Небесная Имперія и ея обитатели. править
Э. Пименовой. править
ВВЕДЕНІЕ. править
Китайцы — наши ближайшіе сосѣди въ Азіи: обширныя азіатскія владѣнія Россіи — Сибирь, непосредственно граничатъ съ Китаемъ, притомъ же эта страна давно уже ведетъ торговлю съ Россіей и снабжаетъ ее чаемъ и другими товарами. Мы всѣ привыкли видѣть непонятныя намъ китайскія письмена на чайныхъ цибикахъ и встрѣчать носатыхъ китайцевъ въ большихъ чайныхъ магазинахъ. Этимъ, впрочемъ, и ограничивается большею частью наше знакомство съ ближайшими сосѣдями. Но теперь, когда русскіе проникли уже въ самый Китай, когда они провели желѣзную дорогу черезъ китайскую провинцію Манчжурію и для охраненія этой дороги вынуждены постоянно держать тамъ свои войска, недостаточное знакомство съ китайскимъ народомъ, съ его характеромъ, хорошими и дурными сторонами, можетъ пагубно отражаться на отношеніяхъ русскихъ съ китайцами и имѣть такія же вредныя послѣдствія, какія привели къ кровавому возстанію китайцевъ противъ европейцевъ въ прошломъ, 1900 г. Тогда произошло неожиданное нападеніе китайцевъ и на русскій городъ Благовѣщенскъ, на Амурѣ, и на разные участи вдоль строющейся Манчжурской желѣзной дороги. Не мало крови было пролито съ обѣихъ сторонъ, и намъ, русскимъ, приходится оплакивать теперь много жизней, погибшихъ въ далекой Манчжуріи. Теперь, когда пишутся эти строки, возстаніе въ Манчжуріи и въ остальномъ Китаѣ, повидимому, прекратилось, наступило спокойствіе, но, познакомившись ближе со страной и характеромъ ея жителей, мы увидимъ, что на это спокойствіе нельзя особенно полагаться.
ГЛАВА I. править
Врядъ ли кто-нибудь назоветъ китайцевъ красивымъ народомъ. Въ большинствѣ случаевъ наружность китайца не очень привлекательна: лицо грязно-желтаго цвѣта, широкое и плоское, съ выдающимися скулами, носъ приплюснутый, глаза косо поставленные, маленькіе и узкіе, и при этомъ большой, очень часто разинутый ротъ, что придаетъ лицу тупое выраженіе. У мужчинъ китайцевъ растительность на лицѣ довольно скудная; черные, жесткіе волосы на головѣ заплетены въ косичку съ шелковымъ шнуркомъ на концѣ, для того чтобы она казалась длиннѣе; женщины же сооружаютъ изъ своихъ волосъ довольно сложную прическу. Мужчины брѣютъ всю голову, оставляя только волосы на макушкѣ для своей косички, и нельзя сказать, чтобы это имъ прибавляло красоты.
Одежда китайца состоитъ изъ широкой кофты, похожей на женскую кофту, но съ болѣе широкими рукавами, и широкихъ же шароваръ. Голову китайцы очень часто обвязываютъ синимъ бумажнымъ платкомъ, какъ это дѣлаютъ наши бабы, причемъ косичку они обматываютъ вокругъ платка, такъ что безусый и безбородый китаецъ, въ такомъ головномъ уборѣ, въ длинномъ халатѣ и туфляхъ очень смахиваетъ на деревенскую бабу. Болѣе парадный головной уборъ китайца составляетъ черная атласная шапочка съ шишечкой, черной, синей или красной, а также лѣтомъ соломенная, а зимою черная войлочная шляпа, круглая, съ отогнутыми вверхъ полями. Чиновники носятъ на этой шляпѣ шарики различнаго цвѣта, смотря по чину, а высшіе сановники прибавляютъ еще павлинье перо.
Одежда китайскихъ женщинъ мало отличается отъ мужской, только кофта дѣлается нѣсколько длиннѣе, прическа украшается цвѣтами, серебряными булавками и пластинками. Всѣмъ извѣстенъ ужасный китайскій обычай уродовать ноги женщинамъ. Китаецъ считаетъ образцомъ красоты крошечныя ноги и, выбирая невѣсту, часто обращаетъ больше вниманія на маленькіе размѣры ея ноги, нежели на красоту ея лица или на качества характера. Каждой китайской дѣвочкѣ начинаютъ бинтовать ноги въ дѣтскомъ возрастѣ, уродуя ихъ совершенно. Посредствомъ этого бинтованія ступня совсѣмъ скрючивается и нога начинаетъ напоминать скорѣе козлиное копыто, нежели человѣческую ногу. Конечно, это бинтованіе причиняетъ сильную боль, но такова ужъ сила обычая и всѣ подчиняются ему. Только въ Манчжуріи, да въ южномъ Китаѣ не бинтуютъ ногъ. Несчастныя жертвы этого обычая ходятъ съ трудомъ, а нѣкоторыя даже совсѣмъ лишаются способности ходить; знатныя китаянки не могутъ даже передвигаться по комнатамъ безъ помощи прислуги, которая носитъ ихъ на своихъ плечахъ. Разумѣется, европеецъ при видѣ такой изуродованной ноги чувствуетъ отвращеніе и жалость, китаецъ же находитъ ее красивой.
Итакъ первое впечатлѣніе, которое производятъ китайцы своею наружностью, неблагопріятно, и это впечатлѣніе еще усиливается при посѣщеніи китайскаго города и китайскаго жилища. Китайцы поражаютъ своею нечистоплотностью и полнымъ равнодушіемъ къ отвратительному зловонію, которое издаютъ ихъ улицы и жилища. Они, какъ будто, не замѣчаютъ этого. Китаецъ удивительно неприхотливъ, и тѣ удобства жизни, которыя мы считаемъ безусловно необходимыми, ему совершенно ненужны. Притомъ же онъ такъ преданъ обычаямъ старины, что ничего не хочетъ измѣнять въ своемъ образѣ жизни. Такъ жили его предки, такъ живетъ и онъ. Поэтому то вездѣ китаецъ остается китайцемъ, и въ китайскихъ кварталахъ, напр., въ большихъ американскихъ городахъ Санъ-Франциско, Нью-Іоркѣ, царитъ такая же грязь, какъ и на родинѣ китайца. Въ нѣкоторыхъ китайскихъ городахъ, Шанхаѣ Тянь-Цзинѣ и др. европейцы въ своихъ кварталахъ провели широкія улицы, устроили водопроводы, канализацію, газовое и электрическое освѣщеніе, удобные дома и т. д., но китайцы ничего не заимствовали отъ нихъ и живутъ тутъ же рядомъ въ своихъ грязныхъ кварталахъ, совершенно такъ-же, какъ жили раньше. Хотя они и видятъ, что иностранцы живутъ лучше ихъ, но относятся къ этому не только вполнѣ равнодушно, но даже смотрятъ на нихъ съ пренебреженіемъ, увѣренные въ своемъ собственномъ превосходствѣ. Нѣкоторые образованные китайцы признаютъ, конечно, полезность кое какихъ европейскихъ изобрѣтеній, соглашаются съ тѣмъ, что желѣзныя дороги, пароходы удобнѣе прежнихъ способовъ передвиженія, что телеграфъ можетъ принести пользу, но дальше этого они рѣдко идутъ. Большинство же китайцевъ возстаютъ противъ всякихъ нововведеній, такъ какъ это значило бы признать себя учениками иностранцевъ, чего китайцы, въ своемъ высокомѣріи, ни за что не желаютъ допустить.
Такимъ образомъ самомнѣніе и убѣжденіе въ собственномъ превосходствѣ, также какъ и приверженность къ старинѣ, составляютъ одну изъ главныхъ причинъ того, что китайцы никакъ не могутъ сойтись съ европейцами. «Заморскій дьяволъ» — вотъ какъ называетъ китаецъ европейца. Все въ европейцахъ, которые являются въ Китаѣ «непрошенными гостями», возбуждаетъ въ китайцѣ враждебное чувство, недовѣріе и насмѣшку. Всѣ обычаи, нравы и привычки европейца, все, что онъ говоритъ, что дѣлаетъ и даже самая наружность его не правятся китайцамъ. Напр., они находятъ, что европейцы, носящіе бороду, похожи на обезьянъ; ихъ удивляетъ, что европеецъ не носитъ косы, которая, по ихъ мнѣнію, составляетъ принадлежность настоящаго человѣка. Китайцамъ не нравится и одежда европейцевъ, а образъ жизни, вкусы и развлеченія ихъ кажутся китайцу прямо смѣшными. Во всемъ рѣшительно, даже въ самыхъ мелочахъ, китайцы расходятся съ европейцами и смѣются надъ ними. Китайцевъ удивляетъ обычай европейцевъ снимать шляпу при встрѣчѣ, пожимать руку, цѣловаться. Все это они считаютъ неприличнымъ, у китайцевъ даже матери никогда не цѣлуютъ своихъ дѣтей. Съ нескрываемымъ удивленіемъ смотритъ китаецъ на то, что европеецъ, съ ружьемъ въ рукахъ, отправляется рыскать по болоту, въ поискахъ за дичью. Такое занятіе, кажется ему весьма низкимъ. Европейскіе танцы, въ особенности съ участіемъ дамъ, китаецъ считаетъ верхомъ неприличія. Неприлично также, по мнѣнію китайца, спрашивать о здоровьи жены и дѣтей, но за то самымъ приличнымъ вступленіемъ въ разговоръ въ Китаѣ считается вопросъ о лѣтахъ, и старики бываютъ очень польщены, когда ихъ спрашиваютъ, сколько имъ лѣтъ. Обыкновенно вопросъ задается въ такой формѣ: «Какъ ваши достопочтенные зубы?» Китайцевъ поражаетъ то, что европейцы не умѣютъ говорить по китайски, а такъ какъ они считаютъ свой языкъ единственнымъ достойнымъ изученія, то и находятъ европейцевъ необразованными. Притомъ же, такъ какъ большинство европейцевъ пріѣзжаетъ въ Китай, дѣйствительно, только для наживы, то у китайцевъ составилось убѣжденіе, что всѣ европейцы — торгаши, никто въ Европѣ не занимается наукой и большинство европейцевъ, — люди необразованные. Даже признавая превосходство многихъ европейскихъ изобрѣтеній, китайцы готовы утверждать, что этими изобрѣтеніями жители Европы обязаны китайскимъ ученымъ и что всю свою науку они заимствовали у Китая.
Однако, если мы преодолѣемъ первое неблагопріятное впечатлѣніе, которое производятъ на насъ китайцы, и познакомимся поближе съ этимъ народомъ, то мы найдемъ у него много привлекательныхъ сторонъ. Очень трогательна, напримѣръ, привязанность китайцевъ къ своимъ родителямъ. Нерѣдко случается, что сынъ приговореннаго къ смертной казни отца, предлагаетъ, чтобы его казнили вмѣсто отца. Въ Пекинской газетѣ разсказывается, что дочь одного важнаго китайскаго чиновника уморила себя голодомъ отъ огорченія, что мать ея умерла. Когда мать ея заболѣла, то она съ величайшимъ самоотверженіемъ ухаживала за нею и даже, чтобы помочь ей, вырѣзала кусокъ мяса изъ своей руки и кровь смѣшала съ лѣкарствомъ. Такой способъ лѣченія часто употребляется китайцами, которые убѣждены въ томъ, что кровь родственниковъ имѣетъ цѣлебное свойство. Но это лѣкарство не помогло, и дѣвушка, съ отчаянія, осудила себя на медленную смерть отъ голода.
Дѣти въ китайской семьѣ выказываютъ всегда величайшую почтительность къ родителямъ. Ни одинъ важный шагъ въ жизни не предпринимается молодымъ китайцемъ безъ предварительнаго совѣщанія съ отцомъ или вообще со старшимъ въ семьѣ.
Симпатичную черту китайца, кромѣ этой привязанности къ родителямъ, составляетъ также его миролюбіе. Это миролюбіе такъ велико, что подчасъ граничитъ съ трусостью, такъ какъ китаецъ питаетъ инстинктивное отвращеніе ко всякой ссорѣ, кровавымъ стычкамъ и рѣдко вступаетъ въ драку, ограничиваясь большею частью только угрозами своему противнику, да потокомъ ругательствъ, которыя извергаетъ на него издали. Военная доблесть не имѣетъ никакого значенія въ глазахъ китайца и онъ вовсе не презираетъ тѣхъ, кто бѣжитъ съ поля битвы. Наоборотъ, китаецъ даже готовъ сочувствовать бѣжавшему. У китайцевъ въ солдаты идутъ только самые негодные, лѣнивые люди и у нихъ даже существуетъ пословица; «Изъ хорошаго желѣза не куютъ гвоздей, изъ хорошихъ людей не дѣлаютъ солдатъ». Въ изреченіяхъ китайскихъ мудрецовъ военныя доблести даже прямо осуждаются, такъ напримѣръ, одинъ изъ нихъ говоритъ: «Любящіе войну заслуживаютъ величайшаго наказанія, человѣкъ, утверждающій, что онъ можетъ собрать войско и что онъ искусенъ въ сраженіи — величайшій преступникъ».
Однако это свойство не мѣшаетъ китайцамъ устраивать кровавыя возстанія, выдерживать осаду и нападать, когда они считаютъ это нужнымъ, но безъ нужды они не будутъ затѣвать войны.
Въ Китаѣ возстанія не составляютъ рѣдкости. Объясняется это тѣмъ, что китайскіе мандарины (чиновники) и губернаторы отличаются взяточничествомъ, стремленіемъ къ наживѣ и всегда вымогаютъ деньги изъ народа. Въ концѣ концовъ, выведенный изъ терпѣнія, народъ возстаетъ противъ своихъ притѣснителей, и въ какомъ нибудь уголку китайской имперіи начинается бунтъ. Но это никого не безпокоитъ и въ Китаѣ къ этому привыкли. Въ китайской газетѣ постоянно можно прочесть извѣстія о томъ, что такой то городъ или деревня въ теченіе нѣсколькихъ дней и даже недѣль подвергались осадѣ разбойниковъ или бунтовщиковъ, или же сообщается, что между такими то городами или деревнями происходила кровопролитная битва. Много народа при этомъ гибнетъ, но обезлюдѣвшіе города и села снова наполняются разбѣжавшимися жителями, которые опятъ начинаютъ отстраивать свои разрушенныя жилища, и все снова идетъ по старому. Иногда, впрочемъ, возстаніе распространяется на большія пространства и продолжается много лѣтъ.
Въ прошломъ, 1900 году возстаніе въ Китаѣ также охватило большое пространство. Но на этотъ разъ китайцы ополчились не другъ противъ друга, а съ рѣдкимъ среди нихъ единодушіемъ направили свои удары на иностранцевъ. Тутъ дѣйствовало китайское тайное общество, которое европейцы называютъ «Большими кулаками». Это названіе довольно удачное, такъ какъ, дѣйствительно, «Большой кулакъ» нанесъ довольно чувствительный ударъ европейцамъ. Большіе кулаки, къ которымъ присоединились и китайскія войска, рѣшили изгнать всѣхъ иностранцевъ изъ Китая, уничтожить все, что ими сдѣлано, и вернуть Китай къ старинѣ. Прежде всего пострадали миссіонеры, разсѣянные по разнымъ провинціямъ Китая, началась рѣзня христіанъ и всевозможные ужасы. Въ Пекинѣ былъ убитъ германскій посланникъ и осажденъ европейскій кварталъ, такъ что всѣ европейцы, находившіеся въ осадѣ, пережили страшныя минуты, ожидая гибели, пока къ нимъ не пришли на выручку европейскія войска, занявшія Пекинъ. Въ Манчжуріи также вспыхнуло возстаніе, которое и было подавлено русскими войсками.
Одинъ изъ китайскихъ императоровъ Юнгъ Шангъ въ 1725 году издалъ для солдатъ и офицеровъ руководство нравственныхъ правилъ, вродѣ катехизиса, гдѣ изложены всѣ ихъ обязанности. Въ этомъ катехизисѣ находятся слѣдующія 10 заповѣдей, которыя должны соблюдать не только всѣ военные, но также всѣ чиновники: 1) Любите и уважайте своихъ родителей; 2) Почитайте и уважайте своихъ старшихъ братьевъ; 3) Будьте снисходительны къ людямъ; 4) Обучайте своихъ дѣтей и младшихъ братьевъ; 5) Посвящайте всѣ свои работы земледѣлію; 6) Старайтесь усовершенствоваться въ стрѣльбѣ изъ лука, пѣшкомъ и верхомъ на лошади; 7) Будьте бережливы; 8) Воздерживайтесь отъ опьяняющихъ напитковъ; 9) Избѣгайте игры; 10) Избѣгайте всякихъ споровъ и дракъ.
Вы видите, эти правила, составленныя преимущественно для солдатъ, годятся для всѣхъ людей и въ нихъ совсѣмъ не упоминается ни о какихъ военныхъ качествахъ, которыя необходимо имѣть солдатамъ. Въ глазахъ китайца не тѣ генералы покрываютъ себя славой, которые сражаются, а тѣ, которые умѣютъ избѣгать сраженій, ловко обманываютъ непріятеля, заманиваютъ его въ западню и т. д. Хитрость и лукавство очень цѣнятся китайцами, также какъ упорство; китаецъ очень настойчивъ и умѣетъ обходить всѣ препятствія, кромѣ того онъ очень увертливъ, терпѣливъ и лукавъ, и поэтому европейцу трудно бываетъ сладить съ нимъ. Китаецъ никогда не откажется прямо исполнить какое нибудь требованіе, если оно ему приходится не по вкусу, а начнетъ отлынивать, изворачиваться, откладывать, притворяться непонимающимъ — однимъ словомъ, онъ прибѣгаетъ къ тысячѣ уловокъ, и, въ концѣ концовъ, европеецъ, выведенный изъ терпѣнія его увертливостью, уступаетъ ему, такъ какъ ему надоѣдаетъ такъ долго возится съ упрямымъ китайцемъ. Это лукавство, неискренность и лживость составляютъ очень непріятныя черты характера китайцевъ и не даютъ установиться добрымъ отношеніямъ между.ними и другими народами.
ГЛАВА II. править
Столица Китая Пекинъ можетъ служить самымъ нагляднымъ доказательствомъ упадка и неподвижности страны, въ которой все сохранилось такъ, какъ было цѣлыя тысячелѣтія тому назадъ. Если вѣрить китайцамъ, то Пекинъ — одинъ изъ древнѣйшихъ городовъ Китая. По словамъ китайскихъ историковъ на мѣстѣ, гдѣ теперь стоитъ Пекинъ, уже въ 1121 году до P. X. существовалъ городъ, который китайцы называли Цзи. Но и теперь, несмотря на страшный упадокъ, въ которомъ находится Пекинъ, можно все таки видѣть, что эта древнѣйшая столица была выстроена по очень широкому и грандіозному плану, такъ что врядъ ли въ тѣ времена какой-нибудь городъ въ Европѣ могъ сравняться съ Пекиномъ въ этомъ отношеніи.
Увы! отъ этого прошлаго великолѣпія почти не осталось слѣдовъ, только стѣны да ширина улицъ и остатки мостовыхъ и древнихъ пагодъ (храмовъ) напоминаютъ нѣсколько о томъ, чѣмъ былъ когда-то Пекинъ. Теперь мостовая улицъ, которая, вѣроятно, не исправлялась съ тѣхъ поръ, какъ была устроена, покрыта громадными выбоинами, ямами, образовавшимися послѣ вывороченныхъ камней, и ѣздить по ней можно только съ опасностью для жизни. Въ сухую погоду улицы покрыты толстымъ слоемъ пыли, а въ дождливую пыль эта превращается въ невылазную грязь. Несмотря на эту пыль и грязь и на ужасную мостовую, улицы Пекина всегда бываютъ переполнены народомъ, который тутъ же на улицѣ занимается своими дѣлами. Каждый домохозяинъ считаетъ своею собственностью часть улицы, которая прилегаетъ къ его дому, и пользуется ею для своихъ хозяйственныхъ нуждъ. Лавочники устраиваютъ подъ навѣсомъ прилавки со своими товарами, ремесленники, кузнецы и др. устраиваютъ мастерскія, кузницы и т. п. Мясникъ тутъ же рядомъ преспокойно рѣжетъ барановъ на глазахъ у публики и раздѣляетъ мясо на куски, брадобрѣй брѣетъ какого-нибудь китайца. Всѣ кричатъ, шумятъ, зазываютъ покупателей, такъ что шумъ и гамъ китайской улицы представляютъ нѣчто невообразимое. А если прибавить къ этому, что всѣ китайскія улицы переполнены нечистотами, которыя прямо выливаются изъ домовъ, и что воздухъ этихъ улицъ пропитанъ самыми отвратительными испареніями, то вполнѣ станетъ ясно, почему европейцы избѣгаютъ прогулокъ по улицамъ какого-нибудь китайскаго города. Одинъ путешественникъ говоритъ, что, проѣзжая по улицамъ Пекина въ первый разъ, онъ желалъ сдѣлаться на время глухимъ, чтобы не слышать ужасающаго гама, и потерять обоняніе, чтобы не ощущать отвратительнаго запаха, которымъ пропитана атмосфера пекинскихъ улицъ. Китайцы къ этому привыкли и совершенно не замѣчаютъ ни грязи, ни зловонія. Забавно то, что, какъ и всѣ восточные народы, они очень любятъ разныя поэтическія сравненія и даютъ своимъ невзрачнымъ и грязнымъ улицамъ весьма красивыя названія. Такъ въ каждомъ китайскомъ городѣ непремѣнно есть Жемчужная улица, Цвѣточная, Яшмовая и т. п. Но путешественника ждетъ очень большое разочарованіе, когда онъ вступаетъ въ эти улицы съ красивыми названіями. Ему приходится затыкать носъ и стараться проѣхать по улицѣ какъ можно скорѣе. Въ Пекинѣ рядомъ съ красивыми домиками и магазинами, фасадъ которыхъ украшенъ ажурною и очень тонкою рѣзьбой, мѣстами позолоченной, мѣстами уже просто покрытой лакомъ, стоятъ полуобвалившіеся дома или какіе-то деревянные балаганы, увѣшанные тряпками, гдѣ помѣщаются китайскія лавки. Простой народъ, ничѣмъ не стѣсняемый, занимается каждый своимъ дѣломъ, не обращая вниманія на проѣзжающихъ и прохожихъ. Нѣкоторые спятъ, прикрывшись лохмотьями, другіе закусываютъ подъ навѣсомъ народныхъ кухонь, откуда несетъ невообразимымъ чадомъ, многіе просто сидятъ на корточкахъ, въ любимой позѣ китайцевъ, покуривая трубки и вперивъ глаза въ пространство или же услужливо ищутъ другъ у друга насѣкомыхъ. По улицѣ бродятъ нищіе, тряпичники, нагія дѣти возятся въ грязи вмѣстѣ съ разными домашними животными, однимъ словомъ, жизнь бьетъ ключемъ, но отъ этой жизни всякій европеецъ торопится поскорѣе уйти какъ можно дальше, оглушенный шумомъ и чувствуя тошноту отъ ужаснаго зловонія.
Тѣснота на китайскихъ улицахъ всегда невообразимая, и буквально нѣтъ ни одной пяди земли, на которой не толпились бы люди. Пекинъ, какъ и всѣ китайскіе города, окруженъ высокими стѣнами, выстроенными лѣтъ 500 тому назадъ. Несмотря на свою древность, стѣны эти довольно хорошо сохранились и составляютъ любимое мѣсто прогулки европейцевъ, живущихъ въ Пекинѣ. Онѣ представляютъ огромные земляные валы, облицованные кирпичомъ и заросшіе густымъ терновникомъ. Верхушка стѣны образуетъ настолько широкую площадку, что по ней свободно могутъ разъѣхаться двѣ тройки. Пространство, обнесенное этими стѣнами, занимаетъ около 53-хъ кв. верстъ, самый же городъ состоитъ изъ трехъ частей: 1) Манчжурскій или татарскій городъ; 2) Китайскій городъ, и, наконецъ, 3) Императорскій городъ, обведенный каналомъ и неизбѣжною стѣной, внутри которой помѣщается «Запретный городъ» гдѣ находятся дворцы Богдыхана (императора). Всѣ эти стѣны имѣютъ нѣсколько воротъ, которыя на ночь запираются. До послѣдняго времени въ эту внутреннюю часть Пекина — Запретный городъ, скрывающую отъ глазъ простыхъ смертныхъ таинственную обитель-Сына Неба — такъ называютъ китайцы своего императора — никогда не вступала нога европейца. Прогуливающіеся по городской стѣнѣ могли только видѣть вычурныя крыши дворцовыхъ зданій и верхушки деревьевъ, а также невысокую горку, на которой сооружены три бесѣдки съ разнообразными крышами изъ синей и желтой эмальированной черепицы. По китайскому преданію горка состоитъ изъ каменнаго угля, который былъ насыпанъ тутъ для запаса топлива во время осады Пекина манчжурами. На этой горкѣ лишилъ себя жизни одинъ изъ китайскихъ императоровъ, когда мятежники овладѣли Пекиномъ въ 1644 году. У подножія этого холма стоитъ очень странное, старое, засохшее дерево, закованное въ цѣпи. Съ этимъ деревомъ также связано преданіе. Когда въ Китаѣ вспыхнуло возстаніе, вызванное Ли-Цзи-Чэнгомъ, сыномъ простого крестьянина, и онъ двинулся къ Пекину во главѣ огромнаго войска мятежниковъ, то императоръ Цзунъ-Ченгъ, видя, что ему не совладать съ этою огромною силой, закололъ свою дочь, чтобы она не досталась мятежникамъ, и самъ повѣсился на деревѣ у подножія угольнаго холма.
Ли-Цзы-Ченгъ вступилъ въ Пекинъ и объявилъ себя императоромъ, но недолго ему пришлось поцарствовать, всего только 18 дней прожилъ онъ въ императорскомъ дворцѣ. Явились манчжуры и прогнали его. Новый же императоръ, изъ манчжурскаго, рода, Шунъ-Ши приказалъ заковать въ цѣпи дерево, на которомъ повѣсился его предшественникъ, и въ народѣ послѣ того распространилась легенда, что съ этимъ деревомъ связана судьба императорской семьи и если падетъ это дерево, то несчастье поразитъ родъ императора.
