НА РОДИНѢ.
править«Объявляю священную брань Синоду и правительству, не ни жизнь, а на смерть… Завтра монастырь будетъ запертъ. Полиція и подозрительные субъекты будутъ изгнаны. Начинается великая борьба.»
Такими словами 13 марта сего года Царицынскій іеромонахъ Иліодоръ объявилъ борьбу русскому правительству вообще, и Св. Синоду въ частности. Священная брань велась съ большой храбростью съ обѣихъ сторонъ, но оказалось не продолжительной: уже ръ концѣ марта Св. Синодъ началъ дѣлать Иліодору мирныя предложенія. Иліодоръ, однако, не шелъ ни на какіе компромиссы и 2 апрѣля Св. Синодъ уступилъ по всей линіи. Выслушавъ объявленную ему оберъ-прокуроромъ Св. Синода Высочайшую Государя Императора волю объ оставленіи іеромонаха Иліодора во вниманіе къ мольбамъ народа, въ Царицынѣ, Синодъ постановилъ: «во исполненіе таковой Высочайшей воли перевести іеромонаха Иліодора, состоящаго настоятелемъ Новосильскаго Свято-Духова монастыря Тульской ец. въ распоряженіе преосвященнаго Саратовскаго для опредѣленія въ Царицынъ съ освобожденіемъ его, іеромонаха Иліодора, отъ должности настоятеля Новосильскаго монастыря, и, ради предстоящихъ великихъ дней Страстной седьмицы и Св. Пасхи, освободить нынѣ же іеромонаха Иліодора отъ запрещенія совершать богослуженіе въ предѣлахъ Саратовской епархіи, наложеннаго на него опредѣленіемъ Св. Синода отъ 12 минувшаго марта, вмѣнивъ ему, іеромонаху Иліодору, таковое состояніе подъ запрещеніемъ въ эпитимію за допущенное самоволіе.»
Таковъ оффиціальный текстъ постановленія Св. Синода, оффиціально объявленный правительственнымъ органомъ — Освѣдомительнымъ Бюро. Der Langen Rede kurzer Sinn ясенъ: Иліодоръ, вопреки вполнѣ опредѣленно 22 янв. 1911 г. выраженной Высочайшей волѣ, но въ его полномъ согласіи съ его собственнымъ желаніемъ, оставленъ въ Царицынѣ, а запрещеніе совершать богослуженіе въ предѣлахъ Саратовской епархіи, съ которымъ въ теченіе всего періода военныхъ дѣйствій Иліодоръ ни мало не считался, вмѣнено ему въ эпитемію. Такимъ образомъ, Синодъ призналъ полное свое пораженіе, гораздо болѣе полное, чѣмъ пораженіе Россіи въ войнѣ съ Японіей.
Чувствуя себя полнымъ побѣдителемъ, Иліодоръ 4 апрѣля произнесъ своей арміи съ балкона своей кельи рѣчь, приблизительно, такого содержанія:
«Православные! Теперь я остаюсь въ Царицынѣ навсегда. Благодарю всѣхъ, кто меня охранялъ, выдержавъ восемьнадцатидневную осаду. Мы одержали великую побѣду; врагъ разбитъ по всѣмъ фронтамъ: на лѣво, на право, и въ центрѣ, разбитъ на голову и посрамленъ. На сторонѣ нашихъ враговъ были: богатство, ружья, кинжалы, револьверы, пушки-пулеметы, лошадиныя копыта, казацкія нагайки и другіе скорпіоны. У насъ ничего этого не было; мы были физически слабы. На нашей сторонѣ была сама божественная правда, мы боролись за свободу православной церкви и одержали блестящую побѣду.»
Гордостью побѣды, — совершенно законной гордостью, — звучитъ эта рѣчь; побѣды надъ Св. Синодомъ и русскимъ правительствомъ, вообще. И эту побѣду одержалъ смиренный монахъ Иліодоръ, давшій обѣтъ послушанія, остающійся и послѣ нея въ лонѣ святой православной церкви. Но не однимъ торжествомъ побѣды звучатъ рѣчи Иліодора; въ нихъ звучитъ и еще одна нота:
«Пусть знаютъ враги, что теперь имъ не будетъ пощады, не будетъ пощады милліонерамъ Максимовымъ, безбожной интеллигенціи и газетнымъ гадамъ.»
