На родинc Христа.
Изъ путеваго альбома русскаго туриста.
править
|
«Путешественникъ, посcщающій какую-либо страну, долженъ проникнуться ея обычаями; вотъ почему христіане должны странствовать по Св. Землc съ Евангеліемъ въ рукахъ». Шатобріанъ. |
I.
правитьНазаретъ — это прелестный уголокъ сcвера Палестины. Недаромъ съ древнcйшихъ временъ «Енъ-Насыра» былъ названъ «цвcткомъ Галилеи». Затерянный на окраинc порабощеннаго Израильскаго царства, въ сторонc отъ большихъ римскихъ дорогъ, перерcзавшихъ завоеванную провинцію въ цcляхъ стратегіи или торговли, этотъ цвcтущій галилейскій поселокъ все также дышетъ безмятежной простотой, рѣзко отличаясь отъ городовъ и мѣстечекъ Іудеи и Самаріи. Если тамъ библейскій колоритъ постепенно стушевывается, съ одной стороны, ассимилируясь съ мусульманствомъ, съ другой, уступая давленію современной европейской культуры, — то здѣсь, въ Назаретѣ, вліяніе двухъ этихъ факторовъ почти нечувствительно. Правда, на самой вершинѣ известковаго гребня высятся прекрасныя зданія англійскаго сиротскаго пріюта, а греческіе и католическіе храмы придаютъ «Енъ-Насыра» какъ будто видъ городка, но отойдите на нѣсколько шаговъ отъ этихъ европейскихъ построекъ, оглянитесь вокругъ и передъ вами развернутся картины, полныя деревенскаго колорита, какой-то патріархальной простоты, которыми запечатлѣно дѣтство и отрочество Христа, первыя тридцать лѣтъ его безвѣстной жизни въ далекой Галилеѣ, въ этомъ центрѣ тогдашняго міра. Какъ двѣ тысячи лѣтъ тому назадъ, такъ и донынѣ торговля, политика, кипучая полная наслажденій и мелкаго антагонизма жизнь Востока обошли «городокъ Св. Дѣвы», сосредоточившись въ Іерусалимѣ, Наблузѣ и Кайфѣ. Даже отдаленная Тиверіада, прозябающая среди развалинъ нѣкогда богатѣйшихъ промышленныхъ городовъ, сосредоточенныхъ на берегу Генисаретскаго озера, производитъ большее впечатлѣніе на европейца своей торгово-промышленной физіономіей, чѣмъ Назаретъ, значительнѣйшій изъ городовъ Акрскаго пошалыка. Здѣсь, вмѣсто особенностей различныхъ историческихъ культуръ, прежде всего бросается въ глаза красота природы. По живописному крутому скату высокихъ холмовъ амфитеатромъ сползаютъ бѣлые деревенскіе домики, ютясь во впадинахъ горнаго хребта, драпируясь зеленью задумчивыхъ кипарисовъ. Чистенькія, жизнерадостныя глядятъ эти глиняныя мазанки съ обрывистыхъ скатовъ на растилающуюся у ихъ ногъ цвѣтущую безпредѣльную равнину Ездрелона. За колючимъ поясомъ исполинскихъ кактусовыхъ оградъ зеленѣютъ фиговыя деревья, золотятся лимоны. Багряный гранатникъ, отягченный плодами, чередуется съ блѣдною зеленью виноградниковъ. По уступамъ восточнаго склона сползаютъ черепичныя кровли, выдѣляя единственную главную улицу Назарета. Улица эта — старинный оврагъ, накатанный ѣздой и съ незапамятныхъ временъ служившій стокомъ весеннихъ водъ съ закругленной вершины Джебель-Эсъ-Сиха въ равнину, которая отсюда разстилается зеленымъ ковромъ до самаго Малаго Ермона. Тамъ, на этомъ зеленѣющемъ днѣ исполинской чаши, пестрѣютъ золотистые обрывки нивъ, поля маиса и дурры, зрѣютъ въ тиши миндаль и шелковица. Маргаритки и макъ, библейскія лиліи и анемоны одѣваютъ весной закругленные скаты подковообразнаго горнаго кряжа, гдѣ любитъ ютиться голубая сизоворонка и вьетъ свои гнѣзда воркующая горлица. Миріады бѣлыхъ голубей носятся въ прозрачной синевѣ чистаго воздуха, безмятежно купаясь въ лучахъ солнца. Когда-же огненный дискъ погаснетъ, скрываясь въ морской глубинѣ и мягкій волнистый туманъ задрапируетъ одинокій холмъ Энъ-Насыры розовымъ флеромъ, — тогда тихій городокъ затерянный на высотѣ, въ сторонѣ отъ празднаго людского торжища, будитъ еще сильнѣе воспоминанія евангельскихъ дней, дней мира и скромныхъ радостей въ жизни Христа и Его Матери…
II.
правитьНочной сумракъ упалъ ужъ на землю, когда караванъ нашъ, поднявшись по скатамъ холма Джебель-Эсъ-Сиха, достигъ главной Назаретской улицы. Въ серебристомъ сіяніи мѣсяца обступили насъ тѣсной толпой высокіе бѣлые домики съ оригинальными окнами по фасаду. Ихъ широкая амбразура раздѣлена тонкой каменной колонкой и производитъ впечатлѣніе двухъ, плотно сдвинутыхъ вмѣстѣ, узкихъ окошекъ. Шумная толпа ребятишекъ привѣтствовала нашъ караванъ радостнымъ кликомъ. Темныя фигуры женщинъ, закутанныхъ въ непроницаемыя чадры, появлялись на порогахъ дверей, оглядывая насъ съ ногъ до головы и торопливо дѣлясь впечатлѣніями. Драгоманъ Якубъ, всегда выступающій впереди въ мѣстахъ, гарантирующихъ ему полную безопасность, снявъ шляпу, съ напыщенной торжественностью, поздравляетъ насъ съ «благополучнымъ» прибытіемъ въ столицу Галилеи. Но я убѣжденъ, что его радуетъ болѣе всего перспектива скораго полученія выговоренной по условію платы, въ размѣрѣ двухсотъ франковъ за каждую треть нашей сѣверной экскурсіи. Обладая необыкновеннымъ талантомъ избѣгать расходовъ, откладывая продовольственныя деньги почти цѣликомъ, а кліентовъ своихъ помѣщая у радушныхъ туземцевъ, — «mister Jacub», несомнѣнно имѣвшій уже свои комбинаціи, вдругъ подъѣхалъ ко мнѣ спрашивая, гдѣ мнѣ угодно остановиться? Хотя я и былъ снабженъ рекомендательнымъ письмомъ къ назаретскому митрополиту — о. Нифонту, но мнѣ не хотѣлось безпокоить его въ такое позднее время. Приходилось остановиться въ русскомъ пріютѣ. Якубъ пробовалъ увѣрять меня, что такая остановка, во-первыхъ, обидитъ о. Нифонта, а во-вторыхъ, Русскій домъ находится очень далеко, на противуположной окраинѣ города. — Однако я настоялъ, и караванъ нашъ потянулся дѣствительно черезъ Назаретъ по узкимъ переулкамъ, провожаемый ожесточеннымъ лаемъ собакъ. Съ добрыхъ три четверти часа плутали мы по уснувшему городку, пока, наконецъ, добрались до каменнаго дома почти на выселкахъ города. Правовѣрный жандармъ, сопровождавшій насъ отъ Дженины, принялся стучать въ ворота. Прошло съ четверть часа, пока звякнулъ засовъ, и въ щель едва пріотворенныхъ воротъ показалась растрепаная голова какого-то субъекта. Я спросилъ г-на К., завѣдывавшаго пріютомъ и русской школой, но онъ оказался въ отпуску, въ Бейрутѣ, хотя меня и снабдили къ нему письмомъ іерусалимскіе агенты Палестинскаго общества. Недоумѣвая, что предпринять, я спросилъ, кто же его замѣщаетъ? Мнѣ назвали фамилію учителя, которому я и попросилъ передать письмо вмѣсто г-на К., и грязный привратникъ скрылся. Прошло еще минутъ 20, пока та-же фигура, крайне подозрительной внѣшности, чистоплотности и трезвости, вернулась обратно, возвративъ, къ полному моему недоумѣнію, привезенное письмо нераспечатаннымъ. Я не могъ добиться никакихъ объясненій. Якубъ толковалъ о какихъ-то ремонтныхъ работахъ, перестройкѣ, неимѣніи ключей отъ страннопріимницы и т. п., но во всемъ этомъ не чувствовалось правды. Оставалось предположить только одно, что замѣстителю г-на К. по-просту не далась русская грамота.
