Неистовый Орланд (Ариосто)/Версия 3/ДО

Неистовый Орланд
авторъ Лудовико Ариосто, пер. Лудовико Ариосто

Оригинал: ит. Orlando furioso, опубл.: 1516. — Источникъ: az.lib.ru • Книга первая.
Перевод Семена Раича (1832).

Это произведение было опубликовано до 7 ноября 1917 года (по новому стилю) на территории Российской империи (Российской республики), за исключением территорий Великого княжества Финляндского и Царства Польского, и не было опубликовано на территории Советской России или других государств в течение 30 дней после даты первого опубликования.

Поскольку Российская Федерация (Советская Россия, РСФСР), несмотря на историческую преемственность, юридически не является полным правопреемником Российской империи, а сама Российская империя не являлась страной-участницей Бернской конвенции об охране литературных и художественных произведений, то согласно статье 5 конвенции это произведение не имеет страны происхождения.

Исключительное право на это произведение не действует на территории Российской Федерации, поскольку это произведение не удовлетворяет положениям статьи 1256 Гражданского кодекса Российской Федерации о территории обнародования, о гражданстве автора и об обязательствах по международным договорам.

Это произведение находится также в общественном достоянии в США (public domain), поскольку оно было опубликовано до 1 января 1929 года.

НЕИСТОВЫЙ ОРЛАНДЪ.

НЕИСТОВЫЙ ОРЛАНДЪ

Л. АРІОСТА.

Переводъ Раича.;

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Съ портретомъ Аріоста.

МОСКВА,
Въ Типогр. Лазар. Инст. Вост. Языковъ.
1832.

Печатать позволяется

съ тѣмъ, чтобы по отпечатаніи представлены были въ Ценсурный Комитетъ три экземпляра. Москва, Августа 24 дня, 1831 года.

Ценсоръ Сергѣй Аксаковъ.

ОТЪ ПЕРЕВОДЧИКА.

Представляю читающей публикѣ Неистоваго Олрланда, Поэму Л. Аріоста.

Безсмертное, неподражаемое, великое твореніе Феррарскаго Омира оцѣнено вѣкалш и народами, переводчику ничего не остается сказать въ похвалу ему. Божественный Аріостъ, какъ называютъ его просвѣщенные народы, весь въ своей поэмѣ.

Въ Неистовомъ Орландъ читатели, кромѣ великолѣпной картинной галлереи, если смѣю такъ выразиться, найдутъ цѣлую библіотеку повѣстей то трогательныхъ, то забавныхъ и вообще занимательныхъ. Каждая, или почти каждая пѣснь, сама по себѣ разнообразная, фаптасмагорическая, составляетъ нѣчто цѣлое, отдѣльное; вотъ почему переводчикъ рѣшился издавать Аріоста по частямъ, въ видѣ Альманаха. Каждый годъ будетъ выходитъ по одной, иногда по двѣ, части.

По окончаніи Аріоста намѣренъ я одинъ, или съ двумя-тремя литераторами — перевестъ, разумѣется, въ стихахъ, и другихъ первокласныхъ Италіанскихъ писателей и такимъ образомъ представитъ Русской публикѣ Италіанскую стихотворную библіотеку. Если не обманетъ меня первое предпріятіе, — я отважусь и на другое, — составлю, съ помощію другихъ литераторовъ, Италіанскую прозаическую библіотеку въ Русскомъ переводѣ: короче сказать, я рѣшаюсь всю жизнь посвятитъ на ознакомленіе моихъ соотечественниковъ съ Италіанскою литературою, si- . . .

Numina laeva sinunt auditque vocatm Apollo.

ПѢСНЬ ПЕРВАЯ.

Бѣгство Ангелики изъ Христіанскаго стана. Единоборство Феррага, съ Ринальдомъ. Погоня ихъ за Ангеликой. Явленіе Аргаліевой тѣни. Ангелика въ лѣсу. Радость Сакрипатпа, нашедшаго ее. Поединокъ Сакрипапта. Встреча Ангелики съ Ринальдомъ.

Въ честь рыцарей, любви и дамъ

И смѣлыхъ предпріятій.

Какъ съ Аграмантомъ По морямъ

Приплыли Мавровъ рати

И, въ слѣдъ царя своей земли,

Въ живомъ порывѣ мщенья,

Въ предѣлы Франціи вошли

Съ мечемъ опустошенья.

Хвалился Аграмантъ, что онъ,

Возставъ на Карломана,

При плескѣ развитыхъ знаменъ,

Отмстить за смерть Траяна,

И объ Орландѣ будетъ рѣчь,

О чёмъ до насъ молчали, —

Какъ онъ, питомецъ бурныхъ сѣчь,

Влюбился и съ печали

Неистовъ сталъ, ума лишась

Отъ дѣвы свѣтлоокой;

Рѣчь будетъ, если я отъ глазъ

Красавицы жестокой

Не обезумѣю и самъ,

Какъ мой герой несчастный, —

Тогда конецъ моимъ стихамъ,

И трудъ мой — трудъ напрасныя.

Великодушный Ипполитъ,

Ираклово рожденье,

Италіи надежный щитъ,

Дней нашихъ украшенье,

За столько милостей твоихъ,

За всѣ благотворенья,

Прими плоды трудовъ моихъ

Съ улыбкой снисхожденья!

Я все мое тебѣ даю.

За все плачу — стихами;

Взгляни, Монархъ, на дань мою

Привѣтными очами!

Среди героевъ древнихъ дней,

Достойныхъ хвалъ поэта,

Ты встрѣтишь въ повѣсти моей

Рожера — чудо свѣта, —

Рожера, предка твоего,

Героя въ полѣ чести.

О! ты услышишь про него

Отрадны сердцу вѣсти,

Когда въ безпечной тишинѣ,

И съ думою высокой

На время разлучась, ко мнѣ

Преклонишь слухъ и око.

Орландъ, уже давнымъ давно

Въ Ангелику влюблённый,

Для ней и ею не въ одно

Сраженье увлечённый,

Въ странахъ Востока съ славой дѣлъ

Оставивъ тьмы трофеевъ,

На Западъ съ нею прилетѣлъ —

Къ подошвамъ Пиренеевъ,

Гдѣ Карломанъ уже стоялъ,

Шатры раскинувъ бранны,

Куда дружины онъ созвалъ

На бой, давно желанный,

Чтобъ Аграманта наказать

И дерзкаго Марѳнла;

Одинъ безчисленную ратъ

Привелъ съ собой отъ Нила,

Другой Испанію на бой

Вооружилъ кровавой,

Чтобъ Францію стереть войной

Съ лица земли со славой.

И, какъ нарочно, той порой

Къ единовѣрной рати

Является Орландъ — герой

И кстати и не кстати.

Здѣсь съ милой онъ былъ разлучёнъ…

Какъ слѣпы мы бываемъ!

Та самая, которой онъ,

Любовію ласкаемъ,

Въ чужихъ странахъ, во всѣхъ воинахъ

Надежной былъ защитой, —

Среди друзей въ родныхъ странахъ —

Похищена открыто,

Орландъ ее не защищалъ:

Бояся распри шумной,

Ее похитить приказалъ

Самъ Карлъ благоразумной.

Орландъ съ Рональдомъ, идя въ бой

Противъ сыновъ проклятья,

Поссорились между собой:

Двоюродные братья

Питали оба въ сердцѣ страсть

Къ Ангеликѣ прекрасной, —

И Карлъ, провидѣвшій напасть

Въ размолвкѣ сей несчастной

Двухъ лучшихъ рыцарей, велѣлъ —

И Герцогомъ Баварскимъ

Она взята, никто не смѣлъ

Не внять велѣньямъ царскимъ.

Красавицу тому изъ двухъ

Въ награду обѣщали,

Кто болѣ на войнѣ услугъ

Окажетъ лезвьемъ стали,

Кто болѣ Сарацинъ побьётъ

Руки могучей силой.

Но Вѣрныхъ обманулъ расчотъ,

Имъ счастье измѣнило;

Они бѣжали, Герцогъ въ плѣнъ

Съ толпой другихъ попался,

И пустъ среди сихъ перемѣнъ

Шатеръ его остался"'

Одна однехонька въ шатрѣ

Оставшись опустѣломъ,

Ангелика въ сѣдло скорѣй

И, трепеща всемъ тѣломъ

При мысли грустной, что позоръ

Ждалъ Вѣрныхъ въ день сей горькій,

Помчалася во весь опоръ

Чрезъ долы и пригорки.

И вотъ она ужь подъ лѣскомъ,

Вдали оставивъ сѣчу,

И видитъ, — рыцарь къ ней пѣшкомъ

Бѣжитъ, спѣшитъ на встрѣчу.

При немъ и мечь, при немъ и щитъ,

На немъ шеломъ и латы;

Одъ черезъ лѣсъ быстрѣй бѣжитъ,

Чёмъ селянинъ, объятый

И страхомъ и надеждой вдругъ

На игрищахъ кипящихъ.

Не такъ пастушка черезъ лугъ

Бѣжитъ отъ змѣй шипящихъ,

Какъ быстро бросилась назадъ

Царевна, что есть силы,

Когда на ней горящій взглядъ

Остановилъ немилый.

То былъ отважный Паладинъ,

Владѣтель Моншальбана,

Могучаго Амона сынъ,

Надежда Вѣрныхъ стана;

Онъ выпустилъ изъ рукъ своихъ

Баярда въ жаркой сѣчѣ.

Рональдъ взглянулъ и въ тотъ же мигъ.

Узналъ въ ней издалече

Ту прелесть-дѣву, рай очей,

По коей онъ несчастной,

Не досыпаючи ночей,

Страдалъ, вздыхая страстно

Ангелика во весь опоръ

Сквозь темный боръ скакала

Отъ страха помутился взоръ,

И бѣдная не знала,

Какой ей лучше путь избрать —

Просторной или тѣсной.

Она едва могла держать

Узду въ рукѣ прелестной;

И конь по волѣ, самъ собой,

Сквозь чащу пробивался

Съ своею всадницей младой, —

И вотъ къ рѣкѣ примчался,

У той рѣки стоялъ Феррагъ,

Въ поту весь, запыленный;

При шумныхъ битвы знаменахъ

Усталый, изнуренный,

Онъ душу отвести пришолъ

При сладкомъ водномъ шумѣ,

И здѣсь, не ждавши новыхъ золъ,

Остановился въ думѣ:

Онъ жажду утолитъ хотѣлъ,

Склоняся надъ рѣкою,

Но шлёмъ съ главы его слетѣлъ

И скрылся подъ водою.

Царевна въ страхѣ на бѣгу

Кричала, что есть мочи;

Феррагъ, стоявшій на брегу,

Взглянувъ ей быстро въ очи,

Узналъ, какъ ни. была она,

Въ сей часъ недоумѣнья,

Томна, разстроена, блѣдна

Отъ ужасовъ смятенья,

И какъ ни долго не слыхалъ

Объ ней ни полуслова,

Но лишь взглянулъ и вдругъ узналъ

Ангелику въ ней снова"

Услужливый, а можетъ быть,

И самъ равно влюблённой,

Онъ радъ былъ помощь предложить

Царевнѣ огорчённой;

И не заботясь, что шеломъ

Главы не прикрываетъ,

Онъ на соперника съ мечемъ

Отважно наступаетъ.

Ринальдъ, феррага не боясь,

Сталъ твердою ногою:

Онъ съ нимъ уже не въ первый разъ

Встрѣчается средь бою.

И закипѣлъ жестокій бой;

Звуча, стуча, булаты

То заблистаютъ надъ главой,

То вдругъ ударятъ въ латы,

Какъ бъ наковальню тяжкій млатъ,

Разбить его готовой.

Межь тѣмъ какъ рыцари разятъ

Другъ друга съ силой новой,

Царевна рыси придаетъ

Коню, какъ можно, болѣ,

И легкій конь ее несетъ

То лѣсомъ, то чрезъ поле.

А между тѣмъ конца войны,

Зажженной буйнымъ чувствомъ,

Все нѣтъ еще, — бойцы равны

И силой и искусствомъ;

Никто еще не одержалъ

Побѣды въ вихрѣ сѣчи,

И первый руку опускалъ,

И первый мирно рѣчи

Къ Феррагу буйному склонилъ

Амоновъ сынъ несчастной;

Въ немъ былъ живѣе Страсти пылъ

Къ Ангеликѣ прекрасной.

"Какая польза, молвилъ онъ,

Отъ этаго намъ бою?

Не одинакій ли уронъ

Намъ отъ него съ тобою?

Положимъ, — чудо красоты

Тебя обворожило, —

Но что же выиграешь ты,

Сдержавъ меня здѣсь силой?

Положимъ, — въ плѣнъ отдамся я,

Иль мертвъ паду на сѣчѣ, —

Ангелика всё не твоя,

Она теперь далече.

«He лучшель, если ты, какъ я,

Царевну любишь страстно,

Пустишься по слѣдамъ ея,

Чемъ медлишь здѣсь напрасно?

Сначала мѣры всѣ возьмемъ,

Чтобъ ей не дашь умчаться,

А тамъ уже рѣшимъ мечемъ.

Кому ей доставаться;

Иначе изъ чего намъ бой

Съ тобой вести кровавый?

Я въ немъ не вижу никакой

Ни выгоды, ни славы».

И не задумался Феррагъ,

Онъ принялъ предложенье.

И вотъ мечи уже въ ножнахъ,

Отсрочено сраженье,

Вражда забыта, миръ насталъ

Межь прежними врагами,

Феррагъ, бросая водъ Кристалъ

Съ зелеными брегами,

Какъ рыцарь вѣжливый, пѣшкомъ

Ринальда не оставилъ,

Далъ мѣсто другу за сѣдломъ

И къ цѣли путь направилъ

Вотъ добродушія примѣръ

Въ чудесный вѣкъ героевъ!

Два витязя различныхъ вѣръ,

Соперники средъ боевъ.

Соперники въ любви — сей часъ

Другъ друга поражали,

Всей яростью вооружась,

Сей часъ — друзьями стали

И безъ опаски понеслись

Чрезъ боръ, чрезъ долъ пологій,

Они неслись, пока сошлись

Предъ ними двѣ дороги.

Которою скакать бойцамъ

За всадницей прекрасной?

Слѣды копытъ и здѣсь и тамъ

Обозначались ясно;

И наугадъ Антоновъ сынъ

Побрёлъ пѣшкомъ одною,

А добродушный Сарацинъ

Отправился другою.

Феррагь въ лѣсу и тамъ и сямъ

Блуждалъ, плуталъ, крушился,

И снова очутился, тамъ,

Откуда въ путь пустился.

Къ рѣкѣ при ѣхалъ онъ опять.

Гдѣ шлемъ загрузъ глубоко,

И, не надѣлся сыскать

Красавицы жестокой,

Рѣшился, соскочивъ съ сѣдла,

Достать свой шлемъ чудесной,

На дно рѣки съ его чела

Упавшій неумѣстно.

Но шлемъ на днѣ, среди песковъ,

Далеко скрыла влага,

Онъ долгихъ требовалъ трудовъ

Отъ сильныхъ рукъ Феррага.

Онъ сукъ большой срубилъ мечемъ

И острогалъ огромной —

Огромной шестъ, и тѣмъ шестомъ,

Съ досадою нескромной,

Ощупалъ всѣ мѣста въ рѣкѣ;

И чтоже? все напрасно!

И шестъ уже усталъ въ рукѣ,

На этотъ разъ, несчастной.

Онъ проклиналъ свои труды

Безплодные, но поздно!

Стоитъ, и вотъ изъ-подъ-воды

Выходитъ рыцарь грозной.

Онъ весь въ доспѣхахъ — весь кругомъ,

Одно чело открыто;

Съ одной рукѣ его шеломъ,

Струями водъ омытой,

Тотъ самый, что Феррагь искалъ

Такъ долго и безплодно.

«Клятвопреступникъ! онъ сказалъ

Съ усмѣшкою холодной,

Тебѣ, я вижу, тяжело

Съ шеломомъ симъ разстаться;

Онъ мой, и имъ твое чело

Не будетъ украшаться.

„Я братъ Ангелики… Да! онъ

Стоитъ передъ тобою!

Припомни, какъ я былъ сражёнъ

Въ бою твоей рукою!

Ты клялся бросить въ сей потокъ

Мои доспѣхи бранны

И этотъ шлемъ… но если рокъ

Мнѣ отдалъ шлемъ желанный..“»

За чѣмъ же ты потупилъ взоръ,

Ко мнѣ не взглянешь снова?

А! а! тебя смутилъ укоръ

За нарушенье слова.

«Достань себѣ другой шеломъ,

Но только не позорно;

Достань его себѣ мечемъ

Среди борьбы упорной;

Такимъ Орландъ, такимъ герой

Ринальдъ владѣетъ нынѣ;

'І'отъ на Альмонтѣ, а другой

Былъ прежде на Мамбринѣ.

Достань одинъ изъ нихъ въ войнѣ,

Въ борьбѣ тебя достойной,

А этотъ, обреченный мнѣ,

Маѣ и оставь спокойно.»

Феррагь, при видѣ мертвеца,

Дрожитъ; всталъ дыбомъ волосъ j

Потъ градомъ съ блѣднаго лица;

Невольно замеръ голосъ

Въ полураскрывшихся устахъ;

Кровь въ жилахъ остывала,

Когда Аргалій, въ сихъ мѣстахъ

Погибшій отъ кинжала,

Изъ-подъ-воды нежданно всталъ,

Какъ будто оживъ снова,

И укорять убійцу сталъ

За нарушенье слова.

Феррагъ молчалъ, Феррагъ не смѣлъ

Прибѣгнуть къ оправданью;

Онъ поневолѣ онѣмѣлъ,

Внимая нареканью

И, недовольный самъ собой,

Ланфузою поклялся, —

Когда бы и какой бы бой

Ему не представлялся,

Главы не прикрывать, пока

Средь боеваго грома

Не полонитъ его рука

Орландова шелома,

И эту клятву онъ сдержалъ

Гораздо лучше прежней.

Оставивъ берегъ, онъ блуждалъ

День за день безнадежнѣй —

Томясь мучительной тоской,

Онъ Паладина ищетъ

И, сладкій позабывъ покой,

За нимъ повсюду рыщетъ.

Съ Ринальдомъ, взявшимъ путь другой,

Другое приключенье

Случилось тою же порой

И въ тожь почти мгновенье.

Ринальдо идетъ и — видитъ вдругъ —

Баярдъ его рѣтивой

Предъ нимъ во весь несется духъ,

Взвѣвая гордой гривой.

«Остановись мой добрый коль!…»

Но зова конь не слышитъ,

Онъ все бѣжитъ, въ очахъ огонь

И искрится и пышетъ;

Ринальдо, досадуя, за нимъ

Несется въ путь безвѣстной…

Оставимъ ихъ и поспѣшимъ

Къ Ангеликѣ прелестной.

Она бѣжитъ сквозь лѣсъ густой,

Непроходимой, темной;

Шелохнется- ли листъ младой

На тополѣ нескромно,

Шепнетъ ли вѣтка съ вѣтеркомъ

На клёнѣ иль на букѣ, —

Царевна въ сторону съ конёмъ,

Дрожа при каждомъ звукѣ;

Мелькнетъ ли тѣнь среди долинъ

Иль на горѣ высокой, —

И думаетъ, что Паладинъ

Постылый недалёко.

Такъ лань младая, подсмотрѣвъ,

Какъ тигръ въ тѣни прохладной

Давно знакомыхъ ей деревъ

Терзаетъ безпощадно

Ея трепещущую мать

И сердце выѣдаетъ,

Сквозь лѣсъ пускается бѣжать

И отдыху не знаетъ;

Дотронетсяль она въ бѣгу

До вѣтки, — и, полмертвой

Мерещется, что ей врагу

Обречено бытъ жертвой.

Проходитъ день, проходитъ ночь,

И сутокъ съ половиной

Ужъ нѣтъ; и вотъ царева дочь

Стоитъ предъ луговиной,

Подъ тѣнью рощицы густой,

Струимой вѣтерками.

Здѣсь ручейковъ потокъ живой,

Сверкавшій межъ брегами,

Перебираясь по пескамъ,

Журчалъ журчаньемъ нѣжнымъ,

И перлы росъ по муравамъ

Разбрызгивалъ прибрежнымъ*

Ангелика, окончивъ путь

При зноѣ неотрадной,

Расположилась отдохнуть

Въ тѣни деревъ прохладной.

Она устала, врагъ далёкъ,

Онъ не смутитъ покою, —

И на лужайку съ стремя скокъ

Чуть слышною стопою.

Разузданъ конь, свободный, онъ

Блуждаетъ у потока;

Потокъ травою опушонъ

Приманчивой для ока.

Вблизи кустарникъ алыхъ розъ,

Переплетясь вѣтвями,

Въ тѣни дубовъ высокихъ росъ

Надъ свѣтлыми струями;

Раскинувшися, какъ шатеръ

Прохладной и душистой,

Онъ осѣнялъ живой коверъ

Изъ муравы пушистой;

Туда, — въ убѣжище прохладъ —

Подъ занавѣсъ вѣтвистый, —

Не проникалъ ни смертныхъ взглядъ,

Ни солнца лучъ огнистый.

И какъ отрадно отдохнуть

Пришельцу въ этой сѣни,

Прилечь небрежно и уснуть

На лонѣ сладкой лѣни!..

Красавица подъ склонъ вѣтвей

Пришла, легла, уснула.

Не долго поспалося ей;

Проснувшися отъ гула

Вблизи топочущихъ копытъ,

Она тихонько встала,

Глядитъ и — рыцарь ужь стоитъ

У воднаго кристала.

Она не знала, врагъ иль другъ

Предъ нею показался;

То страхомъ, то надеждой духъ

Смущенной волновался;

И притаивъ дыханье, ждетъ

Она, что будетъ далѣ.

Онъ слѣзъ съ коня и сѣлъ у водъ —

При свѣтломъ ихъ кристалѣ

И, на руку склонясь главой,

Такъ въ думу погрузился,

Какъ будто въ камень гробовой

Мгновенно превратился.

Съ часъ мѣста, Государь, онъ быть

Объятъ тоской глубокой;

Надумавшись, онъ повторилъ

Упрекъ судьбѣ жестокой

Такъ жалобно, что, размягчась,

И камень бы распался,

И самый тигръ на этотъ разъ

Съ жестокостью бъ разстался.*

Онъ такъ вздыхалъ, и такъ рыдалъ,

Что грудь казалась Этной,

А слезы — льющейся со скалъ

Рѣкою искрометной.

"О, долголь, мысль, — онъ началъ рѣчь

Печальную съ собою, —

О, долго ли тебѣ и жечь

И ледѣнитъ тоскою

Мою растерзанную грудь?..

Я опоздалъ несчастный!

Другой, открывъ къ ней прежде путь,

Сорвалъ цвѣтокъ прекрасный…

А чтоже въ дань любви моей?

Два слова, два-гири взгляда!

И только?.. и — страдать по ней —

Одна моя отрада! …

"Младая дѣва — роза-цвѣтъ:

Пока въ саду любимомъ

Она цвѣтетъ, безъ бурь и бѣдъ,

На стебелькѣ родимомъ,

Пока ни стало, ни пастухъ

Коснуться къ ней не смѣетъ, —

И небо и земля ей другъ,

И всё ее лелѣетъ,

И у четы она младой,

Любовію счастливой,

Красуется то надъ главой,

То на груди стыдливой;

«Но лишь счастливая рука,

И нѣжа и лаская,

Ее съ роднаго стебелька

Сорветъ и — радость Мая —

Теряетъ все, что небеса

И землю въ ней плѣняло:

Младая дѣвица-краса,

Откинувъ покрывало,

И тайной прелестью своей

Для милаго предмета

Пожертвовавъ въ пылу страстей,

Теряетъ всё для свѣта …

„Теряетъ всё — но не для всѣхъ;

Боготворимый ею

Блаженствуетъ въ раю утѣхъ,

Гордясь судьбой своею….

Другой блаженствуетъ, а я!“..

Я осужденъ томиться…

Но неужель любовь моя

Ничѣмъ не наградится?….

Она мила душѣ моей, —

И я не перестану

Любить ее, и я объ ней

Мечтать до гроба стану.»

Вы спросите, кто рыцарь сей,

Горючими ручьями

Точившій слезы изъ очей

Надъ свѣтлыми струями?

То царь Черкесскій — Сакрипанъ;

Онъ бросилъ край родимый

И много, много видѣлъ странъ,

Любовію гонимый…

И онъ Ангелику любилъ!

У воднаго Кристала

По ней онъ, бѣдный, слезы лилъ. —

Она его узнала.

Его съ Восточныхъ береговъ —

Отъ колыбели свѣта —

Звала, вела, влекла любовь

Въ слѣдъ милаго предмета;

Онъ въ Индію прямой стезёй, —

И съ скорбію душевной

Провѣдалъ, что Орландъ-герой

На Западѣ съ царевной, —

На Западъ бросился, и шутъ

Услышалъ вѣсть плачевну,

Что Карлъ Великій принялъ трудъ

Секвестровать Царевну.

Онъ въ станѣ про побѣгъ узналъ

Ангелики прекрасной,

И тамъ и сямъ ее искалъ —

Искалъ, и все напрасно;

Безсчастный не напалъ на слѣдъ

Бѣглянки свѣтлоокой.

Она вина царевыхъ бѣдъ

И горести жестокой;

Ей посвящая каждый вздохъ,

Онъ выражался въ млѣньи

Такъ жалобно, что солнце могъ

Остановишь въ теченьи.

