НЕВОЛЬНИЧІЙ КОРАБЛЬ.
править…. Я сошелъ на берегъ, на берегъ знойной Африки; мнѣ хотѣлось разсѣяться: на кораблѣ было какъ-то скучно; общество нашихъ офицеровъ разъѣхалось по окрестностямъ; иные въ дивную Констанцію, другіе на Львиный-хребетъ. Пріятная наружность Капштадта, по улицамъ котораго я бродилъ, находилась въ то время подъ вліяніемъ удушливо-жаркой атмосферы: было за тридцать градусовъ по Реомюру. Я зашелъ въ кафе-ресторанъ, скромный, неизысканный по убранству, по чистый, опрятный, щеголявшій изящною простотою. Мнѣ дали лимонаду, мороженаго и превосходную гаванну. Я кейфовалъ, безсознательно слѣдя за клубами полупрозрачнаго голубаго дыма, едва замѣтныя струи котораго, въ-слѣдствіе строгихъ атмосферическихъ законовъ, извиваясь въ неуловимыхъ и граціозныхъ узорахъ, занимали мое воображеніе, воображеніе усталое, измученное., или, вѣрнѣе, на этотъ разъ какъ-то лѣнивое: я ни о чемъ не думалъ, а смотрѣлъ только, и былъ совершенно доволенъ этимъ моральнымъ и физическимъ спокойствіемъ, которому многіе и многіе могли бы позавидовать, потому-что въ немъ проглядывала безпечность, хотя, правда, и минутная, но зато самая идеальная безпечность!…
Это ли обстоятельство, костюмъ ли, наружность ли моя изобличали во мнѣ русскаго — не знаю; но ко мнѣ подошелъ каптейнъ, съ обычною нецеремонностью моряка, и подсѣвъ возлѣ меня на стулъ, спросилъ не съ русскаго ли я судна? Я отвѣчалъ утвердительно; мы разговорились. Его интересовало знать, съ какою цѣлію мы посѣтили Капштадтъ изъ дальнихъ, по его выраженію, водъ Финскаго-залива, омывающихъ берега окрестностей Петербурга, этой изящной столицы обширнаго русскаго царства.
Я удовлетворилъ его любопытству. Ему понравилась заботливость нашего правительства, нещадящаго расходовъ для благосостоянія своихъ подданныхъ, распространенныхъ на огромномъ пространствѣ обитаемой нами планеты.
— Я самъ бывалъ въ Петербургѣ; чудная ваша столица Петербургъ! — говорилъ онъ съ выраженіемъ, въ которомъ высказывалось удовольствіе, одушевлявшее его при этихъ воспоминаніяхъ. — Но много утекло воды съ-тѣхъ-поръ: я былъ тогда молодъ, а теперь, какъ видите, сѣдъ. Впрочемъ онъ былъ еще очень бодръ, здоровъ и свѣжъ для человѣка его лѣтъ; ему было, на взглядъ, лѣтъ пятьдесятъ съ небольшимъ.
Этотъ незнакомецъ принадлежалъ къ числу тѣхъ людей, которые могутъ понравиться съ перваго взгляда. Откровенность его чистосердечной бесѣды, лѣта, испытавшія жизнь — все привлекало мое вниманіе къ его разговору, прямому и исполненному такта, и внушало какое-то необъяснимое уваженіе: моряку, молодому лѣтами и опытомъ, общество подобнаго человѣка нетолько пріятно и занимательно, но даже и поучительно. Въ морской службѣ встрѣтишь радости, удовольствія и ужасъ, опасности, горе и лишенія, и опытъ этотъ пріобрѣтается десятками лѣтъ.
— Ну что, скажите, заговорилъ опять незнакомецъ, у васъ новаго въ Кронштадтѣ? Эта уютная точка небольшаго островка была очень удачно избрана великимъ преобразователемъ Россіи Петромъ Великимъ: прекрасный рейдъ и спокойныя гавани. Хотѣлось бы мнѣ, побывать въ тѣхъ краяхъ еще разъ; но врядъ ли исполнится мое желаніе; я, можно сказать, совершенно погрязъ въ торговлѣ съ Восточной Индіей и Южною Америкою. А скоро ли вашъ капитанъ думаетъ оставить Капштадтъ?
— Быть-можетъ, на-дняхъ, отвѣчалъ я.
