Сансю-но дзинки. Три священных сокровища править
I. Общие замечания о Сансю-но дзинки править
Сансю-но дзинки есть японо-китайское чтение (он) иероглифического начертания, идеографическое значение которого: «божественная (божеская) утварь трех родов». Чисто японское национальное чтение, вернее, толкование (толковательное чтение — кун) начертания — это: микуса-но ками-но уцува, что значит: «божественная (божеская) утварь трех родов». Таким образом, значение этого японского толковательного чтения совершенно совпадает со значением японо-китайского чтения сансю-но дзинки, и чтение микуса-но ками-но уцува совершенно соответствует иероглифическому начертанию в перекладе этого последнего на японский язык. Тем не менее, чтение микуса-но ками-но уцува при всей его правильности в применении к данному иероглифическому начертанию мало принято, и вместо него для начертания более употребляется другое толковательное чтение: микуса-но кандакара (кандакара — сокращение из ками-но такара), что значит: «божественные (божеские) сокровища (драгоценности) трех родов». Вся разница между чтениями микуса-но ками-но уцува и микуса-но кандакара сводится к тому, что иероглиф, который значит: сосуд, утварь — читается по-японски в первом случае: уцува — сосуд, утварь, а во втором: такара — сокровище, драгоценность. Значений «сокровище, драгоценность» иероглиф не имеет, и потому толкование его словом «такара» есть натяжка, а следовательно, натяжкой является и чтение микуса-но кандакара. Но эта натяжка имеет под собою известные основания; дело в том, что чтение микуса-но кандакара есть идеологическое толкование начертания в связи с самыми реалиями, обозначенными этим начертанием, и если чтение микуса-но ками-но уцува более близко к идеографическому существу начертания, то, с другой стороны, чтение микуса-но кандакара более близко к историческому существу реалий, обозначенных этим начертанием; короче говоря, чтение микуса-но кандакара есть мифологическая и историческая идеология того, что обозначено начертанием. На разные европейские языки выражение сансю-но дзинки (микуса-но ками-но уцува, микуса-но кандакара) переводится терминами, соответствующими русскому: три священных (божественных) сокровища.
Термином сансю-но дзинки — три священных сокровища, обозначатся три особых предмета, ставших с древних времен в Японии эмблемами императорской власти, императорскими регалиями. Этим трем предметам приписывается божеское происхождение; они издревле составляют наследственные, высокочтимые сокровища (драгоценности) императорского дома и, передаваясь преемственно каждым предыдущим императором каждому последующему, являются весьма существенными эмблемами, важными атрибутами императорской власти, настолько существенными, что законным императором считается фактически обладатель трех сокровищ, и, наоборот, неполучение императором сокровищ, хотя бы и при наличности всех прочих данных, всегда может служить поводом к непризнанию его законности. Так, например, было, да не только было, а и есть, ибо этот спор далеко еще не закончен, по вопросу об императорах южной и северной династий — нампокутё, в период смут и двоецарствия 1336—1392-го годов. Северная династия — хокутё не владела священными сокровищами; они находились в руках южной династии — нантё, в которой передавались преемственно в течение 57-ми лет, после чего были переданы северной династии, и императоры северной династии за этот период не признаются законными.
По преданию богиня солнца, Аматэрасу оками или Аматэрасу омиками[1] — озаряющее небо великое божество, считающаяся родоначальницей японской императорской династии и всего японского народа, послала своего внука (божество) Ниниги-но микото с неба царствовать на земле, именно: островах японского архипелага. Посылая его, Аматэрасу вручила ему три предмета, три священных сокровища — сансю-но дзинки, как внешние знаки его божественного происхождения, как предметы, долженствующие напоминать о связи его потомков с небом, как эмблемы власти, полученной от божества; при этом она завещала чтить эти сокровища и хранить их неизменно при себе. Начиная с этого-то именно Ниниги-но микото и передаются, по преданию, священные сокровища в императорском доме наследственно, будучи чтимы, как святыни династии и всей страны, будучи признаваемы за эмблемы божественного происхождения императоров и божественности их императорской власти, почему практически они и стали императорскими регалиями.
Предметы, составляющие Сансю-но дзинки — три священных сокровища, это: 1. Ята-но кагами — зеркало больше пядени; 2. Амэ (Ама)-но муракумо-но цуруги — меч небесных густых облаков, имеющий еще другое имя: Кусанаги-но цуруги — меч коситель травы, и 3. Ясакани-но магатама, — сияющая изогнутая яшма.
Эти три предмета, имеющие каждый свое особое название, указанное выше собственное имя, и полученные согласно с преданием из рук самой Аматэрасу оками, составляют настоящие, основные сансю-но дзинки, но термин сансю-но дзинки имеет еще и другое содержание понятий. Получив священные сокровища от Аматэрасу оками, Ниниги-но микото спустился с неба на землю и, став царствовать на земле, держал согласно с заветом богини эти сокровища при себе. Будучи затем передаваемы после Ниниги-но микото преемственно в его нисходящем потомстве, сокровища неизменно находились непосредственно при каждом преемственном обладателе их в том же помещении, где находился он сам, что в древних летописях (Нихонги) и определяется выражением: «додэн кёсё — один и тот же дворец (палаты) и совместный помост». Так продолжалось несколько поколений, именно всю эру последующих за Ниниги-но микото так называемых земных божеств — тидзин, т. е., иначе говоря, эру божеств-императоров на земле, третьим из которых и был Ниниги-но микото, и начало последующей за ней эры людей-императоров — дзинно или нинно, которая по японскому счислению началась в 666-м году по Р. Х.[2] По прошествии пяти с половиной приблизительно веков после императора Дзимму два из трех священных сокровищ, именно Ята-но кагами и Амэ-но муракумо-но цуруги были перенесены из императорского дворца в другие места, где они стали храмовыми святынями, и при императоре осталась только Ясакани-но магатама. Вместо унесенных из дворца сокровищ были взяты заместители их, так называемые модзо-но кёкэн — «сделанные наподобие (настоящих) зеркало и меч». Эти последние не имели уже особых названий, собственных имен, а обозначались разными нарицательного свойства терминами, среди которых наиболее употребительными являются термины: синкё — «священное (божественное) зеркало», и синкэн — «священный (божественный) меч». Таким образом получилась новая комбинация предметов, именно: 1. Ясакани-но магатама — сияющая изогнутая яшма, 2. синкё — священное зеркало (копия, заместитель), и 3. синкэн — священный меч (копия, заместитель).
Эти три предмета также определялись и определяются теперь термином сансю-но дзинки — три священных сокровища, и стали эмблемами власти и сана императора, императорскими регалиями, находящимися неизменно всегда при царствующем императоре.
Итак, термин сансю-но дзинки заключает в себе два содержания понятий: 1. настоящие зеркало меч и яшма, и 2. настоящая яшма и копии, заместители зеркала и меча.
При этом надо заметить, что так как настоящее зеркало и меч, будучи перенесены из дворца и став храмовыми святынями с создавшимися для них особым культом, перестали употребляться в качестве регалий и как бы ушли от исторической жизни, то термин сансю-но дзинки и стал с течением времени употребляться преимущественно во втором своем смысле, так, что под этим термином обыкновенно и разумеется, прежде всего, настоящая яшма и заместители зеркала и меча. Следовательно, хотя в обоих случаях термин сансю-но дзинки одинаково имеет значение: три священных сокровища — но в первом случае это значение сводится, главным образом, к понятию: сокровища, святыни императорского дома и страны, во втором же случае — к понятию: императорские регалии
II. Разбор каждого из сансю-но дзинки править
1. Ята-но кагами — зеркало больше пядени. Это зеркало имеет несколько терминов для своего названия и обозначения, именно: 1. Ята-но кагами — зеркало больше пядени (собств. имя), 2. синкё (ками-но кагами — священное, божественное зеркало (нарицательное обозначение); 3. хокё — драгоценное зеркало, сокровище-зеркало (нарицательное обозначение).
Слово «ята» в Ята-но кагами довольно темно по своему значению. Есть несколько толкований слова «ята», а в зависимости от них и несколько определений речения ята-но кагами, это: 1. зеркало в восемь футов (длиною), 2. зеркало в восемь дюймов (в диаметре), 3. зеркало восьмиугольное, 4. зеркало восьми лепестков (форма цветка), 5. зеркало с восемью ручками.