Межъ тѣмъ какъ онъ страдалъ, рыдалъ

Надъ влажными брегами,

И слезы жаркія сливалъ

Съ прохладными струями,

И много, много говорилъ,

Что знать для насъ нелестно,

Его услышать рокъ судилъ

Ангеликѣ прелестной; —

И съ нимъ въ одинъ сбылося часъ,

Въ одно мгновенье ока,

Чегобъ иные, вѣкъ томясь,

Не выждали отъ рока.

Царевна, притаивши духъ,

Подъ тѣнью древъ густою,

Внимательный склонила сдухъ

Къ влюбленному герою.

Уже не въ первый разъ онъ ей

Твердилъ про нѣжный пламень,

Онажъ къ нему хладна, хладнѣй,

Безчувственнѣй, чёмъ камень;

Гордясь красой, она его,

Какъ многихъ, презирала,

За тѣмъ что ровно никого

По мысли не сыскала.

Но можно ей въ проводники

На время взять Героя,

Изнывшаго по ней съ тоски;

Одинъ упрямецъ, стоя

Въ водѣ по горло, не зоветъ

На помощь первыхъ встрѣчныхъ, —

Два раза случай не придетъ

На скорбный зовъ безпечныхъ.

И отъ когожь, отъ чьихъ ей силъ

Защиты ждать надежной?

Черкесскій Царь ее любилъ

Любовью самой нѣжной.

И вотъ какъ цѣнится любовь!..

Одна, въ краю далекомъ,

Блуждая въ мглѣ густыхъ лѣсовъ,

Въ отчаяньи жестокомъ,

Она его — въ проводники

Себѣ предназначала,

Но облегчишь его тоски

Совсѣмъ не помышляла;

Она хотѣла лишь польстить

Слѣпой его надеждѣ,

Потомъ несчастнаго забыть

И презирать какъ прежде.

И вотъ она изъ-за вѣтвей,

Румянцемъ пламѣнѣя,

Какъ Цинтія, или милѣй, —

Какъ прелесть-Діонея,

Плеснувъ нежданно, говоритъ

Влюбленному герою:

«Привѣтствую тебя, мой щитъ!

Да будетъ миръ съ тобою!

Самъ Богъ тебя послалъ ко мнѣ

Въ сей край полупустынной;

Ты будешь въ дальней сторонѣ

Защитникомъ невинной.»

Нѣтъ! Ни одна изъ матерей,

Извѣдавшихъ кручину,

Съ такою радостью — очей

Не обращала къ сыну,

О коемъ плакала она,

Какъ о погибшемъ въ битвѣ

И ночи долгія безъ сна

Промлѣла на молитвѣ, —

Съ какою радостью Черкесъ,

Томившійся тоскою,

Ангелику — красу небесъ —

Увидѣлъ предъ собою.

Любовью пламенной горя,

Онъ къ ней, къ своей прекрасной;

Она къ нему, она Царя

Прижала къ груди страстно

И, обнимаясь съ нимъ, душой

Несется распаленной

Въ не позабытый край родной —

Къ отчизнѣ отдаленной:

Воображеніе зажогъ

Надежды лучъ крылатый;

Вотъ наконецъ она чертогъ

Увидитъ свой богатой.

И отдаетъ ему отчотъ

Во всемъ, что было съ нею

Съ тѣхъ поръ, какъ ею въ дни заботъ

Онъ посланъ къ Набатею —

Къ царю отважныхъ Сериканъ

Просить о вспоможеньи,

И какъ Орландъ средь разныхъ странъ

И не въ одномъ сражена

Спасалъ ее отъ разныхъ бѣдъ,

И что она всё — дѣва

И такъ чиста, какъ вышла въ свѣтъ

Изъ матерняго чрева.

Конечно, можетъ быть, оно

И справедливо было,

Да только что-то мудрено….

Но какъ не вѣрить милой?

И Царь повѣрилъ, онъ не разъ

Бывалъ обманутъ въ жизни;

Любовь скрываетъ то отъ насъ,

Что ясно видитъ ближній,

А что не видимо ему, —

Она для насъ вскрываетъ;

Въ Несчастья вѣрится всему,

Чего душа желаетъ.

«Судьба блаженствомъ насъ даритъ

Разъ-два, а рѣдко болѣ,. —

Черкесъ съ собою говоритъ, —

И если было въ волѣ

Орланда — случай пропустить,

И случаи столь завидной, —

Онъ долженъ самъ себя винить,

Онъ простъ, ему и стыдно;

Но я — не онъ, зачѣмъ терять,

Что послано судьбою?

Чтобъ послѣ плакать и страдать

И въ гробъ сойти съ тоскою!

„Сорву же свѣженькій цвѣтокъ

Полуразцвѣтшей розы,

Пока еще онъ не поблёкъ!

Я знаю, будутъ слезы, —

Что мнѣ до нихъ? я знаю свѣтъ,

Я знаю полъ прекрасной:

Онъ слёзы льетъ, конца имъ нѣтъ,

Посмотришь, — всё напрасно“,

И самъ же радъ, и рай утѣхъ

Находитъ въ нѣгѣ сладкой…

Что долго ждать? здѣсь нѣтъ помѣхъ;

Приступимъ, время кратко!»

И былъ ужь онъ вооружёнъ

На приступъ столь отрадной…

Вдругъ слухъ Черкесовъ поражёнъ… —

За рощицей прохладной

Послышался ужасный шумъ,

И рыцарь по неволѣ

Скрѣпясь, спѣшитъ безъ дальнихъ думъ

На боевое поле,

Онъ, шлемъ набросивъ на чело^

Къ коню, — и въ тоже время

Схватилъ копье и скокъ въ сѣдло

Съ серебренаго стремя.

Вотъ скачетъ рыцарь на конѣ

Въ одеждѣ бѣлоснѣжной,

Раскинувшейся по бронѣ

Роскошно и небрежно;

Осанка гордая, шеломъ

Перомъ украшенъ бѣлымъ.

Черкесскій царь, вздохнувъ танкомъ

Предъ паладиномъ смѣлымъ,

Нарушившимъ его покой,

Прервавшимъ наслажденья,

Кругомъ бросаетъ взоръ живой

Досады и презрѣнья.

И гордый мужествомъ — онъ въ бой

Врага зоветъ кровавой;

И врагъ, взлелѣянный войной,

Давно знакомый съ славой,

Радъ отъ души принять Царя

На новомъ полѣ боя

И, нетерпѣніемъ горя,

Ждешь пылкаго героя.

И вотъ, — копье наперевѣсъ, —

Грозя имъ издалеча,

Какъ буря налетѣлъ Черкесъ,

И закипѣла сѣча.

Ни левѣ со львомъ, ни быкъ съ быкомъ

Не бьются такъ жестоко,

Какъ бились рыцари вдвоемъ:

При дѣвѣ свѣтлоокой:

Трещатъ чеканные щиты

Отъ скачущихъ ударовъ,

И стонутъ долы, высоты

И ребра крутояровъ;

И груди крѣпкія бойцовъ

Едвалибъ устояли,

Когда бъ не — диво тѣхъ вѣковъ —

Не латы ихъ спасали.

И кони въ злобѣ лобъ со лбомъ

Сражались какъ бараны,

И первый — оземь подъ Царемъ,

И отжилъ вѣкъ свой бранный,

А онъ всегда надежной слылъ

Для всадника опорой;

Палъ и другой, но вдругъ вскочилъ,

Очнувшися подъ шпорой;

Но конь Черкесовъ ужь не всталъ,

Жизнь съ вѣтромъ отлетѣла,

И онъ на всадникѣ лежалъ

Всей тяжестію тѣла.

Невѣдомый герой въ сѣдлѣ

Почти не пошатнулся;

Врага увидѣвъ на землѣ,

Онъ только улыбнулся;

Довольный тѣмъ, что одержалъ

Надъ рыцаремъ побѣду,

Впередъ стремглавъ онъ поскакалъ,

И не видать ужъ слѣду;

И прежде чёмъ успѣлъ Черкесъ

Оправиться отъ бою,

Онъ роковой оставилъ лѣсъ

Далёко за собою.

Оратай, какъ гроза пройдетъ,

Неслышно грома болѣ,

Вставъ, оглушенный, обведетъ

Печальнымъ взоромъ поле,

Погибшихъ отъ грозы воловъ

И, что плѣняло зрѣнье,

Безъ темныхъ кудрей ель — холмовъ

Сосѣднихъ украшенье:

Такъ предъ Ангеликой младой,

Свидѣтельницей боя,

Всталъ Царь, убійственной тоской

Стѣснилась грудь героя,

.

Онъ тяжело вздыхалъ, стоналъ,

Не отъ того, чтобъ ноги

Иль руки, падая, сломалъ, —

Онъ вышелъ изъ тревоги

Какъ встрёпаный; но, рокъ виня,

Не могъ снести онъ срама

О стыдъ! его изъ-подъ коня

Вытаскивала дама!…

Когдабъ она ему тотчасъ

Не возвратила рѣчи, —

Онъ вѣкъ бы нѣмъ былъ, возвратясь

Изъ неудачной сѣчи.

«Не сокрушайся, Государь!

Царевна говорила;

Не ты, но лошадь, эта тварь

На битвѣ измѣнила;

Еебъ на кормъ, да на покой

А не на бой кровавый.

О чемъ грустить? соперникъ твой

Не взялъ вѣнца у славы, —

По моему — онъ потерялъ

И славу и побѣду,

Онъ первый съ бою ускакалъ,

И не видать ужъ слѣду.»

Такъ въ часъ невзгоды говоря,

Царевна утѣшаетъ

Разогорченнаго Царя.

Вотъ, видятъ, выѣзжаетъ

На рыжакѣ, съ сумой, съ рожкомъ

Гонецъ изъ темной дали;

Онъ, поравнявшися съ Царёмъ,

Спросилъ: « не проскакалъ ли

Симъ лѣсомъ рыцарь на конѣ,

Въ одеждѣ бѣлоснѣжной,

Раскинувшейся по бронѣ

Роскошно и небрежно?»

— Да! отвѣчалъ ему Черкесъ,

Не болѣе минуты,

Какъ проскакалъ чрезъ этотъ лѣсъ

Мой врагъ на битвѣ лютый.

Мнѣбъ знать хотѣлось, кто таковъ,

Съ кѣмъ мѣрился я сшибкой. —

"Я отвѣчать тебѣ готовъ,

Сказалъ гонецъ съ улыбкой,

Но выслушай меня, герой,

Безъ скорби и безъ гнѣва:

Могучій побѣдитель твой —

Прелестнѣйшая дѣва.

«Ты хочешь имя знать ея?

И этаго не скрою:

Отъ Брадаманты, отъ копья

Ея ты палъ средь бою,

И слава прежнихъ дѣлъ твоихъ

Погибла подъ луною!»

Гонецъ сказалъ, и въ тотъ же мигъ

Пустился вдаль стрѣлою.

Черкесъ въ смущеніи стоитъ,

Не вымолвитъ ни слова,

И по челу разлился стыдъ

Живымъ румянцемъ снова.

И долго, долго думалъ онъ

Съ собою о позорѣ,

О томъ, что женщиной сраженъ

Въ воинственномъ онъ спорѣ;

И, думу думою гоня,

На свѣтъ глядѣть стыдится,

И на чужаго онъ коня

Молчкомъ съ стыдомъ садится,

И неучтиво за собой

Царевну помѣщаетъ,

А нѣгу съ нею до другой

Минуты отлагаетъ.

Еще не проскакалъ Черкесъ

Двухъ миль съ своей прекрасной,

Какъ вдругъ вкругъ нихъ потрясся лѣсъ,

Раздался трескъ ужасной;

Еще минуты не прошло,

И вотъ предъ ихъ очами

Огромный конь; на немъ сѣдло

Съ златыми стременами;

Онъ то чрезъ кустъ, то чрезъ ручей

Широкій перепрянетъ, —

На дубъ наскачетъ, — дубъ съ корней,

Лишь гулъ вдали отгрянетъ.

«Когда густая тѣнь вѣтвей

И мгла не омрачила

Моихъ встревоженныхъ очей, —

Царевна говорила, —

Такъ это конь знакомый мнѣ,

Баярдъ несется лѣсомъ…

Онъ, онъ въ глухой сей сторонѣ,

Подъ темнымъ древъ навѣсомъ.

Какъ кстати! нечего смотрѣть,

Пора намъ размѣститься,

Двумъ на одномъ конѣ сидѣть

Неловко, не годится.»

И Сакрипанъ, со стремя прыгъ.

Летитъ къ Баярду прямо

И — за узду, — но въ тотъ же мигъ

Ринальдовъ конь упрямой.

Какъ молнія, оборотясь,

Копытами отвѣтилъ,

Но не попалъ на этотъ разъ,

Куда-было намѣтилъ,

Атобъ Черкесу ужь не жить:

Извѣдывая силу,

Баярдъ копытомъ могъ разбить

Стальную гору съ пылу.

Потомъ, какъ человѣкъ, умёнъ

И ласковъ, предъ Царевной

Склонясь, остановился онъ:

Такъ, послѣ многодневной

Разлуки, песъ вертитъ хвостомъ,

Хозяина встрѣчая.

Баярдъ не позабылъ о томъ,

Какъ дѣва молодая

Въ Альбракѣ много разъ сама

Изъ рукъ его кормила,

Когда Ринальда безъ ума —

Безъ памяти любила.

Царевна лѣвою рукой

За повода, а правой

По гривѣ гладитъ золотой

И груди величавой. —

Разумный конь предъ ней стоитъ

Смирнёхонько, — ягнёнкомъ;

Царь, сноровивъ, къ нему спѣшитъ,

И вотъ онъ въ стремѣ звонкомъ.

Ангелика свое взяла

И лучше помѣстилась, — *

Она теперь изъ-за сѣдла

Въ сѣдло переселилась.

Поѣхали; Царевна глядь

И — не сберется съ силой, —

Она блѣдна: за ней опять

Бѣжитъ Ринальдъ постылой*

Ангелика ему мила,

Онъ въ ней души не видитъ,

Она, какъ голубь сокола,

Ринальда ненавидитъ, —

А было время, что она

Въ Ринальда молодова

Была смертельно влюблена, —

Теперь къ нему сурова

Въ Арденахъ два ключа журчатъ

Въ сосѣдствѣ межъ собою,

Въ одномъ любви кипучій ядъ

Съ прохладной слитъ водою;

А тотъ, кто жаждою томясь,

Напьется изъ другова,

Разлюбитъ свой кумиръ тотчасъ

И не полюбитъ снова.

Ринальдъ испилъ воды въ одномъ,

И отъ любви сгараетъ;

Ангелика пила въ другомъ,

И хладъ къ нему питаетъ.

И эти-то струи виной,

Что нашей героинѣ,

Примѣтившей за дальней мглой

Ринальда на долинѣ,

Горой налегъ на сердце страхъ,

Взоръ ясный померкаетъ;

И Сакрипана, вся въ слезахъ,

Царевна заклинаетъ,

Чтобъ онъ немилаго недалъ

Увидѣть ей навстрѣчѣ,

Чтобъ онъ не ждалъ, чтобъ онъ бѣжалъ.

Отъ рыцаря далече,

«Какъ! Сакрипанъ промолвилъ ей,

Ты робко взоры мещешь?

Ты подъ защитою моей —

И — предъ врагомъ трепещешь!

Какъ! ты забыла про воину

Жестокую въ Альбракѣ,

Про ночь, какъ я, тебя одну

Спасая въ смутномъ мракѣ,

Тебѣ щитомъ надежнымъ быль

Одинъ отъ Агрикапа,

Отъ всѣхъ вооруженныхъ силъ

Встревоженнаго стана!»

Но замеръ гласъ въ ея устахъ,

Взоръ меркнетъ, гаснутъ силы;

Ужь близко — въ нѣсколькихъ шагахъ —

Ринальдъ, для ней постылый.

Конь узнанъ, — и царю грозитъ

Ринальдъ, предавшись гнѣву;

Узналъ и ангельскій онъ видъ,

Узналъ онъ прелесть-дѣву….

Но что у рыцарей потомъ

Вдвоемъ — въ борьбѣ суровой

Происходило, — разовьемъ,

Раскроемъ въ пѣсни новой.

ПѢСНЪ ВТОРАЯ.

Сраженіе Ринальда съ Сакрипаномъ. Гонецъ изъ Ада разнимаетъ ихъ. Ринальдъ отправляется за Ангеликою въ Парижъ, откуда Карлъ посылаетъ его въ Англію. Буря на морѣ. Брадаманта и Пинабель. Сраженіе Рожера и Градасса съ волшебникомъ. Паденіе Брадаманты въ гротѣ.

Зачѣмъ, жестокая любовь,

Наперекоръ желаньямъ,

Ты мучишь насъ, волнуя кровь,

Безжалостна къ страданьямъ?

Съ чего разрывомъ двухъ сердецъ

Тебѣ плѣняться мило?…

Я жду — вотъ бѣдъ моихъ конецъ 3

И итожь? ни тутъ-то было!

Меня полюбятъ, — я бѣгу

Немилаго предмета;

Я полюблю и — не могу

Отъ милой ждать отвѣта.

Теперь Ангелика мила

Ринальду-паладину,

И это ты произвела

Въ печальную годину;

А было время, что она

Любила Паладина.

Но измѣнились времена

И — странная судьбина! —

Онъ страстенъ къ ней, онъ въ ней одной

Свое блаженство видитъ;

Она его, своей чредой,

Смертельно ненавидитъ.

«Съ коня, разбойникъ, сей же часъ,

Пока меча не выну! —

Кричитъ Ринальдъ, сердясь, грозясь,

Надменно Сарацину; —

Онъ мой! я даромъ никому

Не дамъ себя обидѣть;

И эту даму отыму, ..

И не досадноль видѣть,

И не позорно ли терпѣть,

Чтобъ дамою прелестной

И рѣдкимъ симъ конемъ владѣть

Осмѣлился безчестной?»

— Ты лжешь! не я разбойникъ, нѣтъ!

Но, если слухи вѣрны,

Разбойникъ ты, сказалъ въ отвѣтъ

Черкесъ высокомѣрный….

Зачѣмъ безвременно огню

Досады предаваться?

Пусть бои рѣшитъ, кому коню

И Дамѣ доставаться.

Въ одномъ согласенъ я съ тобой,

Что точно Дама эта

Блистаетъ ангельской красой

На удивленье свѣта. —

Какъ иногда два пса, къ воинѣ,

Къ грызнѣ готовясь рьяной,

Рычатъ, шерсть дыбомъ на спинѣ,

Глаза какъ уголь рдяной;

И вотъ схватились въ мигъ одинъ —

И злости нѣтъ предѣла;

Грызутся псы, и шерсть со спинъ

Клоками полетѣла:

Такъ два героя, межь собой

Начавши брань словами,

Берутся за булатъ, и бой

Окончили мечами.

Одинъ пѣшкомъ, другой верхомъ;

Что прибыли Черкесу,

Что онъ верхомъ, а врагъ пѣшкомъ?

Онъ не взялъ перевѣсу:

Не хуже бы его конемъ

Малютка могъ управить.

Заноровившись, на своемъ

Баярдъ хотѣлъ поставишь,

И Царь съ нимъ сладишь не умѣлъ;

Какъ умная скотина,

Баярдъ на битвѣ не хотѣлъ

Обидѣть господина.

Черкесъ Баярда подстрекнетъ, —

Баярдъ назадъ отпрянетъ,

Сѣдокъ узду къ груди прижметъ, —

Конь биться, рваться станетъ;

То вверхъ взовьется онъ подъ нимъ,

То голову наклонитъ,

То вдругъ копытомъ огневымъ

Лягнетъ — и долъ застонетъ.

Изъ силы выбился сѣдокъ

И, улучивши время,

Схватился за луку и — скокъ

Съ трепещущаго стремя.

И оба рыцаря пѣшкомъ,

И оба — чудо брани —

Сошлись; глаза горятъ огнёмъ.

Подъяты грозны длани;

Мечи, послушные бойцамъ,

То вверхъ взлетятъ, сверкая,

То внизъ падутъ, и тамъ и сямъ

Въ доспѣхи ударяя.

Едваль такъ тяжкій млатъ звучалъ,

Стучалъ на наковальнѣ,

Когда Зевесу громъ ковалъ

Вулканъ въ пещерѣ дальней.

И каждый шагъ, и каждый взмахъ,

И каждое движенье —

Все чудо въ молодыхъ бойцахъ,

Все навыкъ и умѣнье:

Они то выпрямятъ, то вновь

Понизятъ станъ высокой,

То выглянутъ изъ-за щитовъ,

То спрячутся далёко,

То нанесутъ, то отразятъ

Ударъ меча жестокій,

То шагъ впередъ, то шагъ назадъ,

То кругъ завьютъ широкій.

И вотъ всей силою руки,

Въ минуту перевѣса!

Ринальдъ ударилъ — и въ куски

Распался щитъ Черкеса;

Тотъ щитъ изъ крѣпкой кости былъ

Съ пластиною изъ стали, —

Но взмахъ Фусберты раздробилъ

Его, какъ пластъ хрустали, —

И дрогнулъ изумленный лѣсъ,

И гулъ вдали раздался.

Въ плечо пораненный Черкесъ,

Пригнувшись, зашатался.

Въ бѣдѣ увидѣвши Царя,

Царевна отъ боязни

Блѣднѣетъ, на бойцевъ смотря,

Какъ осужденный къ казни,

И думаетъ: чего ей ждать

Въ несчастную годину?

Того ль, чтобъ ей добычей стать

Ринальду-паладину,

Тому Рина льду, что постылъ

Ей былъ, какъ врагъ ужасной,

И, на бѣду, ее любилъ

Любовью самой страстной?

Коня назадъ — она бѣжитъ.

Несется, что есть мочи

И часто, обратясь, глядитъ

И вопрошаетъ очи,

Не мчится ли за нею въ летъ

Ринальдъ, окончивъ сѣчу.

Недолго ѣхала, и вотъ

Пустынникъ ей навстрѣчу

Съ сѣдою, длинной бородой,

Смиренный и степенной,

Со взоромъ кротости святой,

Съ осанкою почтенной.

Онъ ѣхалъ на ослѣ шажкомъ,

Молитва, постъ и лѣты,

Казалось, заглушили въ нёмъ

Лукаваго навѣты;

Но только что отецъ святой,

Изжившій вѣкъ свой честно,

Въ долинѣ встрѣтился глухой

Съ Ангеликой прелестной, —

И плоть, убитая постомъ,

Проснулась, разыгралась,

И въ сердцѣ, прежде ледяномъ,

Кровъ, вспыхнувъ, взволновалась.

Чтобь про Ринальда не слыхать

Ангелика желала

Скорѣй изъ Франціи бѣжать, —

И чернеца пытала,

Какой дорогой ей вѣрнѣй

До пристани добраться.

Любившій въ юности своей

Волшебствомъ заниматься,

Чернецъ Царевну увѣрялъ,

Что нечего заранѣ

Крушиться ей; и шарить сталъ

Межъ тѣмъ въ своемъ карманѣ,

И вынувъ книгу, прочиталъ

Изъ ней съ полстороницы;

Вдругъ духъ въ лицѣ гонца предсталъ

Предь взорами дѣвицы.

Чернецъ даетъ ему приказъ —

Исполнить повелѣнье,

И духъ, сокрывшися отъ глазъ,

Поспѣлъ въ одно мгновенье

Къ бойцамъ, гдѣ межъ деревъ густыхъ

Держалъ ихъ бой кровавой,

А не прохлада; ставъ межъ нихъ,

Такъ говорилъ лукавой:

"Изъ — за чего вы, Господа,

Ведете бой кровавый?

Я много вижу въ немъ вреда,

А выгоды и славы —

Нисколько; пусть одинъ изъ васъ

Погибнетъ въ бурной сѣчѣ, —

Что пользы? Графъ Орландъ въ сей часъ

Съ Ангеликой далече.

Онъ за красавицу, какъ вы,

Не дрался, не вступался,

Не подвергалъ мечу главы,

И съ ней — въ Парижъ умчался.

«Я встрѣтилъ ихъ въ лѣсной тѣни,

Отсюда съ полу-мили,

И ясно слышалъ, какъ они

Смѣялися, шутили,

Что вы здѣсь бой между собой

Ведете безполезной.

Примите мой совѣтъ благой

Спѣшите за любезной,

Пока еще она отъ васъ

Хоть нѣсколько поближе;

Не то, — прости отрада глазъ,

Какъ будетъ Графъ въ Парижѣ!»

Когда бъ вы знали, какъ бойцы

Сей вѣстью огорчились!…

Какіе же они глупцы,

И какъ же осрамились!

Счастливѣйшій соперникъ ихъ

Надъ ними насмѣхался!…

Тушъ съ устъ Ринальда огневыхъ

Глубокій вздохъ сорвался;

Онъ, проклиная своего

Соперника, клянется,

Что Сердце вырветъ у него,

Какъ только съ нимъ сойдется,

Ринальдъ къ коню, конь радъ пути;

Ринальдъ въ сѣдло стрѣлою

И, даже не сказавъ: просши!

Не только что съ собою

Не взявъ Черкесскаго Царя,

Пустился быстрымъ скокомъ.

Радушьемъ пламеннымъ горя,

Конъ встрѣтится съ потокомъ, —

И перепрянетъ чрезъ потокъ,

Увидитъ ровъ широкой

И, не задумавшися, скокъ —

И ровъ за нимъ далёко.

Но странно, можетъ быть, для васъ,

Что въ роковое время

Баярдъ къ хозяину тотчасъ

Пришелъ, подставилъ стремя,

А прежде не давалъ ему

Схватишь уздечки браной?…

Причтемъ Баярдову уму

Поступокъ этотъ странной:

Онъ зналъ, кого Ринальдъ любилъ,

И вслѣдъ царевны милой

Его водилъ и колесилъ,

Покамѣстъ нужно было.

