На современные темы.
правитьНа невспаханной почвѣ, гдѣ пахарь не посѣялъ сѣмени, вырастаютъ сорныя травы. Также въ наше время, когда мы не сѣемъ на своей почвѣ, и вѣтеръ свободно гуляетъ по ней, растутъ сорныя травы…
Въ тяжелые моменты жизни вырастаютъ разныя сорныя травы; онѣ вызываются инстинктомъ самосохраненія, въ особенности у слабыхъ натуръ, чтобы легче пережить трудный моментъ; но взойдетъ солнце, мы снова перепашемъ землю, — и онѣ исчезнутъ; пріятно мечтать о свѣжихъ сочныхъ цвѣтахъ зимой, когда ихъ нѣтъ, — весной же мы вяжемъ вѣнки изъ полевыхъ цвѣтовъ… Нѣтъ, лучше не мечтать, а подготовлять почву для весенней вспашки: весна придетъ, солнце сдѣлаетъ свое дѣло, разобьетъ оковы льда, связывающія жизнь, и ростокъ жизни, свѣжій, пробьется на свѣтъ Божій.
Въ наше время особенно рискованно оставлять въ наукѣ твердую почву фактовъ: относительно фактовъ и выводовъ изъ нихъ мы можемъ сговориться, логика — для всѣхъ одинакова. Мы можемъ доказать логическія ошибки противника, но относительно оцѣнки съ точки зрѣнія нравственнаго самосознанія нѣтъ твердаго базиса; содержаніе этого самосознанія чрезвычайно разнообразно: тутъ каждый молодецъ на свой образецъ.
И каждый подъ высокимъ знаменемъ идеализма въ наше темное время будетъ проводить свои идеи, разовьется контрабандное водвореніе фальсифицированнаго товара, сорныхъ травъ, вмѣсто живыхъ цвѣтовъ, — и мы рискуемъ сами зайти въ дебри, и другихъ завести.
И въ настоящее уже время подъ знаменемъ идеализма выступаютъ лица другого пошиба.
Въ наше время надо быть особенно осторожнымъ противъ такого контрабанднаго водворенія фальсифицированныхъ товаровъ.
Наше общество неустойчиво. Въ этомъ сказывается оторванность его отъ университетской науки, подавленность нашей прессы; глубокаго интереса къ дѣйствительному знанію у насъ не успѣло образоваться, а потому всякія новыя ученія, какъ бы абсурдны они ни были, — у насъ находятъ благопріятную почву; въ Германіи, въ Англіи невозможны такія быстрыя смѣны настроеній, какъ у насъ.
Сегодня всѣ — экономическіе матеріалисты, завтра — идеалисты, послѣзавтра, быть можетъ, спиритуалисты и метафизики; сегодня — одни кумиры, завтра — другіе боги…
И съ появленіемъ новыхъ боговъ мы видимъ, съ какой поспѣшностью прежніе вожаки начинаютъ бросать свои знамена, топтать въ грязь девизы, на которые они еще такъ недавно молились, разрушать алтари, на которыхъ взвиваетъ еще свои клубы дымъ отъ воскуряемаго фиміама, — и иногда это дѣлается съ такой поспѣшностью, что навѣваетъ очень грустныя мысли.
Но все это только симптомы общаго разстройства жизни нашего общества, и бороться съ этими мѣняющимися кумирами, съ этими чудотворными божками — дѣло безполезное; это все равно, если бы врачъ сталъ бороться не съ поднятіемъ силъ организма, когда послѣдній серьезно разстроенъ, не съ кореннымъ врачеваніемъ его, а съ отдѣльными симптомами болѣзни; но вѣдь послѣ уничтоженія одного симптома появится другой, а тамъ третій и т. д…
Наше общество не привыкло упорно работать на научной нивѣ, и здѣсь идетъ оно по линіи наименьшаго сопротивленія; да, научное знаніе не привлекаетъ и не можетъ привлекать у насъ вниманіе общества, такъ какъ оно не можетъ выполнять ту роль, которую выполняетъ на Западѣ: тамъ человѣкъ, вооруженный научнымъ знаніемъ, примѣняетъ его почти на каждомъ шагу жизни, у насъ — въ очень рѣдкихъ случаяхъ.
А такое положеніе общества открываетъ широкое поле для противонаучныхъ теорій.