Милліонеры Максимовы, безбожная интеллигенція, газетные гады, — всѣ они, очевидно, оказались въ этой борьбѣ на сторонѣ враговъ Иліодора. Очевидно, борьба еще не окончена, очевидно, Иліодоръ начинаетъ новую войну. Дѣйствительно, онъ уже собираетъ подписи подъ петиціями о высылкѣ изъ Царицына разныхъ своихъ враговъ. Судя по успѣхамъ, сопровождавшимъ Иліодора всегда и вездѣ, надо думать, что онъ одержитъ побѣду и на этотъ разъ.
Въ самомъ дѣлѣ. Бросимъ бѣглый ретроспективный взглядъ на всю дѣятельность Иліодора съ тѣхъ поръ, какъ онъ сталъ всероссійской знаменитостью. Въ началѣ 1907 г. Иліодоръ находился временно въ Успенской лаврѣ въ мѣстечкѣ Почаевѣ въ Волынской губерніи (у самой австрійской границы). Тамъ -началась его громкая дѣятельность безчисленными проповѣдями передъ громадными толпами крестьянъ. Содержаніе этихъ проповѣдей было довольно пестрое: Иліодоръ громилъ безбожную интеллигенцію и въ особенности ненавистныхъ ему лендовъ и открыто призывалъ къ погромамъ. Но вмѣстѣ съ тѣмъ, онъ говорилъ о нуждахъ крестьянства, о его бѣдности, о его страданіяхъ и о его безземельи. Онъ страстно нападалъ на первую, а потомъ и на вторую Государственную Думу, обвиняя ихъ въ томъ, что онѣ не заботились о народѣ, не желали дать народу земли, за что, будто-бы, и были разогнаны. Такимъ образомъ, безземелье крестьянства и необходимость земельнаго передѣла были тѣмъ демагогическимъ соусомъ, подъ которымъ подносилось антисемитическое блюдо, и который несомнѣнно не мало способствовалъ популярности краснорѣчиваго монаха. Начальство, — духовное и свѣтское одинаково — не могло имѣть ничего противъ главнаго содержанія проповѣдей Иліодора; но демагогическая приправа оказывалась ему не вполнѣ по вкусу. Правда, не такъ еще давно эта приправа входила въ политику правительства Плеве или, по крайней мѣрѣ, нѣкоторыхъ очень видныхъ его агентовъ; вспомнимъ дѣятельность московскаго градоначальника Трепова и его правой руки Зубатова, которые культивировали патріотическія чувства рабочаго класса и его вражду къ интеллигенціи при помощи своеобразнаго полицейскаго соціализма; вспомнимъ священника Гапона, въ дѣятельности котораго революція и соціализмъ съ одной стороны, шпіонство съ другой, сплелись въ такой чудный переплетъ, что теперь и не разберешься, чего тамъ больше. Но между Зубатовымъ и Гапономъ съ одной стороны, и Иліодоромъ съ другой, лежитъ періодъ революціи, который кое-чему (хотя и немногому) научилъ наше правительство; оно поняло, что съ огнемъ шутить опасно, и Иліодоровская демогогія теперь его уже не привлекаетъ, несмотря на достиженіе ближайшихъ результатовъ, — разжиганіе ненависти къ интеллигенціи и евреямъ. Не одна демагогія, однако. Иліодоръ принадлежитъ къ числу тѣхъ зубровъ, главныя цѣли которыхъ вполнѣ тождественны съ цѣлями и Столыпина, и Св. Синода, но которые вмѣстѣ съ тѣмъ хотятъ властвовать сами, не дѣлясь своею властью и не склоняясь ни передъ Столыпинымъ, ни передъ Св. Синодомъ. И вотъ, Иліодоръ систематически уснащалъ свои рѣчи рѣзкими нападками то на тѣхъ, то на другихъ изъ правительственныхъ лицъ, съ которыми онъ по той, или иной причинѣ не ладилъ. Поэтому, уже въ Почаевскій періодъ у Иліодора начались острые конфликты съ властями предержащими.