— И куда думаете зайти на пути?… Вѣроятно, въ Маниллу?
— Вы не ошиблись; но прежде, нужно вамъ сказать, намъ слѣдуетъ зайти въ Сингапуръ, обогнувъ сѣверную оконечность Суматры.
— Вотъ какъ! Да, мнѣ самому случалось плавать Малаккскимъ-проливомъ: оно, знаете ли, непріятно и даже, отчасти, опасно….
— Почему?… Не по разбоямъ ли? перебилъ я было его.
— Нѣтъ, отвѣчалъ онъ довольно серьозно: не то, а по жестокимъ шкваламъ, которые называются въ тѣхъ краяхъ суматрами, и признаюсь, разрушительную силу которыхъ я не желалъ бы вамъ испытать. А что тамошніе разбои?… Прошло время каримонскихъ пиратовъ! Нынѣшніе Малайцы поутихли, сдѣлались, такъ-сказать, ручными; но, конечно, пальца въ ротъ имъ не клади: откусятъ!…
— Не сомнѣваюсь! А странно, какъ поразмыслишь, что эти люди такъ медленно, и по-видимому, такъ неохотно подчиняются вліянію здравой философіи разумныхъ существъ, т. е., человѣчества: посмотрите, даже звѣри, конечно одной породы, не отнимаютъ другъ у друга жизни, этого драгоцѣннѣйшаго дара земнаго бытія. Бросьте имъ спорный предметъ — пишу: они раздерутся, погрызутся — по тѣмъ вѣдь и кончутъ. А случается, что человѣкъ, излѣлѣянный на груди нѣжной и добродѣтельной матери, готовъ изъ-за золота посягнуть на жизнь своего собрата.
— Это вѣрно; однакожъ, я чуть-было не сдѣлался пиратомъ поневолѣ, сказалъ онъ мнѣ, тономъ, который могъ бы привести болѣе робкое и неопытное существо, чѣмъ ваша" покорнѣйшій повѣствователь, въ какое-то безмолвное оцѣпенѣніе.
— Не знаю, отвѣчалъ я нерѣшительно: даже сомнѣваюсь чтобы неволя, могла принудить къ такому гнусному промыслу.
— Не знаете и сомнѣваетесь, молодой человѣкъ, возразилъ онъ хладнокровно: а это именно потому, что вы молоды. Воу! обратился онъ къ одному изъ прислужниковъ кафе-ресторана — two glases of brandy.
Я было принялся его благодарить, отговариваться, что не пью этой смѣси, которую дѣйствительно ненавидѣлъ, — но куда! мой Captain, отъ котораго вѣяло отчасти алкоголемъ, и слышать ничего не хотѣлъ, замѣтивъ, что онъ покуда еще не встрѣчалъ моряка, который отказывался бы отъ такого освѣжающаго нектара — стакана brandy and cold water.
Принесли стаканы. Исполнивъ вѣжливость, т. е. пробормотавъ другъ-другу обычное «уour wery good health», мы отхлебнули по глотку принесеннаго зелья, и бесѣда наша пошла бодрѣе.
— Да, да, сударь, продолжалъ онъ, предлагая мнѣ чокнуться снова: это именно отъ молодости. Повѣрите ли вы, на-примѣръ, что капитанъ бостонскаго брига, имѣющій удовольствіе съ вами говорить, былъ однажды пиратомъ, но конечно, не по влеченію, а по неволѣ?
Вопросъ, согласитесь, былъ оригиналенъ и интересенъ; я не успѣлъ на него отвѣтить, но воображеніе и физіономія мои, какъ обыкновенно бываетъ въ подобныхъ случаяхъ, сдѣлали уже тысячу вопросовъ: какъ? что? гдѣ? когда? какимъ-образомъ? можетъ ли быть? вы шутите? и много тому подобныхъ.
— Вотъ видите ли, прибавилъ онъ съ довольною миною, замѣтивъ мое удивленіе и вопрошающій взглядъ: допейте этотъ стаканъ — и я объясню подробности обстоятельства или приключенія моихъ молодыхъ лѣтъ: какъ купецъ, думаю, я могу требовать отъ васъ этой дани? Согласны вы? прибавилъ мой весельчакъ, смѣясь отъ души.