Идеализмъ въ простомъ пониманіи — это призывъ къ работѣ, призывъ къ выработкѣ идеаловъ, къ постановкѣ цѣлей въ жизни; но этого не отрицаютъ и позитивисты, — только они говорятъ, что эти идеалы вырабатываются самой жизнью, опредѣляются нашей психологіей, не наукой, — наука даетъ только часть матеріала для этого; но если идеализмъ хочетъ занять мѣсто науки, встать на ея мѣсто, отрицая исторію и такъ далѣе, то я боюсь, что онъ, въ концѣ концовъ, окажется не болѣе, какъ коробкой съ сюрпризомъ, которую, когда раскрываютъ, находятъ новую коробку; открываютъ эту, находятъ другую, а тамъ третью и такъ далѣе, и въ послѣдней коробкѣ — ничего.
Мы и такъ мало учимся, и, повторяемъ, сама жизнь не располагаетъ къ этому, а это отрицательное отношеніе къ знанію за послѣднее время начинаетъ возводиться въ систему, въ теорію.
Наше общество росло во тьмѣ, и это во многомъ объясняетъ его структуру, — въ немъ много хорошихъ задатковъ, но нѣкоторые изъ нихъ не получили должнаго развитія, а другіе настолько не окрѣпли, что первое дуновеніе сноситъ ихъ.
При настоящихъ условіяхъ жизни мы — въ болотистой тинѣ; она насъ засасываетъ, превращаетъ въ своего рода «бывшихъ людей», только въ еще болѣе тяжелый типъ ихъ; жизнь совсѣмъ замираетъ у насъ, и мы начинаемъ привыкать къ этой тинѣ, квакать по-лягушечьи, отбрасываемъ высшіе идеалы, живемъ только минутой… И новыми теченіями насъ, быть можетъ, хотятъ съ добрымъ намѣреніемъ поддержать на поверхности болота, чтобы мы совсѣмъ не затонули; но прикрѣпляютъ намъ вмѣсто плавательныхъ пузырей тяжелые камни… А съ ними мы, конечно, скорѣе уйдемъ ко дну. Безъ свѣта знанія нѣтъ широкой общественной жизни, не могутъ быть поставлены правильно идеалы; знаніе — это пробирная палатка для нашихъ цѣлей, мы должны подвергать повѣркѣ наши задачи и цѣли въ сферѣ эмпирическихъ данныхъ съ точки зрѣнія ихъ осуществимости и той комбинаціи силъ и средствъ, при помощи которой мы можемъ достичь осуществленія той или другой цѣли.
Вѣдь слѣдовать за исторіей — это вовсе не значитъ дѣлать то, въ какомъ направленіи идетъ сама собой исторія, — стихійно, независимо отъ насъ.,
Нѣтъ, мы можемъ воздѣйствовать на жизнь; но воздѣйствовать съ успѣхомъ можно только тогда, когда на это есть шансы, что извѣстная цѣль можетъ быть осуществлена.
Высшія цѣли, конечно, мы ставимъ въ значительной степени независимо отъ окружающихъ условій; онѣ вытекаютъ изъ нашего сердца, но осуществлять беремся лишь тѣ, которыя имѣютъ въ данное время почву для своего осуществленія, и если я вижу, что извѣстныя тенденціи жизни идутъ въ томъ же направленіи, — конечно, это поднимаетъ во мнѣ бодрость духа, и я буду работать веселѣе, энергичнѣе…
Было бы безуміемъ призывъ слѣдовать за исторіей понимать въ томъ смыслѣ, что мы должны сдѣлаться какими-то безгласными рабами хаотическаго историческаго процесса.
Говорятъ: нужно апеллировать къ абсолютнымъ истинамъ и тамъ построить незыблемые идеалы; но у кого въ душѣ нѣтъ этихъ идеаловъ, тому нужно для этихъ идеаловъ искать санкцій извнѣ. Мы сомнѣваемся, чтобы эти идеалы пріобрѣли дѣйственный характеръ, чтобы они превратились въ плоть и кровь, а безъ этого это будутъ очень высокія слова, — но и только…
Эти идеалы не окажутъ тогда вліянія на жизнь, — жизнь пойдетъ мимо нихъ своимъ чередомъ.
Кто въ наше время не чувствуетъ живой потребности работать въ той или иной формѣ и ищетъ стимула для работы въ абсолютныхъ цѣляхъ, — дѣло пропащее, и запрашивать заоблачныя сферы — безполезно… У постели больного заниматься изученіемъ состава солнца и планетъ — не время: здѣсь нужно непосредственное наблюденіе надъ больнымъ, и достаточно простого опыта.
