На чистую воду! (Троцкий)

На чистую воду!
автор Лев Давидович Троцкий (1879–1940)

Опубл.: 21 сентября 1917. Источник: Троцкий, Л. Д. Сочинения. — М.; Л., 1924. — Т. 3. 1917. Часть 1. От февраля до Октября. — С. 270—274.

В Московской газете «Утро России»^[1] напечатаны новые данные о переговорах Савинкова с Корниловым по прямому проводу. Эти данные представляют исключительный интерес. Из них с несомненностью вытекает то, что нам было ясно и раньше: заговор генерала Корнилова^[2] против «правительства Керенского» вырос из другого, более широкого заговора, подготовлявшегося Керенским вместе с Корниловым против революционной России.

Прежде всего — факты.

Генерал Корнилов в своих переговорах с Савинковым определенно указал на сделанное ему предложение диктатуры через посредство В. Н. Львова^[3], который, по его словам, приезжал к нему по поручению Керенского. Львов предлагал Корнилову, по словам последнего, высказать свой взгляд на три формы диктатуры, намеченные Керенским. Первая: Керенский уходит в отставку, правительство упраздняется, Корнилов овладевает диктатурой. Вторая: Керенский с Корниловым разделяют диктаторскую власть. Третья: правительство Керенского само вручает Корнилову диктатуру, после чего добровольно устраняется.

Корнилов ответил, что, по его глубокому убеждению, единственным выходом является установление диктатуры и объявление всей страны на военном положении. Корнилов поручил Львову передать Керенскому, что считает необходимым участие в правительстве диктатуры, кроме себя, Керенского и Савинкова. Им обоим он «настойчиво» предлагал немедленно приехать в ставку для принятия окончательного решения, причем заявил, что, по имеющимся у него «точным сведениям» о готовящемся в Петрограде выступлении большевиков, нахождение Керенского и Савинкова в столице представляется крайне опасным. Далее Корнилов обсуждал «общее положение дел» с верховным комиссаром Филоненко, причем оба пришли к окончательному выводу, что для спасения страны «необходимо немедленное установление коллективной диктатуры в виде совета обороны при непременном участии в нем Керенского, Савинкова, Филоненко и Корнилова».

Таково существо разоблачений, которые — повторяем снова — совершенно не кажутся нам неожиданными. Наоборот, только в свете этих данных, ход корниловского восстания и особенно его подавление становится ясным в своих основных чертах. 22 июля Керенским была получена от Корнилова телеграмма, в которой этот последний указывал, на каких условиях он готов принять верховное командование. «Во-первых, ответственность перед собственной совестью и всем народом. Во-вторых, полное невмешательство в мои оперативные распоряжения… В-третьих, распространение принятых за последнее время мер на фронте и на (соответственные) местности тыла… В-четвертых, принятие моих предложений, переданных телеграфно верховному главнокомандующему (Брусилову) на совещании ставки 18 июля». Таким образом, предъявлены какие-то особые требования, о которых Керенский не счел нужным ничего сообщить, когда передавал телеграмму печати.