Но не съ однимъ только этимъ деревомъ народное повѣрье связываетъ судьбу императорскаго дома. Въ западныхъ горахъ, почти въ пятидесяти верстахъ отъ Пекина, находится старинный храмъ и около него растетъ великолѣпное орѣховое дерево, стволъ котораго имѣетъ въ поперечникѣ около шести футъ. Дерево это было посажено въ первые годы воцаренія манчжурскихъ императоровъ и при вступленіи каждаго новаго императора на престолъ — по увѣреніямъ китайцевъ — дерево даетъ новый отпрыскъ отъ своего корня, который растетъ, развивается, зеленѣетъ, затѣмъ начинаетъ чахнуть и засыхаетъ вмѣстѣ со смертью императора. Если когда-нибудь погибнетъ все дерево, то погибнетъ и теперешній императорскій родъ въ Китаѣ.
Воображеніе путешественниковъ, не имѣвшихъ никакой возможности проникнуть въ Запретный городъ, конечно, разыгрывалось, и они рисовали себѣ различныя чудеса роскоши и богатства, волшебные сады съ дворцами, балконами, бесѣдками, зеркальными прудами и со всѣмъ великолѣпіемъ южной растительности. Теперь это очарованіе нарушено. Въ прошломъ 1900 году, когда европейскія войска вошли въ городъ и освободили посольства, находившіяся въ осадѣ, китайскій императоръ, вмѣстѣ со всѣмъ своимъ дворомъ и вдовствующей императрицей, тайкомъ бѣжали изъ Пекина. Столицей теперь завладѣли иностранцы, и уже никто не могъ запретить имъ проникнуть въ тайны Заповѣднаго города. Мало того, главнокомандующіе европейскихъ войскъ устроили себѣ даже квартиры въ опустѣвшихъ дворцахъ, а во дворѣ понастроили военные посты и казармы. Конечно, во дворцахъ они нашли много замѣчательныхъ рѣдкостей, образцовъ китайскаго искусства огромной цѣнности, много древностей и т. д., но все же они были поражены тѣмъ запустѣніемъ, которое царило повсюду и ясно говорило, что Китай, въ томъ видѣ, въ какомъ онъ существуетъ теперь, отживаетъ свой вѣкъ и долженъ непремѣнно или погибнуть, или обновиться.
Каждый путешественникъ, попадающій въ Пекинъ, считаетъ своимъ долгомъ посмотрѣть знаменитый храмъ Неба — «Тіенъ-Танъ», который только одинъ разъ въ годъ посѣщается императоромъ, а въ остальное время остается закрытымъ. Этотъ храмъ, съ прилегающими къ нему садами, священными мѣстами, гробницами и проч. занимаетъ пространство почти въ 14 верстъ въ окружности. Противъ храма Неба помѣщается храмъ «Изобрѣтателя земледѣлія», и въ прилегающемъ къ храму паркѣ императоръ ежегодно совершаетъ обрядъ землепашества и проводитъ плугомъ двѣ-три борозды.
Передъ тѣмъ какъ совершить обрядъ жертвоприношенія въ честь неба, китайскій императоръ отправляется въ такъ называемый «дворецъ Очищенія», находящійся въ оградѣ храма Неба, и проводитъ нѣкоторое время въ самомъ безусловномъ молчаніи, вперивъ взоры въ мѣдную статую, изображающую буддійскаго монаха, у котораго одна рука приложена ко рту, а другая держитъ дощечку съ надписью: «постись три дня».
Богослуженіе въ честь Неба совершается ночью, при свѣтѣ множества фонарей и жаровенъ, что придаетъ всей этой церемоніи своеобразную торжественность. Самый жертвенникъ Неба находится на мраморной террасѣ, возвышающейся надъ двумя другими террасами, окруженными мраморною балюстрадой, на которыхъ горятъ фонари и тлѣютъ курительныя палочки во время богослуженія. Передъ началомъ церемоніи посрединѣ верхней террасы ставятся священныя таблицы, а по сторонамъ террасы, въ особыхъ павильонахъ синяго цвѣта, разставляются таблицы предковъ императора. На-самомъ алтарѣ устанавливается двадцать восемь чашечекъ со всякими съѣдобными веществами, рисомъ, пшеномъ, кусочками мяса, рыбы и т. п., а также три большихъ чаши съ водою. За съѣдобными веществами раскладываются уже приношенія въ видѣ свертковъ шелка, голубого въ честь Неба, и бѣлаго — въ честь предковъ императора. На второй терассѣ располагаются таблицы, посвященныя солнцу, лунѣ, облакамъ, грому, дождю и 28 созвѣздіямъ. И передъ этими таблицами тоже разставляются съѣстные припасы.
Нарядившись для этой церемоніи въ платье синяго цвѣта, императоръ или «Сынъ Неба» всходитъ на верхнюю террасу, а разные знатные сановники и приближенные двора остаются стоять на ступеняхъ, занимая заранѣе назначенныя имъ мѣста. Императоръ зажигаетъ курительныя палочки и затѣмъ падаетъ ницъ и каждое его движеніе съ величайшею точностью повторяется остальными участниками церемоніи. Когда императоръ становится на колѣни и бьетъ челомъ, то оркестръ изъ 284 музыкантовъ играетъ спеціальную кантату; подъ эти звуки императоръ окропляетъ водой палку, которая предназначается для жертвоприношенія, и другіе предметы, и послѣ этого закалывается животное. Затѣмъ церемоніймейстеръ подноситъ императору чашу съ виномъ, и императоръ, принявъ ее изъ его рукъ, читаетъ молитву въ честь Неба, въ которой онъ проситъ объ урожаѣ, о ниспосланіи дождя и вообще о всякихъ благахъ и изобиліи плодовъ земныхъ кромѣ того онъ молится и за своихъ предковъ. Послѣ этого бумага съ молитвою опускается въ особый ящикъ, куда кладутся также и жертвенные дары — яшма и шелкъ. Музыка снова начинаетъ гремѣть послѣ жертвеннаго возліянія вина, которое совершаетъ императоръ, и раздается пѣніе, подъ звуки котораго 234 танцора исполняютъ своеобразный танецъ въ честь Неба. Послѣ пѣнія и танцевъ императоръ долженъ еще вкусить жертвеннаго кушанья и отвѣдать вина, послѣ чего онъ опять опускается на колѣни и простирается передъ алтаремъ двѣнадцать разъ. По окончаніи этихъ челобитій опять начинается музыка и пѣніе и происходитъ уборка жертвенныхъ кушаній, послѣ чего императорская процессія возвращается во дворецъ.
Обрядъ землепашества, который императоръ совершаетъ разъ въ годъ, имѣетъ также огромную важность въ глазахъ китайскаго народа. Кромѣ князей и знатныхъ сановниковъ, въ этой церемоніи принимаютъ участіе еще 34 почетныхъ старца, спеціально назначенные для этого случая. Церемонія начинается хоровымъ пѣніемъ подъ аккомпаниментъ оркестра, затѣмъ церемоніймейстеръ предлагаетъ императору плугъ желтаго цвѣта, запряженный рыжимъ воломъ, а пекинскій градоначальникъ подаетъ ему плеть. Императоръ, при помощи четырехъ почетныхъ старцевъ, вспахиваетъ 2—3 борозды, а сзади идетъ чиновникъ министерства финансовъ и бросаетъ въ эти борозды сѣмена. Послѣ императора пашутъ всѣ остальные участники церемоніи, пока не засѣютъ всего поля. Собранную на этомъ участкѣ жатву, состоящую изъ риса, проса, пшеницы и бобовъ, употребляютъ для жертвоприношеній.
Китайская императрица въ свою очередь совершаетъ обрядъ шелководства, передъ которымъ она тоже постится и затѣмъ въ назначенный день отправляется въ сопровожденіи большой свиты принцессъ и придворныхъ дамъ къ тутовой рощѣ. Послѣ чтенія молитвъ и принесенія жертвъ императрица срываетъ при помощи особаго крючка листья съ одной и съ другой стороны рощи, и примѣру ея слѣдуютъ всѣ ея спутницы. Во время срыванія листьевъ тоже поетъ хоръ и играетъ оркестръ. Затѣмъ императрица принимается за мытье коконовъ и разматываніе шелка. Изъ этого шелка, вымотаннаго ею, изготовляется жертвенная одежда императора.
У западныхъ воротъ Пекина находится храмъ «Большого колокола», куда посылаются во времена сильной засухи сановники и князья, для того чтобы они молились о ниспосланіи дождя. Въ этомъ храмѣ помѣщается одинъ изъ пяти колоколовъ, которые повелѣлъ отлить императоръ Юнгъ-Ло. Объ этомъ колоколѣ существуетъ слѣдующее сказаніе: два раза отливалъ его литейщикъ, и все неудачно. Императоръ разсердился и пригрозилъ ему, что если онъ и въ третій разъ отольетъ неудачно, то лишится своей головы. Когда же и въ третій разъ расплавленный металлъ сталъ также плохо литься въ форму, то дочь литейщика, увидѣвъ это и испугавшись, что отцу ея грозитъ позорная смерть въ случаѣ новой неудачи, бросилась въ расплавленную массу металла, чтобы умилостивить своею жертвой духовъ, мѣшающихъ отливкѣ колокола. Пораженный ея поступкомъ, отецъ бросился къ ней, чтобы удержать ее, но успѣлъ только схватить ее за ногу, и у него въ рукахъ остался ея башмачокъ. Отливка послѣ этого удалась великолѣпно, но теперь, когда бьютъ въ этотъ колоколъ, то, по увѣренію китайцевъ, всегда можно разслышать слово «башмакъ»; это душа погибшей дѣвушки проситъ вернуть ей башмачокъ!
Дома зажиточныхъ китайцевъ, украшенные вычурной рѣзьбой и позолотой, фигурными навѣсами и дверями, со своими бумажными окнами, миніатюрными каменными львами у входа и фигурками пѣтуховъ и драконовъ на крышѣ, дѣйствительно, производятъ впечатлѣніе хорошенькой игрушки, но стоитъ войти въ домъ, чтобы испытать полнѣйшее разочарованіе. Въ китайскихъ жилищахъ нѣтъ никакихъ удобствъ, безъ которыхъ намъ, европейскимъ жителямъ, очень трудно обходиться. Притомъ же, вслѣдствіе крайней нечистоплотности китайцевъ, даже у зажиточныхъ людей всюду въ жилищахъ грязь, которая непріятно поражаетъ европейца. Бумажныя окна и тонкія двери служатъ плохою защитой какъ отъ холода, такъ и отъ жары. Небрежная постройка домовъ и дурное качество китайскаго кирпича, а также отсутствіе подваловъ и каменные полы, поддерживаютъ въ китайскомъ жилищѣ постоянную сырость и способствуютъ размноженію скорпіоновъ, сороконожекъ и другихъ непріятныхъ насѣкомыхъ. Крысы и мыши также составляютъ неизбѣжную принадлежность китайскаго жилища. Очень часто случается, что во время сильныхъ лѣтнихъ дождей вода просачивается черезъ крышу въ дома. Окна китайскихъ домовъ обыкновенно выходятъ только наі внутренніе дворы и представляютъ деревянную рѣшетку, оклеенную бумагой, которая въ дурную погоду, конечно, промокаетъ и разрывается. Въ зимнее время въ китайскихъ домахъ, даже при усиленной топкѣ, всегда бываетъ холодно. Китайцы и тутъ остаются вѣрными обычаямъ старины: вмѣсто того чтобы вставить стекла и устроить у себя въ домахъ печи, они напяливаютъ на себя цѣлые вороха ватной одежды. На ночь они залѣзаютъ въ теплые мѣшки съ головой, и иногда въ такомъ мѣшкѣ помѣщается двое китайцевъ такимъ образомъ, что ноги одного приходятся у головы другого. Нельзя сказать, чтобы это было удобное положеніе, но китайцы, повидимому, совершенно равнодушны ко всякаго рода удобствамъ. Умываніе не составляетъ для нихъ такой насущной потребности, какъ для каждаго изъ насъ. Китаецъ ограничивается только тѣмъ, что изрѣдка вытираетъ лицо и руки полотенцемъ, смоченнымъ теплою водой, и всегда удивляется, что европейцы тратятъ такъ много воды и мыла. Дѣтей китайцы никогда не моютъ, и оттого они поразительно грязны. Одинъ французскій путешественникъ, недостаточно еще знакомый съ китайскими нравами, спросилъ какъ то одну китаянку, сколько разъ въ недѣлю она купаетъ своего ребенка Китаянка съ удивленіемъ взглянула на европейца и обидчиво отвѣчала ему, что ея ребенокъ, которому было больше года, еще ни разу не былъ мытъ съ самаго своего рожденія!
Для согрѣванія воздуха въ жилищахъ китайцы, употребляютъ глиняныя и мѣдныя переносныя жаровни и грѣлки съ горячей водой. Кромѣ того въ китайскихъ домахъ устроены такъ называемые каны — родъ лежанки, которая топится снаружи. Днемъ эти каны замѣняютъ диваны, а ночью они служатъ постелью всей семьѣ. Конечно, въ домахъ богатыхъ китайцевъ комнаты или внутреннія помѣщенія, раздѣленныя тонкими деревянными перегородками, бываютъ вычурно разукрашены деревянною рѣзбой съ позолотой и разными затѣйливыми вещицами, фарфоровыми, деревянными, костяными, этажерками, шкапчиками и т. д., а по стѣнамъ развѣшиваются длинные свитки съ изреченіями мудрецовъ, напоминающими о томъ, какъ долженъ жить «человѣкъ совершенный». Все это красиво и заманчиво, но тѣмъ не менѣе не можетъ скрасить всѣхъ неудобствъ, и главное, грязи, которыя являются неизмѣнными спутниками всякаго китайскаго жилища.
Точно также и китайскія улицы. Если посмотрѣть на нихъ сверху, напримѣръ, съ высоты пекинской стѣны, куда не достигаетъ отвратительный запахъ, господствующій на всякой китайской улицѣ, и откуда грязь этой улицы не очень рѣзко бросается въ глаза, то видъ ея очень живописный, благодаря пестротѣ толпы, которая по ней движется, и зданій, стоящихъ по сторонамъ. Всѣ улицы китайскихъ городовъ имѣютъ очень оживленный и бойкій видъ, вслѣдствіе непрекращающагося движенія пѣшеходовъ и экипажей. Кромѣ того китайцы вообще не любятъ сидѣть дома и предпочитаютъ всѣ свои дѣла дѣлать на воздухѣ. Впрочемъ, многіе по неволѣ проводятъ все время на улицѣ, потому что у нихъ нѣтъ крова. Въ Китаѣ множество нищихъ. Видъ этихъ несчастныхъ приводитъ въ содроганіе каждаго непривычнаго европейца, никогда не видавшаго ничего подобнаго. Тѣло ихъ, покрытое кое какими лохмотьями, поражаетъ своею ужасною худобой. Очень часто все тѣло такихъ нищихъ и головы бываютъ покрыты язвами и струпьями, а ужъ о грязи и говорить нечего! Трудно просто представить себѣ, какъ они могутъ жить, и въ сравненіи съ ними любой европейскій нищій можетъ считать себя баловнемъ судьбы. Въ Пекинѣ существуетъ мостъ, который названъ «мостомъ нищихъ», потому что эти отверженные избрали его своимъ мѣстопребываніемъ. Въ Пекинѣ и другихъ китайскихъ городахъ нищіе образуютъ для большаго удобства особые союзы или общества, и каждый нищій собираетъ милостыню только въ томъ кварталѣ, который отведенъ ему. Пекинское общество нищихъ имѣетъ своего предсѣдателя или «короля нищихъ и королеву». Эти общества нищихъ въ особенности страшны для лавочниковъ и разныхъ торговцевъ; нѣкоторые изъ лавочниковъ уплачиваютъ постоянную дань обществу нищихъ, только для того, чтобы ихъ оставляли въ покоѣ, такъ какъ въ противномъ случаѣ нищіе своею назойливостью, визгомъ и приставаніями будутъ разгонять всѣхъ покупателей отъ злосчастной лавки.
Съ наступленіемъ вечера улицы погружаются въ мракъ, потому что освѣщенія никакого не существуетъ, и хотя на главныхъ улицахъ Пекина есть бумажные фонари, но они обыковенно не зажигаются. Да еслибъ и зажигались, то отъ нихъ было бы мало толку, такъ какъ они почти не свѣтятъ. Улицы тогда пустѣютъ, потому что китайцы выходятъ ночью только въ самыхъ крайнихъ случаяхъ: они боятся воровъ и злыхъ духовъ.
Китайцы никогда не строятъ большихъ домовъ; у нихъ существуетъ пословица, что «тому угрожаетъ неучастье, кто строитъ большой домъ». Но зато при каждомъ китайскомъ домѣ всегда существуетъ нѣсколько двориковъ, и чѣмъ богаче китайскій домовладѣлецъ, тѣмъ больше онъ устраиваетъ такихъ внутреннихъ двориковъ, въ которыхъ можно заблудиться. Женская половина, вмѣстѣ съ дѣтскою, всегда устраиваются отдѣльно. Огромное большинство населенія китайской имперіи довольствуется жилищами самаго незатѣйливаго устройства, стѣны которыхъ строятся изъ грязи, смѣшанной, съ рубленою соломой. Но и эти жилища могутъ показаться дворцами въ сравненіи съ жалкими землянками или шалашами, въ которыхъ обитаютъ бѣднѣйшіе китайцы.
Въ сѣверномъ Китаѣ существуетъ очень интересный родъ жилищъ, это — пещерныя жилища. Милліоны людей обитаютъ въ пещерахъ, которыя они выкапываютъ въ «лёссѣ» — такъ называется наносная почва Китая, свѣтложелтаго цвѣта, въ составъ которой входитъ, между прочимъ, глина, углекислая известь и остатки органическихъ раковинъ, моллюсковъ, костей и зубовъ млекопитающихъ растеній и т. д. Въ толщѣ его они продѣлываютъ пещеры и живутъ въ нихъ. Иногда такія жилища тянутся въ землѣ на большія разстоянія и, по словамъ одного путешественника, среди нихъ встрѣчаются настоящіе дворцы съ выведенными изъ кирпичей сводами и архитектурными украшеніями. Многія семейства живутъ въ такихъ пещерахъ уже цѣлыя столѣтія. Впрочемъ этимъ пещернымъ жилищамъ приходится отдать предпочтеніе передъ многими другими китайскими жилищами; зимою они теплѣе китайскихъ домовъ, а лѣтомъ прохладнѣе; кромѣ того въ нихъ нѣтъ такой сырости, какъ въ китайскихъ домахъ.
Пещерныя жилища обыкновенно разбросаны порознь или группами на разныхъ высотахъ, по террасамъ овраговъ и въ долинахъ. Группы деревьевъ, пашни, скирды соломы и хлѣба — все это указываетъ вамъ на населенную мѣстность, но человѣческихъ жилищъ нигдѣ не видно; поэтому то путешественникъ, попадающій въ первый разъ въ область пещерныхъ жилищъ, всегда бываетъ пораженъ видомъ такой мѣстности. Но еще оригинальнѣе устраиваются жилища въ такихъ мѣстахъ, гдѣ нѣтъ обрывовъ и долинъ и лёссовая площадь тянется на многіе десятки и сотни квадратныхъ верстъ. Путешественникъ ѣдетъ среди полей и садовъ, но тщетно ищетъ глазами жилье людей, воздѣлывающихъ эту землю. Но вотъ вблизи дороги, рядомъ съ ровною площадкой, гдѣ происходитъ молотьба хлѣба и гдѣ стоятъ скирды соломы, изъ какой то маленькой кочки, сверху прикрытой черепкомъ отъ горшка, выступаетъ струйка дыма и выдаетъ присутствіе подъ землей пещернаго человѣка. Подъѣхавъ ближе, путешественникъ видитъ квадратную яму, ничѣмъ не отгороженную, въ три-четыре сажени глубиной, и на днѣ этой ямы видны играющія дѣти, куры и другія животныя. Въ стѣнахъ ямы вырыты пещеры для жилья и косой корридоръ, который довольно круто поднимается вверхъ и выходитъ на поверхность земли, гдѣ онъ запирается воротами. Этотъ корридоръ служитъ для выхода людей и животныхъ.
Итакъ лёссъ приноситъ большую пользу китайцамъ. Эта «желтая земля», какъ они ее называютъ, кормитъ ихъ; они устраиваютъ на ней пашни, вырываютъ въ ней жилища или выдѣлываютъ кирпичи для домовъ и даже канъ, замѣняющій въ китайскомъ домѣ, китайцу кровать, дѣлается изъ лёсса, такъ что замѣчаніе одного путешественника, сказавшаго, что «китаецъ родится на лёссѣ, живетъ лёссомъ и въ лёссѣ умираетъ», — вполнѣ справедливо.
Но вернемся къ китайскимъ улицамъ. Обычную принадлежность ихъ составляютъ различные разносчики, предлагающіе свой товаръ прохожимъ. Среди этихъ торговцевъ особенно выдѣляются продавцы птицъ, собакъ и сверчковъ. Всѣ китайцы, безъ различія возраста и состоянія, любятъ птицъ и няньчатся съ ними до смѣшного. Многіе изъ нихъ даже носятъ ихъ повсюду съ собою, хотя бы они шли по дѣлу или на работу; во время работы они вѣшаютъ возлѣ себя клѣтку или жердочку, на которой сидитъ ручная птичка, для того чтобы имѣть возможность играть и бесѣдовать со своею пернатою любимицей. На улицахъ часто можно видѣть китайцевъ, прогуливающихся со своими птицами въ рукахъ. Встрѣчаясь другъ съ другомъ, они расхваливаютъ качества своихъ птицъ и хвастаютъ ихъ умомъ и понятливостью.
Послѣ торговцевъ птицъ успѣхъ имѣютъ продавцы собакъ, такъ какъ китайцы очень любятъ маленькихъ собачекъ, которыхъ держатъ для домашней забавы. Къ собачникамъ и птичникамъ присоединяются лѣтомъ продавцы сверчковъ, которые носятъ свой товаръ въ большихъ корзинахъ. Проданный сверчокъ сажается въ камышовую клѣтку или бумажный колпачекъ. Китайцы любятъ пѣніе сверчка и поэтому устраиваютъ для него у себя въ домѣ особое помѣщеніе, кормятъ и холятъ его. Кромѣ того они любятъ устраивать бои сверчковъ, для чего покупаются большіе боевые сверчки. Бой сверчковъ — одно изъ любимыхъ развлеченій китайцевъ и часто даетъ поводъ къ очень крупнымъ пари. Ареною боя служитъ блюдечко. сверчковъ стараются довести до крайней степени раздраженія посредствомъ щекотанія соломинкой, для того чтобы они бросились другъ на друга. Боевой сверчокъ, одержавшій нѣсколько побѣдъ, цѣнится очень дорого.
Къ числу уличныхъ промышленниковъ принадлежатъ различные странствующіе знахари, гадальщики, колдуны и уличные разсказчики. Этихъ послѣднихъ всегда окружаетъ толпа внимательныхъ слушателей. Разсказчикъ обыкновенно сидитъ на открытомъ воздухѣ, на циновкѣ или табуреткѣ, подъ какимъ нибудь навѣсомъ или зонтикомъ и разсказываетъ легенды, повѣсти и басни или же описываетъ историческія событія, излагаетъ содержаніе народныхъ, комедій. Первымъ залогомъ успѣха для такого разсказчика служитъ громкій голосъ, для того чтобы онъ могъ заглушить шумъ, господствующій на улицѣ, а затѣмъ онъ разумѣется долженъ быть краснорѣчивъ и остроуменъ. Если онъ обладаетъ этими качествами, то толпа его слушателей быстро растетъ и прохожіе останавливаются, чтобы послушать его.
Въ китайскихъ городахъ очень мало красивыхъ сооруженій, которыя служили бы для жилья. Вычурныя постройки и зданія, которыя обыкновенно встрѣчаются на картинкахъ, это большею частью не жилые дома, а храмы, кумирни, памятники, да никому ненужныя ворота, и арки, стѣны да башни. Большія деревянныя ворота на каменномъ фундаментѣ, раскрашенныя въ яркіе цвѣта, встрѣчающіяся на китайскихъ улицахъ, имѣютъ, впрочемъ, такое же значеніе, какъ и наши тріумфальныя арки и ворота. Они также воздвигаются въ память какихъ-нибудь подвиговъ и въ честь доблестныхъ лицъ, напримѣръ: военныхъ, которые не хотѣли сдаться непріятелю и предпочли смерть, вдовъ, не желавшихъ пережить мужей и убившихъ себя послѣ ихъ смерти, невѣстъ, поступившихъ точно такъ же послѣ смерти своихъ жениховъ, юношей, покончившихъ съ собой, вслѣдствіе невозможности отмстить за оскорбленіе, нанесенное ихъ родителямъ и т. п. Все это доблести, которыя очень уважаются китайцами, и, чтобы увѣковѣчить память о такихъ подвигахъ, китайцы воздвигаютъ на своихъ улицахъ почетныя ворота. Больше всего такихъ воротъ построено для прославленія сыновней и дочерней любви и самоотверженія.
ГЛАВА III. править
Въ Китаѣ существуютъ три религіи: конфуціанство, даосизмъ и буддизмъ. Эти три религіи прекрасно уживаются вмѣстѣ и въ китайскихъ кумирняхъ встрѣчаются божества всѣхъ религій. Это указываетъ, что китайцы очень вѣротерпимы и предоставляютъ каждому поклоняться такимъ божествамъ, какимъ онъ пожелаетъ.
Задолго до появленія Конфуція, основателя главной китайской религіи, китайцы поклонялись Небу и разнымъ духамъ. Могущество Неба проявлялось въ дождѣ, въ сіяніи солнца, въ жарѣ и холодѣ и смѣнахъ временъ года. Духамъ китайцы также приписывали чудодѣйственную силу, различая между ними небесныхъ, земныхъ и духовъ предковъ. Почитаніе этихъ послѣднихъ духовъ особенно распространено въ Китаѣ. Китайцы вѣрятъ, что душа послѣ смерти продолжаетъ существовать и оказываетъ таинственное вліяніе на живущихъ. Но эта душа, лишенная многихъ органовъ, которые имѣетъ тѣло человѣка, нуждается въ заботливости оставшихся на землѣ родственниковъ, которые и обязаны приносить жертвы всѣмъ духамъ предковъ. Если китаецъ умираетъ не на родинѣ и тѣло его не будетъ погребено на китайской землѣ, то духъ его никогда не будетъ имѣть покоя. Лишенный попеченій, вѣчно голодный, онъ будетъ рыскать въ невѣдомыхъ странахъ, негодуя на своихъ безпечныхъ потомковъ. Вотъ почему китайцы такъ заботятся о томъ, чтобы трупы ихъ умершихъ соотечественниковъ отвозились на родину, хотя бы это стоило очень дорого. Ежегодно изъ Санъ-Франциско отправляются корабли, нагруженные трупами китайцевъ, умершихъ въ Америкѣ. Въ Санъ-Франциско образовалось даже спеціальное Китайское Общество, которое доставляетъ средства для перевозки мертвыхъ китайцевъ на родину.