А то у постели больного организма бранятся партіи изъ-за абсолюта. И безъ того мало у насъ культурныхъ силъ, а эти ссоры еще болѣе раскалываютъ ихъ. Надо концентрировать силы, а не разбивать. Вотъ въ чемъ вредная общественная сторона этихъ теченій.
А какъ у насъ всѣ перессорились изъ-за туманныхъ принциповъ, никому невѣдомаго абсолюта!
Идеалистическое направленіе можетъ оказать только вредное вліяніе на разработку науки — это можетъ повести къ фальсификаціи ея, легкому отношенію къ изученію дѣйствительности; а сколько отъ этого страдали общественныя науки, знаетъ только тотъ, кто серьезно занимался дѣйствительной наукой.
Въ особенности это — опасный путь для молодежи, гдѣ сердце имѣетъ перевѣсъ надъ мозгомъ, и больше хочется расцѣнивать, чѣмъ изслѣдовать; но расцѣнка явленій внѣ данныхъ эмпирической жизни не имѣетъ подъ собой почвы. Итакъ, и оторванность общества отъ науки, и приниженная роль научнаго знанія у насъ по особому складу и условіямъ нашей общественной жизни — все это создаетъ благопріятную почву для противонаучныхъ теченій и пріумаленія роли науки въ общественной жизни.
Жизнь иногда безпощадно хлещетъ по нервамъ, по сердцу, и оно трепещетъ въ этомъ океанѣ страданій, ничто и никто его не прикроетъ, — наши сердца вкраплены въ ту колею, по которой въ настоящее время движется жизнь на своей неуклюжей, тяжелой колесницѣ прогресса… И съ нашими страданіями намъ некуда обратиться, нѣтъ бога, которому мы могли бы молиться, и мы лихорадочно ищемъ покрова, анестэзирующихъ веществъ, вытаскиваемъ старыя забытыя ученія, въ тискахъ которыхъ когда-то человѣчество изнывало… но это вѣдь успѣло забыться… Такъ прошлое всегда прикрывается нами розовой дымкой.
Бываютъ эпохи, когда особенно вредно проповѣдывать внесеніе оцѣнки общественныхъ явленій въ научное знаніе.
Когда общественная жизнь правильно идетъ, тогда внесеніе такой оцѣнки въ науку и въ университеты имѣетъ еще меньше опасности, именно потому, что каждый можетъ оцѣнивать текущія событія съ точки зрѣнія своего нравственнаго самосознанія, — и никто на это право не окажетъ покушенія; но когда этого нѣтъ, когда свобода оцѣнки стѣснена, — тогда выдвигать такую оцѣнку въ наукѣ неумѣстно.
Этимъ можно только фальсифицировать знаніе; бываетъ время, когда не приходится думать объ оцѣнкѣ, а только сохранить бы чистымъ свѣтъ научнаго пламени и передать его будущимъ поколѣніямъ, которыя, быть можетъ, будутъ работать при болѣе счастливыхъ условіяхъ.
Не предписывалось ли въ извѣстныя эпохи на Западѣ читать университетскую науку, кладя въ основу извѣстную оцѣнку событій, — и университетская наука тогда могла защищать свое научное достояніе, накопленное вѣками, только строго разграничивая теоретическую науку отъ политики, отъ оцѣнки событій, что не входитъ и не можетъ входить въ науку, это — дѣло послѣдующей жизни каждаго изъ насъ: мы должны расцѣнивать событія общественной жизни, — но въ жизни, внѣ науки, особенно въ тяжелые моменты. Если же мы жизни не будемъ расцѣнивать, мы недостойны носить имя человѣка, мы — пролетаріи въ духовномъ смыслѣ, жалкіе нищіе, не имѣющіе въ груди живого сердца…
Но если наши идеалы мы не должны вносить въ науку, то въ жизни мы должны выработать идеалы — современное человѣчество бѣдно идеалами. Мы нищіе въ духовномъ смыслѣ, и, несмотря на богатые чертоги, которыми многіе изъ насъ располагаютъ, намъ часто негдѣ преклонить головы въ духовномъ смыслѣ… мы — пролетаріи… Правда, для многихъ потребности еще не существуетъ въ такомъ убѣжищѣ, — не всѣ еще чувствуютъ такую нравственную наготу…
Въ мрачныя эпохи общественной жизни только точное разграниченіе теоретической науки отъ политики, отъ оцѣнки предохраняетъ науку отъ фальсификаціи, — и люди, выступающіе съ проповѣдью такого смѣшенія, въ такіе моменты «не знаютъ бо, что творятъ».
