Невольничество въ Сѣверной Америкѣ.
правитьВъ обстоятельствахъ, въ которыхъ теперь находится Россія, конечно, едва ли какой нибудь разрядъ сочиненій можетъ быть для нея интереснѣе, чѣмъ книги, опредѣляющія относительное достоинство принужденнаго и свободнаго труда. Вотъ почему, прочитавъ замѣтки американца Эбботта[1], составленныя во время путешествія въ Кубу и въ невольничьи штаты Сѣверной Америки, мы рѣшились передать публикѣ содержаніе этой книги, написанной безъ притязаній, въ небрежной формѣ дневника, но тѣмъ не менѣе весьма любопытной. Считаемъ не лишнимъ замѣтить, что авторъ ея человѣкъ чрезвычайно набожный, весьма умѣренный, такъ что его никакъ нельзя заподозрить въ преувеличеніи фактовъ, которые онъ описываетъ.
Безпредѣльная бѣдность, тяжелое физическое страданіе, крайнее оскорбленіе всѣхъ человѣческихъ чувствъ, отсутствіе какихъ бы то вы было привязанностей, отсутствіе всякой радости, отсутствіе всякой надежды на улучшеніе участи и, наконецъ, при всемъ этомъ, кнутъ плантатора всегда вездѣ и за все — вотъ въ какихъ обстоятельствахъ трудится невольникъ. Можетъ ли быть сомнѣніе въ томъ какія чувства такой трудъ долженъ возбуждать въ груди труженика, и какъ жалокъ, какъ ничтоженъ долженъ онъ быть по своимъ результатамъ? И люди, пятнающіе себя гнуснѣйшимъ изъ всѣхъ человѣческихъ преступленій, не хотятъ или не могутъ понять, что оскверняютъ себя совершенно напрасно, къ своей же невыгодѣ. Мысль эта была у насъ высказана такъ часто, что многимъ вѣроятно не разъ приходилось уступать могущественной силѣ логики и фактовъ. Но предразсудокъ, особенно, когда онъ касается кармана, трудно искоренять. Не разъ еще придется повторятъ передъ публикой новыя варіяціи на старый далъ, прежде, чѣмъ смутная мысль уступитъ мѣсто сознательному убѣжденію. Чтобы по мѣрѣ силъ своихъ способствовать этому измѣненію въ образѣ мыслей значительной части публики, мы и рѣшились въ этой статьѣ изложить главныя мысля любопытной книги Эбботта.
Посѣщая роскошныя берега Кубы или обширныя пространства невольничьихъ штатовъ Сѣверо-Американскаго Союза, путешественникъ прежде всего пораженъ печальнымъ контрастомъ между богатствомъ, роскошью природы и жалкимъ состояніемъ массы населенія. Казалось бы, что среди такихъ великолѣпныхъ долинъ и холмовъ, подъ такимъ благословеннымъ небомъ, человѣкъ могъ бы блаженствовать, почти безъ всякаго труда, — а между тѣмъ, куда ни повернешь взоръ, вездѣ видишь тяжелый, изнурительный и, странно сказать, безплодный трудъ. Гурты людей работаютъ съ утра до вечера, почти безъ всякаго отдыха, а между тѣмъ почва, повидимому столь щедрая, все-таки не спасаетъ ихъ отъ крайней нищеты. Ужасное физическое состояніе невольниковъ доходитъ до того, что многіе изъ нихъ, особенно женщины, совершенно лишаются человѣческаго образа. «Смотря на эти ужасныя отвратительныя созданія», говоритъ Эбботтъ: «не вѣрится, чтобы это были женщины, матери; не вѣрится, что кто нибудь могъ любить ихъ, что онѣ сами способны къ человѣческимъ чувствамъ».
Состояніе этихъ жалкихъ, замученныхъ людей татъ ужасно, что его можно счесть послѣдней степенью человѣческаго несчастія. А между тѣмъ подъ благословеннымъ небомъ южной Америки есть созданія, которыхъ участь еще болѣе возмутительна. Это куліи. Страданія ими переносимыя потрясаютъ душу еще сильнѣе, чѣмъ бѣдствія невольниковъ. Это происходитъ отъ того, что ихъ участь дѣйствительно печальнѣе; но сверхъ того и потому, что обращеніе съ ними обличаетъ всю глубину человѣческаго разврата, всю изобрѣтательность его на средства пить кровь ближняго. Участь куліевъ всего лучше доказываетъ, что, когда имѣешь дѣло съ извѣстными людьми, недостаточно быть свободнымъ, а нужно быть сильнымъ, обезпеченнымъ, нужно имѣть залоги сохраненія свободы. Иначе свобода окажется хуже рабства. Вѣдь куліи свободны. Это намъ извѣстно, бѣдные китайцы, которые подряжаются работать на хозяина, взамѣнъ безплатнаго перевоза на новое мѣсто, одежды, питья и четырехъ долларовъ въ мѣсяцъ. Эти четыре доллара, къ концу восьмаго года (обыкновенный срокъ найма куліевъ), должны бы были составить сумму въ 380 долларовъ; а такая сумма въ глазахъ бѣднаго, умѣреннаго китайца кажется неистощимымъ сокровищемъ. Онъ подряжается, и съ радостью заключаетъ обязательства. Его сажаютъ на корабль, перевозятъ, положимъ, въ Кубу — и затѣмъ тотчасъ же по выходѣ на берегъ онъ видятъ, что горько ошибся въ разсчетѣ. Во-первыхъ, законтрактовавшій его господинъ большею частью немедленно перепродаетъ его, совершенно какъ невольника; а затѣмъ его подвергаютъ высочайшей степени пытки, которая называется работой на плантаціяхъ невольника, большею частью, не разсчетъ замучить до смерти; но не позволятъ кулію дотянуть до восьми лѣтъ, напротивъ, весьма выгодно; такъ какъ въ этомъ случаѣ можно не заплатить ему обѣщанныхъ денегъ. Впрочемъ, если бы, несмотря на добросовѣстнѣйшія усилія плантатора, кулій остался живъ, то первый оттого немного проигрываетъ. Подъ конецъ срока онъ его перепродаетъ другому плантатору, который требуетъ отъ несчастнаго новыхъ восьми лѣтъ службы, и истязаніе продолжается до смерти паціента. Можно съ большою достовѣрностью сказать, замѣчаетъ Эбботъ, что изъ Кубы ни одинъ кулій не возвращается на родину. Такъ какъ подрядчики куліевъ нанимаютъ только мужчинъ и мальчиковъ, то эти несчастные лишены даже того жалкаго утѣшенія, которое доставляетъ невольнику семья. Кулія, также, какъ и невольники, работаютъ гуртами, подъ поощряющимъ вліяніемъ надсмотрщиковъ, вооруженныхъ кнутами, и отдыхающихъ подъ тѣнью дерева или павильона. Впрочемъ, кнутъ здѣсь точно является больше для картины. При понятіяхъ китайца о чести и при его мстительности, было бы опасно опустить ременную полосу на спину кулія. Смерть обиженнаго или обидчика была бы вѣроятнымъ послѣдствіемъ этого столь простаго поступка.
Отъ личностей перейдемъ къ жилищамъ. Издали они кажутся весьма живописными. Подъ роскошнымъ небомъ юга бѣлѣетъ небольшое строеньице, окруженное и полузакрытое великолѣпною растительностью. Смотря на такого рода картины, многіе восклицаютъ: "Ахъ, какъ прекрасно! какъ въ этихъ милыхъ хижинахъ должно быть хорошо; какъ несправедливы жалобы на судьбу невольниковъ. Положимъ, что эти «хижины» точно милы, — и все-таки затѣмъ на вопросъ о справедливости жалобъ отвѣтимъ другимъ вопросомъ. Что такое человѣкъ? Просто ли онъ животное, обреченное на великій трудъ, вплоть до самой могилы? Лошадь, свинью достаточно хорошо содержатъ; но человѣку недостаточно дать сносное помѣщеніе. И всякая система, которая обрекаетъ его на невѣжество, которая заглушаетъ его благороднѣйшія стремленія, которая не позволяетъ ему достигнуть человѣческаго развитія, должна быть названа звѣрской, безконечно постыдной. Тамъ, гдѣ духъ человѣка подавленъ, забитъ, нельзя говорить, что съ нимъ хорошо обращаются, потому что онъ спитъ подъ непрорванной крышей, на чистой соломѣ, ѣстъ хорошій хлѣбъ и одѣтъ такъ, что можетъ исправно работать.
Но вѣдь и эта жалкая подачка есть миѳъ, незнаніе или ложь. Жилище невольника состоитъ, большею частью, изъ одной комнаты, гдѣ кучей спятъ мужчины и женщины, старики и молодые. Нѣтъ стеколъ въ дырьяхъ, замѣняющихъ окна, нѣтъ пола, замѣненнаго грязной вонючей землей. Свѣча никогда не блеститъ въ убогомъ помѣщеніи. Выбившіеся изъ силъ, полумертвые люди въ потемкахъ возвращаются съ работы, въ потемкахъ, на полу, пожираютъ пищу и спѣшатъ лечь, чтобы, хотя на нѣсколько часовъ, забыть то, что перестрадали и что должны еще перестрадать. Въ грязной вонючей конурѣ нѣтъ мебели, нѣтъ ничего, служащаго для комфорта, нѣтъ книги. Въ ней нѣтъ мѣста для какого бы то ни было удовольствія, развлеченія; нѣтъ мѣста для уроковъ ребенку, для материнской ласки, для какого бы то ни было движенія человѣческой души.
О, кто бы вы ни были, человѣкъ, говорящій что судьба невольниковъ возможна, взгляните мысленно на такую хижину и скажите, согласились ли бы вы жить въ ней, согласились ли бы вы нести удѣлъ этихъ несчастныхъ, обрекли ли бы вы на него свое семейство. Нѣтъ, вы бы съ ужасомъ отшатнулись отъ этой мысли, и ваше невольное судорожное движеніе показало бы, что вы очень хорошо понимаете, какъ мало этотъ удѣлъ приличенъ человѣку, что вы считаете его приличнымъ только для «невольника». «Какое непостижимое созданіе человѣкъ», говоритъ Джефферсонъ, отецъ американской демократіи. «Для доставленія себѣ свободы, онъ готовъ подвергнуться тягчайшему труду, голоду, побоямъ, заключенію — даже смерти, и между тѣмъ, забывая свои собственныя чувства, налагаетъ на своего ближняго оковы, несравненно болѣе тяжелыя, чѣмъ тѣ, которыя онъ разорвалъ цѣной такихъ отчаянныхъ усилій».