Я, исполняя его желаніе, по спускалъ съ него глазъ, и разсмотрѣлъ при этомъ на правой щекѣ его длинный и широкій рубецъ. Я обратился весь во вниманіе. Собесѣдникъ мой продолжалъ прихлебывать и описывать интересный эпизодъ изъ своей молодости такимъ-образомъ:
— Я былъ, мальчишкой, лѣтъ восемнадцати, въ Вестъ-Индіи. Бременскій баркъ, на которомъ я прибылъ туда изъ моего отечества, былъ мною оставленъ по маленькимъ капризамъ: мой хозяинъ былъ строптиваго характера, и гордъ; но извѣстенъ какъ отличный и отважный морякъ. Онъ зналъ моего отца, любилъ покойнаго, и хотѣлъ вывести меня — какъ говорится — въ люди; поэтому въ обращеніи со мною онъ былъ постоянно строгъ, взыскателенъ, и не давалъ мнѣ, признаться, случая нѣжиться: я былъ и на марсѣ, крѣпилъ брамсели, и прислуживалъ у него въ каютѣ: чистилъ платье, сапоги и ходилъ за его бульдогомъ. Эта проклятая собака досаждала мнѣ, бывало, болѣе всего. Разъ я взялъ лопарь, и ловко «огрѣлъ» своего досаждателя. Остервенившееся животное бросилось мнѣ на грудь, какъ африканская гіена; но я былъ силенъ: взялъ его за шею, и такъ сильно оторвалъ и отбросилъ отъ себя къ рострамъ, что несчастный бульдогъ переломилъ себѣ заднюю ногу о бугель запаснаго брамъ-рея. Хозяинъ взбѣсился, и ударилъ меня. Я былъ молодъ, не стерпѣлъ и отказался служить ему. Прошла недѣля; деньги были на исходѣ; нужно было думать о мѣстѣ. Я бродилъ изъ шинка въ шинокъ, пилъ — нужно сказать — иногда неумѣренно, и дошелъ вскорѣ до того, что сидѣлъ наконецъ въ шинкѣ на послѣднія деньги. А я вамъ скажу, ужасное положеніе видѣть свой кошелекъ пустѣющимъ, и не имѣть къ-тому же ни крова, ни хлѣба, ни даже какого-нибудь мѣста въ виду. Мнѣ было грустно; чувство сожалѣнія и раскаянія стало заглядывать въ мою грудь: къ-чему, думалъ я, эта неумѣстная амбиція?… Надо иногда и стерпѣть, а ты обидѣлся. Глупо, право глупо, согласитесь, что глупо!
Ну-съ, такимъ-то вотъ образомъ я разсуждалъ за стаканомъ грога. Въ этомъ шинкѣ, нужно вамъ сказать, не задолго до моихъ логическихъ умозаключеніи, вызванныхъ, разумѣется, и грогомъ, и моимъ дѣйствительно незавиднымъ положеніемъ, явился какой-то незнакомецъ, типъ Американца, или Yankee, какъ ихъ обыкновенно называютъ; онъ сидѣлъ въ отдаленіи нашего шумнаго общества, и изъ-подлобья разсматривалъ каждаго по-одиночкѣ. Убитый духъ мой, а можетъ-быть и нейтральность, съ которою я сидѣлъ посреди этого буйнаго веселья, обратили, должно-быть, на меня особенное вниманіе Американца. Онъ подсѣлъ ко мнѣ, спросилъ о двухъ-трехъ посѣтителяхъ, игравшихъ большую роль въ этомъ шинкѣ, предложилъ стаканъ грогу, и разговорился. Мой Yankee былъ привѣтливъ, внимателенъ къ разговору и чрезвычайно какъ любопытенъ: разспрашивалъ меня о малѣйшихъ пустякахъ, которые, какъ, по-крайней-мѣрѣ, казалось, его очень интересовали. Я не замедлилъ, разумѣется, разсказать о своемъ горестномъ положеніи, и едва только успѣлъ объяснить, что ищу случая попасть на судно, какъ незнакомецъ мой, видя во мнѣ сильнаго и здороваго парня, протянулъ руку и сдѣлалъ предложеніе идти съ нимъ на судно, на которомъ, какъ онъ себя выдавалъ, онъ былъ боцманомъ. Я, конечно, обрадовался этому предложенію, даже не съумѣлъ скрыть свое восхищеніе, когда онъ обѣщалъ мнѣ сорокъ піастровъ мѣсячнаго содержанія. Моq боцманъ хлопоталъ около меня, какъ заботливая