— Ну что! — торжествовалъ Якубъ, — не говорилъ-ли я вамъ, что надо прямо ѣхать къ греческому митрополиту? Даромъ только потеряно время!
Нечего было дѣлать — и мы тронулись въ обратный путь, удрученные, разочарованные въ русскомъ гостепріимствѣ на далекой чужеземной окраинѣ. Пришлось опять пробираться черезъ весь городъ, поднимаясь по извилистымъ уклонамъ къ вершинѣ Назаретскаго холма, такъ какъ греческій монастырь занимаетъ одинъ изъ его уступовъ.
Назаретская епархія довольно обширна. Она простирается къ западу до большого потока, протекающаго между Назаретомъ и Птолемаидою, и на востокъ до половины горы Ѳавора, образуя, такимъ образомъ, подобіе треугольника. Изъ семи тысячъ жителей Назарета большинство православныхъ арабовъ. Затѣмъ идутъ католики, уніаты, марониты и только одна треть состоитъ изъ мусульманъ, ютящихся въ центрѣ города, вокругъ своего одинокаго минарета. Желтый квадратъ монастырскихъ зданій привѣтствовалъ насъ еще издалека и мы, подъѣхавъ къ воротамъ, не безъ удовольствія спѣшились. Стѣсняясь позднимъ часомъ нашего пріѣзда, я просилъ не безпокоить о. Нифонта и предоставить намъ для ночлега хотя-бы каменную веранду. Но, въ удивленію моему, встрѣтившій насъ хлопотливый служка, объявилъ мнѣ, что для «пріятныхъ гостей» давно приготовлены комнаты, и самъ митрополитъ ожидаетъ насъ съ ужиномъ. Мы поспѣшили умыться и перемѣнить дорожные костюмы и вслѣдъ за служкой поднялись по каменной лѣстницѣ на широкую веранду. Эта часть монастырскихъ зданій напомнила мнѣ привлекательный уголокъ монастыря св. Лазаря (близъ Виѳаніи) по дорогѣ въ Іерихонъ, къ Іордану. Такія-же аркады плохо стесанныхъ камней, тотъ-же парапетъ и лѣстница, оплетенная пушистой листвой винограда. Сѣрый курай проросъ мѣстами по плитамъ двора; такъ-же, какъ и тамъ, свободно разрослись кипарисы и тамариски, чередуясь съ кустами цвѣтущихъ магнолій. Пока мой коллега-археологъ пытается снять съ отекшихъ ногъ русскіе сапоги и замѣнить ихъ ботинками, я схожу внизъ, направляясь къ ярко освѣщеннымъ окнамъ. Якубъ ужъ распоряжается во дворѣ, какъ у себя дома, покрикивая на погонщика Константина, охотно предоставляя услужливымъ инокамъ перетаскивать наши вещи. Митрополитъ встрѣтилъ насъ совершенно по-родственному, сообщивъ, что онъ давно уже имѣетъ всѣ свѣдѣнія о нашемъ караванѣ.
Пріемная настоятеля Назаретской обители представляетъ изъ себя большую, высокую комнату съ чисто-выбѣленными стѣнами, вдоль которыхъ расположены мягкіе, пестрые турецкіе диваны съ широкими полосатыми мутаками. Низенькія табуретки стоятъ по угламъ и у дверей. Надъ ними красуются портреты царствующихъ особъ Россіи и Греціи, выдающихся мѣстныхъ іерарховъ и виды различныхъ монастырей и лавръ, въ числѣ которыхъ есть и наша Кіево-Печерская. Окна и средняя дверь глядятъ на терассу, густо задрапированную богатою растительностью. Обычный кумъ-кумъ, шарбетъ и горячій кофе были предложены намъ тотчасъ-же, не смотря на поздній часъ и уже сервированный ужинъ. Прекрасный ужинъ: горячая похлебка, курица, разварныя легюмы и замѣчательное вино мѣстныхъ монастырскихъ виноградниковъ заставили насъ позабыть негостепріимство отечественнаго пріюта. Послѣ задушевной бесѣды, затянувшейся далеко за полночь, мы разстались. Служка проводилъ меня въ верхніе покои монастырскаго корпуса, гдѣ въ прохладной и уютной комнатѣ насъ ожидали прекрасныя постели.
III.
правитьРаннимъ утромъ насъ разбудилъ драгоманъ, сообщивъ, что о. Нифонтъ поручилъ ему передать, что онъ самъ желаетъ сопутствовать намъ при обзорѣ мѣстныхъ святынь Назарета. Мы поспѣшили одѣться и, наскоро напившись чаю, который былъ приготовленъ торжествующимъ Якубомъ (вѣроятно довольствіе наше шло отъ монастыря), вышли на широкій дворъ, обнесенный монастырскими строеніями. Впрочемъ, намъ пришлось дожидаться съ четверть часа. О. Нифонтъ присутствовалъ на урокѣ въ своей школѣ, устроенной для мѣстныхъ православныхъ арабскихъ дѣтей, посвящая утренніе часы обычному обходу ввѣренной ему митрополіи. Вскорѣ громкое пѣніе донеслось до насъ изъ открытыхъ оконъ училища: дѣти довольно стройно пѣли молитву. — «Ну, теперь его высокопреподобіе сейчасъ выйдетъ», сообщилъ намъ служка, и мы поспѣшили ему навстрѣчу. О. Нифонтъ дѣйствительно появился, окруженный дѣтьми, раздавая направо и налѣво благословеніе. Его сопровождали келарь и старшій священникъ въ черныхъ рясахъ и камилавкахъ. Поговоривъ съ учителями — двумя смуглолицыми арабами, которыхъ я принялъ сначала за послушниковъ, владыко отпустилъ дѣтей и направился къ намъ. Поблагодаривъ о. Нифонта за любезную готовность быть нашимъ спутникомъ въ предстоящемъ обзорѣ назаретскихъ достопримѣчательностей, мы двинулись въ путь, въ сопровожденіи драгомана и казначея. Не успѣли мы пройти и десяти шаговъ, какъ населеніе, узнавшее пастыря, выдѣлило уже группу любопытныхъ, сопровождавшихъ насъ почти все время.
Изъ числа назаретскихъ святынь, находящихся въ рукахъ православныхъ, католиковъ и маронитовъ, почти всѣ связываютъ свои воспоминанія съ Благовѣщеніемъ. Въ сѣверно-восточной окраинѣ города находится посвященный этому событію греческій храмъ Живоноснаго Источника: онъ выведенъ на подобіе креста, высокъ, съ прекрасными окнами. Остальныя зданія греческой миссіи расположены такъ, что образуютъ передъ храмомъ широкую площадку, вымощенную плитами. Мы вступили въ соборъ, гдѣ насъ сразу охватила прохлада. Внутренность его замѣчательно гармонична въ частяхъ и въ цѣломъ. Драгоцѣнный иконостасъ темнаго кппариса поражаетъ великолѣпіемъ своей рѣзьбы, иконы — древняго византійскаго письма. Прямо изъ середины церкви нѣсколько широкихъ ступеней сводятъ васъ въ темный корридоръ, откуда вы попадаете въ пещеру источника Дѣвы, главнѣйшую святыню храма. Стѣны ея одѣты причудливыми изразцами и разноцвѣтными мраморами, а самъ водоемъ обдѣланъ былъ мраморнымъ парапетомъ. Металлическая рѣшетка прикрываетъ отверстіе этой глубокой подземной чаши, откуда съ помощью кружки, привязанной на длинную цѣпь, поклонники достаютъ себѣ святую воду. Больные омываютъ себѣ здѣсь глаза, а здоровые уносятъ воду въ бутылочкахъ, какъ святыню; греки пріурочиваютъ къ упомянутому колодцу и мѣсто Благовѣщенія архангела Гавріила.