Все эти версии более или менее гадательны. Слово «ята» состоит из слов «я» и «ата». Ата есть древняя мера длины, соответствующая теперешним 40 сун, т. е., приблизительно 5-ти дюймам, но кроме того измерение ата, как предполагают, имело отношение к величине кисти или ладони руки и обозначало или длину ладони, или ширину ее, или, как думают, всю площадь ладони. Вероятнее всего, что ата обозначало расстояние между концами расставленных на плоскости указательного и большого пальцев руки, т. е., ту именно меру длины, которая в древности обозначалась в России термином пядь, пядень; эта же мера длины как раз соответствует длине ладони, а в перекладе на современные линейные меры это будет около 4-5-ти японских сун, т. е. около 5-6-ти дюймов. Такой способ измерения свойствен почти всем народам. Для писанного обозначения слова «ата» усвоен иероглиф «си», которым в древнем Китае (при династии Чжоу, 1122—249 г. до Р. Х.) обозначалась мера длины, равная тогдашним китайским 8-ми цуням, что соответствует приблизительно 5-ти дюймам. Слово «я», для которого усвоен иероглиф «хати» (яцу, я) — восемь, вовсе не имеет в данном случае никакого числового значения; это «я» значит: возрастать, быть в остатке, быть в излишке, быть больше, чем; так, например: цветок больше, чем с одним рядом лепестков, определяется словом яэ — наложенный больше, чем в один ряд (лепестков), двойной, тройной и т. д.; борода больше, чем в один захват руки, обозначается термином яцукахигэ — борода больше одного захвата, и это имеет смысл: большая, длинная борода; жилище больше (по фасаду) одного хиро (2,5 арш.) называют яхиродоно — палаты больше одного хиро, т. е., большие палаты. Для этого слова я существует и свой иероглиф, но вместо него в силу некоторых причин приспособлен чисто фонетически иероглиф, служащий собственно для обозначения числовой величины восемь. Таким образом, ята значит: больше одного ата, больше одной пядени, и соответственно этому Ята-но кагами значит: зеркало больше одного ата, т. е. в два, три ата и т. д., иначе говоря, это может быть или, 1. — зеркало больше пядени, или, 2. — зеркало площадью больше ладони, или, 3. — просто: большое зеркало; первые два значения оба заключаются в последнем. Это относительно размеров зеркала, но что касается формы его и материала, то на это никаких указаний нет. Однако самое название зеркала дает некоторый ключ к разгадке. Названием зеркала отмечена его величина как нечто отличающее его от прочих и заслуживающее особого внимания, следовательно, остальное — форма и материал — не выходили из ряда вон, были такие, какие свойственны тому времени, а если обратиться к истории зеркал на Востоке в древности, то с известной вероятностью можно прийти к заключению, что оно было круглое и сделано из меди или бронзы с гладко отполированной поверхностью. Древней Европе также были хорошо известны такие зеркала.
Это Ята-но кагами есть то самое зеркало, которое, по преданию, сделало божество Исикоритомэ-но микото с целью заинтересовать им Аматэрасу оками и тем заставить ее выйти из небесного грота, Амэноивато, в котором она, огорченная проделками своего буйного брата, божества Сусаноо-но микото, заперлась, скрывшись с небосклона, отчего во вселенной наступила тьма и все живые существа, в том числе и боги, стали страдать. Зеркало стало собственностью Аматэрасу и, посылая своего внука Ниниги-но микото царствовать на земле, богиня вручила ему в числе трех священных сокровищ это зеркало, причем дала завет: «Смотри (ты и потомки) на это зеркало все равно, как бы ты смотрел на меня самое; чти его, имея непосредственно при себе в тех же палатах». (Нихонги). Ниниги-но микото основал свой дворец в Такацихо области Хюга, и Ята-но кагами находилось при нем в этом дворце; при его преемниках, местопребывание которых менялось, зеркало также находилось всегда в их жилом помещении. Первый человеческий император, Дзимму, передвинулся на север и основал свою столицу в Касихара области Ямато; зеркало перешло вместе с ним туда же и находилось во дворце непосредственно при императоре; при преемниках Дзимму местопребывание дворцов постоянно менялось и зеркало переходило с места на место, находясь всегда непосредственно при императоре, в его дворце, и хотя с течением времени почтительное отношение к Ята-но кагами, как к святыне, начало, по-видимому, усиливаться, но никакого культа пока еще для него не создалось.
В 97-м году до Р. Х. на престол вступил император Судзин. Чтя Ята-но кагами, как святыню, и боясь осквернить его держанием при себе как обыкновенную вещь, он приказал сделать подобие его, которое и оставил при себе во дворце в качестве заместителя Ята-но кагами; для настоящего же Ята-но кагами он в деревне Касануимура области Ямато соорудил сложенный из камней с посаженными наверху деревьями алтарь (жертвенник), дубровный храм — сики-но химороги. Ята-но кагами было перенесено в этот храм и в открытом виде без всяких покровов и оберток подвешено на дереве как объект начавшего зарождаться культа; служить при зеркале была приставлена принцесса Тоёсукиирихимэ, которая и стала первой жрицей при зеркале. Таким образом, для Ята-но кагами создался культ, который с течением времени стал постепенно разрастаться и отливаться в более определенные формы, потребовав для себя более значительное число лиц, но главной, верховной жрицей была неизменно принцесса.
При императоре Суйнине (29 г. до Р. Х. −71 г. по Р. Х.) в области Исэ, в местности Исудзукаваками — верховьях реки Исудзугава, был сооружен исо-но мия — прибрежный храм (дворец божества); туда было перенесено Ята-но кагами и туда же перешел весь его культ, во главе исполнителей которого неизменно была принцесса, получившая с течением времени титульное прозвание сайгу (ицуки-но мия). Слово сайгу, как и многие ему подобные, имеет два значения: прежде всего оно обозначает место, именно место благоговейного служения зеркалу, место исполнения культа, т. е., самый храм, все храмовое расположение, а затем уже и действующее лицо, исполнителя культа, т. е., в данном случае верховную жрицу, титулом которой оно и стало. Разросшийся культ Ята-но кагами потребовал значительного числа лиц для исполнения его, и потому в храме Исэ состоял целый штат разных степеней жрецов и жриц, исполнявших разные требы культа, но сайгу была именно верховной жрицей; она выступала только в некоторых случаях, исполняла только некоторые требы и обрядности, и считалась в непосредственной близости к божеству, почему в этом смысле она и называлась мицуэсиро — «то, что является божественной тростью», иначе: почтенная трость, на которую опирается божество, т. е., непосредственная опора божества на земле.
Другой довольно употребительный термин, которым обозначалась жрица-принцесса — сайнайсинно, или, короче, просто сайо, что значит дословно: благоговейно прислуживающая принцесса, иначе, жрица-принцесса. В сайгу назначались преимущественно принцессы-найсинно и только в некоторых случаях, когда нельзя было назначить принцессу, выбор падал на одну из великих княжон — дзёо. Выбор сайгу, производившийся путем гадания, подготовка ее к роли жрицы, самый переезд ее к месту служения и проч. — все это составляло довольно сложную процедуру, в которой принимал непосредственное участие император и которая была обставлена большой торжественностью. Эти верховные жрицы храма в Исэ имеют некоторую аналогию с жрицами Весты в Риме. В сайгу избиралась, подобно весталкам, девственница, которая так же, как и весталки, была связана обетом девства. Но сайгу не чуждо было все человеческое; на практике обет не очень соблюдался, и, например, в «Исэ моногатари», — Исэских сказаниях (X-го века) довольно картинно и поэтично описываются любовные похождения полных жизни молодых затворниц, сайгу. Кроме обета девства сайгу вообще были связаны разными условиями, ставившими их как бы вне житейского суетного мира, ибо считалось, что все мирское, житейское несовместимо с миссией жрицы, так как оскверняет культ. Поэтому, например, траур был несовместим со званием сайгу, почему смерть родителей и неизбежно связанный с этим траур был одним из безусловных поводов для оставления сайгу ее звания. Возраст не играл особой роли для сайгу, но преимущественно назначались молодые девушки, часто даже совсем дети; в общем возраст колебался в пределах от 2-х до 30-ти лет, причем большая часть падала на ранние годы, так что в большинстве случаев сайгу была или девочка, или молодая девушка.
Звание сайгу было и важным, и почетным; она имела свой двор и свой конвой. Кроме того при сайгу состояло еще особое учреждение со своим особым начальником и штатом служащих; это учреждение называлось сайгурё (ицуки-но мия-но цукаса) — ведомство почтенного дома благоговейного прислуживания, иначе: управление храмовых дел (в Исэ), или проще: управление принцессы-жрицы, управление верховной жрицы; сайгурё ведало всю вообще распорядительскую и хозяйственную часть и имело также отношение к церемониальной части храма в Исэ. Как сказано выше, сайгу была верховной жрицей, игравшей по отношению к культу особую роль, роль, главным образом, представительскую, почему кроме сайгу и был еще целый штат обыкновенных жрецов и жриц. Во главе этого штата стояло особое лицо, называвшееся сайсю (мацури-но цукаса) — хозяин молений, т. е., главнозаведующий формальной стороной культа, иначе: главный жрец. Этот главный жрец, состоявший в довольно высоком ранге, являлся начальником всех жрецов и жриц, непосредственным исполнителей известных треб и главным распорядителем обрядовой стороны культа. Назначение на должности сайгу продолжалось, хотя и не совсем последовательно, а с перерывами, до половины XIV-го столетия; во второй половине XIV-го столетия сайгу и сайгурё были упразднены, и единым главным жрецом храма в Исэ стал сайсю, назначавшийся из придворной знати. После реставрации 1868-го года в сайсю стали назначать лицо из членов императорской фамилии — кодзоку, и этот сайсю стал играть ту же роль, что в древности сайгу, т. е. явился верховным жрецом; в непосредственном ведении сайсю состоят: дайгудзи — старший и сёгудзи — младший, главные жрецы, ставшие тем, чем прежде был сайсю. Все нечистое, темное, печальное по-прежнему несовместимо со служением светлому божеству; несовместим с ним и траур, а потому теперь жрецы храма в Исэ свободны от траура, и в недавнее, например, время, когда вся страна облеклась в траур по случаю смерти императора Мейдзи (1912 г.), жрецы в Исэ не соблюдали никакого траура.
