — вотъ идетъ сюда Томъ, мнѣ не хотѣлось бы съ нимъ встрѣтиться.

— Онъ не виноватъ, — сказалъ Мэни. — Полисмэнъ чуть было не заколотилъ его до смерти.

— Такъ ему и надо, — презрительно отвѣтила Анна. — Просто срамъ смотрѣть какъ держитъ себя Текла. Я никогда бы не повѣрила, что она такая нехорошая. Она срамитъ всѣхъ насъ. Отецъ придетъ въ бѣшенство и заставитъ чего добраго меня сидѣть дома.

— Ахъ, ты надоѣла мнѣ, — сказалъ Мэпи, поворачивая ей спину.

Ей было очень жаль Теклу, но главную роль сыгралъ все таки ей личный испугъ. Какъ хорошо, что полисмэнъ поймалъ Теклу, а не ее. Когда Пашъ и она хотѣли побыть наединѣ, они выбирали болѣе уединенное мѣстечко чѣмъ скверъ.

Полисмэнъ отвелъ Теклу въ полицейское управленіе и съ подкрѣпленіемъ изъ двухъ полисмэновъ вернулся въ скверъ, чтобъ разогнать остальную публику.

Долго просидѣла Лу у своего окна не отрывая глазъ отъ мѣста трагическаго происшествія. Вся драма разыгралась всего въ нѣсколькихъ шагахъ отъ той скамейки, на которой она еще такъ недавно сидѣла съ м-poмъ Адамсомъ.

Глава XIII.

На слѣдующій день Лу встала очень поздно. Одѣвшись она направилась въ кухню добывать себѣ чашку кофе. Изъ кухни доносились взволнованные голоса прачки и и ссъ Сторрсъ. Прачка, прерывающимся отъ волненія голосомъ, разсказывала что-то, а м-ссъ Сторрсъ учила ее, повидимому, уму разуму.

— Да, это дѣйствительно ужасно, м-ссъ Фишеръ, но для вашей же дочери лучше, что все такъ случилось. Мнѣ очень жаль, что ее арестовали, я вполнѣ понимаю ваше отчаяніе.

— Ахъ, Текла, Текла! Что то съ ней будетъ теперь?

— Не приходите въ отчаяніе, моя милая. Вы сами виноваты во всей этой исторіи: вы не съумѣли воспитать ее, какъ слѣдуетъ и направитъ на путъ истинный. Можетъ быть, Богъ…

— Куда они ее запрятали? Сначала взяли отца, а теперь и ее. Ахъ!

— Вашу дочь отправятъ прежде всего въ общество Джерри, потомъ ее будутъ судить, и, вѣроятно, приговорятъ къ отдачѣ въ какое нибудь исправительное заведеніе. Совѣтую вамъ, м-ссъ Фишеръ, успокоиться, и не забывать, что какъ бы жестоко ни было наказаніе, оно, несомнѣнно, будетъ очень полезно вашей дочери. Вѣдь вы, моя милая, очевидно, совершенно не въ состояніи обуздать эту своевольную, упрямую дѣвушку. Она постоянно гуляла то съ однимъ, то съ другимъ и рѣдко бывала дома. Удивительно ли….

— Пусть они отдадутъ ее мнѣ, ея матери! Гдѣ она? куда они ее увели?

— И не думайте просить объ этомъ. Неужели мнѣ снова нужно объяснять вамъ, что дочь ваша нехорошая, безнравственная дѣвушка, и что вамъ невозможно поручитъ надзоръ за нею. Вы пришли проситъ у меня помощи и я охотно помогу вамъ. Но только съ условіемъ, чтобы вы дѣйствовали по моимъ указаніямъ. Имѣйте въ виду, м-ссъ Фишеръ, что если вы не согласитесь принять мое условіе, то я буду хлопотать, чтобъ наказали вашу дочь какъ можно строже.

— Какъ можешь, мама, говорить такія вещи, — сказала Лу, входя въ кухню. Она была очень взволнована, въ лицѣ не было ни кровинки. — Текла совсѣмъ не дурная дѣвушка. Она ничуть не хуже меня.

— Какъ смѣешь ты, Лу, говорить со иной такимъ тономъ.

— Выслушай меня, мама. Я училась въ школѣ вмѣстѣ съ Теклой. Спаси ее, ради Бога, отъ исправительнаго заведенія. Возьми ее къ намъ въ домъ.

— Ты, кажется, сама не отдаешь себѣ отчетъ въ своихъ словахъ, Лу, — сказала м-ссъ Сторрсъ. — Ты слышала, что я тебѣ сказала? Ступай наверхъ. Уходи скорѣе.

Лу стремительно вышла изъ кухни. Лицо ея пылало, глаза гнѣвно сверкали. Она надѣла шляпу, вышла на улицу, быстро прошла Пятую авеню, перешла черезъ Двадцать первую улицу и направилась къ Престонамъ. Дору она застала дома и подробно разсказала ей о вчерашней ужасной сценѣ въ скверѣ, вызвавшей въ ней чувство омерзѣнія и жалости къ несчастной дѣвушкѣ. Въ заключеніе она разсказала, какъ была потрясена сегодня утромъ, узнавъ, что героиня ея дѣтства и Текла одно и тоже лицо. Дора обняла подругу и прижалась щекой къ ея лицу. Разсказъ Лу очень разстроилъ ее, она не въ состояніи была говорить, да и не знала, что ей сказать, чтобы утѣшитъ свою подругу. — Какая я жалкая, безпомощная, — воскликнула Лу. — Мама выгнала меня изъ кухни, точно я не взрослый человѣкъ, а неразумный ребенокъ. Да и чѣмъ могла бы я помочь Теклѣ? Предположимъ, что мама взяла бы Теклу къ намъ въ домъ. Чтобы вышло изъ этого? Даже мнѣ не въ моготу жить дома, а ей у насъ было бы, навѣрное, еще тяжелѣе, чѣмъ въ исправительномъ заведеніи.

— Боже, какія ужасы творятся на свѣтѣ! — прошептала Дора. — И къ чему они?

— А я почемъ знаю, — раздражительно отвѣтила Лу, взволнованная неожиданно нахлынувшими на нее новыми мыслями. Она, дѣйствительно, не знала, къ чему творятся на свѣтѣ подобные ужасы. Но поняла теперь, что именно спасло ее отъ подобнаго же скандала. Циничная грубость вчерашняго происшествія лишила ея послѣднее свиданіе съ Адамсомъ всякой поэзіи. Вчера вечеромъ въ скверѣ все было продѣлано полностью, грубо и цинично, безъ всякихъ прикрасъ и безъ лишней сентиментальности. Какъ глупа и наивна была она до сихъ поръ! Она содрогалась при одной мысли о своемъ послѣднемъ свиданіи съ Адамсомъ. Онъ поступилъ благородно, но все-таки она чувствовала себя униженной его поступкомъ, она ненавидѣла его за это. Всѣ эти мысли вихремъ пронеслись въ ея головѣ. Что дѣлала она всѣ эти дни? Сидѣла дома и ждала, когда онъ явится просить ея руки. Что заставило ее согласиться на его предложеніе? При одной мысли о замужествѣ она вся похолодѣла. Она любитъ Эда, или вѣрнѣе любила его прежде, иначе ничѣмъ нельзя объяснить ея поступокъ. Главное для нея было уйти изъ дома матери и для этого она готова была примириться съ мыслью о замужествѣ. Да, она дѣйствительно достойна презрѣнія.

— Дора, — сказала она, — и рѣшила уѣхать изъ дому и приняться за дѣло. Буду работать.

Рѣшеніе совершенно порвать съ прежнею праздною жизнью и начатъ новую, трудовую, подняло Лу въ ея собственныхъ глазахъ.

— Но, Лу, что же ты станешь дѣлать? Согласится ли на это твоя мать? Какъ мнѣ хотѣлось бы помочь тебѣ.

— Конечно, мама не согласится. Она устроитъ мнѣ бурную сцену, но я все-таки настою на своемъ.

— Ты это твердо и безповоротно рѣшила, Лу? Мнѣ страшно подумать, что ты совсѣмъ порвешь всякую связь съ матерью. Подумай, какое горе ты причинишь ей и какъ она разсердится на тебя. Увѣрена ли ты, что поступаешь правильно?

— Можетъ быть, я ошибаюсь, но я обязана такъ поступить. Мнѣ нѣтъ другого выхода, Дора. Все равно, рано или поздно это должно было случиться? Я не могу жить дома по старому, лучше пойду просить милостыню на улицѣ.

— Право, не знаю, что тебѣ отвѣтить на это. Я вѣдь также неопытна, какъ и ты. Не забывай одного: у меня свой собственный капиталъ и онъ весь къ твоимъ услугамъ.

— Благодарю тебя, Дора. Я уже думала о томъ, чтобы въ случаѣ нужды попросить у тебя немного денегъ взаймы.

Дора подбѣжала къ комоду, выдвинула нижній ящикъ и вытащила изъ подъ бѣлья длинный кожаный кошелекъ. Она торопливо открыла его, опустилась на колѣни передъ Лу и всунула ей въ руку нѣсколько кредитныхъ билетовъ.

Она заглянула въ лицо своей подруги и, краснѣя, робко спросила:

— Отчего бы тебѣ не обратиться къ Богу, чтобы рѣшить вопросъ, правильно ли ты поступаешь или нѣтъ? Твоя молитва, навѣрное, была бы услышана.

Лу быстро наклонилась къ Дорѣ и молча поцѣловала ее; говорить съ ней о подобныхъ вопросахъ было немыслимо: Дора была очень религіозна и Лу не xoтѣлось оскорблять ея чувствъ.

Вполнѣ успокоенная и утѣшенная участіемъ Доры, возвратилась Лу домой, но въ тоже время она понимала, что спокойствіе это только временное. Она рѣшилась начать дѣйствовать тотчасъ же, не откладывая дѣла. Спросивъ у горничной, гдѣ мать, она направилась въ ея комнату.

— Мнѣ надо поговорить съ тобою, мама, — начала она.

Она старалась говоритъ какъ можно спокойнѣе, но при первыхъ же словахъ почувствовала страшную робость и голосъ ея задрожалъ.

— Что случилось, моя милая? — улыбаясь, спросила мать. — Очень сожалѣю, что такъ рѣзко обошлась съ тобою сегодня утромъ, но иногда ты прямо поражаешь меня и очень огорчаешь. Ты, моя милая, часто совершенно забываешь, что твоя мать гораздо опытнѣе тебя и лучше тебя знаетъ, какъ надо поступать.

— Но, мама, мнѣ уже почти девятнадцать…

— Ты слишкомъ молода и тебѣ еще надо многому учиться.

— Я сама это знаю, мама. Мое полнѣйшее невѣжество мучить меня.

— Но вѣдь ты продолжаешь учиться каждый день. Ты образована ничуть не хуже твоихъ сверстницъ. Очень рада, что ты стремишься къ большему, будь только терпѣливѣе, научись владѣть собою. Тетя Сусанна и я много разъ толковали о твоемъ будущемъ. Можешь быть увѣрена, что тебѣ будетъ дана возможность изучить все, что ты пожелаешь.

— Но къ чему всѣ мои теперешнія занятія? Древній Римъ я знаю лучше, чѣмъ этотъ таинственный городъ, въ которомъ живу. Я лучше изучила характеръ и идеи, руководившіе толпой, убившей Ріенци, чѣмъ тѣхъ людей, съ которыми встрѣчаюсь на улицѣ каждый домъ. Меня интересуетъ не мертвая старина, а живая дѣйствительность. Мнѣ нѣтъ дѣла…

— Лу, Лу! — ты сведешь меня съ ума. Тобою овладѣлъ какой-то духъ противорѣчія. Что это еще за глупости?

Лу съ рѣшительнымъ видомъ посмотрѣла на мать.

— Я рѣшила прекратитъ уроки музыки и рисованія и не буду больше посѣщать школу Беритца. Я хочу научиться стенографіи, чтобъ поступить затѣмъ на службу въ нижнемъ городѣ.

Мать съ ужасомъ посмотрѣла на нее.

— Ты, кажется, съ ума сошла, — сказала она, слегка искрививъ ротъ.

— Я уже давно мечтаю объ этомъ.

— Ты поражаешь меня. Если у тебя и были подобные замыслы, то совершенно не къ чему сообщать мнѣ объ этомъ. Я не позволю тебѣ сдѣлать такую глупость.

— Это мое безповоротное рѣшеніе, мама, и я не отступлюсь отъ него. Если ты желаешь, то я могу переѣхать отсюда.

— Боже мой! — и м-ссъ Сторрсъ неожиданно разразилась цѣлымъ потокомъ слезъ. — Вся моя жизнь — одно сплошное мученіе. Лучше бы ты убила меня на мѣстѣ. Ты всегда была какая-то странная, упрямая дѣвочка. Какая ты неблагодарная, глупая и злая! Сколько я работала, сколько переносила ради тебя. Какіе планы строила я для тебя. Отчего ты не такая, какъ Эми?

— Ахъ, мама, зачѣмъ огорчаться, взгляни на дѣло проще, — сказала Лу, опускаясь на колѣни передъ м-ссъ Сторрсъ. — Что я сдѣлала дурнаго? Отчего ты не хочешь любить меня по прежнему и позволитъ мнѣ жить по своему. Эми думаетъ также какъ и ты, мама, и раздѣляетъ все твои честолюбивыя стремленія, я же не могу быть такой. Но я люблю тебя, мама, очень люблю.

— Если бы ты дѣйствительно любила меня, то слушалась бы и непротиворѣчила мнѣ на каждомъ шагу.

— Мнѣ самой тяжело, мама. Но предоставь же мнѣ жить такъ, какъ я нахожу это нужнымъ. Я…

— Молчи, молчи, я не хочу тебя слушать, — закричала на нее мать. — Ты должна поступать такъ, какъ я тебѣ приказываю.

Лу молча встала, спокойно вышла изъ комнаты и отправилась къ себѣ на верхъ. Она вошла въ свою комнату, затворила за собою дверь и придвинула стулъ къ окну. Она провела весь день одна въ своей комнатѣ. Горничная принесла ей на верхъ завтракъ и обѣдъ. Легла она рано и вскорѣ заснула. Первый рѣшительный шагъ быль сдѣланъ, и, хотя ей было очень жаль матери, но на душѣ у Лу было необыкновенно легко.

На слѣдующее утро, послѣ чая, она отправилась внизъ къ матери и сказала ей:

— Я ухожу.

— Куда ты собралась? Разъ навсегда спрашиваю тебя: намѣрена-ли ты меня слушаться, Лу?

М-ссъ Сторрсъ съ грустью посмотрѣла на дочь. Она была очень блѣдна, выраженіе глазъ было озабоченное. Вся эта исторія съ дочерью сильно потрясла ее.

— Съ сегодняшняго дня я начну брать уроки стенографіи

М-ссъ Сторрсъ страшно разсердилась и отвернулась отъ дочери. Лу ушла.

— Я не вернусь назадъ, — съ грустью и отчаяніемъ сказала она себѣ. — Съумѣю какъ нибудь пробиться.

Она наняла комнату вблизи колледжа, въ который намѣревалась поступить, и отправила съ посыльнымъ записку матери.

— Милая мама. — писала она, — я наняла себѣ комнату въ No — на Восемнадцатой улицѣ. Завтра начинаю занятія въ Мангаштанъ Колледжѣ. Постараюсь не скучать и быть счастливой, чего отъ всего сердца желаю и тебѣ. Если ты пожелаешь, чтобы я вернулась домой, и предоставишь мнѣ полную свободу жить, какъ я нахожу нужнымъ, то я охотно исполню твое желаніе. Деньги у меня есть и ихъ хватитъ до окончанія моего ученія. Надѣюсь, что ты не будешь безпокоиться обо мнѣ и не будешь очень сердиться и бранить меня. Надѣюсь, что со временемъ буду въ состояніи, не выходя для этого замужъ, вполнѣ обезпечить тебя и окружитъ тебя комфортомъ. Если ты не можешь примириться съ моимъ рѣшеніемъ, то лучше мнѣ жить отдѣльно отъ васъ. Когда бы я тебѣ не понадобилась, я всегда явлюсь по первому твоему зову.

Любящая тебя дочь Лу.

Затѣмъ она написала записку Дорѣ Престонъ:

Моя дорогая Дора.

Я здѣсь одна, но гдѣ именно, я тебѣ не скажу. Прошу тебя не разузнавать мой адресъ, если же ты какимъ-нибудь образомъ и узнаешь его, то умоляю тебя не пріѣзжать ко мнѣ. Мнѣ будетъ очень тяжело не видѣться съ тобой, но я не хочу навлекать на тебя непріятности. Не говори никому, что я взяла у тебя деньги въ долгъ, а то тебѣ достанется отъ моей матери и тети Сусанны. Онѣ могутъ повліять на твоего отца, и я буду въ отчаяніи, если онъ разсердится на тебя или будетъ недоволенъ тобою. Гнѣвъ моей матери можетъ только раздражать и разстраивать, твой же отецъ можетъ прямо убить человѣка своею молчаливою холодностью. Потерпи немного и мы скоро будемъ видѣться по прежнему. Родные привыкнутъ со временемъ къ моимъ страннымъ фантазіямъ и отнесутся къ нимъ снисходительнѣе. Я не покрою позоромъ ихъ имени, надѣюсь, по крайней мѣрѣ, что нѣтъ, а впрочемъ, кто знаетъ? Когда всѣ убѣдятся, что я совсѣмъ недурная дѣвушка, а только странная, тебѣ опять можно будетъ бывать у меня. Думаю, что и теперь мнѣ можно было бы приходить къ тебѣ попрежнему, да не хочется выслушивать ихъ скучныя наставленія. Подожду пока не признаютъ на мной право на самостоятельное существованіе и перестанутъ считать мое рѣшеніе дѣтской шалостью.

Я очень люблю тебя, дорогая Дора. Если бы я также любила мать и сестру, я не обратила бы ни малѣйшаго вниманія на ложь и ужасъ, съ которыми приходится сталкиваться на каждомъ шагу, а весело бы распѣвала весь день какъ итальянскій рабочій, работающій по поясъ въ водѣ, и врядъ-ли сталабы интересоваться загадочными сторонами жизни.

Послѣ нашего послѣдняго разговора, ты, конечно, помнишь его, у меня часто мелькала въ головѣ мысль, какъ было бы хорошо, если бы Дикъ оправдалъ всѣ твои ни на чемъ не основанныя предположенія и ты стала бы всецѣло моей.

Твоя, любящая тебя, протежэ
Лу.

Какъ только Дора прочла это письмо, она тотчасъ же побѣжала къ м-ссъ Вандемеръ. (Домъ Вандемеровъ и домъ судьи Престона были соединены деревяннымъ, крытымъ переходомъ). М-ссъ Вандемеръ сидѣла у себя въ гостиной, когда къ ней вбѣжала взволнованная Дора.

— Тетя Сузи, — сказала она, — Лу ушла изъ дому. Она поселилась одна, наняла себѣ комнату. Я не могу оставить ее такъ одну, право, ни могу. Я должна непремѣнно сейчасъ же поѣхать за ней и привести ее сюда.

— Но зачѣмъ же она ушла изъ дому? — спросила м-ссъ Вандемеръ.

— Теперь не время разсуждать объ этомъ. Намъ надо торопиться, тетя. Прикажите, пожалуйста, заложить карету.

М-ссь Вандемеръ не успѣла еще придти въ себя отъ изумленія, вызваннаго въ ней поступкомъ Лу и необычайной энергіей Доры, какъ въ комнату вошла м-ссъ Сторрсъ.

— Я пріѣхала повидаться съ Вилльямомъ, — сказала она. — Рѣшительно не знаю, что мнѣ дѣлать съ Лу, Сусанна. Она совершенно не принимаетъ въ соображеніе мои желанія, поступаетъ, какъ ей вздумается, а теперь въ довершеніе всего переѣхала отъ меня. Конечно, я сейчасъ же поѣду за ней и привезу ее обратно домой, но она не слушается меня и я хочу просить Вилльяма помочь мнѣ уговорить ее, бросить эту глупую затѣю.

Дора, понявъ, что ей присутствіе здѣсь излишне, спустилась въ пріемный залъ и осталась тамъ ждать возвращенія домой м-pa Вандемера. Немного спустя, услышавъ его шаги по лѣстницѣ, она раскрыла дверь, взяла его руку и ввела въ залу, осторожно затворивъ за собою дверь.

— Мнѣ нужно поговорить съ вами, — сказала Дора. — М-ссъ Сторрсъ пріѣхала къ вамъ на счетъ Лу. Не забудьте, дядя Вилльямъ, что Лу одна изъ самыхъ честныхъ, храбрыхъ и хорошихъ дѣвушекъ на всемъ свѣтѣ. Она знаетъ чего хочетъ, у нея есть опредѣленная цѣлъ въ жизни. Я вамъ все разскажу, будьте только подобрѣе къ Лу.

— Хорошо, крошка, я всѣ запомню, — отвѣтилъ онъ, привлекая къ себѣ ея хорошенькое, нервное личико и цѣлуя ея волосы. Затѣмъ онъ послалъ лакея доложить м-ссъ Вандемеръ о своемъ пріѣздѣ.

Дамы тотчасъ же попросили его на верхъ. М-ссъ Сторрсъ показала ему письмо Лу, сообщила о ея рѣшеніи и затѣмъ подробно изложила свои собственные планы относительно дочери.

— Она, кажется, совершенно не отдаетъ себѣ отчета, что я работала всѣ эти годы для того, чтобы избавить ее отъ необходимости трудиться, — сказала она. — Кто бы могъ предположить, что одна изъ моихъ дочерей предпочтетъ служить стенографисткой въ конторѣ, какъ простая дѣвушка-работница, чѣмъ занять видное положеніе въ свѣтѣ, что было бы такъ легко при ея образованіи и талантахъ.

— Вы хотите, чтобы я доказалъ ей, что она глупа и упряма, такъ я васъ понялъ, Клара?

— Я надѣялась, что она послушается васъ, но я не увѣрена теперь въ этомъ.

— Она отчасти правы по моему. Трудъ, можетъ быть, вполнѣ удовлетворитъ Лу.

Мистеръ Вандемеръ быль авторитетомъ для м-ссъ Сторрсъ. Она считалась только съ его мнѣніемъ и со своимъ. Но все-таки она не могла не спросить его съ упрекомъ:

— И вы позволили бы вашей дочери сдѣлаться стенографисткой и самой зарабатывать деньги?

— Конечно, нѣтъ, Клара, но я не сталъ бы приходить въ отчаяніе, если бы моя дочь интересовалась болѣе дѣлами, чѣмъ выѣздами. Я буду очень радъ, если удастся осуществить по отношенію къ нашимъ дочерямъ все то, о чемъ вы тамъ мечтаете съ моей женою, но разъ у Лу явились другія наклонности и стремленія, я совѣтовалъ бы вамъ уступить. Если Лу согласится поговорить со мною о своихъ дѣлахъ, то я буду очень радъ повидаться съ нею. Я воспользуюсь этимъ случаемъ, чтобы указать ей на тѣ многочисленныя затрудненія, съ которыми ей неизбѣжно придется столкнуться на избранной ею дорогѣ. Оборотная сторона медали оттолкнетъ ее, можетъ быть, отъ принятаго рѣшенія и она сочтетъ за лучшее покориться вамъ.

Слова м-ра Вандемера значительно охладили боевой пылъ м-ссъ Сторрсъ. Подали экипажъ и она поѣхала отыскивать Лу. Только что понесенное пораженіе унизило ея самолюбіе. Ея материнское право контролировать каждый шагъ дочери открыто игнорировалось, ея самолюбіе страдало, но на видъ она казалась совершенно спокойной, только грустное, печальное выраженіе лица невольно выдавало ея удрученное настроеніе. Лу она застала дома.

— Я пріѣхала за тобою, — сказала она дочери обиженнымъ и огорченнымъ тономъ.

Лу сидѣла у окна, раскачиваясь на стулѣ, и чувствовала себя очень одинокой. Она выпорхнула изъ теплаго гнѣздышка, но боялась расправить, какъ слѣдуетъ, своя крылья. Она рѣшила пойти пообѣдать въ ресторанѣ, пройтись потомъ по Бродвею и хорошенько осмотрѣться, а вечеромъ отправиться въ театръ. Правда, денегъ у нея немного, но изрѣдка можно позволить себѣ маленькое удовольствіе, къ тому же слѣдуетъ какъ нибудь отпраздновать сегодняшній день. Съ завтрашняго утра начнется серьезная работа и не будетъ времени скучать. При видѣ матери, она быстро поднялась со стула и остановилась въ нерѣшительности, не зная, что ей дѣлать. Она не знала, простила-ли ее мать, признала-ли, наконецъ, за ней право на самостоятельную жизнь или на нее посыплется сейчасъ цѣлый потокъ укоровъ и упрековъ. Къ чему приведетъ это свиданіе: къ примиренію или къ другой, еще болѣе мучительной для обѣихъ, сценѣ? Но съ первыхъ же словъ матери Лу поняла, что ошиблась въ своихъ предположеніяхъ: ея мать примирилась съ нею.

— Я буду очень рада вернуться домой, мама, — сказала Лу. — Надѣюсь, ты ничего не будешь имѣть противъ того, чтобъ я поставила въ своей комнатѣ пишущую машину?

— Дѣлай какъ знаешь, Лу. Я не хочу съ тобою ссориться. Но прошу тебя, какъ о личномъ одолженіи, чтобы, прежде чѣмъ рѣшиться на тотъ или другой шагъ, ты поговорила бы съ дядей Вилльямомъ.

Лу согласилась и поѣхала съ матерью къ Вандемерамъ. Она нѣсколько боялась дяди Вилльяма. Они рѣдко видались и мало знали другъ друга, но при встрѣчахъ съ Лу м-ръ Вандемеръ былъ всегда очень предупредителенъ, любезенъ, милъ и зачастую весело шутилъ съ нею.

— Добрый вечеръ, Лу, — привѣтливо встрѣтилъ онъ вошедшую въ библіотеку племянницу. — Онъ положилъ газету на столъ, жестомъ указалъ Лу на стулъ и прислонился и спинкѣ кресла, устремивъ на молодую дѣвушку сострадательный и нѣсколько насмѣшливый взглядъ своихъ проницательныхъ глазъ. Съ перваго взгляда онъ убѣдился, что она нравственно и физически измучена до послѣдней степени, но все-таки сумѣетъ настоять на своемъ и ни за что не сложить оружія.

— Садись, Лу, усаживайся поудобнѣе. Вотъ тебѣ подушка. Если ты устала и не желаешь говорить со мною, то сдѣлай милость, не говори.

Лу моментально оживилась и улыбаясь сказала:

— А я думала, что ты собираешься читать мнѣ нотаціи.

— Видишь-ли, меня очень заинтересовали мотивы, заставившіе тебя начатъ самостоятельную жизнь. Въ обществѣ принято думать, что молодежь работаетъ только въ силу необходимости. Повѣръ мнѣ, половина тѣхъ дѣвушекъ, которыя служатъ въ магазинахъ и конторахъ, съ удовольствіемъ промѣняли бы свою жизнь на твою.

— Можетъ быть, мои слова покажутся тебѣ очень наивными, дядя, — краснѣя, сказала Лу, — но дѣло въ томъ, что я хочу быть полезной людямъ. Хочу основательно познакомиться съ жизнью, чтобъ понимать все, что творится вокругъ меня. Я хочу сама зарабатывать деньги и требую, чтобы мнѣ предоставили полнѣйшую свободу дѣйствій.

— Стало быть, ты намѣрена серьезно работать. Я не сомнѣваюсь, что изъ тебя можетъ выйти рѣдкостно хорошая стенографистка и что года черезъ два ты могла бы уже получать пятнадцать долларовъ въ недѣлю. Если тебѣ удастся устроиться при большомъ торговомъ предпріятіи, то ты быстро освоишься съ веденіемъ и техникой дѣла и вскорѣ можешь получать двѣ или три тысячи долларовъ въ годъ. Я лично знавалъ стенографовъ, которые поступали на службу въ конторы съ тѣмъ, чтобы потомъ сдѣлаться адвокатами. Я знаю двухъ богатыхъ маклеровъ, служившихъ прежде въ Уэльстритѣ. Дѣльная стенографистка, въ какой бы части Нью-Іорка она ни открыла салонъ переписки, всегда сумѣетъ прочно поставить дѣло и заработать большія деньги. Чѣмъ бы ты не занялась, работать придется много и усиленно. Сама жизнь познакомить тебя со всѣми тѣми вопросами, которые такъ сильно захватываютъ тебя теперь. Не буду спорить о томъ, насколько важно для тебя подобное знаніе жизни, но могу съ увѣренностью сказать, что всякій успѣхъ обусловливается выдержкой, терпѣніемъ и упорнымъ трудомъ. Для того, чтобы добиться чего-нибудь, нужно стоять на цѣлую голову выше окружающей толпы. Всѣ эти разговоры о честности, прилежаніи и умѣренности пустыя слова, Лу. Богатымъ людямъ необходимы хорошіе клерки и потому-то они и прибѣгаютъ къ этимъ жалкимъ словамъ. Но ты сама вскорѣ убѣдишься на дѣлѣ, что при помощи этихъ трехъ добродѣтелей въ наше время немыслимо добиться чего-нибудь. Необходимо умѣніе перехитритъ своего соперника. На каждомъ шагу ты будешь сталкиваться съ завистью, алчностью и деспотизмомъ людей. Придется перенести не одинъ холодный отказъ. Ты будешь страшно уставать, еле будешь въ состояніи работать, и тебѣ придется перенести много оскорбленій. Придется неусыпно оберегать твой бумажникъ и твою честь. Но ты добьешься всеобщаго уваженія, если сумѣешь уберечься отъ грязныхъ посягательствъ мужчинъ, заставить признать себя полезнымъ членомъ общества и сумѣешь извлечь пользу изъ завоеваннаго положенія. Если же тебя постигнетъ неудача, то не стоило затѣвать всей этой исторіи, лучше было бы застрѣлиться. — Онъ окинулъ ее своимъ твердымъ, вызывающимъ взглядомъ и прибавилъ: — Я принадлежу къ числу немногихъ счастливцевъ, которымъ повезло въ жизни, но стоить мнѣ сдѣлать какой-нибудь грубый промахъ или столкнуться съ болѣе сильнымъ соперникомъ и я завтра же могу очутиться на улицѣ, въ толпѣ презираемыхъ неудачниковъ.

Лу сидѣла точно загипнотизированная его словами; она поддалась впередъ всѣмъ корпусомъ и жадно ловила каждый звукъ.

— Будь я твоемъ мѣстѣ, Лу, — продолжалъ онъ уже болѣе спокойно и взявъ ее за руку, — я бы удовольствовался мирнымъ безмятежнымъ житьемъ подъ крылышкомъ матери. Если тебѣ нужны деньги, отказа въ этомъ у меня для тебя не будетъ. Предполагаю, что твоя мать охотно откажется отъ всякаго контроля надъ твоими поступками и предоставитъ тебѣ свободу. Не понимаю, зачѣмъ понадобились тебѣ какіе то идеи, взгляды? Ты достаточно умна и хороша собой, чтобы разсчитывать на вниманіе общества, которое такъ любить баловать молодыхъ дѣвушекъ, не предъявляющихъ къ нему строгихъ требованій. Слушайся матери. Предоставь ей и тетѣ Сусаннѣ позаботиться о твоей судьбѣ и довольствуйся тѣми благами, которыя онѣ могутъ предоставить тебѣ. Жизнь такъ коротка. Неужели ты находишь, что недостаточно быть красивой, изящной женщиной, хорошей женой и счастливой матерью? Всего этого ты можешь добиться безъ изнурительнаго труда и безъ тѣхъ испытаній, которыя такъ привлекаютъ тебя.