Не довольствуясь ораторскою дѣятельностью, Иліодоръ развивалъ обширную публицистическую работу въ различныхъ черносотенныхъ изданіяхъ, преимущественно въ «Вѣчѣ», и въ своихъ статьяхъ онъ не стѣснялся рѣшительно нападать на Св. Синодъ. Синодъ поднялъ перчатку и постановилъ: запретить Иліодору литературную работу безъ спеціальной цензуры.
Иліодоръ, конечно, этимъ не смутился и не только не подчинился Св. Синоду, но усиленно продолжалъ писать свои статьи, только сдѣлавъ языкъ ихъ еще болѣе рѣзкимъ. «Вѣче» съ восторгомъ ихъ печатало.
25 мая 1907 г. состоялось засѣданіе особаго присутствія Св. Синода, посвященное обсужденію поведенія Иліодора.
Усмотрѣвъ въ дѣяніяхъ Иліодора явное ослушаніе постановленію Св. Синода, особое присутствіе Св. Синода поручило судебной комиссіи произвести разслѣдованіе и привлечь къ отвѣтственности Иліодора. Однако, въ Св. Синодѣ оказались и сторонники Иліодора, и они одержали верхъ. Черезъ нѣсколько дней дѣло объ Иліодорѣ было прекращено за «недостаточностью уликъ», — очевидно, статьи Иліодора, подписанныя его именемъ, уликою въ глазахъ Синода не являлись. Интересно съ этимъ рѣшеніемъ Синода сопоставить рѣшеніе судовъ по отношенію къ редакторамъ свѣтскихъ изданій. Это была первая форпостная стычка, или, пожалуй, сраженіе у Чемульпо.
Первая побѣда окрылила Иліодора. Онъ продолжалъ свою литературную дѣятельность въ такомъ тонѣ, что осенью того же 1907 г. Синоду вновь пришлось заняться ею. Одну его статью, напечатанную въ «Вѣчѣ» въ концѣ октября 1907 г. Синодъ призналъ «въ высшей степени неприличной, унижающей духовный санъ автора» и постановилъ: «1) отдать іеромонаха Иліодора въ распоряженіе высокопреосвященнаго Антонія (волынскаго) для всесторонняго надзора за нимъ; 2) помѣстить его въ число братій архіерейскаго Житомірскаго дома; 3) не давать отцу Иліодору безъ особой нужды отпусковъ; 4) запретить ему писать что-либо безъ предварительнаго разрѣшенія на это высшей церковной власти.»[1]
Вторично повторенное запрещеніе литературной дѣятельности, конечно, не помѣшало Иліодору преспокойно продолжать ее, и Синодъ предпочелъ уже не обращать на нее вниманія.
Скоро однако это оказалось невозможнымъ. Въ одной статьѣ въ «Вѣчѣ» Иліодоръ прямо оскорбилъ Синодъ, назвавъ его членовъ, «старцами преклонными», не способными на столь отвѣтственную роль, какъ охраненіе православной церкви отъ ея враговъ; вслѣдствіе этого, онъ совѣтовалъ членамъ Синода «уйти на покой и уступить мѣсто другимъ силамъ русской церкви, готовымъ постоять за церковь. Синодъ началъ разслѣдованіе, но въ виду поданнаго Иліодоромъ заявленія, что онъ вовсе не имѣлъ въ виду оскорблять Синодъ, а только высказалъ мнѣніе значительной части русскаго духовенства, скромно постановилъ: не преслѣдовать Иліодора за оскорбленіе Синода.
Такимъ образомъ, мятежный монахъ одержалъ новую побѣду надъ выстей церковной властью.