Баярдъ не проглядѣлъ, когда

Ушла она изъ ставки,

Онъ самъ свободенъ былъ тогда; —

Ринальдъ средь общей давки

Спрыгнулъ съ сѣдла и въ бой вступилъ

Съ отважнымъ изъ героевъ,

Баярдъ отъ ней не отходилъ;

Онъ вышелъ вонъ изъ строевъ

И все за ней, — и не хотѣлъ

Ангелики оставить,

Чтобъ наконецъ ее въ удѣлъ

Хозяину доставить.

1

За ней его рѣшившись весть, —

А слѣдъ ея онъ вѣдалъ,

Онъ въ лѣсъ завелъ его, но сѣсть

Въ сѣдло Ринальду не далъ,

Чтобъ съ настоящаго пути

Не сбился витязь бранный,

Такъ дважды удалось найти

Ему предметъ желанный,

Но безуспѣшно; тамъ Феррагъ,

А здѣсь — его надеждѣ

Черкесъ перечилъ — страшный врагъ.

Какъ слышали вы прежде.

Когда же съ ложной вѣстью духъ

Межъ рыцарей явился,

Той вѣстью и Баярдовъ слухъ

Невольно обольстился;

И — предъ Ринальдомъ конь предсталъ,

Его покорный волѣ.

Ринальдъ въ сѣдло, и поскакалъ

Въ Парижъ чрезъ лѣсъ, чрезъ поле.

Въ немъ кровь клокочетъ, бьется грудь, —

Онъ пышетъ страстью нѣжной —

И медленъ конь по немъ, хоть будь

Онъ вѣтеръ скоробѣжной.

Онъ гналъ коня и день и ночь,

Лелѣя скорбь душевну,

Что бы въ бою извѣдать мочь

Съ Орландомъ за Царевну,

Такъ твердо Рыцаря гонецъ

Волшебниковъ увѣрилъ!

Но вотъ пути его конецъ.

Ужъ онъ глазами мѣрилъ

То мѣсто, гдѣ былъ Вѣрныхъ станъ

И гдѣ въ борьбѣ геройской

Разбитъ жестоко Карломанъ,

И вновь готовилъ войско.

Онъ съ часу на часъ ожидалъ

Съ заботой и досадой,

Чтобы къ Парижу не предсталъ

Траяновъ сынъ съ осадой,

И, торопясь, войска сбиралъ,

Приготовлялъ снаряды,

Рылъ рвы вкругъ стѣнъ и поправлялъ

Бойницы и ограды;

И думалъ въ Англію послать,

Ктобъ былъ посмышленѣе,

Чтобъ новую тамъ рать собрать

И стать въ бою смѣлѣе.

Разбитый разъ — въ послѣдній разъ

Хотѣлъ отвѣдать доли;

Надумался и въ тотъ же часъ

Ринальда, прошивъ воли.

Послалъ въ Британію, въ тотъ край,

Что Англіею нынѣ

Зовутъ, и рыцарь невзначай

Предался всей кручинѣ,

Не отъ того, что быль не миль

Ему сей. островъ дикій,

Но отъ того, что такъ спѣшилъ

Посольствомъ Карлъ Великій.

Онъ къ сердцу въ первый разъ принялъ

Такой указъ ужасной:

Его властитель отвлекалъ

Отъ поисковъ Прекрасной.

Но дѣлать нечего: съ Царёмъ

Нельзя же споришь было;

И къ морю онъ своимъ путёмъ

Отправился уныло;

Чрезъ нѣсколько часовъ къ Каде

Присталъ благополучно,

И сѣлъ на первомъ кораблѣ

Съ тоскою неразлучно.

Горя желаніемъ — назадъ

Скорѣе возвратиться,

Наперекоръ матросамъ радъ

Былъ въ море онъ пустишься, —

И дерзко ввѣрился волнамъ

При всѣхъ угрозахъ бури.

Взвылъ вѣтеръ по морскимъ зыбямъ;

Темнѣетъ свѣтъ лазури,

И буря всё грознѣй, грознѣй

Вставала, бушевала,

И волны въ ярости своей

До Марса воздымала.

Матросы, въ страхѣ торопясь,

Бѣгутъ на верхній ярусъ,

Кричатъ, шумятъ и въ тотъ же часъ

Свиваютъ главный парусъ;

Они спѣшатъ скорѣй назадъ —

Къ оставленному брегу;

Но вѣтры воютъ и грозятъ

Бѣдою ихъ побѣгу;

Они вертятъ, крутямъ, клубятъ

Корабль надъ бездной мутной

И близкой гибелью страшатъ

Несчастныхъ поминутно.

To вдругъ ударятъ надъ кормой.

То засвистять надъ райной.

И стонъ надъ бездною морской

И вой необычайной.

Нависла надъ пловцами брань

Стихій въ часъ испытаній…

Но я заткалъ большую ткань

И длинны ниши ткани.

Пусть съ моремъ борется герой,

Пора намъ съ нимъ проститься

И къ Брадамантѣ молодой

На время возвратиться.

Предупреждаю, — рѣчь у насъ

Идетъ о героинѣ,

Что одержала верхъ, сразясь

Съ Черкесомъ въ луговинѣ.

Сестра Ринальдова — она

Отъ Герцога Амона

И Беактрисы рождена

Въ наслѣдіи Клермона;

Незнавшая въ бою преградъ,

Равняясь силой съ братомъ,

Дивила Францію стократъ

Губительнымъ булатомъ.

Прекрасный рыцарь полюбилъ

Недавно Брадаманту,

Который по морямъ приплылъ

На помощь къ Аграманту;

Отецъ его Рожеръ, а мать

Была — дочь Аголанта.

Моглаль ему не отвѣчать

Любовью Брадаманта?

О, нѣтъ! не это льва родясь,

Она его любила;

Нѣтъ нужды, что одинъ лишь разъ

Съ нимъ, видясь, говорила.

Онъ звался, какъ его отецъ; —

Его-то героиня

Искала изъ конца, въ конецъ.

Встрѣчалась ли пустыня,

Иль городъ — все равно для ней, —

Нѣтъ страха дѣвѣ бранной;

Она одна стократъ сильнѣй,

Чемъ цѣлой полкъ охранной.

Черкеса побѣдивъ въ бою,

Она чрезъ лѣсъ промчалась,

Потомъ чрезъ гору и — къ ручью

Прозрачному примчалась.

Онъ по лужайкѣ протекалъ,

Подъ склономъ древъ прохладнымъ,

И, тихоструйный — онъ журчалъ

Журчаніемъ отраднымъ,

И путника на брегъ манилъ

Въ объятія покоя;

На лѣво — холмъ ему служилъ

Защитою отъ зноя.

Красавица, смотря кругомъ,

На мигъ остановила

Прелестный взоръ надъ тѣмъ холмомъ

И — рыцаря открыла.

Одинъ, подъ тѣнію густой,

Въ безмолвіи глубокомъ,

Весь занятый своей мечтой,

Сидѣлъ онъ надъ потокомъ;

Не вдалекѣ и шлемъ и щитъ

На деревѣ повѣшенъ,

И конь привязанный стоитъ;

Самъ рыцарь безутѣшенъ;

Онъ не подыметъ вверхъ чела;

Взоръ слезы омрачали,

И на челѣ лежала мгла

Убійственной печали.

Изъ любопытства, — а оно

Природою самою

Всѣмъ дѣтямъ Еввы внушено

И не даетъ покою, —

Клермонка рыцаря тотчасъ

Спросила о причинѣ

Его тоски; онъ, не смутясь,

Открылся Героинѣ:

И сладость вѣжливыхъ рѣчей

И взоръ съ осанкой милой

И величавый станъ — всё въ ней

Его обворожило.

"Ахъ, Государь мой! онъ сказалъ,

И шелъ съ отрядомъ рати;

Я къ Карлу въ ставки поспѣшалъ

Для важныхъ предпріятій,

Туда, гдѣ ожидаетъ онъ

На бурный бой Марсила.

Я съ милой былъ судьбой сведёнъ, —

Она меня любила,

Она вездѣ была при мнѣ!…

У Роны оцѣненной

Слетѣлъ къ намъ рыцарь на конѣ

Крылатомъ — воруженной,

"Разбойникъ этотъ — смертный онъ,

Иль духъ, рожденный адомъ —

Красавицу со всѣхъ сторонъ

Окинулъ жаднымъ взглядомъ

И, хищнымъ ястребомъ спустясъ,

Схватилъ ее мгновенно,

Взвился и — улетѣлъ изъ глазъ

Съ добычею безцѣнной;

Едва замѣтилъ я, какъ онъ

Надъ нею опускался,

И слышу, — крикъ ея и стонъ

Ужъ въ вышинѣ раздался.

"Такъ лѣтней мнѣ видать порой

Случалося нерѣдко,

Какъ хитро вился лунь сѣдой

Кругами надъ насѣдкой

И — уносилъ циплятъ, и мать

Клохтала безполезно.

Куда бѣжать и какъ сыскать

Мнѣ хищника съ любезной?

Печальный — долго я межь скалъ

Искалъ къ нему дорога,

Скакалъ, скакалъ, и — конь усталъ

И чуть таскаетъ ноги.

"Лишенный въ мірѣ всѣхъ отпрадъ

Съ потерей сердцу милой,

Я распустилъ весь свой отрядъ, —

Не до него мнѣ было, —

И безъ сопутниковъ, одинъ,

Снѣдаемый тоскою,

Среди пустынь, среди стремнинъ

Побрелъ глухой тропою,

Влекомъ любовію своей,

Куда, — какъ я унылой

Воображалъ, — умчалъ злодѣй

Ее — цвѣтокъ мой милой.

"Блуждая тамъ и сямъ шесть дней

Съ утра до темной ночи

Межь скалъ и рытвинъ, гдѣ путей

Не повстрѣчаютъ очи,

Гдѣ не видать людскихъ слѣдовъ,

Не только что дороги,

Въ долинѣ, послѣ всѣхъ трудовъ,

Я сталъ; кругомъ берлоги,

А надъ долиной той утесъ

Крутой, съ прямымъ отвѣсомъ,

И замокъ — чудо изъ чудесъ —

Построенъ надъ утесомъ

"Шелъ въ стройку замка не кирпичъ

И не Паросскій камень;

Вдали — чего нельзя постичь —

Онъ, свѣтится какъ пламень;

Вблизи посмотришь, — онъ пышнѣй

И ярче льетъ сіянье:

Я послѣ свѣдалъ отъ людей,

Что онъ — духовъ созданье;

Что въ вѣчномъ адскомъ онъ огнѣ

Отлитъ изъ чистой стали;

Что духи эту сталь въ волнѣ

Стигійской закаляли.

"Отвсюду такъ свѣтла стѣна,

Что не замѣтятъ очи

Ни ржавчины въ ней, ни пятна.

Волшебникъ дни и ночи

Неутомимо тамъ и сямъ

Въ окрестностяхъ летаетъ,

И всѣхъ, кто милъ его очамъ,

Въ свой замокъ увлекаетъ,

И плѣнникамъ возврата нѣтъ,

Не взять назадъ ихъ силой….

Тамъ и моей души предметъ,

И не видать мнѣ милой!

«Тамъ, тамъ сокровище мое!

Хоть выплачь я зеницы,

Всё мнѣ не возвратятъ ее!…

Такъ, если у лисицы

Орелъ дѣтёныша умчитъ

Въ гнѣздо на темя древа,

Она обходитъ, обглядитъ

То древо справа, слѣва;

Что пользы? хищникъ не отдастъ

Дѣтёныша лисицѣ».:

Тожь и со мной, — я не гораздъ

Летать подобно шпицѣ.

«Еще у замка я сидѣлъ, —

Вотъ съ карликомъ явились

Два рыцаря; я поглядѣлъ, —

Надежды оживились

И — умерли во мнѣ тотчасъ,

Таковъ мой рокъ жестокой!…

Одинъ былъ — сильный Царь Градассъ,

Изъ Серики далёкой,

Другой — Рожеръ; — еще въ порѣ

Полуразвитой жизни,

Чтимъ въ Африкѣ онъ при Дворѣ

Какъ твердый щитъ отчизны.

„Герои, карликъ говорилъ,

Путёмъ примчались труднымъ

Извѣдать съ чародѣемъ силъ —

Съ владѣльцемъ замка чуднымъ“

Что, воруженный, на конѣ

Крылатомъ ѣздитъ въ сѣчи.»

«Ахъ, сжальесь, помогайте мнѣ!

Мои къ нимъ были рѣчи,

Молю васъ, — милую мою —

Мой рай мнѣ возвратите,

Когда, какъ вѣрю я, въ бою

Злодѣя побѣдите!»

"Тутъ откровенно разсказалъ

Я рыцарямъ про горе;

Разсказъ я часто прерывалъ

Слезами въ мутномъ взорѣ.

И тотъ и тоть растроганъ былъ

И къ замку устремился.

Я одаль сталъ и Богу силъ

За рыцарей молился,

Да ниспошлетъ побѣду имъ.

У замка есть площадка,

Но такъ мала, что и двоимъ

Тамъ не споручна схватка.

"И тотъ и тотъ начать хотѣлъ

Завидное сраженье;

Но — судъ ли жребія велѣлъ

Иль къ сану уваженье —

Рожеръ бой первый уступилъ

Царю великодушно.

Градассь взялъ рогъ и затрубилъ,

И въ высотѣ воздушной

Раздался страшный гулъ, и вотъ

Волшебникъ на крылатомъ

Конѣ явился изъ воротъ

Съ сверкающимъ булатомъ,

"Журавль, сбирался въ походъ,

Сначала черезъ поле

Бѣжитъ, потомъ, какъ заберётъ

Подъ крылья вѣтру болѣ,

Все выше, вышё отъ земли

Оставленной несется

И, затерявшися вдали,

Подъ облака взовьется:

Такъ точно чародѣй легко

Полетъ свой начинаетъ

И — залетѣлъ, какъ высоко

Орелъ не залетаетъ.

"Вотъ онъ, сдержавъ коня въ лету,

Бухъ внизъ свинцомъ тяжелымъ.

Такъ соколъ, взоромъ высоту

Окинувши веселымъ,

Завидитъ птицу и въ неё

Ударитъ что есть силы.

Занесши страшное копье, j

Волшебникъ легкокрылый

Градасса поражаетъ въ тылъ

Такъ быстро, такъ нежданно,

Что прежде боль онъ ощутилъ,

Чёмъ бой примѣтилъ странной.

Градассъ въ отпоръ, Градассъ руки

Своей щадишь не хочетъ;

Копье волшебника — въ куски

И, раздробясь, грохочетъ,

Несяся, эхо черезъ долъ,

Чрезъ боръ, чрезъ крутояры.

Что пользы? волхвъ въ эѳиръ ушолъ,

Ему ничто удары.

Градассовъ конь, — краса коней

И силою и статью, —

Измученный на битвѣ сей,

Не радъ былъ предпріятью.

"Летучій воинъ до звѣзды

Взвился, поворотился,

Напрягъ ослабшія бразды

И на землю спустился

И брякъ въ Рожера, и Рожеръ,

Къ Царю склонившій око,

Не принялъ для отпора мѣръ

И пораженъ жестоко;

И прежде чёмъ къ врагу лицомъ

Герой оборотился,

Лукавый врагъ съ своимъ конёмъ

Въ бездонномъ небѣ скрылся;

И снова внизъ, и вновь крыломъ

Разсѣкъ онъ атмосферу,

И вновь то схватится съ Царёмъ,

То бросится къ Рожеру,

То въ грудь, то въ тылъ ударятъ ихъ;

Они къ нему съ отпоромъ, —

Онъ прочь отъ нихъ и въ небѣ въ мигъ

Изчезнетъ метеоромъ,

Иль воздухъ начинаетъ вить

И развивать кругами;

И силы нѣтъ его слѣдишь

Мечами и очами.

"Съ летучимъ у стоячихъ бои

До той поры продлился,

Пока на землю мракъ ночной

Своей чредой спустился-

Всё это — вѣрь или не вѣрь —

Точнёхонько такъ было,

Какъ я пересказалъ теперь

Тебѣ, могучій силой;

Другому бъ я и намекать

Не сталъ про это диво, —

Другой бы ложью могъ назвать

Разсказъ мои справедливой.

«Волшебникъ щитъ въ рукѣ держалъ

Подъ шолковою тканью;

Не знаю, для чего не снялъ

Ее онъ передъ бранью;

Открытый щитъ производилъ

Чудесное явленье:

Взглянувшій на него — безъ силъ,

Безъ чувствъ, въ одно мгновенье

На землю падалъ мертвецомъ,

И волхвъ по эмпирею

Въ свои замокъ улеталъ потомъ

Съ добычею своею»

"Щитъ блещетъ точно какъ рубинъ,

И свѣта нѣтъ свѣтлѣя.

Градассъ и юный Паладинъ

Упали ницъ, блѣднѣя, —

Безстрашныхъ взоры не снесли

Чудеснаго сіянья;

И я безъ чувствъ, отъ нихъ вдали,

Палъ жертвой обаянья….

Но вотъ встаю, гляжу кругомъ

И, никого не видя,

Иду назадъ своимъ путёмъ

И горько плачу, идя.

«Я думалъ, — вѣрно чародѣй

Унесъ съ собой несчастныхъ,

Какъ и предметъ любви моей

И поисковъ напрасныхъ…

Увы! надежды болѣ нѣтъ

Увидѣться мнѣ съ нею!

А мнѣ по ней и Божіи свѣтъ

Былъ милъ красой своею.

Суди же, Государь, моглаль

Чья скорбь съ моей сравниться?

Представь, какъ тяжело, какъ жаль

Съ любезной разлучиться!» —

Умолкъ и — въ слёзы Паладинъ.

Ктожь онъ? конецъ сей тайнѣ! —

Графъ Пинабель, Ансельмовъ сынъ

Изъ Альтарипы въ Майнѣ,

Рожденный въ Майнѣ — Пинабель

Не могъ быть исключеньемъ

Въ роду, а Маянцы не всѣль

Издревле преступленьемъ

Омрачены, заклеймены?

Но Пинабель преступной

Былъ, на позоръ своей страны,

Бездѣльникъ самой крупной.

Сначала слушала его

Красавица спокойно,

Не измѣняя своего

«Лица съ осанкой стройной;

Онъ о Ролмерѣ молвилъ ей, —

Въ ней сердце заиграло;

Къ концу разсказа ей грустнѣй

По миломъ другѣ стало,

И Птнабеля много разъ

Она, скрывъ слезы, снова

Просила начинать разсказъ

Про Витязя младова.

„Спокойся, Рыцарь“ наконецъ

Она проговорила;

Быть можетъ, въ сей-же день, конецъ

Моя положитъ сила

Твоимъ бѣдамъ, и радость вновь

Къ тебѣ проглянетъ краше.

Идемъ, куда зоветъ любовь

И гдѣ блаженство наше!

Надѣюсь, — если рокъ со мной

Не во враждѣ жестокой —

Не тщетенъ будетъ подвигъ мой, —

Что замокъ мнѣ высокой?»

--Ты хочешь, Рыцарь отвѣчалъ,

Чтобъ путь тяжелый снова

Я черезъ горы протопталъ; —

Я о себѣ ни слова,

Мнѣ болѣ нечего терять, —

Зачѣмъ изъ доброй воли

Тебѣ опасностей искать

И злополучной доли?

Смотри, чтобъ послѣ не пѣнилъ

Ты на меня напрасно;

Я все сказалъ и предсказалъ"

Тебѣ конецъ несчастной. —

Умолкъ и на коня, — и въ путь

Съ Ринальдовой сестрою.

Рожеръ въ бѣдѣ, — что съ ней ни будь, —

Она готова къ бою,

Готова плѣнъ или конецъ

Принять отъ чародѣя.

Поѣхали. «Стой, стой!» гонецъ

Кричишь, стрѣлою рѣя.

Гонецъ сей тотъ же самый былъ,

Что извѣстилъ Черкеса,

Кѣмъ онъ, сраженный, палъ безъ силъ

Подъ темнымъ склономъ лѣса.

Гонецъ привезъ изъ Монпелье

Извѣстіе Могучей,

Что ужь давно въ Марсель ее

Ждетъ войско, туча тучей

Собравшися изъ городовъ,

Лежащихъ въ Акваморѣ;

Что станъ въ походъ уже готовъ

И что на общемъ сборѣ

Положено просишь ее —

Для пользы предпріятій

Въ распоряженье взять свое

Собравшіяся рати.

Самъ Карлъ согласье изъявилъ

На общее желанье,

Самъ онъ съ восторгомъ подтвердилъ

Народное избранье;

И чьей бы ввѣрилъ онъ тогда

Надежнѣй оборонѣ

Марсель, Тулонъ и города,

Лежащіе по Ронѣ?

Онъ самъ видалъ и уважалъ

Ея геройство въ сѣчѣ.

Вотъ вѣсть, съ которой прискакалъ

Гонецъ къ ней издалече.

Какъ быть? на что рѣшиться ей?

Забытъ про повелѣнье,

Не слушать должности своей?

Но это — преступленье;

Послушать? сердцу тяжело;

Какъ друга бросить въ горѣ?

Но скоро сердце верхъ взяло

Съ тяжелымъ долгомъ въ спорѣ;

Она рѣшилась поскорѣй

Провѣдать о Рожерѣ;

Чтобъ ни было, но толькобъ ей

Быть съ нимъ по крайней мѣрѣ.

И данъ гонцу отвѣтъ глухой;

Гонецъ назадъ мгновенно.

Она впередъ своей тропой,

И съ нею Графъ презрѣнной.

Коварный внутренно страдалъ,

Скорбѣлъ, что ѣдетъ съ нею;

Теперь онъ родъ ея узналъ,

И думалось злодѣю,

Что ненависть ея должна

Къ нему быть чрезвычайна,

Что непроститъ ему она,

Узнавъ въ немъ Графа съ Майна.

Межь домомъ Майнскимъ и другимъ —

Клермонскимъ — споръ былъ вѣчной;

И сколько разъ случалось имъ

Въ бою безчеловѣчно

Другъ друга поражать и лить

Взаимно токи крови.

И Пинабель, чтобъ угодить

Старинной нелюбови,

Хотѣлъ красавицу предать

Злодѣйскою рукою

Иль — тайно отъ нее бѣжать

Удобною порою.

Онъ такъ предался симъ, мечтамъ,

И такъ въ нихъ углубился,

Что скоро, не замѣтивъ самъ,

Съ прямой дороги сбился

И въ темный незнакомый боръ

Вступилъ съ душой нечистой;

Тамъ гору открываетъ взоръ

Съ вершиною кремнистой..

Не разлучался съ своимъ

Сопутникомъ притворнымъ,

Сестра Ринальдова за нимъ

Съ своимъ конемъ проворнымъ.

Тушъ Графъ задумалъ убѣжать

И, обратясь къ Прелестной,

Сказалъ: «чтобъ намъ не ночевать

Въ лѣсу, въ глуши безвѣстной,

Не лучшель поискать жилья?

За этою горою

Есть пышный замокъ, помню я,

Тамъ примутъ насъ съ тобою.

Ты здѣсь постой, а я взберусь

На горную вершину,

Все высмотрю и возвращусь

Къ тебѣ на луговину.»

Сказавъ, пришпорилъ онъ копя

И на гору помчался,

Но, замыслъ на сердцѣ храня,

Лукаво озирался,

Чтобы тропинку отыскать

И убѣжать далёко.

Уже на верхъ онъ взъѣхалъ, — глядь,

И видитъ грошъ глубокой;

Гротъ слишкомъ на тридцать локтей

Отвѣсно углублялся,

У дна онъ створками дверей

Широкихъ запирался,

И двери тѣ вели къ жильямъ

Покойнымъ и. обширнымъ,

И будто отъ лампады тамъ —

Подъ сводомъ грота мирнымъ —

Далеко разливалось вкругъ

Огнистое сіянье.

Межъ тѣмъ какъ, притаивши духъ,

Графъ устремилъ вниманье

На гротъ, — красавица, боясь

Запутаться дорогой,

И съ Графа не спуская глазъ,

Къ нему, — спустя немного.

Смустясь, и видя, что успѣхъ

Не отвѣчалъ надеждѣ,

Онъ къ новой хитрости прибѣгъ

И, притворись, какъ прежде,

Сопутницу беретъ, ведётъ,

Въ намѣреніи чорномъ,

Туда, гдѣ онъ увидѣлъ гротъ

Вверху — на темѣ горномъ,

И говоритъ: "Я, наклонясь,

При свѣтѣ блѣдно-томномъ

Замѣтилъ дѣвушку сей часъ

Вотъ-въ этомъ гротѣ тёмномъ.

«Осанка, поступь и уборъ

Въ ней ясно обличали

Высокій родъ, но мрачный взоръ

И стонъ глухой печали

Все говорило, что она

Несчастная въ неволѣ.

Ужь я хотѣлъ, опустясь до дна,

Объ ней развѣдать болѣ, —

Какъ вдругъ, не знаю, кто такой, —

Ея тиранъ конечно —

Явился и увлекъ съ собой

Ее безчеловѣчно.»

И чтожь! Ринальдова сестра

Повѣрила злодѣю;

Она въ родню была добра

И, чтобъ ни сталось съ нею,

Рѣшилась плѣнной помощь дашь.

Но какъ ей въ гротъ глубокой

Сойти? Задумалась; но глядь,

И видитъ вязъ высокой;

Она срубила сукъ мечемъ

И длинный и надёжной,

И свѣсила его потомъ

Надъ гротомъ осторожно;

Схватившись за конецъ, другой

Повѣривши злодѣю,

Спускаться стала въ грошъ глухой,

Зіяющій подъ нею;

Графъ, крѣпко сукъ держа въ рукахъ,

Все глубже, глубже двигать;

Но вотъ спросилъ съ насмѣшкой врагъ:

«Умѣешь ли ты прыгать?»