Находя, что души умершихъ должны имѣть мѣсто для своихъ собраній, китайцы воздвигаютъ для нихъ настоящіе храмы. Устройство этихъ храмовъ всегда почти одинаково: ворота и длинныя сѣни ведутъ, въ открытый сверху и мощеный дворъ, въ глубинѣ котораго, прямо противъ входа, находится просторная зала. Въ самомъ концѣ зала поставленъ длинный столъ и на немъ деревянныя таблички съ именами умершихъ предковъ. Иногда такія таблички развѣшиваются по стѣнамъ. Сюда приходятъ китайцы въ важныя минуты жизни и ставятъ многочисленныя кушанья передъ таблицами предковъ. Души этихъ послѣднихъ, по повѣрью китайцевъ, невидимо вкушаютъ поставленныя передъ ними лакомыя кушанья, вдыхая ихъ ароматъ. Когда китайцамъ кажется, что души предковъ достаточно насытились, то они отправляютъ въ свой собственный желудокъ приготовленныя для душъ явства.
Религіозныя воззрѣнія китайцевъ нисколько не измѣнились и послѣ Конфуція, такъ что поклоненіе духамъ предковъ сохранилось въ полной неприкосновенности до сихъ поръ и составляетъ главное основаніе религіи китайцевъ.
Конфуцій, или, какъ китайцы называютъ его, — «Кунъ-Цзы», родился въ 551 г. до P. X. Судя по сохранившимся о немъ преданіямъ, молодой Конфуцій всѣхъ поражалъ своею серьезностью и познаніями. Уже въ ранней молодости у него явилась мысль поучать народъ, невѣжество котораго поражало его. Кромѣ того онъ видѣлъ злоупотребленія чиновниковъ и бѣдствія народа и такъ какъ не могъ равнодушно относиться къ этому, то отказался отъ должности, которую занималъ, и, собравъ вокругъ себя учениковъ, началъ проповѣдывать имъ свое ученіе, заключавшееся въ самоусовершенствованіи. Онъ находилъ, что лучшимъ средствомъ борьбы со зломъ должны служить проповѣдь и собственный примѣръ. Чтобы укоренить свое ученіе въ умѣ народа, Конфуцій требовалъ строжайшаго выполненія обрядовъ, числомъ до 300 и церемоній, числомъ до 3000.
Хотя слава Конфуція и далеко распространилась по всему Китаю, но ученіе его лишь послѣ его смерти пріобрѣло то значеніе, которое оно имѣетъ теперь. Онъ былъ признанъ «княземъ мудрости». "Онъ все сказалъ, все преподалъ и все постигъ, « — говорятъ китайцы и не допускаютъ поэтому никакихъ измѣненій въ его ученіи и никакихъ нововведеній, которыя противорѣчатъ какимъ либо правиламъ, преподаннымъ „великимъ мудрецомъ“.
Конфуцій, умирая, не подозрѣвалъ, что безчисленные милліоны людей будутъ въ теченіи тысячелѣтій чтить его имя и поклоняться ему, какъ божеству. Намъ даже трудно представить себѣ, какъ дѣйствуетъ имя Конфуція на каждаго образованнаго китайца. Онъ не позволитъ себѣ усумниться ни въ одномъ словѣ, сказанномъ „величайшимъ изъ мудрецовъ“, ученіе котораго сдѣлалось закономъ для всей страны. Одинъ изъ китайскихъ императоровъ совершилъ поклоненіе на могилѣ мудреца и постановилъ, чтобы всякій, желающій поступить на службу или получить ученую степень, совершилъ поклоненіе передъ таблицею Конфуція. Таблицы съ его именемъ выставляются во всѣхъ кумирняхъ, посвященныхъ ему; такихъ кумиренъ въ Китаѣ болѣе полуторы тысячи. Такимъ образомъ Конфуцій сталъ покровителемъ учености и ученыхъ. Самая замѣчательная изъ кумиренъ, посвященныхъ Конфуцію, это „Литературный храмъ“ въ Пекинѣ, составляющій часть пекинскаго университета — Го-Цзы-Цзяна, гдѣ происходятъ государственные экзамены. Дѣло въ томъ, что въ Китаѣ, для занятія какой-нибудь государственной должности, необходимо подвергнуться особому экзамену. Экзамены на первую степень производятся къ шестидесяти городахъ, на степень магистра — въ девятнадцати, а на степень доктора — только въ Пекинѣ. Китайцы обнаруживаютъ большое стремленіе къ высшему образованію и массами являются на эти экзамены. Въ Нанкинѣ, напримѣръ, года четыре тому назадъ, экзаменовалось 14,000 китайцевъ. Выдержавшій экзаменъ на „доктора“, возвращаясь въ свой родной городъ, чествуется всѣми жителями; весь городъ устраиваетъ ему торжественную встрѣчу. Но дѣйствительно, экзаменъ на степень доктора, — это такой подвигъ, съ которымъ можетъ справиться развѣ только китаецъ, благодаря своей настойчивости и трудолюбію. Представьте себѣ, что экзаменующихся запираютъ на трое сутокъ въ крохотную, квадратную клѣтушку, имѣющую не болѣе четырехъ шаговъ вдоль и поперекъ. Въ этой клѣтушкѣ ничего нѣтъ кромѣ, стола и письменныхъ принадлежностей. Нельзя ни лечь, ни пройтись, и бѣдный китаецъ, жертва своего стремленія къ учености, если захочетъ отдохнуть, то можетъ только положить голову на тотъ же письменный столъ, среди кистей, бумаги и туши, которая служитъ китайцамъ вмѣсто чернилъ. Неудивительно, что не всѣ китайцы выдерживаютъ такую пытку и что между экзаменующимися бываютъ даже смертные случаи.
Къ сожалѣнію, такого рода испытанія не могутъ подготовить китайскаго чиновника къ тѣмъ служебнымъ обязанностямъ, которыя будутъ сопряжены съ его должностью. Что изъ того, что онъ будетъ знать сотни томовъ почти наизусть, что онъ будетъ приводить въ подлинникѣ всѣ изреченія древнихъ китайскихъ мудрецовъ? Всѣ эти познанія не ведутъ ни къ чему, и китайскій чиновникъ совершенно не понимаетъ условій современной жизни. Онъ самъ, со своими отжившими взглядами, не допускающими ничего новаго, никакихъ перемѣнъ, является какимъ-то выходцемъ изъ древней могилы, и, благодаря именно такой учености, Китай застылъ въ своей неподвижности.
Религія Конфуція выражается главнымъ образомъ въ жертвоприношеніяхъ и обрядахъ. Ни священниковъ, ни монаховъ нѣтъ въ этой религіи, въ противоположность двумъ другимъ китайскимъ религіямъ: буддизму и даосизму. Глава семейства долженъ приносить жертвы духамъ предковъ и домашнимъ богамъ, а должностныя лица выполняютъ общіе обряды и жертвоприношенія.
Но не только въ храмахъ поклоняются Конфуцію. Въ спальнѣ каждаго китайца можно найти дощечку съ надписями, имѣющими отношеніе къ Конфуцію. Китайскій мудрецъ въ число первѣйшихъ добродѣтелей ставитъ почтеніе и любовь дѣтей къ родителямъ. „Тотъ, кто не любитъ родителей и любитъ другихъ людей, говоритъ Конфуцій, есть бунтовщикъ противъ добродѣтели“. Такимъ образомъ Конфуцій своимъ ученіемъ еще болѣе укрѣпилъ существующее у китайцевъ поклоненіе родителямъ и предкамъ. Въ китайскихъ легендахъ часто говорится о сыновней любви и преданности и въ священныхъ китайскихъ книгахъ приводятся 24 примѣра сыновней преданности. Вотъ нѣкоторые изъ этихъ примѣровъ: одинъ китаецъ, не имѣя средствъ, чтобы сдѣлать отцу приличныя похороны, продалъ себя въ рабство и такимъ путемъ добылъ нужныя деньги. Другой почтительный сынъ, по имени Лао-Лай-Цзы, имѣя 70 лѣтъ отъ роду, надѣвалъ дѣтское платье и велъ себя какъ ребенокъ, чтобы не напоминать родителямъ объ ихъ преклонномъ возрастѣ. Одинъ китайскій юноша, родители котораго не имѣли полога для защиты отъ комаровъ, ложась спать, не обмахивался вѣеромъ, а лежалъ совершенно неподвижно для того, чтобы привлечь къ себѣ всѣхъ комаровъ и доставить покой своимъ родителямъ!
Но подъ сыновнею преданностью Конфуцій подразумѣвалъ не только преданность отцу, а вообще всѣ отношенія младшихъ къ старшимъ. Какъ отецъ въ своей семьѣ, такъ и мандаринъ въ своемъ округѣ считается главою и всѣ другіе члены семьи и округа должны выказывать ему преданность и почтеніе. Въ свою очередь чиновникъ долженъ также относиться къ своему начальству и вообще весь китайскій народъ — къ императору, который считается отцомъ государства. Конфуцій также особенно высокою цѣнилъ дружбу и училъ, что каждый человѣкъ долженъ поступать со своимъ другомъ такъ, какъ онъ желалъ бы, чтобы другъ поступалъ съ нимъ. Желая убѣдить своихъ соотечественниковъ, какъ важно исполнять всѣ церемоніи и обряды, Конфуцій съ необыкновенною тщательностью и стараніемъ самъ исполнялъ всѣ существующіе обряды. Вся жизнь его была размѣрена, такъ какъ онъ хотѣлъ дѣйствовать личнымъ примѣромъ на своихъ послѣдователей. На прогулкѣ, напримѣръ, онъ никогда не спѣшилъ, ходилъ ровнымъ шагомъ и даже не поворачивалъ головы, съ точностью соблюдая правила приличій. Во время придворныхъ церемоній и торжествъ, въ присутствіи принцевъ и высшихъ сановниковъ, онъ держалъ себя въ высшей степени робко и подобострастно, униженно сгибалъ колѣни и говорилъ такъ тихо, что его едва можно было разслышать. До послѣдняго дня Конфуцій строго соблюдалъ всѣ формальности и, умирая, до мельчайшихъ подробностей установилъ церемоніалъ своихъ похоронъ.
Разсказываютъ, что одинъ изъ китайскихъ императоровъ вздумалъ вдругъ сжечь всѣ книги, написанныя до его вступленія на престолъ. Онъ хотѣлъ, чтобы его считали первымъ императоромъ Китая, о которомъ упоминаетъ исторія. Въ числѣ уничтоженныхъ книгъ были, конечно, и творенія Конфуція, и многіе китайскіе ученые сомнѣваются, уцѣлѣло-ли хоть что-нибудь изъ его сочиненій. Но такъ какъ во всѣ времена можно было найти такихъ образованныхъ китайцевъ, которые знали наизусть всѣ сочиненія Конфуція, то ничего нѣтъ удивительнаго, что они могли быть впослѣдствіи возстановлены.
Одновременно съ Конфуціемъ жилъ другой замѣчательный человѣкъ — Лао-Цзы, основатель второй китайской религіи — даосизма или таоизма. О его рожденіи и жизни существуетъ много легендъ. Одна изъ нихъ разсказываетъ, что онъ родился уже совсѣмъ старымъ и сразу могъ говорить. Наружность его, по словамъ легендъ, была не особенно привлекательна: огромная голова, несоразмѣрно высокій лобъ, огромныя уши съ тремя отверстіями, квадратный, беззубый ротъ, носъ съ двойною переносицей и по десяти пальцевъ на каждой ногѣ.
Послѣдователи Лао-Цзы называются „даоистами“ отъ китайскаго слова „дао“, что означаетъ разумъ, такъ какъ Лао-Цзы въ особенности проповѣдывалъ поклоненіе разуму и училъ самообладанію и сдержанности въ дѣлахъ и въ словахъ. Онъ совѣтовалъ избѣгать крайностей, роскоши, веселости и болтливости. Въ особенности болтливость, по его мнѣнію, заслуживала осужденія, и онъ говорилъ, что болтливый человѣкъ не можетъ возбуждать довѣрія и уваженія. Кромѣ того Лао-Цзы проповѣдывалъ, что всякій человѣкъ долженъ питаться трудами рукъ своихъ и жить въ простотѣ, ближе къ природѣ.
Въ противоположность Конфуцію, который считался покровителемъ учености, Лао-Цзы, хотя и ставилъ разумъ выше всего, но былъ врагомъ учености и осуждалъ чрезмѣрное стремленіе къ образованію и наукѣ. Онъ говорилъ, что человѣкъ долженъ стоять какъ можно ближе къ природѣ, и все его ученіе проникнуто гораздо большею теплотой, нежели ученіе Конфуція, придававшаго главное значеніе лишь формальному выполненію различныхъ обрядностей. Ученіе Лао-Цеы во многихъ отношеніяхъ напоминаетъ христіанское ученіе; онъ говорилъ своимъ послѣдователямъ: „воздай добромъ за зло! не суди ближняго и думай только о своихъ недостаткахъ! Истинно добрый человѣкъ любитъ всѣхъ и никѣмъ не пренебрегаетъ“ и т. д. Также какъ и Конфуцій онъ возставалъ противъ войны и говорилъ, что правители должны избѣгать ея.
Лао-Цзы былъ уже старъ, когда Конфуцій, прослышавшій о немъ, пожелалъ его видѣть. Во время свиданія между ними зашелъ разговоръ о печальномъ положеніи Китая и о необходимости возрожденія китайской имперіи. Но они разошлись во взглядахъ. Конфуцій видѣлъ спасеніе Китая въ возвращеніи къ старинѣ, а Лао-Цзы не соглашался съ нимъ и замѣтилъ, что тѣ люди, на мудрыя правила которыхъ Конфуцій возлагаетъ столько надеждъ, уже обратились въ прахъ, что жизнь стала другой и поэтому нужны другія правила.»
Ученіе Лао-Цзы подверглось, однако, большимъ перемѣнамъ послѣ его смерти. Этому содѣйствовали главнымъ образомъ нѣкоторые изъ его послѣдователей, распространившіе невозможныя суевѣрія и легенды. Сочиненія этихъ учениковъ Лао-Цзы наполнены были фантастическими описаніями самыхъ невѣроятныхъ чудесъ, такъ что мало по малу даосизмъ превратился въ колдовство, а жрецы его — въ шарлатановъ, обманывавшихъ суевѣрный и невѣжественный народъ. Изъ среды даоистскихъ монаховъ выходятъ теперь астрологи, чревовѣщатели, чародѣи, заклинатели духовъ, торговцы различными чудодѣйственными лекарствами и т. д.
Самою распространенною религіей въ Китаѣ слѣдуетъ считать буддизмъ. Преданіе гласитъ, что китайскій императоръ Минди видѣлъ однажды чудесный сонъ: ему приснилось, что надъ дворцомъ летала какая то фигура, голова которой была окружена сіяніемъ. Сонъ этотъ до такой степени поразилъ императора, что онъ обратился за разъясненіемъ къ мудрецамъ и колдунамъ. Тогда одинъ изъ нихъ сказалъ императору, что этотъ сонъ предвѣщаетъ появленіе новой религіи съ запада, изъ Индіи. Императоръ, заинтересованный такимъ толкованіемъ, тотчасъ же снарядилъ въ Индію посольство, поручивъ ему ознакомиться съ тамошней религіей. Посольство исполнило порученіе и вернулось въ сопровожденіи двухъ буддійскихъ монаховъ, которые привезли съ собою въ Китай буддійскія священныя книги, написанныя на санскритскомъ языкѣ. Въ одной изъ этихъ книгъ, которая была потомъ переведена на китайскій языкъ, заключалось описаніе жизни Будды или Сакьямуни.
Будда былъ сыномъ одного изъ князей Непала. Легенда о его рожденіи разсказываетъ, что когда онъ только что родился, то отъ него исходило сіяніе, словно отъ солнца. Младенецъ Будда сдѣлалъ семь шаговъ и, обернувшись на четыре стороны, сказалъ:
«Я родился, чтобы спасти міръ!» Тотчасъ же съ неба полились потоки воды и омыли его тѣло, и раздалось чудное пѣніе дивовъ (духовъ), прославлявшихъ его рожденіе.
Младенецъ, который былъ названъ «Сидартой», что означаетъ, «совершенство всѣхъ вещей», росъ, развивался, поражая всѣхъ своимъ умомъ и понятливостью. Пятнадцати лѣтъ Сидарта былъ объявленъ наслѣдникомъ престола и затѣмъ его женили на дѣвушкѣ изъ рода Сакіа.
Сидарта въ ранней молодости уже проявлялъ склонность къ уединенной жизни и къ размышленію. Однажды онъ, прогуливаясь въ дворцовыхъ садахъ, встрѣтилъ слабаго и больнаго старика. «Что это за человѣкъ»? — спросилъ Сидарта у своего провожатаго. Тотъ отвѣчалъ: «этотъ старикъ былъ когда то младенцемъ, питавшимся молокомъ матери, а затѣмъ юношей, полнымъ силъ, молодости и веселья. Съ годами тѣло его подверглось разрушенію, и вотъ теперь онъ обратился въ старика». Отвѣтъ этотъ взволновалъ Сидарту, и онъ опять спросилъ своего провожатаго, всѣ ли испытываютъ то-же самое? — «Таковъ общій удѣлъ, сказалъ провожатый, — юность должна облечься въ одежду старости».
Эта встрѣча со старикомъ глубоко запечатлѣлась въ умѣ юноши, и онъ сталъ объ этомъ задумываться. Чтобы заставить его еще глубже вникнуть въ жизнь человѣческую, духи стали ему представлять различныя человѣческія страданія: онъ видѣлъ то трудно больного, покрытаго язвами и со скрюченными членами, то пахаря, въ потѣ лица добывающаго себѣ пропитаніе, то умирающаго, около котораго плачутъ родные. Эти картины горя и страданія возбудили такую жалость въ сердцѣ Сидарты, что онъ уже не въ состояніи былъ оставаться во дворцѣ, среди роскоши и довольства, и ушелъ изъ него. Онъ рѣшилъ посвятить свою жизнь служенію людямъ, и, какъ ни уговаривалъ его отецъ, Сидарта былъ непреклоненъ. Послѣ долгихъ странствованій онъ, наконецъ, остановился на берегу рѣки Найрандягана и тутъ, по преданію, прожилъ шесть лѣтъ, подвергая себя строжайшему посту: онъ съѣдалъ въ день только одно конопляное зерно.
Сдѣлавшись Буддой, что значитъ «прозрѣвшій и просвѣтившійся», Сидарта началъ поучать народъ. Когда ему минуло 80 лѣтъ, онъ почувствовалъ приближеніе смерти и, сказавъ своему ученику, что наступило время его полнаго освобожденія и погруженія въ Нирвану (небытіе), Будда легъ головою къ сѣверу и испустилъ духъ. Вся природа содрогнулась, когда онъ умеръ; солнце померкло, земля разверзлась, умолкли звѣри и птицы и остановилось теченіе рѣкъ, цвѣты же и растенія грустно поникли…
Китайскому императору понравилась эта легенда, и онъ соорудилъ первый буддійскій храмъ, который былъ названъ «кумирней бѣлаго коня», въ память того, что книги и церковная утварь были привезены изъ Индіи на бѣлой лошади.
Однако буддизмъ, перенесенный въ Китай, подвергся все таки измѣненіямъ. Въ ученіи Будды главное мѣсто было отведено добрымъ дѣламъ, у китайцевъ же главное мѣсто принадлежитъ обрядностямъ. Сдѣлавшись буддистомъ, китаецъ, однако, не измѣняетъ своимъ прежнимъ богамъ; онъ также какъ и прежде поклоняется небу, землѣ, лунѣ, солнцу и духамъ предковъ и почитаетъ наставленія Конфуція. Въ Китаѣ существуетъ множество буддійскихъ мужскихъ и женскихъ монастырей, въ которыхъ можно найти всевозможныхъ идоловъ. Буддійскіе священники, или бонзы, не пользуются, однако, большимъ почтеніемъ у народа. Большинство этихъ священниковъ, впрочемъ, очень невѣжественны и потому они не могутъ выдержать сравненія съ послѣдователями Конфуція. Буддійскіе монахи большею частью живутъ милостыней, продажей предсказаній, да разнаго рода принадлежностей для покойниковъ и особыхъ пропусковъ для загробнаго путешествія, которые массами покупаются, въ особенности легковѣрными женщинами.
Благодаря такому обилію суевѣрій у китайцевъ, первоначальныя религіи — буддизмъ и даосизмъ сильно измѣнились и, дѣйствительно, превратились въ какую-то смѣсь предразсудковъ и суевѣрій съ нравственнымъ ученіемъ. Это и составляетъ теперь народную религію Китая.
Перечислить всѣ китайскія божества нѣтъ возможности. Китайцы почитаютъ множество духовъ и приписываютъ имъ вліяніе на человѣческую жизнь. Особеннымъ почетомъ пользуются у нихъ: духи очага, хранитель дверей дома, покровители различныхъ ремеслъ и земледѣлія, богъ огня и т. д. Интересна судьба одного китайскаго божества — Куанъ-ти. Куанъ-ти былъ прежде просто военнымъ богомъ, но теперь его считаютъ главнымъ покровителемъ императорскаго дома и поэтому его называютъ «адъютантомъ Неба», такъ какъ подъ Небомъ подразумѣвается императоръ. Несмотря на такой, важный чинъ, китайцы поступаютъ съ этимъ богомъ Неба довольно непочтительно. Къ нему обыкновенно обращаются во время засухи, такъ какъ полагаютъ, что онъ, вслѣдствіе своихъ постоянныхъ и близкихъ отношеній съ небомъ, можетъ послать дождь. Если же Куанъ-ти остался глухимъ къ молитвѣ китайцевъ, то они выносятъ его изображеніе (идолъ) изъ храма наружу и ставятъ подъ палящіе лучи солнца, для того чтобы онъ могъ самъ убѣдиться, каково людямъ переносить такой палящій зной.
Образованные китайцы, изучившіе сочиненія Конфуція и продолжающіе читать ихъ постоянно, дабы не забыть ни одно изъ правилъ, преподаваемыхъ главнымъ китайскимъ мудрецомъ, не интересуются ни даосизмомъ, ни буддизмомъ и къ обѣимъ этимъ религіямъ относятся совершенно безразлично. Образованіе не мѣшаетъ имъ быть чрезвычайно суевѣрными. Грозныя и непонятныя имъ явленія природы вызвали у нихъ представленіе, что вселенная, вода и воздухъ населены множествомъ второстепенныхъ духовъ, которыхъ легко можно разгнѣвать, не подозрѣвая этого, и тогда эти духи будутъ мстить человѣку. Эта склонность китайцевъ приписывать всѣмъ окружающимъ явленіямъ и предметамъ сверхъестественныя свойства и силу выражается Въ томъ, что они не только населили весь окружающій ихъ міръ духами, но стали поклоняться и нѣкоторымъ животнымъ, не только домашнимъ, по и дикимъ. Почти вездѣ въ Китаѣ почитаютъ змѣю и лисицу. У китайцевъ существуетъ множество народныхъ легендъ, приписывающихъ лисицѣ разныя чудесныя свойства. Вотъ что, напримѣръ, разсказываетъ одна такая легенда: «Въ одной жалкой хижинѣ жилъ бѣдный крестьянинъ, который тяжелымъ трудомъ добывалъ себѣ пропитаніе. Надъ судьбою, бѣдняка сжалилась добрая лисица и превратившись въ женщину, начала посѣщать его хижину, въ его отсутствіе прибирала ее и приготовляла ему обѣдъ. Бѣднякъ очень удивлялся всякій разъ, находя свое жилище прибраннымъ и обѣдъ готовымъ, и ломалъ себѣ голову, чтобы объяснить это загадочное явленіе. Наконецъ, желая во чтобы то ни стало узнать, кто принимаетъ въ немъ такое участіе, крестьянинъ спрятался въ хижинѣ и сталъ ждать. Прождавъ нѣкоторое время, онъ увидѣлъ, какъ въ щель влѣзла лисица и, перекувырнувшись, превратилась въ прекрасную женщину, причемъ лисья шкура упала на землю. Крестьянинъ взялъ и спряталъ эту шкуру. Женщина, покончивъ съ уборкою дома и приготовленіемъ обѣда, стала искать свою шкуру. Тогда крестьянинъ вышелъ изъ своей засады и предложилъ ей сдѣлаться его женой. Женщина согласилась, и супруги зажили счастливо и богато. Однажды мужъ, играя съ дѣтьми, въ шутку сказалъ имъ, что мать ихъ лисица. Это не понравилось его женѣ и она обидчиво сказала ему, что онъ долженъ доказать свои слова. Не успѣлъ крестьянинъ достать спрятанную имъ когда-то лисью шкуру, какъ жена его тотчасъ же обратилась въ лисицу и исчезла изъ дома».
Вѣря въ то, что духи постоянно вмѣшиваются въ дѣла живыхъ людей, китаецъ находится въ вѣчномъ страхѣ передъ этими обитателями загробнаго міра. Чувствуя себя въ зависимости отъ нихъ, онъ старается расположить ихъ въ свою пользу, что, по мнѣнію китайца, достигается только частыми жертвоприношеніями. Нѣкоторые духи отличаются особенно злобными свойствами и наклонностью къ преслѣдованію людей. Къ этимъ злымъ духамъ причисляются голодные духи, духи нищихъ, умершихъ безъ погребенія, духи буддійскихъ монаховъ, духи стариковъ и старухъ, самоубійцъ и т. д. И бѣдный китаецъ долженъ придумывать и принимать разныя мѣры для защиты отъ козней и преслѣдованій этихъ духовъ.