Въ это время онъ перебрался уже въ Царицынъ, гдѣ открылось болѣе широкое поприще для его дѣятельности и гдѣ ему было суждено пріобрѣсти новые лавры. Въ Почаевѣ его демагогія направлялась въ сторону крестьянства; онъ говорилъ о малоземельѣ и безземельѣ., о необходимости прирѣзки земли крестьянамъ. Въ Царицынѣ онъ, подобно Гапону, обратилъ свое вниманіе на рабочихъ. Главнымъ его врагомъ сдѣлался богатый лѣсопромышленникъ, предсѣдатель мѣстнаго биржевого комитета Максимовъ. На лѣсопильнѣ Максимова работы производились и по воскресеньямъ, и вотъ Иліодоръ началъ систематическую агитацію противъ язычниковъ, не признающихъ воскреснаго дня; конечно, язычники въ ней были смѣшаны съ жидами и крамольниками, а за одно и съ властями предержащими, — полиціей и губернаторомъ, — а также Государственной Думой(не первой, и не второй, а скромной третьей Думой). По поводу стачки рабочихъ на лѣсопильнѣ Максимова въ октябрѣ 1909 г. Иліодоръ прямо приглашалъ рабочій людъ „объединиться и освободиться изъ подъ гнета богачей“, клеймя отдѣльныхъ лѣсопромышленниковъ именами Мамая и другими столь же для нихъ лестными.[2]
«Бѣдные рабочіе, — говорилъ Иліодоръ въ одной изъ своихъ проповѣдей, — добивались улучшенія своего состоянія и добились было, но жадные богачи отняли у рабочихъ все, что имъ дали. Рабочихъ за ихъ желаніе улучшить свое нищенское положеніе засадили въ тюрьмы. Давайте же, православные, поплачемъ о бѣдныхъ рабочихъ, которые томятся въ тюрьмахъ.»[3]
Какъ видите читатель, языкъ — чуть что не революціонера,
Не довольствуясь проповѣдью, Иліодоръ лечитъ молитвой больныхъ, отчитываетъ и выгоняетъ бѣсовъ изъ бѣсноватыхъ. Трудно выяснить, что здѣсь является порожденіемъ искренняго фанатизма и изувѣрства, и что представляетъ грубый обманъ; повидимому то и другое переплетаются вмѣстѣ.
Конечно, предержащія власти ничего не имѣютъ ни противъ изгнанія бѣсовъ, ни противъ возбужденія враждебныхъ чувствъ къ врачамъ во время холеры и во всякое иное время, ни тѣмъ болѣе противъ антисемитической проповѣди съ грубо погромнымъ содержаніемъ. Но для всего этого нужна въ наше время извѣстная демократическая, или лучше сказать — демагогическая приправа, и вотъ эта То приправа, этотъ духовно-полицейскій соціализмъ въ Царицынѣ, какъ ранѣе въ Почаевѣ, сдѣлали неизбѣжнымъ конфликтъ Иліодора съ мѣстною властью, которая, конечно, находится въ самыхъ интимныхъ отношеніяхъ съ Максимовыми и ихъ товарищами. Въ рѣзко враждебныя отношенія къ Иліодору сталъ и мѣстный полиціймейстеръ Бочаровъ, и саратовскій губернаторъ Татищевъ. Ни тотъ, ни другой, не находятся или, по крайней мѣрѣ, не находилисъ до прибытій ВЪ Царицынъ Иліодора ни въ малѣйшемъ подозрѣніи въ какомъ бы то ни было либерализмѣ; напротивъ, и мѣстныя газеты, и мѣстныя просвѣтительныя и культурныя общества, и земства, и городское самоуправленіе испытывали въ полной мѣрѣ ихъ тяжелую руку, которая могла имъ обезпечить вполнѣ законно сочувствіе не только «Новаго Бремени», но и Марковыхъ 2-хъ и другихъ. Однако, когда въ Царицынѣ появился Иліодоръ, то этой марки они не выдержали, и началась борьба не на широтъ, и на смерть. Около воротъ монастыря, у которыхъ столпливалась 10-ти тысячная толпа народа, по временамъ происходили конфликты между ею и полиціей. Кто былъ виновникомъ этихъ конфликтовъ — сказать, конечно, трудно; надо думать, что полиція, несмотря на то, что она имѣла дѣло на этотъ разъ не съ обычными крамольниками, съ которыми церемониться, конечно, нечего, а съ болѣе опаснымъ врагомъ, несмотря на это, не всегда умѣла воздержаться отъ своихъ обычныхъ пріемовъ дѣйствій; несомнѣнно вмѣстѣ съ тѣмъ, что толпа поклонниковъ Иліодора. всегда была готова первая открыть военныя дѣйствія противъ полиціи. 10 августа 1908 на монастырскомъ подворьѣ собралась толпа поклонниковъ Иліодора; толпа эта избила учителя гимназіи Троицкаго и помощника пристава Эрастова. Только вызванный въ подворье Бочаровъ успѣлъ съ помощью отряда казаковъ разогнать толпу. Когда толпа на подворьѣ порѣдѣла, появился Иліодоръ съ группой женщинъ и началъ выкрикивать ругательныя слова по адресу Бочарова и полиціи.