И сукъ изъ рукъ, примолвивъ ей:

«О, еслибъ можно было

Здѣсь погребсти тебя со всей

Твоей роднёй постылой!»

Но не сбылось, какъ думалъ врагъ;

Красавица слетѣла

На дно съ опорою въ рукахъ,

Не повредивши тѣла:

Въ лету, коснувшись первый дна,

Сукъ пополамъ подъ нею;

Но Брадаманта спасена

На перекоръ злодѣю.

Паденіемъ оглушена,

Надъ каменистымъ кряжемъ

Минутъ пять-шесть лежитъ она.

Какъ въ новой пѣсни скажемъ.

ПѢСНЬ ТРЕТЬЯ.

Свиданіе Брадаманты съ Мелиссою. Пророчество Мерлина. Родословная Эстовъ. Явленіе тѣней предъ Брадаманттою, представляющихъ ея потомковъ. Совѣтъ Мелиссы, какъ освободить Рожера. Волшебный замокъ. Волшебное кольцо. Встрѣча Брадаманты съ Брюнелемъ.

О, кто мнѣ дастъ, въ священный часъ,

И сладостное слово

И звучный, переливный гласъ

И жаръ для пѣсни новой!

Необычайное пою,

И жаръ необычайной

Перезываю въ пѣснь мою

Изъ выси неба тайной.

Пою Монарха моего

Высокое рожденье

И предковъ доблестныхъ его —

Вселенной удивленье.

Скажи мнѣ Фебъ, свершая путъ

На колесницѣ свѣта,

Видалъ ли ты когда нибудь

Царей — владѣльцевъ свѣта, —

Чей родъ и былъ и могъ бы быть

Славнѣй въ войнѣ и мирѣ,

И жилъ, и могъ бы пережить

Такъ много люстровъ въ мірѣ,

И, если пламень — сей пророкъ,

Во мнѣ живущій вѣчно,

Не лживъ, — преплывъ временъ потокъ,

Жить будетъ безконечно?…

Но славить родъ великій сей

Героевъ, дивныхъ въ мірѣ,

Не на моей, но на твоей

Сладкозвучащей лирѣ,

На коей нѣтъ боговъ отецъ,

Титановъ побѣдитель…

Вручи мнѣ, Богъ Искуствъ, рѣзецъ, —

И я, великихъ чтитель,

Трудовъ и силъ не пощажу,

И въ камень вѣковѣчной

Духъ жизни пламенной вложу

Рукою небезпечной.

Рѣзецъ, быть можетъ, въ первый разъ

Рукѣ моей измѣнитъ;

Но искушусь — и свѣтъ, дивясь,

Труды мои оцѣнитъ…

Ко обратимся, между тѣмъ,

Къ тому, кого не можетъ

Спасти броня и щитъ и шлемъ,

Чье сердце совѣсть гложетъ;

О Графѣ рѣчь у насъ идешь,

О Маянцѣ безчестномъ.

Онъ полагалъ, что смерть найдетъ

Клермонка въ гротѣ тѣсномъ.

Низринувъ Брадаманту въ гротъ

Предательской рукою,

Смущенный — онъ назадъ идетъ

Дрожащею стопою.

Туда, гдѣ конь его стоитъ,

Сгарая нетерпѣньемъ;

Презрѣвши честь, забывши стыдъ,

Покрытый преступленьемъ,

Онъ новымъ тою же порой

Злодѣйствомъ омрачился:

Онъ Брадамантина съ собой

Коня увесть рѣшился.

Оставимъ Графа, что, другимъ

Рывъ яму, самъ же въ ямѣ

Погибъ съ безславіемъ своимъ,

И обратимся къ Дамѣ,

Которой смерть и гробъ въ одно

Готовились мгновенье.

На жесткое упавши дно,

Она въ самозабвенье

Пришла; но вотъ встаетъ, идётъ

И — видитъ предъ собою

Дверныя створки, — это входъ

Къ обширному покою.

Вошла, глядитъ по сторонамъ, —

И показалось дѣвѣ,

Что тотъ покой былъ — Божій храмъ

Подъ сводомъ вправѣ, влѣвѣ

Колонъ гранитныхъ рядъ стоишь

Архитектуры дивной;

Межь нихъ алтарь, надъ нимъ горишь

Въ лампадѣ безпрерывно

Огонь, отрадный для очей,

По зданью разливая

Сіянье тихое лучей

Отъ края и до края.

Святынею окружена

И сладкимъ умиленьемъ

Исполнясь, къ алтарю она

Съ колѣнопреклоненьемъ

Припала и мольбу творитъ,

Мысль къ небу устремилась.

Ботъ дверь противъ нее скрыпитъ, —

Скрыпитъ и отворилась;

И женщина изъ двери той

Выходитъ пожилая,

Съ простоволосой головой,

Безъ пояса, босая.

"Знай, Брадаманта, рѣчь она

Склонила къ Героинѣ,

Ты Силой Вышней призвана

Въ сію обитель нынѣ;

Я предузнала твой приходь,

Мнѣ гласъ Мерлина тайной

Предрекъ, что вступишь ты въ сей гротъ

Стезёй необычайной.

Я здѣсь ждала тебя давно, —

Часъ билъ, и я открою,

Что для тебя обречено

Въ грядущемъ подъ луною.

"Сей гротъ устроила рука

Мерлина чародѣя

Въ давно минувшія вѣка;

Здѣсь, страстью пламенѣя,

Какъ, можетъ быть, тебѣ самой

Давно уже извѣстно,

Онъ Дамой Озера младой —

Любовницей прелестной —

Обманутый, въ гробницу лёгъ

Изъ угожденья милой,

И разлучиться ужь не могъ

Съ гробницею унылой.

"Онъ тѣломъ мертвъ, но духомъ живъ,

И живъ дотолѣ будетъ,

Доколѣ Ангельскій призывъ

На судъ насъ не пробудитъ.

Гдѣ праведника — наградитъ

А грѣшника — накажетъ;

И гласъ въ немъ живъ, онъ говоритъ,

Онъ все изъ гроба скажешь

Тому, кѣмъ будетъ вопрошенъ;

Онъ знаетъ все, что было

И что сокрыто въ мглѣ временъ, —

Онъ дивенъ дивной силой.

«Я издали сюда пришла,

Меня въ краю далёкомъ

Заставили мои дѣла

Держать совѣтъ съ Пророкомъ;

Онъ все открылъ мнѣ, все вполнѣ,

О чемъ я вопрошала;

Но я тебя наединѣ

Здѣсь съ мѣсяцъ ожидала;

Мерлинъ, великій сей пророкъ,

Мнѣ не одно событье

Разоблачивъ, потомъ предрекъ

Твое въ сей день прибытье.»

Сестра Риналъдова, дивясь,

Въ безмолвіи стояла

И, не спуская съ Феи глазъ,

Съ собою размышляла,

Во спѣлъ она иль наяву

Отрадны слышишь рѣчи.

И, скромно преклонивъ главу,

Спросила дѣва сѣчи;

«За что мнѣ эта благодать

И судъ о мнѣ высокій?

Какъ! обо мнѣ предвозвѣщать

Благоволятъ пророки!»

Но слышанное сладко ей —

Воинственной дѣвицѣ,

И съ спутницей идетъ своей

Къ таинственной гробницѣ,

Туда, гдѣ съ плотью заключёнъ

Мерлиновъ духъ пророчій.

То былъ ковчегъ, изъ камня онъ

Изсѣченъ; свѣтлый, очи

Онъ ослѣплялъ, обворожалъ

Сіяньемъ незаёмнымъ;

Онъ свѣтъ какъ пламя разливалъ

По сводамъ грота тёмнымъ.

По свойствуль мраморовъ какихъ,

Какъ факелы сіянье

Ліющихъ въ искрахъ огневыхъ;

Съ тоголь, что заклинанье

Совершено при блескѣ звѣздъ

Порой благопріятной

Въ свѣтилищѣ подземныхъ мѣстъ, —

Что болѣ вѣроятно, —

Повсюду яркій свѣтъ сіялъ

И чудныя картины

Въ роскошномъ зданьи освѣщалъ

И рядъ кумировъ длинный.

Красавица, смирясь душой,

Въ завѣтную обитель

Вступила трепетной стопой;

И — бренной плоти житель —

Мерлиновъ духъ — святой завѣтъ

Изрекъ ей громогласно:

"О, да исполнится обѣтъ

Души твоея прекрасной! *

Тебѣ удѣлъ сужденъ благой,

И будетъ плодъ, рожденный

Тобой, Италіи красой

И славою вселенной*

"Тобою древней Трои кровь

Сольется въ два потока

И возраститъ покой, любовь

И счастье, волей рока,

Для всѣхъ земель изъ рода въ родъ,

Отъ края и до края,

Отъ Тага до ЭвФратскихъ водъ,

Отъ Нила до Дуная;

Отъ крови рыцарской твоей

Рядъ выдетъ безконечной

Маркизовъ, Герцоговъ, Царей,

Достойныхъ славы вѣчной.

"А сколько воевъ и вождей!…

И всё — твой потомки!

Отвагой, мудростью своей

Всѣ будутъ въ мірѣ громки,

Они Италію вездѣ

Побѣдами прославятъ,

Въ дни мира правду на судѣ

Безмездную поставятъ;

При Нумахъ, Августахъ своихъ

Италія воспрянетъ,

И вѣкъ златой, вѣкъ дней былыхъ,

Опять для ней настанетъ.

«Благословеніе небесъ

Почіетъ надъ тобою;

Онѣ зиждители чудесъ,

Ихъ вышнею судьбою

Отвѣка ты обручена

Рожеру молодому.

Мужайся, будь тверда, вѣрна

Намѣренью благому;

Наступитъ часъ, и близокъ онъ,

И врагъ, тобой сраженный.

Падетъ — и будетъ возвращёнъ

Тебѣ Рожеръ безцѣнный.»

Мерлинъ сказалъ и смолкъ, чтобъ дать

Волшебницѣ свободу

Предъ Брадамантой показать

Великую породу —

Ея потомковъ длинный рядъ

Съ блестящими дѣлами.

И духи передъ ней кипятъ,

Слетѣвшися роями —

Изъ ада иль съ эѳирныхъ странъ, —

Сказать вамъ не умѣю;

У всѣхъ различный видъ и станъ,

Всѣ съ поступью своею.

Тутъ, Брадамату взявъ съ собой,

Она въ часовню входитъ

И въ обведенный кругъ большой

Воинственницу вводитъ;

А что бы не была страшна

Духовъ кипящихъ сила,

Пятиугольникомъ она

Красавицу накрыла,

И заповѣдавъ ей хранить

Глубокое молчаніе,

По книгѣ начала творить

Съ духами совѣщанье.

И рой тѣней нахлынулъ вдругъ

Въ часовню туча тучей,

И рвется въ обведенный кругъ

Къ волшебницѣ могучей.

Но кругъ, какъ рвомъ или стѣной

Высокой обнесенной,

Пресѣкъ имъ путь, и стихъ ихъ рой)

И вкругъ черты священной

Тройной окончивъ оборотъ,

Онѣ, потупивъ очи,

Въ таинственный вступаютъ гротъ.

Гдѣ гробъ стоялъ пророчій,

И рѣчь волшебница вела

Съ Ринальдовой сестрою:

"Когдабъ названья и дѣла

Вскрывать передъ любою

Тѣхъ лицъ, что, не родясь, въ тѣняхъ.

Таинственною силой,

Предстали здѣсь — въ твоихъ очахъ, —

Мнѣбъ ночи мало было.

Порядка времени держась,

Завѣтною порою

Объ избранныхъ однихъ разсказъ

На ту передъ тобою.

"Вотъ первый; какъ онъ схожъ съ тобой

Осанкою прелестной

И всемъ! Рожеровъ сынъ и твой, —

Въ Италіи чудесной

Онъ рода твоего главой

Величественной будетъ.

Предвижу я — его на бой

И честь и месть пробудитъ,

И — горе Поатье и вамъ,

Предатели Рожера!

Исполнится, въ урокъ вѣкамъ,

Надъ вами казни мѣра.

"Онъ, разгромивъ Ломбардскій тропъ,

Дидьера развѣнчаетъ;

Въ возмездье Эстъ и Кадаонъ

Героя ожидаетъ.

За нимъ идетъ Убертъ, твои внукъ,

Непобѣдимый въ сѣчѣ;

Онъ честь Гесперіи, и звукъ

Побѣдъ его далече

Откликнется и огласитъ

Всѣ, всѣ предѣлы свѣта;

Не разъ онъ Церковь защититъ

Отъ вражьяго навѣта.

"А вотъ Албертъ; младой герой

За храмомъ храмъ украситъ

Добычею въ войнахъ взятой,

А сынъ обезопаситъ

Въ Миланѣ власть свою — Гугонъ

Распуститъ знамя съ змѣемъ.

Вотъ и Ассонъ, по братѣ онъ —

Судьбой своей лелѣемъ —

Владѣть Инсумбрами начнетъ.

Вотъ Албертаццо умной,

Имъ съ сыномъ Беранжеръ падетъ

Съ престола съ славой шумной.

"Съ его-то дочерью Оттонъ

Великій обручится.

Съ нимъ объ руку другой Гугонъ….

Какъ сердце веселится,

Когда глядишь на славный родъ —

На чудное потомство!

На гордыхъ Римлянъ онъ пойдетъ,

Накажетъ вѣроломство,

Оттона Третьяго у нихъ

Съ Намѣстникомъ Петровымъ

Исторгнетъ и враговъ своихъ

Стыдомъ покроетъ новымъ.

"Вотъ Фолькъ, — онъ брату отдаешь

Въ Италіи имѣнье

И графское стяжать идетъ

Въ Германіи владѣнье;

Тамъ ждетъ его Саксонскій Домъ;

Онъ, съ родиной разлуку

Благословивъ, съ златымъ кольцомъ

Отдастъ прелестной руку;

Красой плѣнёнъ, радъ будетъ онъ

Столь сладостному плѣну.

Имъ славный родъ возтановлёнъ

По женскому колѣну.

"Смотри — идетъ Ассонъ Второй;

Любитель нѣги страстной

А не войны, онъ предъ тобой

Съ четой сыновъ прекрасной;

Бертольдъ надъ Генрихомъ Вторымъ

Кровавую побѣду

Одержитъ мужествомъ своимъ

И не оставитъ слѣду

Германскихъ войскъ, — онъ объ шишакъ

И латы мечь иступитъ —

Другой же Албертаццо въ бракъ

Съ Матильдой славной вступитъ.

"Герой — онъ стоитъ чести сей,

За дочерью безцѣнной

До пол-Италти своей

Дастъ Генрихъ Первый въ вѣно,

А вотъ Бертольдовъ сынъ младой.

Залогъ любови страстной, ~

Вотъ милой твой Ринальдъ — герой…

Во дни войны несчастной

Въ годину горестей и мукъ;

Прошедши всѣ искусы,

Исторгнетъ Церковь онъ изъ рукъ

Тирана Барбаруссы.

"Вотъ и еще одинъ Ассонъ,

Ассонъ, Маркизъ Анконской;

Владѣть. Вероной будетъ онъ

И всей страной Веронской,

Я долго, долго бы тебѣ

Всего не разсказала,

Когдабъ, дивясь твоей судьбѣ,

Считать героевъ стала,

Которые, войной стократъ

Возставъ за Христіанство,

Святую Церковь защитятъ

И поразятъ тиранство,

"И Фолькъ и Обицъ здѣсь вдвоёмъ

И новые Ассоны;

Два Генриха здѣсь — сынъ съ отцомъ;

А вотъ еще Гугоны;

Вотъ Гвельфъ — Сполетскій Герцогъ, — онъ

Низложитъ Умбровъ въ брани;

Вотъ Пятый предъ тобой Ассонъ, —

Его-то мощны длани

Кровавы раны изцѣлятъ

Италіи несчастной;

Имъ будетъ Эзелинъ и смятъ

И стертъ въ борьбѣ ужасной.

Безчеловѣчный Эзелинъ,

Отъ демона рожденный

И — демона достойный сынъ —

Въ злодѣйствѣ закаленный,

Тираня Авзонійскій край,

Прольёшь такъ много крови,

Что Марій, Неронъ, Силла, Кай

Для насъ примѣръ любови

И кротости въ сравненьи съ нимъ. —

Ассовъ же, въ бой кровавой

Вступивъ съ Фридерикомъ Вторымъ,

Увѣнчанъ будетъ славой.

"Ассоновъ скипетръ золотой

Прострется для отрады

Надъ той прелестною страной,

Гдѣ, на брегахъ прохлады,

На грустной лирѣ Цинтій пѣлъ

Погибель Фаэтона,

Гдѣ Цидна бѣлый пухъ обсѣлъ

Въ дни жалобнаго стона,

И слезы жаркія, ліясь

У Геліадь струями,

На берегъ падали изъ глазъ

Густыми янтарями.

"Забуду ли сказать тебѣ

О томъ Альдобрандинѣ,

Что Папу защититъ въ борьбѣ

При роковой годинѣ,

Какъ съ Гибеллинами Оттонъ

Предъ скорбный Римъ предстанетъ?..

На Умбровъ и ниценшовъ онъ

Войною грозной грянетъ,

И буйныхъ вражьихъ полчищъ тьму

Разсѣетъ и низложитъ;

Не будетъ золота, — ему

Флоренція поможетъ.

"И, подивися! ей въ залогъ

Въ заёмъ взятаго злата

Альдобрандинъ, во дни тревогъ,

Отдастъ роднаго брата;

Полки Германцевъ разгромитъ,

Возставитъ Церковь съ честью,

Целонскихъ Графовъ поразитъ

Заслуженною местью

И, бранной дланію своей

Намѣстнику Петрову

Служа весь вѣкъ, въ разцвѣтѣ дней

Окончитъ жизнь сурову.

"Смежая взоръ, Альдобрандинъ

Владѣнія Пизавра

И земли между Апеннинъ

И моремъ до Изавра

Съ Анконой брату своему

Ассону предоставитъ,

И съ ними доблести ему

Въ наслѣдіе оставитъ,

Которыя стократъ цѣннѣй

Сіяющаго злата;

Ихъ не похитишь у людей,

Какъ злато, безъ возврата

"Вотъ предъ тобой Ринальдъ младой….

О! чтобъ съ героемъ было,

Когдабъ завистливой судьбой

И раннею могилой

Не пересѣкся путъ къ честямъ

Великому въ немъ роду?….

Народъ, скорбя о немъ, слезамъ

Дастъ полную свободу.

Вотъ Обицъ за Ринальдомъ вслѣдъ;

Герой, счастливый долей,

Возсядетъ въ раннемъ цвѣтѣ лѣтъ

На дѣдовскомъ престолѣ;

"Модену съ Реджіо къ своимъ

Владѣніямъ прибавитъ,

И будетъ такъ въ народахъ чтимъ

И такъ себя прославитъ,

Что всѣ рѣшатся надъ собой

Избрать его главою.

Вотъ сынъ его — Ассонъ Шестой

Съ хоругвію святою;

Вожатый Крестоносцевъ, онъ —

Ассонъ, Герцогъ Адрійской, —

Въ дни счастья будетъ обручёнъ

Съ Принцессой Сицилійской.

«Тамъ видишь Государей строй

Увѣтливой и важный:

То Обицъ, Николай-герой,

Альдобрандинъ отважный

И Албертъ съ кротостью въ очахъ

Плѣнительною, сладкой…

Не расточался въ рѣчахъ

Въ бесѣдѣ нашей краткой,

Я не скажу, какъ дастся имъ

Въ войнахъ себя прославить»

Фаэнцу съ Адріеи къ своимъ

Владѣніямъ прибавить,

И землю, зависть всѣхъ земель,

Что назвала Эллада

По розѣ — розы колыбель,

И градъ межъ устьевъ Пада

И межъ озеръ, гдѣ рыбъ стада

Несмѣтныя стадятся, —

Тотъ градъ, гдѣ жители всегда

Опасностей боятся

И любятъ ихъ, — ждутъ бурь морскихъ.

Заранѣ торжествуя;

Аргенту, Люго и другихъ

Градовъ не назову, я.

"Всмотрись, тамъ Николай идетъ;

Еще онъ въ дѣтствѣ будетъ,

А преданный ему народъ

Ужъ отчій тронъ присудитъ,

И тщетно, возмутясь, Тидей

Противъ него возстанетъ;

Въ полураскрытомъ цвѣтѣ дней

Онъ славой въ браняхъ грянетъ;

Не утомимо съ первыхъ лѣтъ

Вращаясь въ вихряхъ боевъ,

Онъ самъ въ себѣ взлелѣетъ цвѣтъ

Безтрепетныхъ Героевъ.

"Не разъ проснется заговоръ

Въ мятущемся народѣ,

Но Николай простретъ свой взоръ

И — буйственной свободѣ

Положитъ гибельный конецъ

И успокоитъ царство;

Въ войнахъ герой, въ судахъ мудрецъ —

Подавитъ онъ коварство;

Къ Оттону мечь свой обратитъ —

Къ мучителю отчизны —

И въ день одинъ его лишитъ

Владѣній и отчизны.

"Такъ родъ твой будетъ все рости,

Цвѣсти и возвышаться,

И правя, съ праваго пути

Вовѣкъ не совращаться;

Не оскорбленный самъ, другихъ

Онъ оскорблять не будетъ, —

И Богъ, въ возмездье дѣлъ благихъ,

Ему дотолѣ судить

Владычествовать подъ луной

И счастьемъ наслаждаться,

Доколѣ небеса съ землёй

Въ хаосъ не превратятся,

"Взгляни сюда, здѣсь Ліонель,

Здѣсь Борзо — Герцогъ первой;

Веселіе своихъ земель,

Взлелѣянный Минервой,

Въ темницу Марса заключивъ,

Сковавъ Обидѣ длани,

Онъ будетъ, мирно вѣкъ изживъ,

Славнѣй Героевъ брани;

Всѣ дни свои онъ посвятитъ

На то, чтобъ въ немъ народы

Искали и — сыскали щитъ

Блаженства и свободы.

"А тамъ Ираклъ въ толпѣ другихъ

Съ ногой пол-обозженной, " —

И зыбокъ шагъ его и тихъ;

Такъ въ Будріо, стѣсненной.

Бѣгущихъ онъ остановилъ

И одержалъ побѣду.

Съ какимъ укоромъ взоръ склонилъ

Онъ къ своему сосѣду!

Неблагодарный поднялъ мечь

Въ возмездье на Героя!…

Великъ онъ и въ годину сѣчь,

Великъ и въ дни покоя!

"Нѣтъ! не забудетъ ввѣкъ народъ

Калабрскій и Луканскій,

Какъ въ поединкѣ, въ дни невзгодъ.

Король имъ Каталанскій

Поверженъ будетъ со стыдомъ

И съ славою простится!

Не разъ на полѣ боевомъ

Онъ лавромъ осѣнится

И, знаменитый межь вождей,

Вездѣ восторжествуешь;

Онъ власть надъ отнятой землей

Оружьемъ завоюетъ.

"Къ нему народъ въ глуби сердецъ

Признательность взлелѣетъ,

Не потому, что — благъ творецъ —

Осушитъ онъ, засѣешь,

Оплодоноситъ лоно блатъ,

Подернутое иломъ;

Не потому, что рай отрадъ

Насадитъ въ градѣ миломъ,

Сооружитъ за храмомъ храмъ,

Палату за палатой,

Тамъ разведетъ сады, а тамъ

Театръ создастъ богатой;

"Не потому, что града — Левъ

Крылатый не коснется;

Не потому, что Галловъ гнѣвъ

Въ Феррарѣ не прольется, —

По всей Италіи они

Пройдутъ съ опустошеньемъ,

Но не спознаются въ тѣ дни

Феррарцы съ злоключеньемъ; —

И всё не то, за что народъ,

Лелѣемый судьбою,

Взлелѣевъ въ сердцѣ, разовьетъ

Признательность къ Герою:

"Великодушный Ипполитъ

Съ Альфонсомъ справедливымъ

Вотъ благо! вотъ-что подаритъ

Онъ поданнымъ счастливымъ!

Они грядущимъ племенамъ

Напомнятъ Тиндаридовъ,

Что, чередуйся, къ тѣнямъ

Сходили въ мракъ Лидовъ.

Альфонсъ и Ипполитъ не разъ,

Любя другъ друга нѣжно,

Спасутъ другъ друга въ грозный часъ

Отъ смерти неизбѣжной.

"Ихъ дружба будетъ для гражданъ

Надежною защитой,

Надежнѣй, чемъ когдабъ Вулканъ

Двойной стѣной, отлитой

Изъ чистой стали, окружилъ

Феррарскіе предѣлы,

Въ Альфонсѣ Богъ соединилъ

Съ добротой разумъ зрѣлый, —

И скажутъ въ будущихъ вѣкахъ,

Что, благостью своею

Живя у подданныхъ въ сердцахъ,

Онъ съ неба свелъ Астрею.

«Для царственнаго мудреца

Во дни кровавой брани

Потребно мужество отца,

Его могучи длани:

Тамъ, грозной силой ополчась,

Венеція нагрянетъ;

Здѣсь мать… нѣтъ! мачиха, озлясь,

Противъ него возстанетъ, —

А если мать, такъ эта матъ —

Что Прогна, что Медея;

Не материбъ къ нему питать

Въ душѣ вражду злодѣя»

"Въ ночи ли, днемъ ли, — всякой разъ,

Оставивъ стѣны града

И предъ врагами появясь,

Онъ съ горстію отряда

Ихъ наголову разобьётъ

На сушѣ и на морѣ.