Выйдя изъ храма «Живоноснаго Источника», мы проводили настоятеля до его покоевъ, такъ какъ намъ предстоялъ теперь обзоръ тѣхъ назаретскихъ святынь, которыя находятся во владѣніи католическаго духовенства. О. Нифонтъ предложилъ намъ своего драгомана, хорошо знакомаго съ мѣстными порядками, и мы разстались, обѣщавъ вернуться къ обычному часу трапезы. Пѣшкомъ, вдвоемъ съ коллегой, въ сопровожденіи драгомана, вышли мы изъ монастырской ограды и опять очутились въ толпѣ, терпѣливо поджидавшей насъ за воротами. Какъ объяснилъ мнѣ впослѣдствіи Якубъ, мѣстное православное населеніе, недовольное порядками, господствующими въ Назаретской школѣ и страннопріимницѣ, готово было видѣть въ каждомъ пріѣзжающемъ чужестранцѣ уполномоченное лицо, способное разрѣшить его нужды.
Францисканскій монастырь Благовѣщенія — это цѣлый кварталъ, обособленный отъ прочаго Назарета. Періодъ господства французовъ въ XVII в. отразился и здѣсь на далекой азіатской окраинѣ. Послѣ побѣдъ Саладина и позорнаго плѣненія Гвидо-Лузіана, короля Іерусалимскаго, древняя базилика Елены, выстроенная еще при Константинѣ Великомъ, была обращена въ развалины. Греческое вліяніе замѣтно пало и когда въ 1620 г. началась реставрація христіанскихъ святынь Палестины, католикамъ достался и этотъ драгоцѣнный уголокъ Назарета. Францисканцы обнесли свои владѣнія высокой оградой съ массивными воротами, передъ которыми мы и остановились въ ожиданіи пропуска. Впрочемъ, драгоманъ нашъ быстро оборудовалъ дѣло, вернувшись съ толстенькимъ лысымъ патеромъ въ черной сутанѣ, съ неизбѣжными четками у пояса и, надо отдать справедливость, французы всегда и вездѣ остаются вѣрны своей изысканной любезности. Улыбающійся францисканецъ тотчасъ-же предложилъ намъ свои услуги, и мы направились за нимъ къ церкви Благовѣщенія, постройка которой должна быть отнесена къ 1618—20 году. Широкая арка входныхъ дверей вводитъ васъ въ просторный храмъ оригинальной конструкціи. Четыре высокія арки, скрещиваясь между собою, поддерживаютъ своды, придавая храму нѣсколько тяжеловѣсный характеръ и распространяя тотъ меланхолическій сумракъ, который присущъ большинству готическихъ сооруженій. Даже бѣлый мраморъ открытаго алтаря, съ богатымъ убранствомъ и старинной живописью, не ослабляетъ первоначальнаго впечатлѣнія. Мы спустились по 17-ти ступенямъ въ древнюю пещеру, изсѣченную въ толщѣ природной скалы, находящейся теперь уже ниже уровня почвы. Внутренность ея обращена въ подземную церковь и богато украшена мраморами. Собственно въ ней находится нѣсколько отдѣленій. Прямо противъ входа виднѣется пещера Ангела. Сквозной мраморный алтарь занимаетъ второе отдѣленіе подземнаго храма — то мѣсто, гдѣ по преданію жила Богоматерь. Здѣсь-же у подножья алтаря мраморная звѣзда обозначаетъ мѣсто Благовѣщенія. На стѣнѣ вырѣзана надпись: «Verbum caro hic factum est!» Превосходная картина старинной работы итальянскаго художника изображаетъ надъ престоломъ Ангела дивной красоты, держащаго въ рукѣ бѣлую лилію. Преклонивъ колѣна, онъ возвѣщаетъ Св. Дѣвѣ непостижимую тайну Промысла. Ликъ сидящей Маріи нѣсколько потускнѣлъ на общемъ фонѣ картины, но замѣчательныя черты его прекрасно сохранились. Вся сила живописи въ этомъ лицѣ, полномъ смущенія и покорности. Ревность благочестивыхъ испанцевъ (большинство братіи монастыря — испанцы) поспѣшила увѣнчать смущенное чело юной Дѣвы тяжеловѣсной брилліантовой тіарой, искрящейся миріадами оттѣнковъ, благодаря разноцвѣтнымъ лампадамъ, опускающимся съ потолка надъ престоломъ. Неумѣстность этой короны производитъ непріятный диссонансъ въ чарующемъ впечатлѣніи, получающемся отъ самой живописи.
Къ этой пещерѣ непосредственно примыкаютъ двѣ другія крохотныя, расположенныя нѣсколько выше главной. Одна изъ нихъ считается мѣстомъ, гдѣ жилъ Іосифъ-обручникъ съ отрокомъ Іисусомъ. Другую пещеру съ дымовымъ отверстіемъ въ сводѣ католики называютъ почему-то кухней Божьей Матери, находящуюся также подъ домомъ Іосифа.
Отсюда насъ провели въ другой католическій храмъ, создавшійся изъ древнихъ камней тоже византійской базилики или, быть можетъ, воздвигнутый позднѣе въ эпоху господства здѣсь рыцарей Танкреда, на мѣстѣ, гдѣ будто-бы находилась мастерская Іосифа-обручника. У входа поверженная колонна бѣлаго мрамора, на половину вросшая въ землю, образуетъ порогъ, молчаливо напоминая страннику о тщетѣ всего земного. Затѣмъ францисканецъ провелъ насъ чрезъ низенькую калитку къ владѣніямъ маронитовъ, которымъ принадлежатъ въ Назаретѣ двѣ церкви, на западномъ концѣ города. Въ общемъ оба маронитскихъ храма представляютъ мало интереснаго, если не считать хранящагося у нихъ образа Спасителя стариннаго письма, по суровости колорита и строгому абрису лица несомнѣнно весьма древняго происхожденія.
Распростившись съ добродушнымъ францисканцемъ, сопровождавшимъ насъ и во владѣнія маронитовъ, мы вернулись усталые и проголодавшіеся въ греческій монастырь.
IV.
правитьИсторія Назарета, котораго греки называли «Назареѳомъ», а арабы «Насыра» или «Энъ-Назрагъ» не отличается обширностью и полнотой, несмотря на продолжительность своего существованія. Даже у евреевъ это захолустное мѣстечко не имѣло особаго названія, да и весь округъ, въ которомъ находился Назаретъ, далеко не пользовался ни значеніемъ, ни почетомъ. Галилея, обнимавшая въ глубочайшей древности двадцать городовъ, Кедеса Неѳалимова называлась по-еврейски «Галиль». Ее получилъ отъ Соломона Хирамъ въ награду за доставку ливанскихъ кедровъ на постройку царственнаго Іерусалимскаго храма. Но, недовольный подаренной провинціей, Хирамъ назвалъ Галилею «Кабуломъ», т. е. отвратительной и съ тѣхъ поръ надъ этой сѣверной окраиной Палестины тяготѣло какое-то презрѣніе; іудеи сторонились галилеянъ еще потому, что они «обращались съ язычниками». Дѣйствительно, этотъ округъ былъ населенъ массой финикіянъ и арабовъ, а въ эпоху Іуды Гамалейскаго и знаменитой секты «ревнителей» къ безъ того смѣшанному населенію присоединились еще греки, языкъ которыхъ знала большая часть галилейскихъ жителей. Апостолъ прямо именуетъ Галилею «языческой», не смотря на то, что эта страпа составляла старинный удѣлъ колѣна Завулонова. Вѣроятно, недостатокъ средствъ побудилъ Іоакима и Анну, уроженцевъ Виѳлеема, принадлежавшихъ къ колѣну Іудину и выводившихъ свой родъ отъ Давида, оставить «Нагорную страну» и идти искать себѣ заработка въ этой далекой окраинѣ. Галилея въ эту эпоху только что пробуждалась, такъ какъ завоеванія римлянъ способствовали этой провинціи проводить дороги въ пустыняхъ, строить города и насаягдать начатки европейской образованности. Промышленная сметка грековъ намѣчала уже крупные торговые центры, возбуждая въ населеніи Іудеи переселенческія стремленія. Вѣроятно, эти побужденія привели въ Назаретъ и Іосифа. Но и тридцать лѣтъ спустя, ко дню вступленія Спасителя съ открытой проповѣдью покаянія — Энъ-Насыра пользовался все тою-же репутаціею. Призванный въ число Апостоловъ — Наѳанаилъ, не скрывая своего изумленія предъ Филиппомъ, откровенно спрашиваетъ его: «Изъ Назарета можетъ-ли быть что доброе». Современники Христа, начиная отъ злобствующихъ фарисеевъ и книжниковъ, кончая исцѣленными бѣсноватыми, именуютъ Спасителя «Назаряниномъ». Имя Іисуса связано у талмудистовъ съ символомъ «Га — Ноцери», но очень вѣроятно, что прозвище «Нузара» есть только видоизмѣненное «нецеръ» — вѣтвь, какъ могъ быть прозванъ городъ, благодаря своей богатой растительности. Однако, несмотря на оскорбительность ироніи, съ которой произносилось фарисеями это имя — первые ученики безсмертнаго учителя съ гордостью называли себя «назарянами», и только въ дни царствованія императора Клавдія, послѣдователи галилейскаго пророка переименовываются въ христіанъ. Императоръ даже дѣлаетъ попытку предписать христіанамъ называться просто галилеянами, какъ именемъ менѣе почетнымъ.
