Щеголев П. Е. Неизданное письмо к Пушкину и неизданный автограф Пушкина // Пушкин и его современники: Материалы и исследования / Пушкинская комис. при Отд-нии гуманит. наук АН СССР. — Л.: Изд-во АН СССР, 1930. — Вып. 38/39. — С. 252—256. — Из содерж.: Коншин Н. М. Письмо к Пушкину А. С., 7 февраля 1834 г. Царское Село. — С. 252—253; Пушкин А. С. Черновой набросок письма к Бенкендорфу А. Х., б. д. — С. 256.
http://feb-web.ru/feb/pushkin/serial/s38/s382252-.htm
Неизданное письмо к Пушкину и неизданный автограф Пушкина
В бумагах Пушкина сохранился лист почтовой бумаги большого формата, без водяных знаков. Первый край верхней стороны листа оборван, так что не все строки прочитываются целиком, кроме того вырван правый нижний уголок второй страницы письма. На первой, второй и третьей страницах читается неизданное письмо к Пушкину. От подписи под письмом осталась только одна буква К; остальные буквы вырваны. На четвертой странице черновой автограф Пушкина.
I. Вот текст письма, воспроизводимый с буквальной точностью по страницам и буквам. В ломаных скобках поставлены легко угадываемые буквы и слова.
| [л. 1 об.] |
Взглянувъ въ переднюю, Вы увидите <передъ> собой, любезнѣйшій Александръ Сергѣевичъ, <…..> лика — Протодьякона. Чортъ, вмѣстѣ съ <прото-> попомъ, попутали его въ грѣхъ, и зат<янули> въ петлю: — онъ исключенъ изъ придворн<аго> вѣдомства въ Епархіальное; Синодъ же пр<и-> совокупилъ къ тому, чтобъ онъ былъ отправ<ленъ> въ Смоленскъ, т. е. въ свою родную Епархію, а мой упрямой болванъ говоритъ: лучше въ омутъ головой, нежели ѣхать туда. Ради Вашего Царского Села, найдите любезнѣйшій Александръ Сергѣевичъ добраго человѣка который бы сказалъ за него два слова Оберъ |
||
| [л. 1 об.] |
Прокурору Нечаеву — я знаю что просить Васъ не чего: вы сдѣлаете если можете. — Дѣло все въ томъ, чтобъ ему позволили подать въ Синодъ просьбу объ оставленіи въ здѣшней Епархіи; смыслъ Высочайшаго повелѣнія будетъ исполненъ равно, ибо это то же Епар. вѣдомство. А оное Выс: повелѣніе я знаю: оно было объявлено намъ, и тамъ ни слова не было сказано о томъ чтобъ на свою Епархію его отправить. Я просилъ одну молодую женщину, имѣющую вѣсъ, похлопотать по этому дѣлу; но она отыгралась — у нее есть |
||
| [л. 2] |
дескать просьба по-серьёзнѣе: хочет<ся> разыграть разводъ съ мужемъ. Ес<ли> Вы слышите Петербургскія сплетн<и,> то и объ этой четѣ можетъ быть знаете. Христа ради осчастливьте Царск<о-> сельскаго моего протодьякона, и, примите увѣреніе въ моей искренной къ Вамъ преданности. К |
||
|
7 февраля 1834. Царское Село. |
NB Ей богу и доброй че<ловѣкъ> раза два случ я видѣлъ у васъ |
Письмо дает образец многочисленных в переписке Пушкина просьб о заступничестве и помощи. Автору письма известно добродушие Пушкина: «я знаю, что просить вас нечего: вы сделаете, если сможете». И действительно Пушкин принял протодьякона, выслушал его и решил заступиться за него, 12 февраля 1834 г. он написал обер-прокурору Сергею Дмитриевичу Нечаеву, с которым был знаком лично, но не коротко. Письмо напечатано впервые в 1896 г. С. Г. Рункевичем и вошло в академическое издание «Переписки».[1]
В своем письме Пушкин повторил почти дословно некоторые фразы из публикуемого здесь письма. Цитируя письмо Пушкина, выделяем разрядкой те фразы, содержание которых почерпнуто не из письма, здесь публикуемого, а, очевидно, из беседы с протодиаконом: "По воле государя императора протодиакон царскосельской придворной церкви за нетрезвость исключен из Придворного ведомства и переведен в Епархиальное. По предписании же Синода, он должен быть отправлен в свою родную Епархию. Протодиакон человек уже немолодой и семейный просит как милости, быть оставлену в Епархии здешней. Смысл высочайшего повеления будет исполнен равно, ибо в нем ни слова не было сказано о том, чтоб на свою Епархию отправить его.
«Протодиакон не знаю почему отнесся ко мне полагая, что слабый мой голос удостоится Вашего внимания. Во всяком случае я не мог отказаться от ходатайства и препоручаю моего клиента Вашему великодушному покровительству».