Самый храм, в котором находится священное зеркало и в котором исполняется культ служения ему, обозначается разными терминами, но наиболее он известен под именем Исэ (но) дайдзингу — Исэский великий храм, или просто: Дайдзингу — Великий храм, т. е. великий храм (великий почтенный дом божества) Аматэрасу оками — богини солнца, вещественным представителем которой является находящееся в нем священное зеркало — Ята-но кагами. Этот храм есть типичный синтоистский храм — мия (ми и я — почтенный дом; дом, дворец божества), построенный из дерева. Так как он легко подвержен порче, а исправлять его, пока в нем находится объект поклонения — зеркало, стало с течением времени считаться непозволительным, ибо это оскверняет божество, то с конца XVI-го столетия вошло в обычай строить по прошествии 20-ти лет новых храм и на 21-м году переносить зеркало в новый храм, а старый уничтожать. Такая замена старого храма новым называется сенгу — перенесение храма. В более последующее время вошло в обычай, который соблюдается и теперь, приступать к постройке нового храма сейчас же по перенесении зеркала, т. е. сейчас же по перенесении зеркала в новый храм старый ломается, и вместо него начинают строить другой, который и строится таким образом в течение 20-ти лет; на 21-й год зеркало переносится в этот храм, а со старым повторяется вся прежняя процедура, так что всегда одновременно есть, собственно, два храма, один из которых все время строится. Расположены оба храма друг от друга близко, саженях в ста один от другого. Что делается с материалом старых храмов, в точности неизвестно; часть их идет на амулеты и принадлежности культа, часть оставляется на память, а остальное, кажется, сжигается.
Ята-но кагами хранится в храме Дайдзингу. С древних времен это зеркало было обернуто в материи, одна поверх другой; самая верхняя обертка обыкновенно из парчи. Когда она ветшала, ее заменяли новой, но остальные обертки не трогались; иногда даже и верхняя обертка не трогалась, так что новая накладывалась прямо поверх старой. Таким образом, зеркала никто, собственно, исключив древнейшие времена, не видел, а те, кто, может, и видел его, не оставили описаний, ибо и письменности тогда еще в Японии не существовало; устных преданий описательного характера также не сохранилось; тем и объясняется почти полное отсутствие сведений о нем и сбивчивость предположений и толкований о том, что, собственно, такое представляет собою это Ята-но кагами. Завернутое таким образом в несколько рядов материи и представлявшее собою довольно внушительный сверток зеркало вкладывалось в таком виде в продолговатый деревянный долбленый ящик, михисиро — «то, что является почтенным желобом», т. е. выдолбленный в виде желоба ящик; михисиро вкладывался в другой, удлиненный же деревянный долбленый ящик, мифунасиро — «то, что является почтенной лодкой», т. е. ящик, напоминающий своей формой лодку, и наконец этот последний вкладывался в так называемый карабицу — китайский ящик (длинный ящик на ножках, сундук); каждый из них закрывался своей крышкой. С течением времени (с какого времени, точно неизвестно) деревянный михисиро был заменен золотым. Ящики время от времени заменялись новыми. В последующее время и теперь перемена обертки и ящиков производится одновременно с перенесением зеркала в новых храм. Золотых михисиро два; они только меняются, но новые не делаются; свободный михисиро хранится в кунайсё — министерстве двора, откуда и посылается каждый раз для перемены; деревянные мифунасиро и карабицу, равно как и парча для обертки, изготовляются каждый раз новые. Процедура перемены обертки и ящиков несколько таинственна: она происходит ночью, в тишине, при слабом освещении масляных древнего типа светилен и состоит в том, что зеркало вынимается последовательно из ящиков и старая верхняя обертка снимается; сверток обертывается в новую парчу и вкладывается в новые ящики; после этого оно переносится в новый храм, причем путь, по которому двигается шествие освещается факелами, расставленными по обе стороны дороги; главную роль в этом акте играют дайгудзи и сёгудзи. Освободившийся золотой михисиро препровождается затем на хранение в кунайсё, а старые парча, мифунасиро и карабицу идут на амулеты и принадлежности культа, или сохраняются на память, или сжигаются.
2. Амэ-но муракумо-но цуруги — меч небесных густых облаков Этот меч так же, как и зеркало, имеет несколько названий и обозначений: 1. Амэ (Ама)-но муракумо-но цуруги — меч небесных густых облаков, собственное имя. 2. Кусанаги-но цуруги — меч коситель травы, собственное имя. 3. синкэн (ками-но цуруги) — священный (божественный) меч, нарицательное обозначение. 4. хокэн — драгоценный меч, сокровище-меч, нарицательное обозначение.
Происхождение этого меча предание также связывает с божеством Аматэрасу оками. После того, как рассерженную буйствами ее брата Сусаноо-но микото и затворившуюся в небесном гроте богиню Аматэрасу удалось с помощью разных соблазнительных вещей выманить из грота, и она опять засияла на небе, освещая мир, Сусаноо за свои провинности был изгнан на землю. Попав в область Идзумо, он убил там местное чудовище, Ямата-но ороти — восьмиглавого змея, в хвосте которого он и нашел меч. Так как над змеем клубились облака, то этот меч и получил название Амэ-но муракумо-но цуруги или Ама-но муракумо-но цуруги — меч небесных собравшихся вместе облаков, меч небесных густых облаков. Впоследствии Сусаноо преподнес его в дар Аматэрасу, а она вручила этот меч в числе трех сокровищ своему внуку Ниниги-но микото при сошествии последнего на землю. Амэ-но муракумо-но цуруги находился вместе с Ята-но кагами при императорах, в их дворцах вплоть до императора Судзина (97-29 г. до Р. Х.), когда он вместе с зеркалом был перенесен из дворца и поручен попечениям принцессы-жрицы при Ята-но кагами, причем находился сначала в дубровном храме в Касануимура, где и был подвешен без покровов на дереве, а потом вместе с зеркалом же был перенесен в храм Дайдзингу области Исэ. В этом последнем храме он находился на попечении верховной жрицы и хранился, как сокровище, как святыня, одинаково с зеркалом, но с той разницей, что культ меча далеко не развился так, как культ зеркала; можно, пожалуй, даже сказать, что культа меча почти что и не было.
При императоре Кейко (71-131 г.) его сын Яматодакэ-но микото (Яматотакэру-но микото) был послан на восток для покорения восточных варваров — эдзо (эбису, эмиси); он зашел на поклонение в храм Исэ и там из рук своей тетки, Яматохимэ, бывшей в то время верховной жрицей в Дайдзингу (вторая по порядку верховная жрица), получил Амэ-но муракумо-но цуруги, как талисманное оружие в предстоявшей ему борьбе с дикарями. В области Суруга Яматодакэ был окружен дикарями, которые хотели сжечь его живьем в степном пожаре, для чего и зажгли траву со всех сторон, но Яматодакэ мечом Амэ-но муракумо-но цуруги выкосил траву вокруг своей ставки и таким образом избег гибели, не допустив огня до себя. В силу этого именно факта меч Амэ-но муракумо-но цуруги и получил потом второе собственное имя: Кусанаги-но цуруги — меч, коситель травы.
Закончив часть возложенной на него миссии, Яматодакэ прибыл в область Овари и оставил Кусанаги-но цуруги в местечке (теперь городок) Ацута, где возник храм, ставший известным потом под именем Ацута (но) дзингу — Ацутаский храм (почтенный дом божества). С тех пор Кусанаги-но цуруги неизменно хранится в этом храме, став объектом культа, хотя далеко не так развитого, как культ Ята-но кагами в Исэ.
В Ацута (но) дзингу также есть свой штат жрецов, и звание Ацута дайгудзи — главного жреца храма (в) Ацута, с давних пор стало наследственным в одной из линий рода Фудзивара, именно фамилии Овари. После реставрации 1868-го года звание Ацута дайгудзи — главный жрец храма (в) Ацута, переменено на звание Ацута гудзи — жрец храма (в) Ацута.
Меч хранится в храме, также будучи обернут материями одна поверх другой и вложен в несколько ящиков. Время от времени наружная обертка и ящики или же одни только ящики переменяются; время от времени храм отстраивается заново, но периодичности для этого не установлено. Вообще, как отмечено выше, культ меча значительно уступает культу зеркала, ибо с мечом вовсе не связана та идея, какая связана с зеркалом. Это только наследственная святыня божественного происхождения, между тем как зеркало чтится, о чем говорится ниже, как представитель, как реальное воплощение самого божества.
После того, как Кусанаги-но цуруги был оставлен на хранение в Ацута, он был накрепко завернут и с тех пор уже не открывался, так что с того времени его никто не видел, и описаний его нет, а потому и решить, что именно представляет собою этот Амэ-но муракумо-но цуруги, или Кусанаги-но цуруги, точно нельзя; можно делать только те или иные предположения. Вероятно, это обыкновенный бронзовый или железный примитивного изготовления меч, какие свойственны были далекой древности.
3. Ясакани-но магатама — сияющая изогнутая яшма Подобно зеркалу и мечу это третье из священных сокровищ также имеет несколько названий и обозначений: 1. Ясакани-но магатама — сияющая (красивая, прекрасная) изогнутая яшма (собственное имя), 2. Ясака-но магатама (собственное имя), 3. синдзи (ками но-сируси) — божественный знак (нарицательное обозначение).
Речения: Ясакани-но магатама и ясака-но магатама, имеющие одно и то же значение и разнящиеся друг от друга только приемом грамматического построения, толкуются различно, и в зависимости от этих толкований Ясакани-но магатама или Ясака-но магатама могут значить: 1. изогнутые драгоценности (яшмы) в восемь футов (длиною одна связка), 2. вечно сияющая (светлая, сверкающая) изогнутая драгоценность (яшма), 3. изогнутая драгоценность (яшма) из Ясака (название местности).