Вонъ отсюда, разбойники, грабители, собаки!.. Зачѣмъ разогнали молящихся!.. Я вамъ покажу, какъ бить народъ (кажется, Иліодоръ или его сторонники показали уще нѣсколько раньше).
— Не подобаетъ смиренному іеромонаху выражаться такъ, скромно отвѣтилъ полиціймейотеръ.
— Я самъ знаю, когда надо быть смиреннымъ, безтолочь вы этакая, закричалъ іеромонахъ.
Въ такомъ видѣ эта сцена была нарисована на судѣ показаніями Бочарова и полицейскихъ, да и въ показаніяхъ Иліодоровцевъ она имѣла почти такой-же видъ[4]. На этотъ разъ полиція не могла оставить дѣло безъ послѣдствій, и Иліодоръ былъ преданъ суду по обвиненію въ оскорбленіи полиціи и приговоренъ къ мѣсячному заключенію.
Къ сожалѣнію, я не нашелъ точныхъ и достовѣрныхъ указаній, отбылъ ли Иліодоръ это наказаніе, или оно было отмѣнено какою-нибудь инстанціею. Но совершенно несомнѣнно, что Бочаровъ еще до судебнаго разбирательства вначалѣ 1909 г. былъ переведенъ изъ Царицына. Так. обр. Татищевъ пожертвовалъ имъ, но все-таки продолжалъ борьбу съ Иліодоромъ. Борьба эта продолжалась два года. Татищевъ писалъ въ Петербургъ, что онъ не отвѣчаетъ за спокойствіе губерніи, пока Иліодору не будетъ запрещено произносить его проповѣдей. Покровитель Иліодора епископъ Гермогенъ отвѣтилъ очень рѣзкимъ обличеніемъ гр. Татищева въ каѳедральномъ соборѣ въ Саратовѣ, причемъ ближайшимъ поводомъ для обличенія было избрано разрѣшеніе постановки въ городскомъ театрѣ «Анатемы» Леонида Андреева.
Духовный мечъ скрестился съ мечемъ свѣтскимъ, и побѣда оказалась на сторонѣ перваго: Татищевъ въ концѣ 1910 г. былъ убранъ изъ Саратова. Это была уже не форпостная стачка, а по меньшей мѣрѣ битва на Ялу.
На чьей же сторонѣ былъ Св. Синодъ? Повидимому, онъ все время колебался, то отстаивая Иліодора противъ Татищева, то принимая противъ него свои мѣры, всегда, однако, оказывавшіяся недѣйствительными. Въ концѣ 1908 г. Иліодору было предложено уѣхать въ отпускъ; Иліодоръ, однако, поступилъ не такъ, какъ въ наши дни Дурново и Треповъ: онъ отвѣтилъ черезъ епископа Гермогена, что чувствуетъ себя достаточно здоровымъ и бодрымъ, чтобы продолжать духовную борьбу въ Царицынскомъ подворьѣ, — и остался. Въ мартѣ 1909 г. Синодъ запретилъ Иліодору священнослуженіе. Иліодоръ отвѣтилъ: «распоряженіе Синода считаю безблагодатнымъ и беззаконнымъ; боюсь и слушаюсь только Бога справедливаго», и продолжалъ служеніе.
Наконецъ наступили дни Ляояна. Синодъ въ мартѣ 1909 сдѣлалъ постановленіе о переводѣ Иліодора въ Минскъ. Иліодоръ мужественно встрѣтилъ это постановленіе, — и не поѣхалъ. Св. Синодъ, не будучи въ силахъ осуществить своего постановленія, взялъ его назадъ.