Исчерпывающий комментарий к инциденту, освещенному в двух помянутых письмах, дан С. Г. Рункевичем по делу бывшего архива заведывающего придворным духовенством. Беру существенное. Речь идет о протодиаконе Федоре Федотовиче Лебедеве. Уроженец Смоленской губернии, сын священника, он обучался в смоленской семинарии «до поэзии». После того, с июня 1799 г. до 1816 г. служил в смоленской епархии (сначала дьячком в с. Семеновском, Гжатского уезда, затем дьячком Благовещенского собора в г. Гжатске и наконец дьяконом в том же соборе). В 1816 г. диакон Федор Лебедев бы вытребован из Гжатска и определен в придворный собор (т. е. в собор Зимнего дворца) диаконом же «до помещения в штатное число». В протодиаконы этого собора Лебедев был произведен 26 марта 1819 г., а в 1829 г. переведен в царскосельскую придворную церковь. Но так как Лебедев «имел наклонность к пьянству, часто бывал болен», то в 1830 г. царь приказал «Федора Лебедева, за нетрезвую жизнь, обратить в смоленское епархиальное ведомство, с понижением сана, и иметь там строгий надзор за его поведением». Но на этот раз Лебедев был прощен и оставлен при царскосельской придворной церкви еще на четыре месяца, но с тем, что ежели он замечен будет в пьянстве, то уже записан будет в рядовые. После этого Лебедев держался на месте еще три года. Но 9 октября 1833 г. царь приказал: протодиакона царскосельской придворной церкви Федора Лебедева, за неприличное сану его поведение, обратить в епархиальное ведомство. Протопресвитер официально объявил об этом Лебедеву 15 октября, а 5 ноября, вследствие указа св. синода, предписал ему явиться в синодальную канцелярию для получения паспорта на следование в Смоленск. Преосвященному же Иосифу, епископу смоленскому, указом св. синода от 30 октября предписано было, «дабы Лебедев помещен был на некоторое время в архиерейский дом или в ближайшем монастыре для испытания и по усмотрению образа жизни и поведения его определен был в соответственную оному должность, с поручением иметь за ним строгий надзор».
Лебедев сумел продержаться в Царском Селе до февраля. Но протекция Пушкина не помогла: случай выходил слишком тяжелый. Обер-прокурор затребовал состоявшееся о Лебедеве повеление и тут же на письме Пушкина положил резолюцию: «дан паспорт для следования в Смоленскую епархию».
II. Кто же автор изданного здесь письма к Пушкину с фамилией, начинающейся на букву К? Конечно, Николай Михайлович Коншин (1793—1859), мелкий поэт и прозаик пушкинской эпохи, приятельствовавший с Пушкиным в царскосельский период его семейной жизни в 1831 г. Легко можно удостовериться в авторстве Коншина, сравнив почерк письма с почерком многочисленных рукописей Коншина, находящихся ныне в Пушкинском Доме. Близость же Коншина к делу протодиакона-пьяницы объясняется его должностью. С 1 марта 1829 г. он состоял правителем канцелярии Главноуправляющего Царским Селом и Дворцовыми правлениями, Царскосельским и Петергофским, и Гатчинским городовым.[2]
В «Переписке» Пушкина напечатано несколько писем и Коншина, и Пушкина — между прочим и относящиеся к 1831 г.
III. Знакомство с почерком Коншина позволяет точно квалифицировать одну рукопись, считавшуюся автографом Пушкина. Мы говорим о «Моей родословной». Рукопись находилась в библиотеке Киевского университета и была пожертвована помощником библиотекаря И. Г. Савенком. Описание и текст рукописи дан им в Русской Старине, т. XXVIII, 1880, июнь, стр. 356—361. Полное факсимиле было дано в приложении к книге «Памяти Пушкина. Научно-литературный сборник, составленный профессорами и преподавателями университета св. Владимира» (Киев, 1899). Этот автограф шел безоговорочно за пушкинский, хотя даже поверхностное знакомство с рукописями Пушкина должно было бы привести к точному выводу, что, кроме заголовка, подписи и одной поправки, в рукописи нет иных следов руки Пушкина. Словом, автограф писан чужой, неизвестной рукой. Н. О. Лернер подозревал, что не поэтом, а его братом писан этот автограф.[3] Теперь мы с достоверностью, сравнивая почерк «Моей родословной» с почерком Коншина, можем утверждать, что рукопись писана именно Коншиным и является авторитетным списком, — авторитетным как потому, что Коншин был близок с Пушкиным и вхож к нему в дом, так и потому, что список был просмотрен Пушкиным, выправлен, озаглавлен и подписан. В этом ценность киевской рукописи.
IV. На четвертой странице листа, на нижней правой четверти ее набросано несколько строк рукою Пушкина. Сначала по русски — проба пера: Его… Ег… Импера…, а затем по французски: de cette manière je garderois une terre qui est depuis 200 ans dans une famille, et qui est le dernier des biens immenses que nous possedions jadis.
Перевод этих строк: «таким путем я сохранил бы именье, которое в течение 200 лет находится в одном роде и которое является последним из огромных поместий, которыми мы когда то владели».
Вряд ли будет ошибочно предположение, что эти строки принадлежат черновому наброску одного из писем к Бенкендорфу, заключавшего просьбу об исходатайствовании пособия у Николая I. Именье, которое хотел бы сохранить Пушкин, конечно, Болдино, которое было описано и поставлено на торги в 1834 г. Связать наш отрывок с каким-либо из напечатанных черновиков представляется затруднительным.
- ↑ См. Из церковно-общественной жизни второй четверти столетия. Письма к бывшему обер-прокурору С. Д. Нечаеву. Христианское Чтение, 1896, янв. —февр., стр. 154—155, и Переписка, III, № 771.
- ↑ О Коншине см. статью А. И. Кирпичникова в Очерках по истории новой русской литературы, т. II, изд. 2-ое, М. 1903, стр. 90—121. Здесь и об отношениях его к Пушкину. В недавнее время Коншин помянут в альманахе Пушкинского Дома «Радуга», Пб. 1922, стр. 107—110 (Заметка Б. И. Коплан).
- ↑ Русская Старина, 1911, декабрь, стр. 668.