нянька, смотря въ глаза своему любимому дитяти. Мы шутили, смѣялись и продолжали пить грогъ, я старался выказать свое молодечество, и потому скоро развязалъ свой болтливый язычекъ, и попросилъ десять піастровъ въ счетъ жалованья; онъ далъ мнѣ двадцать. Весело, думалъ я, служить на такомъ суднѣ, и съ такимъ добрякомъ-боцманомъ, у котораго можно имѣть постоянный кредитъ; денегъ было у него много — все дублоны и заманчивыя гинеи. Я былъ счастливѣйшимъ изъ смертныхъ: выпилъ порядочно и съ золотомъ въ карманахъ!… Остальнаго, нужно сознаться, я хорошенько не припомню: все ходило вокругъ меня, какъ тѣни фантасмагоріи; я обезумѣлъ отъ радости, но болѣе, разумѣется, отъ вина. Оно-то и толкнуло меня въ сѣти, въ которыхъ я бы погибъ навсегда еслибъ не счастливый случаи! Вотъ до чего довели меня нѣсколько стакановъ грогу!… Слушайте. Я просыпаюсь подъ утро; озираюсь…. и не могу взять хорошенько въ толкъ, гдѣ я? Наконецъ вижу койки и спящихъ людей; я догадался, что нахожусь въ палубѣ какого-то судна; но какого, какъ я сюда попалъ, — не помню. Сосѣдъ мой, замѣтивъ мое удивленіе, предложилъ мнѣ нѣсколько вопросовъ, въ числѣ которыхъ изъявилъ также и похвалу за мою способность напиваться до совершеннаго безчувствія. Слышу всплески у водорѣза; чувствую качку; на палубѣ бѣготня: люди брасопятъ реи и осаживаютъ шкоты. Что тамъ? думалъ я, и хотѣлъ-было подскочить къ люку.
— Не горячись, Yankee, — проговорилъ прежній голосъ: ты подъ вахтой и не имѣешь права выйти на палубу: не то, смотри, подавишься свинцовыми желудями!
Я оробѣлъ. Собравшись однако духомъ, я присталъ наконецъ къ своему сосѣду, чтобъ онъ мнѣ объяснилъ по-крайней-мѣрѣ, гдѣ я, и кому обязанъ за ночлегомъ.
— Э, братъ, — продолжалъ тотъ-же сосѣдъ: ты, какъ я посмотрю, еще зеленъ: видно изъ вербованныхъ?…
— Какъ изъ вербованныхъ?…
— Да такъ-же. Тебя вчера напоили честнымъ манеромъ, а теперь и служи на невольничьемъ суднѣ…. Ты идешь въ Африку за Неграми. Если мы избѣгнемъ всякой непріятной встрѣчи съ крейсеромъ, то добудемъ золота, а на него и всѣ обольщенія нашей жизни. Что вытаращилъ глаза? Достань-ка мою трубку, да подай свертокъ табаку…. вонъ, около бимса, поближе къ полуборту….
— Но, заклинаю тебя всѣмъ для тебя священнымъ…. спаси, избавь меня отъ этого гнуснаго соучастія въ дѣлѣ, въ которомъ я не могу быть тебѣ полезенъ…. я не переживу такого пятна.
— Пожалуй: если хочешь, чтобъ я тебя припряталъ и спасъ, но, разумѣется, не отъ смерти, а отъ дальнѣйшей жизни, — изволь: сегодня же спущу на баластинѣ ко-дну!… Чудакъ, посмотри: мы въ морѣ, далеко уже отъ береговъ; куда же я тебя высажу?…
Я совершенно опѣшилъ. Сердце мое сжалось; я горько зарыдалъ.
— Вы знаете, что чувство состраданія пробуждается иногда и въ злодѣяхъ… Видя во мнѣ человѣка молодаго, нечаянно и вѣрнѣе сказать, силою взятаго на корабль онъ пожалѣлъ обо мнѣ, припомнивъ, что чувствительность, вырвавшаяся у меня въ эти минуты горькими, чистосердечными слезами, не могла согласоваться въ моемъ характерѣ съ преступными намѣреніями, на исполненіе которыхъ окружавшее меня общество летѣло на всѣхъ парусахъ. Онъ принялъ во мнѣ участіе, и обѣщалъ содѣйствовать моему побѣгу, какъ только представится первая возможность къ тому. Ты, братъ, какъ вижу, не изъ числа храбрыхъ: не можешь съ улыбкою взглянуть въ глаза смерти. Я тебя спасу.