Есть двѣ методы обращенія съ рабоими животными. Одни предпочитаютъ заставлять ихъ работать съ крайнимъ напряженіемъ силъ, хотя-бы субъекты оттого скоро приходили въ негодность, и притомъ вовсе не заботятся о поддержаніи ихъ силъ. Другіе, напротивъ, требуя отъ нихъ значительнаго, но возможнаго труда, старательно берегутъ ихъ и подъ-часъ тратятся на поддержаніе ихъ здоровья и вообще рабочей годности. Съ невольниками плантаторы обращаются также по которой нибудь изъ этихъ двухъ системъ. Вторая конечно благоразумнѣе, разсчетливѣе; но потому самому выборъ ея нисколько не долженъ служить къ похвалѣ плантатора. Тутъ дѣло не въ сердцѣ, не въ состраданіи, а въ разсчетѣ, который заставляетъ плантатора развязать, всегда съ сожалѣніемъ и досадой, крѣпко затянутые шнурки своего кошелька. Хвалить его за это можно развѣ только въ томъ смыслѣ, въ какомъ мы хвалимъ господина, починяющаго грозившій сломаться подъ нимъ стулъ. Можетъ быть нѣкоторые, очень немногіе изъ нихъ и чувствуютъ извѣстную привязанность къ угодливому слугѣ; но вѣдь мы видимъ еще гораздо болѣе примѣровъ страстной любви къ собакамъ, кошкамъ и канарейкамъ. — Говорить объ особенныхъ, феноменальныхъ жестокостяхъ плантаторовъ мы считаемъ совершенно лишнимъ, потому что онѣ уже сами собою бросаются въ глаза и находятъ уже слишкомъ мало защитниковъ. «Не знаю», говоритъ въ одномъ мѣстѣ набожный Эбботтъ, по поводу участи невольниковъ: — «не знаю, каковы были грѣхи Содома; но увѣренъ, что они не могли быть хуже тѣхъ, какими запятнанъ этотъ край, и конечно ни Хорасану, ни Виѳсаидѣ не придется дать болѣе строгаго отвѣта на послѣднемъ судѣ Господнемъ.»
Повидимому, тамъ, гдѣ съ извѣстнымъ сословіемъ людей обращаются такъ жестоко, гдѣ печатаются книги, полныя брани и желчи противъ этихъ несчастныхъ, — тамъ, говоримъ мы, можно ожидать, что встрѣтишь въ населеніи всеобщую ненависть, презрѣніе къ этимъ отверженцамъ. Эбботтъ былъ увѣренъ, что населеніе южныхъ штатовъ проникнуто подобными чувствами къ неграмъ. Онъ ждалъ также, что на каждомъ шагу будетъ встрѣчать фантастическихъ приверженцевъ законодательства, пятнающаго южные штаты. Къ величайшему своему удивленію, онъ не нашелъ ничего подобнаго. Напротивъ, ему часто приходилось слышать выраженія горячей, искренней симпатіи къ неграмъ; безпрестанно случалось встрѣчать людей, совершенно раздѣлявшихъ его взглядъ на рабовладѣнье, — людей вообще добрыхъ, благородныхъ. Гдѣ жь они, спрашивалъ онъ себя, гдѣ жь они, эти люди, посылающіе въ сенатъ такихъ свирѣпыхъ представителей; гдѣ жь они, эти дикіе звѣри, по второму слову грозящіе вамъ револьверомъ, ножомъ или палкой съ свинцовой головкой? Нѣтъ этихъ людей, не видать ихъ нигдѣ. Не видать ихъ нигдѣ. Не видать ихъ, потому что ихъ слишкомъ мало, и факты доказываютъ, что рабовладѣльческое законодательство не есть вовсе выраженіе воли народа. Это дѣло гнуснаго и невѣроятно-ничтожнаго меньшинства.
Дѣйствительно, населеніе Юга разлагается на слѣдующіе элементы: 187 тысячъ рабовладѣльцевъ; около 160 тысячъ людей, нанимающихъ невольниковъ; затѣмъ 4,000,000 невольниковъ и наконецъ болѣе 7,000,000 такъ-называемыхъ бѣлыхъ бѣдняковъ. Кромѣ того, въ нѣкоторыхъ изъ южныхъ штатовъ есть еще незначительное число свободныхъ негровъ. Такимъ образомъ, въ дѣлѣ невольничества заинтересована только незначительная часть населенія — всего около 350 тысячъ. И вотъ эти-то немногіе люди считаютъ себя истинными, единственными представителями своихъ штатовъ. На Югѣ никому и въ голову не приходитъ допустить массу бѣлаго населенія хотя къ самому слабому участью въ общественныхъ дѣлахъ. Подъ словомъ «выгода, интересъ Юга» всѣ разумѣютъ исключительно интересъ рабовладѣльцевъ. Только ихъ голосъ и раздается въ вашингтонскомъ сенатѣ, въ общественныхъ собраніяхъ, въ газетахъ, брошюрахъ и памфлетахъ, издаваемыхъ на Югѣ. Ясно, что такое неестественное положеніе дѣлъ не могло бы поддерживаться безъ помощи какихъ нибудь особенныхъ мѣръ. И точно, въ такого рода мѣрахъ нѣтъ недостатка. Читатель легко угадаетъ ихъ характеръ. Прежде всего заботливость плантаторовъ должна была обратить вниманіе на то, чтобы предупредить въ невольникѣ сознаніе ужаса его положенія. Обрекая его на участь рабочаго скота, необходимо оскотинить его. Нужно ослѣпить его духовный взоръ; иначе онъ, пожалуй, увидитъ, до какой степени онъ обиженъ. Нужно удалить его отъ всякаго сообщеніи съ «фанатиками», съ «поджигателями», которые съ «адскимъ» коварствомъ позволяютъ себѣ порицать «справедливое, мудрое и выгодное» учрежденіе. Иначе до невольника, пожалуй, долетитъ растлѣвающій звукъ свободы, и онъ, можетъ быть, попытается разорвать цѣпи, которыми окованъ. И точно: можете явиться въ какой хотите городъ южныхъ штатовъ, и вы только изрѣдка замѣтите чернокожаго работника, еще рѣже невольника. На большихъ дорогахъ, во всѣхъ мѣстахъ, легко представляющихся взору путешественника, во всѣхъ мѣстахъ, привлекающихъ свободныхъ людей, вы будете поражены тѣмъ же явленіемъ. Повидимому, на всемъ пространствѣ южныхъ штатовъ невольничество уничтожено, не существуетъ. Этотъ оптическій обманъ происходитъ отъ того, что плантаторы поняли вредное вліяніе сношеній съ свободными людьми. Въ городахъ уже однѣ вывѣски могли бы выучить невольника читать; тамъ бы ему могла попасться какая нибудь негодная брошюрка; такъ онъ, пожалуй, нашелъ бы случай задать себѣ вопросъ: почему свободные люди получаютъ за свой трудъ жалованіе, а его заставляютъ работать даромъ! Нѣтъ, поскорѣе прочь отъ всѣхъ этихъ соблазновъ; поскорѣе въ глушь уединенной, далекой плантаціи. Тамъ, среди безъисходнаго мрака, невольникъ будетъ уже работать безпрепятственно. Тамъ его уму нельзя будетъ разгуляться; оттуда его ни на одно мгновеніе не выпустятъ; туда ни подъ какимъ предлогомъ не впустятъ никого посторонняго. Въ глубь африканской пустыни усердный миссіонеръ можетъ-быть успѣетъ пробраться; въ невольничьи плантаціи свободной, просвѣщенной Америки онъ не проникнетъ никогда, — потому что если иные «набожные» плантаторы и допускаютъ священниковъ къ своимъ неграмъ, такъ это не иначе, какъ на условіяхъ совершеннѣйшаго забвенія идей, составляющихъ сущность ученія Христова. Притомъ же, въ городѣ не такъ было бы ловко обращаться съ неграмъ съ полною безцеремонностью. Тамъ изъ не кстати зажженной искры могло бы вспыхнуть пламя. Мало того, даже въ пограничныхъ штатахъ число невольниковъ теперь убавляется, и предусмотрительные рабовладѣльцы отправляютъ свой товаръ въ болѣе обезпеченныя пространства.
Еще болѣе замѣчательна политика плантаторовъ относительно свободныхъ негровъ. Нѣтъ вѣдь никакого сомнѣнія, что если какое-нибудь зрѣлище можетъ вредно подѣйствовать на негра-невольника, такъ это именно картина довольства его черныхъ собратій, такъ или иначе добившихся свободы. Плантаторамъ необходимо имѣть возможность утверждать, что для негра свобода гораздо гибельнѣе неволи. И точно, они самодовольно показываютъ путешественнику, что на всемъ пространствѣ южныхъ штатовъ нѣтъ благоденствующихъ свободныхъ негровъ. Да какъ же имъ быть, когда ихъ дѣятельности на каждомъ шагу представляются препятствія, когда наемъ свободнаго негра въ южныхъ штатахъ считается преступленіемъ и можетъ подвергнуть наемщика самымъ серьезнымъ непріятностямъ и, подъ-часъ, даже смерти. Но даже и въ такихъ обстоятельствахъ свобода немногихъ негровъ показалась плантаторамъ слишкомъ грозной. И вотъ, въ послѣднее время, большая часть южныхъ штатовъ рѣшилась ввести у себя законъ о немедленномь выселеніи свободныхъ негровъ. Было постановлено, что всякій свободный негръ, не покинувшій къ извѣстному сроку территорію штата, будетъ обращенъ въ рабство. Такимъ образомъ многія тысячи людей, не совершившихъ никакого преступленія, были приговорены къ одному изъ тягчайшихъ наказаній — къ ссылкѣ. Притомъ же, изгнаніе это было обставлено самыми неблагопріятными условіями. Въ весьма короткій срокъ эмигрантъ долженъ былъ продать все свое имущество, котораго у него не хотѣли купить иначе, какъ за безцѣнокъ, и затѣмъ былъ принужденъ со всѣмъ своимъ семействомъ бѣжать черезъ сосѣдніе штаты, гдѣ его на каждомъ шагу могутъ остановить, какъ бродягу, или затравить дрессированными къ такой охотѣ собаками. Остановленный, какъ бѣглый невольникъ или какъ бродяга, эмигрантъ содержится нѣкоторое время въ тюрьмѣ, и затѣмъ продается съ аукціона, для покрытія издержекъ на его содержаніе въ этой тюрьмѣ. Продается онъ, конечно, вмѣстѣ съ своимъ семействомъ и притомъ такъ, какъ обыкновенно продаются негрскія семейства, т. е. въ разницу: отецъ въ однѣ руки, мать въ другія, хорошенькая дочь въ третьи, некрасивая въ четвертыя, и т. д. Такимъ образомъ значительная часть просвѣщенной, свободной Америки приняла законъ, по которому люди, не виноватые ни въ чемъ, подвергаются истязаніямъ, какихъ нельзя присудить и за величайшее преступленіе.
