На рубежѣ столѣтій. Историческій романъ А. А. Шардина (П. П. Сухонина), автора романовъ: «Родъ князей Зацѣпиныхъ», «Княжна Владимірская» (Тараканова) и др. Спб., 1886 г. На оберткѣ книги мы читаемъ такую саморекомендацію автора: «Эти три романа, составляя какъ бы продолженіе одинъ другаго, представляютъ въ живыхъ образахъ самые интересные моменты русской исторіи, начиная съ татарскаго погрома до послѣднихъ годовъ царствованія Екатерины; передъ читателями рисуется русская политическая и народная жизнь во всей дѣятельности ея истиннаго развитія (?). Правдивость и вѣрность жизни, въ соединеніи съ картинностью и занимательностью разсказа, несомнѣнно составляютъ главнѣйшія ихъ достоинства». Вашими бы устами да медъ пить, — скажемъ мы сочинителю этихъ хвалебныхъ словъ, такъ какъ мы-то изъ чтенія этихъ трехъ длиннѣйшихъ романовъ ничего не вынесли, кромѣ самой подавляющей скуки. А читатель, не достаточно знакомый съ историческими личностями, изображаемыми г. Сухонинымъ, получитъ изъ его романовъ совершенно ложное представленіе о главнѣйшихъ дѣятеляхъ и событіяхъ былаго времени. Въ романѣ На рубежѣ столѣтій первенствующая роль принадлежитъ императрицѣ Екатеринѣ II, хотя не она собственно героиня романа. И авторъ не придумалъ ничего лучшаго, какъ расписывать на многихъ страницахъ, что думала императрица послѣ представленія ей Потемкина, напримѣръ, или послѣ бала, на которомъ увидала въ первый разъ кн. Петра Гагарина, или когда получила донесеніе о кровавыхъ событіяхъ въ Парижѣ во время революціи. Эти послѣднія размышленія занимаютъ въ книгѣ десять страницъ, и что это за размышленія! На седьмой страницѣ этихъ думъ мы читаемъ: «Судьба, показавъ мнѣ идеалъ, сейчасъ же скрыла, отняла его. Онъ палъ на какой-то непонятной дуэли, сраженный какою-то темною рукой. Но могли ли раскаленныя мечты мои прекратиться за смертью Голицына? Ни въ какомъ случаѣ! Молодыя вдовы, потерявшія любимыхъ мужей, поймутъ меня. Онѣ знаютъ, какъ мучительны бываютъ иногда представленія воображенія, какъ томятъ они, мучатъ, туманятъ до опьяненія, до галюцинаціи… А такого рода думы, раскаляемыя силой своего представленія, невольно увлекаютъ, невольно заставляютъ видѣть человѣка не такимъ, каковъ онъ въ дѣйствительности»… и т. д. въ томъ же родѣ. Каковы думы, таковы же и разговоры. Императрица держитъ рѣчь въ герою романа, юношѣ Чесменскому, на семи страницахъ. По примѣру матушки-государыни, и всѣ ея подданные, коли задумаются, такъ тоже не на шутку, а всякій по чину своему: Потемкинъ страницъ на шесть, Алексѣй Орловъ — на пять, Румянцовъ — на три-четыре; Чесменскій, въ качествѣ героя романа, раздумываетъ особенно часто и долго, смотря по важности обстоятельствъ. Такими-то неумѣренно-длинными размышленіями и разсужденіями дѣйствующихъ лицъ заняты почти сплошь всѣ 20 печатныхъ листовъ книги. Романа, въ смыслѣ любовной интриги, совсѣмъ нѣтъ, дѣйствія очень мало и въ основной фабулѣ оно не имѣетъ никакого отношенія. Сущность дѣла заключается въ томъ, что послѣ смерти самозванки, такъ называемой княжны Таракановой или княжны Владимірской, знаменитой авантюристки, обманомъ увезенной изъ Италіи Алексѣемъ Орловымъ и умершей въ Петропавловской крѣпости, остался сынъ, который и былъ опредѣленъ въ военную службу подъ фамиліей Чесменскаго. Произведенный въ офицеры, онъ влюбился въ свояченицу князя Гагарина, Наденьку Ильину, но свататься не смѣлъ, зная, что за него, сына невѣдомыхъ родителей, не отдадутъ великосвѣтскую дѣвицу. Арестованный за дуэль, Чесменскій