Весь август прошел в непрерывных переговорах между Корниловым и Керенским, причем в качестве посредников выступали неизменно те же Филоненко и Савинков. В своем письме в газете «День» Филоненко^[4] совершенно не отрицает того, что он был посвящен в планы и замыслы ген. Корнилова. Да и как мог бы он это отрицать? Восстание подготовлялось в течение ряда недель, причем подбор офицеров, агитационная работа ставки и передвижение войсковых частей, отнюдь не вызывавшееся оперативными потребностями, происходили на глазах Филоненко. 2 августа в ставку прибыл Савинков, где вместе с Филоненко участвовал в совещании комиссаров и представителей армейских организаций. Это было за три дня до открытого восстания ставки. Савинков не мог не знать, что, согласно одному из вариантов, ему отводится одно из мест в военной диктатуре. Об этом прекрасно знала суворинская «Маленькая Газета», которая настойчиво повторяла, что диктатура в лице Корнилова, Савинкова и Керенского стала неизбежностью и должна осуществиться в ближайшем будущем. Другая суворинская газета «Новое Время» разрабатывала другой вариант той же темы в момент поездки Савинкова в ставку. «Все правительство, все социалисты и не социалисты, раз они думают спасти Россию, должны предоставить все свои силы в полное беспрекословное распоряжение Верховного Главнокомандующего, чтобы ни одного протеста, ни одного препятствия он не встречал среди людей, которые держат в своих руках массы народные». Так писал 23 августа в «Новом Времени» некий посвященный, скрывшийся под буквами О. Б-ть. Члены правительства, с своей стороны, периодически сообщали прессе о каких-то переговорах Керенского с Корниловым, причем тема этих переговоров никогда не называлась по имени.

В своем первом воззвании генерал Корнилов прямо заявил о том, что именно Керенский вовлек его в выступление; поведение представителей Временного Правительства Корнилов назвал провокацией. Никто, разумеется, не обязан верить Корнилову на слово, хотя, скажем прямо, мы не видим никаких оснований доверять Корнилову меньше, чем его партнерам. Но суть дела в том, что слова Корнилова не встретили опровержения. Посредник Львов подтверждает, по словам газет, заявление Корнилова. Савинков молчит. Филоненко, корниловский кандидат в министры внутренних дел, откликнулся в «Дне» таинственным письмом, которое косвенно подтверждает худшие подозрения, вытекающие из слов Корнилова и, главное, из всей логики фактов. Что же касается поведения самого Керенского в отношении корниловцев, то оно таково, как если бы он видел в них не «заговорщиков» и «мятежников» а политических деятелей, которые зашли несколько дальше, чем это считал, по условиям момента, полезным сам Керенский.

Политическая позиция председателя Временного Правительства представляла, как известно, пустое место, которое в течение революции все более заполнялось империалистическим и, стало быть, контрреволюционным содержанием. Уже до дней 3 — 5 июля Керенский всеми своими действиями обнаруживал, насколько отягощает его не только контроль «революционной демократии», но и простой контакт с нею на пути открытого империалистического перерождения его политики. Керенскому нужен был энергичный нажим на него справа, из капиталистических клик, союзных посольств и особенно из ставки для того, чтобы помочь ему окончательно развязать себе руки. Керенский хотел использовать генеральский мятеж для упрочения своей диктатуры. В своей самовлюбленности и провинциальной простоватости он рассчитывал, что удержит генералов в рамках «благоразумия». Но бунтующие генералы отнюдь не склонны были, разумеется, изображать из себя политическое «пушечное мясо» на службе диктаторских комбинаций г. Керенского. Тем более, что посредники между Керенским и Корниловым, Савинков и Филоненко, имели свои планы, явно играя и на сотрудничестве своих патронов, и на их конфликтах. Корнилов и его вдохновители явно рассчитывали на Савинкова и Филоненко для окончательного приручения Керенского. А Савинков и Филоненко, как показывают факты и заявления, считали себя одинаково пригодными для диктатуры военной, как и штатской.

В то время, как Керенский растерянно колебался под влиянием событий на фронте, внутренней разрухи и политических толчков, переходя от диктаторского высокомерия к плаксивой прострации, ставка безостановочно вела свою работу и 27 августа уперлась в ультиматум, причем ни Корнилов, ни сам Керенский, ни их посредники не знали точно, есть ли это ультиматум Корнилова Керенскому или их общий ультиматум «революционной демократии».