Такъ же поразительно обращеніе плантаторовъ съ массой бѣлаго населенія, съ «бѣлыми бѣдняками». Если бы эти люди достигли хотя сколько нибудь значительной степени развитія, они, пожалуй, подняли бы голосъ, захотѣли бы повернуть дѣло по-своему, выбрали бы настоящихъ представителей, заглушили бы наконецъ яростный ревъ плантаторовъ. Ясно, значитъ, что развитіе «бѣлыхъ бѣдняковъ» было бы пагубно, и что его надобно истребить въ самомъ зародышѣ. Плантаторы ни передъ чѣмъ не отступили для достиженія этой цѣли. Нѣтъ страны въ мірѣ, гдѣ бы ценсура доходила до такой строгости, какъ въ южныхъ штатахъ; и сверхъ того, она тамъ обставлена особенными, чрезвычайно любопытными формами. Револьверъ и ножъ являются всюду на первомъ планѣ. Съ револьверовъ слѣдитъ плантаторъ въ церкви за бесѣдой проповѣдника; съ револьверомъ разрываетъ онъ почтовый тюкъ и конфискуетъ «фанатическія» изданія. Человѣкъ, читающій запрещенный плантаторскимъ распоряженіемъ журналъ или книгу, находится въ большой опасности въ непродолжительномъ времени кончить дни свои на висѣлицѣ. Промышленная дѣятельность «бѣлыхъ бѣдняковъ» также стѣсняется всякими средствами. Плантаторы нанимаютъ ихъ на работу только въ крайнихъ случаяхъ, естественно, предпочитая даровой трудъ невольника. Старанія достойныхъ законодателей увѣнчались такимъ полнымъ успѣхомъ, что есть цѣлыя сотни тысячъ этихъ несчастныхъ, которыхъ состояніе ничуть не лучше невольничьяго, и которые дошли до послѣдней степени пауперизма. Невѣжество массы чернаго и бѣлаго населенія въ южныхъ штатахъ покажется невѣроятнымъ. Въ Сѣверной Каролинѣ, напримѣръ, считается совершенно безграмотныхъ людей:
Невольниковъ — 288,588.
Свободныхъ негровъ — 27,463.
Бѣлыхъ бѣдняковъ — 80,163.
Всего — 396,114.
Для большаго поясненія этой цифры прибавимъ, что въ свободномъ Массачусетсѣ не насчитываютъ и двухъ тысячъ безграмотныхъ. Въ томъ же штатѣ выписывается 8,154 экземпляра газеты New-York Tribune, и 1,058 экземпляровъ New-York Herald. Сѣверная Каролина выписываетъ всего 57 экземпляровъ первой и 44 второй. Но и эти немногіе экземпляры задерживаются на почтѣ. Книгопродавецъ, помѣстившій на своихъ полкахъ какую нибудь «проклятую аболиціонистскую мерзость», по всей вѣроятности былъ бы повѣшенъ или застрѣленъ, а товаръ его сожженъ рукою палача. Достаточно было бы для такой расправы, чтобы у него, напримѣръ, нашли поэму Купера, гдѣ помѣщаются слѣдующіе стихи:
I would noi have а slave to till my ground,
То carry me, to fan me while I sleep,
And tremble when I wake, for all the weallh
That sinews, bought and sold have ever earned.
No! dear as freedotn is, and in roy heart’s
Just estimation prized above all price,
I had much rather be myself the slave,
And wear the bonds than fasten item on him! (*)
(*) Не хочу, чтобы невольникъ пахалъ мою землю, возилъ меня, обмахивалъ меня вѣеромъ во время сна и дрожалъ передо мною, когда я проснусь. Не хочу этого даже за все богатство, когда либо выработанное невольничьими мышцами. Я цѣню свободу выше всего на свѣтѣ; но, какъ ни дорога она мнѣ, я предпочелъ бы самъ сдѣлаться невольникомъ, чѣмъ наложитъ оковы на другаго.
Такіе факты достаточно говорятъ сами за себя; но читатель легко пойметъ, что главныхъ результатовъ плантаторскихъ подвиговъ слѣдуетъ искать не въ отсутствіи всякой возможности чтенія, не въ простой безграмотноcти, а въ крайней возмутительной забитости, безсмысленности значительной части «бѣлыхъ бѣдняковъ». Есть между ними сотни тысячъ несчастныхъ, совершенно потерявшихъ сознаніе, способность къ какому бы то ни было труду, сдѣлавшихся безсмысленнымъ орудіемъ плантаторовъ. Понятно, что легко разжечь такую толпу, какъ легко подбить ее на какое угодно преступленіе. Плантаторамъ даже вовсе не нужно разоряться, чтобы возмутить праздный безнравственный сбродъ. Съ помощью магической угрозы, что фанатики-аболиціонисты хотятъ поставить бѣлыхъ въ положеніе худшее, чѣмъ положеніе негровъ, плантаторы могутъ весьма удобно выкидывать, напримѣръ, такія штуки. Одинъ ирландецъ, работавшій по найму въ одномъ изъ городовъ Южной Каролины, позволялъ себѣ неодобрительно отозваться о невольничьемъ трудѣ. О словахъ его тотчасъ же донесли кому слѣдуетъ; бѣдняка арестовали, и въ сопровожденіи огромной, ругавшейся толпы отвели его въ присутственное мѣсто. Двумъ неграмъ, которые вели его, было приказано вталкивать его во всѣ попадавшіяся по дорогѣ лужи и нечистоты. Въ присутственномъ мѣстѣ его раздѣли до-гола, и нанесли ему тридцать девять ударовъ, изъ которыхъ каждый оставлялъ на спинѣ глубокій кровавый рубецъ. Затѣмъ его съ ногъ до головы вымазали дегтемъ, обсыпали перьями и хлопкомъ, въ такомъ видѣ тотчасъ вывезли вонъ изъ штата. Нашлись журналы, которые съ торжествомъ разсказывали объ этомъ событія. И замѣтимъ, что это еще простая домашняя расправа. Въ политическомъ отношеніи, съ помощью той же развращенной, оскотиненной толпы бездомниковъ, плантаторы совершали подвиги, еще гораздо болѣе блистательные. Мы поговоримъ объ нихъ нѣсколько позднѣе, а теперь только спросимъ читателя, понялъ ли онъ, что такое знаменитая дикость американскихъ нравовъ, надъ которой у насъ такъ остроумно смѣются люди, желающіе доказать, что Сѣверо-Американскіе Штаты значительно отстали на пути прогресса. Револьверъ и ножъ, точно, въ ходу въ Америкѣ; но не у честныхъ и трудолюбивыхъ гражданъ, а у немногихъ свирѣпыхъ плантаторовъ, которые тяготѣютъ надъ несчастнымъ Югомъ, и, какъ безобразный паукъ, высасываютъ жизнь изъ благодатныхъ странъ, которыя захватили въ своя нечистыя разбойничьи руки. Событія, совершающіяся теперь въ Америкѣ, всего лучше могутъ доказать читателю, что масса тамошняго населенія съ негодованіемъ смотрятъ на эти ужасы и тяготится позорной язвой плантаторства, — язвой, которая пятнаетъ и сѣверные штаты, связанные съ Югомъ солидарностью, налагаемою государственнымъ единствомъ.
И изъ-за чего же бьются плантаторы? Мы охотно готовы допустить, что всякія человѣческія побужденія — справедливость, состраданіе, совѣсть — въ дѣлахъ практическихъ не должны имѣть голоса; что при рѣшеніи такихъ вопросовъ человѣкъ долженъ руководиться только однимъ побужденіемъ — личною выгодой. Но посмотримъ, имѣютъ ли плантаторы право сказать, что они извлекаютъ посредствомъ невольничества выгоды, хотя сколько нибудь сообразныя съ богатствомъ страны, доставшейся имъ въ удѣлъ. Сборъ хлопка въ южныхъ штатахъ въ весьма изобильномъ 1860 году простирался до 4-хъ милліоновъ тюковъ. Считая тюкъ въ 50 доллеровъ, это составитъ 200 милліоновъ. Сахару было въ томъ же году выработано 250 тысячъ гогегедовъ, что, по 17 долларовъ за каждый, составляетъ около 18 съ половиною милліоновъ; а, вмѣстѣ съ выручкой за хлопку 218,5000,000. Всю эту сумму можно счесть чистой прибылью, потому что незначительныя издержки на содержаніе невольниковъ съ избыткомъ покрываются выручкой съ разныхъ мелкихъ отраслей хозяйства и преимуществомъ даровой прислуги. Кромѣ того, эта сумма, и такъ уже весьма почтенная, пріобрѣтаетъ еще больше значенія потому, что распредѣляется между весьма незначительнымъ числомъ рабовладѣльцевъ. Вотъ главный любимый, задушевный аргументъ плантаторовъ; и на первый взглядъ онъ точно можетъ показаться достойнымъ вниманія. Но его значеніе исчезаетъ необыкновенно быстро, если сравнить цифру плантаторскаго дохода съ цифрами произведеній сѣверныхъ штатовъ. Относительное нищенство Юга выступитъ тогда во всей наготѣ.
Мы уже имѣли случай говорить о жалкомъ состояніи массы наго населенія. Мы видѣли ужасныя жилища негровъ, и замѣтили, что есть многія сотни тысячъ «бѣлыхъ бѣдняковъ», которыхъ благосостояніе находится на столько же низкой степени, какъ и благосостояніе негровъ. Такъ, гдѣ масса страдаетъ такой ужасной нищетой, общій видъ страны необходимо долженъ нести на себѣ печать этой нищеты. И въ самомъ дѣлѣ, проѣзжая по южнымъ штатамъ Америки, нельзя не быть пораженнымъ общей пустынностію страны и разореннымъ, обнищалымъ видомъ многихъ мѣстностей. Печальное состояніе всего, сдѣланнаго руками человѣка, дошло до такой степени, что придало жалкій видъ краю, который роскошью своей природы не уступаетъ никакой другой мѣстности земнаго шара. Но, сказавши объ разбросанности и крайней неудовлетворительности жилищъ и т. д., мы сказали еще далеко не все. Невольничій трудъ, независимо отъ своей непроизводительности, отличается еще тѣмъ, мало выгоднымъ свойствомъ, что устраняетъ возможность введенія машинъ и вообще усовершенствованныхъ методовъ хозяйства. Причина этого заключается, во-первыхъ, въ вредномъ вліяніи дароваго труда на способности и энергію плантаторовъ; а — во-вторыхъ въ естественномъ и похвальномъ желаніи невольниковъ — выработать для своихъ владыкъ въ данное время сколько возможно меньше. Это обстоятельство, вмѣстѣ съ истощающими свойствами хлопчатника, заставляетъ чрезвычайно многихъ плантаторовъ бросать свои первоначальныя заведенія и откочевывать далѣе на югъ или на западъ, для отысканія новыхъ мѣстъ подъ свои плантаціи. Поэтому въ южныхъ штатахъ взоръ путешественника безпрестанно встрѣчаетъ печальныя картины совершеннаго запустѣнья; брошенныхъ, разрушающихся жилищъ, заросшихъ дикими растеньями полей. Видъ этотъ тѣмъ печальнѣе дѣйствуетъ на душу, что знаешь, какъ немного было бы нужно искусства и усилій, чтобы жатва воздавала сторицею, брошенное въ благодатную землю зерно. Вотъ по этому поводу слова алабамскаго гражданина и самовидца, т. е. личности, которую нельзя заподозрить въ умышленномъ преувеличеніи зла:
«Въ первоначально-заселенныхъ мѣстностяхъ Алабамы и моего роднаго Мадисонскаго графства», говоритъ онъ: «я къ величайшему своему огорченію, могъ бы показать вамъ много печальныхъ памятниковъ неискусной воздѣлки хлопчатника. Наши мелкіе плантаторы, высосавъ лучшіе соки почвы, отправляются затѣмъ далѣе на югъ или западъ, отыскивая незанятыя еще полосы дѣвственной земли, которую принимаются разорять подобнымъ же образомъ. Въ 1825 г. въ Мадисонскомъ графствѣ считалось до трехъ тысячъ вотирующихъ голосовъ. Теперь ихъ тамъ всего 2300. При проѣздѣ черезъ этотъ край вашему взору безпрестанно будутъ представляться фермы, нѣкогда богатыя, а теперь брошенныя и разрушающіяся. Вы увидите поля, нѣкогда плодородныя, а теперь заглушенныя дрянными травами; увидите стѣны селеній, когда-то цвѣтущихъ, теперь покрытыми мхомъ запустѣнья. Увы! страна, еще младенчески-юная, гдѣ пятьдесятъ лѣтъ тому назадъ ни одно дерево, еще не падало подъ ударами топора, — страна эта теперь обнаруживаетъ печальные признаки одряхлѣнья, которые мы видимъ въ Вигиніи и обѣихъ Каролинахъ.»