Не останавливаясь на разборе каждого из толкований и оставив в стороне доказательства pro и contra каждого из них, следует отметить только, что версия «сияющая (красивая, прекрасная) яшма» будет, пожалуй, самой подходящей для толкования речения Ясака но магатама. Далее, название Ясакани-но магатама (разница иероглифического начертания слова магатама не играет никакой роли) имеет то же самое значение, что и Ясака-но магатама, различен лишь прием грамматического построения, именно речение Ясака-но магатама значит: сияющая изогнутая яшма, а Ясакани-но магатама: сияющая яшма (и притом) изогнутая яшма, т. е. во втором случае определяемое (слова: ни и тама имеют один и тот же смысл) повторено при каждом из определений. Таких приемов построения речений определительного свойства в японском языке можно найти сколько угодно и в древнейшем его периоде, и в последующих, да и вообще этот прием свойствен грамматике не одного только японского языка. Из двух речений, ставших именами этой яшмы в японской литературе более принято название Ясакани-но магатама — сияющая изогнутая яшма.
По преданию Ясакани-но магатама была сделана божеством Амэ-но акарутама-но микото и вместе с Ята-но кагами послужила одной из приманок, с помощью которых удалось заставить Аматэрасу оками выйти из Амэноивато, в котором она заключилась. Подобно зеркалу, яшма стала собственностью Аматэрасу и, при сошествии на землю ее внука, Ниниги-но микото, была дана ему, как одно из трех священных сокровищ — сансю-но дзинки (зеркало, меч, яшма).
Начиная с Ниниги-но микото, Ясакани-но магатама всегда была неизменно при императоре, как святыня, сокровище императорского дома, как эмблема божественного происхождения императора, как его охранный талисман, как императорская регалия. В противоположность Ята-но кагами и Кусанаги-но цуруги, перенесенным в храмы, Ясакани-но магатама всегда оставалась во дворце императора, непосредственно около него самого, в его жилых покоях, и хотя она чтилась, как наследственная святыня и эмблема, но вокруг нее не создалось никакого особого культа. Ясакани-но магатама хранилась в жилом покое императора, где она вместе с синкэн — священным мечом, заместителем Амэ-но муракумо-но цуруги, лежала на так называемой дзуси — двухэтажной этажерке, и была покрыта материей, обыкновенно красной; впоследствии для яшмы и меча было отделено в покое же особое помещение: альков, пол которого был поднят несколько (на одну ступень) над полом покоя; в этом алькове — уэнома, они хранились, и перед ними всегда горел светильник (негасимый огонь).
Ясакани-но магатама с древнейших времен была обернута материями, одна поверх другой, и в таком виде вложена в особый ящик. В таком обернутом виде она и хранилась; верхние обертки иногда переменялись, но до конца она никогда не развертывалась, так что никто, не считая самых древних времен, ее не видел; описаний ее нет, и что, собственно, представляет Ясакани-но магатама, в точности неизвестно. Лексический разбор слова тама помочь в данном случае не может, ибо значение этого слова в данном случае является довольно неопределенным; слово тама прежде всего обозначает нечто круглое, закругленное, округленное; затем уже: драгоценный камень вообще, и, в частности, может означать яшму. Иероглиф, принятый для начертания слова тама в речении Ясакани-но магатама, означает драгоценный камень, всякий вообще и яшму в частности, но, собственно, применение этого иероглифа само по себе еще ничего не доказывает. Не останавливаясь на дальнейших подробностях, можно сказать только, что большинство разных данных относительно того, что названо Ясакани-но магатама, приводит к заключению, что это какой то округлый и изогнутый драгоценный (в те времена) камень, но какой именно, сказать трудно; возможно, что это яшма, но возможно, что и нет, и потому версия «сияющая изогнутая яшма» допустима, но вместе с тем не окончательна.
Ясакани-но магатама пришлось пережить целую историю, быть участницей нескольких политических переворотов, но так как участь ее тесно связана с синкё — священным зеркалом и сикэном — священным мечем, то об исторических судьбах Ясакани-но магатама говорится ниже, вместе с изложением истории этих двух предметов.
4. Модзо-но кагами — зеркало-копия Это зеркало имеет несколько терминов для своего обозначения: 1. синкё (ками-но кагами) — священное (божественное) зеркало, 2. хокё — драгоценное зеркало, сокровище-зеркало, 3. касикодокоро — место, внушающее благоговейный страх, 4. найсидокоро — место пребывания фрейлин, 5. найсикё — зеркало фрейлин.
Все эти термины обозначения имеют свою последовательную историю; они употребляются почти безразлично, наряду один с другим, но все же самым употребительным из них является термин синкё (ками-но кагами) — священное (божественное) зеркало. При этом надо заметить, что все эти термины вообще более позднего происхождения. Когда во время императора Судзина (97-29 г. до Р. Х.) настоящее зеркало, Ята-но кагами, было перенесено в дубровный храм в Касануимура, как объект ритуального поклонения, объект культа, то вместо него было сделано или просто взято какое-нибудь из готовых другое зеркало как заместитель настоящего. Это зеркало-копия, зеркало-заместитель находилось во дворце, непосредственно при императоре вместе с Ясакани-но магатама — сияющей изогнутой яшмой, и модзо-но цуруги — мечом-копией. Зеркало-копия чтилось также, как и настоящее; оно было также объектом поклонения, и на него были перенесены до известной степени свойства Ята-но кагами, хотя надо заметить, что культ зеркала-копии пока еще совершенно не развился: он почти не существовал. Настоящее зеркало, кроме его названия Ята-но кагами, стали потом обозначать еще терминами: синкё — священное зеркало, и хокё — сокровище-зеркало, и эти же термины были перенесены затем и на зеркало-копию, так что оба зеркала стали, следовательно, обозначаться одними и теми же терминами. Но так как настоящее зеркало имело, во-первых, свое собственное имя: Ята-но кагами, а во-вторых, став объектом очень развитого культа, храмовой святыней, ушло, так сказать, от обыденной жизни, то под терминами синкё и хокё и стало подразумеваться, прежде всего, именно дворцовое зеркало-копия.
Остальные термины имеют совсем другое происхождение. Почтительное отношение к синкё с течением времени все усиливалось; это зеркало начало все больше и больше обожествляться, и потому в последующее время, хотя точно и неизвестно, когда именно, оно было перенесено из жилых покоев императора и помещено в отдельном дворцовом здании — Уммейдэн, как особо чтимая святыня. С этого времени то особое помещение, где находилось синкё, получило название касикодокоро — «место, внушающее благоговейный страх». Слово касикодокоро имеет еще несколько других начертаний, и все они имеют совершенно одно и то же значение. Этим же термином касикодокоро стали обозначать и самое зеркало; такое обозначение субъекта тем самым термином, каким обозначается место пребывания, нахождения этого субъекта, есть обычный прием японского языка, выражающий известный оттенок почтительности. Термин касикодокоро в применении для обозначения синкё, собственно, имеет смысл: священное зеркало из касикодокоро (касикодокоро-но ками-но кагами), и этот термин почтительнее, чем термин синкё, ибо с помощью его избегается непосредственное указание самого субъекта, а указывается только место его нахождения, т. е. субъект указывается косвенно.
Служить при зеркале в касикодокоро были приставлены так называемые дежурные дворцовые фрейлины — найси, и потому, в силу постоянного пребывания найси в касикодокоро, это место стали называть найсидокоро — место пребывания (дежурных) фрейлин; этим же самым термином, аналогично с термином касикодокоро, стали обозначать и самое синкё, причем в применении к обозначению синкё термин найсидокоро имеет смысл: священное зеркло из найсидокоро (найсидокоро-но ками-но кагами).
Так как при зеркале служили фрейлины — найси, то его стали называть также найсикё — зеркало фрейлин. Это последнее обозначение стоит в тесной связи с термином найсидокоро и его можно даже рассматривать просто, как сокращение выражения найсидокоро но синкё. В одном сочинении[3] обозначение зеркала термином найсикё объясняется тем, что во время одного из дворцовых пожаров синкё само вылетело из Уммейдэн и остановилось на ветви дерева сакура; найси взяла его оттуда, спрятала в широкий рукав своей одежды и вынесла из пожарища; с тех пор оно и получило название найсикё. Преданий вокруг синкё накопилось немало; в числе их могло быть и приведенное выше, но во всяком случае существование такого предания, если только оно не фантазия автора, не имеет никакого отношения к термину найсикё, и, как отмечено выше, этот термин возник в связи со службой найси при зеркале и нахождением их в касикодокоро.
Итак, синкё стало находиться в касикодокоро или найсидокоро, и этим хранилищем было сначала дворцовое здание Уммейдэн; потом, в зависимости от обстоятельств, касикодокоро переходило с места на место, помещаясь в разных зданиях, но всегда неизменно находилось в черте расположения императорского дворца независимо от того, где бы ни был этот дворец, который, начиная с XI-го века, менял в зависимости от политических обстоятельств свое местопребывание и часто переходил с места на место, бродя по Киото. В XIV-м столетии дворец осел на одном месте; это и есть так называемый Цутимикадо дайри — дворец Цутимикадо (земляных почтенных ворот), сохранившийся до настоящего времени и известный теперь больше под названием Киото (но) госё — киотоский дворец. После XV-го столетия в этом дворце для касикодокоро было выстроено особое специальное здание, которое стало называться только Найсидокоро и никакого другого собственного имени уже не имело. С переносом в 1869-м году столицы из Киото в Эдо, переименованный вместе с тем в Токио — восточная столица, и с переходом сюда всего императорского дворца, в новом токийском дворце для касикодокоро также было выстроено особое здание, получившее имя Касикодокоро. Синкё было перенесено в это Касикодокоро, и в нем оно находится и в настоящее время.