Я — волею, неволею — сблизился съ этимъ человѣкомъ. Дни шли за днями. Я грустилъ, по подъ-конецъ, какъ человѣкъ, разумѣется, свыкся съ печальной мыслью, которая меня постоянно преслѣдовала. Такимъ-образомъ я осмотрѣлся. Судно было вооружено двѣнадцатью орудіями, и имѣло большой запасъ въ абордажномъ оружіи. Экипажъ судна былъ многочисленъ: его было, на худой конецъ, до полутораста душъ, кромѣ хозяина и его шести помощниковъ. Хозяинъ былъ родомъ Негръ, молчаливъ, какъ истуканъ: я ни разу не слышалъ, чтобъ онъ когда-нибудь говорилъ, исключая, разумѣется, приказаній по управленію судномъ. Его худощавое, мѣднаго цвѣта лицо было оживлено электрическимъ взоромъ большихъ глазъ: въ нихъ было, должно-быть, много магнитизму, потому-что однимъ взглядомъ онъ могъ приковать каждаго на мѣстѣ. Это былъ страшный человѣкъ: въ широкихъ панталонахъ, матерчатой курткѣ и соломенной шляпѣ съ необыкновенными полями. Два заряженныхъ пистолета и малайскій крисъ[1] довершали костюмъ его. Жизнь на такомъ суднѣ, какъ какъ я посмотрѣлъ, совершенный адъ: тутъ всякій заботится только о себѣ, недовѣрчиво поглядывая на другаго, и въ такомъ кругу мнѣ пришлось провести болѣе трехъ мѣсяцевъ; можете себѣ представить мое положеніе!
Надо было взглянуть на смѣсь бродягъ, составлявшихъ экипажъ судна. Она была изумительна: тутъ были Французы, Италіянцы, Англичане, Сардинцы, Американцы, Негры и Индѣйцы. Дисциплина превосходила всякое вѣроятіе: чуть пикнешь, не повинуешься — и пуля во лбу!… Вахтенный, его помощникъ и боцманъ были обыкновенно вооружены: носили заряженные пистолеты и кинжалы. Люди, т. е. матросы, не смѣли между-собою говорить: все дѣлалось молча. Старшій помощникъ хозяина, въ которомъ мнѣ нетрудно было узнать виновника моего несчастія, выдававшаго себя въ шинкѣ, въ которомъ мнѣ было суждено съ нимъ встрѣтиться, за боцмана, былъ родомъ Американецъ; высокій, худощавый, мускулистый и сильный мужчина. Остальные уступали ему не во многомъ: народъ былъ вообще крупный, что называется, отборный.
Что касается до нашего перехода изъ Вестъ-Индіи въ Африку, я не могу вамъ сказать ничего подробнаго; помню только, что мы пришли безъ особенныхъ приключеній къ африканскимъ берегамъ, около Бенгуэлы, зашли въ небольшую бухту, бросили въ ней якорь, и приступили къ покупкѣ Негровъ на разное тряпье, бусы, вино и подобную тому дрянь. Торгъ шелъ успѣшно: подводы Негровъ непрерывались въ-теченіе шести дней, такъ-что къ концу этого срока у насъ было въ трюмахъ до двухъ сотъ человѣкъ невольниковъ. Разбойникъ — къ ужасу начальникъ корабля! — узналъ разными путями о другомъ невольничьемъ суднѣ, стоявшемъ въ то время въ другой бухтѣ, у насъ по сосѣдству, на которомъ также происходила закупка Негровъ; ихъ было на немъ, какъ утверждали, около четырехъ сотъ человѣкъ. Нашъ, пиратъ, сообразивъ свое превосходство въ силѣ, рѣшился ихъ отнять силою оружія, чтобъ пополнить такимъ-образомъ свой грузъ безъ дальнихъ хлопотъ.