Слѣпой Романіи народъ

Тожь испытаетъ горе:

Союзникъ прежній и сосѣдъ —

Съ Альфонсомъ въ брань онъ вступишь,

И объ него — въ вѣнцѣ побѣдъ —

Альфонсъ свой мечь иступитъ.

"И Папской рати — и полкамъ

Испаніи наёмной —

Лечь грудами и тамъ и сямъ

Въ долинѣ смерти тёмной;

Онъ Бастію назадъ возметъ,

Гдѣ крѣпости блюститель

Отъ ихъ злодѣйскихъ рукъ падетъ; —

И раздраженный мститель

Воздастъ всеобщей смертью имъ

За дерзость и безчестье,

И некому ужъ будетъ въ Римъ

Принесть объ нихъ извѣстье.

"За брань въ Романіи — и честь

И слава не ему ли?

Тамъ испытаютъ правыхъ месть

Испанія и Юлій;

Тамъ Францію онъ осѣнитъ

Вѣнцемъ безсмертной славы;

Въ равнинѣ битвы пробѣжитъ

Глубокой токъ кровавый,

И побѣдитель въ битвѣ сей

Не соберется съ силой,

Чтобъ холмы труповъ и костей

Предать землѣ унылой.

"Вотъ въ пурпурѣ намъ предстоитъ,

Въ покровѣ темно-аломъ,

Благотворитель Ипполитъ,

Что будетъ Кардиналомъ;

Его — великаго душой —

Во всѣхъ предѣлахъ міра

Почтитъ, превознесетъ хвалой

И лира и не лира;

Въ разросшейся для Музъ, тѣни,

І'дѣ лѣсъ шумитъ лавровой,

При немъ, какъ въ Августовы дни,

Маронъ возникнетъ новой.

"Онъ скраситъ весь свой родъ собой:

Такъ солнце — царь природы —

Великолѣпною красой

Лазоревые своды

Свѣтлитъ полнѣе, чѣмъ луна

И звѣзды золотыя.

Всмотрись, душа его мрачна;

Онъ въ бой въ дни роковые

Выходитъ съ горстью войскъ; но вотъ

Взоръ снова прояснился —

Онъ съ плѣнными судами съ водъ

Смущенныхъ возвратился*

«Вотъ Сигизмунды — двое ихъ;

Вотъ пятеро любимыхъ

Альфонсовыхъ дѣтей младыхъ,

Въ бою непобѣдимыхъ;

Имъ къ славѣ горы и моря

Не переложатъ слѣда;

Вотъ зять Французскаго царя,

Носящій имя дѣда;

А это — видишь — Ипполитъ»,

Онъ, въ счастливое время,

Какъ дядя, славой озаритъ

Великихъ Эстовъ племя.

"За нимъ Францискъ, какъ свѣжій цвѣтъ,

Съ четой Альфонсовъ юной….

Но еслибъ я дала обѣтъ

Твой родъ — красу подлунной —

Весь показать передъ тобой

Съ дѣяньями и славой, —

Не разъ бы мракъ сошелъ ночной,

Не разъ бы величаво

Прошла по свѣтлымъ небесамъ

Денница молодая.

Пора мнѣ дать покой тѣнямъ;

Устала я, читая, "

Тутъ книгу трепетной рукой

Волшебница закрыла;

Толпа тѣней своей чредой

Въ Мерлиновъ іробъ вступила.

И Брадамантѣ череда

Поговорить настала;

И, скрывщи вздохъ, она тогда

Мелиссу вопрошала:

"Кто эти двое были тамъ,

Что между Ипполитомъ

И межь Альфонсомъ въ слѣдъ тѣнямъ

Въ смущеньи шли открытомъ?

"Они вздыхали, шагъ былъ тихъ,

Во взорѣ мракъ печали,

И братья, кажется, отъ нихъ,

Краснѣя, отступали, а

Тяжелый выслушавъ вопросъ,

Мелисса всё блѣднѣя,

Блѣднѣй, и ~ льются токи слёзъ,

И восклицаетъ Фея:

"Куда, несчастные! куда,

Въ какіе васъ навѣты

Влекутъ незнающихъ стыда

Развратниковъ совѣты?

«И въ нихъ, о стыдъ! твоя въ нихъ кровь,

Великій родъ Иракла!…

Прости ихъ! у тебя любовь

Къ несчастнымъ не изсякла;

Забывши правду въ первый разъ,

На милость преклонися!….»

Тутъ стихнувъ и понизивъ гласъ,

Примолвила Мелисса:

«Довольно! я объ нихъ молчу;

Зачѣмъ смущать мнѣ радость?

Я горечи не захочу

Въ Эдемскую влить сладость.»

«Заутро, только что Востокъ

Освѣтлится зарёю,

Мы поспѣшимъ, куда увлёкъ

Рожера волхвъ съ собою,

Въ тотъ замокъ, гдѣ твой другъ живётъ

Подъ властію чужою.

Со мной туда ты безъ заботъ

Пройдешь прямой стезёю;

Мы прежде черезъ лѣсъ густой

Съ тобою устремимся,

Дойдемъ до пристани морской

И надолго простимся.»

Аметова младая дочь,

Оставтися въ пещерѣ,

Въ бесѣдѣ провела всю ночь

Съ Мерлиномъ о Рожерѣ;

Онъ убѣждалъ ее — скорѣй

Освободить Героя.

Блеснулъ свѣтъ утреннихъ лучей

И, чуждая покоя,

Таинственной оставивъ гротъ,

Съ таинственной вожатой —

Съ Мелиссой — въ дальній путь идётъ,

Летитъ стопой крылатой.

Коротколи, долголь шли онѣ,

Но только очутились

Въ непроходимой сторонѣ,

И цѣлой день пробились,

Перебираясь то горой,

То чрезъ потокъ нагорной.

Встрѣчался ли имъ дуть порой

И торной и просторной, —

И странницы о чемъ нибудь

Пріятномъ разсуждали,

И, разговаривая, путъ

Далекой сокращали.

Всего же чаще говоришь

О томъ имъ доводилось,

Какъ Рыцаря освободишь,

Кѣмъ сердце дѣвы билось.

"Послушай! Фея говоритъ, —

И рѣчь ея отрадой

Сестру Ринальдову живитъ, —

Будь Марсомъ, будь Палладой,

Будь Карлова съ тобою рать

И войско Аграманта, —

Но всё тебѣ не устоять

Въ борьбѣ противъ Атланта.

"Не потому лишь на войнѣ

Сопернику онъ страшенъ.

Что вылетаетъ на конѣ

Крылатомъ изъ-за башенъ;

Что замокъ свой обнесъ кругомъ

Стальной стѣной высокой; —

Нѣтъ! страшенъ онъ своимъ щитомъ;

Тотъ щитъ блеститъ далеко

И, вскрытый, нестерпимъ для глазъ;

Кто на него ни взглянетъ,

Падетъ на землю, чувствъ лишась,

И долго ужь не встанетъ.

"He думаешь ли ты глаза

Зажмуришь, идя къ бою?

Что пользы? не пройдетъ гроза

Безбѣдно надъ тобою:

Зажмурившись, не можешь ты

Вести съ Атлантомъ брани.

Чтобъ избѣжать и слѣпоты

И всѣхъ очарованій,

Другое покажу тебѣ —

Надежнѣйшее — средство,

Оно въ рѣшительной борьбѣ

Съ волхвомъ отклонишь бѣдство.

"Царь Аграмантъ Брюнелю далъ

Кольцо, что у Индійской

Царевны этотъ воръ укралъ;

Брюнель отсюда близко.

На палецъ стоитъ лишь надѣть

Сей талисманъ чудесной,

И — можешь чары одолѣть;

Но, будь тебѣ извѣстно,

Хитрецъ Брюнель такъ въ воровствѣ

Издавна искусился,

Какъ волхвъ летучій въ колдовствѣ

Навыкъ и умудрился.

"Брюнель, прослывшій хитрецомъ,

Какъ я сказала прежде,

Въ далекій край своимъ царёмъ

Отправленъ въ той надеждѣ,

Чтобы съ таинственнымъ кольцомъ

Проникнуть къ чародѣю

И предъ царемъ предстать потомъ

Съ добычею своею —

Съ Рожеромъ, — какъ онъ съ похвальбой

Клялся царю въ совѣтѣ,

Которому Рожеръ младой

Милѣй всего на свѣтѣ.

"Хочу, чтобъ другъ безцѣнный твой

Свободой золотою

Обязанъ былъ тебѣ одной-

И вотъ что я открою;

Мы скоро къ морю подойдемъ,

И ты, простясь со мною,

Вдоль берега своимъ путемъ

Ступай, Господь съ тобою!

Два дни тебѣ одной итти

При холодкѣ и зноѣ,

На третій встрѣтишься въ пути

Съ Брюнелемъ на постоѣ.

"Тебѣ узнать не мудрено

Отъявленнаго плута:

Лицо въ морщинахъ и темно,

Весь ростъ — четыре фута,

Глаза на выкатѣ, онъ косъ,

Носъ сплюснутъ, бровь густая;

Плечистъ, курчавъ, черноволосъ

И борода большая;

А ходитъ онъ, — вѣдь наконецъ

Должно жь быть все извѣстно, —

Въ одеждѣ — точно какъ гонецъ —

Коротенькой и тѣсной.

"Онъ станетъ говорить съ тобой

Про замокъ чародѣя, —

Ты слушай и сама открой

Брюнелю, не краснѣя,

Что силой мѣриться съ волхвомъ

И рада и готова;

Но будь скромна, о роковомъ

Кольцѣ ни. полуслова.

Повѣрь мнѣ, милая, Брюнель —

Лукавецъ доброхотной —

Тебя на избранную цѣль

Самъ наведетъ охотно.

«Когда онъ вступитъ въ путь съ тобой,

Отстань немного, идя,

И — голову съ него долой,

Притонъ волхва завидя;

Про жалость вовсе позабудь,

Иначе — трудъ мой тщетенъ.

Какъ можно осторожнѣй будь,

Смотри, чтобъ не замѣтенъ

Былъ замыслъ твой, не то — въ лицо

Тебѣ онъ зорко взглянетъ,

Положитъ въ ротъ себѣ кольцо

И невидимкой станетъ.»

Такъ говоря промежъ собой

Двѣ путницы дорогой,

Дошли до пристани морской,

Поплакали немного

И надолго простились тамъ,

Гдѣ кончитъ бѣгъ Гарона.

Предавшись сладостнымъ мечтамъ

О миломъ, дочь Амона

Идетъ, все къ цѣли торопясь,

При холодкѣ и зноѣ,

И ровно въ третій день сошлась

Съ Брюнелемъ на постоѣ.

По описанію тотчасъ

Она его узнала,

И много, много, притворись,

Вопросовъ предлагала;

Зачѣмъ, откуда и куда

Онъ шелъ и какъ далёко.

Онъ отвѣчалъ, но, какъ всегда,

Всё лгалъ, я лгалъ жестоко*

Она тожь въ правду ничего

Ему не говорила,

Родъ, имя, вѣру отъ него

И полъ искусно скрыла.

Она вела съ нимъ разговоръ,

Держа глаза на стражѣ,

Затѣмъ что онъ былъ воръ, и воръ

Чрезчуръ искусный въ кражѣ; —

Чтобъ онъ ее не обокралъ,

Она поодаль стала….

Но вдругъ поднялся шумъ и гвалъ,

У оконъ чернь кричала….

Позвольте послѣ досказать,

Откуда вся тревога:

Усталь я, время помолчать

И отдохнуть не много.

ПѢСНЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Крылатый конь. Брюшлъ, проводникъ Брадаманты. Анжеликино кольцо. Волшебный щитъ. Очарованный замокъ. Бой волшебника съ Брадамантой. Освобожденіе Рожера. Воздушное путешествіе Рипальдъ въ Шотландіи. Бесѣда его съ монахами о женщинахъ.

Лукавство — признакъ злыхъ сердецъ —

Достойно порицанья;

Но иногда оно — вѣнецъ

Для насъ благодѣянья,

Спасая насъ порой отъ бѣдъ,

Порой отъ смерти самой…

Когда бы поступалъ весь свѣтъ

Чистосердечно, прямо!…

А то — ты думаешь, что другъ

Тебя ласкаетъ вѣрной;

Посмотришь, — это адскій духъ,

Предатель лицемѣрной.

Когда и друга поискать

Да поискать на свѣтѣ,

И испытать да испытать

И видѣть въ полномъ свѣтѣ,

Каковъ онъ, можно ли открытъ

Ему сердечны тайны;

Такъ Брадаманту ли винишь?

Съ ней воръ необычайный,

Безсовѣстный хитрецъ и лжецъ,

Какихъ на свѣтѣ мало,

Какимъ Мелисса, наконецъ,

Брюнеля описала.

Она вела съ нимъ разговоръ,

Держа глаза на стражѣ;

И хорошо, — при ней былъ воръ

Чрезчуръ искусный въ кражѣ,

Какъ прежде я уже сказалъ.

Вдругъ поднялась тревога,

На улицѣ и крикъ и гвалъ.

«Скажите, ради Бога,

Что тамъ такое?» говоритъ

Красавица младая,

И въ тотъ же мигъ на шумъ бѣжитъ,

Отвѣтъ предупреждая.

Хозяинъ, дѣти и жена

Со всей огромной дворней,

Кто, помѣстяся у окна,

Кто вонъ, какъ могъ проворнѣй,

Всѣ вверхъ глядятъ, какъ бы слѣдятъ

Комету иль затмѣнье;

И Брадаманта, бросивъ взглядъ,

Чудесное явленье,

Смутясь, открыла: въ вышинѣ,

Почти подъ облаками,

Несется рыцарь — на конѣ

Съ широкими крылами;

И крылья тѣ со всѣхъ сторонъ,

Какъ радуга, сіяли,

А рыцарь самъ вооружёнъ

Въ доспѣхъ изъ чистой стали.

Онъ къ западу полетъ склонилъ

И скрылся за горами.

"Вотъ онъ, хозяинъ говорилъ

Предъ шумными толпами,

Вотъ тотъ волшебникъ, что всегда

Летаетъ сей страною,

Порою далѣ, иногда

Близёхонько къ постою.

«To долетаетъ онъ до звѣздъ,

То вьется надъ землёю,

И всѣхъ красавицъ здѣшнихъ мѣстъ

Уноситъ вдаль съ собою,

Вотъ почему, денной норой

Явяся къ намъ, прохожій

Не видитъ вовсе ни одной

Здѣсь дѣвушки пригожей:

Бояся встрѣтишься съ во іхвомъ

И стать его добычей,

Онѣ съ двора не ходятъ днёмъ, —

Таковъ у насъ обычай.

„На Пиринеяхъ, силой чаръ,

Изъ чистой слитый стали,

Есть замокъ, онъ горишь какъ жаръ,

И въ свѣтѣ не видали

Такаго чуда никогда

И не увидятъ вѣрно.

Тамъ чародѣй живетъ, туда

Съ отвагой безпримѣрной

Ходили Рыцари гурьбой,

Да тамъ и оставались;

Знать брались въ плѣнъ, вступая въ бой,

Иль смерти предавались.“

Прислушавшися къ симъ словамъ,

Красавица младая

Отраднымъ предалась мечтамъ,

Заранѣ помышляя,

Волшебнымъ овладѣвъ кольцомъ,

Взять съ замкомъ чародѣя;

И вслухъ промолвила потомъ,

Отъ радости краснѣя:

„Когда бъ, хозяинъ, ты послалъ

Проводника со мною

Къ волхву до Пиринейскихъ скалъ!

Какъ жажду я съ нимъ бою!“

--Ты требуешь проводника?

За нимъ не станетъ дѣло,

Прервалъ Брюнель, и вотъ рука!

А въ путь съ тобою смѣло;

Онъ у меня на чертежѣ;

Есть нѣчто и другое… —

И про кольцо почти уже

Сказалъ ей роковое,

Но смолкъ.» Я радъ итти съ тобой!«

Красавица сказала,

И между тѣмъ кольцо мечтой

Заранѣе ласкала,

И, на другое рѣчь склоня,

Съ Брюнелемъ говорила.

Она немедленно коня

Въ гостинницѣ купила,

Въ которомъ нужда ей была

Для битвъ и для дороги.

И вотъ, едва лишь ночь прошла,

Безъ шума, безъ тревоги

Она отправилась въ походъ.

Путь шолъ долиной тѣсной;

Вожатой ѣхалъ то впередъ,

То позади Прелестной.

Съ холма на холмъ, изъ лѣса въ лѣсь

Они переступали

И, Божьихъ зрители чудесъ,

На Пиринеяхъ стали,

Откуда видишь въ свѣтлый часъ

Испанію далеко

И Францію, — отраду глазъ —

И океанъ широкой

Въ безбрежной западной дали

И на полудни море.

Оттуда внизъ они сошли,

Извѣдавъ трудъ и горе.

Внизу долина, а на той

Долинѣ углубленной

Утесъ крутой, вверху стальной

Оградой обнесенной;

Крутой утесъ едва небесъ

Главой не досягаетъ,

И недоступенъ сей утесъ

Тому, то не летаетъ.

„Вотъ-гдѣ въ плѣну, Брюнель сказалъ,

И Рыцари и Дамы,

Которыхъ силой чаръ забралъ

Къ себѣ Атлантъ упрямый.“

И тотъ утесъ со всѣхъ сторонъ,

Какъ будто по отвѣсу,

Обсѣченъ вгладь и вгладь сведёнъ;

Ни лѣстницы къ утесу

И ни уступа не видать

И никакого слѣду,

И можно лишь на немъ витать

Орлу — небесъ сосѣду»

Настало время совершить

Свой замыслъ дѣвѣ грустной;

Пора ей спутника лишить

Кольца и жизни гнусной.

Но мечь побѣдный обагрить

Въ крови не благородной, —

Но безоружнаго убить —

Для ней неблагородно.

Кольцо ей нужно, — овладѣть

И безъ того имъ можно;

И — въ первый разъ попался въ сѣть

Бездѣльникъ осторожной,

Ола схватила хитреца

И, что всего несноснѣй,

Лишила силою кольца

И привязала къ соснѣ.

Онъ проситъ, молитъ, слезы льётъ, —

Она не преклонилась,

И все идетъ впередъ, — и вотъ

Пришла, остановилась.

Предъ нею замокъ роковой;

Она, чтобъ чародѣя

Скорѣй изъ замка вызвать въ бой,

Въ рогъ трубитъ не робѣя;

И, отразившись объ утесъ,

Отъ рога гулъ несется

Чрезъ долъ, чрезъ горы, черезъ лѣсъ,

И въ замкѣ отдается.

И не замедлилъ чародѣи,

Послышавъ вызовъ къ бою;

Онъ разсѣкаетъ эмпирей,

И горнею стезёю,

Заранѣ радуясь войнѣ,

Въ доспѣхѣ небогатомъ

Несется на своемъ конѣ,

На бѣгунѣ крылатомъ.

И чтоже? Брадамантѣ онъ, —

Столь страшный всѣмъ; не страшенъ, —

Онъ былъ почти неворужеаъ,

Явяся изъ-за башенъ.

Онъ только щитъ въ рукѣ держалъ

Подъ шелковымъ покровомъ

Да книгу, и ее читалъ;

И тутъ-то въ блескѣ новомъ

Чудесъ являлся длинный рядъ:

То, чудилось, средь бою

Онъ грозно заносилъ булатъ

Надъ вражьей головою,

То булавою, то копьемъ

Махалъ, разилъ жестоко,

Межь тѣмъ какъ онъ сидѣлъ тишкомъ

Отъ поля битвъ далёко.

Ho конь не сверхъ-естественъ, — онъ

Отъ кобылицы съ грифомъ

Зачатъ, рожденъ и воздоёнъ,

И названъ Гиппогрифомъ.

По переду онъ схожъ съ отцомъ

Когтистымъ и крылатымъ;

Но заду — это мать, съ хребтомъ

Крутымъ, съ хвостомъ косматымъ,

Сей родъ ужъ рѣдокъ, и теперь

Остался позабытымъ;

Живетъ же эта птица-звѣрь

За моремъ Ледовитымъ.

Оттуда волхвъ его досталъ

Волшебства силой чудной,

И цѣлой мѣсяцъ объѣзжалъ;

Окончивъ подвигъ трудной,

Онъ приучилъ его къ уздѣ, —

И Гиппогрифъ послушной

Летаетъ, рыщетъ съ нимъ вездѣ

По высотѣ воздушной.

Лишь Гиппогрифъ, одинъ лишь онъ

Не чародѣйной силой

Атлантовой произведёнъ,

Какъ все другое было.

Другое все — игра одна

Волшебнаго искуства;

Непостижимая — она

Обманывала чувства.

Но дочь Амонова кольцомъ

Разрушила всѣ чары,

И сѣетъ, между тѣмъ, мечемъ

По воздуху удары;*

И конь уже усталъ подъ ней,

За чародѣемъ рѣя;

Она въ отпоръ быстрѣй, живѣй,

Какъ завѣщала Фея.

Но вотъ, остановивъ коня,

На землю прыгъ проворно,

Волхва и тѣша и маня

Усталостью притворной.

Рѣшившись положишь конецъ

Таинственнымъ ударамъ,

Атлантъ лукавый наконецъ

Прибѣгъ къ послѣднимъ чарамъ?

Онъ щитъ открылъ, — онъ полагалъ.

Что свѣтъ его чудесной

Сразилъ врага, что дерскій палъ

Съ отвагой неумѣстной"

Онъ могъ бы, выходя на рать,

Свой щитъ вскрывать сначала.

Чёмъ долго рыцарей держать;

Но старца утѣшала

Ихъ суетливость, удаль, нравъ

И вспыльчивость смѣшная.

Такъ часто кошка, мышь поймавъ,

И тѣшась и играя,

Бѣдняжку въ лапахъ жметъ, а тамъ,

Какъ ей играть наскучитъ,

Она изъ лапъ ее — къ зубамъ,

Да тутъ же и замучитъ.

Бывало прежде роль мышей

Всѣ витязи играли,

А Волхвъ — роль кошки; прошлыхъ дней

Потѣхи миновали,

Какъ Брадаманта въ бой съ кольцомъ

Таинственнымъ предстала.

Она лукаво за волхвомъ

Лукавымъ наблюдала;

Едва покровъ съ щита слетѣлъ, —

Она закрыла очи

И пала, будто тяготѣлъ

На нихъ мракъ долгой ночи"

Не то, чтобъ щитъ ей могъ вредить,

Огнисты искры сѣя, —

Нѣтъ! ей хотѣлося сманить

На землю чародѣя;

И эта хитрость удалась,

Сбылись ея надежды:

Она лишь только улеглась

И опустила вѣжды,

Какъ, очертя широкій кругъ,

И радостью объятый,

На землю опустился вдругъ

Атлантовъ конъ крылатый.

Атлантъ съ коня, покрытый щитъ

Оставивъ надъ лукою;

Атлантъ къ красавицѣ спѣшитъ

Дрожащею стопою, —

Она, какъ волкъ козлёнка, ждешь

Украдкой лиходѣя.

Онъ подошелъ; — она встаетъ

И — сжала чародѣя.

Несчастный книгу позабылъ

На этотъ разъ далече,

А ею-то онъ и творилъ

Всѣ чудеса на сѣчѣ.

Заблаговременно слѣпой

Предавшися надеждѣ,

Онъ цѣпь было-принесъ съ собой,

Какъ важивалось прежде, —

Онъ прежде цѣпи налагалъ

На плѣнниковъ несчастныхъ, —

Теперь самъ плѣнникомъ онъ сталъ

Въ часы надеждъ напрасныхъ.

Я не дивлюсь, что онъ отъ ней

Не сталъ обороняться, —

Не старику подъ вечеръ дней

Съ Могучею сражаться.

И голову уже она

Отнесть ему хотѣла, —

Но вдругъ рука опущена —

И месть охолодѣла;

Постыдной мести не могла

Предаться Брадаманта.

Всмотрѣвшися въ черты чела

Печальнаго Атланта,

Она смутилася; онъ сѣдъ,

Морщинамъ нѣтъ и счоту,

Ему подъ семьдесятъ ужъ лѣтъ,

Онъ жить терялъ охоту.

«Убей меня, скорѣй убей!

Волшебникъ, негодуя

И задыхаясь, молвилъ ей,

Чужой ужъ вѣкъ живу я.»

Но дѣва ратная совсемъ

О томъ не помышляла

И, любопытствуя, межъ тѣмъ

Подробно знать желала,

Зачѣмъ построилъ замокъ онъ

Въ странѣ пустынной, дальной.

Зачѣмъ людей беретъ въ полонъ

Въ окрестности печальной.

"Знай, отвѣчалъ ей чародѣй,

Залившися слезами,

Что я построилъ замокъ сей

Межъ дикими скалами

Не изъ желанья зла другимъ,

Не изъ корысти гнусной, —

Нѣтъ! знаньемъ я открылъ моимъ

Конецъ Героя грустной…

Онъ мой питомецъ… Онъ законъ

Оставитъ Магометовъ

И — на погибель обречёнъ

Отъ вражескихъ навѣтовъ…

"Нѣтъ лучше юноши на всей

Подсолнечной планетѣ;

Рожеръ — прелестный рыцарь сей —

Рожеръ мнѣ все на свѣтѣ;

Его отъ колыбельныхъ дней

Лелѣялъ я, какъ сына.

Желанье пылкое честей

И грозная судьбина

Его за Аграмантомъ въ слѣдъ

Во Францію умчали;

Его хочу спасти отъ бѣдъ,

Увесть изъ чуждой дали.