— Мнѣ наскучили праздныя мечтанія и неудовлетворяемая любознательность. Я пойду по намѣченному мною пути. Посмотримъ, куда, въ концѣ концовъ, онъ приведетъ меня.

— Въ такомъ случаѣ, желаю тебѣ, Лу, успѣха и счастья. Если тебѣ понадобится заработокъ, я охотно пристрою тебя куда-нибудь

— Благодарю тебя, дядя, но я предпочитаю пробиваться одной, безъ посторонней помощи.

Мистеръ Вандемеръ разсмѣялся и вышелъ вслѣдъ за Лу изъ комнаты, сочувственно и одобрительно поглядывая на нее.

— О чемъ онъ говорилъ съ тобою, — спросила м-съ Сторрсъ, направляясь съ дочерью домой.

— Онъ доказывалъ мнѣ всю опрометчивость моего поступка, убѣждалъ меня бросить эту шумную затѣю, но, въ концѣ концовъ, пожелалъ мнѣ успѣха. И я его непремѣнно добьюсь.

Съ этихъ поръ м-ссъ Сторрсъ не препятствовала дочери дѣйствовать по своему. Она примирилась съ ея дѣятельностью и даже гордилась ею теперь. Лу ежедневно отправлялась на занятія въ колледжъ, а м-ссъ Сторрсъ разсказывала всѣмъ, что дочь занимаетъ мѣсто личнаго секретаря у м-ра Вандемера.

Глава XIV.

Теклу отвели въ полицейское управленіе. Сержантъ тотчасъ же допросилъ ее. Послѣ неудавшейся попытки Ика подкупить полисмэна она какъ-то вдругъ присмирѣла. Полисмэнъ схватилъ ее за шиворотъ и потащилъ по темнымъ пустыннымъ улицамъ. Она съ дѣтства инстинктивно боялась полиціи. Она ясно до мельчайшихъ подробностей вспомнила арестъ своего отца. Когда ее привели въ присутственную комнату и она очутилась лицомъ къ лицу съ сержантомъ, она вспомнила, какъ допрашивали ея отца, какъ грубы были съ нимъ, когда онъ медлилъ съ отвѣтомъ и какъ толкалъ его полисмэнъ. Послѣ допроса отца увели изъ комнаты и съ тѣхъ поръ она не видѣлась съ нимъ. Мысль, что ее засадятъ куда-нибудь, возбуждала въ ней безотчетный страхъ. Тогда прощай свобода. Она не спускала широко раскрытыхъ глазъ съ равнодушнаго лица сержанта, разинула ротъ и дрожала отъ нетерпѣнія, желая поскорѣе отвѣтить на его вопросы.

— Сколько вамъ лѣтъ?

— Скоро минетъ шестнадцать.

— Говорите правду. Вы гораздо старше. Не смѣйте мнѣ лгать въ лицо.

— Нѣтъ, нѣтъ, увѣряю васъ, я не лгу. Прошу васъ, отпустите меня домой.

— Отведите ее въ Общество Джерри, — сказалъ сержантъ, дѣлая знакъ полисмэну.

Какъ это ни странно, но это гуманное общество, первоначальной цѣлью котораго была защита дѣтей отъ жестокаго обращенія, сдѣлалось какимъ то пугаломъ именно для тѣхъ, кого оно должно было защищать. Было бы весьма интересно разслѣдовать причины, создавшіе подобное отношеніе къ учрежденію, безусловно симпатичному по преслѣдуемымъ имъ задачамъ. Какъ это ни грустно, но несомнѣнно, что общество это является какимъ то страшилищемъ. Теклѣ казалось, что общество Джерри, полиція и исправительныя заведенія — это все одно и тоже. Когда она вошла въ высокую, со сводами прихожую, ей показалось, что она попала въ тюрьму, и что прежняя, вольная, веселая жизнь осталась гдѣ-то далеко позади и совершенно недоступна ей теперь. А она такъ любила скверъ, поѣздки за городъ на велосипедѣ, прогулки въ паркѣ, морской берегъ, танцы, катанья на лодкахъ на взморьѣ, работу ихъ залитой солнцемъ мастерской и пѣсни, и смѣхъ, оглашавшіе воздухъ въ звѣздныя ночи. Она любила свою однообразную, скучную работу, дававшую ей вѣрный заработокъ, который весь она отдавала своей матери. Весь же вечеръ и ночь были въ полномъ ея распоряженіи и вознаграждали ее за тяжелый трудовой день. Всѣ ея желанія и стремленія были чисты и невинны. Она неспособна была сдѣлать что нибудь скверное, злое, она могла только любить и радоваться жизни. Но зло таилось, прячась въ самомъ обществѣ, которое не постѣснялось покрыть ее позоромъ, арестомъ и привести сюда. Она позволила себѣ нарушить по незнанію и природному великодушію житейское правило нравственности, выработанное вѣками. Но мыслимо-ли осуждать и преслѣдовать молодую дѣвушку за непониманіе тѣхъ принциповъ, которые еще такъ туманны для всего человѣчества?

Теклу заставили принять ванну, это было обязательно для всѣхъ поступающихъ; бѣлье оставили ея собственное, такъ какъ оно было совершенно чисто. Ей отвели узенькую кровать въ большой комнатѣ, которая была полна несчастными дѣвушками, полуодурѣвшими отъ страха. Теклѣ сдѣлалось дурно при видѣ длиннаго ряда кроватей. Рыданія дѣвушекъ и устремленные на все со всѣхъ сторонъ взоры смущали ее. Она съ трудомъ раздѣлась и легла въ кровать. Она всю ночь проворочалась въ постели, ее тянуло къ матери, подъ ея охрану и она невольно застонала, вспомнивъ убитое горемъ лице старушки.

На слѣдующее утро ее и еще третъ дѣвушекъ отвели въ Джеферсенъ Mapкетъ Кортъ. Тамъ ей пришлось дожидаться очереди въ боковой комнатѣ. Она чувствовала себя совершенно пришибленной. По дорогѣ въ судъ встрѣчные съ любопытствомъ поглядывали на нее. Одна изъ ея спутницъ рыдала. Остальныя двѣ держали себя вызывающе. Текла чувствовала себя совершенно одинокой и смутно чего то боялась. Ее преслѣдовало воспоминаніе объ улицѣ съ ея любопытной толпой. У дверей стоялъ молчаливый, равнодушный стражъ. За дверью находился залъ судій въ которомъ она вскорѣ предстанетъ передъ судьею въ качествѣ обвиняемой. Все было ново и чуждо для нея, она не знала, что ей предстоитъ, и испытывала одинъ только страхъ передъ неизвѣстностью.

Дверь отворилась и полисмэнъ вызвалъ ее по фамиліи. Она сорвалась съ мѣста и пошла изъ комнаты быстрой, неувѣренной походкой. Полисмэнъ провелъ ее въ залъ и указалъ мѣсто, гдѣ она должна встать. Смутно, точно сквозь туманъ, замѣтила она, что въ залѣ масса народу. Безотчетный, гнетущій страхъ напалъ на нее. Вдругъ по залѣ разнесся раздирающій душу крикъ знакомаго ей голоса. Она быстро обернулась и увидѣла мать, которая торопливо бѣжала къ ней съ распростертыми объятіями.

При видѣ матери, испуганное выраженіе лица Теклы моментально исчезло, она вся преобразилась и просвѣтлѣла. На глазахъ у нея появились слезы и, забывъ все на свѣтѣ, она, рыдая и смѣясь, бросилась въ объятія старушки-матери. Ихъ тотчасъ же разлучили и полисмэнъ отвелъ м-ссъ Фишеръ на ея прежнее мѣсто. Встрѣча съ матерью успокоительно подѣйствовала на Теклу, и она смѣло встала теперь передъ судьею, не боясь ничего. Она оглянулась на мать и тотчасъ же перевела взоръ на судью, который спрашивалъ ее о чемъ то.

— Что вы сказали? — спросила она. Губы ея дрожали, глаза были полны слезъ, она не успѣла еще вполнѣ овладѣть собою. Она сказала судьѣ свое имя, возрастъ, сообщила гдѣ работаетъ и гдѣ живетъ. Голосъ судьи звучалъ очень мягко и ясно, выразительное лицо его, полное сочувствія къ ея горю, ободряло ее и придавало смѣлости.

— Вашъ отецъ живъ?

— Онъ не живетъ съ нами, сэръ.

— Гдѣ онъ?

— Онъ въ тюрьмѣ?

— Вы знаете за что?

— Да. За… за поддѣлку.

Судья посмотрѣлъ на потолокъ, видимо стараясь что то припомнитъ. Затѣмъ онъ опять взглянулъ на Теклу и спросилъ:

— Его зовутъ Карлъ Фишеръ?

— Да, сэръ.

— Его дѣло слушалось прошлой зимою?

— Въ январѣ.

— Вы стало быть его дочь. Что же онъ былъ вамъ хорошимъ отцомъ, вы любили его?

Текла кивнула головой, она не могла произнести ни единаго слова. Судья задумчиво посмотрѣлъ сперва на нее, потомъ на ея мать. М-ссъ Фишеръ ломала себѣ руки, плакала и, поддавшись впередъ всѣмъ корпусомъ жалобно посматривала на судью и на дочь, бормоча что то себѣ подъ носъ на ломанномъ англійскомъ языкѣ.

— Милая моя, — мягко спросилъ Теклу судья, — понимаете ли вы, за что васъ арестовали и привели сюда?

Текла опять кивнула головой, но не подняла опущенныхъ глазъ.

— Развѣ вы не понимаете весь ужасъ подобнаго поступка. Поймите, вы губите свою душу и позорите себя такимъ поведеніемъ въ глазахъ другихъ.

Текла продолжала стоять неподвижно. Судья посмотрѣлъ на ея опущенную головку и дрожащую фигурку и продолжалъ свою рѣчь.

— Вы, вѣдь, въ сущности не дурная дѣвушка, Текла, и мнѣ больно за васъ, за вашу мать и за вашего стараго отца, который сидитъ теперь въ тюрьмѣ. Грустно и тяжело становится, когда видишь, какъ распадается такая дружная, сплоченная соо, какъ ваша. Тяжело видѣть такую милую, молодую дѣвушку, покрытую позоромъ, въ рукахъ полиціи, выставленную на публичное посрамленіе, тяжело слышать какой грязью закидывается ея имя и какіе страшные упреки сыпятся на ея голову. Я не отдамъ васъ, Текла, въ исправительное заведеніе. Заключеніе не принесетъ вамъ пользы. Вамъ нужна любовь вашей матери, а ей — ваша. Но, дитя мое, развѣ вы не понимаете, какія страданія и муки вы готовите себѣ и ей, подчиняясь страстямъ вашихъ друзей и давая волю своимъ. Сохраните чистоту не только душевную, но и тѣлесную. Помните, что люди неумолимо жестоки и никогда не прощаютъ падшихъ женщинъ. Вы дѣйствовали необдуманно, но пора же опомниться. Ваше будущее въ вашихъ рукахъ, только вы одна можете его отстоять. А теперь ступайте домой съ вашей матерью.

Текла вдругъ подняла голову и, понявъ, что она опять свободна, просіяла и покраснѣла. Она съ благодарностью взглянула на судью, быстро повернулась и бросилась къ матери.

— Все уладилось, мама. Судья отпустилъ меня домой. Не плачь же.

Она помогла матери встать и повела ее изъ зала. Судья проводилъ ее глазами и грустно покачалъ головой. Спасти ее было немыслимо. Ея страстный темпераментъ долженъ былъ неминуемо погубитъ ее. Но, быть можетъ, онъ поступилъ опрометчиво, освободивъ ее отъ наказанія и отпустивъ домой къ матери, которая умѣетъ только любить и баловать свою дочь. Постоянный надзоръ и муштровка исправительнаго заведенія, можетъ быть, повліяли бы на нее благотворно. Но нѣтъ, онъ знаетъ, что подобныя учрежденія не имѣютъ никакого воспитательнаго значенія, они вносятъ лишь разладъ въ души своихъ питомицъ, не даютъ имъ серьезной подготовки къ жизни, а возбуждаютъ въ нихъ только смутныя стремленія ко всему высокому и прекрасному.

Текла вышла сіяющая изъ зала суда. Она была свободна! По дорогѣ домой она наслаждалась яркимъ солнечнымъ свѣтомъ, съ восторгомъ смотрѣла на проходящихъ и невольно ускоряла шагъ, стремясь поскорѣе попасть въ дорогой ей скверъ. Она горѣла нетерпѣніемъ разсказать Эмелинѣ объ удачномъ исходѣ своего дѣла, но сестра, по обыкновенію, должна быть теперь на работѣ и не вернется домой раньше вечера. На углу сквера Текла разсталась съ матерью и поспѣшно направилась въ мастерскую. Она и такъ опоздала сегодня на цѣлыхъ три часа.

При входѣ въ мастерскую на Теклу напалъ страхъ; ей, навѣрное, сдѣлаютъ выговоръ за опозданіе. Она незамѣтно проскользнула на свое мѣсто и принялась за работу.

— Здорово же мнѣ влетитъ, — шепнула она своей сосѣдкѣ.

Та обмѣнялась многозначительнымъ взглядомъ со своей vis-а-vis и, ни слова не отвѣтивъ Теклѣ, продолжала усердно работать. Вся мастерская точно не замѣтила присутствія Теклы. Никто не отвѣчалъ на ея вопросы. Текла вскорѣ замѣтила враждебное настроеніе окружающихъ. Она совершенно терялась въ догадкахъ, не зная чѣмъ объяснить такую рѣзкую перемѣну отношеній. Съ удивленіемъ и безпокойствомъ всматривалась она въ лица товарокъ. Въ полдень, во время перерыва работъ, она отправилась домой, но была не въ состояніи съѣсть что нибудь. Она подсѣла поближе къ матери, положила руку на спинку ея стула, прижалась къ матери и съ нѣжностью смотрѣла на нее, осыпая ее поцѣлуями и ласками. М-ссъ Фишеръ, озадаченная внезапной нѣжностью дочери, приставала къ ней съ разспросами:

— Что же ты не ѣшь, Текла? Скушай кусочекъ, моя крошка.

— Мнѣ тяжело, мама. Хочется побыть съ тобою. Если бы ты только знала, какъ тяжело у меня на душѣ, сама не понимаю отчего.

Какъ только она явилась въ мастерскую послѣ обѣда, м-ръ Розенталь вызвалъ ее въ свою крошечную контору.

— Вотъ вашъ разсчетъ. Я не могу держать васъ дольше у себя.

Текла съ недоумѣніемъ посмотрѣла на деньги, которыя онъ держалъ въ рукѣ. Она покраснѣла, затѣмъ вся похолодѣла и стала мертвенно блѣдной.

— Но… но за что же вы меня разсчитываете? — запинаясь спросила она.

— Да, вотъ, дѣвушки объявили мнѣ, что не будутъ работать у меня, если я васъ не разсчитаю. Вѣдь васъ арестовали вчера вечеромъ, не такъ ли?

Текла растерянно смотрѣла ему въ лицо.

— Берите ваши деньги. Мнѣ некогда терять съ вами время.

Она взяла деньги и отправилась за шляпой. Когда она шла черезъ мастерскую, у нея закружилась голова. Она чувствовала себя униженной, смущенной. Выйдя на улицу, она принуждена была присѣсть на ступеньки: ноги сильно дрожали, въ глазахъ потемнѣло. Нѣсколько успокоившись, она поднялась и пошла домой. Матери не оказалось дома и Текла отправилась посидѣть въ скверъ. Долго просидѣла она съ закрытыми глазами, подавленная только что пережитымъ униженіемъ. Ясный, солнечный день, крики дѣтей, веселый уличный грохотъ вывели ее наконецъ изъ забытья и успокаивающе подѣйствовали на ея разстроенные нервы. Она сразу оживилась и стала съ нетерпѣніемъ ожидать возвращенія матери или Эмелины. Скоро наступитъ вечеръ и въ скверъ явятся ея друзья. Они, конечно, обрадуются ей и страшно разозлятся, узнавъ про ея увольненіе изъ мастерской. Первое острое впечатлѣніе отъ непріязненнаго отношенія товарокъ успѣло уже нѣсколько сгладиться. Она ощущала теперь только тупую боль въ сердцѣ, но мысль, что она лишилась заработка и не сможетъ помогать матери, нестерпимо мучила ее. Было уже шесть часовъ, когда она наконецъ увидѣла Эмелину, которая направлялась въ скверъ съ Пятой авеню. Текла поспѣшно бросилась ей навстрѣчу.

— Ахъ, Эмми, — закричала она. — Я вернулась домой. Они отпустили меня.

Эмелина грубо оттолкнула ее отъ себя.

— Не смѣй разговаривать со мной, — сказала она рѣзко. — Я не хочу, чтобы меня видѣли съ тобою.

Она быстро прошла черезъ скверъ и вошла въ подъѣздъ, ни разу не оглянувшись назадъ.

Пораженная рѣзкостью сестры, Текла молча пошла за нею. Когда она вошла въ комнату, все лицо ея было въ слезахъ.

— Эмми, Эмми! — рыдала она, — не сердись на меня. Мнѣ такъ тяжело. Я осталась безъ мѣста, м-ръ Розенталь отказалъ мнѣ. Меня просто прогнали изъ мастерской. Ахъ, какъ мнѣ тяжело!

— Вполнѣ понятно, что тебя выгнали вонъ. Ты не имѣла никакого права ожидать, что съ тобой поступятъ иначе.

— Что такое случилось, Эмми? Зачѣмъ ты такъ говоришь съ нею? — спросила м-ссъ Фишеръ.

— Я не намѣрена болѣе терпѣть всѣ эти безобразія и уѣду отсюда. Если успѣю, то завтра же уѣду…

— Перестань, Эмми, перестань!

Текла стояла передъ сестрою и пристально смотрѣла на нее. Глаза ея были полны слезъ, рыданія подступили къ горлу и душяли ее. Она задыхалась.

М-ссъ Фишеръ опустилась на первый попавшійся стулъ и жалобно поглядывала то на одну дочь, то на другую.

— Ни за что не останусь здѣсь. Мой отецъ въ тюрьмѣ! Сестра моя оказывается публичная женщина! Ее хватаетъ полиція и она едва не попадаетъ въ исправительное заведеніе! Да тамъ она была бы на своемъ мѣстѣ. Если мама не желаетъ разлучаться съ тобою, то съ Богомъ, но я здѣсь не останусь. Неужели ты думаешь, что кто нибудь отважится теперь разговаривать съ тобой по прежнему. Да въ твоемъ обществѣ стыдно показаться людямъ. Пока живешь въ такой семейкѣ нечего мечтать создать себѣ положеніе.

Текла опустилась на полъ у ногъ матери и спрятала лицо въ складки ея платья. Мать нагнулась и, нѣжно проводя рукою по волосамъ дочери, осыпала ее ласковыми эпитетами, изрѣдка испуганно поглядывая на разбушевавшуюся Эмелину.

Вдругъ старушка вся преобразилась. Она дрожала отъ охватившаго ее гнѣва.

— Сейчасъ же замолчи, слышишь? — закричала она на старшую дочь высокимъ, тоненькимъ голоскомъ.

— И не подумаю замолчать. Буду говорить все, что мнѣ вздумается. Сегодня же вечеромъ уѣду отсюда.

— Да, да, — возбужденно отвѣтила ей мать. — Убирайся, куда хочешь. Какъ ты смѣешь такъ орать на Теклу?

Эмелина вытащила откуда то старый истрепанный сундукъ и принялась укладывать свои вещи. М-ссъ Фишеръ моментально присмирѣла. Она гладила Теклу дрожащей рукой и съ недоумѣвающимъ видомъ озиралась по сторонамъ.

— Эмелина, — еле слышно спросила Текла, поднимая опущенную голову, — неужели ты уѣдешь отъ насъ?

Эмелина еще плотнѣе стиснула зубы и ничего не отвѣтила. Она хотѣла уже запереть свой сундукъ на ключъ, но замокъ оказался испорченнымъ, и, подумавъ, она рѣшила купить новый. Не стоило, да и стыдно тащитъ съ собою такую рухлядь. Надо сейчасъ же отправиться на поиски комнаты, а завтра рано утромъ можно будетъ купить новый сундукъ. Эмелина одѣлась и ушла. Послѣ ея ухода Текла тотчасъ же поднялась съ пола и вытерла платкомъ слезы.

— Намъ надо поѣсть чего-нибудь, — сказала она. — Ты не горюй, мама. Эмелина тяготится нами и рада устроиться отдѣльно. Для нея это лучше: она скорѣе выбьется въ люди. У тебя есть кое какія сбереженія, отдай ихъ ей. Они пригодятся ей, навѣрное. Какъ только она переѣдетъ, мы сейчасъ же отправимся повидаться съ отцомъ.

Эмелина вернулась домой очень поздно и, не проронивъ ни единаго слова, легла спать. На слѣдующій день она поднялась очень рано и, не позавтракавъ, ушла куда-то. Вскорѣ она вернулась, а вслѣдъ за него посыльный принесъ новый, только что купленный ею сундукъ, въ который она и принялась перекладывать свои вещи. Мать подошла къ ней, въ рукѣ у нея были деньги.

— Вотъ сорокъ долларовъ. Я копила ихъ для тебя.

— Мнѣ ихъ не надо. — спокойно отвѣтила Эмелина. — Сама сумѣю позаботиться о себѣ.

— Я пришлю за сундукомъ, — сказала она, когда всѣ вещи были уложены.

— Прощай, Эмми, — сказала Текла.

Она стояла въ дверяхъ кухни и съ грустью смотрѣла на сестру.

— Прощай. Прощай, мама! Я буду изрѣдка навѣщать тебя.

— Позволь мнѣ поцѣловать тебя, — сказала Текла, направляясь къ сестрѣ.

Эмелина подставила ей щеку.

— Ахъ, Эмми, прости меня. Я не хотѣла, я… я…

— Перестань, — сухо остановила ее Эмелина и торопливо вышла изъ комнаты.

Весь слѣдующій день Текла провела дома, занятая стиркой и глаженіемъ. Ей хотѣлось какъ нибудь развлечь убитую горемъ мать и потому она, не переставая, весело болтала и осыпала ее ласками.

— Мы теперь непремѣнно повидаемся съ отцомъ, — твердила она — скоро отправимся въ путь дорогу. На будущей недѣлѣ, можетъ бытъ. Вотъ-то онъ обрадуется намъ!

Затѣмъ она часто заводила разговоръ объ Эмелинѣ, восхваляла ее и въ яркихъ краскахъ рисовала блестящее будущее, предстоявшее ей.

— Мы не имѣли никакого права разсчитывать, что она всегда будетъ жить съ нами. Она стала теперь такая красивая и изящная.

На видъ Текла казалась очень веселой весь день, но въ дѣйствительности ее угнетало мрачное предчувствіе. Вечеромъ она вышла на улицу и медленными шагами направилась въ скверъ. Щеки ея горѣли, глаза были влажные. Она чего-то боялась, но чего, сама не знала. Черезъ нѣсколько минутъ все стало ей ясно. Перехедя черезъ улицу, она нагнала своихъ двоюродныхъ сестеръ, Анну и Алису. Какъ только она поравнялась съ ними и онѣ увидѣли ее, Анна и Алиса вдругъ круто остановились.

— Не иди съ нами, Текла, — спокойно проговорила Анна.

— Папа сказалъ, что не будетъ пускать насъ гулять, если хоть одинъ разъ увидитъ насъ съ тобою.

Текла остановилась, какъ вкопанная, и только когда ея двоюродныя сестры скрылись въ скверѣ, она повернула наконецъ домой.

На слѣдующій вечеръ Текла снова рѣшилась выйти, она не въ состояніи была такъ легко и спокойно отказаться отъ веселаго общества многочисленныхъ друзей.

Молодые люди разговаривали съ Теклою, старались держаться съ нею попрежнему, но, видимо, имъ было не по себѣ въ ея обществѣ. Всѣ въ скверѣ знали о происшедшемъ скандалѣ и много судачили по этому поводу. Люди искоса посматривали на нее, когда она проходила мимо. Случалось даже, что дѣти кричали ей вслѣдъ: — «Эй, ты, берегись, полисмэнъ идетъ» — частенько по ея адресу отпускались самыя циничныя замѣчанія и остроты на счетъ ея поведенія. Ея двоюродныя сестры и Эмелина демонстративно избѣгали ее, но Мэли разговаривала еще съ нею, и когда Томъ предложилъ отправиться въ воскресенье за городъ, она и Пашъ согласились ѣхать вмѣстѣ съ Теклой. Но даже и Томъ относился къ ней теперь иначе, какъ то странно. Хотя онъ всегда былъ готовъ постоять за все и не дать въ обиду, ни Текла чувствовала, что при всемъ его мужествѣ это дается ему не легко. Прежняя ея непринужденность исчезла безслѣдно. Ей было стыдно за себя, становилось жутко при видѣ того, какъ относились къ ней прежніе друзья. Ей недоставало прежнихъ простыхъ, дружескихъ отношеній, радостныхъ привѣтствій при ея появленіи, а безъ этого не стоить и жить, казалось ей.

Она выдержала эту пытку цѣлыхъ четыре дня, но въ пятницу, вернувшись домой рано вечеромъ, она объявила матери, что завтра же онѣ отправятся въ Сингъ-Сиггъ. Всю ночь во снѣ ей мерещился старикъ отецъ. Городъ потерялъ для вся все свое прежнее обаяніе, она боялась его теперь. Она счастливо улыбалась во снѣ. Ей снились: мирный, тихій просторъ полей, уходящая вдаль дорога, тѣнистые лѣса.

На слѣдующій день, рано утромъ, мать и дочь отправились въ путь. Текла перекинула за спину узелокъ. Въ карманѣ у нея было пять долларовъ. Всѣ свои деньги, сорокъ пять долларовъ, мать зашила въ складку своей черной, нижней юбки.

Онѣ дошли до Бродвея и сѣли тамъ въ вагонъ трамвая. Текла втащила мать на имперіалъ и усѣлась рядомъ съ нею, на самомъ крайнемъ мѣстѣ.

— Подвинься, не сиди такъ близко къ краю, — забезпокоилась м-ссъ Фишеръ, вся дрожа отъ волненія.

Путешествіе въ Сингъ-Сингъ было для нея цѣлымъ событіемъ и она съ трудомъ собралась въ дорогу. Только надежда увидѣть Карла, да необходимость заботиться о дочеряхъ поддерживали въ ней до сихъ поръ нѣкоторую бодрость. Неожиданная разлука съ Эмелиной, и всѣ непріятности, сопряженныя съ ея отъѣздомъ, окончательно отняли послѣдній остатокъ силъ старушки. Она смотрѣла теперь на громадные многоэтажные дома, на широкія оживленныя улицы и поняла, что Эмелина навсегда ушла отъ нея. Ея старшая дочь никогда уже не вернется къ ней. Послѣдніе годы Эмелина причиняла матери одно только горе, была тяжелой обузой, но именно вслѣдствіе этого разлука съ дочерью была еще тяжелѣе для любвеобильнаго сердца доброй старухи. Она совершенно не понимала свою старшую дочь, счастья она не могла ей доставить и потому она невольно еще больше ее любила, заботилась о ней, надѣясь, что со временемъ между ними установятся простыя, близкія, родственныя отношенія. Но она ушла изъ родительскаго дома, и разорвавъ всѣ связи съ семьей, одинокая бродила теперь по этому громадному, ужасному городу.

Настроеніе Теклы было далеко невеселое. Съ какой бы радостью отправилась она къ отцу, еслибы дома все было попрежнему, если бы прежніе друзья не измѣнились къ ней. Впервые испытывала она чувство одиночества. У нея не осталось ни одного близкаго человѣка въ этомъ громадномъ городѣ, гдѣ, казалось бы, такъ легко завязать близкія знакомства. У нея никого не осталось теперь, кромѣ молчаливой, дряхлой старухи-матери и отца, который сидѣлъ въ тюрьмѣ, гдѣ-то тамъ, далеко, далеко. Солнце свѣтило ярко и разсѣяло вскорѣ грустное настроеніе Теклы.

Доѣхавъ до конечнаго пункта обѣ женщины сошли съ имперіала и перешли Королевскій мостъ на Гарлемской рѣкѣ. Текла оглянулась на городъ и въ ней пробудилась вновь любовь къ нему и надежда на лучшее будущее. Прекрасный городъ разстилался передъ нею. Къ ея возвращенію, можетъ быть, все уладится и позабудется. Не могла же она вѣчно быть несчастной въ такомъ прекрасномъ свѣтломъ городѣ и съ облегченнымъ сердцемъ зашагала она по дорогѣ.

Немного спустя ихъ нагналъ огородникъ, возвращавшійся домой съ пустой повозкой. Текла взглянула на него и весело закричала ему:

— Подвезите насъ, мистеръ.

Онъ оглянулся и остановилъ лошадей.

— Влѣзайте, — добродушно сказалъ отъ. — Усадите поудобнѣй старушку на сидѣньѣ, а вы можете и постоять. Дайте, я помогу вамъ втащить ее.

Текла помогла матери взобраться на колесо, а затѣмъ въ телѣгу втащилъ ее самъ возница.

— Вы куда идете? — спросилъ онъ, трогая лошадей.

— Въ Сингъ-Сингъ.

— Пѣшкомъ хотите дойти? Трудновато для старухи-то!

— Она никогда въ жизни не ѣздила по желѣзной дорогѣ и страшно боится. Я надѣялась, что найдутся добрые люди, которые согласятся подвезти насъ часть дороги.

— Что же, можетъ быть, вамъ и удастся добраться. Я то живу въ пяти миляхъ отъ Королевскаго моста и довезу васъ до моихъ воротъ. Зачѣмъ это вы надумали отправиться въ Сингъ-Сингъ.

— Захотѣлось повидаться съ отцомъ.

— Что же онъ тамъ дѣлаетъ? Сидитъ лъ тюрьмѣ что-ли?

— Да.

— Вотъ оно что.

Онъ взглянулъ на крошечную старушку и на миловидное, нѣсколько грустное личико дѣвушки и покачалъ головой. Вскорѣ они доѣхали до дома огородника. Обѣ женщины вылѣзли изъ повозки и медленно поплелись по дорогѣ. М-ссъ Фишеръ шла опираясь на Теклу и съ трудомъ передвигала ноги. Въ полдень обѣ путешественницы присѣли отдохнуть подъ деревомъ у самой дороги. Текла развязала свой узелокъ и вынула изъ него нѣсколько бутербродовъ и бутылку молока. Онѣ еще ѣли, когда вдали, на дорогѣ показался двухмѣстный экипажъ, запряженный вороною лошадью въ богатой упряжи. Правилъ молодой кучеръ, съ добродушнымъ выраженіемъ лица. Теклѣ понравилось его симпатичное, нѣсколько грубоватое и насмѣшливое лицо ирландца. Она принялась махать рукою и какъ только экипажъ поравнялся съ ними, шутливо спросила его:

— Вамъ, кажется, по дорогѣ съ вами, Майкъ?

— Тпру, Биллъ, тпру, — круто остановилъ онъ лошадь и, прищуривъ глаза, посмотрѣлъ на Теклу.

— Какъ вы узнали мое имя? — спросилъ онъ, подмигивая ей. — Развѣ по лицу видно, что я ирландецъ?

— Не подвезете-ли насъ?

— Хорошо, согласенъ, только за плату.

— Ахъ, я не знала, что это общественный экипажъ.

— Экипажъ принадлежитъ моему хозяину, но законъ разрѣшаетъ брать на чай.

Текла разсмѣялась, понявъ по лукавому выраженію его лица, что именно онъ подразумѣвалъ подъ этими словами.

— Вы куда ѣдете? — дѣловито освѣдомилась она.

— Далече, за Тарритоунъ.

— Ахъ, мама, вотъ какъ хорошо, намъ останется пройти сущіе пустяки до Сингъ-Синга, — весело проговорила она.

Она усадила мать въ экипажъ, затѣмъ быстро влѣзла сама и, наклонившись къ кучеру, поцѣловала его.