ГЛАВА IV. править
Конфуцій предписалъ китайцамъ точное исполненіе всѣхъ церемоній, число которыхъ достигаетъ 3000, и китайцы неуклоннымъ образомъ выполняютъ его постановленія. Вся жизнь китайца такимъ образомъ подчиняется извѣстнымъ правиламъ, и онъ такъ привыкаетъ съ дѣтства повиноваться имъ, что ему и въ голову не приходитъ нарушить ихъ когда нибудь. Нельзя сказать, чтобы это облегчало его жизнь; ему постоянно приходится заботиться о томъ, чтобы не нарушить какого нибудь правила этикета (приличій), установленнаго Конфуціемъ. Поэтому то китайцы считаются самымъ вѣжливымъ и церемоннымъ народомъ на свѣтѣ, хотя всѣмъ, кому приходилось жить въ Китаѣ и имѣть сношенія съ китайцами, иной разъ солоно приходилось отъ этой вѣжливости. Даже китайцы, привыкшіе къ ней, иногда прибѣгаютъ къ хитростямъ, чтобы избѣжать выполненія церемоніи. Такъ, напримѣръ, китайцы, какъ высшіе сановники, мандарины, такъ и вообще низшіе чиновники и зажиточные люди, никогда не ходятъ пѣшкомъ. Они или ѣздятъ верхомъ, или ихъ несутъ въ паланкинѣ (носилки). Правила вѣжливости требуютъ, чтобы два знакомые китайца, встрѣчаясь другъ съ другомъ на улицѣ, немедленно сошли на землю и начали раскланиваться другъ съ другомъ, а затѣмъ, послѣ положеннаго числа присѣданій и обмѣна предписываемыхъ этикетомъ фразъ, китайцы должны вѣжливо предложить одинъ другому первымъ снова сѣсть въ паланкинъ. Хотя они оба отлично знаютъ, что первымъ долженъ сѣсть тотъ, кто старше годами и чиномъ, но правила вѣжливости требуютъ, чтобы они старались уступить другъ другу эту честь. Разумѣется въ концѣ концовъ садится первымъ старшій, а не младшій, такъ какъ младшій отлично знаетъ, что, несмотря на всѣ любезныя уговариванія, онъ не смѣетъ нарушить правилъ этикета. Однако всѣ эти церемоніи продолжаются такъ долго и отнимаютъ столько времени, что знакомые китайцы при встрѣчѣ стараются сдѣлать видъ, будто они не узнали другъ друга, и прибѣгаютъ въ такихъ случаяхъ къ спасительному вѣеру, прикрывая имъ свое лицо.
Тѣ же несносныя церемоніи соблюдаются и при входѣ въ комнату и во время обѣда. Начинаются безконечныя уговариванія другъ друга пройти первымъ или сѣсть первымъ у столика, но, разумѣется, ни одинъ китаецъ не осмѣлится нарушить правилъ вѣжливости и не пройдетъ въ дверь первымъ и не сядетъ первымъ за столъ, несмотря на уговоры, если по годамъ и чину онъ долженъ занимать второе мѣсто. Не даромъ «китайскія церемоніи» вошли въ поговорку и у насъ.
Европейцы въ своихъ сношеніяхъ съ китайцами часто попадаютъ въ просакъ, вслѣдствіе незнанія всѣхъ этихъ церемоній. Да оно и понятно. Кому придетъ въ голову изучить 3000 церемоній! Впрочемъ, у европейца никогда не хватаетъ терпѣнія соблюдать ихъ, даже когда онъ знаетъ, что ему надо сдѣлать въ томъ или другомъ случаѣ. Отъ этого часто происходятъ недоразумѣнія и всѣ эти церемоніи довольно таки сильно затрудняютъ сношенія европейцевъ съ китайцами. Одинъ американецъ, благодаря такому нарушенію правилъ этикета, потерялъ возможность устроить одно выгодное дѣло. Для этого дѣла ему нужно было повидаться съ однимъ знакомымъ мандариномъ, и онъ направился къ нему въ гости. Конечно, онъ былъ принятъ съ изысканною вѣжливостью и, согласно непремѣнному обычаю во всякомъ китайскомъ домѣ, слуга тотчасъ же принесъ чай. Мандаринъ взялъ чашку обѣими руками, поднялъ ее ко лбу и затѣмъ церемонно предложилъ ее своему гостю. Было жарко, американецъ усталъ и ему очень хотѣлось пить и потому, не долго думая, онъ сѣлъ тотчасъ же и выпилъ залпомъ чашку предложеннаго ему душистаго китайскаго чая. Только сдѣлавъ это, онъ спохватился, что нарушилъ этикетъ, но было уже поздно: манеры мандарина внезапно измѣнились, изъ вѣжливаго хозяина онъ превратился въ грубого и заносчиваго человѣка и даже не сталъ разговаривать съ американцемъ, который ушелъ словно оплеванный изъ дома, гдѣ его за минуту передъ этимъ принимали съ самою утонченною любезностью.
То презрѣніе, которое китайцы чувствуютъ ко всѣмъ европейцамъ, въ значительной мѣрѣ зависитъ отъ ихъ несоблюденія правилъ китайскаго этикета. Не забудьте, что китайцу эти правила преподаются на школьной скамьѣ, что они составляютъ нераздѣльную часть его воспитанія, и поэтому неудивительно, что китаецъ смотритъ на европейца, большею частью какъ на необразованнаго и грубого человѣка, совершенно незнакомаго съ правилами приличій.
Когда европейскіе посланники въ первый разъ пріѣхали въ Пекинъ, то имъ очень трудно было добиться пріема у богдыхана. Переговоры, объ этомъ продолжались цѣлыхъ полгода. Китайцы настаивали, чтобы европейцы, три раза простерлись ницъ передъ императоромъ, какъ того требовалъ китайскій этикетъ, но, разумѣется, европейскіе посланники не согласились на это, заявляя, что въ Европѣ никто не падаетъ ницъ передъ монархомъ. Въ концѣ концовъ китайцы уступили и согласились на то, чтобы европейскіе посланники не дѣлали земныхъ поклоновъ передъ императоромъ. Однако въ Пекинской газетѣ, описавшей пріемъ императора, было все таки сказано, что «европейскіе посланники пали ницъ въ страхѣ и трепетѣ, ослѣпленные блескомъ лица сына Неба». — Дѣло въ томъ, что по понятіямъ китайцевъ всѣ государства на свѣтѣ подчиняются Китаю и китайскій императоръ, «сынъ Неба» — глава всѣхъ государей, которые состоятъ его слугами, вассалами. Поэтому то, хотя китайскіе чиновники и согласились нарушить придворный этикетъ въ виду настоянія европейцевъ, но они не хотѣли все таки, чтобы простой народъ зналъ объ этомъ, такъ какъ онъ долженъ былъ вѣрить, что иностранные варвары трепещутъ передъ сыномъ Неба и ослѣплены блескомъ его лица".
Европейцамъ не разъ приходилось спорить изъ за китайскаго этикета. Однажды два американца были приглашены въ китайскій судъ въ качествѣ свидѣтелей. Но тутъ опять возникло недоразумѣніе. По китайскимъ законамъ свидѣтель даетъ свои показанія, стоя на колѣняхъ и упираясь руками въ полъ. Судья требовалъ, чтобы американцы подчинились этому правилу, но американцы, разумѣется, не захотѣли. Пошли безконечные переговоры и пререканія. Судья настаивалъ, говоря, что его достоинство и авторитетъ судьи пострадаютъ, если свидѣтель будетъ въ его присутствіи сидѣть и говорить съ нимъ какъ равный. Но настойчивость американцевъ одержала побѣду, и судья согласился, на то, чтобы американцы давали свои показанія стоя, китайскіе же свидѣтели все таки обязаны были стать на четвереньки.
Итакъ китаецъ каждый свой шагъ подчиняетъ извѣстнымъ правиламъ. Глядя на эти поклоны и упрашиванія, съ которыми обращаются другъ къ другу знакомые китайцы при встрѣчѣ на улицѣ или у себя дома, европейцы едва удерживаются отъ улыбки. Не менѣе курьезенъ бываетъ разговоръ, который китайцы ведутъ другъ съ другомъ въ такихъ случаяхъ. Въ Китаѣ принято о себѣ самомъ, о своемъ домѣ и близкихъ выражаться всегда съ глубочайшимъ презрѣніемъ. Какого бы ни былъ высокаго мнѣнія китаецъ о собственной особѣ, но онъ никогда не выкажетъ этого въ разговорѣ съ другимъ лицомъ. Вотъ образчикъ такого разговора двухъ случайно повстрѣчавшихся китайцевъ.
— Какъ ваше уважаемое имя?
— Ничтожное имя вашего младшаго брата — Вангъ.
— Гдѣ ваше благородное жилище?
— Логовище, куда я прячусь, находится въ такой то улицѣ.
— Сколько драгоцѣнныхъ сыновей имѣете вы?
— Только пять глупыхъ поросятъ.
Если китайцу приходится говорить о своей женѣ, что онъ дѣлаетъ очень неохотно, то онъ выражается о ней въ самыхъ презрительныхъ выраженіяхъ.
Во время игры въ шахматы китайцы всегда заранѣе возвѣщаютъ свои ходы слѣдующимъ образомъ:
«Я переставляю своего ничтожнаго коня на эту клѣтку», или; «я беру своимъ презрѣннымъ офицеромъ вашего уважаемаго коня» и т. д.
Китайскій отецъ всегда такъ отвѣчаетъ на просьбу руки своей дочери:
— Выборъ, сдѣланный вами, доказываетъ мнѣ, что вы уважаете мою бѣдную и ничтожную семью, больше, чѣмъ она этого заслуживаетъ. Моя дочь груба и глупа и я не съумѣлъ ее воспитать. Но я считаю для себя за честь повиноваться вамъ въ этомъ случаѣ.
Разумѣется во всемъ этомъ самоуничтоженіи нѣтъ и слѣда искренности. Китаецъ, отзываясь о себѣ съ такимъ презрѣніемъ, въ сущности очень высокаго мнѣ, нія и о себѣ, и о своей дочери и т. д. Въ Китаѣ считается грубымъ нарушеніемъ вѣжливости называть другъ друга по имени; только высшій и старшій можетъ сдѣлать это по отношенію къ младшему, въ противномъ же случаѣ китайцы всегда называютъ другъ друга: «мой уважаемый старшій братъ» или; «мой уважаемый младшій братъ». Очень часто иностранцы, незнакомые съ китайскими обычаями и языкомъ, слыша, что ихъ китайскіе слуги называютъ такъ другъ друга, тоже начинаютъ ихъ такъ называть, воображая, что это ихъ собственныя имена. И китайскіе слуги, конечно, смѣются надъ европейцами, когда тѣ называютъ ихъ: «мой высокопочитаемый старшій братъ» и т. д. Разумѣется это только усиливаетъ ихъ презрѣніе къ невѣжественнымъ иностранцамъ.
До какой степени китайцы рабски подчиняются правиламъ этикета, показываетъ, напримѣръ, слѣдующій анекдотъ: «Одинъ китаецъ, которому нужно было сдѣлать визитъ, надѣлъ свое лучшее платье и отправился въ гости. Войдя въ комнату, онъ испугалъ крысу, которая лакомилась масломъ въ кувшинѣ, поставленномъ на дверную перекладину. Крыса выскочила и при этомъ перевернула кувшинъ. Масло полилось на злосчастнаго китайца и испортило его парадную одежду. Бѣдный китаецъ поблѣднѣлъ отъ ярости, но въ это время вошелъ хозяинъ, и начались обычныя присѣданія. Китаецъ, залитый масломъ, тѣмъ не менѣе выполнилъ всѣ церемоніи по уставу и тогда объяснилъ слѣдующимъ образомъ своему хозяину, что съ нимъ случилось:
— Когда я входилъ въ ваше уважаемое жилище, — сказалъ онъ, — я, нечаянно, испугалъ вашу уважаемую крысу, которая, въ своемъ бѣгствѣ, опрокинула вашъ уважаемый кувшинъ съ масломъ и пролила на мое презрѣнное и ничтожное одѣяніе, что и объясняетъ вамъ тотъ презрѣнный видъ, въ которомъ я являюсь передъ вашею уважаемою особой».
Одинъ французскій путешественникъ разсказываетъ слѣдующій характерный случай: «У нашего переводчика китайца заболѣлъ сынъ. Зная, что онъ нѣжный отецъ, мы спросили его съ участіемъ, какъ здоровье ребенка? Каково же было наше удивленье, когда онъ съ весьма развязнымъ видомъ и смѣясь, отвѣчалъ намъ, что ребенокъ вѣроятно умретъ! Когда мы разсказали объ этомъ удивительномъ равнодушіи отца одному европейцу, долго жившему въ Китаѣ и хорошо знакомому съ китайскими нравами, то онъ сказалъ намъ: успокойтесь. Онъ навѣрное очень огорченъ болѣзнью ребенка, но по правиламъ китайскаго этикета онъ не долженъ огорчать васъ печальнымъ извѣстіемъ — васъ, не имѣющихъ никакого отношенія, къ его ребенку, и не долженъ останавливать ваше благородное вниманіе на такой ничтожной вещи, какъ его горе. Но по правиламъ китайской вѣжливости вы обязаны были все-таки высказать свои утѣшенія, хотя онъ и не выразилъ никакого горя, говоря съ вами».
«Правду сказать, — прибавляетъ путешественникъ, — мы были очень поражены. Намъ, разумѣется, и въ голову не приходило, что человѣкъ, такъ весело говорящій о предстоящей смерти своего сына, можетъ нуждаться въ утѣшеніяхъ!»
Таковы правила китайской вѣжливости. Они то и служатъ главнымъ источникомъ постоянныхъ недоразумѣній между китайцами и европейцами. По этимъ правиламъ китаецъ никогда не долженъ говорить непріятной правды или отказываться отъ чего нибудь. Китайцы совершенно не понимаютъ, какъ это европеецъ можетъ отвѣчать прямо: «нѣтъ!» когда онъ чего нибудь не хочетъ или на что нибудь не соглашается. Имъ кажется это верхомъ грубости и неприличія. Китайскій слуга, обиженный вашимъ замѣчаніемъ или недовольный жалованьемъ, ни за что не скажетъ вамъ этого прямо. Онъ выдумаетъ какой-нибудь предлогъ, чтобы покинуть васъ, и вы не будете знать истинную причину его ухода. Вообще китаецъ всегда и со всѣми старается лишь о соблюденіи внѣшнихъ приличій и никогда не идетъ по прямому пути, а всегда обходомъ, т. е. не говоритъ прямо, а будетъ отлынивать и обманывать васъ. Эта лживость и неискренность китайцевъ, которая навязывается имъ правилами вѣжливости, стала второю натурою китайца, такъ какъ прививается имъ съ дѣтства воспитателями, и дѣлаетъ сношенія съ нимъ непріятными для европейца, который въ большинствѣ случаевъ не знаетъ, долженъ ли онъ вѣрить словамъ китайца или нѣтъ.
Старость и высокое положеніе одинаково имѣютъ право въ Китаѣ на знаки почтенія со стороны всѣхъ. Напримѣръ, въ Китаѣ считается даже верхомъ любезности говорить своему гостю, что онъ кажется старше своихъ лѣтъ. Обычнымъ вступленіемъ въ разговоръ служитъ такая фраза: «Какую продолжительность имѣетъ вашъ возрастъ?» Если же вашъ собесѣдникъ отвѣчаетъ вамъ: «Мои ничтожныя лѣта не превышаютъ тридцати» — то вы должны выразить величайшее изумленіе и воскликнуть: «о, я думаю, что вамъ уже больше сорока»!
При встрѣчѣ другъ съ другомъ, китайцы послѣ обычныхъ присѣданій, очень часто спрашиваютъ: «ѣли ли вы сегодня рисъ?» Это потому что рисъ составляетъ главный предметъ питанія китайца. Простой народъ только и питается рисомъ да овощами и лишь въ рѣдкихъ случаяхъ онъ разнообразитъ свой столъ рыбой или какимъ нибудь другимъ кушаньемъ. Но столъ богатыхъ китайцевъ очень разнообразенъ. Вотъ, напримѣръ, списокъ кушаній на парадномъ обѣдѣ, который давалъ одинъ важный мандаринъ въ честь русскаго посольства.
Супъ изъ ласточкиныхъ гнѣздъ;
Супъ изъ плавниковъ акулы съ голубиными яйцами;
Бамбуковые ростки въ желе изъ креветокъ;
Жаренныя устрицы въ тѣстѣ;
Катышки изъ клейкаго риса;
Ветчина вареная въ меду;
Соусъ изъ голубиныхъ мозговъ;
Листки рѣдиски съ уксусомъ;
Ломтики огурцовъ въ соѣ (особенный соусъ);
Супъ или похлебка изъ абрикосовыхъ зеренъ;
Копченый гусь;
Лапша изъ крабовъ съ неизвѣстною приправой;
Утиныя почки съ грибами;
Картофельныя котлеты съ начинкой.
Самымъ главнымъ китайскимъ блюдомъ европейцы считаютъ супъ изъ ласточкиныхъ гнѣздъ, который по виду напоминаетъ разваренную вязигу. Мяса китайцы ѣдятъ очень мало, отчасти вслѣдствіе дороговизны, отчасти же потому, что буддійская религія запрещаетъ проливать кровь животныхъ. Китайцы, впрочемъ, охотно ѣдятъ свинину, а также мясо и внутренности черныхъ кошекъ и собакъ. Одна изъ провинцій Китая, а именно Шантунгъ, славится своими собачьими окороками. Кошачьи глаза, сушеныя лягушки, поджаренная саранча, всевозможныя рыбы и морскія животныя, трепанги (морскіе черви), морская капуста (особый родъ водорослей), водоросли, грибовидная плѣсень на деревьяхъ, древесныя почки и ростки, личинки нѣкоторыхъ насѣкомыхъ — все это употребляется въ пищу китайцами.
У богатыхъ китайцевъ и на парадныхъ обѣдахъ всегда бываетъ множество кушаній, не меньше 25-ти, а иногда и до 70! Представьте себѣ, каково бываетъ непривычному европейцу на этихъ обѣдахъ, тѣмъ болѣе что правила вѣжливости требуютъ, чтобы онъ отвѣдалъ каждаго кушанья!
Во время обѣда подаются рисовая водка и различныя настойки, которыя наливаются изъ чайника. На обѣденномъ столѣ обыкновенно устанавливаются кромѣ того всевозможныя закуски, копченая ветчина, гороховый сыръ, къ которому для скрѣпленія примѣшанъ толченый гипсъ, и т. д. Изъ сластей подаются: арбузныя и тыквенныя сѣмечки, сложенныя или склеенныя въ видѣ высокихъ пирамидъ, корни водяной лиліи, водяные каштаны, цвѣты жасмина, пастила, финики и разные сушеные и засахаренные плоды. Все это раскладывается по вазочкамъ въ строгомъ порядкѣ.
Китайцы обыкновенно не употребляютъ скатертей и лишь въ парадныхъ случаяхъ столъ накрывается скатертью. Вмѣсто салфетокъ служатъ куски грубой бумажной матеріи, а вмѣсто ножей и вилокъ деревянныя или костяныя палочки или ложечки. Китайцы необыкновенно ловко управляются этими палочками, запихивая ими въ ротъ болѣе густую пищу, но европейцу бѣда! Онъ никакъ не можетъ справиться, и, конечно, его неловкія усилія представляютъ для китайца довольно смѣшное зрѣлище. Въ душѣ китаецъ смѣется надъ своимъ неловкимъ гостемъ, хотя, разумѣется, не покажетъ ему этого. Въ услугахъ ножа никогда не бываетъ нужды во время такого обѣда, потому что все подается въ очень искрошенномъ и разваренномъ видѣ.
Но прежде чѣмъ смѣяться надъ китайцами, которые не хотятъ признавать ножей и вилокъ, вспомнимъ, что въ Европѣ до XVII вѣка всѣ ѣли пальцами. Даже великолѣпный французскій король Людовикъ XIV часто пользовался своими пальцами, вмѣсто вилки. Вилки были введены въ Европѣ только въ XVII вѣкѣ, но ихъ употребляли только въ парадныхъ случаяхъ и лишь въ восемнадцатомъ вѣкѣ употребленіе ножей и вилокъ распространилось повсюду.
Блюда и тарелки также не употребляются китайцами и кушанья подаются обыкновенно въ чашкахъ. Гости разсаживаются по приглашенію хозяина на массивныхъ деревянныхъ табуретахъ или на узкихъ скамейкахъ, иногда покрытыхъ синими или красными чехлами или жесткими подушками. Обѣдъ начинается чаемъ и сладкимъ. Хозяинъ никогда не садится, за столъ и только смотритъ за тѣмъ, чтобы подавали гостямъ, и приглашаетъ ихъ выпить первую чашку вина. Иногда хозяинъ, сдѣлавъ нужныя распоряженія и пригласивъ гостей не брезгать скромною трапезой, самъ удаляется изъ комнаты и возвращается лишь въ концѣ обѣда.
Врядъ ли китайскій обѣдъ можетъ придтись по вкусу европейцу. Всѣ китайскія кушанья прѣсны, потому что китайцы рѣдко употребляютъ соль, жирны и тягучи, кромѣ того они отдаютъ запахомъ сала, кунжутнаго масла и чеснока. Китайцы не употребляютъ въ пищу ни коровьяго молока, ни масла. Они признаютъ только женское молоко и это молоко иногда дается старикамъ для подкрѣпленія силъ. Нѣкоторые образованные китайцы, впрочемъ, уже вводятъ у себя европейскій столъ.
Китайцы, разумѣется зажиточные, ѣдятъ обыкновенно три раза въ день; ранній обѣдъ или завтракъ подается часовъ въ пять утра. Чай китайцы пьютъ во всякое время вмѣсто воды и это самый любимый ихъ напитокъ. Они не настаиваютъ чая, какъ мы это дѣлаемъ, и китайскій чай представляетъ блѣдножелтую свѣтлую жидкость. Чайное дерево самое главное изъ китайскихъ растеній, какъ по своей всемірной извѣстности, такъ и по выгодѣ, которую оно доставляетъ странѣ. Это дерево принадлежитъ къ роду камелій. Листья чайнаго дерева глянцевитые, темнозеленые, и цвѣтетъ оно небольшими бѣленькими цвѣточками, которые скоро опадаютъ. Листья сбираются 3—4 раза въ году и лучшій чай получается отъ нѣжныхъ листиковъ перваго сбора. Ощипываніемъ чайныхъ деревьевъ занимаются обыкновенно женщины и дѣти. Только что ощипанные листья не имѣютъ никакого аромата, они, должны сначала подвергнуться извѣстной обработкѣ, и тогда только получается чай, который мы всѣ хорошо знаемъ.
Листья, собранные на чайныхъ плантаціяхъ, поступаютъ на такъ называемыя чайныя фабрики для обработки; ихъ разсыпаютъ на циновки во дворѣ или сараѣ фабрики и подвергаютъ прессованію, т. е. голые рабочіе толкутъ листья ногами; размятые и потемнѣвшіе листья складываются затѣмъ въ корзины и въ теченіе нѣсколькихъ дней ихъ оставляютъ для броженія, послѣ чего сушатъ на солнцѣ. Такъ какъ при высыханіи листочки свертываются въ трубочци разной величины и формы, то, чтобы придать имъ болѣе однообразный видъ, ихъ снова толкутъ ногами. Послѣ этой процедуры слѣдуетъ сортировка: ихъ просѣиваютъ черезъ рѣшета разной величины, причемъ листки меньшаго формата и, слѣдовательно, болѣе молодые, составляютъ высшій сортъ чая, а покрупнѣе низшіе сорта. Затѣмъ чай пропускаютъ черезъ вѣялку и очищаютъ отъ всякого сора. Но этимъ не кончается возня съ чаемъ — его надо еще поджарить на угольяхъ, а это самое трудное дѣло, требующее большой опытности и вниманія, такъ какъ чай легко пережарить и тогда онъ теряетъ свои качества. Только послѣ всей этой возни получается, наконецъ, такой чай, который всѣмъ намъ хорошо знакомъ и который мы пьемъ. Китайцы же пьютъ не этотъ чай, а натуральный зеленый чай, не подвергнувшійся броженію.
Китайцы преимущественно занимаются земледѣліемъ и каждый клочекъ земли у нихъ, обработанъ. Они занимаются также садоводствомъ, и хотя въ китайскихъ городахъ вы не найдете общественныхъ парковъ и садовъ, но почти при всѣхъ китайскихъ домахъ, у мало-мальски зажиточныхъ китайцевъ, можно встрѣтить садики. Эти садики устраиваются не на улицу, а во внутреннемъ дворѣ и служатъ мѣстопребываніемъ женщинъ и дѣтей. Въ такомъ садикѣ деревца всегда аккуратно подстрижены, подчищены и притомъ очень искусно расположены, такъ чтобы обмануть глазъ и придать крошечному палисаднику видъ настоящаго большого сада. Всѣ эти маленькіе китайскіе садики непремѣнно украшены искусственными скалами, гротами, раковинами, маленькими пагодами, павильонами съ вычурною рѣзьбой, крошечными акваріумами и ручейками, черезъ которые перекинуты затѣйливые воздушные мостики. Въ акваріумѣ содержатся золотыя рыбки, а на поверхности воды цвѣтутъ водяныя лиліи. На оградѣ сада или же на стѣнѣ дома нарисованъ какой нибудь китайскій видъ и въ разныхъ мѣстахъ развѣшаны лакированныя дощечки съ изреченіями или пословицами; вродѣ напр.: «вино веселитъ сердце, а науки умъ», «уважайте духа сего мѣста» или: «сыновья почтительность — это главное качество человѣка».
Лучшіе сады, какъ по величинѣ, такъ и по устройству, находятся при кумирняхъ и монастыряхъ.
Если путешественникъ отправится изъ Пекина на сѣверъ, то на другой день онъ достигнетъ пяти огромныхъ воротъ, которыя ведутъ въ долину Императорскихъ гробницъ. Въ этой долинѣ, сильно занесенной пескомъ и окруженной горами, находятся гигантскія гробницы тринадцати императоровъ Китая. Гробницы располоягены полукругомъ, по берегу горной рѣчки, поросшей лѣсомъ. Мѣсто это очень живописное, но еще живописнѣе дикое, мрачное ущелье, отстоящее на разстояніи одного дня пути отъ императорскихъ гробницъ. Мимо этого ущелья проходитъ дорога къ Великой стѣнѣ, составлявшей прежде сѣверную границу Китая и отдѣляющей его отъ Монголіи. Путешественникъ ѣдетъ по пустынной мѣстности; тутъ на много миль кругомъ не встрѣчается ни одного человѣческаго существа; ущелья, скалы, горныя долины, да хребетъ горъ смѣняютъ другъ друга, затрудняя путешествіе, но въ тоже время придавая всей мѣстности дикую красоту. И вдругъ передъ путешественникомъ, словно изъ подъ земли, выростаетъ Великая стѣна и подобно каменной, гигантской змѣѣ извивается по главному хребту горъ, увѣнчанная четырехъугольными башнями, которыя раздѣляютъ ея волнистую линію на правильные промеягутки.
Стѣна эта была выстроена не сразу, а отдѣльными участками и строилась она, начиная съ IV вѣка до P. X. Въ нѣкоторыхъ мѣстахъ Великая стѣна еще очень хорошо сохранилась и имѣетъ прежній видъ массивной каменной стѣны въ шесть метровъ высоты и толщины у основанія. Теперь уже и китайцы сознаютъ, что стѣна эта не можетъ служить защитою отъ нашествія непріятеля, но много вѣковъ тому назадъ она считалась непреодолимою преградою для врага и должна была остановить его нашествіе, въ случаѣ если бы Китай подвергся нападенію съ сѣвера. Конечно, теперь эта Великая стѣна имѣетъ только историческій интересъ, какъ древній памятникъ. Она утратила свое значеніе какъ защита страны, и въ одномъ мѣстѣ теперь черезъ нее даже проходитъ желѣзная дорога, но тѣмъ не менѣе она поражаетъ прочностью своей постройки. Въ нѣкоторыхъ мѣстахъ она сохранилась почти неповрежденной и стоитъ въ томъ видѣ, въ какомъ вышла изъ рукъ строителей почти 2000 лѣтъ тому назадъ.