"Въ семъ мѣстѣ замокъ для того

Построилъ я прекрасной,

Что бы любимца своего

Укрыть въ немъ безопасно;

Я завладѣлъ имъ, какъ тобой

Мнѣ завладѣть желалось, —

А послѣ уводить съ собой

Мнѣ въ замокъ удавалось

Прелестныхъ рыцарей и дамъ,

Чтобъ юному герою

Ни разу не сгрустнулось тамъ

Съ веселою толпою.

"У нихъ одной свобода нѣтъ —

Уйти имъ не позволю —

А прочихъ благъ, которыхъ свѣтъ

Такъ жаждетъ, — вволю;

Чего ни захотятъ, все есть:

Наряды, пляски, пѣнье;

Въ пирахъ есть что попить, поѣсть;

Все нѣжитъ слухъ и зрѣнье.

Я начиналъ уже плоды

Сбирать моей заботы;

Но ты пришелъ, — и въ прахъ труды,

И въ прахъ мои расчёты!

«Черты прекраснаго лица

Есть знакъ души прекрасной,

Какъ у тебя, и за птенца

Молю я не напрасно.

Возьми мой щитъ, передъ тобой

И этотъ конь воздушной,

Возьми двухъ-трехъ друзей съ собой,

Герой великодушной,

Возьми ихъ всѣхъ до одного,

Все забери съ собою, —

Но не Рожера моего —

Его оставь со мною.

„Ho если силой у меня

Рожера взять рѣшишься, —

Молю и плача и стеня,

Пока не возвратишься

Во Францію, — освободишь

Мой духъ отъ плоти хилой.“

--Рожера-то и возвратишь

Хочу свободѣ милой,

Она въ отвѣтъ; мольбы твои —

Все вздоръ; плачь, сколько хочешь..

А конъ и щитъ и такъ мои,

Ты о пустомъ хлопочешь.

--Они мои по праву сѣчь,

Ты въ нихъ не властенъ болѣ;

Странна мнѣ о размѣнѣ рѣчь, —

Ты самъ теперь въ неволѣ.»

Ты говоришь: тебѣ твоей

Наукою открыто,

Что близокъ къ гибели своей

Рожеръ мой знаменитой; -~

Ты предузналъ чужой конецъ,

А что тебѣ грозило,

Не предузналъ?… Ты лжецъ я лжецъ,

Какихъ не много было.

--Не умоляй о смерти, нѣтъ!

Напрасное моленье!…

Когдажъ покинуть хочешь свѣтъ,

И жизнь тебѣ — мученье, —

Самъ, мужествомъ вооружась,

Сбрось грустной жизни бремя.

Пока не наступилъ твой часъ,

Зачѣмъ терять намъ время?

Скорѣе плѣнниковъ спасёмъ

Отъ пышной ихъ темницы. — *

Сказала и впередъ съ волхвомъ,

Опутаннымъ въ плѣницы.

Атлантъ въ своихъ цѣпяхъ за ней

Идетъ, и Брадамата

Ни на мгновеніе очей

Не хочетъ свестъ съ Атланта,

Какъ онъ тогда ни присмирѣлъ

Отъ тягостной печали.

Идутъ; вотъ ихъ пути предѣлъ,

Вотъ подъ утесомъ стали,

Какъ бы нежданно очутясь

Предъ тѣсною калиткой;

Утесомъ лѣстница вилась

И къ замку шла улиткой.

Атлантъ съ порога камень снялъ, —

Весь въ племенахъ, въ символахъ;

Подъ нимъ Фіаловъ рядъ стоялъ;

Надъ ними дымъ, какъ пологъ,

Висѣлъ, едва струясь, и въ нихъ

Таился пламень алой.

Атлантъ ихъ въ дребезги — и въ мигъ

Все степью дикой стало:

Сокрылся отъ очей утесъ,

Нѣтъ болѣ грозныхъ башенъ,

И замокъ блещущій изчезъ,

Что былъ для многихъ страшенъ.

И чародѣй изъ-подъ цѣпей

Въ тожь время ускользаетъ:

Такъ часто муха изъ сѣтей

Арахны улетаетъ.

Изчезло все, подобно снамъ,

И вотъ предъ дѣвой бранной

Толпы и рыцарей и дамъ

Надъ чистою поляной;

И всѣ свободны, но не всѣхъ

Свобода обольщала, —

Она обманчивыхъ утѣхъ

Невольниковъ лишала.

Тамъ Сакрипанъ, тамъ и Градассъ

И два примѣрныхъ друга —

Празильдъ съ Ирольдомъ, — ихъ въ свой часъ

Взаимная услуга

Сроднивши, за Ринальдомъ въ слѣдъ

Съ Восточныхъ странъ призвала;

Тамъ дѣва — дѣвъ прелестныхъ цвѣтъ —

Рожера отыскала.

Рожеръ взглянулъ, Рожеръ узналъ

Пришелицу младую…

Какъ таялъ онъ, какъ расточалъ

Признательность живую!

Онъ ею жилъ, ее любя

Всего на свѣтѣ болѣ

И болѣ самаго себя,

Съ тѣхъ поръ, какъ въ ратномъ полѣ

Она предъ нимъ, вскрывъ злато власъ,

Поражена жестоко;

Но гдѣ и кѣмъ, — О томъ разсказъ

Завелъ бы насъ далёко.

Съ тѣхъ самыхъ поръ они вездѣ

Другъ друга всё искали

И дни и ночи, но нигдѣ

Другъ друга не встрѣчали

Рожеръ единственнымъ себя

Счастливцемъ почитаетъ,

Онъ внѣ себя; она любя,

Его освобождаетъ.

И дружно всѣ глухимъ путёмъ

Идутъ, спѣшатъ къ долинѣ,

Гдѣ верхъ одержанъ надъ волхвомъ

Отважной героиней.

Какъ прежде, тамъ и конь стоятъ,

Какъ прежде, надъ лукою

И чудный щитъ лежитъ, покрытъ

Шелковой пеленою.

Красавица къ коню, — конь ждетъ,

Но только что дождется,

И мигомъ крылья распахнетъ,

Взмахнетъ и — вверхъ взовьется

И — спустится въ виду у ней

На крутизнѣ нагорной;

Она за нимъ и — въ эмпирей

Онъ вновь уйдетъ проворно.

Такъ точно по сухимъ пескамъ

Ворона водитъ, манитъ

Собаку по своимъ слѣдамъ

И всякой разъ обманетъ.

Рожеръ, Черкескій царь, Градассъ

И всѣ, что съ ними были,

Разсыпалися въ тотъ же часъ,

И всѣ коня ловили; —

Летучій конь то по горамъ,

То по доламъ ихъ водитъ;

Они къ нему, — Онъ здѣсь и тамъ,

Измучивъ ихъ, проводитъ;

Рожеру только одному

Отдаться онъ рѣшился,

Онъ самъ приблизился къ нему,

Взглянулъ, остановился.

И это былъ Атлантовъ ковъ,

Онъ принялъ эту мѣру;

Пятая нѣжную любовь

Въ душѣ своей къ Рожеру,

Онъ своему коню велѣлъ,

Давъ сѣсть въ сѣдло герою,

Умчаться въ дальній съ нимъ предѣлъ

Воздушною стезёю.

Схвативъ коня, Рожеръ вести

Хотѣлъ его съ собою;

Но конь ни съ мѣста, онъ итти

Не думалъ въ слѣдъ герою.

Рожеръ съ Фронтина своего, —

Фронтиномъ называли

Ретиваго коня его~

И шпоры зазвучали

Подъ Гиппогрифомъ, и сѣдокъ

На немъ ужъ помѣстился.

Крылатый конъ сначала въ скокъ

А тамъ и въ лётъ пустился,

И въ воздухъ глубоко ушолъ,

И глубже, чёмъ спущенный

Съ руки соколышка соколъ,

Отъ путъ освобожденный.

Красавица, взоръ вверхъ, глядитъ,

Глядитъ и — обомлѣла;

На сердцѣ черный страхъ лежитъ,

Кровь стыла, холодѣла;

И, полумертвая, она

Къ сырой землѣ припала.

Все, что въ былыя времена

Несчастная слыхала

О Ганимедѣ молодомъ,

На небо унесенномъ,

Отпечатлѣлося потомъ

Въ умѣ ея смущенномъ, —

И долго милаго слѣдитъ

Влюбленными очами….

Но вотъ отъ взора онъ сокрытъ

Туманными зыбями, —

И мыслью по его слѣдамъ

Въ предѣлъ безвѣстной дали

Летитъ, свободу давъ слезамъ

Отчаянной печали,

И льется ни рѣкой рѣка,

И рвется и рыдаетъ…

Рожера нѣтъ, безъ сѣдока

Фронтинъ его блуждаетъ.

Она беретъ его съ собой,

Чтобъ не отдать другому,

А возвратить своей порой

Рожеру дорогому,

Котораго когда нибудь

Опять увидѣть льстится.

Крылатый конь, свершая путь

Воздушный, быстро мчится;

Подъ рыцаремъ вершины горъ

Погрязли въ мглѣ глубокой;

Уже лѣсовъ, долинъ, озёръ

Не различаетъ ока.

Въ эѳирной очутясь дали,

Въ которой чуть примѣтной

Виднѣлся точкою съ земли,

Онъ къ западу завѣтной

Направилъ путь, несясь вперёдъ,

Какъ вѣтеркомъ попутнымъ

Корабль несется въ лонѣ водъ —

По хлябямъ моря мутнымъ…

Пусть онъ браздитъ въ своемъ пути

Воздушную пучину, —

Давно намъ время перейти

Къ Ринальду-Паладину.

Сердитый вѣтръ не утихалъ

И, споря съ парусами,

Два дни корабль несчастный гналъ

Межъ пѣнными валами,

То къ западу склонивъ полётъ,

То къ полуночи мрачной.

Но вотъ Риналъдъ изъ лона водъ

Идетъ на берегъ злачной,

Гдѣ Каледонскій древній лѣсъ,

Простершійся далёко,

Тьмы бранныхъ видывалъ чудесь

Въ тѣни своей глубокой.

Видалъ подъ тѣнью онъ своей

И витязей Британскихъ

И витязей изъ-за морей —

Французскихъ и Германскихъ.

Счастливъ, кто въ сердцѣ твердомъ слилъ

Безстрашіе и силу!

Другой тамъ — робкій — находилъ

Не славу, а могилу….

Прославились изъ рода въ родъ,

Проникнувъ въ лѣсъ дремучій,

Тристанъ, Галассъ и Ланцелотъ;

Артуръ, Гальванъ могучій,

И столько Рыцарей Стола,

Извѣстныхъ въ цѣломъ свѣтѣ,

Которыхъ ратныя дѣла

Сіяютъ въ полномъ свѣтѣ.

Ринальдъ беретъ копье и щитъ

И течь изъ слали чистой,

Беретъ Баярда и спѣшитъ

Сойти на берегъ мшистой,

А кормчему даетъ приказъ

Не медля отправляться,

И, съ кораблемъ остановясь,

Въ Бервикѣ дожидаться.

Безъ щитоносца, безъ людей

Вступивши въ лѣсъ дремучій,

Опасныхъ ищешь въ немъ путей

Амоновъ сынъ могучій;

И въ первый день младой Герой,

Идя путемъ-дорогой,

Заходишь въ монастырь мужской —

Въ обитель жизни строгой.

Большая часть доходовъ тамъ

Шла на пріемъ почётной

Блуждавшихъ Рыцарей и Дамъ

Съ отвагой беззаботной.

Пришельца Братья и Аббатъ

Роскошно угостили;

На пиршествѣ среди прохладъ

О многомъ говорили.

«Скажите мнѣ, развеселясь,

Спросилъ Ринальдъ у Братіи,

Какъ Рыцари, сюда стремясь

Для важныхъ предпріятій,

Въ вѣкахъ заслуживаютъ честь,

И чѣмъ тріумфъ великой

Герою можно приобрѣсть

Въ дубровѣ этой дикой?»

"Послушай! Братія въ отвѣтъ,

Трудовъ и приключеній

Здѣсь много встрѣтишь, — пользы нѣтъ;

Они, какъ ваши тѣни.

Темны, ихъ свѣту не видать,

Имъ здѣшній лѣсъ могилой.

Другагобъ мѣста поискать

Тебѣ, могучій силой,

Гдѣбъ подвигъ наградился твой

Немеркнущею славой;

Иначе для чего и въ бой

Вступать тебѣ кровавой?

"Ты хочешь опытъ показать

Отважности чудесной, —

Такъ чтожь? лишь стоитъ пожелать,

А случай есть прелестной,

Такого случая, повѣрь,

Еще и не бывало:

Дочь нашего царя теперь

Подъ страшною опалой;

Баронъ Лурканій погубитъ

Рѣшился прелесть-дѣву;

Тебѣ бы, Рыцарь, защитить

Ее и — честь цареву.

"Баронъ передъ Царемъ обнёсъ

Ее при всемъ совѣтѣ,

Что будто видѣть довелось

Ему при лунномъ свѣтѣ,

Какъ съ ней любовникъ, на балконъ

Взобравшись, обнимался.

У насъ же, Рыцарь, есть законъ,

Какъ въ мѣсяцъ не сыскался,

--А онъ въ исходѣ — ктобъ позоръ

Съ ней смылъ въ борьбѣ упорной

Съ донощикомъ, такъ на костёръ

Взведутъ ее позорной.

"Законъ нашъ говоритъ: Жена,

Какогобъ состоянья

И роду ни была она,

По силѣ показанья

Повинна смерти, если въ связь

Вступаетъ беззаконно.

Ей гибель, — развѣ въ грозный часъ

Въ защиту обнесённой

Предстанетъ Рыцарь и мечемъ

Въ бою докажетъ ясно,

Что злополучная врагомъ

Обнесена напрасно.

"Отецъ Женевры — такъ у насъ

Зовутъ красу-царевну —

По милой дочери крушась

И кроя скорьбь душевну,

И въ городахъ и въ городкахъ

Пустилъ въ народъ извѣстье:

Ктобъ ни пришелъ съ мечемъ въ рукахъ

Омыть его безчестье, —

Будь только родомъ знаменитъ.

Будь рыцаремъ избраннымъ, —

Тому онъ дочь свою вручитъ

Съ приличнымъ ей приданымъ.

"Но если въ мѣсяцъ не придетъ,

Ктобъ могъ ее избавишь, —

Костёръ позоръ ее созжетъ,

Ей должно міръ оставить.

Вотъ подвигъ! онъ стократъ славнѣй,

Чемъ по лѣсу скитаться

И славы не въ виду людей

Безмолвной добиваться.

Вотъ подвигъ! онъ тебѣ сулитъ

И честь и дочь цареву,

Какихъ едваль земля родитъ —

Прелестнѣйшую дѣву!….

«И только ли? тебя за трудъ,

За подвигъ сей великій

Богатыя помѣстья ждутъ

Съ любовію Владыки.

Къ томужь, Герой, обязанъ ты

И рыцарскою честью

Итти въ защиту красоты

Съ неумолимой местью

За ту, которую народъ

Съ сердечной простотою,

Съ слезами на глазахъ, зоветъ

Невинностью святою»…

--Какъ! Рыцарь говоритъ въ отвѣтъ,

Какъ! дѣвушкѣ прекрасной

Разстаться съ жизнью въ цвѣтѣ лѣтъ

За то, что любитъ страстно,

Что милаго, забывъ про сонъ,

Ждетъ въ нѣжныя объятья?…

Будь проклятъ, кто сей далъ законъ!

И на того проклятья,

Кому онъ былъ и будетъ святъ!…

Казнить бы непреклонныхъ,

А не красавицъ, что дарятъ

Отрадою влюблённыхъ.

--Мнѣ мало нужды до того,

Женевра принимала

Иль нѣтъ любимца своего…

А если принимала, —

Не сталъ бы я ее винить,

Лишь былобь это тайной.

Но полно! радъ я совершить

Сей трудъ необычайной!

Скорѣе мнѣ проводника!

Лечу, — я чуждъ боязни;

Богъ дастъ, — спасетъ моя рука

Красавицу отъ казни.

— Не зная дѣла, защищать

Невинности не стану;

Зачѣмъ другихъ мнѣ подвергать

Невинному обману?

Но утверждаю, что вина

Не стоитъ обличенья;

Что тотъ былъ золъ иль глупъ сполна,

Кто далъ вамъ учрежденья;

Что надобно ихъ отмѣнишь

И, облегчая бремя,

Законъ умнѣй постановить,

Въ расчотъ принявши время.

— Когда два пола въ цвѣтѣ дней,

Въ счастливое мгновенье,

Почувствуютъ въ душѣ своей

Взаимное влеченье

И жаждутъ плавать въ моръ нѣгъ,

Въ раздольи наслажденій, —

Пусть нѣжутся!… и что за грѣхъ?

За что на женщинъ пѣни?

И почему имъ не любить

Двухъ-трехъ и даже болѣ,

Когда мужчинамъ запретить

Тогожь никто не въ волѣ.

— И впрямь — для женщинъ сей законъ

Жестокъ безчеловѣчно…

Богъ дастъ, — я докажу, что онъ

Ужь слишкомъ долговѣчно

Существовалъ и былъ терпимъ

Въ Шотландіи несчастной. —

Ринальдъ умолкъ; все было съ нимъ

Собраніе согласно,

Всѣ говорили: «люди встарь

Чрезчуръ жестоки были;

Какъ зло терпѣть? Какъ умный царь

Не приложилъ усилій?…»

На утро, только что востокъ

Денницей озлатился,

Ринальдо въ доспѣхахъ въ стремя скокъ

И въ дальній путь пустился;

Съ нимъ монастырской проводникъ, —

Они вдвоемъ летѣли

Чрезъ лѣсъ; лѣсъ былъ угрюмъ и дикъ, —

Повсюду мрачны ели

И ясеней и сосенъ рядъ

И дубы зеленѣли.

Два путника спѣшатъ, летятъ,

Не уставая, къ цѣли.

Желая сократить свой путь,

Они съ дороги битой

Рѣшились въ сторону свернуть

И ѣхать стёжкой скрытой.

Вдругъ слухъ ихъ стономъ поражёнъ,

Раздавшимся далёко;

И путники летятъ на стонъ

Сквозь чащу въ долъ широкой; —

Тамъ два убійцы, между нихъ

Красавица младая, —

Она мила и въ этотъ мигъ, —

Мила, какъ роза Мая;

Но вся въ слезахъ, въ такихъ слезахъ,

Какія рѣдко видны.

Разбойники, съ ложемъ въ рукахъ,

Готовы цвѣтъ завидный

И красоты и жизни ссѣчь

И кровью обагриться;

Она къ нимъ — жалобную рѣчь,

И молитъ умилиться.

Ринальдъ спѣшитъ, пришелъ, взглянулъ

И — съ помощью къ молящей.

Онъ закричалъ, и грозный гулъ,

Дробясь, грохочетъ въ чащѣ*

Оставивъ добычу, бѣжать

Разбойники пустились,

И скоро ихъ ужь не видать,

Они за доломъ скрылись;

И, незаботяся объ нихъ,

Ринальдъ скорѣй къ прекрасной;

Онъ хочетъ знать, за что постигъ

Ее удѣлъ несчастной.

Но торопясь, къ проводнику

Спасенную сажаетъ,

Заноситъ руку на луку

И путь свой продолжаетъ.

Дорогой приглядѣвшись къ ней,

Ринальдо увидѣлъ ясно

Въ лицѣ и бѣлизну лилей

И отцвѣтъ розъ прекрасной,

И много прелестей открылъ

Въ пріемахъ, въ разговорѣ.

«За что тебя, онъ вновь спросилъ,

Было постигло горе?»

Она, поникнувъ головой

И растревоживъ, совѣсть,

Такъ начала…. Но до другой

Поры отложимъ повѣсть.

ПѢСНЬ ПЯТАЯ.

Приключенія Далинды, Повѣстъ — Аріодантъ и Женевра, Бой Ринальда съ Альбанскимъ Герцогомъ Полинесомъ. Смерть Полинеса. Невинность Женевры. Рыцарь въ черныхъ доспѣхахъ. Тайна.

Все земнородное живетъ

Въ ладу или въ разладѣ;

Но полъ на полъ не возстаете

Не думаетъ о ядѣ:

Медвѣдь съ медвѣдицей въ лѣсахъ

Блуждаетъ безопасно,

Левъ мирно съ львицей спитъ въ степяхъ

Подъ кровомъ ночи ясной,

Волкъ уживается съ своей

Сердит ою волчицей,

Быкъ ладитъ до послѣднихъ дней

Съ рогатою телицей.

Но что бываетъ у людей?…

Какъ-бы рукой Мегеры

Зажженъ у нихъ огонь страстей,

И нѣтъ страстямъ ихъ мѣры:

Съ женами у мужей разладь,

Раздоры и упрёки,

И ложе брачное кропятъ

Горючихъ слёзъ потоки.

Но тольколь? нѣтъ! бываютъ дни,

Когда на ложѣ брачномъ

Потоки крови льютъ они

Въ ожесточеньи мрачномъ.

Мнѣ кажется, что тотъ гнѣвитъ

И Бога и природу,

Кто пола нѣжнаго не чтитъ,

Кто, давъ рукамъ свободу,

Немилосердый бой ведетъ

Съ крававицей младою;

Но тотъ, кто ядъ ей подаетъ,

Иль, варварской рукою.

Заносить ножъ на грудь ея,

Или силокъ на шею,

Тотъ — адскій духъ, иначе я

Назвать его не смѣю.

И какъ назвать, и чѣмъ почесть

Разбойниковъ жестокихъ,

Что дѣву вздумали известь

Въ глуши долинъ глубокихъ,

Въ непроходимой тьмѣ лѣсной,

Забывъ и стыдъ и совѣсть?

Предоставляю ей самой

Развить подробно повѣсть.

Она разстроена была, —

Спокоившись не много,

Передъ Ринальдомъ начала

Такъ говорить дорогой:

"Я разскажу тебѣ сквозь слезъ

О страшныхъ злодѣяньяхъ,

Какихъ Микены и Аргосъ

И Ѳивы въ истязаньяхъ

И всѣ жестокіе края

Не совершали въ мтрѣ.

И солнце, всюду свѣтъ лія,

У насъ въ густомъ эѳирѣ

Его не хочетъ расточать

Во все теченье года,

Не хочетъ нѣжить и ласкать

Жестокаго народа.

"Гнать недруга не есть порокъ, —

Такъ въ мірѣ было вѣчно;

Но тотъ, какъ извергъ тьмы жестокъ,

Кто ножъ безчеловѣчно

Вонзаетъ въ грудь, что имъ всегда

И билась и дышала….

Но я, какъ минула бѣда,

Все разскажу сначала,

Всю истину я обнажу,

За что злодѣи эти

Въ сей часъ вели меня къ ножу,

Раскинувъ хитро сѣти.

"Еще дитятей я была,

Какъ ко Двору въ служенье

Меня царевна приняла;

И честь и уваженье

И царской дочери любовь —

Все, все я тамъ снискала,

И мнѣбъ лишь жить, когдабъ любовь

Меня не обуяла.

Изъ царедворцевъ всѣхъ милѣй,

Милѣе всѣхъ въ подлунной

Казался для моихъ очей

Альбанской Герцогъ юной.

"Повидимому онъ и самъ

Въ меня влюбился страстно…

Понятна рѣчь другаго намъ,

Лицо мы видимъ ясно, —

Но можноль сердце разгадать

И видѣть все въ немъ злое?

Я… я дерзнула принимать

Любовника въ покоѣ!…

Да и въ какомъ покоѣ? тамъ,

Гдѣ съ юною царевной

По цѣлымъ сиживалъ часамъ

Родитель ежедневно.

"Тамъ драгоцѣнности она

Отборныя хранила;

Тамъ ночи въ мирномъ лонѣ сна

Нерѣдко проводила.

Съ наружной стороны примкнутъ

Балконъ къ тому покою;

На немъ отрадныхъ я минутъ

Ждала своей чредою;

Съ него свитую изъ вервей

И лѣстницу спускала,

И Герцога во тьмѣ ночей

Въ объятья принимала.

"И часто, часто повторять

Случалося намъ то же;

Царевна какъ-то всё мѣнять

Свое побила ложе:

То лѣтній зной ей спать мѣшалъ,

То хладъ сырой осенній.

Никто никакъ не замѣчалъ

Любовныхъ посѣщеній;

Покой нашъ прямо выходилъ

Къ развалинамъ забытымъ,

И мимо насъ не проходилъ,

Никто путёмъ небитымъ.

«Шли мѣсяцы, межъ тѣмъ какъ мы,

Незнавшіе печали,

Подъ кровомъ благотворной тьмы

Въ восторгахъ утопали;

Во мнѣ день это дня любовь

Сильнѣе разгаралась,

Я ни изъ знаковъ, ни изъ словъ

Его не догадалась, —

А догадаться бы могла —

Что онъ меня не любитъ,

Что въ немъ душа коварна, зла,

Что онъ меня погубитъ»

«Однажды, въ думу погружёнъ,

Передо мной несчастной

Коварный высказалъ, что онъ

Влюбленъ въ Женевру страстно.

Давноли къ ней зажглась въ немъ страсть,

Не знаю, не открою;

Но посуди, какую власть

Взялъ Герцогъ надо мною!

Онъ, не краснѣя, мнѣ въ своей

Любви къ другой открылся,

И помощи моей злодѣй

Просить не постыдился»!