— Вотъ вамъ и плата за проѣздъ.

— Но васъ тутъ двое, а я съ утра ни разу еще не промочилъ себѣ горла, — сухо сказалъ онъ.

Она вторично поцѣловала его, усѣлась рядомъ съ матерью и принялась доѣдать свой завтракъ.

— Неправда-ли, какъ хорошо ѣхать? — сказала она. — Мы, вѣроятно, сегодня же вечеромъ будемъ на мѣстѣ.

— Ахъ, да, великолѣпно.

Тусклые глаза старушки вспыхнули радостнымъ блескомъ, но тотчасъ же потухли.

Но обѣимъ сторонамъ дороги тянулись низенькіе плетни и каменныя ограды. Вязы и клены низко свѣшивали на дорогу свои могучія вѣтви и давали большую тѣнь.

Направо простирались покрытые травой холмы и овраги, виднѣлись зеленѣющія поля, на которыхъ кое-гдѣ росли деревья, громадные, красные сараи и домики фермеровъ.

Когда экипажъ въѣхалъ на холмъ, то налѣво показалась долина рѣки Гудсона, далѣе огромное, сверкающее на солнцѣ водное пространство, и на горизонтѣ пурпуровая линія Палисадъ. Они проѣзжали мимо маленькихъ городковъ и мимо небольшихъ поселеній, группировавшихся около церквей и кладбищъ. Параллельно съ дорогой тянулись огромныя помѣстья, при въѣздѣ въ которыя были выстроены красивыя каменныя или желѣзныя ворота. Изъ-за изгороди виднѣлись рощи съ расчищенными дорожками, необозримые луга со скошенной травой, а вдали изъ-за деревьевъ величественно возвышались великолѣпные дворцы.

Текла искренно наслаждалась красотою деревенскихъ ландшафтовъ, но ей не приходила въ голову мысль завидовать богатымъ людямъ, владѣльцамъ этихъ обширныхъ, земельныхъ пространствъ. Она была теперь вполнѣ счастлива и совершенно забыла о только что пережитыхъ тяжелыхъ дняхъ и о предстоящемъ свиданіи съ отцомъ.

Былъ уже вечеръ, когда экипажъ въѣхалъ, наконецъ, въ ворота имѣнія и остановился передъ крылечкомъ маленькаго, каменнаго домика, въ которомъ жила привратница. На стукъ экипажа тотчасъ же выбѣжала на крыльцо жена кучера, толстая, вся въ веснушкахъ Молли.

Поговоривъ въ полголоса съ мужемъ, она предложила Теклѣ о ея матери переночевать у нихъ.

— Все равно вамъ сегодня не дадутъ свиданія, — сказала она. — А завтра утромъ Майкъ попроситъ кого-нибудь свезти васъ въ Сингъ-Сингъ.

— Придется вамъ завтра опять также расплачиваться со мною, какъ сегодня, — сказалъ Майкъ, подмигивая Теклѣ.

— Убирайся прочь, — сказала ему Молли.

— Я должна была поцѣловать его два раза за то, что онъ согласился подвезти насъ, — сказала Текла.

— Онъ всегда готовъ поухаживать, — засмѣялась Молли, — и хвастунъ же онъ!

Майкъ щелкнулъ кнутомъ и отъѣхалъ, весело посмѣиваясъ. М-ссъ Фишеръ почти что внесли въ домъ, она очень измучилась за дорогу и какъ будто бредила. Она совершенно не сознавала, гдѣ она находится, безпрекословно исполняла все, что ей говорили, шептала себѣ подъ носъ безсвязныя нѣмецкія слова, часто повторяла имя Карла и спрашивала Молли и Теклу о чемъ то, касающемся его. Молли дала старухѣ чашку чая и ломтикъ поджареннаго хлѣба, но она не стала ѣсть. Затѣмъ ее уложили въ постель и она моментально уснула.

Текла провела очень веселый вечеръ въ обществѣ Молли и Майка, которые держались съ нею такъ, какъ будто знали ее съ дѣтства.

— Вы непремѣнно должны погостить у насъ на обратномъ пути, — сказала Молли, — и я попрошу м-ссъ Говардъ взять васъ къ себѣ на службу. Ей легко будетъ пристроить вашу мать въ какую-нибудь богадѣльню, гдѣ бы ей жилось хорошо и спокойно. Вамъ, навѣрное, найдется здѣсь работа, дѣвушки здѣсь всегда нужны.

— Вотъ было бы хорошо, — сказала Текла, — но только я ни за что на свѣтѣ не разстанусь съ мамою, она умретъ одна съ тоски.

На слѣдующее утро Майкь остановилъ проѣзжавшаго по дорогѣ возницу, переговорилъ съ нимъ, потомъ позвалъ своихъ гостей и помогъ имъ усѣсться въ повозкѣ.

— Смотрите, непремѣнно остановитесь у насъ на обратномъ пути, — крикнула Молли въ догонку уѣзжавшимъ, стоя у воротъ. — Хотъ не на долго, но зайдите ко мнѣ.

До Сингъ-Синга оставалось всего около шести миль и не прошло и часа, какъ они уже въѣзжали въ предмѣстье города. Возница объяснилъ имъ, какъ пройти въ тюрьму, и обѣ женщины, сойдя съ повозки, пересѣкли поле и вышли на узенькую улицу, которая пролегала вдоль рѣки. Итти осталось имъ недолго. За первымъ поворотомъ дороги предъ ними предстали длинныя, одноэтажныя постройки, обнесенныя высокою, каменною стѣною. Улица огибала пригорокъ, и, идя по ней, Текла и ея мать очутились вскорѣ у входа въ тюрьму. Мрачное зданіе изъ сѣраго камня, съ массивными колоннами, придававшими всей постройкѣ сходство съ римскимъ храмомъ, возвышалось передъ ними. Маленькія окна съ желѣзными рѣшетками еще болѣе усиливали общее унылое, гнетущее впечатлѣніе.

— Онъ здѣсь? — слабымъ голосомъ спросила Катрина, не рѣшаясь подойти къ тяжелымъ, массивнымъ дверямъ тюрьмы. Текла обняла мать и осторожно повела ее къ дверямъ. Она такъ волновалась, что не въ состояніи была говорить. Текла всегда боялась даже слова «тюрьма», но грозная дѣйствительность и сознаніе, что ея отецъ сидитъ за этими стѣнами произвели на нее свое подавляющее впечатлѣніе, что она совершенно лишилась всякаго самообладанія.

Торопливые, рѣзкіе вопросы служителя, открывшаго имъ двери, заставили Теклу нѣсколько пріободриться. Служитель повелъ ихъ въ тюрьму и черезъ нѣсколько минутъ онѣ очутились въ громадныхъ сѣняхъ, освѣщенныхъ горѣвшими лампами. Дрожа отъ волненія, озиралась Текла по сторонамъ. Сердце ея сильно билось, она съ трудомъ дышала. М-ссъ Фишеръ крѣпко ухватилась за руку дочери и продолжала всхлипывать.

— Идите сюда, скорѣе назадъ, — закричалъ сторожъ, увидя, что онѣ направились вглубь сѣней.

Онъ стоялъ передъ узенькой дверью и жестомъ указалъ имъ на нее. Текла послушно вошла черезъ эту дверь въ комнату. Туманъ застилалъ ей глаза, она еле различала предметы находившіяся въ комнатѣ, и со страхомъ и нетерпѣніемъ ожидала появленія своего отца. Она остановилась посреди комнаты и сильною рукою поддерживала мать, которая, отъ волненія, чуть не лишилась чувствъ. Прошло нѣсколько минутъ и она увидѣла приближавшагося къ нимъ человѣка, въ полосатомъ, арестантскомъ костюмѣ, въ которомъ она только съ трудомъ признала отца. Онъ совершенно измѣнился, и только глаза и походка остались тѣми же. Карлъ превратился въ дряхлаго, согбеннаго старика. Онъ былъ аккуратно выбритъ, лицо было болѣзненно блѣдное и страшное. Морщинистыя щеки провалились, прежняя полнота исчезла, онъ болѣе походилъ на призракъ, чѣмъ на живого человѣка.

— Катрина, проговорилъ онъ хриплымъ голосомъ, — Текла, Катрина, неужели вы все еще не узнаете меня?

Катрина видѣла очень плохо, но все-таки видъ мужа такъ подѣйствовалъ на нее и потрясъ ее, что она не могла удержаться отъ душу раздирающаго крика. Глубокія морщины рѣзко выступали на его исхудаломъ лицѣ, большія торчащія уши казались еще больше на его обритой головѣ и придали всему лицу какое то каррикатурнее выраженіе. Но Катрина позабыла все на свѣтѣ, лишь только онъ обнялъ ее и она услышала дорогой, знакомый ей голосъ. Она обнимала его шею дрожащими отъ волненія руками.

Карлъ подвелъ ее къ скамейкѣ, стоявшей у стѣны, усадилъ жену, положилъ къ себѣ на грудь ея голову, ласково гладилъ по волосамъ и цѣловалъ ее съ нѣжностью молодого влюбленнаго. Текла усѣлась рядомъ съ отцомъ, обняла его обѣими руками за шею, смотрѣла ему въ глаза, нашептывала нѣжныя слова и цѣловала его провалившуюся щеку. Ей было тяжело и больно смотрѣть на его измѣнившееся лицо. Произошедшая въ немъ перемѣна до такой степени поразила ее, что она нѣсколько разъ принималась горько плакать. Почти все время отъ просидѣли молча. Изрѣдка только произносили они ласковыя, задушевныя слова. Онъ спросилъ объ Эмелинѣ. Текла объяснила ему, что она завалена работой и не могла пріѣхать повидаться съ нимъ. Они не успѣли еще поговорить о будущемъ, какъ къ нимъ подошелъ сторожъ и, дотронувшись до плеча Карла сказалъ:

— Идемте, свиданіе кончено.

Карлъ привыкъ въ тюрьмѣ къ безпрекословному повиновенію и тотчасъ же всталъ. Катрина попыталась было также подняться, чтобъ итти вслѣдъ за нимъ: она надѣялась, что ей позволятъ остаться съ мужемъ въ тюрьмѣ. Текла обняла старушку за талію и повела ее изъ пріемной. Та послушно повиновалась, не сопротивляясь, и въ какомъ то полузабытьѣ переступила черезъ порогъ тюрьмы и очутилась на улицѣ. Текла хотѣла непремѣнно добраться до сторожки Молли за свѣтло. Тамъ можно будетъ переночевать, если никого не найдется, кто бы согласился подвести ихъ до самого города. Имъ не пришло даже въ голову поѣстъ. На окраинѣ города ихъ нагналъ молочникъ, возвращавшійся домой съ порожней повозкой, который охотно согласился подвести ихъ. Такъ проѣхали онѣ цѣлую милю, и, поблагодаривъ молочника, pacпрощались съ нимъ.

Къ четыремъ часамъ пополудни онѣ были уже въ двухъ миляхъ отъ Сингъ-Синга. Кое-какъ взобравшись на холмъ, Катрина остановилась.

— Ты устала?

— Да, мнѣ хочется заснутъ.

Текла подхватила старушку своими сильными руками и потащила ее на насыпь подъ тѣнь деревьевъ. Тутъ она осторожно опустила свою ношу на землю, усѣлась сама возлѣ нея, прислонясь къ изгороди, и бережно положила голову матери съ себѣ на колѣни. Прошло всего нѣсколько минутъ, и старуха спала уже крѣпкимъ сномъ. Прекрасный видъ разстилался передъ Теклой: широкой лентой тянулись поля, за ними лѣса, а дольше блестѣли воды Гудзоновскаго залива. Вдали, на пурпуровомъ фонѣ, у самой воды вырисовывались, однимъ большимъ, бѣлымъ пятномъ, городскіе дома. На противоположной сторонѣ дороги виднѣлась посреди полей небольшая рощица. Изъ рощицы вѣяло прохладой и нѣжный вѣтерокъ пріятно ласкалъ разгоряченныя щеки Теклы. До нея доносился слабый запахъ травы, лѣсныхъ фіалокъ, веселое щебетанье и пѣніе птицъ. Долго просидѣла она такъ, въ полномъ одиночествѣ, тщетно поджидая случайнаго попутчика. Царившая кругомъ тишина и мирный сельскій ландшафтъ успокоительно подѣйствовали на ея разстроенные нервы. Она съ нѣжною любовью вспоминала отца, представляя его себѣ такимъ, какимъ онъ былъ до ареста, и мало-по-малу ужасное, мертвенно блѣдное лицо арестанта въ полосатомъ костюмѣ совершенно изгладилось изъ ея памяти. Черезъ нѣкоторое время она увидѣла медленно взбиравшихся на холмъ лошадей, впряженныхъ въ повозку, ѣхавшую изъ Сингъ-Синга. Текла наклонилась, чтобъ разбудить мать, и была поражена страннымъ оттѣнкомъ лица старушки и его измѣнявшемся выраженіемъ. Теклою овладѣлъ смутный страхъ и она осторожно дотронулась до щеки матери. Щека была безжизненно холодна. Дѣвушка задрожала всѣмъ тѣломъ, закрыла глаза и прислонилась къ изгороди.

Приближавшаяся повозка была нагружена досками. Она медленно подымалась на холмъ, подъ акомпаниментъ скрипа колесъ и стука досокъ. Возница туго натягивалъ возжи, широко разставивъ ноги, и тихимъ, монотоннымъ голосомъ понукалъ своихъ лошадей. Въѣхавъ на холмъ, онъ остановился, чтобы дать передохнуть лошадямъ. Измученныя лошади вздрагивали всѣмъ тѣломъ и вытягивали шеи, а ихъ хозяинъ, положивъ локти на колѣни, молча уставился на двухъ женщинъ, неподвижно сидѣвшихъ въ нѣсколькихъ шагахъ отъ него. Что-то въ ихъ позахъ видимо заинтересовало его.

— Эй, вы, — закричалъ онъ, — заснули, что-ли?

Текла, точно сквозь сонъ, слышала приближавшійся стукъ лошадиныхъ копытъ и хотѣла сама заговортть съ возницей. Ея мать умерла и необходимо сейчасъ же предпринять что-нибудь. Но если бы онъ не окликнулъ ее, она такъ и не остановила бы его и дала ему проѣхать. Здѣсь было такъ спокойно и хорошо сидѣть у изгороди съ закрытыми глазами, что ей не хотѣлось ни двигаться, ни говорить. Неожиданная смерть матери ее не особенно даже огорчила. Отчаяніе первой минуты вскорѣ совершенно исчезло и замѣнилось холоднымъ спокойствіемъ. Она и не думала разсуждать и доказывать себѣ, что смерть для ея матери — счастливое избавленіе отъ тяжелой, безпросвѣтной жизни. Спокойное, мирное выраженіе лица умершей такъ гармонировало съ окружающею природою, что горевать или бояться было какъ-то странно и нелѣпо. Услыхавъ окрикъ возницы, Текла встала, взяла на руки тѣло матери и направилась къ повозкѣ.

— Вамъ далеко ѣхать? — спросила она, съ тревогой смотря на возницу.

— Да, придется проѣхать еще съ милю по этой дорогѣ. Что съ нею? Она больна?

— Кажется, она умерла.

Голосъ ея дрогнулъ. Тяжело ей было вымолвить это ужасное слово. Возница быстро соскочилъ съ козелъ.

— Да, — проговорилъ онъ торжественно, — она умерла. — Когда же это случилось? Вы давно здѣсь?

— Она заснула больше часа тому назадъ.

— Это ваша мать?

— Да.

— Что же вы будете дѣлать? Гдѣ вы живете? Дайте я вамъ помогу. Надо отнести ее въ ближайшій домъ, а потомъ вы свезете ее къ себѣ домой.

Его голосъ звучалъ такимъ неподдѣльнымъ сочувствіемъ къ ея горю, что Текла не выдержала и заплакала. Она нагнулась и поцѣловала мать. Возница взялъ маленькую старушку, и обращаясь къ Теклѣ, принялся утѣшать ее почти тѣмъ же тономъ, какимъ онъ только что передъ тѣмъ говорилъ со своими лошадьми.

— Перестаньте плакать, моя милая. Ну, понятно, вамъ тяжело. Смотрите, какое у нея счастливое лицо! Должно бытъ, умерла во снѣ? Отъ старости? Да? Вы живете въ Сингъ-Сингѣ?

Текла замотала головою.

— Ну такъ въ Тарритаунѣ?

— Нѣтъ… мы… мы живемъ въ Нью-Іоркѣ.

— Вотъ оно что! Мнѣ васъ очень жаль. Можетъ быть у васъ есть здѣсь, гдѣ-нибудь по близости, родственники?

— Я знаю тутъ одну привратницу и ея мужа. Вотъ, если бы я могла добраться до нихъ…

— Ну, что же, я радъ вамъ помочь. Садитесь, я васъ довезу. Скажите только куда ѣхать?

Она все объяснила и взобравшись, на повозку, нагнулась и взяла изъ его рукъ тѣло матери. Затѣмъ онъ влѣзъ на козлы, подобралъ возжи и слегка ударилъ ими лошадей. Онѣ встрепенулись и двинулись впередъ.

— Я васъ довезу до мѣста, будьте покойны, — сказалъ онъ, обращаясь къ Теклѣ. — Сидите себѣ спокойно. Хотите плачьте, хотите нѣтъ. Лошадямъ придется пробѣжать нѣсколько лишнихъ миль, ну, да ничего, это имъ ни почемъ. Правда, мои миленькія?

Дорога шла подъ гору и онъ постепенно сталъ все болѣе и болѣе натягивать возжи.

— Осторожнѣе, Пишъ, такъ… такъ… не дури!

Съѣхавъ съ горы, онъ пустилъ лошадей рысью, такъ какъ теперь нечего было опасаться, что повозка налетитъ на нихъ.

— Никогда еще во всю свою жизнь не видалъ такихъ славныхъ лошадокъ, — проговорилъ онъ съ улыбкою, оборачиваясь къ Теклѣ.

Глава XV.

За послѣдніе дни Лу, много передумала. Впечатлѣній было много, но она все еще не могла хорошенько разобраться въ нихъ и притти къ опредѣленному выводу. Жизнь, при болѣе близкомъ соприкосновеніи съ нею, оказалась очень сложною. Лу часто становилась въ тупикъ, не находя отвѣта на мучившіе ея вопросы. Чѣмъ больше она сталкивалась съ людьми, тѣмъ ощутительнѣе становилось ея изолированное положеніе и полное одиночество. Первое время ее заинтересовали учащіеся въ колледжѣ, но это продолжалось недолго. Она не могла сойтись по товарищески съ этой гордой, самонадѣянной, заносчивой молодежью, хвастливо заявлявшей, что она побѣдитъ въ жизненной борьбѣ. Навязчивое, грубоватое ухаживаніе молодыхъ людей было ей противно, равно какъ и ихъ самовлюбленность. Товарки Лу по колледжу были такія же безпомощныя, неприспоспособленныя къ самостоятельной жизни, какъ и она. Нѣкоторыя изъ нихъ были въ дружескихъ отношеніяхъ съ молодыми людьми и весело проводили съ ними время. Въ колледжѣ царило какое то болѣзненно приподнятое, нервное настроеніе, а при такихъ условіяхъ можно ли было быть счастливой. Лу занималась усердно, стремясь достичь полной самостоятельности, но реальная жизнь оставалась для нея попрежнему скрытой за какой-то тяжелой занавѣсью. Никто изъ ея товарищей не могъ бы объяснить, что именно побуждаетъ его учиться и только очень немногіе стремились къ опредѣленной, намѣченной цѣли. Среди дѣвушекь замѣчалась полная неудовлетворенность жизнью и весьма смутныя представленія о будущей ихъ дѣятельности. Неужели жизнь никогда не даетъ удовлетворенія? Неужели она обманулась и приняла блестящій призракъ жизни за дѣйствительность? Неужели веселый смѣхъ и пѣсни, манившіе ее въ дѣтствѣ въ Томмкинсъ-паркъ, а позднѣе въ скверъ, вызывались только животною потребностью произнести извѣстные звуки, а не другимъ, болѣе глубокимъ и сложнымъ чувствомъ? Со дня ареста Теклы, Лу постепенно все больше разочаровывалась въ окружающей дѣйствительности. Она часто вспоминала Теклу, казавшуюся ей воплощеніемъ веселья, здоровья и той безгранично свободной жизни, о которой она такъ тосковала.

Лу часто говорила съ Дорою на эту тему.

— Я добилась свободы, благодаря скандалу съ Теклой, — сказала она однажды. — Но на что она мнѣ? Бѣдная Текла! Гдѣ то она теперь и что съ нею?

— Какъ ты думаешь, — задумчиво спросила Дора, — хорошо-ли, что меня такъ оберегаютъ, холятъ въ то время, какъ сотни дѣвушекъ выбрасываются на улицу на произволъ судьбы?

— Я сама не могу еще разобраться въ этомъ, Дора.

Окна Дориной гостиной выходили на Грамерси паркъ.

Ночью шелъ дождь и нѣсколько разъ принимался вновь лить въ теченіе утра. Къ полудню вѣтеръ разогналъ тучи, выглянуло солнце и начало припекать почти также сильно, какъ и въ августѣ.

Дора высунулась въ окно и посматривала то на улицу, то на зеленъ парка, казавшуюся особенно свѣжей послѣ дождя. Лу усѣлась удобно въ маленькой качалкѣ и положила ноги на подоконникъ, въ рукахъ у нея былъ томикъ поэмы «Рубеянсъ», который она лѣниво перелистывала.

— Знаешь, Лу, Дикъ долженъ скоро пріѣхать.

— Когда же?

— Недѣли черезъ двѣ.

Лу схватила протянутую ей руку и крѣпко пожала. Ей вспомнилось послѣднее свиданіе съ Адамсомъ.

— Что съ тобою, Лу?

— Сама не знаю.

— Отчего ты мнѣ никогда ничего не разскажешь о немъ?

— О комъ же?

Дора разсмѣялась.

— Что навело тебя на эту мысль?

— Скажи, ты часто его вспоминаешь?

— Не знаю. Онъ такой серьезный, Дора.

— Да, — сказала Дора, — такихъ людей, какъ Дикъ, никого на свѣтѣ.

Онѣ сердечно пожаля другъ другу руки. Скрытая нѣжность, проявлявшаяся въ каждомъ словѣ, придавала имъ что-то трогательное.

Лу снова принялась на книгу и вскорѣ углубилась въ чтеніе очаровательныхъ стиховъ. Черезъ нѣкоторое время книга выпала изъ ея рукъ.

— Хорошо сидѣть въ уютной комнатѣ и мечтать о томъ, какъ хороша жизнь, но нельзя ограничиться этимъ, надо, наконецъ, работать, дѣйствовать. Чтобы предпринять мнѣ?

Дора поспѣшно отошла отъ окна, лицо ея выражало полное недоумѣніе, глаза были широко раскрыты отъ удивленія.

— Что тамъ такое? Что ты увидѣла на улицѣ?

Лу быстро поднялась съ качалки и подошла къ окну. Дора протянула руку и привлекла подругу къ себѣ.

— Дора, — воскликнула Лу, — ты, вѣроятно, видѣла сейчасъ Дика?

— Да, онъ только что пріѣхалъ.

— Въ такомъ случаѣ я ухожу.

Дора ухватилась за руку Лу и удержала ее.

— Право, я лучше уйду. Онъ скоро поднимется сюда къ тебѣ, или тетя Сусанна пришлетъ за тобою и мнѣ не хотѣлось бы мѣшать вамъ. Я успѣю повидаться съ нимъ позднѣе, когда… — она обняла Дору на талью и шутя договорила, — когда ты освоишься съ ужасною вѣстью.

— Пожалуйста, останься, — умоляла ее Дора. — Я совершенно растеряюсь, когда онъ придетъ сюда. Побудь со мною.

— Къ чему? — спросила Лу. — Ты не должна бояться Дика. Это глупо, Дора.

Но Дора не соглашалась отпустить ее.

— Какъ ты думаешь: ничего, что я такъ люблю его? Можетъ быть, не надо выказывать ему мою любовь, лучше скрыть отъ него? Полюбитъ-ли онъ меня такъ, какъ я люблю его? Научи меня, Лу, какъ мнѣ бытъ? Онъ все для меня.

— Я убѣждена, что въ этомъ нѣтъ ничего дурного. Готова отдать все на свѣтѣ, чтобы полюбить кого-нибудь такъ, какъ ты любишь Дика.

— Посовѣтуй, что мнѣ надѣть? — сказала Дора.

— Оставайся въ этомъ платьѣ, — разсмѣялась Лу. — Ты очаровательно мила сегодня.

— Ты не шутишь, Лу?

— Если Дикъ не скажетъ тебѣ, что ты хороша, я возьму его роль на себя. Ахъ, если бы ты только знала, кого ты мнѣ напоминаешь.

— Скажи же.

Дора наклонилась къ подругѣ съ недовѣрчивой улыбкой.

Ея тонкое, точенное личико, большіе ласковые глаза поражали своею одухотворенностью.

Не успѣла Лу отвѣтить, какъ въ прихожей раздался веселый голосъ Дика, громко разносившійся по всему дому.

Онъ бѣжалъ по лѣстницѣ и звалъ Дору. Въ его пріятномъ мужественномъ голосѣ изрѣдка слышались еще юношескія нотки. При первомъ звукѣ знакомаго голоса Дора, позабывъ о Лу, выбѣжала, весело смѣясь, изъ комнаты и бросилась ему навстрѣчу.

Они вошли въ комнату подъ руку.

— Боже мой, какъ ты измѣнился, Дикъ; ты сталъ настоящимъ мужчиною! — воскликнула Лу.

— Ты находишь? — и онъ разсмѣялся самодовольно. — А вотъ ты такъ совсѣмъ не измѣнилась. Ты появилась на свѣтъ сорокалѣтней старушкой, да такъ и застыла на этомъ почтенномъ возрастѣ.

— Какой ты несносный!

— Я говорю правду, — сказалъ онъ, садясь на подоконникъ и усаживая рядомъ съ собою Дору. — Сорокъ лѣтъ самый подходящій для тебя возрастъ. Моей послѣдней возлюбленной было сорокъ лѣтъ. Если бы мужъ ея умеръ, я, навѣрное, женился бы на ней. Она была самой молодой и очаровательной женщиной въ нашемъ кружкѣ.

Онъ наклонился и заглянулъ въ сіявшее счастьемъ лицо Доры, дружески посмотрѣлъ на Лу и затѣмъ перевелъ опять глаза на Дору.

Отъ наблюдательной Лу не ускользнуло, что онъ удивленъ и взволнованъ, несмотря на то, что старался скрыть свое волненіе. Онъ былъ, очевидно, пораженъ тѣмъ, какъ измѣнилась Дора. Лу вскорѣ ушла домой, теряясь въ догадкахъ, чѣмъ окончится эта давнишняя любовь.

— Онъ, навѣрное, полюбить ее, — думала она. — Дора будетъ счастлива. Кажется, нечего мнѣ волноваться и безпокоиться.

Послѣ ухода Лу, Ричардъ долго молча смотрѣлъ въ глаза Доры. Подъ пристальнымъ его взглядомъ они изъ сѣрыхъ стали синими и на длинныхъ рѣсницахъ задрожали слезы. Увидя слезы, онъ обнялъ ее и нѣсколько разъ поцѣловалъ въ нѣжныя губы и пылавшія щеки. Дора обвила его шею руками и прижалась къ нему поплотнѣе. И это казалось ей теперь естественнымъ. Жизнь представлялась ей въ настоящій моментъ дивно прекрасной, всѣ ея сомнѣнія и мрачныя предчувствія исчезли отъ одной его ласки.

Ричардъ не могъ притти въ себя отъ удивленія. Ему никогда въ голову не приходила мысль о возможности подобной встрѣчи съ маленькой Дорой, съ которой у него были связаны всѣ воспоминанія дѣтства. Съ раннихъ лѣтъ они любили другъ друга, привыкли другъ къ другу. Затѣмъ онъ уѣхалъ и почти не вспоминалъ о ней. Онъ былъ въ томъ возрастѣ, когда мужчины начинаютъ увлекаться хорошенькими дѣвушками и чувственными женщинами. Онъ часто увлекался и мысль о Дорѣ никогда не останавливала его въ его похожденіяхъ. Въ головѣ его мелькала иногда мысль о томъ, что родители его желаютъ, чтобъ онъ женился на Дорѣ, что бракъ этотъ неизбѣженъ, но онъ самъ относился совершенно равнодушно къ этому проекту. Свадьба должна была состояться очень не скоро, въ то отдаленное и покрытое мракомъ неизвѣстности время, когда онъ будетъ уже самостоятельнымъ человѣкомъ. Когда настанетъ время, отъ поступитъ такъ, какъ ему заблагоразсудится. Мать обожала его. Отецъ считалъ его недурнымъ юношею и баловалъ потихоньку, никогда не отказывая ему въ деньгахъ и смотря сквозь пальцы на кутежи сына. Дикъ привыкъ ни въ чемъ не отказывать себѣ, каждое желаніе его тотчасъ удовлетворялось.

Онъ наслаждался жизнью, дѣлалъ все, что приходило въ голову, удовлетворялъ всѣ свои прихоти. Будь онъ бѣденъ, изъ него непремѣнно выработался бы такой же энергичный, дѣльный человѣкъ, какъ его отецъ. Безхарактерность матери сказалась у него въ преувеличенной мягкости. Окружавшая его роскошь, отсутствіе всякой самостоятельности превратили его въ избалованнаго и изнѣженнаго молодого человѣка. Отъ природы мужественный и гордый, онъ пользовался большой популярностью среди своихъ знакомыхъ.

До сихъ поръ онъ безъ труда удовлетворялъ всѣ свои желанія, не подвергая себя ни малѣйшему риску; онъ принадлежалъ къ той золотой молодежи, которая, не зная удержу въ кутежахъ, такъ часто покрываетъ безчестіемъ свое имя. Въ немъ сохранилась еще романтическая искра и онъ съ удовольствіемъ читалъ стихи и любилъ путешествовать. Онъ отлично изучилъ литературу и языки, въ ущербъ другимъ занятіямъ, и со смутной тревогой думалъ о томъ близкомъ уже будущемъ, когда ему придется распроститься съ теперешней неправильною жизнью, любимыми книгами, товарищами и путешествіями и всецѣло посвятить себя торговлѣ, на чемъ настаивалъ его отецъ. Онъ зналъ, что со временемъ ему придется занятъ мѣсто отца, и что поэтому необходимо поближе познакомиться съ веденіемъ дѣлъ, но эта грозная перспектива не часто нарушала его покой и принадлежала къ числу тѣхъ страшныхъ призраковъ, о которыхъ онъ предпочиталъ не думать.

Желая совершенно неожиданно вернуться домой, онъ нарочно обманулъ мать, написавъ ей, что пріѣдетъ недѣли черезъ двѣ. Поздоровавшись съ сыномъ, она поспѣшила выслать его изъ своей комнаты, подъ предлогомъ, что ей надо одѣться.

— Сбѣгай повидаться съ Дорой, — сказала она сыну. — Если Лу уже ушла, приведи къ вамъ Дору. Лу стала такая странная теперь, хуже прежняго. Она отреклась отъ всѣхъ насъ и хочетъ сама пробиться. Твой отецъ пытался отговорить ее, но она и слушать не хотѣла. Конечно, ничего нельзя сказать дурного про нее, но она раздражаетъ меня каждый разъ, когда приходитъ. Никогда не знаешь, что она скажетъ.

Ричардъ тотчасъ отправился къ Престонамъ, и, сказавъ дворецкому, вышедшему ему навстрѣчу, что пойдетъ безъ доклада, быстро взбѣжалъ на верхъ по лѣстницѣ. Ему хотѣлось поскорѣе увидать Лу, которая интересовала его гораздо больше Доры. Хотѣлось узнать, что намѣревается она дѣлать. Онъ надѣялся застать ее у Доры.