Таким представляется ход событий из всех известных до настоящего момента обстоятельств дела. Но далеко не все обстоятельства известны. И слишком ясно, что не только обвиняемые, но и нынешние официальные обвинители слишком заинтересованы в том, чтобы обстоятельства корниловского заговора не были вскрыты до конца. И этот вопрос сейчас теснейшим образом связан с вопросом о власти. Правящие бонапартисты уже по тому одному не могут согласиться добровольно на советскую власть, что это неизбежно расширило бы рамки производимого сейчас расследования, и кое-какие репутации потерпели бы при этом не только политический ущерб. С другой стороны, кто сейчас требует полного и всестороннего расследования корниловского заговора, тот тем самым исключает возможность коалиции. Это поняли шустрые публицисты «Дня»: они поставили несколько дней тому назад ряд крайне щекотливых вопросов по поводу роли Филоненко, Савинкова и Керенского в подготовке корниловского мятежа. Но после самоубийственного письма Филоненко мелкие публицистические маклера банковской газеты сразу замолчали: они мигом поняли, что их «честная коалиция» исключает не только серьезные социальные реформы, но даже и простое честное расследование военного заговора контрреволюции.

Тем решительнее будет партия революции бороться за то, чтобы вывести всех заговорщиков на чистую воду.

«Рабочий Путь» № 5,
21 (8) сентября 1917 г.