"Онъ говорилъ, что не питалъ

Къ Женеврѣ страсти нѣжной,

Но мнимой страстью прикрывалъ

Свой умыселъ надежной;

Что, пристрастивъ ее къ себѣ,

Въ бракъ съ ней вступить намѣренъ;

Что снизойдетъ къ его мольбѣ

Самъ царь, въ чемъ онъ увѣренъ:

Другой не смѣлъ бы при Дворѣ

Надеждой льститься сею,

Но онъ, — онъ первый по царѣ

Породою своею.

"Онъ увѣрялъ, что если мы ой

Своей достигнетъ цѣли,

И будетъ царскою роднёй,

О чемъ отъ колыбели

Мечталъ, мечту въ душѣ храня

Съ заботой безпокойной;

То не забудетъ ввѣкъ меня

И наградитъ достойно;

И клялся, что забывъ жену,

Презрѣвъ весь подъ прекрасной,

Меня всегда, меня одну

Любить онъ будетъ страстно.

"Я имъ и для него жила,

Осѣтившисъ любовью, —

И не умѣла, не могла

Прибѣгнуть къ прекословью;

Чего бы въ жертву я принесть

Ему не захотѣла?…

При первомъ случаѣ завесть

Объ немъ я рѣчь успѣла,

Какъ предъ соперницей моей

Его я выхваляла!

Какъ страсть настойчиво я въ ней

Къ нему воспламеняла!

"Свидѣтель Богъ, что я объ немъ

Отъ всей души радѣла,

Но предъ царевною ни въ чемъ,

Къ несчастью, не успѣла,

И не могла, — другой предметъ

Увлекъ ея вниманье;

Имъ, имъ однимъ ей красенъ свѣтъ,

О немъ ея мечтанье.

У насъ былъ рыцарь молодой,

Привѣтливой, прекрасной, —

И онъ-то овладѣлъ душой

Моей царевны страстной.

"Онъ изъ Италіи пришолъ

На Сѣверъ съ младшимъ братомъ,

И скоро славу приобрѣлъ

Завидную булатомъ;

Онъ всѣхъ Шотландцевъ помрачилъ

На свѣтломъ полѣ боя.

Нашъ царь отъ сердца полюбилъ

Безстрашнаго героя

И, какъ любимцу своему —

Какъ избранному другу,

Далъ множество земель ему "

За вѣрную услугу.

"Аріодантъ — такъ звался сей

Герой непобѣдимый —

Царемъ, какъ лучшій изъ вождей,

И чтимый и любимый,

Еще милѣй царевнѣ былъ

По нѣжности взаимной.

О, какъ Женевру онъ любилъ!…

Нѣтъ! ни Везувій дымной,

Ни Этна въ глубинѣ своей,

Ни Троя въ дни печали

Живѣе, пагубнѣй, сильнѣй

Огней не пораждали.

"О, сколько разъ царевну я

Молила, убѣждала!

И все напрасно, — страсть ея

Мольбамъ не уступала.

О Герцогѣ моемъ она

И слышать не хотѣла;

Всегда любви своей вѣрна,

Досадою кипѣла,

И всякой разъ въ ея очахъ

Презрѣнье выражалось,

Когда о Герцогѣ въ рѣчахъ

Мнѣ намекать случалось*

"He разъ онъ слышалъ мой совѣтъ

Безплодный трудъ оставить.

Когда надежды болѣ нѣтъ

"Любить себя заставишь;

И я, какъ ни была скромна,

Предъ нимъ открыла ясно,

Что дочь царева влюблена

Въ Аріоданта страстно,

Такъ страстно, что и рѣки водъ

И Океанъ безбрежной

Ни полу-искры не зальётъ

Въ пожарѣ страсти нѣжной.

"Альбанскій Герцогъ — Полинесъ —

Изъ тайны сей плачевной

Узналъ, что трудъ его изчезъ,

Что презрѣнъ онъ царевной, —

Въ глазахъ ея другой милѣй!…

И, гордости послушной,

Перенести обиды сей

Не могъ онъ равнодушно.

Погасла прежняя любовь,

И, ненависти сила,

Надменнымъ овладѣвъ, всю кровь

Въ немъ желчью напоила.

"И онъ, ожесточась душой,

Рѣшился въ ту же пору

Между влюбленною четой

Навѣкъ посѣять ссору,

Навѣкъ враждой союзъ сердецъ

Расторгнуть ихъ заставить

И, царскій помрачивъ вѣнецъ,

Царевну обезславишь.

Никто еще не замышлялъ

Хитрѣй, гнуснѣе, кова;

Злодѣй отъ всѣхъ его скрывалъ

И мнѣ объ немъ — ни слова,

"Чтобъ довершишь начатый трудъ,

Сказалъ онъ мнѣ уныло:

"Далинда! — такъ меня зовутъ —

Далинда, другъ мой милой!

Ты знаешь, — древо пять-шесть разъ

Руби подъ корень самой, —

Оно, въ отростки раздробясь,

Ростешь себѣ упрямо:

Такъ и съ любовію моей;

Презрѣнный, безнадежной —

Я съ каждымъ днемъ сильнѣй, сильнѣй

Пылаю страстью нѣжной,

"Ужъ мнѣ ее не утолить

Существенностью сладкой!

О, дай, дай мнѣ себя польстить

Таинственной загадкой

И — распаленное — вполнѣ

Насытить вображенье!…

Не откажи, Далинда, мнѣ, —

Въ завѣтное мгновенье, —

Когда Женевра будетъ спать, —

Во всемъ ея уборѣ,

При лунномъ свѣтѣ — мнѣ предстать

Съ отрадою во взорѣ.

«И локоны завей, разбей

И убери такъ точно,

Какъ завиты они у ней,

И, въ часъ явясь полночной,

Съ балкона лѣстницу спусти,

Какъ важивалось прежде,

А я не премину притти

Въ плѣнительной надеждѣ,

Что, обнимаючи тебя,

Я обойму царевну:

Такъ, обманувши самъ себя,

Я скорбь смягчу душевну.»

"Такъ говорилъ онъ мнѣ, и я,

Собою не владѣя,

За истину, въ часъ забытья,

Почла обманъ злодѣя.

Я съ лѣстницею на балконъ,

Въ царевниномъ уборѣ,

Иду, стою и жду, — и онъ —

Злодѣй — какъ-тушъ на горе!

Пока не совершилось зло,

Я ничего не знала,

Мнѣ и на мысли не пришло

Одуматься сначала.

Передъ размолвкой роковой

За милую царевну

Аріодантъ и Герцогъ мой

Свели пріязнь душевну.

«Я удивляюсь, говорилъ

Однажды Герцогъ другу,

За что такъ мало ты цѣнилъ

Всегда мою. услугу,

Тогда какъ я тебя люблю

И уважаю вѣчно,

И тайны всѣ съ тобой дѣлю

Съ невинностью безпечной»

«Ты вѣрно знаешь, что у насъ

Съ Женеврою прекрасной

Давно ужь существуетъ связь,

И понимаешь ясно,

Что я давно хочу отца

Просить о бракѣ съ нею;

За чѣмъ тебѣ дѣлить сердца?

Ей небывать твоею!

Клянуся Богомъ, еслибъ я

Въ твоемъ былъ положеньи, —

Не сталъ бы виться вкругъ нея

Въ несчастномъ ослѣпленьи.»

--И я тебѣ, другой въ отвѣтъ,

Дивлюся чрезвычайно;

Я прежде этотъ милый цвѣтъ

Лелѣялъ думой тайной,

Я прежде полюбилъ, чемъ ты

Замѣченъ былъ Прекрасной.

Ты вѣдаешь, что нѣтъ четы

На свѣтѣ болѣ страстной,

Единственный ея обѣтъ —

Супругой быть моею;

Ты знаешь, — въ чемъ сомнѣнья нѣтъ

Что не любимъ ты ею.

--Ты самъ несправедливъ ко мнѣ,

Самъ дружеству невѣренъ, —

И я же у тебя въ винѣ!…

Я, впрочемъ, не намѣренъ

Тебѣ мѣшать, лишь овладѣй,

Какъ я, ея душою….

Скажи мнѣ, почему бы ей

Не быть моей женою?

Ты счастливъ милостью царя, —

Я тожъ, — мы равны долей;

Но я, судьбѣ благодаря,

Любимъ царевной болѣ. —

«Вотъ-какъ ты, Герцогъ возразилъ,

Любовью ослѣпился!

Ты думаешь, что ты ей милъ, —

Я тѣмъ же льщусь и льстился…

Но кто изъ насъ съ тобой правѣй,

На опытѣ покажемъ:,

Какъ что у насъ бывало съ ней,

Другъ другу перескажемъ.

Смотри, Аріодантъ, не скрыть

Ни тайны другъ отъ друга,

И кто успѣетъ побѣдить,

Тому она супруга.»

Я радъ, я клятву датъ готовъ,

Что вѣчно не открою

За тайну ввѣренныхъ мнѣ словъ

Наединѣ тобою;

Ты въ томъ же, Герцогъ, побожись,

Чтобъ тайнъ моихъ не знали. —

Условится, поклялись

И Крестъ поцѣловали.

Давъ слово — тайны сохранить

Во глубинѣ душевной,

Аріодантъ сталь говоришь

Про связь свою съ царевной.

Онъ безъ утайки все открылъ,

Что у него съ ней было;

Сказалъ, что онъ одинъ ей милъ,

Что клятва есть отъ милой

И на словахъ и на письмѣ:

«Твоею буду вѣчно!»

Что онъ у ней и на умѣ

И въ глубинѣ сердечной;

Что если запретитъ отецъ

Ему съ ней обручиться, —

Она ни съ кѣмъ ужъ подъ вѣнецъ

Идти не согласится;

"Что, столько знаменитыхъ дѣлъ

Свершивъ въ войнѣ кровавой,

Увѣковѣчить онъ успѣлъ

Царя и царство славой;

Что Государь его труды

Всегда цѣнилъ и цѣнитъ

И, проложившему слѣды

Къ величью, не измѣнитъ,

И съ дочерью его своей —

Съ Женеврой — сочетаетъ;

Что, наконецъ, онъ — милый ей —

Её своей считаетъ.

«Вотъ, въ заключенье отъ сказалъ,

Вотъ наши отношенья!

Кто счастливѣй меня? кто зналъ

Невиннѣй наслажденья?…

Другаго я и не ищу, —

Нѣтъ, нѣтъ! избави Боже,

Пока ее не заключу

Въ объятья въ брачномъ ложѣ!

Да и надежда бы тщетна

Была на все другое;

Я знаю, какъ она скромна, —

Я за нее въ покоѣ.»

"Аріодантъ пересказалъ

Всю чувствъ сердечныхъ повѣсть,

Открылъ, чѣмъ онъ себя ласкалъ

И что внушала совѣсть.

Тутъ Герцогъ, думавшій давно

Его поссоришь, съ милой,

"Нѣтъ, нѣтъ! сказалъ, мнѣ суждено

Совсемъ другое было;

Я счастливѣй тебя стократъ,

И самъ ты скажешь то же,

Узнавъ про тьму моихъ отрадъ —

Одна другой дороже.

"Повѣрь, — ты ею не любимъ,

Она тебя проводитъ,

И часто, какъ вдвоемъ сидимъ,

Рѣчь о тебѣ заводитъ

И надъ любовію твоей

Смѣется, что есть силы. "

Со мной у ней идетъ ладнѣй,

У насъ… послушай милый,

Не буду ничего таишь,

Затѣмъ что далъ присягу, —

А лучшебъ остальное скрыть

И далѣе ни шагу.

«Я въ мѣсяцъ по пяти ночей,

По десяти и болѣ

Въ объятьяхъ провожу у ней

И нѣжуся на волѣ…

Суди же, кто изъ насъ двоихъ

Счастливѣй, — я ли, ты ли?…

Тебя въ святой восторговъ часъ

Словами лишь кормили….

Не ты, — я милъ ея очамъ;

Мой верхъ! я торжествую!

Оставь ее за мной, а самъ

Сыщи себѣ другую.»

--Нѣтъ, нѣтъ! не вѣрю! возразилъ

Аріодантъ съ досадой;

Ты эту сказку сочинилъ,

Чтобъ съ ней — съ моей отрадой —

Меня разсорить клеветой

Презрѣнною, безстыдной.

Поддержишь ли ты отзывъ свой

Объ ней чрезчуръ обидной?

Безжалостный врагъ клеветы

И правды обожатель,

Л докажу мечемъ, что ты

Не лжецъ лишь, но предатель. —

«Смѣшно бы, Герцогъ отвѣчалъ,

Смѣшно бы, право, было

Принять убійственный металлъ

И воруженной силой

Доказывать, что я могу

Открыть на дѣлѣ ясно.»

Внимая тайному врагу,

Аріодантъ несчастной

Оцѣпенѣлъ, оледѣнѣлъ,

И вѣрнобъ умеръ съ горя,

Когдабъ во всемъ повѣрить смѣлъ,

Съ клеветникомъ не споря.

"И съ мертвой блѣдностью ланитъ,

И скрежеща зубами, —

«Даю обѣтъ, онъ говоритъ

Дрожащими устами,

Даю обѣтъ — отстать отъ ней —

Отъ щедрой предъ тобою

И отъ скупой передъ моей

Любовью огневою, —

Когда, въ полночной тишинѣ

Ввѣряясь съ ней отрадамъ,

Завидный жребій свой вполнѣ

Моимъ покажешь взглядамъ.»

--Радъ! молвилъ Полинесъ, дай срокъ, —

Я все тебѣ открою. —

Разстались. День — другой протёкъ, —

И я своей чредою

Назначила въ извѣстный часъ

Любовнику свиданье;

А онъ, исполнить торопясь

Коварное желанье,

Далъ знать сопернику, чтобъ тотъ

На грустный смотръ явился,

Какъ только срочный часъ придётъ, —

И межъ развалинъ скрылся,

"И предъ балкономъ указалъ

Ему пріютъ онъ тайной.

Аріодантъ подозрѣвалъ

Тутъ ковъ необычайной:

Не замышлялъ ли врагъ завлечь

Его туда нарочно

И въ грудь вонзить коварный мечъ

Порою полуночной,

А. не предательство ему

Открытъ Женевры милой,

Плѣнившейся другимъ, — чему

Повѣрить трудно было.

"Аріодантъ на вражій зовъ

Притти не побоялся,

Но не одинъ, — всё тайный ковь

Несчастному мечтался.

Есть у него любимый братъ

По имени Лурканій,

Со славою стократъ булатъ

Вращавшій въ бурной брани;

Лурканій чудо — не герой

На битвахъ и на вѣчѣ, —

Одинъ десятерыхъ собой

Онъ замѣнялъ на сѣчѣ.

"Его-то онъ съ собою взялъ

Во всемъ вооруженьи,

Но тайнъ ему не открывалъ

Въ несчастномъ положеньи, —

И межь развалинъ помѣстивъ

Въ извѣстномъ отдаленьи:

«Когда услышишь мой призывъ,

Проговорилъ въ смущеньи,

Явись ко мнѣ; но слушай, братъ,

Не приходи безъ зова;

Такъ я хочу, законъ мой святъ

И вопреки ни слова!»

--Не бойся, отвѣчаетъ тотъ,

Все сдѣлаю, что можно. —

Аріодантъ идетъ вперёдъ

И — скрылся осторожно

Въ глуши подъ кровомъ тишины,

Насупротивъ балкона.

Съ другой выходишь стороны

Врагъ чести, врагъ закона

Коварный Полинесь, и знакъ

Мнѣ подаетъ условной.

Я не предвидѣла никакъ

Въ семь дѣлѣ злобы кровной.

"Я выступаю на балконъ

Въ одеждѣ бѣлоснѣжной

И въ золотѣ со всѣхъ сторонъ,

На голову небрежно

Накинувъ токъ въ букетахъ розъ.

Стоящихъ діадимой, —

Плѣнительный уборъ волосъ,

Царевной лишь носимой.

Я выступаю на балконъ,

И можно видѣть было

Меня въ лицо со всѣхъ сторонъ

Въ полуночи унылой.

"Лурканій между тѣмъ, боясь,

Чтобъ съ братомъ не случилось

Какой нибудь бѣды въ сей часъ, —

А можетъ быть, родилось

И любопытство у него

И мысли возмутило, —

Тишкомъ, не молвивъ ничего,

Какъ бы влекомый силой,

Перебирался въ потьмахъ,

Шелъ, шелъ, — остановился

И тайно, въ десяти шагахъ

Отъ брата помѣстился.

"Не зная вовсе ни о чёмъ,

Въ царевниной одеждѣ

Я вышла на балконъ тайкомъ,

Какъ говорила прежде,

Гдѣ часто Полинеса я

Въ ночной тиши встрѣчала.

Луна, дрожащій свѣтъ лія,

Уборъ мой осребряла.

У насъ, скажу тебѣ, герой,

Съ Женеврою есть сходство,

Чуть разнятся между собой

И станъ нашъ и дородство.

"Сокрывшися въ глухой дали,

Въ полуночномъ туманѣ,

Не быть на счётъ мои не могли

Насчастные въ обманѣ; —

И Герцогъ наконецъ достигъ

Меты своей презрѣнной!

Но что почувствовалъ въ сей мигъ

Аріодантъ смущенной?

Предатель чести — Полинесъ

На лѣстницу ногою

И — на балконъ мгновенно взлѣзъ,

И — былъ уже со мною.

«Я бросилась и обвилась

Вокругъ него руками,

И въ щоки и въ уста впилась

Горячими устами,

Какъ наживалось у меня

При каждомъ посѣщеньи.

Злодѣй, себѣ не измѣни,

Въ притворномъ восхищеньи

Ни поцѣлуевъ не щадитъ

Ни ласки сладострастной»

Аріодантъ вдали стоитъ

И — все, все видишь ясно.

"Сраженный горестью, тогдажь

Онъ умереть рѣшился,

Поставилъ на эфесъ палашъ

И къ острею склонился.

Лурканій, вѣчно нѣжный братъ,

Безславья зритель грустной.

Былъ удивленіемъ объятъ,

Смотря, какъ Герцогъ гнусной, —

Котораго онъ не узналъ, —

Въ объятья принятъ мною,

И къ безнадежному предсталъ

Съ простертою рукою.

"Замедли онъ — сей нѣжный братъ —

Одною лишь минутой,

Иль будь подалѣе, — булатъ

Свершилъ бы подвигъ лютой.

"Прочь, прочь убійственный металлъ

Отъ груди сей ревнивой!

Лурканій брату закричалъ,

Приближась торопливо.

Какъ! изъ-за женщины умрётъ

Мой другъ, мой братъ могучій!…

Пусть всѣхъ ихъ вѣтеръ разнесётъ

Какъ облака зыбучи!

«Побереги остатокъ дней

Для лучшихъ дѣлъ — для славы!

Она преступница, — для ней

Готовь конецъ кровавый!

Она была тебѣ мила

До видѣнной измѣны;

Чреда любви твоей прошла, —

Забудь предметъ презрѣнный,

И мечь, пресѣчь готовый дни

Твои въ ночи сей темной,

Для обличенья сохрани

Женевры вѣроломной.»

"Увидѣвъ брата предъ собой,

Любовникъ безутѣшной

Отсрочилъ замыслъ роковой,

Предпринятый поспѣшно,

Отсрочилъ до поры другой, —

Несчастнымъ жизнь — страданье.

Онъ всталъ съ растерзанной душой

И шелъ, храня молчанье,

При нѣжномъ братѣ утаивъ

И скорбь души убитой

И бурный ярости порывъ

Съ кипящей кровью слитой.

"Влекомъ отчаяньемъ слѣпымъ,

Онъ, не сказавъ ни слова

Ни брату ни друзьямъ своимъ,

По утру изъ-подъ крова

Пустился въ путь; причину братъ

Да Герцогъ только знали, —

А всѣ другіе наугадъ

Судили, толковали;

Вездѣ объ немъ былъ разговоръ

Живой но не весёлый;

Объ немъ тужилъ, грустилъ и Дворъ

И города и сёлы.

"Прошло дней восемь; наконецъ

Какой-то путникъ входитъ

Съ ужасной вѣстью во Дворецъ

И прямо рѣчь заводитъ

Передъ царевной молодой,

И говоритъ Прекрасной,

Что въ безднѣ потонулъ морской

Аріодантъ несчастной;

Что онъ въ широкіе валы

Бушующаго моря

Самъ бросился съ крутой скалы,

Не переживши горя.

«Надумавшійся замыслъ свой

Свершить необычайной,

— Такъ путникъ продолжалъ — со мной

Онъ встрѣтился случайно.

„Ступай за мной“ онъ говорилъ,

И послѣ предъ царевной

Скажи; по ней мнѣ свѣтъ немилъ;

Скажи, что рокъ мнѣ гнѣвной

Судилъ въ ночи, въ несчастный часъ,

Ужъ слишкомъ много видѣть…

Когдабъ я слѣпъ былъ въ этотъ разъ,

Менябъ такъ не обидѣть.»

«На Капо-Бассо въ этотъ мигъ

Съ несчастнымъ мы стояли;

Все высказавъ, онъ въ море прыгъ, —

И волны заплескали

И надъ утопшимъ развились

Покровомъ погребальнымъ…

И я къ тебѣ, оставивъ мысъ,

Съ извѣстіемъ печальнымъ.»

Женевра, выслушавши вѣсть

Съ тоскою безотрадной,

Не можетъ духа перевесть,

И градомъ потъ съ ней хладной.

"Чего не дѣлала она,

Чего не говорила,

Какъ въ спальнѣ осталась одна

И двери затворила!

То платье рвала, не щадя,

То кудри золотыя,

Аріодантовы твердя

Слова заповѣдныя:

Съ того ему сталъ свѣтъ немилъ,

Что рокъ жестокій, строгой

Ему несчастному судилъ

Увидѣть слишкомъ много!

"И скоро всюду горькій слухъ

О томъ распространился;

Упалъ у царедворцевъ духъ,

И царь самъ прослезился;

А сколько было слезъ у Дамъ

И у питомцевъ брани!..

Но ихъ всѣхъ болѣ въ дань скорбямъ

Несчастный лилъ Лурканій!

Онъ такъ былъ огорченъ, что самъ

Задумывалъ булатомъ

Прервать нить жизни и къ тѣнямъ

Сойти во слѣдъ за братомъ.

"И размышляя самъ съ собой,

Что братъ его безцѣнной

Женеврой разлученъ съ землёй,

Убитъ ея измѣной,

Въ отчаяньи рѣшился ей

Воздать жестокой местью.

Въ безумной слѣпотѣ своей

Не дорожилъ онъ честью,

Не побоялся потерять

Любовь къ себѣ цареву

И въ царствѣ ненавистнымъ стать,

Обидѣвъ прелесть-дѣву.

"И говорилъ передъ царёмъ,

Когда народъ, въ палатѣ

Собравшійся, кипѣлъ кругомъ:

"Рѣчь у меня о братѣ, —

Узнай, онъ дочерью твоей

Обиженъ былъ жестоко,

И разлучился съ ношей дней,

Блуждая одиноко.

Онъ видѣлъ самъ ея позоръ, —

Женевра стыдъ забыла, —

И жизнь злосчастному съ тѣхъ поръ

Была уже постыла.

"Мой братъ влюбленъ въ царевну былъ,

Я этаго не скрою,

«Но, скромный, онъ ее любилъ

Любовію святою,

И скромно ждалъ ея руки

Въ награду за услуги.

И чтожь? онъ обонялъ цвѣтки

Въ отрадные досуги, —

Другой — всемъ древомъ овладѣлъ

И плодъ похитилъ сладкой,

Къ которому мой братъ не смѣлъ

Коснуться и украдкой.»

"Тутъ разсказалъ подробно онъ,

Какъ, въ часъ полночи тёмной,

Женевра вышла, на балконъ

И приняла не скромно

Любовника, — а кто онъ былъ,

Развѣдать не возможно;

Переодѣвшись приходилъ

Любовникъ осторожной.

«И справедливость этихъ словъ,

Сказалъ потомъ Лурканій,

Я подтвердить всегда готовъ

Въ рукахъ съ оружьемъ брани.»

"Какъ бѣдный царь былъ огорченъ

Нежданнымъ симъ извѣстьемъ,

И потому, что очерненъ

Дочернинымъ безчестьемъ —

Чего не могъ провидѣть онъ

Въ царевнѣ непритворной, —

И потому, что принужденъ

Казнить ее позорно,

Когда какой нибудь герой

Не ополчится къ брани

И не докажетъ, кончивъ бой,

Что клеветалъ Лурканій!

«Тебѣ извѣстно, Государь,

Лурканій тутъ прибавилъ,

Какъ въ сей странѣ велося встарь, —

Не измѣнять намъ правилъ;

Извѣстно, — женщина должна

Погибнуть безъ возврата,

Когда она обличена

Истцомъ въ дѣлахъ разврата,

И въ цѣлой мѣсяцъ не найдетъ

Защитника въ героѣ,

Который честь ея спасетъ

Съ истцомъ въ кровавомъ боѣ.»

"И царь, считавшій клеветой.

Дочернино безчестье,

Отправилъ тою же порой

По областямъ извѣстье.

Что въ бракъ тому онъ дочь сулитъ,

Кто честь ея оправитъ.

И чтожь? никто къ ней не спѣшитъ,

Всѣмъ ужасъ сердце давитъ;

Всѣ другъ на друга поглядятъ

И — далѣе отъ брани,

И грустно про себя твердятъ:

Непобѣдимъ Лурканій!

"Случися на бѣду ея —

Моей царевны бѣдной, —

Что, бросивъ родины края,

Пустился въ путь побѣдной

Любимый братъ ея Зербинъ,

И рыщетъ по чужбинѣ.

Когда бы онъ — краса дружинъ —

Былъ здѣсь при сей годинѣ,

Когда бы онъ провѣдать могъ,

Что дѣется съ сестрою, —

Онъ вѣрнобъ ей въ бѣдѣ помогъ,

Не убоявшись бою.