Когда Дора выбѣжала ему навстрѣчу, онъ схватилъ ее за руки, поцѣловалъ въ щеку и пріятная теплота разлилась при этомъ по всему его тѣлу. Ея радостная встрѣча разожгла его кровь. Онъ нагнулся и поцѣловалъ ее въ губы. Странное волненіе охватило его отъ прикосновенія къ ея губамъ. Онъ взялъ ее подъ руку и вмѣстѣ съ нею вошелъ въ гостиную. Онъ былъ теперь всецѣло поглощенъ Дорой и совсѣмъ забылъ о Лу. Чѣмъ больше онъ всматривался въ лицо Доры, тѣмъ сильнѣе поражали его свѣтившіяся въ ея глазахъ нѣжность и безграничная любовь. Онъ держалъ ея руку въ своей и ему казалось, что отъ ея прикосновенія какой то токъ переливается въ его тѣло. Онъ не отдавалъ себѣ отчета въ испытываемомъ чистомъ, нѣжномъ чувствѣ. До сихъ поръ онъ зналъ лишь низменныя проявленія любви. Оставшись наединѣ съ Дорой, онъ обнялъ ее и ему показалось, что онъ влюбленъ въ нее. Что она любитъ его, онъ видѣлъ отлично и имъ овладѣло чувство торжества, къ которому примѣшивалось что то полное жалости и грусти. Лу оказалась права. Онъ любилъ ее въ общепринятомъ смыслѣ этого слова и Дора была на верху блаженства. Онъ отдался вдругъ налетѣвшему на него чувству, она же искренно и глубоко любила его. Она чувствовала, что ему пріятны проявленія ея любви и она осыпала его ласками. Она была безпредѣльно счастлива. Будь здѣсь Лу, отъ нея не ускользнула бы вся внѣшняя прелесть и поэзія ихъ отношеній, но въ то же время въ ней еще болѣе укрѣпилось бы пессимистическое отношеніе къ чувству любви, которое любятъ изображать въ самомъ привлекательномъ свѣтѣ, но которое разочаровало уже многія пылкія молодыя души.

На обратномъ пути мысль объ Эдѣ не выходила изъ головы Лу.

— Надо бы написать ему, — укоряла она себя. — Одинъ только разъ поступила я какъ слѣдуетъ, когда…

Она круто оборвала свои размышленія, вспомнивъ свое послѣднее свиданіе. Она остановилась на углу улицы, потупила глаза, недоумѣвающе нахмурила лобъ и покраснѣла.

— Я должна любить его, — подумала она.

Глава XVI.

Все лѣто Адамсъ провелъ на уединенной фермѣ своихъ родителей. Мысль о старикѣ Фишеръ не давала ему покоя, онъ рѣшилъ испробовать все, чтобъ облегчитъ его участь и написалъ прошеніе о помилованіи, Когда прошеніе было отправлено въ Вашингтонъ, онъ сразу повеселѣлъ, точно гора свалилась съ его плечъ, и съ жаромъ принялся за полевыя работы.

Адамсъ нравственно отдыхалъ въ обществѣ своихъ стариковъ. Его трогала ихъ взаимная привязанность и любовь. Образъ Лу постоянно стоялъ передъ его глазами и онъ часто съ нѣжностью думалъ о ней. Матери онъ сообщилъ о своемъ намѣреніи жениться и часто говорилъ съ нею о Лу.

— Какъ хорошо имѣть свой домъ и дѣтей, — сказалъ онъ матери какъ-то вечеромъ. Та согласилась съ нимъ. Воцарилось молчаніе. Адамсъ мысленно нарисовалъ себѣ заманчивую картину своей счастливой семейной жизни, но воспоминанія о его пребываніи въ чопорномъ домѣ Сторрсовъ и о пытливомъ, мятежномъ умѣ самой Лу нарушили пріятное теченіе его мыслей. Вопросъ: достаточно-ли подготовлена Лу къ роли счастливой матери, мучилъ его; онъ не могъ отвѣтить за него.

— Я хочу, чтобъ у меня были дѣти, — прервалъ онъ, наконецъ, молчаніе. — Хотѣлось бы поговорить объ этомъ съ Лу, да я какъ-то не рѣшаюсь, боюсь.

— Не понимаю, къ чему заводитъ подобный разговоръ теперь съ нею? — спросила его мать.

— Самъ хорошенько не знаю, — сказалъ Эдъ. — Если бы она выросла въ такой же счастливой, дружной семьѣ, какъ наша, мнѣ, вѣроятно, никогда и въ голову не пришла подобная мысль.

— По моему, — отвѣтила ему мать, — каждая дѣвушка послѣ замужества становится матерью. Иначе и быть не можетъ. Развѣ женщина можетъ быть вполнѣ счастливой, если у нея нѣтъ дѣтей?

Адамсъ не сталъ больше говорить съ матерью на эту тему. Она не допускала возможности, чтобы Лу отказалась отъ материнства, и онъ боялся своими опасеніями возстановить мать противъ молодой дѣвушки. М-ссъ Адамсъ всю жизнь прожила въ деревенской жизни и психологія современной городской дѣвушки была совершенно непонятна ей, но Адамсъ зналъ, что въ Нью-Іоркѣ почти не существуетъ семейной жизни и что дѣвушкѣ, выросшей въ этомъ городѣ, бракъ представлялся совсѣмъ въ другомъ видѣ, чѣмъ его матери. Конечно, и въ Нью-Іоркѣ можно создать счастливую семейную жизнь, но для этого требуется большая энергія. Здоровье его замѣтно поправилось и въ немъ съ прежнею силою пробудилось страстное чувство къ Лу. Въ ней сосредоточивалось все его настоящее и будущее.

«Буду жить семейной жизнью, — думалъ онъ, — но не буду отстраняться отъ общественной дѣятельности. Буду избѣгать всякой несправедливости, никого не буду осуждать, не стану обращать вниманія на предразсудки и буду дѣйствовать такъ, какъ нахожу самъ нужнымъ».

Въ день своего пріѣзда въ Нью-Іоркъ онъ отправился къ Сторрсамъ, чтобы повидаться съ Лу. Его пріѣздъ совпалъ какъ разъ съ возвращеніемъ домой Дика. На Пятой Авеню онъ встрѣтилъ Лу, которая возвращалась отъ Доры.

— Эдъ! — воскликнула она.

— Я только что пріѣхалъ, Лу. Былъ у тебя, но мнѣ сказали, что тебя нѣтъ дома, и я рѣшилъ подождать тебя на улицѣ.

— Какъ ты рѣшился зайти къ намъ?

— Почему же нѣтъ? Мнѣ хотѣлось поскорѣе повидаться съ тобою. — Онъ посмотрѣлъ на нее сверху внизъ. — Я хочу знать, согласна-ли ты выйти за меня замужъ? Если согласна, то надо сообщитъ объ этомъ твоей матери, если же нѣтъ, то спросъ не бѣда.

Лу сердито топнула ногой.

— Какъ ты равнодушенъ и холоденъ, — сказала она, чуть не плача отъ огорченія.

— Я-то? — удивился онъ и бросилъ на нее такой страстный взглядъ. что она невольно вздрогнула и задрожала. — Ты очень ошибаешься.

— Да, — кротко согласилась она.

— Ты согласна выйти замужъ за меня?

— Да.

Она сіяла отъ счастья, но пристальный взглядъ его смущалъ и волновалъ ее.

— Отлично, — сказалъ онъ съ радостною ноткою въ голосѣ. — Я былъ увѣренъ въ твоемъ сознаніи.

Онъ помолчалъ немного и затѣмъ сказалъ серьезнымъ тономъ:

— У меня совершенно нѣтъ теперь денегъ и мнѣ придется много работать. Свадьбу придется отложитъ, по всей вѣроятности, на полгода. Я уже былъ у Стивенсона и онъ, повидимому, искренно радъ, что я снова буду у него работать. Онъ сказалъ, что дня черезъ два дастъ мнѣ веденіе какого-то выгоднаго дѣла. Повидаюсь еще съ Вандемеромъ и съ судьею Престономъ, — послѣднія слова онъ еле процѣдилъ сквозь зубы.

— На твоемъ мѣстѣ я бы не пошла къ нему, Эдъ, — сказала Лу.

— Да, ты права, я не пойду къ нему. Я не уважаю его. Онъ деспотъ и я не желаю имѣть никакого дѣла съ нимъ.

Они прошли Университетскую площадь и, войдя въ Мадисонъ скверъ, усѣлись на свободную скамейку. Лу чувствовала, что онъ смотритъ на нее, Но не рѣшалась встрѣтиться съ его взглядомъ. Весь этотъ день она только и мечтала, какъ бы увидѣть его! И вотъ желаніе ея сбылось, но не доставило ей той радости, какой она ожидала.

Эдъ не замѣчалъ ея страннаго настроенія. Онъ былъ счастливъ видѣть ее рядомъ съ собою, но мысль о будущемъ невольно заставила его призадуматься. Онъ не зналъ, сумѣетъ-ли онъ сдѣлать Лу счастливой. Вспомнились ему разговоры съ матерью и мучившіе его лѣтомъ вопросы снова возникли.

— Лу, — спросилъ онъ, — ты будешь рада имѣть дѣтей?

Этотъ вопросъ окончательно разстроилъ Лу. Она помолчала, затѣмъ быстро поднялась съ мѣста и отошла отъ него.

— Не сердись на меня, помиримся, — сказалъ онъ, протягивая руку.

Она остановилась въ нерѣшительности.

— Помиримся, — тихо повторилъ онъ, направляясь къ ней.

Она видѣла, что онъ улыбается, но его серьезные глаза были полны такой грусти и нѣжности, что она не выдержала ихъ умоляющаго взгляда и сдалась.

— Я люблю тебя. Лу, — сказалъ онъ, — хочу, чтобъ ты была моей женой и была бы счастлива.

Она посмотрѣла на него широко раскрытыми глазами.

— Но я думаю, что въ любви и есть счастье.

— Да, но любовь понятіе весьма растяжимое. Любовь — удѣль лишь немногихъ людей и не имѣетъ ничего общаго съ большинствомъ браковъ. Если ты довѣряешь мнѣ и съ радостью сдѣлаешься матерью, то я думаю, ты будешь счастлива со мною. Въ противномъ случаѣ бракъ со мною не принесетъ тебѣ счастья.

Лу опустила глаза и пристально смотрѣла въ землю. Слова Эда смущали и сердили ее. Вспомнила она недавнюю встрѣчу Доры и Дика. Почему судьба такъ жестоко обидѣла ее, давъ ей такого прозаическаго жениха. Она сердито нахмурилась.

— Я устала и ничего не понимаю. — проговорила она еле слышно. — Я пойду домой.

— Ты разрѣшаешь мнѣ переговорить сейчасъ же съ твоею матерью и проситъ у нея твоей руки?

— Нѣтъ, только не сегодня. Я предпочитаю ничего не говорить ей.

Онъ остановился на углу и проводилъ ее глазами до подъѣзда; она обернулась, махнула ему рукою и скрылась за тяжелыми дверями.

Спустя нѣсколько минутъ, Адамсъ уже самъ посмѣивался надъ своею странною выходкою. Дѣйствительно, онъ долженъ былъ показаться Лу смѣшнымъ, слишкомъ разсудительнымъ и холоднымъ для влюбленнаго человѣка. По натурѣ онъ былъ очень страстенъ и сознавалъ это. Одна мысль о Лу вызывала въ немъ цѣлый рой самыхъ романическихъ мечтаній. Одинъ ея нѣжный взглядъ вызывалъ въ немъ дрожь. Сидя съ нею на скамейкѣ нѣсколько минутъ тому назадъ, онъ замѣтилъ, что она то вспыхивала яркимъ румянцемъ, то блѣднѣла и ему страстно хотѣлось поцѣловать ее въ губы. Какъ ему хотѣлось обладать ею! Но надо быть сдержаннымъ съ нею, сообразоваться съ ея молодостью, съ ея настроеніями и капризами, надо сумѣть заинтересовать ее — и она послушно послѣдуетъ за нимъ тогда къ алтарю. Предложенный имъ вопросъ, такъ разсердившей ее, совсѣмъ не казался ему неожиданнымъ. Онъ задалъ его въ порывѣ глубокой нѣжности къ ней. Вѣдь, материнство освящаетъ страсть и придаетъ любви нѣчто высокое, поэтическое. Болѣе подходящей темы для разговоровъ влюбленныхъ онъ не могъ представитъ. Его вопросъ только потому поразилъ Лу, что всѣ въ разговорахъ съ нею тщательно избѣгали затрагивать эту тему, находя неприличнымъ говорить объ этомъ въ присутствіи молоденькой дѣвушки. Онъ мысленно задалъ себѣ вопросъ: оскорбилъ-ли онъ дѣйствительно своими словами дѣвичью чистоту Лу, или не объясняется-ли ея гнѣвъ тѣмъ извращеннымъ воспитаніемъ, которое она получила въ домѣ своей матери. Мыслимо-ли счастье при такомъ враждебномъ отношеніи къ такому важному вопросу?

Онъ поднялъ голову и осмотрѣлся вокругъ, какъ будто только что очнувшись отъ сна.

— Какъ назвать общество, которое считаетъ дуракомъ каждаго, осмѣливающагося дѣйствовать напрямикъ? — задалъ онъ себѣ вопросъ.

Вокругъ него жизнь кипѣла ключемъ. Омнибусы, собственные и извощичьи экипажи безпрерывно тянулись черезъ скверъ.

Повсюду была масса гуляющихъ. Адамсъ смотрѣлъ съ удивленіемъ на эти довольныя, веселыя, сытыя лица.

— Что за навожденіе? — недоумѣвалъ онъ. — Съ какихъ поръ люди стали такими милыми?

Глаза его оживились. Онъ вспомнилъ свой излюбленный столикъ въ одномъ изъ кафе, свой уголокъ въ клубной библіотекѣ и друзей, съ которыми онъ непремѣнно встрѣтится тамъ.

Жизнь улыбалась ему: отъ него зависѣло сдѣлаться членомъ преуспѣвающей фирмы.

— Лѣтъ черезъ пять у меня будетъ маленькое состояніе, — подумалъ онъ, — а черезъ пятнадцать я уже буду богатымъ человѣкомъ.

Онъ желалъ, чтобы Лу жилось съ нимъ весело и счастливо. Ему хотѣлось устроить уютное гнѣздышко, пріобрѣсти хорошее общественное положеніе. Для этого надо пробивать себѣ дорогу, но его отталкивала безжалостная борьба за существованіе. Неужели онъ будетъ добиваться мѣстечка за столомъ богача и совершенно забудетъ о бѣдномъ Лазарѣ, питающемся падающими со стола крошками? Жизнь манила его и приводила въ недоумѣніе. Въ задумчивости ходилъ онъ взадъ и впередъ по улицѣ, какъ вдругъ почувствовалъ на своемъ плечѣ руку, а надъ его ухомъ раздался пріятный голосъ:

— Это вы, мистеръ Адамсъ?

— Да, — отвѣтилъ онъ и, обернувшись, взглянулъ на незнакомца. Передъ нимъ стоялъ сѣдой господинъ лѣтъ пятидесяти — шестидесяти, съ подвижными, тонкими чертами. Впалые, темно-синіе глаза придавали одухотворенность всему лицу и дружественно смотрѣли на молодого человѣка.

— Я — Андрю Циллеръ, — сказалъ онъ. — Вы знаете меня?

— Да, я много слышалъ о васъ.

— А я знаю васъ, — продолжалъ м-ръ Циллеръ, — по вашей защитѣ Карла Фишера. Я случайно попалъ тогда въ судъ и слышалъ вашу рѣчь.

Адамсъ нахмурился. М-рь Циллеръ внимательно смотрѣлъ на него, и выраженіе его глазъ стало мягче.

— Сидя дома у окна, я увидѣлъ васъ и сразу узналъ. Не зайдете-ли ко мнѣ?

Адамсъ послѣдовалъ за нимъ и вошелъ въ громадную прихожую, которая аркою отдѣлялась отъ цѣлаго ряда pocкошно обставленныхъ комнатъ. М-ръ Циллеръ провелъ его въ библіотеку и они усѣлись за большимъ столомъ, заваленнымъ книгами.

Какъ быстро мѣняется человѣкъ! Нѣсколько мѣсяцевъ тому назадъ Адамсъ, сидя въ мягкомъ, удобномъ креслѣ этого роскошнаго кабинета, сталъ бы придумывать какъ бы такъ воспользоваться новымъ знакомствомъ, чтобы самому поскорѣе добиться славы и богатства. Но теперь передъ его глазами постоянно стоялъ грустный образъ Карла, скверъ, несчастные обездоленные люди, тащившіеся по улицамъ, и его поражалъ контрастъ между окружающей его роскошью и ужасной нищетой тысячей людей.

— Я отлично помню всю вашу рѣчь. — Дружелюбный тонъ м-ра Циллера совершенно смутилъ Адамса. Онъ поднялъ голову и встрѣтилъ устремленный на него пристальный взглядъ острыхъ глазъ.

— Я зашелъ тогда въ судъ повидаться съ судьею Престономъ и остался послушать васъ. Конечно, другого приговора нельзя было и ожидать, несмотря на всѣ ваши старанія.

Онъ улыбнулся и съ досадою махнулъ рукою.

— Да, вы, пожалуй, правы,

— Дѣлать нечего, приходится мириться съ фактами, — любезно сказалъ м-ръ Циллеръ. — Такія рѣчи, какъ ваша, утратятъ всякое значеніе только тогда, когда онѣ перестанутъ быть оскорбительными для судей и общественнаго консерватизма. Да, со временемъ и поводовъ не будетъ ихъ произносить.

Адамса удивили эти слова.

— Очень радъ, что вы не раздѣляете взглядовъ судьи.

— И я тоже.

— Мнѣ очень тяжело вспоминать тотъ день.

— Знаю. Но мужчина долженъ умѣть владѣть собою, къ чему же онъ годенъ иначе? — Проницательные глаза мягко засверкали. — Общество находится пока еще въ хаотическомъ состояніи, но начинаетъ уже приходить въ порядокъ. Прошу васъ, не увеличивайте хаоса.

— У меня у самого полнѣйшій хаосъ теперь, — улыбаясь, сказалъ Адамсъ.

— Отлично. Я былъ увѣренъ, что у васъ дѣло дойдетъ до этого.

— Не понимаю, какъ можно стремиться къ богатству, окружитъ себя комфортомъ, разъ сознаешь, что все это достигается цѣною несчастія другихъ людей?

— Вы черезчуръ мрачно смотрите на вещи. Неужели личное благополучіе основывается исключительно на несчастьи другого?

— А вы развѣ можете указать мнѣ какой-нибудь другой путь?

М-ръ Циллеръ разсмѣялся.

— Я недавно заводилъ о васъ справки и мнѣ сказали, что вы не работаете больше въ Конторѣ Стивенсона, Логана и Барра. Насколько я понялъ изъ ихъ слсвъ, они очень огорчены вашимъ уходомъ.

— Теперь я снова буду работать у нихъ въ конторѣ.

— Я хотѣлъ бы поближе познакомиться съ вами, — сказалъ м-ръ Циллеръ, — и переговорить съ вами о дѣлахъ. Одно изъ моихъ предпріятій, можетъ быть, заинтересуетъ васъ. Какого вы мнѣнія о нашихъ благотворительныхъ учрежденіяхъ.

Неожиданный вопросъ вывелъ Адамса изъ глубокой задумчивости и сразу оживилъ его.

— Думаю, что благотворное вліяніе трущобъ отражается и на ихъ дѣятельности, — отвѣтилъ онъ.

— Вполнѣ согласенъ съ вами. Многіе изъ насъ поняли, въ чемъ кроется корень зла всей нашей прославленной благотворительной организаціи и прилагаютъ всѣ усилія къ тому, чтобы устранить отъ хорошаго, въ сущности, дѣла элементъ самодовольства и презрѣнія къ бѣднымъ. Мы старимся и попутно кое чему учимся. — Онъ пристально посмотрѣлъ на Адамса и медленно проговорилъ: — Я искренно желаю, чтобы всѣмъ жилось также хорошо, какъ и мнѣ. Укажите мнѣ, какъ этого добиться?

— Положительно не знаю.

— Съ сожалѣнію, я тоже не знаю, но первый шагъ вполнѣ ясенъ для меня. Мы вырабатываемъ теперь текстъ закона, по которому всѣ дома и квартиры должны быть просторны и имѣть массу свѣта и воздуха. Наше требованіе можетъ показаться, на первый взглядъ, очень незамысловатымъ, но не забывайте, что для этого закона намъ придется бороться съ домовладѣльцами. Нашъ проектъ нанесетъ ущербъ ихъ интересамъ. Придется приложить не мало труда, чтобъ добиться своего. Стивенсонъ очень интересуется этимъ дѣломъ, и, какъ и я, находить, что мы сумѣли бы отстоять нашъ проектъ въ комитетѣ и зорко слѣдить за его выполненіемъ, когда онъ будетъ утвержденъ.

Адамсъ съ напряженнымъ вниманіемъ слушалъ своего собесѣдника, глаза его все болѣе разгорались по мѣрѣ того, какъ выяснялось важное значеніе только что сдѣланнаго ему предложенія. Ему казалось, что все вокругъ него преобразилось, просвѣтлѣло. Цѣлыхъ два часа провелъ Адамсъ у м-pa Циллера, просматривая отчеты, планы и обсуждая съ нимъ малѣйшія подробности проекта, съ осуществленіемъ котораго должна была наступить новая эра въ исторіи человѣческаго прогресса.

— Мистеръ Циллеръ, — горячо проговорилъ Адамсъ, подымаясь съ кресла, — вы оказываете мнѣ большую честь, приглашая работать вмѣстѣ съ вами.

Выходя на улицу, онъ инстинктивно выпрямился.

— Вотъ типъ настоящаго, безкорыстнаго, городского дѣятеля, подумалъ онъ.

Адамсъ направился въ почтамтъ, привѣтливо кивнулъ клерку и взялъ полученныя на его имя письма. Среди нихъ рѣзко выдѣлялся казенный пакетъ изъ Вашингтона: прошеніе о помилованіи Карла Фишера было отклонено.

Глава XVII.

Катрину похоронили на сельскомъ кладбищѣ, недалеко отъ имѣнія Говардовъ. Молли не стала терять даромъ времени, и вечеромъ въ день возвращенія Теклы отправилась къ м-ссъ Говардъ и подробно разсказала ей обо всемъ.

— Конечно, надо позаботиться о ней, — сказала м-ссъ Говардъ. — Пожалуйста, Молли, сдѣлайте нужныя распоряженія, позаботьтесь обо всемъ. Расходы я беру на себя. Скажите Майку, чтобы онъ сегодня же вечеромъ съѣздилъ за гробовщикомъ, да кстати привезъ бы и доктора, надо исполнитъ формальности. Пусть Майкъ переговорить съ нашимъ викаріемъ. Надо попросить его, чтобъ онъ пришелъ завтра утромъ или прислалъ бы своего помощника.

— Не найдется-ли у васъ какой-нибудь работы для дочки?

— Сколько ей лѣтъ?

— Скоро минетъ шестнадцать, но она очень рослая и сильная для своихъ лѣтъ. Я никуда не гожусь въ сравненіи съ нею.

— Она хорошая дѣвушка, Молли?

— Я видѣла ее всего два раза, м-ссъ Говардъ, и она очень понравилась мнѣ. Она такая опрятная, здоровая, просто прелесть. И веселая притомъ.

— Справится-ли она со стиркою?

— Навѣрное.

— Хорошо, я исполню вашу просьбу, возьму эту дѣвушку.

На слѣдующее утро въ ворота въѣхали дроги и остановились около домика привратницы. Гробовщикъ и Майкъ вдвоемъ вынесли простой черный гробъ и поставили его на дроги. Затѣмъ изъ домика вышелъ викарій съ молитвенникомъ въ рукахъ, за нимъ слѣдовали Молли и Текла. До кладбища было не далеко и всѣ пошли пѣшкомъ за гробомъ. Черезъ каменныя полуобвалившіяся ворота дроги направились на кладбище, и, проѣхавъ немного по заросшей травой дорогѣ, остановились возлѣ только что вырытой могилы. Гробъ подняли съ дрогъ и опустили на веревкахъ въ глубокую яму. Викарій прочелъ погребальныя молитвы. Его молодой, мелодичный голосъ звучалъ особенно хорошо подъ открытымъ небомъ. Со всѣхъ сторонъ доносилось щебетаніе птицъ. Легкій вѣтерокъ пробѣгалъ, шелестя по засохшей травѣ, вѣткамъ кустовъ и листьямъ тополя. По дорогѣ, за оградой кладбища проѣхала телѣга и Текла вспомнила вчерашняго возницу, такъ охотно вызвавшагося помочь въ ея горѣ. Вспомнила она, какъ мать спала у нея на колѣняхъ, какъ прижималъ Карлъ къ своей груди ея сѣдую голову, гладилъ и цѣловалъ ее. Живо представила она себѣ желтенькій домикъ на улицѣ Ванъ-Бюренъ, отца за работой въ своемъ садикѣ и мать съ безконечныхъ вязаніемъ на крылечкѣ. Ей стало невыразимо тяжело. Всѣ побросали на гробъ по пригоршне земли, Текла не выдержала, обняла Молли и отошла отъ могилы.

На новомъ мѣстѣ Теклѣ жилось отлично. Прошло нѣсколько мѣсяцевъ и она вдругъ прихворнула, но быстро поправилась и не сообразила даже, что съ ней произошло. О матери она горевала недолго и вскорѣ утѣшилась. Весело распѣвала она за работою и такъ надоѣла, наконецъ, своимъ пѣніемъ ворчливой кухаркѣ, что та приказала ей замолчать и не мѣшать ей своимъ крикомъ.

Она была въ большой дружбѣ со всѣми конюхами и этимъ возстановила противъ себя одну изъ горничныхъ, которая стала распускать про нее разныя сплетни. Старика садовника Текла удивляла своими познаніями въ садоводствѣ и онъ скучалъ, если она не заходила къ нему поболтать послѣ работы. Она ходила гулять съ Молли и часто ѣздила въ городъ съ Майкомъ. Всѣ ея мечты о будущемъ сосредоточивались на отцѣ. Она все чаще и чаще призадумывалась о томъ, что ей предпринять, когда его выпустятъ изъ тюрьмы. Она мечтала получить, какъ Молли, мѣсто привратницы, взять къ себѣ отца и дать ему возможность ухаживать за своихъ собственнымъ садикомъ.

— Мнѣ бы хотѣлось пристроиться здѣсь гдѣ-нибудь по близости, — говорила она Молли. — Не хотѣлось бы уѣзжать далеко отъ ея могилки.

— Можетъ быть, м-ссъ Говардъ порекомендуетъ васъ кому-нибудь. Тутъ много помѣстій. Я поговорю съ нею какъ нибудь объ этомъ.

Итакъ, Текла была счастлива. Надежда на свѣтлое будущее, веселые разговоры съ конюхами, общество добраго старика садовника, Майка и Молли вполнѣ удовлетворяли ее. Ей было необходимо любить кого-нибудь, безъ этого она не могла быть счастлива и потому-то она такъ и мечтала поселиться вмѣстѣ съ отцомъ. Какъ мало она требовала отъ жизни!

Какъ-то разъ, возвращаясь вечеромъ съ кладбища, она почувствовала острую боль въ боку. Боль была настолько сильна, что у нее захватило дыханіе и она принуждена была присѣсть на дорогѣ. Уже нѣсколько разъ ощущала она эту боль, но не въ такой сильной степени. Боль не утихла еще совсѣмъ, когда она вернулась къ Молли.

— Мнѣ какъ-то не по себѣ, — испуганно сказала она.

— Вы больны, Текла? Вы такъ поблѣднѣли.

— У меня ужасныя боли. Онѣ начались вдругъ и вотъ до сихъ поръ не проходятъ. — Она провела рукой по платью и вопросительно взглянула на Молли. — Какъ вы думаете, что такое со мною?

— Вы бы лучше сказали экономкѣ, что вы больны и попросили бы доктора прописать вамъ какое-нибудь лѣкарство, хотя сама я не очень то имъ вѣрю. Обыкновенно у васъ очень хорошій видъ.

Боль прошла и Текла не заикалась болѣе о ней. Черезъ нѣсколько дней боли опять возобновились, но Текла никому ничего не сказала. У нея появилось странное ощущеніе: она чувствовала свое тѣло. Она видѣла, что внутри у нея происходить что то, но что именно не понимала. И она инстинктивно молчала.

Прошло довольно много времени, прежде чѣмъ Текла поняла, что съ ней происходитъ. Объяснила ей все Молли, которая сама испытывала тоже, что и Текла. По секрету сообщила она Теклѣ о своей беременности и недовольнымъ тономъ прибавила:

— Я просто въ отчаяніи. Пока мы совсѣмъ не хотѣли имѣть дѣтей.

Тутъ только Текла поняла, что съ ней, и ей вдругъ стало страшно. Она не знала, какъ ей бытъ. На состраданіе людей нечего было расчитывать, она сама не разъ слышала, какимъ тономъ говорили о дѣвушкахъ-матеряхъ.

Прислуга стала вскорѣ громко дѣлать замѣчанія на счетъ ея измѣнившейся фигуры и даже Молли и Майкъ стали какъ-то странно относиться къ ней. Враждебныя отношенія сильно тревожили и мучили Теклу. Она стала избѣгать людей и положительно теряла голову, не зная, что ей дѣлать. Убѣдившись, что Текла дѣйствительно беременна, ревнивая горничная тотчасъ же отправилась къ экономкѣ и разсказала ей все.

— Никто изъ насъ не будетъ служить съ какою-то дѣвкою, — дерзко заявила она. — Выбирайте между ею и нами. Послѣ этого заявленія экономка обратила особое вниманіе на фигуру Теклы и затѣмъ велѣла позвать ее къ себѣ.

Всегда вѣжливая и любезная съ господами, экономка не стѣснялась въ выраженіяхъ, когда приходилось имѣть дѣло съ прислугою.

— Какъ вы смѣли поступить сюда въ такомъ положеніи, — сказала она презрительно. — По вашему у насъ здѣсь родильный пріютъ, что-ли?

Текла пристально посмотрѣла на экономку, щеки ея пылали, глаза сердито мигали. Не сдержись экономка во время, дотронься до нея хоть однимъ пальцемъ, а у нея такъ и чесались руки отъ желанія ударить Теклу, и между ними неминуемо произошла бы драка.

— Соберите сейчасъ же ваши вещи, я пойду къ м-ссъ Говардъ и доложу ей, что васъ необходимо расчитать.

М-ссъ Говардъ не позволяла ни нанимать, ни расчитывать прислугу безъ ея вѣдома. Она считала себя отвѣтственной за благоденствіе своей прислуги. Она не допускала въ своемъ домѣ гоненій и несправедливостей, но дальше прописной морали она не шла. Какъ у всякой богатой, свѣтской женщины, у нея было много общественныхъ обязанностей и потому она зачастую полагалась на отзывы о прислугѣ своей экономки. Она была очень огорчена, узнавъ о несчастіи, постигшемъ ея веселую, быстроглазую прачку. Вся эта исторія была ей очень непріятна: м-ссъ Говардъ не любила вмѣшиваться въ подобныхъ случаяхъ, да кромѣ того досадно было лишиться такой хорошей работницы.

— Я сама поговорю съ нею, — сказала она. — Пришлите ее ко мнѣ, м-ссъ Уилльсъ.

М-ссъ Говардъ была очень занята: съ минуты на минуту ожидала она пріѣзда гостей изъ Нью-Іорка. Какъ только Текла вошла въ ея уборную, она тотчасъ приказала горничной уйти и заговорила вслѣдъ затѣмъ мягкимъ, ровнымъ голосомъ:

— Я очень огорчена, моя милая. Я считала васъ такой хорошей дѣвушкой и желала, чтобъ вы остались служить у меня.