В Касикодокоро зеркало-копия хранится приблизительно так же, как и настоящее в Дайдзингу, т. е. обернутым в материи и вложенным в ящики; время от времени обертка и ящики переменяются, но совсем оно не открывается. Синкё завернуто с древнейших времен, и в последующие времена его никто не видел; впрочем, верить этому, пожалуй, и трудно, но во всяком случае описаний его нет, и потому нельзя с достоверностью решить, что это именно такое. Оно считается копией, подобием Ята-но кагами, но насколько оно является действительно точной копией, сказать опять-таки нельзя. Главная суть не в том, что оно безукоризненная копия Ята-но кагами, а в том, что оно заместитель последнего. Следовательно, вопрос о точности копии отпадает сам собою, а если это так, то достаточно и приблизительного сходства, и потому можно думать, что для синкё было сделано или взято готовым какое-нибудь зеркало, какие были тогда в обиходе, т. е., вероятно, бронзовое и медное круглое зеркало, или так называемой формы яцуханагата — формы восьми цветков, т. е. восьми цветочных лепестков; в некоторых синтоистских храмах есть и теперь зеркала такой формы.
Хотя синкё и является уже делом последующих поколений, делом рук человеческих, и хотя за ним нет преданий, освященных глубокой древностью и таинственностью непостижимого, тем не менее на него, как на заместителя Ята-но кагами, перенесена часть свойств последнего, почему синкё и стало объектом ритуального поклонения и вокруг него создался культ. Этот культ в общем тот же, что и для Ята-но кагами, но есть и отличия; в одних отношениях он развит слабее, чем культ зеркала в Исэ, но зато в других культ этот значительно пышнее и разработан детальнее. Причиной этого последнего является близость к синкё императора и непосредственное участие его в исполнении некоторых обрядностей.
5. Модзо-но цуруги — меч-копия Этот меч обозначается обыкновенно терминами: 1. синкэн (ками-но цуруги) — священный (божественный) меч, и 2. хокэн — драгоценный меч, сокровище-меч.
Когда передававшийся наследственно императорами меч Амэ-но муракумо-но цуруги был вместе с зеркалом перенесен на особый алтарь в Касануимура, то вместо него был сделан или взят готовым другой меч, который с тех пор и стал находиться всегда непосредственно при императоре как заместитель настоящего меча, ставшего храмовой святыней. Меч Амэ-но муракумо-но цуруги, кроме его собственных имен, стали потом обозначать терминами синкэн — священный меч, и хокэн — сокровище-меч, и эти термины были перенесены и на меч заместитель, так что оба меча стали обозначаться одними и теми же терминами; но соврешенно аналогично с тем, как это произошло с терминами синкё и хокё, ставшими преимущественно терминами обозначения зеркала-копии, под терминами синкэн и хокэн также прежде всего разумеется именно меч-копия, меч-заместитель.
Синкэн — священный меч, находился и находится теперь непосредственно при императоре, в его жилом покое, где он помещался вместе с Ясакани-но магатама, сначала на этажерке — дзуси, а потом в особой нише, алькове с приподнятым полом — уэнома; перед мечом и яшмой горел неугасимый огонь. Синкэн не был, кажется, завернут, подобно остальным предметам, а только покрыт материей; по крайней мере в литературе есть указания, что в XII-м столетии мыши съели шнуры его рукояти. Как он хранился в последующее время и как хранится теперь, точных сведений нет, но также, кажется, не в завернутом виде. Описаний этого меча нет, но он далеко не окружен такой таинственностью, как остальные предметы. Синкэн не представляет собою одного и того же меча, бессменно сохраняющегося с древнейших времен; в зависимости от обстоятельств для синкэн брались несколько раз, как это будет видно из дальнейшего описания, разные мечи, и потому синкэн последующих, по крайней мере, времен является обыкновенным мечом своего времени.
Что касается роли синкэна, то он, как заместитель Амэ-но муракумо-но цуруги, считается святыней императорского дома, эмблемой, императорской регалией, но культа для синкэна не создалось никакого
III. Культ Сансю-но дзинки править
Итак, пять описанных выше предметов: настоящие зеркало, меч и яшма, и заместители зеркала и меча представляют собою сансю-но дзинки двух комбинаций: А. 1. Ята-но кагами — зеркало больше пядени, 2. Амэ-но муракумо-но цуруги — меч небесных густых облаков, или иначе: Кусанаги-но цуруги — меч коситель травы, и 3. Ясакани-но магатама — сияющая изогнутая яшма; Б. 1. синкё — священное зеркало, 2. синкэн — священный меч, и 3. Ясакани-но магатама — сияющая изогнутая яшма.
Первая комбинация была разрушена еще в древнейшие времена тем, что Ята-но кагами и Амэ-но муракумо-но цуруги как бы вышли из состава ее, став каждое самостоятельно храмовой святыней и объектом особого культа, так что по существу это комбинация более идеологическая, в противоположность которой вторая комбинация является более исторической, притом без особого культа, но надо заметить, что культ vice versa вторгся и в эту вторую комбинацию, где он и сосредоточился вокруг синкё.
Как сказано выше, Ята-но кагами, Амэ-но муракумо-но цуруги и синкё стали предметами ритуального поклонения, объектами культа, который особенно развился для Ята-но кагами. Не останавливаясь на подробностях этого культа, можно отметить только его существенные черты; это именно с идеологической стороны обожествление этих предметов, особенно зеркал, выражавшееся реально молением им, например, молением императора перед синкё в случае болезни и т. п., и со стороны обрядовой чествование их так называемой кагура (ками-но асоби) — религиозной (священной) пляской с музыкой. Кагура представляет собою мимическую пляску со своеобразной музыкой, совершаемую в известных случаях в честь божества у его храма. Кагура совершалась и совершается теперь во всех более значительных синтоистских храмах по тому или иному поводу, и в некоторых местах кагура приурочена к определенному времени. Такой именно кагура чествуется с древних времен Ята-но кагами в Исэ (но) дайдзингу, Амэ-но муракумо-но-цуруги в Ацута (но) дзингу и синкё в Касикодокоро (Найсидокоро). Кагура совершалась большей частью ночью при фантастическом освещении и обставлена довольно сложным ритуалом; особенно торжественно исполняется она в Дайдзингу, но еще торжественнее — в Касикодокоро, где она совершается раз в год. Пышность исполнения кагура в Касикодокоро обязана тому, что при исполнении ее присутствует император.
Чествование этих священных сокровищ пляской кагура объясняется тем, что это делается в воспоминание той отмеченной преданием пляски, которая была исполнена богами перед небесным гротом, Амэноивато, в котором заключилась Аматэрасу оками; с помощью именно этой пляски с музыкой и других соблазнительных вещей, среди которых главную роль играли зеркало и яшма, и удалось выманить божество опять на небосклон. Так это выглядит в связи в преданием, но одно только предание нельзя, конечно, принимать за основание, и смысл кагура несколько иной. Именно: «потешить, позабавить божество тем, что забавляет людей», ибо в период антропоморфизма радости и горести людей суть также радости и горести богов. Кагура же по своему содержанию очень забавляла людей своего времени, ибо основана была на половой психологии, и этот то ее половой, вернее, порнологический элемент и являлся источником грубого, правда, незамысловатого, но все же наслаждения для людей древности, да, пожалуй, и не древности только. Эта основная черта неукоснительно отмечена преданием. Главная исполнительница пляски перед гротом Аматэрасу, богиня Амэноудзумэ (Аманоудзумэ)-но микото, открыла свои груди, открыла половой орган и, показывая его зрителям, богам, кривлялась на опрокинутом пустом чане, исполняя разные телодвижения несомненно порнологического характера. «Все боги хохотали» (Кодзики), и это безумное веселье небожителей возбудило любопытство Аматэрасу и заставило ее приоткрыть дверь грота, после чего ее и извлекли оттуда. Так отмечено древним преданием, но и в последующие времена вся соль плясок, исполнявшихся перед императором, состояла в некоторых случаях именно в реализации этого порнологического элемента, как, например, вроде того, что исполнители пляски поднимали до пояса свои одежды и, выставив половые органы, совершали разные телодвижения; это было забавно, и «император много смеялся»[4]. С течением времени порнологический элемент стал понемногу стушевываться в кагура, перестал быть представляем так наглядно, и теперь он почти неощутим с первого взгляда, но, тем не менее, он лежит в основе кагура. Предание освятило кагура, эту забаву богов; она стала священной, религиозной пляской с забытым первоначальным значением ее, но идеология ее именно такова
IV. История сансю-но дзинки править
Ята-но кагами и Амэ-но муракумо-но цуруги уединились в тишину храмов и, став храмовыми святынями, отошли от исторической жизни, так что никакой дальнейшей истории у них нет, но синкё, синкэн и синдзи (Ясакани-но магатама) стали реальными эмблемами императорской власти, императорскими регалиями, передававшимися наследуемым императором наследующему как знаки передачи власти и сана, а потому эти сансю-но дзинки, состоя в непосредственной связи с императорами, и принимали участие во всех перипетиях политической драмы, которую пришлось пережить императорам на протяжении многих столетий истории. История дворцовых сансю-но дзинки в общих чертах такова.