Стѣна эта служитъ какъ бы прообразомъ той другой великой невидимой стѣны, которая отдѣляетъ Китай отъ всего міра, — стѣны, составленной изъ всевозможныхъ предразсудковъ, высокомѣрія и невѣжества, не допускающихъ никакого общенія китайцевъ съ другими цивилизованными народами. Великую китайскую стѣну, растянувшуюся на многія тысячи миль по хребту горъ, легче, конечно, разрушить, чѣмъ эту другую невидимую стѣну вѣковыхъ предразсудковъ, которая окружаетъ Китай.
ГЛАВА V. править
Бракъ и похороны составляютъ два главнѣйшихъ событія въ жизни каждаго китайца. Среди китайцевъ совсѣмъ не встрѣчается холостыхъ людей; каждый китаецъ торопиться жениться, для того чтобы имѣть сыновей, которые будутъ хранить его могилу и приносить жертвы его духу. Боязнь, что духъ его будетъ бродить безпріютный и голодный по землѣ, если у него не будетъ сына, чтобы приносить жертвы къ его могилѣ, заставляетъ китайца торопиться женитьбой. Поэтому то рожденіе сына всегда бываетъ въ семьѣ радостнымъ событіемъ. Появленіе дѣвочки встрѣчается далеко не такъ радостно, такъ какъ, по понятіямъ китайца, дѣвочка — это лишняя обуза въ семьѣ, совсѣмъ никому не нужная; она вѣдь не можетъ исполнять того, что, по ученію Конфуція, составляетъ главное назначеніе человѣка, а именно: она не можетъ поддерживать могилы предковъ.
Такимъ образомъ, вступая въ бракъ, китаецъ, какъ это ни странно, думаетъ больше о своей смерти, нежели о жизни. Ни молодой китаецъ, ни молодая китаянка, которые должны вступить въ бракъ, не принимаютъ участія въ переговорахъ по этому поводу. Это дѣло родителей, старшихъ, а ихъ согласія никто не спрашиваетъ. Женихъ и невѣста очень часто и въ глаза не видятъ другъ друга до свадьбы, и никто не заботится о томъ, нравятся ли они другъ другу. Родители жениха уплачиваютъ родителямъ невѣсты извѣстную сумму, которая представляетъ возмѣщеніе расходовъ за ея воспитаніе, и торгъ считается законченнымъ. Купленная такимъ образомъ невѣста составляетъ собственность новой семьи и въ случаѣ смерти мужа она даже не можетъ вернуться въ родную семью.
Обрученіе заключается въ обмѣнѣ между родителями жениха и невѣсты красныхъ карточекъ съ надписанными на нихъ условіями брачнаго договора, и когда это сдѣлано, то китайская дѣвушка теряетъ и ту небольшую долю свободы, которой она пользовалась раньше, до обрученія. Она никуда не должна показываться и не имѣетъ права видѣться съ кѣмъ бы то ни было изъ семьи своего жениха, а тѣмъ болѣе съ нимъ самимъ. Китайцы считаютъ такое преждевременное знакомство съ женихомъ неприличнымъ и во избѣжаніе этого родители невѣсты обыкновенно отыскиваютъ для нея жениха въ семьѣ, живущей по возможности дальше отъ ихъ села или города.
Для свадьбы выбирается счастливый день, назначенный астрологами. Свадебное торжество называется «краснымъ», такъ какъ красный цвѣтъ преобладаетъ во всѣхъ принадлежностяхъ свадебной церемоніи и въ одеждѣ невѣсты и жениха. Самый обрядъ бракосочетанія заключается лишь въ преклоненіяхъ и жертвоприношеніяхъ на алтарѣ передъ табличками предковъ. Никакихъ другихъ церемоній и обрядовъ не бываетъ. Приглашенная на пиръ родня, а также семья жениха, присылаютъ подарки, а затѣмъ невѣсту сажаютъ въ красныя закрытыя носилки и въ сопровожденіи свадебной торжественной процессіи отвозятъ ее въ домъ жениха. Издали, напримѣръ, съ городской стѣны, такая свадебная процессія кажется очень красивой и живописной, но вблизи впечатлѣніе это исчезаетъ, такъ какъ большею частью блескъ свадебной процессіи вблизи оказывается мишурнымъ. Красные золоченые щиты, значки, роговые фонари и даже носилки невѣсты — все это въ большинствѣ случаевъ бываетъ очень потрепаннымъ. Кромѣ того для участія въ свадебной процессіи нанимаются обыкновенно нищіе, которыхъ по этому случаю наряжаютъ въ яркіе халаты и шляпы съ плюмажами, но если вы подойдете ближе, то увидите, что изъ подъ яркой курмы (китайская кофта) выглядываютъ лохмотья и мѣстами обнаженное тѣло. Нищіе, конечно, очень довольны и своимъ временнымъ украшеніемъ, и тѣмъ, что имъ дано будетъ угощеніе, и съ важнымъ видомъ выступаютъ въ свадебной процессіи подъ звуки разнообразныхъ музыкальныхъ инструментовъ,
У дверей дома, гдѣ живетъ семья жениха, невѣста выходитъ изъ носилокъ и, перешагнувъ черезъ небольшой костеръ или жаровню, вступаетъ въ домъ. Женихъ ожидаетъ невѣсту въ домѣ, сидя на возвышеніи. Невѣста, подойдя къ нему, кланяется ему въ землю; послѣ этого онъ снимаетъ съ ея головы покрывало и сажаетъ ее рядомъ съ собой, затѣмъ опять слѣдуетъ поклоненіе передъ домашнимъ алтаремъ предковъ, и тогда уже начинается свадебное торжество, въ которомъ невѣста, однако, не принимаетъ участія.
Нерадостная жизнь ожидаетъ молодую дѣвушку, выходящую замужъ. Доля китайской женщины вообще очень незавидна. Мудрый Конфуцій, отъ правилъ котораго ни одинъ китаецъ не смѣетъ отступать, былъ несчастливъ въ семейной жизни и поэтому онъ научилъ китайцевъ презирать жену и требовать отъ нея самой безусловной покорности. Китаецъ не, смотритъ на свою жену, какъ на подругу жизни, и когда говоритъ о ней съ посторонними, то называетъ ее «презрѣнною обитательницею внутреннихъ комнатъ» или «дурою семьи». Молодая жена, вступая въ семью мужа, всецѣло поступаетъ въ распоряженіе его родственниковъ и главное — его матери, своей свекрови. Большею частью свекровь вымещаетъ на своей невѣсткѣ все то, что ей самой пришлось вынести въ семьѣ мужа въ свое время, и бѣдной молодой женщинѣ живется очень тяжело, въ особенности, если она не съумѣла понравиться свекрови. Въ китайской семьѣ только мать пользуется извѣстными правами и уваженіемъ, и поэтому участь молодой женщины становится нѣсколько легче, когда у нея родится сынъ; когда же эти сыновья выростутъ и свекровь ея умретъ, то она становится уже уважаемымъ лицомъ въ семьѣ и въ свою очередь, сдѣлавшись свекровью, мучаетъ свою невѣстку. Но очень часто бываетъ, что у молодой женщины не хватаетъ терпѣнія ждать такъ долго, и она лишаетъ себя жизни, не выдержавъ постоянныхъ придирокъ, брани и даже побоевъ своей свекрови и мужа.
Китаецъ, съ презрѣніемъ отзывающійся о своей женѣ и очень дурно обращающійся съ нею, наоборотъ, всегда бываетъ очень почтителенъ со своею матерью. Хотя бы онъ самъ уже былъ женатымъ и пожилымъ человѣкомъ, онъ все таки не посмѣетъ оказать неуваженіе или не послушаться матери и до самой ея смерти онъ остается почтительнымъ сыномъ, а, когда она умираетъ, онъ долженъ носить трауръ въ теченіи ста дней. Замѣтьте, что сынъ долженъ носить трауръ, приносить жертвы на могилѣ матери и оплакивать ее, но если мужъ выкажетъ горе по случаю смерти жены, матери своихъ дѣтей, то всѣ надъ нимъ будутъ смѣяться.
Въ бѣдной китайской семьѣ, у крестьянъ, женщины, какъ и вездѣ, очень много работаютъ, но въ зажиточныхъ семьяхъ, въ семьяхъ мандариновъ, женщины цѣлые дни проводятъ въ праздности. Всякій трудъ онѣ считаютъ унизительнымъ для себя и даже не занимаются вышиваніемъ и другими подобными работами для собственнаго развлеченія. Впрочемъ, онѣ бы и не могли этого дѣлать, такъ какъ въ доказательство своей знатности и богатства отращиваютъ себѣ ужасно длинные ногти и, чтобы предохранить эти ногти отъ разламыванія, надѣваютъ на нихъ золотые и серебряные футляры, иногда украшенные бубенчиками. Такъ какъ ноги у нихъ изуродованы, то онѣ не могутъ сами двигаться даже по комнатамъ и проводятъ цѣлые дни, лежа на низенькомъ диванѣ или занимаясь своимъ туалетомъ, на который у нихъ всегда уходитъ много времени. Въ Китаѣ дѣвочекъ ничему не учатъ и онѣ даже не умѣютъ читать и писать. Только недавно начали открываться въ нѣкоторыхъ большихъ китайскихъ городахъ, напримѣръ Нанкинѣ, школы для дѣвочекъ, которыя онѣ посѣщаютъ до тринадцатилѣтняго возраста.
Удѣлъ дѣвочки въ китайской семьѣ довольно незавидный, и лишь рѣдко она видитъ ласку и любовь. Это, однако, не мѣшаетъ родителямъ давать имъ разныя поэтическія прозвища, напр., лазурь, жемчужина, золото, піонъ и т. д. При выборѣ же имени мальчику обращаютъ вниманіе на какія нибудь особенности его наружности, напр. пузатый, коротконожка, хитрецъ, толстякъ и т. д. Эти имена называются «молочными» и мальчики сохраняютъ ихъ до поступленія въ школу, гдѣ учителя даютъ имъ другія имена, а дѣвочки — до выхода замужъ.
Въ бѣдныхъ семьяхъ ребятъ очень рано заставляютъ работать, и въ полѣ часто можно видѣть совсѣмъ маленькихъ и почти голенькихъ карапузиковъ, которые исполняютъ какую нибудь посильную для нихъ работу, собираютъ сухіе листья, накладываютъ навозъ въ тачки и т. п. Въ китайскихъ семьяхъ всегда бываетъ много дѣтей, и у бѣдныхъ людей, гдѣ матери надо много работать, присматривать за дѣтьми некому; поэтому изъ предосторожности, чтобы маленькія дѣти не могли убѣжать, имъ надѣваютъ мѣшокъ съ пескомъ и края мѣшка обвязываютъ вокругъ пояса. Разумѣется, въ такомъ одѣяніи ребенокъ не можетъ слишкомъ рѣзвиться. Впрочемъ, китайскіе ребятишки вообще мало подвижны, они любятъ спокойныя игры — въ городки, въ мячъ и особенно любятъ пускать бумажные змѣи, но не бѣгаютъ и не рѣзвятся, какъ наши дѣти.
Важнымъ шагомъ въ жизни китайскаго мальчика является поступленіе въ школу, что бываетъ обыкновенно, когда ему минетъ шесть или семь лѣтъ. Для бѣднаго мальчика тогда начинается трудное время. Съ восходомъ солнца онъ долженъ являться въ школу и проводить за книгой цѣлый день. Не легко дается китайская ученость. Китайскій письменный языкъ самый трудный въ мірѣ, и вы въ этомъ убѣдитесь, если посмотрите на китайскіе іероглифы. Но китайцы гордятся своимъ языкомъ и считаютъ его первымъ въ мірѣ, также какъ они гордятся своею наукой. Правда, они въ нѣкоторыхъ отношеніяхъ опередили европейцевъ: книгопечатаніе и компасъ, напримѣръ, они изобрѣли гораздо раньше ихъ. Но они не старались совершенствовать своихъ изобрѣтеній и не шли впередъ. Притомъ же китайцы такого высокаго мнѣнія о себѣ, что никогда не считали нужнымъ знакомиться съ тѣмъ, что дѣлается въ другихъ странахъ, или заимствовать у другихъ какія-нибудь открытія или усовершенствованія. Поэтому то и вся ихъ наука остановилась въ томъ положеніи, въ какомъ она была въ древности. Такъ, напримѣръ, въ историческихъ и географическихъ книгахъ Китая никогда не упоминается о другихъ странахъ и народахъ и только говорится о томъ, что имѣетъ прямое отношеніе къ Китаю. О другихъ странахъ упоминается лишь вскользь и о нихъ сообщаются самыя невѣроятныя свѣдѣнія. Вотъ образчикъ вздора, который заключается въ китайскихъ ученыхъ книгахъ; китайскіе ученые говорятъ: на западѣ есть страны, населенныя карликами, которые настолько малы, что ходятъ связанные для того, чтобы ихъ не унесло вѣтромъ. Въ одной странѣ люди, по мнѣнію китайцевъ, имѣютъ собачьи морды, въ другой — живутъ однѣ только женщины, въ третьей — жители имѣютъ сквозное отверстіе въ тѣлѣ и черезъ это отверстіе продѣвается коромысло, при помощи котораго два человѣка несутъ третьяго. Весь этотъ вздоръ преподается китайскимъ мальчикамъ, и они съ дѣтства пріучаются думать, что никакой другой науки, кромѣ китайской, не существуетъ, что китайцы — первый народъ въ свѣтѣ, самый могущественный, самый ученый, умный и самый богатый и т. п. Только теперь начинаютъ появляться сочиненія китайцевъ, получившихъ образованіе или прожившихъ долго заграницей, въ которыхъ разсказывается китайцамъ правда о жителяхъ Европы.
Все ученіе китайскаго мальчика заключается въ затверживаніи наизусть, въ упражненіи памяти. Когда онъ одолѣлъ китайскія письмена, т. е. выучилъ наизусть наивозможно большее число знаковъ или іероглифовъ, то ему даютъ для чтенія книгу «Цянь-цзы-вэнь». Это поэма, состоящая изъ тысячи іероглифовъ. Заучивъ наизусть около 2000 іероглифовъ, ки таецъ уже считаетъ себя образованнымъ, и нѣкоторые довольствуются этимъ и покидаютъ тернистый путь ученія. Во другіе идутъ дальше и продолжаютъ свою зубрежку. Быть ученымъ — это высшая цѣль жизни китайца. У всѣхъ китайцевъ чрезвычайно развито чувство уваженія и даже благоговѣнія передъ ученостью. Какой-нибудь нищій кули (работникъ) или крестьянинъ всегда съ необыкновеннымъ благоговѣніемъ смотритъ на человѣка, даже изъ своей среды, который умѣетъ разбирать іероглифы и можетъ прочесть газету или уличное объявленіе. Поэтому-то китаецъ съ величайшимъ почтеніемъ относится ко всякой печатной бумагѣ, чтобы это ни было, — газета, объявленіе или афиша. Мы бросаемъ газету, прочтя ее, китаецъ же ни за что этого не сдѣлаетъ. Вѣдь на этой бумагѣ напечатаны іероглифы, какъ же можно отдавать ее на поруганіе! На улицахъ китайскихъ городовъ выставлены ящики и надпись надъ этими ящиками приглашаетъ прохожихъ бросать туда всякую ненужную печатную бумагу. Въ Китаѣ существуютъ даже цѣлыя общества, которыя скупаютъ всю ненужную печатную бумагу, а затѣмъ ее предаютъ сожженію и пепелъ вывозится въ море или выбрасывается въ рѣку. Все это дѣлается только для того, чтобы спасти печатную бумагу отъ поруганія. Видя же, какъ европейцы обращаются съ печатною бумагой, китайцы еще болѣе укрѣпляются’въ мысли, что они — невѣжды.
Конфуцій училъ, что каждый человѣкъ долженъ стремиться къ совершенству, а это можетъ быть достигнуто только образованіемъ. Но съ образованіемъ связаны и другія выгоды, которыми практическій китаецъ не можетъ пренебрегать. Полученіе ученой степени даетъ право китайцу на поступленіе на службу и кромѣ того ученые избавляются отъ тѣлесныхъ наказаній, а это очень важно въ такой странѣ, какъ Китай. Но далеко не всѣ имѣютъ право добиваться ученой степени. По китайскимъ законамъ потомки, слугъ, актеровъ, палачей, тюремщиковъ и цирульниковъ не имѣютъ права держать экзамены на ученую степень. Лѣтъ восемь тому назадъ былъ такой случай: въ городѣ Ханькоу, во время офицерскихъ экзаменовъ, обратилъ на себя вниманіе одинъ молодой человѣкъ, затмившій всѣхъ другихъ экзаменующихся своими познаніями. Экзаменаторы выразили ему одобреніе, и онъ получилъ ученую степень. Но вдругъ его товарищи по экзамену какимъ-то образомъ провѣдали, что его дѣдъ былъ цирульникъ. Имя бѣднаго юноши было тотчасъ же вычеркнуто изъ списковъ и его выгнали со стыдомъ изъ города. Но за него обидѣлись цирульники всей этой мѣстности и объявили, что больше не будутъ брить головы китайцамъ и заплетать имъ косы. Такъ какъ бритье головы и заплетаніе косы представляетъ очень важную церемонію въ Китаѣ, то, разумѣется, весь округъ пришелъ въ сильнѣйшее волненіе, когда три тысячи цирульниковъ отказались исполнять свои обязанности. Китайскіе начальники приказали ловить цирульниковъ, наказывать ихъ палочными ударами и силою заставлять брить головы прохожимъ. Но когда и это не помогло, то губернаторъ объявилъ, что онъ будетъ казнить каждаго цирульника, который откажется исполнить свой долгъ. Съ большимъ трудомъ удалось, наконецъ, побѣдить упорство строптивыхъ цирульниковъ.
Китайскій мальчикъ, преодолѣвъ премудрость въ первоначальной школѣ, т. е. выучивъ наивозможно большее число іероглифовъ, переводится въ высшую областную школу, гдѣ онъ начинаетъ дальше изучать китайскую премудрость. Его заставляютъ писать сочиненія и стихи, но все это онъ долженъ дѣлать, не отступая отъ классическихъ образцовъ. Затѣмъ онъ изучаетъ книгу церемоній, что представляетъ не легкую задачу. Но эти церемоніи долженъ знать каждый образованный китаецъ, иначе онъ не будетъ знать, какъ ему поступать въ разныхъ случаяхъ жизни. Въ числѣ книгъ, которыя надо изучать китайскимъ ученикамъ, находится книга поэзіи, заключающая въ себѣ образцы самыхъ древнихъ китайскихъ пѣсенъ. Нашъ русскій профессоръ Н. П. Васильевъ, знатокъ китайскаго языка и китайской учености, говоритъ, что большинство этихъ пѣсенъ не имѣетъ ровно никакого смысла и представляетъ просто наборъ словъ. Въ доказательство проф. Васильевъ приводитъ въ своей книгѣ слѣдующій переводъ одной изъ этихъ пѣсенъ:
Руки, какъ бѣлый ростокъ,
Кожа — застывшій жиръ,
Шея, какъ у червя
И зубы, какъ тыквенныя зернушки;
Голова жука, брови бабочки,
Привлекательная улыбка на устахъ,
Черные зрачки прекрасныхъ глазъ
Рѣзко выдѣляются изъ бѣлковъ,
Подарила мнѣ айву,
Отблагодарилъ яшмою,
Не отблагодарилъ,
А чтобы на-вѣкъ быть въ дружбѣ.
И всю эту безмыслицу надо учить бѣдному китайскому юношѣ. Чѣмъ больше онъ будетъ знать наизусть классическихъ книгъ, тѣмъ онъ будетъ, ученѣе. Я думаю, что можно пожалѣть о судьбѣ маленькаго китайченка, когда его въ первый разъ отводятъ въ школу. Ему приходится много учиться и ученіе его потруднѣе того, которое преподается въ нашихъ школахъ, а главное, оно все состоитъ въ зазубриваніи. И при этомъ замѣтьте, что онъ учится почти безъ отдыха, такъ какъ праздниковъ у нихъ очень мало. Бѣдный китайскій мальчикъ!
Большинство китайскихъ ученыхъ живетъ въ городахъ, гдѣ они пользуются всегда большимъ вліяніемъ и почетомъ. Обыкновенно ихъ можно узнать по ихъ важному виду. На носу ученаго всегда красуются огромные хрустальные очки въ черепаховой оправѣ. Сквозь очки ничего не видно, но этого и не нужно и они надѣваются только для важности: Въ рукѣ или за пазухой ученый держитъ неизбѣжный вѣеръ, на которомъ написано какое-нибудь изреченіе. Ногти на пальцахъ ученаго бываютъ всегда большіе, для того чтобы доказать, что онъ не занимается никакимъ ручнымъ трудомъ, а все свое время посвящаетъ наукѣ. Дѣйствительно, китайскій ученый знаетъ почти наизусть невѣроятное количество книгъ, но этимъ вся ученость его ограничивается, дальше онъ не идетъ, да и не интересуется ничѣмъ инымъ. Безсмысленное заучиваніе наизусть и вся дребедень китайской науки заглушили въ немъ всякую любознательность, которая составляетъ непремѣнную принадлежность каждаго ученаго и образованнаго человѣка во всемъ остальномъ мірѣ.
Въ программу образованія китайцевъ входитъ также и музыка, такъ какъ китайцы очень музыкальны и любятъ сопровождать игрою на инструментахъ и пѣніемъ всѣ свои церемоніи. Конечно, и здѣсь китайцы признаютъ только свою музыку, которую они унаслѣдовали отъ предковъ, и императорская музыкальная академія въ Пекинѣ даже слѣдитъ за тѣмъ, чтобы въ древнюю китайскую музыку не примѣшались какіе-нибудь новые мотивы.
Китайцы уже въ глубокой древности имѣли понятіе о шарообразности земли, имѣли познанія по геометріи и по химіи. Они первые изобрѣли порохъ, который, впрочемъ, употребляли только для фейерверковъ. Больше всего познаній у нихъ было по астрономіи, которою впрочемъ, они занимались главнымъ образомъ для того, чтобы опредѣлить вліяніе небесныхъ свѣтилъ на судьбу отдѣльныхъ людей и народовъ и узнавать счастливые или несчастливые дни. Астрологи, люди занимающіеся такими наблюденіями надъ небесными свѣтилами и составляющіе предсказанія, имѣютъ поэтому большое значеніе въ Китаѣ. Императоръ не дѣлаетъ ни одного важнаго шага, не посовѣтовавшись предварительно съ астрологами. Да и всѣ остальные китайцы во всѣхъ случаяхъ своей жизни прибѣгаютъ къ астрологамъ: свадьба, рожденіе сына или дочери и даже похороны — ничто не обходится безъ астролога. При рожденіи каждаго ребенка астрологъ, по просьбѣ родителей, разсматриваетъ небесныя свѣтила и составляетъ по нимъ «гороскопъ», т. е. предсказаніе судьбы новорожденнаго. Каждый китаецъ имѣетъ такой гороскопъ, и ни одна китайская семья не согласится женить своего сына на дѣвушкѣ, у которой нѣтъ такого гороскопа.
Въ китайскомъ календарѣ отмѣчены всѣ счастливые и несчастные дни на каждый наступающій годъ, и въ несчастные дни ни одинъ китаецъ не предприметъ никакого дѣла. Въ Пекинѣ существуетъ астрономическая академія и обсерваторія для наблюденія за небесными свѣтилами. Эта то академія и издаетъ ежегодно календарь со всевозможными предсказаніями и обозначеніемъ времени различныхъ религіозныхъ церемоній. Разныя явленія природы, напр. солнечное и лунное затменіе, появленіе кометы и т. п., считаются китайскими астрономами указаніями на важныя событія. Китайскіе ученые объясняютъ солнечное и лунное затменіе тѣмъ, что «Небесный песъ — тянь-чоу» хочетъ проглотить эти свѣтила. Астрономическая академія обязана заранѣе оповѣщать всѣхъ о томъ, что предстоитъ затменіе. Въ день затменія мандарины собираются для принесенія умилостивительныхъ жертвъ. Въ самый моментъ затменія всѣ падаютъ ницъ при звукахъ гонговъ, барабановъ и громкихъ крикахъ народа. Одинъ китайскій писатель говоритъ по этому поводу: «Во всей нашей исторіи не найдется примѣра, чтобы богъ не услышалъ моленій мандариновъ и допустилъ погибель солнца или луны. И это доказываетъ, что наша религія угодна богу и онъ считаетъ ее священной!..»
Китайцы чрезвычайно гордятся своими медицинскими познаніями, а между тѣмъ въ этомъ отношеніи они еще болѣе круглые невѣжды, чѣмъ въ чемъ либо другомъ. Вся китайская медицина состоитъ изъ самыхъ грубыхъ предразсудковъ и суевѣрій, и только благодаря необыкновенной выносливости и живучести китайцевъ, они счастливо переносятъ лѣченіе своихъ докторовъ. Врачемъ можетъ быть каждый, кто захочетъ, никакого диплома для этого не требуется. Впрочемъ, на врача въ Китаѣ смотрятъ развѣ только немногимъ лучше, чѣмъ на цирульника или уличнаго разсказчика.
ГЛАВА VI. править
Китаецъ больше всего боится, чтобы онъ самъ и его предки не остались безъ жертвоприношеній, когда онъ умретъ; поэтому, если у него нѣтъ сыновей, то онъ усыновляетъ чужихъ дѣтей. Если же сынъ его умретъ слишкомъ молодымъ, не успѣвъ жениться и въ свою очередь имѣть сына, то китаецъ усыновляетъ какого нибудь другого молодого человѣка, но уже не въ качествѣ сына, а въ качествѣ внука. И все это только для того, чтобы было кому заботиться объ его могилѣ и приносить установленныя жертвоприношенія передъ табличками предковъ! Усыновленіе обходится не дешево, такъ какъ мальчики очень цѣнятся въ каждой китайской семьѣ и если родители и рѣшаются отдать одного изъ своихъ сыновей, то лишь за хорошее вознагражденіе. Такимъ образомъ китаецъ больше заботится о своихъ мертвыхъ, нежели о живыхъ. Можетъ быть потому что смерть онъ считаетъ важнѣе жизни, онъ и относится къ ней такъ равнодушно. Въ Китаѣ умираетъ постоянно множество народа, и непривычные европейцы вначалѣ бываютъ поражены такою смертностью, но затѣмъ и они привыкаютъ и начинаютъ смотрѣть равнодушно на похоронныя процессіи. Разумѣется, главною причиною такой ужасающей смертности служитъ невѣжество китайцевъ, ихъ страшная нечистоплотность, невообразимая грязь ихъ городовъ и отсутствіе настоящей медицинской помощи.