Жизнь Христа въ Назаретѣ, весь тридцатилѣтній промежутокъ до начала Его служенія почти пройденъ молчаніемъ въ Евангеліи. Дѣтство и отрочество охарактеризованы краткой строфой: «Младенецъ возрасталъ и укрѣплялся духомъ, исполняясь премудрости, и благодать Божія была на немъ». Упоминовеніе вскользь, что отрокъ Іисусъ, по обычаю, совершалъ «хожденіе вмѣстѣ съ родителями въ Іерусалимъ, на праздникъ Пасхи», запечатлѣно въ Евангеліи извѣстнымъ разсказомъ о томъ, какъ Христосъ, оставшись въ Іерусалимѣ, былъ найденъ родителями въ храмѣ сидящимъ посреди іудейскихъ мудрецовъ, спрашивающимъ ихъ, пораженныхъ его разумомъ и отвѣтами. Дальнѣйшія подробности его жизни въ родномъ городѣ остались для насъ покрытыми полнѣйшей неизвѣстностью.
«Кто хочетъ понять поэта — говорилъ Гёте, — тотъ долженъ отправиться въ его отечество». Тоже можетъ быть примѣнено и къ великому реформатору человѣческаго рода. Характеръ страны, ея господствующій колоритъ, неохватная даль горизонта, зеленый просторъ цвѣтущихъ долинъ, золотистыя нивы, мирная обстановка родного селенія, семьи и людей, среди которыхъ выросъ человѣкъ — не можетъ не оказать вліянія на складъ его міровоззрѣній, и сила этого вліянія должна была несомнѣнно отразиться во внѣшнемъ обликѣ Іисуса. Надо видѣть эту страну, арену Его дѣятельности, какъ бы подернутую нѣжнымъ флеромъ строго спокойной красоты, мягкіе контуры горнаго пейзажа, быть на берегахъ Генисаретскаго озера — этой лазурной чаши въ оправѣ чарующей Джебель-Сафеда и Гавланитиды, любоваться фіолетовой ризой большого Ермона, чтобы понять всю силу ихъ воздѣйствія на поэтическую душу Назаретскаго Пророка. Въ смѣлую проповѣдь своихъ новыхъ идей онъ дѣйствительно сумѣлъ влить какой-то особый нектаръ успокоенія, благости и примиренія, свойственный дѣвственной природѣ. Онъ любилъ облекать свои поученія въ ея живыя образныя картины. Въ то время, когда Іоаннъ Креститель — этотъ аскетъ Іорданской пустыни, весь воплощеніе ея суроваго колорита, начиная отъ посоха и одежды изъ верблюжьяго волоса, выступаетъ съ грознымъ призывомъ покаянія, — Іисусъ въ плащѣ и хитонѣ, мирной одеждѣ поселянина, проходитъ Свой путь общественнаго служенія, какъ любящій благостный пастырь, бесѣдуя съ избранными своего малаго стада. Тридцать лѣтъ жизни въ безвѣстной тишинѣ отразились на Немъ необычайной простотою, въ которой еще сильнѣе сквозитъ величіе безсмертнаго духа.
Вся полоса земной жизни Учителя, выпадающая на долю Галилеи, проведена въ обстановкѣ, которая почти неприкосновенно сохранилась до нашихъ дней и этимъ объясняется, вѣроятно, та глубина впечатлѣнія, которая остается послѣ ея обзора. Даже посѣщеніе одинокихъ развалинъ Капернаума, Хоразина и Виѳсаиды, куда не разъ удалялся Христосъ, изгоняемый своими соотечественниками и гдѣ произошло большинство евангельскихъ событій — властно будитъ въ умѣ обстановку «дней оныхъ», несмотря на печальный видъ этихъ мѣстъ современнаго запустѣнія. Преобладающій колоритъ города Св. Дѣвы, начиная отъ его домиковъ самой примитивной конструкціи, кончая господствующимъ укладомъ, покроемъ одежды и родомъ занятій населенія — легко воскресятъ передъ вами историческія детали давно минувшаго… Надо удивляться, что Назаретъ, какъ мѣсто паломничества, сталъ извѣстенъ только въ VII в. по P. X. Въ эпоху крестовыхъ походовъ отнятый у сарацынъ городъ достался въ ленное владѣніе рыцарю Танкреду, который выстроилъ здѣсь церковь и перевелъ сюда же резиденцію епископа изъ Скитополиса. Построенная имъ церковь создалась, по преданію, на томъ мѣстѣ, гдѣ былъ храмъ Благовѣщенія, основанный царицею Еленою. Съ этого времени за францисканцами утвердилось одно изъ старѣйшихъ историческихъ мѣстъ Галилеи, гдѣ красовался нѣкогда греческій храмъ Юстиніана и только Саладинъ, разрушившій Назаретъ почти до основанія, времсппо парализовалъ здѣсь господство католиковъ. Въ 1620 г. было разрѣшено возобновлять церковь Благовѣщенія, но христіане начинаютъ пріобрѣтать здѣсь самостоятельныя права лишь съ конца XVIII в., въ особенности во время управленія пашалыкомъ извѣстнаго шейха Дагера. Впрочемъ, могущество Франціи и главнымъ образомъ удивительная стойкость католическаго духовенства, еще въ 50 гг. предоставила мѣстной братіи свободно совершать въ полномъ облаченіи крестные ходы по всѣмъ улицамъ городка.
VI.
правитьВечеромъ митрополитъ предложилъ намъ совершить экскурсію въ окрестности города. Мы охотно согласились, тѣмъ болѣе, что слѣдующимъ утромъ мнѣ хотѣлось посѣтить англійскій сиротскій пріютъ. Оставалось осмотрѣть еще такъ называемый «Фонтанъ Дѣвы» и холмъ Низверженія, отстоящій на полчаса пути отъ Назарета. Приказавъ Якубу сѣдлать лошадей, мы съ коллегой-археологомъ отправляемся переодѣваться въ дорожные костюмы. Перспектива поѣздки въ живописныя окрестности пришлась намъ очень по душѣ. Четверть часа спустя мы уже были во дворѣ, гдѣ Константинъ держалъ осѣдланныхъ лошадей, а драгоманъ гарцовалъ передъ воротами. Митрополиту подвели прекрасную вороную лошадь, покрытую длиннымъ мохнатымъ чепракомъ. Широкое сѣдло, на которомъ ѣздитъ въ Палестинѣ духовенство, выглядитъ крайне оригинально, напоминая собою небольшое кресло. Задняя лука образуетъ высокій выгибъ на подобіе спинки; стремена въ формѣ усѣченной туфли напоминаютъ времена рыцарской арматуры. Пестрая бурка, скроенная на подобіе чехла, покрываетъ подушку сидѣнія и спускается по чепраку къ стременамъ узорчатыми кистями. Густая бахрома, драпируя грудь лошади, свисаетъ почти до земли и придаетъ коню необыкновенную нарядность. Я былъ изумленъ ловкости и гибкости митрополита, когда онъ, несмотря на свой возрастъ, съ быстротою юнопіи очутился на сѣдлѣ, хотя драгоманъ старательно поддерживалъ ему стремя.