Мы снялись съ якоря, и подъ вечеръ вошли въ бухту, въ которой стояло предназначенное уже на расхищеніе судно. Убравшись на палубѣ и закрѣпивъ паруса, нашъ пиратъ приказалъ спустить шлюпку, на которой онъ отправилъ своего главнаго помощника къ начальнику стоявшаго съ нами невольничьяго судна, съ хладнокровнымъ наказомъ, объяснить ему, что такъ-какъ грузъ его шкуны не полонъ, и онъ ненамѣренъ ожидать новыхъ подводъ Негровъ, что могло бы быть очень продолжительно, то не будетъ ли ему угодно, безъ дальнихъ околичностей, прислать ему двѣсти пятдесятъ человѣкъ изъ закупленныхъ имъ Негровъ за анкерокъ рому, или же защищаться оружіемъ. Разумѣется, на это дерзкое требованіе отвѣчали тѣмъ-же нахальствомъ. Начался кровопролитный бой, кончившійся тѣмъ, что вмѣсто двухъ сотъ пятидесяти Негровъ къ намъ перевезли на шхуну триста человѣкъ. Этой добычи было довольно; пять сотъ человѣкъ Негровъ — это грузъ въ полтораста тысячъ піастровъ!…
На другой день послѣ битвы, въ которой, благодаря Бога, мнѣ не пришлось принять ни малѣйшаго участія, мы налились прѣсною водою, запаслись возможною провизіею и снялись къ якоря. Не прошло семи дней нашему плаванію отъ африканскихъ береговъ, какъ на горизонтѣ показалось небольшое двухъ-мачтовое судно, подъ англійскимъ флагомъ; это былъ крейсеръ. Мы продолжали идти своихъ путемъ, между-тѣмъ какъ крейсеръ сталъ гнать къ вѣтру. По мѣрѣ нашего приближенія другъ къ другу, мы разсмотрѣли, что это была небольшая военная шкуна; пиратъ былъ совершенно спокоенъ, увидѣвъ, что будетъ имѣть дѣло съ равносильнымъ непріятелемъ. Часа черезъ два у насъ заштилѣло, между-тѣмъ какъ крейсеръ могъ пользоваться полосою маловѣтрія и постепенно къ намъ приближаться. Къ вечеру, за часъ или за два до солнечнаго заката, мы сблизились другъ съ другомъ на разстояніе пушечнаго выстрѣла. Крейсеръ сталъ требовать, чтобъ мы показали флагъ; пиратъ противился. Раздался выстрѣлъ…. Ядро пролетѣло подъ кормою, другое…. оборвало у насъ нѣсколько снастей, и Англичанинъ, убѣдившись въ явномъ сопротивленіи, сталъ готовиться къ бою. — Извергъ приказалъ отвѣчать тѣмъ-же. Въ двѣ минуты двѣнадцать орудій были готовы къ услугамъ крейсера. Началась битва. Крейсеръ маневрировалъ проворно и храбро, а разбойникъ превосходилъ въ немъ всякое вѣроятіе и дрался отчаянно. Залпъ за залпомъ съ ропотомъ раздавались въ спокойной и густой атмосферѣ, а нависшія тучи, молчаливо созерцая борьбу двухъ противниковъ, казалось, грозили надъ ними разразиться со всѣмъ ужасомъ. Оглушительный ревъ орудій съ силою потрясалъ воздухъ; стоны и вопли полуубитыхъ и раненыхъ раздирали мою душу болѣе отъ печали, что, въ пылу легкомысленнаго заблужденія, я обрекъ ее на соучастіе въ столь гнусномъ безчеловѣчномъ поступкѣ, чѣмъ отъ трусости или робости; повѣрьте, въ тѣ тягостныя и мучительныя минуты мнѣ было бы легче умереть, чѣмъ разносить по орудіямъ кокоры съ картузами, силою которыхъ мои сотоварищи, эта неистовая толпа, громили невиннаго заступника человѣчества — несчастнаго, полуизбитаго крейсера! Прошло съ четверть часа, какъ мы разсмотрѣли, въ дыму, довольно въ близкомъ разстояніи, своего справедливаго противника; разбойникъ приказалъ взять крючья и сцѣпиться на абордажъ. Высокій Американецъ, виновникъ моего несчастія, сталъ ободрять людей.