Ведя борьбу на нѣсколько фронтовъ, Иліодоръ, такимъ образомъ, съ замѣчательною энергіей, возбуждающей къ себѣ невольную симпатію, велъ борьбу и съ Синодомъ, и съ губернаторомъ и полиціймейстеромъ, и съ органами печати, ему несимпатизирующими; прежде всего, конечно, печатью лѣвою, естественно относящеюся отрицательно къ дѣятельности Иліодора, но также и съ тою частью печати правой, которая была не на его сторонѣ, причемъ поводъ къ борьбѣ ему давали не только мѣстныя событія, но и событія происходящія далеко отъ Царицына. Въ концѣ 1909 г. и въ началѣ 1910 г. въ Россіи прославился нѣкій старецъ Распутинъ-Новыхъ, религіозный проповѣдникъ вродѣ самаго Иліодора, пользовавшійся своимъ успѣхомъ у женщинъ совсѣмъ не для духовныхъ цѣлей. Разоблачена эта сторона дѣятельности Распутина-Новыхъ была не лѣвою печатью, а печатью правою, причемъ значительная заслуга въ этомъ принадлежитъ «Московскимъ Вѣдомостямъ». И вотъ Иліодоръ ополчился за своего союзника противъ «Московскихъ Вѣдомостей». Онъ составилъ письмо въ редакцію «Московскихъ Вѣдомостей», которое и было послано за многими подписями поклонниковъ Иліодора. «Московскія Вѣдомости» отказались его напечатать, но это сдѣлала мѣстная печать. Я приведу выдержки изъ него, какъ характерныя для литературной физіономіи смиреннаго инока:
«Москва, редакція газеты „Московскія Вѣдомости“. Десятитысячное молитвенное собраніе православныхъ христіанъ г. Царицына, разсуждая сегодня о безсовѣстныхъ клеветническихъ нападкахъ безбожныхъ газетныхъ стервятниковъ на блаженнаго старца Григорія, единогласно постановило: пригвоздить тебя, блудница, редакція газеты „Моск. Вѣдом.“, къ позорному столбу на глазахъ всей Россіи, а твоего богомерзкаго сотрудника Михаила Новоселова высѣчь погаными банными вѣниками, — тебя, блудница, за то, что ты позволила напечатать наглую ложь въ статьѣ о старцѣ Григоріи, называя его жизнь и подвижничество — „отхожимъ религіознымъ промысломъ“, а тебя, г. Новоселовъ, за то, что ты рѣшился написать такую мерзкую отвратительную клевету на безгрѣшнаго старца Григорія».
Дальше въ такомъ же родѣ.
Кончается словами: «Мы пригвоздили тебя, блудница — редакція, къ позорному столбу и бросили гвозди, и высѣкли твоего безбожнаго сотрудника Новоселова и бросили вѣникъ. Прощай»[5].
А вотъ и образчикъ его проповѣди противъ властей предержащихъ, какъ она передается газетами[6].
«Ты одинъ, простой православный народъ, хранишь вѣру своихъ отцовъ….Власть имущіе администраторы и начальники оставили тебя на произволъ судьбы и не заботятся о твоей духовной жизни… Представители этой власти украшаютъ свою грудь крестами, звѣздами, лентами, орденами и другими знаками отличія. Они всячески стараются услужить земному Царю, выслужиться передъ нимъ, а о небесномъ Царѣ они словно забыли. Они даже скинули съ своей шеи кресты, данные имъ церковью при крещеніи, и забыли думать о своей душѣ.
…Представители этой власти — люди случайные. Какой-нибудь губернаторъ или полицмейстеръ пріѣдетъ въ какой-нибудь городъ, послужить въ немъ два — три года, и его переводятъ въ другой городъ. Но что можно сказать о другихъ власть имущихъ лицахъ, о членахъ нашихъ городскихъ и земскихъ самоуправленій!». И т. д.
Враги Иліодора собрали противъ него, наконецъ, всѣ свои силы. Синодъ сдѣлалъ постановленіе о переводѣ Иліодора настоятелемъ Новосильскаго монастыря (Тульской епархіи), и счелъ нужнымъ представить это — съ формальной стороны самое обычное постановленіе о переводѣ монаха въ другой монастырь, — на Высочайшее усмотрѣніе. 22 января текущаго 1911 года постановленіе было удостоено Высочайшаго одобренія.