«Можно ли», спрашиваетъ Эбботтъ; «найдти въ Нью-Йоркѣ, въ Массачучетсѣ, въ Конектикутѣ хотя что нибудь похожее на эту, печальную картину? Массачусетсъ занимаетъ пространства, сравнительно холодныя, безплодныя; а между тѣмъ онъ, послѣ Южной Каролины, кажется прекрасно воздѣланнымъ садомъ. Дѣятельные города, прекрасныя селенія, живописныя виллы и загородные дома, построенные со всѣми удобствами новѣйшей архитектуры, — однимъ словомъ, самыя разнообразныя воплощенія духа промышленности или предпріимчивости безпрестанно встрѣчаются путешественнику. Въ одномъ Массачусетсѣ больше книжныхъ лавокъ, чѣмъ на всемъ пространствѣ южныхъ штатовъ. По ценсу 1850 г. все бѣлое населеніе Южной Каролины простиралось до 274,563 чел., что составляетъ менѣе трети населенія одного города Нью-Йорка. И сверхъ того цѣлая половина этого слабаго населенія находится въ состояніи скотскаго невѣжества и совершенной нищеты. Да проститъ намъ читатель маленькое отступленіе. Въ тѣхъ рѣдкихъ случаяхъ, когда кто нибудь у насъ берется защищать развитіе и богатство Сѣверо-Американскихъ Штатовъ, и позволяетъ себѣ робко замѣтить, что причина этого благоденствія можетъ-быть заключается въ свободныхъ, не стѣсняющихъ личности, учрежденіяхъ — въ этихъ случаяхъ, говорю я, ему презрительно отвѣчаютъ, что это вздоръ; что причина тутъ вовсе не та; что Союзъ развился такъ блистательно только потому, что американскіе поселенцы были люди особенной расы, и потому, что они имѣли возможность неопредѣленно распространятъ свою территорію. Въ европейскихъ государствахъ масса населенія не можетъ быть сравнена съ этими передовыми личностями англо-саксонской расы, и еще меньше можетъ пользоваться преимуществомъ безграничной территоріи. Сверхъ того, пресловутыя учрежденія Союза привели къ ужасамъ револьвернаго самоуправства, и это одно уже налагаетъ на Америку такое пятно, которое затмѣваетъ все, что можно сказать въ ея пользу. Мы не преклоняемся передъ общественными началами Америки; они не составляютъ для насъ идеала; мы не находимъ его въ личности американца; но, не смотря на это, мы все таки позволимъ себѣ возразить на это положеніе.
Мы уже имѣли случай показать читателю, какъ мало повинна масса американскаго населенія въ той крови, которая льется изъ подъ ножа и револьвера плантаторовъ. Можно положительно сказать, что наше, не пришедшее еще къ полному сознанью правъ человѣческихъ, сердце не можетъ даже понять всей гнусности, всей возмутительности такихъ поступковъ, съ такою полнотою и ясностью, какъ понимаетъ кто сердце амермканскаго гражданина. Свободныхъ гражданъ Союза въ этомъ отношеніи можно упрекнутъ только въ томъ, что они, отъ излишняго уваженія къ своей конституціи, такъ долго допускали подобные ужасы. Столько же мало основательно мнѣніе, будто обширность территоріи, особенное развитіе поселенцевъ были исключительными виновниками благоденствія Америки. Допуская важность обоихъ этихъ условій, допуская даже несуществавшее, трансцендентальное развитіе первоначальныхъ и вновь прибывающихъ американскихъ колонистовъ, — мы все-таки не видимъ, чтобы изъ этого можно было вывести вышеприведенное заключеніе. Вѣдь южные штаты населялись тѣми же трансцендентально развитыми людьми; вѣдь ихъ территорія также обширна и гораздо болѣе богата: отчего же тамъ такъ жалокъ человѣкъ? — отчего онъ нищъ, слабъ, лѣнивъ, безграмотенъ? И сверхъ того, пора оставить раболѣпное поклоненіе передъ геніемъ той или другой расы. Англо-саксонская порода теперь, точно, обладаетъ блестящими свойствами, но это потому, что она давно пользуется учрежденіями, которыя, при всемъ своемъ грубомъ несовершенствѣ, далеко превосходятъ учрежденія большей части континентальныхъ государствъ. По мѣрѣ улучшенія учрежденій развиваются и породы людей, и какъ весьма удовлетворительное доказательство этой критики, можно привести хоть бы тотъ фактъ, что теперь въ нѣкоторыхъ мѣстностяхъ Союза чуть ли не цѣлая половина населенія состоитъ изъ чистыхъ нѣмцевъ.
Но вернемся къ сравненію невольничьихъ штатовъ съ свободными. Среднія цѣнность земли въ Южной Каролинѣ, въ 1854 году, не доходила до полутора долларовъ за акръ. Граждане этого роскошно одареннаго отъ природы штата, не смотря на помощь 288,449 невольниковъ, могли выработывать ежегодно не болѣе, чѣмъ на 9 милліон. доллеровъ; между тѣмъ какъ сумма, ежегодно выработываемая въ Массачусетсѣ, доходитъ до 288 милліоновъ. Цѣнность земледѣльческаго и промышленнаго капитала въ Массачусетсѣ составляетъ болѣе 112 милліоновъ. Сѣверная Каролина въ шесть разъ обширнѣе; а между тѣмъ тамъ эта цифра не доходитъ до 73 милліоновъ. Цѣнность поземельной и движимой собственности въ Массачусетсѣ доходитъ до 600 милліоновъ, — въ Сѣверной Каролинѣ всего до 230, хотя въ эту цифру введена рыночная стоимость 288,000 милліоновъ. Массачусетсъ могъ бы купить всю Сѣверную Каролину, и у него остался бы еще значительный капиталъ для веденія работъ свободнымъ трудомъ, который скоро съ избыткомъ вознаградилъ бы его за издержку. Mассачусетсъ вывезъ въ 1855 году болѣе, чѣмъ на 28 милліоновъ доллеровъ, и ввезъ болѣе, чѣмъ на 45 милліономъ. Въ Сѣверной Каролинѣ первая цифра составляетъ всего 500,000 фунтовъ; — вторая — 300,000. Въ Массачусетсѣ считается 1285 миль желѣзной дороги; въ Сѣверной Каролинѣ, въ шестъ разъ болѣе обширной, линіи желѣзныхъ дорогъ составляютъ всего 612 миль. Цѣнность земли въ Сѣверной Каролинѣ составляетъ всего, среднимъ числомъ 3,06 доллера. Въ Нью-Йоркскомъ штатѣ цифра эта возрастетъ до 36,97. Между тѣмъ Сѣверная Каролина ни въ какомъ отношеніи ему не уступаетъ; и нѣтъ причины, по которой земля тамъ должна бы была быть дешевле. Помноживъ количество акровъ земли въ Сѣверной Каролинѣ на разность между 36,97 и 3,06, получимъ цифру потери, которую этотъ штатъ терпитъ отъ невольничества:
32,450,560 (акровъ)
X 33,91 дастъ намъ
398,499 доллеровъ.
Итакъ, вотъ вознагражденіе, вотъ премія, которой можно ждать за обращеніе невольничьей земли Сѣверной Каролины въ свободную землю. Если даже вычтемъ изъ этой суммы рыночную стоимость 288,600 негровъ (400 доллеровъ за каждаго), — такъ и это понизитъ нашъ барышъ всего только 116 милліонами доллеровъ. Рабовладѣльцевъ въ Сѣверной Каролинѣ всего 28,303; остальное населеніе доходитъ до 840, 735. Неужели можно, не возмущаясь, обрекать всю эту массу на ту ужасную степень разоренія и бѣдности, которую мы сейчасъ изобразили. Можно ли жертвовать милліономъ людей для немногихъ тысячъ; можно ли какими бы то ни было картинами увеличить ужасъ, возбуждаемый этими цифрами?