Весь гнѣвъ Теклы моментально пропалъ. Глаза ея заполнились слезами. Она молча стояла, опустивъ голову, вся фигура ея дышала грустью.

— Зачѣмъ вы это сдѣлали? Развѣ вы не знаете, какъ это дурно и стыдно? Вы такъ еще молоды, только что начинаете жить. Если бы не этотъ позоръ, вы съ вашей красотою и здоровьемъ…

М-ссъ Говардь, вдругъ, не докончивъ фразы, замолчала. Дѣвушка положительно интересовала ее, и хотя смутно становилась понятна ея психологія. — Вашъ любовникъ служитъ у насъ? — спросила она.

Удавленная такимъ прямымъ вопросомъ, Текла подняла голову, и, встрѣтивъ устремленный на нее дружелюбный взглядъ, отрицательно покачала головою.

— Скажите же мнѣ, кто онъ? Если мнѣ удастся его розыскать, я заставлю его жениться на васъ.

Щеки Теклы горѣли лихорадочныхъ румянцемъ. Она утерла рукавомъ слезы и опустила глаза.

— Вы не хотите мнѣ сказать?

— Я…я не знаю.

М-ссъ Говардъ не повѣрила ей и рѣшила, что Текла лжетъ.

— Удивительно сколько эти дѣвушки готовы вынести и перестрадать, лишь бы не выдать бросившихъ ихъ возлюбленныхъ, — подумала она, взглянула на часы и сказала разсѣянно:

— Очень жаль. Вы пріѣхали сюда, кажется, изъ Нью-Іорка? Лучше всего для васъ вернуться въ городъ и переговорить съ нимъ. Быть можетъ, онъ согласится жениться на васъ. Если же онъ откажется, отправляйтесь въ пріютъ для беззащитныхъ дѣвушекъ. Вы знаете, гдѣ онъ помѣщается?

— Да, мадамъ.

— Вотъ и отлично. Уходъ за вами будетъ великолѣпный.

Черезъ полчаса Текла вышла изъ дому. Въ рукахъ у нея былъ небольшой узелокъ. Не желая встрѣтиться съ Молли, она пересѣкла лужайку, пробралась лѣсомъ до изгороди и перелѣзла черезъ нее. Очутившись на проѣзжей дорогѣ, Текла машинально отправилась въ Сингъ-Сингъ. Только отецъ оставался у нея теперь, но скоро у нея будетъ еще и ребенокъ. Немудрено, что ее влекло къ тюрьмѣ, гдѣ томился единственный дорогой ей человѣкъ.

Я не стану подробно останавливаться на послѣдующихъ мѣсяцахъ, въ теченіе которыхъ она постоянно мѣняла мѣста. Въ приличныхъ домахъ никто не соглашался нанять ее. Она прожила всю зиму въ Сингъ-Сингѣ, зарабатывая деньги мытьемъ половъ въ очень подозрительныхъ притонахъ. Она охотно ходила стирать и взамѣнъ ее кормили и давали пріютъ на ночь. Если не было работы, она просила милостыню и ночевала гдѣ-нибудь въ сараѣ. Приходилось терпѣть всевозможныя лишенія, непріятности и надо было только удивляться, какъ она еще жива.

Ея дѣвочка родилась въ сарайчикѣ прачки, у которой Текла стирала бѣлье. М-ссъ Флаберти, вдова съ двумя дѣтьми, сочувствовала Теклѣ, и, какъ чумы, боялась всякихъ пріютовъ, и потому, когда приблизилось время родовъ, прачка пріютила ее у себя. Черезъ нѣсколько дней послѣ родовъ, Текла была уже опять на ногахъ и за работою. Бѣлья накопилось у прачки за ея болѣзнь цѣлая груда, и она весело принялась стирать и гладить, присматривая въ тоже время за мальчиками м-ссъ Флаберти и за своимъ ребенкомъ.

Три мѣсяца провела Текла въ домѣ прачки, всецѣло поглощенная своимъ ребенкомъ, и, радуясь тему, что у нея есть хоть такой убогій кровъ для дѣвочки. Когда Кати была здорова и весела, то Текла была безпредѣльно счастлива, но стоило только ребенку немного прихворнуть и мать приходила въ полное отчаяніе. Если ребенокъ плакалъ, Текла волновалась. Однажды вечеромъ, когда она, сидя на порогѣ дома, кормила ребенка грудью, ей пришла въ голову мысль, что необходимо сшить дѣвочкѣ бѣлье и удалить ее поскорѣе изъ дома вѣчно пьяной теперь и скандалившей м-ссъ Флаберти.

Заботы о ребенкѣ невольно какъ то отразились на отношеніяхъ Теклы къ старику отцу. Отецъ, можетъ быть, будетъ также нуждаться въ ея поддержкѣ, какъ нуждалась въ этомъ, послѣднее время, мать. По тюремнымъ правиламъ свиданія давались черезъ каждые два мѣсяца. Текла аккуратно навѣщала отца и съ каждымъ разомъ находила его все болѣе и болѣе измѣнившимся: память его замѣтно слабѣла, здоровье тоже. Вѣсть о смерти Катрины глубоко потрясла его. Сгорбившись сидѣлъ онъ за плетеніемъ веревочныхъ половиковъ, совершенно разбитый и подавленный своими личными несчастьями и тѣми невзгодами, которыя свели въ могилу его Катрину. О томъ, что у Теклы ребенокъ, онъ ничего не зналъ, во время беременности она ни разу не была у него, а навѣстивъ его послѣ рожденія дѣвочки, она умолчала про нее. Ей не хотѣлось нанести ему новый ударъ и это заставило ее молчать. Она знала, что отецъ не будетъ ни презирать, ни упрекать ее, но станетъ еще болѣе безпокоиться и волноваться за нее. Она вскорѣ убѣдилась, что когда онъ выйдетъ изъ тюрьмы, ей придется взять на себя всѣ заботы о немъ.

Мысль о домѣ и новыхъ обязанностяхъ не давала ей покоя. Необходимо было раздобыть работу. Не никуда не брали на мѣсто съ ребенкомъ и по неволѣ ей пришлось прожить у прачки до осени.

Она подумывала о возвращеніи въ Нью-Іоркъ, надѣясь, что Эмелина поможетъ ей, когда узнаетъ все, но ей какъ то не хотѣлось обращаться къ сестрѣ. Можетъ быть, удастся пристроиться въ складѣ или на фабрикѣ, а ребенка можно будетъ оставлять у кого-нибудь на день. Въ Нью-Іоркѣ легче найти работу. Осень быстро приближалась, нечего было думать оставаться здѣсь на зиму, необходимо, не медля, отправиться въ городъ и розыскать тамъ Эмелину.

Въ послѣднихъ числахъ октября перешла она Королевскій мостъ. Цѣлую недѣлю добиралась она до Нью-Іорка, останавливалась по дорогѣ въ трактирахъ и салонахъ, если находила работу и можно было переночевать тамъ. Она заработала за это время всего два доллара и кромѣ этихъ денегъ у нея не было ничего.

Было двѣнадцать часовъ, но она торопилась и не стала терять времени на ѣду. Она сѣла въ вагонъ трамвая, затѣмъ пересѣла въ трамвай, идущій по Третъей авеню, и доѣхала до Тридцатой улицы. Дойдя до мастерской, гдѣ работала Эмелина, она открыла дверь и съ сильно бьющимся сердцемъ вошла въ комнату. Ей не вѣрилось, что сестра можетъ не обрадоваться ей, но сама она не могла простить Эмелинѣ послѣднюю ужасную сцену. Можетъ быть, Эмелину разсердитъ ея неожиданное появленіе. Она направилась къ дверямъ, рѣшивъ подождать сестру на улицѣ. — Что вамъ нужно?

— Здѣсь Эмелина Фишеръ?

— Миссъ Фишеръ? Нѣтъ, она уже нѣсколько мѣсяцевъ, какъ ушла отъ насъ.

— Она ушла? Куда?

— Не знаю.

Увидѣвъ передъ собою широко раскрытую дверь, Текла быстро вышла на улицу. Она не знала, что ей предпринять теперь. Нельзя было расчитывать найти мѣсто, гдѣ бы ее согласились держать съ ребенкомъ.

Глава XVIII.

Дора прогостила у мисстриссъ Говардъ цѣлую недѣлю вмѣстѣ съ мисстриссъ Вандемеръ и Дикомъ. Домъ былъ полонъ молодежи, но Дора скучала и дни тянулись для нея томительно скучно. Дика она почти не видѣла; онъ усиленно ухаживалъ за миссъ Джеральдиной Блокъ Уильсонъ, единственной наслѣдницей четырехъ милліоннаго состоянія, и совершенно позабылъ о существованіи Доры. Мисстриссъ Говардъ еще больше подзадоривала его, доказывая ему всю нелѣпость брака съ Дорой и выгоды, связанныя съ женитьбой на хорошенькой бойкой Джеральдинѣ. Дикъ сперва было возмутился такимъ совѣтомъ, во вскорѣ подпалъ подъ чары богатой наслѣдницы. Впослѣдствіи Дора никакъ не могла понять, что такое случилось у Говардовъ что сразу измѣнило отношеніе Дика къ ней. Она отлично понимала одно, что чуть было не утратила на всегда любовь Дика. Она ничуть не ревновала его къ Джеральдинѣ; Дора принадлежала къ числу тѣхъ немногихъ женщинъ, которымъ чувство ревности совершенно недоступно и непонятно. Она страдала, видя, что она утратила всякій интересъ въ глазахъ Дика. Дора сильно осунулась и поблѣднѣла за эту недѣлю. Мисстриссъ Вандемеръ рѣшила, что она больна и настаивала, чтобы Дора легла въ постель. Та отказалась на отрѣзъ. Она проводила цѣлые дни на крыльцѣ, прислушиваясь къ долетавшимъ до нея изъ сада веселымъ молодымъ голосамъ. Насталъ послѣдній вечеръ ихъ пребыванія у Говардовъ. Джеральдина отправилась гулять съ Гарри, однимъ изъ своихъ поклонниковъ, измѣнивъ своему обычному кавалеру Ричарду. Вернувшись домой, она объявила, что выходитъ замужъ за Гарри. Ричардъ сидѣлъ на ступенькахъ въ мрачномъ настроеніи. Выслушавъ сообщеніе Джеральдины, онъ молча поднялся и спустился въ садъ. Объявленіе о помолвкѣ не произвело особаго впечатлѣнія на Дору: всѣ ее мысли были сосредоточены на Ричардѣ и она искренно безпокоилась за него.

На обратномъ пути въ Нью-Іоркъ Дикъ усѣлся рядомъ съ Дорою, и она робко протянула ему свою руку, онъ крѣпко сжалъ ее и удержалъ ее въ своей. Самолюбіе его было глубоко уязвлено измѣною Джеральдины. Въ сущности она совсѣмъ не нравилась ему, онъ находилъ ее слишкомъ самостоятельной и прозаичной. Но она раздражала его, привлекала его своею поразительною уравновѣшенностью, умомъ, оригинальностью и красотою. Онъ привыкъ легко покорять женщинъ и не могъ допустить, чтобы Джеральдина устояла противъ него, но лично къ ней онъ былъ вполнѣ равнодушенъ и даже не желалъ обладать ею. Теперь ему было совѣстно на себя и онъ приходилъ въ бѣшенство при одной мысли, что она такъ легко обошла его.

Ричардъ былъ заурядный, средній юноша, со всѣми качествами и недостатками, присущими современной молодежи. Новое хорошенькое лицо быстро привлекло къ себѣ все его вниманіе и, весь отдавшись охватившему его увлеченію, онъ почти что и не вспоминалъ о Дорѣ. Но вотъ имъ пренебрегли, оскорбили его самолюбіе и онъ съ радостью и благодарностью принялъ изъявленіе неизмѣнной любви и преданности его друга дѣтства.

Страсть его къ Дорѣ разгоралась все сильнѣе и сильнѣе съ каждымъ днемъ. Она вскорѣ замѣтила, что его уже не удовлетворяютъ ея увѣренія въ любви, что ему мало быть съ нею, обмѣняться съ нею нѣжнымъ взглядомъ. Его волненіе и раздражительность въ присутствіе третьихъ лицъ, его все возрастающая потребность въ ея ласкахъ и желаніе ласкать ее казалось ей страннымъ и непонятнымъ. Но она съ радостью шла на встрѣчу его желаніямъ и въ упоеніи страсти забывала всѣ свои недавнія тревоги.

Ричардъ прожилъ дома мѣсяцъ, а затѣмъ отецъ отправилъ его въ Пенсильванію на нефтяные промысла для ознакомленія на практикѣ съ этимъ дѣломъ, которое со временемъ должно было всецѣло перейти въ его руки. На каникулы онъ вернулся домой и вскорѣ опять уѣхалъ съ агентомъ отца и цѣлымъ штатомъ помощниковъ, которые должны были заняться на мѣстѣ разработкой проекта проведенія желѣзной дороги. Ричарду не было времени скучать, но все же онъ предпочелъ бы попутешествовать по Испаніи или Швейцаріи, какъ въ прошломъ году. Агентъ былъ человѣкъ энергичный и обойти его было не легко. Волей неволей Ричарду пришлось серьезно взяться за работу. Онъ жилъ окруженный дѣловою сутолкою и страшно уставалъ отъ непривычной, напряженной работы. На него наводили уныніе эти безконечныя, необозримыя равнины. Его все сильнѣе и сильнѣе тянуло назадъ въ Нью-Іоркъ. Здѣсь вовсе не было женскаго общества, и Дора казалась ему теперь вдвое милѣе и дороже. Онъ часто съ грустью мечталъ о свиданіи съ нею. Онъ впервые испытывалъ тоску пo родинѣ; въ прежніе его отлучки онъ уѣзжалъ по доброй волѣ и жилъ такъ, гдѣ ему приходила фантазія.

Онъ писалъ теперь Дорѣ, какъ безумно влюбленный человѣкъ. Писалъ онъ, правда, съ большими перерывами, когда тоска особенно сильно одолѣвала его. Бывало, попавъ на уединенную ферму среди преріи или въ только что возникшую деревню, въ которой не было еще ни единаго дерева и ни одной женщины, онъ съ отчаянія садился писать и посылалъ Дорѣ три или четыре письма заразъ. Дора хранила всѣ его письма какъ драгоцѣнности и радовалась, получая отъ него такія нѣжныя строки. Два или три раза въ недѣлю къ ней заходила Лу и Дора каждый разъ читала ей выдержки изъ писемъ Дика.

За послѣднее время Лу стало все чаще казаться, что разрывъ ея отношеній съ Эдомъ неизбѣженъ. Во первыхъ, онъ быть всецѣло теперь увлеченъ своимъ новымъ знакомымъ. мистеромъ Уиллеромъ и его планами. Онъ почти ни о чемъ другомъ и не говорилъ. Онъ за зиму нѣсколько разъ съѣздилъ въ Альбани, надо было сдѣлать докладъ о постройкѣ больницы для чахоточныхъ, ходатайствоватъ о расширеніи поля дѣятельности Государственной благотворительной коммиссіи и представить проэктъ улучшенія жилищъ.

— Со временемъ, — говорилъ онъ Лу, — законъ будетъ требовать, чтобы посреди каждаго дома, въ которомъ oтдаются квартиры, былъ большой дворъ, чтобы всѣ жильцы имѣли бы много воздуха и свѣта.

Онъ говорилъ обо всемъ этимъ съ такимъ же увлеченіемъ, съ какимъ Ричардъ писалъ Дорѣ о своей любви.

Иногда и Эдъ говорилъ ей, что онъ ее любить, но, Боже, какъ это выходило у него серьезно! Онъ, казалось, старался подавить въ себѣ всякія проявленія страсти. Ее сердило его самообладаніе, хотя она и не сознавалась себѣ въ этомъ и отъ души завидовала Дорѣ. Ей мало было такой разсудительной, спокойной любви. Иногда, встрѣчаясь съ нимъ глазами, она испытывала пріятныя, волнующія чувства при звукѣ его голоса, въ которомъ порою слышалась неподдѣльная нѣжность, и въ такія минуты ей хотѣлось испытать, что такое страсть. Но онъ быстро приходилъ съ себя и разсѣивалъ всякую иллюзію, объясняя ей истинный ужасающій смыслъ только что пережитаго волненія.

— Страсть облагораживаетъ мужчину, такъ какъ дѣлаетъ его отцомъ, — говорилъ онъ ей. — Я не вѣрю, что бы родъ людской навсегда былъ изгнанъ изъ рая. И ты и я, мы оба можемъ вернуться туда, если нашей цѣлью будетъ не только съѣдать плодъ, но и выращивать его.

Сперва его странное ухаживанье только удивляло ее.

Подумавъ, она пришла къ заключенію, что, когда она выйдетъ замужъ, у нея, вѣроятно, будутъ дѣти, во всякомъ случаѣ надо быть готовымъ къ этому. Ей уже мерещилась пріятная перспектива имѣть своего ребенка. Но о своихъ мечтахъ она ничего не говорила Адамсу. Она начинала понимать, что дѣти для него важнѣе любви, и, какъ это ни странно, ревновала его къ нимъ!

— Я бы хотѣла имѣть дѣтей, но ему я ничего не скажу, а то выйдетъ такъ, точно я подкупаю его, чтобы онъ меня любилъ, — говорила она себѣ.

Конечно, ни Лу, ни Дора не касались этихъ вопросовъ въ своихъ разговорахъ. Странно было бы затрагивать такіе вопросы, которые взрослые такъ тщательно избѣгали даже упоминать въ ихъ присутствіи.

Если бы не ея оригинальный женихъ, Лу никогда и не задумалась бы надъ вопросомъ о материнствѣ. Дора, по природѣ склонная къ тихой семейной жизни, взглянула бы на этотъ вопросъ гораздо проще, но до сихъ поръ ей не приходилось еще задумываться надъ его разрѣшеніемъ.

Въ маѣ Ричардъ вернулся домой и ему разрѣшили отдохнуть мѣсяцъ другой на свободѣ. Осенью онъ долженъ былъ поступить на одну изъ желѣзныхъ дорогъ, собственникомъ которой состоялъ его отецъ, и постепенно пройти всѣ должности. Съ его пріѣздомъ начались терзанія Доры. Теперь ея соперникомъ былъ Нью-Іоркъ. Неровность отношеній къ ней Дика поражала и огорчала ее, но стѣснять его свободу она не хотѣла. Лишь бы знать, что онъ ее любитъ, а тамъ пусть дѣлаетъ, что хочетъ. Какъ то разъ онъ грубо поговорилъ съ нею и видимо стремился поскорѣе уйти отъ нея. Дора старалась успокоить себя увѣреніями, что не надо обращать вниманіе на такія мелочи, что онъ не можетъ, наконецъ, вѣчно сидѣть съ нею, ему необходимо общество и развлеченія. Восторгъ ея не зналъ границъ, когда, послѣ періода пренебреженія, онъ опять сталъ посвящать ей все свое время.

Они часто гуляли въ паркѣ, вечеромъ къ нимъ присоединялась и мисстриссъ Вандемеръ. Иногда въ паркъ заходили судья и мистеръ Вандемеръ, занятые серьезными разговорами.

Какъ то вечеромъ Дора и Ричардъ вышли изъ дому, перешли улицу и направились въ паркъ. У калитки стояла Эмелина. Она обернулась и внимательно слѣдила за ними, пока они открывали запертую на ключъ калитку и вошли въ паркъ. Она случайно встрѣтилась глазами съ Ричардомъ, онъ не утерпѣлъ и еще разъ взглянутъ на нее. Она поняла, что онъ что-то говоритъ о ней своей спутницѣ. Ричарда поразило меланхолически страстное выраженіе ея лица.

— Какое оригинальное лицо у нея, — сказалъ онъ.

— Но моему, она красавица. Лу находитъ ее только интересной.

— Какъ жаль, что я не разсмотрѣлъ ее, какъ слѣдуеть. Она кажется мнѣ и красивой, и интересной.

— Какъ я хотѣла бы походить на нее, — проговорила Дора.

— Ты! — воскликнулъ онъ. — Зачѣмъ это тебѣ понадобилось?

Они шли нѣсколько поодаль другъ отъ друга и разговаривали въ полъголоса. Нѣжная листва придавала какой то своеобразный оттѣнокъ лунному свѣту. Весною вся природа оживаетъ. Даже если вѣтра нѣтъ, шелестъ травы не умолкаетъ. Изъ кустовъ доносится какой то таинственный шопотъ, слышится трескъ распускающихся почекъ.

— Развѣ ты не знаешь, что лучше тебя нѣтъ никого на свѣтѣ, — сказалъ Дикъ. — Всѣ остальные привлекаютъ лишь мимоходомъ мое вниманіе. Ты одна совершенство для меня.

— Но если бы я была красавицей, и бы тебѣ больше нравилась и доставляла бы больше наслажденія.

Дикъ съ удивленіемъ посмотрѣлъ на нее. Онъ зналъ, что она говоритъ вполнѣ искренно и смутно начиналъ догадываться о силѣ ея чистой любви къ нему и о ея полной покорности его волѣ. Къ сожалѣнію, этотъ проблескъ сознанія продолжался не долго и страсть вновь заговорила въ немъ.

Ричардъ часто заходилъ днемъ въ комнату Доры. Никто изъ домашнихъ не протестовалъ противъ этой привычки, усвоенной имъ съ дѣтства. Но какъ-то разъ судья рано вернулся домой, засталъ ихъ врасплохъ вмѣстѣ и остался очень недоволенъ, замѣтивъ ихъ возбужденный, лихорадочный видъ и неестественный блескъ глазъ. Онъ не сдѣлалъ имъ никакого замѣчанія, но въ тотъ же вечеръ высказалъ мисстриссъ Вандемеръ свое мнѣніе на этотъ счетъ.

— Предоставляю вамъ переговорить съ Ричардомъ, — сказалъ онъ. — Я не могу позволить, чтобы они видѣлись на единѣ въ ея комнатѣ, это, наконецъ, неприлично.

— Какія глупости, — обидѣлась за сына мисстрисъ Вандемеръ.

— Я рѣшительно противъ этого, — упрямо настаивалъ на своемъ судья. — Все это было хорошо, пока они были еще дѣтьми, но не теперь.

Съ этого момента Дикъ и Дора стали обманывать своихъ родителей и видѣться тайкомъ.

Ричардъ кипѣлъ негодованіемъ на судью, нервничалъ и мучилъ Дору. Онъ достигъ того возраста, когда одна платоническая любовь уже не удовлетворяетъ мужчину, и бѣдная Дора пала жертвой его проснувшейся чувственности. Она безпредѣльно любила его и отдалась ему всею своею чистою душою.

Свѣтало. Дора всю ночь простояла на колѣняхъ возлѣ своей кровати, она была взволнована и смущенна и врядъ ли могла молиться.

Съ дѣтства она росла, окруженная непонятными ей традиціями и предразсудками. Теперь въ эту ужасную минуту ей не на что было опереться, кромѣ шаткихъ убѣжденій, патетическихъ молитвъ и экзальтированности, порожденной религіозными мечтаніями. Она горячо любила Дика всею своею неиспорченною душою, любовь доставляла ей отраду, а позднѣе она спасла ее отъ полнаго отчаянія.

Ричардъ не добивался теперь свидѣться съ нею наединѣ. Совѣсть начинала его мучить. Онъ видѣлся съ нею въ присутствіи своей матери и иногда цѣловалъ ее въ лобъ или волоса. Но пока Дора была счастлива. Весь міръ казался ей окутаннымъ сумерками и дивно прекраснымъ. Но время шло. Дора, погруженная въ свои счастливыя мечты, не замѣчала странную, разительную перемѣну въ отношеніяхъ къ ней Ричарда. Отчасти ее вводилъ въ обманъ и самъ Дикъ своею преувеличенною нѣжностью къ ней. Онъ уже успѣлъ остыть къ ней и старался преувеличенною нѣжностью искупить передъ ней свою вину. Но вскорѣ она замѣтила его охлажденіе и поняла все, что для нее крылось подъ этимъ ужаснымъ открытіемъ.

Глава XIX.

Недѣлю спустя послѣ первой встрѣчи съ Эмелиною, Ричардъ, выходя изъ парка, опять столкнулся съ нею возлѣ калитки. Онъ пристально посмотрѣлъ на все. Онъ никогда не позволялъ себѣ цинично-нагло оглядывать встрѣчную женщину, но если она нравилась ему, то онъ безъ церемоніи разглядывалъ ее. Во взорѣ его было въ такихъ случаяхъ такъ много искренняго восхищенія и увлеченія, что женщины ничуть не чувствовали себя оскорбленными имъ. Такъ было и теперь. Эмелина ничуть не обидѣлась, не улыбнулась и даже не отвернулась отъ него. По натурѣ она была совсѣмъ не кокетка, скорѣе напротивъ. Отличительная ея черта была склонность все принимать трагически. Долгіе годы мрачныхъ думъ и постояннаго недовольства своею скромною судьбою не прошли для нее безслѣдно и наложили на нее свой мрачный отпечатокъ.

Эмелина совершенно измѣнилась, о прежней худой, неловкой дѣвочкѣ теперь не было и помина. Къ двадцати годамъ она была поразительно хороша и привлекательна, ея фигура поражала своею красотою, гибкостью и чувственностью. Въ ея мрачныхъ глазахъ свѣтилось ненасытное желаніе наслажденій. Но всѣ ея страсти были чисто головныя. Удовлетворять свои чувственные порывы не входило въ ея разсчеты. Она мечтала о видномъ положеніи въ обществѣ и о власти и убѣдилась, что сможетъ этого достигнутъ только благодаря своему красивому, пышному тѣлу. Поэтому она тщательно оберегала себя отъ всякихъ искушеній, отлично одѣвалась и холила свое прекрасное тѣло, которое должно было обезпечить ей то, о чемъ она мечтала еще ребенкомъ.

Съ тѣхъ поръ, какъ она жила вполнѣ самостоятельно, прошелъ уже цѣлый годъ. Владѣлецъ магазина, у котораго она состояла на службѣ, вполнѣ оцѣнилъ ея прекрасную фигуру и эффектную внѣшность и рѣшилъ, что многія французскія модели привлекутъ къ себѣ большее вниманіе публики, если нарядить въ нихъ Эмелину. Эмелина съ увлеченіемъ принялась изучать разныя эффектныя позы, необходимыя для ея новой должности. Она имѣла громадный успѣхъ, денежныя дѣла шли отлично. Ея великолѣпныя платья не стоили ей ни единаго цента и, кромѣ того, она еще получала еженедѣльно двадцать пятъ долларовъ за свою службу. Теперь она получила возможность нанять себѣ комнату на Тридцать-третьей улицѣ между Бродвей и Пятой авеню и довольно хорошо обмеблировать ее. Ей каждый день приходилось сталкиваться съ самыми разнообразными людьми. Изъ окна своей комнаты она видѣла, какъ они входили и выходили изъ ресторана Вальдорфа. Теперь уже она не чувствовала себя не на мѣстѣ среди нарядной гуляющей публики и часто прогуливалась по Пятой авеню. Мужчины засматривались на нее, но этимъ пока все и ограничивалось. Но Эмелина отлично понимала, что скоро настанетъ день ея полнаго торжества.

Въ теченіе всей зимы она ни разу не была у рѣшетки Грамерси парка. Онъ уже не притягивалъ ее къ себѣ, какъ магнитъ, но настала весна и она опять стала иногда заглядывать сюда. Но Грамерси паркъ воскресилъ въ ней прежнія стремленія и неудовлетворенность и она съ грустью подумала, что не настало еще то время когда и для нея раскроется наконецъ калитка заколдованнаго парка.

Въ тотъ вечеръ, когда она встрѣтила Ричарда и Дору у калитки парка, Эмелина вернулась домой совершенно разстроенная и обезсиленная. Встрѣченная ею молодая дѣвушка имѣла въ своемъ распоряженіи все то, о чемъ Эмелина такъ страстно мечтала. Ее холили и баловали, она была богатая, свѣтская дѣвушка, жила среди роскоши, и въ довершеніе всего у нея былъ красивый, изящный женихъ. Настоящее этой дѣвушки было полно счастья, а будущему не грозило никакихъ треволненій. А она, Эмелина, принуждена носить на показъ красивыя платья и выбиваться изъ силъ цѣлый день; она совершенно одинока, никто ее не любитъ, никому нѣтъ до нея дѣла, она сама должна добиваться осуществленія своей мечты, на на чью либо помощь ей нечего разсчитывать. Какъ ей хотѣлось узнать, что такое шепнулъ про нее молодой человѣкъ своей спутницѣ.

Встрѣтившись вторично, она въ отвѣтъ на его пристальный взоръ устремила на него свои темные глаза, которые такъ и горѣли страстнымъ желаніемъ. Она моментально овладѣла собою и приготовилась къ рѣшительному сраженію.

На Ричарда она произвела глубокое впечатлѣніе, тѣмъ болѣе, что онъ никакъ не ожидалъ ее встрѣтить. Она не походила на публичную женщину и потому онъ рѣшился заговорить съ нею.

— Добрый вечеръ, — привѣтливо сказалъ онъ, застѣнчиво улыбаясь и краснѣя, какъ умѣютъ краснѣть только очень молодые люди. Она полу-закрыла глаза, но все продолжала смотрѣть на него, вспыхнувъ отъ волненія. Ричардъ подумалъ, что онъ смутилъ ее своимъ обращеніемъ и рѣшилъ дѣйствовать дальше.

— Теперь очень хорошо въ паркѣ, не зайдете-ли вы немного пройтись? — сказалъ онъ, движеніемъ руки указывая на паркъ.

— А вамъ не покажется страннымъ, если я приму ваше предложеніе? — Она говорила низкимъ, чрезвычайно музыкальнымъ голосомъ, очень медленно и серьезно выговаривая каждое слово. Ея улыбка и взглядъ были обворожительно трогательны.

— Но развѣ вамъ иногда не надоѣдаетъ однообразіе? — спросилъ онъ. — Жизнь обыкновенно такая сѣрая, скучная. Войдите, пожалуйста.

Она колебалась съ минуту и затѣмъ прошла мимо него въ калитку. Онъ моментально захлопнулъ калитку и оба, внутренно волнуясь, направились по дорожкѣ въ уединенную часть парка и усѣлись на лужайкѣ на скамейкѣ. Эмелина думала, что наконецъ-то судьба улыбнулась ей и ей не хотѣлось упускать изъ рукъ такого случая. Ричарда же, какъ мужчину, близость Эмелины глубоко волновала; онъ былъ еще очень молодъ и потому со свойственнымъ ему легкомысліемъ и порывистостью отдался мощно охватившему его чувству. Онъ не хотѣлъ заводить легкой интриги, но при первомъ же напорѣ сильнаго чувства онъ совершенно забылъ Дору и то глубокое раскаяніе и сознаніе своей вины, которое она въ немъ вызывала. Его новая знакомая привлекала его своею новизною и загадочностью и приковывала къ себѣ все его вниманіе.

Онъ инстинктивно понялъ, что обычный банальный разговоръ ни къ чему съ нею. Онъ немного помолчалъ, не зная, какъ удобнѣе предложить ей мучившіе его вопросы и не находилъ подходящихъ выраженій. Ему приходили въ голову однѣ стереотипныя фразы, которыя онъ не рѣшался даже произнести. Эмелина сосредоточенно думала о немъ, старалсь угадать, что ей дастъ эта встрѣча, и молча ждала, чтобы онъ заговорилъ съ нею.

— Знаете, — сказать онъ, наконецъ, — вы меня чрезвычайно заинтересовали.

Она посмотрѣла ему прямо въ глаза и медленно отвѣтила:

— Очень рада, вы меня также заинтересовали.

Вся ея манера, голосъ, напряженное спокойствіе придавали ея словамъ какое то особенное таинственное значеніе.