Три священных сокровища находились в императорском дворце, причем, как сказано выше, синкё помещалось в касикодокоро, а синкэн и синдзи в жилых покоях императора. В 960-м году дворец в Киото горел, и при этом пожаре пострадало от огня синкё, получившее трещину; в 1005-м году оно опять пострадало от огня пожара, утратив при этом свою форму, и от всего зеркала остался только один пестик (пупок); наконец оно пострадало от пожара и в третий раз, причем сгорело совсем; потом был собран только его пепел, который и был заключен в карабицу — китайский ящик. Так по одной версии, по одним источникам (Кокуси дайдзитэн); при этом надо заметить, что, как видно из самой этой версии, зеркало это видели и форма его была, следовательно, известна, но тем не менее описаний его нигде не сохранилось. Пестик, пупок — тай (хэта) представлял собою нечто вроде пуговки, прилитой к задней поверхности зеркала, чтобы было за что держать его в руках; такой пестик бывал у большинства как круглых зеркал, так и зеркал формы восьми цветочных лепестков — яцуханагата. По другим источникам (Нихон сэйдоцу) синкё всего только немного пострадало от огня пожаров, но его божественные свойства от этого ничуть не утратились. Наконец, по третьим (Кодзи руйэн) синкё хотя и подвергалось несколько раз пожарам, но как божественное, оно от огня ничуть не пострадало и в пепел и головню не обратилось. Какая из этих трех версий лучше? О последней, конечно, нечего и говорить; слишком уж она фантастична и, так сказать, безграмотна; вторая вероятнее, но самая вероятная, это, пожалуй, первая.
В конце XII-го века два могущественных рода — Тайра и Минамото — оспаривали друг у друга первенство и фактическую власть над страной; занимавший сначала первое место род Тайра не выдержал натиска Минамото и в 1183-м году бежал из Киото на юго-запад (Кюсю), уведя с собой малолетнего императора Антоку, мать которого была из рода Тайра. Сансю-но дзинки находились при Антоку, и хотя вместо бежавшего Антоку был поставлен в Киото императором его младший брат, также ребенок, Готоба, но при нем не было императорских регалий — сансю-но дзинки, почему в начавшемся тогда впервые споре о законности каждого из двух императоров рода Тайра упорно стоял на том, что законный император (Антоку) именно с ними, так как при этом императоре находятся императорские регалии. В 1185-м году в морском бою при Данноура Тайра понесли страшное поражение от Минамото; император Антоку погиб, пойдя ко дну, а вместе с ним пошли ко дну и три священных сокровища. Потом два из них: синкё и синдзи были извлечены из воды, синкэн же затонул бесследно. Разные сочинения отмечают, что синкё и синдзи в силу присущих им божественных свойств всплыли сами; это, конечно, могло быть, но чуда тут нет никакого: оба предмета были так плотно и толсто укутаны обертками, что представляли собою надежные поплавки, затонуть которым сразу было трудно.
Синкё и синдзи были представлены императору Готоба в первоначальном виде, вместо же затонувшего синкэна был взят один из мечей, находившихся постоянно при императоре, в его покоях, так называемый хиногодза-но цуруги (хиноомаси-но цуруги) — «меч (из покоя) дневного почтенного пребывания (императора)»; потом вместо этого меча в 1200-х годах был взят священный храмовой меч — рэйкэн (синкэн) из храма в Исэ (Дайдзингу)[5]; он и стал дворцовым синкэном, войдя в состав сансю-но дзинки.
Таким образом, сансю-но дзинки собрались опять во дворце и заняли свои прежние места. В период начавшейся в XIV-м столетии борьбы императорской власти с родом Ходзё последний камакурский сиккен, Ходзё Такатоки, возвел в 1333-м году на престол императора Когона, императора же Годайго, который и начал борьбу, он сослал в заточение на о-ва Оки, причем потребовал от Годайго передачи сансю-но дзинки новому императору. Годайго соорудил какие-то фальшивые три сокровища, которые и передал императору Когону, настоящие же сансю-но дзинки он увез с собою в ссылку. Поэтому, когда в том же году исход борьбы решился в пользу Годайго, род Ходзё был уничтожен и Годайго возвратился в Киото, он, низложив императора Когона, занял престол снова, причем обряд восшествия на престол он вторично не выполнял, именно в силу того, что сан императора оставался на нем, так как сансю-но дзинки были при нем; был выполнен только обряд, какой полагалось совершать при возвращении императора из далекого путешествия, при котором регалии следуют с императором. Император Когон, конечно, не был признан законным, ибо при нем не было настоящих регалий, и низложение его было просто изгнанием самозванца. Какая участь постигла фальшивые сокровища, неизвестно.
В 1335-м году поднял восстание Асикага Такаудзи, начавший борьбу против императора Годайго. Борьба была неудачна для Годайго; в 1336-м году он удалился из столицы на горы Хиэйдзан, и Такаудзи возвел на престол вместо него императора Комё. С этого момента началось фактическое разделение династии на две: северную — хокутё в Киото и южную — нантё вне его, и начался период двоецарствия, продолжавшийся 57 лет. Регалии были при императоре Годайго (южной династии), и положение императора Комё (северной династии) было довольно неопределенным. Поэтому, когда в том же году войска Годайго понесли несколько последовательных поражений, и Годайго, уступив настояниям Такаудзи, возвратился в столицу, Такаудзи, заключив его там под стражу, стал прежде всего требовать передачи регалий новому императору. Годайго повторил прежнюю проделку, и императору Комё были переданы опять какие-то поддельные регалии, настоящие же сансю-но дзинки остались при Годайго, который бежал вскоре после этого из Киото в Ёсино, где он основал резиденцию южной династии, унеся туда с собой и регалии. Начиная с этого времени, сансю-но дзинки оставались во владении южной династии в течение 57-ми лет. То, что настоящие регалии были в руках южной династии, вскоре же узналось; положение ставленницы Асикага, северной династии, не было оформлено, и потому, когда по прошествии 57-ми лет изнемогшая в неравной борьбе южная династия принуждена была согласиться на мир, предложенный ей сёгуном Асикага Ёсимицу, то первым поставленным ей условием было требование о передаче ею регалий императору северной династии. В 1392-м году император южной династии Гокамеяма возвратился в Киото и торжественно передал сансю-но дзинки императору северной династии, Гокомацу, признав этим актом его своим законным наследником. Состоялось слияние южной и северной династии — нампокугоицу, двоецарствие прекратилось, и последующие императоры, потомки северной династии, линия которых продолжается до настоящего времени, стали обладателями сансю-но дзинки. За время 57-ми лет двоецарствия императоры северной династии не всеми признаются законными в силу того, что при них не было настоящих регалий; спор по этому поводу начался еще в то время и не прекращался до настоящего времени, причем он не ограничился императорами северной династии только периода двоецарствия, но задел и всю их нисходящую линию. С особой силой разгорелся в связи с другими обстоятельствами этот спор в 1912-м году, заняв почти в течение полугода внимание всей страны и окончившись не совсем благополучно для некоторых из прикосновенных к делу.
Что именно сталось со вторыми фальшивыми регалиями, неизвестно; но есть некоторые сведения, что фальшивое синкё уцелело и сохраняется до настоящего времени, находясь в том же Касикодокоро, вместе с настоящим синкё.
Сансю-но дзинки после слияния династий опять были водворены на подобающие места в императорском дворце, но испытания их еще не кончились. Приверженцы южной династии все еще мечтали о восстановлении ее, и в 1443-м году Кусуноки Масахидэ, выставив претендентом потомка южной династии великого князя Такахидэ и, собрав небольшой отрядик, ворвался во дворец и похитил было сансю-но дзинки, но синкё было отнято у похитителей дворцовой стражей, синкэн был брошен по дороге, и унести удалось только синдзи. Повстанцы утвердились в монастыре на г. Хиэйдзан, но в последующем затем бою Такахидэ и Кусуноки Масахидэ были убиты. Приверженцы их рассеялись, но успели при этом унести с собой синдзи и, заняв Ёсино, выставили претендентами от южной династии двух ее потомков, братьев: Китаяма-но мия — принца (из) Китаяма, и великого князя Тадаёси. В это время одна из военных фамилий Акамацу, которая в предшествующее смутное время выступала то за Асикага против южной династии, то за южную династию против Асикага, попала у последних в большую немилость и почти пришла в упадок. Двое преданных Акамацу челядинцев решили добыть синдзи, чтобы этим подвигом оправдать своих господ в глазах Асикага; в 1457-м году они пробрались в Ёсино и, убив обоих братьев, похитили было синдзи, но жители разных поселков Ёсино пустились за ними в погоню, отняли синдзи и убили обоих похитителей. На смену убитых претендентов выступил другой потомок южной династии, великий князь Такамаса, утвердившийся в том же Ёсино, но уже в следующем 1458-м году один из челядинцев той же фамилии Акамацу проник в Ёсино, убил претендента и похитил синдзи, которая на этот раз и была доставлена во дворец. Таким образом, все сансю-но дзинки собрались опять во дворце, из которого они уже больше не выходили, оставаясь в нем неизменно вплоть до настоящего времени и находясь, как сказано выше, синкё — в касикодокоро, а синкэн и синдзи — в покое императора.