„Прекрасно; положимъ, что нельзя; положимъ, что все это точно очень возмутительно, но только вѣдь оно все же ничего не доказываетъ“, скажетъ намъ тутъ внимательный читатель. „Вѣдь мы съ вами о рѣшили, что не прилично требовать отъ людей отреченія отъ собственныхъ выгодъ; а все, что вы сказали, нисколько не доказываетъ, чтобы невольничество было невыгодно для плантаторовъ. Воровство невыгодно для обокраденнаго; но можетъ быть весьма выгодно для ловкаго вора. Нѣтъ, вы мнѣ докажите, что воръ въ убыткѣ, что ему было бы выгоднѣе заняться другимъ ремесломъ, и тогда я съ ними соглашусь“. Хорошо, если бы такъ, потому что доказать это совсѣмъ не трудно. По собственной оцѣнкѣ рабовладѣльцамъ Сѣверной Каролины, невольники ихъ стоятъ, круглымъ числомъ, 120 милліоновъ доллеровъ. Количество земли, принадлежащей плантаторамъ, составляетъ около 14 милліоновъ акровъ. Помноживъ это число на извѣстную намъ разность 33,91, получимъ 474 милліона. Вычтя отсюда цѣнность невольниковъ, увидимъ, что эманципація доставила бы плантаторамъ громадный барышъ въ 354 милліона доллеровъ. „Прекрасная цифра“, скажутъ намъ на это; но вѣдь она относится къ отдаленному будущему; а сначала? а въ первое время? Вѣдь мы станемъ нищими». Полно, такъ ли? Отчего же васъ должна постигнуть такая печальная участь? Вѣдь отъ васъ не требуютъ ничего особеннаго; вѣдь хотятъ только, чтобы вы начали платить жалованье своимъ рабочимъ, чтобы вы перестали составлять такую возмутительную дисгармонію съ цѣлымъ образованнымъ міромъ, на равенство съ которымъ вы такъ гордо претендуете. Вѣдь подъ условіемъ свободнаго труда и многіе бѣдняки обогащаются; а вы съ вашими огромными матеріальными средствами должны разориться? Вѣдь вокругъ васъ ничего не перемѣнится; у васъ ничего не отнимутъ. Вашъ домъ останется на прежнемъ своемъ мѣстѣ, поля не лишатся своей производительной силы; хижины вашихъ бывшихъ рабовъ по прежнему будутъ стоять рядомъ съ ними. Разница будетъ только въ томъ, что ихъ станутъ вызывать на работу деньгами, а не палкой; но эта издержка съ избыткомъ окупится плодовитостью свободнаго труда. Невольникъ трудится неохотно, старается сдѣлать какъ можно меньше, портитъ всѣ машины. Но вѣдь объ этомъ мы уже говорили, и нѣтъ причины повторять нашихъ словъ. Прибавимъ только, что даже въ случаѣ неимѣнья незначительной суммы, необходимой для веденія работъ въ теченіе перваго года, всякій плантаторъ, конечно, безъ затрудненія могъ бы помочь себѣ соотвѣтствующимъ займомъ. Заемъ, заключенный для такой цѣли, благотворенъ по своимъ послѣдствіямъ и не имѣетъ ничего общаго съ мотовствомъ.
Покончивъ съ главнымъ плантаторскимъ аргументомъ, обратимся къ остальнымъ матеріальнымъ и нравственнымъ доводомъ, которыми рабовладѣльцы стараются поддержать свои такъ-называемыя права. Нельзя не сознаться, что всѣ эти доводы нелѣпы и главнымъ образомъ основаны на лжи. Дѣйствительно, плантаторы говорятъ, что бѣлые въ жаркомъ южномъ климатѣ не могутъ работать, а освобожденные негры не станутъ, и сверхъ того перерѣжутъ своихъ бывшихъ господъ. Почтенныхъ плантаторовъ нужно бы спросить, какого цвѣта кожа нѣмцевъ и ирландцевъ, такъ усердно трудящихся на раскаленной пристани Новаго Орлеана, или на набережныхъ Мобиле. Имъ бы нужно было показать роскошныя хлопчато-бумажныя поля Техаса, и попросить ихъ замѣтить, что поля эти воздѣланы исключительно свободнымъ бѣлымъ трудомъ. И затѣмъ, для вящшаго ихъ поученія, имъ можно бы было сообщить еще слѣдующіе факты.
1) На Югѣ въ настоящее время считается болѣе милліона свободныхъ бѣлыхъ земледѣльцевъ, и они вовсе не находятъ, чтобы такъ было труднѣе работать, чѣмъ на Сѣверѣ. Наблюденіе показываетъ, что случаи солнечныхъ ударовъ (coupe de soleil) на Сѣверѣ болѣе часты чѣмъ на Югѣ. Въ Минѣ (Maine) термометръ подымается выше, чѣмъ гъ Южной Каролинѣ. Болѣе умѣренный жаръ Юга продолжительнѣе; вотъ и все. Работа подъ открытымъ солнцемъ никогда не бываетъ тамъ такъ опасна, какъ у васъ, въ жаркіе августовскіе дни.
2) Ценсъ покалываетъ, что въ Алабамѣ теперь находится 67,000 бѣлыхъ земледѣльцевъ; въ Миссиссипи 55,000, въ Техасѣ 47,000. И всѣ эти люди не жалуются на нестерпимый жаръ.
3) Климатъ Юга есть климатъ южной Европы, гдѣ никому никогда не приходило въ голову жаловаться на будто и позволяющій работать — жаръ.
Въ подтвержденіе этихъ истинъ, Эбботтъ приводитъ много свидѣтельствъ, сообщаемыхъ лицами, живущими на Югѣ и достойными полнаго довѣрія. Не перебираемъ ихъ краткости ради, и скажемъ прямо, что всѣ они подтверждаютъ успѣшность бѣлаго труда въ самыхъ жаркихъ мѣстностяхъ Юга и даже въ городахъ, гдѣ раскаленныя строенія увеличиваютъ жаръ. На основаніи этихъ свидѣтельствъ, можно даже утвердительно сказать, что даже въ самыхъ жаркихъ мѣстахъ трудъ бѣлыхъ вообще производительнѣе, чѣмъ трудъ негровъ, въ ихъ теперешнемъ состояніи. Что же касается до обвиненія" будто освобожденные негры на станутъ работать, то это, конечно можетъ произвести только человѣкъ, одаренный крайнимъ безстыдствомъ, или совершенно незнающій дѣла. Не пускаясь для опроверженія этой лжи ни въ какія теоретическія разсужденія, приведемъ только два факта, которые пояснятъ дѣло гораздо лучше, чѣмъ бы мы могли это сдѣлать.
Въ декабрѣ 1859 года, плантаторы Георгіи подали законодательной палатѣ этого штата просьбу, изъ которой мы приведемъ слѣдующій отрывокъ: «Имѣемъ честь обратить вниманіе ваше на важное зло, проистекающее изъ позволенія невольникамъ наниматься, жить отдѣльно отъ своихъ господъ, владѣть и промышлять всякаго рода экипажами и вагонами, подряжаться на поставку произведеній своей промышленности. Мы усиленно просимъ объ изданіи закона, запрещающаго всѣмъ безъ исключенія неграмъ селиться вдалекѣ отъ своихъ Господъ, подряжаться на постройки или всякія другія работы и вообще заниматься чѣмъ бы то ни было, иначе, какъ по непосредственному распоряженію своихъ владѣльцевъ или бѣлыхъ людей, которымъ будутъ отданы въ наемъ; просимъ закона, запрещающаго также всякому негру владѣть какимъ бы то ни было общественнымъ экипажемъ, равно какъ и управлять имъ для собственныхъ выгодъ, даже и въ томъ случаѣ, если бы ему отдавалась только часть выручки».
Извѣстно, на какихъ условіяхъ рабовладѣльцы позволяютъ своимъ невольникамъ предаваться самостоятельной дѣятельности. Извѣстно, что невольникъ платитъ господину двѣ трети и даже больше своей выручки. И между тѣмъ, даже при этихъ тягостныхъ условіяхъ, негры бросаются на отдѣльныя занятія съ такимъ усердіемъ, работаютъ съ такой неутомимой энергіей, что плантаторы начинаютъ опасаться ихъ успѣховъ, и считаютъ необходимымъ оградить себя отъ этой опасности всего силою безпощаднаго закона. Нѣтъ людей, противъ которыхъ издаются подобные законы, нельзя упрекать въ лѣности, въ томъ, что они не станутъ работать иначе, какъ изъ-подъ палки. Этотъ законъ останется вѣчнымъ несмываемымъ пятомъ на всѣхъ, кто такъ, или иначе подавалъ плантаторству руку и вѣчнымъ оправданіемъ несчастныхъ, которые подъ ихъ игомъ потеряли образъ человѣческій и всѣ человѣческія способности.
Но есть другой фактъ, доказывающій, коли хотите, еще болѣе убѣдительно всю наглость обвиненій, возводимыхъ плантаторами на невольниковъ, фактъ этотъ — уничтоженіе невольничества въ англійскихъ колоніяхъ. Онъ чрезвычайно важенъ еще и потому, что опровергаетъ столько же низкое обвиненіе, будто освобожденные негры необходимо перерѣжутъ своихъ господъ. Конечно, для уничтоженія этой нелѣпой мысли достаточно самой ничтожной искры здраваго смысла; стоитъ только подумать, что плантаторы имѣютъ на своей сторонѣ моральное превосходство, оружіе, армію, флотъ, арсеналы, магазины — и могутъ все кто обратить противъ неорганизованной и безоружной толпы. Но, повторяемъ еще разъ, факты будутъ краснорѣчивѣе насъ. Въ англійской Вестъ-Индіи считалось, лѣтъ тридцать тому назадъ, около 800,000 невольниковъ, находившихся на послѣдней степени нравственнаго униженія, и имѣвшихъ достаточное количество причинъ ненавидѣть своихъ владѣльцевъ. А между тѣмъ, когда въ ночь на 1 августа 1834 года эти люди получили свободу, то переворотъ произошелъ самымъ спокойнымъ образомъ. Не было нанесено ни одного удара, ни одного оскорбленія, не было пролито ни одной капли крови. Мало того, радость освобожденныхъ выразилась не въ шумныхъ сценахъ восторга, а въ тихомъ, молитвенномъ благоговѣньи. Вотъ, напримѣръ, какъ описываютъ моментъ освобожденія на Антигоѣ. «Вечеромъ 31 іюля толпы негровъ-невольниковъ въ самыхъ лучшихъ своихъ одеждахъ стали собираться къ своимъ церквямъ» Обширная С.-Джонская церковь скоро вся наполнилась ожидающими свободы, и они провели послѣдніе часы рабства въ пѣніи духовныхъ гимновъ. Когда приблизилась полночь, пасторъ предложилъ собранью, при первомъ ударѣ часовъ, пасть на колѣни, и въ этомъ униженномъ положеніи принять драгоцѣнный даръ свободы. Невольники единодушно повиновались его голосу, и на колѣняхъ, въ глубокомъ безмолвіи, прослушали двѣнадцать медленныхъ ударовъ часа освобожденія. Когда замолкъ послѣдній ударъ, все на минуту предались выраженію неудержимаго восторга. Начались обниманія, полились слезы; родные, знакомые, шумно поздравляли другъ друга; всѣ восторженно благодарили Бога и простирали къ небу освобожденныя руки свои. Но эти бурныя проявленія радости были непродолжительны; нѣсколько минутъ спустя снова началось пѣнье псалмовъ, и остальная часть ночи была проведена въ чтеніи библіи и въ слушаніи проповѣди миссіонеровъ, пояснявшихъ неграми истинный смыслъ данной имъ свободы и важность трудолюбія и повиновенія законамъ". И подобныя же сцены происходили на всемъ пространствѣ англійской Вестъ-Индіи. По этому поводу считаемъ полезнымъ напомнить читателю, помѣщенную въ февральской книжкѣ «Современника» за прошлый годъ, статейку, подъ заглавіемъ: «Лѣность грубаго простонародья». Въ ней съ достаточною подробностью изложены факты, относящіеся къ эманципаціи вестъ-индскихъ негровъ, и въ особенности послѣдствія этой спасительной мѣры. Тамъ же, въ настоящемъ свѣтѣ, выставленъ фактъ разоренія нѣкоторыхъ плантаторовъ и объяснены настоящія причины этого факта. Всѣ, видавшіе англійскую Вестъ-Индію во времена невольничества и имѣвшіе случай взглянуть на все въ послѣднее время, согласно свидѣтельствуютъ о невѣроятномъ развитіи матеріальныхъ и нравственныхъ силъ этого края съ 1834 года. А между тѣмъ Вестъ-Индія испытала въ этотъ періодъ времени многіе тяжелые удары, не имѣвшіе ничего общаго съ эманципаціей. Но еще разъ предлагаемъ читателю, заинтересованному этимъ вопросомъ, заглянуть въ названную вами статью.