— Васъ удивляетъ моя сноровка, — проговорилъ о. Нифонтъ, замѣтивъ впечатлѣніе, произведенное на меня его смѣлой посадкой, — но вѣдь у насъ нѣтъ здѣсь другихъ способовъ передвиженія… C’est notre équipage unique et en montagnes et en prairies… Верхомъ должны ѣздить всѣ, начиная отъ дѣтей, кончая стариками. Патріархъ тоже ѣздитъ на конѣ, даже въ Іерусалимѣ; что-же говорить о насъ, живущихъ въ горахъ?..
Длинной вереницей потянулись мы по тихимъ назаретскимъ улицамъ. Городокъ невольно привлекаетъ вниманіе своей чистотой, но, какъ оказывается, при болѣе близкомъ знакомствѣ, — эта опрятность тяжело отзывается на населеніи. Митрополитъ объяснилъ мнѣ, что своей кажущейся чистотой Назаретъ обязанъ обильному слою мѣловой пыли, покрывающей мѣстныя улицы и дворики и нельзя вообразить себѣ, что дѣлается здѣсь, когда поднимется вѣтеръ.
— Нашъ холмъ, — говорилъ мнѣ о. Нифонтъ, — вѣроятно, мѣлового или известковаго происхожденія. Во всей Палестинѣ не найдется другого мѣста, гдѣ-бы населеніе болѣе страдало болѣзнями глазъ, чѣмъ въ Назаретѣ.
И дѣйствительно, при дальнѣйшей поѣздкѣ, намъ попадалось много слѣпыхъ, какъ подтвержденіе сказаннаго.
Солнце уже клонилось къ закату — приближался обычный часъ восточнаго кейфа, когда населеніе покидаетъ дома и шумной, нарядной толпой высыпаетъ на улицу. Митрополитъ предложилъ намъ поѣхать прежде всего къ «водоему Маріи» и спуститься оттуда въ долину къ такъ называемому «холму св. Семена». Мы попросили включить въ этотъ объѣздъ и «гору Низверженія», съ которой хотѣли сбросить Христа недовольные имъ соотечественники…
Золотистые лучи вечерняго солнца обливали городокъ и неохватную ширь виднѣвшагося за нимъ горизонта мягкимъ ласкающимъ свѣтомъ. Темный кряжъ Джебель-Эсъ-Сиха уже синѣлъ фіолетовыми впадинами своей закругленной вершины. Стаи бѣлыхъ голубей носились надъ черепичными кровлями. Дѣтскій смѣхъ, звонкая пѣсня доносились мѣстами до насъ изъ зеленыхъ садовъ, окаймленныхъ колючей оградой гигантскаго кактуса. Отличительной чертой жителей Назарета служитъ ихъ статная красота и щеголеватость одежды. Женщины-назарянки въ этомъ отношеніи могутъ поспорить съ жительницами Виѳлеема, справедливо претендующими на первенство среди прекраснаго пола остальной Палестины. Мнѣ, дѣйствительно, нигдѣ не приходилось встрѣчать болѣе живописнаго наряда. Большинство дѣвушекъ и женщинъ носитъ здѣсь разноцвѣтныя туники, при чемъ разрѣзныя полы ихъ обнажаютъ статное загорѣлое тѣло. Голова прикрывается маленькой шапочкой, сплошь унизанной монетами, отъ которой спускается длинный шелковый шарфъ, ниспадая на плечи. Назарянки съ необыкновенной граціей перебрасываютъ эти шарфы вокругъ своего стана, иногда черезъ руку, свѣсивъ длинный конецъ почти до земли, что придаетъ имъ еще большую стройность. Хотя лицо мѣстной женщины и не закрыто фатой, какъ у мусульманокъ, но сплошная сѣтка снизанныхъ монетъ закрываетъ весь лобъ и щеки, спускаясь на обнаженную шею. Можно представить себѣ тяжеловѣсность такого убора, составленнаго, въ большинствѣ случаевъ, изъ серебряныхъ меджидіэ, а у болѣе зажиточныхъ даже изъ червонцевъ? Если принять во вниманіе, что обѣ руки бываютъ почти сплошь унизаны браслетами (восточныя женщины придаютъ имъ значеніе амулетовъ), что большія серьги обязательны въ ушахъ и масса всяческихъ украшеній вродѣ пряжекъ, застежекъ украшаетъ одежду — то легко себѣ представить, какую тяжесть носятъ на себѣ туземки, рѣдко снимающія всѣ эти драгоцѣнности, развѣ только при тяжелой будничной работѣ…
Благословляя народъ, толпой провожавшій насъ по улицамъ Назарета, о. Нифонтъ вывелъ насъ незамѣтно на восточную окраину городка. Здѣсь изъ сплошной зелени тихихъ садовъ вытекаетъ ручей, образуя упомянутый «Фонтанъ Маріи». Въ стѣнкѣ полукруглаго водоема, черезъ продѣланныя отверстія — бьетъ кристальная холодная струя, ниспадая въ каменную чашу бассейна. Группы «водоносицъ» столпились у фонтана, особенно оживленнаго въ эти часы, когда почти все молодое женское населеніе собирается у этого единственнаго колодца, обмѣниваясь здѣсь всѣми текущими новостями. Пріѣздъ владыки съ незнакомыми людьми, видимо, произвелъ сенсацію. Мы съ коллегой спѣшились, отдавъ лошадей Якубу. Отвѣдавъ воды, которая оказалась необычайно вкусной и холодной, мы не безъ усилій попробовали поднять массивный водоносъ одной изъ женщинъ, готовившейся покинуть источникъ. Каково-же было наше изумленіе, когда назарянская смуглянка, опершись на одно колѣно, быстро подняла этотъ кувшинъ на голову, подложивъ подъ его закругленное дно небольшой соломенный жгутъ, вродѣ тѣхъ, что употребляются, нашими разносчиками. Съ необычайной граціей, придерживая кувшинъ лѣвой рукой и подбоченясь правой, она стала подниматься по крутизнѣ; за ней потянулись вереницей другія, плавно покачиваясь на ходу съ своей ношей… А солнце шлетъ ужъ прощальный привѣтъ этому тихому уголку безмятежнаго деревенскаго покоя… Мягкія тѣни ложатся вдоль кактусовыхъ оградъ, протянувъ причудливый отпечатокъ зазубренныхъ лопастей на бѣлую ленту дороги.