Въ XVIII вѣкѣ во Франціи не было защиты отъ царящаго произвола. Некуда было обратиться за защитой: къ церкви — она мертва, къ власти — она деспотична, и тогда бросались подъ сѣнь естественнаго права, ища тамъ хотя бы слабой защиты…
Съ другой стороны, общество было очень пассивно, — оно не реагировало на то, что кругомъ совершалось, и естественное право, воскресая въ такіе моменты, имѣетъ свою опредѣленную функцію: оно выдвигаетъ идеалы, съ точки зрѣнія которыхъ общество призывается оцѣнивать совершающіяся вокругъ него событія. Естественнымъ правомъ въ такіе Моменты хотятъ гальванизировать умирающее, задыхающееся общество…
Бываютъ моменты, когда не считаются съ общественнымъ мнѣніемъ, когда не дѣйствительныя заслуги указываютъ мѣсто въ обществѣ лицу, а ханжество, сикофанство, когда высшей цѣлью въ жизни становятся положеніе, связи, деньги, когда меркнутъ лучшіе идеалы человѣчества, угасаютъ огни. Въ такіе моменты опять извѣстную функцію выполняетъ естественное право: оно выдвигаетъ вѣчные, незыблемые идеалы, показываетъ забытые девизы, подъ знаменемъ которыхъ человѣчествомъ совершено столько славныхъ дѣяній, — и этими идеалами пытаются пробудить прежнюю доблесть, смѣлость мысли, угасающую энергію въ человѣчествѣ…
Естественное право напоминаетъ тогда о прежнихъ славныхъ, давно минувшихъ дѣлахъ.
Въ такіе моменты усердно внимаетъ несчастное человѣчество сладкогласому пѣвцу естественнаго права; оно признательностью платитъ ему за то, что онъ пробуждаетъ отъ позорнаго сна, вдохновляетъ энергію, питаетъ бодрость духа, тогда, когда у всѣхъ опускаются руки…
Но теперь мы уже знаемъ, что идеалы для своего осуществленія нуждаются въ извѣстной почвѣ, и пока ея нѣтъ, мы можемъ сѣять и полновѣсное сѣмя, — ничего не выростетъ: садовникъ, разбивая садъ, прежде всего удобряетъ почву; быть можетъ, это — долго и скучно, и хотѣлось бы поскорѣе разбить цвѣтники, и наслаждаться ароматомъ цвѣтовъ, — но нѣтъ, безъ надлежащей почвы ничего не выростетъ… И неблагоразуменъ тотъ садовникъ, который будетъ поступать иначе. А между тѣмъ въ общественной жизни въ XVIII вѣкѣ во Франціи поступали именно такъ; но думаю, что мы должны были чему-нибудь научиться, а между тѣмъ, повидимому, сдѣлали малое пріобрѣтеніе, или ничему не научились…
Мы пробовали взрыхлять и удобрять почву, но увидали, что это — дѣло не легкое, требуетъ большого труда, мы бросили — нѣтъ у насъ энергіи, и принялись въ каменистую почву всовывать зерно, это — куда легче, но выйдетъ ли что-нибудь изъ этого?…
Да, наша жизнь измельчала, нѣтъ у насъ широкихъ интересовъ, они закрыты для насъ, изъяты, а потому на этой почвѣ такъ роскошно и распускаются сплетни, распускаются такъ, какъ ни въ одной другой странѣ, растутъ плевелы, сорныя травы; посѣйте хорошее зерно, дайте почвѣ работу, — и сорныя травы заглохнутъ, имъ не будетъ мѣста, имъ нечѣмъ будетъ питаться.
И нѣкоторыя теченія послѣдняго времени намъ напоминаютъ такое сажаніе въ грядки сорванныхъ цвѣтовъ, которые не примутся потому, что нѣтъ почвы…
Здѣсь можно только произвести эффектъ, иллюзіи на короткое время… Это — миражъ, и миражъ опасный: онъ отвлекаетъ отъ насущныхъ вопросовъ изученія дѣйствительности и подготовки послѣдней къ воспріятію новыхъ идей, новыхъ формъ жизни.