"Межь тѣмъ царь далъ себѣ обѣтъ,

Судъ битвы упреждая,

Узнать, виновна или нѣтъ

Царевна молодая,

Не кроетсяль въ семь мракѣ дѣлъ

Чужихъ интригъ позорныхъ, —

И многихъ задержать велѣлъ

Дѣвицъ и Дамъ придворныхъ.

Вина царевнина стыда —

Я думала, быть худу

Со мной и съ Герцогомъ, когда

Задержана я буду.

"И въ полночь тайно изъ дворца

Я къ Герцогу бѣжала,

И съ томной блѣдностью лица

Ему пересказала,

Какой конецъ намъ угрожалъ,

Когда бы я не скрылась.

Онъ, похваливъ меня, сказалъ,

Чтобъ бѣдъ я не страшилась,

И отпустивъ со мной двоихъ

Проводниковъ, отправилъ

Въ одну изъ крѣпостей своихъ…

Злодѣй мнѣ ковы ставилъ.

"Теперь ты видишь, Государь,

Какъ я его любила,

Какія жертвы на алтарь

Любови приносила;

Ты видишь, долженъ ли онъ былъ

Мнѣ отвѣчать любовью?

И чтожь? онъ въ мысляхъ положилъ

Моей упиться кровью!

Ты видишь, можно ли, любя

Любовью негасимой,

Ласкать надеждою себя —

Взаимно быть любимой?

"Неблагодарный извергъ сей

Въ невзгоду усумнился

Въ любви и вѣрности моей…

Конечно, онъ страшился,

Чтобъ не открыла я въ свой часъ

Его крамолы темной.

Злодѣй, искусно притворясь,

Меня отправилъ скромно

Въ свой замокъ, гдѣ бы въ тишинѣ.

Я скрылась безопасной,

А между тѣмъ конецъ онъ мнѣ

Приготовлялъ ужасной.

«Онъ далъ проводникамъ приказъ.

Какъ вступимъ въ чащу лѣса,

Убить меня… и въ этотъ часъ,

По звѣрству Полинеса,

Мнѣбъ, безъ тебя, уже не жить,

Не нѣжить взора свѣтомъ.

Нотъ-каково любви служить

И жить на свѣтѣ атомъ!»

Такъ продолжала свой разсказъ

Далинда молодая,

То перелѣсками несясь,

То полемъ проѣзжая.

Какъ радъ былъ пламенный герой,

Готовившійся къ сѣчѣ

За честь царевны молодой, —

Какъ радъ съ Далиндой встрѣчѣ!

И если прежде онъ желалъ

За бѣдную вступиться, —

Теперь горѣлъ, теперь пылалъ

За честь ея сразиться;

Теперь защитникъ красоты

Отъ спутницы подробно

Узналъ весь замыслъ клеветы,

Всѣ козни мести злобной;

И въ Сан-Андрусъ во весь опоръ

Съ сопутницею мчится,

Гдѣ грустный царь и грустный Дворъ

Отчаяньемъ томится,

Гдѣ поединкомъ долженъ былъ

Надъ дѣвою несчастной

Рѣшиться судъ. Ринальдь спѣшилъ

Разрушишь ковъ ужасной.

Вблизи отъ городскихъ воротъ

Онъ и щитоносца встрѣтилъ,

Про все распрашивалъ, и вотъ

Какъ тотъ ему отвѣтилъ:

«Оставивъ родины края,

Могучій грозной силой

Для защищенія ея —

Царевны нашей милой —

Какой-то Рыцарь прискакалъ

Въ доспѣхѣ небываломъ;

Никто его здѣсь не узналъ.

Онъ вѣчно подъ забраломъ;

Сей тайны даже стременной

Никакъ не разгадаетъ,

И при распросамъ онъ съ божбой:

„Не знаю!“ отвѣчаешь.»

Вотъ путники ужъ у воротъ;

Далинда оробѣла,

Смѣшалась и никакъ вперёдъ

Пускаться не хотѣла,

Но согласилася потомъ,

Повѣрившись Герою.

Вороша заперты кругомъ;

Увидѣвъ предъ собою

Привратника, Ринальдь спросилъ,

За чѣмъ ихъ затворили;

«За тѣмъ, привратникъ говорилъ,

Что всѣ при битвѣ были,

Которая у пришлеца

Съ Лурканіемъ зажглася

Вдвоемъ — у дальняго конца, —

Она ужь началася;

Въ лугу довольной ширины

Сраженье происходитъ.»

И ворота отворены,

И Рыцарь въ городъ входитъ.

Весь городъ пустъ, всѣ, на бою, —

Туда Ринальдъ направилъ

Коня, а спутницу свою

Въ гостинницѣ оставилъ.

Сказавъ, чтобъ тамъ его ждала,

Пока онъ возвратится.

Окончивъ важныя дѣла,

Самъ вихремъ къ лугу мчится,

Гдѣ два безтрепетныхъ бойца

Другъ друга поражаютъ,

И что ударъ, то ихъ сердца

Неистовѣй пылаютъ:

Одинъ на гибель красоты

Разжогь свой гнѣвъ кровавой,

Другой за жертву клеветы

Сражается со славой.

Шесть пѣшихъ рыцарей кругомъ, —

На нихъ уборъ богатый;

Блистаютъ златомъ и сребромъ

И шлемы ихъ и латы;

И Коннетабль — и Полинесь

На жеребцѣ красивомъ

Летаетъ тамъ, гдѣ копій лѣсъ,

Въ восторгѣ суетливомъ.

Надежда сладкая сбылась,

Женеврѣ нѣтъ спасенья!

Онъ видѣлъ — гибель ужь вилась

Надъ бѣдной жертвой мщенья.

Ринальдъ прорѣзался въ народъ, —

Баярдъ его рѣтивой,

Какъ буря, сквозь толпы вперёдъ

Летитъ нетерпѣливо —

И проложилъ широкій слѣдъ

Владѣльцу Монт-Альбана.

Всѣ видятъ въ немъ героевъ цвѣтъ".

Красу и радость стана.

Уже Ринальдь передъ царемъ,

И всѣ его обстали,

И мысль и взоры всѣхъ на немъ,

И всѣ ему внимали.

"Вели, Монархъ, сказалъ Герои,

Вели пресѣчь сраженье!

Падетъ ли тотъ или другой —

Безвинно ихъ паденье:

Одинъ себѣ вообразилъ,

Что въ бой за правду идетъ, — «

И онъ не правъ, онъ погрѣшилъ,

И самъ того не видитъ;

Что брата старшаго въ морской

Пучинѣ погрузило,

То брату младшему на бой

Оружіе вручило;

„Другой, невѣдая крамолъ,

И вашихъ дѣлъ не зная,

Спасти красавицу пришолъ;

Для ней онъ, въ бой вступая,

Какъ благородный человѣкъ,

Готовъ погибнуть съ честью,.

Но я съ спасеньемъ ей притекъ

И съ гибельною местью

Тому, кто смѣлъ ее чернить

Безстыдной клеветою.

Вели сраженье прекратить, —

Я всё тебѣ открою.“

И сладостная рѣчь и видъ

Героя величавый —

И все царю прервать велитъ

Невольно бой кровавый.

Всѣ смолкли, тишина кругомъ, —

И рыцарь благородной

Передъ царемъ, передъ Дворомъ,

Передъ толпой народной

Съ начала до конца раскрылъ,

Пересказалъ подробно,

Какъ Полинесъ царевнѣ мстилъ,

Какъ строилъ ковъ ей злобной,

И сказанное доказать

Оружьемъ вызывался.

Велѣли Полинеса звать, —

Предатель показался;

Онъ трепеталъ, но возражалъ

Безсовѣстно Герою.

„Въ бои! бой рѣшитъ, Ринальдо сказалъ,

Кто правъ изъ насъ съ тобою!“

И тотъ и тотъ вооруженъ,

Готово поле брани;

Нажаты ноги у стременъ

И сжаты копья въ длани.

Какой восторгъ объялъ сердца

Монарха и народа!

Всѣ ждутъ съ веселіемъ лица, —

Вотъ, вотъ пройдётъ невзгода,

Вотъ самъ Господь воззритъ съ небесъ

Къ царевнѣ обнесённой!

Всѣ знали, кто былъ Полинесъ

Коварной, непреклонной…

И кто бы не былъ убѣжденъ,

Что этотъ замыслъ темной

Имъ и затѣенъ и ведёнъ

Противъ Женевры скромной?

Дрожащій, блѣдный — онъ стоитъ,

Глядитъ и ждетъ сраженья.

Вотъ въ третій разъ труба трубитъ, —

Онъ, въ ужасѣ смятенья,

Копье назадъ; — Ринальдъ, пустясь

Стрѣлой врагу навстрѣчу,

Намѣтилъ въ грудь, чтобы заразъ

Съ злодѣемъ кончитъ сѣчу.

Обѣтъ души его рука

Свершила не робѣя;

Копье до самаго древка

Вонзилось въ грудь злодѣя.

Онъ на шесть отлетѣлъ локтей,

Могучимъ сбитый съ стремя;

Ринальдъ къ нему, Ринальдъ скорѣй

Шеломъ срываетъ съ темя;

Обезоруженный злодѣй,

Смирясь, пощады проситъ

И въ преступленьяхъ прежнихъ дней

Раскаянье приноситъ.

Еще во всей своея порѣ

Прощаясь съ жизнью красной,

Онъ открываетъ при царѣ

Весь замыслѣ свой ужасной»

Едва окончить онъ успѣлъ

И — съ жизнію простился.

Монархъ душою просвѣтлѣлъ,

Разцвѣлъ, переродился,

Невинность дочери открывъ,

На гибель обреченной.

Онъ такъ былъ радъ и такъ счастливъ,

Какъ бы, вѣнца лишенной,

Опять, по волѣ горнихъ Силъ,

Вѣнчался имъ на царство.

О, какъ Ринальда онъ честилъ,

Открывшаго коварство!

Честимый Рыцарь снялъ шеломъ, —

И царь въ восторгѣ таетъ:

Знакомаго героя въ нёмъ

Нежданно онъ встрѣчаешь, —

И очи къ небесамъ возвелъ

Съ слезами умиленья….

А что же Рыцарь, что пришелъ,

Въ дни общаго смятенья,

Омыть младой царевны стыдъ

Рукою воруженной?…

Все замѣчая, онъ стоитъ,

Въ раздумье погруженной.

Царь проситъ, молитъ пришлеца

Открыть, кто онъ, отколѣ,

Хоть показать черты лица,

Поднять шеломъ — не болѣ —

И мзду достойную принять

За подвигъ благородной.

Упрошенный рѣшился снять

Забрало всенародно, —

И чтожь открылося для глазъ?

Всѣ видятъ предъ собою…

Когда не скученъ мой разсказъ, — *

Все послѣ вамъ открою.

ПРИМѢЧАНІЯ.

Неистовый Орландъ. — Orlando Furioso — есть продолженіе Влюбленнаго Орланда — Orlando Innamorato — Маттея Боярда, вотъ почему переводчикъ Аріоста почелъ нужнымъ приложить къ своему переводу нѣкоторыя ссылки на Влюбленнаго Орланда и присовокупить насколько необходимыхъ примѣчаній, не обходимыхъ, говорю я, потому что излишнія примѣчанія могли бы, безъ большой пользы, увеличитъ книгу.

Переводчикъ предполагалъ присовокупить къ первой части Орланда жизнь Аріоста и полный разборъ его Поэмы, но рѣшился напечатать то и другое въ отдѣльной книжкѣ по отпечатаніи всей Поэмы.

ПѢСНЬ ПЕРВАЯ. Стансъ 1.

Въ честь Рыцарей, любви и Дамъ

И смѣлыхъ предпріятій,

Какъ съ Аграмантомъ по морямъ

Приплыли Мавровъ рати….

Аграмантъ, по вымыслу Боярда, — по вымыслу, — ибо война Аграманта съ Карломъ не есть событіе историческое, — Аграмантъ сынъ Маврскаго — Африканскаго — царя Траяна, никогда не существовавшаго. Въ честь Рыцарей и пр. эллипсисъ для избѣжанія слова: пою, которое въ Русскомъ языкѣ не однознаменателѣно съ Италіанскимъ canto.

Стансъ 2.

И объ Орландѣ будетъ рѣчь…

Орландъ, племянникъ, по сестрѣ, Карла Великаго, влюбившійся въ Ангелику, приѣзжавшую будто бы съ братомъ своимъ Аргаліемъ ко Двору Французскому.

Diro d’Orlando in un’medesmo tratto…

И объ Орландѣ будетъ рѣчь…

Поэтическое canto въ 1-мъ стансѣ и прозаическое diro во 2-мъ стансѣ, ясно показываютъ, что такое Неистовый Орландъ, это Поэма — Романъ, сліяніе Поэзіи съ прозою, идеальнаго съ существеннымъ, но сліяніе очаровательное, въ высочайшей степени, художественное.

Стансъ 5.

Великодушный Ипполитъ!

Ираклово рожденье.

Ипполитъ, сынъ Иракла Эста — Ercolea prole — втораго Феррарскаго Герцога.

Стансъ 11.

Онъ черезъ лѣсъ быстрѣй бѣжитъ,

Чемъ селянинъ….

На игрищахъ кипящихъ…

Въ подлинникѣ;

Е più leggier correa per la foresta

Ch' al pallio rosso il villan…

Въ Италіи между поселянами на игрищахъ было обыкновеніе бѣгать въ запуски; побѣдитель получалъ въ награду кусакъ краснаго сукна — pallio rosso.

Ст. 29.

Стих. 7—8. Аргаліы, братъ Англелики, Катайской царевны, въ Индіи, носившій очарованный доспѣхъ, былъ, подобно Ахиллесу, неуязвляемъ — invulnerabilis; одно только мѣсто на всемъ его тѣлѣ доступно было ранамъ, и въ это-то мѣсто поразилъ его предатель Феррагь, Боярдъ.

Ст. 30. Стих. 6. Ланфузою поклажа.

Ланфуза — мать Феррага.

Ст. 40. Ст. 1. 2.

Съ часъ мѣста, Государь, онъ былъ

Объятъ тоской глубокой.

Pensoso più d’un' ora, a capo basso,

Stette, Signore…

Аріостъ обращается, въ этомъ стансѣ, къ Ипполиту, или, можетъ быть, къ Альфонсу. Надобно знать, что Аріостъ всю Поэму свою читалъ, по пѣснямъ, при Феррарскомъ Дворѣ, гдѣ каждый, или почти каждый, вечеръ собиралось лучшее, по тогдашнему понятію, т. е. образованнѣйшее общество — любители Изящнаго. Въ XVI вѣкѣ отъ Придворнаго требовалось, чтобы онъ посвященъ былъ въ таинства Изящнаго. Обь этомъ Бальтазаръ Кастильоне написалъ полной превосходный трактатъ въ трехъ частяхъ, подъ названіемъ: Il Cortegiano — Придворный, вотъ причина неимовѣрныхъ успѣховъ въ Изящныхъ Искуствахъ Италіанцовъ въ XVI вѣкѣ. Ad exemplum regis componxtur lotus mundus. Золотое время!… когда оно возвратится на землю? На этотъ вопросъ можно отвѣчать; когда очистится на землѣ нравственная атмосфера, когда нравственный магнитизмъ не будетъ перевѣшивать нравственнаго электричества. Въ вещественному мірѣ электричество и магнитизмъ составляютъ двѣ противуположности; въ мірѣ духовномъ есть свои противуположные полюсы; это — гуманитетъ и эгоизмъ, гдѣ преобладаетъ первый, тамъ народы благоденствуютъ; гдѣ преобладаетъ послѣдній, тамъ народы бѣдствуютъ — короче, тамъ свирѣпствуетъ нравственная холера.

Ст. 43. Стих. 7-12.

Младая дѣвица-краса…

Въ подлинникѣ:

La vereine che l’fior, di ehe più zelo

Che de' begli occhi e della vita aver de',

Lascia alerui corre…

Здѣсь какъ и въ нѣкоторыхъ другихъ мѣстахъ, переводчикъ близостію пожертвовалъ нравственной Граціи.

Ст. 78.

Въ Арденахъ два ключа журчатъ…

Эти два ключа, можетъ быть, взяты изъ древнѣйшаго преданія о двухъ источникахъ въ Беотіи. Подобный источникъ встрѣчается въ Дантовомъ Чистилищъ. Пѣснь 28. Терц. 4І.

ПѢСНЬ ВТОРАЯ. Стансъ 1.

Зачѣмъ, жестокая любовь.

Наперекоръ желаньямъ...

У Аріоста всѣ пѣсни оканчиваются какъ сказки въ Тысяча одной ночи, а начинаются какимъ нибудь введеніемъ нравственнымъ, патетическимъ, примѣнительнымъ и пр. Эти отступленія, повидимому, останавливающія ходъ Поэмы, но не менѣе того тѣсно связанныя съ дѣйствіемъ, составляютъ у Аріоста дидактическую часть Поэмы и, должно сказать, всѣ онѣ прелестны.

Ст. 29. Стих. 11. 12.

И волны въ ярости своей

До марса воздымали.

Марсъ-Cabbia-коробъ на мачтѣ, слово техническое морское.

Ст. 52. Стих. о. 6.

Отецъ его Рожеръ, а мать

Была — дочь Аголанта…

Имя Аголантавой дочери было Галачіелла. Аголантъ убитъ Ринальдомь. Боярдъ.

ПѢСНЬ ТРЕТЬЯ. Ст. 10. Стих. 1. 2.

Мерлинъ, Англійскій волшебникъ, родившійся отъ адскаго духа, жившій при Вортижерѣ и двухъ его преемникахъ. Преданіе говоритъ, что Мерлинь влюбленъ былъ въ Дыму Озера — la Donna uei lago. — Однажды онъ показалъ своей любовницѣ гробницу, сдѣланную имъ для себя и для нее; ему и по смерти не хотѣлось разлучаться съ любезною; неосторожный, онъ открылъ ей заклинаніе, въ силу котораго гробница должна была навѣкъ закрыться сама собою. Любовница, уговоривши его прилечь въ гробницу, произнесла роковое заклинаніе, и гробница затворилась; но духъ Мерлиновъ продолжалъ говорить и давать отвѣты всѣмъ, приходившимъ спрашивать его о будущемъ.

Ст. 17.

Тобою древней Трои кровь

Сольется въ два потока…

Боярдъ производитъ родъ Эстовъ отъ Астіанакса, Гекторова сына. — Вл. Орл. II. III. Преданіе о происхожденіи Франковъ и Саксовъ отъ Троянцевъ было общимъ на Сѣверѣ, вѣроятно, потому что Фригія почитается, по крайней мѣрѣ, почиталась, разсадникомъ южныхъ Европейскихъ народовъ; въ каждомъ Государствѣ были свои Ази, т. е. Герои, Геніи, подобные Кабирамъ. Вотъ почему преданія относительно Трои различны и, не смотря однако же на то, всѣ онѣ сосредоточиваются въ одномъ: т. е. она почитается колыбелью родоначальниковъ многихъ Государствъ. Должно замѣтить, что преданія или миѳы среднихъ вѣковъ, ознакомившись, сблизившись съ миѳами древняго міра, смѣшались, слились съ ними; то же, вѣроятно, было и съ миѳами, такъ называемаго, древняго міра; они своей чредою слились съ миѳами міра древнѣйшаго. Въ Поэзіи, принимая ее въ обширнѣйшемъ значеніи, мѣняется только форма, а идея, сущность, въ слѣдствіе организаціи ума и его законовъ, никогда не измѣняется. Многіе говорили, разсуждали, спорили о Классицизмѣ и Романтизмѣ, но никто еще не доказалъ удовлетворительно, въ чемъ состоитъ различіе между тѣмъ и другимъ. Да и для чего это различіе? А если оно нужно, то не лучше ли раздѣлитъ Поэзію по кругамъ, по цикламъ, сообразно съ ходомъ ума человѣческаго. Такимъ образомъ первый кругъ составила бы Поэзія древнѣйшаго міра, — Поэзія Индійская; второй — древняго міра, — Поэзія Греческая и Римская, какъ продолженіе Греческой; третій — Поэзія Ново-Европейская. Сіи круги, образуясь и, такъ сказать, вытекая одинъ изъ другаго, составляютъ взаимныя звенья и, слѣдовательно, никогда совершенно не разсоединяются. Такое раздѣленіе, по нашему мнѣнію, тѣмъ вѣрнѣе и опредѣлительнѣе, что каждый кругъ отличается особеннымъ характеромъ: въ Поэзіи Индійской дѣйствіе по большой части переносится съ земли на небо, въ Поэзіи Греческой оно происходитъ между небомъ и землею; въ Поэзіи Ново-Европейской почти всегда на землѣ и въ самомъ человѣкѣ.

Ст. 24. —54.

Родословная Эстовъ у Аріоста болѣе поэтическая, нежели историческая; онъ хотѣлъ въ поэмѣ своей прославить благотворителей своихъ, благотворителей Изящнаго, просвѣщеннѣйшихъ Эстовъ, и прославилъ; его Поэма есть великолѣпнѣйшій памятникъ, воздвигнутый дому Эстовъ!

Ст. 25. стих. 3—4.

Въ возмездье Эстъ и Калаонъ

Героя ожидаетъ.

Эстъ и Калаонъ — владѣнія въ Падуѣ.

Ст. 26. стих. 5—6.

Гугонъ

Распуститъ знамя съ змѣемъ.

Змѣй — гербъ Миланскихъ владѣтелей — Висконти.

Ст. 52. стих. 2—12.

Вотъ Пятый предъ тобой Ассонъ,

Его-то мощны длани

Кровавы раны изцѣлитъ,

Италіи несчастной;

Имъ будетъ Эзелипъ и смятъ

И стертъ въ борьбѣ ужасной

Эзелинъ, происходившій изъ Германіи, но родившійся въ Маркизствѣ Тревизанскомъ, такъ былъ жестокъ, что современники отъ сердца вѣрили, будто бы онъ родился отъ Демона?

Ezellino immanissimo tiranno

Che fia creduto figlio del Demonio…

Овладѣвши Вероною, Падуею и многими другими Италіанекими городами, онъ управлялъ ими какъ самый жесточайшій тиранъ. Папы Григорій IX, Иннокентій IV и Александръ IV вынуждены были проповѣдывать противъ него Крестовые походы. Послѣ многихъ войнъ разбитый Крестоносцами, подъ предводительствомъ Ассона, и жестоко раненый ратникомъ, у котораго онъ прежде изувѣчилъ въ ужаснѣйшихъ пыткахъ брата, тиранъ взятъ въ плѣнъ и съ отчаянья умеръ въ 1259 году, на шестьдесятъ шестомъ году своей жизни. Въ продолженіе тридцати четырехъ лѣтъ своей тираніи онъ замучилъ болѣе одиннадцати тысячъ человѣкъ разнаго состоянія.

Ст. 54. стих. 11—12.

Ассоновъ скипетръ золотой….

Здѣсь Аріостъ разумѣетъ Феррару, простирающуюся по берегамъ рѣки По, гдѣ погибъ Фаэтонъ, сынъ Аполлоновъ. Тамъ долго плакали Фаэтоновы сестры и превратились въ дерева, изъ которыхъ, въ видѣ слезъ, капали янтаря. Циднъ, Царь Лигурійскій, дѣдъ Фаэтона; онъ посѣдѣлъ отъ горести и наконецъ превратился въ лебедя — cignus.

Ст. 41. стих. 1. 5.

И землю — зависть всѣхъ земель,

Что назвала Эллада

По розѣ — розы колыбель.

Это Ровиго, по Латынѣ — Rhodium, съ Греческаго ρόδον.

Стих. 7.

Тотъ градъ…

Комаккіо, городъ въ Феррарѣ, въ которомъ живутъ, по большей части, рыбаки; они во время морской бури, съ опасностію жизни, загоняютъ изъ моря рыбу на Комакскія долины и ловятъ естамъ для продажи,

С. 46. стих. 7. —8.

Съ какимъ укоромъ взоръ склонилъ

Онъ къ своему сосѣду!

Намекъ на Венецію и на войны, веденныя послѣднею съ Феррарою.

Ст. 49. стих. 1. —2.

Не потому, что Града — Левъ

Крылатый не коснется…

Крылатый Левъ — Aligero Leon — гербъ Венеціи.

Ст. 52. стих. 7. — 8.

Здѣсь мать…

Здѣсь разумѣется Римъ — Roma, или Юліи II, жесточайшій врагъ феррарскаго Герцога Альфонса.

Ст. 56. стих. 11—12.

При немъ, какъ въ Августовы дни,

Маронъ возникнетъ новой.

Маронъ — Marone Andrea — былъ при Дворѣ Ипполлипіа извѣстный Поэтъ — импровизаторъ. Какъ затѣйливо и, въ то же время, какъ скромно, Аріостъ умѣлъ, въ этихъ стихахъ, сдѣлать примѣненіе къ самому себѣ!

Ст. 60. стих. 9.

Кто эти двое…?

Намекъ на Ферранта и Юлія — братьевъ Альфонса и Ипполита. Они вступили въ заговоръ противъ перваго и хотѣли лишитъ его Герцогства Феррарскаго. Заговоръ, веденный посредствомъ одного Французскаго музыканта, открытъ; несчастные уже приговорены были къ смерти; но Герцогъ сжалился и приговорилъ ихъ только на всегдашнее заключеніе.

ПѢСНЬ ЧЕТВЕРТАЯ. Ст. 51. стих. 9.

Гдѣ Каледонскій древній лѣсъ...

Каледонскій лѣсъ, жилище страховъ, театръ Рыцарей Круглаго Стола.