Свернувъ къ «горѣ Низверженія», мы стали спускаться въ узкую ложбину, чтобъ достичь противуположнаго холма. Бѣлая известковая тропа вьется отсюда въ долину. Темная зелень грецкаго орѣшника окаймляетъ ее высокимъ бордюромъ. Тропа ползетъ, извиваясь по волнистымъ холмамъ, которые высятся амфитеатромъ одинъ надъ другимъ на фонѣ синяго неба. Созрѣвшія нивы провожаютъ насъ справа и слѣва, едва примѣтно волнуясь, но дорога круто заворачиваетъ и вотъ, вы уже въ дикомъ ущельѣ… Начинается трудный подъемъ. Лошади спотыкаются, оступаясь въ каменистыхъ выбоинахъ. Окружающій пейзажъ рѣзко мѣняется, принимая суровый колоритъ, присущій Іудеѣ. Лошади все болѣе настораживаются, прядутъ ушами. Кавасъ митрополита ѣдетъ впереди, выбирая болѣе удобное направленіе. Съ каждымъ шагомъ впередъ мѣстность становится все болѣе безжизненной, пустынной; растительность почти исчезаетъ, смѣняясь голыми камнями. Даже въ сухомъ верескѣ не трещатъ обычные кузнечики, — поразительная тишина усугубляетъ безлюдность этого мѣста. Кавасъ спѣшивается, мы слѣдуемъ его примѣру и, завернувъ за крутой гребень вершины, невольно отступаемъ, пораженные… Отвѣсная скала страшнымъ обрывомъ поднимается здѣсь надъ безграничной долиной Ездрелона. Сюда-то былъ приведенъ Христосъ фанатической толпой, готовой сбросить его съ кручи, «но Онъ, пройдя посреди ихъ, скрылся». А между тѣмъ, едва-ли этотъ холмъ можетъ считаться подходящимъ мѣстомъ для казни. Отсюда съ высоты открывается такая чарующая панорама, которая, казалось-бы способна приковать къ себѣ сотни глазъ даже разъяренной фанатической массы…
Тамъ на сѣверъ уходятъ темной грядой Галилейскія горы. За ними сквозитъ теперь своей рубиновой вершиной Великій Ермонъ — дружка сосѣдняго снѣгового Ливана. На востокѣ зеленѣющимъ конусомъ поднимается задумчивый Ѳаворъ, окруженный зелеными холмами Аджадунской возвышенности. На западъ Кармилъ, одѣтый волнистою ризой фіолетоваго тумана, глядитъ на голубую ширь безпредѣльнаго моря, надъ которымъ нависъ уже раскаленный дискъ угасающаго солнца. А на югъ разстилается зеленая равнина, подступая къ подножью Малаго Ермона, за которымъ темнѣютъ ужъ горные кряжи Гевуя и Самаріи, скрывающіе «каменистую вѣсь Іудеи». Прозрачной вуалью скользятъ надъ головою обрывки бѣлыхъ облаковъ, да темными точками рѣютъ орлы, распластавъ свои мощныя крылья. Я стоялъ, не имѣя силъ оторваться отъ этой картины, пораженный величіемъ грандіознаго храма вселенной, поглощенный смутными думами о ничтожествѣ человѣка… Такъ, можетъ быть, 2000 лѣтъ тому назадъ потрясена была толпа, приведшая человѣка на казнь къ обрыву и только здѣсь сознавшая все убожество своихъ порывовъ…
О. Нифонтъ предложилъ намъ проѣхать отсюда къ холму Симеона, гдѣ у него насаждены виноградники и производится давленіе вина по обычному Палестинскому способу. Разумѣется, мы охотно согласились и послѣдовали за гостепріимнымъ хозяиномъ.
VII.
правитьХолмъ св. Симеона — это сплошной виноградникъ. Колоритъ Евангельской причты — отразился на немъ съ удивительной точностью. Владѣлецъ виноградника «построилъ башню, выкопалъ точило» и тоже отлучился, живя по обязанностямъ призванія своего въ Назаретѣ. О. Нифонтъ съ любовью взиравшій на свое хозяйство, знакомилъ насъ со способомъ воздѣлыванія земли, насажденія черенковъ и распредѣленія стелющихся вѣтвей и гроздей на оригинальныхъ вилкахъ-подпорахъ. Вершину конусообразнаго холма вѣнчаетъ желтая часовня. Она сложена изъ гладко стесанныхъ кирпичей мѣстнаго буроватаго камня. Высокая лѣстница въ два схода оперилена рѣшеткой и ведетъ къ портику, покоящемуся на четырехъ колоннахъ. Я не могъ добиться, почему холмъ связанъ съ памятью св. Симеона, которому посвященъ и крохотный алтарь, убранный желтыми восковыми свѣчами… Къ часовнѣ примыкаетъ небольшая пристройка, гдѣ живетъ хранитель виноградника, православный арабъ со своимъ семействомъ. Здѣсь-же устроенъ обширный подвалъ со сводами, углубленный въ землю, для храненія вина, получаемаго изъ лозъ самыми первобытными способами давленія. Мы отвѣдали годовалое вино и нашли его превосходнымъ.
А тихія сумерки незамѣтно спустились на землю, окутавъ окрестность какой-то особой синею мглой, придающей ночамъ востока необычайную своеобразность и прелесть колорита. Мы не замѣтили, какъ успѣлъ скрыться за далью холмовъ солнечный дискъ и, когда я взобрался на каменную площадку часовни, голубой туманъ мягко стлался вокругъ… Лишь тамъ, далеко на западъ, обагренный лучами уже невидимаго намъ свѣтила, золотился, сверкалъ каменистый хребетъ Кармила. Какая-то странная невыразимая грусть охватила вдругъ мою душу. Я ощущалъ ее всегда, когда судьба заносила меня въ далекую глушь отъ шумныхъ городскихъ центровъ съ ихъ кипящимъ водоворотомъ страстей и борьбы, съ ихъ мелкими интересами. О. Нифонтъ, замѣтивъ мое настроеніе, самъ какъ будто поддался тому-же обаянію близившейся ночи и, присоединившись ко мнѣ, сѣлъ рядомъ на парапетѣ и глубоко задумался… Удивительная тишина, присущая голубымъ сумеркамъ Востока, дѣйствуетъ неотразимо на впечатлительнаго человѣка. Какъ будто затаенное дыханіе чувствуется въ этой стихнувшей природѣ, избѣгающей звука. Въ небѣ слабыя искры первыхъ трепещущихъ звѣздъ. Въ темныхъ долинахъ какая-то необыкновенная глубина. Мягкіе контуры будто ближе придвинувшихся холмовъ и отовсюду свѣжіе струящіеся потоки горнаго воздуха, ласкающіе грудь и лицо, какъ зыбь легкой кристальной волны эфирнаго моря.
Все подъ тѣмъ-же впечатлѣніемъ поэтической ночи возвращаемся мы въ уснувшій «городокъ Св. Дѣвы». Еще издали привѣтствуютъ насъ его желтые домики-башни, мигая кое-гдѣ одинокими огнями въ тонкихъ прорѣзахъ окошекъ. Полный лунный дискъ, всплывая надъ темнымъ шатромъ Ѳавора, озаряетъ окрестность мягкимъ голубымъ полусвѣтомъ. Бѣлая пленка тумана, суживающая кругозоръ, какъ будто растягивается, отодвигается вглубь горизонта, обнаживъ ширь дремлющей равнины… Яркимъ рельефомъ плывутъ намъ навстрѣчу живописные скаты Джебель-Эсъ-Сиха… Мы въѣзжаемъ въ Назаретское предмѣстье. Узкая лента пыльной дороги, извиваясь ползетъ теперь въ фантастической черной оправѣ. Это гигантскіе кактусы оплели ее, какъ корзину. Въ непроницаемой колючей изгороди — излюбленное убѣжище скорпіона. О. Нифонтъ предостерегаетъ насъ, совѣтуя держаться середины дороги. Укусъ, или вѣрнѣе уколъ, этого ядовитаго паука крайне опасенъ. Неустрашимый Якубъ тщательно подбираетъ концы своего «бедуинскаго» плаща и торопливо пришпориваетъ лошадь.