Являясь императорскими регалиями, сансю-но дзинки находились всегда в обладании царствующего императора, сан которого они оформляли, узаконивали, и потому, как внешние атрибуты императорского сана и власти, они были всегда при императоре, следуя за ним в его путешествиях и т. п., причем при небольших путешествиях, недалеких поездках, с императором следовали только синкэн и синдзи, при путешествиях же далеких, длительных отлучках, вместе с ним передвигалось и все касикидокоро, т. е. синкё с состоявшим при нем штатом найси и т. д. При переходе престола от одного императора к другому сансю-но дзинки переходили от наследуемого императора к наследующему, и самая передача их была обставлена известным ритуалом. В церемонии восшествия на престол видное участие принимали дежурные фрейлины — найси, как имевшие непосредственное прикосновение ко всем регалиям, ибо кроме того, что особые найси состояли при зеркале в касикодокоро, меч и яшма также находились под непосредственным наблюдением и охраной дежурных фрейлин, и было установлено, что из найси прежнего императора непременно оставались одна-две, чтобы участвовать в передаче новому императору синкэна и синдзи; такие найси назывались окуринайси — фрейлины-передатчицы; синкё не передавалось подобно двум остальным регалиям, а просто император совершал перед ним церемониальное поклонение. Ритуал передачи сансю-но дзинки с течением времени менялся в деталях, но до последнего времени найси играли в этом акте видную роль. В предстоящей церемонии вступления в сан императора — сокуи-но рэй (коронация), вступившего в 1912-м году на престол и тогда же принявшего регалии императора Ёсихито, сансю-но дзинки и найси займут, вероятно, видное место, и для этой церемонии, которая будет совершена в старом императорском дворце в Киото, предположено передвинуть туда из Токио все касикодокоро
V. Существо и идеология Сансю-но дзинки править
Из всего сказанного выше видно, что, как о настоящих, основных Сансю-но дзинки, именно: Ята-но кагами, Амэ-но муракумо-но цуруги, Ясакани-но магатама, так и о заместителях двух из них: модзо-но кагами (синкё) и модзо-но цуруги (синкэн) — сведений мало, описаний нет; в последующее время никто их не видел и никто не знает, что это такое. Они окутаны мраком неизвестности и таинственности и высказать решительное суждение о существе их невозможно. Еще заместители, копии зеркала и меча, особенно последнего, не представляют собою такой таинственной загадки, и по отношению к ним можно найти все-таки кое-какие опорные пункты, чтобы с известной вероятностью решить, что именно представляют они собою, но что касается настоящих, основных Сансю-но дзинки, то здесь нет почти никаких твердо установленных исходных точек. Некоторые туземные ученые пытались объяснить существо этих предметов и создавали те или иные теории, но все это слишком гадательно, беспочвенно, а главное, слишком связано с создавшейся вокруг этих предметов легендой, отринуть или по крайней мере, учесть которую с точки зрения чистого рационализма смелости не хватало. Иностранные исследования свободны от этого последнего недостатка, но, во-первых, их очень мало, а во-вторых, в распоряжении их нет достаточного материала; они очень неполны, и потому извлечь из них многого нельзя.
Легенда окутала мраком неизвестности Сансю-но дзинки, заволокла их таинственностью происхождения, опоэтизировала их существо и свойства, обожествила их и так держит она их до настоящего времени. Плотно обернутые, уложенные в особые ящики, невидимые никем, передаются священные сокровища на протяжении многих столетий просто на веру, и невольно возникает мысль, есть ли действительно что-нибудь в этих ящиках и свертках, существуют ли еще реально те неизвестные предметы, по поводу которых создавалась легенда, о которых сложилась она? Казалось бы, самое простое в целях науки — это развернуть свертки и исследовать их, но рационализм еще не настолько прочно занял свое место в жизни человечества, чтобы бороться с преданием, легендой, суеверием. С другой стороны, может, и действительно жаль уничтожить сразу поэтическую грезу, проникшую в жизнь многих поколений, и оставить вместо нее пустоту, ничем не заполнимую. Есть несколько преданий об императорах Ёдзэйе (877—884 г.) и Рёдзэйе (968—969 г.), которые хотели было полюбопытствовать, что именно представляют собою дворцовые сансю-но дзинки, и вздумали было открыть их; от синкэн пошли молнии, а из ящика синдзи вышло облако, и император чуть не потерял зрение; спасительницей явилась найси, которая тотчас же и привела все в прежний порядок[6].
Предание на предание, легенда на легенду, и сила таинственности становится еще крепе, мрак неизвестности еще гуще. Но еще труднее учесть легенду рационалистически в силу того, что она имеет поразительное действие на массы, заставляя их признавать многое, что без поддержки этой легенды потеряло бы свое обаяние и содержание. Здесь уже не поэзия, а реальная жизнь с весьма осязательными практическими интересами, и желание их сохранить заставляет сохранять и легенду, и все связанное с ней, оберегать ее от посягательств пытливого рационализма. Так обстоит этот вопрос в настоящем. Что будет впоследствии, конечно, неизвестно, но пока приходится считаться с легендой и принимать вещи, как они есть, оставаясь в области предположений. Но, как ни изуродовала легенда природу тех явлений, о которых она сложилась, все же следы их первоначального состояния она не могла изгладить совсем, и из таинственных свертков сансю-но дзинки смотрят, по-видимому, на нас из глуби веков какие-то орудия обыденного хозяйства древнего человека, и далеко не невозможно, что это орудия веков каменного, медного и железного; орудия весьма важные и ценные в истории культурного процесса, и потому, вероятно, обожествленные.
Что касается вопроса об идеологии значений сансю-но дзинки как эмблем, то такой идеологии есть несколько вариантов, причем за исключением одного, тесно связанного с самой легендой о Сансю-но дзинки и являющегося самым ранним по времени, все остальные значительно более позднего происхождения
Идеология мифологическая править
Вручив три священные сокровища своему внуку Ниниги-но микото, посланному с неба царствовать на землю, Аматэрасу оками завещала ему: «Считая это зеркало за мою душу, чти его, как бы ты чтил меня самое» (Кодзики). Она обещала, что ее потомство, обладающее тремя сокровищами, будет обладать императорской властью, и наказала держать сансю-но дзинки при себе. Возникшая на этой почве идеология признает сансю-но дзинки эмблемами божественного происхождения императоров, эмблемами божеством освященной их власти на земле, эмблемами естественного возникновения отношений властителя и подданных и эмблемами непрерывности императорской линии. Самое зеркало признается, как воплощение Аматэрасу, как ее митамасиро — то, что является ее душой, т. е. вещественный представитель божества. Остальные два сокровища также рассматриваются, как митамасиро — вещественные представители божества. Эта идеология наиболее стройна и обоснована, ибо целиком опирается на предание, не отходя от него; в практическом же приложении, в применении к сансю-но дзинки как императорским регалиям, она наиболее подходяща, и потому она является наиболее распространенной, общепризнанной
Идеология полумифологическая, полуфилософская править
Эта идеология также стоит на почве легенды, но уже отходит от нее и развивает теорию в несколько ином направлении, примешивая сюда позитивизм. Сансю-но дзинки считаются также эмблемами божественности императоров и их власти, но при этом зеркало считается напоминанием о самом божестве и божественном происхождении императоров, меч — напоминанием о воинском мужестве, воинстве, яшма — напоминанием о совершенстве. Эта идеология грешит натяжками и произвольностью, но с ней уживаются
Идеология философская править
Это самая интересная, хотя подобно предыдущей и довольно-таки беспочвенная идеология. Создана она так называемыми кангакуся — последователями китайской науки, т. е. японскими философами, рационалистами, образованными на китайской рациональной философии, конфуцианской. Чтобы идеология кангакуся была понятнее, необходимо предварительно оговориться несколько о них самих. Кангакуся — рационалисты довольно своеобразные. Образованные на рациональных конфуцианских доктринах, но заключенные безвыходно в своей стране, они не могли освободиться от исключительного воздействия на них жизни этой самой страны, которая окружала их со всех сторон, воспитывала их на своих обычаях, преданиях, легендах, повериях, суевериях, и потому рационализм их был довольно шаток. Они могли философствовать на готовые, выработанные конфуцианством положения, могли развивать их, могли отрицать и с недоверием относиться к буддизму и т. д., но, раз дело касалось жизни своей страны, ее национальных верований, ее преданий, легенд, суеверий, они сразу же отступали и покорно погружались в родную обстановку, как бы темна, как бы нерациональна она ни была. Так и в данном случае. При создании идеологии сансю-но дзинки кангакуся не решились отринуть самую легенду, не осмелились умственным взором проникнуть за пределы таинственного предания; они дали только слегка рационалистическое толкование значению каждого из сансю-но дзинки, истолковав их в смысле этики, основанной на конфуцианских доктринах; разум говорил одно, но чувство подсказывало другое, и в результате рационализм отлично ужился с поверием. Оставив самую легенду в том виде, как она была, согласившись с тем, что сансю-но дзинки суть действительно три священных сокровища божественного происхождения, сокровища, реально существовавшие, именно, как таковые, реально переданные богиней Аматэрасу ее внуку Ниниги и преемственно передающиеся в его потомстве вплоть до настоящего времени, кангакуся толкуют, что эти предметы являются эмблемами, внешними знаками, напоминаниями тех принципов, какими должны обладать, какие должны развивать в себе, как императоры, ответственные перед небом пастухи народа, отцы его, так и пасомый ими народ, их дети. По этой идеологии блестящее светлое зеркало само есть свет, истина знания; это ти — знание, мудрость, светом которых освещается вся жизнь, теплом которых согревается она, помощью которых она развивается в стройном согласии с законами неба. Яшма (тама) круглая, гладкая, отовсюду одинаковая, всюду проникающая (катясь), есть эмблема человечности, человеколюбия — дзин, человеколюбия полного, к которому нечего уже добавить, одинакового по отношению ко всему, всепроникающего. Всесокрушающий меч, твердый и крепкий есть эмблема мужества — ю, но не буйного, дикого мужества насилия, а мужества гражданского, прекращающего войну, насилие и бесправие, создающего культурную жизнь и оберегающего ее, а вместе с тем и мужества, как неколебимости духа, с которым можно не страшиться жизни и переносить все ее тягости, стремясь неуклонно к совершенству и выполнению законов неба, выполнению того, что познано помощью ти, реализовано помощью дзин. Познать истину при помощи ти — знания, осветить жизнь, узнать ее принципы; воплотить затем познанную истину в дзин — человечности и осуществлять последнюю в жизни, пользуясь ю — мужеством, которое и должно дать силу для осуществления дзин, должно поддержать стремление к ти — вот взаимное отношение трех принципов, эмблемами которых и являются три священных сокровища. Надо при этом заметить, что понятие дзин имеет очень широкое значение. Прежде всего, дзин есть человечность, то, что определяется словом «гуманизм», и т. п. (человек должен быть человеком); но конечный результат, реальное проявление человечности, прежде всего, в человеколюбии, и потому дзин есть человеколюбие — гуманность и т. д.