Если кто-нибудь въ китайской семьѣ серьезно заболѣетъ, то родственники больного начинаютъ совершать жертвоприношенія передъ изображеніемъ того божества, отъ котораго зависитъ ниспослать больному здоровье. Передъ идоломъ сжигаются курительныя палочки и разставляются кушанья. Но при этомъ китайцы все таки даютъ больному лѣкарство. Надо прибавить, впрочемъ, что китайцы любятъ лѣчиться, и при малѣйшемъ нездоровьи они тотчасъ же принимаютъ какое-нибудь лѣкарство, настой какихъ-нибудь травъ или корней. Курьезнѣе всего китайцы обращаются со своимъ богомъ медицины. Они считаютъ его глухимъ и поэтому, когда обращаются къ нему съ просьбой вылѣчить больного, то старательно растираютъ идолу ту часть тѣла, въ которой больной ощущаетъ боль. Это дѣлается для того, чтобы глухой богъ не ошибся, такъ какъ онъ плохо слышитъ, и не принялъ бы одну болѣзнь за другую.
Когда же больной, несмотря на всѣ ухищренія и жертвоприношенія, все таки умираетъ, то близкіе родные, замѣтивъ приближеніе смерти, выносятъ его поскорѣе въ парадную комнату и кладутъ на скамью или кровать, здѣсь его обмываютъ и одѣваютъ въ праздничныя одежды, соотвѣтствующія его чину. Такое обращеніе съ умирающимъ часто даже ускоряетъ его смерть. Воду для омовенія берутъ изъ колодца, въ который бросаютъ предварительно нѣсколько монетъ, какъ бы въ уплату водяному духу. Если умираетъ отецъ, глава дома, то непремѣнно вся семья присутствуетъ у его кровати и выслушиваетъ его послѣднюю волю; когда же онъ испуститъ послѣднее дыханіе, то родные поднимаютъ вой и плачъ. Вмѣстѣ съ покойникомъ въ гробъ кладутъ обрѣзки его волосъ и ногтей, а около гроба платье, которое онъ носилъ, и разныя его вещи. Въ прежнія времена въ гробъ клали драгоцѣнности и деньги на расходы въ царствѣ духовъ, куда переселился покойникъ, но теперь китайцы стали практичнѣе и вмѣсто денегъ они только приносятъ въ жертву золотыя и серебряныя бумажки, которыя сжигаютъ на алтарѣ. Возлѣ гроба ставится кромѣ того лампочка или плошка, въ которой постоянно поддерживается огонь, такъ какъ онъ долженъ свѣтить духу умершаго.
Покупка гроба обходится не дешево, и это самый большой расходъ при погребеніи, такъ что иной разъ сынъ закладываетъ свое послѣднее имущество, чтобы только приличнымъ образомъ похоронить отца или мать. Поэтому всякій предусмотрительный китаецъ, чтобъ не причинять затрудненій своей семьѣ послѣ своей смерти, еще при жизни старается запастись гробомъ. Очень часто дѣти, въ день рожденія своихъ родителей, подносятъ имъ въ подарокъ гробъ, и это считается лучшимъ и наиболѣе цѣннымъ подаркомъ. Китайскимъ родителямъ такой подарокъ доставляетъ большое удовольствіе. Но представьте себѣ, какъ бы себя почувствовали европейскіе родители, если-бы ихъ дѣти вздумали засвидѣтельствовать имъ свою любовь и уваженіе такимъ подаркомъ!
Траурныя одежды, китайцевъ не чернаго цвѣта, какъ у насъ, а бѣлаго. Онѣ приготовляются изъ грубаго бѣлаго холста и не снимаются въ теченіе ста дней, такъ что можно себѣ представить, во что обращается такая одежда къ концу траура! Тогда она по своему цвѣту, пожалуй, подходитъ къ нашей траурной одеждѣ. Впрочемъ, грязь считается признакомъ печали у китайцевъ. Во время траура не принято ни стричь ногтей, ни брить головы, и чѣмъ грязнѣе человѣкъ, тѣмъ, значитъ, онъ больше горюетъ. Всѣ предметы домашняго обихода во время траура, также облекаются въ бѣлый цвѣтъ, между прочимъ, и визитныя карточки, тогда какъ въ обыкновенное время китайцы употребляютъ красныя карточки съ черными іероглифами.
Во время первой недѣли траура, послѣ смерти отца, главы дома, вдова и дѣти умершаго не садятся на стулья или на канъ и не ходятъ, какъ всегда, а ползаютъ на четверенькахъ. Чтобы умершему не было скучно по ночамъ, ближайшій родственникъ или сынъ умершаго ночуетъ возлѣ гроба. Въ домѣ въ теченіе цѣлой недѣли не готовятъ горячей пищи, и семья умершаго питается только тѣмъ, что приносятъ ей родственники и знакомые. Полный срокъ траура равняется тремъ годамъ и заключается въ воздержаніи отъ нѣкоторыхъ удовольствій и въ посѣщеніяхъ могилы умершаго да жертвоприношеніяхъ. Всякій чиновникъ, гдѣ бы онъ ни находился и какое бы мѣсто ни занималъ, вынужденъ, въ случаѣ траура, временно прекратить службу. По прошествіи ста дней трауръ становится менѣе строгомъ, сыновьямъ умершаго разрѣшается выбрить голову, остричь ногти и бѣлый цвѣтъ платья замѣнить голубымъ.
Очень важнымъ дѣломъ является выборъ мѣста для могилы; это поручается астрологамъ и разнымъ гадальщикамъ, которые и указываютъ такое мѣсто, такъ какъ, по повѣріямъ китайцевъ, судьба потомковъ умершаго будетъ зависѣть отъ мѣста погребенія. Если покойникъ погребенъ на счастливомъ мѣстѣ, то и потомки его будутъ счастливы. Въ Китаѣ есть люди, которые составили себѣ настоящее ремесло изъ этого занятія и живутъ только тѣмъ, что указываютъ «счастливыя» мѣста для погребенія. Китайцы вѣрятъ, что эти люди одарены особенными способностями, и всегда прибѣгаютъ къ нимъ въ случаѣ смерти кого-нибудь изъ близкихъ. День похоронъ также назначается такимъ гадальщикомъ или астрологомъ. Въ ожиданіи этого дня гробъ съ покойникомъ, залитый известью, остается иногда мѣсяцъ и болѣе въ домѣ, и родственники покойнаго употребляютъ этотъ гробъ вмѣсто стола или дивана.
Наканунѣ дня похоронъ снова собираются всѣ родственники умершаго и устраивается похоронная процессія. Чѣмъ богаче умершій китаецъ, тѣмъ торжественнѣе бываютъ его похороны. Передъ похоронами по улицамъ, гдѣ должна слѣдовать похоронная процессія, проходятъ монахи съ музыкою, чтобы изгнать злыхъ духовъ, присутствіе которыхъ можетъ испугать духъ умершаго и заставить его. вернуться въ домъ. Для устрашенія злого духа монахи бьютъ по ночамъ въ гонги или барабаны. Гробъ ставится на катафалкъ, убранный красной матеріей и обвѣшенный вышивками, а затѣмъ процессія медленно направляется къ выбранному мѣсту за воротами города. При богатыхъ похоронахъ процессія иногда растягивается больше чѣмъ на версту. Впереди идутъ люди съ бумажными фонарями, на которыхъ изображены имя, возрастъ и званіе умершаго. За ними выступаютъ музыканты, играющіе на гонгахъ, литаврахъ, бубнахъ и трубахъ, слѣдующіе за ними участники процессіи несутъ щиты, зонтики и доски, на которыхъ выписаны всѣ титулы покойнаго, разные значки и изображенія тигровъ, драконовъ, львовъ и всевозможныхъ фантастическихъ звѣрей и птицъ. Одинъ изъ участниковъ процессіи разбрасываетъ по сторонамъ бумажные кружочки, которые должны изображать деньги, предназначающіяся для голодныхъ духовъ, т. е. для душъ, умершихъ безъ погребенія людей. Плакальщики и плакальщицы также составляютъ неизбѣжную принадлежность такой процессіи, но такъ какъ плакальщицы не могутъ слѣдовать за процессіей на своихъ изуродованныхъ ногахъ, то ихъ несетъ на спинѣ прислуга умершаго.
Издали такая процессія имѣетъ очень живописный видъ, но вблизи это впечатлѣніе исчезаетъ, потому что и блестящій катафалкъ, и щиты, и одежда участвующихъ въ процессіи людей, все это имѣетъ очень обтрепанный видъ; большею частью все это берется на прокатъ, и провожатые нанимаются изъ уличныхъ нищихъ. Для нихъ такіе похороны истинный праздникъ, потому что они наряжаются въ парадную одежду, которую надѣваютъ на свои лохмотья, да кромѣ того получаютъ еще денежное вознагражденіе и обѣдъ.
На могилѣ сжигаютъ хлопушки, ракеты и разные предметы, сдѣланные изъ бумаги, которые могутъ пригодиться духу умершаго, какъ-то: телѣги, дома, деньги и т. п., а также бумажныя изображенія лошадей, муловъ и слугъ. Затѣмъ въ могилу бросаютъ рисъ и выливаютъ чай и, наконецъ, старшій сынъ умершаго беретъ дощечку съ его именемъ и начинаетъ молить небо, чтобы дощечка эта получила слухъ и зрѣніе. Китайцы вѣрятъ, что дощечка съ именемъ умершаго можетъ слышать молитвы и видѣть жертвоприношенія.
У китайцевъ нѣтъ особыхъ кладбищъ, и хоронятъ они своихъ покойниковъ вездѣ, гдѣ находятъ «счастливое» мѣсто, такъ что въ сущности весь Китай представляетъ одно громадное кладбище. Чтобы задобрить духовъ предковъ, — такъ какъ иначе они могутъ причинить много непріятностей, если ихъ разсердить, — китайцы постоянно совершаютъ имъ жертвоприношенія и поклоненія. Уходъ за могилами предковъ считается главнѣйшею обязанностью каждаго китайца, и ни одинъ изъ нихъ никогда не посмѣетъ уклониться отъ этой обязанности. Боязнь потревожить прахъ умершихъ была однимъ изъ главныхъ препятствій къ проведенію желѣзныхъ дорогъ въ Китаѣ. Въ этой странѣ могилы встрѣчаются на каждомъ шагу, и желѣзная дорога никакъ не можетъ миновать ихъ. Практичны китайцы, соображая, что они тутъ могутъ извлечь большія выгоды, требовали отъ ёвропейцевъ, прокладывавшихъ желѣзную дорогу, большихъ денегъ за перенесеніе праха своихъ предковъ въ другое мѣсто.
Въ Китаѣ вообще очень мало людей доживаетъ до преклонныхъ лѣтъ, долголѣтіе составляетъ исключеніе, и поэтому тѣ, кто дожилъ до глубокой старости, считаются какъ бы подъ особымъ покровительствомъ неба и пользуются особеннымъ почетомъ со стороны своихъ согражданъ. О людяхъ, достигшихъ 80-ти лѣтняго возраста, даже докладывается китайскому императору, и онъ присылаетъ такому старику милостивый рескриптъ.
День рожденія отца или матери всегда празднуется въ каждой китайской семьѣ, и дѣти имѣютъ обыкновеніе дѣлать въ этотъ день подарки своимъ родителямъ. Подарки эти бываютъ самые разнообразные и даже, какъ мы уже говорили, сынъ иногда даритъ гробъ своимъ родителямъ. Кромѣ дня рожденія празднуются и разные другіе семейные праздники, но за то у китайцевъ нѣтъ обыкновенія отводить для отдыха седьмой день въ недѣлѣ, какъ это дѣлаемъ мы, празднуя воскресенье. Вмѣсто этого седьмого дня, они пользуются, впрочемъ, отдыхомъ въ разные другіе дни, освященные народными обычаями или же указанные правительствомъ. Самый важный изъ всѣхъ китайскихъ праздниковъ, это — новый годъ. Приготовленія къ этому празднику начинаются еще задолго до его наступленія. Всѣ спѣшатъ покончить дѣла къ этому времени и даже проявляютъ по этому случаю совершенно несвойственную китайцамъ суетливость и торопливость. Китаецъ вообще никогда не спѣшитъ; эта медлительность и какое то пренебреженіе ко времени проявляется у него во всемъ. Всякую работу онъ дѣлаетъ очень медленно. Если китайцы строятъ дорогу, то работа у нихъ подвигается такъ медленно, что первая часть дороги, раньше выстроенная, успѣваетъ даже придти въ негодность, прежде чѣмъ дорога будетъ кончена. И такъ во всемъ! Если китаецъ путешествуетъ, то передвигается онъ очень медленно, если начнетъ учиться — то учится цѣлую жизнь и т. д. Поэтому, когда китайцы начинаютъ обнаруживать торопливость и суетливость, стараясь кончить поскорѣе свои дѣла, то сейчасъ же можно угадать, что скоро долженъ наступить новый годъ. Впрочемъ объ этомъ можно узнать по оглушительной трескотнѣ, которая раздается по вечерамъ. Это процессія жрецовъ обходитъ улицы и изгоняетъ злыхъ духовъ посредствомъ оглушительнаго шума. Обыкновенно такія процессіи сопровождаются толпою народа, причемъ китайцы заглядываютъ во всѣ закоулки, чтобы посмотрѣть, не спрятался ли гдѣ нибудь злой духъ; чтобы помѣшать его возвращенію въ домъ, откуда его раньше изгнали, надъ входомъ въ дома прикрѣпляются вѣтки деревьевъ (ивы и персиковаго дерева), сдѣланныя изъ бумаги, а къ дверямъ привѣшиваютъ изображенія грозныхъ боговъ покровителей, которые называются «господами воротъ.» Объ этихъ богахъ-покровителяхъ существуетъ слѣдующее преданіе: Одинъ Богдыханъ, по имени Тай-Цзунъ, вызвалъ неудовольствіе духовъ, которые стали причинять ему различныя непріятности, не давали спать ему по ночамъ, бросая во дворъ черепицы. Богдыханъ пожаловался на продѣлки духовъ своимъ адъютантамъ, Шубао и Ху-Цзиньду, которые и взялись стеречь двери его спальни. Духи очевидно испугались воинственныхъ адъютантовъ, потому что съ этого времени прекратили свои продѣлки и перестали тревожить Богдыхана, который, желая и на будущее время пользоваться спокойствіемъ, приказалъ нарисовать портреты этихъ военачальниковъ на наружныхъ дверяхъ своего дворца.
Всѣ китайцы спѣшатъ покончить со своими дѣлами передъ новымъ годомъ: купцы сводятъ счеты и торопятся распродать залежавшійся товаръ, даже съ большою уступкой, только-бы получить наличныя деньги, а хозяева стараются запастись всѣмъ необходимымъ для новогоднихъ праздниковъ; однимъ словомъ, въ каждомъ китайскомъ домѣ замѣчается небывалая суетня. На этотъ разъ даже, ради новаго года, китайцы чистятся и моются сами и чистятъ свое жилище; только улицы остаются по прежнему грязными и зловонными; китаецъ, даже для новаго года, не приводитъ ихъ въ порядокъ, онъ до такой степени привыкъ къ грязи своихъ улицъ, чдо даже не замѣчаетъ ее. Во всѣхъ домахъ приносятся благодарственныя жертвы богу очага, охранявшему семью въ теченіе истекшаго года. У китайцевъ существуетъ повѣрье, что этотъ богъ въ концѣ года улетаетъ на небо и тамъ сообщаетъ, какъ вела себя семья за все это время. Поэтому они стараются умилостивить его жертвами, но кромѣ того на всякій случай замазываютъ ему ротъ глиной или клейстеромъ, чтобы онъ не разболталъ объ ихъ поведеніи чего не слѣдуетъ.
Въ канунъ новаго года улицы китайскаго города необыкновенно оживляются: во всѣхъ направленіяхъ мелькаютъ разноцвѣтные, вычурные фонари и такими же точно фонарцми и транспарантами украшаются дома и лавки; всѣ кумирни бываютъ переполнены народомъ, который торопится принести жертвы идоламъ. На улицахъ то и дѣло раздается трескъ хлопушекъ и ракетъ — это китайцы стараются устрашить голодныхъ духовъ. Городскія ворота запираются только въ полночь и къ нимъ прикрѣпляютъ полоску бумаги, на которой написано какое-нибудь изреченіе съ пожеланіями счастья. Подобныя же изреченія, написанныя на полоскахъ красной бумаги, расклеиваются нищими на дверяхъ домовъ, куда они являются на другой день просить милостыню.
Шумъ и трескъ фейерверочныхъ ракетъ и хлопушекъ не прекращаются всю ночь наканунѣ новаго года. Въ полночь въ каждомъ китайскомъ домѣ открываются двери на улицу, и передъ этого открытою дверью собирается вся семья, чтобы помолиться небу и землѣ, а затѣмъ уже члены семьи отправляются къ домашнему алтарю и приносятъ жертвы табличкамъ предковъ. На зарѣ китайцы должны поклониться духу счастья; этотъ богъ очень капризенъ и постоянно мѣняетъ свое мѣстопребываніе и поэтому всегда, передъ самымъ новымъ годомъ, мандарины объявляютъ народу, гдѣ находится этотъ богъ и въ какую сторону надлежитъ кланяться.
Утромъ, въ день новаго года, китайцы прежде всего отправляются въ домашнюю кумирню. Тамъ находится алтарь, въ видѣ высокаго стола, на которомъ ставятся разные жертвенные предметы, курительные приборы и свѣчи, и затѣмъ шкафы, въ которыхъ хранятся таблицы предковъ. Таблицы эти выкрашены въ черный цвѣтъ и на нихъ сдѣлана надпись красными іероглифами, указывающая, чьему духу принадлежитъ эта таблица. Въ прежнія времена вмѣсто такихъ таблицъ китайцы употребляли куклы, сдѣланныя изъ матеріи, которыя назывались «куклами души».
Китайскій императоръ, въ день новаго года, отправ’ляется съ восходомъ солнца въ храмъ Неба для жертвоприношенія, а затѣмъ возвращается во дворецъ и принимаетъ поздравленія отъ разныхъ высшихъ и придворныхъ чиновниковъ. Императоръ, передъ которымъ совершаются земные поклоны, сидитъ въ это время на тронѣ, надъ которымъ красуется слѣдующая надпись: «да царствуетъ императоръ десять тысячъ лѣтъ и десять разъ десять тысячъ лѣтъ!»
Весь первый день новаго года, какъ и у насъ, посвящается визитамъ; подчиненные дѣлаютъ визиты своимъ начальникамъ и т. д. Въ Китаѣ рѣшительно всѣ придерживаются этого обычая — дѣлать визиты въ новый годъ, но также, какъ и у насъ, дѣло ограничивается большею частью тѣмъ, что пріѣзжающіе съ визитомъ оставляютъ свои визитныя карточки и отправляются дальше. Для этого у дверей каждаго китайскаго дома вывѣшивается бумажный мѣшокъ, куда и опускаются визитныя карточки. Въ этотъ день улицы бываютъ переполнены расфранченными китайцами, разъѣзжающими съ визитами въ самыхъ разнообразныхъ экипажахъ, на носилкахъ, въ телѣжкахъ или верхомъ. При встрѣчѣ со знакомыми, конечно, начинаются обычныя присѣданія и обмѣнъ любезностей и т. д., такъ что европеецъ, вздумавшій прогуляться въ день новаго года по китайскимъ улицамъ, можетъ вполнѣ насладиться видомъ китайскихъ церемоній. Всегда вѣжливые китайцы на этотъ разъ стараются превзойти самихъ себя при обмѣнѣ любезностей и вѣжливостей. Въ день новаго года нигдѣ въ Китаѣ не услышишь какого нибудь браннаго слова или громкаго спора и ругани. Китайцы тщательно избѣгаютъ въ этотъ день всякихъ пререканій и споровъ, чтобы не навлечь на себя гнѣвъ духовъ въ предстоящемъ году и въ разговорѣ избѣгаютъ даже произносить слова, которыя имѣютъ по китайскимъ понятіямъ какое нибудь дурное значеніе.
Новый годъ — единственный праздникъ въ Китаѣ, когда совершенно прекращаются всѣ работы и весь народъ, начиная отъ высокопоставленнаго мандарина, до послѣдняго несчастнаго носильщика, отдыхаетъ и празднуетъ. Новогоднія празднества продолжаются почти цѣлый мѣсяцъ и только по прошествіи этого времени всѣ снова принимаются за свои дѣла. Однако, въ большихъ портовыхъ городахъ Китая, гдѣ китайцамъ приходится имѣть постоянныя дѣла съ иностранцами, срокъ новогодняго празднованія сокращается; тамъ уже спустя нѣсколько дней послѣ новаго года возобновляется дѣловая жизнь, и все опять входитъ въ свою колею.
Въ Китаѣ существуетъ обычай расплачиваться со всѣми своими долгами къ новому году. Кто не исполнитъ этого, тотъ лишается всякаго довѣрія, и въ будущемъ году никто не даетъ ему взаймы ни копѣйки, поэтому то задолжавшій китаецъ употребляетъ всѣ усилія, чтобы расплатиться со своимъ кредиторомъ и иной разъ даже съ отчаянія лишаетъ себя жизни, если ему не удается выпутаться изъ бѣды. Такъ какъ съ наступленіемъ новаго года кредиторъ лишается права требовать уплаты своего долга, то въ послѣднюю ночь передъ новымъ годомъ можно видѣть множество рыскающихъ по городу китайцевъ, разыскивающихъ своихъ должниковъ, чтобы потребовать съ нихъ уплаты. Пока горитъ у него фонарь, до тѣхъ поръ кредиторъ, отыскивающій съ этимъ фонаремъ своего должника, можетъ, встрѣтивъ его, потребовать съ него деньги. Но какъ только огонь въ фонарѣ погаснетъ, то кредиторъ лишается своихъ правъ, такъ какъ это означаетъ, что уже наступилъ новый годъ, и преслѣдуемый должникъ можетъ вздохнуть спокойно. Съ этого момента онъ освобождается отъ долга, но неисправный должникъ понимаетъ, что радоваться ему особенно нечего: никто и никогда больше не дастъ ему взаймы, и онъ уже окончательно уронилъ себя въ глазахъ своихъ соотечественниковъ. Къ новому году во всѣ китайскіе города собираются массы нищихъ, голодныхъ и иззябшихъ, которые обыкновенно разсаживаются вдоль улицъ на корточкахъ и молятъ прохожихъ о подаяніи. Непривычные къ этому зрѣлищу европейцы не могутъ безъ содроганія смотрѣть на этихъ несчастныхъ и всегда готовы помочь имъ, но люди, долго жившіе въ Китаѣ, обыкновенно воздерживаются отъ такихъ проявленій состраданія, такъ какъ стоитъ имъ только разъ выказать щедрость — и толпы нищихъ будутъ постоянно осаждать ихъ и не давать имъ ступить шагу, требуя подачки и становясь все назойливѣе и смѣлѣе.
Слѣдующій большой праздникъ послѣ новаго года — это «праздникъ фонарей». За нѣсколько дней до этого праздника начинается продажа фонарей, и ночью наканунѣ праздника всѣ китайскіе дома унизываются роговыми, бумажными и кисейными фонарями всевозможныхъ формъ. Такими же точно фонарями запасаются и гуляющіе, такъ что грязныя улицы китайскаго города, благодаря этимъ разноцвѣтнымъ фонарикамъ, принимаютъ въ высшей степени оригинальный и фантастическій видъ. Въ эту ночь даже китайскимъ женщинамъ, которыя никогда не выходятъ изъ дома по вечерамъ, разрѣшается выйти на улицу, чтобы полюбоваться красивымъ зрѣлищемъ.
Кромѣ этихъ двухъ главныхъ праздниковъ, есть еще второстепенные, которые, однако, уже не празднуются такъ повсемѣстно и не пріостанавливаютъ занятій. Къ числу такихъ праздниковъ принадлежитъ празднество въ честь дракона — «Лунъ-ванъ», божества рѣкъ, озеръ и дождя. Въ этотъ день всѣ рѣки, каналы, пруды, покрываются гребными судами, которыя стараются обогнать другъ друга подъ звуки гонговъ, барабановъ и трубъ. Въ Пекинѣ, гдѣ нѣтъ мѣста для такой гонки, устраиваются вмѣсто этого бѣга на телѣгахъ или верхомъ.
Ко всѣмъ этимъ празднествамъ надо причислить еще и распространенный въ Китаѣ обычай поклоненія могиламъ предковъ. Это поклоненіе совершается въ извѣстномъ мѣсяцѣ, и въ этотъ день всѣ жители городовъ и деревень отправляются къ могиламъ, гдѣ совершаютъ жертвоприношенія, сжигаютъ бумажки, которыя должны изображать слитки золота и серебра, и разставляютъ на могилахъ разнаго рода приношенія.
ГЛАВА VII. править
Китайцы очень любятъ театръ. Во время новогоднихъ празднествъ въ каждомъ китайскомъ городѣ непремѣнно устраиваются театральныя представленія, и старые и молодые, богатые и бѣдные, всѣ спѣшатъ насладиться любимымъ зрѣлищемъ. Иногда купцы, довольные прибылью, которую доставилъ имъ истекшій годъ, приглашаютъ труппу китайскихъ актеровъ на болѣе долгое время, чтобы вдоволь насладиться ихъ игрою. И въ отношеніи театральнаго искусства китайцы такъ-же отстали, какъ и во всемъ остальномъ: театральныя представленія у нихъ остались такими же, какими были много вѣковъ тому назадъ, такъ что современные китайцы любуются тѣмъ же, чѣмъ любовались ихъ предки.
Несмотря на то, что китайцы любятъ театръ, профессія актера считается у нихъ позорнымъ занятіемъ, и отчасти поэтому актеры, не пользующіеся покровительствомъ китайскихъ законовъ, ведутъ странствующій образъ жизни и постоянно переѣзжаютъ съ мѣста на мѣсто со своею труппой. Лишь въ немногихъ большихъ городахъ, да въ столицѣ Китая Пекинѣ, есть постоянные театры; въ большинствѣ же случаевъ, въ городѣ или деревнѣ, куда пріѣзжаетъ труппа актеровъ, сооружается временный театръ, состоящій изъ бамбуковаго навѣса и пласформы для сцены. Обыкновенно такой театръ строится въ одинъ день изъ бамбуковыхъ жердей и циновокъ. Разумѣется, прочность такого театра очень не велика, и представленіе нерѣдко оканчивается обваломъ и разрушеніемъ, причемъ, конечно, достается не мало и публикѣ, на которую рушится бамбуковый навѣсъ.