— Я спѣшу, — говоритъ онъ, обертываясь на рысяхъ, — предупредить братію о возвращеніи владыки. — И, боясь услышать, что эта предупредительность излишня, быстро скрывается у насъ изъ виду…
Шагомъ въѣзжаемъ мы въ опустѣлыя улицы. Населеніе, занятое въ эту пору года полевыми работами, рано ложится и рано встаетъ и только стражники-мусульмане попадаются по временамъ, да мѣстный интеллигентный людъ — духовенство — не спятъ еще по своимъ кельямъ. Несмотря на продолжительность нашей поѣздки, я вернулся въ греческій монастырь совершенно бодрымъ, благодаря живительной свѣжести ночи. На дворѣ суетился Якубъ, сновали служки, а подъ пирамидальнымъ кипарисомъ виднѣлась группа женщинъ, занятыхъ сортировкой пшеницы. Послѣ ужина, распростившись съ митрополитомъ, мы отправились къ себѣ въ отведенное намъ помѣщеніе. Но ни я, ни мой коллега долго еще не могли рѣшиться лечь спать, такъ волшебно хороша была эта лунная ночь. Мы усѣлись на одну изъ каменныхъ ступеней высокой лѣстницы, ведущей со двора на верхнюю галлерею. Зеленый трельяжъ винограда, нависшій по тонкимъ скрещивающимся жердямъ надъ головою, сквозилъ на фонѣ ярко освѣщеннаго неба своими темными вѣтвями, листвой и фіолетовыми гроздями… Затушеванный снизу мягкими полутѣнями, онъ казался горельефомъ изъ старинной бронзы дорогого чекана… Листья отражались темными пятнами на бѣлыхъ каменныхъ ступеняхъ и при каждомъ слабомъ дуновеніи вѣтра, долетавшаго къ намъ съ вершины Джебель-Эсъ-Сиха, эти пятна тѣней колебались, ползли… Виднѣвшаяся внизу виноградная лоза сливалась, теряла свои контуры. Странное волненіе охватывало меня, когда я глядѣлъ на этотъ безформенный отпечатокъ. Современное христіанство — не то же-ли смутное отраженіе первичной истинной формы той «лозы», которую принесъ и насадилъ здѣсь на этой землѣ «Виноградарь»? Во что-же выродилось теперь могучее «древо»? Половина человѣчества именуетъ себя «христіанами», но Евангельскій обликъ послѣдователя Христа сталъ настолько смутенъ, что съ трудомъ распознается представителями нашей эпохи. Это только тѣнь безформенная, колеблющаяся при обманчивомъ лунномъ сіяніи. Основная идея — совершенство человѣческой природы — забыта, отвергнута или поглощена обрядностью, и никого изъ насъ давно уже не поражаетъ тотъ диссонансъ въ отношеніяхъ христіанъ другъ къ другу и тѣмъ, что заповѣдано было Христомъ его послѣдователямъ. Наша религія съ каждымъ днемъ все болѣе становится политической формулой, лишенной своего возрождающаго значенія… «А я говорю вамъ: любите враговъ вашихъ, благословляйте проклинающихъ васъ, благотворите ненавидящимъ васъ и молитесь за обижающихъ васъ и гонящихъ васъ — да будете сынами Отца вашего Небеснаго»[1].
VIII.
правитьАнгликанскій пріютъ дѣвочекъ-сиротъ интересовалъ меня, какъ одно изъ лучшихъ воспитательныхъ заведеній Палестины. Прекрасное обширное зданіе орфелината занимаетъ вершину Назаретскаго холма, доминируя надъ всѣмъ городомъ и далеко озирая окрестность. Свыше 50-ти ступеней, обнесенныхъ каменной баллюстрадой, ведутъ къ громадному двухъэтажному дому. Высокіе, черные кипарисы образуютъ передъ нимъ эффектную аллею, достигая заостренными вершинами плоской срѣзанной на восточный манеръ крыши. Яркіе вѣера латаній, пестрый бордюръ изъ всевозможныхъ цвѣтовъ образуютъ передъ зданіемъ родъ цвѣтника, красиво выдѣляющагося изъ-за пояса каменной ограды, благодаря пологому спуску съ вершины холма къ расположенному ярусомъ ниже Назарету. Мѣстоположеніе на горной доминирующей террасѣ Джебель-Эсъ-Сиха, солидность постройки, ея образцовая чистота придаютъ дому англиканской миссіи характеръ маленькаго дворца, особенно выдѣляющагося среди остальныхъ полудеревенскихъ строеній. Якубъ вмѣстѣ съ привратникомъ отправились къ начальницѣ орфелината, чтобы передать нашу просьбу осмотрѣть пріютъ и ознакомиться съ постановкой въ немъ преподаванія. Не прошло и пяти минутъ, какъ они вернулись съ женщиной среднихъ лѣтъ (какъ оказалось, одной изъ преподавательницъ), любезно предложившей намъ слѣдовать за нею. Мы поднялись на широкую эспланаду, съ которой открывается превосходная панорама на всю окрестность, едва-ли не единственная по красотѣ въ цѣломъ городѣ. Меня поразила удивительная чистота воздуха, господствующая здѣсь на высотѣ, благодаря удаленности отъ мѣловой пыли пролегающихъ глубоко внизу Назаретскихъ улицъ. Преподавательница — англичанка объяснялась съ нами по-французски. Несмотря на рѣзкость жаргона, изъ ея краткой спокойной характеристики мнѣ стала ясна не только привязанность ея къ избранному дѣлу, но и полное знакомство съ исторіей, бытовыми условіями, задачами и цѣлями мѣстной англійской миссіи. Надо видѣть, съ какою любовью и вмѣстѣ съ тѣмъ чисто національною гордостью простая учительница объясняла намъ организацію труднаго дѣла воспитанія дѣвочекъ-арабокъ и съ какимъ удовольствіемъ она наблюдала на нашихъ лицахъ пріятное впечатлѣніе, получавшееся отъ обзора этого учрежденія.
Англійская школа орфелинокъ основана сравнительно недавно, а именно въ 1874 г. Число дѣвочекъ во время моего посѣщенія значилось по спискамъ 84. Школа преслѣдуетъ двѣ цѣли: воспитаніе и образованіе и дѣлится на два самостоятельныхъ отдѣла. Первый открываетъ доступъ для всѣхъ, желающихъ учиться, принимая приходящихъ арабскихъ дѣтей безплатно въ число своихъ учениковъ. Напоминая нашу начальную школу, этотъ отдѣлъ функціонируетъ независимо отъ второго, являющагося собственно «пансіономъ» для сиротъ изъ туземокъ. Орфелинатъ помѣщается въ большомъ домѣ, а для начальной шкоды имѣется отдѣльное зданіе, выстроенное внизу у воротъ въ чертѣ той-же ограды. Тамъ арабскія дѣтишки, безъ различія пола и возраста, обучаются читать, считать и писать подъ руководствомъ двухъ учительницъ. Преслѣдуя чисто филантропическія задачи, англійская школа является, такимъ образомъ, самостоятельнымъ учрежденіемъ англійской миссіи, расчетливо присоединеннымъ къ основной задачѣ воспитанія сиротъ Галилеи. Небезъинтересно при этомъ указать и на тѣ средства, которыми существуетъ орфелинатъ Назарета. Мѣстная миссія обязана своимъ возникновеніемъ Лондону. «Общество дамъ» дѣятельно собираетъ разныя пожертвованія для своего далекаго дѣтища, распредѣляетъ поступающія суммы жертвователей, умѣло управляя изъ Лондона и самимъ Назаретскимъ пріютомъ. Періодическія ревизіи контролируютъ дѣятельность директрисы и ея пяти помощницъ. Помимо образованія туземцевъ, орфелинатъ пропагандируетъ среди арабовъ и начала англиканской церкви. Этому способствуетъ и само отношеніе англичанъ къ населенію. Дисциплинированные особой системой воспитанія, господствующей въ учрежденіи, дѣвочки — сироты, помимо элементарнаго образованія, подготовляются здѣсь-же спеціально и въ услуженіе (хотя большинство изъ нихъ скоро выходитъ замужъ). Мѣстные арабы охотно берутъ строго воспитанную молодую дѣвушку въ свою среду, съ приходомъ которой незамѣтно проникаетъ порядокъ, чистоплотность, а за ними и англійское вѣроисповѣданіе. Нужно изумляться тому серьезному пониманію своихъ задачъ, которое обнаруживаетъ начальство пріюта, заботящееся о судьбахъ своихъ питомокъ послѣ достиженія ими совершеннолѣтія. Покидая пріютъ послѣ 15-тилѣтняго возраста, онѣ уходятъ на трудовой путь вполнѣ обезпеченными на первое время средствами миссіи.