— Почему? — спросилъ онъ пріятно удивленный ея отвѣтомъ. Она ничего не отвѣтила, но продолжала глядѣть ему прямо въ глаза.

— Чѣмъ я васъ заинтересовалъ? — добивался онъ настойчиво своего. — Неужели вы мнѣ не отвѣтите?

Но онъ такъ ничего и не добился отъ нея, сверкающіе глаза, устремленные на него, сбивали его съ толку.

— Мнѣ бы очень хотѣлось знать, почему вы такъ часто бываете здѣсь? — смѣло спросилъ онъ.

— Потому что паркъ закрыть для меня, — отвѣтила она съ оттѣнкомъ горечи въ голосѣ.

— Неужели только поэтому? Отчего это васъ такъ волнуетъ? Вѣдь такъ много мѣстъ, куда вамъ открытъ свободный входъ. Вы живете гдѣ-нибудь по близости отсюда?

— Вы думаете, что я вполнѣ обезпечена и что я вольна сама рѣшать, что мнѣ дѣлать и куда идти. Вѣдь такъ? — сказала она, критически наблюдая за нимъ полузакрытыми глазами.

— Да, вотъ именно.

— Я сама заработала это платье, — сказала она, глядя въ сторону. Голосъ ея звучалъ теперь еле слышно и грустно.

— У меня нѣтъ никого близкаго на свѣтѣ, нѣтъ друга. Ребенкомъ я была худая, несчастная, одинокая дѣвочка и всѣ меня ненавидѣли. Мои родные были ужасающе бѣдные люди. Я живу одна въ маленькой комнаткѣ, на наемъ которой у меня какъ разъ только и хватаетъ денегъ. Я зарабатываю двадцать пять долларовъ въ недѣлю. Сегодня я еще не нищая, но завтра же могу оказаться на улицѣ безъ гроша. Скажите мнѣ, отчего существуетъ на свѣтѣ такая несправедливость?

Она была замѣчательно хороша и трогательна въ колеблющемся освѣщеніи сгущающихся сумерекъ. Онъ осторожно взялъ ее за руку. Она дала ему подержать минуту свою дрожащую руку и затѣмъ быстро отдернула ее. Глаза ея наполнились слезами и она грустно прошептала:

— Даже сочувствіе опасно для меня!

— Нѣтъ, нѣтъ, — возразилъ онъ горячо. — Зачѣмъ же? Позвольте мнѣ быть вашимъ другомъ?

— Это немыслимо, — отвѣтила она. — Развѣ вы могли бы быть моимъ другомъ? Зачѣмъ вы меня просите о такихъ вещахъ? Какъ трудно было уберечь себя и честно пробиваться впередъ. Мое одиночество ужасно, но въ немъ мое единственное спасеніе.

Большинство людей очень сострадательны. Наибольшею силою обладаютъ тѣ страсти, которыя застаютъ человѣка врасплохъ и завладѣваютъ его сердцемъ. Ричардъ былъ глубоко тронутъ. Когда Эмелина отправилась домой, Ричардъ пошелъ проводить ее.

— Не поднимайтесь наверхъ, — сказала она, останавливаясь передъ подъѣздомъ и кладя свою руку ему на рукавъ.

— Почему? Пожалуйста, примите меня.

— Нѣтъ. Не сегодня, — нерѣшительно прибавила она. — Мнѣ надо сперва все обдумать. Хочется вѣрить, что вы не похожи на большинство мужчинъ, — но — я… она въ замѣшательствѣ замолчала.

— Хорошо, — сказалъ онъ, цѣлуя ея руку. — Я буду вамъ вѣрнымъ другомъ и вы можете распоряжаться мною, какъ хотите.

— Вы очень добры.

— Пойдемте со мною въ театръ.

Она посмотрѣла на него, видимо колеблясь, принять ли ей приглашеніе или отказаться.

— Можно будетъ зайти за вами завтра вечеромъ?

— Такъ скоро?

— Позвольте зайти къ вамъ не надолго?

— Только не сегодня.

— И такъ до завтрашняго вечера. Я буду у васъ въ половину восьмого.

Онъ медленно пошелъ прочь, сердце усиленно билось, мысли спутались. — Что за дивная женщина, — думалъ онъ. — Какая страстная, и вмѣстѣ съ тѣмъ какая сила воли. Какъ она трогательна со своимъ мужествомъ и одиночествомъ. Я докажу ей, что я не похожъ на большинство мужчинъ. — У него промелькнула мысль о Дорѣ. Какъ онъ теперь горько раскаивался въ своей минутной слабости, но въ глубинѣ души онъ надѣялся, овладѣть и Эмелиною. Онъ увидѣлъ Дору только на слѣдующій вечеръ. Онъ уже не любилъ ее больше, въ немъ бушевала теперь страстная, безумная любовь къ Эмелинѣ.

Онъ готовъ былъ проводить съ Эмелиною каждый вечеръ, но она рѣшительно воспротивилась этому.

— Нѣтъ, — говорила она. — Я не хочу васъ видѣть два дня, а то слишкомъ привяжусь къ вамъ. — Все это сопровождалось томными взглядами, сулившими неисчерпаемое блаженство тому, кому она въ минуту опьяненія страстью, рѣшилась бы отдаться.

— Зачѣмъ вы не вѣрите мнѣ, — спрашивалъ онъ ее. — Отчего вы не хотите быть счастливой съ много?

— Мнѣ нельзя. Это слишкомъ опасно для меня. Кромѣ моей чести у меня почти ничего нѣтъ. А у васъ такъ много. Если бы я разонравилась вамъ, вы не стали бы скучать обо мнѣ. Но я могу серьезно увлечься вами и если бы вы меня бросили, я погибла бы.

Но стоило ей только заговоритъ съ нимъ въ этомъ тонѣ и онъ съ юношескимъ пыломъ начиналъ ее увѣрять, что она ему дороже, чѣмъ жизнь, и что она причиняетъ ему ужаснѣйшія муки своими колебаніями и предосторожностями.

Вечерами, когда она была одна, Эмелина дѣятельно занималась украшеніемъ своей комнаты. Ей оклеили стѣны новыми обоями, одна полоска была темно синяя, другая янтарнаго цвѣта. Благодаря содѣйствію ея хозяина ей удалось выбрать то, что ей нравилось, съ условіемъ выплатить за забранное по частямъ. На окна она повѣсила темно синія занавѣси съ выпуклыми бронзовыми фигурами. На кушетку она накинула кусокъ сукна и бросила нѣсколько яркихъ подушекъ. Японская ширма почти совершенно закрывала узенькую бѣлую кровать и бѣлый эмалированный туалетный столъ. На газовые рожки она надѣла красные бумажные абажуры. Они вышли очень пышными и были украшены атласными лентами. Затѣмъ она сшила себѣ два капота съ низкимъ вырѣзомъ у шеи и безъ рукавовъ. Одинъ былъ изъ бѣлаго шелка, другой изъ краснаго. Окончивъ всѣ эти приготовленія, она сказала Ричарду, что теперь онъ можетъ притти къ ней. Онъ каждый день присылалъ ей по дюжинѣ великолѣпныхъ розъ. Онѣ отлично сохранялись и Эмелина наполняла ими хорошенькіе кувшины и вазы съ ледяною водою. Въ комнатѣ, благодаря абажурамъ, царилъ пріятный полусвѣтъ и красный цвѣтъ не казался такимъ рѣзкимъ, кричащимъ. Напротивъ, получалась цѣлая гамма нѣжныхъ тоновъ. Послѣ перваго вечера, проведеннаго въ ея комнатѣ, Ричардъ вернулся домой въ состоянія полной невмѣняемости. Она ловко и умѣло возбуждала въ немъ чувственность. Ричардъ принималъ всѣ ея взгляды за выраженіе неподдѣльнаго чувства, а красивыя позы, которыя она принимала, все больше опьяняли его. Ричардъ удивлялся и восхищался благородству женщины, которая умѣла такъ сильно любитъ и такъ себя сдерживать и не допускала себя до паденія. Онъ благословлялъ небо за ея чистоту и мужество и приходилъ въ отчаяніе отъ ея непоколебимой твердости. Онъ долженъ былъ удовлетворить свою страсть, иначе онъ могъ сойти съ ума.

Онъ все еще вѣрилъ, что со временемъ онъ женится на Дорѣ. Но вся его нѣжная жалость къ ней исчезла теперь подъ напоромъ бурной страсти и любви къ Эмелинѣ. Дора не видѣлась съ нимъ цѣлыми днями. Въ ея обществѣ онъ былъ мраченъ и разсѣянъ. Такая перемѣна поразила ее и она стала доискиваться причины. На ея умоляющіе взоры, на ея встревоженные вопросы онъ отвѣчалъ съ мальчишескимъ нетерпѣніемъ или съ циничной враждебностью, совершенно чуждой его натурѣ. Онъ сталъ явно избѣгать ея общества. На нее напалъ страхъ.

Какъ то ночью она вдругъ заболѣла. Она нѣсколько дней была въ полубезсознательномъ состояніи. Когда она пришла въ себя, то почувствовала какую то таинственную перемѣну въ своемъ организмѣ. Убитая отчужденностью Ричарда, сознаніемъ, что онъ уже больше не любитъ ее, что все теперь кончено, она лежала и дрожала при мысли о той трагедіи, которую ей еще предстояло пережитъ.

Ричардъ ничего не зналъ о ея болѣзни: его не было дома. Онъ уѣхалъ въ субботу вдвоемъ съ Эмелиною на Виллетъ Пойнтъ. Она согласилась провести къ нимъ воскресенье. Они впервые поѣхали вмѣстѣ за городъ. Покинувъ городъ и выѣхавъ на гладкую деревенскую дорогу, тянувшуюся между лугами и огородами, пылкому влюбленному казалось, что экипажъ уноситъ его въ какой то призрачный рай.

Наконецъ, когда передъ ними заблестѣло громадное водное пространство и на самомъ берегу среди деревьевъ показалась одноэтажная гостинница, Ричардъ умоляюще пожалъ руку Эмелины. Ахъ, если бы она только была бы по добрѣе съ нимъ теперь. А затѣмъ? У него была смутная, нелепая мечта о томъ, какъ было бы хорошо прожить здѣсь съ нею вдвоемъ всю свою жизнь. Она не отняла у него своей руки, но откинулась назадъ въ экипажѣ и задумчиво смотрѣла вдаль на бѣлые паруса.

Къ закату они вышли погулять и отправились на поросшій травой отлогій беретъ; у ихъ ногъ текла рѣка. Они молча провожали глазами удалявшіеся въ проливъ пароходы и наблюдали, какъ вода постепенно пріобрѣтала тускло-лиловый оттѣнокъ. До нихъ слабо доносился призывный звукъ трубы, затѣмъ, гдѣ то за ихъ спиной и напротивъ, черезъ рѣку, изъ форта Шюлеръ грянули ружейные выстрѣлы, возвѣщавшіе заходъ солнца. Выстрѣлы громко раскатились по воздуху и эхо дружно подхватило ихъ. Ричардъ и Эмелина молча прислушивались къ грохоту, пока онъ не замеръ наконецъ. Настала тишина и послышалось чириканье воробьевъ и голоса насѣкомыхъ, пробуждающихся только къ вечеру. Онъ опять посмотрѣлъ на нѣжившееся рядомъ съ нимъ красивое тѣло. Онъ встрѣтилъ ея взоръ, устремленный на него и опять увидѣлъ въ немъ тотъ жгучій томный призывъ, на который онъ уже не разъ откликался, каждый разъ встрѣчая съ ея стороны отпоръ.

— Зачѣмъ вы меня такъ искушаете, Эмелина? — спросилъ онъ.

— Развѣ? У меня и въ помыслахъ нѣтъ ничего подобнаго. Я просто счастлива побыть съ вами, вотъ и все.

— Я знаю, что вы это дѣлаете не преднамѣренно. Оттого-то оно такъ и дѣйствуетъ на меня. Я не могу больше выносить эту пытку. Развѣ вы не можете любить меня, вѣрить мнѣ и быть счастливою?

— Но и люблю васъ. И я вамъ вѣрю. Оттого-то я и пріѣхала сюда.

— Эмелина, — нерѣшительно проговорилъ онъ. — Я сказалъ имъ въ гостинницѣ… что… что вы моя жена.

— Ахъ!.. — вскричала она, быстро поднимаясь. — Зачѣмъ вы это сдѣлали? Зачѣмъ вы испортили нашу чудную поѣздку? Я была такъ счастлива!

— Но, Эмелина, — бурно запротестовалъ онъ, — чѣмъ же я испортилъ нашу поѣздку?

— Какъ вы могли это сдѣлать? Какъ вы могли рѣшиться на это? Я не могу теперь вернуться туда. Мы должны поѣхать домой.

Она стремительно встала, отвернулась отъ него и закрыла лицо руками.

— Эмелина, — вскричалъ онъ, доведенный до полнаго неистовства мыслью вернуться теперь домой. — Не уходите — не надо намъ уѣзжать. Если вы останетесь со мною, то на обратномъ пути домой можно будетъ гдѣ-нибудь обвѣнчаться.

Она быстро повернулась къ нему, опустилась рядомъ съ нимъ на колѣни и свирѣпо посмотрѣла на него.

— Вы серьезно говорите? — спросила она.

— Конечно, вѣдь, вы сами знаете, что да.

— Я вѣрю вамъ, — сказала она. — Но мы должны обвѣнчаться сегодня же вечеромъ. Я ничего не могу вамъ дать, кромѣ себя, не я хочу стать вашею женою съ незапятнанною честью.

— Отлично, — сказалъ онъ. — Мы поѣдемъ въ колледжъ Пойнтъ.

Онъ былъ и подавленъ и возбужденъ. Передъ нимъ промелькнулъ образъ Доры, но его чувства были слишкомъ сильно возбуждены и онѣ побѣдили.

Глава XX.

Ни мать, ни отецъ никогда не стѣсняли Ричарда и онъ всегда уходилъ, куда и когда хотѣлъ, не спрашиваясь. Вернувшись домой отъ Эмелины во второмъ часу ночи, онъ былъ очень удивленъ, узнавъ, что его отецъ еще не ложился и ждетъ его. Дикъ былъ въ отвратительномъ настроеніи и не зналъ, какъ ему примирить прошедшее съ настоящимъ. Эмелина была замужемъ за нимъ всего еще недѣлю и уже горячо настаивала на томъ, чтобы онъ объявилъ своимъ родителямъ о своей женитьбѣ. Ей хотѣлось поскорѣе воспользоваться тою роскошью и довольствомъ, о которыхъ она такъ много мечтала съ дѣтскихъ лѣтъ. Положеніе Дика было очень тяжелое и онъ почти теперь и не думалъ о Дорѣ, весь поглощенный своими личными непріятностями. Но отецъ съ первыхъ же словъ совершенно ошеломилъ его.

— Знаешь-ли Дикъ, — спросилъ мистеръ Вандемеръ, пристально всматриваясь въ лицо вошедшаго въ библіотеку сына, — что Дора серьезно заболѣла?

Ричардъ поблѣднѣлъ, какъ смерть, и не сводилъ глазъ съ лица отца. Онъ моментально все понялъ.

— Нѣтъ, сэръ, — прошепталъ онъ, — я ничего не зналъ объ этомъ.

— Необходимо, чтобы ты тотчасъ же женился на ней. Я очень огорченъ и я не могу тебѣ сказать, какъ мнѣ больно за моего стараго друга, котораго ты такъ оскорбилъ. Онъ страшно золъ на насъ всѣхъ. Боюсь, что онъ никогда не проститъ ни тебя, ни Дору. Я считаю своимъ долгомъ предупредить тебя избѣгать по возможности всякой встрѣчи съ судьею. Ты, конечно, немедленно женишься на Дорѣ. Онъ не будетъ присутствовать на вашемъ вѣнчаніи.

Ричардъ съ ужасомъ слушалъ, что говорилъ ему отецъ, совѣсть мучила его.

— Боже мой! — воскликнулъ онъ, бросился въ кресло и горько зарыдалъ.

Отецъ холодно посмотрѣлъ на него, удивленный его несдержанностью. Онъ не понималъ причины отчаянія сына.

— Слушай, Дикъ, — проговорилъ онъ, — дѣло сдѣлано, горевать теперь поздно, все равно ничего не подѣлаешь. Нѣтъ причины приходить въ такое отчаяніе.

— Но я не могу на ней жениться.

— Что ты сказалъ?!

— Я не могу на ней жениться. Я — какой же я дуракъ! — я уже женатъ.

Мистеръ Вандемеръ не вѣрилъ своимъ ушамъ: Дикъ вѣрно бредитъ или онъ не такъ его понялъ, какъ слѣдуетъ.

— Такъ-ли я тебя понялъ: ты женился на другой особѣ?

Ричардь утвердительно кивнулъ головой. Мистеръ Вандемеръ повернулся къ нему спиною и уставилъ глаза въ полъ. Молчаніе длилось всего нѣсколько минутъ, но Ричарду казалось, что прошло нѣсколько часовъ.

— Отчего ты не скажешь мнѣ хоть что-нибудь, — не вытерпѣлъ, наконецъ, Дикъ.

— Что же ты желаешь услышать отъ меня? Что бы я тебѣ ни сказалъ, ты все же подлецъ и останешься имъ. Кто она такая? Что у тебя съ нею произошло и какія у тебя были намѣренія?

Ричардъ разсказалъ отцу о своей встрѣчѣ съ Эмелиною, его увлеченіи и женитъбѣ.

— Бѣдняжка Дора, — проговоритъ мистеръ Вандемеръ и его строгое, суровое лицо вдругъ сдѣлалось нѣжнымъ. Затѣмъ онъ повернулся лицомъ къ сыну и сую проговорилъ:

— Совѣтую тебѣ уѣхать съ женою за границу. Года черезъ два можешь вернуться назадъ съ нею, такъ будетъ удобнѣе во всѣхъ отношеніяхъ. Думаю, что ты попалъ въ надежныя руки. Я все разскажу самъ судьѣ и твоей матери. Попрощайся съ нею и скажи, что я тебя посылаю за границу. Завтра зайдешь утромъ въ контору получить деньги на поѣздку.

Мистеръ Вандемеръ былъ далеко не трусъ и не лицемѣръ. Онъ живо вспомнилъ нѣкоторые эпизоды изъ своей молодости и не могъ бросить камнемъ въ сына. Онъ протянулъ руку. Ричардъ крѣпко пожалъ ее и, не желая встрѣтиться съ устремленнымъ на него взоромъ отца, торопливо вышелъ изъ комнаты.

На слѣдующій день судья Престонъ вошелъ въ комнату своей больной дочери и, подойдя къ ея кровати, въ немногихъ словахъ сообщилъ ей о женитьбѣ Ричарда и объ его отъѣздѣ. Затѣмъ онъ ушелъ, уступивъ мѣсто сидѣлкѣ и послалъ за докторомъ.

Дора шестъ мѣсяцевъ не вставала съ кровати. Она почти все время бредила, когда же къ ней возвращалось сознаніе, она жалобно просила, чтобы ей дали умереть. Отецъ хотѣлъ перевести ее на другую квартиру, ему было противно присутствіе дочери въ его домѣ. Но докторъ энергично запротестовалъ и судьѣ пришлось волей-неволей покориться.

— Будьте поласковѣе съ нею, если только она выдержитъ и не лишится разсудка, — сказалъ ему докторъ. — Необходимо, чтобы при ней постоянно находилась сидѣлка, иначе она можетъ сдѣлать попытку кончить самоубійствомъ. Сильно сомнѣваюсь, чтобы ея ребенокъ выжилъ.

Судья ухватился за эту мысль, какъ утопающій за соломинку. Вся его доброта съ дочери ограничивалась тѣмъ, что онъ больше не появлялся въ ея комнатѣ и больше не видѣлся съ Дорою.

Входъ въ его домъ былъ закрытъ для Вандемеровъ. Лу какъ-то зашла навѣстить свою подругу, но судья рѣшительно объявилъ ей, что его дочь больна и что онъ не желаетъ, чтобы въ ея комнату входилъ кто-нибудь другой, кромѣ двухъ сидѣлокъ и доктора. Что съ Дорою, держалось въ большомъ секретѣ.

Дора умоляла, чтобы ей дали умереть, но сама она никогда не рѣшилась бы на самоубійство. Она боялась погубить душу своего ребенка. Она готова была умереть вмѣстѣ съ нимъ и съ благодарною улыбкою пошла бы на встрѣчу смерти. Но убить своего ребенка она не могла. Она была страшно напугана суровымъ отношеніемъ къ ней отца, мысли ея путались отъ слабости. Въ бреду она постоянно дѣлала попытки спасти своего ребенка то отъ какой-то неминуемо грозящей ему опасности, то отъ смерти. Онъ представлялся ей свѣтло-волосымъ мальчикомъ, такимъ, какимъ былъ въ дѣтствѣ Ричардъ. Часто, умоляя Бога о смерти, она безсознательно прислушивалась къ зарождавшейся въ ней новой жизни и ради ребенка старалась успокоиться и не волноваться.

Послѣ рожденія ребенка ее трудно было разлучить съ нимъ и она часами лежала, держа его у себя на рукахъ. Какъ только сидѣлка брала у нея ребенка, она начинала безпокоиться. Она засыпала только тогда, когда сидѣлка, видя, что съ больной ничего не подѣлаешь, клала ребенка на подушку рядомъ съ нею. Какъ только опасность миновала и Дора стала вставать ненадолго съ постели, къ ней пришелъ ея отецъ. Сидѣлка тотчасъ же по его появленіи вынесла изъ комнаты ребенка, на котораго судья не обратилъ ни малѣйшаго вниманія. Онъ всталъ передъ кроватью дочери и, сурово глядя на ея опущенную голову, объявилъ ей, что какъ только она оправится настолько, чтобы выходить, онъ отошлетъ ее въ деревню на поправку. Когда же совершенно поправится, то можетъ вернуться домой, если, конечно, захочетъ.

— Ребенка завтра же отдадутъ въ какой-нибудь пріютъ, — продолжалъ судья. — Я позабочусь о томъ, чтобы его усыновили хорошіе, достойные люди. О твоемъ грѣхѣ никто не знаетъ и, быть можетъ, тебѣ удастся избѣжать на этомъ свѣтѣ всѣхъ послѣдствій твоего позора. Что же касается твоей души, то я неустанно буду молить Бога, чтобы Онъ помиловалъ ее.

Дора молча выслушала отца. Она вся похолодѣла и застыла, ни единаго крика не вырвалось у нее. Оставшись одна въ комнатѣ, она вздрогнула, ухватилась руками за голову и напрягла всѣ свои усилія, чтобы найти выходъ изъ того ужаснаго положенія, въ которое ее ставилъ судья. Куда именно онъ отошлетъ ея ребенка? Она знала, что отецъ ей этого не скажетъ, всѣ ея разспросы ни къ чему не приведутъ. Завтра у нея отнимутъ ея дорогого малютку, а безъ него жизнь теряла всякій смыслъ. Она посмотрѣла въ окно на мрачную, холодную улицу. Былъ канунъ Новаго года. Мимо ея оконъ прошла веселая гурьба молодежи съ трубами, видимо направляясь на Бродвей. Ночь быстро надвигалась и въ паркѣ одинъ за другимъ зажигались фонари. Утромъ шелъ дождь, затѣмъ быстро сдѣлалось очень холодно и деревья покрылись легкимъ покровомъ инея, который теперь казался синеватымъ при свѣтѣ фонарей. На улицѣ лежалъ тонкій слой снѣга, на тротуарѣ была гололедица. Она украдкою обвела глазами свою комнату. Въ ея ласковыхъ сѣрыхъ глазахъ появилось несвойственное имъ выраженіе хитрости. Вошла сидѣлка и стала укладывать спать ребенка.

— Мнѣ хочется кое что перерыть въ моемъ письменномъ столѣ, — сказала она, улыбаясь сидѣлкѣ, — и въ ящикахъ. Я такъ давно не открывала ихъ!

Всѣмъ ея маленькимъ капиталомъ, доставшимся ей по наслѣдству отъ покойной матери, завѣдывалъ ея отецъ, который выдавалъ ей проценты по мѣрѣ надобности. Она зачастую брала у отца пo 100 долларовъ на свои личные расходы и прятала ихъ въ нижній ящикъ своего письменнаго стола. Она выдвинула ящикъ, вынула портмоне, въ которомъ оказалось четырнадцать долларовъ. Она вынула ихъ и украдкою спустила въ карманъ своего капота. Она облокотилась на столъ, вынула изъ коробки листъ почтовой бумаги и конвертъ и торопливо написала:

— Дорогая Лу, я въ ужасномъ состояніи и обращаюсь къ тебѣ въ своемъ горѣ. Лу, у меня родился ребенокъ и они хотятъ отнять его у меня. Я постараюсь унести его въ безопасное мѣсто и, можеть бытъ, умру на улицѣ. Лицо, доставившее тебѣ эту записку, скажетъ тебѣ, гдѣ искать моего ребенка. Какъ только ты получишь эту записку немедленно поѣзжай за нимъ. Ради Бога не медли и скрой его отъ моего отца. Если я не умру, то непремѣнно буду у тебя я возьму къ себѣ моего ребенка. Я пишу второпяхъ, боюсь, какъ бы не увидѣла сидѣлка. Поѣзжай сейчасъ же на нимъ.

Она написала на конвертѣ адресъ Лу и затѣмъ сдѣлала слѣдующую приписку:

— «Прошу лицо, нашедшее моего ребенка, позаботиться о немъ и доставить эту записку по адресу.»

Она вложила записку въ конвертъ, запечатала его и положила въ карманъ.

— Я не буду раздѣваться, — сказала она, — я только прилягу немного. Такъ пріятно быть одѣтой. Я скоро встану. Мнѣ такъ надоѣло лежать.

Съ тѣхъ поръ какъ Дора стала поправляться, у нея въ комнатѣ поставили кровать для сидѣлки. Ребенокъ спалъ съ матерью на занавѣсками въ альковѣ. Когда Дора прилегла, онъ спалъ крѣпкимъ сномъ.

Она пролежала четыре часа, прислушиваясь къ шелесту переворачиваемыхъ сидѣлкою страницъ. Наконецъ, та погасила лампу. Дора посмотрѣла на свои часы. Было десять часовъ. Въ одиннадцать она поднялась съ кровати и набросила на голову легкій платокъ, который туго завязала подъ подбородкомъ. Она побоялась открыть свой шкапъ, желая избѣжать всякаго лишняго шума. Она осторожно приподняла ребенка, завернула его въ стеганное одѣяло, пришпилила къ нему записку, адресованную на имя Лу и, раздвинувъ занавѣски, прошла въ комнату. Дойдя до дверей она остановилась и осторожно повернула ручку. Крадучись, спустилась она по лѣстницѣ, безшумно отомкнула запоры у входныхъ дверей, вышла на улицу и закрыла на собой дверь. Теперь главная опасность уже миновала. Ступеньки подъѣзда и тротуары были покрыты гололедицей, но она шла, ничего не замѣчая, и ни разу не поскользнулась. Она быстро добѣжала до Третьей авеню и сѣла въ вагонъ трамвая, направлявшійся въ сѣверную часть города; кондукторъ и пассажиры съ любопытствомъ посматривали на нее, но она не замѣчала обращенныхъ на нее недоумѣвающихъ взоровъ. Всѣ чувствовали, что тутъ что то не ладно: ея блѣдное, встревоженное лицо, ея странный костюмъ, ребенокъ, завернутый въ стеганное одѣяло, невольно возбуждали всеобщее вниманіе. Они сознавали, что надо ей протянуть руку помощи, но оставались равнодушными свидѣтелями той страшной трагедіи, которую несомнѣнно переживала молодая женщина. Дора успѣла уже обдумать весь планъ дѣйствій; она сошла съ трамвая на Шестьдесятъ седьмой улицѣ и, собравъ послѣдній запасъ силъ, еле дотащилась со своею ношею до воспитательнаго дома. Она дико озиралась по сторонамъ, тщетно стараясь отыскать глазами колыбель, которая до сихъ поръ всегда стояла возлѣ входныхъ дверей воспитательнаго дома. Лишь бы не уронить ей ребенка! Она должна сперва сдать его въ воспитательный домъ, а потомъ можно и умереть. Она позвонила, закрыла глаза и прислонилась къ стѣнѣ, стараясь побороть дурноту. Вдругъ она почувствовала, что кто то поддерживаетъ ее. У все осторожно взяли изъ рукъ ребенка и Дора свалилась на тротуаръ въ глубокомъ обморокѣ.

Она пришла въ себя въ прихожей на скамейкѣ, одна сестра милосердія поддерживала ее, другая омывала ей лицо холодною водою и растирала ей руки. Нѣсколько поодаль стояла третья сестра милосердія съ Доринымъ ребенкомъ на рукахъ и смѣялась, глядя какъ онъ весело барахтался, хваталъ ее за чепецъ, не переставая весело ворковать.

— Видите какой онъ веселенькій, — успокаивала ее сестра милосердія.

— Онъ, вѣдь, мальчикъ?

— Да.

— Вы уже выбрали ему имя?

— Да.

— Вотъ и отлично. Мы всегда рады знать настоящія имена нашихъ дѣтей.

— Вы — вы нашли записку?

— Да, вотъ она.

— Вы пошлете за нею, какъ только я уйду отсюда?

— А вы развѣ собираетесь уходить?

Дора вопросительно посмотрѣла на нее.

— Разъ вы желаете оставить ребенка у насъ, вы должны сами положить его въ колыбель, — мягко сказала сестра. — Тогда онъ уже становится нашъ: такое у насъ уже правило. Но эта процедура въ сущности только одна формальность. Можетъ быть, вы пожелаете остаться у насъ пока совершенно не поправитесь и сами будете ходить за ребенкомъ. У насъ это разрѣшается. Когда вы поправитесь и если у васъ будетъ достаточно средствъ, чтобы воспитать его, вамъ отдадутъ его обратно.

Дора прижалась головою къ груди сестры и заплакала. Она была спасена. Она знала, что если она теперь уйдетъ отсюда, то умретъ.

Ребенокъ былъ въ безопасности и только теперь Дора поняла, что идти куда-нибудь въ такомъ видѣ прямо немыслимо. Ей очень хотѣлось теперь жить. Она любила своего бѣднаго, маленькаго, веселаго сына и не могла рѣшиться на разлуку съ нимъ. Она опять впала въ полу-безсознательное состояніе. Ее уложили въ кровать; она смутно сознавала, что ребенокъ лежитъ тутъ же рядомъ съ нею и успокоенная его близостью вскорѣ заснула.

На слѣдующее утро Дору разбудилъ ея сынъ. Онъ вплотную придвинулся къ ней и своими крохотными, маленькими рученками хваталъ ее за лицо. Увидя, что мать проснулась, онъ весело сталъ дрыгать ногами, сморщилъ свое личико, мигалъ и радостно ворковалъ.

— Дорогой ты мой, — прошептала она. — Моя невинная крошка.

Она хотѣла было взять его на руки, но не въ состояніи была даже и рукою двинуть. Она невольно закрыла глаза. Она была еще очень слаба и совершенно не въ состояніи была сдѣлать хоть какое-либо движеніе. Она долго пролежала въ полу-забытъѣ, прислушиваясь къ воркованью своего сына, властно требовавшаго ея вниманія, и съ слабою улыбкою наблюдала за его попытками раскрыть ея полу-закрытые глаза. Она сознавала гдѣ она находится. Она часто бывала здѣсь прежде, всегда привозила съ собою игрушки дѣтямъ и разныя мелочи матерямъ. Она всегда охотно возилась съ дѣтворой и играла съ ними. Комната была большая, широкая съ высокимъ потолкомъ, съ обѣихъ сторонъ были громадныя окна, въ которыя врывались цѣлые снопы свѣта. Вдоль всей комнаты въ два ряда стояли кровати, которыя никогда не пустовали. Какъ теперь, такъ и прежде, эта громадная, залитая свѣтомъ комната глубоко умиляла Дору. Судьбѣ угодно было сблизить ее съ этими несчастными и безпомощными матерями, не знавшими, гдѣ имъ приклонить голову, если бы ихъ временно не пріютилъ у себя воспитательный домъ. Дора понимала ихъ теперь, прежняя таинственность, окутывавшая ихъ, исчезла. Ей не хотѣлось мстить своему оскорбителю, она даже не считала себя опозоренною. Страха она не испытывала теперь никакого. Она съ нѣжною грустью вспоминала Ричарда и это было единственное облако, омрачавшее то счастье, которое ей доставлялъ ея ребенокъ. Образъ возлюбленнаго все болѣе тускнѣлъ по мѣрѣ того какъ она все сильнѣе привязывалась къ своему сыну. Послѣдній одинъ существовалъ теперь для нея.