---

1. «Утро России» — желтая буржуазная газета, выходившая в 1917 г.
2. Корниловский заговор, о котором было сказано выше (см. прим. 216), сыграл огромную роль в ходе революции. Он оказался роковым не только для буржуазии, но и для мелкобуржуазного советского большинства. Эта контрреволюционная попытка неслыханно усилила влияние нашей партии в рабоче-солдатских массах. Недаром при известии о заговоре Церетели бросил фразу «Да, что ж, теперь на вашей большевистской улице праздник, теперь вы подниметесь опять». Восстание Корнилова было ликвидировано не благодаря, а помимо Временного Правительства. Последнее не только не предпринимало энергичных мер против Корнилова, но часть его тут же подала в отставку, в знак протеста против чисто словесных «мер» Керенского. Все дело организации обороны перешло к «Комитету для борьбы с контрреволюцией», в который вошло по 3 представителя от эсеров, меньшевиков и большевиков, по 5 — от ЦИКа и Исполкома Крестьянских Советов, по 2 — от Петросовета и Центрального Бюро Профсоюзов. Председателем этого Комитета был избран эсер Филипповский, будущий министр Самарской Учредилки, но фактическая гегемония в Комитете находилась в значительной мере в руках большевиков. Военно-Революционный Комитет (позднейшее название Комитета для борьбы с контрреволюцией) проделал очень значительную работу по вооружению рабочих, на что весьма косо поглядывал ЦИК. В процессе этой деятельности организационно окрепла связь партии с массами и была подготовлена почва для Октября. Корниловщина на момент создала видимость единого фронта «всей демократии». Этот краткий момент нашел свое отражение в известном письме Ленина и в его статье о компромиссах: В чем же изменение нашей тактики после восстания Корнилова? В том, что мы видоизменяем форму нашей борьбы с Керенским. Ни на йоту не ослабляя вражды к нему, не беря назад ни слова, сказанного против него, не отказываясь от задачи свержения Керенского, мы говорим: надо учесть момент, сейчас свергать Керенского мы не станем, мы иначе теперь подойдем к задаче борьбы с ним, именно: разъяснять народу (борющемуся против Корнилова) слабость и шатания Керенского. Это делалось и раньше. Но теперь это стало главным: — в этом видоизменение. … Неверно было бы думать, что мы дальше отошли от задачи завоевания власти пролетариатом. Нет. Мы чрезвычайно приблизились к ней, но не прямо, а со стороны. И агитировать надо сию минуту не столько прямо против Керенского, сколько косвенно против него же, но косвенно, именно: требуя активной и активнейшей войны с Корниловым. … С фразами об обороне страны, об едином революционном фронте революционной демократии, о поддержке Временного Правительства и проч. и проч. надо бороться беспощадно, именно как с фразами. Теперь де время дела: вы, г.г. эсеры и меньшевики давно эти фразы истрепали. … Теперь наступил такой крутой и такой оригинальный поворот русской революции, что мы можем, как партия, предложить добровольный компромисс — правда, не буржуазии, нашему прямому и главному классовому врагу, а нашим ближайшим противникам «главенствующим» мелкобуржуазно-демократическим партиям, эсерам и меньшевикам. Лишь как исключение, лишь в силу особого положения, которое, очевидно, продержится лишь самое короткое время, мы можем предложить компромисс этим партиям, и мы должны, мне кажется, сделать это. Компромиссом является, с нашей стороны, наш возврат к доиюльскому требованию: вся власть Советам, ответственное перед Советами правительство из эсеров и меньшевиков. Теперь и только теперь, может быть, всего в течение нескольких дней или на 1 — 2 недели такое правительство могло бы создаться и упрочиться вполне мирно. Оно могло бы обеспечить, с гигантской вероятностью, мирное движение вперед всей российской революции и чрезвычайно большие шансы больших шагов вперед всемирного движения к миру и к победе социализма. Только во имя этого мирного развития революции — возможности крайне редкой в истории и крайне ценной, возможности исключительно редкой, — только во имя ее большевики, сторонники всемирной революции, сторонники революционных методов, могут и должны, по моему мнению, идти на такой компромисс. Компромисс состоял бы в том, что большевики, не претендуя на участие в правительстве (невозможное для интернационалиста без фактического осуществления условий диктатуры пролетариата и беднейшего крестьянства), отказались бы от выставления немедленно требования перехода власти к пролетариату и беднейшим крестьянам, от революционных методов борьбы за это требование. Меньшевики и эсеры, как правительственный блок, согласились бы (предполагая компромисс осуществленным) составить правительство, целиком и исключительно ответственное перед Советами, при передаче в руки Советов всей власти и на местах. В этом бы состояло «новое» условие. Никаких других условий большевики, я думаю, не поставили бы, полагаясь на то, что действительно полная свобода агитации и немедленное осуществление нового демократизма в составлении Советов (перевыборы их) и в функционировании их сами собою обеспечили бы мирное движение революции вперед, мирное изживание партийной борьбы внутри Советов. Предыдущие строки писаны в пятницу, 1 сентября, и по случайным условиям (при Керенском, скажет история, не все большевики пользовались свободой выбора местожительства) не попали в редакцию в этот же день. А по прочтении субботних и сегодняшних, воскресных газет, я говорю себе: пожалуй, предложение компромисса уже запоздало. Пожалуй, те несколько дней, в течение которых мирное развитие было еще возможно, тоже прошли. Да, по всему видно, что они уже прошли. Керенский уйдет так или иначе и из партии эсеров и от эсеров и укрепится при помощи буржуа без эсеров, благодаря их бездействию… Да, по всему видно, что дни, когда случайно стала возможной дорога мирного развития, уже миновали. Остается послать эти заметки в редакцию с просьбой озаглавить их: «Запоздалые мысли»… иногда, может быть, и с запоздалыми мыслями ознакомиться не безынтересно… («О компромиссах», 3 сентября 1917 г. Н. Ленин, Собр. соч., т. XIV, ч. 2, стр. 98, 99, 102).
3. В. Львов — был обер-прокурором Синода в правительстве кн. Львова. В послеиюльские дни участвовал в закулисных делах по подготовке корниловского восстания. За несколько дней до последнего Львов обращался к Керенскому с рядом предложений от имени Корнилова. После Октября Львов принимал участие в контрреволюционном движении, а позже эмигрировал за границу. В 1921 г. Львов был одним из видных сменовеховцев. В 1923—1924 г.г. Львов участвовал в церковном обновленческом движении.
4. Филоненко — в эпоху керенщины был эсеровским комиссаром ставки и сочувственно относился к корниловскому перевороту.