Когда плантаторамъ приходится въ разговорѣ уступить силѣ фактовъ и логики, то они, для защиты своего дѣла, хватаются еще за слѣдующій якорь спасенія. Они говорятъ, что знаменитые учредители Союза допустили рабство и, значитъ, одобряли его; такъ какъ, въ противномъ случаѣ, они безъ сомнѣнія приняли бы мѣры къ его унитоженію. Слова эти такая же низкая клевета, какъ и тѣ, которыми плантаторы стараются позорилъ природу негровъ. Эбботтъ приводитъ много отрывковъ изъ сочиненій и писемъ знаменитыхъ основателей американской свободы, и всѣ они блистательно опровергнутъ гнусное обвиненіе. Не только ни одинъ изъ этихъ людей не защищаетъ невольничества, но, напротивъ, они о немъ выражаются точно такъ же, какъ нынѣшніе аболиціонисты, — и плантаторы, при малѣйшей консеквентности, должны бы были примѣнить къ нимъ, теперь такъ щедро раздаваемыя, названія «фанатиковъ» «поджигатей» проклятыхъ черныхъ «республиканцевъ», враговъ Юга и т. п. Приводимъ здѣсь только мнѣнія Вашингтона и Джефферсона. 12-го апрѣля 1786 года Вашингтонъ писалъ Роберту Моррису: «Могу только сказать вамъ, что нѣтъ на свѣтѣ человѣка, который искреннѣй меня желалъ бы видѣть осуществленіе плана объ уничтоженіи (abolition) невольничества.» 5-го апрѣля 1788 года, въ письмѣ въ Лафайету, написанному по поводу эманципаціоннаго плана, который тотъ представилъ, — мы видимъ слова: «Я буду счастливъ присоединиться къ вамъ въ этомъ похвальномъ дѣлѣ.» Итакъ Вашингтонъ — аболиціонистъ, — Вашингтовъ самъ употреблялъ это слово! Чувства Джефферсена выражены еще гораздо яснѣе. Онъ написалъ манифестъ американской свободы, декларацію о независимости, а мы находимъ въ ней слѣдующія слова:
«Всѣ люди одарены Творцовъ извѣстными неотъемлемыми правами и, въ томъ числѣ, правомъ жизни, свободы и дѣятельнаго стремленія къ счастью.»
Можетъ ли быть какое нибудь сомнѣніе насчетъ смысла этихъ словъ? можно ли хоть одно мгновеніе думать, что, писавши ихъ, великій американскій демократъ предавался размышленіямъ объ оттѣнкахъ кожи и болѣе или менѣе искуственномъ раздѣленіи человѣческихъ породъ? Можно ли думать, чтобы Джефферсонъ согласился на слѣдующее измѣненіе своихъ словъ:
«Всѣ люди кавказской крови, т. е. люди съ бѣлой кожей, прямыми волосами и мало развитой пяткой, одарены Творцомъ извѣстными неотъемлемыми правами и, въ томъ числѣ, правомъ жизни, свободы и дѣятельнаго стремленія къ счастью.»
Нелѣпость этого предположенія ясна до излишества; но мы можемъ еще прибавить, что Джефферсонъ во всю жизнь свою не написалъ ни одной строчки, которая бы противорѣчила его стремленію ко всеобщей свободѣ. Вотъ, напримѣръ, слова его:
«Сношенія между владѣльцемъ и невольниковъ необходимо приводитъ, съ одной стороны, къ безпрестанному проявленію самыхъ буйныхъ страстей и самаго безпощаднаго эгоизма, а съ другой — къ унизительной и растлѣвающей подчиненности»… «И какого презрѣнія достойны государственные люди, позволяющіе половинѣ гражданъ попирать священныя права другой, обращающіе первыхъ въ свирѣпыхъ деспотовъ, а вторыхъ — въ озлобленныхъ враговъ. Рабство въ однихъ уничтожаетъ нравственность; въ другихъ — любовь къ родинѣ; потому что если рабъ можетъ любить какую нибудь страну, такъ ужь во всякомъ случаѣ не ту, гдѣ онъ обреченъ трудиться для другаго, гдѣ онъ долженъ своимъ же трудомъ, собственными руками губить въ себѣ человѣчность, и передавать свою жалкую участь порождаемымъ имъ поколѣніямъ.»
Въ другомъ мѣстѣ Джефферсонъ говоритъ:
«Надѣемся, что всемогущій Промыслъ уже готовитъ средства освобожденію нашихъ братьевъ. Когда исполнится мѣра ихъ страданія, когда ихъ стоны темнымъ облакомъ донесутся до неба, тогда на защиту ихъ поднимется рука правосуднаго Бога. Въ книгѣ судебъ, тверже, чѣмъ что бы то ни было другое, уже вписанъ приговоръ объ освобожденіи этихъ людей.»
Нѣтъ, въ виду такихъ словъ, плантаторамъ нельзя не признаться, что Джефферсонъ — главный руководитель людей, которыхъ они теперь называютъ фанатиками и поджигателями: нельзя не признаться, что его сочиненія должны быть задержаны на границѣ Юга; нельзя наконецъ не согласиться, что явись онъ теперь самъ въ любомъ изъ южныхъ штатовъ, то, безъ всякаго сомнѣнія, подвергся бы всѣмъ ужасамъ плантаторскаго самоуправства.
«Но, говорятъ наконецъ защитники рабовладѣнія: какое же вамъ до насъ дѣло; изъ-за чего вы бьетесь? Положимъ, что мы поступаемъ безсовѣстно; положимъ, что мы разоряемъ край нашъ и даже самихъ себя; положимъ, что статистическія цифры говорятъ, что одинъ Нью-Йоркскій штатъ могъ бы купить всю собственность Арканзаса, Делавара, Флориды, Мериланда, Миссури, Миссиссипи, Тенесси, Техаса и Колумбіи, — положимъ, что во всѣхъ возможныхъ отношеніяхъ мы неправы; но, опять-таки, какое Сѣверу до васъ дѣло? Вѣдь мы его не трогаемъ, и отъ него требуемъ только, чтобы онъ не вмѣшивался въ наши дѣла. — Во-первыхъ, это неправда; Сѣверъ подвергался со стороны Юга многимъ тяжелымъ оскорбленіямъ; и отъ него требуютъ гораздо больше, чѣмъ невмѣшательства; отъ него требуютъ поддержки, помощи. Когда, выведенный изъ терпѣнья безчеловѣчными страданьями; невольникъ бѣжитъ отъ васъ, вы требуете чтобы мы помогли вамъ задержать его. Вамъ извѣстны почти непреодолимыя препятствія, съ которыми бѣгство негровъ сопряжено. Бѣгутъ матери съ дѣтьми, бѣгутъ бѣдняки, истомленные истязаніями. Имъ нигдѣ нѣтъ пристанища, нигдѣ нѣтъ спокойнаго отдыха; скрываясь въ лѣсахъ, они борятся съ голодомъ; зимою мерзнутъ отъ холода. Страданія ихъ такъ велики, что многіе погибнутъ на пути; и когда, несмотря на все это, несмотря на погоню, несмотря на собакъ, воспитанныхъ вами по вашему подобію, невольникъ добѣжитъ до свободнаго штата, — вы требуете, чтобы мы присоединились къ вамъ и вашимъ собакамъ, чтобы мы наложили руку на этого несчастнаго, невиноватаго ни въ какомъ преступленіи, ищущаго только свободы. И до сихъ поръ мы, къ вѣчному стыду своему, исполняли ваши требованія, ловили вамъ бѣгавшихъ отъ васъ невольниковъ. Да, къ вѣчному стыду нашему, только подъ флагомъ Англіи находилъ бѣглецъ убѣжище, и мы смиренно должны были принимать отъ нея съ презрѣніемъ брошенный намъ урокъ любви къ ближнему и къ свободѣ. Мы передъ цѣлымъ міромъ несли отвѣтственность за ваши злодѣянія; насъ дразнили словами: „свободная, просвѣщенная Америка“; — намъ надоѣла эта роль, надоѣло отвѣчать за поступки, въ которыхъ мы не принимали участія. Послѣ столькихъ лѣтъ колебаній, намъ пора повиноваться давнишнему голосу совѣсти, который требуетъ отъ насъ прекращенія возмутительнаго положенія дѣлъ».
Передавъ такимъ образомъ читателю взглядъ Эбботта на вмѣшательство Сѣверныхъ штатовъ въ дѣла Юга, и, въ значительной степени, даже самую манеру выраженія его объ этомъ предметѣ, приступивъ затѣмъ къ почти подстрочному переводу той части его книги, гдѣ онъ говоритъ объ оскорбительныхъ выходкахъ плантаторовъ противъ Сѣвера. Эбботтъ имѣетъ въ виду доказать, что южные джентльмены не только не были обижаемы Сѣверомъ, но напротивъ сами постоянно нападали на него самымъ наглымъ образомъ. Вотъ его аргументы, мѣстами нѣсколько сокращенныя нами.
1) Рабовладѣльцы требуютъ, чтобы мы имъ позволяли, при посѣщеніи нашихъ штатовъ, привозить съ собою невольниковъ и держать ихъ у насъ неопредѣленное время. Вмѣстѣ съ тѣмъ они требуютъ, чтобы мы исказили свои законы, такъ чтобы дать имъ возможность съ полной энергіей выжимать изъ невольниковъ все количество дароваго труда, къ какому онъ способенъ, они хотятъ, на сколько это ихъ касается, ввести къ намъ невольничій кодексъ, оскорбляющій всѣ наши чувства и совершенно противны духу нашего законодательства. И за отказъ нашъ въ согласіи на требованіе, которое всякій нашелъ бы безумнымъ относительно Англіи или Франціи, южные джентльмены позорятъ насъ грубѣйшими словами, какія можно отыскать въ нашемъ языкѣ.
