На родинѣ Тургенева. Земскій статистикъ г. Бѣлоконскій описываетъ въ «Рус. Вѣд.» свое посѣщеніе села Спасскаго-Лутовинова, бывшаго родовымъ имѣніемъ Тургенева, въ которомъ онъ провелъ все свое дѣтство и подолгу живалъ и впослѣдствіи. Между прочимъ, онъ сообщаетъ интересныя данныя о томъ, насколько память о Тургеневѣ сохранилась въ народѣ. Подъѣзжая къ Спасскому, г. Бѣлоконскій завелъ со своимъ возницей слѣдующій разговоръ:
« — А вы знаете Спасское? — воспользовался я настроеніемъ возницы, чтобы побесѣдовать на интересовавшую меня тему.
— Какъ не знать! Кто его не знаетъ! А вы развѣ не слыхали?
— Нѣтъ, ничего не слыхалъ, — отвѣтилъ я, чтобы дать возможность самому возницѣ сообщитъ о достопримѣчательностяхъ Спасскаго. Нѣмъ же оно славится? — спрашиваю возницу.
— Баринъ больно хорошъ былъ.
— Какой баринъ?
— Тургеневъ, Иванъ Сергѣевичъ.
Такой отвѣть окончательно изумилъ меня. Обыкновенно воспоминанія крестьянъ — да и то, собственно говоря, стариковъ — не простираются далѣе тѣхъ господъ, въ крѣпостной зависимости которыхъ они находились, а разъ имѣніе перешло къ новымъ владѣльцамъ, то, въ большействѣ случаевъ, фамиліи послѣднихъ они не знаютъ вѣдаясь по дѣламъ съ какимъ-либо прикащикомъ, котораго называютъ по имени, отчеству, или перевираютъ эти фамиліи до совершенной неузнаваемости. Между тѣмъ, возница былъ изъ другой волости, а послѣдній разъ Тургеневъ посѣтилъ свое родовое имѣніе, кажется, въ 1881 или 1882 году, т. е. 11—12 лѣтъ тому назадъ, владѣнія его перешли въ другія руки, а память осталась.
— Чѣмъ же баринъ хорошъ былъ?
— Усѣмъ… Нашего брата необиждалъ…
— Что же этотъ баринъ дѣлалъ?
— Да усе; только рѣдко живалъ здѣсь…
— А гдѣ же онъ жилъ?
— На теплыхъ водахъ…
— Значитъ, его никто и не видалъ?
— Какъ можно! Онъ сюды пріѣзжалъ, поди, кажинъ годъ.
— Какъ же онъ не обижалъ?
— Да такъ… Вотъ хоть бы эта часовня — видите?
Возница опять ткнулъ кнутовищемъ по направленію къ бѣлѣвшему предмету въ началѣ села.
— Ну, вижу. Такъ что же?
— Супротивъ этой часовни — воонъ за плетнемъ — кабакъ стоялъ. Кабатчикъ былъ настоящій кровопивецъ, и народъ оченно страдалъ. Вотъ, какъ Иванъ Сергѣевичъ пріѣдутъ, къ нему народъ и претъ, особливо бабы: „смилуйся, говорятъ, баринъ-батюшка, ослобони отъ кабатчика, не вели ему грабительствомъ заниматься“. А баринъ въ отвѣть: „не могу, говоритъ, потому не на моей землѣ кабакъ“. Такъ это онъ все говорилъ, говорилъ сколько тому лѣтъ. А потомъ, какъ-то, пріѣхалъ и на зорькѣ по селу идетъ. Какъ увидѣли его, — баринъ былъ высоченный, а голова съ котелъ, — повалили къ нему мужики и бабы, дѣвки и малые ребята. Онъ идетъ, они за нимъ. И подходитъ онъ къэнтому самому мѣсту, гдѣ теперь часовня, и говорить: „ну робята, будемъ, говоритъ, часовню строить, а какъ, говорить, выстроимъ, съ Божіею помощью, говоритъ, можетъ, и кабакъ уничтожимъ“. Отвалилъ онъ тутъ же сколько тамъ сотенныхъ, и зачали спасовцы часовню строить. А какъ выстроили, Иванъ Сергѣевичъ куды-то — въ Питеръ, либо-что — бумагу подалъ, что супротивъ часовни кабаку быть нельзя. Завопилъ тутъ кабатчикъ — туды-сюды, да ничего не подѣлаешь: такъ кабакъ и снесли… Вотъ эта часовня, — закончилъ свой разсказъ возница, указывая на каменную, выкрашенную въ желтую краску постройку, напоминающую круглую печь, сдѣланную болѣе чѣмъ аляповато. „Этою часовнею“ и начиналось село Спасское, вытянувшееся въ одну, чрезвычайно широкую и длинную, поросшую травою, улицу, заканчивающуюся усадьбою Ивана Сергѣевича Тургенева».
Самую усадьбу Тургенева г. Бѣлоконскій описываетъ слѣдующимъ образомъ:
"Въ самомъ началѣ парка я увидѣлъ небольшихъ размѣровъ домъ съ мезониномъ. Половина его, обращенная къ каменной церкви, находящейся недалеко отъ дома, — съ низенькимъ балкономъ, на который выходитъ много оконъ, — деревянная, а другая половина — словно пристроенная сзади деревяннаго дома и идетъ отъ него полукругомъ, — кажется, каменная. Вотъ въ этомъ-то домѣ и жилъ Иванъ Сергѣевичъ. Внутри зданія мнѣ побывать не удалось, но объ этомъ нечего и жалѣть: въ домѣ ничего нѣтъ, даже и мебели, какъ передавали мнѣ обыватели.
Но если мнѣ не удалось въ совершенствѣ ознакомиться съ домомъ Тургенева, то чудный, громадныхъ размѣровъ, паркъ я прошелъ изъ конца въ конецъ и вдоволь насмотрѣлся на обширный прудъ. Мнѣ кажется, что и домъ этотъ, и паркъ, и прудъ описаны въ «Фаустѣ».