Вслѣдствіе свойственной китайцамъ любви къ поэтическимъ названіямъ, труппы странствующихъ актеровъ также присваиваютъ себѣ какое-нибудь громкое и красивое названіе, подъ которымъ они и становятся извѣстны публикѣ, въ родѣ, напр., «блестящее общество» или «артистическій цвѣтокъ» и т. д. Богатые китайцы очень часто приглашаютъ къ себѣ на домъ труппу актеровъ, и на такихъ частныхъ театральныхъ представленіяхъ могутъ присутствовать также и женщины, которымъ китайскіе обычаи строго воспрещаютъ посѣщать какія либо публичныя увеселительныя зрѣлища.
Въ деревнѣ или небольшомъ китайскомъ городѣ появленіе странствующей труппы актеровъ является немаловажнымъ событіемъ и настоящимъ праздникомъ для всѣхъ. Населеніе такихъ городовъ и деревень обыкновенно лишено всякихъ развлеченій и работаетъ круглый годъ, безъ перерыва, отдыхая только во время новогоднихъ праздненствъ. Съ пріѣздомъ актеровъ всѣжители, отложивъ свои обычныя занятія, начинаютъ хлопотать и суетиться, чтобы поскорѣе соорудить балаганъ для представленій. Всѣ оживляются и съ нетерпѣніемъ ждутъ начала представленій. Всѣ занятія и всѣ дѣла пріостанавливаются на время пребыванія странствующей труппы.
Актеры останавливаются обыкновенно за городомъ или возлѣ кумирни, и около временнаго театра вскорѣ возникаетъ настоящая ярмарка, устраиваются подъ навѣсомъ чайныя, открытыя кухни, появляются разные продавцы, фокусники, гадальщики, уличные разсказчики, а вмѣстѣ съ ними и цѣлая масса нищихъ.
Жители окрестныхъ деревень, узнавъ, что пріѣхали актеры, спѣшатъ воспользоваться случаемъ и являются въ гости къ своимъ родственникамъ и знакомымъ, проживающимъ въ той счастливой деревнѣ, которую посѣтила странствующая труппа. Дочери пріѣзжаютъ навѣстить родителей въ сопровожденіи своего многочисленнаго потомства, матери и отцы пріѣзжаютъ погостить къ своимъ замужнимъ дочерямъ и т. д. — однимъ словомъ, когда въ какую нибудь деревню пріѣдутъ странствующіе актеры, то жители ея всегда могутъ разсчитывать на посѣщеніе своихъ близкихъ и дальнихъ родственниковъ, хотя бы до этого они не видались съ ними нѣсколько лѣтъ. Всѣ дома тогда наполняются пріѣзжими, и населеніе деревни увеличивается въ нѣсколько разъ. Тѣ, кто не нашелъ себѣ мѣста въ домѣ, размѣщаются какъ попало, въ шалашахъ, подъ навѣсомъ и даже въ сараяхъ, вмѣстѣ со скотомъ, а иногда даже прямо подъ открытымъ небомъ. Все это подъ конецъ становится тягостнымъ, и, вѣроятно, не одинъ китаецъ, хозяинъ дома, подумываетъ съ облегченіемъ о томъ времени, когда странствующая труппа снимется съ мѣста, а вмѣстѣ съ нею уѣдутъ и нагрянувшіе родственники, которыхъ нужно было кормить и угощать все это время.
Въ столицѣ и въ большихъ городахъ существуетъ постоянный театръ. Это простое кирпичное зданіе, довольно первобытнаго устройства. Такъ какъ китайцы очень нечистоплотны, то воздухъ въ театрѣ пропитывается отвратительными испареніями, съ преобладающимъ запахомъ чеснока и пота. Если бъ не притокъ свѣжаго воздуха черезъ многочисленныя щели и отверстія въ перегородкахъ, то въ театрѣ можно было бы задохнуться. Всѣ эти неудобства и тѣснота, впрочемъ, совсѣмъ не замѣчаются китайцами, всецѣло поглощенными тѣмъ, что дѣлается на сценѣ, и выражающими свое одобреніе громкими возгласами.
Европейцамъ посѣщеніе китайскаго театра, конечно, не можетъ доставить никакого удовольствія. Съ непривычки европеецъ даже не высидитъ и четверти часа въ такомъ театрѣ, который переполненъ народомъ.
Представленія въ китайскихъ театрахъ всегда длятся необыкновенно долго, отъ шести до восьми часовъ подрядъ, и даже больше. Однако китайцы нисколько этимъ не утомляются и просиживаютъ все это время въ тѣснотѣ и давкѣ, терпя холодъ или жару, смотря по времени года. Чтобы не терять времени на обѣдъ, они приносятъ съ собою въ театръ провизію и постепенно съѣдаютъ ее, бросая объѣдки прямо на полъ. Въ промежуткахъ между скамьями какъ-то ухитряются протискиваться продавцы разной снѣди, разносящіе лапшу, пельмени, засахаренные фрукты, орѣхи, сѣмечки и т. п. Все это запивается чаемъ, который разносятъ въ чайникахъ. Шумъ и гамъ въ китайскомъ театрѣ невообразимые и не прекращаются ни на минуту, такъ что бѣднымъ актерамъ приходится надрывать себѣ глотку, чтобы ихъ услышали.
Сцену въ китайскомъ театрѣ образуетъ квадратная платформа, возвышающаяся на нѣсколько футъ надъ партеромъ и окруженная нерѣдко низенькими перилами, сдѣланными для того, чтобы не въ мѣру увлекшіеся актеры не падали со сцены. О декораціяхъ и какихъ либо приспособленіяхъ и помину нѣтъ. Фонъ сцены образуетъ задняя стѣна, на которой нарисованъ какой-нибудь видъ; иногда же она просто завѣшана циновками и въ ней имѣются двери для входа и выхода актеровъ. Вся обстановка сцены заключается въ нѣсколькихъ стульяхъ и столахъ, а если нужно бываетъ изобразить горы, то стулья просто сваливаются въ кучу. Столъ или стулъ замѣняетъ и кровать, и тронъ, и эшафотъ. Если же актеру надо представить, что онъ ѣдетъ верхомъ, то онъ беретъ хлыстъ въ руки. Во время игры слуги постоянно приносятъ актерамъ чай, и они часто прерываютъ свою игру, чтобы выпить чашку чая, а затѣмъ продолжаютъ свою роль, до слѣдующаго перерыва.
Костюмы актеровъ своимъ блескомъ, а подчасъ даже роскошью, рѣзко отличаются отъ окружающей грязи и убогой обстановки театра. Очень хороши костюмы въ такихъ пьесахъ, гдѣ изображены древнія времена. Актеры надѣваютъ великолѣпные шелковые, расшитые серебромъ и золотомъ, халаты и курмы и шапки, украшенныя перьями. Впрочемъ, въ такихъ костюмахъ щеголяютъ только главные актеры, костюмы же второстепенныхъ актеровъ иногда бываютъ даже довольно обтрепанные. Въ нѣкоторыхъ пьесахъ актеры появляются въ маскахъ. Выходя на сцену, актеръ прежде всего знакомитъ съ собою зрителей, т. е. сообщаетъ имъ свое имя и разсказываетъ, что, онъ совершитъ или намѣренъ совершить въ пьесѣ и какія его отношенія къ остальнымъ актерамъ. Если въ пьесѣ должны участвовать духи и привидѣнія, то актеры, исполняющіе ихъ роль, также рекомендуются зрителямъ. Вообще зрителямъ приходится все дополнять своимъ воображеніемъ. Такъ, напр., актеръ, изображающій курьера, дѣлаетъ видъ, что садится на лошадь, беретъ въ руки хлыстъ и, помахивая имъ, скачетъ по сценѣ. Затѣмъ проскакавъ такимъ образомъ по сценѣ, онъ останавливается, объявляетъ, что прибылъ въ такой то городъ, и показываетъ жестами, что слѣзаетъ съ коня. Актеры выкрикиваютъ свои роли нараспѣвъ, подъ аккомпаниментъ музыки, а въ чувствительныхъ мѣстахъ они такъ повышаютъ голосъ, что онъ переходитъ въ настоящій пронзительный визгъ. Музыканты, сидящіе въ глубинѣ сцены за столомъ, аккомпанируютъ актерамъ при помощи гонговъ, бубенъ, колотушекъ и балалаекъ. Можете себѣ представить, какой невообразимый гамъ царитъ въ китайскомъ театрѣ и какими надо обладать здоровыми ушами, чтобы выдерживать его! Европейца, который хоть разъ заглянулъ въ китайскій театръ, навѣрное уже не заманишь туда больше!
Женскія роли въ китайскихъ пьесахъ всегда исполняются мужчинами, такъ какъ женщинамъ запрещено являться на сценѣ, и только на югѣ Китая правило это иногда нарушается. Актеры, играющіе женскія роли, очень смѣшно подражаютъ походкѣ китайскихъ женщинъ; для этого они втискиваютъ свои ноги въ маленькіе башмаки и ходятъ въ припрыжку.
Чтобы познакомить читателей съ китайскими историческими пьесами, приводимъ отрывокъ одной изъ нихъ.[1] Пьеса эта называется «Трясеніе золотой вѣтки»
Сцена должна изображать внутренность императорскаго дворца.
Императоръ, (за сценой) Приготовьте телѣгу.
Входитъ императоръ и говоритъ подъ аккомпаниментъ музыки:
«Золотая ворона подымается на востокѣ, а яшмовый заяцъ прячется. Глубокозвучный колоколъ призываетъ меня къ ежедневнымъ обязанностямъ».
Императоръ произноситъ длиннѣйшій монологъ, въ которомъ разсказываетъ историческія событія, говоритъ о возстаніи, которое было подавлено, и выражаетъ радость, что наконецъ наступилъ миръ.
Входитъ императрица.
Императрица. Я покинула свой дворецъ, чтобы видѣть Ваше Величество. Пусть мой властелинъ живетъ вѣчно!
Императоръ. Приблизься!
Императрица. Привѣтъ тебѣ, Вѣчный!
Императоръ. Садись!
Императрица. Благодарю, Ваше Величество!
Императоръ. По какому дѣлу ты пришла?
Императрица. Го-ай разсердился и побилъ мое дитя; пусть мой властелинъ разсудитъ это дѣло.
Императоръ приказываетъ позвать принцессу (свою дочь) и спрашиваетъ, почему ее побилъ мужъ.
Принцесса. Отецъ государь и мать государыня, позвольте мнѣ говорить, и я все вамъ скажу. Мой грубый мужъ поступилъ со мной слѣдующимъ образомъ: онъ вернулся во дворецъ въ нетрезвомъ видѣ и безъ всякой причины меня побилъ. Онъ меня не допрашивалъ, а только колотилъ кулаками и толкалъ. Онъ говорилъ, что землями и обширными владѣніями мой отецъ обязанъ ему, его ранамъ и трудамъ. Обругавъ и открыто опозоривъ, онъ меня выгналъ…
Послѣ краткаго разговора между императоромъ и его супругою, которая проситъ подвергнуть зятя наказанію, императоръ приказываетъ позвать отца провинившагося мужа принцессы.
Входятъ Го-цзуй отецъ — и его сынъ Го-ай, мужъ принцессы, со связанными руками и въ сопровожденіи стражи. Го-цзуй обращается къ сыну и въ чувствительныхъ выраженіяхъ вспоминаетъ, какъ императоръ, въ награду за совершенные имъ военные подвиги, наградилъ его, выдавъ него замужъ свою родную дочь; затѣмъ, онъ упрекаетъ Го-айя за то, что тотъ осмѣлился поднять руку на принцессу.
Го-ай. Отецъ, не укоряй меня, позволь объяснить. Это былъ день твоего рожденія, и я, побуждаемый любовью и долгомъ, долженъ былъ поклониться тебѣ. Всѣ живущіе во дворцѣ явились къ тебѣ съ женами, только я пришелъ одинъ. Моя супруга сидѣла во дворцѣ и изъ-за гордости своей не почтила моего отца и мою мать. Хотя жена моя — яшмовый листъ на золотой вѣткѣ, но меня ослѣпилъ гнѣвъ, и я ее побилъ. Ты знаешь теперь истину, и если Его Величество находитъ, что я виноватъ, то пусть онъ выберетъ дочери своей другого мужа.
Затѣмъ слѣдуетъ оживленный разговоръ между отцомъ провинившаго и императоромъ. Го-цзуй утверждаетъ, что его сынъ достоинъ смерти, но императоръ склоненъ его помиловать. Онъ приказываетъ развязать руки Го-айю и надѣть на него придворное платье, послѣ чего приступаетъ къ допросу.
Императоръ Ты и дочь наша поссорились, изъ зачего?
Го-ай. Я объясню.
Императоръ. Говори!
Го-ай объясняетъ, что жена не поздравила его родителя съ днемъ рожденія, и что такое пренебреженіе очень его огорчило. Императоръ находитъ, что принцесса поступила дурно, послѣ чего обращается къ Гоцзуй.
Императоръ. Я слышу твоего сына и радуюсь, что онъ знакомъ съ тройными обязанностями и съ пятью отношеніями[2]. Величайшее счастіе вѣрнаго министра заслужить одобреніе и угодить своему государю. Вчера эти слова оправдались на тебѣ: поздравить тебя съ преклоннымъ возрастомъ пришли семь сыновей и восемь дочерей, сыновья съ женами и дочери съ мужьями. Я не удивляюсь, что сердце сына твоего опечалилось, когда онъ одинъ не могъ привести жены. Братъ, возвращайся во дворецъ, твой сынъ и принцесса уладятъ дѣло!
Го-цзуй. Благодарю Вѣчнаго. Благородный и всезнающій монархъ сказалъ, что онъ думаетъ, и я ухожу довольный. Велика его доброта. Пусть небо даруетъ ему счастье. (Уходитъ)
Императоръ. Го-ай, приблизься и выслушай мои приказанія, ибо пріятно найти вѣрнаго министра и исполняющаго долгъ сына. Всякій великій, добрый мужъ есть защита трона. Твой отецъ во многихъ кровавыхъ битвахъ доказалъ свою доблесть, а монархи издревле ограждаютъ вѣрность. Я дѣлаю тебя княземъ, также какъ и твоего отца. Когда одинъ человѣкъ добръ, весь міръ дѣлается лучше. Теперь ты мой сынъ, мужъ моей дочери, и я не буду обращать вниманія на пустые недостатки. Ты вернулся домой не въ своемъ видѣ, но въ молодыхъ годахъ — это пустяки. Имѣй впредь больше терпѣнія и пусть ваши мелкія дрязги до меня не доходятъ. Я жалую тебѣ темнокрасное платье, атласную ермолку, драгоцѣнный поясъ и все нужное для твоего чина….
Прибавивъ еще нѣсколько милостивыхъ словъ, императоръ отпускаетъ Го-айя и призываетъ принцессу. Онъ укоряетъ ее въ недостаткѣ почтительности къ роднымъ мужа и приказываетъ отправиться къ нимъ на поклонъ и отвезти подарки.
Пьеса заканчивается восклицаніемъ императора: «Я облагодѣтельствовалъ отца и сына, и они будутъ мнѣ вѣрны.»
Китайцы очень любятъ музыку, но ихъ музыка также мало имѣетъ общаго съ нашею европейскою музыкой, какъ и ихъ театральныя представленія. Конфуцій, не жаловавшій театръ и находившій его вреднымъ, однако, очень любилъ музыку и придавалъ ей большое значеніе. Изъ музыкальныхъ инструментовъ особенными симпатіями пользуется барабанъ, такъ что у китайцевъ имѣется семнадцать сортовъ однихъ только барабановъ и до 55 различныхъ другихъ инструментовъ, струнныхъ и духовыхъ. Любовь къ музыкѣ и пѣнію проявляется у китайцевъ въ томъ, что если они не спятъ и не ѣдятъ, или не говорятъ о деньгахъ, то непремѣнно мурлыкаютъ себѣ подъ носъ какую-нибудь пѣсню. За работой китайцы всегда поютъ, такъ что въ китайскомъ городѣ или деревнѣ постоянно слышатся заунывные и однообразные звуки — это поютъ кули, поднимающіе тяжести, или поютъ нищіе, расхаживающіе по городскимъ улицамъ, и т. д. Богослуженіе въ кумирняхъ всегда сопровождается пѣніемъ и музыкой, также какъ и всѣ процессіи и церемоніи.
Самый древній китайскій инструментъ — это родъ гуслей, которые китайцы называютъ: «Цинь», что означаетъ: запрещать или удерживать. Китайцы вѣрятъ, что игра на этихъ гусляхъ удерживаетъ отъ дурныхъ наклонностей. Китайцамъ также давно извѣстны флейта и кларнетъ. Нѣкоторые искусники ухитряются играть на кларнетѣ носомъ: они вставляютъ трубочку въ одну ноздрю, а другую закрываютъ пальцемъ. Самый распространенный музыкальный инструментъ въ Китаѣ — это гонгъ, составляющій непремѣнную принадлежность каждаго оркестра. Ни одна кумирня также не обходится безъ гонга; звуку этого инструмента приписывается свойство устрашать и изгонять злыхъ духовъ и поэтому всегда прибѣгаютъ къ гонгу, когда надо прогнать злыхъ духовъ, напр. при наступленіи новаго года или во время солнечнаго затменія. Принадлежность кумирни составляетъ также колоколъ, но китайскій колоколъ отличается отъ нашихъ колоколовъ тѣмъ, что у него нѣтъ языка, и, для того чтобы произвести звукъ, ударяютъ по наружной сторонѣ колокола особенною палочкою съ наконечникомъ. Самый большой колоколъ находится въ одной кумирнѣ въ Пекинѣ и другой такой же виситъ на башнѣ, въ Кантонѣ. Но этотъ послѣдній колоколъ всегда безмолвствуетъ, такъ какъ существуетъ повѣрье, что зронъ этого колокола всегда сопровождался какимъ-нибудь бѣдствіемъ.
ГЛАВА VIII. править
Китаецъ нисколько не боится смерти и съ жизнью разстается легко, такъ какъ иногда изъ за самыхъ ничтожныхъ пустяковъ рѣшается на самоубійство, но онъ больше всего боится суда, несмотря на то, что китайскими законами принимаются многочисленныя предосторожности, для того чтобы судьи не позволяли себѣ никакихъ злоупотребленій и творили судъ «правый и милостивый».
Но на дѣлѣ это бываетъ не такъ, и китаецъ справедливо боится суда, не только тогда, когда онъ попадаетъ туда какъ подсудимый, но и тогда, когда его вызываютъ какъ свидѣтеля. У китайцевъ даже сложились поговорки: «Въ жизни бойся суда, а послѣ смерти ада!» — «Тигры и змѣи лучше, нежели судьи и ихъ подчиненные». Эти народныя поговорки выражаютъ отношеніе китайцевъ къ судамъ. Дѣйствительно, китаецъ, который попалъ въ руки судей, можетъ почитать себя счастливымъ, если онъ только лишается всего имущества, но сохранитъ жизнь и свободу. Поэтому то китаецъ, желающій отомстить своему врагу за несправедливость или обиду, предпочитаетъ лишить себя жизни возлѣ его дома, чѣмъ тягаться съ нимъ судомъ. Онъ знаетъ, что лучшей мести ему не придумать и что его врагъ попадетъ въ лапы китайскихъ судей, которые пообчистятъ его карманы. И хорошо, если онъ отдѣлается только этимъ, а то бываетъ и хуже.
Китайскіе судьи славятся своими вымогательствами, взяточничествомъ и несправедливостью. А между тѣмъ китайскіе законы стараются оградить права каждаго, и недовольный приговоромъ одного суда можетъ жаловаться въ другой, высшій судъ и даже самому императору. Во дворѣ суда находится гонгъ, и каждый китаецъ, желающій пожаловаться суду, можетъ, во всякое время дня и ночи, явиться въ судъ и ударить въ гонгъ. Судья обязанъ немедленно явиться, облечься въ свой служебный костюмъ и выслушать приносимую жалобу. «Око правосудія всегда бодрствуетъ», говоритъ старинная пословица, и китайскій судья обязанъ всегда быть на готовѣ творить судъ «скорый и справедливый». Правда, въ этихъ же старинныхъ китайскихъ законахъ говорится, что обѣ стороны, являющіяся жаловаться въ судъ, получаютъ по тридцати ударовъ бамбуковой палкой для того, чтобы отучить ихъ безпокоить судью по пустякамъ!
Въ китайскомъ судѣ сидятъ только судьи, остальные всѣ стоятъ, за исключеніемъ обвиняемыхъ и свидѣтелей, которые должны стоять передъ судьями на четверенькахъ. По закону судъ долженъ быть скорый, справедливый и милостивый, но на самомъ дѣлѣ китайскій судъ необыкновенно медленный и жестокій. Пытка играетъ видную, если не главную, роль въ китайскомъ судѣ, и нерѣдко бываетъ, что подсудимые умираютъ отъ чрезмѣрныхъ страданій.
Въ Китаѣ тюрьма не составляетъ мѣста для отбыванія наказанія. Туда сажаютъ только обвиняемыхъ, свидѣтелей, да осужденныхъ въ ожиданіи исполненія надъ ними приговора. Заключенныхъ не кормятъ, — это дѣло ихъ родственниковъ и знакомыхъ позаботиться о томъ, чтобы они не умерли съ голода.
Ужаснѣе этихъ мѣстъ заключенія трудно себѣ представить что нибудь! Люди помѣщаются хуже свиней, въ страшной грязи и тѣснотѣ, всѣ вмѣстѣ, и виновные, и совершенно невинные, какъ напримѣръ, свидѣтели или попавшіе въ тюрьму за долги. Только тотъ можетъ надѣяться на какое нибудь снисхожденіе, у кого есть деньги, чтобы заплатить судьямъ, тюремщикамъ, палачамъ и т. д.
Одинъ изъ китайскихъ императоровъ Кангъ-хи, которому были принесены жалобы на злоупотребленія и несправедливость судей, отвѣтилъ на это, что онъ очень желаетъ, чтобы его подданные боялись суда и прибѣгали къ нему какъ можно рѣже. «Я желаю, сказалъ онъ, чтобы съ тѣми, кто обращается въ судъ, поступали безъ всякаго милосердія, такъ чтобы у всѣхъ получилось отвращеніе ко всякаго рода тяжбамъ и они боялись-бы являться въ судъ. Только такимъ образомъ уничтожится сварливость и склонность къ тяжбамъ, и добрые граждане, между которыми возникли какія либо недоразумѣнія, будутъ какъ братья улаживать ихъ, прибѣгая къ посредничеству стариковъ и старшинъ деревни. Что же касается неисправимыхъ спорщиковъ и сварливыхъ людей, то пусть они обращаются къ судьямъ и пусть почувствуютъ суровость и строгость суда. Ничего другого они не заслуживаютъ».
Китайскіе судьи такъ и поступаютъ, какъ повелѣлъ этотъ императоръ. Они, дѣйствительно, дѣлаютъ все, чтобы внушить трепетъ китайцамъ и отбить охоту обращаться къ нимъ. Но очень часто китайцы, помимо своей воли, имѣютъ дѣло съ судомъ, призываемые въ качествѣ свидѣтелей, по подозрѣнію или обвиненію въ какомъ-нибудь незаконномъ поступкѣ. Если какой-нибудь самоубійца оставилъ послѣ себя записку, въ которой объявляетъ, что онъ лишилъ себя жизни вслѣдствіе преслѣдованій такого то, то этому послѣднему не отвертѣться отъ суда, и хорошо, если у него есть деньги, чтобы заплатить судьямъ, не то ему придется жестоко поплатиться за то обвиненіе, которое взведено на него самоубійцей.
Самымъ распространеннымъ орудіемъ наказанія за мелкія преступленія является «Канга». Это тяжелый, окованный желѣзомъ щитъ, состоящій изъ двухъ, соединенныхъ винтами, половинокъ. Такой щитъ надѣвается на шею и лежитъ на плечахъ наказуемаго. Иногда при этомъ преступника сажаютъ въ клѣтку, которыя бываютъ разныхъ формъ; однѣ изъ нихъ такъ низки, что заключенный можетъ только сидѣть скорчившись, въ другихъ же — можетъ только лежать, а въ третьихъ — онъ находится въ полувисячемъ положеніи.
Во главѣ китайской имперіи стоитъ императоръ — Богдыханъ, посредникъ между Небомъ и людьми, обязанный отдавать отчетъ въ своихъ дѣйствіяхъ только Небу, которое вручило ему отцовскую власть надъ его подданными, обязанными безпрекословно повиноваться ему какъ рабы. Такъ смотрятъ китайцы на своего императора и трепещутъ при одномъ его имени. Огромное большинство китайцевъ считаетъ Богдыхана таинственнымъ, сверхъестественнымъ существомъ, живущимъ во дворцѣ, огороженномъ высокими стѣнами, куда нѣтъ доступа простымъ людямъ, и только высшіе чиновники могутъ зрѣть лицо Богдыхана. Эти чиновники обязаны являться къ нему съ докладомъ каждое утро, съ восходомъ солнца. Впрочемъ, всѣ занятія въ Китаѣ начинаются съ восходомъ солнца; чиновники обязаны являться въ свои канцеляріи въ четыре часа утра. Богдыханъ тоже встаетъ въ три часа утра каждый день и принимаетъ чиновниковъ.