Рано утромъ въ комнатѣ поднялась обычная возня. Купали дѣтей. Нѣкоторыя матери лежали больныя и вмѣсто нихъ дѣтей купали сидѣлки. Въ комнатѣ раздавались голоса матерей и дѣтей. Ей хотѣлось поболтать со своимъ крошечнымъ сыномъ, который выражалъ явные признаки недовольства ея невниманіемъ къ его нуждамъ. Если бы только она смогла выкупать, прибрать его и спѣть ему пѣсенку! Рядомъ съ нею шла веселая возня. Одна изъ матерей, очевидно. совершенно поправившаяся, шумно играла съ своею малюткою. Она катала ее по кровати, подбрасывала въ воздухъ и ласково теребила ее. Въ веселомъ тонѣ ея голоса слышалась грустная, патетическая нотка, невольно наводившая на мысль, что эта молоденькая дѣвушка уже многое успѣла пережитъ тяжелаго на своемъ вѣку.

— Какъ, ты опять хочешь груди! — говорила Текла. — Ахъ ты мошенница! Не къ чему было обзаводиться зубами въ такомъ случаѣ. Вотъ что выдумала, ни за что не позволю кусатъ меня! Срамъ какой, а еще большая дѣвочка!

Дора раскрыла глаза и увидѣла въ двухъ трехъ шагахъ отъ своей кровати молодую мать лѣтъ семнадцати не больше. Ея исхудалое лицо и фигура ясно говорили о только что перенесенной тяжелой болѣзни, но несмотря на ея плохой видъ отъ нея такъ и вѣяло молодостью и здоровьемъ. Поймавъ устремленный на все взоръ Доры, она посадила свою дѣвочку на полъ и подошла къ сосѣдкѣ.

— Васъ кажется совершенно забыли, — сказала она. — Сидѣлки всегда очень заняты по утрамъ. Вамъ придется подождать съ полъ-часа, пока до васъ дойдетъ очередь. Позвольте мнѣ все вамъ устроить, какъ слѣдуетъ.

Дора хотѣла было ей отвѣтить, но отъ слабости не къ состояніи была выговорить ни слова. Въ отвѣть на дружелюбное предложеніе она тихо заплакала.

— Сперва я займусь вашимъ маленькимъ, — сказала Текла. — Нѣтъ, нѣтъ, успокойтесь, я никуда не унесу его. Сейчасъ притащу сюда лоханку и полотенца.

Она убѣжала и, вернувшись, поставила лоханку на стулъ рядомъ съ кроватью такъ, чтобы Дорѣ было виденъ процессъ купанія.

— Боже мой, какой драчунъ! — удивилась она. — Никакъ мальчикъ, очень рада. Вотъ такъ, ну ка посмѣй только еще разъ меня ударить! Смотри ты у меня. Да, господинъ человѣкъ, я сразу догадалась, что ты мальчикъ. Ну, теперь, берегись.

Она окунула его въ лоханку и, смѣясь, стала проводить мокрой губкой по его тѣльцу и плескать на него водою. Его никогда въ жизни такъ не купали, но онъ покорно подчинялся и не плакалъ. Онъ фыркалъ и плескался и съ удовольствіемъ далъ себя вымыть и вытереть, не переставая все время дрыгать руками и ногами. Дора съ волненіемъ и безпокойствомъ слѣдила за купаніемъ сына. Волненіе пошло ей впрокъ и она почувствовала приливъ силъ. Глаза уже не закрывались сами, на щекахъ появился легкій румянецъ. Все ея тѣло какъ будто вдругъ согрѣлось. Ни одно лѣкарство не подѣйствовало бы такъ быстро.

— Пожалуй, лучше мнѣ не тормошитъ васъ, — сказала Текла. — Вы еще такъ слабы.

— Благодарю васъ, — прошептала Дора. — Если бы вы знали, какъ вы мнѣ помогли. Я теперь вѣрно скоро поправлюсь, — прибавила она и ея губы задрожали.

— Конечно. Если бы вы видѣли, какая я была страшная, когда пришла сюда.

Спустя минуту Дора заснула. Она настолько окрѣпла, что смогла взять на руки своего ребенка. Когда она опять раскрыла глаза, то очень удивилась, увидя дѣвушку, купающую ея мальчика рядомъ съ ея кроватью.

— Зачѣмъ вы его опять купаете? — взволнованно спросила она, не замѣчая въ своемъ возбужденіи какъ ей легко теперь говорить.

— Нечего сказать и спали же вы! Развѣ вы не знаете, что теперь опять уже утро?

— Не можетъ быть?

— Видъ у васъ сегодня гораздо лучше.

— Да, я хорошо себя чувствую.

Дора была очень изумлена, когда дѣвушка, покончивъ туалетъ ея сына, стала кормить его грудью.

— Онъ предпочитаетъ грудъ соскѣ, — весело заявила она. — Я вчера нѣсколько разъ кормила его. Смѣшно было смотрѣть на мою Кэти. Раньше я все никакъ не могла отнять ее отъ груди, ну, а съ тѣхъ поръ какъ появился соперникъ, она очень охотно сосетъ ложку.

Съ этими словами она нагнулась и, поднявъ съ пола свою дѣвочку, усадила ее къ себѣ на колѣни. Кэти дружелюбно наблюдала за своимъ соперникомъ и время отъ времени тянулась къ нему, чтобы погладить его по головкѣ или тыкала свой маленькій кулачекъ въ грудь матери, отъ которой и она была не прочь.

— Мнѣ очень жаль, что скоро придется уйти отсюда, — нѣсколько грустно проговорила Текла. — Мнѣ бы такъ хотѣлось побыть здѣсь, пока вы не поправитесь совсѣмъ.

— Вы скоро уйдете? Мнѣ такъ жаль.

— Я совсѣмъ поправилась и пора уходить отсюда. Моя кровать нужна уже кому-нибудь другому, къ тому же я не могу сидѣть дольше сложа руки. Надо какъ можно скорѣе отыскать себѣ мѣсто.

Въ глазахъ ея появилось испуганное выраженіе. Да, скорѣе бы ей найти работу, а то бѣда, не отдадутъ ей ея Кэти.

Глава XXI.

Лу была очень встревожена: прошло цѣлыхъ шесть мѣсяцевъ со времени ея послѣдняго свиданія съ Дорой и она еще не разу не видалась съ нею за все это время. Она знала, что Дора при смерти и очень безпокоилась за исходъ болѣзни. Первое время Лу даже и не подозрѣвала, чѣмъ такъ сильно больна ея пріятельница. Мисстриссъ Сторсъ такъ же до нѣкоторой степени раздѣляла тревогу дочери и чтобы хоть немножко ее успокоить отправилась къ мисстриссъ Вандемеръ разузнать о здоровьѣ больной. Вернувшись домой отъ сестры, она сказала Лу, что отъ нихъ положительно что-то скрываютъ.

— Мнѣ не удалось ничего узнать. Сусанна держала себя, по моему, очень странно. Помяни мое слово, тутъ есть какая то тайна и болѣзнь Доры только ширма, чтобы скрыть правду отъ всѣхъ.

Лу отлично знала способность матери превращать муху въ слона и всѣхъ заподозрѣвать, но все же она не на шутку встревожилась. Она вспомнила Дика и у нея промелькнула мысль, не вышло-ли у него какой-нибудь крупной размолвки съ Дорой. Черезъ нѣсколько дней онѣ узнали о неожиданномъ отъѣздѣ Дика.

— Я такъ и знала! — воскликнула мисстриссъ Сторрсъ. — Меня не проведешь! Я сейчасъ же замѣтила, что между судьею и Сусанною пробѣжала черная кошка. Навѣрное произошло нѣчто ужасное. Страшно подумать даже о такомъ скандалѣ.

— Что ты говоришь? — возмутилась Лу. — Не понимаю какъ тебѣ могутъ приходить въ голову такія мысли?

— Все возможно, моя милая, какъ вы это не было ужасно. Такіе случаи очень часты, къ сожалѣнію. Ты сама скоро увидишь, какъ я была права, такъ тщательно оберегая тебя отъ той грязи, которой изобилуетъ жизнь. Но ты еще такъ мало знаешь жизнь!

Лу не слушала, что ей говорить мать. Извѣстіе объ отъѣздѣ Дика перепугало ее не на шутку. Должно быть, случилось нѣчто ужасное, а то бы онъ никогда не рѣшился уѣхать, зная, что Дора такъ опасно больна. Но что же могло произойти между ними? Она нѣсколько разъ заходила къ Престонамъ, но ни разу не могла добиться свиданія съ Дорою. Дворецкій объявлялъ ей то, что миссъ Дорѣ сегодня немного лучше, то, что ей хуже, но что съ нею такою, чѣмъ именно она больна, онъ не зналъ. Лу видѣлась и съ судьею, который категорически заявилъ ей, что запрещаетъ всякія свиданія съ Дорою и проситъ не пытаться завязать съ нею переписку.

— Она, вѣроятно, поправится, — сказалъ онъ ей холодно. — На этотъ счетъ можете быть вполнѣ спокойны. Но я не желаю, чтобы она теперь видѣлась по своими знакомыми. Какъ только можно будетъ, я сейчасъ же дамъ вамъ знать.

Добиться отъ него другого отвѣта не было никакой возможности. Онъ не хотѣлъ пускать постороннихъ къ дочери, но лгать и сказать, что докторъ запретилъ всякіе визиты къ больной, онъ не рѣшался. Во избѣжаніе огласки необходимо было временно устранить отъ Доры всѣхъ ея друзей. Такая продолжительная болѣзнь, конечно, вызоветъ толки, но лучше это, чѣмъ если узнаютъ настоящую причину, заставлявшую его уединить ее отъ всѣхъ. Онъ былъ готовъ рѣшительно на все, не переступая, конечно, предѣловъ законности, только бы скрыть отъ свѣта позоръ своей дочери.

Онъ по своему любилъ свою дочь. По его мнѣнію, она навсегда опозорила себя и совершила величайшее преступленіе, на которое способна женщина. Его представленіе о нравственности, раздѣляемое сотнями сытыхъ, богатыхъ людей, не выходило за предѣлы шаблоннаго пониманія. На его взглядъ женщина должна быть чиста и неиспорчена и должна умѣть повиноваться. Всякія проявленія нѣжности и сочувствія со стороны мужчины доказывали бы, по его мнѣнію, лишь полную безхарактерность. Онъ требовалъ отъ мужчинъ твердость характера, желѣзную силу воли и суровое, безпристрастно-холодное отношеніе къ окружающимъ.

Справедливость требуетъ замѣтить, что онъ много выстрадалъ за время Дориной болѣзни и что его первое рѣшеніе относительно дальнѣйшей судьбы дочери было значительно суровѣе того, которое онъ сообщилъ ей. Онъ даже упрекалъ себя въ излишней слабости по отношенію къ ней, въ неумѣніи до конца выдержать характеръ. Честно ли онъ поступаетъ, прибѣгая ко лжи и утайкѣ, чтобы спасти свое имя отъ громкаго скандала? Въ правѣ ли отъ избавлять дочь отъ должнаго возмездія на ея ужасный грѣхъ? Не обязанъ-ли онъ открыто отречься отъ нея, хотя и любитъ ее?

Итакъ, онъ объявилъ дочери о своемъ рѣшеніи отнять у нея ребенка и отдать его кому нибудь на усыновленіе, ей же онъ милостиво разрѣшилъ остаться жить у него въ домѣ.

Онъ былъ очень пораженъ и совершенно убитъ горемъ, когда ему сообщили о ея побѣгѣ. Она должно быть помѣшалась, иначе онъ не могъ объяснитъ себѣ ея поступка. Ему казалось немыслимымъ, чтобы его дочь настолько утратила всякое представленіе о стыдѣ, чтобы открыто объявить всему свѣту о своемъ материнствѣ. Онъ скорѣе бы понялъ, если бы она ненавидѣла своего ребенка, а не любила его. Да, несомнѣнно, у нея былъ бредъ, когда она бѣжала изъ дому. Необходимо сейчасъ же принять мѣры къ ея розыску. Онъ рѣшилъ не обращаться въ полицію, а поручить дѣло частному агенту. Все было вскорѣ устроено и судья нетерпѣливо сталь ждать результатовъ. Онъ просидѣлъ все первое января въ полномъ одиночествѣ съ спущенными занавѣсями у себя въ библіотекѣ, погруженный въ мрачную мысль. Жива ли она? Неужели всѣ теперь узнаютъ правду? Ему рисовалась мрачная картина: его обезумѣвшая дочь блуждаетъ одна ночью по городу. Мысли о страданіяхъ мучили его, онъ не столько страшился ея смерти, сколько того скандала, который неминуемо тогда разразился бы, онъ боялся сплетенъ и толковъ людей своего круга.

День былъ почти на исходѣ, а свѣдѣній все еще не было. Въ восемь часовъ въ библіотеку вошелъ дворецкій и нерѣшительно доложилъ, что миссъ Лу желаетъ видѣть судью. Судья сердито нахмурился.

— Я уже говорилъ ей, сэръ, что вы никого не принимаете, не она ни за что не хочетъ уйти, не повидавшись сперва съ вами.

— Я не приму ее, — медленно проговорилъ судья.

Дворецкій повернулся къ двери, которая быстро распахнулась и въ комнату влетѣла Лу. Глаза ея возбужденно горѣли, густая краска заливала ея щеки.

— Мнѣ необходимо повидаться съ Дорою, — заявила она пораженному ея неожиданнымъ появленіемъ судьѣ. Голосъ ея сильно дрожалъ, но тонъ былъ очень рѣшителенъ. Она, видимо, очень волновалась, но храбро посмотрѣла судьѣ прямо въ глаза.

Онъ выслалъ изъ комнаты дворецкаго и указалъ Лу на стулъ.

— Доры нѣтъ здѣсь, — торжественно проговорилъ онъ, невольно выдавая своимъ тономъ и выраженіемъ осунувшагося лица овладѣвшую имъ тревогу.

— Гдѣ же она? Неужели вы не скажете мнѣ, гдѣ она? Съ нею что-нибудь случилось? Развѣ вы не знаете, какъ мы любимъ другъ друга? Вотъ уже шесть мѣсяцевъ, какъ я не видѣла ее, а она такъ больна.

Въ комнату вошелъ дворецкій, подошелъ къ судьѣ и подалъ ему чью-то визитную карточку. Судья взглянулъ на нее и торопливо вышелъ изъ комнаты.

Черезъ нѣсколько минутъ онъ вернулся въ библіотеку въ очень взволнованномъ состояніи. Онъ закрылъ за собою двери и вопросительно взглянулъ на Лу, какъ будто желая убѣдиться, можно-ли на нее полагаться, не выдастъ-ли она его.

— Я хочу вамъ все разсказать, — сказалъ онъ. — Мнѣ необходима ваша помощь. Кажется, я могу на васъ положиться?

— Говорите — въ чемъ дѣло?

— Она ушла вчера ночью изъ дому въ одномъ капотѣ. Она была въ бреду. Сыщикъ только-что сообщилъ мнѣ, что сегодня ночью въ воспитательный домъ явилась дѣвушка, похожая по описанію на нее, но фамилія ея неизвѣстна администраціи. Она и теперь тамъ. Мнѣ-бы очень хотѣлось, чтобы вы съѣздили со мною туда.

Ему необходимо было узнать, не Дора ли эта дѣвушка, и если это окажется она, то надо тотчасъ увести ее домой. Его тамъ никто не узнаетъ, но онъ предпочелъ бы не показываться, если можно. О ребенкѣ онъ ничего не сказалъ Лу, пусть увидитъ его, если только онъ еще не умеръ.

Лу ужаснулась, узнавъ, гдѣ находится ея подруга, но ее радовало близкое свиданіе съ Дорою и она охотно поѣхала съ судьею въ воспитательный домъ на его лошадяхъ. Они быстро промчались по Лексинтонъ Авеню и повернули за уголъ Шестьдесятъ восьмой улицы.

— Войдите, пожалуйста, а подожду васъ въ экипажѣ, — сказалъ онъ. — Если она тамъ, возьмите ее съ собою. Не говорите имъ, кто она такая. Если будутъ какія-нибудь затрудненія, то я, конечно, самъ явлюсь туда.

Она еле слышала то, что онъ говорилъ, и не успѣлъ еще экипажъ остановиться, какъ она выскочила изъ него, позвонила и тотчасъ же скрылась за захлопнувшейся за нею дверью.

— Я желаю видѣть вашихъ больныхъ, — сказала она, стараясь говорить спокойно. — У насъ случилось большое горе — скрылась дорогая намъ особа — и вы думаемъ, что она, бытъ можетъ, здѣсь. Можно мнѣ заглянутъ въ палаты?

Сестра тотчасъ же провела ее въ длинную комнату, въ которой рядами стояли кровати. Еще не было девяти часовъ и кое-гдѣ горѣли лампы.

— Когда она пришла сюда?

— Вчера ночью. На ней былъ капотъ. Она дѣвушка. Ей девятнадцать лѣтъ. Она…

— Знаю. Если это та, про которую я думаю, то ее нельзя будитъ. Она была въ ужасномъ состояніи, теперь она спитъ и этотъ сонъ можетъ спасти ей жизнь. Вотъ ея кровать.

Лу судорожно ухватилась за руку сестры. На кровати лежала Дора съ мертвенно-блѣднымъ, изможденнымъ лицомъ, а на рукахъ у нея лежалъ ребенокъ.

— Ребенокъ? — прошептала Лу. — Это ея собственный? Дора — моя бѣдная, дорогая Дора!

Сестра поспѣшно увела ее прочь.

— Ее ни въ коемъ случаѣ нельзя будить, — сказала она. — Если желаете, то можете съ нею повидаться завтра утромъ. Но смотрите, будьте осторожнѣе, ей вредно волноваться.

— Когда ее можно будетъ взять домой?

— Завтра виднѣе будетъ, теперь же ничего не могу вамъ отвѣтить.

Сраженная, убитая сдѣланнымъ ею открытіемъ, Лу, спотыкаясь, дошла до экипажа, сѣла на свое мѣсто, и откинувшись назадъ, судорожно зарыдала. Прошло нѣсколько минутъ, прежде чѣмъ она настолько овладѣла собою, чтобы передать судьѣ слова сестры милосердія.

— И вы увѣрены, что это Дора, вы не ошиблись?

— Нѣтъ, нѣтъ, я не ошиблась. Ребенокъ ея?

— Да.

— Но гдѣ же Дикъ?

Судья ничего не отвѣтилъ ей.

— Гдѣ Дикъ?

— Замолчите! — хрипло проговорилъ судья, чуть не задыхаясь отъ бѣшенства. — Я не желаю слышатъ его имени.

Ужасное проклятіе сорвалось съ его губъ.

Лу молча рыдала, судья съ усиліемъ совладалъ съ собою. Подъѣзжая къ дому, онъ медленно проговорилъ:

— Пожалуйста, возьмите на себя заботы о Дорѣ и какъ только будетъ возможно, перевезите ее домой. Ребенка — его можно будетъ оставить такъ же, гдѣ онъ теперь.

Лу съ удивленіемъ взглянула на него.

— Что вы говорите? — спросила она, но раньше, чѣмъ онъ успѣлъ отвѣтить ей, Лу вдругъ сообразила истинный характеръ его отношеній къ Дорѣ, и что она, несчастная, должна была пережитъ на эти шесть мѣсяцевъ.

— Какъ вы обращались съ Дорой все это время? — рѣзко спросила она. — Отвѣтьте мнѣ на мой вопросъ. Неужели вы думаете, что она согласится оставить тамъ своего ребенка? Не оттого-ли она и убѣжала изъ вашего дома? Что вы ей грозили съ нимъ сдѣлать?

Онъ съ удивленіемъ взглянулъ на Лу. Какія она говорила странныя слова. Онъ раскаивался, что довѣрилъ ей свою тайну. Онъ моментально сдѣлался чрезвычайно холоденъ и сдержанъ, замолчалъ и почувствовалъ себя очень нехорошо въ ея присутствіи. Лу также замолчала, теперь ей стала понятна длинная трагедія Дориныхъ страданій, дальнѣйшій планъ дѣйствій уже былъ готовъ.

— Если позволите, кучеръ отвезетъ васъ домой, — сказалъ судья, выходя изъ экипажа.

— Я предпочитаю пройтись пѣшкомъ.

Онъ протянулъ ей руку и захлопнулъ за нею дверцу.

— Прошу васъ больше не безпокоиться по этому дѣлу. Надѣюсь, вы забудете то, что видѣли.

— Я буду у Доры утромъ, — спокойно сказала она и разсталась съ нимъ.

Придя дохой, она тотчасъ же прошла въ свою комнату. Она не могла ни съ кѣмъ разговаривать сегодня вечеромъ. Ей казалось, что утро никогда не настанетъ, что у нея не хватитъ силъ перенести эту длинную, томительную ночь. Какъ бы ей хотѣлось теперь хорошенько выплакаться въ объятіяхъ Доры! Она не разбиралась въ случившемся и всю ночь проворочалась въ кровати, полная скорби и нѣжной жалости къ своей подругѣ. Передъ ея глазами неотступно, какъ живая, стояла спящая Дора и ея ребенокъ. Но постепенно волненіе нѣсколько улеглось и она стала серьезно обдумывать, какъ ей теперь поступить.

"Она довольно страдала, — думала она, — и не къ чему ей еще навязывать мои горести. Утромъ отправлюсь къ ней и утѣшу ее. Спрошу ее, какъ она хочетъ устроиться и буду ей помогать. Вѣдь, есть же еще счастье на свѣтѣ, доступное и для Доры. Я ни за что не разстанусь съ нею. Я ее увезу куда-нибудь и мы поселимся въ хорошенькомъ, веселенькомъ домикѣ.

Съ этими мечтами она и заснула и во снѣ ей грезился маленькій деревенскій домикъ, залитый солнцемъ садъ и большой заросшій травой дворъ, тутъ же вблизи виднѣлись луга и прохладный лѣсъ съ его таинственнымъ полумракомъ.

Рано утромъ судья Престонъ поѣхалъ въ воспитательный домъ и его тотчасъ же провели къ Дорѣ. Услыхавъ его голосъ, она отвернулась отъ Теклы, которая укачивала ея сына, и испуганно посмотрѣла на отца.

Текла тотчасъ же отошла къ своей кровати, забравъ съ собою обоихъ дѣтей, судья усѣлся на ея мѣсто и пристально посмотрѣлъ на Дору.

— Зачѣмъ ты это сдѣлала?

— Потому, что я боялась.

— Чего ты боялась?

— Ты сказалъ, что возьмешь и увезешь его отъ меня.

— И ты думаешь, что онъ можетъ остаться у тебя? — Развѣ… развѣ ты этого желаешь?

Они взглянули другъ на друга въ полномъ недоумѣніи. Онъ былъ удивленъ и возмущенъ, она очень встревожена.

— Я не могу бросить его, — сказала она. — Онъ мой — мой сынъ. Когда онъ подростетъ, то будетъ знать хоть, кто его мать. Я ему все отдамъ, что у меня есть. Я люблю его, онъ единственное, что мнѣ осталось отъ Ричарда.

Судья вздрогнулъ, точно его ударили. Онъ весь поблѣднѣлъ, глаза загорѣлись сердитымъ блескомъ. Его возмущали слова дочери.

— То есть ты и теперь все еще любишь его?

Дора закрыла глаза, говорить больше было нечего. Защищаться она не могла. Ея отецъ тоже молчалъ, подъ вліяніемъ нахлынувшихъ на него мыслей. Неужели она такъ низко пала, что способна еще любить этого мерзавца? Неужели она не понимаетъ, какъ тяжко согрѣшила, не хочетъ искупить свой грѣхъ, загладить если можно, свою вину? Неужели она думаетъ, что порядочные люди согласятся ее принимать, если она не откажется отъ своего ребенка и признаетъ его своимъ? Неужели она хотѣла навсегда обезчестить и себя и его? Онъ зналъ, что такія исторіи часто случаются съ дѣвушками изъ хорошихъ семей, но что послѣдствія всегда тщательно скрываютъ ото всѣхъ. Ради дочери онъ готовъ былъ заглушить голосъ совѣсти и сдѣлать все, чтобы никто не узналъ про ея позоръ, а она отказалась. Что это сумашествіе, нравственная распущенность или глупое упрямство? Онъ молча всматривался въ лицо дочери, не зная, что ему теперь дѣлать. Мимо него прошла Лу и, наклонившись, поцѣловала Дору въ губы.

— Лу!

Она обняла ее за шею, привлекла ее къ себѣ и жалобно расплакалась.

Судья посмотрѣлъ на нихъ и ему вспомнилась его покойная жена. Она была покорная, незамѣтная женщина и ея потеря ничѣмъ не отразилась на мужѣ. Въ молодости его привлекла къ ней ея нѣжная красота и ея любящая натура. Онъ цѣнилъ ее, какъ хорошую жену, никогда не вмѣшивавшуюся въ его дѣла. Первое время онъ скучалъ безъ нея, какъ скучалъ бы по утратѣ любого предмета, къ которому онъ привыкъ. Но вскорѣ его всецѣло поглотила погоня за блестящей карьерой. Теперь покойная жена вдругъ встала передъ нимъ, какъ живая. Ему представилось, что это не Лу, а его жена стоитъ, обнявъ Дору, и горько рыдаетъ надъ нею. Глаза его затуманились, но это продолжалось недолго, и холодный разсудокъ побѣдилъ проснувшіяся было нѣжныя чувства къ дочери. Онъ былъ радъ, что его жена такъ рано умерла и что ей не суждено было перенести съ нимъ страшный ударъ, нанесенный ему дочерью.

Оставаться здѣсь дольше было пока не къ чему. Уходя, онъ подошелъ съ одной изъ сестеръ и далъ ей свою визитную карточку.

— Я написалъ на карточкѣ номеръ моего телефона, — сказалъ онъ. — Если произойдетъ какое-нибудь ухудшеніе въ состояніи здоровья этой молодой особы, прошу тотчасъ же дать мнѣ знать. Какъ только явится возможность перевести ее, я сейчасъ же возьму ее отсюда.

Онъ застегнулъ пальто, вышелъ на улицу и поѣхалъ домой.

Онъ провелъ весь день въ мрачныхъ думахъ о постигшемъ его несчастіи.

Среди дня онъ опять поѣхалъ въ воспитательный домъ. Надо уговорить Дору. Она слишкомъ изстрадалась и не знаетъ сама, что дѣлаетъ. Онъ объяснить ей, въ чемъ ея долгъ, и она согласится съ нимъ. Онъ пріѣхалъ и засталъ дочь спящей, видъ ребенка, который лежалъ на кровати рядомъ съ нею, подѣйствовалъ на него непріятно и онъ сердито отвернулся. Необходимо переговорить съ него какъ можно скорѣе. Надо, наконецъ, покончить съ этимъ ужасомъ.

Вечеромъ онъ позвонилъ въ воспитательный домъ и справился по телефону сдержаннымъ, холоднымъ тономъ о здоровьѣ «той молодой особы, которую онъ нѣсколько разъ навѣщалъ». Ему отвѣтили, что она почти все время дремлетъ, что ее лихорадитъ и она очень слаба, безпокоить ее теперь ни въ коемъ случаѣ нельзя.

Передъ тѣмъ, какъ уйти, Лу также оставила сестрѣ милосердія свой адресъ.

— Если будетъ малѣйшая опасность, пришлите сейчасъ за мною, — сказала она. — Какъ вы думаете, ея положеніе опасно?

— Конечно, есть опасность. Можетъ быть, она больше и не придеть въ сознаніе, а, можетъ быть, поправится. Все зависитъ отъ крѣпости организма.

На слѣдующее утро судья заѣхалъ опять въ воспитательный домъ. Дора проснулась и слегка могла шевелить руками и поворачивать голову. Говорить съ нею онъ не сталъ, такъ его поразило ея блѣдное, худое лицо, засохшія, нервныя губы. Онъ инстинктивно почувствовалъ, что однимъ словомъ можетъ убить это хрупкое существо, жизнь котораго и безъ того висѣла на волоскѣ. Онъ устремилъ пристальный, мрачный взглядъ на дочь. Она почувствовала на себѣ его взглядъ и заволновалась; ей хотѣлось, то спрятаться отъ этихъ холодныхъ, непріязненныхъ глазъ, то броситься въ объятія отца, котораго она такъ любила и боялась и которому привыкла съ дѣтства повиноваться во всемъ.

Она закрыла глаза, но чувствовала его близость и догадывалась о томъ, что ему такъ хотѣлось сказать ей. Она заплакала и стала бредить. Онъ испуганно всталъ и подозвалъ сидѣлку.

— Что это съ нею? — спросилъ онъ. — Неужели она такъ серьезно больна?

— Ей необходимъ полный покой, — отвѣчала сидѣлка. — Совѣтую вамъ лучше поѣхать домой.

Не успѣлъ судья уйти, какъ явилась Лу и пришла въ полное отчаяніе, узнавъ, что у Доры сильнѣйшій бредъ. Во всемъ она винила судью и не на шутку на него разсердилась.

— Не пускайте его къ ней, — сказала она. — Онъ только волнуетъ ее своимъ присутствіемъ.

— Да, я тоже замѣтила это, жаль, что съ самаго начала не сказали мнѣ, — отвѣтила сидѣлка.

Лу долго просидѣла возлѣ больной Доры. Наконецъ пришелъ докторъ и больная нѣсколько успокоилась.

— Ну, — что, какъ? — спросила Лу съ тревогою въ голосѣ.

— Теперь ничего не могу сказать опредѣленнаго, — отвѣтилъ онъ. — Очень ужъ она слаба.

Лу весь этотъ день не отходила отъ кровати Доры. Дора открыла глаза и какъ будто узнала ее, но бредъ все продолжался. Несмотря на переживаемую тревогу за жизнь любимой подруги, Лу съ любопытствомъ оглядывалась кругомъ и все больше умилялась при видѣ этихъ несчастныхъ матерей. Тутъ было человѣкъ двадцать выброшенныхъ на улицу матерей съ дѣтьми. Большинство были еще очень молодыя дѣвушки. Онѣ пришли сюда потому, что любили своихъ дѣтей и не могли рѣшиться такъ или иначе развязаться съ ними. Многія изъ нихъ, сложись ихъ судьба иначе, были бы хорошими женами и матерями. Люди жестоко посмѣялись надъ ними и онѣ теперь принуждены были страдать и болѣть въ этой большой, свѣтлой комнатѣ, гдѣ все было имъ такъ чуждо.

Вся комната была наполнена какой-то особой атмосферой трогательной нѣжности и Лу съ ея обычною чуткостью поняла это. Она не понимала еще весь трагизмъ положенія этихъ молодыхъ, загубленныхъ дѣвушекъ — матерей, но печаль, которая была разлита по всей комнатѣ, неотразимо подѣйствовала на нее. Вечеромъ, возвращаясь домой съ своего дежурства возлѣ Доры, она ощущала на себѣ такой тяжелый гнетъ, отчаяніе душило ее.

Въ первомъ часу ночи она усѣлась у своего окна, спать она не могла. Вдругъ у входныхъ дверей раздался звонокъ. Она побѣжала внизъ, что-нибудь случилось съ Дорою, ей, вѣроятно, очень плохо.