Наконецъ, мы свалились. Рѣзня пошла страшная, невозможная для передачи въ полномъ ея ужасѣ. Первымъ вошедшимъ на палубу крейсера былъ Американецъ; за ними слѣдовали изверги его товарищи, и въ десять минуть, участь военной шкуны была рѣшена!…
Разбойникъ взялъ шкуну на буксиръ и пошелъ далѣе по назначенію. По прибытіи къ бразильскимъ берегамъ, первымъ дѣломъ разбойника было продать судно, «этотъ удачный призъ» какъ онъ выражался.
— Подожди, бѣднякъ, — говорилъ мнѣ мой мошенникъ-доброжелатель, когда Негровъ свозили на берегъ: мы скоро тебя спровадилъ; не зѣвай только.
— И дѣйствительно, при окончательномъ свозѣ Негровъ-невольниковъ на берегъ, пользуясь довольно темною тропическою ночью, мой покровитель вызвалъ меня на верхъ, провелъ со мною съ полчаса на палубѣ, всунулъ мнѣ въ руку двѣ гинеи, далъ нѣсколько предостерегательныхъ наставленій и спустилъ меня на шкертѣ за бортъ; потомъ, опустивъ ко мнѣ довольно большое ведро, проговорилъ что-то шопотомъ — и скрылся за сѣтками.
— Шедшимъ въ то время приливомъ, меня быстро понесло за корму проклятой шкуны, и когда я былъ уже довольно далеко отъ нея, просунулъ лѣвую руку въ шкертъ ведра, сталъ пригребать къ берегу, и вышелъ спустя полчаса на небольшой выдавшійся мысокъ, разставшись такимъ-образомъ навсегда съ бездѣльниками, среди которыхъ, какъ я уже вамъ говорилъ, я провелъ болѣе трехъ мѣсяцевъ.
Этими словами мой повѣствователь окончилъ свой разсказъ; не знаю и не утверждаю, до какой степени онъ справедливъ, но слышалъ его отъ человѣка, по-видимому, весьма положительнаго.
— Ну, видите, молодой человѣкъ, продолжалъ мой словоохотный captain: до чего иногда доводитъ неповиновеніе къ старшимъ, и какая-то глупая амбиція?
— Признаюсь, отвѣчалъ я ему: это былъ ужасный случай. А неизвѣстна вамъ, скажите, участь этихъ негодявъ?
— Отчасти. Спустя лѣтъ пять, я былъ въ Ріо-Жанейро и, лавируя съ судномъ по рейду, проходилъ подъ кормою англійскаго блокшифа, съ котораго, къ величайшему моему удивленію, кто-то сталъ меня привѣтствовать, громко и явственно называя по имени. Я сталъ всматриваться я, вообразите себѣ, узналъ въ немъ своего избавителя съ невольничьяго судна. Тихій вѣтерокъ едва подвигалъ наше судно мимо блокшифа, и мы могли помѣняться нѣсколькими словами.
— Душевно радъ, любезнѣйшій, говорилъ мнѣ этомъ несчастный человѣкъ въ полголоса: что ты не пропалъ при моемъ насильномъ пособіи въ побѣгѣ. Не думалъ я тебя встрѣтить за день до моей смерти: завтра я буду на висѣлицѣ; не поминай, братъ, лихомъ!…
— Сердце мое облилось кровью, когда до меня долетѣли эти слова, и признаюсь, я прослезился за этого преступнаго грѣшника, душа котораго окаменѣла до той степени! Вы были совершенно правы, продолжалъ онъ, обращаясь ко мнѣ: замѣтивъ, что непонятно, какъ въ человѣкѣ могутъ развиваться столь преступныя покушенія противъ своего собрата.
Такимъ-образомъ мы пробесѣдовали еще съ полчаса; время подходило къ одинадцати, а съ полуночи мнѣ слѣдовало на вахту, почему я невольно долженъ былъ прервать своего собесѣдника и, простившись, удалиться на вечернюю шлюпку.
На рейдѣ былъ мертвый штиль. Ясный сводъ неба украшался миріадами сверкающихъ звѣздъ; шлюпка быстро неслась къ судну, на которомъ я плавалъ въ безпечные годы своей скитальческой жизни. Угрюмыя и мрачныя мысли, которыми сердце мое было переполнено, мало-по-малу исчезли, и на сердцѣ осталось одно воспоминаніе о почтенномъ каптейнѣ, разсѣявшемъ меня за сигарою такимъ занимательнымъ разсказомъ.
- ↑ Кинжалъ.