бѣжалъ за границу, видѣлъ въ Парижѣ ужасы революціи, понялъ всю фантастичность мечтаній иллюминатовъ, къ сообществу которыхъ принадлежалъ, и вернулся въ Россію, принося императрицѣ покаяніе во всѣхъ своихъ заблужденіяхъ и прегрѣшеніяхъ, содѣянныхъ по большей части только въ помыслахъ, кромѣ бѣгства изъ-подъ ареста, конечно. Впалъ же юноша во всѣ прегрѣшенія лишь потому, что неизвѣстные родители снабжали его недостаточными средствами для жизни при дворѣ. Но и въ крайности нашъ герой не сдѣлалъ ничего дурнаго, ни даже неблаговиднаго. Онъ безукоризненно честенъ и добродѣтеленъ на удивленіе всей Европѣ. Самымъ тяжкимъ грѣхомъ оказывается желаніе мстить своему отцу, Алексѣю Григорьевичу Орлову, за смерть матери. Императрица въ пространной рѣчи доказываетъ явившемуся съ повинной молодому человѣку, что смерть авантюристки представлялась необходимостью, а поступокъ съ нею его отца былъ дѣяніемъ истинно-патріотическимъ, великою заслугой передъ Россіей и передъ всѣмъ человѣчествомъ. Чесменскій плачетъ, вызванный къ государынѣ Орловъ рыдаетъ, и передъ растроганною императрицей происходитъ примиреніе отца съ сыномъ. Чесменскому обѣщана рука Наденьки Ильиной… и всей исторіи конецъ.
Въ романѣ есть три-четыре болѣе или менѣе характерныхъ анекдота изъ тогдашней придворной жизни. Разсказано, напримѣръ, какъ петербургскій оберъ-полицеймейстеръ Рылѣевъ забралъ было банкира Сутерланда съ тѣмъ, чтобы, по приказанію императрицы, набить изъ него чучелу и отправить въ кунсткамеру. Сдуру онъ не разобралъ, что приказаніе относилось въ только-что подохшей собаченкѣ, подаренной банкиромъ и прозванной его именемъ. Точный исполнитель высочайшихъ повелѣній не посмѣлъ отнестись критически къ неправдоподобному приказанію, бросился исполнять его безотлагательно и чуть-чуть не прославилъ царствованія Сѣверной Семирамиды дѣяніемъ, въ исторіи человѣчества небывалымъ. За глупость Рылѣевъ получилъ хорошую головомойку, но былъ оставленъ въ той же должности… за исполнительность. Или еще: фрейлина Семикова нарисовала какую-то каррикатуру на императрицу. Это дошло до государыни, и она приказала статсъ-дамѣ Протасовой высѣчь виновную такъ, «чтобы цѣлую жизнь помнила!» Семикову выпороли келейно, но — какъ Сидорову возу. Таковы были времена и нравы. При императрицѣ Елизаветѣ Лопухину на площади били кнутомъ, а Бестужевой отрѣзали языкъ… Но рядомъ съ такими анекдотами, почерпнутыми изъ журнала Русская Старина, въ романѣ г. Сухонина есть разсказы, достовѣрность которыхъ болѣе чѣмъ сомнительна, какъ, напримѣръ, повѣствованіе объ измѣнническомъ убійствѣ кн. Петра Михайловича Голицына подкупленнымъ Потемкинымъ бретёромъ Шепелевымъ, причемъ самъ Потемкинъ принималъ участіе въ убійствѣ въ качествѣ секунданта. Всѣ такого рода, правдивыя и вымышленныя, приключенія служатъ, однако же, весьма мало къ оживленію скучнѣйшаго изъ русскихъ историческихъ романовъ. Они тонутъ и теряются въ нескончаемомъ многоглаголаніи и пустословіи; выбранные авторомъ безъ опредѣленной, руководящей мысли, они отнюдь не даютъ цѣльной, хотя бы и не вполнѣ вѣрной, исторической картины, а только путаютъ, сбиваютъ съ толку читателя. Мы говоримъ опять-таки о читателѣ, лишь поверхностно знакомомъ съ дѣйствительною исторіей, знакомомъ только по учебникамъ, каково большинство русской публики. Такая публика, помимо необыкновенно скучнаго чтенія, получитъ отъ романовъ г. Сухонина совершенно ложное и отчасти превратное понятіе о событіяхъ и лицахъ, которыхъ касаются эти романы.