Въ дверяхъ стоялъ посыльный воспитательнаго дома. Она взяла у него записку, подошла къ лампѣ и прочла:

— Молодая женщина умираетъ.

Услыша приближающіеся шаги матери въ корридорѣ, она торопливо разорвала записку и сунула клочки къ себѣ въ карманъ.

— Кто пришелъ? — спросила мисстриссъ Сторрсъ. — Зачѣмъ ты спустилась сверху?

— Мама, — сказала Лу, — Дора умираетъ. Судья прислалъ за мною. Я сейчасъ должна идти къ ней.

Она поспѣшно вышла изъ прихожей, мать пошла за нею. Мисстриссъ Сторрсъ была въ большомъ волненіи и все твердила, что она также поѣдетъ съ дочерью къ умирающей.

— Пожалуйста, распорядись, чтобы мнѣ наняли кэбъ, — сказала Лу. Кэбъ стоялъ у подъѣзда, Лу быстро собралась и поѣхала одна, несмотря на протесты своей матери.

Судью вызвали по телефону одновременно съ Лу. Металлическій оттѣнокъ, который придаетъ голосу телефонъ какъ-то особенно раздражалъ его сегодня. Онъ повѣсилъ трубку и глухимъ, старческимъ голосомъ распорядился, чтобы запрягали лошадей.

Затѣмъ онъ размѣреннымъ, ровнымъ шагомъ пошелъ за своимъ плэдомъ, въ ушахъ его раздавались только что сказанныя по телефону роковыя слова. Одѣвшись, онъ спустился въ полутемную прихожую и нѣсколько минутъ простоялъ, нервно теребя подбородокъ и не отрывая глазъ отъ пола. Экипажъ все еще не подавали, судья волновался и сердился.

— Скажите Патрику, чтобы онъ поторапливался, — сказалъ онъ.

Наконецъ экипажъ подкатилъ къ подъѣзду, судья сѣлъ въ карету и поѣхалъ. Въ ночной тиши гулко раздавался топотъ лошадиныхъ копытъ. Онъ ѣхалъ по безлюдной Лексинтонской авеню и по обѣимъ сторонамъ тротуара тянулся рядъ слабо мерцающихъ фонарей. Ночь была холодная и темная и какъ нельзя лучше соотвѣтствовала настроенію судьи. Что-то теперь съ его дочерью? Жива-ли она еще?

Карета завернула на Шестьдесятъ седьмую улицу и остановилась у подъѣзда. Во всемъ громадномъ зданіи только въ двухъ-трехъ окнахъ виднѣлся еще слабый свѣтъ. Онъ съ трудомъ поднялся по лѣстницѣ и позвонилъ. Дверь ему открыла сестра милосердія, которая заговорила съ нимъ въ полъ голоса. Онъ пошелъ въ палату, гдѣ лежала его дочь, и ему показалось, что его шаги звучатъ необычайно громко. Нервы его были страшно напряжены, и онъ реагировалъ на всякій пустякъ.

Очутившись возлѣ кровати дочери, онъ по лицу ея тотчасъ же понялъ, какъ серьезно ея положеніе. Румяныя когда-то щечки стали восковыми, онъ еще ни разу не видѣлъ ее такой за всѣ свои посѣщенія.

— Она спитъ? — машинально спросилъ онъ.

Дежурная сестра покачала головою.

— Она безъ сознанія, — отвѣтила она шепотомъ.

Онъ взглянулъ на нѣжное лицо дочери и оно тронуло его. Онъ устало сложилъ руки и сѣлъ, надѣясь, что она все же придетъ еще въ себя.

Вскорѣ затѣмъ пріѣхала Лу. Она вошла въ комнату, прошла мимо судьи и взволновано заглянула въ лицо больной. Затѣмъ она молча сѣла. Судья не обратилъ ни малѣйшаго вниманія на ея появленіе и сидѣлъ мрачнѣе ночи, поглощенный своими безотрадными мыслями.

А часы все шли и шли. Судья и Лу все еще дежурили возлѣ Доры, когда она открыла глаза. Она была въ полной памяти и ясно все видѣла. Ей, видимо, хотѣлось что-то сказать. Лу опустилась на колѣни возлѣ ея кровати.

Дора хотѣла сдѣлать движеніе, но у нея не хватило силъ. Она съ трудомъ приподняла одну руку и тотчасъ же опустила ее.

— Лу, — прошептала она, — не дай имъ отнять его у меня.

— Ни за что, — прошептала въ отвѣтъ Лу. — Не безпокойся.

Дора закрыла глаза, истощивъ весь свой маленькій запасъ силъ. Она какъ то странно затихла вдругъ.

— Она умерла, — простоналъ судья. — Она умерла!

Докторъ внимательно посмотрѣлъ на больную, затѣмъ дотронулся до плеча судьи, сдѣлалъ Лу знакъ, чтобы она слѣдовала за нимъ и повелъ ихъ въ прихожую.

— Она заснула и, можетъ быть, совершенно поправится. Вамъ, — и онъ взглянулъ на судью, — лучше вовсе не показываться ей. Вы только вредно ей. Молодую леди попрошу бывать какъ можно чаще, важно, чтобы больная увидѣла ее, когда проснется. Если болѣзнь пойдетъ нормальнымъ ходомъ, то первое время она будетъ очень много спать.

Лу слушала доктора, затаивъ дыханіе, и невольно схватилась за грудь. Судья простился и уѣхалъ. Докторъ, обратился къ Лу и спросилъ ее:

— Вы согласны просидѣть у кровати больной всю ночь напролетъ?

— Какъ вы думаете, она поправится?

— Да, она любитъ своего ребенка и въ немъ ея спасеніе.

Глава XXII.

Въ теченіе послѣдующихъ трехъ дней Дора почти все время спала. Каждый разъ, когда она просыпалась, первое, что ей бросалось въ глаза, была Лу съ ребенкомъ на рукахъ. Лу провела одну ночь въ воспитательномъ домѣ, на слѣдующій день она вечеромъ отправилась домой, переночевала тамъ, рано встала и побѣжала къ Дорѣ. Такъ продолжалось все время, пока Дора лежала въ воспитательномъ домѣ. Ей жаль было разлучаться съ Дорою, хотя бы не надолго, и она искренно негодовала, что сонъ отнимаетъ у нея столько драгоцѣнныхъ часовъ.

— Она просыпалась ночью? — спрашивала Лу сидѣлку, какъ только она приходила въ воспитательный домъ. Но кромѣ безпокойства о Дорѣ, была еще и другая причина, заставлявшая ее бѣжать рано утромъ въ воспитательный домъ. Получивъ успокоительный отвѣтъ и, узнавъ, что Дора съ вечера еще не просыпалась, Лу на цыпочкахъ проходила черезъ всю громадную комнату и наклонялась надъ колыбелью, въ которой лежалъ и спалъ Доринъ ребенокъ. Иногда его глаза были широко раскрыты и Лу казалось, что онъ поджидаетъ ея появленія, такъ какъ, увидя ее, онъ тотчасъ же тянулся къ ней своими рученками и всѣмъ своимъ маленькимъ тѣльцемъ, весело начиналъ разговаривать по своему и чмокалъ губами. Лу была бы очень удивлена, если бы она могла взглянуть на себя со стороны въ то время, когда она стояла, наклонившись надъ колыбелью. Радостная встрѣча ребенка совершенно преображала ея лицо и доставляла ей громадное удовольствіе.

Лу всѣ эти страшные дни почти ни надъ чѣмъ не задумывалась противъ обыкновенія. Ей просто страшно было думать о чемъ-нибудь. Ей казалось, что она идетъ во снѣ по травѣ и цвѣтамъ, солнце весело сверкаетъ, а краемъ глаза она видитъ край пропасти. Она боится взглянуть въ нее, слишкомъ она близка отъ нея.

Веселый ребенокъ не желалъ думать, а Дора только изрѣдка просыпалась и была еще слишкомъ слаба для этого.

Лу тщательно избѣгала всякихъ разговоровъ съ матерью и, вернувшись домой, подъ предлогомъ усталости тотчасъ же отправлялась къ себѣ въ комнату. По вечерамъ Эдъ поджидалъ ее по близости и провожалъ ее до угла сквера. Но онъ все больше молчалъ, отлично понимая ея настроеніе. Лу была ему очень благодарна за это. Она разсказала ему всю исторію съ Дорою и сообщила ему о рожденіи ребенка, скрыть которое было немыслимо, все равно, онъ узналъ бы эту тайну рано или поздно. Она не могла въ точности вспомнить тѣ выраженія, въ которыхъ она разсказала ему о случившемся, но часто, сидя возлѣ постели Доры, передъ него вставала вся сцена этого разговора съ нимъ. Она вновь переживала то болѣзненное чувство полнаго отчаянія, съ которымъ она тогда такъ торопливо разсказала ему все и тотъ ужасный моментъ, который она испытала, когда все уже было ею сказано. Ей казалось тогда, что стоитъ ему заговорить и она навсегда возвенавидитъ его. Но онъ промолчалъ, взялъ ее подъ руку и повелъ ее дальше.

Она сама едва-ли сознавала, что она съ каждымъ днемъ все больше и больше ищетъ въ немъ поддержки. Если она, случалось, и вспоминала о своихъ отношеніяхъ къ нему, то тотчасъ же увѣряла себя, что бракъ для нея теперь немыслимъ. Она старалась не думать объ этомъ, такъ какъ тотчасъ вставало передъ нею ужасное несчастіе Доры и горькая судьба, которой она была всецѣло обязана своей обманутой любви. Она ненавидѣла теперь всѣхъ мужчинъ. Въ качествѣ мужчины Адамсъ сталъ ей прямо нестерпимъ. Но какъ олицетвореніе сильной поддержки и сочувствія, онъ дѣйствовалъ на нее успокаивающе. Онъ нравственно поддерживалъ ее во время выздоровленія Доры. Она почувствовала бы себя очень одинокой, если бы онъ не поджидалъ ее по вечерамъ у воспитательнаго дома. Она или разговаривала съ нимъ или молчала, смотря по настроенію. Онъ былъ отличный товарищъ, искренній, полный надеждъ и здоровья и такъ умѣлъ входить въ ея положеніе, что, когда онъ говорилъ, она прислушивалась не къ словамъ, а къ его пріятному голосу, который такъ успокаивалъ и подбодрялъ ее.

Но настало время, когда и ей пришлось подумать о будущемъ и откровенно высказаться на этотъ счетъ. Какъ то вечеромъ, направляясь съ нимъ домой, она вдругъ объявила ему:

— Какъ только Дору можно будетъ перевести оттуда, мы наймемъ домъ гдѣ-нибудь въ деревнѣ и поселимся вмѣстѣ.

— Да, — сказалъ онъ, — мы это сдѣлаемъ.

Она быстро подняла глаза и посмотрѣла на него, но встрѣтивъ его улыбающійся взоръ смутилась и стала глядѣть въ другую сторону. Она знала, что ей необходимо поскорѣе отвѣтить и разсѣять его заблужденіе. Казалось такъ просто было сказать: — «Я не могу выйти за тебя, Эдъ. Это вопросъ конченный». Но, можетъ быть, она была не вполнѣ искренна, схитрила сама съ собою, повторяя себѣ эти слова. Помолчавъ, она прервала молчаніе и сказала:

— Мы поселимся гдѣ нибудь по близости и мы будемъ изрѣдка видѣться… съ тобою.

Онъ посмотрѣлъ на нее и отвѣтилъ:

— Всегда.

Что ей было съ нимъ дѣлать?

— У меня есть въ виду чудное мѣстечко въ Оранжевыхъ горахъ, — продолжалъ онъ. — Тамъ прелесть, какъ хорошо. Видъ со скалы чудесный на окрестности, море и рѣку Гудсона. Нью-Іоркъ кажется обитателямъ этихъ мѣстъ какимъ-то миѳическимъ городомъ и еле виднѣется на горизонтѣ. Домъ и лугъ акровъ въ восемь примыкаютъ съ старой фермѣ. Пройдя нѣсколько шаговъ отъ нашего дома находятся хозяйственныя постройки фермера и его жены. Они сдаютъ домъ, кромѣ нихъ никакихъ другихъ сосѣдей. Тутъ же прекрасный лѣсъ, обрамляющій нашъ лугъ. Хочешь поѣхать посмотрѣть?

— Судя по описанію, тамъ должно быть отлично!

— Ѣдемъ завтра?

— Я переговорю съ Дорою.

Она весь вечеръ провела въ своей комнатѣ, сидя у окна и глядя на пустынный скверъ, который казался особенно мрачнымъ при электрическомъ освѣщеніи. Настроеніе ея было грустное, но спокойное. Она глядѣла на опустѣвшій, безжизненный скверъ, но въ сущности думала совсѣмъ о другомъ: она думала о жизни, которая еще такъ недавно казалась ей чѣмъ-то волшебно-прекраснымъ и которую суровая дѣйствительность лишила теперь всякихъ прикрасъ, оставивъ ей вмѣсто чудныхъ иллюзій одинъ сплошной кошмаръ. Тишина царившая въ скверѣ какъ нельзя лучше соотвѣтствовала ея настроенію. Она уже не въ состояніи была бы попрежнему откликнуться на его призывный веселый говоръ и шумъ. Въ мечтахъ она все уносилась къ кровати Доры. Съ дѣтства она мечтала о свободѣ. Да, на свѣтѣ существуетъ радость, но только для тѣхъ, которые не знаютъ преградъ для исполненія своихъ желаній. Всякая мечта о безграничной свободѣ теперь кончалась воспоминаніемъ объ арестѣ Теклы. Какъ жаль! Она сообразила, что разбирается въ обломкахъ собственныхъ иллюзій. Но у нея былъ вѣрный другъ Эдъ и сознаніе, что онъ въ городѣ, недалеко отъ нея, успокаивало ее. Со временемъ, быть можетъ, она и выйдетъ за него замужъ, если все уладится; вѣдь хороша не только ранняя молодость, но и болѣе солидный возрастъ имѣетъ свою прелесть.

Она все никакъ не могла рѣшиться заговорить съ Дорою о своихъ планахъ. Время проходило быстро и незамѣтно. Наконецъ, Дора настолько окрѣпла, что уже могла сидѣть на кровати, подпертая со всѣхъ сторонъ подушками. Она искренно радовалась обществу Лу, интересовалась своимъ ребенкомъ и принимала большое участіе въ сидѣлкѣ и другихъ больныхъ. Первое время Лу и Дора старательно избѣгали и старались забыть трагическій элементъ, присущій всѣмъ обитательницамъ этой комнаты и все то, что произошло въ домѣ судьи и закончилось уже здѣсь въ палатѣ. Но онѣ такъ любили и такъ понимали другъ друга, что вскорѣ эта преграда между ними оказалась излишней и рухнула сама собою. Трудно было грустить въ обществѣ этого жизнерадостнаго ребенка. Онѣ постоянно возились съ нимъ; Дорины силы замѣтно возстановлялись съ каждымъ днемъ къ ихъ великой радости.

— Гдѣ мы будемъ жить, Дора? — спросила ее Лу спустя нѣсколько дней послѣ разговора съ Эдомъ. — Можетъ быть, ты уже имѣешь что-нибудь въ виду?

— Отецъ, конечно, будетъ выдавать мнѣ сколько надобно будетъ на прожитіе: ты знаешь, деньги мои, — отвѣтила Дора. — Мнѣ бы хотѣлось жить въ деревнѣ, а тебѣ?

— Да, и чтобы лѣсъ былъ недалеко.

— Въ лѣсу такъ тихо и хорошо, никого нѣтъ.

— Но, можетъ бытъ, ты облюбовала какое-нибудь мѣстечко?

— Нѣтъ. Мнѣ не хотѣлось бы уѣзжать далеко отъ города. Но я предпочла бы устроиться въ деревнѣ, гдѣ мало людей, какъ ты думаешь, можно найти что-нибудь подходящее около Нью-Іорка? Я не могу уѣхать далеко, меня потянетъ назадъ въ городъ.

— Кажется, мнѣ удастся все устроить. Я знаю такое укромное мѣстечко.

— Правда?

— Да, въ Оранжевыхъ горахъ. Домъ стоитъ посреди луга, вблизи него лѣсъ. Кромѣ фермера и его жены никакихъ другихъ сосѣдей. Съ утеса вдали еле виднѣется Нью-Іоркъ и гдѣ-то тамъ далеко океанъ.

— Ахъ, — вздохнула Дора, — поѣдемъ туда.

— Помнишь, — начала Лу, но ее прервала Дора. Губы ея сильно дрожали.

— Подожди — не надо еще говорить объ этомъ, Лу, милая, — сказала она. Затѣмъ, помолчавъ, прибавила: — Я не хочу ничего забывать. Я хочу все запомнить безъ всякой боли. Но пока мнѣ тяжело вспоминать прошлое.

— Вѣдь мы всегда мечтали поселиться вмѣстѣ, Дора. Мы будемъ счастливы.

— Ты очень добра ко мнѣ.

Утромъ Лу встрѣтила Адамса на углу сквера. Она поспѣшила ему навстрѣчу быстрой и легкой походкой.

— Я переговорила съ Дорою, — сказала она, — улыбаясь ему, и кажется, ей понравилось твое предложеніе.

— Отлично, — весело отвѣтилъ онъ. — Что же ѣдемъ сейчасъ осматривать домъ и мѣстность?

Она простояла нѣсколько секундъ и, улыбаясь, не сводила съ него глаза, пока они неожиданно не наполнились слезами. Они взялись за руки, какъ деревенскіе влюбленные, и медленно и молча пошли по направленію къ перевозу.

Она безсознательно старалась держаться поближе къ нему. Пока онъ бралъ билеты, она стояла рядомъ съ нимъ и заглядывала ему въ лицо. На перевозѣ они облокотились на перила и тѣсно прижались другъ къ другу. Какъ они были счастливы. Они то смотрѣли на воду, то на чаекъ, то на снующіе взадъ и впередъ пароходики, то на громадные океанскіе пароходы. Вдали сквозь дымку тумана вырисовывались Оранжевыя горы. Они взглянули другъ другу въ глаза и улыбнулись. Такія минуты полнаго счастья очень рѣдки, не хочется говорить и блаженство разлито по всему тѣлу.

Сидя въ вагонѣ, они смотрѣли на мелькавшіе мимо нихъ луга, фермы, помѣстья и извилистыя дороги. Въ воздухѣ уже пахло весною. Около какой-то станціи Лу указала пальцемъ на распустившіяся ивы, Эдъ понялъ ее, закивалъ головою и улыбнулся.

На станціи Истъ Оренджъ среди дожидавшихся экипажей ихъ вниманіе привлекла низенькая, открытая повозка.

— Кажется, она намъ подойдетъ? — спросилъ онъ дипломатично, глядя въ другую сторону.

— Да, — тихо отвѣтила Лу, — но мнѣ жаль будить бѣдную старую лошадь.

Несмотря на это возница скоро замѣтилъ ихъ и подошелъ къ нимъ.

— Поѣдете, что ли? — спросилъ онъ, указывая кнутомъ на свою повозку.

Они покорно повиновались и усѣлись въ повозку. Они были оба въ веселомъ настроеніи и все, все рѣшительно нравилось имъ, начиная съ старой, облѣзлой повозки и кончая сильно помятымъ цилиндромъ ихъ степеннаго, невозмутимо-спокойнаго возницы. Они попросили его не гнать лошадь, а дать ей итти шагомъ, такъ какъ она замѣтно хромала. Они выѣхали изъ села и медленно подвигались впередъ по проселочной дорогѣ.

Минутами Лу приходила мысль, что сегодня она могла бы рѣшиться на все. Но при этой мысли она вдругъ смущалась и не могла прямо посмотрѣть Адамсу въ глаза. Но то были лишь мимолетныя ощущенія. Она была счастлива, а тамъ будь, что будетъ!

— Не говори мнѣ, Эдъ, который домъ будетъ нашъ, я сама хочу отгадать, — сказала она.

Онъ далъ ей торжественное слово исполнить ея просьбу. Вскорѣ показалась ферма невдалекѣ отъ которой стоялъ домъ. Она внимательно изучила видъ и украдкою взглянула на Эда. Онъ смотрѣлъ въ пространство тупымъ, ничего не выражающимъ взглядомъ.

— Совсѣмъ не къ чему строить изъ себя идіота, — сказала она. — Я отлично знаю, что это не то, здѣсь нѣтъ лѣса.

— Вотъ и вся благодарность за честное исполненіе даннаго обѣщанія, — прошепталъ онъ.

Обоимъ стало еще веселѣе.

— Эдъ, — закричала она, — останови лошадь. Смотри, вотъ весна.

Онъ увидѣлъ кустъ весь покрытый почками, выпрыгнулъ изъ повозки и нарѣзалъ ей цѣлый пукъ вѣтвей своимъ огромнымъ складнымъ ножемъ. Вѣтки онъ передалъ ей. Такіе эпизоды юности не забываются и въ преклонныхъ годахъ. Она заглянула ему въ глаза и улыбнулась. Спустя минуту ея руки, складывавшія вѣтви въ букетъ, задрожали. Его глаза ясно сказали ей: — «Это букетъ для невѣсты».

Она осторожно положила его себѣ на колѣни и закрыла глаза. Ей не хотѣлось думать, — она была счастлива и не хотѣла думать.

Адамсъ задумался. Какъ она послушно и покорно слѣдовала за нимъ до тѣхъ поръ, пока онъ не давалъ ей понять, чего онъ отъ нея хочетъ. Что это — любовь или гипнотизмъ? Онъ не могъ откровенно высказаться передъ этой дѣвушкой, а въ его помыслахъ не было ничего дурного. — Знаніе порождаетъ невинность, — думалъ онъ. — Скромность — одно притворство. Чтобы сохранить свою невинность, мы должны понимать жизнь. Но откуда же могла Лу взятъ это пониманіе? Мисстриссъ Сторсъ совершенно не знала жизни въ ея высшихъ проявленіяхъ и знакомила свою дочь только съ ея декораціями, съ мишурою.

Адамсъ понималъ, что Лу и Дора одинаково нуждаются въ немъ и что онъ обязанъ молчать и не раскрывать истины своей невѣстѣ, если намѣренъ до конца исполнить свой долгъ.

Раздавшійся рядомъ съ нимъ вздохъ, вывелъ Адамса изъ его глубокой задумчивости. Онъ повернулся къ Лу, которая примостилась поудобнѣе въ своемъ уголку и заснула. Лошадь еле плелась, ея голова опускалась все ниже и ниже, возница также дремалъ.

Кое какъ они наконецъ доѣхали до цѣлаго ряда кленовъ. Полусонная лошадь почувствовала пріятную прохладу, сдѣлала нѣсколько шаговъ и замерла на мѣстѣ. Эдъ улыбнулся, сама судьба направила ихъ сюда.

— Ну, трогай, — закричалъ очнувшйся возница.

— Не надо, — сказалъ Адамсъ, — мы уже доѣхали, куда надо.

Лу раскрыла глаза и привстала.

— Развѣ мы уже пріѣхали?

Она оглянулась вокругъ и съ благодарностью посмотрѣла на него. Онъ спросилъ ее, какъ ей здѣсь нравится и она молча отвѣтила ему. Лучшаго мѣста нечего было и желать.

За кленами виднѣлся одноэтажный домъ съ покатой крышей, громадными окнами на чердакѣ и съ широкимъ крыльцомъ. Къ дому вела дорожка, по обѣ стороны которой были устроены клумбы, прикрытыя соломою.

— Вотъ крокусы, тюльпаны и нарциссы, — сказала она, указывая на клумбы.

— Гдѣ?

— Да тамъ подъ соломою.

— Хорошо. Подожди немного, я сейчасъ пойду за ключами.

Онъ подозвалъ возницу и быстро пошелъ вдоль изгороди къ группѣ строеній, виднѣвшейся нѣсколько поодаль, а она себѣ представляла ихъ именно такими, всѣ эти амбары, коптильню и сарайчики. Ферма какъ двѣ капли воды походила на ея собственный домъ. Ея собственный домъ! Какъ пріятно звучали эти слова. Она вытянула шею и съ нетерпѣніемъ ожидала возвращенія Адамса съ ключами.

— Непремѣнно надо перевести сюда Дору какъ можно скорѣе, — сказала она ему. — Какъ ты думаешь, она въ состояніи будетъ вынести такое путешествіе?

— Чѣмъ скорѣе, тѣмъ лучше, Лу. Пустъ она хоть завтра пріѣдетъ.

— Надо сперва обмеблировать домъ.

— Это уже сдѣлано.

— Эдъ!

— Все готово, можно хоть сейчасъ поселиться. Сама дополнишь, что надо потомъ.

Она не могла говорить и только молча посмотрѣла на него. Онъ нагнулся, чтобы всунуть ключъ въ замокъ, она положила ему на плечо свою руку и сказала:

— Эдъ, ты всегда будешь любитъ Дору?

— Да, Лу…

И такъ они обручились. Обѣдъ, поданный имъ на крыльцѣ у фермера, состоялъ изъ хлѣба и молока, сыра и яблочнаго пирога со сливками.

Лу посвятила два часа на осмотръ своего новаго дома.

— Какъ ты умудрился такъ хорошо все устроить, Эдъ! Тутъ рѣшительно все есть.

— Мнѣ помогла жена фермера.

— Если бы Дора была бы здѣсь! Мнѣ совсѣмъ не хочется возвращаться

— Переночуемъ здѣсь, а завтра утромъ поѣдемъ и привеземъ сюда Дору.

— Дома будутъ безпокоиться обо мнѣ.

Она колебалась и посмотрѣла на него, не зная, на что ей рѣшиться.

— Мы имъ напишемъ, — весело сказалъ онъ и вышелъ изъ комнаты съ видомъ человѣка, которому предстоитъ выполнить еще какую то работу.

Она усѣлась на первый попавшійся стулъ, чтобы собрать свои мысли. Что такое должно было сейчасъ съ нею случиться? Теперь ей все стало казаться страннымъ, начиная съ поѣздки сюда. Она подошла къ окну и увидѣла Адамса, который промчался мимо на телѣгѣ, запряженной лошадью фермера. Онъ свернулъ на большую дорогу и поѣхалъ по направленію къ Истъ Орэнджъ. Она невольно вскрикнула. Глаза ея свѣтились мягкимъ свѣтомъ, и она весело улыбнулась. Вскорѣ Адамсъ и его телѣга совершенно скрылись изъ виду.

Въ четыре часа кто то подъѣхалъ къ калиткѣ, она посмотрѣла въ щелочки жалюзи и увидѣла сидящаго въ телѣгѣ пастора и Эда, который со встревоженнымъ видомъ направлялся къ дому. Она поспѣшно бросилась къ двери, отворила ее, спокойно вышла на крыльцо. Спускаясь со ступенекъ, она столкнулась съ Эдомъ.

— Пойдемъ подъ деревья, — сказала она.

Пасторъ видимо спѣшилъ, онъ спрыгнулъ съ телѣги съ книгою въ рукахъ и, направляясь къ калиткѣ, перелистывалъ ее на ходу.

— Ну, теперь все въ порядкѣ, — сказалъ онъ, глядя на нихъ поверхъ очковъ, и поставилъ Лу и Адамса рядомъ передъ собою.

Лу устремила глаза на землю и съ интересомъ разсматривала молодую траву, пробивающуюся сквозь засохшую прошлогоднюю. Надъ ея головой свѣшивались вѣтки клена, густо покрытыя почками.

Она улыбнулась серьезному пастору, который смотрѣлъ на нее поверхъ очковъ, и еле слышно прошептала: «я, согласна». Она ни разу не взглянула на Эда, но судорожно пожала ему руку въ отвѣтъ на его пожатіе и ея сердце замерло.

Пасторъ порывисто вытащилъ изъ кармана часы, посмотрѣлъ на нихъ и воскликнулъ:

— Мнѣ остается всего тридцать минутъ до поѣзда.

— Поспѣемъ, — успокоилъ его Адамсъ. Затѣмъ онъ повернулся къ Лу, схватилъ ея руку и потрясъ ее. — Я обѣщалъ доставить его обратно, — объяснилъ онъ ей. — До свиданья.

Онъ разсмѣялся и бросился бѣгомъ съ телѣгѣ, за нимъ послѣдовалъ взволнованный пасторъ. Эдъ обернулся, чтобы еще разъ взглянуть на Лу. Лицо его сіяло безумнымъ счастіемъ, онъ махнулъ ей рукой, тронулъ лошадь и скрылся изъ виду, поднявъ за собою цѣлый столбъ пыли.

Лу оперлась на калитку и лѣниво раскачивала ее взадъ и впередъ, пока онъ окончательно не скрылся изъ виду. Она машинально вошла въ домъ, прошла въ гостиную и остановилась, не отрывая глазъ отъ пола.

— Какъ все это странно случилось, прошептала она.

Она нервно ходила по комнатамъ, разсматривала себя въ зеркала и, наконецъ, придвинула стулъ къ одному изъ оконъ, изъ котораго была видна проѣзжая дорога.

Человѣкъ, къ которому она до сихъ поръ такъ критически относилась, противъ котораго она такъ часто возставала, надъ которымъ она любила потрунить, вдругъ выросъ въ ея глазахъ. Имъ дѣйствительно можно было гордиться, ему можно было вѣрить, онъ заслуживалъ ея любовь и ласку. Она вспомнила тѣ странные вопросы, которые онъ ей такъ серьезно ставилъ по возвращеніи въ городъ, и какъ она тогда обидѣлась на него. Она улыбнулась, но тотчасъ же опять сдѣлалась серьезною. Губы ея слегка двигались. Она молилась по настоящему впервые за много лѣтъ.

— Да, любовь такого человѣка большое счастіе, — проговорила она вслухъ.

Она облокотилась на подоконникъ и задумчиво смотрѣла на дорогу. Становилось все темнѣе и темнѣе. Она услышала стукъ приближающихся колесъ и пошла на встрѣчу Эду.

*  *  *

Вскорѣ послѣ женитьбы Адамсъ съ увлеченіемъ занялся адвокатурою. Многіе считали его большимъ оригиналомъ.

Онъ не бралъ на себя веденіе такихъ дѣлъ, которыя можно было выиграть, только очернивъ репутацію противной стороны. Защищалъ онъ съ увлеченіемъ. Онъ сдѣлался большимъ знатокомъ по веденію сложныхъ, принципіальныхъ дѣлъ и никогда не бралъ за нихъ гонорара. У него была та-же закваска, что и у пророковъ, которые въ былыя времена такъ надоѣдали людямъ, но онъ рѣшилъ идти къ своей цѣли инымъ путемъ и сумѣлъ пріобрѣсти вѣсъ и положеніе, не возбуждая всѣхъ противъ себя.

Вскорѣ послѣ отъѣзда Ричарда за границу, мистеръ и мистриссъ Вандемеръ сообщили своимъ ближайшимъ друзьямъ о его женитьбѣ.

Постепенно въ Нью-Іоркѣ распространился слугъ, что молодая мистриссъ Вандемеръ, чрезвычайно умная и красивая, дочь бѣдныхъ, но почтенныхъ родителей, родомъ изъ Германіи. Спустя нѣсколько лѣтъ Ричардъ вернулся съ женою домой и на нее тотчасъ же посыпался цѣлый дождь приглашеній. Она много выѣзжала и часто принимала у себя.

Въ то время, какъ я пишу эти строки, Теклѣ еще не исполнилось восемнадцати лѣтъ. Вы можете ее встрѣтить въ скверѣ, у васъ же на кухнѣ, въ увеселительномъ саду или на Блеквелльсъ Айландъ, куда ее отправили за совершенное второе или третье преступленіе.

Можетъ быть, ея горькая судьба поможетъ намъ разобраться и понять недостатки того общественнаго строя, который мы созидаемъ.

Конецъ.

Приложеніе къ журналу "Міръ Божій" за 1905 г.