Мы послѣдовали за воспитательницей въ верхнее помѣщеніе большого дома, занятое классами. Въ нихъ царитъ простота, нѣтъ затѣйливыхъ приспособленій, но на всемъ видна печать пуританской точности, опрятности и удивительнаго порядка. Надо отдать честь англійскимъ воспитательницамъ, умѣющимъ поддержать такую систему въ условіяхъ быта, далеко неотличающагося чистоплотностью, и съ населеніемъ, туго принимающимъ культурныя привычки. Въ нижнемъ этажѣ помѣщаются обширные дортуары, свѣтлые, высокіе съ обильнымъ притокомъ воздуха. Всѣ кровати желѣзныя и, несмотря на это, при насъ производилась полная ихъ дезинфекція. Большая комната спеціально отведена для умыванья; плоскіе деревянные тазы облицованы цинкомъ; все блеститъ, всюду прекрасно вентилированный воздухъ. Если-же принять во вниманіе, что все это прибрано, вымыто безъ прислуги, самими воспитанницами и дѣлается постоянно подъ руководствомъ самой директрисы и дежурной наставницы, то невольно приходится изумляться. Въ отдѣльномъ флигелѣ помѣщается кухня. И завтракъ, и обѣдъ тоже приготовляется воспитанницами. Среди дѣтей организованы правильныя дежурства; младшія помогаютъ старшимъ. Каменная кладовая ремонтировалась по случаю лѣтняго сезона для предстоящихъ запасовъ на зиму. Я поинтересовался узнать, кто-же завѣдуетъ садомъ?
— «Наши дѣти»… И при видѣ моего изумленія воспитательница добавила съ улыбкой «дѣти англійской миссіи», т. е. тѣ-же туземки-арабки. Правда, печать нѣкоторой чопорности, лежащая на воспитательномъ персоналѣ школы, отразилась и на живомъ подвижномъ темпераментѣ арабокъ. Но природная шаловливость и даже игривость дѣвушекъ введена только въ границы строго выдержаннаго поведенія.
«N’oubliez pas, monsieur, — замѣтила мнѣ англичанка, — que nous sommes dans un pays, où le soleil est trop brûlant et les moeurs trop тоlontaires… Замѣтьте, что съ дѣвочкой въ 13 лѣтъ приходится имѣть дѣло, какъ съ вполнѣ сформировавшейся женщиной…» Проходя по двору, мы столкнулись и съ самими питомками этого почтеннаго учрежденія. Воспитанницы одѣты въ простенькій однообразный костюмъ, всѣ въ свѣтломъ; платьица прилажены и опрятны. Въ глаза не бросается традиціонныхъ рваныхъ локтей, дырявой обуви и запачканныхъ передниковъ — неизбѣжнаго аттрибута большинства закрытыхъ учебныхъ заведеній. Дѣвочки держатся просто и хотя присутствіе «начальства» чувствуется, но не можетъ быть рѣчи о какой-либо забитости или запуганности. Познакомившись съ начальницей, которая оказалась почтенной «миссъ», мы прошли къ дѣтямъ. Орфелинки вѣжливо кланялись безъ понуканій и выразительныхъ взглядовъ, толково отвѣчали на предложенные имъ черезъ переводчика вопросы. Вообще изъ знакомства моего съ англійскимъ пріютомъ Назарета я вынесъ самое отрадное впечатлѣніе: мнѣ показывали «безъ запинки» всѣ уголки этого образцоваго заведенія, видимо нисколько не опасаясь, что чужестранецъ-посѣтитель можетъ открыть неприглядность обратной стороны медали.
Распростившись съ любезными хозяйками пріюта, мы поспѣшили домой къ обѣду. О. Нифонтъ просилъ насъ провести съ нимъ послѣдніе часы нашего пребыванія въ Назаретѣ, такъ какъ въ тотъ же день вечеромъ рѣшено было выступить въ дальнѣйшій путь для обзора Галилеи. Намъ предстояло посѣтить Канну, проѣхать къ подножью Джебель-Куруганъ-Гатинъ — мѣста «Нагорной проповѣди», чтобы утромъ быть уже на берегахъ Генисаретскаго озера въ Тиверіадѣ. Одно посѣщеніе историческихъ развалинъ моря Галилейскаго представляетъ значительный интересъ, не говоря уже о роскошномъ мѣстоположеніи бывшей столицы Антипы Ирода. Достигнувъ крайняго сѣвернаго предѣла нашей Палестинской экскурсіи, намъ хотѣлось посѣтить Ѳаворъ, спуститься на Себастію (Самарія древности) и осмотрѣть мечеть «Неби-Ягія», возникшую на мѣстѣ историческаго «Махера» — темницы Іоанна Крестителя. Интересъ упомянутыхъ мѣстъ, помимо ихъ археологическаго значенія, увеличивается благодаря живописной обстановкѣ галилейскаго пейзажа. Отсутствіе значительныхъ селеній по упомянутому направленію заставляло быть особенно предусмотрительнымъ, запасая, кромѣ всего необходимаго, еще воду, которую можно достать только въ Тиверіадѣ и на Ѳаворѣ. Перевалы же между ними при трудныхъ гористыхъ подъемахъ особенно изнурительны для лошадей и муловъ въ эту жаркую пору года. Распорядившись сборомъ необходимаго, я отправился въ турецкую казарму для предъявленія фирмана и назначенія намъ новаго конвойнаго жандарма. Офицеръ назаретскаго гарнизона обѣщалъ исполнить мое желаніе и прислать опытнаго солдата къ заходу солнца. О. Нифонтъ отъ себя снарядилъ посланца, молодого араба, на Ѳаворъ, чтобы предупредить мѣстнаго настоятеля о нашемъ скоромъ прибытіи.
— У нихъ тамъ не всегда найдется, чего и покушать, — заботливо говорилъ мнѣ митрополитъ, когда я просилъ его избѣгать лишнихъ хлопотъ. Меня заинтересовали проводы этого скорохода-гонца, и я вышелъ во дворъ, гдѣ увидалъ араба лѣтъ 20-ти, рослаго, коренастаго, съ мускулатурой, которой позавидовалъ бы любой европеецъ. Ласково положивъ правую руку на его плечо (пріемъ, особо цѣнимый туземцами, указывающій на довѣріе хозяина къ подчиненному), о. Нифонтъ въ лѣвой рукѣ держалъ письмо, объясняя посланцу важность порученія.
— Раувиджу би-ак' раб` вакт[2], заключилъ онъ свою рѣчь, благословляя араба.
— Халлик муртах, сиди, — Будь спокоенъ, господинъ, — отвѣчалъ тотъ, кланяясь и спрятавъ письмо у себя на лбу подъ складки плаща-кефіи, онъ твердою поступью направился къ воротамъ.
Мы рѣшили выступить съ закатомъ солнца, имѣя возможность, благодаря луннымъ ночамъ, къ утру достичь уже Тиверіады. Не могу не сознаться, что я съ какой-то особенной грустью покидалъ родной городокъ Христа… Вся глубина впечатлѣній сказалась во мнѣ значительно позднѣе, когда я былъ уже далеко отъ всѣхъ этихъ мѣстъ, связанныхъ съ его памятью. Можетъ быть, именно отсутствіе реликвій, непосредственно относящихся къ Учителю и составляющихъ предметъ обыденнаго поклоненія — дѣйствовало на меня неотразимо-властно… Мнѣ чудился здѣсь образъ живой, благой и ясный, полный высокаго смиренія и простоты, котораго не въ силахъ воскресить ни одинъ изъ памятниковъ, созданныхъ слабыми руками человѣка. Въ этомъ нерукотворномъ храмѣ природы, среди этихъ долинъ, горъ, полей, среди такихъ же стадъ и виноградниковъ у неизсякшаго ключа вставалъ предо мною безсмертный Галилейскій пророкъ. И только здѣсь, въ этой бѣдной далекой странѣ, среди ея мирнаго пейзажа, я почувствовалъ его близость, его прикосновенность къ смиренной человѣческой долѣ. Но я чувствовалъ также, что въ нашей исковерканной жизни, полной страданья и мукъ, нѣтъ ничего общаго съ былыми горестями былого христіанина…