Китайскій императоръ, царствующій надъ 400 мильоннымъ населеніемъ, совсѣмъ неизвѣстенъ своимъ подданнымъ. Никто изъ его подданныхъ не видалъ его никогда, да это и воспрещено закономъ. Императоръ выходитъ изъ своего дворца только два раза въ годъ; чтобы принести обычныя жертвы въ храмѣ Неба и чтобы вспахать, согласно обычаю, кусокъ поля. Но въ такихъ случаяхъ, когда ворота дворца раскрываются для прохода императорской процессіи, отдается строгій приказъ всѣмъ жителямъ города закрывать окна и двери. Никто не смѣетъ поднять свои взоры на сына Неба — это считается величайшею дерзостью. Когда проносятся носилки императора, то шумъ на улицахъ Пекина моментально стихаетъ и жизнь на время замираетъ. Всѣ прячутся и никто не осмѣливается показаться на улицу. Тѣмъ не менѣе и подданные сына Неба не лишены все таки присущаго всѣмъ людямъ любопытства, и имъ иногда хочется взглянуть хоть однимъ глазкомъ на своего грознаго монарха. Не такъ давно произошелъ слѣдующій случай: императоръ отправился навѣстить свою тетку, старуху императрицу, и, какъ всегда, впереди императорской процессіи скакали герольды, которые громко возвѣщали всѣмъ жителямъ, что они должны прятаться и закрывать двери своихъ домовъ. Путь императора пролегалъ мимо одного чайнаго домика, который обыкновенно очень посѣщался и всегда бывалъ переполненъ посѣтителями, распивающими чай и болтающими между собою о разныхъ дѣлахъ. Когда герольды оповѣстили объ императорской процессіи, то открытый балконъ, находившійся при этомъ домикѣ, былъ тотчасъ же закрытъ щитами. Публика, собравшаяся въ чайномъ домикѣ, не могла, однако, удержаться отъ соблазна и хотѣла хоть въ щелочку посмотрѣть на императора, поэтому всѣ бросились на балконъ. Народу скопилась такая масса, что хрупкій китайскій балконъ не выдержалъ и рухнулъ, какъ разъ въ тотъ моментъ, когда мимо проносили носилки императора. Люди въ общей кучкѣ попадали на дорогу, у самыхъ носилокъ и подняли невообразимый шумъ и крикъ. Придворные слуги поспѣшили поскорѣе пронести мимо носилки императора, но тѣмъ не менѣе «покой императора былъ нарушенъ», чего въ особенности боятся китайцы, и бѣдный содержатель чайнаго домика не избѣжалъ строгаго наказанія.
Несмотря на полную неподвижность, въ которой застылъ Китай, среди китайскихъ императоровъ попадались все таки люди, признававшіе необходимость какихъ либо перемѣнъ. 2115 лѣтъ тому назадъ царствовалъ въ Китаѣ великій монархъ. Это былъ Чи-Хвангти, который измѣнилъ управленіе государствомъ и учредилъ должности различныхъ чиновниковъ, на которыя китайцы назначались по полученіи какой нибудь ученой степени, тогда какъ прежде управленіе страной всецѣло находилось въ рукахъ разныхъ князей и родни императорскаго дома. Чи-Хвангти вообще подумывалъ о разныхъ преобразованіяхъ и такъ какъ онъ находилъ, что старыя книги, заключающія въ себѣ китайскую премудрость, не допускаютъ никакихъ перемѣнъ и мѣшаютъ китайцамъ мыслить свободно; то онъ и повелѣлъ ихъ сжечь, оставивъ только книги по земледѣлію, искусству, медицинѣ и т. п. наукамъ. Этого ему да сихъ поръ. не могутъ простить китайскіе ученые, и имя этого императора не находится у нихъ въ чести, несмотря на всѣ хорошія дѣла, которыя онъ сдѣлалъ. Между прочимъ, въ его царствованіе были выстроены главныя и наиболѣе значительныя части Великой стѣны.
Еще замѣчательнѣе была другая попытка произвести перемѣны въ Китаѣ. Въ царствованіе императора Ченъ-Тсунга, жилъ одинъ ученый, по имени Вангъ-Ань-Ши, пользовавшійся большимъ вліяніемъ на императора. Это было въ 1068 году. Императоръ, прослышавшій объ учености Ванга, пожелалъ пользоваться его совѣтами въ дѣлахъ управленія государствомъ, и Вангъ предложилъ ему разныя преобразованія (реформы), на которыя императоръ согласился, впрочемъ, не безъ страха, такъ какъ, по разсказамъ китайскихъ лѣтописцевъ, Небо было видимо недовольно затѣями Ванга и выражало свое неудовольствіе землетрясеніями и другими грозными явленіями природы. Императоръ испугался, но Вангъ успокоилъ его, увѣривъ, что всѣ эти явленія не находятся въ связи съ поступками людей.
Китайскіе ученые недовѣрчиво покачивали головами предсказывали разныя бѣды. Что будетъ со страной, говорили они между собой, если императоръ не будетъ считать разныя грозныя явленія природы проявленіемъ небеснаго гнѣва и наказаніемъ за свои ошибки и дурныя дѣла? Вѣдь тогда онъ уже не будетъ чувствовать надъ собою никакой власти и ничего не будетъ бояться!
Однако императоръ, къ великому неудовольствію всѣхъ прочихъ ученыхъ, склоненъ былъ все таки слушать Ванга, а не ихъ.
Вангъ прежде всего учредилъ по всей китайской имперіи суды, которые должны были ежедневно устанавливать цѣны на всѣ жизненные припасы и другіе товары. Затѣмъ онъ постановилъ, что въ теченіи нѣсколькихъ лѣтъ налоги будутъ уплачивать только богатые, а бѣдные будутъ отъ, нихъ совершенно освобождены. Деньги, собранныя съ богатыхъ, должны были итти на поддержаніе стариковъ, не имѣющихъ никакихъ средствъ къ существованію, и бѣдныхъ или не имѣющихъ работы рабочихъ.
Затѣмъ Вангъ объявилъ, что земля должна принадлежать только государству; онъ устроилъ во всѣхъ округахъ земледѣльческіе трибуналы (суды), которые должны были ежегодно распредѣлять участки земли между земледѣльцами и раздавать сѣмена, такъ чтобы всѣ имѣли одинаковое количество земли и не было между ними богатыхъ и бѣдныхъ. Кромѣ того Вангъ сдѣлалъ еще много нововведеній, которыя вызвали сильное неудовольствіе среди китайцевъ, приверженцевъ установленныхъ обычаевъ старины и порядка. Но такъ какъ императоръ не хотѣлъ никого слушать, то Вангъ, несмотря на неудовольствіе своихъ соотечественниковъ, все таки дѣлалъ свое дѣло. Но какъ только умеръ императоръ, его покровитель, все пошло прахомъ. Послѣ него правила государствомъ императрица, которая опять все вернула къ прежнимъ порядкамъ. Бѣдный Вангъ долженъ было съ горемъ видѣть, какъ гибнетъ все, что онъ старался соорудить съ такимъ трудомъ. Впрочемъ, онъ вскорѣ послѣ того умеръ, а приверженцы его были изгнаны изъ страны; они перешли Великую стѣну и разсѣялись по пустынямъ Монголіи.
ГЛАВА IX. править
Древніе римляне, повидимому, уже имѣли свѣдѣнія о Китаѣ, такъ какъ древній римскій писатель Плиній упоминаетъ о странѣ Востока, въ которую ведетъ опасный путь черезъ Персію по непроходимымъ горамъ и ущельямъ. Произведенія Китая доходили до Рима вмѣстѣ съ произведеніями Индіи черезъ разныя другія страны, но врядъ ли римляне вступали въ непосредственныя сношенія съ китайцами. Вообще о раннихъ сношеніяхъ Китая съ европейскими народами пока извѣстно очень мало.
Первыя, хотя и смутныя извѣстія о Китаѣ были доставлены въ Европу въ XII вѣкѣ католическими монахами, посланными папой Иннокентіемъ съ письмомъ къ монгольскому хану. Монахи разсказывали о существованіи на дальнемъ Востокѣ обширнаго государства, очень страннаго и богатаго, но такъ какъ они туда не доходили, то и не могли сообщить никакихъ подробностей объ этомъ государствѣ. Настоящія свѣдѣнія о Китаѣ доставилъ венеціанецъ Марко Поло, посѣтившій эту страну въ началѣ XIV вѣка Марко Поло отправился на востокъ по торговымъ дѣламъ и пробылъ тамъ около двадцати лѣтъ, такъ что онъ. могъ, конечно, познакомиться съ Китаемъ, въ которомъ бывалъ нѣсколько разъ. Затѣмъ послѣ него нѣсколько разъ разные путешественники побывали въ Китаѣ, и даже нашлись такіе предпріимчивые европейцы, соблазнившіеся выгодами торговли съ Китаемъ, которые устроили колоніи по китайскому побережью. Однако китайцы уже тогда начали враждебно смотрѣть на иностранцевъ, являвшихся къ нимъ, чтобы захватить ихъ землю и устраивать на ней свои колоніи. Первыми поплатились за это португальцы, посланникъ которыхъ Пиревъ, явившійся, чтобы уладить недоразумѣнія, возникшія между португальскими колонистами и китайцами, былъ казненъ вмѣстѣ со своими товарищами, а за ними та же участь постигла голландцевъ.
Англичане также не были счастливы въ своихъ попыткахъ завязать сношенія съ китайцами. Только послѣ бомбардировки и взятія китайскихъ фортовъ, китайцы согласились, наконецъ, на требованія англичанъ. Всегда китайцы лишь противъ воли вступали въ сношенія съ иностранцами и не признавали за ними ровно никакихъ правъ. Между китайцами и европейскими купцами происходили, вслѣдствіе этого, постоянные споры и не доразумѣнія, и, конечно, торговля отъ этого страдала. Дурныя отношенія между китайцами и европейцами усиливались, благодаря незнанію языка и взаимному непониманію, а также нестерпимому высокомѣрію китайцевъ, которые съ презрѣніемъ и свысока смотрѣли на иностранцевъ, давая имъ разныя презрительныя прозвища, вродѣ: заморскій дьяволъ, иностранный варваръ и т. д. Кровопролитныя столкновенія составляли весьма частое явленіе и правильныя сношенія никакъ не могли установиться. Такъ продолжалось до начала прошлаго вѣка, когда возникла знаменитая опіумная война между китайцами и англичанами.
Въ сущности, война эта не совсѣмъ вѣрно называется «войною изъ-за опіума.» Опіумъ былъ только предлогомъ. Въ Китаѣ давно уже добывали опіумъ изъ мака и употребляли его какъ лѣкарство, но раньше китайцы не курили опіума, — эта дурная и вредная привычка была завезена въ Китай изъ Индіи. Такъ какъ куреніе опіума, особенно въ неумѣренномъ количествѣ, такъ-же вредно, какъ и пьянство, то китайское правительство пыталось принять мѣры противъ распространенія этого обычая. Богдыханъ издалъ указъ, запрещавшій куренье, а между тѣмъ какъ разъ въ это время вслѣдствіе того, что потребленіе опіума увеличилось, англичане стали привозить его изъ Индіи въ Китай, и торговля этимъ веществомъ начала процвѣтать и приносить хорошіе доходы англійскимъ купцамъ въ Остъ-Индіи. Однако, несмотря на процвѣтаніе торговли опіумомъ, положеніе иностранныхъ купцовъ по прежнему оставалось безправнымъ въ Китаѣ, и поэтому Англія, чтобы добиться въ этомъ отношеніи какой либо перемѣны къ лучшему, командировала въ Китай лорда Нэпира, который долженъ былъ вступить въ переговоры съ китайскимъ правительствомъ. Но китайскіе мандарины, продолжавшіе презрительно относиться къ иностранцамъ, съ такимъ же пренебреженіемъ отнеслись и къ лорду Нэпиру и даже не стали съ нимъ разговаривать. Чтобы вынудить китайцевъ измѣнить свое поведеніе, англичане послали въ Кантонъ два военныхъ судна, разсчитывая попугать китайцевъ. Вотъ тутъ то какъ разъ и подоспѣло дѣло съ опіумомъ. Богдыханъ, желая искоренить зловредную привычку, возбудилъ преслѣдованіе противъ торговцевъ опіумомъ. Многіе изъ нихъ были арестованы, подвергнуты пыткамъ и казнены, а принадлежащій имъ опіумъ отобранъ и уничтоженъ. Однако, всѣ эти жестокія наказанія не привели ни къ чему и только способствовали распространенію тайной продажи и ввоза этого продукта. Тогда въ Кантонъ былъ командированъ китайскій комиссаръ Линъ, который потребовалъ выдачи всѣхъ запасовъ опіума, имѣвшихся въ складахъ и на судахъ. Иностранные купцы не согласились исполнить это требованіе, и Линъ приказалъ ихъ арестовать. Въ концѣ концовъ, сознавая свое безсиліе и опасаясь за свою участь, иностранные купцы покорились и выдали всѣ свои запасы опіума, которые были торжественно уничтожены въ присутствіи китайскихъ чиновниковъ.
Все это, разумѣется, только ухудшило отношенія между китайцами и иностранцами; опіумъ же продолжалъ ввозиться въ Китай, но только тайкомъ, контрабандой, и сами китайскіе чиновники покровительствовали такой тайной торговлѣ, потому что она была выгодна для нихъ. Между тѣмъ враждебныя отношенія китайцевъ и англичанъ привели къ новому столкновенію между англійскими судами и китайскими джонками (парусныя небольшія суда). Столкновеніе это кончилось потопленіемъ нѣсколькихъ джонокъ, и тогда Линъ отдалъ приказъ, воспрещающій ввозъ англійскихъ товаровъ и вообще англійскую торговлю въ Китаѣ. Это уже послужило поводомъ къ настоящей войнѣ. Ослѣпленные самомнѣніемъ и надменностью китайцы, не имѣющіе понятія ни о силѣ, ни о средствахъ иностранцевъ, на которыхъ они взирали съ высоты своего величія, не сомнѣвались ни на минуту, что они «проучатъ заморскихъ дьяволовъ». Но ихъ постигло грустное разочарованіе. Англичане заняли Кантонъ, Шанхай и взяли еще нѣсколько другихъ городовъ; когда-же они подошли къ Нанкину, то богдыханъ убѣдился, что сопротивляться долѣе опасно, и приступилъ къ переговорамъ о мирѣ. Мирный договоръ былъ подписанъ въ Нанкинѣ въ 1842 году и имъ положено начало правильнымъ торговымъ сношеніямъ съ Китаемъ. Китай вынужденъ былъ открыть для европейцевъ пять портовъ, куда они могли безпрепятственно ввозить свои товары. Англія получила кромѣ того островъ Гонконгъ и изрядную сумму денегъ въ видѣ военнаго вознагражденія. Что опіумъ не игралъ главной роли въ этой войнѣ, которая названа «войною изъ-за опіума», доказывается тѣмъ, что въ мирномъ договорѣ ничего не упоминалось о торговлѣ этимъ продуктомъ и торговля эта не была узаконена и продолжалась на прежнихъ основаніяхъ.
Урокъ былъ тяжелый, но китайцы не воспользовались имъ; несмотря на усиленіе торговыхъ сношеній, рознь между китайцами и европейцами продолжала рости. Иностранцы оставались въ глазахъ китайцевъ «заморскими дьяволами», и они ихъ по прежнему ненавидѣли, только теперь скрывали свою ненависть. Черезъ нѣсколько лѣтъ возникло новое столкновеніе и новая война, въ которой кромѣ Англіи, на этотъ разъ участвовала и Франція. Торговыя сношенія съ Китаемъ были такъ выгодны европейцамъ, что они не обращали вниманія на ненависть китайцевъ и искали только случая расширить свои торговыя преимущества въ Китаѣ и захватить новыя земли. Китайцы видѣли алчность иностранцевъ и еще болѣе ненавидѣли и презирали ихъ за это. Ненависть ихъ, въ особенности къ англичанамъ, усиливалась не только тѣмъ, что англичане продолжали тайно ввозить опіумъ въ страну, но, главнымъ образомъ, поведеніемъ англичанъ, сманивавшихъ и похищавшихъ въ прибрежныхъ городахъ китайскихъ чернорабочихъ — кули и затѣмъ тайкомъ отвозившихъ ихъ въ разныя колоніи, на островъ Кубу, въ Калифорнію, въ Остъ-Индскій архипелагъ и т. д., гдѣ они поступали въ рабство къ купившимъ ихъ плантаторамъ и навсегда лишались свободы. Большинство кули, въ особенности на Кубѣ, было заведено такимъ обманчивымъ образомъ и лишь немногіе переселились туда по доброй волѣ.
Иностранные купцы производили этотъ торгъ людьми на легкихъ бригахъ, ускользая отъ китайскихъ властей и не обращая ни малѣйшаго вниманія на ихъ негодующія заявленія. Все это, конечно, не могло содѣйствовать образованію добрыхъ отношеній и ненависть китайцевъ къ иностранцамъ только усиливались и снова привели къ войнѣ.
Какъ и слѣдовало ожидать, китайцы и на этотъ разъ потерпѣли пораженіе: Англофранцузскія суда взяли Кантонъ, но такъ какъ китайцы продолжали упорствовать, то они двинулись къ Пекину. Посланный для переговоровъ съ европейцами, китайскій уполномоченный Киннъ, убѣдившись, что европейцы не соглашаются ни на какія уступки, отправился въ Пекинъ и доложилъ объ этомъ Богдыхану, но… ему предложено было покончить жизнь самоубійствомъ, за то что его усилія не увѣнчались успѣхомъ!
При заключеніи второго мирнаго договора европейцы снова вынудили у китайцевъ различныя уступки; еще нѣкоторые порты были открыты для торговли и разрѣшено жить въ Китаѣ европейскимъ консуламъ. До этого времени въ Китаѣ не было ни европейскихъ консуловъ, ни посланниковъ.
Но китайцы смирились только-на время а не покорились, и военныя дѣйствія очень скоро возобновились. На этотъ разъ китайцы приняли свои мѣры, построили укрѣпленія, такъ что европейцы не сразу одолѣли ихъ. Союзныя войска довольно близко подошли къ Пекину, и тогда китайцы заключили перемиріе, но со свойственнымъ имъ вѣроломствомъ захватили въ плѣнъ, во время перемирія, двухъ англійскихъ переводчиковъ съ ихъ свитой и связанными отправили въ Пекинъ. Несчастные были подвергнуты пыткамъ, такъ что изъ 37 человѣкъ остались въ живыхъ только пятнадцать. Въ отместку за это Пекинъ былъ взятъ англичанами и французами, и лѣтній дворецъ императора разграбленъ и сожженъ. Самъ Богдыханъ бѣжалъ изъ столицы при приближеніи войскъ, вмѣстѣ со своими придворными и высшими чиновниками, но передъ отъѣздомъ обнародовалъ приказъ, повелѣвающій истреблять всѣхъ заморскихъ дьяволовъ.
Послѣ этой побѣды европейцы добились согласія китайцевъ на то, чтобы въ Пекинѣ жили европейскіе посланники. Раньше китайцы ни за что не хотѣли этого допустить и, конечно, теперь согласились на это скрѣпя сердце. Богдыханъ, однако, не хотѣлъ сознаться, что европейцы побѣдили и потому, когда европейскія войска ушли изъ Пекина, китайскія войска подняли отчаянную пальбу изъ пушекъ и ружей и народу было объявлено, что это выгоняютъ иностранныхъ дьяволовъ.
Когда въ Пекинѣ поселились иностранныя посольства и даже въ Европѣ появились китайскіе посланники, то европейцы успокоились и не на шутку начали надѣяться, что преобразованіе Китая началось. Но произошла рѣзня въ Тянь-Цзинѣ, и европейцы должны были убѣдиться, что до этого еще далеко. Рѣзня возникла по слѣдующему поводу: въ Тянь-Цзинѣ католическіе миссіонеры устроили пріютъ для сиротъ и брошенныхъ дѣтей, но китайцы, не довѣряющіе никакимъ добрымъ намѣреніямъ иностранцевъ, и къ этому пріюту стали относиться подозрительно. Въ народѣ стали распространяться слухи, будто европейцы крадутъ и покупаютъ китайскихъ дѣтей для своей выгоды: они выкалываютъ у нихъ глаза и вырываютъ сердце, чтобы приготовить лѣкарство, которое очень цѣнится европейцами. Китайскіе мандарины нарочно поддерживали эти нелѣпые разсказы въ народѣ, чтобы возбудить его противъ иностранцевъ, и дѣло кончилось тѣмъ, что толпы народа окружили пріютъ и началось избіеніе всѣхъ, попадавшихся на улицѣ иностранцевъ и разрушеніе европейскихъ домовъ. Этотъ фактъ еще разъ долженъ былъ убѣдить иностранцевъ, что въ душѣ китайцевъ всегда кроется вражда къ чужеземцамъ, и достаточно малѣйшаго повода, чтобы ненависть эта вспыхнула и выразилась кровавою расправой.
Такимъ образомъ съ самаго начала возникновенія сношеній съ Китаемъ до послѣдняго времени, китайцы питали враждебныя чувства къ иностранцамъ, недовѣряли имъ и продолжаютъ до сихъ поръ не любить иностранцевъ. Не одни только посягательства иностранцевъ на ихъ владѣнія способствовали укрѣпленію въ душѣ китайцевъ вражды къ «заморскимъ дьяволамъ». Дѣятельность миссіонеровъ, несмотря на все приносимое ими добро, также не мало содѣйствовала этому. Китайцы были недовольны ихъ постояннымъ вмѣшательствомъ въ свои дѣла и миссіонеры не разъ расплачивались своею жизнью за это.
Попытки проповѣдывать христіанское ученіе въ Китаѣ существовали давно, и въ началѣ китайское правительство относилось къ нимъ довольно снисходительно. Миссіонеровъ принимали какъ ученыхъ и предоставляли имъ проповѣдывать свое ученіе, не опасаясь что оно можетъ поколебать древнія вѣрованія китайцевъ. И дѣйствительно, несмотря на всѣ потраченныя усилія, успѣхъ христіанской проповѣди въ Китаѣ очень незначителенъ, хотя нѣкоторые изъ богдыхановъ даже оказывали спеціальное покровительство миссіонерамъ. Но главными врагами миссіонеровъ являются китайскіе ученые и мандарины, которые опасаются утратить свое значеніе съ распространеніемъ христіанскаго ученія; они то и подстрекаютъ народъ и распространяютъ самыя нелѣпыя росказни, стараясь натравить толпу на миссіонеровъ. При томъ же, хотя китайцы и не отличаются большою набожностью и довольно равнодушны къ религіи, такъ что у нихъ, какъ мы уже видѣли спокойно уживаются вмѣстѣ послѣдователи Конфуція, Лао-Цзы и Будды, а также магометане, но тѣмъ не менѣе во всемъ, что касается обрядностей, они очень строги, и насмѣшки надъ тѣмъ, что они считаютъ священнымъ, ихъ оскорбляютъ. Миссіонеры же очень часто впадали именно въ такую ошибку, небрежно относясь къ святынѣ китайцевъ и часто даже навязывая имъ другія вѣрованія, они наносили имъ этимъ такое оскорбленіе, которое китайцы смывали только кровью. За убійство миссіонеровъ европейцы заставляли китайцевъ уплачивать вознагражденіе или отнимали у нихъ за это какой нибудь клочокъ земли, на которомъ устраивали свою колонію, а это только усиливало ихъ ненависть и презрѣніе къ иностранцамъ, которые заставляли платить себѣ деньги «за кровь», Такимъ образомъ въ основѣ всѣхъ сношеній европейцевъ съ китайцами всегда лежало глубокое взаимное недоразумѣніе, вызываемое нежеланіемъ и неумѣніемъ европейцевъ приноровиться къ китайцамъ и изучить особенности ихъ народнаго характера. Европейцы навязывали китайцамъ свою цивилизацію, науку, свои понятія и религію, но вмѣстѣ съ этимъ они старались извлечь изъ своихъ сношеній съ китайцами какъ можно больше выгодъ для своего кармана, и китайцы это понимали и все болѣе ненавидѣли и презирали европейцевъ. Вѣроятно, пройдутъ еще многіе и многіе годы, прежде чѣмъ исчезнетъ эта глубокая вражда, существующая между европейскою и китайскою расами и возможны будутъ между ними добрыя искреннія отношенія.
Сношенія русскихъ съ китайцами начались въ XVII вѣкѣ, когда русскіе золотоискатели и охотники въ Сибири приблизились къ Амуру. Въ 1654 г. Царь Алексѣй Михаиловичъ отправилъ даже посольство въ Китай и хотя оно добралось до Пекина, но русскіе посланцы не были приняты богдыханомъ, такъ какъ они наотрѣзъ отказались исполнить разныя, унизительныя для нихъ, требованія китайскаго церемоніала и не хотѣли поклониться въ землю китайскому императору. Несмотря на это, между сибиряками и китайцами установились довольно правильныя торговыя сношенія и китайскіе купцы являлись даже въ русскіе города въ Сибири.
Однако китайцы все-таки побаивались близости и усиленія русскихъ на Амурѣ и даже пробовали выгнать ихъ оттуда. Они напали на русскую крѣпость и осадили ее. Вслѣдствіе истощенія снарядовъ и припасовъ крѣпость сдалась и была разрушена. Китайцы отпустили часть казаковъ, а другихъ, въ числѣ 45 человѣкъ мужчинъ и нѣсколькихъ женщинъ и дѣтей, увели въ плѣнъ. Въ числѣ плѣнныхъ находился русскій священникъ, который захватилъ съ собою иконы и церковную утварь. Одна изъ этихъ иконъ уцѣлѣла и до настоящаго времени и находится въ русской миссіонерской церкви въ Пекинѣ.
Русскимъ плѣннымъ, однако, жилось не плохо въ Китаѣ. Богдыханъ зачислилъ ихъ въ военное сословіе и пожаловалъ имъ земли. Впослѣдствіи казаки, которые были холостыми, женились на китаянкахъ и сами окитаились. Священнику же было позволено даже выстроить часовню и совершать богослуженія, и это, конечно, говоритъ въ пользу вѣротерпимости китайцевъ. Однако такое настроеніе опять измѣнилось и началось преслѣдованіе христіанъ. Такая внезапная перемѣна отчасти была вызвана тѣмъ, что миссіонеры разныхъ исповѣданій, соперничая другъ съ другомъ, старались возбудить богдыхана другъ противъ друга и въ результатѣ получилось всеобщее гоненіе.
Въ 1720 году Петръ Великій отправилъ посольство въ Пекинъ, и снова начались пререканія насчетъ церемоній, но, въ концѣ, концовъ китайцы уступили и русскіе посланцы были избавлены отъ необходимости кланяться въ землю богдыхану.
До послѣдняго времени взаимныя отношенія русскихъ съ китайцами были сравнительно хорошими. Благодаря ближайшему сосѣдству между Россіей и Китаемъ завязались очень дѣятельныя торговыя сношенія и китайскій чай давно уже сдѣлался любимымъ русскимъ напиткомъ. Русскіе миссіонеры, которыхъ, сравнительно съ другими, всегда было очень мало въ Китаѣ, не портили этихъ отношеній, такъ какъ они не слишкомъ настойчиво проповѣдывали свое ученіе, уступая въ энергіи католическимъ и протестантскимъ миссіонерамъ. Такъ дѣло шло до тѣхъ поръ, пока русскіе не стали проводить желѣзную дорогу черезъ китайскую провинцію, и китайцы, давно уже раздраженные поступками всѣхъ европейцевъ вообще, не вздумали отомстить имъ всѣмъ сразу. Тлѣющая искра ненависти къ иностранцамъ, постоянно существующая въ душѣ каждаго китайца, вспыхнула теперь пожаромъ, и не скоро, вѣроятно, европейцамъ удастся потушить его окончательно.