И вотъ началась «священная брань», которую можно было бы сравнить съ борьбой подъ Портъ-Артуромъ, если бы не иное распредѣленіе силъ и не иной исходъ: осаждала русская правительственная власть, а отбивали осаду — идіодоровцы, и осаждающіе должны были отступить съ тяжкимъ урономъ и положить оружіе.
Конечно, все же — брань, осада, пулеметы, казацкія нагайки, и т. д. — выраженія cum grano salis.
Ни пулеметы, ни нагайка пущены въ ходъ не были, вѣдь борьба шла не съ крамольниками, а съ монахомъ, который, правда, заимствовалъ изъ революціонно-тюремнаго арсенала голодовку, обративъ ее, впрочемъ, изъ трагедіи въ мелкій водевиль, но рядомъ съ нею охотно прибѣгаетъ и къ другому оружію, — пріѣзду въ Петербургъ для агитаціи въ дружескихъ ему кружкахъ гр. Игнатьевой и др. весьма вліятельныхъ дамъ.
Но побѣда Иліодора по своему значенію для Синода дѣйствительно можетъ быть сравнена съ паденіемъ Портъ-Артура. Необходимо замѣтить, что если и раньше Иліодоръ не считалъ нужнымъ сдерживать себя въ выраженіяхъ, когда говорилъ о своихъ противникахъ, то теперь, во время «священной брани», выраженія вродѣ: «мошенники, блудницы, Ироды», такъ и сыпались съ его смиренныхъ устъ. Онъ называлъ своихъ враговъ, министровъ, оберъ-прокурора Св. Синода по именамъ, и жестоко клеймилъ ихъ. Онъ дѣйствовалъ въ самомъ дѣлѣ, какъ врагъ, и только какъ на врага могли смотрѣть на него и Синодъ и правительство вообще. И имъ пришлось сдаться.
Правительство вообще… Правительственныя лица нерѣдко дѣйствовали иначе. Прежде всего среди высшей церковной іерархіи не мало лицъ, дѣятельно отстаивавшихъ Иліодора; такъ велъ себя, напр., саратовскій епископъ Гермогенъ.
Далѣе идутъ провинціальныя власти, вѣдающія провинціальную печать. «Кіевская Мысль» была оштрафована 23 марта 1911 года на 300 р. за неуважительное отношеніе къ Иліодору. Владивостокскій инспекторъ, по дѣламъ печати, запретилъ газетамъ печатать объ Иліодорѣ чтобы то ни было, исключая сообщеній Освѣдомительнаго бюро[7] и т. д.
Такимъ образомъ, Иліодоръ, воскресившій зубатово-гапоновскую политику, воплощаетъ въ себѣ цѣлое теченіе, имѣющее своихъ аденитовъ въ рядахъ правительства. И ясно вмѣстѣ съ тѣмъ, что къ правительству, въ которомъ одни органы приговариваютъ Иліодора къ переводу въ другой монастырь, а другіе всячески поддерживаютъ его въ его антиправительственной кампаніи, къ такому правительству вполнѣ примѣнено евангельское изреченіе о царствѣ раздѣлившемся на ея.
- ↑ «Товарищъ» 10 ноября 1907. № 420.
- ↑ Рѣчь» 17 сентября 1909 г. № 255.
- ↑ «Рѣчь» 28 октября 1909 г. № 295.
- ↑ «Рѣчь» 2 декабря 1909 г. № 331.
- ↑ «Новая Русь» 24 февраля 1910 г. № 64.
- ↑ «Царицинская Мысль», цитируемая «Рѣчью» 15 мая 1910 г. № 131. Къ сожалѣнію письменная передача устной проповѣди не можетъ претендовать на полную точность, но духъ проповѣди схваченъ газетой несомнѣнно совершенно правильно; въ этомъ не усумнится никто, кто прочелъ хоть бы двѣ-три подлинныхъ статьи Иліодора.
- ↑ Телеграмма изъ Владивостока отъ 6 апрѣля 1911 г. въ "Рѣчи. № 95.