2) Если сѣверный житель рѣшитъ путешествовать на Югъ, имѣя при себѣ свободнаго темнокожаго слугу, этотъ слуга немедленно арестуется вами и содержится въ тюрьмѣ вплоть до выѣзда его хозяина изъ штата. Если на кораблѣ, посланномъ на Югъ, окажется темнокожій матросъ, поваръ, кто нибудь — вы точно также лишаете насъ его услугъ, сажаете его въ тюрьму, и держите тамъ вплоть до отплытія корабля. Такимъ образомъ вы требуете права введенія рабовладѣльческаго законодательства на Сѣверѣ, и не позволяете намъ пользоваться у васъ нашими свободными учрежденіями. И вотъ позорный аргументъ, на который вы ссылаетесь: «если невольники наши увилдятъ, что вы платите жалованье своимъ слугамъ, то имъ покажется непріятно работать даромъ, и они также потребуютъ платы.»
3) Наскучивъ неудобствомъ насильственной разлуки съ прислугой и сажаніемъ ея въ тюрьму, Массачусетсъ отправилъ въ Южную Каролину одного изъ достойнѣйшихъ своихъ гражданъ, съ порученіемъ спросить самымъ дружескимъ образомъ: нѣтъ ли какой нибудь возможности хотя отчасти устранить зло. Посольство имѣло характеръ самый миролюбивый, всего менѣе угрожающій: ѣхалъ безоружный посланникъ съ своею дочерью.
Но едва только онъ прибылъ, какъ подвергся грубѣйшимъ оскорбленіямъ, которымъ трудно отыскать что нибудь подобное въ исторіи. Толпа джентльменовъ высшаго сословія, предводительствуя стаями «бѣлыхъ бѣдняковъ» окружила его съ дикими криками, грозила ему дегтемъ и перьями, и только поспѣшное бѣгство спасло посланника отъ всѣхъ ужасовъ самоуправства. Нѣтъ народа въ Европѣ, который бы не счелъ подобнаго поступка достаточнымъ поводомъ къ войнѣ.
Въ недавнее время вы приняли новый принципъ, который назвали «верховнымъ правомъ поселенцевъ» (Squatter Sovereignty). На основаніи этого принципа, поселенцы новой территоріи имѣютъ право установить у себя свободное или невольничье законодательство. Когда мы замѣтили, что въ Канзасѣ значительное большинство стало склоняться на сторону свободы, то вы собрали весь сбродъ, бездѣльничающій на улицахъ Миссури, вооружили его ножми, ружьями, палками и револьверами и сказавъ ему рѣчь, поощряемую къ пренебреженію всѣхъ законовъ, къ вынужденію согласія силою оружья, къ подавленью всего, что несогласно съ интересами рабовладѣльцевъ, — ворвались съ этой буйной шайкой въ Канзасъ, и путемъ самаго звѣрскаго насилія — утвердили тамъ свое возмутительное законодательство. Про попытку Броуна вы много кричали; а такого рода поступки считаете законными. Можно ли однако сравнивать ихъ?
По поводу канзаскихъ дѣлъ въ Вашингтонскомъ сенатѣ происходили жаркія пренія. Сенаторъ Сёммеръ произнесъ по этому случаю рѣчь, гдѣ разсказалъ съ строжайшею точностью весь ходъ тамошнихъ событій. Рѣчь эта, сверхъ того, очевидно не нарушали парламентскихъ приличій, потому что ораторъ, при произнесеніи ея, ни разу не былъ остановленъ.
Рабовладѣльцы тѣмъ не менѣе пришли отъ нея въ совершенную ярость. Успѣвъ уничтожить свободу печати и слова въ Колизеѣ, они рѣшились привести къ молчанію и всѣхъ свободномыслящихъ людей въ сенатѣ союзныхъ штатовъ. Доводовъ массачусетскаго сенатора нельзя было опровергнуть. Оставалась, значитъ вразумить его палкой.
Г. Престонъ Брунсъ, представитель Южной Каролины, вооруженный палкой и револьверомъ, прокрался въ заду засѣданій сената, имѣя при себѣ союзника на случай успѣшнаго сопротивленія жертвы. Сёмнеръ, ни подозрѣвая опасности, писалъ за своей конторкой, при чемъ ноги его были протянуты такъ, что ему трудно было быстро подняться. Г. Бруксъ, мужчина болѣе, чѣмъ шести футовъ роста, и чрезвычайно сильный, осторожно подкрался къ нему сзади и гуттаперчевой падкой, которая по своей толстотѣ и тяжести могла быть названа смертоноснымъ орудіемъ, сталъ бить его по головѣ со всей энергіей своихъ геркулесовскихъ мышцъ. Застигнутый врасплохъ, и ошеломленный страшными ударами, Сёмнеръ напрасно старался подняться, и убійца продолжалъ истязаніе, пока не отдѣлилась кожа отъ костей, и кровь не полила широкою струею. При пятнадцатомъ или двадцатомъ ударѣ подоспѣли къ мѣсту дѣйствія люди. Одинъ успѣлъ схватить Брукса за руку, а другой поддержалъ несчастнаго Сёмнера, который уже падалъ на полъ, въ состояніи совершеннаго безчувствія.
Конечно, никто не осмѣлится сказать, что этотъ поступокъ былъ дѣломъ личнаго озлобленія, и что рабовладѣльцы не могутъ нести отвѣтственность за звѣрство одного изъ своихъ, представителей. Нѣтъ, плантаторы почти единодушно рукоплескали гнусному дѣлу, признали его своимъ и украсили его эпитетами «рыцарскаго» и «героическаго.» Ихъ сенаторы, въ самой задѣ сената, восхваляли Брукса. Населеніе южныхъ штатовъ, на громадныхъ митингахъ, рѣшило сдѣлать ему овацію и поднесло ему богатый фарфоровый сервизъ. Его родной штатъ истощилъ всю изобрѣтательность для пріисканія ему достойной награды и наконецъ рѣшилъ послать ему, со всею возможной торжественностью, новую палку для замѣны той; которую онъ повредилъ на головѣ одного изъ благороднѣйшихъ сыновъ Новой Англіи. На новой палкѣ были написаны слова; «Бей.»
Джентльмены Юга, имѣете ли вы послѣ этого право, хотя одно мгновеніе жаловаться на нашу симпатію къ бѣдному Броуну, такъ мало успѣвшему въ своей благородной попыткѣ?
Но нѣкоторымъ, можетъ быть, все еще покажется невѣроятнымъ, чтобы южные штаты, могли сочувствовать такому гнусному убійцѣ. Увы! этотъ печальный фактъ не трудно доказать.
Виргинскій журналъ «Richmond Whig» говоритъ:
«Телеграфъ сообщаетъ намъ, что вчера, по окончаніи засѣданій сената, мистеръ Бруксъ, изъ Южной Каролины, нанесъ сенатору Сёмнеру, отъявленному и сквернословному массачусетскому аболиціонисту, весьма дѣйствительную палочную экзекуцію. Радуясь этому обстоятельству, мы однако жалѣемъ, что мистеръ Бруксъ, вмѣсто палки, не употребилъ лошадинаго или коровьяго кнута. Это было бы приличнѣе для скверной спины клеветника. Надѣемся, что полезное орудіе не прекратитъ своего дѣйствія. Сьюардъ и другіе должны съ нимъ познакомиться вскорѣ.»
Виргинскій же журналъ «South-Side Democrat» говоритъ:
«Сегодняшній телеграфъ всего болѣе порадовалъ наши чувства извѣстіемъ о великолѣпной палочной экзекуціи, данной этому дерзкому аболиціонисту рыцарскою рукой Брукса, изъ Южной Каролины.»
Въ «Petersburg Inteltigeneer» (Виргинія) сказано:
«Мы чрезвычайно огорчены тѣмъ, что мистеръ Бруксъ запачкалъ свою палку объ спину аболиціониста Сёмнера. Мы жалѣемъ объ этомъ не потому, чтобы Сёмнеръ не заслуживалъ вполнѣ постигшей его участи; но потому, что это обстоятельство поддержитъ ихъ гнусное дѣло и дастъ имъ возможность поднять крикъ, который будетъ долго драть уши публики…. впрочемъ, мы совершенно согласны съ тѣмъ, что хорошая трепка есть единственное средство вразумить аболиціонистовъ.»
«Columbia Times» говоритъ:
«Мы не ошиблись, сообщая, что поступокъ мистера Брукса съ сенаторомъ Сёмнеромъ вызоветъ въ Южной Каролинѣ не только сочувствіе, но и усерднѣйшія поздравленія. Тотчасъ, послѣ полученія этого извѣстія, собрался въ Ньюберри восторженный митингъ, рѣшившій подвести мистеру Бруксу палку съ золотымъ набалдашникомъ. У насъ, въ Колумбіи, была составлена для подобной же цѣли подписка, въ главѣ которой стояло имя нашего губернатора…. Наши южныя дамы также собираются подвести ему нѣсколько палокъ….»
Въ «Richmond Enquirer» (Виргинія) сказано;
«Нѣкоторые южные журналы, драпируясь нынче какою-то исключительною нѣжностью чувствъ и особеннымъ уваженіемъ къ свойствамъ офиціальныхъ сношеній, присоединились къ аболиціонистскимъ журналамъ, и вмѣстѣ съ ними порицаютъ наказаніе, нанесенное Сёмнеру мистеромъ Престономъ Бруксомъ. Признаемся откровенно эти медоточивые фарисей выводятъ насъ изъ терпѣнія Говоря вообще, южная пресса рукоплещетъ поведенію мистера Брукса безъ всякихъ ограниченій. Наше одобреніе, по крайней мѣрѣ, принадлежитъ ему вполнѣ. Мы находимъ, что его поступокъ хорошъ по мысли, еще лучше по исполненію, и наконецъ всего превосходнѣе по послѣдствіямъ. Эти пошляки, сенатскіе аболиціонисты, стали забываться, стали позволять себѣ дерзости относительно джентльменовъ. Теперь они превратились въ слабую, жалкую, трусливую гурьбу, знакомую можетъ быть съ кое-какими учеными книжками, но совершенно лишенную бодрости и чести. Этихъ чувствъ теперь больше въ стаѣ собакъ. Прикрытые своими „привилегіями“, они воображали, что могутъ безнаказанно оскорблять Югъ и его представителей. Имъ слишкомъ много давали воли, и было необходимо вколотить имъ покорность…. Мистеръ Бруксъ взялъ на себя иниціативу благоразумной мѣры, и заслуживаетъ полнаго нашего одобренія за ловкость и смѣлость, съ которыми онъ наказалъ Сёмнера. Это былъ поступокъ, вполнѣ приличный, исполненный въ приличное время и въ приличномъ мѣстѣ. Нелѣпо говорить о святости сенатской залы, коль скоро она осквернена присутствіемъ такихъ негодяевъ, какъ Вильсонъ, Сёмнеръ или Уэдъ. Мы надѣемся, что другіе джентльмены послѣдуютъ примѣру мистера Брукса….»