Что ни говорить, в этой своей части идеология кангакуся увлекательна, но она беспочвенна; это одна из философских фантазий, которые далеко не чужды этим кангакуся. Однако, несмотря на всю ее беспочвенность, эта идеология понемногу завоевывает себе место. Как-никак, но рационализм начинает, хотя и робко, входить понемногу в жизнь, и одной поэтической легенды, туманного предания уже не вполне достаточно; к ним требуются поправки, и на первое время годится хотя бы и такая теория, как эта, которая уже стала находить себе место в школе.
Есть еще некоторые варианты идеологии, как, например, идеология, которую можно бы назвать фаллической, что ли, и по которой яшма рассматривается как эмблема мужского семени, а меч — как эмблема женского детородного члена, но эта идеология настолько фантастична и лишена здравого смысла, что останавливаться на ней совершенно излишне — распространением она совсем не пользуется.
Приведенные выше варианты идеологии сансю-но дзинки по существу, конечно, ничего не выясняют; они или держатся легенды, или лишены почвы, но они существуют в действительности, и других нет. Конечно, самой правильной была бы идеология чисто рационалистическая на историко-бытовой почве, но для нее еще не наступило время, и приходится довольствоваться тем, что есть, считая, что сансю-но дзинки — три священные сокровища, являющиеся национальной святыней, опоэтизированные легендой и обожествленные, представляют собою зеркало, меч и какой-то минерал, вероятно, обиходные орудия древнего человека. При этом надо еще иметь в виду, что в то время, как Япония только еще зарождалась, рядом с ней, в Китае, культура стояла уже на сравнительной высоте, а раннее воздействие китайской культуры на Японию — факт, не требующий доказательств
Кагами — зеркало (Заметка) править
Изображенное на рисунке круглое бронзовое зеркало с его архаичной и довольно примитивной орнаментировкой считается по предположению зеркалом японского древнейшего производства. Но вопрос о его происхождении крайне спорен, и если оно даже японского производства, то, во всяком случае, сделано оно по образцу китайских древнейших зеркал.
В Китае бронза была известна и употреблялась для разных изделий на много столетий раньше, чем она стала известной в Японии, и уже за два с половиной века до Р. Х. в Китае было очень распространено употребление зеркал, которые там, особенно в последующие времена, помимо обиходного их назначения считались также и амулетами, почему зеркала, украшенные разными символическими изображениями и надписями, клались вместе с умершим в могилу и т. д.
Как утверждают некоторые сочинения, зеркало в Китае еще в древнейшие времена считалось символом добродетели
Цуруги — мечи (Заметка) править
Возможно, что он употреблялся как алебарда, будучи насажен на длинное древко; но возможно также, что он служил и как обыкновенный меч и при ношении подвешивался, причем сделанный на его хвосте прилив с отверстием мог служить для продевания шнура. Бронзовые мечи были в употреблении в Китае и соседних с ним странах, и вопрос о том, представляет ли этот меч продукт национального японского производства, сделан ли он по образцу китайского или какого-нибудь другого меча, или же просто он завезен в Японию, остается открытым.
Хвост меча, являющийся продолжением клинка, служил или для прикрепления к нему рукояти, или же непосредственно сам служил рукоятью, будучи чем-нибудь обмотан. Кольцеобразная головка хвоста служила предохранителем против соскальзывания руки, или же могла служить для подвешивания меча при ношении его. Мечи такого типа были очень употребительны в Китае.
По предположению, судя по форме рукояти, вероятно, западно-азиатского, возможно, что даже персидского происхождения, и можно предполагать, что он был завезен из западной Азии в Японию приблизительно в период VII—IX-го веков, или же если и изготовлен в Японии, то прототипом для него послужил какой-нибудь из западно-азиатских мечей
Магатама (Заметка) править
Яшма во множестве добывалась в области Идзумо, почему в просторечии и называлась идзумосэки — камень из Идзумо. Идзумо — местность, связанная с древнейшей (доисторической) японской жизнью и основными японскими преданиями. В Японии не было своего нефрита. По предположению нефрит еще в древнейшие времена ввозился в Японию из Китая и в Японии уже обрабатывался в форме магатама.
Все эти магатама представляют собою искривления в форме когтя или клыка животного с отверстием для шнура в головной части искривления. Неопределенной формы, несколько напоминающей искривление клыка или когтя животного; грубого, вероятно древнейшего изделия, и хотя в могиле, из которой она вырыта, она найдена вместе с железными предметами — мечами и секирами, но, тем не менее, можно предполагать, что такого именно типа магатама представляет собою, пожалуй, остаток орудий каменного века.
Из описанных выше магатама самой распространенной в употреблении была магатама округло изогнутой формы, изображенная на рисунке 1-м. Такой же формы, с маленькой лишь разницей и магатама, изображенные на рисунках 2, 4, 5 и 6-м. Магатама формы, изображенной на рисунке 13-м, изогнутая же и искривленная, но почти плоская с боков, была менее распространена. Наконец магатама форм, изображенных на рисунках 7-м и 8-м, были сравнительно редки. Однако, что касается последней формы (рис. 8-й), то возможно, что она и была примитивной.
Слово магатама принято толковать в значении «изогнутая, искривленная тама», и основанием этого толкования является тот установленный факт, что прототипом для такой искривленной формы послужили клыки (зубы) и когти животных, которые в древнейшие времена употреблялись, как в восточных странах, так и западных, вначале, вероятно, в качестве обиходных орудий, а потом, как это несомненно установлено, только лишь в качестве украшений и амулетов. Однако в некоторых сочинениях приводятся доказательств в пользу того, что слово магатама не имеет никакого отношения к форме (искривлению) и что оно значит: «нечто сверкающее, блестящее, прекрасное» и т. д. Эти толкования настолько сомнительны, что их можно и не принимать.
Из разных перечисленных материалов, употреблявшихся для магатама, наиболее употребительными были агат и яшма, затем: тальк, сердолик, нефрит и серпентин; серебро и медь были наименее употребительными
Примечания править
- 1 Хотя начертание и читается Аматерасу омиками, но для чтения Аматерасу омиками есть особое начертание, в котором иероглиф соответствует звуковому комплексу ми. Чтение Аматерасу омиками довольно распространено; оно установлено японским ученым Мотоори Норинага в его сочинении «Кодзикидэн» — толкованиях «Кодзики». Тем не менее чтение омиками грамматически не обосновано. Частица ми есть почтительная частица для обозначения принадлежностных отношений, и употребляется она при объекте владения, чтобы выразить почтительность к субъекту владения. В данном случае никаких принадлежностных отношений нет, ибо нет налицо самого объекта владения. Что касается иероглифа в начертании, то можно предполагать, что в «Кодзики» он вставлен по ошибке или в силу чрезмерного усердия малообразованного переписчика, и толковать его, как частицу ми, служащую для выражения особой почтительности по отношению к Аматерасу, как делает это Мотоори, нет оснований. В «Кодзики» начертание встречается значительно меньшее число раз, чем начертание. Но если можно еще согласиться с чтением омиками для начертания, то для начертания оно все же не годится, и это начертание надо читать оками. Однако, хотя и необоснованное грамматически чтение Аматерасу омиками, как для начертания, так и для начертания теперь принято в обиход, и с этим надо считаться.
- 2 Эра земных божеств считается в пять поколений, почему и называется тидзин годай — пять поколений земных божеств, первым из которых является Аматерасу оками; Ниниги-но микото приходится третьим по порядку божеством в этой эре. После него было еще два земных божества, а затем с третьего его потомка, его правнука, Дзимму тенно (это его посмертное имя, настоящее имя другое) начинается эра людей-императоров, человеческих императоров — дзинно, продолжающаяся до настоящего времени. Счет императоров японской династии ведется именно с императора Дзимму, который считается первым из них.
- 3 «Нихон тайси синсяку, кан но го», соч. Кубо Тэндзуя.
- 4 «Удзи сюи моногатари»
- 5 По «Тайхэйки», историческому сочинению XIV-го века, этот факт относится к 1347-му году.
- 6 Вероятно, это варианты одного и того же предания об одном из этих императоров, и, должно быть, имена просто спутаны