Намъ нужно изучать жизнь, собирать факты, характеризирующіе жизнь. Но не консервировать слѣдуетъ эти факты, а нужно сжигать ихъ въ горнилѣ своей мысли, — и изъ пепла ихъ выростетъ новая мысль…
Намъ надо походить на плавильню, въ которую бросаютъ сплавы, и оттуда вытекаетъ чистое золото; такъ и изъ фактовъ мы выжмемъ трезвое пониманіе окружающей дѣйствительности.
Быть можетъ, наши ощущенія развивались въ цѣляхъ сигнализаціи организму о наличности опасности… Но не въ цѣляхъ познанія…
Теперь мы вырабатываемъ другія средства освѣдомляемости о наличности опасности: микроскопы, дозорныя трубы; но, быть можетъ, наши чувства потеряютъ эту прежнюю свою функцію, и кто знаетъ, не разовьется ли здѣсь другая сторона нашихъ чувствъ — познавательная.
Пока же мы можемъ познавать только очень несовершенно…
При нашихъ познавательныхъ способностяхъ стремиться познать міровыя цѣли — это то же самое, что вязать брюссельское кружево, обладая только шиломъ, — результатъ будетъ плачевенъ.
Наша задача — выработать себѣ соотвѣтствующій аппаратъ, и, быть можетъ, тщетно біясь въ этой клѣткѣ непознаваемаго, мы прокладываемъ уже путь къ. познанію будущимъ поколѣніямъ, развивая органы познанія.
Все выработалось у насъ, чтобы только поддерживать жизнь, но не познавать ее.
Говорятъ: міръ вѣдь не таковъ, какъ онъ представляется, мы много привносимъ отъ себя. Да, это вѣрно, это даже дѣти знаютъ въ настоящее время; но что мы привносимъ? Чтобы отвѣтить на это, нельзя отдѣлываться нѣсколькими фразами. Здѣсь нужно работать и работать.
Во мракѣ, окружающемъ насъ, иногда встаютъ передъ нами тѣни далекаго прошлаго, скелеты давно умершихъ идей, и начинаютъ снова жить своей эфемерной жизнью.
Носители ихъ освѣщаютъ эти скелеты искусственнымъ свѣтомъ, феерическимъ блескомъ, умышленно тушатъ они кругомъ огни, — и среди мрака эти блѣдныя фигуры прошлаго ярко выступаютъ, и люди, несчастные люди, принимаютъ ихъ за реальное, за живущее; но это — миражъ, обѣщающій путнику хорошій, вѣрный покой, пристанище съ ключевой водой, съ густой тѣнью высокихъ пальмъ, — но путникъ жестоко обманывается въ своихъ ожиданіяхъ… Подъ вліяніемъ этихъ манящихъ призраковъ люди свертываютъ съ вѣрнаго пути и блуждаютъ по пустынѣ, пока не убѣдятся, что это только миражъ…
Но только они опять найдутъ настоящій путь, какъ кругомъ поднимаются новыя тѣни, новые проповѣдники на ходуляхъ, которые увлекаютъ многихъ въ дебри лѣсныя, въ пустыни… И такъ постоянно въ извѣстные моменты исторіи блуждаетъ человѣчество въ безплодныхъ поискахъ, безпрерывно сбиваясь съ пути, увлекаясь каждымъ огонькомъ, ложнымъ блескомъ каждаго ивановскаго червя.
И помочь, предохранить человѣчество въ такіе моменты отъ этихъ безплодныхъ блужданій нельзя: очень уже темно кругомъ…
Вы развѣнчаете одного проповѣдника на ходуляхъ, — завтра явится другой, быть можетъ, еще болѣе широковѣщательный; покажете, что этотъ блескъ не есть огонекъ, указывающій путь, а просто блескъ перегнившаго дерева, — за нимъ далѣе блестятъ еще сотни и тысячи такихъ гнилушекъ, но онѣ пока не привлекаютъ вниманія прохожихъ, такъ какъ вниманіе послѣднихъ сосредоточено на ближайшихъ мерцающихъ огонькахъ…
Это — гнилостный блескъ…
Да, берегите же знаніе, берегите этотъ чистый свѣточъ, которымъ жило человѣчество, — свѣточъ, который освѣщаетъ людямъ ихъ тернистый путь…