Но довольно; есть ли, послѣ того, что мы сказали, хотя малѣйшая возможность сомнѣваться въ истинномъ значенія поступка мистера Брукса? И однако этотъ поступокъ и всѣ разсказанныя вами вещи не составляютъ еще крайняго предѣла плантаторскихъ подвиговъ. Дерзость ихъ доходитъ до того, что они всѣми ужасами ножевой расправы выгоняютъ съ Юга людей, не хотящихъ поддерживать рабовладѣльческаго кандидата на президентство, и, наконецъ, не стыдятся назначать преміи за головы нашихъ лучшихъ гражданъ.
Намъ кажется, что приведенные нами газетные отзывы достаточно любопытны, и весьма бы опечалились, еслибъ ихъ изобиліе надоѣло читателю. Мы рѣшились дать этой части нашей статьи такое непропорціональное развитіе потому, что намъ казалось, что эти выписки всего лучше могутъ познакомить читателя съ духомъ и чувствами южныхъ плантаторовъ. Читатель теперь уже не станетъ сомнѣваться въ томъ, кого слѣдуетъ винитъ въ самоуправствѣ и дикости нравовъ южныхъ штатовъ Сѣверной Америки. Наконецъ, онъ пойметъ, какую массу страданій должны выносить несчастные, находящіяся въ полной зависимости отъ такихъ людей.
Обратимся теперь къ вопросу объ освобожденіи сѣверо-американскихъ невольниковъ. Скажемъ заранѣе, что никакъ не возьмемъ на себя выразить на этотъ счетъ положительное мнѣніе, такъ какъ политическій горизонтъ Америки все еще не совершенно ясенъ. Если возможность разрыва, степень вѣроятности и послѣдствія котораго были уже разобраны въ политическомъ обозрѣніи январской книжки «Современника», станетъ меньше, чѣмъ была нѣсколько недѣль тому назадъ; а вмѣстѣ съ тѣмъ уменьшится конечно и возможность одного изъ лучшихъ рѣшеній невольничьяго вопроса. Дѣйствительно, и теперь съ Юга на Сѣверъ бѣжитъ каждую недѣлю отъ 100 до 200 невольниковъ. Въ случаѣ разрыва, число это возрасло бы выше всякой возможности сравненія; потому что Сѣверъ сталъ бы покровительствовать бѣглецамъ. Линія пограничныхъ штатовъ быстро потеряла бы всѣхъ своихъ невольниковъ, стала бы свободною и вернулась къ Союзу. Новая пограничная линія затѣмъ стала бы такъ же быстро очищаться, и невольничество постепенно и весьма быстро исчезло бы съ поверхности Союза, который послѣ этого, безъ сомнѣнія, снова соединился бы въ одно цѣлое.
Вообще же трудно предвидѣть мирное рѣшеніе вопроса. Плантаторы мечтаютъ о пріобрѣтеніи роскошной Кубы, въ незанятыя пространства которой могли бы перевезти своихъ невольниковъ. Но этотъ планъ ни въ какомъ случаѣ не можетъ быть осуществленъ. Взять Кубу силой — нѣтъ возможности: большія европейскія державы не допустятъ до этого. Еще менѣе возможно купить роскошнѣйшій островъ въ мірѣ, особенно въ то время, когда снова просыпается, если не сила, то гордость Испаніи. Начинать переговоры о продажѣ Кубы такъ же остроумно, какъ обнаружить желаніе купить Кастилію или Андалузію. Сверхъ того, покупка эта невозможна и потому, что Куба нужна испанскимъ чиновникамъ; а всякому близко извѣстно, какъ много занимается мѣстъ и какъ много ведется войнъ по одной только этой причинѣ. — Но если мало можно надѣяться на добровольную уступку со стороны плантаторовъ, то мирнымъ путемъ, значитъ, едва ли что нибудь рѣшится, и дѣло будетъ тянуться до тѣхъ поръ, пока избытокъ зла и страданія не вызоветъ наконецъ возстанія невольниковъ. Избытокъ зла — благодатное средство, такъ часто выводящее людей изъ тяжелаго оцѣпенѣнія, — можетъ быть спасетъ сѣверо-американскихъ негровъ, какъ спасъ нѣкогда голландцевъ при герцогѣ Альбѣ, Германію и полъ-Европы при Львѣ X, Францію и за ней многія страны послѣ Людовика XV. Въ этомъ отношеніи огромное вліяніе могутъ имѣть вновь порабощенные негры, о которыхъ мы говорили въ началѣ нашего разсказа. Многіе изъ нихъ имѣютъ уже много бѣлой крови въ жилахъ, многіе достигли значительной степени развитія, наконецъ всѣ должны быть проникнуты непримиримой ненавистью къ людямъ, поступающимъ съ ними съ такою возмутительной жестокостью. Чувства ихъ должны быть озлоблены тѣмъ болѣе, что многіе изъ нихъ знаютъ своихъ отцовъ, и помня судьбу несчастныхъ матерей, вдвойнѣ понимаютъ ужасъ своего положенія. Ясно, какое вліяніе могутъ имѣть такіе люди на остальныхъ невольниковъ; понятно, что неожиданное для всѣхъ пламя пожара можетъ вдругъ вспыхнуть на всѣхъ концахъ края, и что рядомъ съ нимъ начнутся убійства и грабежи, которыхъ свирѣпость конечно будетъ ужасна, но будетъ необходимое послѣдствіе крайней неразвитости и, главное, крайнихъ страданій народа. Такой народъ можетъ быть идеально кротокъ, но только до тѣхъ поръ, пока его не выведутъ изъ себя. Мы сказали, по поводу возстанія, вслѣдствіе эманципаціи, что если бы даже оно было возможно, то во всякомъ случаѣ осталось бы ничтожнымъ, безплоднымъ, — но этого нельзя сказать о возстаніи ради освобожденія. Тамъ движеніемъ руководило бы чувство мелкое, не могущее вызвать единодушныхъ проявленій сильнаго энтузіазма; оно могло бы выразиться не иначе, какъ немногими шайками бродячихъ негровъ. Совсѣмъ иное мы увидимъ во второмъ случаѣ. Тутъ будутъ драться изъ-за великой идеи, изъ-за священныхъ и существенныхъ правъ; тутъ энергія всего четырехъ-милліоннаго сословія будетъ напряжена тѣмъ болѣе, что, въ случаѣ неудачи, оно не можетъ ждать пощады. Къ братьямъ, ищущимъ свободы, безъ сомнѣнія, присоединятся многіе изъ давно-свободныхъ; въ рядахъ возставшихъ найдутся люди, способные руководить ими; найдется новый Тусснъ-Лувертюръ и с.-домнигская трагедія снова разыграется со всѣми своими ужасами и съ еще гораздо большей силой. Никакъ нельзя сказать, чтобы Эбботтъ считалъ эти событія мало вѣроятными. «Судьба невольничества рѣшена неизмѣнно», говоритъ онъ: «дай Богъ только, чтобы оно не исчезло въ морѣ огня и крови.»
И такъ, вотъ что такое невольничество, вотъ его проявленія, вотъ его матеріальныя и психологическія послѣдствія. Они неотразимы и для рабовладѣльца, и для невольника. Ихъ возмутительность не станемъ больше напоминать читателю; но скажемъ только, что если бы плантаторы у всѣхъ рождающихся въ извѣстномъ сословіи людей выкалывали глаза или отрубали какіе нибудь члены, то конечно въ минуту сознанія внушили бы сами себѣ непобѣдимое отвращеніе. А вѣдь на самомъ дѣлѣ они поступаютъ еще хуже, потому что лишаютъ людей пользованія всѣми ихъ членами, и закрываютъ ихъ умственный, духовный свѣтъ. Въ одной рѣчи, по поводу аристократической таксы на хлѣбъ, О’Коннедь представилъ картину благороднаго герцога, прокрадывающагося въ убогій чердакъ бѣдной матери семейства, неимѣющей возможности насытить дѣтей своихъ даже достаточнымъ кускомъ хлѣба. Благородный лордъ тѣмъ не менѣе отымалъ у ней половину скудной подачки, клалъ ее въ свой карманъ, и затѣмъ предоставлялъ ей распорядиться остальнымъ. «Картина эта возмущаетъ насъ до глубины души», прибавилъ ораторъ: «а между тѣмъ, не то ли же самое дѣлаютъ наши аристократы, налагая въ свою пользу на хлѣбъ таксу, которая удвоиваетъ его цѣну. Это то же самое; но мы на этотъ видъ смотримъ спокойно вотъ уже такъ много лѣтъ». Дѣйствительно; вообще, всегда и во всемъ мы слишкомъ много смотримъ на форму — слишкомъ мало на сущность. Одинъ эффектный поступокъ трогаетъ насъ больше, чѣмъ милліоны столько же гадкихъ, но менѣе яркихъ дѣлъ. Мы видѣли, что рабовладѣльцы поступаютъ невыгодно для себя въ экономическомъ отношеніи; легко понять, что они точно также никогда не могутъ быть счастливы. Требуя отъ своихъ невольниковъ добродѣтелей, которыхъ неспособны обнаружить сами, даже при обстановкѣ несравненно болѣе пріятной, которыхъ бы не обнаружилъ ангелъ, если бы его поставили въ положеніе невольника, — рабовладѣльцы естественно почти всегда озлоблены на своихъ невольниковъ, всегда видятъ вокругъ себя недовольныя лица. Неужели такъ трудно, не скажу понять, но хоть бы замѣтить, что въ подобной обстановкѣ мы не можемъ быть, никогда не бываемъ счастливы. Издержки на водвореніе вокругъ себя довольства вовсе не такъ безкорыстны, какъ кажутся съ перваго взгляда; потому что гораздо вѣрнѣе ведутъ къ счастью, чѣмъ лишняя мебель, элегантная лампа, лишняя шляпка или даже извѣстнаго фасона карета. Ласковое, дружеское обращеніе съ служащими также вовсе не есть подвигъ самоотверженія, потому что оно можетъ доставить намъ гораздо больше удовольствія, чѣмъ любезности съ скучными гостями въ гостиной. Атмосфера любви и согласія имѣетъ въ себѣ особенную, счастливящую силу, которой благотворное вліяніе можетъ не цѣнить только тотъ, кто никогда ея не испыталъ. Она можетъ украсить самую бѣдную обстановку; безъ нея нельзя быть счастливымъ, даже среди самой блестящей. Она-то необходима для приданія труду привлекательности и плодотворности, и безъ нея онъ всегда будетъ мало полезной пыткой, даже и въ томъ случаѣ, когда человѣкъ трудится не изъ-подъ кнута, не отъ голода, не изъ нужды, а по болѣе сносному побужденію житейской предусмотрительности и нравственныхъ обязательствъ.
- ↑ South and North; or impressions received during a trip to Cuba and the South, by John S. C. Abbott. New-Iork. 1860.